Развращённые

Глава девятая: встреча при свечах

Марлен потребовала к восьми часам накрыть в её комнате стол, принести несколько свечей (так Вира советовала, чтоб именно настоящие свечи), и даже залезла к себе в гардеробную и выбрала на вечер прилично-неприличное платье. Прихорошилась к приходу Догана. Раньше её другие наряжали, а тут, впервые, самой захотелось, по собственной инициативе.

В восемь пятнадцать она почти соблазнилась на бокал вина — облегчить нервишки. Доган опаздывал.

Решила — не надо алкоголя, еще подождет. Сделала себе чаю, распустила волосы, но надежда, что он придет, почти растворилась в вечернем сумраке.

В восемь тридцать она таки откупорила бутылку, и плеснула на донышко вина. Потушила верхний, самый яркий свет. Усмехнулась бокалу: ну ничего, мы еще поборемся. Лисицы — они живучие, так просто не сдаются.

Именно тогда-то пропищала сигнализация, а следом открылась дверь: Доган пришел.

Лисица подорвалась с места и мигом включила свет. Стало светлее.

— Здравствуйте, Доган.

Ящерр ничего не ответил — молча прошествовал к накрытому столу. Наверное, уже по привычке, вид гонщицы вызывал у него недовольство.

Марлен начала копошиться, отрегулировала искусственный свет, и зажгла свечи: одна на подоконнике, две на тумбочке, еще две журнальном столике. Последние две стояли на столе. Когда Марлен зажигала ближе стоящую к Догану свечу, судья цапнул её за руку:

— И что это ты удумала?

— Простите?

— Зачем меня позвала? Свечи где достала?

— Мне принесли, — прошептала Марлен. — Я попросила — и мне принесли.

Марлен выдохнула. Постаралась успокоиться.

— Пожалуйста, отпустите мою руку, — попросила лисица спокойно. — Мне больно.

Ящерр нехотя послушался. Марлен села на свое место.

— Поговорить я с вами хотела.

— О чем? — с насмешкой.

— О вашем ко мне отношении.

— И что с ним не так?

Хотелось сжаться в комочек. Залезть в норку. Спрятаться от его режущего колючего взгляда, от едкой насмешки.

— Если бы у вас была дочь. Не так, когда у вас будет дочь… представьте, что бы вы сделали с мужчиной, который бы так относился… к вашей дочери. Возможно, сестре, или любой другой женщине, дорогой вам.

И умолкла. Марлен была уверена — несмотря на её неуверенное бормотание, он понимает, о чем идет речь. Всё он прекрасно понимает.

— Я очень боюсь вашей ярости, господин Доган, — сказала Марлен, а сама аж съёжилась. Ей казалось, он в любой момент встанет и разобьет ей нос. — Но я физически не способна выдерживать те испытания, которым вы меня поддаете.

— И какие же испытания? — спросил он спустя мгновение. — Чем тебе так плохо? Тебя истязают, морят голодом?

Ей захотелось заплакать. Что, неужели не понимает?

— Вы мне запретили с друзьями общаться, а мне в одиночестве очень сложно, даже поговорить не в кем. К тому же, я участвую почти в каждой гонке на Млечной Арене… это тоже нелегко.

— Ты раньше не выражала протеста…

— Теперь выражаю, — ответила лисица поспешно. — Но не это самое сложное во всей этой ситуации…

— Что — самое сложное? — спросил мужчина с нажимом.

Признание

Небеса, как же лисице было страшно! Плевать на Виру, плевать на её обещания, на все её уверения. Страшно!

Но в одном лисица была полностью солидарна с Вирой: дальше так продолжаться не может. Она должна хотя бы попытаться что-то изменить.

Пересиливая собственную неуверенность, кончиком указательного пальца Марлен прикоснулась к кайме пустого бокала, что стоял перед ней на столе. Бокал прозвучал, прореагировал с её кожей.

— Вы будете вино? — спросила лисица у своего ящерра.

Повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, Доган кивнул: да, буду.

Марлен усмехнулась, и так же быстро спрятала эту улыбку. Взяла в руки бутылку, но не спешила наливать вино в его бокал. Она подошла к Догану, встала рядом с ним, и лишь тогда принялась наполнять его бокал красным напитком.

Его рука в это время слегка соприкасалась с её бедром, случайно, лишь потому, что она стояла рядом. Совершенно случайно…

Когда Марлен наклонилась, чтобы наполнить бокал — стала видна ложбинка груди.

Догану эти игры не нравились. Он отобрал у неё бутылку, схватил лисицу, и резко усадил к себе на колени.

— Что ты творишь? Играть вздумала?!

— Нет, — пропищала лисица растеряно. — Я всего лишь… романтический вечер.

— Какой еще вечер?! Ты меня от дел отрываешь! Зачем позвала?

И мысленно Доган сам же с собой поспорил: «А ты зачем пришел? Не хотел бы — не принимал бы её приглашение».

— Простите… простите… Я не хотела… простите.

Она попыталась слезть с его колен — он не позволил. Удержал, почувствовав её шевеление.

Лисица чуть ли не плакала. Она старалась, а он… снова злой, а из-за чего сердится? И не отпускает.

Как же она устала! Как горько! Как больно от этих его обвинений! Почему, зачем?

Некто голосом Виры прокричал изнутри: «Так продолжаться не может!». Голос этот звучал в её воображении, но он был так реален!

— Нехорошо мне с вами в постели! — выкрикнула. Обвинила. И сразу стушевалась: что она, пятая нога, творит!

Доган аж воздухом поперхнулся.

— Что?! Что ты несешь?!

— Вы — мой первый мужчина, и мне не с чем сравнивать. Знаю только, что с вами — плохо. А я не хочу, чтобы было непрерывно больно и унизительно. Так не должно быть! Мне обещали, что так быть не должно! Мне обещали!

Сидя у него на коленях, она уткнулась лицом в свои ладони, и наконец-то разревелась. А Доган, ошарашенный, на всё это смотрел, и не знал, что делать.

— Ничего я не вздумала, ни во что не играла, — шмыгнула носом лисица, не переставая плакать. — Я всего лишь хотела попытаться… чтобы вы не были так жестоки ко мне. Я не могу больше так жить! Хотела вам понравиться, думала, подобреете.

И продолжала плакать.

— Не я вас выбрала — вы меня. Так попытайтесь хотя бы узнать, что я за человек. Почему вы так ко мне жестоки? Разве вы не понимаете, что это очень больно? Неприятно! Унизительно!

— Успокойся… ну что за…

— Не могу… не могу…

Ящерр пересадил её в кресло.

— Так… сиди здесь, — покинул комнату. Она думала — ушел, но нет же. Вернулся он спустя несколько минут — принес ей воды. Всучил ей бокал в руки, снова усадил к себе на колени, и заставил выпить воду.

— Хватит реветь! — сказал, грубо вытирая ей слезы, размазывая макияж. — Иди, умойся. Успокойся.

Лисица не послушалась. Ситуация их трагичной превращалась в комичную.

— Ну что ж то сложная такая, — пробормотал Доган недовольно, но чуть мягче, чем, как ему казалось, следовало, а рука (его непослушная рука) осторожно уложила голову женщины ему на грудь.

Доган вытащил свою лисицу из неудобного платья. Уложил её в постель, сам разделся и лег рядом.

Успокоительное, которое он её заставил выпить, понемногу начинало действовать — Марлен затихала. Он лег рядом, укрыл их обоих одеялом, чертыхнулся, и притянул уснувшую лисицу поближе к себе.

— Цирк какой-то, — пробормотал на земной языке, а на родном вспомнил все проклятия, что знал.

Когда проклятия закончились, ящерр уснул со своей лисицей под боком.

Приглашение

Она проснулась в его объятиях. Его рука на её животе, её тело — прижато к его телу. Марлен поверить в это не могла. Осторожно перевернулась, чтобы убедиться, что вчерашний вечер ей не приснился и это действительно он, Доган Рагарра, лежит в её постели.

Доган встретил её взгляд. Тоже не спал.

— Доброе утро, — сказала лисица боязливо.

Её ящерр, как всегда, был немногословен, зато, кажется, в хорошем расположении духа, что Марлен и удивило, и насторожило.

— Извините меня, — пропищала лисица.

— За что именно? — спросил ящерр с самым что ни есть настоящим любопытством.

— За всё… за всё.

— Да ты не бойся, напомни, за что извиняешься. Вчера ведь такая смелая была.

Он перевернулся и навис над Марлен. Он по-доброму насмехался, но Марлен, обычно тонко реагирующая на подколки, в тот момент этого не поняла.

— Ой, — пискнула девушка. Ящерр рассмеялся.

— Ну так за что ты извиняешься?

— За оскорбления?

— Это был вопрос?

Марлен кивнула — то ли отрицая, то ли подтверждая.

— За какие? — допытывался судья.

— За все… послушайте, мне неудобно говорить, когда вы на мне лежите.

Ящерр усмехнулся и раздвинул ей ноги.

— Не буду спорить — говорить не нужно.

И вот тогда-то она испугалась.

— Успокойся, лисица, я не буду делать больно, обещаю. Я осторожно.

Она не слышала — память о былом насилии была слишком свежа.

Но можно ли её в этом винить?

Ящерра внезапно озарила весьма важная, но, казалось бы, очевидная догадка: если он намерен держать её при себе (Он намерен!), не стоит превращать лисицу в запуганного мышонка. Доган нахмурился, кажется, в последнее время он только тем и занимался.

Он слез с неё, и осторожно уложил рядом. Рука его начала шарить по её груди.

— Спать я с тобой сейчас не буду, — ответил на невысказанный вопрос. — Но всё остальное я с тобой делать буду, так что расслабься и дай мне получить удовольствие.

Тут ящерр немного лукавил. Хотелось, чтобы приятно было и ей. Но разве ж он скажет такое вслух?

Судья был слишком самонадеян. Не понимал, что не сможет женщина расслабиться в руках мужчины, что причинил ей так много боли, как физической, так и душевной. Когда понял, что лисица в его руках дрожит от страха, молча встал и принялся одеваться.

Но она внезапно обернулась к нему. Подползла к краю кровати, села и схватила его за руку.

— Не будьте ко мне так жестоки — и я к вам привыкну.

Это было неожиданно. Она по-прежнему боялась, да так, что зуб на зуб не попадал, так сильно её трясло. И все же решилась, осмелилась, вон, полезла на рожон.

Ящерр хмыкнул, но поступок оценил.

— Зачем мне это?

— Разве не нужно?

Простой вопрос, но он, кажется, выбил Догана из колеи. А ведь действительно, нужно?

— Ну и чего ты от меня хочешь, гонщица?

Женщина удивленно на него вытаращилась. Знал бы он, как тяжело ей дался ответ.

— Пригласите меня куда-нибудь, — на выдохе.

Доган коснулся указательным пальцем её подбородка. Она — сидела, он — стоял, смотрел на неё сверху вниз.

— Гонщица, знай своё место. Поняла?

Когда он ушел — она даже плакать не стала. Подумала: вот так вот, Вира. Вся твоя уверенность — коту под хвост. Не нужна я ему.

А вечером на планшетник пришло сообщение от Догана. Скупыми фразами, будто экономя на каждой букве, он приказывал ей утром явиться на встречу.

«И, пятая нога, обуйся во что-то удобное», гласила приписка.

Марлен не удержалась и прыснула со смеху. И тут же себя одернула: неужели она только что смеялась над самим Доганом Рагаррой? Быть такого не может!

Ты-Вы-Ты

Утром она вышла к главному входу в Штольню, и принялась ждать. Марлен не знала, чего ожидать, и кто её приедет забирать, а потому на всякий случай подстраховалась: взяла с собой немного воды, еды, и даже теплую кофту запихнула в объёмный портфель.

«К побегу готова», промелькнула неуместная мысль, и Марлен вздрогнула: а не подслушал ли кто, мысль эту крамольную.

Она обомлела, когда к зданию подъехала «Катакомба» — мечта всех гонщиц, машина — мечта, машина — звезда, машинка — конфетка. И не просто «Катакомба», а ядрено-желтая «Катакомба» последней модели.

Марлен ощутила, как у неё глаза в спешном порядке на лоб полезли, когда дверца машины плавно стекла вверх, и за рулем она увидела — подумать только! — Догана Рагарру.

— Ну и чего ты ждешь? — спросил он у неё сердито. — Садись!

Но лисьи инстинкты ей подсказали: Доган хоть и пытался казаться строгим, но ему ох и ах как понравился эффект, произведенный на женщину. Тем более учитывая, что ради неё, женщины этот, весь этот цирк изначально и затевался.

Лисица не заставила себя просить дважды — заняла пассажирское сидение, пристегнулась.

И усмехнулась: чья-то игрушка только что села в игрушку своей мечты.

Ящерр лишь хмыкнул (будто мысли умел читать, честное слово!) и плавно погрузил руки в шину.

Какое-то время они ехали молча.

— Не спросишь, лисица, куда мы едем?

— Куда?

— На Млечную Арену.

— Простите?

— Прости…

— Что?

— Я с тобой сплю, хватить мне выкать. Не простите, а прости, поняла, лисица?

— Поняла.

Их гонка, их соревнование, их общий интерес

Они действительно прибыли к пункту отбытия на Млечную Арену.

Светило солнце, дул легкий ветер. От ярких лучей Марлен постоянно жмурилась, не догадываясь, что в тот момент её сходство с настоящей лисой возрастало.

Вокруг выстроились в ряд спокойные, похожие на пузатых пауков, ракатицы.

Только поднимала ракатица в этот раз не саму Марлен, а машину, в которой она сидела с ящерром. Не просто ящерром — Доганом Рагаррой. И это осознание… щекотало нервы.

— Я хочу погонять на арене на этом, — объяснил Доган, слегка ударив рукой по шине, по которой от этого его движение пошли круги как по очень густой воде. — Это единственное место в Мыслите, где можно испытать Катакомбу на полную катушку, никого при этом не задев.

Марлен была с ним полностью согласна. К тому же, ей льстило, что судья снизошел до объяснений.

Сквозь приклеенную маску интереса (ту, что в присутствии Догана надевалась почти по принуждению) пробивался интерес настоящий. Это был интерес гонщицы, чертовски увлеченной автомобилями.

— Спроектируйте третью симуляцию, — сказал Доган в динамик, перед тем как ракатица оторвалась от земли и поползла в сторону Млечной Арены.

Когда они плавно приземлились на Млечной Арене, Доган вышел. Марлен, сомневаясь до последнего, сделала то же самое.

Вокруг было тепло и спокойно — не та арена, к которой Марлен привыкла. Никакой опасности — поют птицы, вдалеке, кажется, показался пугливый олень. Хорошо!

Доган слегка стукнул рукой по бамперу.

— Хочешь за руль?

У Марлен аж дух перехватило. Он еще спрашивает! А Рагарра смотрит с хитрецой, чем-то доволен, впервые в её присутствии, и попробуй пойми, что именно его радует.

— Очень хочу, — призналась лисица с придыханием.

И испугалась: вдруг она что-то не то сказала.

Но ящерр лишь усмехнулся.

— Ну тогда вперед. Ну же!

У неё аж руки тряслись, когда за руль садилась. Удивилась немного, правда, когда Доган занял пассажирское сидение, но ничего не сказала. В мыслях она уже разгоняла авто.

Как же хорошо! Небо, как же было хорошо!

— А теперь слушай меня, лисица, — строгий голос Доган вернул её с небес на землю. — Чтоб рулила так, будто меня в кабине нет. Не обращай на меня внимания, о себе беспокойся, хорошо? Для тебя открыли шестой трек, ничего опасного, просто хорошая трасса. Услышала?

Марлен кивнула.

— Я не шучу, — настаивал Доган. — Считай, что это приказ. Разгоняй Катакомбу так сильно, как только можешь.

Марлен аж подпрыгнула от удовольствия. Такое она любила: когда не опасно, когда хорошая трасса, и когда ей дали зеленый свет. И даже присутствие Догана почти не смущало, настолько сильно её увлекла мысль о будущем приключении.

Сказано — сделано. Как только она погрузила руки в шину, ей стало на всё плевать. Она таки разогналась по максимуму.

Как же было хорошо! Сначала — просто хорошо, затем включился мозг, и захотелось ящерра впечатлить, а потому она красиво напоролась на несколько трамплинов, и так же красиво с них вырулила. А когда приехала к финишу — аж руки тряслись от ощущения эйфории.

Как же хорошо! Как же, пятая нога, хорошо!

Не удержалась — глянула на пассажирское сидение, мол, видел, на что я способна. Ящерр молчал, на губах играла легкая улыбка.

У Марлен аж дух перехватило: она не знала, что он может быть… таким.

Каким, — спросил кто-то в её голове голосом Виры?

Интересным! Понимающим.

— Недурно, очень недурно, гонщица, — вынес вердикт Доган. — А теперь вставай, моя очередь.

Доган, который восхищает

— Вы… ты хочешь сесть за руль?!

— Ты что-то имеешь против?

— Нет-нет.

Марлен поспешно встала и обошла авто, чтобы занять место пассажира.

— Готова? — спросил он у неё.

Когда лисица кивнула — судья завел мотор. И только тогда она поняла, что значила та его плутовская улыбка.

Рядом с ним даже Джин казалась не матерой гонщицей, а несносной выскочкой. Он был очень хорош! Он восхищал!

Владение наземным транспортом в Мыслите приравнивалось к особому виду искусства, и Доган Рагарра владел им в совершенстве. Каждый трамплин — как маленький полет. Каждый поворот — как танец железного обозленного зверя.

Иногда Марлен не могла удержаться — смотрела не на дорогу, а не него. Его руки, погружённые в шину, его сосредоточенное лицо. Марлен с удивлением обнаружила, что судья Рагарра мастерски управлялся с машинами, и это вызвало у неё уважение. И почему-то вспомнилось, что до попадания на Млечную Арену ей, иногда, таки хотелось познакомиться с Доганом Рагаррой. Ведь есть же в нем много качеств, достойный восхищения!

А Доган будто мысли её читал! И иногда поглядывал на свою гонщицу с легким превосходством: «Что, не ожидала?».

Не ожидала, мысленно соглашалась Марлен.

Когда машина преодолела трек и послушно затихла у финишной метки, Марлен еще какое-то время не двигалась. У неё не было слов. Гонщица смотрела на Догана, и ощущала себя, как рыба, выброшенная на берег. Смотрела, как он медленно вытаскивал руки с шины, как разминал кисти, как слегка повел плечом, чтобы сбросить напряжение. У него была длинная шея, кожа с серебристым напылением. У него были темные жесткие волосы.

Доган повернулся к ней. Усмехнулся довольно.

— Выходи, — скомандовал.

Марлен подчинилась. Доган вышел следом.

— Ой!

Он резко усадил лисицу на капот, и молча принялся снимать с неё майку.

— Руки подними.

Марлен подняла.

Вокруг этих двоих медленно разливалось какое-то новое, доселе неизученное напряжение. Впервые напористость Догана не вызывали у неё протеста. Хотелось подчиниться — не потому, что он сильнее, а потому что… просто потому, что хотелось. Перед глазами проносилось его лицо, когда он вел машину. Судья был ловок, напорист, силен, уверен. Разве это так плохо, подумала Марлен, оказаться в руках у ТАКОГО мужчины?

— Каждый трек, который вы проходите на Млечной Арене, я проходил лично, — белая майка гонщицы откинута в сторону. — Не бывает смертельных дорожек, бывают неумелые гонщицы. — Снял бюстгальтер. — Да, некоторые погибают, но это не значит, что у них не было шанса, как любят говорить некоторые. Шансы есть у всех. На Млечной Арене априори нет смертельных ловушек.

Он уложил Марлен спиной на капот. Марлен поморщилась — капот был холодный, видимо, включилось автоматическое охлаждение.

— Холодно? — спросил Доган

— Нет, — ответила Марлен. — Продолжай.

Взгляды схлестнулись. Мужчина замер. Казалось, Доган не поверил в то, что услышал, поэтому Марлен слегка провела рукой по его плечу. Мужчина проследил за этим движением, и принялся жадно расстегивать ей брюки. Иногда его рука соскальзывала, чтобы погладить её обнаженную грудь. Казалось, вся Марлен была для него как подарок, желанный, и он не знал, за какую часть подарка хвататься в первую очередь.

— Из каждой ловушки можно выбраться, потому что я — выбирался, — вещал тем временем Доган, и его спокойный голос так контрастировал с нетерпеливыми действиями. — И дело не в том, что гонщицы — женщины, или что земные. В авто все равны, лисица, не так ли?

Головка члена прижалась к промежности. Перед глазами Марлен по-прежнему стояло лицо Догана за рулем авто.

Когда ящерр вошел в неё, Марлен не было больно. Она поняла, что пока наблюдала за ним, проделывающим трюки, до которых ей еще расти да расти, в ней росло возбуждение.

Марлен могла ненавидеть судью, но она любила быть гонщицей, и он знал, как на этом сыграть. И сыграл.

Ящерр усмехнулся, наклонился и поцеловал свою лисицу.

А на следующий день вся Штольня обсуждала новость — Доган Рагарра подарил своей любовнице ярко-желтую «Катапульту» — машину-конфетку, машину-мечту. Для города это был знак, что отношение ящерра и его гонщицы перешли на новый уровень.

Благодарность

Теперь, имея собственное авто, Марлен чувствовала себя чуточку защищённые, и немного свободнее. Как только первый шок от подарка схлынул, она села в авто и помчалась прочь из территории гонщиц, мимо ОГЕЙ-Центра, на свободу.

Весь день она гоняла по Мыслите, заново его изучая. Несколько раз останавливалась на заправках, пила кофе, покупала батончики с нугой, садилась у окна в кафе, и рассматривала людей — ящерров. И не могла поверить: неужели у неё наконец-то появилось собственное авто. Не то, что ей выдают на тренировках, а собственное, которым она может пользоваться по собственному усмотрению? Нежели, спустя столько лет?

Вернулась лисица в Штольню лишь вечером, усталая и довольная. И, не удержавшись, первым делом засела за планшетник и настрочила короткое сообщение.

«Спасиботебе».

А судья Доган Рагарра в тот день тоже сделал одно невероятное открытие. Оказывается, дарить подарки своей лисице и получать в ответ её благодарность — очень приятно.

Равновесие

Их отношения снова преображались. Не сразу, как могло показаться со стороны недоброжелателям. С этой парой происходили очень медленные, но критически важные изменения.

Доган, как старая ослепшая собака, повсюду тыкался носом и не сразу понимал, куда идти можно, а куда — нельзя. Потому-то наломал столько дров. Но в какой-то момент начало казаться, что он успел вовремя притормозить, и его отношение к лисице изменилось в лучшую сторону.

Марлен же, четко понимая, что её жизнь зависит от Догана, училась приспосабливаться к выбравшему её судье и извлекать из своего положения максимальную выгоду.

Все было очень просто, совсем неромантично, но очень волнительно, что для него, что для неё.

В Догана Марлен не была ни влюблена, ни даже симпатии не испытывала. С недавних пор — уважала ящерра за его несомненное мастерство вождения, старалась понять. Но лишь потому, что у неё не было выбора. Имей она его, этот пресловутый выбор — уехала бы из Мыслите, не задумываясь ни минуты.

Доган это видел. Но он сумел сделать выводы из своих ошибок. А потому предпочитал не замечать, как она вздрагивает каждый раз, стоит ему сделать резкое движение или повысить голос. Догана понимал: злиться на Марлен за то, что она боится, это как осуждать воду за то, что она мокрая. Он сам виноват, что боится, этого не отнять.

Судья разрешил своей гонщице наведываться к родителям и встречаться с подругами. Но потребовал, чтобы всё её разговоры с Джин оставались публичными. Он доверял Джин, но он также доверял своим инстинктам, да и просто здравому смыслу: не должна бывшая любовница дружить с настоящей. Не должна — и точка.

Тем не менее, когда Недж попыталась деликатно намекнуть, что не против бы к Марлен в гости зайти — он взбесился и потребовал «не лезть к его гонщице».

— Ну да, твоя гонщица только для тебя, — хмыкнула тогда Недж. — Как же ты без неё.

Недж вроде бы приняля его требование. Но ящерр знал, это её «вроде бы» и яйца выеденного не стоит. И был постоянно начеку.

Постепенно, день за днем, в его отношениях с Марлен наметилась некая стабильность. Он старался не быть с ней слишком грубым, она — старалась не лезть на рожон. Выказывала характер, училась не бояться, но никогда не переходила черту дозволенного.

Доган и сам не заметил, как его жизнь заиграла новыми красками. Чертов ящерр влюбился в свою гонщицу, как юный беззаботный мальчишка, не испорченный ни войной, ни ответственностью.

Лисица ночевала в Эктале почти каждый день. Догану нравилось засыпать с ней рядом. Она не мешала, не раздражала. Судья с удивлением обнаружил, что у его лисицы прекрасное чувство юмора, и когда ей удавалось перебороть страх, наблюдать за ней становилось донельзя любопытно. Несколько раз, описывая операторов из ОГЕЙ-Центра, она даже заставила его по-настоящему заржать.

Доган сократил её участие в гонках на Млечной Арене до минимума. Вроде бы и убеждал её, что если уметь хорошо водить — ничего плохого с ней на арене не случиться, но сам… Доган решил, что это ему же дороже обходиться — сидеть у экрана и переживать, пройдет ли его гонщица следующее испытание, или нет. Решил, что нервы свои нужно беречь, а значит, нужно беречь Марлен.

Он нуждался в ней значительно больше, чем она — в нем, что было удивительно. В его жизни было много других забот, в её жизни был только он, но она по-прежнему осталась женщиной, которую он получил по праву сильного, а не потому, что она его выбрала.

Это злило. Рагарра по-прежнему видел в ней земную девушку, к которой он привлечен в силу некоторых генетических особенностей его расы. Не было бы этого влечения — он бы её не заметил.

Догана злило, что она этого не понимает, не видит, как ей подфартило.

Ему и в голову не могло прийти, что земная женщина, если её правильно воспитали, не захочет, чтобы вся её жизнь вращалась вокруг одного единственного мужчины, от которого, к тому же, эта самая жизнь зависит.

Но всё могло бы на этом закончиться. Чего хочет он — важно, чего хочет она — не важно, на том и порешили.

Но жизнь преподнесла новый сюрприз.

В Мыслите привезли новых пленных. В городе закатили праздник: как же, поймали тех, кто пытался убежать от ящерриных порядков.

Среди изнеможенных, усталых лиц пленников Марлен узнала родное собственного брата.

Новая ловушка

В последние годы, это случалось редко: то ли повстанцы стали умнее, то ли их стало намного меньше, но загонам терциев вот уже три года как не удавалось никого поймать во время своих вылазок на вольные «серые» территории.

Загоны терциев по-прежнему, один-два раза в неделю, торжественно выезжали за территорию города, в серые зоны, и возвращались (когда как) спустя несколько часов, или дней.

Несколько раз до Марлен доходили слухи, что терциям удавалось кого-то поймать. Если и так, до Мыслите те пленники не доезжали.

И вот, впервые на памяти Марлен, терции не просто захватили одного-двух пленников, а целую группу из шестнадцати земных людей.

По случаю события, для «победителей» устроили теплый прием: у ворот на въезде в город им устроили «коридор» из людей, которые вышли поглазеть на повстанцев.

Зрителей-зевак собралось действительно много, и Марлен, любопытная по своей природе, была одной из них. Ей сразу же нашлось место в первых рядах.

Ворота открылись, на несколько мгновений защитное поле вокруг города оказалось «пробито», и в город хлынул отряд терциев: кто на наземных авто, кто на летных машинках, кто на подвижных грузовиках на паучьих лапках вместо колес.

Толпа взревела, потому что земные люди в который раз убедились в силе ящерров, и это, хоть и означало порабощение земной расы, странным образом не могло не восхищать. Ящерры в принципе это умели — восхищать.

У Марлен аж дух перехватило от мощи увиденной картины. Мало того, что терции были сами по себе сильны, так еще и на таком оборудовании. Лисица посочувствовала тем, против кого была направлена эта мощь.

Кольнула неприятная мысль: её собственная семья — те самые люди, кому она посочувствовала.

Она увидела, что к отдельно ограждённому пьедесталу подъезжает ракатица. Из неё вышли первые лица города — Доган, несколько генералов, и женщина в черном костюме — Недж.

«Великие» разместились на небольшом возвышении, и стало понятно, что именно к этому возвышению двигается вся боевая техника.

Не к великим, подумала Марлен то ли восхищённо, то ли раздражённо, к НЕМУ они все слетаются.

Самолеты, авто и «пауки» чинно выстроились в ряд, и из всех видов транспорта начали выходить терции. Они вели за собой пленников.

У повстанцев на шеях были орешники — специальные ошейники, что блокировали малейшее желание к побегу.

Толпа взревела, но гул был разношерстный: кто-то выражал восторг, кто-то — несогласие и протест. Все же не все земные люди находились в городе добровольно, особенно — поддонки, что жили под землей, на уровне с метро. Те часто устраивали протесты и пытались что-то взорвать и кому-то помешать. Их не устраивало положение вещей в городе. Как казалось самой Марлен, поддонков из нижних слоев общества можно было понять.

Дураку понятно: представление было устроено, чтоб все несогласные видели, как поступают с теми, что против системы.

Лисица настроила увеличительные очки, и теперь могла видеть все вблизи, будто находилась на расстоянии метра-двух.

Она жадно рассматривала лица пленников. А затем увидела…

— Что с вами, Марлен? — служанка сразу оказалась вблизи и помогла гонщице Догана устоять на ногах.

— Небеса! — всхлипнула девушка. — Небеса.

Марлен не могла поверить. Она перенастроила очки, чтобы видеть всё еще лучше, убедиться, что ей не показалось. И ощутила, как сердце ускорило бег, а к лицу прилила кровь.

— Небеса!

— Марлен, вам плохо!

— Н-нет, всё х-хорошо, мне просто… я в порядке.

Это был он. Её брат Та-Расс. Среди пленников, которым обещана скорая публичная смертная казнь.

Лисица перевела взгляд на Догана. Тот тоже смотрел прямо на неё. Будто знал, будто чувствовал.

— Не может быть…

Марлен поняла, что раньше ей только казалось, что у судьи есть над ней власть. Нет, власть у него появилась только сейчас, когда от одного его слово будет зависеть судьба человека, которого он так сильно любила.

Обещание Догана

Марлен досмотрела до конца, как всех пленённых подвели к пьедесталу, где сидел Доган Рагарра и остальные судьи, и заставили ему поклониться. Видела, как загорелись глаза судей. Даже глаза Догана, зачастую равнодушные к массовым мероприятиям — и те загорелись. Вот где ваше место, земные люди, говорили эти взгляды.

Она дождалась, пока шоу закончиться, и пленников уведут, а затем побежала к охране Догана и решилась на дерзость: начала требовать, чтобы её к нему пропустили.

И плевать было, что на виду у всех.

Как ни странно, её пригласили подойти к Догану спустя каких-то пять минут после того, как она выразила желание его увидеть.

Судья был окружен другими ящеррами. Увидев её, нерешительно застывшую, схватил за руку, цапнул в свою сторону и обхватил рукой за поясницу, таким образом заставив смирно стоять радом. При этом, он продолжал вести беседу с группой ящерров. Тех если и удивило подобное поведение — они не подали виду. А вот женщины, что имели возможность лицезреть подобную сцену (вокруг них в тот момент было много женщин) были ошарашены.

Марлен не мешала женщинам удивляться, а ящеррам вести беседу — пусть говорит, путь решает свои дела. Главное, чтобы потом у Догана нашлось время не неё.

Она планировала признаться в том, что среди пленников есть её брат. Хуже не будет, думала Марлен, ведь если будет молчать — Та-Расса казнят на следующей неделе.

Как больно!

Беседа затягивалась. Ждать становилось всё тяжелее. И тогда, не выдержав напряжения, она слегка тронула его за рукав. Доган повернулся к Марлен.

— Пожалуйста, можно мне с вами поговорить, — сказала лисица с мольбой в глазах.

Казалось бы, вот он сейчас засмеется в ответ на её просьбу, накажет за попытку оторвать от важного разговора.

Но Доган лишь кивнул, сказал что-то своим собеседникам, и отошел в сторону.

— Что случилось?

— Не здесь… слишком много людей. Пожалуйста… это очень важно.

— Ну, хорошо, пошли.

Он, поколебавшись, повел её к своей машине — там стояла заглушка, их не смогли бы подслушать. Как только они оказались в салоне авто, Марлен развернулась к Догану… и все заготовленные слова вылетели с головы.

— Итак… — поторопил Доган, но не сердито, а скорее обеспокоенно.

— Пленники… среди них есть мой брат.

Она боялась его реакции, а потому схватила его за руку, поцеловала тыльную сторону ладони.

— Доган, господин мой, среди них есть мой брат. Я вас прошу…спасите его.

Она позволяла себе то, чего ни при каких условиях бы не сделала — придвинулась к нему, начала обнимать. Обняла за шею, уткнулась в грудь.

Ящерр не реагировал на её объятия, но и не отталкивал. Он был удивлен, так как в досье на свою гонщицу, которое он читал достаточно внимательно, не было ни слова о наличии у Марлен братьев-сестер.

— Я никому никогда о нем не рассказывала, — объяснила лисица. — Он… он сумел инсценировать свою смерть, ему друзья помогли, это было десять назад. У него была такая возможность, сам видишь, с кем он водился. И… я Та-Расса очень редко видела. Но… я его очень люблю…

Доган некоторое время молчал.

— Зачем инсценировал?

— Чтобы нас не подвергать опасности, меня и… отца. Ведь начал заниматься… ты же понимаешь, что он был среди бунтовщиков.

Она целовала Догану шею, руки, куда могла дотянуться. Доган, не выдержав, обхватил её за талию, и слегка отодвинул от себя.

— Успокойся… Марлен, посмотри на меня.

Доган обхватил её лицо руками, и заставил посмотреть себе в глаза.

— Сейчас ты успокоишься, мы приедем домой, и обо всем поговорим… спокойно поговорим. Успокойся. Слышишь меня?

Марлен кивнула. Но уткнулась ему в грудь, и за всю дорогу так и не отлепилась от него ни на минуту.

Доган понимал, что она ищет у него защиты и, хоть еще не до конца разобрался с этим таинственно возникшим братом, чуйка подсказывала, что в этот раз он ей уступит.

Доган устал скрывать от себя праву: для него важна эта девочка, а значит — и её благополучие.

Они приехали в Экталь, пошли в кабинет. Он дал ей выпить воды, и потребовал рассказать все, что она знает про Та-Расса. Марлен, интуитивно избегая спорных моментов и упоминаний про Возницу и тем более Виру, рассказала.

— Доган, я тебя прошу, помоги ему! — плакала Марлен.

Она сидела на диване, он — прислонился к столу, молча слушал её рассказ.

— Он мне родной, он для меня так важен.

— Ты что-то от меня скрываешь, Марлен.

— Мне нечего скрывать, господин, — врала Марлен, тем самым загоняя себя в ловушку.

И Доган, полностью признавая свою капитуляцию, согласился помочь.

— Но прежде чем вытаскивать его, я прикажу провести расследование, предупредил судья. — Вытащу его, только если анализ докажет ваше кровное родство.

— Конечно!

От облегчения, Марлен заплакала. Он начал её успокаивать, она — снова благодарить.

В ту ночь Марлен не терпела его прикосновения, а сама же их провоцировала. Не потому, что любила, но была безгранично благодарна Догану за согласие помочь.

Если бы он был в ту ночь жесток, даже это она бы приняла с благодарностью. Но он не был жесток. Потому что теперь ему претила сама мысль ударить лисицу, которая доверчиво ластилась к его руке.

Это была их последняя ночь, наполненная нежностью и совместным удовольствием. На следующий день в ОГЕЦ-Центр на имя Марлен пришел донос.

Донос Медузы

Доган позаботился о том, чтобы имя одного пленника в списках заключенных «потерялось». Та-Расса, без каких-либо объяснений, перевели в отдельную камеру, к нему было запрещено применять рукоприкладство. Но Марлен, безусловно, об этом узнала не сразу.

На следующий день, ближе к вечеру, Доган вернулся домой, и сразу же увидел на компьютере сообщение от своей лисы с просьбой разрешить ей приехать в Экталь. Он, хмыкнув, разрешил, и вскоре у дома судьи резко притормозила ярко-желтая машинка, и из неё вышла стройная девушка с пышными густыми волосами.

Он на неё смотрел — и не мог насмотреться. Его лиса была красива и умна, и в подаренном им автор смотрелась как никогда прекрасно.

Моя лиса, — подумал Доган. — Моя женщина?

Марлен же, увидев его, стоящим на пороге, стушевалась.

— Что вы здесь делаете? — спросила.

— Мы же договорились на «ты»? Жду тебя.

— У порога?

— Это мой дом, — хмыкнул Доган. — Где хочу, там и жду.

Он подумал, что надо бы ей комнату в Эктале выделить. На то, чтобы вызвать её сюда, ежедневно уходило немало времени, так не легче ли…

— Что с моим братом? — спросила нетерпеливая лиса.

Доган притянул её к себе и, не удержавшись, смачно поцеловал. Да что с ним происходит!

— Его имя вычеркнуто из списков. Официально, он умер во время допроса, неофициально — переведен в отдельную камеру, где ему ничего не грозит… не спеши радоваться. Я до сих пор не верю ни ему, ни тебе, и проверку не сворачиваю.

— Ч-то ты имеешь в виду?

— То, что систему обмануть не так уж и легко. Я до сих пор не понимаю, как ему удалось скрыть ваше родство. Даже анализ крови, который мы делали, не дает прямого ответа.

— Что?

— То, что либо вы не брат и сестра, и ты мне соврала, либо над его кодом неплохо поработали. И первый, и второй вариант возможен.

— Как такое возможно? Я точно знаю…

— Есть способы, лисица. Если кто-то хотел, чтобы мы не могли прочитать его воспоминания. Но это ресурсы, притом немалые. И если ты говоришь правду, кто-то очень сильно постарался, чтобы мы не узнали от твоего брата ничего важного. Анализ, не подтверждающий ваше родство — это побочный эффект вмешательства в его код.

Доган нежно поцеловал Марлен в лоб.

— И вот тут-то начинаются несоответствия, лисица. Зачем кому-то идти на такие затраты ради солдата средней руки. Он ведь не командующий, обычная пешка.

Он провел Марлен в дом.

— Ты голодна? — спросил между делом, покрывая её тело поцелуями.

— Нет. Хотя… я очень переживала, не могла есть.

Они вошли в спальню, где он уложил её на кровать и начал неспешно снимать одежду.

Доган поцеловал внутреннюю сторону её бедра. Лисица выгнулась.

— Скажи мне только, Та-Расс не пострадает?

Ящерр, занятый тем, что стягивал с лисицы белье, лишь усмехнулся.

— Не пострадает. Как только я найду ответы на волнующие меня вопросы и найду доказательства тому, что ты мне не врешь — можешь быть уверена, он будет жить.

Марлен не совсем понимала, что значили его слова. Выгнулась, прогнулась, расслабилась.

Их прервали. Планшетник Догана, что он всегда держал где-то вблизи, взбеленился необычной мелодией, и этот звук оторвал Догана от Марлен.

Мужчина заглянул в экран, а затем перевел взгляд на Марлен.

Лисице стало плохо, захотелось поспешно натянуть белье. Она по лицу его прочитала, что пришли плохие новости.

— Только что закончился допрос гонщицы, с которой ты жила в одной комнате в Штольне, — сказал Доган.

Марлен молчала.

— Гонщица под именем Медуза, знаешь такую.

— Знаю.

Это не может быть хорошо, — подумала Марлен.

— Она утверждает, что мужчина, которого я держу в Сфере и которого ты называешь братом, твой любовник.

Это, безусловно, не может быть хорошо.

Джин, Имани, правда

Для Медузы ненависть к Марлен была таким же естественным процессом, как дыхание.

Сначала это чувство было сродни легкой зависти, но чем старше Медуза становилась, тем сильнее ненавидела лисицу.

Лисица была глупа. Она защищала тех, дружба с кем не приносила никакой выгоды. Она не стремилась на Млечную Арену. Она была своевольна, но ей это своеволии почему-то сходило с рук. Она была неправильная! Но!

Рей её любил, больше, чем остальных своих учениц и, безусловно, больше, чем саму Медузу. Медузу — а она была достаточно сообразительна, чтобы это понять, — Рей терпел, не более.

На стороне Марлен были высшие гонщицы. Медуза до сих пор наливалась краской ярости, вспоминая, как ей досталось от Имани за какую-то невинную шутку над дурочкой Марлен.

Шутка это была, шутка! Но Имани взбесилась и устроила Медузе публичную порку! Унизила при всех!

Но, как ни странно, обида на Имани со временем почти стерлась. Возможно, потому, что вся её ненависть была направлена на Марлен и только на неё.

Когда Медуза узнала, что Доган Рагарра выбрал Марлен себе в любовницы — умудрилась сорвать свою кровать в общей спальне с петель в полу, и перевернуть её верх дном. Это было сделать очень нелегко, а потому все, кто стал свидетелем буйства Медузы, теперь боялись ей и слово поперек сказать. Медузе это было только на руку — меньше будут лесть на рожон, когда не надо.

Медузу душил гнев. О Марлен говорили все, кому не лень, из недогонщицы она превращалась в живую, твою ж мать, легенду!

Медуза завидовала, и была достаточно самокритична, чтобы принять этот факт. Но, понимая, что завидует, она постаралась в собственных глазах очернить Марлен, дать объяснение собственному недостойному чувству. Дала.

Лисице всё давалось легко. Она будто бы и не была частью их мира, будто и не была гонщицей. Смотрела на гонщиц, как на каких-то зверушек. Сама была гонщицей, но каждым своим движением, каждым словом показывала, что выше, лучше, красивее.

А не была! Не была ни лучше, ни красивее, еще и нарывалась постоянно на неприятности!

И все же, Медуза не могла не следить за её жизнью. И хотела бы, но не могла. Взгляд Медузы, стоило Марлен оказаться вблизи, будто прикипал к ней. Вроде бы случайно, а вроде бы и нет.

Когда Медуза увидела пленников, завезенных в город, она поняла, что настал её час. Потому что в одном из пленных Медуза узнала мужчину, к которому несколько раз Марлен сбегала. И что-то ей подсказывало, что Догану Рагарре эта информация не понравиться.

Сразу после «праздника», когда всех пленных увели, Медуза направилась в ОГЕЙ-Центр. Стоило заикнуться, что у неё есть информация, касающаяся новой фаворитки Догана, как её тут же отвели в отдельный кабинет.

Медуза рассказала всё, что знала. Мужчина с усами (ящерр) её выслушал, потом куда-то ушел. Когда вернулся — продолжил допрос, в этот раз задавая много уточняющих вопросов. Затем еще и кровь на анализ взял.

Медузы не было стыдно признаваться в том, что она следила за Марлен, и именно таким образом узнала о встречах лисицы с пленником. Единственная запинка случилась на вопросе «Зачем». Зачем следила за Марлен?

Медуза и сама, не знала, зачем. Завидовала, разве этого мало?

Выйдя из праздничного, обутого в цветы ОГЕЙ-Центра, завистливая гонщица с чувством выполненного долга направилась обратно в Штольню. Пешком, так как машин ей никто не дарил! Пока!

Спустилась в поддон, откатила рукав, чтобы всем было хорошо видно её браслет. Не дошла — её резко дернули в сторону, в какую-то подворотню.

— Аааа!

Медуза начала брыкаться, но захват был слишком сильным.

— Здравствуй, девочка.

Голос был легко узнаваем. Медузу толкнули, она упала. Огляделась — её загнали в угол.

— Здравствуй, Джин, — ответила Медуза. По спине расползался страх.

Рядом с Джин находилась Имани. Молчала, но её улыбка Медузе не понравилась. Правду про неё говорили, обезьяна с гранатой.

Обе женщины взирали на Медузу сверху-вниз.

— Чего молчишь, девочка? — спросила Джин глумливо. — Язык проглотила?

— Я…

— А когда жаловаться шла, смелее была, не так ли?

Медуза испуганно шарахнулась. Мягкие слова немягкой женщины шарахнули по нервной системе.

— Ну, рассказывай, что ты им наплела. И учти: я скоро получу расшифровку вашей беседы, так что не зли меня враньём.

Медуза рассказала, приняла верное решение не злить. По мере рассказа, лица гонщиц становились все строже, злее. Но Медуза, хоть и была напугана, не понимала до конца, в чью игру влезла, чьи планы нарушила. Она не понимала последствий своего поступка.

— Знаешь, милая, — ласково сказала Джин, — зависть — это плохо.

Пока Имани перерезала Медузе горло, Джин нервно выкуривала вторую сигарету.

— Мда, — к Джин подошла Имани. Вытерла измазанные в крови руки, вытащила сигару, тоже закурила. Некоторое время женщины молчали.

— Плохи дела.

Дела были действительно плохи. Одно дело — рассказать Догану, что у Марлен есть брат, и другое — что они регулярно виделись с этим братом в доме у Дамира. Начнут рыть, как Та-Рассу удавалось попадать в город и оставаться незамеченным, а там и к Вознице…

— Начнут рыть, — апатично сказала Имани. Будто мысли читала.

— Ясное дело — начнут.

Джин докурила сигарету. Кинула её на землю и потушила острым носком туфель. Вздохнула и подумала, что ей самой надо было перерезать этой мелкой дряни горло. Может, злость бы хоть немного поутихла.

— Надо Марлен вытаскивать.

— Да уж, — хмыкнула Джин. — Надо. Он её убьет на почве ревности, если еще не убил.

Херовый день, херовый год, херовая жизнь, думала Джин устало.

— Как же всё не вовремя. И Та-Расс, и эта завистливая дрянь.

Женщины переглянулись. Обе боялись сказать вслух то, что их пугало больше всего.

Они знали: Доган лисице не поверит. Анализ крови уже был сделан, и он показал, что они с Та-Рассом не родные. А теперь еще и показания Медузы.

— А если он её действительно… — Имани не договорила.

— Тогда Возница нас прикончит, — скривилась Джин. Определённо, надо было самой эту Медузу прирезать. Вдруг бы полегчало.

— Будем Марлен вытаскивать?

Джин бы хотелось ответить утвердительно. Она беспокоилась о своей маленькой подруге. Но решала судьбу Марлен не Джин, и даже не Возница.

— Нужно с Вирославой поговорить. Она решает.

Имани вытащила из пачки последнюю сигарету.

Решение

Догану было физически плохо.

Он был почти готов поддаться своим чувствам, почти наплевал на всё, во что верил, признал ЕЁ своей.

Когда Марлен попросила спасти её брата — у него и тени сомнения не возникло, что поможет. А ведь брат так называемый — повстанец, таких вешать и обезглавливать надо без суда и следствия. А он был готов помочь, потому что она, неприхотливая, тихая, его об этом попросила. И поверил, что незнакомый мужчина действительно является её родственником, хотя её слова нельзя доказать.

Доган втолкнул свою гонщицу в спальню и резко захлопнул за собой дверь. Дверь была тяжелая, и чтобы получился громкий звук, нужно было приложить немало усилий. Именно он, этот проклятый звук, выдал ярость Догана с головой.

Лисица затравлено оглянулась. Накатила горечь: она почти научилась не бояться этой комнаты, почти поняла механизм действия искренней улыбки в присутствии Догана. И вот: снова страх. Накатила горечь.

— Сядь.

Он усадил её в кресло, а сам опустился на корточки рядом с ней. Послышался едва слышный шорох — хвост, что медленно «отделялся» от позвоночника. У Марлен от страха дух перехватило.

— Пожалуйста, — прошептала на грани слышимости.

— Что? О чем ты просишь, Марлен?

Он редко называл её по имени. Чаще использовал незамысловатое «гонщица».

— О чем ты просишь, Марлен? Не убивать твоего любовничка?

Его хвост нежно погладил её руку. Марлен ощутила структуру чешуек. Подумалось, что если бы она погладила змею, чувства, наверное, были бы такие же. Она не смогла сдержать дрожь отвращения.

— Неприятно? — его насмешливый голос.

— В чем ты меня обвиняешь? — спросила Марлен приглушенно. — Что сказала Медуза?

— Так ты знаешь ту гонщицу?

Он положил руки ей на колени, и слезка развел её ноги. А самому хотелось выть от отчаяния. Он ей почти поверил. Он был готов жить с ней, быть с ней, а она…

— Я знаю Медузу, — ответила Марлен, прикрыв глаза. По её коже то и дело пробегали мурашки. — У нас с ней случались конфликты.

— Какие? — вкрадчиво спросил ящерр, поглаживая внутреннюю сторону её бедра.

— Бытовые, — послышался нервный смешок. — Медуза считала, что мне всё давалось слишком легко.

— Возможно, так и было.

Его руки отвлекали. Это было так унизительно, он даже поговорить с ней не соизволил. Обвинил, а она до сих пор не знает, в чем именно.

— Что я сделала не так, Доган? — спросила Марлен, положив свои ладони поверх его, останавливая движение. — Что сказала Медуза? Прежде чем выносить приговор, по крайней мере, скажи, в чем ты меня обвиняешь.

— Она сказала, что несколько раз следила за тобой. Видела того мужчину у твоего дома. Более того, анализ доказывает, что вы не родственники.

— Я не спала ни с кем, кроме тебя. Ты ведь знаешь.

— Знаю, — согласился ящерр. — Но иногда, чтобы любить мужчину, не обязательно с ним спать. Ты, судя по всему, очень дорожить этим повстанцем.

— Доган, что бы кто ни говорил, он мне брат, и я не обманываю тебя в этом. Доган, послушай меня…

Она положила руки ему на плечи. Марлен была напугана предстоящим разговором, но не могла не попытаться объяснить. Надежда не умирала — вдруг получится.

— Ты не можешь не знать, что я с ним не спала… Мою жизнь контролировали с малолетства. И он мой действительно брат. Но даже если бы мы не были братом и сестрой, и я была в него влюблена… допустим.

Его ошалелый взгляд Марлен сразу же приглушила нежным поглаживанием его руки.

— Но ведь я с тобой сейчас. И буду с тобой, пока ты этого захочешь. Пожалуйста, пожалуйста, Доган, не разрушай…

Ей бы хотелось найти красивые слова, чтобы объяснить, что именно он не должен разрушать. Но Марлен таких слов попросту не знала. Она лишь схватила его за руку, и попыталась взглядом передать всю ту бурю эмоций, что одолевала её.

— Просто поверь мне, один — единственный раз.

Он смотрел на неё, и понимал, что эта маленькая женщина говорит очень правильные вещи. В сущности, ей тоже было за что ему предъявить. Будь она ящеррицей, предъявила бы…

Но ведь она не была ящеррицей. Она была женщиной, которая посмела любить другого, заботилась о нем.

Женщина, которая когда-то казалась ему пресной и простой, оказалась обладательницей множества секретов. Во всех её словах была сплошная не состыковка. И если раньше он был готов закрывать на это глаза, то сейчас — нет. Ревность расшнуровывала кожу, царапала зубы ржавым зубрилом.

— Твоего отца сегодня доставят на допрос, — медленно произнес Доган, убирая её руки.

— Доган, пожалуйста, — взмолилась лисица.

— И от его ответов многое будет зависеть.

Он резко поднялся и покинул комнату.

•••

Возможно, всё могло бы пойти по совершенно другому, менее жесткому сценарию, но, когда терции прибыли к нужному дому для задержания Дамира, в доме они никого не застали. Проведя тщательный обыск, ящерры пришли к выводу, что в жилище вот уже четыре дня никто не появлялся.

Доган понял, что отцу Марлен есть что скрывать. И что Марлен есть что скрывать. И что родные оставили Марлен, понимая, что злость он будет срывать на ней.

Это решило её судьбу.

Токсичные чувства

Он бесился.

Его ярость росла в геометрической прогрессии, но причинять свое лисице физическую боль он не хотел. Он хотел, чтобы она просто ему во всем созналась. Сама. А она, пятая нога, молчала! И этим подливала масла в огонь.

Теперь Доган был в этом уверен — она что-то от него скрывала. Сначала соврала, что пленник — её брат, затем её отец оказался не так прост. Будь он простым, не сумел бы сбежать из Мыслите, и сделать это так мастерски, что даже терции не могут отыскать этого неуловимого Дамира.

Его маленькая женщина, потребность в которой росла вместе с его яростью. Его женщина была полна секретов. Его шкатулка, которой он владел, но которую не мог открыть.

Чувства к гонщице становились токсичными, прожигали и его, и её.

Доган почти полностью запретил ей ночевать в Штольне, и теперь каждую ночь она проводила в его постели. Он знал, что перед Марлен раболепствуют, что ей завидуют остальные гонщицы, но он также видел, что самой лисице на это было глубоко плевать.

Каждый вечер он наблюдал, как она для него раздевается, как послушно ложиться в кровать. Каждый вечер он яростно вжимал её в свое тело, стискивая до боли, и лишь после этого мог уснуть.

… Впервые Марлен начало казаться, что уж лучше бы он её убил, чем так мучил. Лучше бы убил.

Несвоевременное признание Медузы, сфабрикованные анализы (Марлен была уверена, что анализы на родство кто-то сфабриковал), исчезновение отца — все эти обстоятельства не играли Марлен на руку. Добрая лисичка страдала.

Она боялась даже спрашивать о Та-Рассе. Теперь, когда Доган смотрел на неё волком — боялась. А город тем временем обсуждал публичную казнь, что была назначена на субботу. Через несколько дней, всех пленников должны были публично казнить на площади.

Она пыталась достучаться до своего ящерра, того самого, что не так давно привез её на Млечную Арену и хвастался умением водить. Она еще верила, что сможет всё исправит.

Наивная маленькая лисичка.

В пятницу Марлен одела шелковое платье и, когда Доган вернулся с работы, попыталась с ним поговорить. И этим разозлила его еще больше.

— Хочешь меня соблазнить, чтобы спасти своего мужчину? — спросил судья, рассматривая наряд Марлен.

— Я… всего лишь хотела…

— Чего ты хотела?

У Марлен из глаз непроизвольно покатились слезы.

— Доган, не будь ко мне так жесток. Пожалуйста… я всего лишь…

— Закрой рот!

Он снял с неё, как он сам выразился «эту вульгарную тряпку», поставил в коленно-локтевую позу, и не давал покоя до самого утра.

Вот так к ним медленно подобралась суббота — день казни бунтовщиков. А до её побега (хоть Марлен об этом пока даже не догадывалась) оставалось несколько дней.

Приговор

— Доган, что будет с Та-Рассом?

На город медленно наворачивался рассвет. Заправочные станции в форме цветов казались похожими на праздничные колокольчики. Утренник туман придавал Мыслите мистическое очарование.

Город, в котором хотелось жить.

А Марлен было страшно.

Она разбудила его своим взглядом. Он и не думал, что так бывает, когда взгляд женщины ощущается на подсознательном уровне, заставляя выбраться из сна и окунуться в мутную реальность. Оказывается, бывает.

Она была прикрыта легкой простыней. Волосы рассыпались по плечам, руки слегка дрожали, когда она пыталась к нему прикоснуться. Пыталась, но каждый раз одергивала руку, будто обжечься боялась.

И спросила.

— Доган, что будет с Та-Рассом?

— Он умрет…

— Пожалуйста…

Она пыталась быть с ним откровенной. Но ящерр, плевать, что старше, опытнее, умнее, захотел проучить свою лисицу. Лег на спину, сцапал её в объятия, и положил на себя.

— Почему я должен спасать мужчину, который претендует на то, что принадлежит мне?

— Доган… — робкое. — Ни на что он не претендует. Брат он мой.

— Прося за него, ты делаешь только хуже.

Она хотела попросить его… о многом. Быть откровеннее, быть добрее, быть чуть-чуть более понимающим. Ведь она делала шаги ему навстречу. Это было нелегко, но она делала. Поэтому сейчас ей казалось, что она заслужила хоть немного понимания.

В его глазах читался ответ: не заслужила.

— Собирайся, будешь сегодня присутствовать на казни.

Ей показалось, что она что-то не так услышала, или не так поняла.

— Что?

— Будешь на казни рядом со мной сидеть… там всё и увидишь.

Казнь

Неразумный ящерр, разомлевший от вседозволенности. Он хотел её проучить, хотел отбить у неё желание что-либо утаивать, чтоб даже мысли не допускала заглядываться на других мужчин.

Он привел её в свое ложе на Млечной Арене, усадил рядом, и заставил смотреть, как на круглой сцене, выстеленной мягким горячим песком, появляются пленники… все до единого. Та-Расс тоже был там.

Доган следил за её реакцией. Неразумный ящерр, он так хотел её наказать, но и не догадывался, к каким последствиям приведет это его желание.

Марлен показалось, её окунули лицом в горячую лаву. Запуганная маленькая лисица поняла, что это была последняя капля. Всё, хватит, выгорели все надежды, нет больше сил бороться с ним и с его методами… воспитания. Нет больше сил верить, что ради неё он измениться.

— Небеса, пощади…

Она взглянула на Догана… и наткнулась на его пристальный взгляд. Доган ждал её реакции. Зачем?

— За что?

Их взгляды встретились, но у Марлен больше не было сил на противостояние. Её душа выла, захлебывалась, надежда на счастливое будущее медленно вытекала из хрупкого тела. Марлен так хотелось убежать от этой реальности как можно дальше.

Разве она о многом просила? Она бы всю себя ему отдала, лишь бы судья спас её любимого братика. Она шла Догану на уступки, она была так послушна, не бунтовала.

Та-Расс, добрый заботливый Та-Расс!

Не спас Доган, не захотел. Смотрит на неё, криво усмехается. Ему плевать на неё. Лгала Вира, не любит он её. Разве так любят? Разве станет любящий человек упиваться болью того, кого любит.

Из глаз Марлен непроизвольно потекли слезы. Она и дальше смотрела на своего-не-своего ящерра, пока Доган сам не отвернулся.

Казнь проходила на Млечной Арене, куда Доган приехал одним из последних, когда десятки сотни тысяч людей уже заняли свои места.

Пленники были в мешках на головах. Позади кожного стоял какой-то ящерр. Не просто ящерр — терций. Марлен трясущимися руками надела на себя очки, и виртуально приблизила сцену казни.

Нерб. Теперь она знала, как зовут того мужчину, у которого она когда-то украла оружие. Именно он стоял за спиной её брата. Какая ирония судьбы!

По команде Догана, терции синхронно поставили пленников на колени. Из динамиков полилась речь: сначала ящерриная, затем короткая пауза, и полилась земная речь. Суть сводилась к простому: всех, кто попытается противостоять ящеррам, постигнет судьба пленников. Смерть.

Это была сцена-назидание. И для города, и, видимо, для самой Марлен.

Марлен больше не пыталась ни о чем просить, разжалобить. Доган знал, как для неё было важно спасти брата, она ему рассказала. Не все рассказала, но достаточно, чтобы Доган понял.

Из-под квадратных очков по щекам скатывались слезы, но она не предпринимала попыток их вытереть. Положила руки на подлокотники, сжала кулаки, и смотрела.

А Доган смотрел на Марлен, и то, что он видел, ему на нравилось. Ящерр привык видеть в земных людях покорных созданий, не склонных к глубоким семейным привязанностям. Он начал подозревать, что всё намного серьезнее, лишь когда увидел её перекошенное от боли лицо. Нет, не от боли — какой-то животной ярости и печали.

Она смотрела, как ящерры достают оружие, как замахиваются хвостами. Острый звук рассекаемого воздуха — и головы пленников падают на землю. Горячий песок принимается сразу же впитывать кровь.

Мешки на горячем песке… без них этот песок бы, наверное, начал обжигать саму кожу, щеки. Но разве мертвецам есть дело до собственной кожи?

Душа выла, душа просилась прочь, а ящерр смотрел на неё, на свою гонщицу, пытался её понять.

Понимал ли он, что именно в тот момент совершал самую большую ошибку в своей жизни?

Догадывался ли, какую плату взымает судьба за подобную шутки?

Нет, он не мог об этом знать.

Лисица не плакала, когда он усадил её в свое авто, и привез обратно в Экталь. Когда раздевал её в спальне — не смотрела на ящерра. Мозг лисицы просто не справлялся с мыслью, что её брат действительно мертв.

Марлен не до конца понимала, что происходит с её телом, ведь всё самое важное происходило глубоко внутри её тела, в сознании.

Она тщательно перебирала собственные воспоминания, тасовала их как колоду карт. Это было неправильно: вспоминать Та-Расса, зная, что его убил человек, который вроде как в неё влюблен.

Вспоминать Та-Расса — это как острым ножом, собственными руками, резать себе глаза.

… Марлен была очень дружна с братом, вплоть до одиннадцати лет. Потом её отдали в гонщицы, и каждая встреча с родителями, Та-Рассом, была на вес золота.

Марлен приходила домой из Штольни изредка — иногда побитая девочками-соперницами, иногда тренером, иногда просто вымотанная, как собака. Садилась на своей маленькой кровати, и тихо скулила. Родители её старались какое-то время не беспокоить, давали возможность выплакаться, и лишь к вечеру приносили какое-нибудь угощение, что-то вредное, запрещенное в Штольне.

Та-Расс всегда приходил первым. Он усаживался рядом и гладил её по голове. Как же Марлен любила своего братика, как гордилась им! Он умел её успокоить, знал, когда нужно промолчать, а когда — время для шутки.

Как же Марлен ненавидела! Яростно, искренне! Себя, родителей, что не сумели уберечь Та-Расса, но больше всего она ненавидела судью. Как же ненавидела! Она внезапно поняла, что эта ненависть вытеснила даже страх перед ним.

— Марлен…

Он произнес её имя, что случалось нечасто. Усадил её на кушетку, и лицом зарылся ей в волосы. Она чувствовала его дыхание на шее, и это было не просто неприятно — омерзительно.

Марлен истерично засмеялась.

— Ненавижу тебя. Я лучше умру, чем позволю тебе ко мне прикасаться, Доган.

Он не сразу ответил.

— У тебя нет выбора, лисица, — сказал без насмешки, констатируя факт.

Марлен смело заглянула ему в глаза. Оскалилась.

— Ты даже не понимаешь, ты не способен понять, что ты сегодня сделал. Хотел меня проучить? У тебя получилось! Ты мне преподал очень ценный урок.

Ящерр поцеловал её плечо.

•• •• ••

Марлен вернулась к себе в апартаменты лишь под утро, вымотанная, несчастная. Пока Доган врывался в неё, грубо, жестко, она материла его что есть мочи. И давала себе слово, что больше он никогда к ней не прикоснется. Марлен обещала самой себе, что переломает себе руки-ноги, изуродует лицо, но не позволит ему считать себя своей собственностью. Подходя к двери собственных апартаментов, она пыталась придумать, как лучше нанести себе увечья, чтобы и боль была терпима, и лечение заняло много времени.

Наверное, на пике собственной агрессии она действительно бы могла нечто подобное сделать.

Могла бы… но не пришлось. В квартире её ждала Джин… вместе с Вирой.

— Здравствуй, Марлен, — поздоровалась Вира, — готова убраться из города ящерров?

Это было слишком для Марлен. Джин и Вира — они знакомы. Они в её комнате, они опоздали, ведь Та-Расс мертв. Они пришли сюда, каким-то образом миновав охрану, а значит, у Виры (возможно, и у Джин) влияния намного больше, чем сама лисица могла себе представить. Почему они тогда не спасти Та-Расса?

Марлен прислонилась к стене и медленно сползла на землю. И заревела. Потому что это было слишком.

— Я не могу больше! — сказала, пряча лицо в ладонях. — Вы играете со мной, но я больше не могу! Я не железная, я не могу! Убейте меня, просто убейте, это слишком…

Она выла, как раненная волчица, на глазах у которой убивали её детей. Ей хотелось спрятаться от мира, умереть.

— Не могу больше…

Она ощутила осторожное прикосновение Виры. Заглянула в глаза этой ящеррице.

— Завтра, Марлен, ты навсегда покинешь город ящерров. Я даю тебе слово.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Спустя девять лет

Адреналин разгонял кровь. Преследование не только не пугало — радовало. Попробуйте, мерзкие уроды, поймайте, усмехнулась Марлен, выворачивая кисть в шине и разгоняя авто еще быстрее.

Ты — на моей территории, и здесь я решаю, кто охотник, а кто — жертва.

За ней гнались терции. Сначала их было шестеро, но как только она нырнула в подземные катакомбы, все самолеты-истребители отсеялись, остались только два авто, те, что смогли нырнуть следом за низкопосадочным авто Марлен.

А Марлен только это и было нужно.

Она знала все ходы наизусть, ей даже свет был не нужен. Она стояла у истоков модернизации катакомб, и именно эти подземные тоннели, что тянулись от Мыслите до самого Гнезда, в последние годы стали основной движущей силой сопротивления.

Ящерры были не готовы. В тоннелях их оборудование не работало, в тоннелях приходилось ориентироваться лишь на собственную чуйку, выносливость и ловкость, и здесь у земных людей, привыкших жить в потемках, шансы значительно увеличивались.

Марлен быстро и уверенно загоняла преследователей в ловушку. Ну же, мальчики, не подведите, попадитесь в неё.

Шмяк — одно авто ящерров врезается в валун. Слышится взрыв.

— Один-ноль, — хмыкнула женщина довольно. — Остался ещё один.

Марлен поднажала на газ, и авто резко рвануло вперед. Ящерры погнались следом.

Она вела их к обрыву, у которого резко свернула влево. Терции этого сделать не успели, и их авто резко свалилось вниз. Послышался взрыв. Авто терциев было защищено от взрывов, именно поэтому Марлен пришлось лично выстелить дно обрыва взрывчаткой. От ТАКИХ взрывов еще никто не спасался. Той еще выдумщицей была эта Марлен!

Несколько секунд женщина отходила от случившегося, а затем, убедившись, что в округе тихо и совершив несколько обманных манёвров, поехала к станции. По дороге она напевала песенку, что-то о кошках, играющих с добычей.

Только-только выбравшись из лифта, она напоролась на ухмылку Рикки.

— О, командующая вернулась, — местный столяр довольно захихикал. — Скольких ящерров на этот раз угробила?

Марлен усмехнулась.

— Немногих.

К ней подошел Доминик, который на станции отвечал за стратегическую проработку операций. Марлен всегда считалась больше практиком, а потому его помощь высоко ценила.

— Вы проверили авто? — сразу же спросила у мужчины. — Нашли что-то ценное?

— Да, то, что уцелело, проверили. Вот только… у нас один выживший.

Женщина остановилась.

— Те, что в валун врезались?

— Еще бы, после взрывов даже ящерры не выживают. А учитывая, сколько ты туда взрывчатки положила…

— Я поняла. Где он?

— В камере, под системой искусственного поддержания жизни. Не выживет, иначе бы не рисковали с собой его брать.

— Ого, так плох?

— Как сказать… при потребности можно вылечить, но сама понимаешь…

— Понимаю, — кивнула Марлен. — Можно, я зайду к нему через час?

— Без вопросов, — ответил Доминик. — Я тогда предупрежу постовых.

— Спасибо, — усмехнулась женщина, и направилась к себе в отсек.

По дороге, ей пришлось здороваться, наверное, с дюжиной людей. К ней кто-то подходил, у неё спрашивали совета, пытались узнать её мнение. Марлен отвечала по мере возможности, но в какой-то момент поняла, что усталость таки берет свое.

— Давай позже, Мартусь, я очень устала.

— Конечно, извини, я потом подойду.

Марлен выдавила из себя улыбку. Пройдя в отсек, она сбросила из себя ненавистную форму, включила воду, и встала под горячие струи. Хорошо!

Она стала той женщиной, какой мечтала когда-то быть: сильной, независимой, дерзкой.

Девять лет, как она сбежала из Мыслите.

Доган.

Девять лет не прекращались поиски беглой гонщицы. Он искал, сначала более активно, агрессивно, затем случилась небольшая, длившаяся не более года пауза, когда Марлен почти убедила себя, что не нужна она ящерру больше. Забыл он её, и это к лучшему.

Но затем — новая волна поисков. За её голову давали награду. Несколько раз люди из близкого окружения предавали Марлен, и её почти отлавливали. Но почти не считается.

Шли годы, Марлен менялась, как внутренне, так внешне. Она смелела, училась дерзить и вовремя прикусывать язык. Училась отстаивать собственное мнение.

Ей повезло — на её стороне всегда была Возница, которая хоть и была её матерью, но также обладала немалый авторитетом среди повстанцев, а потому её слово много значило. Была также Джин — её Марлен тоже уважала и доверяла, несмотря не некоторые конфликтные ситуации в прошлом.

••• •••

Марлен спустилась в свой отсек и кинула рюкзак у кровати. Без сил упала на узкую низкую кровать. Пожелала без движения несколько минут, потом пошла в душ, помылась, переоделась. И пошла в красные отсеки — туда, куда гражданским вход был воспрещен.

— Как наш пленник? — спросила у Джоджо.

Охранник, мальчишка лет двадцати, неопределенно хрюкнул.

— А что ему будет. Живучая тварь.

— Я могу к нему в камеру зайти? В каком он состоянии?

Мальчишка задумался.

— Вам решать, заходить или нет6 но я бы советовал на всякий случай взять несколько парализаторов.

— Поняла.

Марлен пораспихивала по карманам объёмного серого свитера всевозможную защиту, ввела необходимые коды, и зашла в камеру.

Ящерр лежал на узкой кровати. От руки, как раз на сгибе локтя, тянулась трубка. Если бы не она, ящерр бы уже давно умер.

— Здравствуй, — поздоровалась Марлен доброжелательно.

Мужчина только и смог, что кинуть в неё напряженный взгляд. Ему было плохо.

— Меня зовут Марлен Эрлинг, а вторая командующая этой станции, и вы у нас в плену, — отрапортовала Марлен.

Мужчина снова на неё посмотрел, в этот раз — более заинтересованно.

— Так это тебя Доган Рагарра ищет? — спросил устало. — Надо же, на фото ты совершенно другая.

— Какая?

— Смазливая.

На слова ящерра Марлен не обижалась. Она уже давно не была той ухоженной гонщицей, чей гардероб наполовину состоял из белья. Её кожа загрубела, волосы почти всегда были собраны на макушке, и одежа скорее портила, чем подчеркивала ладную фигуру.

Ящерр все же приврал — Марлен как была, так и оставалась привлекательной молодой женщиной. Но теперь её красота стала другой, менее слащавой, более строгой, сдержанной.

— Через несколько часов сюда придет Доминик, — сказала командующая, присаживаясь рядом с ящерром на кровати. — Знаешь, кто это такой?

— Видимо, тот, кто будет меня пытать.

— Правильно мыслишь.

Она потрогала ящерру лоб — так матери проверяют температуру любимым детям. У мужчины от её действий подскочило давление, но он не пытался как-то помешать действиям женщины. Частично потому, что был слишком слаб, но основная причина была в том, что эту женщину трогать было нельзя. Все знали, что нельзя, иначе Доган сведет со свету.

В Мыслите даже начали появляться отряды волонтеров, что отправлялись на поиски беглой гонщицы. За неё — в живом виде! — была обещала награда, что приближалась к речному бюджету Мыслите. Деньги платил кан Рагарра из собственного кармана. Так что желающих было много, особенно в первые годы после её достаточно публичного побега.

Лисица, прекрасно осведомленная о собственной неприкосновенности, уже привыкла ею пользоваться без зазрений совести. Потому-то совершенно не боялась, что ящерр ей навредит, и сидеть с ним рядом не боялась. А взять в плен терций не сможет — не то состояние, не та ситуация. Слабый он, как новорожденный котенок.

— Вы же понимаете, что мы вас отсюда не выпустим? — спросила Марлен.

Она смотрела ему в глаза. Мужчине не нравилось находиться в лежачем положении, прямой взгляд женщины не нравился. Ему многое не нравилось, но разве он мог что-либо изменить?

— Понимаю, — ответил ящерр. Он действительно понимал.

— А значит, то, что вы живы — это…

— Это ненадолго.

— Верно, — усмехнулась Марлен.

Ящерр подумал, что эта её усмешка какой-то совершенно неподходящей получается. Командующая говорила жесткие вещи, тоном, которым мать разговаривает с любимым ребенком.

— Чего вы от меня хотите?

— Это же очевидно — ответов. Ваше имя, звание, отряд, в котором служите.

— Я не могу вам это рассказать.

Женщина снова усмехнулась.

— Что ж, давайте поторгуемся, вдруг что-то да получится.

Ящерр смотрел на эту женщину, и не мог поверить, что это именно она при побеге из Мыслите убила нескольких терциев. Она на протяжении многих лет убивала ящерров штабелями, загоняла их в ловушки. Непохожа эта женщина была на убийцу.

— Итак, ящерр, — прозвучал холодный голос командующей. — Я жду.

Непохожая на убийцу убийца.

Доган и Вира: сделка

— Здравствуй, Доган.

— Здравствуй, Вирослава.

— Ты хотел меня видеть?

— Я хотел тебя убить, но…

— Но изменил свое мнение? — усмехнулась женщина.

— Не то чтобы… Я согласен на твои условия.

Доган медленно выдохнул. Это согласие далось ему очень нелегко и ставило под удар всё то, во то он верил. Но иначе он не мог. Пытался, вот уже девять как пытался — не получалось.

— Хорошо, — медленно ответила женщина.

Штат Аризона. Они находились посреди пустыни. И он, и она провели в пути несколько часов, чтобы добраться до этого материка, но оба были весьма заинтересованы во встрече, а потому Доган, узнав, куда Вира требует приехать, не мешкая, сорвался в путь.

Они стояли посреди пустыни. Было жарко, завывал ветер. Солнце почти упало за горизонт.

— Отдай мне её.

— Ради этого ты сюда и приехал, не так ли, Доган?

— Ты знаешь, зачем я сюда приехал. Хватить играть — я согласился на твои условия — отдай мне её.

Вира сделала несколько шагов в направлении Догана.

— Она у тебя была. Кто виноват, что твоя собственная гордыня всё разрушила?

— Не тебе меня судить, Вира. Твоя гордыня превратила Драгобрат в настоящее кладбище земных людей. Мы оба знаем, кто в этом виноват.

Прошлое… Прошлое, о котором Доган был осведомлен, и пользовался этим знанием. Вире было нечего возразить.

— Ты думаешь, если я прикажу её связать и привезти к тебе в дом, Марлен мне это простит?

— Мне плевать.

— Разве? Думаешь, она тебе простит, если узнает, что ты купил у меня право вернуть её тебе обратно. Девять лет прошло, Марлен очень изменилась. И если она тогда сбежала от тебя — сейчас тем более сделает это, если ты планируешь вести себя с ней так, как раньше.

Мужчина раздражённо ударил хвостом по земле, поднимая облако желтой песочной пыли.

— Это не твое дело.

— Мое, — ответила Вира спокойно. — Доган, ты рос на моих глазах, хочешь верь, хочешь — не верь, но я не желаю тебе зла. Эта женщина для тебя выбрана, и я считаю её достойной тебя. Но я не отдам её тебе в руки, если ты и дальше будешь на ней издеваться и унижать.

Доган молчал. Женщина терпеливо сдала, пока он найдется с ответом.

— Я согласился на твои условия, чего еще ты хочешь? — спросил Доган устало. — Просто отдай мне её. Остальное — не твое дело.

— Ошибаешься. Ответь на один вопрос: ты попытаешься сделать её счастливой? Ты меня знаешь, если соврешь сейчас — я пойму.

— И что тогда?

— И тогда ищи её еще десять лет, может, к тому времени поумнеешь, и мы повторим этот разговор.

Мужчина устало выдохнул. Вдалеке стояло несколько машин, парили в воздухе ждущие хозяина истребители. Вирослава пришла сама. Как же, сама, она та еще перестраховщица!

— Да, Вира, я попытаюсь.

— Я укажу тебе место и время, где её можно будет найти. Найти — не означает поймать. Если убежит — значит, ты оказался недостаточно ловок.

Доган усмехнулся.

— Не убежит.

Вира знала, что не убежит, но должна была дать своей лисичке право на схватку. Догану нужно будет повозиться, чтобы получить обратно свою лисицу. Но и Вира также знала, что Марлен пора вернуться к своему проклятому ящерру. Он, этот проклятый ящерр, очень её любит и ждет. Теперь всё будет по-другому.

Ловушка

У Марлен Эрлинг была репутация. Эта женщина была бесстрашной, бесшабашной, с пулей в голове, но эти качества проявлялись в ней только в определенных ситуациях — во время гонок. Марлен в спокойной обстановке, и Марлен — гонщица — безусловно, то были две разные Марлен.

У Марлен Эрлинг была репутация. На неё всегда можно было положиться. Она выполняла данные ею обещание, но уговорить её дать это самое обещание порой было нелегко. При желании, она умела оставлять с носом, но делала эта красиво, необидно.

У Марлен Эрлинг была репутация, и она ею очень дорожила. И очень боялась, что кто-то узнает, что хитрая маленькая лисичка, что иногда брала контроль над телом мудрой опытной Марлен, сумела выжить.

… Подземные катакомбы, в народе ласково именуемые паутиной, стали для лисицы вторым домом. Там она чувствовала себя как рыба в воде. Там притуплялось чувство подстерегающей на каждом шагу опасности.

Ей было чего остерегаться. Марлен Эрлинг старалась соответствовать своей репутации, но порой это было нелегко. Призрак Догана Рагарры преследовал её.

Ей понадобилось время, чтобы перестать бояться мужчин, чтобы научиться получать удовольствие от секса. Иногда ей казалось, что он таки сломал ту хитрую лисичку Марлен. Женщина старалась не подпускать такие мысли близко к сердцу. Она сбежала, она свободна, она борется за благое дело. Что еще нужно? Чего не хватает?

Действительно, чего ещё ей хочется?

— Ты чего здесь сидишь?

К Марлен подошла Джин. Она уселась рядом с Марлен и по примеру лисицы свесила ноги в бурлящие горячие воды подземного источника.

— Сама не знаю, — отозвалась Марлен, рассматривая водные нарывы по центру источника. — Мысли всякие в голову лезут, захотелось от них избавиться.

Джин кивнула. Джин умела вовремя кивать.

— Я тебя искала.

— Зачем? — апатично спросила лиса.

— Вира вызывает, а никто с тобой связаться не мог.

— Она что, вернулась? — удивилась Марлен.

— Да, часа два как. Говорит, дело срочное у неё к тебе есть.

— Странно это. Не припоминаю никаких срочных заданий. Ладно, я скоро к ней пойду, мне еще минут двадцать нужно.

Джин кивнула. Джин умела вовремя кивать.

— Ты его вспоминаешь? — спросила Марлен, рассматривая исходящую парами водную гладь.

— Кого?

— Давай без этого. Вспоминаешь?

— Вспоминаю, — вздохнула Джин. — Я с ним более десяти лет была, как не вспоминать.

— Это понятно.

— Разве? Марлен, как это может быть понятно?

— Значит, непонятно. Ты ревновала его ко мне?

— Почему ты спрашиваешь об этом именно сейчас?

— Может быть, потому что я приближаюсь к тому возрасту, в каком была ты, когда твоего многолетнего любовника внезапно переклинило на какой-то пигалице.

— Ты не была пигалицей.

— Значит, тебе было еще тяжелее. Джин, если не хочешь говорить…

— Нет, я не ревновала. Я всегда относилась к тебе, как к младшей сестре, несмотря на приказ Возницы присматривать за тобой, несмотря на то, что ты была частью моей работы, моим заданием. Тебя всегда было так легко любить, и я полюбила. Что касается Догана… он меня не любил. Возможно, уважал, иногда восхищался, но не любил.

— Тебе повезло.

— Как ни странно, я, кажется, с тобой согласна.

Джин взболтала ногами воду. Толкнула слегка Марлен в плечо.

— Ладно, признавайся уже, что тебя беспокоит? Я же вижу, ты в последнее время сама не своя. Опять же, с вопросами странными ко мне пристаешь.

— Сама не знаю… лезут мысли всякие в голову. Из-за него моя жизнь под такой откос пошла. Ведь любил же… жаль, что не сумел свою ненависть ко мне перебороть.

— Ты думаешь, он тебя ненавидел? — удивилась Джин.

— Я знаю, что ненавидел. Ему было противно понимать, что его избранницей стала земная женщина, да еще и его гонщица, его собственность.

— А почему ты именно сегодня об этом вспомнила?

— Да сама не знаю… Говорю же, лезут мысли всякие в голову.

Марлен достала из сумки небольшую флягу и отпила немного бальзама. Правда, от бальзама там было одно название — чистый спирт. Она отсалютовала флягой:

— За Та-Расса.

Марлен праздновала девятую годовщину со дня его смерти.

•• •• ••

Увы, пить Марлен не умела, а потому даже небольшой глоток горячительного превратил её возвращение на станцию в настоящий квест. Пришлось даже воспользоваться авто навигацией, что трезвая Марлен сочла бы оскорблением своих водительских чувств.

Благо, в кабинет к Вире она заглянула, уже будучи более-менее вменяемой.

— Ты хотела меня видеть?

— Хотела. Присаживайся. Марлен, возникло подозрение, что завтра в восьмой округ отправят отряд.

— Ого, — удивилась лисица. — С чего бы?

— Не знаю. Но на всякий случай, людей нужно эвакуировать.

— Твою ж, как не вовремя, — разозлилась Марлен. — Времени мало, но я постараюсь организовать отряд, и мы поедем туда сегодня же.

Вира сделала какую-то пометку на планшетнике.

— Ты сможешь поехать с ними? Проконтролировать?

Ловушка

— Да нечего там контролировать, в восьмом округе всего три семьи живет, мы их предупредим, они знают, куда идти.

— Так ты не знаешь?

Марлен не понравился этот вопрос. Нехорошо он прозвучал.

— Чего не знаю?

— Арора… она недавно переселилась в восьмой круг.

Пятая нога, ну вот за что ей всё это?!

— И ты мне только сейчас об этом говоришь! Небеса, Вира, а если она не согласится переехать?! Мне нужно идти!

Марлен в спешке вышла из кабинета Виры и побежала к Ярмаку — просить, чтоб дал ей людей. Мысленно она перебирала аргументы, способные заставить Арору прислушаться к ней.

Вира тем временем устало присела на диван и прикрыла глаза. На ящеррицу навалилась многолетняя усталость. Вира сделала всё, что могла, и теперь исход битвы зависел только от лисицы и Догана.

— Удачи тебе, Марлен, — прошептала Вира на ящеррином, и уткнулась в планшетник. У неё еще было так много работы.

•• •• ••

Десять лет назад Арору изгнали из гонщиц. Только покинув стены Штольни без защитного браслета, на неё сразу же накинулась толпа. Арора пережила насилие, и это насилие сломало эту сильную добрую женщину. Её били, её истязали, её обливали грязью. Как бы сильна ни была Арора физически — выстоять против толпы мужчин она, естественно, не могла.

Марлен винила себя в случившемся с подругой, ведь именно из-за нее Доган когда-то, в той прошлой жизни, приказал изгнать Арору.

Как только у неё появилась возможность, лисица разыскала Арору, и забрала к себе на станцию. Чувство вины росло с каждым годом, хоть Арора и утверждала, что это лишь стечение обстоятельств.

И все же, несмотря на возобновившуюся дружбу, женщинам было сложно общаться. Арора изменилась, как внешне, так и внутренне, она не желала жить со всеми на станции, предпочитая опасные серые территории, где находиться было достаточно опасно и где земных людей в любой момент могли загнать в ловушку ящерры.

Но Арора не прислушивалась к советам. Говорила, что пусть лучше её убьют, чем она будет жить под землей. Марлен считала это блажью — она сама бы где угодно жила, лишь бы не под контролем ящерров.

Но Вира говорила, что люди вправе самостоятельно решить, как распоряжаться своей свободой и до какой меры ею рисковать, а потому-то главнокомандующие станций, посовещавшись, пришли к выводу, что нужно выработать определённую схему, чтобы защитить этих солнцелюбивых дураков: как только на станцию приходила информация о готовящейся ящщерами облаве, из станции выезжали специальные загоны и помогали людям, проживающим снаружи, спрятаться.

Марлен в вылазках редко учувствовала, но, когда дело касалось Ароры… То ли любовь к подруге, то ли чувство вины, но для Марлен благополучие Ароры было одним из ключевых факторов её собственного благополучия.

А потому лисице хотелось лично проконтролировать процесс эвакуации людей. Она села в авто, и двинулась в серую зону, к подруге.

На улице было жарко, но журчащая невдалеке речка будто уравновешивала эту жару, успокаивала её.

Выбравшись из авто, Марлен ощутила, как в лицо ударила волна теплого летнего воздуха, и услышала пение птиц. Подумала, что, возможно, солнцелюбы, как их презрительно называли люди на станции, не так уж и неправы, ведь жить в таком месте — это, наверное, такое удовольствие. Вдруг, повышенный риск быть пойманным того стоит?

Присутствию командующей многие удивились. Три небольших домика, что расположились на расстоянии двадцати метров друг от друга, тоскливо жались к подпирающим их деревьям. Домики было необходимо уничтожить. Шесть солдат, что прибыли на воплощения сей миссии, почтительно кивнули Марлен.

— Здравствуйте, командующая. Мы уже приступили к работе.

— Хорошо. Не волнуйтесь, я здесь по личным делам, вмешиваться не буду, так что продолжайте свою работу. Где Арора Дайриве?

— Не зная, мы её не видели, её дом пуст. Остальные две семьи уже перевезены.

— Плохо. Ладно, припугните их там по дороге, может, поумнеют и переедут на станцию.

— Будет сделано.

Марлен осмотрелась. Солдаты уже приступили к работе, а ей было неспокойно. Марлен подошла к авто, и застыла, осматриваясь.

Ей что-то не нравилось.

— Ей, солдат, — крикнула Марлен. — Не затягивай там с работой, хорошо?

— Конечно, командующая.

Он как раз перекрывал электричество во втором доме.

— И как только будут новости от Дайриве — сразу мне доложите. И…

Договорить Марлен не успела. На горизонте показался атакующий самолет терциев. Ловушка!

Погоня

— Быстро в авто! — закричала Марлен солдатам, юркнув в салон.

Времени у них было ничтожно мало. Если не доберутся до катакомб до прибытия ящерров— станут прямой мишенью для терциев. Снаружи земные люди — не более чем пушечное мясо. Никакая оборона не выстоит против ящерриных пушек.

Марлен завела шину и рванула к катакомбам. В ушах стоял звук вертушек. Посмотрев на экран, лисица емко заматерилась: твою мать, шесть самолетов, и еще шесть дорожных авто непонятной комплектации. Они что, рассчитывают Виру, или на худой конец Ярмака сегодня поймать?! Ради кого весь сыр-бор!?

Легкая волна паники подкатила к горлу. Нехорошее предчувствие прогрессировало. Могут ли они знать, что она, Марлен, здесь? Не могут, откуда бы им знать?!

Как же Марлен их всех ненавидела! Их, ящерров! Она поднажала на газ, балансируя на грани дозволенного. Её машина, хоть и была рассчитана на лесную местность, то и дело куда-то срывалась: то на повороте чуть в дерево не врезалась, то не чуть на загрузла на мелкой дождевой воде.

Лисица по-прежнему боялась. Она уже была гонщицей города Мыслите, была развращенной игрушкой Догана, и ей НЕ понравилось. Теперь она — командующая. Лучше умереть, чем угодить в ловушку еще раз. Небеса, как же страшно, но лучше умереть!

Тем временем, самолеты уже кружили над её головой, а машины были всё ближе. Марлен одного не понимала — почему не атакуют, ведь могли бы уже сбить её.

Не атаковали. У Марлен не было времени анализировать их действия — она подобралась к одному из въездов в катакомбы. Юркнула во тьму, и сразу ощутила себя укрытой невидимым щитом безопасности. Вот теперь-то наши шансы равны, подумала.

За ней в погоню кинулись три авто. Два из них она сразу загнала в ловушку, но третье авто…

Марлен еще не доводилось соревноваться с ящерром, который бы умел так хорошо ориентироваться в неизвестной местности, в полумраке. Все ловушки, в которые она пыталась спихнуть ящерра-гонщика, тот успешно игнорировал, каждый раз сокращая между ними расстояние.

В какой-то момент Марлен запаниковала. Погоня длилась более часа, но авто противника никак не отставало. Лисица выдохлась. Лисица не знала, что делать. Её пугало это незнание, ведь она в катакомбах, что ассоциировались у неё с победами, с уверенностью. Бояться здесь — это казалось почти противоестественным.

— Да кто ты такой! — закричала Марлен, резко юркнув в ущелье.

И ощутила, как тело бросило в дрожь. Там, где всегда можно было срезать, оказался тупик. Как такое возможно?! Откуда здесь тупик?!

Марлен сама себя загнала в тупик. Затормозив, несколько секунд она без движения сидела на месте, а затем, будто очнувшись, нащупала пистолет.

Понимание, что вскоре ей придется себя убить, далось нелегко. Делать это сразу же она не хотела. Не могла. Боялась. Еще на что-то надеялась.

Марлен выбралась из авто, и молча наблюдала, как к ней подъезжает авто противника. Надежда по-прежнему жила в ней. Если ящерр в авто один, вдруг ей удастся его убить. Ведь ему же нельзя её трогать, приказ Догана.

Марлен недобро оскалилась: будет смешно, если Доган этот самый приказ уже отменил. Будет ну очень смешно!

Сдвинулась дверь. Человек вышел. Он был в салоне один, но лучше бы там была дюжина ящерров, чем он.

Доган Рагарра.

— Здравствуй, Марлен… давно не виделись.

Доган

Видеть эту женщину такой было… как смотреть на луч, яркость которого способна сжечь дотла. Всё в ней было знакомым: губы, которые он целовал. Непослушные волосы, собранные на макушке, в которые он когда-то, как ему казалось, имел полное право зарываться руками. Ее ладони, пальцы с большими квадратными ногтевыми пластинами — всё это ощущалось частью самого Догана. Тем не менее…

Это была его Марлен, и в то же время это была совершенно другая женщина. Эта женщина направила на него пистолет, и была готова выстрелить. Еще как готова, ей не впервой.

Она его по-прежнему боялась, хоть и научилась скрывать собственный страх. Тогда боялась, и сейчас боялась.

Доган вспоминал: а ведь был в их отношениях момент, когда они почти перестала бояться, попыталась подстроиться, привыкнуть. Но он тогда не понял, не оценил её смелость. Что ж, лучше осознать собственные ошибки поздно, чем никогда.

— Снова ты из-за меня в ловушке, да, лисица? — спросил сочувственно.

Да, снова, подумала лисица, а сердце стучало так быстро, что казалось — еще чуть-чуть — и пробьет в грудной клетке дыру.

— Иди к черту!

Так и стояли, не двигаясь. Он — спокоен, она — нет. Хоть на самом деле, переживали оба, но кто-то лучше, а кто-то хуже это скрывал.

— Зачем пожаловал, Доган?

— Тебя забрать.

— Что ж, — хмыкнула лиса, — я оценила шутку.

— Это не шутка, — спокойно сообщил ящерр, поедая свою лисицу глазами.

Девять лет он её не видел, в руках не держал. Вира с ним играла всё эти девять лет, подбрасывая ему под самый нос призрак Марлен: те же записи с камер, где его лиса удирает от преследования. Вот, смотри, она здесь, я отдам тебе её, как только выполнишь мои условия.

— Я предпочту пулю в лоб, чем вернуться к тебе, господин судья.

— Я это предвидел, Марлен.

— А выводы сделал?

Хитрая лиса!

— Еще бы, даже перестраховался, чтобы ты не исполнила свою угрозу.

— Каким образом перестраховался?

Доган был серьезен и задумчив. Сказал несколько слов на ящеррином, и в ту же секунду стекла в его машине стали прозрачными. На заднем сидении его авто сидела Арора.

— Поздоровайся с подругой.

— Что за…

Еще несколько слов на чужом языке — стекло снова покрылось непрозрачной пленкой, закрывая Арору от взора лисицы.

Женщина пораженно переводила взгляд с машины на ящерра. Костерит меня сейчас, подумал Доган устало, ненавидит.

— Марлен, я не хочу тебе вредить. Опусти пистолет, мы просто поговорим.

Лисица не послушалась.

— Я не заставляю тебя выбирать между твоей жизнью, и её. Опусти пистолет, мы поговорим, и после этого, если захочешь, я дам тебе уехать.

— А ей? — спросила Марлен. — Тоже позволишь уехать?

Догану стало почти жаль свою лисицу. В тяжелую ситуацию он её загнал, определенно.

— Посмотрим, — ответил уклончиво.

— С чего бы мне тебе верить?

— Разве у тебя есть выбор?

— Скотина ты, ящерр.

Марлен, поколебавшись, медленно положила пистолет на землю. Доган, не мешкая, сделал к ней резкий рывок. Она не успела даже дернуться, как оказалась в его объятиях.

Он её поцеловал — не спрашивая разрешения, не подстраиваясь, не пытаясь принести удовольствие. Казалось, он восполнял некую очень базовую, примитивную потребность собственного организма.

— Марлен, — он напоследок стиснул её в объятиях, и лишь затем, будто резко опомнившись, отпустил.

Перед лисицей снова стоял Доган Рагарра — собранный, спокойный, холодный. Такой бы не за что не полез целоваться без спроса.

— Прости, — сказал он сухо. — Если бы я не сделал этого, не смог бы продолжить разговор.

Марлен, отдышавшись, ехидно поинтересовалась.

— Что, давно с женщиной не был?

Ящерр посмотрел ей в глаза. Раньше он так не смотрел — просто не умел. Или не разрешал увидеть, что умеет.

— Ты даже не представляешь.

Требование

Марлен стало неловко от этого взгляда, будто она увидела нечто, что видеть не должна была.

— Так о чем ты хотел поговорить?

— О твоем возвращении в Мыслите.

Марлен засмеялась.

— Подавись такими разговорами.

— Ты не спросишь, что я предлагаю тебе взамен?

— Думаешь, тебе есть что мне предложить?

— Именно так я и думаю.

•••• •• ••

— Я готов идти тебе на уступки, лисичка.

Лисичка. Обращение царапнуло сознание, душу всколыхнуло.

— Я прекрасно помню, как именно тебе удалось от меня сбежать. Мое внушение на тебя не подействовало.

— Не подействовало, — оскалилась лисица, вспоминая, как избивала его, беззащитного, в его собственной спальне. И получала от этого несравнимое ни с чем удовольствие!

— Вира объяснила, почему это стало возможно. Так вот, у меня к тебе предложение…

Он подошел к ней ближе.

— Я разрешу ввести этот препарат гонщицам. Всем, без исключения. Они будут свободны от нашего влияния. И установлю временные рамки, после определенного времени гонщица будет вольна уйти… если захочет.

Доган подошел к ней ближе. Не пытался прикоснуться, но нарушал личную зону.

По катакомбам гулял ветер — пронизывающий, свежий, напитанный пустынный одиночеством и лесной свежестью. Где-то вдалеке (Марлен научилась распознавать) журчала вода. Здесь было много подземных источников, большинство — искусственные.

В полумраке Доган казался Марлен еще больше, еще опаснее. Казалось, она почти разучилась помнить, каким подавляющим он может быть.

— Подумай, сейчас на обучении находится около шести сотен детей в возрасте от десяти до шестнадцати. Ты можешь им всем помочь.

— Чего ты хочешь взамен, Доган?

— Ничего не хочу.

— Чего ты хочешь, ящерр?! — повторила Марле.

— Вернись в Мыслите.

Ультиматум Догана

— Вот это уже разговор, — понимающе усмехнулась Марлен. — Узнаю старого доброго Догана.

Доган лишь повел плечом.

— Каким был — таким и остался.

— Помню я, каким ты был… жестокая сволочь.

Он молчал. И снова смотрел… так, как не умел раньше.

— Для тебя всё изменится, лисица, — сказал. — Когда дело касается тебя… я даю тебе слово, что ты не пострадаешь.

Ей хотелось завыть! Небеса, ну почему он здесь! Как хочется сесть в машину, и уехать обратно на станцию. Зайти в свой отсек, забыться сном. Проснуться — и чтобы не было этого разговора, не было Догана.

— Я не буду тащить тебя силой, Марлен. Я сяду в машину, и уеду. Но я хочу, чтобы ты четко понимала, что твое возвращение может изменить жизнь к лучшему тысяч, если не миллионов земных женщин.

— Так уж и миллионов? — оскалилась лисица.

— Если правильно попросишь — то и миллионов, я виноват перед тобой, я буду идти тебе на уступки.

Он подошел к авто.

— Я уеду. Когда надумаешь принять мое предложение — просто приезжай в Мыслите, и у ворот тебя встретят и проведут ко мне. В любое время дня, Марлен, в любой день. Главное — сразу назови свое имя.

— Будешь снова меня насиловать, судья, — оскалилась лисица. — И что с Аророй?

— Ну почему же, буду тебя любить.

— А в чем разница? Если женщина не согласна — это всегда насилие.

Он промолчал.

— Арора будет ждать тебя в Мыслите. Ей не причинят вреда.

— Уже причинили. И ей, и мне.

Доган не сразу нашелся с ответом.

— Я мог бы увезти тебя отсюда силой… ты знаешь, что мог бы. Но я хочу изменить твоё ко мне отношение. Я даю тебе возможность, от которой не отказываются. Ради тебя я готов менять весь чертов город. Надеюсь, ты осознаешь, на какие риски я иду. Не всем понравиться, что гонщицы обретут настоящую свободу, у меня появится много новых врагов. Но я готов идти на уступки… если ты попытаешься уступить в чем-то мне.

— Я тебя ненавижу ящерр. Я уже пыталась тебе уступать, это ни к чему не привело.

— В этот раз всё будет по-другому. — Он сел в авто. — Я буду тебя ждать, Марлен, в своем доме.

Он уехал, оставляя Марлен наедине с её тупиком. У лисицы началась истерика. Помочь ей, наверное, смогла бы только Джин, та всегда находила для неё правильные слова. Но Джин рядом не было. Марлен прислонилась к ближайшей стене и, утопив голову между коленями, завыла.

Она почти поверила, что их история уже завершилась. А теперь он требовал её возвращения! В тот ад, из которого она сбежала, который почти забыла. Снова стать бесправной после того, как сама научилась отдавать приказы.

Как же сложно снова скатываться вниз. Как не хочется!

Марлен и Джин

Вира уехала из станции. Эта проклятая ящеррица всегда была себе на уме, Марлен об этом прекрасно знала, а потому иногда удивлялась самой себе: какого лешего она так доверяет этой скрытной, жесткой женщине?

Доверяла. Потому что Вира, казалось, всегда знала, что делает.

Марлен вернулась на станцию ближе к вечеру, и, отбившись от малейших поползновений на разговоры, советы, дискуссии, пошла в свой отсек.

Там её уже ждала Джин.

— Будем пить?

— Будем, — кивнула Марлен. — Будем пить, материться…

— И проклинать ящерров…

— Да, Джин, без этого никак.

Две женщины напились. Не в стельку, но выпили много. К полуночи языки развязались у обеих.

— Пожалуйста, обещай не набрасываться на меня после того, что я тебе скажу, но…

— Но? — Марлен недобро стрельнула глазами.

— Доган тебе очень многое предлагает.

— Я это понимаю… притом он задействовал как личные интересы — мою ответственность перед Аророй, так и глобальные цели… моё желание реформировать систему гонщиц. Я ведь не раз говорила, что ненавижу Штольню, те условия, в которые попадают дети. Мне бы хотелось всё это изменить.

— Ну… у тебя впервые появился шанс на это повлиять. Не словами — действиями.

— Но какой ценой! — Марлен откинулась на узкую кровать. — Снова стать его бесправной подстилкой.

— Он разве не обещал, что изменит своё поведение?

— Да мало ли что он обещал, — Марлен понемногу засыпала. — Как я его ненавижу, ты бы знала. Проклятый ящерр, как я его ненавижу! Но понимаю, что у меня и выбора-то особо нет. У него Арора, хотя бы ради неё стоит…

— То, что с ней случилось — не твоя вина, Марлен.

— Моя, — Марлен протерла глаза. — Её Доган из-за меня изгнал, потому что она пыталась защитить, изгнать.

— Значит, он виноват — Джин укрыла Марлен одеялом. — Выспись хорошенько, завтра поедем в Мыслите.

— Завтра? — Марлен лениво потянулась. — Чего ждать, давайте уже сегодня, пока я без сознания. Чтоб уж наверняка меня добить.

— Никто тебя туда силком не тянет… ты сама захочешь поехать туда как можно скорее. Алкоголь выветрится — и поедешь.

— Ага, бегу и спотыкаюсь, — пробормотала лисица, одно ногой находясь в царстве Морфея. — Если он заставит меня к нему вернуться — я его жизнь в ад превращу.

— Вот в чем-чем, а в этом я не сомневаюсь, — хмыкнула понимающая Джин.

Игра

Джин оказалась неправа. Ни завтра, ни послезавтра. Марлен понадобилась неделя, чтобы закончить все дела. Она связалась с матерью, попыталась объяснить ей ситуацию, и наткнулась на истерику, что было непривычно — Возница не умела истерики закатывать.

Потом Марлен, успокоив мать, потребовала от Догана письменных доказательств, что он выполнит свои обещания. Эти контракты помогала составить Вира, которой таки пришлось вернуться на станции. Пришлось, так как Марлен категорично заявила, что никуда не уедет, не переговорив с Вирой.

Потом был зашифрованный разговор между Марлен, Вирой, Джин, и… Доганом Рагаррой. Разговаривали Вира и Доган, обсуждали детали, но в конце разговора прозвучал вопрос. Тот самый, что, видимо, волновал Рагарру больше всего.

— Марлен, когда ты приедешь?

Он обратился к Марлен напрямую. Лисица вздрогнула. Связь была аудио, Доган не мог её видеть, но каким-то образом знал, что она присутствовала при разговоре.

— Когда сочту нужным.

— Хорошо, — и отключился. Подонок.

Два дня ей понадобилось, что упаковать небольшую сумку, немного привести в порядок нервы, закинуть вещи в авто, и двинуться в направлении города ящерров.

Её никто не провожал. Вира с матерью были на задании, остальным не следовало знать, куда она едет. Знал Ярмак — тому пришлось рассказать, так как она скинула не него часть своих обязанностей, и знала Джин.

Весь путь занимал около шести часов. Как только закончилась серая зона, Марлен на хвост село два истребителя. Они связались с ней по рации, требуя остановить авто для проверки. Марлен рявкнула в ответ, что едет в Мыслите по приглашению Догана Рагарры, и если они её остановят — потом придется объясняться с судьей.

Больше Марлен никто не останавливал, но истребители так и висели у неё над головой до самого въезда в город развращенных гонщиц.

По коже побежали мурашки. Те самые высокие ворота, за которыми — новый старый мир. Девять лет она не была в проклятом городе!

К ней сразу же кинулись ящерры — начали проверять, сканировать, вести допрос. Женщину провели в специальную комнату, куда по очереди заходили служащие ЙЕГО-Центра.

Марлен неизменно отвечала, что приехала к Догану Рагарре, и что все вопросы — к нему. Больше ничего не говорила. Даже когда её начали запугивать — молчала. Знала, что ей ничего не грозит, вот и проснулась лисья натура. Лисице захотелось поиграть.

Ей не верили. Но когда узнали имя, отношение к лисице разу поменялось. Притом, она не сама представилась, ей отсканировали сетчатку глаза и пробили по базе. Сделай Марлен это сама и намного раньше — её бы, наверное, даже не посмели остановить на въезде.

Но что поделаешь, захотелось Марлен поиграть. Захотелось увидеть, как вытянуться лица самоуверенных ящерров, когда они узнают, кто она.

Узнали. Начали аккуратно раболепствовать. Еще бы, приехала та самая беглая гонщица, за которую была обещана награда.

Марлен оставили в комнате в одиночестве. Все ящерры куда-то ушли. Спустя не более чем десять минут в комнату ворвался Доган Рагарра. Именно ворвался. Он был зол, так зол, что на минуту Марлен пожалела об этой своей шутке и пожалела тех ящерров, которым «посчастливилось» её остановить.

И все же, она взяла себя в руки.

— Так ты меня встречаешь, Доган? — спросила, показывая на связанные лазерным лучом руки. — А говорил, что всё будет просто.

Доган был в ярости. Он подошел к Марлен, молча провел картой-ключом по лучу — и вот уже её руки свободны.

— Наигралась? — спросил.

— Да.

— Тогда вставай, и иди за мной.

Марлен послушалась. Когда он положил СВОЮ руку ей на талию — она попыталась отодвинуться.

Не позволил. Еще ближе к себе притянул.

Он был в ярости, и раньше Марлен бы это напугало. Но сейчас она эту ярость разделяла, напитывалась ей. Она научилась играть, лиса эта.

Общее

Он сам сел за руль, и повез её в Экталь. Впервые Марлен довелось пересекать Синий Лес наземным транспортом. За время её отсутствия, видимо, был проложен маршрут через лес к Экталю.

Да и сам Синий Лес уже не казался таким страшным, как раньше, разве что синего цвета слишком много. Ну и что с того, разве может синий цвет пугать?!

— Я же просил тебя — назови своё имя, и к тебе не будет никаких вопросов, — Доган на секунду отвлекся от дороги. — Почему ты этого не сделала?

— Захотела посмотреть, как в твоем городе относятся к нежданным гостям.

— Посмотрела? И как?

— Лучше, чем я думала.

— Рад это слыша…

— Твои сторожи обсуждали, в какое время ко мне в камеру можно будет ночью прийти. Использовали бы на мне внушение — и утром я бы ничего не вспомнила. Как ловко придумано, браво!

Некоторое время Доган молчал.

— Это ты шутить так научилась? — спросил спустя какое-то время.

— Какие уж тут шутки, если ты рядом.

— Марлен… Поверь, виновные будут наказаны.

И сказал это так устало.

— Надеюсь на это, — холодно ответила женщина.

Плевать на его усталость, ей плевать.

Она была с ним в авто… наедине. С мужчиной, от которого сбежала, перед этим избив, унизив. Ей было страшно даже представить, что он с ней сделает, когда они приедут в Экталь.

— Где Арора?

— У меня в доме. Сегодня же её увидишь.

— Когда?

— Сегодня.

У ворот Экталя Марлен ощутила, как на неё наваливается усталость. Проклятое место! Сколько всего он там пережила. А Доган будто чувствовал этот её страх. Он хотел что-то сказать… хотел, но не сказал. Вместо этого вышел из машины и открыл для Марлен дверцу. Подал ей руку, чем несказанно удивил.

— Давай, выходи, — сказал.

Лисица вложила свою руку в его ладонь, что еще ей оставалось делать?

Молча, они поднялись в дом. Его рука на её пояснице — давит, нервирует, но не скрыться.

Марлен боялась, что он отведет её в ту самую комнату, где она испытала так много унижения. Нет, не туда. Поворот налево, направо — и они оказываются в незнакомой для Марлен комнате.

— Что это?

— Наша спальня.

Он ответил так буднично, как будто не было в этих словах глубокого, как кроличья нора, подтекста.

Если он пожалеет

— Наша? Как мило, мальчик вырос, и захотел делить комнату с девочкой.

— Девочка, видимо, тоже научилась держать удар, — не остался в долгу Доган. — Язвишь?

— Девочка всегда такой была, но ты не соизволил узнать, какая она. Тебе ведь только трахать её хотелось, да, ящерр?

— Марлен!

— Что, Марлен, я уже давно Марлен, и я хочу отдельную комнату! Слышишь, ящерр, я хочу отдельную комнату!

— Нет.

Он подошел к ней ближе.

— Я всё, что попросишь, сделаю. Я не буду ни к чему тебя принуждать. Мне просто нужно, чтобы ты засыпала рядом со мной, в одной постели.

— Не боишься, что я ночью тебя удавить попытаюсь?

— Я готов пойти на этот риск.

— Но я не хочу! — не выдержала Марлен. — Доган, как ты не понимаешь, я — не хочу!

Она видела, как тяжело ему дается этот самоконтроль. Ящерр бы хотел оскалиться в ответ, чтобы всё было так, как нравится ему, как он привык. И она почти ждала этой вспышки агрессии. Так Марлен было бы легче, она бы знала, какое место занимает в его жизни, и чего он от неё хочет.

Но ящерр таки взял себя в руки.

— Мне тоже не понравилось девять лет быть вдали от женщины, которую я люблю.

Марлен удивленно замерла. Потом засмеялась, но как-то слишком поздно, не вовремя.

— Так не любят, Доган, — преодолевая собственное нежелание, она подошла к нему ближе, и заглянула в глаза. — Так проклинают, так ненавидят. Ты Та-Расса убил, ты мою подругу взял в плен, чтобы меня сюда притащить. Какая любовь?! Ящерр, ты в своем уме?! Ты понимаешь, что говоришь?! Ты понимаешь?!

Марлен схватила его за ткань плотной черной кофты.

— Так не любят! — закричала. — Так никто никогда не любит! Ты мне не нужен! Я даже запах твой переносить не могу! Ты понимаешь, как сильно я тебя ненавижу, что даже запах твой вызывает у меня рвотный рефлекс?

Марлен говорила правду. После побега, первое время этот запах снился ей в кошмарах, она просыпалась в холодном поту, и к ней прибегали по очереди то Возница, то Джин — успокаивали. А однажды даже Вира пришла. Присела на кровать у ног лисицы, укутала Марлен в одеяло, и молчала долгое время.

— Снится он тебе, да, лисичка? — спросила она тогда в полумраке спальни.

— В кошмарах, — пробормотала Марлен устало. — И казнь Та-Расса сниться.

— Мне жаль, что тебе пришлось через всё это пройти. Я думала, он быстрее одумается, и тебя не придется спасать из Мыслите.

— Пришлось спасать… Так уж оно получилось.

Вира молчала, так долго, что Марлен снова начало клонить в сон. Странное дело — с Вирой было спокойно. Разум твердил, что Вира — последний человек, которому стоит доверять. Но внутренние заслоны слетали, стоило Вире оказаться вблизи.

— Я обещаю — он пожалеет, — прошептала Вира перед тем как покинуть комнату Марлен. — Пусть не так, как многие себе представляют, но он будет проклинать каждый свой поступок. Уже проклинает, лисичка, поверь моему слову.

Почему-то Марлен, несмотря на доводы рассудка, сразу же поверила ящеррице.

— Спасибо.

Соблазнение. Ярость.

Марлен не страдала глупостью — понимала, что Вира так или иначе причастна к её возвращению «домой». Марлен подумала об этом, и поразилась, почему она, даже попав в такую передрягу, по-прежнему глубоко в душе доверяет Вире? Как этот ящеррице удалось так глубоко засесть в её сердце?

— Я могу остаться одна? — спросила Марлен у Догана, пока её взгляд блуждал по комнате. Их общей спальне.

— Можешь… я до вечера буду занят, комната в твоем распоряжении.

— А вечером ты, значит, вернешься?

— Увы для тебя, к счастью для меня — вернусь.

— И что будет дальше?

Марлен аж застыла от неожиданности, потому что ящерр, её жестокий злобный корыстный ящерр… как-то по-мальчишески задорно усмехнулся.

— Я буду тебя соблазнять.

У Марлен аж кулаки сжались от ярости. Та-Расс, проклятые правила гонщиц, Штольня, где ночами между ученицами шли бои на выживание. Только попав туда в возрасте одиннадцати лет, в первые дни Марлен засыпать боялась ночью, плакала, мать звала. Никто не приходил, никто не спасал. А со временем и слезы высохли — смирилась лисичка с одиночеством, с жестокостью воспитательниц, которые за слезы били указками по рукам — любовниц будущих ящеррам так воспитывали. Мрази, настоящие мрази!

— Уходи, Доган.

— Марлен, послушай меня…

— Я могу вас вечером послушать, уважаемый судья? Мне нужно привести себя в порядок. Так что, уйдете? Или мне уже сейчас раздеваться?

Он ушел, молча. Может, почувствовал, что не время спорить. А может, спорить не хотел, знал ведь, что никуда его лиса от него не денется.

Марлен же, понукаемая какими-то темными злыми силами, переоделась, умылась, перебила все хрупкие вещи, что нашлись в комнате, а к вечеру в ней бес вселился, не иначе.

Лисица принялась ждать ящерра на кровати… в развратной, очень развратной ночной рубашке, что нашлась в гардеробной. Её черти плясали танго и возводили чувство злорадства в статус божества. Хочешь себе любовницу — будет тебе любовница, ящерр!

За все то, что он с ней делал! Вот так просто, захотел — и вернул! Захотел — и пригрозил! Снова разрушил её жизнь! И смеет говорить, что изменился, когда его поступки говорят об обратном.

Доган вернулся ближе к полуночи.

Она видела его глаза, когда он её заметил на кровати. И довольно ухмыльнулась. Злорадство, ненависть, ярость — все смешалось. Марлен хотелось крови! Ей хотелось крови Догана Рагарры!

В его глазах был голод девятилетней выдержки. Он застыл, и Марлен впервые узнала, каким может быть судья, когда он… растерян.

— Марлен… — прозвучало жалобное. — Я же пытаюсь…

— Что ты пытаешься? Стать тем, кем ты должен был быть девять лет назад? — Она засмеялась. — Зачем, вот она я, лежу на твоей кровати, делай со мной, что твоей черствой душеньке угодно.

— Марлен…

— Что, Марлен, — она подползла к краю кровати, и поднялась на ноги. — Подойди.

Приказала. Не попросила — приказала. Здравый смысл требовал уступить, прогнуться, но некое темное разъярённое существо, о существовании которого Марлен и не подозревала, шептало изнутри: иди дальше, не уступай ему ни в чем.

И он подошел. Потому что Марлен — приказала. Разъярённое существо правильно шептало.

Лисица, стоя на кровати, возвышалась над ним. Смотрела на него презрительно, ненавидя, мысленно отвешивая самые ранящие проклятия.

— Чего ты ждешь, Доган?! Чего?!

Он молчал. Его жадный взгляд блуждал по её стройному телу в черной шелковой рубашке. Но дальше взгляда дело не шло.

— Чего ты ждешь, Доган!? Ну же, насилуй меня, унижай, как раньше. Помнишь, как ты это любил. Как заставлял ту юною невинную девочку перед тобою стелиться. Унижал её лишь за то, что сам же выбрал. Чего ты ждешь?!

Ей хотелось, так сильно хотелось, чтобы он так и поступил, чтобы оправдал её ожидания! Чтобы был таким, как раньше?! Зачем ей это было нужно, Марлен и сама не знала. Но как же сильно она хотела увидеть, как он повалит её на постель, как задерет, порвет рубашку. Утром она снова сможет его ненавидеть… как раньше. Так будет проще, привычнее, ведь всё новое… оно пугает.

— Марлен, — прошептал Доган.

Почему-то этот его приглушенный шепот внезапно вынудил её обратить внимание на то, что в комнате царит полумрак, что у Догана усталый вид и — как не к месту она обратила на это внимание — широкие плечи. И что виднеется пятнышко на темно-синей ткани на груди. Интересно, что это за пятно, чем поставил?

— Марлен, как же много тебе пришлось от меня натерпеться…

Его голос прозвучал мягко, будто ножом по подтопленному маслу. Марлен заглянула ему в глаза… там была одна только нежность и сожаление. Эта нежность обезоружила.

Женщина могло чего угодно ожидать, но не этого спокойного понимания в его глазах. Ноги подкосились, она бы упала, но Доган подхватил. Марлен устало прикрыла глаза и, отказавшись от помощи Догана, присела на кровать.

— Зачем ты продолжаешь меня мучить, Доган?

Она прошелся рукой по её плечу — и до кончиков пальцев.

— Ты не знаешь, что происходило все эти девять лет, — ответил он. — Ты не знаешь, через что Вирослава заставила меня пройти.

ОГЕЙ-Центр

Он усмехнулся.

— Я думал, что ты умерла. Потом она тебя «воскресила», потом опять, и так по кругу… она играла со мной, и я впервые не мог ей противостоять. Потому что у неё была ты.

Марлен была удивлена. Ни про какие «игры» Вира ей не сообщала. Впрочем, Вира о многом предпочитала не сообщать, так стоит ли удивляться?

— Я не понимаю, о чем ты…

Доган осторожно очертил контур её лица. Марлен даже воспротивиться не успела — ящерр убрал руку. В полумраке было четче видно легкое серебристое напыление на его коже.

— Ты не знаешь, о чем идет речь, потому что она тебя берегла. Сначала я думал — это игра такая. Но теперь понимаю — не игра, ты её действительно чем-то зацепила.

— Кого зацепила? — Марлен, обескураженная выражением лица Догана, его тоном, его манерами, той болью, что, казалось, из него рвалась наружу, на мгновение отвлеклась от разговора.

— Виру свою, кого же еще. Если бы не она — никуда бы ты от меня не делась.

Не делать бы…

— Я девять лет жила на свободе, Доган. Я не буду такой, как раньше. Хоть убивай, хоть угрожай — не буду.

— Я и не прошу…

— Пожалуйста, отпусти меня. Неужели ты не понимаешь…

— Я не могу, Марлен. Я просто не могу. Это единственное, чего я не могу тебе дать. Но… ты можешь быть счастлива в этом городе.

— Не могу.

— Можешь. Я помогу, лисица. Кроме того… разве у тебя есть выбор?

— Ты не оставил.

— Не оставил. Тебе придется мне подчинятся. Так уж сложились наши судьбы, что ты — в моем подчинении. Но… я даю тебе в руки сильное оружие — признаю, что ты мне нужна, что люблю тебя. Используй это.

Марлен засмеялась.

— Ты будешь добр ко мне только когда тебе выгодно… А когда не выгодно — снова укажешь мне на мое место. Рабыня и господин — такие отношения мне не по душе, я в них не по доброй воле влипла.

— Влипла… — повторил Доган задумчиво. — Завтра я хочу провести с тобой весь день. С тобой — не сопротивляющейся, не раздражённой. Я хочу провести с тобой день, да. Согласишься — и я предоставлю тебе контроль над ОГЕЙ-Центром.

У Марлен дух перехватило. ОГЕЙ-Центр отвечал за гонщиц в самом широком смысле этого слова. Именно ОГЕЦ-Центр решал, что получают гонщицы на завтрак, какие цветы стоят на столах в апартаментах млечных гонщиц. Когда и кто выступает на Млечной Арене, в какой одежде, на какой машине.

Лисица ненавидела это здание и всех ящерров, что там работали. Сколько раз она туда приходила на плановые проверки, отвечала на унизительные вопросы, выпрашивала разрешение встретиться с родителями. Как её там унижали! Унизительные вопросы, унизительные приказы, унизительные взгляды голодных ящерров.

Однажды, во время медицинской проверки, один из ящерров позволил себе слишком много. Он был врачом. Приказал раздеться, прикрепил все датчики, и когда прикасался к её телу, с его лица не сходила мерзкая довольная улыбка. А потом сказал, что её браслет транслирует неточные результаты, и ему надо бы убедиться, что у гонщицы не было сексуальных контактов…

Убедился. А она и слова не могла сказать, лишь горькие слезы скатывалась по щекам, пока он лапал её между ног.

— Ну так что, ты согласна? — повторил Доган свой вопрос.

— Да.

Первое откровение

Казалось, город почти не изменился: те же улицы, те же земные и ящерриные люди, кое-как мирно сосуществовавшие в этом совсем не мирном городе. Те же экраны-проекторы по всему городу, на которых транслировались самые яркие моменты из последних Млечных гонок. Лисица не узнавала эти новые привлекательные лица. Все, кого она могла бы узнать, давно покинули этот город. На больших табло были гонщицы, которые заняли места Марлен, Динки, Имани, Ароры, и возможной даже самой Джин. И прямо сейчас подрастают те, что когда-то займут их места.

Всё изменилось. Со всех сторон на Марлен СМОТРЕЛИ. Кто в открытую, а кто тайком. Ее пропускали вперед.

Доган позволил Марлен беспрепятственно перемещаться по городу. Позволил, как смешно звучит… Марлен потребовала себе собственное авто, наплевала на попытки её сопроводить, и поехала в ОГЕЙ-Центр. Сама, без какой-либо охраны.

— Я поеду с тобой.

— Позволь тебя сопроводить.

— Мне что-то угрожает в ТВОЕМ городе?

— Нет, тебе никто и ничто не угрожает.

— Тогда в чем проблема?

— Марлен, ты стана невыносимой, — высказался Доган. Он бы то ли зол, то ли устал очень.

— Я всегда такой была, просто не было возможности высказаться, с твоим-то членом во рту.

— Прекрасное было время.

То, как она на него посмотрела, заставило Догана махнуть рукой и позволить ей делать всё, что хочет.

В ОГЕЦ-Центре её ожидали, встречали с вежливой опаской (так тоже бывает). Марлен понимала, что пока не знает, что и как ей бы хотелось изменить, кто станет её помощником, а кто — врагом. Вначале, она просто хотела… вспомнить.

Всё тот же цветок у входа, он еще больше разросся. Раньше он был почти бездвижен, но в этот раз лисице показалось, что, когда она заходила в здание, тонкие ветки потянулись в её сторону. Марлен испуганно вздрогнула, и хрупкие ветки, будто испугавшись, отпружинили в сторону.

Новых работников было намного меньше, чем она ожидала. Многих лисица помнила, и по осторожным взглядам стало понятно — её тоже помнили. Кому-то наверняка бы хотелось забыть.

У Марлен было девять лет, чтобы перестать бояться ОГЕЙ-Центра. Лисица многое пережила, и страха больше действительно не было.

Но Доган об этом не знал. Сидя на совещании, мыслями он был со своей лисицей. Те две встречи, что у него были запланированы в ЙЕГО-Центре, прошли плохо, так как он никак не мог сосредоточиться на вопросах, что ему задали, и тем более дать на них вразумительные ответы, А потому, когда ему пришло сообщение (не от нее, от помощника), что Марлен желает его видеть в ОГЕЙ-Центре, не раздумывая сорвался с места и поехал к ней.

Цветок у входа в центр, ощутив присутствие Догана, начал клониться в его сторону. Догану пришлось потратить несколько минут, чтобы непослушное ласковое растение, стремящееся разрастись по всей лицевой стене здания, успокоилось. Оно ластилось по своему хозяину и скучало по тому времени, когда они видели каждый день.

— Извини, малыш, — прошептал Доган на родном языке, поглаживая темно-зеленые листики, — не могу тебя к себе забрать обратно, ты ведь знаешь, как сильно мне нужен.

Растение кивнуло своим красным, размером с двухметровое здание, бутоном. Они, как обычно, поняли друг друга.

Доган нашел лисицу в медицинском блоке. Она сидела на кушетке, а в углу валялся комнаты (именно валялся) медработник. Кажется, доктор… ящерр, такой же, как Доган. Один из передвижных шкафчиков с колесиками, был перевернут, лекарства, что лежали на нем, при падении разлетелись в разные стороны.

Судью охватило плохое предчувствие.

— Как ты смогла его вырубить? — Доган кивнул на доктора.

Женщина смотрела не на него, а на распахнутый шкафчик прямо по курсу, где лежали разнообразные, не очень понятные Догану медицинские приборы. В комнате было так много белого цвета, что темный костюм судьи, и красная рубашка Марлен, казались здесь почти неуместными.

— Это было не сложно, — хмыкнула женщина, рыская глазами по внутренностям распахнутого шкафчика. — Он так тебя боялся, что даже не сопротивлялся моим ударам. Я бы, наверное, и убить его смогла. Может, потом так и сделаю.

— Логично. — Догану хотелось бы сесть рядом с Марлен, но он не решился. Подумать только, он — и не решился! Остался стоять посреди комнаты, такой неуместный в этой белой кричащей чистоте.

— Что случилось, лисица?

Она на него посмотрела. Тот взгляд заставил его подобраться, насторожиться, и намного решительнее повторить вопрос:

— Марлен, что случилось?

У неё был взгляд старухи. Взгляд, упрямо направленный в сторону проклятого распахнутого шкафа.

— Меня взяли на обучение в гонщицы в одиннадцатилетнем возрасте. С тем пор, каждый месяц я проходила медицинское обследование в этом здании. Иногда я попадала на обследование в другие комнаты, к другим врачам, но чаще всего… — она похлопала по кушетке. — В последние годы я попадала именно в этот кабинет, к одному конкретному ящерру, — и кивнула на врача.

Доган теперь уже более внимательно присмотрелся к человеку без сознания. Понял, что тот — не случайная жертва лисьей агрессии, а нечто намного большее.

Крупная шея, ярко выраженный серебристый цвет кожи, впалые глаза, массивный.

— Приглянулась я ему, видимо, — хмыкнула лисица. — Проверки были каждый месяц, но… у нас же были браслеты, и далеко не все анализы нужно было брать ежемесячно. Но нет же… этот меня постоянно убеждал в том, что не верит результатам, транслируемым из браслета. Ну, как убеждал, ставил перед фактом. Видишь вон то кресло, — она указала на гинекологическое кресло в углу. — Он садил меня в него, укладывал мои ноги на подставки, и становился меж бедер. А затем… Он никогда не надевал перчатки, голыми руками прикасался ко мне, гладил, трогал.

Она смотрела на шкафчики, эта сильная беззащитная лисица.

Доган таки присел на кушетку, рядом с лисицей, но тоже на неё не смотрел. Так им было легче — не смотреть друг на друга. Он кожей чувствовал каждое её воспоминание, её тело вздрагивало в такт неприятным отрывкам из прошлого.

— Я была невинна, и это его останавливало. Но… слово невинность — оно очень переоценено. Нельзя быть невинной, хоть раз побывав в руках… этой мрази. Понимаешь, Доган, нельзя. Невинность — она в душе, а не меж ног. Я перестала быть невинной, когда впервые попала в Штольню, и меня наказали за просьбу позволить увидеться с мамой, сами же ученицы избили. Откуда же мне было знать, что иметь маму — это очень большая редкость, у многих её не было, и я своими просьбами злила этих сирот. Так злила, что они решили меня… привезти в чувство, избив.

Она обернулась к нему. В глаза — безумие.

— Я жила в твоем городе, по твоим правилам, но ты даже не догадывался, в какой ад всех нас поместил и какие непомерные права дал людям, работающим в этом центре. Все они, ящерры или земные, работники центра, нас ненавидели. Мы были известны, мы вызывали восхищение у всех жителей города. Нас знали в лицо, нам дарили дорогие подарки и приглашали на самые закрытые вечеринки. Но здесь, в стенах ОГЕЙ-Центра, мы были никем. Нас оскорбляли, нас унижали.

— Марлен…

— Оскорбляли не напрямую, но любой мог, например, на неделю вычеркнуть из рациона гонщицы мясо. Официальная причина — железа в организме слишком много, как пример, хотя на самом деле этому придурку могло показаться, что эта гонщица мало ему улыбалась, мало лебезила, или еще что-то сделала «не так». Мы об этом знали, а потому старались быть предельно вежливыми со всеми работниками ЙЕГО-Центра, проглатывали самые обидные оскорбления.

— Марлен… этого не должно было происходить…

— А Штольня… маленькие напуганные девочки, которых били за слезы. За слезы, Доган..! Знаешь, как тяжело было в детстве прекратить плакать от угроз: «Прекрати плакать, или снова ударю»? Парадокс какой, да? Я начинала плакать еще сильнее, и меня за это били. Я старалась не поддаваться, честное слово, Доган. У меня характер такой. Я училась обходить всю эту грязь. Где нужно — смирилась, где могла — шла наперекор. Я шутила, я протестовала, я тебя ненавидела… думала, что ненавижу.

Она замолчала.

— Думала, что ненавидишь, но…

Ему было важно услышать продолжение, хоть он и понимал, что ничего хорошего она не скажет. Будет еще хуже.

— Спустя годы, я понимаю, что если бы ты тогда оказался другим, если бы не втаптывал меня в свою грязь, я бы, наверное, даже не сопротивлялась. Если бы ты меня защитил от того дерьма, в котором я жила и в котором погрузла по твоей же вине — я бы сдалась. Но ты меня в тюрьму засадил, откуда меня забрала твоя жена, изнасиловал, и вернул обратно в Штольню, правда, в другую комнату переселил. Какая удача, да?! Меня по твоему приказу переодевали, и отправляли к тебе. Однажды даже таблетку приказали выпить, чтобы на вечер, который ты «забронировал», месячные прекратились. У меня весь следующий месяц потом голова болела. Но тебе ведь было плевать, да? Можешь не отвечать, Доган, мы оба знаем ответ.

Она прикоснулась к его лицу, заправила прядь за ухо. Доган медленно выдохнул. Какими желанными были её прикосновения, как сильно он в них нуждался!

— Перед тем, как выступить на Млечной Арене впервые, я представляла, каково это — прикасаться к тебе, — прокомментировала лисица. — Старалась бежать от этих мыслей, но ведь ты был так известен, о тебе все говорили, все гонщицы так тебя хотели… наверное, это и на меня повлияло, хоть я и пыталась убежать от столь нелицеприятной правды. Но даже когда ты меня выбрал — я по-прежнему не имела права к тебе прикасаться. Ты со мной спал, но я, если задуматься, в трезвом уме и не прикасалась к тебе толком… по крайней мере, по доброй воле.

— Не прикасалась…

— Чему удивляться — я так тебя боялась. А ты этому всячески способствовал. Вымещал на мне злобу за то, что нуждался во мне. Как будто бы я была в этом виновата.

— Нуждался, Марлен, еще как. И вымещал, ты во всем права, — прошептал он, а руки чесались прикоснуться к лисице, чтобы отзеркалить её движение.

Его слова её ранили. Как же сильно ранили! Он и забыл, что бывает так сложно от слов, а не действий.

— Знаешь, я когда ехала в ОГЕЦ-Центр, думала, что испытаю эйфорию, получив наконец-то возможность посмотреть на обидчиков с позиции силы. Но… когда увидела его, докторишку этого, этот кабинет, точно такой же, как несколько лет назад… у меня как будто пелена на глаза, то ли опустилась, то ли спала. Мне жаль ту юную Марлен, что выбегала из этого кабинета в слезах и бежала в какие-то тихие безлюдные места, чтобы в тишине согнать с лица слезы.

От услышанного ему хотелось выть на луну. Всё это время Доган полагал, что наделал много ошибок, но только в тот момент, в пропахшем лекарствами кабинете понял, что их, оказывается, было намного, намного больше.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Марлен?

Они оба знали ответ. «Дай мне уйти». Но Марлен промолчала, и Доган был ей за это благодарен, потому что эту и только эту просьбу он бы не смог исполнить.

— Мне нужны люди, — сказала женщина. — Ящерры, которые не испытывают к земным людям ненависти. Те, к чьим советам я бы могла прислушаться. Я хочу, чтобы это здание, — она кивнула куда-то в потолок, — не вызывало у гонщиц чувство страха и омерзения. Но сама я не смогу, нужны мудрые советчики. Такие есть?

— Я найду.

— Хорошо, — лисица кивнула. — Найди. Но у меня есть и мои личные советчики. Я хочу, чтобы они были рядом.

— Если эти люди не замешаны в массовых диверсиях — зови их в город, — ответил Доган спокойно, пристально вглядываясь в свою Марлен.

— Я поняла. Джин замешана, но она мне нужна.

— Хорошо, пусть приезжает.

— Она будет здесь в безопасности?

— Да, я даю тебе слово.

— А что касается Ароры…

— Сегодня вечером ты с ней попрощаешься, и дальше пусть делает и живет, где хочет, её никто не будет держать насильно. Захочет — пусть остается с тобой, это решать тебе и ей.

— Спасибо, — поблагодарила Марлен. За это — поблагодарила.

Они оба замолчали.

На улице в тот день было прохладно, и недобрый ветер пытался пробраться в комнату через слегка приоткрытое окно. Ему это не удавалось, но, не теряя надежды, шум он создавал знатный. Свистел, теребил бумаги, салфетки, разную мелочь.

— Я изменился, Марлен, — сказал Доган внезапно.

Она усмехнулась. Не верила.

— Думаешь, время на тебя так повлияло?

— Нет, не время. Я помню, как сильно ненавидел тебя после побега. Это хорошо, что я тебя тогда не нашел, потому что…

— Убил бы?

— Нет, никогда. Но наделал бы еще больше ошибок. Ты знала, что я пытался тебя искать?

— Конечно, об этом все знали. Меня, помниться, в первый месяц после побега даже пытались тебе вернуть, мои же соплеменники пытались, ведь ты такую награду назначил. К счастью, Вира вовремя предотвратила.

— Да, как оказалось, к счастью, — Доган устало прикрыл глаза, и надавил пальцами на глаза. — А помнишь «вскрытые» третьей станции?

— Все помнят, — прошептала Марлен, казалось, разглядывая те клочья ветра, что проникли в комнату. — Все помнят, Доган.

— Поступила информация, что тебя прячут на этой станции. Но когда мы прибыли — тебя не было. Я злился, Марлен, как же я злился!

— Все знают, как именно ты злился, — Марлен устало хмыкнула. Вспоминать было неприятно, ведь она винила во всем случившемся себя. — Наверное, выжившим свидетелям твоей злости ты до сих пор в кошмарах являешься.

— Может быть. Я тебя перестал искать после случившегося на третьей станции.

Так и было. Он увеличил награду за поимку лисы, но масштабных операций по её поимке больше проводил.

— Знаешь, почему? — Он заглянул в её растерянные глаза. — Не знаешь… ты ничего не знаешь.

Он схватил ее руку, спрятал её в своих ладонях, поднес к лицу и поцеловал.

— На той станции, я держал в руках твое бездыханное тело. Ты была в моих руках — и ты была мертвая

Последний шанс

— Я не понимаю…

— Да, не понимаешь…

Доган встал, подошел к до сих пор находящемуся без сознания ящерру, и носком ботинка повернул его голову, так, чтобы увидеть лицо.

— Я его не убью, Марлен, — сказал. — Это слишком просто. Ему место в Сфере. Да, именно там ему и место.

Судья снова повернулся к ней — бесконечно усталый взгляд.

— Хватит с нас на сегодня приключений. Поехали домой, лисица?

Что-то дрогнуло в её сердце от этого простого «поехали домой». Лисица не знала, что именно дрогнуло, ничего подобного они в жизни не испытывала. Каким-то шестым чувством она понимала, что теперь всё иначе. Он действительно спрашивает, поедет ли она с ним, и если Марлен не согласится — примет такой ответ.

— Ты расскажешь мне, что случилось на третьей станции? — спросила.

— Расскажу… дома.

И они поехали домой.

К их приезду уже всё было готово: вкусный ужин, бутылка вина, стол, накрытый в небольшой уютной гостиной.

— Я раньше не видела этих комнат, — сказала Марлен, рассматривая по очереди то убранство комнаты, то Догана, ловко откупоривающего бутылку.

Они поужинали, и теперь пересели на диван, поближе к камину, чтобы выпить вина. Для Марлен это оказалось неожиданно просто — согласиться на предложение распить вино у камина. Она спрашивала себя, что будет делать, если он снова проявит эту свою жестокость… но за этим вопросом следовал и другой: «Зачем ему это делать, если он приложил так много сил, чтобы она, Марлен, была рядом с ним, и не боялась».

— На эту территорию я не пускаю чужих людей, лисица, — усмехнулся ящерр. — Иногда сюда приходит Недж, есть еще несколько людей, которым я доверяю. И всё.

— Раньше я была чужой?

Он усмехнулся, и подал ей бокал.

— Раньше я не понимал, что делаю. Наделал ошибок.

Марлен приняла из его рук напиток. Сделала глоток, и довольно зажмурилась. Она разбиралась в винах, это была часть её обучения.

— Я могу полюбопытствовать, где сейчас Недж. Вы ведь не вместе живете?

— Не живем и никогда не жили. Она знает очень хорошо, что я тебя нашел.

— Меня?

— Свою избранницу, лисица, — пояснил ящерр. — Недж никогда не была и не будет твоим врагом. Я бы сказал — наоборот, всегда встанет на твою сторону. Она удивительная женщина, мудрая, терпеливая, элегантная.

— И твоя жена…

— И моя жена, — не стал возражать ящерр. — Одно в ней плохо: ей не повезло испытать ко мне чувства, которые мне, увы, так и не удалось с ней разделить. В этом её главная проблема.

Он присел на диван к Марлен, и уставился на шустрые завитки пламени.

— Что тогда случилось, Доган? На той станции?

— Вира случилась… Сволочь Вира, которая решила меня проучить. Ты вернулась ко мне с её разрешения, ты знала об этом?

— Я догадывалась… — несмело ответила лисица.

— Еще бы… я был согласен на её условия уже очень давно, уже через года два после твоего побега, был готов ползать у неё в ногах, лишь бы тебя вернуть. Но Вира тебя не отдавала. Я не знаю, почему отдала сейчас, но и такому исходу рад. Пусть лучше так, чем никак. Но тогда… тогда я еще не был готов идти у неё на поводу, думал, что смогу самостоятельно тебя разыскать, не жертвуя ничем. Мои люди узнали, что тебя прячут на третьей станции.

— Прятали. Мы уехали оттуда за день до вашей атаки.

— Сука-Вира, — пробормотал Доган, делая жадный глоток. — Мы прибыли, тебя не было, я начал вымещать злость на пленных… Всё не так страшно, как гласит молва. Увы, слухи пошли такие, что я и сам иногда удивляюсь собственной кровожадности.

Он отсалютовал Марлен бокалом.

— За кровожадных ящерров…

— И за их избранниц. Что было дальше?

— Я потерял контроль. Заставил своих людей всю станцию перешерстить, и когда уже потерял всякую надежду, меня позвали в кабинет первой медицинской помощи. Я зашел, и увидел там твоё бездыханное тело. Рядом — планшетник с посланием от Виры. Короткий, очень емкий текст: «Хватит». И всё.

Ему было тяжело вспоминать, Марлен это видела. Но вспоминал, пытался объяснить собственные чувства.

— Датчики показывали, что ты умерла несколько минут назад. Какой вывод я сделал? Что тебя убили, узнав о нападении на станцию. Убили по моей вине, потому что я не прислушался к суке-Вире.

Марлен не могла поверить собственным ушам.

— Я не понимаю, как…

— Очень просто, — Доган допил вино, и потянулся рукой за добавкой. — Она меня развела. Это потом оказалось, что это была не ты, а очень качественный муляж. Это стало понятно при первом же медицинском осмотре, но тогда, на станции, даже врача рядом не было. И я, Марлен, оплакивал твою смерть и представлял, как тебя убивают в наказание за мою уверенность в собственной непобедимости.

Вторая бутылка вина была окончательно оприходована, по комнате разносился легкий фруктово-цветочный запах.

— Еще? — поинтересовался Доган.

Марлен кивнула. Доган встал, подошёл к столу, распечатал вторую бутылку, и вернулся обратно к своей лисе.

«Этот мужчина красив, силен, умер, и он твой», внезапно прошептал голос внутри лисицы, заставив ту испытывать смущение. Но Доган был лишком поглощен собственными чувствами, чтобы заметить это самое смущение.

— Зато какое это было облегчение, узнать, что ты жива. Ты даже не понимаешь, какое… В тот момент я очень четко осознал некогда весьма туманные для меня вещи. Более того — осознал то, что, как мне казалось, было очевидно.

— Например?

— Например, что я испытаю к тебе физическое желание, но это — не основа моих чувств, не их фундамент. Ты, наверное, не знаешь, но влечение между ящеррами… до сих пор не могу привыкнуть к названию нашего вида на вашем языке… это влечение — она не возникает между людьми, подходящими друг другу только по физиологичным причинам. Все ящерры знают, влечение — это сигнал, что рядом женщина, которое наиболее подходит по ВСЕМ параметрам: родит здоровых детей, станет другом, собеседницей, будет уметь уважать и вызывать уважение. Бывают пары, где женщина бездетна, но она так люба мужчине, так сумела укорениться в его сердце, что для него всё остальное уже просто неважно, настолько он счастлив с той женщиной. И ты, Марлен… из-за того, что ты земная, я долго отрицал, насколько ты мне подходишь.

Его признание заставило ее испытать очень юношеское, болезненно-сладкое смущение. Доган отставил бокал на столик, и пододвинулся ближе к своей растерянной лисице.

— Ты восхищена гонками, так же, как и я. Испытываешь ту же эйфорию, что и я, садясь за руль. Я всегда знал об этом, потому-то, когда пытался тебя впечатлить… да-да, Марлен, я уже тогда пытался, когда повез тебя на Арену. Я похвастаться хотел, показать, как у нас много общего. Но не только это. У нас схожие способы мышления… поверь, это действительно так. Если оба пойдем друг другу навстречу — ты это тоже поймешь.

— Доган, — выдохнула лиса. — Я не могу полюбить тебя по команде… Да хоть убей — не могу.

— Я и не прошу, и уж тем более не буду тебе вредить. Я всего лишь прошу дать мне шанс показать, какой я. Разреши мне… ухаживать за тобой.

— Ухаживать? — растерянно повторила лисица. — Я не понимаю…

— Я хочу тебя, лисица, но торопить не буду. Не хочешь со мной в постель — не надо. Просто согласись проводить со мной время.

— Но… общая спальня.

— Просто лежи рядом, привыкай ко мне понемногу, я себя не позволю ничего, чего бы тебе не хотелось. Никто не будет от тебя ничего требовать. Просто дай мне шанс… попытаться. Я буду пытаться получить твое согласие на встречу, на поцелуй, на что угодно…Ты будешь решать, как буду развиваться наши — твои и мои — отношение.

В комнате повисла тишина. И камин, и красивый ящерр, и приятное вино, и необычное признание, их весь разговор — всё это сделало этот вечер таким необычным. Приятным. Забылась Штольня, ЙЕГО-Центр, был лишь мужчина, который учился открывать для неё свое сердце.

— Хорошо, — сказала лисица, всматриваясь в красивые ящерриные глаза. — Я дам тебе этот шанс.

Лисица и ящерр

Шанс она ему дала. Позволила себе уснуть в его кровати, и не сопротивлялась, когда посреди ночи он уложил свою ладонь ей на живот, и, выждав неприлично малое количество времени, осторожно притянул лисицу к себе. Это не была случайность — ящерр в тот момент не спал, он весьма осознанно сокращал между ними расстояние. И зарылся лицом в её волосы тоже не случайно.

Марлен подчинилась. Рагарра действительно выполнял все данные ей обещания, и лисица честно старалась выполнять свои.

В тот день он позволил ей увидится с Аророй. Всё это время бывшая гонщица жила в престижном районе Ножей, и, хоть к ней и была приставлена охрана, жизни женщины никто и ничто не угрожал. Скорее, наоборот, к подруге избранницы Догана относились, как к царской особе.

Когда всплеск эмоций, связанный со встречей, немного улегся, Марлен с Аророй обсудили будущее и, как ни странно, пришли к выводу, что Арора останется в Мыслите — будет помогать Марлен реформировать систему обучения гонщиц. Более того — Арора искренне заинтересовалась этой идеей.

— Никто не должен страдать так, как страдали мы, — сказала она. — Я не могу дождаться, когда эти мрази из ОГЕЙ-Центра получат по заслугам. Я об этом позабочусь.

После этого разговора, у Марлен будто камень с души свалился. На протяжение целого десятилетия лисица испытывала чувство вины перед подругой, и теперь ей казалось, что она близка к искуплению. Дышать ей стало чуточку легче.

Доган, в свою очередь, вел себя безупречно. Он не позволял себе ничего лишнего, был предельно вежлив и осторожен. Поэтому с его единственным требованием «ночуем мы вместе» смириться оказалось не так уж сложно. Да пусть сопит под боком, пусть обнимает, главное, чтобы не переходил черту.

Он не переходил. Он за ней ухаживал. Вначале безрезультатно: цветы Марлен выбрасывала, подарки оставляла без внимания, попытки заговорить вежливо пресекала. Да, первые недели две делать это было достаточно легко, но чем больше времени проходило, тем более очевидным становилось то, насколько Доган умен и сколькими знаниями, если найти к нему правильный подход, он мог бы поделиться. Знания и навыки Марлен ценила, и когда эти самые знания и навыки были брошены на её завоевание… устоять оказывалось сложно.

Утром, во время завтрака, он мог ненавязчиво указать на какой-нибудь предмет в доме, и начать рассказывать, где он этот самый предмет раздобыл. Слушать всегда было очень интересно, Марлен и оглянуться не успевала — вот она уже спускается к завтраку, надеясь, что Доган, вечно куда-то торопящийся Доган, расскажет какую-нибудь очередную басню о своих приключениях.

Потом она себя, конечно, одергивала. И в гостиную старалась заходить, нацепив на себя все ментальные барьеры, что имелись у неё в арсенале.

Эта защита трещала по швам. Доган, конечно же, снова цеплял её внимание новым разговором, новой историей и Марлен приходилось изо всех сил удерживать на лице маску отстраненности. С каждым днем даже это ей давалось все тяжелее. Её так и подмывало в его присутствии улыбнуться или задать какой-нибудь утоняющий вопрос, который бы мгновенно дал Догану понять, насколько ей интересно его слушать.

Марлен всё чаще думала о Джин и о том, почему эта мудрая сильная женщина испытывала к Догану такие сильные чувства. Самой Марлен — впервые! — начинало казаться, что она понимает. Когда Доган пытался понравиться — он нравился. Поэтому на его очередную попытку пригласить её на встречу, Марлен ответила согласием. Что ж, посмотрим, думала лиса, чем именно ты будешь меня удивлять.

Я покажу тебе, кто я

•• •• ••

Тот день навсегда подорвал фундамент, на котором строились их отношения. Тот день выстроил новый фундамент, и впервые со времени знакомства, Марлен позволила себе сакраментальную мысль: а вдруг…

А вдруг…

Он привез её в город, о котором лисица неоднократно слышала, но где ни разу не бывала. Название этого города иногда вскользь произносила Вира, Джин. Даже Ярмак (при это всенепременно задумчиво хмыкая) признавал, что считает Гнездо одним из наиболее достойных ящерриных городов.

Они приехали туда инкогнито. Марлен не знала, в чем именно выражалось это самое инкогнито, ведь с ними все равно ехало несколько терциев — её ящерра охраняли.

— Гнездо и Мыслите неофициально соперничают, — рассказывал Доган. — Они экспортирует нам рапс, подсолнечное масло, мы им — овощи и иногда, в зависимости от урожая — фрукты. Так проще, в Мыслите климат другой, у них же бывает холодно. В Гнезде меня все знают, так как мне приходится бывать на официальных мероприятиях. Если приехать в открытую — я и шагу не смогу ступить без постоянного сопровождения, притом, не только своего. А нам это не нужно. Верно, лисица?

— Допустим.

— Двадцать лет назад этот город начал меняться. Судьи, правители этого города, ввели жесткие законы, призванные уровнять земных и ящерров в правах. Видишь ли, это в Мыслите основная власть, так у ж получилось принадлежит мне, но лишь потому, что после разрушения Мыслите, только я один был готов этот город восстанавливать. Я вкладывал в это собственные средства, и Млечная Арена, её самая первая версия — была построена на мои личные средства. Вот и получилось, что город мой, ведь без меня и города-то и не было бы.

— Здесь получилось не так? — предположила Марлен.

— Верно мыслишь, лисица. Здесь всё по правилам: закон двенадцати судей. Когда один из них, хоть и обладающий влиянием, но один из, захотел этот город изменить — ему было очень нелегко.

Они находились в самолете, что в тот момент медленно пролетал над Синим Лес. Кабина была со звукоизоляцией, а потому шум вертушки до них не долетал.

— Зачем ему это было нужно — менять? — спросила лисица.

— Всё очень просто. — Доган смотрел в окно иллюминатора, и казалось, что он забыл о существовании Марлен, и разговаривал с самим собой. — Потому что женщина, которую тот ящерр любил, его об этом попросила.

Он повернулся к Марлен, и усмехнулся, этот её Доган, как будто всё было очень-очень очевидно, и лишь лисичка наивная (как же она посмела!) не сразу поняла, что к чему.

— Его избранница, хоть и была ящеррицей, жила долгое время среди земных людей. И она считала себя частью твоей расы, в значительно большей мере, чем частью нашего мира.

Доган протянул руку, и коснулся колена Марлен. И замер, пристально вглядываясь ей в глаза.

— Всё всегда очень просто, лисичка — мужчина добровольно делает много для женщины, которую хочет покорить или удержать рядом. Руанн делал, хоть ему было нелегко идти против остальных ящерров.

Доган слегка погладил колено женщины, которую считал своей.

— Мне нужно время, чтобы убедить тебя в том, что не причиню тебе больше боли. Чтобы выиграть это время, я хочу показать тебе, что ты можешь получить, будучи рядом со мной.

— Разве я не с тобой, Доган?

— Я тебя вынудил, и ты уйдешь при первой же возможности.

— Не уйду.

— Но захочешь.

Лисица не знала, чего хочет. Его прикосновение жгло кожу, а заодно и душу. Было непривычно, но НЕ неприятно.

— Я хочу увидеть, куда ты меня везешь, ящерр, — ответила лисица.

Остаток пути они так и провели, с его рукой, осторожно поглаживающей её колено.

Гнездо

Гнездо отличался от Мыслите, как гроза от туч: по форме, по структура, по запахам. Если в Мыслите все технологии маскировались под природные явления, и даже воздушные заправочные станции имели форму цветов, здесь сонная природа робко выглядывала наружу из-под теплого одеяла, будто спрашивая разрешения: можно я здесь расцвету, проросту, пройдусь дождиком?

Много высоток, много подвесных мостов, много ярких вывесок, что жгли глаза даже под ярким дневным солнцем.

Они вышли из машины прямо посредине какого-то сквера, и Марлен сразу же потрясенно замерла.

Она думала, что Мыслите — самый красивый город в мире. Плевать, что клетка, зато красивая. Теперь она начала сомневаться. Гнездо — невероятный город!

— Это… невероятно.

Доган слегка притянул лисицу к себе, и как-то небрежно махнул рукой.

— Это Руанн для Лин.

— Кто-то?

— Неважно, лисица.

Марлен смотрела на голограмму прямо перед собой — две женщины в мужских костюмах земного кроя танцевали танго.

— Не понимаю, — сказала она на автопилоте, а у самой в голове лишь картинка танцующих женщин. — Кто такая Лин?

— Оно тебе и не надо. Пошли, покажу тебе город.

Доган кивнул терциям, чтобы те не шли позади и не мешали ему и Марлен притворятся обычными туристами, и увел лисицу прочь от голограммы танцующих женщин. Он знал — ей вещи, которые произведут еще большее впечатление.

Таких вещей оказалось много.

Марлен с удивлением обнаружила, что их пара — земная женщина и ящерр, не вызывает ни у кого в Гнезде ни удивления, ни интереса. Она допускала, что в Мыслите Доган привлекал внимание, потому что он — Доган… но дело было не только в этом. В Мыслите существовали жесткие рамки. Рамки имели не менее четкий контур: ящерр мог принудить женщину, ящерр мог купить гонщицу для предоставления сексуальных услуг. Мог заплатить за её время, и выгуливать напоказ, мол, смотрите, как я состоятелен.

«Выгул» всегда бросался в глаза: гонщица с ящерром вела себя предельно осторожно, имитируя покорность вперемешку с развращенностью; ящерр вел себя с гонщицей как угодно, но только не уважительно.

В Гнезде пара Марлен-Доган не была исключением, так как вокруг оказалось достаточно много пар, где мужчина был ящерром, а женщина — земной.

Обратив на это внимание почти случайно, Марлен «подвисла», а затем начала с голодным любопытством выискивать такие пары в толпе. Доган шел рядом, и не мешал. Его слегка покровительственный взгляд будто говорил: смотри-смотри, я для этого тебя сюда и привел.

Они шли по бульвару, навстречу неслась толпа. В какой-то момент, насмотревшись, Марлен снова смогла сконцентрировать внимание на своем ящерре.

— Ты же не любишь быть в толпе, — сказала, и это прозвучало почти как обвинение.

— С чего ты взяла?

— Ты сам когда-то говорил, что ненавидишь толпу. Не мне говорил, одному из своих… людей, подчиненных, друзей. Я не знаю, кто он был, но ты ему сказал, что не любишь толпу и не выносишь, когда к тебе прикасаются чужие.

Доган усмехнулся, как будто Марлен сказала нечто смешное и одновременно приятное.

— Какая внимательная у меня лиса… Я не люблю, когда это происходит в Мыслите, потому что там моя фигура слишком раздута, чтобы прикосновение было действительно случайным, — пояснил Доган. — Здесь это ощущается… скажем так, здесь это терпимо.

Марлен, подумав, кивнула, и они продолжили неспешно шагать по нафаршированной людьми аллее.

В какой-то момент на Догана налетел мальчишка на доске. Марлен такие средства передвижения видела в Мыслите — на них передвигались ящерры, когда хотели ускориться, но не желали садиться в авто. Прямоугольная полоска зависала в нескольких сантиметрах от земли, была комфортной и несложной в эксплуатации. Но Марлен не могла и мысли допустить, что когда-то кто-то врежется на такой доске с Догана. В Догана Рагарру!

Мальчишка, что был повинен в аварии, при столкновении оказался повален на землю. Но он быстро поднялся, и испуганно уставился на ящерра.

— Извините меня!

Подросток засуетился, подходя к Догану и по-панибратски руками начиная осматривать его плечи на предмет ранений. Марлен, видя это, мысленно содрогнулась: ой, что сейчас будет. Она видела, как к ним сквозь толпу приближается приставленная к ним охрана.

— Пожалуйста, извините, — вещал тем временем мальчишка. — Давайте я вызову скорую? Пожалуйста, извините…

У Марлен в голове пластинку заело: что сейчас будет, что сейчас будет, ой, что сейчас будет…

И тут лисица увидела невероятное: Доган дал почти незаметную для глаз команду своим людям, чтобы те не приближались, и растянул губы в приветливой (Доган — в приветливой!!!) улыбке. Глянул на мальчишку покровительственно.

— Ты чего такой неосторожный? — спросил главный судья Мыслите у виновника аварии. — Как так можно?

— Извините, — покаялся мальчишка. — Я только сегодня купил доску, копил на неё долго, и не рассчитал… пользоваться пока нормально не умею.

Марлен пригляделась к подростку: он был земной, и он, несомненно, чувствовал вину за причиненные неудобства, но чего в его глазах не было, так это страха. Мальчишка был огорчен, но не напуган. Именно это так сильно поразило Марлен.

Страха не было.

Если бы нечто подобное случилось в Мыслите… Да не случилось бы подобное в Мыслите! Те земные родители, что могли себе позволить купить ребенку доску, ни за что бы этого не сделали, чтобы не вызывать у толпы чувство зависти. Состоятельных земных людей в Мыслите было немного, а те, что были, старались не жить напоказ, тщательно скрывая свой достаток. Зависть толпы — это разрушительная сила, которая чуть что — сорвется с берегов.

Но если бы по глупости, в Мыслите земной ребенок таки врезался в ящерра — это было бы нечто на грани катастрофы. Здесь же это оказалось действительно всего ишь недоразумение. Никто парнишку в тюрьму не тащил, да и сам Доган, казалось, совершенно не злился.

Марлен подошла к своему ящерру и тронула его за плечо. Она испытывала какую-то странную растерянность.

Доган еще раз небрежно отругал мальчишку, тот в ответ пообещал вести себя осмотрительнее и, еще раз извинившись, ушел, напоследок оставив своей номер страховки «на всякий случай».

У Марлен же был шок. До неё дошло, что есть на планете город, где земные люди не бояться ящерров. Не бояться!

— Я не понимаю, — произнесла она растерянно. — Я не понимаю, как такое возможно.

Доган взял её за руку, и поцеловал.

— Ты можешь сделать нечто подобное в Мыслите. Как оказалось, для этого нужно менее четверти столетия.

Обескураженная Марлен смотрела на Догана, безуспешно пытаясь усмирить яркую проклятую мысль: а что, если… если она даст ему тот самый шанс, о котором Доган просит? Что, если согласиться?

Другой, чужой Доган

Затем Доган повел её в какое-то кафе, где советовал, какую выпечку выбрать. Продавщицы за прилавком были земными женщинами, они приветливо улыбались что Марлен, что Догану. Никакого раболепия, лишь вежливая учтивость, свойственная работникам сферы услуг.

Лисица (в тот момент они уже сделали заказ, и ящерр пошел забирать заказанную выпечку) чуть не поперхнулась чаем, увидев, как Доган флиртует с кассиршей. Флиртует! И девчонка ему отвечала, пусть робко, но глаза её горели.

Что за хрень творится! — думала лиса. Она пыталась анализировать собственное поведение, но как тут анализировать, когда Доган продолжает эту дурацкую беседу с девчонкой, вместо того чтобы забрать свой поднос, и вернуться к ней, к Марлен.

Когда он таки вернулся, она швырнула в него салфеткой. Доган лишь хмыкнул в ответ.

— Тебе налить чаю?

— Ты больной?

— Неплохой вывод, — снова хмыкнул, а затем — скотина такая — усмехнулся. — Не переживай, я тоже иногда ревновал, Вира и об этом позаботилась.

— Точно больной, — резюмировала женщина. — Что это за цирк?

— Насчет цирка… Марлен, ты хочешь пойти в цирк?

Лисица швырнула в него еще одной салфеткой.

— А не пошел бы ты..!

Они пошли на выступление в цирк. Так были акробаты, там были гонки, там были певицы и певцы, и даже целый хор. Там была непривычная для Марлен еда. Ей там было хорошо. Она увидела Догана с другой стороны, очень новой и очень интересной. Оказывается, живодер умел шутить! Во время шоу, его комментарии вызывали у неё приступы неконтролируемого смеха. И стирались понемногу те барьеры, что Марлен со всех сил пыталась на себе удерживать. Будто болты, отвинчивались ограничения от её тела и мыслей.

После шоу, когда Доган спросил у лисицы о впечатлениях, Марлен довольно зажмурилась и, доев остатки сладкой ваты, резюмировала:

— Это было недурно… но и в подметки не годится Млечной Арене. Мы все же — лучшее развлечение.

Он вмиг из легкомысленного юнца (плевать, что хвост и кожа с серебристым отливом) превратился в того Догана, который судья.

— Марлен… на Арене больше никто не будет умирать. Всё можно изменить.

Она заглянула ему в глаза (в последнее время она это делала слишком часто), и сказала невпопад:

— Доган, ты хочешь меня?

Чего кто хочет

Лисица, прятавшаяся внутри её тела, довольно потянулась, наблюдая, как вытягивается лицо скупого на эмоции судьи.

— Что?

— Тебе непонятен мой вопрос?

— Ты знаешь на него ответ, — спокойно ответил Доган, и лишь он знал, как тяжело ему этот «покой» дался. — Марлен… Я бы не хотел, чтобы ты перегибала палку, играя со мной в игры. Именно это ты сейчас пытаешься делать.

Марлен подошла к ящерру, наклонилась к его шее, и резко втянула в себя его запах, чем вызвала у ящерра еще большее удивление.

— Пытаюсь. Но ты, как оказалось, тоже любитель поиграть. Зачем ты так себя вёл в той кофейне? С той девушкой? Пытался заставить меня ревновать? Если да, то это было глупо.

— Мне было важно увидеть твою реакцию.

— Ну вот и мне важно…

— Хочешь знать, хочу ли я тебя? До сих пор не знаешь? А ты дай команду — мигом поедем в мой дом в Гнезде, обсудим это там.

— Команду тебе, значит, дать, — повторила лисица задумчиво. — Хорошо, вези…

Удивление, удивление, такое яркое и вкусное ящерриное удивление.

— Марлен, если ты думаешь, что я буду играть в твои игры, что отступлю в последний момент — не отступлю. Я без секса черт знает сколько времени, и мне крышу снесет, если ты в последний момент…

Видеть его, раздражённо объясняющим собственные поступки, было неожиданно приятно. Лисица была довольна, Марлен — тоже. В тот момент отступили последние сомнения. Она не знала, чего захочет завтра, но наконец-то поняла, чего хочет сейчас, сегодня.

— Вези, Рагарра… вези меня в свой дом… Я оценю обстановку.

И он повез.

Сравнивая Экталь и дом в Гнезде, она не могла не признать, что Экталь — величественнее.

У порога, он первым пустил её в дом, а сам застыл у порога, давая осторожной, готовой сбежать в любой момент лисице, шанс осмотреться.

— Ты голодна? — спросил спустя какое-то время.

— У тебя здесь есть еда?

— Должна быть. Я просил, чтобы привезли.

Он усадил её на стул в кухне, сказал «Жди», и… принялся готовить ужин.

— Надо же, — хмыкнула лисица, чтобы не показать, каким волнительным оказался этот вечер. От мысли, что именно она ему пообещала, на что согласилась, по коже бегали голодные нетерпеливые мурашки.

— Не ожидала?

— Думала ли я, что ты умеешь готовить? Конечно, мне подобное и в голову не приходило. Не ожидала — это очень большое преуменьшение. Я думала, ты только гонщицам умеешь цветы раздаривать да в постель их тащить.

— Одну гонщицу как раз планирую сегодня затащить.

— Интересная мысль.

— Думаешь? — он подлил ей в бокал вина. — Спасибо, что поддержала.

Он наклонился к ней через стол и пальцами слегка прикоснулся к её губам. Лисицу будто кипятком изнутри ошпарило. Но отстранятся не стала, слишком увлекательным было это прикосновение.

— Ну и когда тебя можно будет тащить в спальню? — спросил ящерр, осторожно прикасаясь к её мягким манящим губам.

— Покорми меня сначала, — ответила лиса, прикусывая палец Догана. — Ведь я же … голодна, — и лизнула ему палец.

И мужчину, и женщину в тот момент жгло изнутри яркое сильное желание. Им это нравилось.

Марлен непривычно было думать о Догане в подобном ключе: не как у мужчине, который берет, а как о мужчине, у которого хочется взять, который привлекателен сам по себе.

Они ужинали, он подливал ей вина… Ей казались, его глаза светились некой… теплотой. Марлен ловила себя на мысли, что ей с ним совершенно не страшно.

Уютная гостиная была поставлена на беззвучный режим. Ни музыки, ни шума за окном. Марлен сделала смачный глоток вина, и подошла к рядом сидящему Догану. Легкое состояние похмелья добавляло смелости. Или, быть можем, пьянил день, пьянила ситуация?

В Гнезде ей было спокойнее, дышалось легче. Гнездо — это не Мыслите, в Гнезде больше свободы. В Мыслите — никакой свободы нет, потому что так захотел сидящий рядом мужчина. Но он был готов всё менять… чтобы добиться благосклонности желанной женщины.

— Это ничего не изменит, Доган, — прошептала Марлен ему в губы, обвивая его шею руками. — Ничегошеньки.

Мужчина перехватил инициативу: положил руки ей на талию, и притянул к себе.

— Это всё изменит, лисица.

Он подхватил её под ягодицы, и понес в гостиную. Медленно положил на диван, и начал снимать с неё одежду. Голодный, нетерпеливый, не сдерживающийся — Марлен могло бы быть страшно, если бы не охватившее её возбуждение. Быть настолько желанной — чем не афродизиак?

Он ничего не говорил. Склонился, поцеловал Марлен в губы, пока руки жадно поглаживали живот. Он ничего не говорил, за него говорило тело, руки, но прежде всего — взгляд.

— Нет-нет, — запротестовала Марлен.

— Лисица, если ты попросишь остановиться — я сойду с ума! — бормотал Доган, целуя её живот. — Это меня добьет.

Он был будто в каком-то бреду. Казалось, отвлекись он от тела Марлен хоть на мгновение — и он умрет.

— Не остановиться, а перестать всё контролировать, — пояснила Марлен. — Я тоже хочу.

Она отняла его руки от своего живота и, ловко передвинувшись, оказалась верхом на Догане. Поерзала немного — ящерр выдохнул через зубы, его возбуждение выпирало из-под штанов.

— Марлен… да что же ты делаешь?

Секс-любовь

Она расстегнула ему рубашку, и провела рукой по горячему телу. Мысленно убеждая себя, что это просто секс, что это просто физическое желание, начала снимать с него брюки.

Раздела мужчину догола, села на него сверху, и принялась расстегивать рубашку на себе. Распахнула и, положив его руки себе на грудь, сказала:

— Твоя очередь меня раздевать.

— Марлен… сладкая…

Дважды повторять не понадобилось. Марлен еще никогда так быстро не избавляли от одежды. И вот уже два голых тела сплетаются воедино на диване в полумраке гостиной.

— Марлен, сладкая Марлен. Сейчас-сейчас…

Она почувствовала, как он медленно, осторожно входит в её тело, и не смогла сдержать вздох.

Ящерр оказался чувствителен к её вздохам — он замер. Марлен подмахнула тазом — не останавливайся, ящерр, даже не думай.

— Марлен, лисичка моя, — шептал ящерр, целуя ей шею и медленно входя на всю длину. — Храбрая маленькая Марлен.

Он неспешно наращивал скорость, пока его рука нежно поглаживала её затылок. Марлен оказалась полностью обездвижена, и ей впервые это нравилось. Нравилась ЕГО сила, помноженная на осторожность. Нравилась его нежность, помноженная на физическую силу. Его прикосновения током проносились по всему её телу, горячили кровь, ударяли в голову не хуже спирта.

Рагарра шептал ей что-то на ухо: лисица не слышала, оглушенная новыми необычными чувствами. Она едва сдерживалась, чтобы не закричать его имя. Хотелось, как же хотелось!

Он резко усадил лисицу на себя. Положил руки ей на талию, приятно сжал.

— Сверху хотела быть, — выдохнул, подмахнув бедрами и входя в неё ещё глубже. — Будь сверху, если хочется…

Марлен хотела быть сверху, и она там наконец-то была. Глядя на ящерра, ему в глаза, она поддалась нужному ей ритму и, вплескиваясь собственным телом в тело ящерра, теперь смотрела ему в глаза. Только в глаза, ей казалось, там она найдет что-то очень важное, без чего не прожить.

Толчки нарастали, становились более интенсивными. И мужчина, и женщина были близки к оргазму, и оба знали, что это будет ярко. Очень ярко!

Ящерр резко перевернул свою Марлен, и придавал своим весом. Его рука пробралась к её клитору, начала ласкать податливую женскую плоть. У лисицы от удовольствия закатывались глаза. У него — тоже.

— Доган… не могу больше.

Оргазм накрыл горячей нетерпеливой волной. Доган, увидев это, позволил и себе дойти до грани.

— Марлен, — шептал он, вбиваясь так глубоко, что сладкая боль перемешивалось с не менее сладким удовольствием. — Марлен…

Он упал на её тело, придавив своим весом. Оргазм взорвался в нем не менее феерично, и теперь Доган медленно, не выходя из Марлен, восстанавливал дыхание.

Лисица, повинуясь импульсу, обхватила его бедра ногами. Это оказалось так приятно, что даже стало страшно. Когда это она так привыкла к Догану и его телу?

Тяжело дыша, Марлен сказала:

— Это ничего не меняет.

Ящерр в ответ рассмеялся. Оба знали, что ЭТО изменило всё. Они не сексом занимались, а — впервые! — любовью.

— Как пожелаешь, лисица, — засмеялся он, поглаживая её за плечи. — Как пожелаешь.

Соприкосновение: мужчина и женщина

Когда хотел — ящерр умел нравиться. Когда хотела — Марлен умела становиться доброй податливой лисичкой.

Бывшая гонщица позволила себе затолкать мысли о «правильном» и «неправильном» подальше, и отдалась воле случая. Сделав это, она с удивлением осознала, что жизнь стала намного проще.

Тем временем стабильное бытие Мыслите оказалось на грани перемен. Заправки в форме цветов никуда не делись, и Поддон, мерзкая грязная нижняя часть города, тоже никуда не исчезла. Но всем в городе пришлось быстро привыкнуть к мысли, что у Догана появилась женщина, падкая на власть.

Почему жители города так решили? Потому что Марлен так себя вела. А Доган, по уши влюбленный в свою лицу, потакал всем её желаниям.

Правда, у Марлен и Догана произошел важный разговор, во время которого Доган постарался вкратце рассказать, кто есть кто в городе, кого задевать можно, а кого — не желательно. Он деликатно обозначил ей рамки, за которые — пока! — вылезать не стоило.

— Лучше не трогай никого из судейского состава, — предложил Доган.

— Что значит «не трогай»? Думаешь, я к им целоваться полезу?

— Этого ты точно не сделаешь, — заверил Доган. — Марлен, ты прекрасно понимаешь, о чем идет речь. Но тебе если все же вздумается поспорить, то хотя бы кана Оданеску не трогай, договорились. Мне важна его поддержка в совете. К его мнению прислушиваются. Но тебе, кстати, повезло. Он всегда был на стороне земных людей, из-за чего я раньше имел с ним определенные конфликты.

Доган хмыкнул.

— А теперь видишь, как оно все обернулось… мне на руку то, что я раньше считал масштабной проблемой.

— Хочешь сказать, что ты не всесилен, Доган Рагарра? — рассмеялась лисица. — Не только твое мнение имеет вес в этом, хм, прекрасном городе?

— Город таки прекрасен, так что не хмыкай. И нет, не только мой голос учитывается. Что, думала, я всесилен и неуязвим? Увы, это не так. Я влиятелен, но часть этой влиятельности состоит в том, что меня поддерживают нужные люди. Постарайся сделать, чтобы так оно и оставалось.

Доган знал, о чем говорил. Уже на втором приеме, на который они пошли вместе, Марлен обратила на себя внимание тем, что заступилась за гонщицу, которую пытался оскорбить выскочка-терций.

Тот мальчишка олицетворял всё, что Марлен ненавидела в ящеррах: самонадеян, напорист, глух к чужим страданиям, и лишен чувства меры.

На том приёме он выговаривал гонщице, которую пригласил его же отец, за непомерно откровенный наряд. Гонщица молчала, молчала в пол, но изредка все же совершала попытки пошутить, чтобы разрядить обстановку. Увы, ящерр был глух к её попыткам смягчить его.

Марлен, став невольным свидетелем сцены, подошла к юнцу, и нахально положила руку ему на плечо. Хмыкнула.

— А известно ли тебе, что платье, в котором гонщица должна появиться на мероприятии, часто выбирает сам «заказчик»? Не всегда — часто. В большинстве случаев, её наряд за несколько дней до события отправляют заказчику «на проверку». Так чего же ты на гонщицу сердишься, выговаривай отцу.

Парниша — терций аж побагровел. Хотел высказаться, но осторожный кивок отца («держи себя в руках, сын, иначе у нас будут проблемы») его остановил.

Вот так Марлен в который раз убедилась в выгодности Догана в качестве спутника — с ней теперь мало кто решался спорить.

Вот так город пришел к выводу, что Марлен падка на власть. Невдомек было городу, что Марлен не власть нужна была — она лишь пыталась сделать жизнь земных людей чуточку проще.

Доган помогал. Очень мягко, он указывал на ошибки, направлял в правильную сторону. Он делал это настолько деликатно и вежливо, что в какой-то момент Марлен и сама спешила к нему за помощью, за советом.

— Мне нужен человек, который будет еженедельно совершать обход Штольни и выявлять все «опечатки», — с порога заявила Марлен, как только Доган зашел в спальню.

Был вечер, она уже переоделась в пижаму, и сидела на маленьком кресле и трюмо.

— И тебе доброго вечера, дорогая жена, — отшутился ящерр. — Да что ж вы всё о проблемах. Вдруг, я секса хочу?

— Я тебе не жена, а секса ты всегда хочешь, — буркнула Марлен. — Где мне такого человека найти?

— Какого?

— Ты меня не слушаешь, — справедливо возмутилась девушка. — Я уже обяснила.

Ящерр присел на кровать, и принялся стаскивать ботинки. Стало заметно, что он устал. Весь боевой настрой Марлен улетучился. Она тоже присела на кровать, рядом с ним, их бедра соприкасались.

— Устал, что ли? — спросила.

Услышала в ответ ящерриный усталый хмык.

— Ну, знаешь, не так-то легко объяснить совету почему я, до этого не очень обеспокоенный проблемами земных людей, вдруг стал таким сострадательным, что даже дополнительных прав для земных внезапно требую. Что бы ты знала, это очень нелегкое дало, лисица.

— Да, я могу это понять.

Марлен стало жаль ящерра, но она не знала ни как выразить эту жалость, ни стоит ли её выражать. Так они и сидели несколько коротких минут, пока Доган, вздрогнув, не спросил:

— Кажется, я прослушал, что ты там говорила. Давай сначала, что ты там у меня спрашивала? Какая помощь нужна?

— А, — вспомнила лиса. — Не можем с Ариасом правильного человека найти, чтобы проводил аудит Штольни, да и просто контролировал порядок.

Ариасом звался ящерра, которому Доган поручил помогать Марлен во всех его начинаниях. Ящерр действительно оказался очень смышлёным. Но Доган, как уяснила Марлен, все равно всегда знал больше.

— Понятно, — выдохнул судья. — Если я тебе помогу, что мне за это будет?

Марлен могла бы сказать, что за это она остается с ним в городе, делая вид, что их отношения основаны на добровольности. Но она не сказала. Устала лисица от войн, очень устала.

— Я тебя за это поцелую? Пойдешь на такую сделку?

— Пойду, — сказал ящерр, и сам быстро полез целоваться. — Маленькая Марлен, лисичка сладкая.

Почему-то Марлен совершенно не хотелось возмущаться его напористостью. Она знала — Доган поможет. Это была пока еще очень хрупкая, но стремительно прорастающая в её душе уверенность в том, что Доган не подведет.

Они целовались. Они бесстыдно ласкали друг друга. Им, как оказалось, было вместе очень хорошо.

… оставалось шестнадцать дней до момента, когда Марлен Эрлинг обвинят в покушении на Догана Рагарру…

Соблазнение

— Я хочу пригласить тебя на свидание, Марлен. Пойдешь?

У Догана, как оказалось, были добрые глаза. Сволочь с такими добрыми глазами — это редкость.

Он присел на кровать, на которой сидела Марлен. Рядом лежало три планшетника, из каждого устройства тянулась ввысь какая-то голограмма. Марлен поочередно приглядывалась к каждой голограмме. Это были схемы Штольни, Огей-Центра, и Поддона.

Она работала, честно вникая в вопросы, которыми раньше не доводилось задаваться: какова вертикаль власти, кто за кого отвечает, кто — нарушает правила и зачем?

Лисица отвлеклась от работы.

— Ну и куда ты меня поведешь, ящерр?

Она залюбовалась его улыбкой. В полумраке спальни он был добрым сытым котом, а не страшным ящерром.

— Я тебя удивлю.

— Ну-ну. После стольких лет жизни на станции, думаешь, тебе найдется чем меня удивить?

— Я уверен в этом.

— Куда мы пойдем?

— Увидишь.

Он повел её На-Колокола.

Марлен было непривычно. Когда-то, много лет назад, именно здесь она танцевала для Догана, и именно здесь он принял решение забрать её себе. Как же давно это было, и как недавно!

Для Догана было выделено отдельное место, чтобы он мог, вдали от толпы, наблюдать за представлением. Теперь места было два, второе — для избранницы Догана.

— Садись, Марлен, — усмехнулся Доган.

Поскольку на улице было темно, сцену освещали прожекторами. Свет был мягкий, теплый и рассеивающий, создающий уютную атмосферу. Все остальное (толпа людей у высокой круглой сцены, полукруглые альтанки, где за столиками сидели ящерры) было погружено в полумрак.

Марлен ощущала, как к ней липнут взгляды толпы. Всем было любопытно, кого выбрал Доган, кому дал прав большие, чем собственной жене. Спасал полумрак — именно он защитил лисицу он настойчивых взглядов.

Девушки — гонщицы в тот момент готовились к выступлению. Среди них не было знакомых лиц, все чужие, все юные. У Марлен перехватило дыхание: сколько всего изменилось за годы её отсутствия в городе. А ведь когда-то она знала в лицо каждую гонщицу. Где они все, с кем? Живы ли?

— Гонщиц никто не будет выбирать, — прошептал Доган, склонившись к своей лисице. — Это просто танец, после которого гонщицы вернуться в Штольню. На ночь забирать гонщиц запрещено.

— Спасибо, что сказал.

Доган был умен — он научился читать мысли Марлен и умел подобрать правильные слова. Марлен подумала, что ему для этого понадобилось ничтожно мало времени. Другое дело она — лисица четко осознавала, что есть еще много вещей в жизни Догана и в его голове, о которых она ни сном, ни духом.

Гонщицы принялись танцевать. Марлен ощущала их эйфорию, знала, что здесь и сейчас этим красавицам хорошо. Так же хорошо, как когда-то было хорошо ей. Ведь эти гонщицы только-только прошли посвящение в Млечные, и не привыкли к тому восхищению, что им давала колокольная толпа.

Марлен и сама начала заряжаться общей эйфорией. Как в юности, ей хотелось встать с кресла, и пойти в пляс.

— Я помню твой танец, Марлен, — наклонился к ней ящерр. Его рука забралась ей за спину и нежно поглаживала поясницу. — Я помню, как сильно тебя хотел. Это было похоже на какое-то резкое помутнение, на потерю рассудка. Я тебя ненавидел за это!

— Ты мне постоянно давал понять, что ненавидишь, — прошептала Марлен. Ей хотелось, чтобы её голос звучал строго, но рука Догана, что нежно поглаживала её голую кожу, и соблазняющая плавная музыка вгоняли лисицу в состояние транса. Возбуждение медленно нарастало в её теле.

Доган наклонился к Марлен еще ближе, невесомыми поцелуями прошелся по шее, пока Марлен осоловевшим взглядом рассматривала танцовщиц.

— Ты — моя, лисица, — еще один поцелуй. — Ты понимаешь, насколько ты моя? У меня руки трясутся от желания, когда смотрю на тебя. И когда увидел тебя здесь, танцующей, впервые, тогда и понял, что не смогу вытравить тебя из мыслей. Именно поэтому так ненавидел.

Его рука поглаживала её живот. Гонщицы танцевали, музыка не смолкала, она раскручивалась, как та ядовитая змея.

— Долгое время, я был так бесстрастен. Я насмехался над мужчинами, что теряли голову от гонщиц. Пока со мной не случилось то же самое.

— Ты от меня голову потерял? — прошептала Марлен, глядя ему в глаза.

— А ты сомневаешься, лисица?

Он нежно провел рукой по её щеке. Марлен была уверена, что за прикосновением последует поцелуй. Увы, резко взорвавшаяся овациями толпа возвестила об окончании очередного танца. Догану пришлось отвлечься. Марлен пришлось взять себя в руки.

Она задавалась вопросом — когда же он успел стать таким понятным и совершенно не страшным? Когда начал казаться понимающим? Что он для этого делал?

После окончания концерта, Марлен уже валилась с ног от усталости. Перед этим она немного выпила, а затем, разгорячённая вином и голодными взглядами ящерра, немного сплясала. Немного — слегка бедром повела, слегка подол шелкового платья приподняла. Наверное, ей подмешали афородизиак в вино, потому что к концу вечера Догана она хотела.

Хотела! Очень хотела! Поэтому, когда он вернулся к ней (отходил, чтобы с кем-то переговорить), предложила напрямую:

— Поехали домой?

Он вскинулся, когда она задала этот вопрос. Прищурился, настороженно на Марлен посмотрел.

— Что не так, ящерр? — и себе насторожилась девушка.

— Ты назвала Экталь домом?

— Назвала. Разве это плохо?

Он внимательно рассматривал её лицо.

— Нет, лисица, это очень хорошо. Поехали.

Смерть Догана

Он был нежен, этой грубый ящерр. Нежность проскальзывала в том, как он целовал внутреннюю сторону её бедра. Как прикусывал возбужденную грудь, облизывал соски. Как просил её повернуться и лечь на живот. Как клал руку ей на голову и шептал: «Марлен, сладкая Марлен».

Уснули оба глубокой ночью. Но, несмотря на усталость, Марлен постоянно выныривала из сна. Возможно, для неё это было непривычно — когда всё так хорошо. Так хорошо, что страшно.

В темноте, она прислушивалась к собственным ощущениям и к дыханию Догана.

Он её берег, этот ящерр-враг. Он своими поступками доказывал, что любит. Но, несмотря на все его заверения, лисица постоянно думала о том, что будет, если Догану что-то не понравится. Она понимала — насколько красиво он ухаживает, настолько же некрасиво и мощно может наказывать.

Она по-прежнему его боялась.

В какой-то момент женщина снова погрузилась в сон. Ей снился Та-Расс — давно умерший старший брат, которого она Догану так и не простила, и не собиралась прощать.

К её собственному удивлению, лисице также приснился Нерб — родственник Догана, у которого она когда-то, в другой жизни, украла оружие. Марлен видела его несколько раз рядом с Доганом, но ей ни разу не доводилось с ним разговаривать.

В мареве сна, ей казалось, что Нерб стоит над её кроватью. Но на то он и сон, чтобы поутру навсегда потеряться в закоулках сознания.

Впрочем, утром Марлен предстояло пережить немалое потрясение. Он проснулась от неясного беспокойства. Обернулась — и увидела Догана, лежащим на спине, а на его животе расплывалось большое красное пятно.

— Что…

Несколько мгновений лисица, замерев, пыталась осмыслить увиденное, а когда ей это удалось — резко отодвинулась назад, падая с кровати и отползая к стене. Ощутив спиной стену, Марлен замерла.

Она не верила. Не верила!

— Доган, — прошептала Марлен, вставая на ноги и подбегая ящерру.

Она ощупала его пульс, попыталась привести его в сознание.

— Доган! Доган!

Его лицо потеряло привычный серебристый оттенок. Он был бледен, глаза закрыты, пульс не был слышен, сердце под её рукой не билось. Доган Рагарра был мертв.

— Доган! — взревела Марлен. — Не смей!

Что не смей — она не знала. Но эту фразу повторила Марлен еще несколько раз.

В конце концов, лисица постаралась взять себя в руки. Неизвестно, есть ли у ящерров сердце. Возможно, оно и не должно биться! Возможно, еще не поздно. В то, что её ящерр мертв, лисица верить отказывалась.

Её руки были по локоть в его крови. Марлен прикоснулась к лицу ящерра, безрезультатно пытаясь привезти его в чувство.

— Доган!

Ей казалось, весь мир схлопнулся до одной-единственный комнаты, в которой находились лишь они двое, и никто больше никогда в эту комнату не войдет. Марлен так и будет оплакивать своего Догана, до тех пор, пока он не очнётся. Не может не очнуться, уверяла она себя, он слишком силен.

Лисица поняла, насколько была неправа, когда в комнату ворвалась охрана, а следом за ней — Нерб. Этот высокий, уверенный в себе мужчина неспешно подошел к кровати и равнодушно уставился на Марлен, руки которой были по локоть запачканы в крови.

Марлен замерла. Она была парализована случившимся и, вполне возможно, не до конца осознавала, что происходит. Её мозг был как будто в тумане.

— Помоги мне, — прошептала она обессилено. — Он ранен… он… ранен.

Терций усмехнулся.

— Марлен, — сказал мужчина спокойно, — на тебе обвинение в убийстве Догана кана Рагарры.

Аверс на реверс

Дальше всё было как в тумане. Знакомая дорога, знакомые коридоры, знакомые стены: Сфера-тюрьма приветствует тебя.

В этот раз помещение, в которое её загнали, оказалось более комфортным, чем десять лет назад. В этом и было единственное отличие. Марлен снова обвинили в том, чего она не совершала, и снова к ней в камеру пришел ящерр, чтобы доказать, что именно в Сфере ей место.

В прошлый раз приходил Доган, а в этот раз — Нерб.

Он появился в камере утром следующего дня, когда Марлен уже успела извести себя жалящими мыслями и болезненными догадками.

Когда серебренная дверь с мягким щелчком открылась, стало понятно, что это он. Марлен подавила инстинктивное желание встать на ноги. Продолжила сидеть на впаянной в стену лавке без ножек, лишь колени немного подтянула к животу.

Нерб был похож на Догана. Это было понятно и раньше, но сейчас, облаченный в темно-синий костюм судьи (Доган такую тоже иногда носил) он был его копией.

— Здравствуй, лисица, — поздоровался мужчина, и присел рядом с Марлен на серебристую лавку.

Женщина подавила в себе очередной инстинкт — отодвинуться подальше. Усидела-таки на месте.

В камере было так светло, что аж глаза слезились. Нерб молчал.

— Я видела тебя ночью, — первой нарушила тишину Марлен. — Ты был у нашей кровати.

Терций лишь хмыкнул.

— Видела… и что дальше?

У нее не было сил даже на эмоции. Её мозг блуждал по закоулкам тела, но ни в душе, ни в животе, ни в голове не было и намека на какую-либо реакцию. Лишь пустота. Это был защитный механизм. Марлен знала — если дать себе волю сейчас, она сойдет с ума от переизбытка боли.

— Зачем? — спросила лисица, глядя куда-то внутрь себя.

— Он мешал… плясал под твою дудку… Ты так до конца не поняла, против скольких людей он пошел, чтобы удовлетворить тебя.

Марлен обдумала услышанное, и мгновенно согласилась с утверждением. Нерб прав, об этом аспекте она раньше не думала.

— И ты решил его убрать?

— Нет, я бы такого не смог решить, — усмехнулся мужчина, отклоняясь назад и опираясь спиной об стену. — Совет решил, а я лишь посодействовал.

— Посодействовал… ты убил Догана, своего учителя.

— Он еще жив…

Марлен постаралась не выдать, как сильно по ней ударила эта новость. С одной стороны — облегчение, он жив. С другой — надолго ли жив?

— И что дальше? Убьете его?

Нерб снова позволил себе довольную улыбку. На его строгом лице она казалась неуместной. Хоть Марлен и не была знакома с Нербом, только там, в камере Сферы, она поняла, что подсознательно считала его скорее позитивным персонажем её истории, чем негативным.

— Убить Догана? — притворно возмутился Нерб. — Ни в коем случае! Он мой учитель, он кан моего рода.

— Тогда… я не понимаю…

— Нашей целью никогда не было не его убийство. Догана нельзя убивать, это нарушит всю нашу систему. Только земному человеку могла прийти в голову мысль, что мы были готовы лишь его жизни.

Марлен таки повернулась к Нербу. Тот посмотрел ей в глаза. Он был чем-то доволен, видно, что не мог дождаться следующего вопроса.

— Какова же, в таком случае, ваша цель?

— Всё очень просто, лисица. Нашей целью была именно ты.

Когда он вернется

— Я?

Она не понимала.

Нерб сделал резкий выпад вперед — схватил Марлен за шею.

— Ты мне много лет мешала, Марлен… Что бы я ни делал, как бы тебя ни подставлял — Доган тебе всё прощал. Даже когда ты начала просить за своего брата — и тогда он тебе это простил, даже когда результаты анализов опровергали ваше родство.… но не в этот раз.

Нерб швырнул лисицу на пол.

— Доган придет в создание приблизительно через сутки… Когда это случится — я расскажу, как ты пыталась его убить. Как думаешь, что он с тобой сделает после этого?

Марлен постаралась взять себя в руки. Медленно встала на ноги, сделала медленный вдох.

— А что ж сам не убьешь меня? Кишка тонка?

Нерб ухмыльнулся.

— Какое хорошее словосочетание — тонка кишка… нет, убивать тебя нельзя. Формально, приказ не трогать тебя ни при каких обстоятельствах еще в силе. Но будь уверена, он будет отменен, как только как Рагарра придет в себя.

— А если Доган тебе не поверит?

Ящерр рассмеялся. А Марлен осознала, что еще никого никогда так не ненавидела, как находящегося перед ней терция.

— Он поверит, Марлен, — сказал Нерб, и нечто в его тоне заставило Марлен беспрекословно поверить услышанному. — Никому бы не удалось ранить Догана, он слишком осторожен. Ты, лисица, была единственный человеком, способным на это. Он не простит, как бы сильна не была его воображаемая привязанность. Такое предательство, исподтишка, он не простит.

Ей захотелось упасть. Укрыться чем-то теплым, залезть в норку, и никогда оттуда не вылезать.

Лисица поняла, что Нерб прав — Доган не простит. У неё над головой как будто развернулась воронка, из которой на голову лисицы хлынули потоки страха.

Из закоулков сознания было вытащено то, что она так долго от себя скрывала: никуда страх перед Доганом Рагаррой не делся, он был там, в её голове, всё это время, и никто и ничто не способно это изменить.

Марлен сделала то, что давала себе слово не делать больше никогда: она испугалась, очень иррационально, очень по-животному.

Встреча после покушения

Нерб ушел. Марлен села на своей лавке, и снова уставилась в пустоту. Разные мысли лезли ей в голову: помнит ли Нерб о её выходке с похищением его оружия? Где сейчас Недж, жена Догана, и на чьей она стороне? Когда очнется сам Доган?

Это случилось намного быстрее, чем все ожидали. Вечером к ней пришел охранник, и возвестил: вас ждут в Эктале.

— Зачем? — спросила лисица.

— Вас вызывает Доган Рагарра.

Кровь прилила к лицу. Она поднялась и молча подошла к охраннику.

— Хорошо, ведите.

Пролетая над Синим Лесом, Марлен не могла не думать о том, что делает это в последний раз. Как с ней поступит Доган? Оставит ли в живых? Как пройдет их встреча?

Дом, который уже почти не пугал, снова превратился в пристанище злых монстров. Слуги на неё косились, очень осторожно, но косились. Осуждали.

Её провели к его комнате. Не той, где они жили вместе. Другой комнате, там она бывала, когда он еще был судьей, а она — гонщицей Марлен.

Доган стоял у окна, опутанный вечерними сумерками и враньем Нерба. Как только за ней закрылась дверь, и они остались в комнате одни, он сказал:

— Здравствуй, лисица.

У него на животе, на месте раны была квадратная повязка, больше похожая на небольшой серебряный щит.

— Присаживайся, лисица, — продолжил Доган учтиво. — Расскажешь, зачем тебе понадобилось меня убивать?

Она понимала, что спорить бесполезно — не поверит. Молча подошла и села на диван. Доган не садился, он оперся о стоящий радом стол.

— Я к тебе не присоединяюсь, Марлен, — сказал ящерр, — видишь ли, рана еще не зажила, мне в принципе сидеть тяжело.

Он был так близко, но он был как никогда чужой. И от этого лисице было неожиданно больно. Оказывается, она испытывала перед ним не только страх, но и нечто другое, новое. Но поняла Марлен это только когда все связи между ними порвались. Ничего уже не исправить, и Марлен это понимала, но принять сердцем не могла.

Не могла! Ей хотелось, что Доган поверил ей, даже если это кажется иррациональным, даже когда все доказательства против неё. Пусть просто поверит!

— Поверишь ли ты мне, если скажу, что я не причастна к покушению?

Доган устало усмехнулся.

— Увы, лисичка, не поверю. Я знаю наверняка, что причастна.

Его вопросы, её ответы

Она понимала, что спорить бесполезно — не поверит. Молча подошла и села на диван. Доган не садился, он оперся о стоящий радом стол.

— Доган, зачем мне тебя убивать?

Он громко выдохнул. Марлен посмотрела на него — заметила синяки под глазами, заметила общую бледность. Видимо, не так уж ящерры отличались от земных людей.

— У тебя было много причин. То, что я тебя заставил вернуться в Мыслите — лишь одна из них.

— Не я на тебя напала, не я планировала покушение, — сказала лисица по слогам. — Я не виновата в том, в чем меня обвиняют.

Доган отвернулся от нее. Подошел к окну, хоть на улице было темно — глаз выколи, и даже фонари не спасали от этой тьмы.

— Я приказал привести тебя ко мне в надежде узнать от тебя правду. Но ты её говорить не хочешь, Марлен. Ты держишься за ложь. Хоть я знаю, что ты врешь… смотришь на меня своими глазищами, и врешь.

Марлен рикрыла глаза.

— Как всё нелепо, ящерр, — прошептала она. — Ты приложил столько усилий, чтобы я начала тебе доверять, но мне ты поверить не хочешь.

Он обернулся.

— Не верю?! Я знаю наверняка, что это ты, я записи камер видел!?

Доган подошел, и присел перед ней. Схватил Марлен за колени, заставил в глаза смотреть.

Его истинные чувства вмиг стали видны, он весь был нараспашку. В мужчине плескалась нечеловеческая ярость. Он был расшатан, растерзан, сломлен предательством любимой женщины.

— Я ради тебя всю свою жизнь менял, лисица! Я кинул всё свои силы, чтобы тебе угодить! А тебе даже не хватило смелости ударить в открытую! Ты сделала это, когда я уже был готов поверить, что ты меня приняла, когда был так счастлив! Зачем тогда играла, лисица!? Зачем позволяла мне верить, что сможешь принять?!

Когда её сожгут

— Доган, это не я, — прошептала Марлен, — … да, я тебя ненавидела, но почему-то никогда не думала о том, чтобы убить. Не после всего того, что между нами… возникало.

— Что возникало, Марлен? — спросил от требовательно, наклоняясь к ней еще ближе. — Говори!

— Ты становился… ближе, понятнее. Я видела, как много ты для меня делал. Я ценила… ценю это.

— Тогда зачем же ты так, — прошептал он, кладя голову ей на колени. — Марлен, зачем?

Он боялась даже пошевелиться. Её судья волком выл от её мнимого предательства, и Марлен знала, что если Нербу удалось совершить покушение, да так, что Доган его не раскусил, значит и доказательства её вины сфабрикованы обстоятельно. Доган не поверит.

Рагарра резко поднялся, и потянул Марлен за собой. И вот уже они оба стоят на ногах, и ящерр рассматривает её болезненно-внимательным взглядом.

— Никому еще не удавалось так сильно меня ударить, уязвить, — прошептал он, и впился в неё жестким болезненным поцелуем.

Целовал на прощание, целовал, чтобы злость сорвать. Чтобы наказать бедную, ни в чем не повинную лису. Лисичку, которую этот ящерр так сильно любил.

Когда поцелуй был прерван, он резко нажал на небольшую пуговицу на манжете рубашки, и в комнате объявилось несколько охранников. Те молча вывели Марлен из комнаты, из Экталя, и из жизни Догана Рагарры.

Марлен снова вернули в Сферу. Вернули, и забыли о ней на два дня.

Два дня в городе стояла мертвая тишина. Затаились все таблоиды, все новостные агентства. Величественный Мыслите терялся в догадках, что будет дальше. Все ждали.

На третий день было обвялено, что бывшая гонщица Марлен вскоре будет публично казнена посредством сожжения.

Сожгут лисичку, сожгут.

Недж

Её содержали в камере повышенного комфорта, где был стол и отдельная комнатка — туалет. Ей выдали планшетник с прекрасным качеством проекций. Вот так, сидя однажды на полу и листая новости (на тех каналах, доступ к которым не был заблокирован) она и узнала, что через несколько дней умрет.

Марлен несколько раз прокрутила проекцию, чтобы убедиться, что ей не послышалось.

Убедилась. И начала громко смеяться. Смеялась так отчаянно-заразительно, что даже охранник заявился — проверить, всё ли хорошо с заключенной.

Не всё хорошо. Наверное, невозможно узнать о собственной казни из новостей, и не закатить истерику. Наверное, она бы так и смеялась весь день, если бы её «досуг» не прервала нежданная гостья — жена Догана Рагарры пожаловала.

•• •• ••

Она была всё такой же стройной, невысокой, одетой во всё черное красавицей. Недж могла бы произвести прекрасное первое впечатление, если бы у неё на это было время. Времени не было, вот и первое впечатление получилось смазанным.

Только-только переступив порог камеры, Недж кивнула, и в комнате резко погас свет. Марлен не успела удивиться.

— Слушай сюда, лисица, — сказала Недж. — Ты уже знаешь о собственной казни. Я пришла сюда, чтобы попросить об услуге.

— Какой же?

Всё это было так неправильно, что впору бы удивиться. Но удивления Марлен не испытывала, с ней и не такое случалось. Скорее, легкое любопытство: о чем именно попросит Недж?

— Что бы ни происходило, не бойся, — сказала Недж.

Марлен рассмеялась ей в лицо.

— Недж, вы сумасшедшая? В новостях говорится, что меня живьем сожгут. Живьем! Какое, пятая нога, не бойся?! Вы поглупели за время, что мы не виделись?!

— Марлен, иногда от шока у земных людей останавливается сердце. Что бы ты ни говорила, в момент, когда тебе будет очень страшно, ты вспомнишь мои слова, и тебе станет чуть-чуть легче. Будет надежда, твой организм тебя не подведет, а я позабочусь обо всем остальном. Ты должна это пережить.

— Какая надежда?! — закричала лисица. — Он отдал приказ меня сжечь. Живьем! Доган это сделал!

Недж ее как будто не слышала.

— Марлен, просто постарайся пережить этот период. Я обещаю — дальше будет легче.

— Еще бы, ведь я умру, — она горько усмехнулась в кромешную темноту.

— Он тебя любит, — прошептала Недж.

У неё был тихий приятный голос.

— Вижу я, как он меня любит, — прошептала Марлен в ответ.

В темной комнате повисла пауза.

Марлен было очень больно и горько. И обидно. Неужели весь её жизненный путь закончится вот так, на костре? Неужели это конец?!

На костре ящерры сжигали особо опасных преступников, в назидание другим. Это случалось редко. Наверное, поймай ящерры Виру, вот её бы могли сжечь на главной площади города. А Марлен за что? За то, что ящерру любовницей была?

— Марлен… он тебя очень любит.

Услышанная фраза лишь разозлила.

— Уходите, Недж, оставьте меня в покое! Вы так же развращены и оторваны от реальности, как ваш муж, если не видите очевидного! Он хочет, чтобы я страдала! Чтобы не просто умерла, чтобы мучилась! Вот чего он хочет! Какая в этом поступке любовь?!

— Марлен, — ласковое.

— Уйдите прочь! — закричала Марлен. — Уйдите все от меня прочь!

Свет зажегся, Недж ушла. Марлен начала отсчитывать время до своей казни.

Казнь Марлен

Дальше время как будто ускорило бег. Завтра-ужин, завтрак, ужин… бесконечный поток белого света в камере, что забивался в глаза.

Апатия подкрадывалась незаметно. Если вначале Марлен еще пыталась осмыслить происходящее, то со временем и это желание понемногу было вытеснено апатией.

Она действительно умрет, Марлен уже не сомневалась в исходе. Умрет по требованию человека, у которого она почти привыкла есть с рук.

Марлен перебирала в памяти свою жизнь, и приходила к внезапному выводу, что неплохая это была жизнь. Сложная, но интересная.

Почему-то вспомнилось, как приходилось сражаться с Ярмаком за право проводить собственные операции. Вира и мать никогда не вмешивались, они требовали от Марлен самостоятельности. И Марлен оправдывала их ожидания. Её диверсии были отшлифованы до совершенства, а уж когда были приведены в порядок катакомбы — вот тогда-то лисица на тачке превратились в легенду. И Ярмак даже начал уважать, что было приятно, ведь он был мудрым человеком, этот старый хрыч.

Из новостей, Марлен узнала, что к её сожжению приурочили праздник. Марлен это не удивило, публичная казнь повстанцев традиционно знаменовалась каким-то «праздником». Но душа ощутила болезненный укол. Доган, зачем? Зачем заставлять меня страдать даже перед смертью?

Неужели ему захотелось превратить казнь в публичное шоу? Почему нельзя было просто убить? Зачем казнь?

Из тех же новостей Марлен узнала, что для неё на Млечной Арене установили специальную «печку», эдакий ящерриный аналог костра. Узницу поставят на специальное возвышение, и под ней (по команде судьи Догана Рагарры!) вспыхнет огонь. Всё очень цивилизованно: никаких сухих веток, никакого поджигания костра, даже запах от сожжённого тела благодаря фильтрам не распространится по Арене. Всё очень, пятая нога, цивилизованно!

Доган начал ей сниться. В снах он смотрел на неё с нежностью, гладил по голове и говорил, что всё будет хорошо. После таких снов просыпаться было особенно сложно. Не сложно — больно! Очень больно!

Марлен после пробуждения трясло то ли от холода, то ли от пережитых эмоций. И, так иррационально, так нелогично, лисичке хотелось вернуться обратно в сон, туда, где Доган мог подарить чуточку защиты.

Доган, зачем ты так со мной?! Зачем?!

В день казни она отказалась от завтрака и, когда к ней пришли люди, чтобы нарядить с традиционную светлую одежду и повести на казнь, встретила их достаточно спокойно.

Марлен временами казалось, что она под каким-то наркотиком. Мозг посылал телу импульсы: тебя ведут на смерть! Очнись! Борись! Но эти импульсы терялись где-то в солнечном сплетении, до кончиков пальцев дойти не успевали.

Ее привезли на Млечную Арену. Та же сцена, те же люди… наверное, те же самые, что когда-то смотрели на её выступления.

И Доган Рагарра!

Он находился не на возвышении, как во время гонок, а почти у самого костра-печки, что была установлена по центру. Позади него сидели его генералы, по левую руку — Недж, законная жена, строгая и равнодушная.

На Марлен был ошейник-орешник, в такие наряжали особо опасных преступников. Такой лисица предстала их взору: аккуратно причесанная, приодетая, полуказнённая.

Она смирилась. Из всех усмиренных желаний, лишь одно не хотело давать ей покоя: ей было отчаянно необходимо заглянуть своему ящерру в глаза.

Когда толпа начала требовать её смерти, когда с нее начали снимать орешник, когда начали привязывать к столбу, под которым вскоре вспыхнет разозленный огонь, и начнет неласково щекотать кожу… она пыталась заглянуть ему в глаза.

Доган, посмотри на меня…

Когда судья начал зачитывать ей приговор, а его прихвостни уже настраивали все датчики, чтобы подвергнуть тело беглой гонщицы огню… она пыталась заглянуть ему в глаза.

Доган, посмотри, разве я о многом прошу..?

Марлен и сама не понимала, чего от него хочет. Чтобы смилостивился? Это вряд ли, ведь принял же он как-то решение, что она заслуживает сожжения, значит, ни при каких условиях это решение не отменит.

Но в глаза пыталась заглянуть. И когда он зачитывал приговор, смотрела… смотрела… снова мысленно упрашивая: «Ну посмотри же на меня, прошу…»

Он не смотрел.

Когда под Марлен вспыхнул огонь, в его глазах были лишь равнодушие и холод.

Марлен в самое сердце поразило неожиданное осознание: он уже смирился с её смертью, и просто ждет окончания ритуала, чтобы уйти обратно в свою жизнь, и забыть о земной пугливой лисице.

Доган отказался от своей лисицы.

Марлен закрыла глаза, чувствуя, как по телу распространяется тепло. Казнь началась!

После казни

Паника начала пробиваться наружу, минуя вязкую апатию. Ячейки под ногами медленно наполнялись огнем, они приближались к ней всё ближе, одна за одной. Видимо, так работало это устройство — сначала огонь вспыхивал по контуру машины, и лишь затем приближался к сердцевине — своей жертве.

В лицо ударила волна тепла, женщина закричала.

А в следующий миг ощутила, что срывается в свободный полет. Марлен полетела куда-то вниз, в непроглядную темень.

Она приземлилась на что-то мягкое. «Что-то» сначала её слегка отпружинило, затем — деликатно повторило контуры её тела, нейтрализовало последствия падения.

Паника накрыла сознание, паника не давала возможности сосредоточиться. Марлен казалось, что она слышит ящерриную речь, но вокруг было слишком темно — хоть глаз выколи.

Паника, паника, паника! Затем — очередной шум, и сознание покинуло её.

Проснулась Марлен как от удара под дых — резко, приготовившись нападать. И растерянно замерла — она лежала на кровати в своей комнате на станции.

— С пробуждением, Марлен.

Рядом, на кресле, сидела Вира.

Марлен приподнялась и затравленно осмотрелась. На столе стояла её чашка — любимая чашка, из которой Марлен пила кофе-чай по вечерам. На спинке кресла висела её униформа — в таких она на операции выходила. Форма была постирана и выглажена — хоть сейчас одевай. По стенам блуждали тени, на тумбочке у кровати стоял ночник. Поскольку солнечного света под землей не было, была разработана собственная система освещения, чтобы различать день и ночь. Марлен узнала этот мягкий свет ночника — на улице глубокая ночь.

Это было слишком! Это было слишком! Казалось, несколько мгновений назад её сжигали на костре, она ощущала жар огня на коже. И теперь она здесь — в безопасности.

— Я умерла?

Вира усмехнулась — так по-доброму, как умела только она.

— Нет, ты жива.

— Но… почему? Я не понимаю…

— Потому что Доган Рагарра тебя спас.

Вира и её правда

Она не понимала. Марлен упала на подушку, и уставилась в потолок. И пролежала так минут десять.

У неё ничего не болело, даже голова не кружилась. Лишь усталость была такая, что и пальцем не пошевелить.

По лицу текли слезы, но Марлен этого не замечала. Она закрыла глаза, пытаясь вернуть себе блаженное оцепенение, что следовало за ней по пятам последние несколько дней.

— Говори! — потребовала женщина у Виры.

— Доган инсценировал твою смерть, чтобы ты смогла покинуть город, и тебя никто не преследовал. Тебе дали легкое обезболивающее, чтобы ты смогла пережить саму казнь. Мы очень переживали, что ты можешь испытать сильный шок, а для сердца это… не очень хорошо, тебе ли не знать. Могли быть последствия, а препарат помог нейтрализовать побочные эффекты.

Нейтрализовали побочные эффекты, как же! Её казнили! Марлен думала, что её ведут на казнь! Небеса, она верила в это!

— Кто такие «мы»?

— Доган, я, и Недж. — Вира отвечала четко, односложно.

— Вот оно как…

Слезы текли… кто виноват, что паника уже ласково терлась об Марлен своими острыми нетерпеливыми щупальцами? Где-то там, на горизонте, маячила истерика, но это будет потом, когда Марлен приблизится к горизонту.

— Вы заставили меня пройти через это…

— Иначе было нельзя…

Нельзя? Разве?

— Вира, я тебе больше не верю… Ты столько раз мне врала. И сейчас врешь. Он мог меня просто отпустить, зачем была эта публичная казнь?

Вира не ответила.

— Тебе нечего мне сказать?

— Я подготавливаю себя, лисица… Это очень нелегко, поверь.

— К чему ты себя подготавливаешь? — всхлипнула женщина. Было больно, ведь она верила Вире. Несмотря ни на что, верила до последнего, что та не желает ей зла! Проклятая ящеррица, пробравшаяся в самую сердцевину её любви, и поселившаяся там на долгие годы! — К чему, Вира?

— К тому, чтобы рассказать тебе всю правду.

Марлен приподнялась на постели, свесила ноги вниз. Теперь они с Вирой сидели лицом к лицу.

— Я шла на казнь, несколько часов назад я была готова умереть…

— Прошло четыре дня…

— Это неважно! Для меня прошло несколько часов — не более. Я была готова к смерти, почти смирилась! Ты понимаешь, через что я прошла?! Думаю, пора тебе перестать мне врать, и рассказать, в какую игру ты играешь, и на чьей стороне!

— Ты права, Марлен, пора!

Вира наклонилась к Марлен, и это было резкое движение. Ящерриное, несвойственное спокойной ящеррице. Марлен не к месту подумала, что находится в одной комнате с женщиной, которая не боится убивать. Которая это делать умеет!

— Это я подстроила покушение на Догана Рагарру! — прозвучал резкий шёпот Виры. — И тогда, десять лет назад, я сделала так, чтобы ты попала на Млечную Арену.

Где она, правда

Её слова переворачивали весь мир верх дном, вонзали в сердце острые, пропитанные отравой, шпицы.

— Я договорилась с Доганом, подсказала, как тебя поймать в катакомбах. Я когда-то попросила Джин присматривать за тобой, и по моей подсказке она взяла тебя под опеку. Джин тебя очень любит, лисица, не думай о ней плохо, но толчок к вашей дружбе все же дала я.

Слезы Марлен высохли — шок от услышанного медленно погружал женщин в состояние транса. Вира говорила.

— Я делала все, чтобы сначала Доган увидел тебя, потом возжелал, затем — начал уважать, и наконец-то полюбил.

— Но… я думала, что это всё из-за вашего… нашего ящерриного влечения.

— Влечение между разными видами невозможно, — ответила Вира. — Тебе в детстве вводили препарат, еще одна разработка Лакона, который запустил в тебе нужный нам процесс. Не только тебе — еще нескольким земным девушкам, многие из них были гонщицами.

Марлен не понимала. За гонщицами следили, те и шагу ступить не могли без разрешения ящерров.

— Но… я думала, что гонщицы под постоянным присмотром.

— Именно! Под моим! Девочек выбирали не случайно. У нашего вида большая восприимчивость к энергетике, мы чувствуем сильных людей, будь то земные или ящерры. Я выбирала девушек в раннем возрасте, и потом их по моей указке привозили в Штольню, где под предлогом медицинских осмотров делали необходимые процедуры. Не только у тебя случилась любовь с ящерром, таких больше, но другие пока держат это влечение в тайне. Ваше в Доганом влечение скрыть невозможно — он слишком известен, другие ящерры пока бояться признать факл влечения к земным женщинам.

— Ты… ты натравила Догана на меня?

— Нет, Марлен. Я и предположить не могла, что Доган может быть привлечен к земной женщине, до поры до времени мне казалось, что его природу не обманешь, что искусственное, выращенное в лаборатории влечение может привлечь только слабых ящерров. Но потом… у меня появилась догадка, случайная… На одной из гонок на Млечной Арене ты сидела среди зрителей, и твой браслет дал неожиданные показатели. Мы не знали, на кого именно, но этот кто-то сидел в шатре с Доганом. Тогда-то стало понятно, что у тебя есть привлеченный, но я в тот момент не смогла вычислить, кто именно. Я думала, после твоей первой Млечной гонки, твой привлеченный отзовется, и была удивлена, наверное, даже больше, чем другие, когда поняла, что этот «кто-то» — сам Доган Рагарра!

Вира схватилась руками за голову. Её воротник слегка шевельнулся — хвост подрагивал под тканью туники. Вира переживала!

— Я напилась, когда поняла, что произошло. Когда тебя в Сферу забрали — я себе места не находила. Этого предвидеть не мог никто… Доган Рагарра — привлечен к земной женщине!

Вира засмеялась — презрительно, высокомерно.

— Но Доган тебе ведь говорил — привязка случается между теми людьми, которые подходят друг другу на энергетическом уровне. Поразмыслив, я поняла, что в этом нет ничего удивительного — ты, Марлен, очень сильная личность, я это поняла, только-только увидев. Тебе тогда то ли два, то ли три года было, я к твоим родителям пришла, а ты там играла, на коврике.

— Вы поэтому меня отдали в Гонщицы? Убедили моих родителей отказаться от меня!? Потому что понимали, что, если надо мной поработать, я привлеку сильного ящерра!

— Они не оказывались, Марлен! Они всегда были рядом с тобой! Но я должна была это сделать, это ради блага всего этого загнивающего мира!

— Какое благо в том, что я всё детство страдала!? — рассердилась Марлен. — Меня из дома забрали, и отдали в настоящий ад, так до конца и не обяснив причин. В Штольне жестокость процветала, мы были рабами! Игрушками! Нас развращали, нам давали уроки, как ящеррам в постели удовольствие доставлять!

— И это должно прекратиться! — ответила Вира резко. — Когда ящерры начнут испытывать влечение к земным женщинам, думаешь, они позволят подобное обращение. Уже сейчас на столе у Догана лежат сотни угроз, требований и просьб выкупить ту или иную гонщицу. Ящерры, впервые за много-много лет, начинают видеть в земных людях равных себе, и именно я приложила к этому процессу львиную долю усилий! Я предавала самых близких, я манипулировала, я выла по ночам от боли, от осознания, насколько жестоки мои поступки, как много боли они причиняют дорогим мне людям, но я делала всё, чтобы избавить эту чертову планету от процветающей здесь гнили! Делала, делаю, и буду делать. А знаешь, почему, лисица?! Потому что у меня, наконец-то, всё начало получаться!

Глаза ящеррица горели. Как же она смотрела! Пристально, требовательно, не предлагая — вымогая, чтобы Марлен поняла.

Но, выговорившись, Вира устало откинулась на спинку кресла, и закрыла глаза. Впервые Марлен увидела в Вире… неуверенность, страх, сомнения. Она была такой земной, такой… понятной. Лисице показалось, что она видит что, что видеть запрещено, что-то очень интимное.

— Зачем тебе всё это, Вира? — прошептала Марлен. — Ты ведь одна из них.

Вопрос вырвался случайно, но, будучи уже произнесенным, показался очень логичным. Марлен удивилась, почему же ей раньше не пришло в голову расспросить Виру о её мотивах. Ведь она ящеррица и, если судить по косвенным уликам, из влиятельного рода.

Вира усмехнулась, чуть-чуть горько, чуть-чуть счастливо.

— Помнишь, я тебе рассказывала про мужчину, который придумал противоядие против влечения?

— Как такое забудешь! Лакон его звали!

— Да, Лакон, — ящеррица уставилась в потолок. — Лакон тоже был одним из нас, но он показал, каким может быть идеальный мир. И я всего лишь хочу, чтобы то, во что он верил, жило и процветало…

— Ты… ты любила его!

— Любила… да, но не как любовника, как друга. Он тоже меня так любил, он с женихом моим был знаком, работал на него какое-то время. Мы были…как бы это сказать… неестественно близки, мой будущий муж даже ревновал меня к нему какое-то время.

Марлен укуталась в одеяло. И подумала, что не такие уж они с Вирой разные. Две женщины, две боли, у каждой — стоя история. Вот только Вира знала историю Марлен наизусть, Марлен же о Вире знала ничтожно мало.

— Вира… а зачем казнь? Просто объясни, если можешь…

— Казнь была необходима тебе.

Марлен заплакала и засмеялась одновременно — так бывает.

— Ты сошла с ума?

Пройденное испытание Догана

Вира резко наклонилась к Марлен. Глаза горят, крылья носа раздуты — вот она, прежняя собранная Вира, которая знает ответы на все вопросы.

— А теперь подумай, лисица, хорошо подумай и сделай выводы. Я хочу, чтобы здесь и сейчас ты меня услышала и поняла, какой именно подарок я тебе сделала. Поэтому слушай и запоминай, лисица. Поняла?

Марлен кивнула, хоть и не до конца понимала.

— Доган защищал тебя, несмотря на уверенность, что именно ты пыталась его убить. Он инсценировал твою смерть, спрятал тебя, позволил тебе жить как хочешь, наступил на горло всем своим инстинктам, требующим наказать тебя за предательство. Ты понимаешь, наскколько такое поведение для него нехарактерно, Марлен.

Марлен кивнула. Она помнила, как такое забудешь! Тот Доган, который её насиловал, никогда бы не поступил подобным образом.

Вира сжала руку Марлен.

— Он отпустил тебя, лисичка. Несмотря на острую потребность, на любовь к тебе, он поставил твои интересы выше собственных и позволил тебе уйти. Ты свободна! И я хочу, чтобы ты здесь и сейчас поняла, что это не только слова.

Вира поцеловала руку Марлен. Ее глаза горели еще ярче, ярко-ярко, ящеррица находилась в состоянии эйфории.

— Это было испытание, Марлен! Ты понимаешь?! Это было испытание, которое он блистательно прошел. Он доказал, не словами, а действиями, что никогда не причинит тебе боли, что выбрал тебя осознанно, он готов беречь и защищать, несмотря на обстоятельства. Ты понимаешь, насколько сильно он тебя любит, несмотря на уверенность, что ты пыталась его убить…

— Я… мне не…

— Согласно легенде, именно ты провела убийц в Экталь…

— Но как бы я могла… там же охрана… — лепетала растерянная Марлен. — Там столько охраны, смешно верить в… подобное…

— Ты ничего не знаешь о нашем мире, Марлен! Ты как слепой новорожденный котенок, который идет по улице, не спотыкаясь, и думает, что так и должно быть. Котенок не видит заботливых рук, что направляют его и позволяют избегать всех ям. Экталь — это дом Догана, и его дом принял тебя. Ты могла привезти в Экталь кого угодно.

— Что это значит?

— Это значит, что Доган тебе доверял.

Марлен села на постели, подтянула к себе колеи и закрыла лицо руками.

— Я не понимаю… Я ничего не понимаю… Он мне столько боли причинил, Вира. Ты ведь помнишь. Как я могу после этого…

— Марлен, именно поэтому я сказала, что казнь была для тебя. У тебя есть доказательство, лисица, что он изменился. Он тебя опустил, хоть ему далось это решение очень нелегко. Он до сих пор уверен, что ты желала ему смерти, но отпустил. Отпустил, попытался дать тебе то, чего, как он считает, ты хотела больше всего. Он дал тебе свободу. Его будет от боли рвать на части, но он больше никогда к тебе не придет, Марлен, ведь ты так захотела…

— Но я хотела! — закричала Марлен. — Я хотела освободиться от него!

Вира отпустила руку Марлен. Откинулась назад, и закинула ногу на бедро. Её взгляд впитался в Марлен, стал резким, колючим.

— В какой-то момент, вначале, я была почти готова разорвать ваши отношения. У меня была такая возможность, поверь. Я видела, как он к тебе относится, и понимала, что счастья в такой паре не будет. Но потом я начала замечать, как он меняется, и лишь поэтому… не забирала тебя из Мыслите до последнего.

— Меняться?! Вира, да о чем ты говоришь?! Он меня ненавидел!

— Ты права, так и было. Но если бы ты внезапно воспылала любовью к лошади, было бы ли тебе легко?!

— Ты сравниваешь меня с лошадью?!

— Нас так учили, Марлен! — закричала Вира. Впервые Марлен видела её ярость. — Если бы не Лакон, который мне показал, насколько земные люди бывают добры, умны и чувствительны, я бы тоже в это верила. Нам тоже промывали мозги, чтобы мы вам не сочувствовали, чтобы без сожаления порабощали вашу планету и забирали ваших женщин. Ты не способна понять, какими сильными должны быть чувства, чтобы они перебороли коллективные установки. С Доганом это происходило!

— Вира, любимая моя, — выдохнула Марлен. — Но я этого не видела, не знала об этом. Я видела лишь ящерра, который срывал на мне злость, который меня ненавидел и презирал, и всячески это показывал.

Вира запустила руки в волосы — короткие светлые волосы красивой ящеррицы.

— Он начал менять законы, Марлен… еще тогда, десять лет назад. Он больше не отдавал гонщиц в руки тиранам, хоть ты об этом не знала. Он позволил земным людям иметь частную собственность, им не приходилось больше искать поручителя среди ящерров. Как раз в это время был введен этот закон. Сам того не понимая, он уже тогда менялся… Но я допустила ошибку — я слишком рано в него поверила, думала, что ваша история подходит к концу… и я ошиблась, Марлен, а платить за мою ошибку пришлось тебе.

Марионетка Виры

— Не понимаю… Вира… я не…

— Та-Расс умышленно попался в руки ящеррам…

— Что..?!

— Потому что я его об этом попросила.

Пауза. Понимание приходит болезненными рывками.

— Но зачем?! — взвыла Марлен. — Зачем, Вира, зачем? Небеса!

Лисица ощутила, как по телу бегут мурашки. Казалось, женщина, сидевшая перед ней, внезапно обрела черты самых страшных демонов. Вира тоже видела, с каким презрением на неё смотрит Марлен, и с затаенной тоской подумала: ну вот, теперь и эта лисичка меня возненавидит.

Вире было не привыкать. Она лишь вздохнула.

— Ящерр тебя любил Марлен, уже тогда. Не хотел, не желал на физическом уровне — любил. Я знала об этом уже тогда. Я думала, что смогу раскрыть тебе на это глаза… но… я переоценила Догана.

— Что ты сделала?! — сквозь зубы просила лисица. — Что сделала с Та-Рассом?

— Я устроила ловушку на Та-Расса… я была уверена, что ему ничто не грозит, что ради тебя Доган спасет его! И, пятая нога, он бы спас!!! Но это завистливая девчонка — она всё испортила!

— Какая еще девчонка? — не поняла Марлен.

— На тебя донос поступил, что тебя видели с Та-Рассом. Медуза эта… она заявила, что вы любовники. А потому еще эти анализы… вы с Та-Рассом оказались некровными родственниками.

— Вира… но как это возможно? Я думала, всё подстроено…

— Не было ничего подстроено! — рассердилась Вира. — Твои родители забыли упомянуть об этом моменте! Но я тоже виновата — не могла же я им сказать, что отдаю их сына ящеррам, мне бы Возница не позволила, пришлось утаивать. Если бы рассказала о своих планах, кто знает, может, она бы мне рассказала правду, и я бы поступила иначе…

— Какую правду? — спросила Марлен. Неприятное чувство сжало сердце.

Вира лишь отмахнулась.

— Теперь это неважно. Случилось то, что случилось. Неприятное стечение обстоятельств — и вот уже твой ящерр опять ведет себя неадекватно. Я поняла, что он не готов принять тебя, его поступки говорили сами за себя, поэтому забрала тебя из города.

Марлен засмеялась. События прошлого проносились перед глазами, сплетаясь в один снежный холодный ком.

— Звучит так просто, — хмыкнула лисица, растирая ладонями глаза. — «Я забрала тебя из города». Я помню, в каком я тогда была состоянии. Мне жить не хотелось… оказывается, это всё из-за тебя… Ты, Вира, виновата в моих страданиях и смерти Та-Расса не меньше Догана. Я столько лет не жила — выживала, в Штольне, в постели Догана, на аренах… потому что ты решила, что так для меня будет лучше.

Вира промолчала. Ящеррица с болью в сердце наблюдала, как привязанность, которую Марлен к ней испытывала, медленно сменяется на брезгливость, и как плавно нарастает её ненависть.

Вире так хотелось, чтобы Марлен её поняла. Чтобы хоть кто-то понял.

— Марлен… я просто не могла позволить, что наследие Лакона… чтобы все, что он делал, было впустую. Он столько работал. Ты не представляешь, как он был гениален! Ты знала, что Поддон — это всё его лаборатория? Весь подземный город, сейчас превратившийся в место обитания самого бедного населения… Когда-то это была его лаборатория! Тысячи земных людей и ящерров трудились день и ночь, чтобы когда-то, в далеком будущем, на свете появились такие, как ты — земные женщины, что станут для ящерров дороже жизни. Тысячи умов работали сообща ради тебя, Марлен. Неужели ты не можешь хотя бы попытаться меня понять?!

Лисица молчала. Впервые в разговоре с Вирой она не ощущала себя в положении более слабого собеседника. Они были на равных — впервые.

— Сейчас не могу… Возможно, позже. Я не могу тебе простить того, как ты со всеми нами поступала. Вся моя жизнь была твоей манипуляцией… Как я могу…

Лисица схватилась за голову.

— Я даже не понимаю, кто ты. Откуда у тебя столько власти, чтобы манипулировать всеми нами, даже Доганом? Я не понимаю твоих мотивов, даже сейчас, когда ты всё мне рассказала. Я чувствую, что не всё…

Она заглянула Вире в глаза. Прямо, не таясь, не сомневаясь, заговорила:

— У меня нет выбора, правда? Игра еще не закончена.

— Не закончена, — не стала утаивать Вира.

Марлен засмеялась. Очень зло, ведь ей так осточертело было марионеткой.

— Что ж, давай доведем эту игру до конца. Доган думает, что я пыталась его убить. Тем не менее, он меня отпустил. Для всех в Мыслите я мертва, сожжена заживо. Что дальше, Вира?

Вира лишь усмехнулась. Она понимала ярость Марлен, когда-то самой Вире довелось побывать на месте растерянной разорённой лисички.

— Я больше не имею власти над этой игрой, моя милая. Ты права, игра не закончена…

— Ну и?

— Но теперь это твоя игра, и только ты принимаешь решение, когда и как всё закончится.

Эти слова будто что-то переломили в Марлен. Наверное, она хотела их услышать всю свою жизнь, но, когда услышала, почему-то стало очень больно.

— Я тебе не верю, Вира, — прошептала Марлен. — Больше не верю ни единому твоему слову.

— Это твоё право.

Вира поднялась с кресла. Пошла к выходу.

— Завтра я уезжаю из этой станции, Джин и Ярмак уедут со мной. Мы не появимся на Синем материке ближайшие несколько лет. Возница займет моё место. Ты можешь остаться здесь, а со временем, если сумеешь, взять под контроль эту станцию. Выбор за тобой.

— И это все?! — крикнула Марлен растерянно. — Ты разрушила мою жизнь, и теперь просто уедешь?

Вира обернулась.

— Не всё… Доган тебя ждет. Если захочешь, ты можешь вернуться к нему. Теперь ты знаешь, что он на всё ради тебя готов, и что с ним ты в безопасности. Вместе, вы можете очень многое изменить. Если ты захочешь, конечно…

— А если не захочу…

Вира коснулась ручки двери. Марлен, даже не видя её лица, знала, что та усмехнулась.

— В этом вся прелесть принятия собственных решений. Будет так, как ты захочешь, но и за последствия отвечать тебе.

И тогда Марлен решилась. Ударив кулаками по постели, она вырвала из себя то, что её пугало:

— А если он не хочет, чтобы я к нему возвращалась?! Вира, ты понимаешь, что он мог меня опустить, лишь бы я не была рядом с ним?! Он думает, что я предала…

— Рискни, Марлен, спроси у него сама…

— Я тебя ненавижу, Вира… — по лицу лисица текли слезы. Даже узнав всю правду, Марлен почему-то не могла ненавидеть эту ящеррицу.

— А я тебя люблю. И всегда буду любить, как бы ты ко мне ни относилась.

Вира ушла. Их следующая с Марлен встреча произойдет только спустя одиннадцать лет.

Сторона Догана

Она не знала, что делать дальше. Марлен казалось, что время не летит — она бьется в предсмертной агонии, пытаясь прорваться сквозь какую-то хрупко-прочную материю на волю. У лисицы в запасе было время до скончания жизни, но ощущение было, будто времени почти не осталось.

Вира ушла, но уснуть Марлен не могла. Она лежала в постели, отсчитывая (непонятно зачем) время до утра. Чувство было, что с Вирой они увидятся нескоро, что появление ящеррицы в её спальне — самое что ни есть прощание. Так оно и было.

Доган…

Кто ты для меня, Доган?

Не выдержав напряжения, Марлен укуталась в теплую шаль и, рано утром, пока все спали, по лабиринтам катакомб взобралась на поверхность. Уселась на валун, и почувствовала, как наконец-то расслабляются мышцы.

Сидя на валуне, рассматривая вбирающееся на горизонт солнце, она принимала решение, которое изменит всю ее дальнейшую жизнь.

Доган

Он никогда не любил рассветы на этой планете. В рассветной мгле даже воздух казался ему грязным, серым и липкий. От серости хотелось спрятаться в теплом родном Эктале, чтобы грязь снаружи не нарушала покой и не будоражила только-только зажившие мысли.

В то утро ящерру захотелось другого. Доган вышел на балкон, чтобы там встретить жадный нетерпеливый рассвет.

Балкон был выбран не случайно — именно на нем он когда-то поймал Марлен. Давным-давно, когда отдал ей приказ появиться в своем доме, и она, напуганная маленькая лисичка, сделала как было велено. Как же давно это было! Тогда он еще верил, что контролирует ситуацию, что ему неважны мысли и желания этой женщины. Всё это было так давно…

Прошел месяц со времени её «казни». Его Марлен… красивая непослушная Марлен.

Она изменила его жить еще в тот самый первый день, когда их взгляды соприкоснулись на Млечной Арене. С тех пор, его жизнь так или иначе вращалась вокруг неё. И даже пока она была вдали, Доган знал, что связь с ней поддерживается через проклятую Виру, Пусть Вира и требовала так много, что временами хотелось в нее пулю всадить, пусть манипулировала его чувствами, он знал, что обещания свои она выполнит. Если она обещала информацию о Марлен — она её предоставляла. Таким образом, Доган был осведомлен обо всех мужчинах, с которыми была его лисица, знал обо всех её невзгодах и удачах. И удивлялся, притом не раз и не два. Как сильна и находчива, оказывается, его лиса!

Наверное, он полюбил её характер лишь после её побега. Пока Марлен была в Мыслите, рядом, он и не осознавал, как она может быть изобретательна, какое чертовски черное у неё чувство юмора. Наблюдая со стороны, как она докладывает руку к строительству катакомб, как разрабатывает свои операции, он с улыбкой констатировал: какая хорошая лиса!

Он верил, что сможет найти Марлен без разрешения Виры. Он был неправ, увы. Поэтому пришлось идти на уступки!

Сожалел ли Доган, что отдал Вире так много влияния взамен на столь короткий промежуток времени с Марлен? Не сожалел, если бы не сделал этого, так бы и сомневался, можно ли еще что-то в их отношениях с лисицей исправить, или нет.

Теперь знал наверняка — нельзя.

Утро… еще одно утро…

Доган не до конца понимал, к чему ему стремиться дальше. Там, за Синим Лесом, просыпался-засыпал его город, давно уже было сделано и придумано всё, чтобы Мыслите был защищен и безопасен как изнутри, так и снаружи.

Что дальше?

Доган внезапно понял, что, несмотря на горы дел, ему больше не к чему стремиться. Последние несколько лет, его стремлением было вернуть себе Марлен, а когда вернул — попытаться доказать ей, что не всё потеряно.

К чему теперь стремиться?

Он посмотрел на свои руки. Серебристый цвет.

Впервые Доган задумался о том, каким их вид кажется земным людям.

Земные называли Кохты — хвостами. Какое нелепое сравнение?!

Земные не понимали Горакх — их речь!

Земные величали их, ктахов, ящеррами! Доган и сам не знал, откуда взялось это странное название, ему было плевать. Какая разница, ктахи между собой всегда находили общий язык, а что думали земные люди — разве это важно?

Доган обхватил руками влажные от росы перила.

Теперь ему было не к чему стремиться. Женщина, рады которой он был готов на столь многое, поступила мерзко: исподтишка, совершила попытку его убить. Спала с ним, принимала всё, что давали его руки, и спекулировала его надеждой, что сможет принять его и понять.

Доган медленно выдохнул, и постарался успокоить хаотичные мысли. Над Синим лесом клубился густой, как парное молоко, туман. Но Догану было плевать на лес!

Марлен его предала! Столь мерзко, столь бесчеловечно, когда он был готов ради неё…

— Как жаль, что предала, лисичка, — прошептал в туман Доган. — Как жаль…

Странное дело, придя в себя после ранение и узнав, что случилось, он даже не разозлился. Зато сразу спросил, где Марлен, где её содержат. И очень долго свыкался с мыслью, что она предала. Тогда он тоже смотрел на свои руки, и сотни вопросов всплывали наружу из подсознания.

Её поступок было нелогичным. Зачем убивать того, кто наделил таким количеством власти, могла ведь попросить, он бы во многом не смог ей отказать. Он делал всё, лишь бы она захотела с ним остаться.

Единственное объяснение, приходившее в голову — она так сильно ненавидела, что её устраивала только его смерть.

Тяжело.

Догану тяжело далось это понимание. Ему хотелось забрать её из Сферы, закрыть в своем доме, и больше никогда не выпускать. Пусть злится, пусть ненавидит, лишь бы рядом. Лишь бы снова вблизи.

У Догана развилась такая сильная привязанность, что даже сейчас, меся спустя, у него руки выворачивало — так сильно ему хотелось прикоснуться к ней, вдохнуть её запах. Доган знал, это не привязанность, а нечто значительно большее. И даже знал, как это «нечто» называется.

Любовь. Он любил свою лисицу.

Именно поэтому так тяжело теперь было быть одному. И каждый день напоминать себе, что она сделала свой выбор, на который ему, Догану, не удастся повлиять.

Он вернулся в дом и направился в кабинет. До начала рабочего дня оставалось еще более двух часов.

Но, только открыв планшетник, судья получил оповещение и приезде Нерба. Доган сразу же согласился принять родственника, не догадываясь еще, насколько тяжелый разговор им предстоит.

— Нем нужно поговорить, и это очень важно, — такими словами встретил Нерб Догана.

Доган кивнул.

— Что ж, давай поговорим.

Когда правда всплывет, Марлен вернется

Нерб присел на диван у окна. Доган отметил, что младший из рода выглядит не лучшим образом: кожа нездорового цвета, руки дрожат.

Взволнован, — пришел к выводу Доган, — но пытается это скрыть.

— Я выслал тебе файл, взгляни на него, — сказал Нерб, глядя Догану в глаза.

— Что за срочность? Нельзя было подождать хотя бы до утра?

— Уже утро.

— Сомнительное утверждение.

Судья открыл на планшетнике присланный файл, и вывел проекцию перед собой. И принялся читать, сначала бегло просматривая документы, но уже спустя несколько мгновений, осознав, что именно находится у него в руках, Доган углубился файл.

Файлы. Отчеты об оплате исполнителям. В конце — видео… Сцена покушения.

Доган был уверен, что этих записей нигде нет, ведь цифровая слежка за его комнатой всегда была запрещена.

Всё было на видео! И то, как ему подсунули парализатор за несколько часов до атаки, чтобы снизить чувствительность нервных рецепторов. И как пробрались в комнату. И как нанесли удар. И как утром Марлен, растерянная, напуганная, оказалась обвинена в покушении. Его маленькая растерянная лиса…

Файлы, статистика, признания действующих лиц.

Закончив читать отчет, Доган отбросил планшетник в сторону, и уставился на Нерба. Нерб не спасовал перед взглядом старшего — ответил на него прямо, не таясь.

Несколько мгновений он смотрел на Нерба — своего приемника, того, кого считал достойным, кому доверял, кого любил.

— Ты покинешь город, — сказал Доган бесстрастно. — Тебя отлучат от рода, лишат защиты. Выживай в этом мире, как знаешь, но если еще хоть раз попадешься мне на глаза или угодишь в ловушку в одном из городов содружества, тебя убьют. Это понятно?

— Это сделала Вира.

Пауза.

Доган рассмеялся. На другую реакцию уже не было сил.

— Конечно, это сделала Вира, — он растер лицо ладонью. — Кто же еще, если не Вира, она везде. Одно мне непонятно: как ей это удается? Чем она тебя подкупила, Нерб? Что обещала, чем шантажировала, если ты пошел на такой риск?

— Она не подкупала и не шантажировала. Я пошел на этот шаг сознательно.

Доган ударил рукой по столу. Нервы, он в тот момент превратился в сплошной клубок нервов!

— Зачем?!

— Я сделал это ради тебя, — сказал Нерб спокойно, хоть сам был очень далек от состояния покоя.

— Убирайся из этого дома, Нерб! Ради меня ты подставил женщину, которой я дорожил?! Ты предал моё доверие! Еще одно слово — и я сам тебя убью, своими руками!

Нерб, казалось, не слышал угроз. Он смотрел на Догана бесстрастно, до конца отыгрывая свою роль. Эта роль была с ним так давно, что уже стала частью него самого.

— Вира уехала. Она выполнила твоё условие.

Доган через силу усмехнулся. Попробовала бы она не выполнить. Доган тоже был не прост, знал, чем на неё надавить. Вира до сих пор десятой дорогой обходила своего мужа, и Доган воспользовался этим её страхом.

— Ты не прав, — сказал Нерб. — Да, Вира манипулировала тобой, мной, всеми нами, но она это делала нам во благо.

— И какое же во всем этом благо?! Какое благо в том, что она ушла?

Доган говорил негромко, не проговаривая, но выдыхая слова, из последних сил осаждая в себе желание перерезать Нербу глотку. Ярость, так много ярости!

— Марлен тебя ждет.

Пауза.

У Догана, казалось, сердце взорвалось от услышанного.

— Что ты сказал? — спросил он, а сам уже был готов поверить, что ослышался, что ему лишь показалось.

— Твоя Марлен тебя ждет.

— Что ты несешь!? Убирайся из моего дома, или я сам тебя убью!

Доган в одном прыжок перемахнул через стол, и навис над Нербом. Схватил его за лацканы униформы, и поднял с кресла, впритык к своему лицу.

— Как думаешь, — спросил он обманчиво-мягко, — уместна ли твоя шутка сейчас, когда я в шаге от того, чтобы тебе голову снести?

— Я привез её сюда, — пробормотал Нерб. — Она ждет тебя в моей машине, и появится, как только ты ей позволишь.

Младший из рода наблюдал, как разглаживается лицо Догана, из свирепого превращаясь в… растерянное. Доган отбросил тело Нерба назад в кресло.

Судья не верил, не желал и больше не был способен верить во что-либо хорошее. Он думал лишь о том, что еще одного обмана не выдержит, он и так держал себя в руках из последних сил. Из последних…

— Почему… почему она не зашла в дом?

— Марлен не уверена, что ты захочешь её видеть. Не смотри на меня так, Доган, она так и не поняла, как много для тебя значит.

Догану в тот момент стало физически больно. В груди будто не хватало места для всех органов, в горле застрял ком. Непривычное чувство. А где-то там, в ядре его черной души, слабым огоньком зажглась надежда.

— Пусть… пусть заходит, — сказал он, а сам присел в ближе стоящее кресло. И плевать было, что Нерб увидит его в таком состоянии. Эмоции оказались слишком сильны, ящерр был на грани.

Он смирился! Он, пятая нога, смирился с тем, что она ушла навсегда! Через боль, через отрицание, но он таки смирился, и в чудеса не верил. Поэтому, когда чудо случилось — Доган не был способен в него поверить. Он знал, как будет тяжело, если надежда окажется обманом.

— Я жду её… здесь. Пусть… пусть зайдет…

Нерб смотрел на Догана с опаской, пытаясь понять, в порядке ли тот.

— Хорошо. Я приведу её. Но… не дави на неё.

— Ты мне будешь указывать?! Веди её сюда!

Нерб ушел, а Доган уставился в окно. Он просто не знал, чего ждать от разговора с этой женщиной.

Так не бывает, чтобы вольная лиса возвращалась к своему пленителю. Сердце, израненное, кровоточащее, кричало, что это очередная ловушка. Свободная лиса никогда не вернется к своему пленителю. Никогда!

Никогда?!

Когда она вернется, когда он её встретит

Она робко замерла у порога. Его сердце остановилось.

Сделала шаг вперед. Его сердце дрогнуло, осыпалось камнями. Дрогнули все цепи и заслоны.

— Здравствуй, Доган.

— Марлен…

Она показалась ему усталой, эта маленькая лисичка.

Он показался ей опасным, непонятным, способным на любую реакцию. И все же, она к нему пришла, к своему ящерру-врагу-любовнику.

— Почему ты здесь? — спросил мужчина.

В горле пересохло, ему хотелось сказать так много, но он не знал, что говорить.

— Потому что хочу поговорить.

Смотреть на неё ему почему-то оказалось больно. В груди рвалось, билось в тисках что-то до боли прекрасное и болезненное.

— Присаживайся, — сказал ящерр, указывая на диван.

Лисица посмотрела на диван, затем — снова на Догана. Вместо того, чтобы послушаться, сказала:

— Сядь, пожалуйста, в кресло.

Она подошла к нему, положила руки ему на плечи.

— Извини, что я так… резко.

— Это… это ничего, — поспешил заверить он, млея от ощущения её рук на его плечах.

— Присядь, пожалуйста, — повторила лисица, и мягко усадила его в кресло. — Вот так, теперь разговаривать будет проще, — и усмехнулась.

Он не понимал, что всё это значит, как реагировать. Лисица снова положила руки ему на плечи, но теперь она над ним возвышалась, и смотрела ему в глаза, сверху — вниз. Он был не против, лишь бы смотрела.

Её руки грели ему плечи. Какие мягкие приятные руки.

— Я еще ни разу не приходила в этот дом по собственной воле, — сказал женщина шепотом. — Представляешь, это — впервые.

Правильно, только шепотом, думал Доган, только так и нужно.

— Я не знал…

— Да… я понимаю… внимания не обращал.

В их словах и действиях проскальзывала робость. Плевать, что оба наломали дров, сейчас и он, и она робели от малейшего движения, слабейшего вздоха. Их нервы были натянуты, как тетива струны. Они были как дети в песочнице, которых тянуло к знакомству друг с другом, но природная стыдливость не давала проявить себя.

— Но сейчас ты пришла? Почему?

Она слегка провела пальчиками по его плечам. Догану от этого действия захотелось зажмуриться — так ему стало хорошо.

— Я помню твой взгляд, когда меня сжигали, — сказала лисица, поглаживая ящерру плечи.

— Так нужно было…

— Подожди, дай мне сказать. — Она вздохнула. — Я помню, как старалась поймать твой взгляд, в глаза заглянуть. Подумать только, я была уверена, что ты меня на казнь отправил, но всё пыталась тебе заглянуть в глаза. Разве это не странно?

Доган немного подумал.

— Пожалуй, странно…

— Мы оба — странные, Доган.

Он не понимал, о чем их разговор, но не желал его прекращать. Казалось, всё хорошо так, как есть, когда её руки — на его плечах. Только так и правильно.

— Марлен, почему ты здесь?

Она усмехнулась. Этой улыбки на лице своей лисицы Доган еще не разу не видел. Робость и доброта — такой ему показалась та улыбка. С ним Марлен бывала очень разной, но робкой — ни разу.

— Потому что… ты ведь думал, что я тебя убить хотела, но… ты не мне стал мстить. Почему?

— Для тебя это так важно?

— Очень, Доган. Я должна знать.

— Что это изменит? — спросил судья. Он знал, что именно это изменит.

— Я … Доган, пожалуйста, просто скажи, — взмолилась усталая лисица, — почему ты меня отпустил?

Он смтрел на неё — и не мог насмотреться.

— Потому что не хотел причинять тебе еще больше боли. К тому же… тебе ведь тоже было за что мне смерти желать. Я… не забыл, Марлен, как когда-то к тебе относился. Тебе было за что мне мстить. Я думал, что ты меня ненавидишь, и решил оступить.

— Но, — возразила женщина, — тот Доган, которого я знала, ни за что бы не поступил столь… он бы мстил, он бы наказывал. Ты же… ты позволил мне уйти.

— Позволил, — задумчиво повторил Доган, его руки потянулись к её рукам, сжали ладошки, что покоились на его плечах. — Я не желал тебе зла. Лисица, ты не понимаешь, как сильно я сожалею…

Оба были будто под действием какого-то дурмана. Как два разлученных призрака, что бесконечное количество лет скитались по планете, в одиночестве, тоскуя по прошлому и оплакивая настоящее, и наконец-то смогли воссоединиться.

— Доган… а что, если я скажу, что вернулась к тебе?

Он рассмеялся. Марлен, очарованная, вслушивалась в этот смех.

— Я тебе не поверю, — ответил мужчина.

— Почему же?

— Потому что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Женщина осторожно присела мужчине на колени, и обвила руками его шею. Она смотрела ему в глаза, что-то там выискивала. Он не знал, что именно, на очень надеялся, что таки найдет.

— Я приняла решение, и ты будешь вынужден с ним смириться.

Когда она останется, когда он раскаялся

Он был готов к чему угодно. В груди неприятно кольнуло: это была тоска. Ящерр предвидел нечто плохое.

— Доган… ты бы хотел, чтобы я была рядом с тобой?

Он вздрогнул. Вздрогнула душа, трепыхнулось сердце.

— Что?

Женщина повторила вопрос. Но Доган просто не желал верить, что услышал всё правильно. Он обхватил ее талию руками, крепко сжал это родное желанное тело.

— Марлен, ты ведь знаешь, ты не можешь не знать…Если это шутка…

— Это не шутка, и не игра, — заверила женщина. Она была взволнована, но совсем не напугана, хоть и сидела у него на коленях.

— Если ты меня боишься — не стоит, я не буду тебя преследовать, — решил пояснить Доган. — Ты можешь выйти из этого дома, из города, и уехать, куда тебе захочется. Я больше не буду тебе вредить, не буду по твоему следу никого пускать.

Какое-то время она молча на него смотрела, а затем положила голову ему на плечо.

— Это хорошо, что не будешь, — отозвалась Марлен устало, ее дыхание щекотало ему шею. — Мне так надоело чувствовать себя дичью.

Не удержавшись, Доган осторожно, боясь спугнуть, погладил её волосы. Это было так интимно и так хорошо, что у него руки дрожали.

— Марлен… ты не знаешь, как мне жаль.

— Я… я боялась тебя, Доган, — прошептала женщина. — Даже когда ты уверял, что любишь, в глубине души я продолжала видеть в тебе врага. Но теперь… твои поступки говорят сами за себя. Мы можем ненавидеть Виру, но правда в том, что именно она открыла тебе глаза на то, кто я такая, научила относиться ко мне с уважением.

Марлен чуть-чуть отстранилась, и заглянула Догану в глаза.

— И благодаря этой так называемой казни, я тоже увидела тебя другим. Теперь я знаю, что, что бы ни случилось, ты не позволишь себе переступить грань.

— Марлен, не позволю, — его руки снова потянулись к её волосам. Ему хотелось гладить её, целовать, быть с ней и в ней. — Ты не понимаешь, насколько ты мне дорога.

— Тогда… давай попробуем еще раз?

Её сердце билось как сумасшедшее. Его — тоже. Кохт, который земные люди называли хвостом, дрожал, что было верным признаков волнения.

— Марлен… Марлен… ты не понимаешь, что говоришь — шептал он взволнованно. — Ты столь многого не понимаешь…

Финальные титры

— Я попробую понять. Доган… я не знаю, какой будет жизнь с тобой, но теперь мне будет значительно легче.

— Ты останешься со мной?

— Если ты позволишь — останусь.

Он слегка прикоснулся к ней, и погладил по волосам. В этом жесте была нежность — самая живая, самая насыщенная. Она приняла эту ласку, впервые — не выстраивая внутренние барьеры.

В тот момент Доган еще не знал, что наконец-то обрел покой.

Марлен не знала, что когда-то сможет простить Догану его жестокость по отношению к ней. И научится уважать. А он будет делать всё возможное, чтобы не разочаровать эту женщину.

Доган не знал, что ему тоже придется учиться. Он начнет ухаживать за Марлен. Подарки, цветы, робкие ужины, и горячие ночи.

И все же… секс не был их основной потребностью. Они начали разговаривать. О жизни, о привычках, о желаниях, о страхах. Доган начал делиться некоторыми обычаями своей расы.

— Когда ты сюда прибыл?

— Где-то в середине экспансии. Я не знаю, каким было самое начало. Есть истории, есть доказательства, что когда-то вы, земные, правили этой планетой…

— Но потом пришли вы…

— Именно. Мы нуждались в ресурсах, коих у вас было в избытке. Я хотел сюда приехать, рвался завоевывать новые территории, доказать… много чего хотел доказать. Для меня возникла одна-единственная сложность: нас сюда без жен не отпускали, и мне пришлось жениться.

— На Недж?

— Неужели ты думаешь, что у меня где-то есть еще одна жена? — рассмеялся Доган.

— Кто ж тебя знает, ящерр! Ну что, пойдем, погуляем по парку у речки?

— Марлен, у меня так много работы… Ну пойдем, погуляем.

На город мягко опустились сумерки. Громкие цикады почти перекрикивали их тихий разговор, влюблённым «приходилась» идти очень близко друг к другу, чтобы быть услышанными.

— Жену пришлось искать быстро, — продолжал Доган. — У меня тогда почти не оставалось времени, вскоре нужно было уезжать. Это оказалось нелегко. И тут на горизонте появилась давно влюбленная в меня Недж. Я не стал противиться судьбе, обряд был проведен, и мы вскоре прибыли на эту планету. Я знал о её ко мне чувствах, хотя никогда их не понимал. Ей было не за что меня любить.

— Ты был одним из первых?

— Нет, далеко не первым. К моему приезду планета была полностью порабощена. И женщины тоже были…

— Развращены. Называй вещи своими именами.

— Хорошо, Марлен, они были развращены.

Марлен остановилась и обняла Догана. Маленькая хитрая лисичка все еще жила в ней, и знала, как правильно ластиться.

— Ты мне поможешь?

Ты мне поможешь сделать земных людей чем-то большим, чем просто рабы — так звучал её вопрос.

— Помогу, — ответил Доган. Он понял вопрос.

— А что Недж? Она твоя жена, она достойная уважения женщина.

Доган уставился на Марлен задумчиво.

— Недж уехала.

— Куда?

— Она не сказала.

— Но… как ты можешь не знать? Тебя разве не беспокоит её будущее?

— Беспокоит. Но Недж … меня всегда поражала эта женщина. Даже будучи влюбленной в меня, она никогда не… не пьянела от этой любви. В юности, мне очень льстила любовь такой женщины.

— Я могу это понять.

— Поэтому чувства к тебе мне казались такими неправильными. Я не хочу, чтобы мою любовь определяла физиология.

Женщина слегка прислонилась к его плечу.

— Но ведь сейчас всё изменилось.

Ящерр погладил её по волосам.

— Хитрая маленькая лиса… ты ведь знаешь, что изменилось.

С «воскрешением» Марлен случилась отдельная история. Доган придумал целую легенду о том, что казнь Марлен — это была ловля на живца. Живцом оказался Нерб. Город поверил. Разве у него был выбор?

Доган не мог простит младшему из рода предательства. Марлен не лезла в эту злость, это не её дело. Но иногда думала о том, что Нербу ведь тоже наверняка было очень нелегко — предавать Догана, пусть даже веря в то, что делает благое дело. И снова мысли возвращались к Вире, этой мистичной масштабной женщине. Насколько нужно было быть убедительной (удивительной), чтобы Нерб проникся, чтобы поверил? Нерб, который был верен Догану как собака!

Как удивительна судьба! Вира тоже часто думала о Марлен, хоть находилась на большом расстонии.

Вместе с Недж, Нербом, и Джин, она сидела за столом в старом недорогом пабе. Их столик находился у открытой печи, и жар от огня приятно согревал обветренные лица этой четверки.

Они были в Драгобрате — городе, который принадлежал несостоявшемуся жениху Недж. Там всегда было холодно и валил снег, только и помогали что открытые печи в питейных заведениях.

— Ну что, как наша Марлен? — спросила Вира у Джин, и скривилась от резкого запаха пойла. Не потому, что пойло было плохим, просто воспоминания были не слишком хорошими.

Вира не боялась, что ее узнают — много лет он маскировалась под старуху, и была уверена, что маскировка не подведет. И все же, чувствовать себя спокойно в столь знакомых местах было сложно. Ей казалось, что ей в спину направлены сотни колючих взглядов.

— У Марлен всё хорошо, — ответила Джин. — Доган её любит. Любит…

Вира кивнула. Изначально, она делала ставку именно на Джин, ведь та была намного более подходящей парой для Догана. Джин тоже прошла курс лечения, но, увы, для Догана она стала не более чем любовницей.

А потом появилась Марлен, и завертелось-закружилось.

Вира знала, что сама Джин испытывала к Догану намного более сильные чувства, чем он — к ней. Но и Джин, и Вира предпочитали эту тему не обсуждать. Что толку, если Доган выбрал Марлен, только её он хотел.

Джин была умной женщиной, она смирилась.

Что касается Недж, её чувства к Догану давно прошли, из страстных превратившись в дружеские.

— У тебя получилось, — сказала Недж — Вире. — Как получилось с Лин и Руанном. Я до сих пор не могу осознать, что всё позади…

— Что ж, для полного счастья нужно отправить Вознице с Демиром отчет с доказательствами, что с их дочерью все в порядке.

— Они тебя ненавидят, — хмыкнула Джин.

— На этот счет я не переживаю. Они простят, когда увидят, что их дочь управляет Доганом. Пока они в этом сомневаются.

— Мы все в этом сомневается, — хмыкнул Нерб. — Марлен им не управляет, но Доган её любит, он добровольно ей всё дает.

Вира сделала глоток. Нерб сказал то же самое, что и она, просто другими словами.

— Но это не значит, что он — марионетка, — продолжил Нерб. — Доган очень силен.

— Силен, — недовольно подтвердила Вира. — Он запретил мне возвращаться в Мыслите.

— А нарушить? — полюбопытствовала Джин.

— Нельзя, — отрубила Вира.

Недж знала, почему нельзя. Нерб — догадывался, ведь историю Драгобрата он знал наизусть.

— Что дальше? — спросила Джин.

Все четверо переглянулись.

— Дадим им время.

— Сколько?

— Десяти лет, думаю, хватит, — Вира сделала еще один глоток.

— Ну что ж, тогда расходимся? — сказал Нерб. — Увидимся через десять лет?

Нерб с Недж предстояло вернуться на материк, а Джин с Вирой планировали остаться в Драгобрате.

— Увидимся. Вы же помните, что нужно сделать?

Нерб кивнул. Недж усмехнулась. Все всё знали.

Десять лет спустя

Этот город отличался от свободолюбивого Гнезда, или жестокого Драгобрата. В Мыслите существовали жесткие рамки, но придерживаться их были вынуждены все, и земные, и ящерриные люди.

Любая земная женщина, что проживала на территории Мыслите, была обязана проходить лечение, которое нивелировало действие на её организм ящерриного влечения. Это позволяло ей быть независимой, и не делать того, чего не хочет.

Женщина могла провести ночь с ящерром, но только если сама того хотела.

В Мыслите нельзя было насиловать земных женщин. В Мыслите больше не было Поддона. И гонщицы из красивых кукол превратились в нечто большее.

Поучаствовав в определенном количестве гонок и отбив деньги на свое обучение, гонщицы теперь были вольны уходить. Если оставались — имели право жить где хотят, без привязки к Штольне.

Гонщицы менялись. Многим ящеррам это не нравилось, но они понимали, что меняются времена, земные люди обретают всё больше прав, и быть приверженцем рабства — это значит полностью уничтожить себя политически. Так было в Мыслите.

Марлен и Доган стали по-настоящему великой парой. Они были сильны и сплочены, вросли в друг друга.

Недж с Нербом прибыли в город на закате. Они прошли таможенный контроль, обосновались в гостинице средней руки, и сразу же отправились в район Ножей, где в ресторане их уже ждали две женщины. Одна была пожилой и неухоженной, вторая — молодой, стройной темноволосой красавицей.

Ресторан был роскошным, всё в нем кричало о дороговизне и вкусе.

— Ну что, готовы? — спросила Недж.

— Безусловно, — ответила «старая» Вира.

Она очень изменилась. Все четверо изменились, и узнать их не смогли бы даже самые близкие люди.

К их столику подошел официант. Это был ящерр. Казалось бы, какая незначительная деталь, но она о многом говорила. Ящерр, прислуживающий земным людям!

— Мы хотели бы предупредить, что в наш ресторан должны приехать судья Рагарра с женой, — сказал официант. — Мы были не готовы, поэтому сейчас нам придется проверить всех гостей ресторана на наличие каких-либо опасных предметов. Если вы по каким-то причинам не готовы пройти проверку — мы можем провести вас в другие, не менее хорошие рестораны.

Четверка согласилась на проверку, и официант ловко просканировал их одежду и вещи. Он поблагодарил за понимание, и ушел.

Четверка разместилась поудобнее, и приготовилась к тому, ради чего они все пришли в этот день в этот ресторан.

Спустя каких-то двадцать минут, когда четверке гостей принесли заказ с комплементарными десертами, в ресторане повысился градус напряжение — прибыл Доган Рагарра с женой.

Эту пару усадили за крайний столик. Охрана проверила помещение, и удалилась, оставив чету Рагарра наедине. Вире с её места было прекрасно видно лицо Марлен.

Лисица была счастлива. Так счастлива, как бывают счастливы женщины, которых мужья купают в любви и заботе. Она выглядела лучше, чем когда Вира видела её последний раз. Ладная, стройная, молодая и любимая — судьба компенсировала Марлен все её прошлые страдания.

Четверка молчала. Нерб, Джин, Вира и Недж — у всех возникли разные чувства при виде Марлен и Догана. И светлая грусть, и откровенная ностальгия, и спокойное счастье — всё было.

Официанты кружили вокруг этой пары, приносили им все заказы в мгновение ока, но Доган все же наловчился время от времени что-то подавать Марлен своими руками. На подобное внимание Марлен непременно отвечала сдержанной улыбкой. Привыкла, но не принимала как должное.

Он что-то прошептал ей на ухо, женщина заразительно рассмеялась. Вира усмехнулась — ей было приятно видеть эту сцену. Где-то глубоко в душе, все эти десять лет она сомневалась: вдруг отчеты врут, вдруг Марлен несчастлива. В тот момент эти сомнения окончательно развеялись: счастлива! Маленькая лисичка счастлива!

Марлен сделала глоток вина и отвернулась, чтобы рассеяно осмотреть ресторан. Её взгляд наткнулся на Виру, сначала рассеяно, затем — более осмысленно.

Вира отсалютовала Марлен бокалом, и Марлен вздрогнула, окончательно убедившись, что ей не показалось. К её чести, она быстро взяла себя в руки, усмехнулась, и отсалютовала бокалом в ответ.

Марлен простила. Марлен была так счастлива, что уже давно простила Вира все манипуляции.

Лисица наклонилась к Догану, что-то прошептала ему на ухо, и Доган рассмеялся в ответ. Он погладил Марлен по плечам, и слегка взлохматил женщине волосы.

— Ты настоящая лиса, — прошептал ящерр.

Марлен усмехнулась

— Конечно, — согласилась с ним женщина. — Развращенная хитрая лисица…

Вира довольно кивнула, делая очередной глоток. Она всё сделала правильно…

Конец