RealRPG: Я убью Систему 1. Сдохни или умри

Глава 2. Сотни синих глаз

Часом ранее

Уровень: нет

Статус: Внесистемный разумный

До штурма сорок дней

Когда стена кухни вспыхнула ярким синим светом, я глазам не поверил. Даже не так: я решил, что поехал кукухой. Ну бред же! Так не бывает!

Рядом вскрикнула Лена, и стало чуть легче. Если сестра видит то же, что и я, значит, в психушку мне ещё рано.

– Опоздали! – прорычал отец сквозь зубы. – На улицу, бегом! Валите!

– Что это? – отозвался я, отступив на шаг и подняв карабин – охотничью “Сайгу”. Оставлять отца наедине со светящейся дрянью я не собирался, что бы он сейчас не орал. Подчиниться, потянуть за собой сестру и свалить, бросив его разбираться со всем в одиночку – это охренительно просто, но…

Но – пофиг. Я лёгких путей не ищу.

– Пап, что происходит? – выпалила Лена почти одновременно со мной. Она тоже не спешила выполнять приказ.

– Оглохли? Бегите отсюда, я сказал! Без разговоров! – рявкнул отец. Мы с сестрёнкой молча переглянулись, но с места не сдвинулись. – Бегом! Вы тут не поможете.

Когда двадцать минут назад отец ворвался в мою комнату с помповым дробовиком в руках и заорал про боевую тревогу – я до конца ему не поверил. Правда, тело начало действовать само, по отработанной схеме: переодеться, снарядиться, доукомплектовать тревожный рюкзак. В это время Лена только выскочила из ванной и побежала к себе – собираться.

Мы много репетировали, да. И всю жизнь жили в ожидании… чего? Это долгая история, да и отец, по правде сказать, нам толком ничего не рассказывал.

Зато – учил и тренировал. Очень разному, от бега и гимнастики до охоты и исторического фехтования. Мы с Леной знали и умели очень многое – правда, в основном поверхностно. И я не думал, что реально наступит день, когда всё это пригодится. Тем более – что будет это… ТАК.

Отец, видя нашу реакцию, буркнул недовольно:

– Воспитал же на свою голову таких твердолобых…

– Это всё гены, – невинно заметил я.

– Дурная наследственность, – поддержала Лена.

Отец усмехнулся. А после – сделал странный пас рукой, будто распальцовку бросил. Ну, или – ведьмачий знак. Его ладонь покрылась блестящей маслянистой дрянью, похожей на нефть, и в стороны выстрелили чёрные нити, паутиной залепив стену поверх сияния.

Это что нахрен за Веном?!

– Да что вообще происходит?! – не выдержал я. Ощущение нереальности происходящего только усилилось. – Какого… Какого?!

Лена только открывала и закрывала рот, как рыба. Слов у неё не нашлось, но она просто указала дулом карабина на чёрную паутину.

В этот миг разом поменялось освещёние, словно кто то выключателем щёлкнул. Или – применил фильтр в фоторедакторе. Мир вокруг выцвел, ушёл в серо-красные тона. Будто этого мало, в нос ударила вонь жжёной пластмассы

– Макс! – воскликнула Лена в панике, и шагнула ко мне. Тут же беспомощно добавила, – па-а-ап!

Её чёрные, влажные после душа волосы завились крупными кудряшками, в зелёных глазах – таких же, как у меня – плескался то ли ужас, то ли просто офигевание крайней степени. Сестры “обесцвечивание” не коснулось. Меня и отца тоже, кстати.

Я молча снял карабин с предохранителя, требовательно посмотрел на отца. Лена, после секундного промедления, повторила за мной.

Отец поморщился, швырнул дробовик на пол – будто бесполезный мусор. И… у него в руке с белой вспышкой появилось копьё. Прямо из воздуха – здоровенное цельнометаллическое копьё, блин! Точнее, что-то типа глефы или гизармы – только кого это будет беспокоить на фоне всего остального?

Лена выматерилась. Впервые за четыре года. Прошлый раз был, когда она в тайге со скалы навернулась и сломала ногу. Зато, теперь уже у меня слов просто не нашлось.

– Там то, к чему я вас всю жизнь готовил, – вздохнул отец, ткнув пальцем в свечение. На слова сестры он не обратил внимания, а ведь в нашей семье с матом строго. Про чёрную дрянь, блин, тоже ни слова не сказал. – Но я и надеялся, что нас не найдут в другой реальности, и это не пригодится.

Так… Что он сейчас сказал? В другой реальности?

Свечение вдруг стало ярче.

– Икар! – рявкнул отец.

– Да! – я аж на месте подпрыгнул. На тренировках мы всегда пользовались позывными, и сразу отзываться на них нам с сестрой въелось в подкорку.

– Когда получишь крылья, не спускайся к солёным брызгам и не поднимайся к солнцу.

Я даже не сразу осознал, что он сейчас сказал. Крылья? Брызги и солнце? Он мне про греческие мифы затирает? Сейчас!?

– Пандора!

– Да! – Лену колотило. На отца она уставилась с надеждой, будто ждала, что хотя бы ей он скажет что-то осмысленное.

– Открой этот долбаный ящик, Панди, – сказал отец. – И пусть они все обосрутся.

Он улыбнулся, но вышло похоже скорее на оскал. А в глазах смешалось столько всего: тоска, злость, вина, любовь…

Какого?..

– Прорывайтесь в людное место – может, пронесёт, – продолжил отец. – На месте не стойте, защищайте друг друга. Если поймают… Постарайтесь найтись как можно скорее. Вместе – вы сила. Может, и с мамой свидитесь.

Меня будто ударило с размаху, а внутри что-то дрогнуло. “С мамой”.

Мама умерла.

– Стой! – заорал я. – Это же…

Я не договорил. Всё… Всё случилось одновременно.

Отец вдруг зарычал и согнулся, на спине под футболкой у него вспух огромный горб. Удар сердца – и ткань разорвали, расправившись на половину кухни, крылья. Пернатые, как у ангела, только не белые, а чёрные.

Из сияния вывалился здоровенный клубок глянцевых телесно-серых червей, волной рванул по полу. Вонь палёного пластика стала невыносимой.

– Бегите, – выдохнул отец, и ударил крыльями. Нас с Леной подхватило мощным потоком ветра – мягко, словно подушками – и бросило в окно. Раму с грохотом вырвало из стены, миллионом осколков взорвались стёкла, но нам вреда не причинили.

Лена взвизгнула и с перепугу пальнула куда-то – спасибо, что не в меня. Я от неожиданности до хруста прикусил язык. Мимо замелькали этажи – один, второй, третий… Мы жили на девятом.

– Макс! – закричала сестра. Я не ответил. Язык было так больно, что слёзы выступили, и испугаться я толком не успел. А потом падение резко остановилось, и нас аккуратно отпустило на асфальт. Ветер развеялся, разметав напоследок окурки и шелуху семечек перед подъездом.

Лена опять выматерилась.

– Пандь, – буркнул я, и поморщился из-за больного языка. – Рот тебе с хозяйственным мылом помою.

– Угораешь? Да тут… – что именно “тут”, она не сказала – видимо, слова не нашлись. В этом я Лену понимал полностью. Молча ткнул пальцем в сторону скамейки у подъезда.

Там сидели две бабки, вечно ворчащих по любому поводу. Только вот, сейчас они не офигевали от нашего чудесного спуска с девятого этажа, как и с того, что недалеко от них рухнули оконная рама и острые осколки стекла. Старушки замерли на месте. Не просто без движения сидели – а зависли, как на паузу поставленные. Не моргая, с открытыми ртами. И не дыша.

– Ты тоже это видишь? – уточнил я. Шагнул к правой бабуле, ткнул её пальцем в морщинистую щёку. Она не отреагировала, даже зрачки не шелохнулись.

Надо ли говорить, что серо-красный фильтр наложился на обеих бабуль?

Я оглянулся: людей на улице было полно. Пенсионеры, парочки, компашки наших ровесников, дети, мамочки с колясками – все они замерли без движения под серо-красным фильтром.

Чёрт его знает, что будет, когда мир отомрёт. Он ведь отомрёт? Не просто так же отец нас в людное место отправил?

Вот мы переполох создадим, если окажемся где-нибудь в торговом центре, когда трещащая по швам реальность вернётся в норму: одетые в милитари-стиле, с карабинами, рюкзаками и разгрузками с запасными магазинами. Полиция загребёт – сто процентов.

И доказывай потом, что мы не фанаты “Доки 2”.

Только, я никуда бежать и не собираюсь.

– Это-сон-это-сон-это-сон, – завела Лена аутичным речитативом. И вскрикнула, когда я её ущипнул. – Больно!

Я не ответил, посмотрел вверх, найдя окна нашей квартиры. Кажется, там что-то сверкало, будто кто-то щёлкал туда-сюда выключателями.

– Папа… – произнёс я одними губами.

Какого вообще хрена происходит? О чём он молчал? Зачем вообще молчал?! И кто он?!

Да, обычный мир – привычный и логичный, понятный и рациональный – за секунду рухнул, и в голове осталась такая каша, что разбираться даже не хотелось. Ясно было только одно – и это я сказал вслух:

– Надо вернуться. Помочь отцу.

– Я… Я не знаю, – отозвалась Лена. – Он сказал бежа… Ой!

– Ты чего? – я оглянулся на сестру.

– Небо, – выдавила она. – Глаз.

Я задрал голову и проследил за её взглядом. То, что небо практически чёрное, заметил, ещё когда в наши окна пялился, но особо не обратил внимания. Все цвета изменились, и это я уже воспринимал, как должное. Мой отец швырялся чёрной паутиной и отрастил крылья – вот что сильнее всего почву из под ног выбивает.

А потом я заметил… солнце?

Ладно, ясно же, что нифига это не солнце. Нужно просто разрешить себе поверить собственным глазам. А поверить, сцуко, нифига не просто, когда они видят то, что противоречит… Противоречит вообще всему.

В небе вспух огромный пульсирующий глаз. Голубой – полностью, без разделения на белок и радужку, но с вертикальной чертой зрачка. Он будто высматривал что-то, двигался дёргано и неестественно. Вдруг – замер.

Уставился прямо на нас с сестрой.

– Макс! – взвизгнула Лена.

– В подъезд! – рявкнул я. Знал, что сестрёнка мне подчинится. Нельзя отца оставлять с теми червями, чем или кем бы они ни были. Хоть – похитители тел из другого измерения. Хоть – высшая форма жизни. Хоть – геи-нигеры из открытого космоса, блин! Вместе справимся – и будем решать, что делать дальше. Втроём, а не разделённые. И он ещё замучается объяснять, что за бред происходит.

И что там с мамой.

Я рванул к двери подъезда, но тут же затормозил.

– М-мать!

Дверь покрыло синее свечение.

– Что теперь? – Лена врезалась мне в спину. Голос у неё дрогнул.

Я полез в карман за подъездным ключом – и не нашёл его. Ну точно, он дома, на столе…

– Пандь, ключ с собой?

– Нет.

Да твою то мать!

– Ищи у бабуль. Они против не будут.

Сам я, чтобы не терять время, схватил ручку двери, ногой упёрся в стену. Никогда не ломал магнитные замки – но представляю, как это делается. У нас, правда, дверь новая. Точно знаю, что уже не один алкаш, забывший ключи, с нею не справился.

Нервировало сияние прямо перед мои лицом – но оно ещё не стало ярче – как недавно совсем, дома. Значит, время есть.

Я с силой дёрнул ручку двери, потом ещё раз, ещё.

Не поддавалась. Вообще ни в какую!

– Нашла!

– Супер!

Над нашими головами вдруг оглушительно бахнуло. Мы подняли головы – и замерли на миг.

– Папа… – тихо выдавила сестрёнка, и в её глазах заблестели слёзы.

Я выругался, прыгнул к Лене и, сбив с ног, накрыл её собой. Вокруг зазвенело, загрохотало, что-то увесистое прилетело мне в спину. Точнее – в рюкзак, не причинив вреда.

А потом всё стихло, только едва слышно всхлипывала сестрёнка.

Я механически поднялся. Всюду валялись почерневшие неузнаваемые обломки, битое стекло. Одну из старушек чудом не задело, только присыпало гарью. У второй в голове появилась вмятина – будто у спустившего воздух футбольного мяча.

Я с отстранённым равнодушием отметил, что должен быть шокирован. Но… Нет. Я поднял голову. Весь мир сузился до окон нашей квартиры. Они пылали, и к чёрному небу валил чёрный дым.

Внутри разом что-то оборвалось, в животе похолодело, и заворочался холодный склизкий комок. Лена поднялась на ноги, вцепилась в мою руку – и сжала пальцы с не-девчоночьей силой.

Голливудских криков “Не-е-е-ет!” и прочей театральщины не было. Мы… Мы просто охренели. В реальность происходящего не верилось совсем.

А потом среди запаха гари нос уловил резкую специфичную вонь. Как палёный пластик. Почти, но немного, неуловимо другую.

Я моргнул, возвращаясь в реальность, с силой запихнул в глубину сознания рвущие меня эмоции. Яркое синее свечение было повсюду: на стенах, на асфальте, на кузове припаркованной рядом “Газели”. И во многих местах наружу уже лезли телесно-серые червы.

– Пандора, – рявкнул я, с удивлением услышав в собственном голосе интонации отца. – Спина к спине. В людей не попади.

Бежать было поздно, как и прорываться наверх. Нас уже окружили.

Через миг стало ясно, что эта глянцевая кольчатая дрянь – даже не черви вовсе. Это – щупальца.

Из светящейся подъездной двери наружу вывалился огромный бесформенный кусок плоти с пляжный мяч размером. Эдакая голова осьминога, удерживаемая десятками длинных щупалец. Глаз на ней был лишь один – точная копия того, что мы видели в небе. Только он ещё и светился, как прожектор, синим светом.

Между нами и тварью было метра три, не больше.

Лена прошипела что-то злобное, и мы одновременно вскинули карабины и пальнули. Удар приклада в плечо показался благословением, и вселил уверенность. Хороший, плохой – не важно. Главное, у кого ружьё.

Синий глаз со звоном разлетелся на осколки, как выбитая автомобильная фара. Фонтаном ударила кровь – вырвиглазно-алая, неестественно яркая. Щупальца обмякли, и осьминог рухнул на землю.

Следующий выскочил из под детской горки метрах в пяти от нас, и шустро рванул в атаку. Ещё двое показались под “Газелью”, а один лез из её кузова...

– М-мать! – выругался я. В голове заработал калькулятор: Лена потратила два патрона, один в падении, один сейчас. Я – только один. У обоих по два запасных магазина в разгрузках…

Теперь главное, чтобы хватило отбиться. В мой рюкзак толкнулся Ленкин, и мы начали отстрел осьминогов. Сцуко, бред-то какой!

В висках стучала кровь, зрение ограничилось до узкого тоннеля, в котором я выхватывал новые цели. Хорошо, руки не дрожали. Как же это, мать их, хорошо…

Отступили боль и шок. На них не осталось ни времени, ни сил.

– Макс, мне страшно! – крикнула сестра сзади. С таким отчаянием, что я зубами скрипнул. За Лену я буду рвать голыми руками. Зубами, мать вашу, рвать буду!

Подстрелив ближайшего осьминога, я выдавил, постаравшись сделать голос бодрее:

– Держись! Я видел хентай, который так же начинался!

– Дурак! Перезаряжаю!

Я выстрелил в глаз одной твари, второй. Хорошо, что пёрли они напролом, даже не думая петлять и уворачиваться. Развернулся, проверяя сектор сестры – и тут же пальнул в осьминога, подобравшегося достаточно близко.

– Всё! – Лена вскинула карабин.

Я – развернулся, выпустил из магазина последний патрон.

– Перезарядка!

– Давай!

Магазин – рвануть из разгрузки. Пустой – отстегнуть, и на землю. Чёрт с ним. Подберу, если отобьёмся. Новый – вставить. И…

Меня рвануло за ногу и потащило по земле.

– М-мать! – взгляд поймал осьминожью башку, глаз-прожектор вблизи ослепил. Палёный пластик ударил в нос с новой силой, и я выстрелил – торопливо, навскидку. Толком не прижатый приклад больно долбанул в плечо. – Сцука! Писец!

Я сел и принялся палить, понимая, что каждый убитый уродец подбирается ближе предыдущего.

– Максим! – отчаянно завизжала сзади Лена.

Я вскочил, прострелил башку ближайшей твари и рванул назад. Сестру за щиколотки тащили сразу два урода, оплетая ноги щупальцами. Я поочерёдно убил обоих, пнул Лене её карабин, валяющийся на земле. Выстрелил снова, давая ей шанс подняться.

Развернулся, поймал на мушку ещё одного осьминога. Нажал на спусковой крючок – и карабин лишь сухо щёлкнул. Времени на перезарядку не осталось.

– Панди, убегай! – рявкнул я, срывая с шеи ремень “Сайги” и хватая её горячее дуло – как бейсболист биту. Боль смягчили адреналин и велосипедные перчатки без пальцев.

Я рванул вперёд, перепрыгнул метнувшиеся ко мне щупальца – и с силой двинул в глаз осьминога прикладом. Брызнули осколки и кровь, я прыгнул на следующую тварь.

– Не успею, – послышалось сзади обречённо.

– Беги! – рявкнул я. – В ТЦ давай!

Щупальца перехватили карабин. Я отпустил дуло и вмазал уроду ногой – металлическим носком тяжёлого гриндерса. Глаз треснул, но не разбился, я – чудом извернулся и с пробуксовкой рванул назад, к сестре.

Она направила на осьминога “Сайгу”. Монстр подпрыгнул, взвившись над землёй – а выстрела не последовало. Только щелчок, прозвучавший кладбищенским колоколом.

Я успел рвануть из ножен охотничий нож в тот миг, когда тварь сбила Лену с ног. Её придавило переплетение червей-щупалец, я с разбегу влетел в осьминожью башку коленями и опрокинул своим весом набок. Завалился сверху и загнал нож в глаз. Потом – ещё раз, ещё…

– Вставай! Беги!

Что-то обвило мой живот, рвануло вверх, оторвав от земли. Я извернулся, полоснул по щупальцам ножом. Брызнуло алое, но хватка не разжалась.

– Макси-и-им! – закричала Лена снова. Я успел её увидеть краем глаза: сестрёнку тоже подняли над землёй, а она спешно перезаряжала карабин. Умница! Хоть бы успела…

Меня развернуло, рванув за левую руку – в запястье вцепилось щупальце. За ним – ещё десяток.

– Твари! – я прорычал сквозь зубы и полоснул ножом. Только шкуру порезал – упругая плоть не рубилась.

Увидел перед собой осьминожью башку. Рукой не достать, но… Я извернулся и вмазал в глаз пяткой гриндерса. Тварь дёрнулась, отступая назад, а ногу поймали щупальца. Сзади загрохотали выстрелы.

– Давай, Лен! Давай, блин! – прорычал я, с трудом оглянувшись. Сестру не разглядел – но увидел ещё один синий глаз рядом с собой. Удар!

Нож вошёл точно в вертикальный зрачок, и глаз твари треснул пополам. В запястье правой руки вцепилось щупальце – так крепко, что я заорал. Пальцы разжались, и нож так и остался в голове осьминога.

Меня поймали за вторую ногу – и просто распяли в воздухе. Сзади грохнул выстрел, ещё один – и заплакала Лена.

– Всё, Макс, – услышал я. – Теперь всё…

Я рвался и пытался оглянуться – но не мог. Осьминоги, скрутив меня по рукам и ногам, будто успокоились. Замерли – и я только сейчас понял, что они повсюду, заполонили всю детскую площадку и двор. Десятки, сотни тварей – и их горящих прожекторами синих глаз. Пустых и уродливых.

Две старушки на лавке, окружённые тварями, смотрелись особенно сюрреалистично. Одна живая, одна – мёртвая.

– Лен! – крикнул я. Сердце колотилось, как бешеное, внутри клокотала ярость. Я должен был хотя бы успокоить сестрёнку – как всегда успокаивал. Как в детстве, когда она потеряла свою дурацкую куклу… Как после первого убитого кролика, когда отец приучал нас к крови. И как после расставания с тем придурком из её класса, которому я потом сломал нос… – Лена, слушай! Отец сказал – если поймают, найти друг друга. Я найду, клянусь! Найду тебя!

– Макс, – всхлипнула она. – А если он умер? Если папу убили? Он не говорил про себя. Только…

– Про маму, – выдохнул я, закончив за Лену. – Это же – он. Это наш папа. Он выберется! Только сама не бойся – я тебя найду. Лена, я…

Договорить не вышло. В уши вгрызся отвратительный высокий то ли вой, то ли свист. Змеями вверх взметнулись свободные щупальца, но вместо голов у них были розовые кисточки – извивающиеся, мерзкие. В бою я их не заметил.

Глаза-прожекторы ярко вспыхнули, замигали сине-белым. Десятки и сотни глаз. Мир растворилась в этом свете, всё растворилось. Опущенные веки не помогли – слепило даже сквозь них. Вонь горелого пластика стала невыносимой.

Когда лицо начали оплетать гладкие холодные щупальца, а в нос и уши полезли склизкие мягкие отростки – я зарычал от злости. Сзади истошно визжала Лена – так отчаянно и страшно, как никогда. Внутри что-то навсегда оборвалось – я так и не защитил её. Оказался бесполезен.

Отец знал, о чём говорил? Мы выживем? Увидимся?

– Лена!

В мой распахнутый в крике рот тут же прорвалось щупальце, скользнуло куда-то в пищевод, в желудок, и меня затрясло – от боли, от тошноты, от омерзения. Кисточки-черви распахнули мне глаза, подняли веки, как Вию – и я растворился в ослепительном свете.

В сиянии проступила фигура – совсем рядом, в шаге от меня. И мир схлопнулся, обрёл границы – став ею и только ею. Странной женщиной напротив, родившейся из ослепительного света сотен синих глаз.

Наверное, она могла бы быть красивой. Я видел строгое лицо с правильными чертами – как у античных статуй и женщин с картин художников Эпохи Возрождения. Одежда тоже оказалась под стать: строгое белое платье, похожее то ли на тунику, то ли на тогу, и простые серебряные украшения – браслеты, крупные серьги, диадема и кулон на цепочке. Всё – с изображениями глаз с вертикальным зрачком.

Ей было, наверное, лет сто, а то и тысяча, но выдавали это вовсе не морщины и не тело. Не было морщин, и пышная фигура была идеальной, что только подчёркивали приталенное платье и декольте.

Возраст выдавали отрешённая строгость её лица и взгляд… Такой взгляд, что по спине мурашки бежали. Было в нём что-то ледяное, бесконечно холодное и нечеловеческое. Высокомерное и презрительное, но в то же время – скучающее и равнодушное. Она видела перед собой не человека. Она видела пустое место.

И красивой я не назвал бы её из-за этого и – сцуко! – из-за третьего глаза на лбу – уродливого, пульсирующего и выпуклого. Такого же, что горел в небе. Такого же, как у напавших на нас тварей.

– Ну ты и страшная, – оскалившись, выдавил я сквозь зубы. Говорить было тяжело, гортань словно ватой забило. Глаза резало, в ушах звенело. Я смотрел на женщину и чувствовал: она. Она послала к нам монстров. Она смотрела с неба. Она. Виновата. Во всём! – Лучше верни к осьминогам, с-сука!