В медицинских кругах для определения воскрешения установился термин «постлетальный рецидив жизни», или просто — рецидив.
Изучать рецидивистов кинулись рьяно, благо материала было хоть отбавляй, а средства выделялись очень хорошие, особенно после того, как выяснилось, что иммунорм активно употребляла вся властная верхушка и богатеи, что, в общем-то, одно и то же. Средства, как обычно, оприходовались оперативно и со знанием дела, но никакого продвижения в понимании феномена рецидива даже и не намечалось, в то время как материала становилось все больше и больше, и скоро от него просто некуда было деваться.
Человечество, по крайней мере — его российская часть, разделилась на два лагеря: на тех, кто предпочитал умереть по-старинке, раз и навсегда, и на тех, кто был не прочь причаститься жизни вечной. Хотя об этой жизни после смерти не было известно совершенно ничего, кроме того, что возможна, все же, кажется, и вторая — уже окончательная — смерть, если определенным образом травмировать мозг воскресшего. Именно способ окончательного убийства рецидивистов искали в первую очередь, поскольку, видели в них опасность для остальных. Люди, нахватавшись представлений о «зомби» из разного рода книг и киношек-ужастиков, естественно впали в панику и вели разговоры об апокалипсисе и необходимости тотального уничтожения рецидивистов. Правительство же наше, как всегда с оглядкой на запад, решилось только на меры по изоляции, да и то уже значительно позже и со всякими оговорками. А в думе полным ходом шли дебаты на тему считать ли рецидивистов живыми и полноценными гражданами Российской Федерации и предоставить им равные конституционные права, или же официально признать их мертвыми, со всеми вытекающими отсюда последствиями, как то кремация и захоронение. Естественно, первый вариант усиленно лоббировался и должен был, по идее, рано или поздно победить, несмотря на возражения масс, требовавших всенародного референдума. Наивные! Как минимум пятьдесят процентов потенциальных участников такого референдума хотя бы раз в жизни принимали иммунорм.
И удивительно опять же: потенциальные рецидивисты, то есть те, кто хотя бы раз в жизни принимал препарат и кого ждало воскрешение, ненавидели теперешних рецидивистов ничуть не меньше, чем те, кто каждое утро благодарил бога за то, что так ни разу и не использовал дьявольский аэрозоль.
Человеческая природа являла себя во всей своей дикой красе. Вор должен сидеть в тюрьме! По аналогии: мертвец должен лежать в земле! И неважно, что этот мертвец гораздо более безобиден, чем львиная доля живых, которые в любой момент могут перегрызть тебе глотку или засадить в спину нож. Главное, что эти живые, они — свои: теплые, понятные, в большинстве своем не очень вонючие. А те — холодные, вонючие, молчаливые, подспудно страшные и совсем мертвые.
По мере того, как число рецидивистов увеличивалось, все больше назревала опасность гражданского раскола. Вот тогда правительством и было принято волевое решение привлечь к устранению проблемы армию, тем более, что количество лагерей изоляции тоже медленно, но верно росло. Приходилось даже делать внеплановые амнистии, чтобы освободить тюремные помещения, более всего пригодные для содержания живых мертвецов.
А потом ученые выяснили, что у принимавших иммунорм людей происходят непонятные изменения на генетическом уровне, и изменения эти передаются по наследству. То есть, если отец или мать принимали препарат, то с вероятностью почти сто процентов у них должен родиться ребенок с синдромом постлетального рецидива жизни.
И тогда позиции политиков, ратующих за предоставление рецидивистам равных прав, заметно пошатнулись.