Redrum 2016

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Накануне 2017 ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Альманаху Redrum исполняется год.

Не много — для вечности. Но за этот срок из мечты и фантазии мы сделали журнал. И создали команду: редакцию и читателей. Профессиональную редакцию и заинтересованную, постоянную аудиторию.

И то, и другое продолжает расти. На деле доказывая, что хоррор-журнал в России существовать может не только в сетевом формате.

Говорят: «деньги делают деньги».

При этом часто забывая, что в реальности — делают люди.

Деньги — всего лишь бумага или цифры в электронном кошельке, условный эквивалент труда.

Создают — люди. Вкладывая в осуществление идеи время, талант, упорство, труд.

Созидает дружба. Любовь. Доверие. Щедрость. Мы, люди, — делаем свою жизнь.

Вам ведь встречались такие, кто говорил: жизнь неприветлива, уродлива, жестока… И дай-ка я — лично я! — покажу тебе, детка, насколько она ужасна!..

Не верьте таким. Это те, кто опустил руки; те, кто испугался и не смог.

А мы — вместе с вами, дорогие читатели — смогли!

Мы пишем ужасы, потому что верим в светлую сторону вещей. Мы издаём журнал, потому что есть те, кто хочет его читать.

И мы будем писать, рисовать и придумывать этот наш страшный журнал хоррора, и с его помощью непременно сделаем жизнь в чем-то лучше. Мы — создаём.

И еще всё впереди!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Алексей Шолохов} Книга, ножницы, чёрный бант… ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Когда-то очень давно (мне было лет 13–14, не больше) — не помню, кто именно предложил погадать, но компания собралась приличная — девчонки и мальчишки примерно одного возраста. Мы тогда жили в заводском общежитии с общественными туалетами, кухнями и душевыми. Как вы понимаете, из всего общественного предпочтительней всего была кухня. Кто-то принес ножницы, кто-то черный бант, кто-то свечи, а я принес „Туманность Андромеды" Ефремова. Вызывали мы дух Пушкина А. С. Хамоватый дух, я вам скажу. Но самое сложное было — его выпроводить… В рассказе я, в принципе, повторил это все, за исключением… Прочитав рассказ, вы как раз и поймете — за каким исключением».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Принесла?

Не слишком вежливый тон Игоря нисколько не смутил Вику. Она улыбнулась и показала бант, свернутый трубочкой.

Вика держалась уверенно и непринужденно, хотя прекрасно понимала, что не быть ей здесь без нейлоновой ленточки.

— И тебе привет! Все пришли?

Ее вопрос остался без ответа. Игорь закрыл за ней дверь и пошел к одной из комнат. Вика в квартире Игоря была впервые, но почему-то решила, что собрал он всех в гостиной. В собственной спальне производить какие-либо ритуалы глупо.

По крайней мере, Вика в своей спальне ничего подобного делать бы не стала.

Вика разулась и сняла курточку. И сейчас же почувствовала себя здесь лишней. Иногда с ней такое бывало. Она не могла понять — что делает с этими людьми. Потому что ведь это правда: она лишняя. Но она включала дурочку и делала вид, что не замечает издевок и насмешек в свой адрес.

С Игорем мечтали дружить все девчонки в классе. Да что там — девчонки? Парни тоже тянулись к нему. С ним было… «по приколу».

Гадание предложил Кирилл. Он прочитал об этом на каком-то сайте и решил попробовать. А у Игоря освободилась квартира — как раз родители уехали на Рождество к тетке. Пустая квартира, книга, ножницы и черный бант — вот что было нужно, и участников — не меньше двух, но Вика думала, что людей придет намного больше.

В комнате было трое — Кристина, Кирилл и Вадим. На балконе Игорь обнимался с Юлей.

— Привет, — кивнула Вика и улыбнулась, понимая, что не все ей здесь рады.

Отозвался только Вадим.

— Проходи, присаживайся, — сказал парень и похлопал по дивану рядом с собой.

Вика, не раздумывая, села. Вадим был из тех парней, от кого не ждешь подвоха. И он — единственный, кто в этой компании мог конкурировать с Игорем. Возможно, именно это Вику в нем и привлекало. Ну, может, еще и то, что она чувствовала его симпатию к себе.

— Ну, Викусь, о чем хочешь у духов спросить?

Вика пожала плечами и снова улыбнулась. Она действительно не знала. Черт! Она даже не думала об этом. Вика просто хотела провести время в компании Игоря, Вадима и других. Модная тусовка, вот и все. А еще она хотела почувствовать себя нужной. Поэтому-то она и принесла черную ленточку.

Но вопрос все-таки придумать надо, ведь именно для этого они здесь собрались. Что же такое спросить? Чтоб не опозориться, чтоб в тему и чтоб… Не опозориться.

— Это секрет, — кокетничая, произнесла Вика.

— Ну, что, все готовы?

С балкона вышли Игорь и Юля.

— Кирюха, ты сказал вновь прибывшим о жертве? — Юля улыбнулась.

Вика сразу поняла: речь идет о ней. Но — «жертва»? Это что-то новенькое.

— Я хотел сделать сюрприз, — усмехнулся Кирилл.

— А что за жертва? — спросил Вадим.

Искренность в голосе парня порадовала Вику — он тоже ничего не знал о жертве и, скорее всего, о насмешках над ней.

— Ритуальная жертва, — сказал Игорь и тут же добавил:

— Забей. Это шутка.

Игорь ушел, а когда вернулся, в его руках была книга.

— Моя любимая, — провозгласил он и повернул обложкой к собравшимся.

— И единственная прочитанная, — пошутил Вадим.

— Очень смешно.

Кристина сбросила руку Кирилла со своего плеча, встала и подошла к Игорю. Взяла в руки книгу и прочитала:

— «Туманность Андромеды». У моих предков такая же пылится. Боюсь, что на эту реликвию мы какого-нибудь неандертальца вызовем.

— Нормально мы все вызовем! — Игорь выхватил у Кристины книгу. — А ты на какую хотела? На Донцову?

— Нет! На Камю, — огрызнулась девушка.

— Вау-у-у-у! — взвыли парни.

Вика тоже была поражена. Нет, то, что Кристина не читала даже Донцову, Вика была уверена, но знание имени французского философа говорило, что книги у ее предков пылились не зря. Кристина подходила к ним и читала корешки.

— Что «вау»? Вам бы моего папашу. Трясется над своей библиотекой… Еще и читать заставляет.

— Так ты у нас дочь библиотекаря? — улыбнулся Кирилл. — Кристинка у нас книжный червь.

— Сам ты — червь!

— Так ты не читаешь? — спросила Юля.

— Не-а, — гордо ответила подруга. — Я закрываюсь в комнате, нахожу в инете синопсис книги, читаю его, а когда приходит отец, выкладываю ему краткое содержание.

— Да ты коварная, — сказал Вадим.

— Да, я такая, — кокетничая, произнесла Кристина.

— Беда в том, что отец все-таки победил.

— Это почему еще?

— Ты читала, — поучительно произнес Игорь. — Ты сделала то, чего он и хотел.

Вике показалось, что весь мыслительный процесс отразился на милом личике Кристины.

— Я не уверен, что ее папашка хотел именно этого, — улыбнулся Кирилл. — Иначе бы он просто дал ей для чтения баллончик освежителя воздуха.

Только после этих слов Кристина поняла, что над ней подшучивают. Отмахнулась и, деланно надув губки, села на диван.

— Ладно, чтецы, хорош. У нас есть книга… — Игорь снова поднял книгу.

— Хорошо, хоть не освежитель воздуха, — хохотнул Кирилл.

— Я сказал: хватит! — остановил шутника Игорь. — У нас есть книга, — повторил он. — Ножницы… — Юля щелкнула ножницами. — …И бант.

Вика поспешила показать рулончик черной ленты, когда услышала слово «бант». Это походило на какой-то дурацкий ритуал. Вика надеялась, что это не самая интересная часть сегодняшних гаданий.

Кирилл взял книгу, вставил ножницы в середину так, чтобы торчали только колечки. Потом взял у Вики бант и завязал вокруг книги крестом, предварительно пропустив между кольцами ножниц.

— Готово.

Первыми были Юля и Кирилл. Взяли в руки приготовленное приспособление для ритуала. Вика заметила, что Кристина нервничает, будто это ей предстояло держать одно из колец ножниц. Вика и сама нервничала. Она не могла даже представить себе, как перенесет движение ножниц на пальце. Да и перенесет ли вообще? Вика была рада, что не она первая держит книгу. Кирилл положил одно кольцо ножниц себе на указательный палец, а второе — на палец Юле. Книга повисла между ними корешком вниз. Кирилл и Юля застыли, указывая друг на друга. Остальные сели вокруг.

— Когда я спрашиваю, ответами мне будут повороты книги (того края, который ближе ко мне). Направо — да, налево — нет. Ответы Юле — ее край книги, ее право и лево. Вопросы нужно задавать так, чтобы ответ был «да» или «нет». Надеюсь, этого вам объяснять не надо?

— Давай уже, — поторопил Игорь.

Кирилл улыбнулся.

— Кого будем спрашивать?

— А что, разве не автора этой книги вызывать надо? — спросила Кристина и нервно хихикнула.

— Необязательно. Мне даже кажется, что можно вообще не писателя. Можно хоть сантехника вызвать, лишь бы он умер до этого, — сказал Кирилл и улыбнулся еще шире.

— Давайте Маяковского вызовем, — предложил Вадим. — Кроха сын к отцу пришел…

— Давай.

Игорь толкнул Кирилла. Книга едва не соскочила с пальцев. Но Юля поправила и, когда конструкция из книги и ножниц успокоилась, Кирилл произнес:

— Вызываем дух Владимира Маяковского. — Пауза. — Дух, ты здесь?

Вика уставилась на книгу. Долго ничего не происходило. Но когда книга качнулась и повернулась, Вика едва сдержала вопль. Она долго соображала, в какую сторону был поворот, да или нет «сказал» призрак.

Черт! Несмотря на то, что они именно для этого здесь и собрались, движение книги стало неожиданностью. Для всех. На лицах друзей отразилось смятение.

— Дух, подарят ли мне предки тачку на восемнадцатилетие?

Книга не шевелилась.

— Задай вопрос по-русски, — прошептала Вика.

Осуждающие взгляды заставили Вику вжать голову в плечи. Она увидела, что ее не только осуждают, но и не понимают, о чем она говорит.

Вика рискнула пояснить:

— Подарят ли родители автомобиль, — сказала она.

Кирилл тут же повторил:

— Дух, подарят ли мне родители автомобиль на восемнадцатилетие?

Книга дернулась и повернулась вправо от Кирилла. Он просиял. Страха от первого поворота не осталось. Сейчас в его глазах читался только восторг.

— Моя очередь, — напомнила Юля. — Дух, выйду ли я замуж в следующем году? Игорь присвистнул, наверняка, догадавшись, кого Юля выбрала себе в будущие мужья.

— Тише ты! — шикнула на него Юля.

И тут же книга повернулась влево.

— Черт! — выругалась Юля. — Это все ты! — И тут же добавила:

— Ребята, можно еще один вопрос? Ну, пожалуйста.

— Хорошо, но сначала… Дух, ты устал? — спросил Кирилл.

Поворот налево.

— Задавай, — кивнул Кирилл Юле.

Девушка облизнула губы и произнесла:

— Дух, выйду ли я замуж до двадцати лет?

Вика улыбнулась, но тут же стала серьезной. Книга не шевелилась, но что-то происходило. Вика это поняла по испуганным лицам Юли и Кирилла.

— Кир, это ты делаешь? — прошептала Юля, тем самым напугав собравшихся.

— Нет. Я думал — это ты.

— Что происходит? — испуганно спросила Кристина и прижалась к Вадиму. В следующий момент книга вывернулась и упала на пол. Юля вскрикнула и зажала кисти рук подмышками, будто она никогда не держала эту книгу.

— Ты чего? — спросил Игорь.

— Не хочу, — сказала Юля, встала и пошла на балкон.

— Да что произошло? — Игорь теперь обратился к Кириллу.

— Хрень какая-то, — Кирилл посмотрел на указательный палец, который он так и не согнул. — Вибрация, будто слабые разряды тока. И еще, книга стала как будто тяжелее…

— И чего, мы больше не будем? — спросил Вадим.

— Если нет, то дух надо прогнать, — пояснил Кирилл. — Но только без меня. Я научу как.

— Учитель, — огрызнулся Игорь. — Ну-ка, дай я.

Игорь сел на освобожденное Кириллом место и посмотрел на друзей.

— Ну, кто составит мне компанию? Или вы все пообсирались?

Вика посмотрела на балкон — Юля затушила сигарету и достала новую. Вот он — шанс сблизиться с красавцем. Вика больше не раздумывала, села напротив и подняла книгу.

— Мы же все сюда за этим пришли.

— А это мы сейчас узнаем, — осклабился Игорь и принял кольцо ножниц на указательный палец.

Игорь не сводил с нее глаз и все время улыбался. Вике стало неловко и, если честно — страшно, будто перед ней не одноклассник сидел, а призрак, которого они вызвали. Со страха Вика даже забыла, кого они все-таки вызвали.

— Дух, ты здесь? — спросил Игорь, не сводя глаз с Вики.

Книга тут же повернулась вправо. Дух все еще был здесь.

— Ну, будем прогонять или выясним, кто и зачем пришел? — прошептал Игорь, слегка нагнувшись к Вике.

Вика осторожно, чтобы книга не слетела с пальца, пожала плечами.

— Как остальные?

— Плевать. Продолжаем. Дух, ты устал?

Книга повернулась влево.

— Хорошо, — улыбнулся Игорь.

Вика только теперь поняла, как это все необычно. Это не было похоже на обман. Книга действительно поворачивалась. Вика ее не поворачивала, Игорь… Она не была уверена на все сто процентов, но трудно незаметно для окружающих повернуть томик в пятьсот граммов одним пальцем. Она была уверена, что не стала жертвой обмана на девяносто девять целых девять десятых. Ноль целых одна десятая процента содержалась в вопросе, ответ на который был известен ей. Но она пока не хотела его задавать.

— Дух, скажи нам, зачем сюда пришел… — Игорь осмотрел присутствующих. — Кирилл.

— Придурок! — отозвался Кирилл. — Только да или нет.

— Чтобы трахнуть Кристинку? — закончил вопрос Игорь.

Вика была уверена, что дух не ответит. Слова «тачка», «предки», «трахать» — не входили в лексикон того, кого они вызвали. Но книга повернулась вправо.

— Вот мудак! — воскликнула Кристина и, повернувшись к Кириллу, добавила:

— Кто тебе даст?

Игорь оскалился.

— По-моему, вечер становится все чудесатее и чудесатее.

— Придурок! — шепнул Кирилл и пошел за Кристиной.

— Продолжаем разговор! — Игорь осмотрел присутствующих. — Вадим, — выбрал он. — Любит ли Вадим…

— Может, ты дашь Вике задать свой вопрос? — перебил его Вадим.

Игорь в изумлении поднял брови.

— Ты хочешь, чтобы об этом спросила Вика?

— Нет, — поспешила она. — Я еще не готова.

— Вот. Итак, дрочит ли Вадим?

Вика ждала агрессии со стороны Вадима, но он всего лишь улыбнулся. Процент правдивости ритуала упал до девяноста процентов.

— Ты все еще не готова задать вопрос?

В данный момент Игорь был противен ей — его улыбка, манера говорить… Но только в данный момент. В остальное время…

— Ну, тогда еще один, последний вопросик от меня.

У Вики внутри все сжалось. Она не знала, что он хочет спросить, но что-то ей подсказывало, что вопрос будет о ней. Желание бросить книгу пришлось подавить. Боязнь показаться дурой — вот что ее останавливало от импульсивного поведения.

— Дух, Вика любит меня? Руки задрожали. И плевать, что дура! Хотела бросить. Даже больше, чем минуту назад. Вовремя вспомнила, что она все еще хотела узнать — обман гадание или нет.

Книга повернулась. Вправо. Но вопрос обман или нет — остался. Да, Вика была влюблена в Игоря. Хотя сейчас сомневалась в этом. Задавая подобный вопрос с дурацкой ухмылкой, он хотел поставить ее в неловкое положение. И ответ «нет» вряд ли бы смог обеспечить стопроцентное выполнение поставленной задачи. Но! Поправка все-таки могла делаться на реакцию от вопроса. Игорь, скорее всего, ожидал увидеть бегство «дуры». В общем, Вика не поняла — настоящее это гадание или нет. За размышлениями об обмане она даже забыла, что надо было бы обидеться.

— Ладно. Чушь это все! — сказал Игорь и почему-то тут же стал серьезным. Он отпустил книгу. Вика не успела подхватить и уронила.

— Что ты делаешь? — возмутился Кирилл. — А выпроводить духа?

— Ты его звал, ты и выгоняй, — огрызнулся Игорь и вышел на балкон.

Вика все еще сидела на стуле. Слишком ошарашенная, чтобы хоть что-нибудь сделать.

— Ты поможешь? — спросил Кирилл.

Вика кивнула и приняла кольцо ножниц на все еще выставленный указательный палец.

— Дух, спасибо. Теперь ты должен уйти, — сказал Кирилл. — Дух, ты здесь?

Книга тут же повернулась вправо.

— Ты должен уйти, спасибо! — настойчиво произнес Кирилл. — Дух, ты здесь?

Без промедления, не задерживаясь ни на секунду — поворот вправо.

— Черт! — выругался Кирилл. — Чего он хочет?

Вика вообще не понимала, что происходит. Поэтому молча наблюдала за происходящим. Вера в то, что это не обман, усиливалась по мере того, как у Кирилла сдавали нервы.

— Дух, — мягко сказал Кирилл. — Спасибо. Ты можешь уйти. — Пауза. — Ты здесь?

Книга качнулась и повернулась вправо.

— Почему он не уходит? — шепотом спросила Вика.

— Дух, ты чего-то хочешь?

Да.

— Вот так-так, — удивился Кирилл и добавил: — Мы так можем вечно гадать, что именно ему надо.

— Кир, плюнь на эту хрень, — от балкона крикнул Игорь, — сам уйдет. Увидит, чем мы с Юлькой занимаемся, и свалит.

— Или присоединится, — добавил Вадим.

— Я не останусь здесь, — фыркнула Юля. — У тебя мертвец в доме, а ты о сексе думаешь?

Юля прошла в коридор и действительно стала одеваться.

— Мы тоже, пожалуй, пойдем, — сказал Кирилл и встал. — Крис, ты идешь?

Кристина, казалось, побледнела еще сильнее.

— Да, конечно, — сказала она.

— Ну и валите! — крикнул Игорь.

Вика встала и, виновато улыбнувшись, отступила к остальным, в коридор. Вика видела испуг на лицах ребят. Неподдельный страх, а это значило только одно — они верили в наличие призрака. Значит, все эти «да» или «нет» и повороты книги были настоящими. Правдивость ответов была сомнительной (кроме касающегося ее отношения к Игорю), но ребята верили в это гадание.

— Тебя проводить?

Голос Вадима вырвал ее из размышлений о призраке и вопросах. А еще она думала об Игоре. Он даже не вышел их проводить. Ни одного из них. Эгоист.

— Ну, я живу в соседнем доме, — кокетливо произнесла девушка и поежилась на холодном январском морозе.

— Ну, вот и договорились, — улыбнулся Вадим и выдохнул пар.

— Что ты думаешь о сегодняшнем гадании? — спросил Вадим, когда Вика взяла его под руку и они пошли по заснеженному тротуару.

Вика пожала плечами.

— Гаданий я видела немного, поэтому именно это кажется мне самым лучшим.

— А ответы?

— А что — ответы?

— Насколько они правдивы, как думаешь?

Вика снова пожала плечами.

— Я не знаю ответа ни на один заданный вопрос, поэтому не могу судить, — уклончиво ответила она.

— Не знаешь? А как же твой? Когда Игорь спросил — влюблена ли ты в него, дух сказал, что да. — Он выдержал паузу, будто давая ей время обдумать ответ. — Это правда?

Вопрос нисколько не смутил Вику. Она улыбнулась и сказала:

— Если правдивость духа взять за аксиому, то и ответ на вопрос о тебе должен быть правдой.

Вадим нервно хохотнул.

— Ну да, брехня.

Обоих это устраивало, хотя они оба знали: то, что ответил призрак — правда.

— Пришли, — сказала Вика и указала на подъезд девятиэтажки.

— Надо же, — удивился Вадим. — А я живу через два дома от тебя. Удивительно, что я не видел тебя здесь.

— Я умею быть незаметной, — улыбнулась Вика и протянула руку. — Пока?

— Пока, — сказал Вадим. — Увидимся? Раз уж я теперь тебя заметил.

— Обязательно.

Вадим ушел, Вика, все еще улыбаясь, посмотрела на подъезд своего дома и похлопала себя по карманам. Бабуля просила не оставлять там ленту. Улыбка начала угасать. Вика не могла вспомнить — снимали ли они вообще ленту с книги. Черт! Придется возвращаться к этому самовлюбленному нарциссу. Но Вика не хотела огорчать бабулю.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Игорь нервничал. Деланный героизм улетучился, как только захлопнулась дверь за последним гостем. Он не хотел так. Он не хотел сидеть в одной квартире с мертвецом. После ухода друзей он действительно начал чувствовать присутствие кого-то чужого. Игорь даже собирался позвонить предкам и поехать к тетке.

На кухне что-то громыхнуло. Игорь подпрыгнул и едва не выскочил из квартиры. Сдержался. Взял в ванной швабру и пошел к кухне. Он проверил все, даже в шкаф заглянул — в квартире, кроме самого Игоря, никого не было. Да и не могло быть. Но мысли о призраке, оставшемся после гадания, угнетали Игоря. Он был напуган. Ладони, сжимавшие древко швабры, вспотели, колени тряслись. В семнадцать лет так хочется быть взрослым, так хочется самостоятельности и независимости, но сейчас… Он бы с радостью послушал упреки мамы и бормотание о хорошей учебе отца. Сейчас бы он с радостью принял компанию любого живого человека.

Игорь включил свет во всей квартире, еще раз прошелся и заглянул в темные уголки, куда свет не доставал. На кухне даже заглянул под мойку, потыкал там пустые пакеты шваброй. Успокоиться не получилось. Дрожь в коленях усилилась, когда он услышал шаги в коридоре. Тихие, крадущиеся шаги.

Швабра затряслась в руках Игоря. Он понял, что даже если он выйдет в коридор, то сил сражаться с застуканным там грабителем или призраком у него не хватит. Он шагнул, пытаясь выглянуть незаметно, и вывалился в коридор.

— Привет, — испуганно произнесла Вика.

Игорь готов был ударить ее шваброй, но дрожь все еще не прошла, и он просто опустил руки.

— Ты чего здесь? — спросил Игорь.

Вика подняла руки. Она держала в одной руке ножницы, а в другой — черную ленту.

— Лента бабули…

Игорь хотел прогнать ее, но вспомнил, что еще минуту назад мечтал о компании человека.

— Ты спешишь? — спросил он и сложил руки на швабру, унимая дрожь.

Вика пожала плечами.

— Ну, я вообще-то отпрашивалась до утра…

— Здорово, — Игорь попытался улыбнуться, но гримаса вышла нервной. — Может, останешься? Фильм какой посмотрим, чаю попьем.

— Потанцуем, — пошутила Вика и хохотнула.

— Ага, — кивнул Игорь. — Раздевайся, что ли?

Он знал, зачем она вернулась. Не ленточка ей нужна. Игорь улыбнулся, уже уверенно — страх ушел. Он поставил швабру и пошел в комнату. Вика разделась. Он ждал чего-то подобного, но все равно был шокирован наготой девушки.

— Я вообще-то не совсем это имел в виду.

— Я могу одеться, — девушка потянулась за джинсами.

— Не надо. Мне просто нужно привыкнуть, — он подсел рядом и осмотрел ее.

— Не думала, что тебе нужно привыкать к виду обнаженного женского тела.

Она хотела прикрыть грудь, но Игорь отстранил ее руку. Она не сопротивлялась, но на него так и не взглянула.

— К такой красоте — нужно.

Игорь заметил, что черную ленточку девушка повязала себе на запястье.

Вика выпрямилась, расправила плечи и наконец-то посмотрела на Игоря. Он не мог оторвать взгляда от больших розовых сосков — они по цвету совсем чуть-чуть отличались от кожи. Игорь видел такие впервые, от чего не смог сдерживать свое возбуждение. Вика улыбнулась, развернулась к нему всем телом. Игорь все еще смотрел на ее груди, когда она раздвинула ноги. Как он мог не замечать такую девушку? Точнее, как он мог ее не рассматривать с этой стороны? Со стороны, которая в принципе интересовала его куда больше, чем все остальные. Игорь не знал, кто навесил на него ярлык «бабник», но это его устраивало, несмотря на то, что он переспал пару раз с Юлькой, да один раз с Кристиной. Зачастую девушки сами лезли к нему. Впрочем, сегодняшний вечер не стал исключением. Только почему-то раньше он считал Вику неряшливый дурочкой. Ребята ее таскали с собой, чтобы поиздеваться. Напрасно.

Игорь, не скрывая похотливого взгляда, осмотрел прекрасное тело девушки. На секунду ему показалось, что перед ним та, над которой они до этого только смеялись. Красные пухлые щеки, тонкие губы и большой нос, далеко посаженные глаза. Вместо красивого стройного тела — жирная, испещренная редким черным волосом туша. Мимолетное видение исчезло.

Оно было настолько коротким, что возбуждение Игоря не спало. Когда Вика дотронулась до него в низу живота, он забыл о видении, забыл о призраке, прячущемся где-то в квартире. Он забыл обо всем.

Вика оседлала Игоря, не встретив никакого сопротивления. Игорь скинул рубаху, схватил девушку за груди, поражаясь в очередной раз ее большим, едва помещающимся в ладони, розовым соскам. Вика извивалась, скакала, прижималась и снова пускалась вскачь; Игорь просто наслаждался бешеным сексом. Вика сильнее сдавила его таз. Ему даже показалось, что и там, внутри себя она обхватила его и начала сдавливать его плоть. Игорь открыл глаза и снова увидел ту дурнушку. Она закатила свои звериные глаза, жирные складки затряслись в такт ее движениям. Игорь с отвращением заметил, что из соска растет толстый черный волос. Возбуждение как рукой сняло.

Видение не уходило: на нём действительно сидела и хрипела отвратительная толстуха. Она навалилась на него, продолжая двигать бедрами. Приятный запах духов сменился смрадом. Игорь попытался скинуть тушу с себя, но безуспешно. Когда тварь выпрямилась, в руке с повязанной на ней черной лентой появились ножницы. Игорь выставил вперед руки, чтобы оттолкнуть уродину. Ладони уперлись в маленькие скользкие сиськи, Игорь почувствовал, как жесткий проволочный волосок проскочил между пальцев. В следующий момент это его меньше всего волновало. Тварь вскрикнула и опустила руку с ножницами на лицо Игорю. Левый глаз вспыхнул болью, миллионы щупалец оплели мозг, сдавили и взорвали его. А потом мир померк. Последнее, что Игорь увидел уцелевшим глазом, была вновь красивая девушка с большими розовыми сосками.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вика подошла к дому и посмотрела на окна. Свет в кухне квартиры Игоря горел. Не спит. На самом деле ей не хотелось возвращаться туда, но черный бант… Бабулину ленту нужно вернуть.

Она поднялась на четвертый этаж. У дверей одернула куртку, подняла руку, чтобы нажать кнопку звонка, но передумала. Дернула за ручку — дверь оказалась незапертой. Вика вошла в квартиру. Запах тухлых яиц тут же ударил нос.

— Игорь?

Вика закрыла рукой нос и подошла к комнате, в которой они гадали. Игорь спал на диване. Без рубахи, одна рука на груди, другая свесилась с края дивана, в ней зажата ленточка бабули. На лице Игоря лежала раскрытая книга. Та, с которой они гадали.

Вика подошла, взяла ленту и развернулась, чтобы уйти, но что-то заставило ее остановиться. Любопытство? Да, оно коварно, и Вика не устояла. Она подошла и сняла книгу. Всё, как бабуля и говорила. Дух накажет его, если помыслы его не чисты.

Левая сторона лица Игоря была залита кровью, и кольца ножниц едва торчали из бурого цвета глазницы.

Тонкие Викины губы растянулись в улыбке.

— Его помыслы были не чисты.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вика догадывалась… Поэтому-то и попросила бабулю помочь. Только Вика думала, что над ней будут издеваться все и… Но вышло все так, как вышло. Что бы здесь не произошло — помыслы Игоря были далеки от праведных.

Вика вернула книгу на лицо Игоря.

— Нечестивец.

Свернула черную ленточку и положила в карман. Бабуля сказала, что ленточку нужно вернуть в венок до рассвета. Иначе она будет сердиться. Вика ей поверила — ведь мертвые не врут.

Вика обернулась, на секунду ей показалось, что перед ней мерцает, словно раскаленный воздух в жаркую погоду, какая-то сущность.

— Чуть не забыла, — улыбнулась Вика. — Дух, спасибо, ты можешь уходить.

Мерцание часто-часто задрожало, а потом исчезло вовсе.

Вика вернет ленту на кладбище сегодня, но потом попросит у бабули еще раз. Вика хотела проверить Вадима. Сегодня он ей понравился, но… Ей хотелось верить, что помыслы его чисты. А если нет…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Александр Матюхин} Коридоры ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Однажды мы с семьей поехали в Музей Воды в Питере. Мы не знали, что на самом деле существует два музея в одном месте: один новый, интерактивный, с 36-сценами, экскурсиями (его везде рекламируют), и второй старый, в многоэтажной водонапорной башне. Так вот мы ехали в первый и случайно попали во второй. Внутри было тихо и мрачно, а еще не работал лифт. В каждую комнату надо было подниматься по узкой лестнице, а в залах нас ждали молчаливые одинокие старушки. И так на шесть этажей вверх. Кроме нас, в этом музее никого не было. Мы поднимались по лесенке, бродили по полутемным коридорам, а бабушки неотступно следовали за нами, обрадованные появлением живых людей. И вот, находясь на самом верхнем этаже, я вдруг подумал, что… Собственно, в тот же вечер рассказ и был написан, пока не прошло вдохновение.

А жена с тех пор боится ходить со мной по музеям. Мало ли что я еще выдумаю?!»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мы вошли в музей в пять минут десятого. Рекордсмены посещений. Ранние пташки. Кроме нас вряд ли бы кому-нибудь еще пришло в голову вылезать из дома в воскресенье в такую рань. А вот Ане пришло, милой моей ненаглядной. Аня еще за неделю до отъезда составила график посещений.

— Это тебе не Турция, — говорила она. — В Питере надо бегать.

Вот мы и бегали. За четыре дня — шесть музеев и два парка. Я стоптал подошвы на новых ботинках и начал разбираться в живописи эпохи Возрождения. Очень полезные знания для водителя такси, ничего не скажешь. Сначала с нами бегала Оксана, Анина одноклассница, у которой мы поселились, но в итоге ей надоело, появились важные и срочные дела и вообще «я это уже сто раз видела». Вот так и надейся на местных. Мне деваться было некуда, поэтому я покорно плелся за Аней по местам, отмеченным в ее навигаторе.

К пятому дню музеи слились для меня в единую череду галерей, выставок, экспозиций, бубнящих что-то экскурсоводов и бабушек-смотритель-ниц в коридорах, которым только и надо было, что ткнуть носом в наше бескультурье. Я с закрытыми глазами мог определить, где в музее находится кафе, а где — туалет. А еще мне отчаянно хотелось переписать Анин график и вставить туда, например, посещение кинотеатра, ресторана или хотя бы открытой веранды, где бы подавали прохладное нефильтрованное пиво. Залипнуть там на денек, под прекрасным питерским небом, а?

Однако же, противоречить милой моей ненаглядной было все равно, что залезать в пасть к змее. Лучше подождать, пока сама выдохнется…

Этот ранний музей на входе ничем не отличался от предыдущих: сразу за стеклянными дверьми небольшой прохладный холл, пол выстелен кафелем, справа — гардеробная, слева — касса. У стены под окном жались старые потертые стулья с потрескавшимися спинками и блестящими от пузырящегося лака подлокотниками. Потолки полукругом, узенькие окошки, пахнет историей, а проще говоря — старьем. Пожилая женщина в гардеробной при виде нас оживилась, но со стула не поднялась.

— Граждане, верхнюю одежду надо снимать, — проворковала она, указывая острым носом на мою куртку. — Не положено в верхней одежде.

Пока Аня покупала билеты, я вытряхнул из куртки телефон, зажигалку, ключи от машины, рассовал по карманам джинсов. Гардеробщица поглядывала то на меня, то на Аню с нескрываемым любопытством. Потом спросила, прижав куртку сухой ладонью:

— Туристы?

— Туристы, — ответил я. — Из Архангельска.

— Бегаете, значит, галопом по Европам, одним глазком на каждую прелесть посмотреть?

— А что остается? Город большой, времени мало.

— Раньше, бывало, у нас тут очереди выстраивались, — проворковала гардеробщица. — Никто никуда не торопился. А теперь? Все бегут и бегут. А ведь надо, чтобы усвоилось. Это же вам не хот-дог. Это культура!

Аня взяла меня за ладонь и увела от болтливой гардеробщицы к двери, на которой висела белая табличка с черными буквами: «ЭКСПОЗИЦИЯ № 1».

За дверью мы обнаружили коридор без окон, погруженный в мягкий ламповый свет. Казалось, что потолок слегка закруглен, а вдоль стыка между паркетным полом и стенами тянулись горизонтально трубы различной ширины. В этих трубах что-то отчетливо гудело, потрескивало и ухало. Стены были шершавые, вроде бы недавно оштукатуренные. Я различил грубые мазки кисти то тут, то там. Штукатурка местами сползла и закрутилась стружкой.

— Про ремонт ничего не было написано, — я кивнул на пустые бумажные мешки, валяющиеся у стены.

— Потому что ремонта и не должно было быть, — отозвалась Аня и добавила всё объясняющее:

— Это же Питер!

Паркет под ногами поскрипывал. Звуки наших шагов гулким эхом разносились по коридору. Мы дошли до двери без табличек, открыли ее и оказались в еще одном коридоре, но размером больше, с высоченными потолками и разлапистой старинной люстрой в центре. Стены тут были покрыты однотонными обоями, вдоль пола все еще тянулось несколько труб разной ширины.

Рядом с дверью сидела худощавая сгорбленная старушка и вязала.

— Дорогие мои! — оживилась она, улыбнувшись. — Неужели? Редкие гости! Вы откуда здесь вообще?

— Мы, бабушка, на экспозиции пришли посмотреть, — ответил я.

— Нам бы про десятый век, выставку, — подсказала Аня, сверяясь с телефоном.

Бабушка отложила вязанье, уперлась ладонями в собственные колени и посмотрела на нас из-под очков. Глаза у нее были большие, водянистые, с желтоватыми прожилками вокруг зрачков, а губы потрескавшиеся, но густо замазанные красной помадой. Мне показалось, что эту бабушку я уже встречал в каком-то другом музее, хотя они все были на одно лицо.

— Экспозицию, говорите? — спросила старушка. — Это запросто. У нас эта ваша экспозиция популярная вещь! Значит так, дорогие, вам прямо по коридору, потом сразу налево и еще один раз налево. Там дверь с надписью, ну, вы увидите, не промахнетесь.

Мы поблагодарили и пошли к двери. Я зачем-то оглянулся и увидел, что бабушка все еще сидит в странной позе, уперев руки в ноги, и провожает нас внимательным взглядом. С ее накрашенных губ не сходила улыбка.

За дверью, как ни удивительно, снова оказался коридор — низенький, узкий, без окон, с щербатым бетонным полом и ободранными обоями. Судя по всему, ремонт был в самом разгаре. Местами стены были обклеены ремонтными лентами. Валялись пустые мешки из-под цемента, в воздухе пахло сыростью и плесенью. Вдоль стен вились тонкие трубы, внутри которых ухало и потрескивало. Свет от ламп, свисающих на голых проводах, дрожал и подмигивал. Мы сразу свернули налево. Под ногами хрустела бетонная крошка. Потолок был заклеен черной пленкой, которая кое-где пузырилась и дрожала, будто снаружи ее поддувал ветер.

— И всё же странное место, — заметил я вполголоса, огибая лужу с радужной оболочкой бензина по краям.

— Не самый популярный музей, — ответила Аня. — Я выбирала, или этот или сгонять в мастерскую глиняного искусства. Думала, передохнем немного, картинами полюбуемся.

Картин тут как раз не наблюдалось.

— Лучше бы глину полепили. Как в фильмах.

В какой-то момент мы вынырнули из полумрака и оказались у еще одной двери. Какой уже по счету? Рядом с ней на табуретке сидела бабушка, похожая на предыдущую, но толще, одета в темное и без очков. Она разгадывала кроссворд под пятном света от настольной лампы. Лампа, кажется, была старая, на керосине, и чадила. А ручка — как будто перо, которым бабушка царапала по бумаге с едва слышным скрипом.

— Ох, дружочки! — воскликнула бабушка, подняв голову. — Ничего себе забрались! А ну-ка, давайте, милые, где ваши билетики? Ага. Экспозиция, значит. Ну, хорошо-с. Туристы? Любознательные, значит! Вы, милые, сейчас прямо по коридору, потом сверните направо, налево потом, за смотровой сразу — дверь с табличкой. Ну, разберетесь.

Она, не вставая с табуретки, проверила билеты, открыла дверь и буквально вытолкала нас за порог. Мы несколько секунд стояли, ошарашенные от столь неожиданного бабушкиного напора. Где-то вдалеке мигала лампа дневного света. Оштукатуренный потолок вспарывала горизонтальная широкая труба, окрашенная в блестяще-голубой.

— Может, назад? — предложил я. — Дунем в какой-нибудь парк, мороженого купим? Эти коридоры меня утомили.

— Похоже на какой-то обман. Денег взяли и водят кругами…

— Я же говорил, хватит бегать по музеям. Погуляем на свежем воздухе, отдохнем от культуры, а?

Аня неопределенно пожала плечами. Обычно это означало, что она согласна, но лучше не напоминать о том, что идея о музее была плоха.

— Погоди секунду… — Аня достала телефон, набрала кого-то и, дождавшись ответа, заговорила. — Оксана? Привет! У нас тут планы изменились, хотим в кафе посидеть в центре. Или в Горького дунуть на несколько часов. Ты с нами?..

Мы вышли обратно и оказалось вдруг, что за дверью совсем другой коридор, без ремонта и бетонного пола, аккуратный, с новенькими лампами вдоль стен, ламинатом и современной отделкой. В углу сидела бабушка — тоже другая. Худощавая, остроносая, в косынке, без кроссворда, чадящей лампы и пера вместо ручки.

Увидев нас, она нахмурилась и цокнула языком:

— Не положено назад! Вертайтесь, откуда пришли.

Аня замерла с открытым ртом, пробормотала в трубку:

— Оксан? Ты не поверишь! Мы в музее тут одном…

— Не положено звонить! Звонют и звонют! Это вам культура, к ней бережно относиться надо! — повысила голос старушка и неожиданно пригрозила нам кулаком.

— Полегче! — предупредил я осторожно, хотя, признаться, не совсем понимал, что происходит.

— Оксан… заскакивай к нам, хорошо? Сразу отсюда и рванем. А то место странное… Инсталляция какая-то или еще что. Я тебе координаты сброшу сейчас…

— Выключить немедленно! Нарушаете тишину и порядок, уважаемая.

— А вы вообще кто? — спросил я. — Здесь же другая была только что.

— Была, да сплыла! — прикрикнула старушка. — Вопросов много задаете. Вам прямо, до упора, а там, значит, не забудьте спросить, куда поворачивать. Иначе не дойдете, — она цокнула языком снова и вдруг оскалилась, обнажая кривые желтоватые зубы. — Ходют тут и ходют! Вертайтесь, кому велено!

— Как выбраться отсюда? — спросила Аня, оглядываясь. — Ни окон, ни дверей, блин.

Старушка снова погрозила кулаком:

— Экспозиция через десять минут. Торопитесь!

— Беспредел какой-то, — я потянул Аню за собой по коридору, мимо старушки, чувствуя, как по спине и затылку поднимаются мурашки.

Я понятия не имел, что буду делать, если чокнутая бабулька надумает сейчас нас остановить. Однако же она не шевелилась, только шипела и бормотала что-то, то и дело срываясь на визг.

Коридор за следующей дверью стал еще меньше, потолок — ниже, углы и края стен как-то незаметно обрели плавность. Пол был устлан густым красным ковром, на стенах висели бархатные шторы. Пахло чем-то странным, вроде слабого аромата гниющих яблок. Неприятно, в общем. Под потолком болтались лампы на оголенных проводах, тянулись трубы различных диаметров. Окон нигде не было. Я подбежал к шторам, раздвинул их, провел рукой по гладкой стене. Она была теплой и как будто мягкой.

— Господи, у меня скоро клаустрофобия начнется, — выдохнула Аня. — Бред какой-то. Может, это часть экспозиции?

— Странные тогда у них представления об искусстве.

Дверь впереди открылась сама собой. Показалась седоватая голова.

— Идите, скорее, дорогие! — проворковала новая старушка. — Заблудились, небось?

Эти бабушки совсем перестали мне нравиться.

За дверью коридор был узким и темным. Стены как будто окрасились в красный, а потолок окончательно очертился полукругом.

— Что у вас тут творится? — недовольно пробормотала Аня. — Ни указателей, ни окон… как выбраться?

Бабушка — неуловимо похожая на всех остальных, с седоватыми локонами, ямочками на щеках и морщинками вокруг водянистых глаз — картинно положила ладонь на грудь.

— Почему выбраться? Зачем выбраться? — охнула она. — Вы же еще ничего не посмотрели! Как же это? Зашли на минутку и сразу убегаете?

— Насмотрелись, кажется, — отозвался я. — Выведите нас отсюда.

— Да как же это так? Милые вы мои? Мы же тут днями для вас! Только вас же и ждем! Нельзя же вот так сразу! — продолжала охать и причитать бабка.

Я не выдержал, крепко взял ее под локоть, потянул:

— Покажите дорогу, и дело с концом.

Я хотел поднять ее, а вернее думал, что она поднимется сама, но старушка не двинулась с места и всё продолжала бормотать что-то, охать, ахать, хвататься свободной рукой за сердце. Волосы растрепались и рассыпались по морщинистому лбу. Я потянул снова, но ничего не произошло. Старуха как будто вросла в стул.

— Чтоб тебя!

Дернул еще раз, посильнее, не заботясь о правилах приличия.

— Вам… Что вы делаете… По коридору… Прямо… Хватит уже… Налево… Налево, слышите?!

Раздался чавкающий звук, резко дыхнуло смрадом. Задние ножки стула приподнялись, будто отрывались от чего-то мягкого и липкого, и я увидел под ними дырки, из которых вдруг толчками выбилось и растеклось по полу что-то ядовито-белое, склизкое и мерзко пахнущее.

— Я же говорила, милые мои, дорогие! — заверещала бабушка, свободной рукой поочередно поправляя прическу и хлопая ладонью по сердцу. — Говорила же, прямо идите! По коридорчику! Экспозиция! Одним глазком!..

Я увидел большие и испуганные Анины глаза, отступил от старушки, запнулся. Свет мигнул, на секунду макнув нас в темноту, а когда загорелся вновь, бабушка сидела на стуле, как ни в чем не бывало, сложив руки на коленях и чуть склонив голову. Волосы аккуратно собраны в пучок на затылке. В морщинках на лице блестят капельки пота. А под старушечьими ногами, обутыми в изношенные коричневые ботинки, медленно расползается по полу жижа гнойного цвета.

— На экспозицию, милые? — спросила старушка надтреснутым голосом.

— Что?

— Билетики предъявляем! — сказала она, и посмотрела на меня большими водянистыми глазами. — Билетики есть?

А ведь глаза у нее точно такие же, как у всех смотрительниц тут…

Мы почти побежали по коридору в противоположную от бабки сторону. Я толкнул плечом следующую дверь, первым оказался в коридоре, поскользнулся на чем-то влажном и темном, едва не упал. Здесь всё вокруг было влажное. С потолка гулко капало. Старушка на стуле в пенсне и с папироской в зубах, обрадованно закричала ломающимся до хрипа голосом:

— Явились! Желают посмотреть! Всех к нам! Туристы, туристы!

Я ударил ее по щеке ладонью — скорее от испуга, чем от злости. Голова старушки дернулась, пенсне слетело, а за пенсне оказалась пустая глазница, из которой вдруг толчками потекла та самая гнойная жижа. Бабушка принялась растирать жижу ладонями, втирать в морщины, размазывать по подбородку и вокруг носа, облизывать серым языком, продолжая бубнить:

— Заблудились, что ли? Ну, так мы вам подскажем! Нам все равно делать нечего! Сидим тут целый день! Наша работа — подсказывать и наблюдать! Вот мы и наблюдаем, ага.

Аня за моей спиной вскрикнула.

Неожиданно стены коридора изогнулись, вздрогнули, будто были сделаны не из кирпича или бетона, а, например, из желе. В некоторых местах набухли пузыри, с которых сочилась влага.

Нас толкнуло вперед, я едва не упал. Аня ударилась плечом о стену, стена мягко подалась под ее весом и лопнула с громким хлопком и чавкающим звуком. Из дыры нас окатило мощной струей густой жидкости, в нос ударила невыносимая, тошнотворная вонь, от которой сделалось дурно, перед глазами потемнело. Аня закричала. Из дыры в стене вывалилась старушка на стуле — мы ее уже видели, остроносую, злую. Она не падала, а так и повисла горизонтально, как приклеенная, вертя головой и размахивая руками:

— Не убегать, не убегать, кому говорят!

Я бросился к Ане, едва сдерживая позывы рвоты. Хотел схватить, прижать к себе, вытащить из этого места. Густая белая жижа, облепившая её, стекала, как раскаленный воск или мёд — сдирая, соскабливая с Ани кожу. Аня не просто кричала — она орала. Я никогда не слышал такого жуткого болезненного крика:

— Жжет! Я не могу двигаться! Помоги! Помоги мне! Жжет!

Желудок как будто проткнули иглами. Я упал на колени в полуметре от Ани. Меня вырвало. Глаза залило слезами.

— Вам направо, милые!..

— Вертайтесь к двери с табличкой! Ни шагу назад!..

— Недолго осталось, два поворота налево, по коридору, мимо МарьИванны…

— Это же наша работа — подсказывать!..

Аня упала. Кожа слезала с нее рваными окровавленными лохмотьями. Сползали волосы, обнажая череп. Она протянула ко мне руку — ее тонкие, красивые некогда пальцы оказались в нескольких сантиметрах от моего лица. Я видел, как растворяется кожа, сползают ногти, плавятся золотые кольца, как кровь и мясо перемешиваются с гнойной жижей, и всё это капает и растекается по полу. Вывалились глаза, отслоились мышцы, глазницы наполнились жидкостью.

— Помоги! Пом…о…ги…

Я стоял на коленях и наблюдал, как Аня растворяется. Ее нижняя челюсть отвалилась с чавкающим звуком, повисла на лоскуте мышц и упала. Хлюпнул на ковер язык.

Старушки разом захохотали. Коридор пришел в движение, содрогнулся в спазме, сжался и с силой протолкнул вопящую Аню куда-то вглубь себя, в темноту. Я вскочил было следом, но желудок свело вновь, голова закружилась, меня стошнило раз, второй, третий, пока изо рта не потекла тонкая струйка едкой желчи.

Дрожащей рукой вытащил из кармана мобильник — связи не было. Отшвырнул. Схватил зажигалку. Чиркнул. Пламя дрожало, но не гасло. Повернулся к сидящей в углу старушке: она хохотала.

Коридор задрожал, сжался и разжался вновь, будто это был пульсирующий сосуд. Анин крик оборвался. Я повернулся и понял, что Ани больше нет. Куда-то в черноту уходил кроваво-желтый след, тянулись ошметки кожи и волос, и всё.

— Ну, с-суки, получайте! — я поднялся, пошатываясь, подошел к старушке, ткнул огнем прямо ей в волосы.

Пламя схватилось мгновенно. Старушка продолжала хохотать. Огонь пожирал ее волосы, с хрустом проглатывал вязаный свитерок, перекинулся на подол старого платья, на руки и лицо. Я стоял и смотрел. Когда же она заткнется? Когда перестанет смеяться?

Старушка уже превратилась в сплошной комок огня. Из-за моей спины кричали:

— Не положено людей убивать! Это же музей! Тут смотрют!

К этому крику присоединились другие: скрипучие, кашляющие и хрипящие.

— Вызовите пожарную!

— Тут вандалы! А еще культурные люди, по музеям ходят!

— Зажигалку кто разрешил? Билет предъявите, говорю!

Внезапно старушка начала медленно погружаться в пол. Как будто ее заглатывали — резкими толчками, сантиметр за сантиметром.

За спиной хохотали.

Я обернулся и увидел, что коридор забит старушками. Какая-то безумная, сюрреалистичная картина. Старушки, сидящие на стульях и табуретках, свисали с потолка, торчали из стен, из пола, между углов, запутавшиеся в проводах и задевающие головами лампы. Кто-то выглядывал из-за штор. Кто-то сидел спиной или вылез из стен наполовину. У самых ног из пола торчала только голова с седыми редкими волосами и добрым лицом.

— Не надо мусорить!

— Смотрели уже экспозицию?

— Вам налево сейчас!

— В следующем зале — реставрационные работы!

— Приносим извинения за неудобства!

— Ахаха! Ахаха! Ахаха!

Горящая старуха всосалась в пол с чавкающим и хлюпающим звуком. Бубнеж старушечьих голосов слился в один монотонный гул, от которого заложило уши.

Я побежал.

По стенам прошла волна. Дыхнуло смрадом и гнилью. Старушки протягивали в мою сторону морщинистые руки в пятнах, усеянные густыми темно-синими прожилками, с зажатыми кроссвордами, очками, ручками, карандашами, вязальными спицами, перьями.

Я прыгнул на дверь, вышиб ее, вкатился в следующий коридор и обнаружил, что он пуст и чист. На стенах здесь висели картины. Где-то вроде бы даже играла тихая музыка. Страшные звуки как отрезало, а от резкой тишины заболели уши.

Я поднялся, не в силах надышаться и прийти в себя, и осторожно побрел вперед. Ботинки оставляли на зеленом ковре грязные следы.

Картины были спокойные и красивые. В основном пейзажи. Я разглядывал их и чувствовал, как гулко бьется в груди сердце. Во рту пересохло, очень хотелось пить.

— Вам немного осталось, — проворковал откуда-то старческий голос.

Коридор заканчивался дверью, а у двери на табурете сидела маленькая сгорбленная бабушка. Она была очень стара — морщины искромсали ее лицо, а волос на голове осталось немного. Нижняя челюсть у бабушки дрожала, будто была на шарнирах, а глаза были водянистые, как у всех здесь.

— За дверью направо, и окажетесь прямо в экспозиции, — сказала она тихо.

Я подошел ближе.

— Это сон или я просто сошел с ума?

— А вы можете проснуться? — спросила старушка.

Я пожал плечами:

— Есть сны, в которых кажется, что проснуться не получается.

— Тогда я не смогу вам помочь. Разве что, давайте, проведу куда положено. В последний путь.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Она протянула руку. Я не без сомнений взял ее влажную и холодную ладонь и сжал. Старушка ответила. Это было знакомое рукопожатие.

— Аня?

В ее седых волосах все еще оставались клочья вязкой желтой жижи. Она подняла на меня выцветшие глаза, рассматривала несколько секунд, потом сказала:

— Пойдемте! — и повела за дверь.

Мы вышли в квадратный холл, и на мгновение меня ослепил яркий солнечный свет, врывающийся в единственное окно. Я сощурился, стер выступившие слезы, увидел сквозь окно вход в музей. Туда мы вошли бесконечно долгое время назад…

Вход был укрыт от посторонних глаз густыми изумрудными деревьями, колоннами и кирпичной аркой с забором. Со стороны дороги можно было разглядеть только крыльцо и стеклянные двери. Отсюда же я видел гораздо больше.

Я различил огромный немигающий глаз, прячущийся в листве. И еще изгиб стен, похожий сначала на гигантскую приплюснутую голову, а затем на изгибающееся тело. И еще я увидел, что вход в музей был распахнутой пастью. Крыльцо — нижняя челюсть. Перила — ряд зубов. Красный кирпич на входе — раздвоенный язык.

Сейчас кто-то шел туда, держа одной рукой велосипед. Оксана. Склонилась над телефоном и, видимо, пытается до нас дозвониться. Оксана остановилась у крыльца, прямо на красном языке, прицепила велосипед к перилам, небрежно убрала телефон в задний карман и поднялась по ступенькам.

— Не надо…

— Пойдемте, — сказала старушка знакомым голосом и потянула.

У меня не было сил сопротивляться и соображать. Мы пошли и остановились в ярком проходе перед дверью с табличкой, на которой было написано:

«Экспозиция № 1».

Старушка отпустила мою руку и села на табурет в углу.

— Пойдем со мной, — предложил я. — Ань, пойдем. Тебе здесь делать нечего. Только посмотри, что оно с тобой сделало…

— Ходят тут, ходят, работать мешают. А в искусстве ноли — без палочек, — пробормотала Аня скрипучим голосом, достала откуда-то из тряпья моток ниток и принялась его распутывать. С кончика ее носа капала на подол густая жижа. Капля за каплей.

Я взялся за ручку, понимая, что выхода больше нет, и потянул. Дверь отворилась. Проход наполнился звуками. Это были крики, вопли, хрипы, треск, кашель, безумный истеричный смех. Тяжело дохнуло смрадом. Сначала я не увидел ничего, но потом в густой бордовой темноте проступили овальные стены и овальный же потолок, закругленный порожек, заканчивающийся чернотой, а еще вокруг были силуэты. Множество силуэтов. Они изгибались, извивались, дрожали, размахивали руками, вертели головами, выгибались в криках, стонах и воплях. Они лежали, стояли, сидели, будто сваленные в кучу, набросанные друг на друга, сцепленные в общий клубок тел.

Кто-то мягко толкнул меня внутрь. Я сделал шаг-другой по мягкому и податливому полу, а затем ноги запнулись, и я упал. Мир закружился. Я падал к другим людям, на мне сгорала одежда, а зловоние раздирало ноздри и легкие. Я закричал. Мой крик слился с остальными.

Прежде чем упасть в переплетение обнаженных, потных, сочащихся кровью, обезвоженных и умирающих людей, я вдруг понял куда попал.

Это и была экспозиция.

Она могла переварить всё.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Виктор Глебов} Нимфа ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Пошел я как-то в спортзал, а там в фойе крутили фильм о насекомых. Об их трансформации в стадию нимфы. Мол, вылезают из хитинового панциря в новом виде уже. И я, переодеваясь, подумал: почему бы не написать об этом рассказ? Пришел домой, почитал в интернете про нимф. Потом написал рассказ. Всё».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Аллергия, — извиняющимся тоном произнёс Сергей, складывая платок. — Совсем замучила. Наверное, из-за пыльцы. Не обращайте внимания, я не заразный.

— Очень надеюсь, — отозвался Пифанов, бросив на него мимолётный взгляд. У патологоанатома были короткие, слегка волнистые волосы, на горбатом носу сидели круглые очки в серебряной оправе. — Так вот, как я уже сказал, случай уникальный и, боюсь, необъяснимый. Понимаю, вы приходите сюда, рассчитывая, что медэксперты все вам объяснят, и вы сразу поймёте, кто убийца — ну, или, по крайней мере, где его искать. Но не в этот раз, парни, извините. Мы сами в тупике. Будем отправлять результаты аутопсии дальше, а что там скажут… И разберутся ли? Большой вопрос. В любом случае, результатов придётся ждать долго.

— Сколько? — спросил Сергей, предчувствуя, что ответ его не обрадует.

Пифанов снял очки и вытер лицо большим клетчатым платком.

— Не знаю. Но не меньше двух недель. У них там очередь — не мы одни такие.

— Чёрт! — пробормотал Вихарев, младший следователь, входивший в следственную группу Сергея. — И что, у тебя совсем нет предположений, что могло случиться с этим парнем? Вернее — кто с ним такое сотворил?

Пифанов взглянул на металлический стол, где лежал труп подростка лет двенадцати, вскрытый от лобка до грудины. На первый взгляд могло показаться, что он выпотрошен в результате аутопсии, но нигде поблизости не лежало ни одного органа, извлечённого патологоанатомом.

Однако и убийца не унёс их с собой…

— Так ты уверен, что внутренности не могли вытащить хирургически? — переспросил Сергей.

— Надеешься, что я отвечу иначе на этот раз? — усмехнулся Пифанов. — Не могу. Их не вырезали. Я понятия не имею, куда они делись. Может, существует способ вынимать из людей органы без применения скальпеля, но мне он не известен. Поэтому мы и отправляем результаты обследования дальше, — патологоанатом развёл руками. — Честное слово, парни, я сам в недоумении. Вижу такое впервые, а я на этой работе без малого десять лет. И насмотрелся всякого. Да кому я рассказываю? Вы сами все понимаете…

Медэксперт перевернул труп на живот, чтобы был виден разрез, идущий вдоль позвоночника. В некоторых местах кости были сломаны, и рёбра торчали в разные стороны.

— Вот, посмотрите еще раз… Ткани разорваны, органы извлечены, однако при этом нет ни разрезов, ни обрывов. Всё аккуратно до жути. В том, как этого парня разделали, есть что-то неестественное — вот, если хотите знать, о чём я подумал, когда его обследовал. И Егор со мной согласился, а вы знаете Егора.

Полицейские дружно кивнули. Егора они действительно знали: ассистента медэксперта трудно было поразить и вообще хоть как-то взбудоражить; приходя на работу, он словно превращался в машину, откладывая все человеческие реакции до момента, когда можно будет снять халат.

— Этот пацан пуст, — продолжил Пифанов, положив руку в перчатке на лопатку трупа. — Выскоблен! Нет ни одного органа — отсутствует даже мозг, хотя понадобилось бы разрезать череп со стороны затылка, чтоб достать его. Но на костях нет ни распилов, ни следов инструментов. Просто трещина, разошедшаяся достаточно широко, чтобы мозг прошел через неё.

— Чудеса! — сказал Вихарев, бросив на Сергея неуверенный взгляд.

— Очень похоже на то, — согласился Пифанов. — Но с чудесами мы не работаем, верно?

— Верно, — отозвался Сергей. — Поэтому придётся найти всему этому нормальное объяснение.

— На этот счёт я вам уже всё сказал, — кивнул патологоанатом.

— Ладно, подождём, — сказал Сергей. — По крайней мере, у нас есть зацепка. Связь с предыдущей жертвой.

— Надеюсь, ты не думаешь, что этот пацан прикончил продавщицу? — усмехнулся Пифонов. — У него бы не хватило для этого силёнок.

— А как ты тогда объясняешь, что у него во рту её кровь? — поинтересовался Сергей, глядя на тщедушное тельце подростка. Конечно, представить, что он перегрыз горло взрослой женщине, было трудно. Почти невозможно. Если б он хотя бы ранил ее чем-нибудь предварительно: ударил ножом или оглушил молотком… А так, голыми руками?.. И всё же факт оставался фактом: женщине перегрызли горло и выпили большую часть крови, следы которой обнаружились затем в ротовой полости этого мёртвого подростка.

— Останься у него желудок или хоть пищевод, — мечтательно проговорил Пифонов, — я бы точно сказал, проглотил он кровь этот тётки или нет. Рот ведь ему мог вымазать кто угодно.

— Настоящий убийца, — понимающе сказал Вихарев. — Тот, кто прикончил обоих.

— Мне кажется, это вероятней, чем предполагать, что пацан укокошил женщину, которая могла бы скрутить его в бараний рог… Да ещё сделал это безо всякого оружия! — ответил патологоанатом.

Сергей расстроено почесал щетину. Всё складывалось не очень удачно. Пара банальных убийств (то, что подросток выскоблен изнутри, само по себе еще не делало его смерть особенной, по мнению следователя) вдруг превратилась в нечто куда более обременительное, потому что, если в районе объявился маньяк, который наводит полицию на свои жертвы, намеренно объединяя их друг с другом, то колёса машины правосудия завертятся полным ходом — серийника придётся искать активно, с полной отдачей, и за результаты отвечать. Не говоря уж о том, что начальство начнёт контролировать каждый шаг и подгонять надо или не надо.

Сергей тяжело вздохнул.

— Ладно, не страдай, — сказал ему Пифанов с усмешкой. — На долю каждого следователя рано или поздно выпадает что-то посерьёзнее бытовух.

— Знаю. Потому и… — Сергей махнул рукой. — Ладно, Михалыч, спасибо тебе. Ума не приложу, что делать дальше, если честно. Мы даже не установили до сих пор личность этого парня. Никто не подавал заявление о пропаже. Словно родители не беспокоятся, что ребёнок не вернулся из магазина.

— Может, какие-нибудь алкаши? — предположил Пифанов. — В запое, так ничего вокруг себя не замечают. А вообще, это уже ваша забота, парни.

— Тут ты прав, конечно.

Попрощавшись с Пифановым, полицейские вышли из морга на свежий воздух. Хотя на улице он был, пожалуй, куда более жарким и спёртым. Зато под липами не пахло формалином и прочим…

— На самом деле, убийца мог бывать в том магазине и там присмотреть обе жертвы, — сказал Вихарев, закуривая сигарету. — Если парня регулярно отправляли туда за покупками.

— Я знаю, но как нам это поможет? Представляешь проходимость в гипермаркете?

— Представляю. Но дело не в этом.

Сергей взглянул на солнце, прищурился. Конечно, он понимал, что имеет в виду младший следователь: тот, кто выбирал жертвы, не был случайным покупателем в этом магазине. Он или болтался в гипермаркете постоянно, или работал там. Последнее — более вероятно.

— Ладно, сосредоточимся на сотрудниках, выходивших в одну смену с Рюхиной, — сказал Сергей. — Думаю, мужчины, более крупные, чем убитая, станут подозреваемыми в первую очередь.

— И едва ли их наберётся очень много, — кивнул Вихарев.

Сергей ничего не ответил. Была одна вещь, о которой он не говорил никому, даже своему главному помощнику и другу. Рядом с трупом подростка обнаружился скомканный лист — ксерокопия вырванной из книги страницы. Символы и надписи на ней ничего не говорили полицейским сами по себе, но её вид вызвал у Сергея воспоминания о прошлом, которые он предпочёл бы напрочь стереть из памяти. Один из следователей забрал улику, чтобы попробовать расшифровать записи — он обещал съездить на факультет древних языков — но Сергей был почти уверен, что это ничего не даст, потому что письмена, которые он видел, не были ни латынью, ни греческим, ни восточными иероглифами. Едва ли кто-то вообще мог прочесть их, кроме нескольких человек, получивших знания не из учебников по лексике и грамматике.

Полицейский убеждал себя, что ошибается, и текст написан на каком-то из древних языков… А, может, это и вовсе — попросту выдуманные каким-нибудь сумасшедшим символы, но подсознание упрямо твердило, что нечто подобное он уже однажды видел… Правда, очень давно и мельком, так что все значки и пиктограммы стёрлись из памяти, но впечатление, произведённое тогда, прочно отпечаталось в его мозгу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

День прошёл зря. Это следовало признать. Несмотря на то, что полицейские допросили всех мужчин, работавших с Рюхиной в одной смене, проверили их алиби и даже осмотрели одежду на предмет крови, которой просто не могло не быть на убийце, результатами похвастать было нельзя. Судя по всему, ни один из восьми подозреваемых не имел возможности прикончить продавщицу.

Сергея не покидало ощущение, что всё это лишнее, ненужное, и они попросту теряют время. Перед глазами то и дело вставали изображения из книги, которая случайно попалась ему давным-давно и уже не существовала… Но ведь могли быть и другие экземпляры? Возможно, копия страницы была сделана с одной из них.

Сергей припарковался возле бара, запер машину и вошёл в своё любимое заведение — три ступеньки вниз, дверь на тугой пружине, колокольчик, возвещающий о прибытии нового посетителя, и ещё две ступени вниз.

На стенах развешаны чёрно-белые репродукции, под потолком — рыболовные снасти, в которых запутались глиняные кружки.

Его любимый столик занят влюблённой парочкой: девушка в синем платье с открытыми плечами, шатенка с унизанными кольцами руками, парень — коротко стриженый качок с татуировками до запястий. Воркуют.

Ничего страшного, он сядет за барную стойку. Главное, что здесь есть выпивка и можно не чувствовать себя алкоголиком, напиваясь в одиночестве дома.

— Привет! — бармен кивнул Сергею и потянулся за стопкой. — Как обычно?

— Да, — следователь залез на стул, поёрзал, устраиваясь поудобнее, и положил локти на стойку. — Давай сразу двойную.

— Тяжёлый день?

— Бесполезный.

— Это ещё хуже, — понимающе улыбнулся бармен.

— И не говори.

Сергей придвинул налитый для него стакан виски, погрел в ладонях. Он никогда не опрокидывал алкоголь в себя, просто чтобы напиться. Всегда превращал возлияние в обдуманный процесс, призванный доставить удовольствие.

Отрывисто звякнул колокольчик, и в бар вошла девушка — кудрявая блондинка в коротком чёрном платье, обтягивающем верхнюю часть бёдер. Осмотревшись, она задержалась взглядом на Сергее, затем тряхнула головой и прошла к середине стойки.

— Дайкири, — тихо сказал она переместившемуся к ней бармену.

Руки у неё были тонкие, кожа очень чистая — как у младенца. До полицейского доплыл аромат её духов — сладковатый, но не приторный. Девушка повернула голову и бросила на него задумчивый взгляд.

Раньше Сергей её тут не видел, а бывал он в этом баре частенько. Наверное, новая ночная бабочка облюбовала заведение для работы. Но для кабацкой шлюхи слишком хороша…

Девушка попробовала коктейль, кивнула бармену и осмотрелась. Сергею показалось, что в этом движении сквозила тревога — будто она опасалась чего-то. Ну, или кого-то. А может, ждала, что к ней подойдёт один из посетителей и предложит пойти к нему? Вдруг этой крошке просто захотелось найти мужика на ночь. Наверное, и такое бывает, и кому-то сегодня может повезти. Сергей подумал: почему бы не ему?

В этот момент девушка снова посмотрела на него, и на этот раз взгляд не отвела. В нём появилось ожидание. Кажется, выбор сделан! Словно она прочитала его мысли…

Сергей хотел уже было подсесть к ней, но тут она взяла свой бокал и сама направилась к нему. Даже так? Что ж… Может, какой-то парень здорово насолил девчонке, коли ей так не терпится найти себе компанию?

Когда блондинка подошла, Сергей понял, что она по-настоящему красива. И не просто красива, а притягательна.

— Привет, — сказал он, улыбнувшись. — Первый раз здесь?

— Вы полицейский? — спросила девушка, пропустив его реплику мимо ушей.

Сергей насторожился. Выражение её лица и тон свидетельствовали о том, что она подошла не для того, чтобы склеить его на ночь. Сладкая месть, похоже, отменялась — если только её не возбуждал звук защёлкивающихся наручников.

— Допустим, — ответил Сергей, поглядев на блондинку повнимательнее: её определенно что-то беспокоило.

Девушка машинально облизала губы, словно испытывала жажду.

— Помогите мне, пожалуйста!

— Что у вас случилось? — нехотя проговорил Сергей. Его раздражало, когда люди обращались к нему напрямую вместо того, чтобы отправиться в отделение и написать заявление. А когда это норовили сделать незнакомые, он их просто посылал. Но кто способен послать к чёрту такую красотку, да ещё в баре поздним вечером? Тем более, когда её глаза смотрят на тебя с подлинной мольбой. В конце концов, он не только полицейский, но и мужик.

— По-моему, меня хотят убить, — ответила девушка серьёзно.

Сергей едва не поперхнулся виски, который как раз глотнул. Господи, неужели психическая?! Он испытующе взглянул на девушку. А что, вполне возможно… и даже то, что она пришла сюда, озираясь, обратилась к нему, незнакомому человеку… Стоп!

— Откуда вы знаете, что я полицейский? — спросил Сергей.

— Заметила вас сегодня в магазине. Вы допрашивали некоторых сотрудников по поводу убийства Наташи.

— Рюхиной?

— Да.

— Я вас не видел.

— Просто не обратили внимания.

«Это вряд ли», — подумал Сергей.

— Я стою справа от входа, метрах в двадцати. Парогенераторы. Маленькая такая стойка.

— Понятно, — полицейский действительно интересовался совсем другим и в противоположной стороне, да и вообще в торговом зале он с коллегами пробыл недолго — допрос проводился в отдельном помещении, которое следователям выделил директор гипермаркета.

— Кто хочет вас убить, почему и с чего вы это взяли? — спросил он. — Отвечайте по порядку.

Девушка кивнула, опустила глаза, словно собираясь с мыслями.

Сергей ждал. В конце концов, в любом случае лучше ее общество, чем напиваться в гордом одиночестве. И потом — кто знает, может она с ним и переспит…

— Не знаю, — проговорила девушка. — Я его раньше не встречала. Но заметила, что он следит за мной со вчерашнего дня. Сначала думала, показалось — ну, ещё это убийство… Наташи, я имею в виду. Нервничала. Всё-таки человек работал там же, где и я. Мы хоть и шапочно были знакомы — ходили вместе покурить несколько раз — а всё-таки неприятно.

— Что за человек? — Сергей заинтересовался. — И вы что, следили за мной от самого магазина?

— Да, я на машине. Ехала за вами.

— Почему сразу не подошли, ещё в гипермаркете?

— Сначала постеснялась, а потом, когда увидела, как вы отъезжаете, мне стало страшно. Потому что тот человек заходил в магазин, пока вы допрашивали сотрудников. Он думал, что я его не заметила, но я видела, что он ходит между рядами и изображает, будто разглядывает товары. Он ничего не купил и вышел через пятнадцать минут. А до этого я видела его на парковке, ещё утром, когда приехала на работу. Значит, он следил за мной.

— Не обратили внимания, на какой машине он был? — спросил Сергей. Слова девушки заставили его отнестись к ней серьёзно. Похоже, убийца, которого он искал, решил не останавливаться на продавщице и выбрал новую жертву из числа сотрудников магазина.

— Нет. Я старалась делать вид, что не замечаю его.

— Напрасно.

— Мне было страшно! Он ведь вчера уже выслеживал меня.

— Расскажите подробно.

— Думаете, это он убил Наташу?

— Не знаю. Но почему бы это не выяснить?

На лице девушки мелькнул страх.

— Как вас зовут? — спросил Сергей. — И где вы живёте? Я должен записать, — он достал блокнот и ручку.

— Татьяна Кузовцова, — девушка продиктовала адрес.

— Так когда вы заметили этого товарища впервые? — спросил Сергей, записав все её данные.

— Говорю же, вчера. По дороге домой я заехала в парикмахерскую завить волосы, — она тут же провела рукой по кудряшкам, словно в подтверждение своих слов. — А он зашёл в салон и сел полистать журналы. Сказал, что ждёт жену, которая должна вот-вот прийти. Они мол, договорились встретиться здесь. Но она не пришла, и он свалил минут через пятнадцать. Я видела в зеркало, что он поглядывал на меня исподтишка, но решила, что просто понравилась ему, — девушка смущенно улыбнулась. — Но потом, когда приехала домой, то снова заметила его. Он сидел на лавочке во дворе и кормил голубей. Крошил и бросал птицам хлеб. Конечно, я подумала, что это совпадение… до сегодняшнего дня так я и считала.

— Понятно, — Сергей вынужден был признать, что день всё-таки прошел не зря, и он напрасно ругал его по пути от гипермаркета до бара. Эта крошка, кажется, собралась преподнести ему убийцу на блюде с голубой каёмочкой.

— Хорошо его рассмотрели? Сможете узнать, а ещё лучше — описать?

Девушка кивнула.

— Конечно! Вы мне поможете? У вас же должна быть какая-нибудь… Защита!

— Не волнуйтесь, он к вам даже близко не подойдёт.

Сергей уже мысленно прикидывал, что делать. Надо лишь задержать этого парня, и улики наверняка найдутся. Кровь не смоешь, следы всегда остаются. Да и органы подростка он должен был куда-то спрятать. А может, съел? В любом случае, они либо у него дома в холодильнике, либо в желудке. Интересно, за сколько времени переваривается такая пища?

Впрочем, если убийца практиковал то же, что… Нет, об этом нельзя думать! Даже вспоминать не стоит! Но вдруг это так?! Сергей невольно вздрогнул. Тогда всё куда хуже, чем думают его коллеги. Даже трудно вообразить — насколько!

— Что мне сейчас делать? — прервала размышления Сергея девушка.

— Прежде всего, вам нельзя оставаться одной, — ответил он, глядя ей в глаза. — С кем вы живёте?

— Одна! — она была явно напугана и растеряна.

— Можете пригласить подругу или родственников пожить с вами некоторое время?

— У меня никого из близких здесь нет. А подруги… Они замужем, понимаете? Вряд ли они согласятся, — девушка посмотрела на Сергея с некоторым смущением. — А что, если я поживу у вас? Недолго. Вы ведь скоро арестуете этого человека?

— Сомневаюсь, что это хорошая идея, — ответил Сергей, хотя был уверен, что идея замечательная. — Я про пожить у меня, а не про арест, естественно.

— Вы женаты! — понимающе закивала девушка. — Простите, я просто… Не подумала, что вы… Не знаю, о чём я думала! — закончила она, и в её голосе послышалась предательская дрожь.

— Не, я не женат, — сказал Сергей. — Просто у меня в некотором роде бардак. Я живу один.

— Это ничего, — с надеждой отозвалась девушка. — Ерунда!

— У вас нет с собой вещей.

— Я могу съездить за ними завтра.

«Как в голливудском фильме, — подумал Сергей. — Даже трудно поверить». Конечно, она напугана и думает не о сексе, и всё же… Близость такой красотки будет возбуждать его, и вообще всё это можно воспринимать как приключение, которое ещё неизвестно, чем кончится.

— Хорошо, — сказал полицейский, решившись. — Идём!

— Серьёзно? — обрадовалась девушка. — Отлично! Я только расплачусь, — она открыла сумочку и достала кошелек. Сергей невольно обратил на него внимание — он был из очень дорогой кожи, — кажется, какой-то ящерицы.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Глядя на то, как Таня поглощает макароны с сосисками — в холостяцкой квартире Сергея холодильник не изобиловал гастрономическими изысками — полицейский думал, что, если он хочет поймать убийцу, ограничиться защитой, о которой просит девушка, не удастся. Нужно уговорить её сыграть роль живца, чтобы взять любителя кормить голубей с поличным. Но она так напугана…

А главное, имеет ли он право подвергать её опасности. Если бы речь шла об обычном маньяке, то полиция смогла бы провести операцию без риска для девушки, убийца и близко к ней не подошёл бы. Но если некто призвал силы, о которых Сергей узнал ещё в детстве, одних лишь человеческой храбрости и пуль — недостаточно. Нужны знания, которыми ни он, ни его коллеги не обладают. Книга, которую он видел в детстве, уничтожена, и воспользоваться ею уже нельзя, да он сам и не сумел бы разобраться в ней.

— Ты ведь не думаешь, что я паникёрша? — спросила Таня, поймав на себе взгляд полицейского. — Просто когда думаю, что меня хотят убить… в общем, это действительно страшно! Тем более, разве я могу помешать этому человеку?

— Ну, ты уже это сделала, — отозвался Сергей. Примерно полчаса назад они ненавязчиво перешли на «ты».

Девушка улыбнулась.

— Да, наверное. Я и не сообразила.

— Пора спать, — следователь посмотрел на часы. Была только половина одиннадцатого, и он никогда не ложился в такое время, но присутствие Тани смущало его. Обычно девушки приходили к нему, чтобы заняться сексом, но сейчас ситуация была другая, и Сергей чувствовал себя слегка растерянным: что делать с испуганной и ждущей от тебя помощи красоткой? Проще всего отправить её в постель.

— Утро вечера мудренее, — добавил Сергей.

— Хорошо. Как скажешь. Можно только я чаю выпью?

— Конечно, — полицейский достал сувенирную чашку с видом Амстердама. — Есть чёрный, зелёный и улунг. Но его, кажется, пьют по утрам.

— Спасибо, я зелёный. Всегда перед сном его пью. Так лучше спится.

Через пятнадцать минут Таня отправилась в ванную принимать душ, а Сергей сложил посуду в раковину и пустил воду.

Телевизор, который перед ужином попросила разрешения включить девушка, продолжал работать. Звук был почти на нуле, на экране ползали какие-то насекомые. Передача про животных или даже какой-то специальный канал — Сергей такие не любил и не смотрел: от вида всякой живности его по необъяснимой причине всегда подташнивало. Он взял пульт и нажал красную кнопку. Телевизор погас.

Полицейский прислушался: в ванной шумела вода, Таня что-то напевала. Он представил её голой. Если бы это был фильм, он вошёл бы к ней, и они занялись бы любовью под струями воды. Гладкая спина, полная грудь, упругие соски…

Вздохнув, Сергей взял тарелку и принялся усердно тереть её губкой.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В квартире было очень тихо. Неестественно тихо. Такое полное отсутствие всяческих звуков ещё позавчера не удивило бы Сергея, но ведь у него в гостях была девушка. Он снова взглянул на часы — может, она ещё не встала? Но Таня поставила будильник на половину восьмого. А сейчас было уже без десяти.

Сергей откинул одеяло и спустил ноги на пол. Ламинат был прохладный, но не слишком — температура не падала ниже двадцати градусов даже ночью. Тело покрывала липкая испарина — сейчас бы принять холодный душ…

Полицейский вышел в коридор и остановился у двери комнаты, где спала Таня. Оттуда не доносилось ни звука. Он постучал. Никакого ответа.

— Эй, встаём! — крикнул он.

Тишина. Может, свалила?

Сергей нажал дверную ручку и вошёл.

Первое, что он увидел — это включённый телевизор, работающий без звука. На большом плоском экране копошились насекомые — очередная передача о жизни братьев наших меньших.

Затем полицейский перевёл взгляд на кровать.

То, что он увидел на ней, когда-то действительно было девушкой, которую он встретил в баре прошлым вечером. Но не теперь…

На кровати, залитой кровью, лежало её тело, раскрытое подобно гигантской устрице — вдоль спины шёл чудовищный разрез — такой же, как на трупе подростка, который Пифанов показывал следователям в морге.

Сергей невольно схватился за откос двери — не каждое утро находишь у себя дома выпотрошенное тело девушки, только накануне попросившей защитить её от убийцы.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Не знаю, как преступник проник в квартиру, но вышел он через дверь, — объявил Пифанов, стаскивая одноразовые перчатки и садясь в кресло у окна. — Возможно, девушка сама впустила его. Во всяком случае, никаких следов взлома найти мы не смогли.

— Она не впустила бы никого, — сказал Сергей, — потому что была напугана до смерти.

— Никого незнакомого, — поправил медэксперт. — Мы не можем проверить её телефон, чтобы узнать, не звонил ли ей кто-нибудь ночью, потому что его нет.

— Я видел вчера, как она ставила на нём будильник, — ответил полицейский. — Значит, убийца забрал сотовый с собой.

— Вероятно, преступник позвонил девушке и сказал, что придёт. Она и впустила его.

— Это невозможно, — покачал головой Сергей. — Она не знала того мужика, который следил за ней.

— Он мог и не быть убийцей, — вмешался Вихарев, до сих пор слушавший молча. — Она ошиблась. Тот парень следил за ней, потому что она ему понравилась.

Выпотрошил же её другой, кому она не побоялась открыть. Возможно, её близкий друг, раз она решила не предупреждать тебя, что он заявится.

В словах младшего следователя был смысл. Вернее, он был бы, если б не скомканная копия страницы, обнаружившаяся рядом с телом девушки. Теперь ни у кого не осталось сомнений, что листок — улика. Впрочем, у Сергея их и не было. Вот только находка никак не помогала продвинуться вперёд. Конечно, теория Вихарева могла сочетаться с опасениями Сергея, но он сомневался в силу особенных, только ему известных причин.

— Надо узнать, кто этот… Близкий друг, — проговорил Сергей. — Вот как её звали, — он пошарил в карманах и протянул Вихареву бумажку, на которой записал имя и фамилию девушки. — Займись этим, ладно? Боюсь, я сейчас слегка не в форме.

— Само собой, — кивнул младший следователь. — Сейчас же и сгоняю по адресу. Думаю, кто-то должен знать, с кем встречалась эта крошка.

— Встретимся в управе, — сказал Сергей. — Я поеду туда, когда… Здесь всё уберут.

— Только труп, — тут же встрял Пифанов. — Мыть пол и стирать твои простыни мы не собираемся. Кстати, на твоём месте я сдал бы их в прачечную. Когда мы их тебе вернём, конечно.

— Ради Бога, оставь их себе! — ответил Сергей, доставая сигареты. — У меня есть запасные. К тому же я не собираюсь здесь спать. По крайней мере, в ближайшие… Лет сто!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сергей улучил момент и вышел на улицу. Он должен был позвонить. Сделать это следовало давно, как только обнаружилась первая копия страницы книги, но он убеждал себя, что почти наверняка ошибается, хотя всё это время знал — конечно, знал! — что иного объяснения быть не может.

Теперь он сел на лавку и набрал номер, который оказался у него случайно, и по которому он разговаривал всего раз. Общие воспоминания, связывавшие его с человеком, которому он звонил, не побуждали к долгим и частым беседам. Он был из того периода, о котором Сергей предпочёл бы забыть. И не только он один…

— Алло? — голос был старческий, мужской.

— Это я.

— Понял. Как жизнь? — старческим был только голос. Его обладателю исполнилось не намного больше, чем Сергею. — Давно не слышал тебя. Соскучился?

— Не в этом дело.

Собеседник усмехнулся так, словно иного ответа и не ожидал.

— А в чём тогда? Плохо спишь? Так в этом я тебе не помощник. Пей, например…

— Послушай, Игорь, я звоню не для того, чтобы обменяться шутками.

— Да? — голос стал чуть серьёзнее. — Ладно, выкладывай.

— Помнишь ту ночь?

Пауза.

— Как будто она была вчера.

— Вы ведь сделали всё, как следует?

— Само собой. Чётко по книге. А ее потом сожгли. Ты же знаешь.

— С твоих слов. Меня при этом не было.

— Ты стал вдруг сомневаться, что ли?

— Да.

Ещё одна пауза, на этот раз более продолжительная.

— А почему?

Сергей перевёл дух.

— Кто-то убивает людей.

— Так же?

— Да.

— Ну, и что? Мало ли психов? А может, какой-нибудь нарик решил поиграть в вампиров. Я читал про такой случай, когда…

— Не только пьёт кровь. Из некоторых вынимает органы.

— Тогда это не может быть он. Сам знаешь, органы его не интересовали. Совпадение, Серёж. Расслабься.

— Рядом с трупами мы нашли копии страниц из книги. Похожей на ту.

— Ерунда, — по тону собеседника было ясно, что он не воспринимает опасения полицейского всерьёз. — Книги нет, я тебе клянусь!

— А если такая же?

— Ещё один убийца, такой же? Но зачем ему органы?

— Понятия не имею.

— Слушай, я уверен, ты преувеличиваешь. Да и тот не оставлял никаких страниц.

Сергей помолчал, собираясь с мыслями.

— Как вы расшифровали ту книгу? Сможешь прочитать копии страниц, если я подъеду?

Собеседник усмехнулся:

— Шутишь?! Мы воспользовались записями твоего… В общем, его записями. Это он расшифровывал, а свои знания он получил, сам понимаешь, от кого.

— Ясно. И записи вы тоже сожгли?

— Разумеется. И тебе это прекрасно известно.

— Нет, про записи я не знал.

— Да? Ну, теперь зато в курсе. Как видишь, твой убийца — просто ненормальный. Уверен, ты его скоро найдёшь.

— Спасибо.

— Это всё?

— Да. Пока.

— Счастливо. Отпусти прошлое.

— Обязательно, — Сергей отключился.

Разговор со старым знакомым нисколько не успокоил его. Просто, кажется, он только что утратил последнюю надежду. Сергей достал из кармана обе упакованные в целлофан страницы. Рисунки в оригинале, с которого были сняты эти копии, явно сделали очень давно. Тонкие коричневые линии складывались в изображения: одна словно перетекала в другую, что-то заимствуя у предыдущей, но при этом меняясь в целом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вихарев побарабанил пальцами по столу. Вид у него был смущённый.

— Она не числится нигде, — повторил он, взглянув на Сергея. — Ни в каких базах. Мы не можем выяснить её личность. Имя и фамилию она тебе назвала липовые, а по адресу, который дала, живёт семейная пара. И в гипермаркете никто не знает эту так называемую продавщицу. Иначе говоря, она там не работала.

— И тем не менее — её убили так же, как парня.

— И во рту у неё Пифанов обнаружил следы чужой крови. По крайне мере, теперь мы знаем, что парень точно не убивал продавщицу. Потому что эта Татьяна… Ну, или кто она там… В общем, она-то никого не могла прикончить в твоей квартире. Разве что вы с ней на пару устроили вампирскую оргию.

— А тело, которому принадлежала кровь, пока не нашли, — заметил Сергей, пропустив шутку мимом ушей. — Пифанов говорит, это не продавщица, значит, должен быть новый труп.

— Я приказал сообщать нам обо всех случаях, когда у жертвы пили кровь, — ответил Вихарев. — Будем ждать.

— Органы у неё удалены так же, как у пацана?

— Пифанов сказал, что да. Никаких следов хирургического вмешательства. Кстати, он просил тебе передать, что девушка, похоже, гораздо моложе, чем кажется на вид.

— Что это значит?

— Ну… Вообще-то, он сказал, что ей должно быть лет двенадцать. Но, конечно, это невозможно. Я видел тело, и совершенно очевидно, что оно принадлежит не девчонке-школьнице. Однако Пифанов утверждает, что, по всем признакам, это тинейджер.

Сергей усмехнулся.

— Кажется, Михалыч теряет форму.

Вихарев пожал плечами.

— Это очень странное дело, — сказал он. — Оно мне не нравится. Надо ж было так случиться, чтобы оно досталось именно нам!

— Кто-нибудь из начальства уже нарисовался?

— Нет, но это вопрос нескольких часов, максимум — суток.

Сергей кивнул, соглашаясь с подчинённым.

— Нужно всё-таки установить личность этой… Татьяны, — сказал он. — И выяснить, какое отношение она имела к предыдущим жертвам. Ума не приложу, зачем она соврала, что работает в магазине, но то, что она видела нас в гипермаркете, — факт. Иначе откуда ей было знать, что я полицейский и занимаюсь расследованием убийства продавщицы?

— Согласен, — сказал Вихарев, ставая со стула. — Но никто в магазине её не узнал, вот что странно.

— Возможно, она была знакома с Рюхиной ближе, чем сказала мне. Приехала в гипермаркет, увидела нас… Займитесь связями продавщицы.

— Хорошо. Ты будешь здесь?

— Какое-то время, — уклончиво ответил Сергей. — Потом мне надо будет отлучиться ненадолго. Но я вернусь.

Когда младший следователь вышел, Сергей сунул руку в карман и достал аккуратно сложенный вчетверо листок. На нём был выведен аккуратным почерком адрес — название улицы, номер дома и квартиры. Полицейский нашёл его в кармане своих джинсов, пока ждал медэкспертов и своих коллег из следственной группы. Очевидно, Таня положила его туда.

Сергей внимательно поглядел на листок. Почему он не показал адрес Вихареву или кому-то ещё? Что заставило его спрятать улику, и зачем он это сделал? Причина была… Теперь полицейский больше не считал, что у него разыгралось воображение: подозрения переросли в уверенность. Он должен прояснить кое-что без свидетелей: есть дела, в которые нельзя вмешивать посторонних.

Выждав полчаса, следователь вышел на улицу, сел в машину и поехал по указанному на листке адресу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Родители были уверены, что Сергей выбрал профессию полицейского из-за смерти брата.

Они ошибались. Да, Романа сожгли какие-то так и не найденные «выродки» — иначе отец их не называл. Связали, облили керосином и подожгли. Живьём. Было это в лесу.

Милиция тогда решила, что это дело рук тех же бандитов, которые похитили до этого четырёх девочек, вскрыли им артерии и слили из тел кровь. Может быть, даже высосали. Но тогда не удалось обнаружить даже следа преступников, хотя на поиски были брошены немалые силы — посёлок, где жила в то время семья Сергея, гудел от ужаса: родители боялись выпускать детей на улицу, вне зависимости от пола и возраста. Та волна зверств прокатилась и исчезла.

После смерти Романа в семье что-то изменилось. Да и могло ли быть иначе? И всё же Сергей стал следователем совсем не для того, чтобы найти убийц брата. Гибель Романа останется навсегда тайной, которая будет довлеть над их семьёй, но с этим ничего не поделаешь.

Правда, Сергею, к его глубокому сожалению, она была известна. Но он до сих пор считал, что похоронил её в прошлом, а теперь получалось, что не совсем…

Дом, находящийся по адресу, оставленному Сергею убитой девушкой, оказался, к его удивлению, небольшой гостиницей. Следователь показал своё удостоверение консьержке, и та пропустила его, сообщив, что жилец из номера «12» у себя — во всяком случае, ключ он не сдавал, и она не видела, чтобы он уходил.

— Можно посмотреть копию его паспорта? — попросил Сергей. — Вы ведь делаете её при регистрации постояльцев?

— Обязательно. Сейчас поищу, одну минуточку.

Девушка порылась в ящике и положила перед полицейским листок с чёрно-белым изображением странички из паспорта.

— Вот он.

С замиранием сердца Сергей придвинул к себе копию. Прочитал имя и фамилию, всмотрелся в фото. Ни то, ни другое, ни третье ничего ему не сказали. Обычное лицо, ничем особо не примечательное. Не самое приятное, конечно… А с другой стороны — что он рассчитывал увидеть?

— Я заберу? — спросил он, складывая листок.

— Конечно. У нас есть скан в компьютере.

— Спасибо. Если не вернусь через… Десять минут… Вызывайте полицию. Позвоните по этому номеру и спросите лейтенанта Вихарева. Объясните ему ситуацию, — Сергей записал телефон подчинённого на бумажке для записей.

— Хорошо. А… Есть вероятность, что вы не вернётесь? — обеспокоенно спросила девушка.

Сергей натянуто улыбнулся:

— Надеюсь, что нет.

На лестнице у полицейского зазвонил сотовый. Это был Вихарев.

— Серёг, нашёлся труп! — сообщил он радостно. — И на этот раз нам известно, чей. Некий Епифанов, охранник на парковке. Кровь выпущена, на горле рваная рана. С ним разделались так же, как с продавщицей из гипермаркета. Пифанов поехал осмотреть тело. Ты когда вернёшься?

— Скоро, — ответил Сергей. — У меня сейчас есть одно дело… Надо кое-что проверить. Если тебе через несколько минут позвонят и скажут… В общем, не удивляйся.

— Чему не удивляться? Погоди, ты о чём?!

— Не могу больше разговаривать. Извини, — следователь сбросил вызов и выключил на телефоне звук.

Он не просто так пошёл один по адресу, указанному Татьяной. Не из-за любви к экстриму, который он вовсе не любил. Но в почерке, которым были записаны название улицы и номер дома, было нечто знакомое… Слишком знакомое. Когда он увидел эти строки, в голове у него что-то щелкнуло, и сердце сжалось от приступа паники! Это было невозможно, совершенно исключено, и всё же… Одно к одному, как говорится, так что закрывать глаза на очевидное было глупо и опасно.

К сожалению, привлекать коллег Сергей пока не хотел: просто не решался. Эта ниточка так или иначе тянулась из прошлого, и он обязан был проверить всё сам.

Дверь в номер была не заперта. Она легко подалась при первом же нажатии ручки. Сергей достал пистолет, снял с предохранителя, дослал патрон в ствол. Теперь достаточно спустить курок, и раздастся выстрел. Но иногда человек не успевает даже этого. Сергей почувствовал, как в кровь начал поступать адреналин.

Внутри было темно из-за плотных штор, полностью закрывавших окно. Полицейский протянул руку, чтобы нащупать на стене выключатель. Ладонь наткнулась на что-то липкое. Сергей отдёрнул руку и поднёс к лицу, чтобы рассмотреть. Света, падавшего из коридора, хватило, чтобы увидеть жёлтоватую прозрачную слизь. От неё исходил на удивление приятный мускусный запах.

Сергей снова попытался отыскать выключатель, но в этот момент в лицо ему повеяло тёплым воздухом, перед глазами мелькнула чья-то тень, и через миг в челюсть словно врезался на полном ходу товарный состав. Полицейский покачнулся, взмахнул рукой, пытаясь удержать равновесие, но перед глазами всё завертелось, и он рухнул на ковролин.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сергей открыл глаза и осмотрелся: он по-прежнему находился в номере, но теперь шторы были отдёрнуты, и комнату заливал яркий солнечный свет. На тумбочке справа стоял работающий телевизор. В эфире опять была передача о насекомых. Ведущий говорил что-то, но разобрать слова было невозможно. Да и не хотелось, потому что напротив полицейского сидел на кровати мужчина лет тридцати, тёмноволосый, с тонкими, плотно сжатыми губами и маленькими глазками, которыми, не мигая, смотрел на следователя. Именно его фотографию видел Сергей на копии, которую дала ему девушка с ресепшна. Перед ним на журнальном столике лежал листок, и полицейский не сомневался, что это очередная копия страницы из древней книги.

В позе незнакомца чувствовалось напряжение, но спустя несколько секунд после того как Сергей очнулся, мужчина расслабился и покачнулся, словно собираясь встать. Однако он остался сидеть, лишь переложив руки с колен на покрывало.

— Ну, здравствуй, — произнёс мужчина скрипучим голосом. Было такое ощущение, что он перенёс долгую болезнь горла, и связки ещё не окрепли. — А ты сильно изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз. Так повзрослел… Сколько прошло? Лет двадцать? Я немного сбился со счёта. Знаешь, на том свете совершенно нет календарей, — мужчина растянул тонкие губы в подобие улыбки. Сергей увидел два ряда мелких белых зубов.

Пока он говорил, полицейский успел понять, что подвешен на стене гостиничного номера, причём, судя по всему, при помощи той самой слизи, в которую вляпался, пока искал выключатель. Только теперь её было много, очень много, и она покрывала его тело практически полностью, за исключением лица. Какой-то клей? Держит намертво, хотя даже не высох ещё.

— Ты думал, что избавился от меня навсегда? — спросил мужчина, вставая с кровати и делая два шага к Сергею. — А я вернулся. Было нелегко, но мне удалось, — он склонил голову в знакомом полицейскому жесте и внимательно поглядел на своего пленника. — Ты не представляешь, через что я прошёл там… За чертой. Всё, что ты слышал про ад — просто детские сказочки по сравнению с реальностью, — он приблизил своё костистое лицо к Сергею, и следователь снова почувствовал мускусный запах. — Но ты обязательно сам это узнаешь, — голубые глаза дважды медленно моргнули — словно опустились и снова поднялись шторки. — Потому что из этого гостиничного номера отправишься прямиком в преисподнюю! А вот я останусь жить. Все годы, которые были положены мне и которые ты украл у меня, а также ещё многие, многие другие, сверх нормы, — он вдруг расхохотался, запрокинув голову.

У Сергея больше не было сомнений. Подозрения, а вернее, опасения, которые привели его сюда, подтвердились: его брат, Роман, вернулся с того света! Несмотря на то, что ритуал был проведён по всем правилам, ему удалось вырваться из пекла и через двадцать три года появиться здесь, чтобы обрести новую жизнь. И, видимо, отомстить…

— Знаешь, я мог бы обойтись и без тебя, — продолжал мужчина, внешне совершенно не похожий на брата Сергея, но обладающий всеми его повадками. — Для моего цикла возрождения совершенно не важно, чьей крови напиться. Я мог бы прикончить ту милашку, что стоит за стойкой ресепшна внизу. Но зачем отказывать себе в удовольствии прикончить тебя? К тому же, я думаю, будет только справедливо, если тот, кто отнял у меня жизнь, послужит моему возрождению. Что скажешь, братишка?

— Я не убивал тебя, — ответил Сергей. Язык ворочался с трудом: в него словно вкололи анестетик, действие которого ещё не закончилось. Голова болела, и сильно тошнило — от удара в челюсть он, похоже, получил сотрясение мозга.

— Не своими руками. Разумеется, для этого ты у нас слишком… чистоплюй! — в голосе Романа слышалось презрение. — Но это ты сдал меня! Если б не твоя слабость, не эта твоя поганая вечная правильность, никто не додумался бы! И это ты научил их, как уничтожить меня. Показал им книгу! И тогда они провели ритуал вместо того, чтобы отдать меня ментам. Я отделался бы несколькими годами исправительной колонии. Для меня это ничто! Но брат той девчонки не захотел, чтобы я отделался легко, а ты был с ними заодно. Ты тоже не хотел, чтобы я сел. Тебе надо было, чтоб я умер!

— Зачем ты вернулся? — спросил Сергей. Всё, что говорил Роман, было правдой. Той твари, в которую превратился когда-то его брат, не было места в этом мире. И Сергей согласился с необходимостью… Другого пути не было. Он поставил только одно условие: никакой огласки. Родители не должны были узнать, что их сын — чудовище! Пусть все думают, что Романа убили те же мерзавцы, что и девочек. Это должно было стать тайной, похороненной навсегда.

— Тебе мало было того, что ты делал тогда, ещё в детстве? — спросил Сергей. — Все те ужасные вещи, которые…

— Ты дурак, — спокойно перебил Роман. — Я никогда не был маленьким. То, что поселилось в моей душе, жило в ней с самого рождения. Иногда так случается, что ребёнок появляется на свет с неким дефектом, из-за которого все вокруг называют его исчадием ада. Но я умело скрывал свой недостаток, о нём узнал ты один, да и то случайно. И убил меня, своего брата!

— Ты чудовище! — ответил Сергей. — Это был наилучший выход для всех.

Роман развёл руками. На губах у него появилась кривая ухмылка.

— Только не мне. Моего мнения никто не спрашивал.

— Ты не заслужил этого. Те девочки хотели жить.

— Я тоже. И жить мне хотелось вечно. Неужели ты не мог закрыть на это глаза? Такое понятное желание…

— Ты убивал людей! И не просто убивал, а…

Роман усмехнулся:

— Конечно! Как же иначе? Разве можно продлить своё существование другим способом? А ты думал, вампиры — это сказки?

— Как ты вернулся? Я сжёг тебя.

— И это было ужасно! — лицо Романа передёрнулось от воспоминания. — Но сгореть заживо — ничто по сравнению с тем, что ждёт тебя там, куда ты скоро отправишься. К счастью, я хорошо изучил книгу, и там было много… Полезных вещей. Тех, кто связал свою судьбу с ними, нельзя уничтожить просто так. И полученные знания дали мне возможность возродиться. Ты и твои приятели, так ловко обращающиеся с керосином, этого, конечно, не ожидали.

— Зачем ты убил мальчика и девушку? — спросил Сергей, пытаясь понять, сколько прошло времени с тех пор, как он вошёл в номер, и скоро ли приедет Вихарев, которому уже должна была позвонить девушка с ресепшна. Успеет ли подкрепление прежде, чем брат выпьет его кровь?

— Продавщицу и охранника я понимаю, это старая песня в твоём репертуаре. Но к чему это потрошение?

— Танюша понравилась, да? — Роман рассмеялся. — Ты так и не понял… Не было никакой Тани! Как не было и несчастного подростка, которых выпотрошил злой младший брат. Я убил только продавщицу и охранника. Так же, как убью тебя.

— Но тогда…

— Пацаном и девчонкой был я! — Роман снова расхохотался, заметив изумление на лице Сергея. Он явно получал от диалога немалое удовольствие. — Мои промежуточные стадии. Как у насекомых, но ты ведь не смотришь передачи про животных, с детства терпеть их не можешь. Яйцо, личинка, нимфа, взрослая особь. Клещам, например, нужно напиться крови, чтобы трансформироваться. Мне тоже. Я просто вылезал из ненужных уже оболочек, оставляя их вам, полицейским. Вернее, тебе. Я нарочно позаботился о том, чтобы трупы оказались там, куда распространяется юрисдикция твоего отдела. Мне нужно было, чтобы ты вёл это дело. Так что можешь считать, что своего маньяка ты поймал.

— А органы? — проговорил Сергей. Надо было тянуть время — каждая минута могла стать как спасительной, так и роковой. — Куда они девались?

— Очевидно, без них мне было бы трудно сейчас стоять здесь и разговаривать с тобой. Они оставались в новом теле. Когда я выпью твою кровь, то покину эту оболочку и, наконец, стану собой. Полицейские обнаружат здесь два трупа — твой, иссушённый, и этот, лишенный органов и лопнувший со спины. Они никогда не поймут, что произошло. Кстати, когда я вылез из девчонки, пришлось одолжить кое-что из твоей мужской одежды. Я и сейчас в ней. Похоже, ты этого даже не заметил. Хотя, разумеется, тебе есть, о чём беспокоиться, помимо шмоток.

— Что это за слизь? — спросил Сергей. Жаль, на стене нет часов, и нельзя понять, сколько ещё ждать подкрепления.

— Фаза, в которой я сейчас нахожусь, позволяет вырабатывать её. Только не спрашивай, как, — усмехнулся Роман. — Кстати, на случай, если ты вдруг рассчитываешь, что все эти знания тебе пригодятся… Что сюда через минуту ворвутся твои коллеги, скрутят меня и утащат в кутузку, а ты потом с шиком выступишь в суде. Не жди напрасно. Никто не приедет, чтобы спасти тебя в последний момент, как в фильмах, которые ты так любил в детстве и наверняка любишь до сих пор, — Роман взглянул на наручные часы. — Прошло всего пять минут с тех пор, как ты вошёл сюда. Так что даже если ты и вызвал подкрепление, в чём я сомневаюсь, оно не успеет, — с этими словами Роман подошёл к Сергею вплотную и ощерился.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Передние зубы у него теперь были длинными, и даже резцы больше смахивали на клыки. Пасть хищной рыбы — такая ассоциация возникла в голове Сергея.

— Добро пожаловать в ад, братишка! — проговорил невнятно Роман, прежде чем впиться следователю в горло.

Кровь брызнула фонтаном, заклокотала, заливая Сергею грудь, а чудовищу, которое он некогда считал своим братом, — лицо. Полицейский открыл рот, но из него не вырвалось ни единого крика — только жалкий булькающий хрип. Челюсть твари сомкнулась, с хрустом раскусив сухожилия, голосовые связки, трахею, артерии и щитовидную железу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Нимфа клеща убивает свою жертву, чтобы напиться крови и претерпеть очередную стадию своего развития, — едва слышно говорил ведущий в телевизоре. — Таков жизненный цикл этого насекомого. И это совершенно естественный процесс… Хотя звучит, возможно, жутковато.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Евгений Абрамович} Джек в темноте ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Моя близкая подруга — большая любительница ирландских мифов и культуры. Как-то раз мы с ней поссорились, и, чтобы помириться, я покопался в Википедии и сочинил такую историю. Вроде бы получилось неплохо. Ей понравилось».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Джек Маккенна, двадцатидвухлетний боевик ИРА^[39], был приговорен к пожизненному заключению за взрыв в Манчестерском пабе, в результате которого погибли двенадцать человек. Его и еще четверых ирландцев доставили в тюрьму Ее Величества — Пентонвилль — осенью восьмидесятого года.

В тюрьме для них подготовили западню. Когда члены ИРА были в душевой, на них напали заключенные из протестантских группировок — лоялисты^[40] Ольстерских добровольцев^[41] и бойцы «Красной руки»^[42]. Завязалась драка. Лоялисты убили одного республиканца, а второму — Барни Пиклзу, другу детства Джека — проломили голову. Оставшиеся на ногах ирландцы дали нападавшим отпор. Голые, скользкие, покрытые пеной и потом, они ломали врагам кости и разбивали лица, до крови раздирая кулаки об обломанные зубы. Усмирить драку, пока она не переросла в бунт, прибыл специальный отряд тюремной охраны. Дерущихся избили и разбросали по камерам карцера.

Джек не знал точно, сколько он уже находится в холодном бетонном мешке. Может, несколько дней, а может, и неделю. Карцер всегда был погружен в полутьму, освещаемую скудным светом маленькой электрической лампочки в светильнике наверху.

Ему приносили пищу, просовывая ее через отверстие в железной двери. Джек спал на узкой жесткой койке, справлял нужду в грязное ведро в углу, и совершенно потерял счет времени. Видимо, эти ублюдки слишком сильно ударили его по голове. Но ничего, их просто застали врасплох. Эти чертовы лоялисты только и умеют, что нападать исподтишка. Настоящего ирландца и католика, каким был Джек, им никогда не одолеть один на один.

Он гордился собой. В той драке он лично свалил нескольких уродов, размозжив их наглые рожи. Когда он выйдет из этого чертового карцера, они у него попляшут. Даже если его убьют — ничего страшного. Все равно Джеку дали пожизненное, а умирать в тюрьме от старости он не собирался. Он был молодым и злым, а злость эту нужно было куда-то девать. Единственное о чем он жалел, так это то, что не смог защитить Барни. Своего лучшего друга, малыша Барни, маленького тщедушного парнишку, который с самого детства сопровождал Джека по жизни. Вместе они вступили в ИРА, вместе оказались в тюрьме. Впервые судьба разлучила их только теперь. Джек сходил с ума в холодном карцере, а бедолага Барни овощем лежал в тюремном лазарете.

В камере не было окон, только маленькие вентиляционные решетки в стенах под высоким потолком. Сквозь них можно было переговариваться с заключенными в соседних камерах, где сидели оставшиеся в живых товарищи Джека. Они перекрикивались друг с другом, пели боевые песни. «Наш день придет!», «Черно-коричневые» и «Парни из старой бригады».

От звуков этих песен на глаза Джеку наворачивались слезы, голос его дрожал, но Джек заставлял себя петь еще громче и яростней. Пение ирландцев очень не нравилось охранникам.

— А ну, заткнитесь, выродки! — кричали заключенным эти разжиревшие скоты в форме.

Ответ из камер не заставлял себя долго ждать.

— Пошли к черту, бриты!

— Нам рот не заткнешь!

— Валите к своей королеве!

— Пусть она у вас отсосет!

Терпение охранников в конце концов лопнуло. Ирландцев снова сильно избили. Джек не знал, что случилось с его соратниками, но голосов из соседних камер он больше не слышал.

Он остался один на один с замкнутым пространством карцера — с самим собой и своими мыслями. Тесное бетонное помещение давило на него со всех сторон. Казалось, с каждой секундой стены смыкаются, на дюйм становясь ближе друг к другу. Джек специально время от времени мерил камеру шагами. Но нет!.. Каждый раз он убеждался: размеры карцера неизменны. Пять шагов в длину и четыре — в ширину.

Чтобы не сойти с ума, Джек заставлял себя не сидеть на месте, не поддаваться отчаянию, делать хоть что-то… Насколько это вообще было возможно. Он постоянно ходил вдоль стен, бормотал про себя стихи, пересказывал самому себе сюжеты книг и фильмов. Время от времени он становился в боевую стойку и махал кулаками по воздуху, боксируя с невидимыми соперниками. Приседал и отжимался. Физические нагрузки приносили приятную усталость и спокойствие.

Однажды Джек услышал плач. Плакала женщина. Совсем рядом, как будто в соседнем карцере. Плакала громко, отчаянно, навзрыд, с истеричными всхлипываниями и тяжелыми причитаниями.

Так плакать могут только по умершим. Джек поднялся с койки и подошел к стене, из-за которой слышался плач, даже прижался ухом к шершавой бетонной поверхности. Звук не стал отчетливей, но и не стих. Джек отошел к противоположной стене. То же самое. Тогда он опустился на колени и прислушался к поверхности под ногами. Рыдания доносились как будто со всех сторон, окутывали, окружали Джека. Кто пустил женщину в мужскую тюрьму? Скорее всего, это родственница кого-то из заключенных. Судя по немолодому голосу — чья-то жена или мать кого-то из молодых. Кто-то из местных обитателей простился с жизнью и теперь убитая горем женщина оплакивает свою утрату. Но почему в карцере? Ведь мертвецов должны держать в тюремном морге.

Джек поднялся с пола и растянулся на койке. Доносящийся плач окончательно подавил его волю, лишил желания делать что-либо. Впервые за время, проведенное в тюрьме, он осознал ужас своего положения. Пожизненное. Безусловно, он был виновен во всем, в чем его обвиняли, но — пожизненное!.. Подумать только. Сейчас ему двадцать два. За свои годы он был всего лишь с одной девушкой. Черноволосая Сьюзи Маккей.

От нее всегда сладко пахло дешевыми духами. Когда они целовались, Джек чувствовал вкус мятных леденцов у нее во рту. Интересно, где она сейчас? Кожа Джека покрылась мурашками, защипало в глазах. Женские рыдания не прекращались. Джек лежал на спине, глядя на тусклый свет лампочки под потолком, и даже не заметил, как заснул. Двадцать два. Пожизненное…

Джек и не вспомнил, что когда-то уже слышал этот плач. Холодным октябрьским вечером десять лет назад, когда умирал его любимый дедушка Рори. Двенадцатилетний Джек закрылся в своей комнате и стоял возле окна, уткнувшись лицом в холодное стекло, вглядываясь в сгущающиеся мокрые сумерки снаружи. С обратной стороны стекла скатывались крупные прозрачные капли холодного дождя. Джек как будто плакал этим дождем. Плакать действительно хотелось, но Джек пересиливал себя, сжимая кулаки и стискивая зубы. Свою грусть он пытался превратить в злобу.

Джек родился и вырос в Белфасте. Его детство и юность пришлись на разгар уличных боев. Митинги и демонстрации, погромы и облавы британцев, стычки католиков с протестантами. С ранних лет Джек видел это вокруг и впитывал в себя. За несколько дней до смерти дедушки Рори бойцы ИРА похитили и убили солдата из шотландского полка, расквартированного в городе.

Его заминированный труп ночью подбросили армейскому патрулю. В результате взрыва еще двое британцев погибли, двое были ранены. Один из них лишился руки, другой ослеп. Полиция и военные стали рыскать по домам в поисках виновных. Арестовывали всех мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет. В один день забрали отца Джека, дядю и двух старших братьев. После недельных допросов и побоев их выпустили, но в тот самый вечер Джек остался в квартире с мамой, бабушкой и умирающим дедом.

Дедушка Рори не вставал с кровати уже полгода. В тот вечер ему стало хуже. Уже давно он страдал слабоумием, не узнавал никого из родственников, путал их с какими-то другими людьми из своей жизни. В молодости дедушка был военным. Во время мясорубки при Сомме^[43] он стал одним из пятерых выживших солдат своей роты. Тем вечером дедушка, лежа в кровати, обращался к своим давно погибшим сослуживцам.

— Ну-ка, парни из Белфаста! — кричал старик хриплым дрожащим голосом. — Покажем бошам, чего стоят ирландские штыки! Если есть в этих окопах хоть один настоящий ирландец, он пойдет за мной!

Его крики разносились по квартире, сгущая и без того мрачную атмосферу грусти и тревоги, царящую в доме. Джек стоял в своей комнате и, пытаясь не заплакать, вжимался лицом в холодное стекло. Ему было грустно. Было жалко дедушку, он переживал за папу и братьев. За спиной он услышал осторожные шаги. В комнату вошла бабушка Морна.

— Рори, — тихо плакала она, — мой бедный старый Рори… Когда ты уйдешь, что я буду делать одна? Каким красивым ты был в своей форме, когда мы только познакомились…

Бабушка села на кровать.

— Подойди ко мне, Джеки, — попросила женщина. — Посиди со мной…

Джек отошел от окна и сел рядом с бабушкой. Она нежно обняла его и прижала к себе.

— Слышишь, Джеки? — спросила она. — За окном?

Джек прислушался и снова глянул в окно. В дождливой мгле можно было рассмотреть тусклый свет уличных фонарей. Яростно завывал холодный ветер. Его гул обретал почти человеческий голос. Он как будто плакал. Если прислушаться, можно было различить отдельные стоны и всхлипы.

— Это ветер, бабушка.

— Мой маленький дорогой Джеки, — Морна утерла мягкой рукой невидимые слезы, — это не просто ветер. Это старая Банши оплакивает твоего дедушку…

Двадцатидвухлетний Джек проснулся в холодном поту в тесной камере. Плач не прекратился, наоборот — стал еще громче и отчаянней. Рыдания сводили Джека с ума.

— Заткнись! — заорал он неизвестно кому. — Заткнись, сука!

Из коридора послышались торопливые шаги. Со скрипом открылось маленькое окошко в железной двери. В образовавшемся проеме показалось скуластое лицо охранника.

— Маккенна! — крикнул он громким хриплым голосом. — Опять буянишь?

— Пусть она заткнется! — сказал Джек.

— Кто? — в голосе охранника слышалось искреннее недоумение.

Джек неуверенно замолчал. Неужели он не слышит этих рыданий? Черт, от них ведь с ума можно сойти! Не дождавшись ответа, охранник закрыл окошко. Джек снова остался наедине с криками женщины. Неожиданно он почувствовал на правом плече какое-то шевеление. Как будто непонятно откуда на него опустилось крупное насекомое. Джек повернул голову и вскрикнул от удивления. У него на плече сидела маленькая женщина в коротком полупрозрачном платьице.

— Приветик, Джеки, — весело пропищала она тоненьким голоском. — Не забыл меня?

Джек, не отдавая себе отчета, попытался отогнать непрошеную гостью и только тогда заметил, что у нее за спиной торчала пара тонких стрекозиных крылышек. Женщина взмахнула ими и ловко увернулась от руки Джека. Вспорхнула, сделала несколько переворотов в воздухе и застыла перед его лицом.

Только сейчас Джек вспомнил, как в детстве мама читала ему сказку про Питера Пена. Летающего мальчика, который жил в волшебной стране. У Питера была подруга — фея Динь-Динь. Маленький Джек так увлекся этой историей, что начал представлять себя волшебным мальчиком. Он даже придумал себе воображаемую подружку, маленькую летающую фею.

Она должна была забрать его вместе с семьей из Белфаста, подальше от патрулей, блокпостов и комендантского часа. Мало ли какие фантазии бывают у маленьких детей?.. И вот теперь персонаж его детства вернулся. Нет, он точно сходит с ума. Джек потряс головой, но чертова фея никуда не исчезла.

— Твою мать, — в отчаянии проговорил он.

Фея перед его лицом насупилась и погрозила Джеку маленьким пальчиком.

— Не выражайтесь, юноша! Слушай меня внимательно, Джеки. Старый кузнец заключил новую сделку. Он хочет поменяться с тобой. Его господин скоро придет. Внимательно слушай его и не спорь. Его легко разозлить.

— Кого?

Фея не ответила. На бетонной стене, справа от Джека появилась трещина. Сначала тонкая, как паутинка. С треском она расширилась на несколько дюймов. Из ее темных недр показалось слабое свечение. Резко запахло серой. Из дыры высунулась человеческая рука, одетая в рукав от черного старомодного сюртука. Рука начала слепо шарить по воздуху. Джек вжался в угол. Длинные бледные пальцы порхали в дюйме от его лица.

— Эй, внучок! — раздался скрипучий старческий голос. — Подойди, дай я тебя потрогаю. Мне нужна твоя голова. Не хочешь? Ну ладно, сейчас я вылезу, но быстро. Он не любит, когда я отлыниваю от работы. Ох, старость не радость, знаешь ли…

По стене поползли новые трещины. Хозяин голоса собрался вылезти наружу. Показалось плечо. Затем — медленно, неспешно — огромная, непропорциональная остальному телу голова. Кусочки бетона падали с нее на пол. Джек закричал. Он вскочил с койки и начал метаться по камере. Его крики были оглушительны в тесном пространстве карцера. Снова открылось окошко в двери.

— Маккенна! — охранник был в ярости. — Я тебя предупредил, ублюдок! Если ты сейчас же не заткнешься, я тебя отделаю так, что мамаша родная не узнает!

Джек даже не заметил, что при виде нового человека фея и человек из стены исчезли. Он был слишком напуган, чтобы замечать что-то вокруг себя. Он хотел лишь одного — выйти из чертового карцера, все равно как. Пусть его хоть убьют, но он не останется здесь больше ни секунды!

— Давай, урод! — закричал он, сжимая кулаки. — Только попробуй! Я надеру твою жирную задницу!

— Маккенна! Сейчас же…

— Что ты меня пугаешь? Если мужик, то зайди сюда и покажи, на что ты способен!

В коридоре раздался топот ног. Подкрепление? Это разозлило и раззадорило Джека еще сильнее.

— Давайте, выродки!!! Сразу вместе или по одному! Я забияка-ирландец и я вас не боюсь!

Через окошко на пол камеры со стуком упал небольшой блестящий цилиндр. Светошумовая граната. Взрыв ослепил и оглушил Джека. Он скорчился на полу, зажимая голову в трясущихся руках. Казалось, что она сейчас взорвется. В ушах звенело. Джек уже не слышал, как открылась дверь. Он даже не понял, сколько человек его избивало. Сквозь крики охраны и звон в ушах он слышал только непрекращающийся громкий плач. Кого на этот раз оплакивала старая Банши?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Старшим в их группе был Дональд О’Райли по кличке Рыжий (не самое оригинальное прозвище для ирландца). Июльским днем зеленый «фольксваген» подъехал к площади Манчестера. Машина остановилась так, чтобы сидящим в ней был хорошо виден вход в паб, где сейчас отмечал день рождения британский майор. Он был одним из тех, кто командовал войсками во время Кровавого воскресенья^[44].

— Их там человек десять, — сказал Рыжий Дональд, передавая Джеку тяжелый кожаный портфель, в котором тикал механизм. — Оставишь это в туалете справа от барной стойки и сразу назад. Действуй быстро, но не спеши, не привлекай внимания. Запас времени у нас есть, но постарайся управиться за десять минут. Давай.

Он хлопнул Джека по плечу, тот открыл дверь машины и вылез наружу.

— Удачи, Джек, — тихо сказал ему вслед Барни Пиклз с заднего сиденья.

Джек быстрым шагом пошел через площадь. Он толкнул массивную дверь паба и оказался в душном прокуренном помещении. За столиками в зале сидели с десяток мужчин разных возрастов. Они пили, смеялись и громко разговаривали. В центре компании Джек узнал свою основную цель. Именинник был уже заметно пьян.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр? — обратился к Джеку лысый полноватый бармен за стойкой.

— Да, — Джек вздрогнул от неожиданности, его бросило в пот. — Где здесь у вас туалет?

Как и говорил Рыжий, туалет находился справа от стойки. Джек кивнул и быстро прошел, куда указал бармен. Чемодан с бомбой тяжело оттягивал руку вниз. Джек оставил его в кабинке ближе к выходу, для верности спустил воду в унитазе и быстро покинул паб. По сторонам он не смотрел. Только на выходе, снова оказавшись на свежем воздухе, Джек осмотрелся. К пабу подходила молодая женщина. Она вела за руку маленькую девочку в красивом голубом платьице.

— Мамочка, я устала, — жалобно хныкала девочка, — я хочу пи-пи.

— Сейчас, Мэгги, — успокаивала ее мать. — Мы зайдем сюда. Здесь точно есть туалет.

Мать с дочкой скрылись в глубине паба. Когда Джек шел обратно к машине, он молча ругался про себя. Какой же тупой овцой нужно быть, чтобы вести маленькую дочь в паб, полный пьяной солдатни?

Взрыв не заставил себя ждать. От грохота даже на большом расстоянии заложило уши. Облако пепла и обломков заволокло улицу. Перепуганные люди бежали прочь.

— Отлично, — сказал Рыжий, заводя машину. — Ты все сделал правильно, Джек! Через пару недель мы будем в Бруклине. Осталось пережить еще два дня.

Эти два дня они должны были переждать на конспиративной квартире недалеко от Манчестерских доков. Дождаться корабля в Нью-Йорк. Американские ячейки ИРА должны были предоставить им убежище на неопределенный срок, пока не закончится шумиха.

Корабля они не дождались. Кто-то из стукачей сдал их. Рыжего застрелили полицейские при облаве. Джека и Барни судили, процесс широко освещался журналистами. «Манчестерские подрывники получили по заслугам!», — пестрели заголовки газет после вынесения приговора.

В результате взрыва погибли двенадцать человек. Восемь британских военных, бармен, официантка и женщина с маленькой дочкой, случайно оказавшиеся в том пабе.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Джек пришел в себя в палате лазарета. Было тяжело дышать, тошнило, все тело болело. Морщась от боли, он приподнялся на локтях. Осмотрелся. За окнами — темнота. Ночь, должно быть.

Слева стояла еще одна койка. На ней лежал Барни Пиклз с проломленной головой. Джек вздрогнул от неожиданности, увидев старого друга. Голова Барни была обмотана бинтами, сам он по горло укутан одеялом. Пустой взгляд уставлен в грязный потрескавшийся потолок. Тело Барни казалось еще меньше, чем всегда. Джек заплакал при виде искалеченного друга.

— Барни, братишка, — тихо всхлипывал он. — Что эти ублюдки с тобой сделали? Прости меня, дружище… Прости за все… Я не смог тебя защитить…

Слезы были тяжелыми, как будто свинцовыми. К голосу Джека присоединился еще один, уже слышанный ранее. Громкие рыдания, всхлипы и стоны доносились из полутьмы, которая окутывала лазарет. Оттуда же раздалось еле слышное хлопанье маленьких крылышек. Миниатюрная фея сделала несколько пируэтов в воздухе и точно спикировала Джеку на грудь.

— Джеки, — пропищала она. — Старый кузнец идет. Он ведет с собой своего хозяина. Обмен будет прямо сейчас.

— Кто такой кузнец? — прошептал Джек.

— Твой предок, — ответила фея. — Основатель твоей семьи.

Джек смутно вспомнил, как бабушка рассказывала ему, что фамилия Маккенна на древнем языке означает «кузнец» или «тот, кто работает с огнем».

— Что ему нужно от меня?

Из тьмы послышался тот же скрипучий голос, который Джек слышал в карцере, когда кто-то пытался вылезти из стены камеры.

— Твоя голова, внучок. Мне нужна твоя голова!

В ногах его койки показалась тощая долговязая фигура, облаченная в черный сюртук. На груди человека блестела серебряная цепочка карманных часов. Джек поднял глаза, пытаясь заглянуть в лицо незнакомцу…

И глаза его поползли на лоб от удивления! Вместо головы у гостя была большая круглая тыква с вырезанными глазами и ртом. Внутри нее плясал слабый огонек, из-за чего пространство вокруг и освещалось тусклым свечением. Голову-тыкву сверху украшал высокий черный цилиндр. Странный гость поднял руку, чуть поклонился и с почтением приподнял шляпу.

— Разрешите представиться, — голос доносился прямо из тыквы, из жуткого ухмыляющегося рта. — Я Джек-Фонарщик. Проводник душ. Твой… много раз прапрадедушка!

Существо указало длинной рукой на койку, где лежал бедняга Барни.

— Твой друг скоро покинет этот мир. Но освещать ему путь во тьме будешь ты.

Фея взмахнула крыльями, поднялась с груди Джека и устроилась на плече Фонарщика, свесив вниз голые стройные ножки.

— Что вам от меня надо? — спросил Джек.

— Я хочу предложить тебе работу, — Фонарщик подался вперед, огонь в его голове вспыхнул ярче. — И возможность покинуть эти стены.

— Покинуть?

Фонарщик кивнул. Фея внимательно наблюдала за их разговором.

— Как?

— Я расскажу тебе историю, внучок. Много времени это не займет. Когда-то я был человеком. Тогда меня называли Джек-Кузнец.

Я спокойно жил, был отцом большого семейства, делал свою работу и никого не трогал. Но была у меня одна слабость. Я очень любил выпить. И вот однажды я пошел в паб, но денег на выпивку у меня не было. По дороге я встретил Дьявола. «Джек, — сказал он мне, — давай я угощу тебя, но ты отдашь мне кое-что взамен. Свою душу». Я согласился, собираясь перехитрить нечистого. В те годы я был тем еще ловкачом!..

Мы с ним здорово надрались в тот вечер. Я сказал, что пора бы и расплатиться. Дьявол согласился и — хоп! Превратился в серебряную монетку.

Я быстро сунул ее в карман и положил рядом нательный крестик. Дьяволу это не понравилось: ему было больно, крест жег его, но превратиться обратно он не мог.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Тогда я предложил ему оставить меня в покое, он согласился. Так я перехитрил Дьявола. Но время шло, я состарился и умер. Я раскаялся в своих грехах, но поскольку я якшался с Дьяволом, Господь не захотел принимать меня. В аду мне тоже места не нашлось: ведь Дьявол обещал, что не тронет мою душу.

Я остался посередине. Тогда Дьявол предложил мне работу, взяв в залог мою голову и заменив ее этим тыквенным фонарем. С тех пор я прихожу на плач старухи Банши и провожу души в Чистилище, освещая им путь.

После долгих веков во тьме я устал. Теперь я хочу на покой. Я предложил Дьяволу взамен тебя. ТЫ займешь мое место, а я спокойно отправлюсь в ад. Только теперь мне нужна еще и твоя голова. Как я буду без головы в аду? Моя собственная останется у Дьявола в напоминание другим, что его нельзя перехитрить. Вот так, мой мальчик. Рано или поздно он всегда получает свое. Человеческая душа бесценна, а договоры с темными силами не имеют срока давности.

Откуда-то сбоку донеслись тяжелые шаги, при звуке которых у Джека похолодело внутри.

— Ой! — испугано вскрикнула фея и скрылась во тьме.

В нос ударил смрад серы, стало жарко.

— Фонарщик! — прогремел голос. — Пора!

— Соглашайся, внучок. Выбора у тебя нет. В этой тюрьме ты навсегда. В любом случае ты попадешь в ад после всего, что натворил. А так у тебя будет шанс хоть немного послужить благому делу. Ты даже не представляешь, как страшно душам в темноте, когда они не могут найти дорогу! Они плачут и ждут тебя. Ждут твоего света. Что скажешь?

Несколько секунд Джек обдумывал свое положение. Жизнь в тюрьме, ежесекундное ожидание заточки в бок от протестанта, гарантированное попадание в ад после смерти — или вечность в качестве проводника заблудших душ.

Выбор был, но практически не предлагал никакой альтернативы. Наконец, Джек осторожно кивнул, соглашаясь. Огонь в голове Фонарщика погас. Тыква отделилась от туловища и упала на койку. Безголовое тело протянуло руки к Джеку. Его голова с хрустом оторвалась от шеи и оказалась на плечах бывшего Фонарщика. Тот покрутил ею из стороны в сторону, осмотрелся и улыбнулся на прощание.

— Прощай, внучок. Когда-нибудь свидимся.

Его тело охватило яркое пламя, через секунду он превратился в пепел. Дьявол поднял пустой тыквенный фонарь и осторожно подул в него. Внутри вспыхнул слабый огонек. Дьявол водрузил фонарь на плечи Джеку. Тот поднялся и осмотрел себя: на нем был теперь черный сюртук гробовщика. Он поднял с земли высокий черный цилиндр и нацепил его на голову-фонарь, огонь в которой разгорался все ярче.

— Иди, Фонарщик! — велел Дьявол. — Делай свою работу!

Кто-то осторожно коснулся плеча Джека. Он обернулся и увидел перед собой Барни Пиклза.

— Простите, сэр, — дрожащим голосом сказал Барни. — Где мы? Что это за место? Здесь так темно…

— Не бойся, Барни. Идем за мной.

— Откуда вы меня знаете?

— Знаю, — многозначительно ответил Джек.

Это успокоило Барни. Он пошел за Джеком сквозь тьму, которая отступала перед огнем фонаря. Скоро свет выхватил из тьмы заплаканное личико маленькой девочки. Она стояла и нервно мяла в руках подол голубого платьица.

— Мистер, — обратилась она к Джеку. — Я заблудилась. Вы поможете мне найти мою маму?

— Конечно, дитя. Идем со мной, не бойся. Твоя мама ждет тебя.

Они послушно следовали за Джеком. К ним присоединялись все новые и новые души. Где-то громко рыдала Банши, оплакивая покойников. Джек шел на ее плач и освещал им путь во тьме.

Джек Маккенна просто исчез из тюремного лазарета, не оставив никаких следов. Полиция подозревала, что это был побег, организованный ИРА. Новые облавы, аресты и допросы ни к чему не привели. Исчезновение Джека Маккенны со временем стало городской легендой, обрастая все новыми и новыми подробностями. Кто-то говорил, что он действительно сбежал из тюрьмы и сейчас спокойно живет в Америке. Кто-то утверждал, что его насмерть забили охранники и обставили это так, будто он просто исчез.

Иные рассказывали, что к Джеку явился сам Дьявол и забрал его в ад за его грехи. Недаром в полицейских отчетах говорилось, что утром в день исчезновения в лазарете был отчетливо слышен запах серы. Кто-то даже сочинил песню «Джек в темноте». Песня эта стала очень популярной, почти народной. До сих пор ее можно услышать по праздникам на улицах Белфаста.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Алексей Жарков} Рисовые горшочки ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Однажды в Гонконге мы заметили ресторан, источавший умопомрачительно аппетитные запахи. А перед этим у нас был исторический музей с экспозицией уничтожения опиума. 1839 год: полуживой Китай боролся за жизнь, бросая опиум в море. За это Британия начала с ним войну. Этот рассказ — моя месть англичанам — из очереди в тот ресторан».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Англичанина зовут Хэнк. Правда, теперь уже не зовут, а звали. Так что, напишу-ка я, что англичанина звали Хэнк, и эта история случилась с ним в Гонконге. Да, в том самом Гонконге, который одновременно и остров, и страна, и крепость, и город. А еще два коротких слова — Хон Кон — как вдох и выдох, когда вроде слышится что-то — то ли топот копыт под шелест стальных доспехов, то ли прощание стрелы с тетивой, а может и стук ползущего по Хэнесси-роуд двухэтажного трамвайчика, старого и до трясучки медленного.

Гонконг — это два мира в одном — Европа и Азия, Англия и Китай. Новый порядок и старая мудрость. Две философии, словно две разноцветные жидкости, смешиваются в Гонконге, как вода и масло в плывущей по морю запечатанной бутылке. Суета и порядок живут в Гонконге на равных. Где-то больше одного, где-то другого. Порядок обосновался на острове Гонконг, а суета — на земле через пролив, что ближе к Китаю. После Второй опиумной войны этот кусочек Поднебесной достался англичанам и теперь называется Коулун. Так он на девяносто девять лет попал под тень британского Юнион Джека, и выглянул из неё лишь однажды, во время Второй мировой войны — поклонился японцам и был заново накрыт трёхцветной тенью британской короны. Ненадолго. Так что англичанин, которого звали Хэнк, явился сюда уже не как полноправный гражданин могучей британской метрополии, а как покладистая туристическая овечка.

Обычный турист, каких бродят по улицам Гонконга несчетные тысячи. Шатаются туда-сюда, выпучив глаза от удивления. Хэнк не был исключением, уставился — вид вьетнамского торговца фруктами напомнил ему бандитские доспехи камбоджийских мигрантов, которые он видел за два дня до этого в музее полиции Гонконга. Экипировка из старой одежды и мусора, что-то среднее между картонными доспехами школьников и советским скафандром. Запоминающееся изделие, стоя перед которым он познакомился с Катериной — девушкой из далёкой и непонятной России. Это случилось два дня назад, она сидела на полу с листом бумаги и что-то рисовала карандашами.

— Что ты делаешь? — спросил тогда Хэнк.

— Рисую, — ответила Катерина.

— А почему не сфотографируешь? — удивился Хэнк.

— Не доверяю фотографиям.

— Неужели? — осмотрелся Хэнк, удивляясь еще сильнее. — Всё тут собираешься зарисовывать?

— Нет, — вздохнула Катерина, — на этом закончу.

— А потом что?

— В центр, — она отложила синий карандаш, взяла серый, задумалась на секунду и добавила. — Надо бы съесть что-нибудь.

— Здорово, — улыбнулся Хэнк, — можем и вместе, я тоже есть хочу.

— Даже и не знаю, — задумчиво отозвалась девушка, накладывая штриховку на круглый щит из крышки мусорного бака, — если дотерпишь.

Два дня назад, всего два дня, а будто всю жизнь знакомы. Так ему и показалось. Продавец фруктов нервно поправил шляпу и с недоверием посмотрел на англичанина — чего уставился?

— Выбрала? — спросил Хэнк, переводя взгляд с продавца на Катерину, она копалась с кошельком, выуживая мелочь.

— Ага. Анону будешь?

— Не знаю, она живая?

— Дурачок, — улыбнулась Катерина, — она вкусная.

После этого они перебрались на пароме на Коулун и там, ближе к вечеру, в толпе на перекрытой по случаю базара улице, Хэнк Катю потерял. Прошелся взад-вперёд, присматриваясь к лицам, пожалел в который раз, что не подключил телефон к местной сотовой сети, а затем, говоря по-русски, просто плюнул. Решил — пусть сама ищет (раз такая шустрая), и направился в сторону отеля. Не своего, разумеется, — в сторону её отеля.

Дорогу он знал, это было недалеко, два квартала на запад и пять на юг. И его воображаемая красная линия маршрута легла как раз у подножия одного необычного ресторанчика. Когда вчера они гуляли здесь с Катериной, их внимание привлекла очередь. Небывалое явление, длинная и неровная, она начиналась за стеклом ресторана, проходила через тёмный непрозрачный тамбур, и, будто червяк из гнилого яблока, неряшливо вываливалась на улицу из других черных лакированных дверей. Очередь состояла целиком из гонконгцев: одни шумно общались, другие тыкали пальцами смартфоны, третьи глазели на прохожих.

— А за чем вы стоите? — спросила тогда Катерина.

— Рисовые горшочки, — приветливо улыбнулся китаец.

Хэнк присмотрелся: столики заставлены, и на них действительно есть какие-то горшочки, и белый пар валит из них, а какой-то жующий китаец, щурясь от удовольствия, хищно ковыряется в нём своими палочками.

— Вкусно, очень вкусно, — закивал улыбчивый парень с широким лицом.

— И долго стоять? — поинтересовалась Катерина. — Часа два, наверное?

— Нет, не долго, — китаец испуганно замахал рукой, — нет, нет, не два часа, гораздо меньше.

— Час?

— Меньше, меньше часа, — снова замахал китаец, — стоит того, рис очень вкусный, самый вкусный рис в Хон Кон.

Эта стрела срывается с тетивы — хон, и с прощальным вздохом вонзается в плоть — кон. Хэнк прошел мимо, но через квартал передумал. А что, если Кэт пойдёт этой же улицей? Тогда, стоя здесь, он заметит, как она возвращается в отель. Хэнк вернулся, встал в очередь и, решительно презрев собственную жадность, отправил смс со своего британского номера: «Стою в очереди за рисовыми горшочками».

Щуплый невысокий парень с рюкзаком в виде фиолетовой панды мялся прямо перед ним. Хэнк огляделся: он стоял под небольшим навесом, на не слишком ровном асфальте с пятнами от чего-то тёмного. Узкая улица с движением в обе стороны. Сухая, согнувшаяся пополам женщина в сандалиях и в бриджах толкает тележку прямо по проезжей части, по встречной полосе. Машин мало, в основном такси, красные «Тойоты» с наклейкой о количестве доступных посадочных мест. Едут медленно, терпеливо объезжая пешехода, ковыляющего с телегой. Люди идут по тротуарам. Хэнк повернулся спиной к фиолетовой панде и приподнялся на цыпочках — не плывёт ли где-нибудь белая шапочка Кэт, покачиваясь, как лодочка на волнах.

У неё была особенная шапка и неповторимая пружинистая походка, одно дополняло другое, и Кэт выходила в воображении Хэнка похожей на симпатичного гномика. Или на гномчиху, если быть точным.

Выход из ресторана — дверь на другом конце стеклянного аквариума — изверглась очередной порцией довольных китайцев. На одном синяя куртка, модные тёмно-синие брюки и лимонного цвета кроссовки, на другом — то же, но другого цвета, третий в каком-то огромном черном плаще, с высоким воротником и огромными пуговицами. Немного постояли и ушли. Многоножка очереди зашевелилась, завибрировала, растрепалась от пингвиньих переваливаний и сделала единственный шаг всеми тремя дюжинами своих человеческих лапок.

— Ты откуда? — спросил хозяин фиолетовой панды, оборачиваясь к Хэнку.

— Я? — удивился Хэнк.

— Да. Ты.

В английском языке нет разницы между «ты» и «вы», так что это не грубость. Паутину улиц Гонконга пропитывает два языка — кантонский и английский. Любой житель города может запросто приклеиться к туристу с подобным вопросом — на него, как на приманку, ловится практически любой иностранец.

— Я? — ответил Хэнк, — Я — из Уэтерби, Йоркшир.

— Йорк?

— Нет, графство Йоркшир. Йорк это другой город, а я из Уэтерби.

— Это в Англии? — спросил китаец с интересом, он уже повернулся к Хэнку полностью, а за ним на Хэнка уставились другие улыбчивые ребята из очереди. Сотня зубов заблестела холодным льдом ресторанной подсветки.

— Да, это в Англии, — подтвердил Хэнк и сделал шаг.

Очередь продвинулась вперёд и подобралась к застывшей у тротуара самодельной телеге, напоминавшей скелет довоенного шкафа на колёсиках от магазинной тележки. По дороге шелестели машины, за ними, на противоположной стороне улицы мельтешил голый по пояс коротышка. Он брал плетёные корзины, раза в два шире, чем сам, и водружал их на длинную телегу с основательным деревянным днищем из четырёх скрепленных между собой деревянных поддонов. На отполированной ручке его телеги висела шкурка от матраца, похожая на засаленный полосатый мешок. Мимо Хэнка промелькнуло яркое пятно, он проводил его взглядом — нет, увы, не Кэт.

— Как тебя зовут?

— Хэнк, а тебя?

— Гуань, — весело отозвался китаец. Странный звук, будто ножом по точилу — гуань, гуань, гуань.

— Я тоже Гуань, — заявил другой. Еще один проход ножа.

— И я тоже, — вспыхнул мерцающей улыбкой третий, — я тоже Гуань.

— Мы здесь все Гуань, — подтвердил парень с фиолетовой пандой за спиной, и продолжил, растягивая слова, будто проверял остроту ножа пальцем, — потому что мы стоим в очереди в ресторан Гуань!

И все рассмеялись, переглядываясь.

— Неужели? — саркастически ухмыльнулся Хэнк.

— Да, это ресторан Гуаня, — кивнул самый первый Гуань, — рисовые горшочки здесь самые вкусные во всём Хон Кон.

— Очень на это надеюсь, — сглотнул Хэнк, — а то уж и есть как-то хочется.

— Да, есть очень хочется, — подхватили Гуани и опять развеселились, — да, да, очень хочется есть.

Хэнк обернулся, не идёт ли Кэт. На улице холодало, машин становилось меньше. Улица из серого лоскутного бетона перед перекрёстком вдруг показалась Хэнку особенно богатой на разнообразные автомобильные пятна и посеревшую ободранную разметку. Чугунные крышки люков, натёртые до мрачного блеска, переливались огнями витрин и походили на лужи. С каждой новой минутой вечера, наступавшего на пятки его ожидания, воздух всё сильней пропитывался искусственным светом. Закат уверенно преодолел огненно-медный оттенок, и, утонув за горизонтом, уступил небо над драгоценными искрами включенных на ночь небоскрёбов черничному йогурту наступающей ночи.

— Ты давно здесь, Хэнк? — спросил англичанина ближайший Гуань.

— Минут пятнадцать, — отозвался англичанин и снова обернулся. За ним пристроились еще четверо улыбчивых китайцев. Три парня и одна девушка. На одном из них был длинный черный плащ с огромными пуговицами, а бледное лицо пряталось за высоким стоячим воротником, как белая подвижная личинка в деревянной расщелине.

— А давно ты в Хон Кон? — посмеявшись над шуточкой Хэнка, спросил другой Гуань.

— Недельку.

— А сколько еще собираешься пробыть?

— Зависит от того, как скоро меня здесь покормят.

Гуани снова рассмеялись. Глядя на их весёлые лица, Хэнк вообразил, будто солнце не спряталось только что за горизонт, а рассыпалось на эти ослепительные осколки улыбок, и продолжает светить ему в лицо. Кэт никак не появлялась, может быть, она не получила его смс, или жадничает ответить, или обиделась, или забыла телефон в номере… А сколько сейчас времени? Хэнк поднял глаза в поисках каких-нибудь уличных часов, рождённых в симбиозе с градусником или рекламой сотового оператора.

Разобрать тяжело, всё мигало и переливалось, большинство вывесок были на китайском. На уровне взгляда прохожего слишком ярко, чуть выше — со старых стен облезает серая штукатурка, отшелушиваясь, точно старая кожа. В прочих местах закопченные плесенью углы пытались укрыться за яркой вывеской, возвышавшейся обычно до четвёртого, «смертельного»^[45] этажа. Одна вывеска — с шестью белыми иероглифами на красном и желтой стрелкой, и другая — с тремя красными иероглифами. Стрелка тянулась вверх, будто за угол, где у основания ремонтируемого здания отдыхал бетонный прямоугольник — вход в метро. Из паутины бамбуковых палок, сплетённой строителями, светился его красный логотип, он походил то ли на паука, то ли на застрявшую в бамбуковых лесах муху.

— Тебе нравится Хон Кон?

— Хон Кон нравится, а вот Монг-кок не очень, — ответил Хэнк, выуживая из брюк смартфон и проверяя часы.

— Не очень? — хором отозвались Гуани. — Почему?

— Слишком суетно, — отозвался Хэнк, — я из маленького города, мне к этому надо привыкать. У нас так разве что в Лондоне, да и то не везде.

— Не нравится Хон Кон?

— Нравится, нравится мне ваш Хон Кон, — Хэнк похлопал парня по черному плащу. Что-то тревожное было во всём этом. И этот плащ его, и эти их цветастые рюкзаки.

— Ты здесь один?

— А что ты делаешь в Хон Кон?

Они выпускают свои стрелы одну за другой — хон, хон. И те летят прямо в сердце.

— У меня отпуск, — попадает одна, кон.

— Один здесь? — хон.

— Да, — кон, вторая в цель. — Можно и так сказать.

Полуголый коротышка закончил с погрузкой и, навалившись на матрац, потолкал свою телегу по улице. Взглянул на Хэнка, и англичанин заметил маску на его лице: матерчатую, в разноцветную полоску, закрывавшую нижнюю половину лица, и осуждающий испуганный взгляд над ней, и то, как его недобрые узкие глаза блеснули рикошетом снежных рекламных искр.

— Ты здесь с подругой?

— Да, с подругой, — Хэнк заглянул за спину Гуаня в черном плаще, — вот она как раз должна подойти.

— Она тоже из Объединённого Королевства?

— Нет, она из Москвы.

— О, из Москвы? Она русская?

— Да, — вздохнул Хэнк, делая очередной шаг вместе с очередью, — выглядит весьма русской.

Из ресторана продолжали выходить довольные и, по всей видимости, сытые посетители, дверь то и дело открывалась, и нервный городской ветер щедро угощал очередь запахом экзотических специй. Вот-вот, еще немного, пара шагов и уже тамбур, а за ним — волшебное гастрономическое приключение.

— Вы познакомились в Хон Кон?

— Нет, в музее.

— В каком музее? У нас в Хон Кон много музеев, — самодовольно объявил один Гуань.

— Да, самый интересный исторический, — сообщил другой.

— Там много про войну, — добавил третий.

— Ну, — отозвался Хэнк, — в каком-то смысле тот музей тоже был историческим.

— И ты знаешь, кто такой Гуань, в честь которого назван этот ресторан?

— Надо же, он в честь кого-то назван, — произнёс Хэнк, поднимая глаза на пылающий над входом иероглиф, — а ведь сразу и не скажешь.

— Позволь мне рассказать, — улыбаясь, произнёс ближайший к Хэнку китаец, тот, который был с фиолетовой пандой за спиной.

Тяжело вздохнув, Хэнк в очередной раз обернулся в поисках Кэт. Но в том шумном удивительном фейерверке рекламных вывесок, рвущих в клочья всякую последовательность событий и движений, её вряд ли удалось бы разглядеть, и он невежливо уткнулся в телефон.

— Это случилось во время второй опиумной войны, — начал рассказывать Гуань в черном плаще; у него, кажется, был самый качественный английский. — Город, в котором жила семья Гуаня, не защищался. Этот город не оборонял китайский гарнизон, который сражался бы до последней капли крови, нанося наступавшему противнику какой-нибудь ощутимый урон. Обычный крестьянский городок, скорее даже — деревня. Так что у англичан не было никаких оснований ненавидеть его жителей.

— Хорошо, — делая очередной шаг, сказал Хэнк, — что же было дальше?

— Английских солдат было очень много, и они были хорошо вооружены, — продолжил Гуань с филетовой пандой, — Гуань Хуа-чэн старший сын в семье, имел жену и троих детей. Кроме этого, в доме жили его братья со своими женами и детьми, и всего их было в доме двадцать человек, вместе с родителями, которые были тогда уже старыми и мудрыми.

Очередь продвинулась еще, и приблизилась к лакированной двери. Перед ней стояла, чуть кренясь, высокая фиолетовая урна, в меру симпатичная и не по-азиатски аккуратная. «Окажись такая где-нибудь в Лондоне, — подумал Хэнк, — непременно бы выделилась, в Лондоне урны такие строгие и важные, как джентльмены в черных пиджаках, а эта яркая, фиолетовая, но здесь она почти незаметна». За дверью был обычный для ресторанов тамбур, что-то вроде прихожей.

— Свободного места в доме было совсем мало, — торопливо продолжил рассказывать китаец. — Три английских солдата пришли и увидели, что спать им негде, и выставили за дверь родителей Гуаня, старика и старуху, и двух его братьев, а сами заняли их место. Когда те стали возмущаться, искололи всех четверых штыками. Гуань хотел помочь, но англичане сломали ему ноги. На некоторое время он потерял сознание от боли, и очнулся, когда услышал женские крики. Рядом с ним лежал мёртвый брат. Гуань пополз на крик жены и увидел, что в соседней комнате англичане насилуют его жену, он заплакал от бессилия и злости, но англичане лишь рассмеялись, когда увидели на его лице слёзы. Солдаты были жутко пьяные. Старшие дети забились от них в угол, прижимаясь друг к другу, и старались, чтобы солдаты их не заметили. Когда за перегородкой раздался детский плач, один солдат заглянул туда и, увидев младенца, схватил свою винтовку и наколол ребёнка на штык. После чего принялся расхаживать по дому, наблюдая, как из крохотного тела сочится и капает на пол кровь. Когда ему надоело, он стряхнул ребенка со штыка и вернулся к остальным. Но на этом их пьяные безумства не закончились. Наигравшись с женой Гуаня, солдаты заставили её выпить очень много воды. Очень, очень, очень много воды. Они поили её до тех пор, пока её живот не раздулся, как шар. Гуань хотел им помешать, но они раздробили ему пальцы прикладами своих ружей и заставили его смотреть. Они положили его жену на пол, зажали ей руки и ноги, а затем один из солдат с диким воплем прыгнул ей на живот…

— Боже, Гуань, хватит, зачем ты мне всё это рассказываешь? — скривился Хэнк.

Китаец снова спрятался за зубастой улыбкой:

— Гуань тогда поклялся, что если выживет, то обязательно им всем отомстит.

— Боже, какая мерзость, — выпалил Хэнк, — тебе следовало рассказать это после того, как я поем, тогда бы меня хорошенько вырвало.

Черная дверь открылась, и Хэнк нырнул под своды тамбура. Голос улицы стал тише. Теплый аромат ресторана еще сильней возбудил его аппетит. Следом за ним в тамбур набилось еще человек десять, их, несомненно, тоже звали Гуанями.

— Остаток жизни Гуань посвятил достижению своей цели. Но в те времена китайские власти защищали захватчиков-англичан от справедливого народного возмездия, и Гуаня ожидало одно разочарование за другим. Только ему удастся окружить с крестьянами сотню английских солдат — так сжечь их не даёт китайский наместник. Поймает Гуань солдата, убившего крестьянина, — так судья того отпустит. И так постоянно. Но Гуань не сдавался. Как-то раз ему удалось поднять в одной из деревень настоящее восстание и даже уничтожить несколько десятков английских солдат, но маньчжурские власти вмешались и в этот раз — окружили и разоружили его отряд, а самого его казнили.

— Мне очень жаль, — закивал Хэнк, — очень. Действительно очень жаль, что так вышло с несчастным Гуанем.

— Однако Гуань всё равно не сдался, — продолжил китаец, широко улыбаясь и кивая, — он решил подождать до лучших времён.

— Минуточку, — ухмыльнулся Хэнк, — ты же сказал, что его казнили.

— Верно, — закивал Гуань, — казнили. И в первое его восстание его казнили тоже, и во второе, и во все последующие. Его казнили много раз.

— Наверно, его как-то несмертельно казнили, — предположил Хэнк, — или как?

Дверь наружу открылась, и в тамбур затолкались еще трое. Хэнка вдавили в одного из собеседников, от которого пахло чем-то кислым.

— Смертельно, — сказал Гуань, его лицо уже почти упиралось в нос Хэнка, — первый раз отрубили голову, второй раз закопали живьем в землю, третий раз ему отрезали нос, вырвали колени и отрезали стопы…

— О, боже, хватит, мне же сейчас есть, черт бы вас побрал, хватит!

— Хорошо, Хэнк, но ты должен усвоить, что Гуань много страдал.

— Усвоить?! — скривился Хэнк. — Ну ладно, окей, я усвоил. Достаточно про Гуаня.

— И всё это было из-за англичан.

— Да уж, тёмные были времена, — постарался улыбнуться Хэнк, глядя, как с лиц Гуаней сползает показушная радость.

— Верно, сейчас всё не так, — согласился Гуань, — совсем не так.

И все кругом тоже закивали и завибрировали, Хэнк попробовал высвободить руку, но она застряла между фиолетовой пандой и чьей-то спиной в красной куртке.

— Гуань не сдался: он поднялся в горы, спустился в море, прошел по дну реки Янцзы. Он сильно изменился.

Мобильный телефон в кармане Хэнка звякнул прилетевшим смс. Кэт! Англичанин дёрнул вверх руку и, посмотрев на неё, разглядел на собственных пальцах какую-то лиловую слизь. Она обожгла кожу, как огнём, нахлынула боль, загудели ноги, защипало в паху, он был зажат Гуанями и не мог двигаться.

— Что за черт? — Хэнк пошевелил губами, выпучивая глаза на Гуаня, рот которого еще продолжал говорить, а лицо уже начало странным образом разъезжаться в стороны:

— Сильно изменился… Он был один, а стал многими…

Лица остальных китайцев тоже начали меняться. Один из них, со стекающими вдоль растущего носа глазами, надувал ртом коричневый пузырь и бубнил в него что-то неразборчивое. Другой плюнул в раскрытый от изумления рот Хэнка, и тот почувствовал, как от чужой едкой слюны растворяется язык и потрескивают, словно попкорн, его зубы, как кислота разъедает его ротовую полость, и язык стекает из дыры в подбородке по шее. Когда коричневый пузырь лопнул, обдав лицо Хэнка едкой слизью, изо рта Гуаня потекла кровавая каша с копошащимися в ней белёсыми сгустками. Лицо его сморщилось и поползло вниз, будто огромный носок, а на его месте возник жёлтый когтистый палец. Хэнк зажмурился, мотнул головой и увидел, что все Гуани превратились в эти скользкие жёлтушные пальцы, а сам он оказался зажат в тисках невероятно огромной сорокопалой руки, которая принялась сжимать его со всех сторон, и давить.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Заодно с нестерпимой болью его охватила обида. Это было до безумия несправедливо — он ничего им не сделал. Он был вежлив и улыбался. А сейчас он не мог ни пошевелиться, ни даже вздохнуть, и ему оставалось только ждать, когда его, наконец, раздавят. И ему стало чертовски себя жалко, и захотелось плакать от этой чужой несправедливости и собственной фатальной беспомощности. Рука вокруг него сжималась, и боль усилилась — она пронизала всё его тело, злая, чудовищная, невиданная боль. Хэнк открыл рот, чтобы закричать, но вместо крика из него полезли кишки.

Через пять минут Кэт подошла к ресторану и презрительно покосилась на очередь. Она прислонилась к стеклу, и, подняв руки, чтобы не бликовало, бегло осмотрела всех сидящих за столиками китайцев — ни одного нормандского подбородка, такого, чтобы висел кирпичом под длинным худым носом, да и вообще ни одного европейца. Катерина иронично хмыкнула и направилась в отель.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пройдя квартал от ресторана, она зачем-то обернулась и увидела, как оттуда выходят довольные и сытые китайцы. Один в длинном черном плаще, а у другого рюкзак за спиной — дурацкая фиолетовая панда. Они покрутили головами и почему-то снова встали в очередь.

«Странные», — подумала Кэт.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Странный он, добавлю я, этот их англо-китайский Хон Кон.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Юлия Саймоназари} Спрячь. Отведи ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Как-то сама собой пришла в голову первая сцена: как у человека стекает лицо… Я не знала, куда ее приткнуть, и она просто лежала в папке с идеями. Потом я решила написать рассказ про маски и подумала, что зарисовка со стекающим лицом — хорошее начало. И еще у меня была зарисовка о существе с крыльями, сплетенными из человеческих душ (из самых ранних моих работ), она тоже пришлась кстати… В общем, были начало и конец, и между ними выстроился сюжет».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Кожа отделилась по линии роста волос и поползла вниз, оголяя череп. Правое нижнее веко стекало чуть быстрее левого, оно сильно растянулось и обнажило скуловую кость. Густая левая бровь нависла над глазницей, вторая почти оторвалась, от падения полоску кожи с волосами удерживал только внешний краешек брови. С заостренного кончика хряща срывались телесные капли, которые еще недавно составляли вместе один целый красивый нос. Жидкие крупицы падали в большую густую бежевую лужу с кровавыми разводами и красными ошметками, перемешиваясь с тем, что еще несколько минут назад было щеками, губами и подбородком. Сквозь щели, между верхним и нижним рядами крупных, неприкрытых кожей, зубов, текли слюни.

Он сидел на краю двуспальной кровати, напротив большого зеркала, привинченного к стене, и смотрел, как некогда прекрасное лицо превращается в месиво.

Дверь в спальню отворилась, и на пороге появилась женщина с подносом в руках. Она вошла в комнату, опустила поднос на кровать рядом с мужчиной, взяла нож и срезала с его головы немного подтаявшие уши. Затем мягкой проспиртованной салфеткой счистила с лицевых костей остатки кожи. Аккуратно подняла с подноса овальную заготовку с прорезями для глаз, отверстием, обрамленным губами, рельефным носом и выпуклыми щеками, внутри которой лежали корешки и листья мандрагоры, и наложила ее на оголенный череп. Осторожно пригладила, чтобы не порвать нежный материал, внимательно осмотрела: ровно ли улеглась новая кожа и кусочки растений под ней?

Вокруг зубов появились пухлые чувственные губы, хрящик спрятался за слегка курносым носом, глазные яблоки прикрылись веками с длинными ресницами, щеки натянулись на скулы, выразительно подчеркнув их. Лицо четко совпало с линией роста волос, красивые ушные раковины встали точно на слуховые проходы. Женщина взяла с подноса свечу, подожгла фитиль, обильно прокапала стыки кожи расплавленным воском и старательно разгладила пальцами обжигающую жидкость, стерев границы между новым и старым.

— Слав, закинь голову.

Он высоко задрал подбородок, она натянула кожу на нижнюю челюсть и склеила воском все части.

Потушенная свеча глухо упала на жестяной поднос.

— Идеально! Как будто твое: ни швов, ни стыков, все ровно, без кривых! — сообщила женщина, осматривая свою работу.

— Впрочем, как всегда, — ответил мужчина. Встал с кровати, подошел вплотную к зеркалу и всмотрелся в отражение. Поморгал, улыбнулся, покор-чил рожи. Лицо действительно было превосходным и сидело, как родное, которое он помнил только по старым фотографиям.

— Кем вдохновлялась в этот раз?

— Никем, просто лепила.

— Красавчик.

— А разве ты у меня был когда-нибудь уродом? Ну, не считая моих первых работ.

Он ничего не ответил, подошел к ней и крепко обнял.

— Мариш, тебе не надоело? Может, пора сдаться?

— Сдашься, когда я умру, — она отстранилась от него, взяла поднос и пошла к двери. — А, впрочем… Ты знаешь, как покончить с этим раз и навсегда. Осталось только плюнуть на свои дурацкие принципы и решиться. Прибери здесь, а я пойду кухню помою.

Вячеслав принес из ванной комнаты ведро и тряпку и принялся собирать с пола растекшуюся восковую кожу, перемешанную с кровью и травой.

«Зря я согласился тогда, пятнадцать лет назад, — пустился в размышления Слава, размазывая жижу по линолеуму. — Не надо было говорить ей правду. Почему не соврал? Дурак! Сказал бы, что разлюбил… Что изменил. И все, и дело с концом! Она бы возненавидела, прокляла, но отпустила бы. А потом бы и вовсе забыла. Вышла бы еще раз замуж, нарожала детишек. А со мной — какие дети? Как им объяснить, что папка лица меняет? Сказать: привыкайте!.. Да тут не только детская психика пошатнётся — у взрослого крыша поедет, если узнает, какие дела творятся в квартире тридцать четыре. И так вон все соседи думают, что Мариша — потаскуха, не больше года с каждым мужиком живет, и никто не догадывается, что это один и тот же, просто маски меняет…».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

День, когда Марина привезла мужа на окраину области к шигонской ведьме, запомнился Вячеславу лишь отдельными фрагментами. В ту августовскую субботу он словно прошел через невидимую дверь, за которой ведьма заперла его прошлую жизнь, открыв взамен путь в другой мир, в который Слава никогда не верил.

В округе все звали ее Санька, но простое и даже небрежное обращение вовсе не означало, что шигонская дева была простушкой. Напротив — ее боялись. К ней обращались лишь в самых крайних случаях, когда ничего не помогало, потому что плата за услуги всегда была высока, и речь тут не только о деньгах.

На окраине села, где стоял дом рыжеволосой Саньки, все соседние постройки пустовали. Хозяева быстро съехали с насиженных несколькими поколениями мест, когда узнали, что дочь старого механика водит дружбу с нечистью. Про нее никогда не говорили плохо, даже за спиной, даже находясь за сотни километров от села — люди верили, что она все слышит и видит и непременно отомстит.

Когда Вячеслав вошел в дом шигонской ведьмы, он ожидал увидеть нечто стереотипное: большой котел с тошно пахнущим варевом в центре комнаты; сухие травы, развешанные под потолком; множество склянок со странными ингредиентами; большие старые книги с заклинаниями; обязательно черную кошку или какую-нибудь мрачную птицу. Слава никогда не встречался с ведьмами и не знал их быта, поэтому верил тому, что писали в сказках. В этом доме было все, кроме котла, и зверь здесь бегал совсем другой.

— Красивый у вас хорек, — Слава старался быть вежливым.

— Это горностай.

— Простите, я не разбираюсь в грызунах.

— Они не грызуны. Хищники, семейства куньих.

— Буду знать, — он неловко улыбнулся и съёжился.

— Что у вас? — обратилась Санька к Марине, усадив жену и мужа за стол на кухне.

— Рак. Неоперабельный. Лечение не помогает.

— И чего вы хотите от меня?

— Говорят, вы можете сделать так, чтобы он жил.

Ведьма помолчала. Спросила Вячеслава:

— Вы хотите жить?

— Ради Марины — хочу.

— Я срежу ваше лицо, — сразу перешла Санька к решению проблемы. — Смерть от болезни потеряет вас. Взамен вылеплю восковую маску. Но как только вы откажетесь от своего лица, вас начнет искать Собиратель. Каждый раз, когда он будет приближаться, вы будете чувствовать нарастающий жар. Воск будет плавиться. Если не успеете содрать старую маску и надеть новую до того, как череп полностью оголится, Собиратель найдет вас и сделает частью себя.

— Разве такое может быть? — с усмешкой спросил Вячеслав.

— И не только такое, — невозмутимо ответила Санька.

— А где же брать маски? — озаботилась Марина.

— Сами сделаете. Я вам напишу рецепт, из чего лепить. Основной ингредиент — воск, с этим материалом проблем не будет: пойдет любая свеча телесного цвета, только не церковная.

— И это навсегда избавит от смерти?

— Нет, конечно, — засмеялась Санька. — Время и старость еще никто не отменял. Смена масок лишь отсрочит смерть. Люди не вечны, как ни крути. Рано или поздно всем придется умирать, и за вами придет Собиратель, ведь лица своего у вас не будет.

— А как часто будет приходить этот… Собиратель?

— Да кто ж его знает? Как на след нападет, так и явится. Но есть способ сменить маску лишь раз.

— Как? — оживилась Марина.

— Срезать лицо у другого человека и прирастить себе. Но в таких делах я не помощник. Здесь вам придется действовать самостоятельно: выбор жертвы, проведение ритуала, все сами. Зато если решитесь, то после смерти спокойно перейдете в мир мертвых, как и все, у кого есть лицо. Вместо вас частью Собирателя станет тот, кого вы обезличите, но его грехи станут вашими, и отвечать за них будете вы.

— Нет. Мы не станем убивать, — категорично заявил Вячеслав.

Марина же, стыдливо опустив глаза, промолчала.

— Так вы согласны отказаться от родного лица и носить маски?

Вячеслав посмотрел на жену, вспомнил, как она плакала, как умоляла его, как угрожала убить себя, если он умрет и оставит ее одну. Сам он уже свыкся с неизбежным и довольно философски относился к скорой смерти в полном рассвете сил. Но Марина не могла принять, не могла смириться, а услышав о шигонской ведьме, которая знала, как сохранить мужу жизнь и вовсе стала неуправляемой, одержимой. Ее любовь была эгоистичной, она думала только о себе: не хотела терять близкого человека, не хотела страдать, плакать и начинать жизнь заново без него. И не важно, какой ценой достанется продолжение их истории — главное, чтобы не заканчивалась, пока она жива. Его же любовь была жертвенной: ради жены он запросто мог отказаться от самого себя и продать душу, лишь бы ее глаза светились счастьем.

Марина встретила сомневающийся растерянный взгляд Славы и подтолкнула любимого к правильному ответу.

— Мы же этого хотели.

— Да, мы этого хотели. Я согласен.

— Раз вы пришли к совместному решению, — не без иронии заметила Санька, — тогда снимайте рубашку и ложитесь на стол.

— На какой? Этот? — он ткнул пальцем в затертую клеенку с цветами перед собой.

— Да, — кивнула ведьма, поднялась со стула и пошла собирать с полок, из кухонных шкафов и ящиков все необходимое для обряда.

— Это больно? — поинтересовалась Марина. — Кровь будет?

— И кровь будет, и боль будет. Идемте, — позвала она жену Славы, — посмотрите, как месить и как лепить — теперь это ваша забота. Смотрите: как только лицо потекло, значит преследователь где-то рядом, нужно срочно маску менять. Если Вячеслав останется с чистым неприкрытым черепом, тогда Собиратель очень скоро явится и сделает вашего мужа частью себя.

— Что это значит — «сделает частью себя»? — спросил Вячеслав, лежа на кухонном столе.

— Не знаю. О нём вообще мало что известно. В старых книгах нет ни одного изображения Собирателя. Никто не знает, как он выглядит, — Санька разложила все составляющие обряда на рабочем столе. Марина, напуганная тем, что здесь должно было произойти через несколько минут, не отводя глаз, внимательно следила за руками шигонской ведьмы.

— Тогда, может, его и вовсе нет? — не успокаивался Слава.

— Может, и нет, но учитывая то, что вы пытаетесь обмануть смерть, расплата неминуема.

— Я же не ради себя, — попытался он оправдаться.

— Ради нас, — вмешалась Марина.

— Какая разница — из каких побуждений? Болезнь должна привести вас к могиле. А вы, чтобы этого не произошло, отказываетесь от своего лица. После обряда вы станете заботой Собирателя, — она обратилась к Марине: — Запоминайте. Плавите одну свечу. Добавляете три столовых ложки отвара из трав: щирицы — символ бессмертия, иссопа — символ очищения и смирения, и болиголова — олицетворение смерти и обмана. Тщательно размешиваете, подносите массу к губам, шепчете: «Спрячь. Отведи». Дальше — лепите лицо… Тут уж все зависит от вашей фантазии: каким хотите мужа видеть, таким и лепите. Здесь, пожалуй, позавидуют многие жены, охочие до разнообразия — каждый раз новый мужик! — в голос расхохоталась Санька. А её короткие тонкие пальцы проворно вылепливали новое лицо для Вячеслава. — Главное — не тянуть, — давала советы ведьма, — воск живо застывает, поэтому лепите быстро и без брака, иначе придется все переделывать, а я уже сказала, что как только лицо начнет таять — времени в обрез. И еще! Маски должны быть разные, если Собиратель уже нашел Вячеслава с этим лицом, то новое точно такое же — не поможет, оно растает сразу, как только уложите на череп. И не пытайтесь делать заготовки. Была у меня тут одна, наделала масок впрок, а когда у ребенка потекло лицо, одеть не смогла. Ладно, хоть успела быстро вылепить новую, правда, жутко уродливую, но зато сына спасла. Силы, которые вы призываете в момент лепки и смены лица, нельзя законсервировать: они действуют только здесь и сейчас. Поэтому, как только все потекло, сразу топите свечу, варите отвар, лепите маску. Быстро очищайте от остатков старого и прикладывайте новое.

Пока Санька объясняла и рассказывала, под ее руками уже сформировалось мужское лицо, самое обычное — без особой красоты и без явного уродства.

— А когда вылепите, внутрь положите листы и тонко нарезанные корни мандрагоры, но кладите их точно так же, как пролегают по анатомии лицевые мышцы. Растение должно быть вымочено в крови животного, неважно какого — хоть свиньи, хоть барашка, хоть коровы. Вот мандрагору можно заготовить впрок. Пусть пропитывается, пока время не придет.

— Зачем трава? — спросила Марина.

— Она заменит мышцы. Я ведь не только кожу срежу, — объяснила Санька, укладывая последние кровавые кусочки растения внутрь маски. — Ну вот, все готово! Можно приступать, — ведьма бережно уложила на поднос восковое лицо, ритуальный кинжал, вату, свечу, спички и мисочку с черной жидкостью.

Марина засеменила следом за хозяйкой дома к столу. Приведя сюда мужа, она не рассчитывала на такие трудности, и легкие сомнения стали подтачивать ее непоколебимое желание во чтобы то ни стало сохранить жизнь любимому. Санька напоила Вячеслава темной водой, занесла над ним кинжал и в последний раз спросила:

— Вы действительно этого хотите?

Марина чуть заколебалась, но ответила:

— Да, — теперь ею руководило банальное любопытство, которое изгнало все сомнения, ей не терпелось посмотреть, что будет дальше и чем все закончится. До последнего она не верила, что ведьма сделает то, что обещала.

Тело Вячеслава окаменело с головы до ног, он не мог пошевелиться, не мог кричать, не мог мычать, только перепуганные бегающие зрачки выдавали в нем признаки жизни.

— Не переживайте. В следующий раз, когда будете менять маску, вообще ничего не почувствуете. Без живой плоти нет страданий, — Санька вонзила кончик кинжала выше левого виска и плавным движением повела его вдоль контура лица, оставляя тонкую линию, которая мгновенно взрывалась красными каплями, перерастающими в струйки.

Боль от порезов Вячеслав, конечно, знал, как любой человек, проживший достаточное количество лет. Но то, что он почувствовал с проникновением холодного острого металла под кожу, совершенно не походило ни на что из познанного им. «Наверно так себя чувствовали раненые на войне, когда им без наркоза ампутировали руки и ноги», — пронеслась мысль в разрывающемся от боли мозгу.

Вячеслав не знал, что калеки войны и вполовину не ощутили тех страданий, что выпали ему. Его боль выходила за рамки биологии и физики: вместе с кожаной оболочкой с него сдирали нечто эфемерное и неуловимое, в чем выражается индивидуальность и уникальность каждого человека.

Слезы затапливали глаза, соленые капли переливались через края и в последний раз текли по несовершенной, но родной коже. Голубые радужки с черными точками по центру метались, словно охваченные огнем, пытаясь сбить пламя боли. Вячеслав надеялся, что страдания не будут долгими, но свежевание только начиналось.

Холодный металл, направляемый рукою шигонской ведьмы, прошел по краю лба, опустился за правым ухом, дальше до нижней челюсти, вдоль подбородка и снова вверх за ухом к левому виску. Кровь заливала волосы и шею, под голову натекла густая алая лужа, но характерного запаха не было — его перебивали ароматы трав и воска. Санька одной рукой поддела край кожи на лбу и потянула вверх, а другой рукой — срезала кинжалом мышцы, очищая череп от красного мяса.

Марина смотрела и удивлялась сама себе: ее не тошнило, она не чувствовала ни ужаса, ни отвращения, к которым готовилась, когда услышала, что ей предстоит увидеть. У нее лишь возникло желание провести ритуал самой. Она будто нашла в глубоких беспросветных ущельях собственного Я, настоящую себя, закованную в цепи, освободила ее и явила миру новую Марину: кровожадную, одержимую, неустрашимую.

Ампутированное лицо с ярко-красной мякотью Санька небрежно швырнула на поднос, как вонючую ветошь, отслужившую долгий век на кухне. Кожа, вымазанная в крови, причмокнув, плюхнулась, сморщившись в уродливую физиономию.

Звук — мерзостней, чем скрежет ногтей по стеклу, чем пенопластовый скрип — заполнил пространство вокруг стола. Шершавое кхр-кхр-кхр рождалось под кинжалом ведьмы, когда она скоблила им череп Вячеслава, отчищая кость от остатков плоти.

Покончив с чисткой, Санька взяла маску, наполненную листьями и корнями мандрагоры, и аккуратно уложила на белую кость, из глазниц которой торчали два бликующих шара с истерично дергающимися голубыми кругляшами. Ведьма расправила новое лицо на черепе Вячеслава и соединила края настоящей и искусственной кожи. Затем зажгла свечу, накапала горячего воска на стыки и провела большими пальцами, стирая границу между старым и новым.

— Ну, вот и все, — Санька унесла поднос с отрезанным лицом в другую часть кухни и вывалила мясную кровавую тряпку в ведро.

Искусственный паралич, вызванный черным питьем ведьмы, быстро ослабевал, и Слава снова мог говорить и двигаться.

— Я хочу посмотреть, — произнес голос под восковой маской.

— Смотри, — указала хозяйка дома на зеркало на стене.

Слава, трясясь от пережитой боли и наступающего страха, подошел к нему. Из деревянного прямоугольника на него смотрело обычное лицо обычного мужчины. Кожа выглядела безупречно, как у любого здорового человека: ничего искусственного, ничего воскового в ней не проглядывалось. Он погримасничал корнями и листьями мандрагоры и все эмоции — гнев, радость, печаль, удивление, недовольство — отразились на маске.

— Оно настоящее!

— Нет, не настоящее, — возразила Санька. — Не обманывайтесь. У вас восковая кожа с полной имитацией натуральной. Вы наверняка ожидали, что вам налепят маску, и вы будете, как пластиковая кукла. Но не забывайте, где вы находитесь. Мне и не такое приходилось творить.

Марина с подозрением смотрела на Вячеслава: ей сложно было поверить, что человек у зеркала — ее муж. Походка его, голос его, манера двигаться и говорить его, но лицо совершенно чужое. Он подошел к ней, нежно обнял и мягко поцеловал в губы.

— Это все ради тебя. Нравится?

— Очень, — тихо слукавила Марина и задумалась, привыкнет ли она к этому лицу, которое совсем не в ее вкусе. С другой стороны — это ведь временно, нужно лишь подождать прихода Собирателя, и в следующий раз она вылепит того, кто будет ей гораздо милей.

— Спасибо. Вы спасли моего мужа, — Марина протянула ведьме толстый конверт.

— Спасти его может только настоящее лицо из плоти и крови, — ответила Санька, принимая конверт и провожая клиентов до двери.

Они вышли во двор и пошли к машине.

— Платок забыла! Иди заводи, я сейчас, — отдала распоряжение Марина и поспешила обратно к дому.

Шигонская ведьма ждала на пороге. Санька видела Марину насквозь и знала, что забывчивость здесь не причем: она хотела получить подробную инструкцию, как действовать, если ей все-таки удастся убедить мужа отнять у кого-нибудь лицо.

— Вы за этим или за этим? — в одной руке она держала шейный платок, а в другой несколько больших листов, сложенных пополам.

Марина улыбнулась и молча взяла и то, и другое.

— Спасибо. Вы очень добры, Александра.

— Не стоит, я не делаю для людей ничего доброго. И не называйте меня больше Александрой, если нам придется еще раз свидеться. Запомните: Санька я.

Прошло пятнадцать лет с той августовской субботы. За это время Слава ни разу не обращался к врачам и никогда не жаловался на плохое самочувствие. Все болезни обходили его стороной, и он давно позабыл, что такое высокая температура и лекарства…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вячеслав старательно оттирал пол, избавляясь от последних следов прежнего воскового лица и вместе с ним уничтожая восемь месяцев жизни под маской, очень похожей на одного популярного актера. Он с облегчением и радостью освобождался от остатков старого. Это лицо доставляло слишком много хлопот. Оно привлекало внимание, из-за чего Слава постоянно становился участником нелепых казусов, когда ничего не подозревающие люди подходили за автографами, принимая его за знаменитого красавца. Теперь эта часть жизни плавала в ведре бесформенными восковыми ошметками. Он снова другой — новый.

Вячеслав часто сожалел о том, что сделал тысячи дней назад, вот и сейчас он натирал пол и в который раз корил себя: «Не нужно было верить угрозам Марины. Она бы никогда не покончила с собой — уж слишком труслива, тем более для добровольной смерти».

Он боялся, что рано или поздно все равно встретится с Собирателем, и тот сделает его частью себя. Не сейчас, не через год и, может, даже не через десять лет — но сделает. Фобия усиливалась с каждой новой маской. По ночам мучали кошмары — в них Слава каждый раз не мог вовремя сменить растекающееся лицо. В панике он пытался удержать воск, придавливал горячую густую массу руками к черепу, но она упрямо просачивалась между пальцами. Последними таяли уши, и когда правая раковина падала вслед за левой и обе распластывались на полу жирными кляксами, являлся Собиратель. Вячеслав никогда не видел его, только чувствовал, что он рядом. В этот момент страх мощным адреналиновым ударом бил в сердце, и он пробуждался в холодном поту, шел в ванную, чтобы умыться, включал свет и снова вздрагивал, завидев в зеркале чужое лицо. Слава часто не узнавал себя. За несколько лет он сменил столько масок, что память постоянно тасовала их между собой, всякий раз преподнося в зеркале не то, что он ожидал увидеть. Вячеслав тяжело прирастал к новым лицам. Стоило ему привыкнуть к одному — как на его месте уже сидело другое. Он ненавидел все, что имело отражение. Каждый раз подходя к зеркалу, Слава надеялся найти на его поверхности свое настоящее лицо, то самое, что было с ним от рождения. Но встретить себя прежнего ему удавалось очень редко, такое происходило только в радужных снах: они ему полюбились больше всего на свете. Хотя после них он просыпался в еще более подавленном состоянии, чем после кошмаров.

Прежде, до того, как он отказался от родного лица, Вячеслав не боялся умереть, теперь же все изменилось. Его по-прежнему не страшила смерть, но его пугал Собиратель, особенно — неизбежность стать частью того, что непонятно как выглядит.

Марина на страдания и терзания мужа отвечала одной фразой: «Ты знаешь, как с этим покончить, осталось только плюнуть на принципы и решиться». Сама она уже давно была готова к активным действиям и только ждала, когда фобии Вячеслава изведут его, и он согласится сделать то, что было написано в инструкции Саньки.

Вячеслав закончил мыть пол, сел на край кровати отдышаться после усердной работы и ненадолго замер, бессмысленно пялясь на волнистые кляксы воска в ведре. Мысли, ранее живые и горячие, как расплавленная свеча, застыли на месте, превратившись в твердый желтовато-бежевый пласт. Немного погодя он перевел взгляд на зеркало, и сердце подпрыгнуло в легком испуге. Новое лицо только начинало прирастать к потрепанному сознанию, и память снова отказывалась запоминать незнакомца как своего нового хозяина.

Он поднялся, отнес ведро и тряпку в ванную и пошел на кухню, где Марина уже прибралась и накрывала на стол — близилось время обеда.

— Я согласен.

— Что? — не расслышала она.

— Я согласен!

— С чем, милый?

— Давай раздобудем мне настоящее лицо.

Марина повернулась и с недоверием посмотрела на незнакомца — к новому Вячеславу она тоже еще не успела привыкнуть. После смены маски на черепе мужа она всегда с осторожностью общалась с ним, хоть и понимала, что под новым лицом все тот же человек, которого она полюбила много лет назад. Первую неделю Марина избегала Славу, старалась не говорить с ним о сокровенном и постоянно спрашивала его о прошлом и личном, чтобы услышать правильный ответ и еще раз убедиться, что мужчина, живущий с ней под одной крышей — ее настоящий муж, а не самозванец. И тем не менее — в отличие от Вячеслава она быстрее привыкала к изменениям в его внешности.

— Ты меня разыгрываешь?

— Нет. Я хочу настоящее лицо. Я устал… и боюсь. Боюсь стать частью Собирателя. Зря я согласился тогда! Не следовало этого делать! Не надо было тебя слушать!

— Ты винишь меня? — удивилась Марина.

— Это ведь твоя идея — обмануть смерть! Кого мне еще винить?! Я готов был умереть! Но твой шантаж не оставил мне выбора. Ты все решила за меня и даже не подумала о последствиях! Не подумала обо мне! Что со мной будет?! Неважно! Главное, чтобы Мариночка была довольна! Это не любовь! Это эгоизм! — за все время Вячеслав впервые вспылил и прямо обвинил жену. До этого он даже в мыслях редко озвучивал имя виновницы своих несчастий, хотя, конечно, понимал, что нынешним существованием обязан жене. Марина тоже прекрасно знала, что это только ее заслуга, но всегда выдавала собственное желание сохранить мужу жизнь за совместное решение.

— Да, милый, ты прав, я виновата. Но прошу тебя, успокойся, — напуганная агрессивным поведением Славы, она подошла к нему, обняла, положила его голову себе на плечо и нежно погладила вьющиеся колечки темно-русых волос. — Я все исправлю. Тебе не придется ввязываться в это. Я сама все сделаю. Главное, что ты согласен. От тебя мне нужно только согласие, больше ничего. Дальше я сама. Я эту кашу заварила — мне и расхлебывать…

— Ты одна не справишься. Я помогу, — отозвался Вячеслав своим обычным спокойным голосом.

— Не надо. Правда, не надо! Я справлюсь. Я уже знаю, кто это будет, и знаю, как все провернуть. Ты дождешься меня дома, я приду и в последний раз поменяю восковую маску на настоящее лицо. И ты больше не будешь просыпаться по ночам от кошмаров, никогда не встретишься с Собирателем и до глубокой старости проживешь с одним-единственным лицом.

Вячеслав не стал перечить жене и напрашиваться в помощники — в отличие от Марины он не обладал крепкой психикой, когда дело касалось кровавого насилия. И запросто мог отказаться от задуманного, когда пришло бы время действовать.

— Кто это будет?

— Тот, кто заслуживает. Не переживай, я не стану отдавать Собирателю хорошего человека.

Вечером Марина ушла из дома — претворять давно разработанный ею план в жизнь. Она не хотела откладывать даже на день, иначе обремененный моралью и запретами на убийства Слава мог переменить решение и пойти на попятную.

Ближе к полуночи Марина вернулась с переносным холодильником, торопливо прошла на кухню и начала подготовку к обряду. Последнему в ее жизни, если все пройдет успешно.

— Можно посмотреть? — спросил Слава, положив руку на голубой пластиковый ящик.

— Посмотришь, когда закончу. Уйди! Не мешай!

Он послушно удалился в комнату, сел на кровать напротив зеркала и стал ждать жену с подносом. Через десять минут пришла Марина, срезала ножом восковое лицо, очистила кость от остатков воска с кусочками кровавой мандрагоры и приложила к черепу настоящую плоть. Замороженные лицевые мышцы пробудили полчище юрких мурашек.

Марина взяла полукруглую толстую иглу, продела через новую и старую кожу, протянула заговоренную нить и соединила края раны. Вячеслав почти не чувствовал боли: после того, что он пережил в доме Саньки пятнадцать лет назад, любое раздражение болевых рецепторов воспринималось им всего-навсего как неприятная щекотка. Косые черные стежки ровным рядком растянулись от правого виска через лоб к левому, вниз за ухом, вдоль подбородка, вверх за правым ухом к начальному узелку. Затем Марина взяла кусок глины, смешанный с измельченными листьями подорожника, тысячелистника и крапивой, и щедро замазала швы.

— Все? Можно посмотреть?

— Нет. Завтра посмотришь, — она размотала бинт, приложила ко лбу и обернула марлевую ленту вокруг головы.

— Ну, дай взглянуть хоть одним глазком!

— Слава, потерпи до утра, если хочешь, чтобы все получилось, — успокаивала она разгоряченное любопытство мужа, накладывая слои бинтов. Когда Марина закончила и отошла в сторону, Вячеслав увидел в зеркале вместо своей головы большой белый шар с дырками на месте глаз, рта и ноздрей.

— Надеюсь, теперь маски, кошмары и Собиратель — в прошлом! — радостно объявила Марина.

Вячеслав не разделял оптимизма жены и не верил, что от сотворенного много лет назад можно так легко избавиться: словно они проехали на красный свет светофора, а не обманули смерть и отобрали лицо у незнакомого человека.

Последние пять часов до рассвета он маялся на кухне без сна. Загадка, скрытая под бинтами, волновала воображение и разъедала запрет Марины «до утра не трогать» дурными мыслями: «Какое оно, мое новое лицо? А вдруг уродливое? Надо посмотреть, что там Маринка принесла… Нет! Нельзя! Скоро уже рассветет, она снимет повязку, и я все увижу… Надо потерпеть. Хотя если разбинтовать, а потом забинтовать, то она ничего и не узнает».

Он бесшумно прошел в прихожую, закрыл дверь в спальню, где крепко спала Марина, включил лампочку, спрятанную в бежевом текстильном бра, справа от зеркала, и внимательно пригляделся. Вячеслав ладонями придавливал и растягивал повязку на лице, стараясь рассмотреть через толщу марлевых слоев хоть что-нибудь, но белый мягкий кокон не выпускал тайну. Тогда он взялся за маленький бантик на затылке и собирался уже потянуть за хвостик, как вдруг представил, что через минуту из зеркала на него будет смотреть тот, кто сегодня стал частью Собирателя, из-за его страха отвечать за свои поступки; тот, кто еще несколько часов назад строил планы на неделю, жил как мог, или даже — как хотел, и ничего не подозревал о своей скорой ужасной кончине.

Он бросился прочь от зеркала обратно на кухню, закрыл дверь, чтобы не видеть и, самое главное, не отражаться в серебре холодного стекла, внутрь которого уходил узкий коридор между прихожей и кухней, искажая и удлиняя реальное пространство квартиры. Теперь Вячеслав ни за что не хотел снимать бинты и знакомиться с тем, кто под ними, с тем, у кого они отняли жизнь.

Рано утром Марина нашла мужа на кухне с ножом в руке, приставленным к горлу. Ему не хватало мужества провести красную черту, полоснув по горячим пульсирующим артериям. К своему стыду Вячеслав осознал, что никогда не был готов к смерти — он страшился ее не меньше, а даже больше, чем его жена. И она это прекрасно знала, поэтому и шантажировала пятнадцать лет назад самоубийством, пожертвовала собой, отдала ему жизнь, отказалась от семьи с детьми, согласилась до конца дней менять восковые маски и слыть во дворе самой гулящей бабой.

— Ты что делаешь?! — испугалась Марина. — А ну, сейчас же брось!

— Я не могу так! Не хочу видеть это лицо! Мы забрали жизнь у человека! У настоящего, живого человека!

— Он был чудовищем, а не человеком.

— Если вселенная его создала, значит, он был нужен…

— Он был ее ошибкой, — перебила она, — а мы созданы, чтобы исправить ее.

Такое объяснение Вячеславу вполне годилось: во всяком случае, его хватило, чтобы отложить нож и подумать, что, может, не все так уж страшно, как виделось.

— Но мне придется отвечать за его грехи.

— Лучше ответить за чужие грехи, чем встретиться с Собирателем и стать его частью, чтобы это ни значило.

Он сам так не раз думал и удивился, когда Марина сказала вслух мысль, часто посещавшую его самого, слово в слово.

— Наверное, ты права.

— Тогда давай скорее снимем повязку и посмотрим, что получилось, пока я на работу не опоздала.

Она взяла ножницы, разрезала бинты от затылка до лба, аккуратно раздвинула их руками и осторожно, словно помогая выбраться прекрасной бабочке из кокона, сняла повязку. Затем убрала куски глины, смочила полотенце и протерла лицо. Там, где вчера тянулись черные стежки, теперь была ровная гладкая кожа, без единого шрама. Марина внимательно осмотрела свою работу.

— Ну как?! — не вытерпел Вячеслав.

— По-моему, замечательно.

Он вскочил со стула и побежал в прихожую. Из зеркала на него смотрело немного строгое, немного удивленное лицо. Оно улыбнулось, повеселело, и в голове прошмыгнула мысль: «Значит, таким я буду до глубокой старости».

Когда Марина ушла, утомленный, но счастливый Слава лег в кровать и сразу спустился на самый нижний уровень сна.

Здесь Вячеслав творил такое, от чего любая здоровая психика съежится и задрожит от страха. Он стал главным героем коротких эпизодов, будто отснятых для фильмов ужасов. Не то его, не то чужие руки вырезали острием ножа на девичьих телах витиеватые узоры. Теплая кровь струилась по обнаженной юной коже, и он радовался, как ребенок, глядя, как красное омывает телесное. Ему доставлял удовольствие страх в глазах, забавные милые попытки кричать с кляпом во рту — с кляпом из грязной тряпки, пропитанной кровью предыдущих жертв. Он любил брать силой изрезанных, но еще живых девушек. Убивать болью, страданиями, страхом, истязать живую плоть долгими часами — вот что в этом мире было для него абсолютным безграничным счастьем, дарующем эйфорию, и — никаких раскаяний о содеянном. Вячеслав видел свое отражение в кривых осколках зеркала, которые он вонзал в кожу девушки с белыми кудрями и оставлял в ее теле. В них мелькало его новое лицо, но глаза были другие. Карие — они принадлежали прежнему владельцу.

«Марина была права. Этот достоин стать частью Собирателя за то, что он творил в тесном полутемном помещении… Знала ли она, чем этот человек занимался? Или просто выбрала его потому, что суд оправдал насильника и убийцу за неимением улик? Знала ли, что одиннадцать девушек побывали в лапах изверга и если бы не встреча с ней, то число мучениц росло бы из года в год», — спрашивал себя Вячеслав, пока его лицо злобно улыбалось, а руки поигрывали ножом, запугивая очередную связанную и подвешенную старшеклассницу.

Здоровое сознание Вячеслава больше не могло выносить картины страшного прошлого: ему хотелось поскорее выбраться из кошмара. Он ощущал боль всех замученных девушек, будто это на нем вырезали узоры. Он чувствовал запах и тепло липкой крови, будто ее ручейки бежали по его коже. Он слышал, как вопят жертвы, будто они кричали прямо ему в уши, и оглушительный визг пронзал перепонки. Постепенно сон растворялся, но все, что ощущалось в нем, переходило в реальность.

Вячеслав лежал на кровати, мучаясь от боли, кровь залила голову и грудь, растеклась по белой простыне ярко-алым пятном. В его скрюченных руках лежали ошметки содранного лица. На голом черепе Вячеслава не осталось ни кожи, ни мышц. Оглушительные стоны, безутешный плач страдающих безликих душ наполнял комнату. Все они были частью Собирателя, изнывали под его гнетом и услаждали слух хозяина своими стенаниями. Призрачные несчастные, оставшиеся без лица, чаще по своей воле, переплетались между собой, заполняя пустое пространство между черных костей огромных крыльев, похожих на длинные острые спицы, торчащие из спины.

Облик Собирателя и душераздирающие стоны страдальцев, от которых перепонки готовы были взорваться в любую секунду, разматывали в сознании Вячеславы длинную ленту ужаса, она туго сжимала его тело с пяток до макушки, превращая в безвольную мумию. Все, что наполняло существо Славы от потрохов до мыслей, натянулось до предела, причиняя боль разрушающей нечеловеческой силы — и на секунду он даже испытал удовольствие от этих мучений. Собиратель не предпринимал попыток схватить, убить, растерзать, он просто стоял по центру комнаты, в которой с трудом умещались два его огромных полупрозрачных крыла, и смотрел. Вячеслав почувствовал, как внутри от сильного натяжения будто ниточка за ниточкой что-то отрывается.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Собиратель был нестерпим для человеческого сознания, и Вячеслав всячески старался не смотреть на рыхлую обвисшую серо-землистую кожу, на ассиметричную и перекошенную морду, на которой вместо привычных глаз с радужками и зрачками имелось два отверстия с ядовито-желтой водянистой жидкостью, она медленно вытекала из миндалевидных дыр и застывала коркой, образуя наросты. В том месте, где у человека находятся губы, тянулась узкая прорезь.

Внутри Вячеслава оборвалась последняя ниточка. Из тела выплыла белая дымка, проскользнула к правому крылу Собирателя и протиснулась между другими несчастными, переплетаясь с ними и занимая свое место в вечности. Она застонала, заскулила и громко заплакала.

Собиратель взмахнул крыльями, отчего надрывистая звуковая волна ноющих безликих душ вынесла оконное стекло, стремительно закрутился вокруг своей оси и призрачные крылья с черными костями, как лепестки нераскрывшегося бутона, обтянули рыхлое тело, полностью скрыв его. Плач и вой страдающих усилился. Еще мгновенье… И Собиратель растворился в воздухе.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Николай Скуратов} Настоящая любовь ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Автор о себе: «Родился и живу на Урале, в Свердловской области. Окончил ЕГТИ (отделение драматургии), писал с детства, пробовал разные жанры, но всегда тяготел к темной литературе. Любовь к ней осталась до сих пор. Много чего написано, но путешествия во мрак — это всегда для души. Работаю с хоррором и мистикой с большим удовольствием».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Я уже миллион раз об этом говорил… Сколько еще повторить, чтобы ты поняла? — спросил он, прижимая мобильник к вспотевшему уху. Это липкое ощущение донельзя раздражало — не меньше, чем докучливое нытье Оли.

Она сопротивлялась изо всех сил — точно их разлука стала для нее вопросом жизни и смерти. Ныла, плакала, рыдала, истерила, одолевала звонками. Игорь терпел — такой уж он был рыцарь. Другой бы послал. Подальше, туда, где нога человека не ступала, где с такой идиоткой мигом бы разобрались.

— Мы… Оля, слушай, хватит… Даже мое терпение… Нет, не в том дело… Никакой другой женщины у меня нет… Просто… Просто… Все у нас зашло в тупик! Пойми…

Не понимала. Не могла. Не хотела.

И штамповала:

«Что я сделала не так?»

«Неужели все?»

«Игореша, пожалей меня…»

«Прошу, прости. Только ты, только ты…»

Игореша… Ему никогда не нравилось, когда она его так называла, а сейчас и вовсе бесило. Он что — ребенок?

Продолжая идти вдоль стены здания, Игорь воздел глаза. Когда же конец?

Все было как во сне, мутном, тревожном, от которого трудно отделаться.

— Я говорю «нет». Слышишь, любимый? Мы не расстанемся. Мы должны сесть и поговорить обо всем, глядя друг другу в глаза!

Оля выдает эту тираду ровным, холодным голосом, точно каким-то волшебством из плаксивой идиотки превратилась во властную матрону.

Игорь покачал головой. Почему он все еще разговаривает с ней… Смысл? Оля может канючить до бесконечности, она никогда не устанет и не устыдится того, как безобразно пресмыкается перед ним. Ей неведома гордость.

И все же какая-то часть Игоря, вопреки здравому смыслу, жаждет остаться с ней. Именно эта часть заставляет его отвечать на звонки, уговаривать, увещевать, пытаться смягчить ее боль. И унижаться самому.

«У тебя слишком доброе сердце», — говорила мама. Она была права, а значит, до истинной свободы ему еще далеко.

От таких мыслей Игорю становится неуютно, на душе что-то скребет и шепчет неразборчиво противным голосом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Он не жил для себя. Не жил собой. Влюбившись в Олю — погрузился в нее целиком, нырнул к самому дну. И там и остался.

Поначалу находиться в ее власти, исчезать в ней было высшим наслаждением, но даже оно, ослепляюще-божественное, сулящее вековое блаженство, наскучило. Правда жизни. Правда быта. Правда химии гормонов. Даже самая красивая и желанная женщина может в один прекрасный день превратиться в нечто, от чего хочется бежать.

А Оля была красива. Очень. Все в ней казалось совершенным — никаких изъянов и щербинок. И главное — что еще нужно для счастья мужчине? — она сама по уши влюбилась в него.

Лишь позднее, пройдя немалый путь, Игорь понял, что влюбляться для нее — естественно, как дышать. Будь другой на его месте, она бы и ему, покорному рабу, отдавала всю себя. Госпожа-служанка, безликая богиня, условное воплощение Грации и Красоты. Скорее аллегория, чем обыкновенная женщина из крови и плоти. Влюбляться, любить, прирастать кожей, сердцем, соединяться костями, чувствовать, как по жилам течет кровь. Общая кровь, слившаяся в один гремучий коктейль.

Да, Игорь понял это однажды утром — сам он неважен. Оле надо быть любимой. Не имеет значения кем. Все. Точка. Последняя истина Вселенной. Конечная станция, пора выходить — и торопись, пока автоматические двери не закрылись перед носом.

Игорь вышел. Успел.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Один миг — и волшебство умерло. Богиня рухнула с пьедестала, упав на увядшие цветы, которые он возлагал к его подножию, на мраморные плиты, ударилась и закричала от боли. Она не понимала и не принимала правды. Богиня не может так страдать. Не в том ее предназначение. У нее разбита губа, у нее опухло лицо. Да, так случается, когда падаешь на грешную землю. Смирись. Смирись, говорил ей Игорь, смирись, черт тебя дери, смирись и перестань орать. Откуда у тебя такой базарный истеричный голосок вдруг взялся, откуда? Что в тебе пробудилось после моего ухода? Откуда эта дрянь? Как глубоко она пряталась? Почему я не замечал ее, когда погружался в тебя, открывая все новые и новые глубины счастья? Неужели в тебе были такие тайники, о которых невозможно узнать даже самому близкому человеку? Осознаешь ли ты, Оля, весь этот кошмар, всю эту метаморфозу? Ты стала дрянью и мерзостью, ты хочешь без остатка пожрать мою жизнь. Если не вернуть, не слиться вновь в этом абсурдном симбиозе, то, по крайней мере, оставить мне напоследок свою метку. Свое проклятие. Требуешь сесть и поговорить с тобой с глазу на глаз? Нет, этого не случится. Все сказано. Я не хочу больше быть частью тебя. Я хочу снова стать свободным человеком.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Стена, вдоль которой он шел с чувством, словно балансирует на канате, кончилась. Добравшись до угла, Игорь остановился. Пот стекал у него по спине, пальцы дрожали.

Он посмотрел на телефон и нажал кнопку отмены звонка. Заткнись! Навсегда заткнись. Убирайся из моей жизни!

Оля замолчала. Фраза оборвалась на «…нельзя решать единолич…». Плевать.

— Больше не отвечу, — сказал Игорь, мимо которого шли и шли люди. Они дышали, разговаривали, пахли. У них были свои стандартные заботы, проблемы и проблемки, ждущие решения.

Что им знать?

Игорь смахнул испарину со лба и полез в меню телефона, чтобы удалить номер Оли. Почти удалил.

— Нет. Мне надо еще забрать кое-что из ее квартиры… — вспомнил он. — Черт!

Дурак же он был, когда решил оставить кое-что на потом, не хотел тогда возиться. Ноутбук и несколько шмоток. Шмотки — наплевать на них, но вот компьютер надо вернуть. Там важные материалы по работе, копий нигде больше нет.

Хочешь не хочешь, но полностью разорвать отношения с Олей ему не удастся, пока он не заберет свое имущество из ее логова.

Логова… Представлять себе ее квартиру и то было почему-то противно, хотя раньше он любил это место. И когда решали, у кого станут жить, оба мигом сошлись на одном варианте. К тому же от Оли до работы Игоря было ближе.

Воспоминания наплывали, словно пустынные, дрожаще-нереальные миражи.

Полгода счастья, полгода блаженного экстаза, долгие блаженные сны, сладкое пробуждение и чувство неимоверной близости. Так сливаются звезды за тысячи световых лет от Земли. Где-то в невообразимых далях они находят друг друга и соединяются, чтобы больше не разлучиться.

У людей, оказывается, по-другому. Люди — не звезды, хоть и состоят из их частичек, не звезды — куда им! Люди — жалкие мелкие создания, копошащиеся в слизистом иле. Их стремления пусты. Их воображение мертво, не способно представить нечто большее. И лишь иногда, прикоснувшись к чему-то извне, они испытывают катарсис и быстро уходят обратно — в свой ил, в грязь, в слизь, где им комфортней. Игорь тоже чувствовал это извне, хоть и недолго, он знал его вкус и… И именно потому ясно осознавал теперь, насколько оно мерзко — это иное. То, с чем он соприкоснулся благодаря Оле. На самом деле, оно хуже той слизи, где ищут убежища люди. Гораздо хуже.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Так пришло отрезвление. Нет, Игорь не сошел с того поезда — он спрыгнул. Его падение было не менее болезненным, но кровь, что текла из ран, помогала выздороветь, избавиться от яда, оставшегося от умершей любви. И пока Игорь отравлен, он будет отвечать на Олины звонки, он будет рыцарем и жалеть ее. Жалеть и себя. Свои мечты, проклятые и растоптанные судьбой…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Рвотный позыв едва не кончился катастрофой. Игорь стиснул зубы и задержал дыхание, стараясь не смотреть на людей и надеясь, что они ничего не заметили. Не хватало еще блевать при всем честном народе.

Сделав несколько глубоких вдохов, он почувствовал, что отпустило. Надо бы выпить что-нибудь, что-нибудь освежающее, но не сладкое. Лучше всего — минералки, она всегда помогает.

В жару у него уже такое случалось. Стресс, обезвоживание при обильном потоотделении могли спровоцировать тошноту. Как в детстве. Главное сейчас — не вспоминать, выбросить Олю из головы. Она, ее голос, ее истерики лишь провоцируют злость, прилив адреналина, который запускает эту рвотную машинку у него внутри.

Игорь снова утер пот. С него льет как с мокрой собаки! Он и воняет не лучше. Телефон завибрировал, затренькал. Игорь посмотрел на экран с отчаянием —…

…Оля! Оля! Оля!

Не отвечу. Пусть удавится, а не отвечу!

Он сунул телефон в карман, обогнул угол большого старого здания и очутился перед широким входом в гипермаркет.

Выходящие покупатели выносили с собой на улицу волны кондиционер-ной прохлады. В их руках были покупки: мешки, пакеты, коробки; шумные дети волокли игрушки с гордым видом завоевателя, опустошившего родительский кошелек. Один тип с круглым пузом, обтянутым футболкой, толкал магазинную тележку, доверху наполненную новеньким хламом.

Игорь сделал еще один глубокий вдох. Сейчас он чувствовал себя значительно лучше. Все как-нибудь образуется, по-другому и быть не может. Кто-то же сказал, что каждый день дождь идти не может, и обязательно появится солнце…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Продуктовый отдел, обширный, как футбольное поле, находился на первом этаже гипермаркета. Наслаждаясь прохладой, нагнетаемой кондиционерами, Игорь некоторое время блуждал по лабиринтам прилавков, стеллажей, холодильников. Ему нравилось передвигаться без цели, быть среди занятых людей. Как ни странно, они помогали ему обрести душевное равновесие.

Наконец, Игорь вспомнил, для чего пришел сюда. Не сразу, но добрался, преодолев немало поворотов, до холодильника с прохладительными напитками; открыл дверцу и вытащил из ледяных недр ящика литровую минералку. Закрыв дверь, повернулся…

— Ой, простите, извините, пожалуйста! — сказала девушка, которую он толкнул локтем, не заметив — разглядывал на ходу этикетку.

— А? — Игорь поднял глаза, моргнул, затем улыбнулся. Раскаяние бледной тенью прошло по его сознанию. — Это вы меня… Я случайно.

На ней было короткое цветастое красно-желтое платье до колен. Низкий вырез сразу приковывал внимание. Чистая кожа, никаких точек, веснушек, красных пятен от солнца.

Игорь кинул на вырез беглый взгляд — он не пялится! — поднял глаза и сказал:

— Простите еще раз.

Она — красивая брюнетка с ногами «от ушей», да, да, надо это признать, — широко улыбнулась. Улыбка оказалась не хуже всего остального. Глаза карие, с янтарным отблеском.

Поправив тонкий ремешок сумочки, висевшей на плече, она засмеялась.

— Сойдемся на том, что мы оба неуклюжие.

— Ага, — кивнул Игорь.

И продолжал стоять.

Брюнетка сделала шажок в сторону, открыла дверцу того же холодильника и взяла минералку. Точно такую же. Вот совпадение.

Игорю показалось, произошло чудо. Модель сошла с билборда, где рекламировала нечто глупое и никому не нужное. Но это неважно — она богиня, ей все можно. Даже заниматься ерундой.

— Вот совпадение…

— Что? — спросил Игорь, выныривая из транса. Она сказала или он подумал?

Брюнетка подняла свою бутылку, чтобы он видел.

— Одинаковые.

— Да. Точно. — Он мямлил, а это было нехорошо, очень нехорошо.

Очнуться. Надо очнуться.

Она не Оля, хотя тоже потрясающе красива. С Олей, да, было — Игорь настолько поразился тогда, что стал размазней. Ей пришлось развлекать его, пытаясь вытащить из этого дурацкого состояния «пускаю слюни, выпучив глаза». И вытащила.

Игорь тоже засмеялся.

— Бывает же…

— Света.

Ее рука с длинными пальцами почти уперлась ему в живот.

— А я… кхе… Игорь. — Он пожал эти пальцы с каким-то почти мистическим благоговением.

Рука Светы оказалась нежной, но не безвольной, уверенной, но не агрессивной.

— Здорово, — Из ее груди вылетел завлекающий, горячий, влажный вздох.

Игорь машинально кивнул. Еще бы, еще бы, еще бы, черт возьми, не здорово!

Первое прикосновение к женщине всегда много значит, так он считал. Задает тон. Показывает обоим, следует ли двигаться дальше, есть ли заинтересованность.

Нет смысла отрицать — связь между ними установилась моментально. Оба они это почувствовали и теперь горят желанием пуститься в новое путешествие.

Слегка ошеломленный такой быстротой, Игорь нерешительно топчется на месте. Если какой-то охранник смотрит на них сейчас через видеокамеру, то, наверное, думает: «Ну, и лузер ты, братишка. Она ж сама хочет! Она сама предлагает! Бери, пока дают! Я знаю — я сутками наблюдаю за покупателями. Я знаю повадки всех. У меня глаз-алмаз. Дети, старики, мамашки, крутые перцы, мажоры, гопники… и богини. В них я разбираюсь. И сейчас тебе, лузер, предлагают самое роскошное пиршество. Не тупи!»

Игорь кашлянул. Он не лузер. И он не тупит.

— На «ты»? — Следующий шаг.

Света не бежит, не замыкается, не стремится отделаться от него («Ну, удачи, мне пора!»). Охранник, который наблюдает за ними, прав на сто процентов. Он бы сам с ней замутил, но — работа, будь она неладна.

С Олей ведь было то же самое. Игорь помнит… Но хорошо ли это? Чем все закончилось?

Света отвечает:

— Конечно. Свободен сейчас?

— Да. Думаю, надо сходить куда-нибудь.

— Кафе!..

— Отлично. Сам хотел предложить.

Он смотрит на крупные черные завитки ее волос, лежащие на плечах, вдыхает ее темный, манящий запах, ассоциирующийся с морем, застоявшимся в глубоких прибрежных пещерах, фантазирует, фантазирует.

У нее нет кольца. Свободна. Впрочем, даже если бы и было, Игорь все равно бы знал. Она ничья.

Вот истина…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В этих глазах с янтарным отблеском он внезапно читает то, что принято скрывать за ширмой повседневности… И у него кружится голова. Перехватывает дыхание. Даже мир вокруг будто сдвигается с места и падает во тьму.

Какова вероятность подобной встречи сразу после разрыва с Олей? В миллионном городе. На громадном куске суши, затерянном во вселенной. Игорь знал, что довольствоваться ему придется самым обыкновенным, скучным, банальным. Унылые дни со случайными спутницами, возможно, типичный неудачный брак с одной из них, дежурный развод и масса истерик и взаимных обид, и, возможно, дети, которых надо будет как-то растить, воспитывать, «поднимать»… Ну, в общем, по стандарту — ведь ему придется жить как всем.

Это случилось, идиот, это опять случилось, так почему ты не падаешь на колени, почему не рыдаешь, чувствуя, как слезы благодарности текут по щекам, превращаясь в водопады? Почему, кретин? Она стоит перед тобой — само совершенство. Почему ты не кричишь от восторга? Шанс один на миллион или миллиард!..

Довольно мерзкое, липкое, с противным голосом, что жило в нем и часто вылезало не вовремя, Игорь постарался затолкать назад. Конечно, он согласен. Конечно, один шанс и все такое. Да. Но он не будет рыдать и падать на колени, эта мелодрама ни к чему. Света и так все знает. Ее зрачки ритмично расширяются и сужаются, тонкие красивые ноздри подрагивают. Она ловит химию, которая витает в воздухе. Его химию. Химию готового на все ради нее самца.

Замыкается круг, ничего больше не надо говорить. Как было с Олей, теперь все покатится, помчится, не давая перевести дыхание; жаркие ночи, утра, дни, вечера; неспособность удовлетворить жажду близости и горечь от осознания бесполезности своих усилий познать; близко, ближе некуда — даже атомы склеятся; безумие, помутнение, его растворение в ней, и ее — в нем. Погружение в глубины, где нет света, где он и не нужен, где хранится древнейшая материя, основа их мира, материя, появившаяся не на этой планете, но принесенная и сохраненная заботливо такими вот безумными влюбленными в бесчисленных веках, тысячелетиях… Тысячелетиях? — смешно. Игорь знал, видел и чувствовал те бездны времени. Оно было куда старше. Миллионы и десятки миллионов лет. Оно смогло выжить, выстоять во враждебной среде и приспособиться. Оно живо благодаря им. И они — благодаря ему.

Один шанс на миллион… Круг замкнулся… Вот истина…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Пойдем на кассу, — сказала Света.

Будто они знакомы давно, будто уже давно встречаются. Игорь почувствовал себя школьником, которого пригласила на свидание самая красивая девочка в классе.

Было так в прошлом. Помнишь? Была девочка, которая…

Они пошли, расплатились за воду. Гипермаркет покинули вместе.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В конце концов, сил почти не осталось. Слишком длинным и насыщенным оказался день.

— Позвоню, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее голую спину. В изнеможении Света лежала на влажных простынях. Раскинула руки и ноги на большой квадратной постели. — До завтра?

Света промурлыкала что-то, повернулась на бок, потом на спину, открытая, совершенная. Она не отвечала, а просто смотрела на Игоря. Отвечать не было нужды. Она знала, что теперь ему никуда не деться. И ей тоже.

Приятная усталость, медленные размеренные движения. Игорь оделся, посмотрел в телефон. Звонков от Оли не было, но у него все равно появилось чувство, что каким-то образом она подглядывала за ним и злобно молчала, копя обиду, готовя взрыв.

Игорь спрятал мобильник в карман, подумав, что пришла пора поставить точку. Сейчас он поедет к ней, откроет квартиру своими ключом, заберет вещи и… Оставит записку: «Извини еще раз. Так вышло. Это выше наших сил. Всего тебе доброго…» Примерно так. Папа всегда говорил ему — оставайся рыцарем в любой ситуации, даже если твоя бывшая оказалась форменной сукой. В конечном итоге, ты только выиграешь. Отец прав. Пускай Оля истерит и дальше, пускай ползает и пресмыкается, моральное превосходство будет на его стороне.

А если она сейчас дома?

Игорь еще раз сказал Свете: «Пока», — и вышел за дверь на лестничную площадку.

Если Оля дома, то жди нового скандала. Уж тогда-то она вновь вцепится к него, и отдирать придется силой. Игорь поморщился, представив очередную истерику поверженной богини. Другой бы давно надоело, и она переключилась бы на кого-то еще, на самого обычного, обыденного самца, но ведь Оля помешанная.

Игорь спустился с пятого этажа, сел в машину, посидел, разглядывая детей, носящихся по детской площадке, и повернул ключ зажигания.

Оля снова принялась звонить, Игорь в раздражении выдернул трубку из кармана и чуть не саданул ею о приборную панель. Сделал вдох — как же спать хочется после нескольких часов секса! Он устал… И нажал на клавишу.

— Ты опять? Что тебе нужно? — спросил он как можно строже, стремясь сразу пресечь волну нытья.

Наконец сегодня все закончится, он скинет чертов хомут со своей шеи.

— Увидеть тебя.

— Зачем?

— Поговорить, — спокойный, на удивление спокойный голос. От какой-то прежней Оли, которую Игорь почти и не помнил.

— Говорить не о чем, я миллион раз… Все… Мы больше не вместе. Точка, — Он заглушил мотор.

Оля помолчала. Игорь ждал, сам не зная чего. Та часть, что симпатизировала и жалела ее, получила вдруг немалую власть. Снова! Да когда это кончится!

Игорь зло скрипнул зубами и потер лицо. Его рука пахла Светой. Сам он тоже.

— Чем раньше ты поймешь, тем… Быстрее отправишься дальше своим путем…

Банальные, истертые до дыр словечки из фильмов. Да начихать.

Она вздохнула, и в этом вздохе была вселенская скорбь.

Игорь разозлился еще больше.

— Так, слушай. Сейчас я еду к тебе. Мне нужно забрать вещи. Ноутбук, что-то там из одежды. Поняла?

— Да, — ответила Оля.

— Ты дома сейчас?

— Да, — ответила Оля.

— Вот и отлично. Будет хорошо, если ты приготовишь все заранее. Я сразу заберу, верну тебе ключ. И все. Вот так мы сделаем. Так мы сделаем и не по-другому.

Очень длинная пауза. Оля как будто перестала дышать.

— Ты там? — не выдержал Игорь.

— Я поняла.

Она отключилась. Игорь посмотрел на экран мобильника.

Да пропади ты пропадом, дура. Если я раньше презирал тебя или жалел по глупости, то теперь однозначно ненавижу.

Он снова завел машину и поехал.

Было время — квартира Оли казалась ему домом, убежищем, где всегда можно переждать бурю. Найти надежный приют, отдохнуть.

Сейчас, шагая по лестнице, Игорь испытывал только чувство давящего отвращения, такое мерзкое, невыносимое, что хотелось кричать. Он успел изучить подъезд с его трещинами, кое-где отпавшей краской, щербинами на бетонных ступенях, навсегда запомнил его запах. Запах этот складывался десятилетиями, жильцы, сменяющие друг друга, трудились над ним своими телами, своим потом, своими выделениями, своей пищей и дурными привычками. Они создали эту ауру, которую не спутаешь ни с чем, и, погружаясь в нее снова, Игорь терпел муку, сравнимую лишь с тем, когда живьем сдирают кожу.

Лифт не работал, и, добравшись до седьмого этажа пешком, он сделался весь мокрый от пота. К счастью, никто из соседей ему не встретился; кто знает, чем бы эта встреча закончилась.

От злости, усталости и какого-то странного, нелепого опьянения всей этой мерзостью, Игорь видел прыгающие багрово-черные пятна перед глазами. Кровь стучала у него в горле и ушах. Ему казалось, тот яд, что он не до конца выдавил из себя, Олин яд, стал во много раз сильнее. Даже Света, даже ее соки, ее жизненная сила, не могли нейтрализовать эту угрозу.

А что, если он умрет? Может ли быть так, что зараза остановит все жизненные процессы в его теле? Может быть, Оля заранее оставила в нем химические бомбы замедленного действия… И они начали работу, как только она поняла, что назад пути не будет. Поверженная богиня лучше убьет своего возлюбленного, чем отдаст другой. Банальнейший сюжет для мелодрамы. Не доставайся же ты никому! И выстрел. Только в его случае это будет не пуля, а токсин, бегущий по кровотоку и истребляющий здоровые клетки.

Игорь почувствовал острый, но кратковременный приступ паники. Прислонился к стене. Приложил пальцы к запястью. Определить пульс. Пока не поздно. Надо что-то делать…

.. Возьми телефон и позвони — тебе нужна медицинская помощь…

Игорь не стал звонить. Помутнение исчезло. Резко, словно кто-то повернул выключатель. Тошнота, чувство, будто невидимая рука стискивает желудок и кишки, ушло, и теперь Игорь мог дышать свободно. Даже особый запах этого подъезда больше не казался ему отвратным.

Он сделал эти последние шаги к входной двери и позвонил. Оказалось, открыто. Она ждала его. Ну, и отлично. Пора с этим заканчивать.

Обычная квартира. Не лучше и не хуже других, понимаешь? Подави тошноту. Отлично. Уже лучше. Просто это место теперь чужое, и какое тебе дело до чужого?

Переступая порог, Игорь даже улыбнулся.

Ему пришло в голову: «Даже галактические циклы завершаются, почему наши отношения должны длиться вечно?»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ноутбук и аккуратно сложенные стопочкой вещи лежат на низком столике в центре комнаты.

Игорь смотрит на них. Он идиот — забыл взять сумку, чтобы сложить все это, чтобы удобнее…

Оля мнется по другую сторону стола. Игорь не хочет на нее смотреть. И все же — смотрит. Отчаяние охватывает его, за отчаянием следует злость. Он, конечно, не готов к этой встрече, предпочел бы явиться сюда и застать пустую квартиру. Легче оставить записку, чем говорить напрямую, глядя в глаза. Та его часть, что хотела остаться с Олей, рыцарская часть, милосердная часть, стремится получить больше власти и все переиграть.

Игорь застывает на месте.

Оля по-прежнему красива и желанна, и ей не требуется одеваться как модели, прибегать к многочисленным ухищрениям. Даже в домашнем халате она кажется Игорю верхом совершенства.

Он потрясен и раздавлен. Он чувствует каждую каплю пота, стекающую по лбу, щекам, шее, спине. Каждый нерв его обострился и вопит на всю вселенную.

— Ты не передумал, Игореша? — спрашивает она.

Смотрит на него в упор.

— Нет. Не могу. Все кончено.

— Почему? Что я сделала не так?

Игорь размыкает слипшиеся губы.

— Почему ты такая глупая?

— Я?..

— Ты! Глупая. Глупые не понимают элементарного — все проходит.

— Наша любовь особенная, Игореша, — говорит она.

Без помады ее красивый, совершенный ротик кажется бледным. И эта бледность возбуждает Игоря.

— Ничего особенного в ней нет…

— Неправда… — Серые глаза наполняются слезами, а на лице появляется то самое выражение, которое Игорь ненавидит. Вот оно! Та дрянь, та мерзость, которая пряталась в ней до поры до времени, но вышла наружу только недавно. Плаксивое дребезжание в ее голосе просто сводит с ума. Чтобы не слышать его, он мог бы, наверное, схватить ее за шею и сжимать, и сжимать, и сжимать, пока она не сдохнет.

Так всем было бы лучше.

— Неправда, — звенит ее голос, похожий на истерический вопль гигантского комара, — неправда, и ты знаешь это… Мы с тобой особенные, мы встретились, хотя вероятность этого была так мала!..

— Особенные, — соглашается Игорь, с ненавистью посмотрев на нее. До него, кажется, доходит — он до сих пор до безумия любит ее и хочет… — Но есть и другие. — Язык еле слушается. Видения заполняют голову. Слившиеся тела… Бешеный танец плоти… Пот… Соки… Слизь… Соитие на грани смерти… Соитие…

— Игореша, — говорит Оля, — Игореша, очнись и посмотри на нас… Мы созданы друг для друга…

У меня есть Света. Никто мне больше не нужен.

Он посмотрел. Серые глаза. Сейчас они серые, а когда… Они меняют цвет, могу менять без труда: от угольно-черного, до радужного, где все цвета вертятся вакхическим хороводом.

У меня есть Света. Никто мне больше не нужен.

— Существуют и другие, — выдавливает он из своего пересохшего горла. И голос как будто не его. И сам себе он словно незваный гость, по ошибке явившийся в чужое тело, в чужую квартиру — по рассеянности или слабоумию. — Есть и другие!

Теперь это уже крик. Будто он умирает.

Оторвать то, что дорого, что приросло и стало твоим — вот настоящий ад. Настоящая адская мука.

— Значит, — говорит Оля, качая головой, — ты завел другую. Я почуяла странный запах от тебя. Она хороша? Она лучше меня?

— Неважно.

Тошнота, отвращение. Ноги слабеют. Дайте кто-нибудь руку, иначе я упаду.

Он замечает в серых Олиных глазах злорадство. Ошибиться нельзя. Тебе плохо, говорит она из темноты, плохо? Теперь ты хотя бы примерно представляешь, каково мне. Хотя бы приблизительно. Потому что мне в тысячу раз хуже.

— Найди себе другого. Тебе все равно, кто будет рядом. Я или кто-то…

— Мы — особенные. И ты ошибаешься. Только ты мне нужен.

— Нет. Тебе нужно поклонение, — говорит Игорь сквозь зубы.

Ему чудится мерзкий звук разрываемой влажной плоти. Память. Ее пласты приходят в движение. Из ее недр бьет настоящий гейзер образов… Он же помнит, как рожала мама, как страдала, производя на свет его сестру. Этот звук. Плод вырвался из горячей влажной утробы, истекающей слизью, и упал, шлепнулся, точно ком сырого мяса. И был мертв. Игорь все помнит. Разрывается плоть, освобождающая мертвое дитя; отрывается то, что приросло, то, с чем тебе предназначено жить всегда…

В серых Олиных глазах Игорь читает все. Ее собственное нутро можно просмотреть до самого дна.

Надо только потерпеть. Любая боль проходит, и любые раны заживают.

Игорь облизывает липкие губы.

Мама больше не могла иметь потомства, удачно родила она лишь его. Сестру они похоронили сами, тайком, втайне от отца, ото всех, от остального мира. Как привыкли. Как полагалось.

Разрываемая плоть.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ты меня предал, — произносит Оля уже смиренно. Дрянная плаксивость исчезает из ее голоса, он снова становится ровным.

Может быть, что-то внутри нее, наконец, шевельнулось, думает Игорь. Нельзя так пресмыкаться, даже если любишь. Надо иметь хотя бы каплю самоуважения.

Вот что плохо в настоящей любви. Теряешь себя, растворяясь в другом.

— Думай, как хочешь. Я все сказал. Найди себе кого-то. Живи дальше.

Он шагает к столику, наклоняется к своим вещам, но вдруг замирает.

Оля тянет одно из своих щупалец, расположенных на средней части туловища, куда-то за диван справа от себя. Щупальце возвращается. Оно держит за ручку прозрачную бутыль с какой-то жидкостью.

— Я не хочу, — говорит Оля. Ее голос в точности повторяет тот, каким она раньше предлагала ему встретиться и все обсудить с глазу на глаз. Холодный, неэмоциональный, властный. Значит, решение принято.

Игорь все понял, ощутив прикосновение громадной, остро отточенной бритвы к своему сознанию…

Оля смотрит на него. Крышка с горлышка бутыли соскальзывает. В темных, антрацитовых глазах поверженной богини — влажных, со слезой, невозможно не прочесть торжества.

Она умрет, заставив его жить с этим.

Живи с этим, Игореша. Пройди путь до конца. До конца!

— Я не хочу. Другого, — повторяет она — стрекочет и поет, чирикает с переливами, заставляет дрожать чувствительные сяжки — эти милые, нежные усики, прикосновение которых он так любил еще недавно.

— Оля, пожа…

Человеческая речь не способна передать то, что она стремится донести до Игоря. Сложную музыку ее речи дополняют феромоновые выбросы, от которых у него кружится голова. Столь эмоциональной Оля, пожалуй, никогда еще не была при нем.

И все же он отчетливо слышит запах, идущий из прозрачной бутыли, которую Оля поднимает над своей головой. Пучок двухметровых стрекал-щупалец, растущих из заднего конца сегментированной удлиненной головы, распрямляется, закручивается жгутом, снова распрямляется, меняя цвет, плещет по воздуху, точно шинкуя его, превращая в крошево.

— Оля… Ты напрасно… — говорит Игорь, сердце которого бешено стучит и вот-вот выбросится из груди, проломив ребра. — Напрасно.

— Если ты решил — я тоже, — говорит она, глядя на него, а потом опрокидывает содержимое бутыли на себя, льет себе на голову, льет, льет.

Когда кислота начинает действовать, разъедая кожные покровы и хитиновые сегменты, жадно вгрызаясь в тело и растворяя слизь, лимфу, сосуды, все, с чем соприкасается, Оля принимается кричать. Нет, вопить. Агонизировать. Метаться. Бутыль летит на пол и, разбиваясь, выплескивает оставшееся содержимое. И громадное тело мечется по комнате, наталкиваясь на мебель, опрокидывая вещи. Щупальца и стрекала бешено дергаются, извиваются, бьют, словно кнуты. Дым от разъедаемой плоти, брызги крови, лимфы и комки слизи летят во все стороны, разукрашивая стены и потолок чудовищными сюрреалистическими узорами.

От ее головы практически ничего не осталось, одно смрадное дурно пахнущее месиво. Уцелела дергающаяся в агонии часть мандибулов, и основание одного из трех языков, тот, что полый и предназначен для всасывания жидкостей.

Игорь пятится к двери. Это должно закончиться. Пусть она, наконец, умрет. Он закрывает глаза, но кошмар не исчезает. Он будет вечно со мной, вечно. Оля, ты добилась своего, как же я тебя ненавижу! Такой сюрприз ты для меня приготовила, будь ты проклята…

Изуродованное, наполовину разъеденное кислотой тело замирает у перевернутого столика, с которого упали его вещи. Конечности и остатки щупалец подрагивают. Вздутое брюшко с выступающими пузырями-мешками больше не пульсирует. Спустя несколько секунд агонии он понимает, что всё: Оли больше нет. Лежащая перед ним плоть мертва навсегда.

Отвернувшись, Игорь блюет на пол…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У него на глазах еще никто никогда не умирал, если не считать, что он видел рождение своей мертвой сестры. Когда лопнул плодный пузырь, личинка выпала ему в руки. Мама сказала: ничего не вышло — она-то уж знала. Этот осклизлый комок плоти мог быть его сестрой, мог быть, но смерть забрала девочку раньше.

То же, что сотворила Оля, не лезет ни в какие ворота. Неужели она настолько возненавидела его? Или все дело в любви — слишком сильной, настолько, что нельзя пережить ее гибель… Нет, Игорю все равно, уже все равно. С него хватит. Оля взрослая женщина и вправе распоряжаться собственной жизнью.

Распорядилась так — отлично!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В комнате почти невозможно дышать. Кислота продолжает свою работу. Скоро в полу появится дыра, возможно, химикат потечет вниз, к соседям. Они поднимут панику, вызовут полицию, которая вскроет квартиру. Полицейские увидят женщину, которая покончила с собой таким экстравагантным и грязным способом. Местные телеканалы будут говорить о неслыханном случае, строить теории, смаковать подробности. Интернет найдет новую тему для разговоров, дней на пять максимум, до следующей сенсации.

Богиня мертва. Прощай. Ты убила сама себя. По крайней мере, кислота уничтожила ту дрянь, которая таилась в тебе и которую ты умудрилась от меня прятать, лгунья.

Игорь подошел к перевернутому столику, стараясь не наступать в комки разжиженной плоти, и поднял ноутбук. Тот почти не пострадал. На крышке нашлось только несколько мелких брызг, оставивших в пластике крошечные углубления.

Игорь бросил на мертвое тело последний взгляд и зашагал к двери. Его потрясывало. Конечно, он не так себе представлял их разрыв. Да и кто бы мог предвидеть или нафантазировать подобное?

Возможно, настоящая любовь действительно требует жертв.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Валерий Лисицкий} Ряха ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Об авторе: «Родился в Москве в 1990 году. Рос в многодетной семье с двумя старшими братьями; мать — учитель старших классов, отец — техник-наладчик на заводе. В 2007 году закончил московский педагогический ВУЗ; после работал консультантом по внедрению бухгалтерских программ, программистом, инженером технической поддержки, менеджером по работе с клиентами. В настоящее время занимается фрилансом и написанием рассказов в жанре „хоррор“ Женат, проживает с семьёй в ближнем Подмосковье».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— А теперь… — ведущий взял драматическую паузу. — Ирина расскажет нам, каково это — десятилетиями жить бок о бок с чудовищем.

Толя коротко хохотнул, словно булькнул горлом, глядя на густо накрашенную пергидрольную дуру на экране, выключил звук телевизора и с хлопком открыл бутылку дешёвого пива. Что все эти куры вообще могут знать о том — каково это: жить с чудовищем? Да ещё ведущий этот мерзкий… Изображает из себя!.. Будто бы любит всю Россию и понимает жителей глубинки, а на деле — обычный сноб из столицы.

Бутылка пустеет слишком уж быстро, пол-литра пива грузному Толе — что слону дробина, а запас в холодильнике иссяк пару дней назад.

Он зарекался покупать ещё, в очередной раз пытаясь вернуться к более-менее здоровому образу жизни. Но сегодня он уже знал, что проиграет эту битву.

Потому что ему снова требовалось забыть. Ряха охотится, и, если Анатолий не успеет напиться до того, как уснёт, кошмары ему обеспечены. А кошмары он не любит.

Накинув на плечи камуфляжную куртку, мужчина вышел в тёплый летний вечер. На улице было ещё светло, в густой траве стрекотали кузнечики, где-то в дальнем конце деревни вяло переругивались собаки. Душная прелесть российской глубинки.

— Натолий! Натолий! — заскрежетал старушечий голосок с соседнего участка. — Натолий, подойди!

Ругнувшись про себя, толстяк всё же подошёл к забору, опёрся на прогнившие доски всем весом, отчего они протестующе заскрипели, прогибаясь.

— Чего тебе?

По соседскому огороду, заросшему крапивой и чистотелом, торопливо семенила иссохшая мумия старушки. Про таких ещё говорят — еле-еле душа в теле. Дарья Ивановна, одна из многочисленных местных религиозных фанатичек. Этот типаж Толе хорошо знаком: ни разу не открывала библию, но никому и никогда в этом не признается, а все заветы гнёт в ту сторону, в которую ей самой удобно.

— Натолий… — старуха, повиснув на заборе с противоположной от Толи стороны, перешла на таинственный шёпот. — Дело есть для тебя. Нефицалино.

— Чего? — лесник не сразу понял бабку. — Неофициально? Ох, слова-то какие знаешь, ядрёна Матрёна!

— Ну да, да, я ж и говорю, нефицалино… Натолий, поможешь пропажу разыскать? Кошечка у меня пропала, Марыська…

Первым делом Толе захотелось послать старуху куда подальше, но он вовремя смекнул, что из происходящего можно извлечь выгоду.

— Марыська? Это белая с чёрными ушами?

— Ну да, серенькая в полосочку… Так подсобишь?

Толя сделал вид, что задумался, покрутил головой по сторонам, пухлой ладошкой вытер пот с жирных складок на шее. Потом протянул:

— Ну, помочь-то можно… Только, мать, машины же без горючки не ездят, ага?

Толя подмигнул бабке, и та даже не попыталась изобразить непонимание.

Сразу полезла в карман своего извечного фартука и извлекла поллитровку мутного самогона. Явно готовилась к разговору.

— Во-о-о… — Толя одобрительно покивал головой и с благодарностью принял бутылку, избавляющую его от необходимости тащиться в магазин за добавкой. — Поищу, мать, кошку твою, поищу…

Бабка рассыпалась в благодарностях и благословениях, но толстяк её уже не слушал. Развернувшись, он направился в дом, припоминая, есть ли там ещё чистые рюмки. Хотя, можно же и из горла…

Когда Толя зашёл внутрь, Ряха уже ждал его, развалившись на колченогом стуле.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ряха появился в жизни Толи не внезапно. Произошло это давно, очень давно — когда он ещё не был отвратительно разжиревшим лесником в глухой деревушке. Ему было тогда лет тридцать, он был молод, подавал надежды как спортсмен и специалист, и даже подумывал жениться. Маленькая счастливая жизнь обычного гражданина тогда ещё Советского Союза.

Будущее казалось тогдашнему Толе простым и ясным, как чистый лист линованной бумаги: уютный дом, крепкая семья, любимая работа. И всё это разлетелось вдребезги, когда однажды утром в зеркале, висящем в прихожей, вместо своего улыбающегося чисто выбритого лица он увидел свиное рыло. Наваждение длилось всего секунду, но запомнилось до мельчайших подробностей: короткая жёсткая щетина, маленькие злобные глазки, ниточка слюны, тянущаяся с капризно оттопыренной губы на рубашку. А потом, стоило ему моргнуть, — всё исчезло. Перед ним снова было его собственное привычное лицо. Слегка побледневшее и с вытаращенными глазами, но всё же.

Тогда он списал всё на переутомление, на то, что зря ввязался одновременно в крупный проект на работе и важные спортивные соревнования. На недосып — камень преткновения всех, кто видел что-то, чего видеть не хотел.

Следующие несколько недель всё было тихо. Никаких видений. Толя старался соблюдать режим сна и питания, по возможности ограничил нагрузки. Тридцать лет — это ещё, конечно, не старость, но уже и не молодость, говорил он себе. Да, ему тогда было ровно тридцать.

Страшная рожа в зеркале стала забываться, как кошмарный сон, когда появилась новая напасть. По ночам Анатолий стал слышать, как по его квартире кто-то ходит. В больших квартирах посторонние ночные звуки ещё можно списать на что-то обыденное, но в тесной однушке заниматься самообманом куда сложнее. Каждую ночь Толя лежал в кровати, до самых глаз натянув одеяло, и с замиранием сердца слушал, как некто, непонятно откуда появившись, начинал, не особенно скрываясь, шастать взад и вперёд по квартире. Иногда к звукам шагов добавлялись похрюкивание, звяканье посуды… Бывало, Толя даже плакал от страха, слушая шаркающие шаги в коридоре.

Высыпаться он перестал окончательно: по утрам вставал, как из могилы поднимался. Есть у него не получалось — всё, что ему удавалось пропихнуть в глотку, преодолевая болезненные спазмы, уже через несколько минут приходилось выташнивать. Спорт пришлось забросить, на работе начались неприятные разговоры за спиной. Начальник Толи, добрейший Виктор Васильевич, видя такое состояние одного из своих любимцев, заставил молодого человека взять внеочередной отпуск на две недели и посоветовал уехать куда-нибудь на природу, развеяться и отдохнуть. По его мнению, это было лучшим лекарством от практически любых болезней.

Отпуск Толя взял, хоть и неохотно, но на природу ехать побоялся. И стало гораздо хуже. Некто, бродивший по ночам, распоясался окончательно. Посуда теперь не просто тихонько позвякивала на своих полочках, а валилась на пол, устилая линолеум острыми осколками. Двери хлопали, свет мигал даже в той комнате, в которой лежал сам Толя. А тихое похрюкивание превратилось в пронзительный визг, из-за которого соседи каждое утро стучались в двери квартиры, скандаля и ругаясь. Толя не открывал им, но не потому, что боялся побоев. Для него невыносимым препятствием стало зеркало в прихожей, в котором он уже почти что не видел своего лица. Наглая слюнявая морда уже никуда не пропадала. Стоило Толе увидеть своё отражение, с ним случалась истерика. Рыдая и брызгая слюной из безобразно раззявленного рта, он валился на пол, впиваясь ногтями в щёки, бился головой об стены и покрытый дешёвым линолеумом пол.

Возможно, ещё немного — и соседи, уставшие от сумасшедшего за стеной, написали бы коллективную жалобу в правоохранительные органы, но Толя внезапно понял, как успокоить донимавшую его тварь. Точнее, она сама ему сказала. Однажды ночью, видимо, устав громить квартиру, существо остановилось прямо у его кровати и протянуло плаксиво, как избалованный ребёнок:

— Хочу гулять… Хочу гулять, Толя!

Анатолий, измождённый и почти сошедший с ума, не нашёл в себе сил сопротивляться. Покорно поднявшись с закрытыми глазами, он как был, в трусах и майке, проделал путь до входной двери. Руки его сами легли на собачку замка, и он вышел в прохладу осенней ночи. Дальнейшее Толя помнил смутно, словно все события были подёрнуты какой-то пеленой. Благополучно выйдя из подъезда, он отправился куда-то по ночному городу, избегая освещённых улиц.

Он не понимал, куда идёт, словно кто-то овладел его телом и направлял, как безвольную марионетку. А в получасе ходьбы от дома он задушил и сожрал кошку, доверчиво сунувшуюся в руки. Сожрал, удовлетворённо чавкая непривычно вытянутым ртом, с удовольствием перетирая покрытую шерстью шкуру массивными зубами. Хрюкая и повизгивая от удовольствия.

На следующее утро Толя впервые за долгое время проснулся отдохнувшим и счастливым. Происшествие с кошкой беспокоило его, но эта тревога меркла перед безграничным счастьем, практически эйфорией, которую может испытывать только тот, кто едва не умер от стресса и истощения, но внезапно нашёл тихий оазис спокойствия. Ему даже хотелось есть. Кто бы мог подумать, какое это прекрасное чувство: голод! Голод — самое яркое проявление жизни, думал он, вприпрыжку направляясь в магазин за продуктами. Рыло в зеркале больше не появилось.

После плотного завтрака на него снова накатила тревога. Толя был достаточно умён и рассудителен, чтобы понимать, что существо, мучавшее его последние недели, затихло только благодаря убитому животному, которое оно сожрало, помогая себе его, Толиными, руками. Но надолго ли хватит этой жертвы? Возвращаться к тому кошмару, которым была его жизнь совсем недавно, он не хотел. Поэтому решился на переговоры.

Торопясь, чтобы успеть до захода солнца, он уселся на принесённый из кухни в прихожую стул и замер, пристально глядя на своё отражение. Тварь не замедлила явиться. На этот раз Толя был готов к её появлению и сдержался, чтобы не впасть в истерику.

— Кто ты? — хрипло спросил он, не будучи даже уверенным, что это существо способно осмысленно разговаривать, не смотря на то, что накануне оно весьма отчётливо попросилось гулять.

— Зови меня Ряха, — отозвалось создание.

— Ряха… — пробормотал Толя и хихикнул.

Начало переговоров состоялось.

Ряха не пожелал рассказать, кто он и откуда взялся, но зато подтвердил худшие опасения Толи: уходить этот монстр не собирался. Жуткое свиное рыло поведало, как можно сделать жизнь Толи если не совсем нормальной, то хотя бы близкой к тому. Свину хотелось крови.

Кошки и собаки его вполне устраивали, но такие жертвы требовались не реже, чем раз в неделю. Можно и раз в два-три месяца, но тогда кровь нужна человеческая.

Упоминая человечину, Ряха смачно причмокнул, и Анатолия едва не стошнило. Это были, в общем-то, все условия, которые чудовище поставило молодому человеку, милостиво предложив несколько дней на раздумья.

От времени на размышления Толя отказался. Тогда его мозги ещё не были разжижены алкоголем и работали отменно. Он составил план действий ещё во время беседы.

В первую очередь, следовало отказаться от спортивных соревнований. Спорт требовал режима дня, а жертвоприношения — ночных прогулок. Одно с другим не вязалось. Во-вторых, работу нужно было сменить. Уходить с насиженного места, отказываясь от уже маячившего на горизонте повышения, очень не хотелось, но и постоянные убийства бродячих животных рано или поздно привлекли бы чьё-нибудь ненужное внимание. Началась бы слежка, пусть даже любительская, а там и до свидетелей недалеко. И если сам Анатолий был уверен, что жрал кошку со свиной головой на плечах, то, ведь как это выглядело со стороны — достоверно он не знал.

Из секции, где занимался, Толя ушёл в тот же вечер, загадочным шёпотом предупредив тренера о некоторых проблемах со здоровьем. Он даже добавил, что думает, что это временно, но по взгляду своего наставника понял, что тот ему не верит. Ни про то, что проблемы временные, ни про то, что эти проблемы вообще есть.

С работой было сложнее — двухнедельная отработка не позволила ему осуществить план, согласно которому Толя больше не должен был убивать рядом с домом — ему пришлось предпринять ещё одну вылазку. На этот раз жертвами стали бродячая собака и целый выводок её щенят, ещё слепых и не способных самостоятельно ходить. Их Ряха проглотил одного за другим, даже не жуя. Придя домой, Толя провёл много времени, скрючившись над унитазом. Тошнило его желчью. Он хотел было попросить Ряху больше так не поступать, но передумал. Тварь, время от времени берущая его тело на прокат и не так давно каждую ночь громившая уютную холостяцкую берлогу, пугала его до дрожи в коленках.

На новую должность — водителем-экспедитором — он устроился довольно быстро, хотя на него, с его образованием, и поглядывали косо. В ответ на невысказанный вопрос он объяснял, что устал от бумажек и хочет работать руками. Теперь Толя убивал только в поездках, преимущественно — ночью на обочинах дорог, полностью исключая возможность оказаться в милиции или сумасшедшем доме. Ему даже начинало казаться, что жизнь налаживается. Насколько это вообще возможно с учётом соседства с Ряхой.

А потом всё рухнуло в одночасье, когда государство, гражданином которого был Толя, рассыпалось на очень гордые и очень независимые республики. С работы его, как и многих, уволили. Страну лихорадило, но молодой человек этого словно не замечал — его больше беспокоил Ряха, который, будто чувствуя дрожащее в воздухе напряжение, утроил свои аппетиты.

Мерзкая тварь снова оккупировала зеркало в прихожей и требовала крови каждый день. Кошки его уже не устраивали, приходилось искать собак, желательно покрупней. Если по каким-либо причинам Толя не мог выйти на охоту, Ряха закатывал отвратительные истерики, опрокидывая шкафы на пол, визжа и врезаясь массивной кабаньей головой в стены. Впрочем, соседей это уже мало беспокоило, в любом случае, жаловаться им было уже, фактически, некуда.

Как назло, живность, обитающая в подвалах и на помойках возле Толиного дома, куда-то пропала. Видимо, звери каким-то образом чуяли Ряху и спасались бегством. Охотиться становилось всё сложнее, Толе приходилось забираться всё дальше от дома, а истерики Ряхи делались всё разрушительнее. В квартире Толиной уже не осталось ни одного целого предмета мебели.

В одну из таких ночей, гонимый чужим голодом, Анатолий впервые убил человека. Стоял самый расцвет девяностых: количество спившихся и сторчавшихся людей на улицах превышало всякие разумные пределы, и рано или поздно нечто подобное должно было произойти.

Завывание терявшего рассудок от долгого отсутствия крови Ряхи внутри черепной коробки было невыносимо, а посреди тёмного переулка, нелепо раскинув в стороны руки и ноги, лежал пьяный мужик. Одет он был бедно, можно сказать — нищенски. Драный пиджак, накинутый, не смотря на позднюю осень, на голое тело, синие тренировочные штаны с тремя белыми полосками и, на удивление, новенькие кеды — китайская подделка под конверсы, черные с белыми мысами. Ряха завизжал, увидев беспомощного алкоголика. Анатолий попытался сопротивляться воле чудовища, но не продержался и секунды. Шатаясь, как пьяный, он опустился на колени перед бесчувственным бомжем и осторожно, почти ласково, положил руки тому на горло. Сжал, почувствовав под пальцами жилы, переплетённые под кожей, и тугой комок кадыка…

Пьяница открыл глаза, когда Анатолий уже решил было, что дело сделано. Наверное, он убежал бы, если бы инициативу не перехватил Ряха. Чудовище не дало жертве ни шанса — покрепче перехватил Толиными руками горло бродяги, навалился всем весом и принялся дрыгаться так, чтобы пьяница бился затылком об асфальт. Этот глухой стук ещё долго снился Толе в ночных кошмарах.

Убедившись, что жертва не подаёт признаков жизни, Ряха жадно, как нетерпеливый любовник, сорвал с мужика пиджак, вонявший потом и мочой, и вгрызся мощными челюстями в его предплечье. Из рваной раны хлынула кровь. Толя ещё успел почувствовать на языке солёный вкус человеческой крови, и сознание его померкло.

Очнулся он уже дома, на следующий день. Ему казалось, что он должен чувствовать себя разбитым и подавленным, но, напротив — испытал невероятный прилив энергии. Видимо, обожравшийся Ряха щедро делился силами со своим компаньоном. Ночное приключение быстро забылось. По крайней мере, так наивно полагал Толя. Но с наступлением вечера всё изменилось. Мельчайшие подробности убийства начали всплывать в голове, едва только стемнело.

Накануне обморок или временное помутнение спасли Толю от вида трапезы чудовища, но за день воспоминания Ряхи смешались с его собственными, дополнив их и расширив спектр ощущений. Вкус и запах крови словно застряли в глотке, вызывая тошноту. С ладоней никак не получалось смыть ощущение чужой шеи, давно не знавшей воды и мыла.

Словно зомби, Анатолий бродил по квартире из угла в угол, скреб свои щёки, чесал их до крови и не замечал этого.

Из углов ему слышалось визгливое свиное хихиканье. Он чувствовал, что снова сходит с ума, и решение пришло в его голову как-то само собой.

Водка. Беленькая.

Торопливо одевшись, он выбежал из квартиры и направился в ближайший магазин. Сейчас, возможно, его вид и напугал бы продавца, и ему, бледному, с трясущимися руками и кровящими щеками, водку не продали бы. Но тогда едва ли не каждый третий покупатель приходил за огненной водой в самом непрезентабельном виде.

С тех пор он и начал пить. Водка и пиво помогали Толе забывать о том, что ему приходилось вытворять каждые два или три месяца. И он очень старательно следил за тем, чтобы запасы спиртного в его холодильнике не истощались.

Правда, оставаться в родном городе было опасно. По округе поползли слухи, и местные милиционеры, какими бы они ни были, зашевелились. Толя не стал дожидаться, пока какой-нибудь ушлый следователь обнаружит на месте преступления хотя бы мельчайший намёк на него, безработного и опустившегося. Всего за несколько недель он за бесценок продал свою квартиру вместе с мебелью и навсегда покинул город. Несколько лет Анатолий вместе с Ряхой кочевал по стране, работая, где придётся. Затем, наконец, он осел в глухой деревне и даже, не смотря на своё тёмное прошлое, устроился лесником. Он подозревал, что взяли его, скорее всего, из-за отсутствия других кандидатур, но сути дела это не меняло. Он стал, фактически, воплощением закона в крупной, пусть и умирающей деревушке. Но не это заставило его пойти на службу. Дело было в грибниках, охотниках и просто туристах, круглый год посещавших окрестные леса. И, разумеется, порой пропадаюших без вести…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ряха указал пальцем на бутылку самогона в руке Толи и покачал головой из стороны в сторону.

— Ты мне теперь ещё и пить запретишь? Это с чего вдруг?

За годы кочевой жизни отношения Ряхи и Анатолия укрепились, и они стали, как бы дико это ни звучало, почти приятелями. Мужчина разжирел и облысел, существо, бывшее его ночным кошмаром, отрастило два желтоватых клыка из-под нижней губы, обрюзгло и заматерело.

— Ты, Ряха, жратву получаешь регулярно, вот и успокойся. А я от бухла сдохну — найдёшь себе нового дурачка, который будет тебе кошек по подворотням ловить.

— Не пойдёт… — с трудом ответил кабан с человеческим телом. — Не пей…

С годами Ряха практически перестал говорить, ограничиваясь лишь короткими фразами. Почему это произошло, Толя не знал. Может, на охоте травму получил.

— Ага… — ответил Толя насмешливо и, ловко выдернув бумажную пробку из горлышка бутылки, жадно припал к ней губами.

— Дурак… — констатировал Ряха и исчез, как только Толя моргнул.

— Ага, не нравится, когда тебя не слушают! — возликовал Толя и по-бабьи тоненько захихикал. Потом оглядел опустевшую на треть бутылку и, удовлетворённо икнув, опустился на стул, с которого только что пропал его «сожитель», как Толя порой в шутку его называл.

Он успел сделать ещё один глоток, когда мобильный телефон, коротко взвизгнув неисправным моторчиком вибровызова, залился долгой трелью. Незамысловатая мелодия впилась в одурманенный алкоголем мозг, раздражая и приводя в ярость.

— Да чтоб тебя… Алло! — рявкнул Толя в трубку и вытер влажные губы тыльной стороной ладони. Лицо его онемело, а мысли замедлились и стали какими-то чужими.

— Я знаю, кто ты… — прохрипел голос из трубки сквозь какие-то помехи, выплюнул слова, как ядовитые стрелы. — Я знаю тебя, Ряха, и знаю твоего раба…

— Кто это? — с трудом выдавил из себя Толя, чувствуя, как его тело покрывается липким потом. — Кто говорит?!

— Приходите в лес гулять, ребята… Туда, где Ряха спрятал свои вчерашние объедки…

Неизвестный прервал связь, и из динамика мобильного полетели короткие гудки, но Толя никак не мог заставить себя опустить руку, сжимавшую трубку, и стоял — слушал треск на линии и писки, такие злые и отрывистые.

Весь его крохотный устойчивый мирок, который он выстраивал, учась жить с чудовищем бок о бок, рухнул, как карточный домик.

Кто-то знает, кто он такой.

Кто-то знает его номер.

Кто-то знает его тайну.

Кто-то знает Ряху!

Последняя мысль особенно шокировала Анатолия, выведя его из ступора. Значит, есть на свете ещё кто-то, кто знаком с Ряхой. А раз этот неизвестный знает кабана, значит, и кабан его должен знать!

Воодушевлённый, Толя шагнул к древнему серванту, украшающему дальний угол комнаты. Рывком распахнул дверь и позвал:

— Ряха! Эй, Ряха!

Тот появился, как всегда, в одно мгновение, едва Толя моргнул. Появился, и тут же, яростно сверкая глазами, указал пальцем на полупустую бутылку самогона, забытую на столе.

— Да знаю, знаю, — пробормотал Толя, чувствуя, как это ни нелепо, укол вины. — Ты ведь слышал разговор?

Ряха коротко кивнул, будто дёрнулся от боли.

— Знаешь, кто это?

Монстр задумался на несколько секунд, а потом отрицательно поводил рылом из стороны в сторону.

— Мы в опасности? — осторожно спросил Анатолий.

Ряха не торопится отвечать. Он скрестил руки на груди и обвёл комнату Толиного домика своим зазеркальным взглядом.

Толя впервые заметил, что в глазах этого нелепого и страшного существа плещется не ярость, как он подумал сначала, а страх. От осознания этого факта Анатолию стало дурно. Когда-то давно он мечтал о смерти, вспоминая о всех тех убийствах, которые совершил, но стоило реальной опасности появиться, как ему мучительно, яростно захотелось жить.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Что делать, Ряха? — спросил он, чувствуя, как предательски дрогнул его голос. — Бежать?

К его удивлению, тварь с кабаньей головой отрицательно покачала беспрестанно шевелящимся пятаком.

— Убить… — натужно протолкнул кабан короткое слово через свою глотку.

— Убить? — переспрашивает Толя, чувствуя, что к нему вернулась малая толика уверенности. Убийство — это то, в чём они хороши. Убийство — дело привычное.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда Анатолий, с ружьём на плече и топориком на поясе, появился в дверях своего дома, с соседнего участка раздался дребезжащий старушечий голосок: — Марыську искать направился, Натолий?

Досадливо цыкнув, он отмахнулся от старой немочи и быстрыми шагами направился к автомобилю, припаркованному возле участка. Толя рассчитывал уйти тихо и без свидетелей, потому что чутьё подсказывало ему, что эта вылазка может вызвать шум и привлечь внимание. Проклятая старуха, давно надо было наплевать на принципы и скормить её Ряхе!

Сев за руль, Толя нервным движением повернул ключ в замке зажигания и тронулся, не дожидаясь, когда старенькая Нива прогреется. Изредка поглядывая в зеркало, где порой вместо его лица мелькало свиное рыло, он мчался к лесу, туда, где можно будет бросить машину.

Потом ещё около пяти километров пешком, что непросто, учитывая его габариты и состояние здоровья. Если он нигде не замешкается, то к девяти вечера они с Ряхой будут уже на месте. И если там всё тоже пройдёт нормально — то Ряха получит дополнительную порцию пищи.

Но одна мысль беспокоила Анатолия всё сильнее, по мере того, как он приближался к тёмной громаде леса. Кто-то знал о нём всё. Его номер мобильного, который не знали даже деревенские соседи, наверняка и его адрес. Кто-то знал о Ряхе и о том, где и чем тот занимался прошлой ночью. Возможно, и обо всех прошлых трапезах тоже. Этот некто был опасен уже своими знаниями. Если его целью было бы избавиться от них обоих — эти сведения можно было бы просто передать в полицию. Но этот человек, кем бы он ни был, назначил им встречу в уединённом месте. Почему? Настолько уверен в своей силе? Или может предложить им что-то, на что уверен — он не получит отказа?

Толя усмехнулся, не глядя, погладил приклад охотничьего карабина. В любом случае, единственное, что получит от него незнакомец — это пулю в череп. Он не позволит никому манипулировать им и Ряхой, ни с кем не станет сотрудничать и ни о чём не станет разговаривать. Где-то глубоко в голове у Толи раздалось одобрительное похрюкивание, и он рассмеялся, прибавив газ. Охотничий азарт овладел Анатолием.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Толя и Ряха не выстрелили сразу, как планировали в машине. Во-первых, их смутило, что на поляне, где чудовище привыкло совершать свои жертвоприношения, их ждала женщина. И даже, судя по легкомысленного розового цвета кедам и ярко-зелёным джинсам в обтяжку, девушка. Во-вторых, она совсем не выглядела как некто, пришедший угрожать и требовать. Тот, кто приходит с угрозой, как правило, стоит прямо, смотрит свысока, презрительно… А эта лежала, свернувшись калачиком, спрятав голову между колен, и тихонько поскуливала.

— Жертва? Подарок? — хрипло спросил Анатолий, опустив ствол ружья к земле и немного расслабившись. Прищурившись, он разглядывал лежащую на земле фигурку. Поздние летние сумерки ещё не украли краски, но уже слегка размыли очертания всех предметов и напитали лесные тени густым сумраком.

Ряха в ответ хрюкнул неопределённо и затих. Он не торопился брать контроль над телом Толи, предпочитая пассивно наблюдать за происходящим откуда-то из глубин подсознания.

— Эй! — крикнул Толя, перехватив карабин поудобнее и держа девушку на прицеле.

Всхлипывания и поскуливания перешли в рыдания, и Толя расслабился. Ряха тоже успокоился и мягко, но настойчиво, занял место Анатолия, задвинув его внутрь черепной коробки, как в тёмный пыльный чулан, откуда тот мог лишь смотреть сквозь светящуюся щёлку замочной скважины. Задёргалось свиное рыло, привыкая к терпкому запаху хвои, а огромные треугольные уши несколько раз дрогнули, выискивая незнакомые звуки. Кроме девушки, молящей о пощаде и источающей запах ужаса, рядом никого не было. Рот свиноголового чудовища наполнился слюной, и он жадно, с шумом сглотнул.

Ряха никогда не любил огнестрельного оружия, поэтому, ещё раз оглядевшись и внимательно прислушавшись, он повесил карабин на ближайший сук и, достав из чехла на поясе топорик, неторопливо направился к лежащей на земле девушке. Та испустила особенно громкий всхлип, и Ряха довольно хрюкнул. Он уже забыл обо всех своих опасениях, связанных с этой встречей. Жертва — а он был уверен, что это именно жертва — прогнала прочь все страхи. Вечный голод чудовища мешал ему мыслить адекватно, оставляя только одну мысль, одно желание: убить девушку и насытиться её страхом и кровью.

Остановившись в шаге от лежащего на земле тела, он громко, требовательно хрюкнул, привлекая к себе внимание. Девушка не повернулась, и он хрюкнул ещё раз. Рыдания усилились, но обречённая на страшную гибель жертва по-прежнему не реагировала. Тогда Ряха наклонился к ней и, преодолевая сжимавшие горло спазмы, выдавил из себя слово:

— Посмотри…

А потом он рухнул на спину, оглашая лес громким визгом и держась за рану, внезапно образовавшуюся на том месте, где только что было его ухо, которое немыслимым образом повисло на лоскутке кожи и щекотало шею, как назойливое насекомое. А девушка, молоденькая и беспомощная, только что рыдавшая у ног того, кому была принесена в дар, стояла в шаге от него, поигрывая охотничьим ножом, и ухмылялась лисьей мордой.

— Привет, Ряха! — весело выкрикнула она, оскалившись.

Зрачки кабана расширились от ужаса. От девушки больше не разило страхом — теперь она пахла жаждой крови, которую было не унять, даже сожрав человека. Жестокий охотник и беспомощная добыча поменялись местами.

Неловко перекатившись на живот, Ряха, проклиная их с Толей общее пузо, попытался встать, но едва поднявшись на четвереньки, получил пинок в голову. Лисица била расчётливо, прямо в свежую рану. Брызнула кровь, и тишину вечернего леса разорвал новый визг кабана. Ряха рухнул на землю, в голове у него зашумело. Издавая булькающие звуки, он сел, прижимая к груди топор. Глаза чудовища вылезли из орбит и бешено вращались, выискивая противника, но лиса пропала. Сколько ни старался Ряха разглядеть её сквозь кровавую пелену и подступающие сумерки, у него ничего не выходило.

Через дымку болевого шока и паники до Ряхи стали долетать какие-то фразы. Толя, запертый в черепной коробке монстра, бесновался и, надрываясь, орал про ружьё. Ружьё! Карабин, висящий на суку! Испуганно сгорбившись, и в любой миг ожидая нового нападения, Ряха вскочил на ноги и на полусогнутых побежал туда, где оставленное оружие холодно посверкивало в лучах заходящего солнца. Полностью заряженный, заботливо смазанный карабин если и не даст ему преимущество, то хотя бы уравняет шансы.

Когда он добежал до нужного дерева, дышал он уже тяжело, с хрипами.

Сказывалось Толино пьянство и его, Ряхина, привычка охотиться на лёгкую добычу. Все часы, проведённые на диване. Каждая крепкая сигарета, традиционно следовавшая за первой банкой пива.

И всё же он сумел. Торжествуя, Ряха протянул вперёд руку. Кончики пальцев коснулись холодного воронёного металла ствола, тускло блеснувшего, словно приветствуя своего обладателя. А потом почему-то перестали слушаться. Упали на мягкую лесную землю, похожие на мертвенно-бледных могильных червей огромного размера. А на их месте выросли четыре фонтанчика крови. Заревев, Ряха прижал покалеченную руку к груди, выгнулся дугой и, вертясь на месте, замахал, не глядя, левой рукой, в которой всё ещё сжимал топор. За своими воплями он почти не расслышал, как где-то совсем рядом хрустальным перезвоном рассыпался смех его противницы. А потом она появилась прямо перед ним. На одном колене, присев под рукой, которой он пытался ударить её.

Словно в замедленной съёмке, Ряха наблюдал, как лисица, по-прежнему скалясь, погружает лезвие ножа ему в живот. На том месте, где остриё пронзило кожу, вспух маленький, ленивый фонтанчик крови — он неторопливо плеснул на тонкие пальчики, в которых была крепко стиснута рукоять страшного, не подходящего хрупкой девушке оружия. Затем Ряха почувствовал лёгкое нажатие, когда клинок полностью погрузился в его брюхо. Тоненькая струйка крови вылетела из раны и прочертила алую полосу поперёк лисьей морды.

А потом лиса толкнулась ногами, прыгая вперёд и распарывая брюхо Ря-хи-Анатолия. Две кровавые губы раскрылись поперёк его тела и отхаркнули целый водопад крови, полностью заливая лисицу и окрашивая её одежду в тёмно-красный цвет. Нестерпимо завоняло медью и дерьмом, и к жизни вернулся её прежний темп.

Кабан захрипел, выронив топорик и руками пытаясь зажать глубокую рану на животе. Покачиваясь, он сделал несколько шагов и, собрав последние силы, побежал, чувствуя, как между пальцами скользят тугие комки кишок, теряя форму и падая куда-то под подошвы его сапог. Кровь пошла горлом и Ряху вырвало на мягкий лесной ковёр. Он попытался пойти дальше, но, поскользнувшись на вязкой жиже, наконец, упал. Дёрнувшись, ощутил, как тупая тянущая боль волной прошла по его телу, и обмяк, растянувшись в луже крови и рвотных масс. Уставившись в глубину неба, он расслабился и, тихо плача, приготовился умирать. Но ушастый силуэт заслонил темнеющую над лесом бездну.

— Ты чего тут, Ряха? — насмешливо спросила лисица, присаживаясь над ним на корточки. — Тихо помирать собрался?

Ряха попытался отвернуть от неё морду, но та, ловко ухватив его за рыло, снесла пятачок лезвием ножа и с довольным видом бросила его себе в пасть. Кровь хлынула из новой раны на морде кабана, хотя минуту назад он думал, что всё, что могло вытечь из его огромной туши, уже вытекло. Ряха попытался завизжать, но закашлялся, поперхнувшись густой тёплой жидкостью. Алый фонтанчик взметнулся вверх и угодил лисице в глаз, заставив её зашипеть, мотая мордой.

— Зачем?.. — тихо, почти не слышно прошептал Ряха и снова закашлялся.

Лиса сделала вид, что не услышала вопрос. Произнесла ровным голосом, отрезав кусочек мяса от его предплечья и прожевав, под визг и писк умирающего кабана:

— Жирноватое мясо у тебя…

Очередной кусок Ряхи отправился в пасть к лисице, на этот раз — с края огромной раны на животе, всё ещё сочащейся кровью. Прежде чем положить его на высунувшийся далеко из пасти розовый язык, ей пришлось ножом соскрести с мяса прошлогодний почерневший лист.

Кабан сделал последнюю попытку защититься и поднял здоровую левую руку, чтобы оттолкнуть поедавшую его заживо хищницу, но та, смеясь, проткнула его ладонь и с хрустом провернула клинок в ране, раздирая кисть руки пополам. Перед глазами у Ряхи помутилось от боли, он захрипел, извиваясь из последних сил. А в следующий миг наигравшаяся охотница одним резким ударом вогнала нож ему в голову, пробив мозг, и приступила к трапезе.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Мария Артемьева} Волшебство ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Большинство моих текстов — из жизни. У дочери в детском саду была девочка, которая верила, что в музыкальной шкатулке у нее живет фея… Это завязка. Остальное — из новостей. Люди, теряющие в себе человеческое от обилия денег и власти… Я просто немножко пофантазировала, смешав всё в один коктейль».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У Алисы Нестеренко была красная с золотом шкатулка, которая играла музыку. А еще в красной шкатулке жила фея. Если Алисе чего-нибудь хотелось — она писала записки карандашом или фломастером, печатными буквами, как умела — и клала их на ночь в шкатулку. Наутро или на следующий день, в зависимости от сложности загаданного, желание Алисы исполнялось.

В старшей группе детского сада «Пчёлка» не было девочки счастливее — Алиса была самая счастливая и самая могущественная. Никто не осмеливался вступать с ней в спор.

Но этого не знала новая воспитательница, однажды перешагнувшая порог группы.

— Здравствуйте, дети! Меня зовут Елена Дмитриевна, — улыбаясь, сказала она, и рыжие солнечные зайцы заплясали в ее длинных, загнутых вверх пушистых ресницах.

Елена Дмитриевна была молода, смешлива и всем понравилась. Кроме Алисы. Ведь Елена Дмитриевна не сумела понять: Алиса — девочка особая, с ее мнением надо считаться.

— А ну, ребятки… Девочки собирают тарелки, мальчики поднимают стулья! Быстренько приберемся и будем играть, — похлопав в ладоши, велела Елена Дмитриевна, когда закончился завтрак.

Все тут же принялись за дело. Кроме Алисы.

— Я не стану, — aбуркнула она.

— Почему? — удивилась воспитательница. — Разве ты не хочешь помочь нашей нянечке? Она старенькая, ей тяжело…

— Не хочу, — сказала Алиса и топнула ногой, чтобы показать, насколько она сердита. Но воспитательница только пожала плечами.

— Что ж… Если ты не хочешь нам помогать, тогда мы не хотим играть с тобой. Иди, стой в углу. А мы приберемся, и будем играть в «съедобное-несъедобное».

Вся группа застыла в изумлении: наказать Алису! Самую могущественную девочку!

Миша Егоркин тихонько приблизился к Елене Дмитриевне, тронул ее за руку и прошептал, жалостливо шмыгая носом:

— Елена-Дмитна, не надо! Не надо так…

— Почему? — спросила молодая воспитательница.

— Лучше не надо. У Алисы… знаете, у нее…

— Ну, что, что? — спросила Елена Дмитриевна. В глазах ее сияло искреннее любопытство.

— У нее есть своя собственная фея! — выпалила Юля Гуляева и спряталась за подружек.

— Да ну?! Не может быть! — прошептала Елена Дмитриевна. — Настоящая фея? Прям настоящая-пренастоящая?

Миша Егоркин кивнул, со страхом покосившись при этом на Алису. Ему лично уже пришлось столкнуться с деяниями феи из красной шкатулки. Как раз, когда он попытался однажды отнять ее у Алисы и заглянуть внутрь… Больше ему этого не хотелось.

— Фея. Очень злая, — сказал Миша шепотом и отошел, прихрамывая, в сторону.

— Ах, вот как! — рассмеялась Елена Дмитриевна. — А я не боюсь злых фей. И колдунов. И колдуний. И ведьм… Знаете, даже чертей не боюсь! Потому что я в них НЕ-ВЕ-РЮ! — громко и весело пропела она. — Ну, что ж вы, ребятки?! Чего приуныли?

И она опять засмеялась. Когда новая воспитательница смеялась — у нее появлялись такие задорные ямочки на щеках, что каждому хотелось веселиться вместе с ней. Всем. Кроме Алисы.

— Да?! — выкрикнула Алиса. — Я сейчас напишу записку фее, и она вам такое сделает… Такое… Очень плохое!

Она грозно сдвинула брови и еще раз топнула ногой. Но глупая рыжая Елена Дмитриевна только пуще расхохоталась.

И Алиса действительно просидела в углу до самого вечера, царапая карандашом записки. Ребята опасливо косились в ее сторону, но, поскольку ничего страшного не происходило, вскоре забыли о ней.

С Еленой Дмитриевной оказалось очень интересно: она знала много разных игр, пела детям потешные песенки, и сама смеялась заразительнее всех.

Алиса же строчила записки и тайком глотала слезы. Впервые в жизни ей было настолько горько.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вечером в кабинет президента холдинга «ГЛОБАЛ-РЕСУРС» вошел маленький, неприметный человечек. Никто не знал его имени-отчества. Все называли просто — Божок. Причем многие даже не догадывались, что это не прозвище. Разговаривая с ним, собеседники обычно стремились завершить вынужденное общение как можно скорее.

Увидев Божка, хозяин кабинета, Сергей Иванович поднял голову и непроизвольно поморщился.

— Что? — спросил он, глядя на своего всегда молчаливого помощника. Тот выложил на стол целый ворох смятых, исписанных карандашом бумажек.

Сергей Иванович бегло просмотрел их.

— Да, — вздохнул Сергей Иванович. — А ты не находишь, что это уже ни в какие ворота не лезет? Может, все-таки немножко того… Чересчур, а?

Божок пожал плечами. Его спокойное лицо выражало только скуку и безразличие.

— С другой стороны, — помассировав крупной ладонью затылок, сказал Сергей Иванович, — уговор есть уговор. В конце концов, должен ведь человек хоть во что-то твердо верить в этой жизни? Иначе он теряется… Теряет инициативу, желание желать… А это крайне важно! Сохранять веру в чудо! — Сергей Иванович помолчал и снова вздохнул. — Да… Ну, ладно. Выполняй. Если надо — людей привлеки…

— Не надо, — сказал Божок.

— Ага, — сказал Сергей Иванович. — Что ж… Как там классик говорил: творить волшебство своими руками? Хорошо. Только сделай, прошу тебя, все в точности… Да?

Божок кивнул и вышел.

Спустя полчаса он втолкнул в машину — черный массивный Лендкрузер-Прадо — какую-то девицу. Голову ее укутывал мешок из-под картошки, руки и ноги были связаны. Но несмотря на путы, девица брыкалась, крутилась и извивалась так, что в конце концов сорвала с головы мешок.

Встрепанные рыжие волосы рассыпались по плечам, распухшие от слез глаза с ужасом вытаращились на сидящего за рулем Божка. Девица отчаянно замычала, пытаясь, видимо, криком привлечь к себе внимание. Рот ее крепко-накрепко удерживал на замке прочный и липкий строительный скотч.

Божок глянул на девицу в зеркало заднего вида и сказал:

— Хреновая из тебя воспитательница. Эвона как с первого дня ребенка против себя настроила. Надо ж суметь!

В голосе его звучали холод и твердая убежденность. Высказавшись, он сосредоточился на вождении, смотрел на дорогу и в беседы со своей жертвой больше не вступал.

Выполнил он все в точности. Как было изложено в записках для феи корявым детским почерком:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{_{— «ХАЧУ, ЧТОБ ЕЛЕНИ ДМИТРИВНИ СЛАМАЛИ РУКИ И НОГИ». «ЧТОП ЕЕ ПОСАДИЛИ В ЯМУ И КАРМИЛИ КАКАШКАМИ.» «ПУСТЬ ОНА СИДИТ АДНА С ТАРАКАНАМИ В ТЕМНАТЕ И АРЕТ ПАКА НЕ ТРЕСНЕТ.» «ЧТОП ЕЙ ШКУРУ СПУСТИЛИ.» «ЧТОП У НЕЙ В ЖИВОТЕ ЧЕРВЯКИ ЗАВИЛИСЬ.» «ПУСТЬ ОНА СДОХНИТ, ПУСТЬ ЕЙ АТРЕЖУТ ГОЛАВУ».}}

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Спустя несколько месяцев в городском коллекторе обнаружили полуразложившийся женский труп, лишенный кистей рук и стоп, застрял в стоке вместе с кучей мусора, что вызвало небольшое подтопление теплотрассы. Горячая вода сильно обварила тело, поэтому аварийщикам пришлось вылавливать его из зловонной коричневой жижи кусками, как мясо из бульона. Вероятно по неаккуратности они упустили голову… Так что опознать пропавшую в начале января воспитательницу удалось лишь по метке с ее именем и фамилией, чудом уцелевшей на остатках когда-то белого детсадовского халата.

Алисина фея продолжала жить в музыкальной шкатулке и без сбоев исполняла каждое ее желание. Стоит Алисе написать записку, положить в шкатулку… А шкатулку поставить на ночь в комнате папы. И все загаданное исполнится. Может, потому что именно папа подарил Алисе такую замечательную шкатулку на Рождество?..

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Может быть. Алиса не знала. Но зато она очень твердо верила в чудо, в волшебство. У нее было много разнообразных желаний, и число их год от года только росло.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Валерий Цуркан} Скорость ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Идея сценария родилась, когда Арсений Гончуков на сайте своего интернет-сериала „Район тьмы" открыл приём идей. К тому времени он уже снял несколько серий, каждая минут по десять. Каждая серия — комок нервов. Тематика — хоррор, бытовые, социальные драмы. Арсений вообще снимает сильные драмы, полный метр у него пронзительный выходил».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

АРТЁМ — молодой человек, 21 год, хорошо сложен, высокий, только отслужил в армии.

МАША — бывшая девушка Артёма, такого же возраста.

ВАНЯ — жених Маши, такого же возраста, хлипкого телосложения, в строгом костюме, носит очки.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Небольшая и аккуратная кухня, чистые занавески, у окна — стол и три табурета. За кухонным столом сидят Маша и Артём. Артём одет в камуфляж и тельняшку. На столе две прозрачные чашки чая. Перед Артёмом полная чашка и нетронутый бутерброд. За окном сумерки.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Ты зачем пришёл? Я ведь говорила, что между нами больше ничего не будет.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Ты ведь сама себе врёшь. Ты же любишь меня.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Знаешь, это такая чушь! Вот сейчас ты конкретно порешь чушь. Любовь? Какая, нахрен, любовь?! О чём ты говоришь?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Почему — чушь? Мы же любим друг друга! Я два года только о тебе и думал. Мечтал, что вернусь из армии, и мы поженимся.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Знаешь, я эти два года тоже только о себе и думала. И тебе тоже советую о себе подумать, хоть немного. Не обо мне, понимаешь, а о себе. И о своей жизни.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Я и думал. О нашей жизни. О том, как мы будем жить вместе. Только этой мыслью и жил.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Тёмочка, ну о чём ты говоришь? Как мы будем жить вместе? Где? В вашей однокомнатной квартире? А маму куда мы денем?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Мама уедет в деревню к сестре. Она сама так решила. Она болеет, ей деревенский климат полезен. Будет приезжать с детишками возиться, но жить будет там.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

С детишками? С какими, сука, детишками? А в школу ты их на чём возить будешь, детишек своих? На трамвае? А кормить ты их чем будешь? Дошираками? Бич-пакетами?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Ну… кредит возьмём, машину купим. Я работу нашёл денежную. Двадцать тысяч.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Огромные деньги! И будем десять лет горбатиться на кредит. Да иди ты в жопу с такими перспективами! Моим будущим детям нужен настоящий мужик. Тот, кто сможет и меня, и их обеспечить. И возить детей он будет не на битой «шестёрке», а на солидной машине. Понятно?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Понятно. А если я куплю солидную машину?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Ты? Солидную машину? Ой, бля, рассмешил!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Но ведь главное в жизни — это не шмотки и машины! Главное, что мы любим друг друга.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Слушай, романтик хренов, нам тогда было по восемнадцать лет. Да, я была такой же дурой, как и ты. Но сейчас я поумнела. И тебе советую! И, кроме того, у меня уже есть парень. И он меня тоже любит. И я его люблю. И кредит за машину нам платить не придётся — машина у него уже есть. Хорошая машина, тебе на такую всю жизнь не накопить. И квартира у него в центре города.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

И ты меня совсем не любишь?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Совсем. Ни капли. Не хочу я, знаешь, нищету плодить, сама в нищей семье росла — насмотрелась. И мои дети будут жить и не тужить. Всё! Поиграли и хватит.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Не так я всё это представлял. Думал, что мы будем вместе.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

А мы не будем вместе. И вообще мы с Ваней скоро поженимся. И это, я уже беременна, у меня ребёнок будет от него.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Даже так? Хорошо же ты время проводила в моё отсутствие! А обещала ждать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Обещанного три года ждут. Слушай, найди себе бабу, которая тебя будет ждать, и живи с ней. На мне ведь свет клином не сошёлся.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Сошёлся. Люблю я тебя. И маме ты тоже понравилась.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Забудь. Забудь меня! Меня больше нет. Я выхожу замуж. И вообще мы через месяц улетаем.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Улетаете? Как улетаете? Совсем?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Да, совсем. Ване работу предложили во Владивостоке. Его квартиру здесь продадим, а там купим. И машину продадим. Он может себе такое позволить. Тут продал, а там купил. А что бы мы делали, если бы я жила с тобой? Утром на работу, вечером с работы. Пелёнки постирай, носки твои заштопай. Денег на домохозяйку ведь не будет. Никуда не пойдёшь, никуда не поедешь. Зато любовь! Да нахрен мне такая любовь!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

Мы ещё увидимся?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

А зачем? Мы уже всё обсудили, и не надо больше ко мне приходить. Ты пойми, что я не смогу жить той жизнью, какую ты способен мне предоставить. Найди себе хорошую бабу, нарожайте детей и живите с миром. И пусть твоя мама с ними возится.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ АРТЁМ

А я всё же надеюсь, что мы ещё увидимся.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Да нахрен ты мне не всрался, Ромео! И ты, и мама твоя.

Не будет у нас ничего, понимаешь? Ты меня, как мужик, абсолютно не устраиваешь. У мужика должно быть в кармане, а не только в трусах. Ну ладно, уходи, а то Ваня сегодня может раньше прийти.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Артём молча поднимается и выходит из кухни. Маша его провожает. Щёлкает дверь. На том месте, где он сидел — нетронутые чашка чёрного чая и бутерброд. Маша возвращается, выливает его чай в раковину, а бутерброд отправляет в мусорное ведро.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В пустой прихожей стоят три чемодана, два больших и третий поменьше. У двери стоят Маша и Ваня.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША ⠀⠀ ⠀⠀

Долго там ещё?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ВАНЯ

С минуты на минуту должны позвонить.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Знаешь, я так рада, что мы уезжаем. И нисколько не жалею. Хочу, прямо горю желанием начать новую жизнь. Вырвать всё, что было, до тебя и начать жить.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ВАНЯ

А уж как я рад. Эта работа для меня — всё. Я думал, что ты откажешься переезжать. Если бы ты не согласилась, я бы наплевал на работу и остался здесь.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Я знаю. Потому и согласилась.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ВАНЯ

Присядем на дорожку?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Они садятся на чемоданы и молчат секунд пять.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Что у нас, минута молчания? Не люблю я таких пауз.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ВАНЯ

А мне они нравятся. С любимым человеком и помолчать в радость.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Звонит айфон. Ваня вытаскивает из кармана и подносит к уху.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ВАНЯ

Алло! Да, сейчас спустимся.

(Маше)

Пошли. Такси приехало.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ваня убирает айфон, открывает дверь, хватает два больших чемодана и выходит в подъезд. Маша выходит следом за ним с маленьким чемоданом. Дверь защёлкивается, и они спускаются вниз.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У подъезда стоит такси (какая-то иномарка). Темно. Горит фонарь. Водитель сидит за рулём, на нём лёгкая чёрная кофта с капюшоном. Капюшон на голове, натянут по самые глаза, и лица не видно. Открывается дверь подъезда, и оттуда выходят Маша и Ваня с чемоданами. Подходят к машине, ставят чемоданы на асфальт.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ВАНЯ

Вы за нами? Нам в аэропорт надо.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Водитель молча кивает. Багажник открывается, водитель выходит и помогает Ване уложить чемоданы. Лица его не видно, только капюшон. Закрывает багажник, садится за руль. Ваня садится рядом, а Маша на заднее сиденье.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Машина трогается. Водитель скидывает капюшон. Это Артём.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

(Смотрит в зеркало на Машу).

Привет! Не узнала?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Ты? Откуда ты здесь взялся?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Да вот, машину купил, по твоему совету. Чтобы не плодить нищих детей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ВАНЯ

Вы знакомы?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

В школе вместе учились.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Да, мы с Машей школьные товарищи.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Так ты, значит, машину купил?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Ага. Квартиру, правда, пришлось продать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Маша смотрит на него удивлёнными глазами.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Поверила, что ли? Шучу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Машина едет всё быстрее и быстрее. Ваня начинает испуганно озираться, ищет ремень, пристёгивается.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ВАНЯ

Эй, а нельзя ли помедленнее? Мы вроде не опаздываем.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

(Не обращая внимания на Ваню, смотрит в зеркало на Машу.)

Раз уж тебе так важно, чтобы у меня была машина, то я её раздобыл.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ МАША

Ты устроился в таксопарк работать?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Нет. Да у меня и прав-то нету. Настоящий таксист, если хочешь знать, лежит в багажнике.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ВАНЯ

(Кричит)

Что?!! Да вы сумасшедший! Остановите машину!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ваня дёргает дверную ручку, пытаясь открыть дверь на ходу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

(Ване)

Успокойся, дружище, не мельтеши. Я пошутил.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ваня успокаивается, но он напуган, жмётся к двери подальше от Артёма.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

(Маше)

И теперь у меня есть машина. И мы с тобой едем по ночному городу на полной скорости. Всё, как ты и представляла. Ты ведь об этом мечтала?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ МАША

Слушай, правда, останови, а?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Мы ещё не закончили. Ты меня обманула. Я два года, два, сука, года только о тебе мечтал. А ты стала жить с каким-то уродом. Посмотри на него, ведь он сейчас обосрётся от ужаса.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ВАНЯ

Остановите, или я сейчас вызову полицию!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вытаскивает айфон и начинает набирать номер. Артём выхватывает айфон и выбрасывает в окно. Ваня, съёжившись, замирает на своём месте и жмётся к двери.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Не надо полицию вызывать. Я остановлю.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Машина останавливается. Ваня выскакивает из машины и куда-то бежит. Где-то вдалеке слышится его крик: «Полиция! Полиция!». Пассажирская дверь остаётся открытой.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ МАША

(Дёргает ручку, дверь не открывается)

Открой дверь, псих!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Машина резко дёргается, пассажирская дверь от толчка прикрывается. Машина едет, скорость нарастает.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Вот видишь, кого ты выбрала? Он тебя бросил, убежал.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ МАША

Слушай, останови машину, придурок!

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Знаешь, мечтал вот так с тобой покататься на собственной тачке. Чтоб скорость офигенная и ветер в ушах. Чтоб больше никого рядом. Только ты и я. Ты же сама об этом мечтала, вспомни!

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ МАША

Чего тебе от меня надо? Ты хочешь, чтобы я вернулась к тебе?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Нет, не хочу. Зачем? Ты же любишь другого. И, к тому же у тебя ребёнок будет от него. Зачем мне чужие дети?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ МАША

Тогда чего тебе нужно?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Ничего. Просто покататься с тобой захотел. Довёз бы я вас до аэропорта и оставил бы в покое. Кто знал, что твой этот… такой пугливый.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ МАША

Долбанутый! Ты реально долбанутый!

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Есть немножко.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀МАША

Ни хрена себе — немножко! Как же я тебя ненавижу! Придурок! Ты всё испортил! Что ты, что мама твоя, вы же оба долбанутые! Один, сука, романтик, вторая — потаскуха. Родила от святого духа, а сама меня ещё учит, как мне жить. Как ни приду, нотации, сука, читает. Да на хрен вы мне нужны? Чтоб она сдохла, сука, со своими нотациями! Чтоб ты сдох вместе с ней, сука!!!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Машина резко останавливается. У Артема страшное, напряженное и злое лицо. Маша ударяется головой о спинку сиденья. Она снова начинает дёргать ручку. Дверь не открывается.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀МАША

(сквозь зубы)

Открой, сука!

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

(изменившимся, хриплым голосом)

Мамы нет.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ МАША

(перестаёт дёргать ручку)

Что?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

(Таким же хриплым голосом, говорит медленно)

Мамы, говорю нет. Умерла она вчера. Быстро сгорела, за неделю. И так больная была, а тут ещё менингит. В больницу отвезли, а там мест нет, а взятку дать нечем, в коридоре положили. Там и померла… А она так хотела внуков увидеть. Теперь не увидит. Ты же этого хотела, да?

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ МАША

Ты совсем чокнулся? Ты мне, сука, всю жизнь сломал! Хрен ли ты мне теперь про свою маму лечишь? Какая связь?!

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀АРТЁМ

Ты же сама только что пожелала ей смерти. И моей тоже.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Машина рвёт с места. Скорость всё выше и выше, Маша держится за ручку и молча с ужасом смотрит вперёд. Лицо Артёма злое и напряжённое. Потом слышен удар и всё скрывается во тьме.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ КОНЕЦ

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Полному безумия рассказу Виктории Колыхаловой (в 382 слова и 2186 знаков с пробелами) противостоит не менее безумная и кровавая миниатюра ровно в 200 слов (и 1418 знаков с пробелами), не просто созданная для нашей рубрики, но и вдохновленная ею!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Алексей Жарков} Художественная пальцерезка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Именно это было начертано на табличке под небольшим хромированным ящичком, который уже целую минуту разглядывал Артемий. Что бы это значило? Он повел носом вправо, влево — странно. В небольшой тёмной комнате, в непопулярном, видимо, аппендиксе выставки, кроме «пальцерезки» было еще два объекта того же автора. «Поэтическая зубодробилка» напоминала маску, а «Идейный миксер» — шлем. Всего три произведения грелись на собственных тумбах под яркими белыми лампами.

— Пфф, — скривился Артемий, и, махнув рукой, направился к выходу.

Сделав пару шагов, он остановился, обернулся, нахмурился, и, покусав губы, вернулся. Черный ящичек с небольшим углублением в виде канавки, явно под указательный палец. Сбоку — какой-то разноцветный текст. Артемий осмотрелся — никого. Художественная пальцерезка. Да уж. Он вскинул брови и потянулся к углублению, на полпути передумал, поёжился, снова развернулся к выходу, на секунду замер перед дверью, осматриваясь, и вышел.

Через час Артемий вернулся и снова уставился на ящик. Минуты две внимательно и со всех сторон его разглядывал. Тёр лоб, грыз ногти и почесывал затылок.

— Да ладно, — наконец, решил он, ухмыляясь.

Задрав брови и поправив очки, он решительно коснулся углубления: палец утонул в ящике, внутри что-то щелкнуло, пискнуло и хрустнуло. Артемий отдёрнул руку и с ужасом уставился на окровавленный обрубок. По мнению большинства критиков, в нём не было ничего художественного.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Александр Авгур} Легенда о смертной казни ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Александр Дедов} Иудейская мистика в литературе… ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Об авторе: Родился 13 июля 1989 года в городе Волжский Волгоградской области. Выпускник юридического факультета МНЭПУ по специальности «уголовное право». Бывший «криминальный» журналист Агентства «Волжский. ру». В настоящее время — рекламист и копирайтер.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Иудаизм — одна из первых монотеистических религий, «старшая сестра» в большой авраамической тройке. За тысячелетия своего существования иудаизм впитал множество суеверий, обрядов и традиций.

Еврейская мистика уникальна и самобытна, но ее близость с христианским и исламским мистицизмом обуславливает историческое влияние ее традиций, прослеживаясь во всей мировой культуре и являясь источником многих мифологем в литературе и кинематографе, в том числе и в России.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Еврейская религиозная культура не основана на миссионерстве. Напротив — это очень закрытая система, в которой процесс религиозного обращения чрезвычайно затруднен и может занять годы. Подобная закрытость сама по себе порождает множество слухов и суеверий, но они имеют отношение, скорее, к восприятию иудаизма, нежели к мистицизму, в нём самом заключенном.

Классической иудейской мистикой является каббала. Это мистически-эзотерическое течение, зародившееся во Франции двенадцатого века. Мало кто знает, что родиной каббалы является Прованс, именно оттуда мистический иудаизм распространился по Европе.

Мистический иудаизм учит глубинному понимаю Торы — священного писания евреев. В отличие от иудаизма раввинистического, рассматривающего традиции в галахическом (законодательном, ритуальном и правовом) ключе, то есть — буквально, каббалисты находили в Торе сакральный инструмент для осмысления Творца, потаённую, не материальную сторону действительности.

Поиск тайн мироздания, попытка объяснить мир через сущностное понимание вещей привлекало к каббале внимание колдунов, знахарей и ведьм. В наше время мистическая традиция иудаизма так же чаще ассоциируется с эзотерикой и магизмом, нежели с религией.

Как и всякая мистическая практика, каббала имеет свою «тёмную сторону». Одним из примеров такого «тёмного проявления силы» может служить заклинание «Пульса де-ну́ра», что с арамейского языка переводится буквально как «удар огня» или «огненные розги». Десять избранных раввинов должны встретиться в синагоге ровно в полночь. Они зажигают свечи из чёрного воска, трубят в шофар (духовой инструмент, сделанный из рога животного) и читают книгу Зоар (каббалистический комментарий к Торе).

Если человек, подвергшийся действию Пульса де-нуры действительно представляет серьёзную опасность для еврейского народа и заслуживает наказания, он, после проведения этого обряда, скончается в течение года. Если раввины по каким-либо причинам наказали невиновного — проклятие уничтожит их самих.

Насколько это действенно, никто точно не знает, но ходят упорные слухи о многих известных исторических личностях, которые были умерщвлены вследствие «удара огня». Среди прочих называют Льва Троцкого, премьер-министров Израиля Ицхака Рабина и Ариэля Шарона. Рабин был убит через месяц после проведения обряда проклятия (1995 год), а Шарон впал в кому спустя полгода (в 2005), и, так и не придя в сознание, скончался в 2014 году.

Почему именно огонь? В иудейской метафизике явное присутствие Бога описывается как «свет», и свойства, ему присущие — справедливость, истина, гармония; но духовные сущности (ангелы, духи, души), будучи эманациями Божества, уровнем ниже Бога, как правило, проявляют себя иначе. Они могут являть себя как огонь — горячий, жгущий, причиняющий боль — поскольку это существование на принципиально ином духовном уровне, нестерпимом для смертного человеческого тела. «Свет рассеянный — праведнику», говорится в 97 псалме. Таким образом, свет Бога способен защитить от огня ангелов.

«Тьма» тоже метафизическое понятие, описывающее наиболее пугающее для человека проявление Бога. Но «огонь» — это присутствие Бога «невыносимое, болезненное». Некоторые иудейские источники используют понятие «огонь, пожирающий всякий другой огонь» для описания духовного очищения. Иными словами, Богу подвластны все проявления в материальном мире — от тьмы до света; но огонь, и в особенности, огонь всепожирающий — это мера божественного воздействия на нематериальном уровне. Вот почему удар «огненных розог» способен причинить вред как предмету проклятия, так и проклинающим: если проклятие не является справедливым, а гнев — праведным, Бог не поддержит его в своем «свете истины» и обратит в другую сторону.

Говоря о мистике и каббале, следует упомянуть иврит, самый молодой из древних языков мира.

Родным языком европейских евреев являлся идиш — еврейский язык германской группы; часть евреев разговаривала на ладино (язык романской группы); ивритом владели лишь раввины и священники-коэны. Вплоть до создания государства Израиль иврит оставался закрытым языком — языком книг, философии, религии и… каббалы.

Именно древний иврит имеет в иудаизме сакральное значение: он выражает потустороннюю, духовную сущность мира. Сам процесс сотворения всего сущего — это процесс наречения, присвоения имени. Бог даёт вещи имя, и она возникает из небытия.

Для каббалиста иврит сакрален вдвойне! Поскольку для последователей каббалы Тора — это своеобразное «космическое поле символизма», где каждая фраза, каждый стих представляет собой проявление какого-либо из аспектов божественных сил. В любом, даже самом простом слове, в способе его написания кроется намёк на сокровенные тайны вселенной. Надпись на иврите может иметь охранное значение, либо наоборот, нести за собой проклятие. Каббалист искренне верит, что текст молитвы «Шма Исроэль», выгравированный на обратной стороне кулона со звездой Давида защитит его от злых чар, а фраза «ты умрёшь в муках», написанная краской на двери недруга, действительно навредит живущим за такой дверью.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Христианство и иудаизм связаны между собой очень тесно. Ветхий завет является прародителем современной Библии. Иудейскую этимологию имеют имена большинства персонажей священного писания. Помимо этого, и прозвания большинства демонов, включая Астарота, Аббадона, Асмодея, да и самого Князя Тьмы — Сатаны, имеют еврейские корни.

Вселяющий ужас Левиафан, Лилит — первая жена Адама, кровожадный великан Голиаф — все они родились, окрепли и вышли в свет из иудейской мифологии, сделавшись впоследствии частью христианского мифа, общекультурного мирового пандемониума.

В настоящее время массовая культура стремительно присваивает и унифицирует любые мифологии, и, все же, несмотря на этот неумолимый процесс, некоторым персонажам удается сохранить самобытность.

Ярким примером может служить диббук: в ашкеназской еврейской мифологии — это злой дух, который способен вселиться в человека и нанести ему вред. Чаще всего диббук — это неупокоенная душа, которая из-за своих преступлений не может расстаться с земной жизнью. Часто диббуками становятся самоубийцы. Такая специфическая нечисть имеет сходство со злыми духами и демонами в католицизме. Как и в европейской обрядовой культуре, в иудаизме существует свой аналог экзорцизма: цадик (праведный, безгрешный человек) изгоняет диббука из тела одержимого в присутствии десяти членов общины. Участники таинства должны быть одеты в погребальные рубашки, они воскуривают благовония, трубят в шофар и читают молитвы. Концепция диббука живописно реализована в фильме «Шкатулка проклятия» режиссёра Уле Борнедаля.

Другой узнаваемый символ иудейской мифологии — голем. Чудовище, созданное из неживой материи, оживлённое каббалистами.

Как известно, бог слепил Адама из глины, однако первый человек не является големом, хотя на иврите имя первого человека связано со словом «земля» (’adama). Но в соответствии с толкованиями: Адам был создан не просто из земли и глины — Бог создал свое подобие из самого лучшего, что было в земле. То есть подразумевается, что Адам был создан из основных элементов, из которых был создан мир — из первоэлементов. И, кроме того, он получил бессмертную душу, вдохнутую в него Богом через уста.

Создание голема носит характер подражания акту творения. Неполноценное, в каком-то смысле «сырое» существо голем — всего лишь пародией на человека. Вот как передана легенда о големе в гельдейбергском издании 1883 года:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Сотворив определенные молитвы и выдержав несколько дней поста, польские евреи изготавливают человека из глины или тины, и, когда они произносят над ним чудотворный Шем а-мефораш [Божье Имя], он оживает. Правда, он не обладает даром речи, но способен понимать обращенную к нему речь и приказания. Они называют его големом и используют в качестве помощника в домашнем хозяйстве; выходить из дому ему нельзя. На лбу голема пишется слово эмес [истина]. Каждый день он прибавляет в росте и, как бы ни был он мал вначале, постепенно становится выше и сильнее всех обитателей дома. Поэтому, когда он начинает вызывать опасения, они стирают первую букву, так что остается слово мес [мертвый], и тогда голем падает и рассыпается, превращаясь в глину. Однажды некто по невнимательности позволил голему вырасти настолько, что уже не мог дотянуться до его лба. Преисполнившись страха перед таким слугой, хозяин велел ему снять с него сапоги, рассчитывая дотянуться до лба голема, когда тот наклонится. Так оно и вышло, и букву удалось стереть, но только гора глины обрушилась на еврея и раздавила его».

(«Газета для отшельников», Якоб Грим).

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Оживление неживого для иудеев — своеобразный пример, когда можно нарушить галахический закон ради спасения множества жизней. Одним из ярчайших примеров такого сверхъестественного вмешательства в божий промысел является глиняный истукан, созданный главным раввином Праги — Махаралем Йехудой Бен Бацалелем. Согласно преданию, останки «чешского» голема и по сей день хранятся в пражской синагоге.

Образ существа из неживой материи, оживлённого при помощи магии, стал очень популярен в искусстве. Очевидно, что в фэнтезийной литературе големическая концепция обыгрывается наиболее удачно, однако сама идея искусственного существа, созданного для защиты от врагов и тяжёлой работы, в какой-то степени стала предтечей идеи робототехники. Основным недостатком классического голема и главной его опасностью являлось обретение им собственного разума, выход из-под контроля создателя. Таким образом, големическая концепция также стала и прародителем популярных сюжетов о «восстании машин».

Идея магической, потусторонней природы големов во всей красе раскрыла себя в компьютерных играх. Второй Diablo, вся серия «Готики», Dragon Age или Titan Quest: пожалуй, нет такой RPG, где бы отсутствовало хотя бы упоминание о големах или сходных с ним чудовищах. Тем не менее, и сейчас существует возможность взглянуть на концепцию голема под «другим углом», чтобы создать новую интересную идею.

Гораздо менее известен другой персонаж иудейской мистики: Раав. Это чудовище триединого образа: с одной стороны — могущественный демон, с которым на заре времён сразился бог, с другой стороны это образ гордыни как греха. Раав зародился как архетипический образ в сознании еврейского народа еще во времена исхода из Египта и потом являлся, помимо прочего, еще и олицетворением Египта, понимаемого как главный враг, враг вообще и все, что несет зло. Раав преследует по пятам, стремясь укусить, отравить ядом и потому следует быть всегда внимательным и осторожным, не ослаблять бдительность.

В описании этого образа нетрудно заметить связь с христианским Змием, древним символом Диавола, общемирового зла.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ^{Виктор Глебов} «Точка невозврата» как сюжетообразующий фактор ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Писатель. Автор романов «Нежилец», «Дыхание зла», «Красный дождь». Живет в Санкт-Петербурге.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда человек решает написать книгу — будь то рассказ, повесть или роман, перед ним встают разные вопросы: каким будет главный герой, где и когда будет происходить действие, в чём будет заключаться главная интрига и так далее. Но когда эти проблемы решены, появляется другая: как выстроить сюжет так, чтобы напряжение не ослабевало, а, наоборот, нарастало? Как сделать так, чтобы в определённый момент читатель сказал себе: «Чёрт! А вот теперь — что же будет дальше?!» и… Ловушка захлопнулась!

Иногда кажется, что сюжет развивается сам по себе, и события просто логически вытекают одно из другого. Однако на самом деле сюжет конструируется автором. В зависимости от того, каким принципом автор руководствуется, события, происходящие в произведении, могут подогревать интерес к чтению и создавать напряжение (порождая саспенс) или наскучить.

Если автор идёт по простому пути и использует так называемый «сюжет колобка», в котором герой сталкивается с рядом препятствий и преодолевает их с неизменным успехом, читателю быстро надоедает следить за его приключениями, какими бы изощренными они ни были. Потому что он вскоре поймёт: герою на самом деле ничего не грозит, он неуязвим. Это скучно.

Допустим, автор прежде всего задумался о том, чего хочет герой, к чему стремится, что ему мешает достичь цели и как он поступает в сложных ситуациях, требующих выбора — в соответствии с его характером. После этого автор выбирает событие, имеющее, как минимум, два варианта развития, и вынуждает героя определиться — какой из этих вариантов он предпочтёт.

Например, перед героем пушкинского романа Евгением Онегиным встаёт необходимость сделать выбор: помириться с Ленским или участвовать в дуэли? Варианты развития событий:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1. Он мирится с Ленским, и они продолжают мирно жить в деревне в прежнем режиме; Ленский женится на Ольге, Онегин выступает шафером на их свадьбе, крестным их детей и т. д.

2. Он участвует в дуэли, и Ленский убивает его. Онегин мёртв. Ленский женится на Ольге.

3. Он участвует в дуэли и убивает Ленского. Ленский мёртв, Онегин уезжает, Ольга страдает, неудачно выходит замуж, все несчастны.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В ужастике порой ничего не зависит от героев. Они просто ставятся перед лицом неизбежности и пытаются выжить. Подобное можно увидеть в слэшерах, где просто ведётся обратный отсчёт трупов подростков, оказавшихся не в том месте не в то время. Но в более изощрённых произведениях герои совершают выбор. Например, в романе Стивена Кинга «Оно» уже выросшие дети могут жить спокойно, разъехавшись по разным городам, но они собираются, чтобы уничтожить зло, преследовавшее их много лет назад. Другой пример: герои отправляются в поисковую экспедицию, хотя предыдущий отряд пропал бесследно и загадочно, а всё вокруг подсказывает им, что добром эта затея не кончится.

Для того, чтобы событие имело значение для сюжета, то есть было интересным читателю, оно должно подразумевать опасность. Герой выбирает тот вариант развития события, который грозит ему гибелью. Угроза порождает неизвестность: читатель понятия не имеет, выживет герой или умрёт.

Представим такую ситуацию: герой сидит в баре и пьёт вискарь; к нему подходит девушка и просит защитить от человека, который, как ей кажется, весь день следит за ней — вон он, там в углу, прячется в тени.

Герой поставлен перед выбором: помочь или послать её подальше. Если он отказывает девушке и продолжает бухать, возможны два варианта: либо девушка уходит искать кого-нибудь поотзывчивей, и сюжет, по сути, на этом заканчивается, либо девушку вскоре убивают, герой видит её труп и снова оказывается перед выбором: найти убийцу (он ведь не помог ей, и её смерть отчасти на его совести) или спокойно пойти бухать дальше. Опять же, если он выберет первое, сюжет закончится. Но ради таких «обломов» писать развлекательный рассказ, повесть или роман, наверное, смысла нет. Значит, герой должен делать выбор в пользу того развития событий, которое нарушает его привычное существование (накачивание вискарём в баре по вечерам) и увлекает в неизвестность, полную опасностей. Опасность при этом может быть явной или скрытой до времени. Например, герой знает, что девушку убил сын местного мафиози, и если он вмешается, его закатают в бетон. Это явная угроза. Рассмотрим иной пример: герой понимает, что его вмешательство и слежка за источником зла, природа которого выходит за рамки человеческого понимания, может обернуться кошмаром для него, его друзей и близких, но в чём именно заключается кошмар и какими «потерями» грозит схватка с тварью, он пока не представляет.

Назовём условно момент выбора, который совершает главный герой, «точкой невозврата», поскольку далее он вовлекается в перипетии, которые уже не позволяют ему отмотать время назад и сделать вид, будто ничего не было. Нельзя прижучить маньяка-сынка мафиози, а потом, когда вдруг нарисуются его дружки-громилы, сказать им: «Ладно, парни, я, в общем-то, вроде как… Э-э-э-э… Передумал! Пусть всё идёт своим чередом. Я — домой или в бар, а сынок мафиози пусть мочит дальше, кого хочет. Я совершенно не против. Даже не знаю, чего это я так взъелся на него, право слово? Это ведь и не моё дело, если подумать. Удачного дня, оревуар!» И после этого взять и просто уйти, помахивая зонтиком.

На первый взгляд может показаться, что я пишу о чём-то оригинальном, хотя на самом деле «точку невозврата» использовали ещё древние авторы, которые понятия не имели ни о сюжетах, ни о коллизиях, ни вообще о литературе. Я говорю о людях, сочинявших русские народные сказки.

Вспомним богатыря, остановившегося на распутье. Он читает надпись, сделанную на камне: «Направо пойдёшь — коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь — себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь — и себя, и коня потеряешь». И, конечно, герой не разочаровывает читателя, выбирая самый опасный путь. Вот это и есть «точка невозврата». Как видите, уже в те далёкие времена люди отлично знали, как захватить внимание читателя.

Конечно, в сказках сообщение на камне иносказательно. Богатырь выбирает не просто дорогу до определённого пункта — он выбирает свой жизненный путь. Третья, самая жутковатая надпись предназначается мудрым, способным увидеть за словами истинный смысл предсказания: герой ничего не выгадывает, он следует кратчайшим путём к победе и истине, потому что прямой путь всегда самый верный, и страх не затмевает его разум. Есть и другие толкования надписи на камне, но мы сейчас говорим о другом, поэтому не будем углубляться в эту тему.

Вспомним ещё несколько примеров использования «точки невозврата» в известных литературных произведениях.

Печорин узнаёт о том, что Грушницкий не собирается заряжать его пистолет, но не разоблачает его и позволяет тому стрелять первому, не будучи уверен, что тот не убьёт его.

Дети капитана Гранта отправляются в путешествие на поиски отца вместо того, чтобы сидеть дома и учиться, учиться, учиться…

Сын Тараса Бульбы — Андрий участвует в сражении против «своих» казаков на стороне поляков, рубит их, и тем самым теряет последнюю возможность вернуться к отцу.

Можно было бы продолжать этот список, но в этом нет необходимости. Главное — мы убедились, что приём давно и хорошо известен, отлично себя зарекомендовал и помогает увлекать читателя, не давая ему бросить чтение — во всяком случае, надолго.

Где же расположить «точку невозврата» при построении сюжета? Очевидно, не в конце. Кажется, остаются начало и середина. Но это не совсем так. Дело в том, что сюжет не измеряется объёмами произведения. Есть экспозиция, в которой читателю представляются герои, есть часть, в которой события подводятся к своей кульминации, и развязка. Эти части могу иметь пропорционально разные размеры. Например, в романах Агаты Кристи про Эркюля Пуаро экспозиция занимает около одной трети всего произведения. Там раскрываются характеры действующих лиц, их взаимоотношения, страхи, слабости, мечты и цели (читай — мотивы для убийства).

Располагать «точку невозврата» в самом начале произведения нерационально, потому что читатель ещё ничего не знает о главном герое и, по большому счёту, ему на него плевать. И какой бы выбор персонаж ни сделал, читателя это не заденет.

Очевидно, что «точка невозврата» должна располагаться между экспозицией и кульминацией и следовать за завязкой — то есть, за событием, после которого сюжет по нарастающей начнёт своё стремление к кульминации.

Например: мы видим героя в баре, он страдает из-за того, что его бросила любимая жена, банк хочет отобрать его квартиру за неуплату, с работы вот-вот выгонят за пьянство. Герой может общаться по этому поводу с самой женой, адвокатами, друзьями и коллегами. Это ЭКСПОЗИЦИЯ.

Заходит девушка и просит его защитить её от какого-то незнакомца. Герой думает, что она хочет завлечь его куда-нибудь и обобрать. Отшивает её. Через полчаса выходит из бара и видит, как в сотне шагов собралась толпа: зеваки, полицейские и врачи. Труп девушки лежит поперёк мостовой. Герой суёт руку в карман в поисках сигарет и обнаруживает там записку с каким-то адресом — очевидно, её положила туда незаметно от него девушка. Это ЗАВЯЗКА.

Герой может отдать записку полиции или выбросить, но он решает сам выяснить, зачем убитая подбросила ему записку. Он отправляется по указанному в ней адресу. Это «ТОЧКА НЕВОЗВРАТА».

Думаю, теперь мы точно выяснили, что такое «точка невозврата», для чего она нужна и как пользоваться этим приёмом. Если мы планируем написать остросюжетный роман, будь то триллер, детектив в стиле «нуар», приключения или хоррор, без «точки невозврата» нам не обойтись. Также необходимо помнить, что сюжеты не рождаются из-под пера лишь под влиянием вдохновения — они конструируются так же, как перекрытия здания. Вдохновение помогает нам делать их сложными, напряжёнными и неожиданными, а также превращает литературный труд в удовольствие, но оно не заменяет этот труд.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В черной-черной комнате, где альманах RedRum пытает своих гостей вопросами, оказался в этот раз Максим Кабир — хоррор-писатель и поэт, человек с сотней татуировок, вегетарианец с двадцатилетним стажем (о чём он, впрочем, не кричит на каждом углу), автор поэтических сборников «Письма из бутылки», «Татуировщик», «Культ», «Книжка», «Нунчаки», «Осечка», «Нежность». В прошлом — вокалист панк-групп «Фаллос-Патроны», «Наперекор!», электронного проекта «Джовинецца». Автор нескольких сценариев к короткометражным фильмам, статей о сексе и оружии, публиковавшихся в глянцевых журналах. Его рассказы появлялись в антологиях «Альфа-самка», «Тёмная сторона сети», «Тёмная сторона дороги», «13 ведьм», «13 маньяков», «Тёмные», «Хеллоуин», и многих других. Экстремальный синемафил, просматривающий более полусотни фильмов в неделю. И прочее, и прочее…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Герой его рассказа: признание Максима Кабира ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Приступим?..

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я родился на Украине в индустриальном городе Кривой Рог. Здесь рыжие голуби, рыжие лужи и рыжие окраины. По образованию — учитель истории, работаю на телевидении. Режиссирую культурные и не очень культурные передачи.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Как встал на путь писательства?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я занимался творчеством с раннего возраста — придумывал истории, когда ещё не умел писать. Вопрос «кем быть?» для меня не стоял, и мечтал я лишь об одном: настоящей печатной машинке. В школе писал роман под Стивена Кинга, в университете — анекдотичные миниатюры про своих сокурсников. Параллельно начал заниматься поэзией, печататься и выступать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Почему хоррор? Что сподвигло на этот жанр?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я влюбился в наш жанр лет в десять. Ходил в кино на все сеансы и помню, какое впечатление произвели на меня фильмы «Чужой», «Хищник», «Кошмар на улице Вязов». В десять-четырнадцать лет я поочерёдно увлекался то литературой о пиратах, то индейскими рассказами, то фантастикой, пока, наконец, плотно не завис на Кинге. С книжным хоррором в моём городе было туго, но я находил кое-что. Помню, как купил в Крыму книг десять — сборники рассказов, в основном, 40-х и 50-х годов. Вот это произвело на меня неизгладимое впечатление. До сих пор любимое воспоминание: со мной были книги Фрица Лейбера, Роберта Блоха, Артура Дерлетта, Мэтисона. Я испытывал такое физическое удовольствие, такое ощущение уюта! И подумал, что хочу писать так. Хочу сплетать такую атмосферу, чтобы было приятно и боязно читать.

В своё время я активно занимался поэзией, посещал фестивали, вращался в кругу, где присутствовали маститые литераторы — от Беллы Ахмадулиной до Дмитрия Быкова, выходили сборники с моими стихами. Само слово «ужасы», как и слово «фантастика» вызывало у моих коллег лишь усмешку. А я читал Бентли Литтла с таким же наслаждением, как Льва Николаевича Толстого, который для меня бог литературы. И писал тогда рассказы под Сорокина и Мамлеева, то есть с известным количеством социальной жести или метафизики, призванной оправдать наличие мистики. А потом знакомство с Парфёновым, Подольским, Артемьевой и другими прекрасными авторами открыло мне глаза на истинное положение вещей. И я, убрав всяческую ненужную мишуру, занялся тем, что мне действительно интересно.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Какие авторы тебя вдохновляют? И чем?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Если говорить о литературе вообще, я постоянно перечитываю Катаева, Набокова, Толстого, Платонова, Мариенгофа, Бабеля, Хэма и Генри Миллера. «Матрёнин двор» Солженицына или «На дне Парижа и Лондона» Оруэлла — это примеры идеальных гармоничных текстов, у которых я учился и учусь ритму, насыщенности, дыханию текста. Ну, а хоррор я люблю весь, читаю его тоннами. Адам Невилл, Лаймон, Баркер (но только «Книги крови»), Кинг, естественно, Лавкрафт, Лэнсдейл, Литтл, Рэмси Кэмпбелл… Все мои друзья из тридцатых, сороковых, пятидесятых — сотни имён!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Что можно назвать «излюбленным творческим методом Кабира»?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я стараюсь делать сам текст героем рассказа, тянуть предложения, и там, где они должны заканчиваться, снова и снова заполнять их буквами, буквами и повторами, и запятыми, чтобы глаза искали точку, искали и не находили её. Или наоборот писать коротко.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Какие ошибки в текстах начинающих авторов (в том числе свои) можешь назвать типичными и наиболее раздражающими?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Меня раздражают неумело написанные сцены секса. Это такая штука — нужно быть очень щепетильным, вкрадчивым, аккуратным, чтобы создать эротическую атмосферу, напряжение. Обычно, встречая такие сцены у начинающих авторов, я только хмыкаю печально.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Какие открытия в себе самом тебе помогла сделать литература ужасов?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я узнал, что я гораздо добрее, сердечнее, чем думал раньше, что мне жаль не только кошечек и собачек, но и людей. И что спасти персонажа куда приятнее, чем убить.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Какие темы в хорроре тебе самому кажутся наиболее пугающими?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Тема навязчивых состояний, психоза, потому что я сам подвержен многочисленным маниям. «Н» Стивена Кинга — очень пугающая вещь для человека, часами вытирающего пыль в квартире.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Существует ли эстетика без этики? Или, если иначе сформулировать: все-таки должна литература чему-то учить или она должна быть вещь в себе и только?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Существует, почему нет. Но не в нашем жанре. Уберите моральную составляющую из книг Стокера, Кинга, да хотя бы Эдварда Ли, и вы лишите их жизни. Эстетика без этики может существовать в виде эксперимента, но это совсем не наша территория.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Какие фильмы предпочитаешь?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я предпочитаю фильмы! Безусловно, я люблю ужасы и неплохо в них ориентируюсь, но также неплохо я ориентируюсь, скажем, в немецких мелодрамах 30-ых годов или гэдээровских шпионских детективах. Я смотрю полсотни фильмов в неделю, две тысячи фильмов в год. Все жанры, вся палитра. Кино для меня совершенное искусство. Не могу выделить что-то одно.

Но, если подумать, предпочитаю 60-е и 70-е годы. С 40-х в жанре наметился уклон к быстрому зарабатыванию денег: вся эта фантастика, ориентированная на страх американцев перед Советами, бесконечные дуэты классических монстров в поздних фильмах «Юнивёрсал» — всё это здорово, но это коммерция. Эксплуатационные картины стали для кино тем же, чем был театр Гиньоль на рубеже веков. Люди приходили смотреть на голых девушек и мясную требуху. На этом фоне появлялись великолепные исключения: тот же Турнье, «Ночь демонов», «Крик орла». Но в шестидесятых хоррор начал эстетизироваться, становиться изящнее, остроумнее. Итальянское кино указало новый вектор развития. А восьмидесятые сделали всё частью поп-культуры, коммерции, китча. Франшиза «Пятница 13-е» и в особенности канадские слэшеры — яркий пример поп-искусства. Зрителям плевать на логику внутри фильма и логическую связку между частями. Окупается бронебойный монстр, спецэффекты и секс — это главное. Другое дело, что сегодня это воспринимается иначе. Как, например, мюзиклы тридцатых, которые в своё время были махровой коммерцией, а теперь смотрятся, как нечто сверхэстетское.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ладно, поскольку тебе пора приносить жертвы и читать заклинания, отпускаем тебя. А напоследок, чего можешь пожелать молодым писателем и киноделам?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Работать над собой, читать — и не только ужасы — и верить в себя! И удачи всем.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{Допрос вели: Сергей Стародубцев, Мария Артемьева.}

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Интервью с Адамом Невиллом ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Самиздат рулит! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мистер Невилл, приветствуем в нашем журнале! Для начала расскажите о себе нашим читателям: что вы любите, как живете, работаете?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сейчас я живу и пишу в Девоне, Англия, прямо у моря. Пишу ужастики и тружусь для выпуска коллекционных изданий моих работ — под собственным брендом. Это вся моя рабочая жизнь. Когда выдается свободная минута, слушаю тяжелую музыку, смотрю много фильмов и сериалов, и, конечно же, читаю. Люблю прогуливаться по побережью и плавать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Адам, что для вас хоррор? С чем связан ваш выбор?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Все началось со страшных рассказов М. Р. Джеймса, которые мне читал отец, и классического «Доктора Кто» (особенно поразили эпизоды «Когти Венг-Чанга» и «Пирамиды Марса»). Британский сериал «Дети камней» также оставил серьезный след в бастионе моего воображения. Но думаю, я уже родился таким: с чувствительностью к гротеску и к нуминозности во всех ее проявлениях, и ничто до сих пор не смогло опровергнуть это мнение.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Для тех, кто еще не читал ваших книг, с чего посоветуете начать? Что вы считаете особенностью вашего стиля?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я стараюсь писать в лучших классических традициях мастеров ужасов — Лавкрафта, Блэквуда, Джеймса, Мейчена. Следуя лучшим образцам, пытаюсь и привносить что-то новое: свежие интерпретации, другие подходы. Вообще я слишком сильно забочусь о форме письма. Мне потребовалось десять лет, чтобы закончить первые три книги, довести их до нужного мне уровня совершенства. С тех пор мой слог стал очень продуманным. Но я не считаю себя «бумажным» автором. Я цепляюсь за хоррор и читателей. Хочу, чтобы ужас был реальным, имел и место, и смысл. Экспериментирую с различными тонкостями, уровнем насилием, идеями, атмосферой, и каждая написанная история — это история, которую я должен был написать. История, которая сама попросила, чтобы я покрыл ее кости плотью.

Тем, кто не знаком с моим творчеством, рекомендую «Ритуал» — по крайней мере, это фаворит почти у всех моих читателей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Чем, по-вашему, отличается современная хоррор-литература? Каким вы видите будущее жанра?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Самое большое различие — авторские стили и уровень терпимости и требовательности читателей значительно изменились. Но эстетические цели и классиков хоррора, и наших современников прежние.

Я считаю, традиционное издание хоррора выйдет из моды: на смену ему придут инди-издательства и самиздат. Они ведь доминируют и будут доминировать в популярной культуре — комиксах, ТВ-шоу, кино и играх. Полагаю, мы пересекли границу от литографии к настоящему изображению, и обратного пути нет.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В декабре 2016 года мы ждем релиза новой серии хоррора: «Мастера ужасов», которую откроет ваш роман «Судные дни». Почему именно этот роман взяли? А не тот же «Ритуал», к примеру? Расскажите немного об этом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я рад, что взялись за издание «Судных дней».

Это большая эпичная история длиной в 400 лет, актуальная для нашего времени, так как рассказывает о людях, слепо следующих за популярными политическими и культурными движениями, которые якобы обещают ответы на все вопросы, на их молитвы. Но, конечно, никто из таких популистов не станет истинным спасителем, потому что преследует мелочные и алчные интересы. И кроме этого, «Судные дни» — книга для тех, кто в какой-то мере восхищается психопатами. Это все, что я могу сказать про «Судные дни». А «Ритуал», возможно, будет следующим!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сложно опубликовать роман в другой стране? Как выглядит этот процесс? Вас издатели сами нашли или, может, ваш агент ударно потрудился?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мой агент с 2010 года 28 раз продал права на перевод и публикацию в других странах. Он выходил на связь с издательствами, заинтересованными в хорроре, а, если точнее, в моей «фирменной» прозе, которая требует длительного и дорогостоящего перевода. Я думаю, агент нашел представителей «Астрель-СПб» на какой-то книжной ярмарке, или напрямую списался с руководством издательства. Я не знаю всей истории, мне мало что рассказывают в этом плане.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

К какому жанру вы относите свои книги? Вы могли бы выразить идеи ваших романов в каком-то ином жанре, не хорроре? Существуют ли такие идеи, которые можно реализовать только в литературе ужасов? Если да, то какие?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Думаю, большинство моих книг играют на литературном поле триллеров, криминала. Считаю также, что некоторые из них заметно пересекаются с классической художественной литературой и фантастикой. Так что можно сказать, что я не пишу конкретно для «хоррор-гетто», и никогда не писал.

Но, например, тема «призрачного ужаса» — это мощная основа хоррора, которая по сей день вызывает у читателей космическое удивление и не слабый испуг. Может быть, только литературе ужасов эта тема и подвластна, а, возможно, только ужасы и стремятся к ней.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Что вы могли бы посоветовать автору, молодому или бывалому — не важно, относительно поиска вдохновения, надежного агента, штурма издательств и т. п.?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Для начала научитесь писать убедительно. Если вы начинающий автор — забудьте о деньгах и пишите о том, что вам интересно. Копайте глубже и находите странности (которые, возможно, беспокоят и смущают вас), застрявшие в вашей памяти и превращенные воображением в истории. Этот материал может быть уникальным, именно вашим. Уделяйте внимание своему опыту вместо того, чтобы создавать стилизации или копии чего-то популярного. Для кого-то подобный метод работает, но со мной было по-другому.

Читайте все лучшее в жанре, который привлекает вас как читателя, читайте больше книг других жанров и спрашивайте себя: почему эти книги так хороши? Как они были написаны? При этом учитывайте время их публикации и когда к ним пришел успех, особенно, если вы под сильным впечатлением от книги или писателя из прошлого. Когда они публиковались? Было ли это частью моды 70-х? Публикуют ли книги вроде них сейчас? В каких объемах они печатались изначально? Соизмеряйте свои ожидания с учетом всего этого. Пройдите хороший курс творческого письма. Как редактор, я за месяц прочитываю более двухсот рукописей романов и зачастую с трудом наполняю двенадцать позиций в сериях печатаемой прозы. Почему? Недостаточно хорошо написано. Независимо от того, насколько замечательна была общая идея в произведении, если не хватило мастерства рассказчика, владения языком, технического мастерства — список можно продолжать вечно — они не будут успешны. А самое главное, большинство авторов не знают, как переписывать. А при редактировании, если вы знаете, что вам нужно, можно лишь переписывать.

Звучит унизительно, но, по-моему, лучшее, что начинающий писатель может найти, так это хорошего редактора, желательно тьютора — бывшего поэта или тьютора — опытного писателя. Они проверят каждое предложение, абзац, раздел, а затем главу или рассказ целиком, и обсудят всё: от синтаксиса и стиля до композиции, структуры, точки зрения и прочего. Приготовьтесь к откровенности и набирайтесь знаний. Именно так вы попадете на следующий уровень. Зачастую редакторы и агенты прочитывают не более страницы или даже абзаца из эпика в двести тысяч слов (или даже длиннее). Вы же не думаете, что у них больше времени, чем у вас?

Или вот еще пример — бета-группы и т. п., в которых люди обмениваются мнениями и инстинктивными реакциями на персонажей, которые им не нравятся. Довольно часто такие группы попадают в дебри вкусовщины и индивидуальных предпочтений этих самых читателей и начинающих писателей. А насколько представительно их мнение? Найти всеобщее одобрение сложно, оставьте все это на потом. Но узнать мнение о качестве написанного в произведении легко, если вы обратитесь к опытным людям и к тем, кто в отличие от вас, уже владеют ремеслом. Думаю, большинство из нас может добраться так далеко лишь в одиночку. Для начала сосредоточьтесь непосредственно на творчестве. Двигайтесь ползком, прежде чем встать на ноги и пойти. Кроме того, есть отличные книги по писательству. Рассматривайте писательство как смысл вашей жизни, и неуклонно совершенствуйтесь. (Во всяком случае, это поможет сократить количество опубликованных книг).

Не переставайте переписывать, пока не достигнете предела своих возможностей. Делайте перед каждым черновиком как минимум месячный перерыв, иначе никогда не сможете оценить свою работу свежим взглядом. Не важно, насколько трепетно вы относитесь к своей книге — отложите ее. Достаньте и снова отложите. Повторите еще раз. Но сперва убедитесь, что знаете, что вам нужно изменить. Через чтение и обучение совершенствуйте своего внутреннего читателя. Лучший редактор — тот, что внутри вас. Слушайте его и не обманывайте сами себя.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Спасибо за интервью, Адам. Напоследок расскажите о планах на будущее и пожелайте что-то своим верным читателям из стран бывшего СССР.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Спасибо за разговор! Я приятно удивлен, что меня читают в России, Украине и Беларуси. «Записки из подполья» Достоевского — одна из главных причин, почему я пишу прозу. Мой следующий роман — «Под бдительным оком» — будет опубликован «Pan Macmillan» в январе 2017. В этот Хэллоуин я наконец-то издал свою первую самиздатовскую книгу «Кто-то не будет спать: избранные ужастики», в трех форматах. Также я предлагаю вам посетить мой сайт, на котором вы найдете мои рассказы, интервью и советы по писательскому мастерству из цикла «Плач из склепа: избранные труды». Вскоре я планирую выложить в сетевой доступ мини-коллекцию коротких рассказов, «Перед тем, как ты заснешь: три кошмара» — не прозевайте!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀