Ясмин
Я выхожу из палаты, прибитая осознанием, что Динар ничего не помнит. Ничего. Ни меня, ни детей, ни даже своей внешности и имени. Полное обнуление, будто… он боится вспомнить и узнать, что случилось.
В коридоре больницы усаживаюсь на диван и пытаюсь прийти в себя. Возвращаться обратно в палату страшно. Я хочу зайти туда и быть узнанной, а не видеть во взгляде напротив отрешенность и сожаление. Когда я рассказала об измене, в его взгляде столько эмоций промелькнуло, их не описать словами. Там и боль, и сожаление, и страдание.
Просидев некоторое время в коридоре, отправляюсь в палату к Рустаму. Он стремительно идет на поправку, так что его выпишут со дня на день. И он еще не знает, что Динар пришел в себя.
— Не поняла, — спрашиваю, стоит зайти в палату и увидеть, как Рустам собирает сумку. — Ты это куда?
— На выписку, — отвечает с улыбкой. — С Динаром без изменений?
— Он пришел в себя.
Рустам замирает на мгновение, смотрит на меня пристально, словно пытается прочитать, что я чувствую на самом деле.
— Поздравляю.
— Он ничего не помнит.
— В каком смысле?
— В прямом, — присаживаюсь на свободную кушетку. — Ничего. Даже зеркало просил.
— Нехило его приложило, — комментирует, но тут же подбадривает. — Это ничего. У нас в отряде парень тоже амнезию словил. В себя пришел, очнулся, а где он, не помнил. Страшно было, но потом он пришел в норму — и довольно быстро. Вспомнит он все, не волнуйся.
Я киваю, все еще не веря в происходящее. Как мне сказать детям, которые без умолку твердят, что хотят к папе, что он о них не помнит?
— Ты домой? Могу подбросить.
— Нет, мы… в другом месте.
— Могу туда подбросить.
— Ты будешь вести машину?
— Врач не настолько мне доверяет. За мной приедут, и тебя можем подбросить.
— А ты… куда? В смысле… я знаю, зачем ты оставался в моем доме, но теперь… Я даже не знаю, где ты живешь.
Рустам усмехается, мотает головой и садится напротив на свободную кушетку.
— Живу где придется, а жизнь до задания была максимально простой и легкой. Тренировки, еда, развлечения. Ясмин… — зовет тихо, но настойчиво. — Я оставался не только потому, что так надо было. Ты действительно мне нравишься, от своих слов я не отказываюсь, и если есть необходимость, могу поехать с тобой, куда скажешь. Если… если тебе так будет спокойнее.
Отказываюсь, мотая головой. Я не настолько наглая, чтобы пользоваться его добротой и продолжать заставлять охранять нас с детьми. Это делают люди Динара, хотя после всего случившегося сомневаюсь, что он будет это делать, а я ведь… я даже не знаю, кому позвонить. С кем он сейчас сотрудничает, кто его помощница? Неужели все та же Карина? Вот уж кому-кому, а ей я точно звонить не буду.
На самом деле, я бы не хотела слышать того, что сказал Рустам. Меня бы вполне устроило объяснение, что в моем доме он оставался только потому, что так было нужно. И это же одна из причин, по которой я решительно отказываюсь от дальнейшего сотрудничества.
— Я все же настаиваю на том, чтобы подвезти тебя. Идем, это несложно.
Я заторможенно киваю и поднимаюсь с кушетки. Хочу забрать у Рустама сумку, но он лишь удивленно на меня смотрит и перебрасывает ее через плечо. Через то, которое вроде как не пострадало в стычке с пулями, но все же мне не по себе. Он так быстро поправился? Уйдет отсюда спокойно на своих двоих, с полным пониманием, как жить дальше. В то время как Динар не может вспомнить, что делал вчера. И как изменил любимой жене с помощницей.
Сразу после того, как Динара перевезли в палату, я съездила к детям, убедилась, что они в порядке, и вернулась в больницу. Ездила домой только ночевать и несколько часов проводить с ребятами и Надей. Они скучали, но были в безопасности, а еще просились к отцу, но я не могла везти их к Динару, пока он был без сознания. Теперь могу, но не уверена, что сделаю это.
Впрочем… сейчас я не уверена ни в чем.
Как долго я смогу жить в том доме, куда нас привезли люди Динара? Как долго они будут нас охранять? И что делать с наследством, которое неожиданно свалилось на голову? Мне уже несколько раз звонили с предложением купить отцовскую компанию, а мы ведь только с ним попрощались, я даже не вступила в наследство, как полагается. Но коршуны, желающие заполучить отцовский бизнес, объявились без зазрения совести.
— Уверена, что моя помощь не понадобится?
На самом деле — нет.
Мне вообще кажется, что я не справлюсь. Не смогу. Я тщательно игнорирую поступающие звонки от управляющих отца. Все эти люди ждут меня, ждут моих решений, а я, спрятав голову в песок, боюсь что-то решить. Не впервые. Я это понимаю, я стараюсь с этим бороться, но каждый раз, когда я собираюсь с силами, чтобы позвонить им, у меня не хватает духу.
Я не знаю, что должна говорить, как себя вести.
Я, черт возьми, потеряла отца, мужа и едва не потеряла свою дочь!
За нами приезжает тот самый Рустам, что спас нас в трудной ситуации. И пока они пожимают друг другу руки, я забираюсь в автомобиль, отворачиваясь к окну. Настроение ни к черту! О стольком нужно позаботиться, а я ничего не знаю. Как решать проблемы? Они свалились на меня, подобно снежной лавине, сошедшей с гор. И мне кажется, что я проигрываю. Пытаюсь бежать, но будто бы стою на одном месте.
— Рустам, простите, — обращаюсь к водителю на светофоре, — а что с… Давидом?
— Устранен, — равнодушно сообщает. — Можете больше не переживать.
— Вы имеете в виду…
— Мертв, да.
— Но ведь… он рассказал? Сознался во всем, что сделал?
— В убийстве вашего отца — да. В нападении на ваш дом сознаваться смысла не было, это и так очевидно.
— Но ведь… я думала, будет суд.
— Он был, Ясмин. Неофициальный.
Мужчина крепче сжимает руки на руле и больше ничего не говорит, а мне кажется, что у него были свои причины разобраться с Давидом. И то, что он не дожил до суда, это лишь подтверждает.