Reet-K (часть II)

5

– Её и правда звали Арита? – спросила я. – Почему про алформацию ты сказала, что она упоминалась в прологе, а про Ариту нет?

– Не было там никакой Ариты, – ответила Вера. – Там был киборг под номером MOV AX 10. Я для удобства назвала её Арита.

– А это твоё Мовэкс что-нибудь значит?

– Нет, ничего не значит. Это просто команда ассемблера поместить число десять в регистр AX.

– Ничего не понятно, но очень интересно, – пробурчала я, поворачиваясь в мешке на спину и глядя в звёздное небо над нашей горной площадкой.

"Хочу во-о-он на ту звезду", – подумала я и сказала:

– Рассказывай дальше.

– С помощью Ариты я построила план-схему Тампа, а потом нарисовала её в программе Компас-Три-Дэ. Думаю, конечно, это не точная схема настоящего Тампа со всеми подробностями, но, в общем и целом, по ней ориентироваться можно.

– А ты больше не была с Зивой в подземном Тампе?

– Пока нет.

– А какую-нибудь схему или чертёж настоящего Тампа видела?

– Кто же мне покажет? Это секретный объект и ни к чему с ним связанному у меня допуска нет. Я думаю, Зиве после той поездки наверняка за меня влетело.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Я так думаю. После того раза Зива часто ездила на объект и никогда больше меня не привлекала ни в качестве водителя, ни в качестве попутчицы, а всегда заказывала служебную машину.

– Ясно. А почему ты всё-таки не хочешь сказать Зиве про игру и Аритину схему? Что там странного?

– Тань, ну ты что? – Вера повернулась ко мне. – Если в игре действительно принципиальная схема Тампа, то что это значит?

Я задумалась и после небольшой паузы спросила:

– А эта игра когда появилась? Не Ада же Байрон её написала в тысяча восемьсот каком-то там году?

– В игре даты создания нигде нет, но я помню, что файлы, которые попали ко мне ещё в первый раз, были восьмидесятого года. Тысяча девятьсот восьмидесятого. Точной даты я не фиксировала.

– Значит, в тысяча девятьсот восьмидесятом был кто-то, кто знал, как Тамп будет устроен в будущем, – сказала я.

– Или никого такого информированного не было, а игру сюда заслали из будущего, чтобы здесь по ней построили Тамп, – сказала Вера. – И тогда, значит, игра и схема у Зивы есть, раз Тамп строится именно такой. А может, схема сюда попала позже, когда Тамп уже был, и она ничего не даёт заранее, а наоборот, констатирует уже свершившееся. А может…

– А цифры в конце? Ты их запомнила? – перебила я.

– Конечно, запомнила. Мало того, я заставила Ариту пройти игру ещё раз с самого начала, но по-другому, и снова уничтожить темпоральный генератор. Цифры в финале получила те же. Могу и тебе организовать такое удовольствие – побегать с топором.

– Нет уж, спасибо! – воскликнула я. – Не мой жанр. И что это за цифры?

– Номер телефона Президента… Шучу я. Четыре цифры. Девять, девять, пять, восемь.

– Девять, девять, пять, восемь, – задумчиво повторила я. Ничего умного мне в голову не пришло. – Пароль какой-нибудь? Пин-код! – встрепенулась я. – Код ячейки в камере хранения!

– В какой камере хранения? – спросила Вера. – На вокзале Новосибирск-Главный?

– Вера! – возмутилась я. – Я просто говорю, что приходит в голову! Не думая.

– А ты подумай.

– Девятое сентября пятьдесят восьмого года!

– Или восьмое мая девяносто девятого…

– Да фиг его знает, что это за цифры, – сказала я. – Ты же тоже не знаешь, наверное…

– Знаю, – она замолчала.

– Ну, говори, не тяни! – я приподнялась и затрясла её за плечо.

– Это по-китайски означает "Спасите", – сказала Вера, легко и мягко укладывая меня на место.

– Как, по-китайски?

– Тиё-тиё-вуо-ба, – сказала Вера.

– Ну да, девять, девять, пять, восемь! Помоги мне… – дошло до меня. – И кому надо помочь?

– Тампу, конечно. Главному генератору.

– Так! – я стала выбираться из спального мешка. – Теперь рассказывай полную версию!

– Ты куда?

– Писать хочу!.. И пить!.. И вообще…

– Стой! – Вера тоже выбралась из мешка. – Сейчас я тебе страховку пристегну.

– Зачем?

– Ну, ты же не прям на мешок писать будешь. К краю отойдёшь, а я тебя подстрахую. Надевай пояс.

– Блин, прям как Красная шапочка на верёвке до ветру… Это я сейчас со спущенными штанами могу с горы упасть, да? А снизу будут на меня любоваться?

– Не увидят они ничего, не бойся. Темно уже. Будешь висеть в гордом одиночестве, как орёл… Орлиха… Орлица…

Когда со всеми процедурами было покончено, мы снова забрались в мешок. Я маленько потряслась и постучала зубами, согреваясь и прижавшись к Вере – всё же наверху было прохладно и дул ветер.

– Рассказывай, наконец, – настояла я.

– Я думаю, что этой игры нет у Зивы или ещё у кого-то, связанного с Тампом. Она послана именно мне.

– Почему ты так решила?

– Из-за алформации. Если бы её отправили раньше, как руководство к действию по строительству, то алформации там не было бы, так как я затеяла всё позже. А тут они получили мой репер и отправили мне послание. Причём, мне отправили за раз такой объём, что Зиве и проекту Тамп пока и не снилось. Помнишь, она говорила, что у них совсем узенький канал? Он такой и есть. Они получают чуть ли не отдельные биты информации и это у них связано со всякими протонами-электронами. А чтобы по такому узкому каналу такой объем, как игра, получить, потребовалось бы много десятков, а то и сотен лет. Можно посчитать.

– Потом посчитаешь! Я тебе и так верю.

– Через игру они передали схему Тампа. Вполне компактно передали, ведь программный код пишется так, что одно и то же используется множество раз в разных местах и в разных ситуациях. Всё не прописывается миллион раз, не прорисовывается, понимаешь? Оно генерируется прямо во время игры в зависимости от текущего контекста. Поэтому исходник маленький, а сценариев Аритиных действий бесконечное множество. А топологию Тампа я практически выучила наизусть, бегая с Аритой, словно бегала сама по реальному Тампу. А в настенных схемах они передали информацию о том, какие изменения нужно внести в аппаратную и программную части главного генератора. Я с этим тоже разобралась. Там всё подано так, что не надо ничего понимать – надо просто сделать. Сделать один небольшой блок-контроллер с небольшой прошитой программкой-вирусом и вставить его в соответствующий разъём в соответствующем месте главного генератора. Плату нужного форм-фактора мне Сомов вытравил и собрал контроллер. Программку-вирус я сама написала и прошила в пэзэушку контроллера, так что всё готово. Нам с тобой лишь осталось попасть на четвёртый уровень Тампа, вставить в генератор контроллер и спасти его.

– Нам с тобой?

– У меня кроме тебя никого больше нет, – сказала Вера.

Минут пять мы лежали молча. Я переваривала всё, что за сегодня узнала, но толку с этого переваривания не было. Я даже не пыталась понять, что и как происходит между сегодняшним и будущим Тампом. Почему они сами между собой не договорятся о каких-то там вирусах и контроллерах? Зачем для этого нужно привлекать Веру, выстраивать какие-то параллельные схемы и почему нельзя посвятить в это Зиву? Я так и спросила:

– А почему, всё-таки, не рассказать всё это Зиве и пусть она сама внедрит в центральный генератор изготовленную тобой плату?

– У меня запрет на передачу этой информации сюда. Согласно инструкции, переданной в игровых схемах, я не должна раскрывать свой канал, а без этого я не смогу объяснить Зиве, почему я такая умная и откуда всё это знаю. Я даже тебе не должна ничего рассказывать, а я рассказала. Нарушила приказ, понимаешь? И не знаю, какие в связи с этим могут быть последствия. Последствия не только со мной, а со всеми и здесь и там.

– Вот и не надо было мне ничего рассказывать! – рассердилась я. – Сделала бы всё одна!

– Я так и намеревалась, – сказала Вера.

– То есть, ты действительно могла сделать одна? – я повернулась к ней. – И как же ты сейчас убедишь меня помогать тебе, если на самом деле я тебе не нужна ни стоять на стрёме, ни держать свечку, ни ассистировать при впаивании твоего вируса?

– Очень просто, – сказала Вера. – Я без тебя боюсь это делать.

Лёжа в мешке на горе, упасть с кровати я не могла. Вера боится! Это она о чём?

– И чего ты боишься? – как можно суше спросила я.

– А как ты думаешь? – тут же спросила она и, не дожидаясь ответа, что обычно всегда раньше делала, продолжила. – Я точно такая, как и ты, Тань. Да, я не боюсь стрелять, ездить на квадроцикле или на Мусе, лазать по горам, осаживать больших и сильных мужчин, но я, как и ты, многого не знаю и не понимаю. Я не знаю, что будет, я не знаю, к чему это приведёт, я ничего не знаю. За пять лет я так и не узнала, что со мной произошло и происходит. Пять лет я толком не понимаю, кто я и чем занимаюсь. Уже пять лет я даже сообразить не могу, правильно ли я что-то делаю и если даже правильно, то зачем? И у меня, кроме тебя, нет рядом совсем-совсем никого. Даже любящий меня Торопов любил не меня, а ту, которой я притворялась. А узнай он, кто я, кем бы я для него стала? Ещё одним стендом для шиномонтажа? Каей, которую он стал бы настраивать? Дмитрий, Хомянин, Зива – я для них не человек. Они очень хорошие, воспитанные и вежливые люди. Возможно, они даже с колонкой Алиса на вы разговаривают. И я для них такая же колонка. Ну, чуточку попродвинутей. А я стихи пишу, между прочим. Ты их в интернете читала. Напишет Алиса или все эти чаты-гопота и нейросети такие стихи? Я их сердцем пишу, они живые. Если я вдруг заболею или у меня что-то сбойнёт, мне даже обратиться не к кому. И если бы я умела плакать, то сейчас бы заплакала, чтобы ты меня пожалела.

Я повернулась к ней и обняла. И она меня тоже обняла.

"Ё. твою мать! – подумала я, прижимаясь щекой к Вериной щеке. – На Алтае среди ночи на горе лежат, обнимая друг друга, баба-киборг и баба-человек, и обе готовы зареветь. Это что вообще происходит? Кто с нами всё это делает? Неужели мы сами? Неужели сами?"

– Вера, ну ты что? Я прямо в растерянности... Ты же знаешь, что я всегда с тобой, и знаешь, как я к тебе отношусь. Я твоя сестричка, я тебя люблю.

Я тоже заговорила уменьшительно-ласкательными словами, как Вера последние дни. Заразно это.

– Наверное, твои там, в будущем, лучше знают, что нужно делать. Не причинят же они нам вреда, ведь мы их прошлое. Не причинят?

– Мы не прошлое. Мы самое настоящее, Тань. Настоящее не бывает. И они это знают. Знают, что я здесь и надеются и рассчитывают, что всё будет сделано правильно. Поможешь мне? С тобой мне будет не так страшно.

– А куда мне деваться? Ты уже всё рассказала. Предлагаешь сдать тебя Хомянину? Рассказывай дальше, что и как мы будем делать. Ведь, как я понимаю, там, внизу, мы не сможем это обсуждать? Нам надо обговорить всё заранее, да?

Мы до утра обсуждали и обговаривали. Всё до мелочей, вплоть до того, что впредь при себе надо всегда иметь стикеры и ручку, чтобы в случае необходимости можно было обменятся несколькими словами. Мы придумали и обговорили даже несколько знаков на пальцах и жестов руками, как у военных.

Утром мы спустились. Спускаться мне было сложнее и страшнее, чем подниматься накануне. Вера так же шла первая, поэтому на спуске она была всё время ниже и мне всё время казалось, что раз сверху её нет, то меня никто не держит и не страхует, хотя верёвка, зацепленная за петли, всё так же связывала нас и, спустившись до очередного крепления, я снова должна была снимать верёвку с петли, иначе бы она не позволила мне спускаться дальше. Когда мы спустились и я сидела на камне и отдыхала и смотрела вверх, то не верила, что мы там были. Я вообще ничему не верила, что происходит. Всё какое-то неправдашнее – и горы, и Вера, и Тамп, и мир этот весь какой попало… Как жить-то?

Анатолий и Александр встретили нас у Муси улыбками.

– Здравствуйте, – сказала им Вера, когда мы подошли и сбросили с себя рюкзаки. Вернее, Вера сбросила, а я просто села на землю у колеса и вытянула ноги. – А вот и мы. Как спалось? Муся вас не обижал?

Всё-таки, я поражалась на Веру. Она при непосвящённых в её тайну людях иногда умела себя вести так непринуждённо и естественно! Но при этом всё равно всегда производила на них впечатление какой-то своей ненормальности. Из-за улыбки, что ли? Из-за некоторого несоответствия улыбки и взгляда, наверное. Когда она улыбалась, взгляд её казался то ли удивлённым, то ли испуганным, то ли настороженным, то ли всё вместе. Вот когда она не улыбалась и говорила чётко и коротко, никаких внешних несоответствий в ней не было, и взгляд у неё был такой, что долго ей в глаза смотреть не станешь.

– Здравствуйте, всё нормально. А вы как?

Анатолий явно не знал, о чём спросить. Они с напарником понятия не имели, что такого эти две бабы всю ночь делали на горе, чего не могли сделать внизу.

– У нас тоже всё отлично, – сказала Вера. – Взяли все нужные пробы без помех, – она похлопала по своему рюкзаку, ставя его в багажник Муси.

"Ну вот, вроде ничего и не сказала, а вроде и всё теперь им понятно, – подумала я. – Умеет моя сестричка манипулировать людьми. И мной умеет и другими. Хороший командир взвода".

– Сейчас давайте умоемся, перекусим, справим прочие нужды и через минут сорок, сорок пять поедем обратно. Или кто-то хочет остаться? – улыбнулась Вера.

Желающих не нашлось.

Мы умылись, поливая друг другу водой в ладошки из пятилитровой пластиковой бутылки, прогулялись в низинку, перекусили, чем бог послал, переоделись и поехали обратно. Я специально посмотрела на часы и вначале и при отъезде – уложились в сорок три минуты.

– А у тебя сиденья попу греют? – спросила я.

– Конечно греют, – сказала Вера. – Иначе стала бы я такую машину брать. Включить?

Я рассмеялась.

21 октября, как мы и договаривались, Вера позвонила мне днём и пригласила на завтра вечером к себе в гости.

– Приезжай, Танюш, я соскучилась, повидать тебя хочу. Посидим, я вина возьму. Что тебе приготовить?

– Сейчас, дай подумать. Чем там у вас в Кореях угощают дорогих гостей?

– Чапхэ, – сказала Вера.

– Это что-то из собачатины? – хихикнула я.

– Можно и из собачатины, только где я быстро найду добермана с хорошей родословной? Может, говядина устроит? Там берётся говядина и…

– Нет, нет, нет, – прервала я Веру. – Не рассказывай. Сюрприз будет. А тебе что привезти?

– Лайм привези, – сказала Вера. – К семи жду. Не опаздывай, а то чапхэ перестоит.

Чапхэ мы готовили вместе.

– Свежих шиитаке не нашла, нашла только сушёные, – сказала Вера.

– Это что это, шиитаке?

– Грибы такие. У нас не растут.

Вера открыла кастрюльку, в которой в воде плавали нарезанные пластиками грибы, похожие на шампиньоны.

– А чапхэ вообще это что?

– Жаренная соломкой говядина с фунчёзой, грибами, кое-какими овощами и кунжутом. Сейчас сама всё увидишь. Мой руки.

Приблизительно через час у нас всё было готово. Мы сели, Вера налила мне вина, мы чокнулись – она стаканом с водой, в котором плавали кружочки лайма, я бокалом с вином, – но пить я не стала. Чапхэ мне понравился или понравилось – я не знаю, как правильно, – и я умяла целую тарелку.

После ужина Вера приготовила мне кофе со взбитыми сливками и положила на блюдце пирожное-корзиночку с варёным сгущённым молоком, грецким орехом, кленовым сиропом и фундуком.

– Откармливаешь меня, как на убой, – хихикнула я. – Скоро я, как Сомов, в самурайку не влезу.

– Купишь себе что-нибудь широкофезюляжное, как у меня, – улыбнулась Вера.

Мы разожгли камин в гостиной и включили телевизор.

– Я уже отвыкла от телевизора, – сказала я, глядя на экран, где шло какое-то политическое ток-шоу.

– Не следишь за новостями?

– Слежу, конечно. С нашей работой нельзя не следить. Но если бы не работа, сроду бы не стала смотреть на весь этот цирк и дурдом, какой сейчас в массмедиа творится.

– Думаешь, когда-то было иначе?

– Не то, чтобы совсем иначе, но хоть более выборочно. Фильтровали. А сейчас прямо ужас какой-то. Даже не ужас, а ужас-ужас-ужас. Такое несут и так подают, что рука невольно тянется к пистолету.

– А как же свобода слова и доступ к информации?

– Если свобода слова состоит в том, чтобы безнаказанно бредить и лгать, где ключевое слово "безнаказанно", то я против такой свободы.

– Сердитая ты сегодня, – заметила Вера. – Добром это не кончится.

В двенадцатом часу мы по очереди сходили в душ и стали укладываться спать. Вера постелила мне на диване, пожелала спокойной ночи, погасила в гостиной свет и ушла к себе в спальню. Коттедж погрузился во тьму и тишину. В десять минут первого я тихо встала и оделась. Не взяв с собой смартфон, я ощупью пробралась к Вере в спальню. Она, тоже уже одетая, взяла меня за руку, подвела к кровати, усадила и очень тихо, прямо в ухо, прошептала:

– На полу твоя обувь, на кровати верхняя одежда. Надевай.

Когда я оделась, Вера подхватила с пола сумку, опять взяла меня за руку и повела к стеклянной двери, выходящей из спальни на открытую лоджию. На лоджии Вера перелезла через ограждение, бесшумно спрыгнула на землю и я подала ей сумку. Потом я тоже перелезла через перила и Вера, подхватив за талию, легко опустила меня на землю. Она сделала рукой знак идти за ней. Мы обошли коттедж и перелезли теперь уже через ограду.

Снег ещё не выпал и вокруг было очень темно. Где-то вверху светила луна, но её закрывала плотная низкая облачность.

От коттеджа мы, не говоря ни слова, прямиком через лес, между сосен, пошли к ближайшим многоэтажным домам, расположенным метрах в трёхстах. У одного из подъездов нас ждала машина, взятая Сомовым на прокат и оставленная во дворе многоэтажки накануне. Когда Сомов отогнал сюда эту машину и на такси вернулся в офис, он отдал мне ключи. Что эта за тайная операция, Сомов не спросил. Просто сделал и всё. Сомов никогда ничего не спрашивал – просто делал и всё. Наверное, ещё и поэтому он мне нравился.

Я отдала Вере ключи, она забросила сумку в салон на заднее сиденье, мы сели в машину, Вера завела мотор и, когда он прогрелся, включила фары. Мы поехали в Тамп. Я там раньше не была и поэтому куда и сколько ехать не знала.

В каком-то только ей известном месте Вера свернула с асфальтированной дороги на просёлок, с просёлка в лес и остановилась. Фары погасли. Вера сделала знак выходить из машины. Я вышла. Вера достала из салона сумку, поставила её на багажник, открыла, вынула пакет и подала мне. Я раскрыла пакет. В нём была та одежда и обувь, в которой я лазала на гору на Алтае. Я стала переодеваться. Вера переодевалась рядом. Снятую с себя одежду я складывала в пакет и потом передала его Вере. Вера положила пакет в сумку, туда же положила свой, сумку снова забросила в салон. Мы сели в машину, двигатель завёлся, фары включились.

Мы снова выбрались на просёлок, потом на шоссе и поехали дальше. Через несколько километров Вера остановила машину. Перегнувшись назад, она достала из стоящей сзади сумки разгрузку с несколькими нагрудными и поясными подсумками и кобурой с пистолетом. Вера наклонилась к рулю надела на себя разгрузку, откинулась и застегнула её спереди. Я протянула ей зелёный берет, который когда-то подарил мне Ваня, и который я держала в руках с момента переодевания. Вера надела берет и привычными движениями рук придала ему нужную форму. Первый раз я увидела её такой, какой она, наверное, раньше и была.

Вера наклонилась ко мне, и прошептала в ухо:

– Сиди и ничему не удивляйся. Никто не пострадает.

Она выбралась из машины, оставив дверь открытой.

Я видела, как она встала, повернувшись лицом назад, туда, откуда мы приехали, расставила ноги, приняв очень уверенную позу, достала из одного из подсумков прибор, похожий на продвинутый бинокль и, когда сзади на дороге показался свет фар, посмотрела на подъезжающую машину в этот бинокль. Потом она положила бинокль на сиденье, достала из другого подсумка фонарь, что-то нажала на нём, и засветившимся красным знаком сделала несколько круговых движений, а другой рукой повелительно указала съехать с дороги и остановиться.

Её в свете фар было всю отлично видно. Берцы, камуфляжная форма, разгрузка, подсумки, пистолет, берет с кокардой и шевроном, перчатки без пальцев и лицо, словно высеченное из белого гранита.

Я слышала, как машина сбавила ход, свет фар забегал вправо-влево, машина сползла на обочину и, зашипев сжатым воздухом, остановилась. Вера, убирая фонарь в подсумок, широким шагом направилась к ней.

Я, повернув голову назад, пыталась что-то увидел, но свет слепил.

Буквально через десять секунд задняя дверь нашей машины открылась, я снова обернулась и увидела, как Вера, осторожно снимая с плеча, усаживает в салон мужчину в бессознательном состоянии. Уложив водителя на заднее сиденье, Вера сделала мне знак идти за ней и захлопнула заднюю дверь. Я торопливо вышла из машины и побежала к Вере.

– Иди, садись в кабину грузовика и жди меня. – Вера придержала меня за плечо. – Ничего не бойся. Если вдруг кто-то остановится и что-нибудь спросит, скажи, что водитель пошёл отлить. Я быстро вернусь.

– Уже можно говорить? – глупо спросила я.

– Здесь можно, – кивнула Вера. – А там, – она кивнула на нашу легковушку. – Там наша одежда. Иди. Не бойся.

Я побежала к грузовику. Это был КАМАЗ. Я открыла правую дверь и влезла в кабину. Когда я захлопнула дверь, легковушка впереди тронулась и поехала вперёд. Немного погодя она свернула направо в лес и исчезла из виду. Спустя пару минут Вера появилась из леса, скорым шагом подошла к КАМАЗу и влезла в кабину на водительское место.

– Держи, – она сняла и подала мне берет. – Сегодня больше не понадобится.

Пока я прятала берет за пазуху, мы тронулись и поехали вперёд. Вскоре за поворотом показался наезженный свёрток вправо, и когда Вера на него свернула, стали видны шлагбаум из ржавой гнутой трубы с большим железным зубчатым колесом в качестве противовеса, дощатая будка с окном, покрытая облупленной зелёной краской, неказистый неровный забор. Подъехав к шлагбауму поближе, Вера два раза коротко посигналила и, подъехав совсем вплотную, остановиться.

– Если сейчас пропустят, не проверяя, то всё удалось, – сказала Вера.

– А если не пропустят?

Тут дверь в будке открылась, на кривом крылечке из одной доски показался мужик в оранжевом жилете, надетом поверх ватника, и посмотрел в нашу сторону. Вера выключила фары, мужик махнул рукой – проезжай, отцепил верёвку и шлагбаум поднялся. Вера дала газу и включила фары. Мужик отвернул от света лицо, и мы проехали на территорию участка.

– А внутрь мы как проедем? – спросила я.

– На попутке, – сказала Вера. – А на этом КАМАЗе потом обратно поедем и вернём его хозяину.

На территории в разнобой стояло много разной техники – бульдозеры, экскаваторы, пара самосвалов, какой-то автобус, вагончики, прицепы. Вера нашла свободное место, загнала КАМАЗ поглубже между сваебойкой и скрепером, остановилась, выключила все огни и заглушила двигатель.

– Посидим минутку, пусть глаза привыкнут, – сказала Вера.

– Под попуткой ты что имеешь ввиду?

– А вот такой же грузовик, который за грунтом в Тамп заезжать будет. Он перед въездом на станцию остановится, ожидая пока поднимутся ворота. На въезде их не досматривают. Он сразу поедет в туннель. Нам надо на него заскочить, а в туннеле соскочить. А там уж мы разберёмся. Сможешь в кузов взобраться?

– Наверное, смогу, – сказала я неуверенно.

– Я помогу. Всё будет хорошо, – сказала Вера. – Пошли.

Мы по импровизированному кладбищу всевозможной техники подошли к въездным воротам очень близко. Ворот было четверо. Мы остановились за оранжево-жёлтым касемсотом с ковшом и спущенными передними колёсами. Вера достала из подсумка бинокль и с минуту внимательно изучала фасад.

– Есть две камеры видеонаблюдения. Статичные. Если грузовик подъедет ко вторым или третьим воротам, то загородит нас от камер, только на вторых воротах нам надо подходить ближе к левому борту грузовика, но за борт не высовываться, а на третьих ближе к правому. Делаем так. Когда пойдём, ты идёшь строго позади меня. Я влезу в кузов и затяну тебя. Протянешь мне две руки. Не одну, а обе, хорошо?

Я кивнула.

Внезапно вторые ворота открылись и из них выехал гружёный грунтом КАМАЗ и уехал по направлению к входному шлагбауму. Мы продолжали ждать. Мне показалось, что прошла вечность, прежде, чем послышался шум подъезжающего самосвала и свет от фар зашарил по площадке. КАМАЗ сбавил ход и стал поворачивать к третьим воротам.

– За мной! – скомандовала Вера и побежала к КАМАЗу.

Я побежала следом за ней. КАМАЗ ещё не остановился, когда Вера догнала его, подпрыгнула, ухватилась за верх борта, подтянулась, забросила одну ногу на нижней выступ борта, оттолкнулась и перевалилась в кузов. Спустя секунду она уже перегнулась сверху и протянула мне руки. Я подняла свои намереваясь ухватиться пальцами за Верины пальцы, но она схватила меня за запястья и, я даже оттолкнуться или подпрыгнуть не успела, как подняла меня вверх и, отступая, втянула на кромку борта животом, а потом затянула и дальше. Я упала в кузов. Вера тут же упала рядом. Только тут грузовик остановился. Мы лежали на животах голова к голове.

– Не ушиблась? Не больно? – спросила Вера.

Я отрицательно помотала головой. Я и не понимала, ушиблась или нет, и больно ли мне.

Почти сразу же послышался шум поднимающихся ворот и, спустя несколько секунд, грузовик снова тронулся, проезжая внутрь станции. Ворота, все ещё поднимаясь, проплыли где-то над нами, потом почти без паузы стали опускаться, а грузовик проехал метров десять вглубь станции и остановился.

– Верунчик, – послышался голос водителя.

"Он что, Веру зовёт?" – с ужасом подумала я.

– Вера! – снова позвал водитель. – Ну что, не надумала за меня замуж выйти?

– Езжай уже, жених, – послышался довольно звонкий, но равнодушный женский голос. – У нас двоежёнство законом запрещено.

– Так я сегодня не женат, – засмеялся водитель.

– Вот я завтра спрошу у Натальи, когда ты женат, а когда нет.

– Эх, Вера-Веруша, – воскликнул водитель и КАМАЗ тронулся с места. – Эх…

Из-под ярких ламп, грузовик въехал под свод туннеля и довольно медленно поехал под уклон, через каждые несколько метров подскакивая на поперечном препятствии – видимо, что то вроде "лежачего полицейского".

– Вставай! – Вера тронула меня за плечо. – Держись за борт, не высовывайся. Когда я спрыгну, сразу за мной прямо на борт становись ногой и прыгай. Не бойся, что высоко, я тебя подстрахую. Просто спрыгни. Не упади сверху, а спрыгни, хорошо?

Я кивнула. Господи, потренироваться надо было хоть разочек. Я ж не десантник какой.

Я долго сидела на корточках, держась за борт и низко наклонив голову, чтобы не высовываться. Лишь один раз выглянула, но ничего интересного не увидела – лишь плохо освещённый туннель, уходящий назад и вверх. Вера часто приподнималась и смотрела не назад, а вперёд, поверх кабины. Через какое-то время Вера шагнула ко мне, и, взяв за плечи двумя руками, чуточку встряхнула, подбадривая.

– Всё, сходим. Как я спрыгну, ты сразу за мной. Пошли.

Вера, опёршись рукой, просто перемахнула через борт. Раздумывать и бояться мне было некогда, но прыгать, как она, я не умела. Я поставила одну ногу на борт, поднатужилась, толкнулась другой ногой, как бы вскакивая на борт, зажмурила глаза и тут же спрыгнула. Если бы Вера не подхватила меня, я бы брякнулась как следует, а так просто сильно ударилась ногами о землю и села на попу. Вера тут же подхватила меня, поставила на ноги и, толкая, прижала к стене. КАМАЗ несколькими метрами дальше как раз выезжал из туннеля под яркий свет.

– Молодец, – сказала Вера. – Ты очень смелая.

Я и сама себе поражалась и даже гордилась собой и потому осмелилась спросить:

– А почему мы дальше не поехали?

– Потому что не знаем, куда он едет, – сказала Вера. – Может, он на этом уровне остановился и его сейчас начнут грузить, а тут мы в кузове сидим. Идём.

Мы вдоль стены добежали до выхода из туннеля, но выходить не стали. Вера из-за стойки выглянула наружу.

– Что там?

– Это уровень Лабиринт. Тут склады. – сказала Вера. – Охраны не видно, но она обязательно есть. Только, не понятно, какая. Посмотреть бы, как они выглядят, во что одеты. Сейчас дождёмся следующего КАМАЗа. Перед ним выйдем и встанем слева у стены. Вон там дверь, видишь? Это шестая дверь западного коридора. Мы в неё попробуем выйти, а в коридоре пойдём в противодверь, которая на первом уровне в игре была чёрною дырой-заплаткой. Надеюсь, там и в самом деле туалет, или гардероб, или бытовки. Тогда нам повезло.

Когда позади в туннеле послышался шум подъезжающей машины и вдалеке показались колеса, мы перебежали туннель справа на лево, вышли, свернули к стене и встали лицом друг к другу, словно разговариваем. КАМАЗ выехал из туннеля. Я, не поворачивая головы, скосила глаза на кабину. Водитель равнодушно глянул на нас, проезжая мимо, и мы тут же быстрым шагом пошли параллельно КАМАЗу к дверям. Только Вера взялась за ручку, как дверь открылась и нам навстречу, пятясь спиной вперёд, показался мужчина, несущий ящик. Ящик был длинным и стало понятно, что второй его конец тоже кто-то держит там, в коридоре. Вера одной рукой широко распахнула дверь, придерживая её открытой, а другой подтолкнула меня за створку, пряча.

– Спасибо, – пробурчал мужчина, стараясь не задеть ящиком за косяки.

– Куда несёте, – деловито спросила Вера.

– В двести шестую, – ответил мужчина. – Есть там кто?

– Да вроде есть, – сказала Вера.

Мужчины вынесли ящик и пошли дальше. Одеты они были в камуфляж, в общем-то похожий на наш с Верой. На мой взгляд, все они похожи. Мы быстро проскочили в дверь и та за нами захлопнулась.

– Отлично, – сказала Вера. – Идём.

Повернув направо, она быстро пошла по пустому коридору. Я поспевала следом. Впереди из противодвери кто-то вышел. Вера резко остановилась, придержала меня, встала передо мной, спиной к выходящему, и тихонько сказала:

– Согнись, завязывай шнурок.

Я приспустилась на одно колено и, наклонив голову пониже, развязала на ботинке шнурок и стала завязывать заново. Вера, стоя надо мной, тем самым загораживала меня. Мимо нас прошёл мужчина. Я видела только его ноги. Как только он прошёл, я поднялась, и мы пошли дальше. Ни на секунду не задерживаясь, Вера толкнула противодверь и вошла. Перед нами снова был коридор, только узкий и не очень длинный. Никого в коридоре не было, но зато среди прочих были две двери с буквами "М" и "Ж". Мы вошли в женский туалет, прошли мимо раковин умывальника вглубь, Вера открыла одну из кабинок, пропустила меня, вошла следом, притворила дверь и повернула защёлку.

Я с облегчением выдохнула. Только захотела открыть рот, как Вера приложила палец к губам и тут же жестом показала, будто снимает штаны, и указала мне на унитаз. Я расстегнула штаны, спустила их вместе с трусиками, села на унитаз, потужилась несколько секунд и начала писать. Когда журчать перестало, Вера нажала на слив и, показав мне жестом, сиди, открыла защёлку и вышла. Я слышала, как она в умывальнике открыла воду и помыла руки. Потом я услышала, как она вернулась к кабинкам и поочерёдно заглянула в каждую из четырёх кабинок. В пятой сидела я. Вера открыла дверь.

– Никого нет, – тихо сказала она. – Закройся и сиди здесь. Я сейчас найду какую-нибудь местную одежду и приду. Когда приду, то покашляю. Если в туалете кто-то будет, ты молчи. Если никого не будет, то отзовись.

– Как отозваться? – спросила я, надевая штаны и застёгиваясь.

– Как угодно, Тань. Тебя услышу только я, – улыбнулась Вера.

– Ну, да, – сообразила я. – Только ты не долго, ладно?

Вера снова улыбнулась.

– Закройся, сядь и сиди. Я быстро.

Она закрыла дверь. Я повернула защёлку. Услышав, как Вера вышла из туалета, я подошла к унитазу, опустила крышку и села, продолжая прислушиваться. Было тихо, только в бачке рядом, набираясь, журчала вода.

За десять бесконечно долго тянущихся минут в туалет никто не входил. Потом я услышала звук открывающейся двери, шаги и Верино покашливание. Я соскочила с унитаза и, открывая защёлку, обрадованно позвала:

– Вера, я тут!

Мы снова закрылись в кабинке. У Веры в руках был чёрный полиэтиленовый мешок. Такие обычно используют под мусор. В мешке что-то лежало. Вера поставила мешок на крышку унитаза и негромко сказала:

– Так, переодеваемся. Разувайся, натягивай прямо сверху вот эти штаны и халат.

– Что это?

– Это местная униформа. На медицинские похожи. Когда я с Зивой была, видела, что большинство персонала здесь именно в такие костюмы одета. Разного цвета. Тебе голубой, мне зелёный. Не знаю, что это значит. Может быть, ничего.

Когда я натянула голубые штаны поверх своего камуфляжа, Вера присела, ощупала мои ноги и сказала:

– Нет, не пойдёт, снимай. Слишком толсто. Свои куртку и штаны сними и снова надевай это.

Она тоже начала раздеваться. Когда мы, поминутно задевая друг друга, раздевались, в туалет кто-то вошёл. Вера приложила палец к губам, и, держа свою разгрузку и куртку в руках, села на стульчак.

Посетительница зашла в кабинку, стукнула крышка унитаза, зашуршала одежда, потом на мгновение стало тихо, потом зажурчала струя, потом посетительница пукнула. Вера громко шмыгнула носом и пошевелилась, чтобы в нашей кабинке не было уж слишком тихо. В соседней снова зашуршала одежда, раздался звук смыва, щелчок защёлки. Было слышно, как в умывальнике зашумела вода, потом звук отрываемого бумажного полотенца, потом звякнула крышка урны и, наконец, хлопок входной двери.

Мы принялись переодеваться дальше. Снятую одежду Вера сложила в мусорный мешок, туда же, завернув в куртку, положила свою разгрузку с пистолетом и биноклем.

– Обуви другой нет. Обуваем своё. Штанины и рукава подверни внутрь. Немного большеват тебе костюм.

В довершение наряда Вера подала мне шапочку и маску.

– Надевай. Лучше маскировки не придумаешь.

У Веры тоже была шапочка и маска.

– Бери мешок, – сказала Вера. – Встанешь мне на руки, я тебя подниму. На потолке квадратик-панельку вверх толкни, он поднимется. Над ним пустота. Мешок туда засунешь, а панельку на место.

– А ты меня будешь все время держать?

– Буду. Давай, ногу сюда, к перегородке прислоняйся, она крепкая.

Она сцепила руки, я встала на них сначала одной ногой, потом обеими, и она меня подняла приблизительно до уровня своей груди. Я так торопилась всё сделать быстро, ведь Вере было тяжело меня держать.

– Всё, опускай!

Я, наконец, опять оказалась но полу и облегчённо выдохнула. Вера уже открыла дверь кабинки и выходила. Я за ней.

– Моем руки и топаем в восточный коридор.

– А там?

– А там нам надо в столовую, а потом на эскалатор и вниз.

– А в столовую зачем?

– Вилку взять, – сказала Вера. – Я свою в мешке оставила.

– Забыла, что ли? – удивилась я.

– Представь себе.

Мы вышли из туалета, потом в главный коридор и, как ни в чём ни бывало, пошли в столовую.

– Если специально фиксировать, то я, конечно, не забуду, – на ходу говорила Вера. – Электронный мозг не забывает отложенные задания. Но я фиксацию делаю не всегда. Контроллер же я не забыла, а вилку забыла. Ничто человеческое мне не чуждо.

– И что, ты можешь вот так забыть и, например, опоздать куда-нибудь?

– Теоретически могу, но именно из-за забывчивости со мной такого практически ни разу не было. А вот если обстановка постоянно меняется и всего предусмотреть нельзя, и поминутно возникает очень много незапланированных задач, то всегда есть риск что-то упустить из виду. На самом деле это не совсем то, что забыть, но люди это так называют. Ой, я забыла взять зонтик. Но это не забыла, ведь такой конкретной задачи, взять зонтик, и не было. Просто, зонтик вдруг понадобился, а его, оказывается, нет. Не было предусмотрено, что он понадобится. Вот сейчас вдруг раз, и нам зачем-нибудь понадобится теннисный мячик, а у нас с тобой его нет.

– Забыли, блин, взять, – хихикнула я, всплеснув руками.

– Именно, – кивнула Вера. – Люди почти всё называют не так, как оно есть.

Мы шли по коридору под камерами наблюдения, с виду две непринуждённо болтающие друг с другом сотрудницы Тампа. Пару раз нам навстречу попадались спешащие по своим делам другие сотрудники и, хотя все были без масок, а мы в масках, никто особого внимания на нас не обращал. Видимо, всё же, маски на лицах не были редкостью или чем-то необычным. С масками сейчас везде так, не только в медицинских или научных учреждениях, но и просто на улице, в автобусе или в магазине.

– Если всё называть не так, как оно есть, то как же друг друга понять? Мне кажется, ты преувеличиваешь, – возразила я.

– Если и преувеличиваю, то не особо. Посуди сама. Предметы мы называем вполне определённо, но это и понятно. Поступки и действия уже гораздо более условно. От контекста один и тоже поступок, одно и то же действие, меняют свою окраску порой радикально. Вот как забыл и не предусмотрел. Или можно сказать, покалечил Федю, а можно, защитил Машу. Действие одно и то же, а смысл получился чуть ли не противоположный. А что касается не предметов и не поступков, а понятий более общего характера, то там и вовсе полная свобода в интерпретации.

– Например? – спросила я. – Что-то я не пойму, что это.

– Что угодно, – сказала Вера. – Например, религия, бог, кольцо всевластия, расовая теория, история, понятие пола, сестры во Христе… Что угодно. Все эти понятия очень расплывчаты и в разных интерпретациях настолько расходятся, что являются источниками антагонизмов. Но при этом люди очень любят оперировать такими понятиями. Это придаёт им ощущение значимости. Любят соглашаться или не соглашаться с чужими суждениями о них. Это даёт им ощущение посвященности в нечто высокое, почти сакральное. Любят спорить о них. Это даёт им ощущение причастности, доступа в некий круг имеющих право. Если в чём-то такой многозначной неопределённости не хватает, а то и вовсе нет, то люди её туда добавят, не сомневайся. Иначе как ощутить себя значимым, посвящённым, причастным. А потому берём, например, Гарри Поттера или Курочку Рябу и отыскиваем или высасываем из пальца в них отсылки к тем же религии, истории, расовой теории, половому диморфизму, теории струн и так далее до бесконечности, и вот уже есть о чём поговорить.

– Ой, Вера, – усмехнулась я. – Только не изображай из себя циничного терминатора, надсмехающегося над людьми, как над тупиковой ветвью эволюции.

– Тупиковая ветвь, это я, – сказала Вера. – Помнишь, Николай Иванович Переверзев на это указывал.

– То есть, ты не стремишься быть значимой, посвящённой, причастной и себя совсем не любишь?

– Да, – согласилась Вера. – Я циничная сволочь. Я никого не люблю. Мне по уставу не положено.

– А своих бойцов? – тут же спросила я. – Ты же говорила, что любишь их всех.

– Ну, ты интересная, подруга, – вскинула Вера брови – это она освоила очень хорошо. – Как можно не любить свои руки, или свои ноги, или свою голову и даже свою задницу. Они и я – мы одно. Ты на что-то своё можешь пенять?

– Конечно, могу! – ухмыльнулась я.

– А не любить? Чтобы прямо-таки до отторжения?

– Конечно, не могу, – хмыкнула я.

– Ну вот.

– Что, вот?

– А то, что я их люблю, потому что они дают мне возможность побеждать. Главное же победить?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Может быть и да. А что такое победить, кстати?

– Ты же сейчас не про битву при Трафальгаре и не про партию в шахматы говоришь? – спросила Вера. – Мне кажется, победить, это не изменить своим убеждениям, а даже укрепить их.

– А цена при этом важна?

– Конечно, важна, – заявила Вера. – Ведь, ради победы очень многие могут погибнут. И если после смерти я, будучи победительницей, стану разговаривать с ними, а они мне заявят, что погибли зря, то я никого не победила, я всё просрала. О жизни можно жалеть, но о смерти-то нельзя. Я не про смерь под капельницей или на утке. Всё равно все умрут. И Сергей Игоревич умер и Наталья Валерьевна умрёт.

– И я, – сказала я.

– И ты, и я тоже, но ты, по крайней мере, можешь предположить, как ты умрёшь, а как умру я, я понятия не имею. Может, меня Сомов на запчасти распаяет.

– Тьфу на тебя! – возмутилась я. – А может наоборот, Сомов тебя сделает бессмертной.

– Когда выйдешь замуж за Ваню, – сказала Вера. – И родится у вас дочка, вот и будете вы бессмертными. А я тупиковая ветвь, сказано же. Во мне неживого больше, чем живого и это не объёмом или весом измеряется.

– Вера, – я прямо таки остановилась. – Не говори так даже в шутку!

– На камерах мы в этих халатах и с этими разговорами и размахиваниями руками выглядим так аутентично, что никакие актёры так сыграть не смогут, –сказала Вера, тронув меня за плечо. – Идём дальше.

Мы уже свернули в восточный коридор, пройдя половину западного и весь южный.

– Почему нас никто не остановил, не задержал? – удивлённо спросила я.

– Кто бы тебя задержал, Таня? Ты управляешь вселенной. У тебя ни то что мысли не возникло о том, что кто-то тебя может задержать, у тебя мысли о мысли не возникло. Откуда взяться твоему задержанию?

– А у тебя?

– У меня тоже не было. Ни у кого не было.

– А если бы было?

– Ну, тогда я не знаю. Управлять вселенной, имея об этом мысли, невозможно.

– Тьфу на тебя ещё раз! – я даже ногой топнула. – Троллишь меня всё время.

– Сильных не троллят, – жёстко сказала Вера. – А ты сильная.

А ведь, действительно, я на какое-то время даже забыла об окружающем и о том, что мы делаем. Жалко, что в это время у меня не было с собой какого-нибудь диктофона, чтобы всё это записать. Вера говорила обо всём так просто, как я о селёдке под шубой. Она об этом не думала, она это знала и может быть в этом ни отличалась ни от кого! Ни от самого умного, который знает всё, ни от самого последнего больного придурка, который уверен, что чувствует всё, и она меня заразила и для меня не было ничего важнее, чем то, о чем мы говорим. Я тоже не думала.

Я не каждый день хожу в рейды с киборгом, который идёт изменять время. Я вообще в самом офигительном состоянии была, когда мы на гору лезли и когда я с неё писала – тут про Ваню или Витю с нашем сексом даже упоминать не буду, – а там я была со вселенной, в алформации, не знаю в чём…

В халате, в подвёрнутых голубых штанах, только что Вера меня поднимала в туалете, а кто-то пукал, а я была в центе вселенной, я сама центром была. Как объяснить? А читать будут Веру, ужас какой, понимаете? Её будут читать, а она, тупиковая ветвь, людей использует для своей победы. Наверняка, она улыбнулась этой своей улыбкой, которая иногда действует так, что хоть правда помирай, а иногда такая железобетонная, что хоть снова помирай, а она через маску говорила и не видела я никакой её улыбки, зато представить могла любую, какую захочу.

Когда мы приблизились к входу в столовую, я сказала:

– Давай, я сама вилку возьму?

– Если там открыто, – сказала Вера. – Ночь, всё-таки, а это не туалет.

– Так возьму?

– Давай, – кивнула Вера. – Я тут подожду.

Я подошла к двери, где так и было написано "Столовая" и ниже на вывеске более мелким шрифтом расписание работы с указанием смен, и дёрнула дверь. Дверь была не заперта и я вошла. Слева было что-то вроде гардероба – там стояли вешалки для одежды, правее и дальше был довольно большой обеденный зал, уставленный столиками, а за ним виднелась раздаточная стойка. Я пошла к ней.

– Мы ещё закрыты! – услышала я. За стойкой, между плит и разделочных столов показалась женщина в белом халате и в колпаке. – Через сорок минут смена откроется.

– Нет, у меня своё есть, – я махнула рукой куда-то назад. – Я вилку забыла захватить. Вилку хотела у вас попросить.

– А-а-а, вон в лотке возьмите, – указала повариха на стойку. – Только принесите потом, пожалуйста.

– Обязательно! – воскликнула я. – Спасибо!

Я подошла к стойке, и у кассы в красном пластмассовом лотке увидела ложки, вилки и ножи. Я взяла вилку, подняла её в руке, словно показывая поварихе.

– Вот. Спасибо!

Она кивнула.

– Ну что, вооружилась? – спросила Вера, когда я вышла в коридор.

Я вынула вилку из кармана и показала Вере.

– Два удара, восемь дырок, – хихикнула я.

– Пусть будет у тебя, – сказала Вера. – Для самообороны.

Вот я тоже не всегда понимаю, когда она шутит.

Когда мы из восточного коридора снова зашли в Лабиринт, Вера действовала вполне по-хозяйски. Не было у неё усталости, утомления от постоянного эмоционального напряжения, которое накапливалось у меня. Казалось, всё у неё под контролем и она будто бы всё время знает, что делать в каждый следующий момент. Ни одной секундочки какого-то сомнения или нерешительности. Глядя на неё, я понимала, как важно, чтобы кто-то такой всегда был рядом и контролировал буквально каждый твой шаг и мало того, что контролировал, а фактически каждым твоим шагом и управлял.

Будто бы сами собой мы оказались в подсобке, расположенной недалеко от турникетов и когда вышли оттуда, в руках у нас были пластмассовые прямоугольные вёдра с водой и пеной, в руках щётки и мы катили, одна спереди, другая сзади такую стойку-вешалку на колёсиках, на которой были ёмкости с химикатами, стояли щётки-швабры с длинными ручками, и висели щётки поменьше – ручные, и какие-то тряпки-полотенца и ещё что-то. Я такой агрегат вообще видела впервые. И вот мы, две уборщицы в респираторах, защитных очках и косынках, в ярких резиновых оранжевых перчатках и оснащённые всеми необходимыми моющими приспособлениями, под взглядами персонала деловито проследовали через турникеты, ступили на эскалатор, балансируя своей тележкой и вёдрами, и покатили вниз, тут же принявшись обрабатывать из пульверизаторов боковые стенки и вытирать движущиеся перила. Вот тогда я прекрасно поняла, что Вера проникнет куда захочет, будь то аэропорт, склад, корабль, кинотеатр, офис, молочная ферма, и ей для этого не понадобится гранатомёт и винтовка. У неё отсутствуют нервы, у неё аналитическая наблюдательность и она с такой скоростью всё просчитывает и так минимально и выверено импровизирует, что это воспринимается абсолютно обыденно, естественно, реально. Но у меня так лишь в столовой с ложкой, а у неё везде. Терминатор с шестиствольным пулемётом в сравнении с ней, как экскаватор, пытающий танцевать, в сравнении с балериной.

Внизу, на третьем уровне, была уже совсем другая охрана. Вера, сматерившись на застрявшую при сходе с эскалатора тележку, сердито шмякнула тряпку в ведро и тут же обернулась к охраннику:

– Где тут у вас воду поменять? Тележка пусть пока тут постоит.

И мне:

– Вёдра бери, чё встала, как корова! До утра тут будем с мылом в жопе скакать!

Я торопливо подхватила вёдра и запнулась, расплескав воду по плиткам пола. Совсем не намеренно.

– Б..дь, Люда! Ну, ты чего сегодня как варёная! – Вера выдернула из стойки швабру, подтирая за мной.

– Вон туда идите, там туалет и умывальник есть, – указал охранник, открывая турникет.

Вера сунула швабру в стойку, догнала меня и выхватила из руки одно ведро.

– Давай мне.

Когда мы, свернув за угол, оказались в туалете, Вера быстро закрыла дверь. Здесь был меленький туалет, персональный, так сказать, на одно место.

– Так, воду сольёшь, потом мой вёдра, не торопись, хозяйничай тут. Не закрывайся, наоборот, дверь нараспашку. Кто придёт, уступи, пусть пользуется, а ты жди. Я скоро приду. Если мы быстро на эскалатор не вернёмся, будут проблемы, поэтому я их сейчас улажу и вернусь. Поняла?

Я кивнула и Вера пошла обратно.

Я медленно, одно за другим, слила из вёдет воду в унитаз, спустила воду, постояла, прислонившись к стене и стала в раковине споласкивать ведро, потом другое.

Кто-то из коридора заглянул в туалет, увидел меня и собрался уйти.

– Вам в туалет? – тут же высунулась я. – Идите, а то я долго провожусь. Я в коридоре подожду.

Забрав ведра, я вышла в коридор. Только уселась на ведро, как из-за угла показалась Вера с охранником.

– Людка, твою мать, – услышала я громкий хабалистый голос Веры. – Ты что тут расселась, как на именинах? Поменяла воду?

– Там занято, – недовольно сказала я.

– Давай, поднимай задницу, – Вера схватила одно ведро. – Сергеич говорит, ихний пролёт вниз тоже надо обработать.

– Они чё там, ..нулись все, – я устало поднялась с ведра.

– Кто в туалете? – спросил охранник.

Я равнодушно пожала плечами. Все уставились на дверь и тут она открылась и оттуда вышел мужик.

– Здоров, Володя! – он за руку поздоровался с охранником. – Тоже сюда? – рассмеялся он.

– Ты к себе сейчас? – Спросил Володя.

– Ну да, – кивнул мужик.

– Проводи девчонок, им на вашей стороне турникеты тоже обработать надо.

– Людка, беги за телегой, – скомандовала Вера. – У вас там будет, где воды набрать или отсюда тащить? – обратилась Вера к мужику.

– Будет, наберём, – кивнул мужик.

По третьему уровню мы передвигались в сопровождении. Вера с мужиком шли впереди, о чем-то болтая и каждый неся по пустому ведру. Я следом катила тележку. В одном месте Вера остановилась, тронув попутчика за плечо, потом наклонилась, и, задрав штанину до колена, показала ему свою голую ногу. Голая Верина нога, обутая в ботинок с высокой шнурованной голяшкой, смотрелась трогательно.

"Вот это о чём она ему рассказывает?" – подумала я, когда после паузы мы пошли дальше – я в маске, толкаю, как дура, тележку, – и увидела, как он приобхватил Веру за талию! – "Вот сейчас она ему в морду даст!" – со страхом и восторгом подумала я. Она в халате, в этих зелёных штанах, идёт, с грацией бульдозера, таща в руке ведро, а он… Но, ничуть не бывало! Его рука немножко сползла с Вериной талии на её попу, а она ещё и бёдрами туда-сюда вертит! Чем там вертеть!? Она же, как гончая в мешке из-под картошки! Он что, дурак? Она в маске и очках! У них вообще что ли тормозов нет?! Он кого там видит, мама моя?! От неё же даже потом не воняет, если это феромоны какие-то! От меня-то в тот момент воняло всем, чем только можно придумать, метров на пять даже сквозь халат.

В итоге, мы набрали воды и он привёл нас на другой эскалатор, который на четвёртый уровень, и провожал там Веру так, будто свою возлюбленную на масковский фаллоимитатор, летящий на Марс, сажает. Мне, со своей тележкой, даже завидно стало и потому, когда мы ехали на эскалаторе, я, наконец, не выдержала и, сняв маску, спросила:

– Вера, а его как зовут?

Вера тоже сняла маску и ответила, улыбнувшись:

– Максим.

– А-а-а, – сказала я, сделав лицо овцы. – Ну, тогда понятно.

– Это просто гипноз, Тань, – сказала Вера. – Нас этому тоже учат.

– Понятно, – кивнула я. – И как часто ты им пользуешься?

– С тобой не пользуюсь, – ответила Вера, глядя мне в глаза. – Почти ни с кем не пользуюсь. Ты же понимаешь, что при длительном взаимодействии это невозможно?

– Как же меня задолбало это твоё взаимодействие! – не выдержала я. – Взаимоотношение это, взаимоотношение, понимаешь?

– Не соглашусь, – сказала Вера. – Взаимоотношение, это то, что каждый предполагает, а взаимодействие, это то, что с каждым происходит. Абсолютно разные вещи. Взаимодействие объективно, а взаимоотношение субъективно.

Я не придумала, что тут возразить и надела маску обратно. Вера тоже надела маску и сказала:

– Лучше нет, когда взаимоотношение и взаимодействие совпадают.

– А так бывает? – спросила я, злая, как собака.

– Обычно, практически нет, – сказала Вера. – У нас с тобой, практически да.

Вот жеж сука какая у меня сестричка.

Внизу нас встретили двое охранников. Здесь Вера даже и не пыталась ничего предпринять для того, чтобы пойти на уровень, а охранник сразу сказал:

– Сверху звонили, но здесь абсолютно закрытая зона, езжайте сразу назад, – и он указал рукой на вторую полосу эскалаторе, идущую вверх.

– Мы в курсе, – спокойно сказала Вера. – Он же старший? – спросила она, указывая на второго охранника, виднеющегося за стеклом охранной будки.

Охранник тоже оглянулся на будку и кивнул.

– Вот, покажи ему, – Вера протянула охраннику какую-то бумагу или карточку.

Охранник карточку взял и ушёл в будку.

– Сейчас ничему не удивляйся, – сказала мне Вера.

А чему я уже могла удивляться? Она останавливает грузовики, усыпляет водителей, водит КАМАЗы, прыгает, как человек-паук, сильна, как подъёмный кран, всеми манипулирует, предвидит всё на свете, материться, как сапожник, ничего не боится, владеет гипнозом… Она даже могла бы всех тут перебить голыми руками, я сама такое видела, или со всеми переспать, правда, такого я не видела… И тут раздался выстрел.

Из будки вышел охранник, убирающий пистолет в кобуру. В будке я ничего не увидела, когда посмотрела туда сквозь стекло.

– Идите, – сказал охранник. – На уровне никого нет. У вас пятнадцать минут. Потом я объявлю тревогу.

Вера схватила меня за руку и мы побежали. Так быстро я ещё не бегала. Даже на соревнованиях в школе. Маску с себя я, конечно же, сорвала и она болталась у меня на шее. Мы несколько раз куда-то круто сворачивали, я с трудом за Верой поспевала и мне было непонятно, это я сама так бегу и мне Верина рука только мешает, или это Вера так меня тянет, что я едва успеваю переставлять ноги, но когда Вера наконец-то отпустила мою руку и сама с разбегу уселась на стул перед каким-то пультом, я, согнувшись и уперев руки в колени, едва могла дышать.

Что там делала Вера, я совершенно не видела, но вскоре она потянула меня за халат к пульту:

– Смотри сюда. Я тебе махну рукой и надо вот здесь набрать вот эти цифры, вот на бумажке написаны, и нажать вот эту клавишу, а потом вот эту. Таня, видишь? Вот здесь и здесь.

– Я не смогу, Вера, – выдохнула я. – Я не понимаю…

– Дай мне вилку. Вилку дай. Где она у тебя?

Я судорожно сунула руку в карман халата и вытащила вилку. Вера взяла вилку, опять схватила меня за руку и куда-то потащила.

Уже в другом помещении она снова отпустила меня и стала открывать какой-то металлический настенный шкаф.

– Смотри сюда. Видишь вот эти жёлтые провода? Ты в перчатках, не бойся. Держи вилку. Вот так держи, двумя пальцами. Вон окошко стеклянное, видишь? Видишь? Мы сейчас только там были, это пульт, видишь?

Я кивнула.

– Я тебе махну оттуда рукой вот так и ты вилку вот сюда прислони. Вот сюда и сюда, хорошо? И не бойся. Током тебя не ударит. Здесь 24 вольта всего. На жёлтое. Хорошо? Сможешь? Таня?

Я уже маленько отдышалась.

– Вера, смогу! Иди! Смогу! Обещаю…

Это "обещаю" у нас было уже как заклинание. Она очень быстро поцеловала меня и убежала и через несколько секунд я увидела её сквозь стекло за пультом. Я махнула ей рукой, но она может даже ничего и не заметила. Даже не присев, она склонилась над пультом и принялась там что-то делать. Потом она подняла голову, держа руки где-то там, на кнопках, увидела меня и сильно кивнула головой – "Давай!"

Я протянула руку с вилкой в пальцах внутрь щитка, прицелилась поточнее в жёлтые клеммы, прислонила к ним вилку, замкнув их, и тут меня обильно вырвало съеденным накануне чапхэ.