Ребенок от лучшего друга. Мы не твои.

Глава 16. Невинность в рамочке.

Глава 16. Невинность в рамочке.

Руслан

Девственница.

Твою мать.

В тридцать лет.

Как такое вообще возможно в двадцать первом веке?

Давлю на газ, в тысячный раз за сегодняшний день прокручивая в голове одну и ту же мысль. И она до сих пор не заняла соответствующего места, так как мне просто трудно поверить в реальность данного факта.

Хотя куда уж реальнее, если я сам вчера всё почувствовал. И сомнений точно быть не может.

Я у Таси первый.

Меня настолько коробит от этого, что я весь день чувствую себя как медведь в клетке из собственных эмоций. Я даже не знаю, как теперь себя вести.

Мля, Костров, дожил. Переспал с девушкой и потерялся.

Ещё и ощущения после секса добавляют градуса в и без того кипящем мозге.

Я не знаю, почему вчера так завёлся из-за этого сраного прихвостня из Индии. И сегодня с самого утра я продолжаю твердить себе одно и то же, что речь идёт о Тасе. Я её всю жизнь знаю.

И когда вчера меня понесло, и я уложил её в постель, до последнего думал, что ничего особенного не будет. Уберём в сторону факт её невинности и спросим — какого хрена мне было так хорошо?

Настолько, что я дождаться не мог, когда вернусь с работы домой и снова окажусь между стройных ножек, и опять она будет кусать мой подбородок и плечи.

И вот очередная неожиданность от Маршанской — у меня дома её не оказалось.

Крепче сжимаю руль, направляя машину по автостраде.

"Это же Тася... У тебя крышу снесло, Костров, на фоне всех этих конфликтов с семьёй... Она даже не в твоём вкусе..."

"Но ты же не станешь отрицать, что хочешь её? Хочешь ещё как. Поэтому утром сбежал как трус, когда спящая Маршанская пальчиками перебирала волосы у тебя на груди и тебе потребовалось не меньше тонны ледяной воды, чтобы успокоиться и снова не забраться к ней в постель".

Звездец просто.

Я свихнулся.

И сейчас она ждёт, когда я приеду за ней, а у меня по-прежнему нет идей, что делать с ещё вчерашней девственницей. Единственное, что пришло в мою голову — купить цветов. Я выбрал пятьдесят ярких роз, потому что Тася любит яркие цвета.

Ну хорошо. Я подарю ей цветы и отвезу к себе. Что дальше?

Мля, я же не животное, чтобы снова на спину её укладывать. Хотя, судя по последним мыслям — животное.

Остаётся минут десять до Тасиного дома, за которые я должен разработать концепцию дальнейшего поведения. Собственно, за эти десять минут я ничего не разрабатываю, а всё с тем же хаосом в голове торможу у подъезда Маршанской. Она уже топчется возле лавки с пакетом в руках.

Смотрю, как она идёт к машине. Вроде просто Тася, но будто я впервые её вижу.

— Привет, — буркает, забравшись в салон.

— Это все твои вещи? — бросаю взгляд на крохотный пакетик.

"Это всё, что ты можешь ей сказать, идиот?"

— Остальные я постирала. Они ещё не высохли, — пожимает плечами Тася. — Если вопрос с вещами закрыт, то можем ехать. Уже, между прочим, ночь, если ты не заметил.

Крепче сжимаю руль, не торопясь нажать на педаль газа.

Ведёт себя так, словно прошлой ночью ничего не случилось.

Хотя сам-то хорош. Не звонил. Не писал. Очко ссыкливое.

— Слушай, Тась, — начинаю, откашлившись. — В общем, у меня в жизни никогда не было девственницы. Богом клянусь. Даже восемнадцатилетние были не девственницами, а уж тридцатилетние чаще ещё и с ребёнком и не с одним. Я понятия не имею, как себя вести. Поэтому вот, — тянусь на заднее сиденье и достаю огромный букет.

Маршанская широко распахивает глаза и смотрит шокировано то на букет, то на меня.

— Ты даришь мне цветы? Ты... никогда не дарил мне цветы. Всё, что угодно, но не цветы, — осторожно берёт букет, пока я думаю, какого хера я никогда не дарил ей цветы?!

Наблюдаю за тем, как Тася мягко улыбается и подносит букет к носу. Он огромный и почти закрывает всю её хрупкую фигурку.

— Спасибо, Руслан. Неожиданно. Розы бесподобные...

— Ты... Ты как вообще? Ну, как себя чувствуешь?

Маршанская выгибает бровь.

— После того, как лишилась своего "цветка"?

— Я серьёзно, Тась.

— Костров, я девственности лишилась, а ты ведёшь себя так, будто мне ногу вчера ампутировали. Куриный бульон и пакет с апельсинами не привёз?

— Кроме шуток, Маршанская, — поворачиваюсь корпусом к ней и чуть подаюсь вперёд. — Ты меня в реальный шок повергла, и я до сих пор не могу отойти. Просто скажи, всё ли в порядке? Я не причинил тебе боль, Тась?

Ироничное выражение лица Таси смягчается. Губы трогает лёгкая улыбка, а щёки немного краснеют. Она прячет лицо в букете.

— Ты не причинил мне боль, Руслан. Всё было потрясающе.

Вот как.

Я шумно выдыхаю.

И наверное, я точно совсем свихнулся, если от этого её тихого "всё было потрясающе" кровь от моей головы мигом отливает туда, где её вчера тоже было слишком много.

— Но, наверное, пару дней стоит потерпеть, — добавляет Тася.

— Потерпеть?

— Ну да. Ну... Чтобы всё зажило. Не сразу же продолжать делать ребёнка. Я имею в виду, сегодня, завтра, не стоит...

— А. Да. Потерпеть. Конечно, Тась, если нужно, я потерплю.

Почему-то меня одно это слово сейчас раздражает.

А Тася снова утыкается носом в цветы. Я смотрю на её профиль. Пухлые красные губы, крохотный нос, тёмные пушистые ресницы.

Потерпеть... Ладно. Я могу, в целом.

— Руслан, мы поедем уже? Или ты решил переночевать в машине перед моим подъездом?

— Едем, — выдохнув, жму на газ. — Я из твоего ресторана взял куриный суп со специями. Он уже, скорее всего, остыл. Если хочешь, поужинаем вместе.

— То есть всё-таки куриный бульон будет? — спрашивает, бросив на меня смеющийся взгляд.

И башня опять течёт. От смеха девчонки, который я слышал миллион раз, и которому почему-то никогда не придавал значения.