Рекреация

13. ВИЗИТ В ХАОС

Кёсег оказался крупным городишком, однако эта величина была нездоровой – как полнота больного ожирением человека. От небольшого старого центра в стороны расползались нескончаемые армейские склады, перемежаемые казармами. На востоке, в районе, словно в насмешку называемом «Чехени-парк», чадил трубами водородный завод. Северные пригороды образовывались громадным ремонтным заводом, принадлежащим вооруженным силам. Венцом всему был такой же гигантский, как все остальное, концентрационный лагерь, который находился сразу за южной окраиной.

Водительница, предварительно осведомившись о финансовых возможностях клиента, привезла его в «последний приличный отель в городе» с подозрительным названием «Иротткё». Это здание не претендовало на оригинальность форм – простая трехэтажная коробка с черепичной крышей и когда-то мягко-оранжевыми, а теперь грязно-коричневыми стенами. У двустворчатой, забитой пластиковыми щитами двери на двух деревянных столбиках крепился фанерный плакат, гласящий о том, что гостиница обслуживает своих клиентов уже более полувека. Рядом с плакатом стоял одноногий швейцар в бесформенной панамке, без глаза и с нереально ярким фиолетовым носом – сначала Оскар принял его за нищего. Однако в руках он держал не картонную коробку для подаяний, а тусклый и исцарапанный автомат фирмы «Беретта».

– Пшел вон, оборванец! – гнусаво прошипел сей потасканный цербер в адрес приблизившегося к дверям Энквиста. Через секунду он подпрыгнул на своей единственной ноге выше, чем Оскар смог бы на двух, потому что увидел блеск серебра в ладони пришельца. – Ой, тысяча извинений благородному господину!! Милости просим, милости просим!

Скрюченные пальцы мгновенно ухватили добычу, а вторая рука, с ловкостью фокусника убравшая за спину оружие, распахнула двери. Внутри Оскар немного растерялся, попав из серого дневного света во тьму. Привыкнув к ней, он разглядел высокую, заставленную пустыми и полупустыми бутылками стойку. На тихий оклик из-за нее высунулась маленькая головка. Человек чем-то щелкнул под крышкой, после чего на потолке зажглись тусклые лампы дневного света. На Оскара смотрело красное сморщенное личико, обрамленное копной мелких кудрявых седых волос.

– Дай-ка мне ключ от комнаты поприличней! – лениво сказал существу Оскар. У него после утомительной дороги и жестких сидений совершенно не было сил даже на минимум любезностей. Старушка была очень удивлена.

– У нас, – сказала она обиженно, – все комнаты приличные!

От того, что она строго нахмурилась, лицо ее сморщилось неимоверно – как тщательно смятый лист ватмана. Несмотря на невежливый характер беседы, Энквист очень скоро получил ключи за смешную цену. В новом жилище он не стал задерживаться надолго, только умылся в пыльной ванной. Его потрясло то, что вода в номере не стояла в тазике, как он привык видеть последнее время, а текла из крана! Давненько он не видел действующего водопровода.

У него теплилась одна смутная надежда. Обтерев какой-то старой засохшей тряпкой плащ и шляпу от воды, Энквист отправился на прогулку-разведку, чтобы эту надежду оправдать, но… В Кёсеге был вокзал, были переезды, маленькие насыпи, не было только самого главного – железной дороги на насыпях. Его мечта прокатиться до Будапешта в относительном комфорте растаяла вместе с рельсами в печах цехов ремонтного завода давным-давно, еще даже не родившись. Настроение еще более ухудшили патрули жандармерии, которые в течение часовой прогулки проверяли документы целых три раза!! Один из мрачных типов в форме, возвращая документы, буркнул что-то типа: «Иностранцам не место в Кёсеге!» Злой и мокрый (в разгар «прогулки» полил дождь) Энквист пришел в отель, забрался в свой номер и, не раздеваясь, уснул в огромной, двуспальной кровати.

Утро над площадью Кёзтарсасаг выдалось таким же отвратительным, как ее название. Оскар, с лицом мрачнее туч над головой, вышел в дождь, сильно хлопнув за собой дверью. Плохо прибитые листы пластика завибрировали, издавая жалобные дрожащие звуки, но они тут же пропали за спиной: их заглушило хрипение ярившегося на улицах ветра. Мощные порывы задирали полы плаща и пытались сорвать шляпу. Поля ее метались вверх и вниз, как крылья пытающейся вырваться из плена птицы. Прижимаясь к стенам, Оскар вышел на улицу Мункаши – полуоторванная табличка с названием болталась на стене одного из зданий. Навстречу ему попалась лишь повозка, запряженная тощим, дрожащим на ветру першероном. Попутно ехать никому не хотелось. Проклятия сами собой сорвались с губ и мгновенно исчезли в сумрачной хляби. Ни одна сволочь не желала выходить на улицу в столь ранний час и в столь мерзкую погоду, даже жандармы. «Вот как рождаются маньяки-убийцы! – думал Оскар. – Сейчас я готов перегрызть глотки всем людям в мире за то, что они сидят в квартирах, а мне надо тащиться сквозь ветер и грязь!» Может, умнее было вернуться и подождать солнца. Умнее – может быть. Он и так уже добирался слишком неторопливо, поэтому нужно поспешить, чтобы застать хоть какие-то события, если это вообще возможно. Нужно, нужно переставлять по грязи ноги в тяжелых ботинках, нужно идти на юг…

Улица, по которой он шел, слилась с другой. Скоро на обочине появилась огромная пластиковая кисть, указующая перстом вдаль. На пальце было написано: «Магистраль № 87. 2-й класс». Оскар злобно пнул «скульптуру» в мизинец и пошел дальше. Дорога поднималась на насыпь, а внизу раскинулись окруженные заборами и колючей проволокой поля, на которых копошились заключенные местного концлагеря. Что они делали в такую погоду? Впрочем, тюремщики вполне могли заставить их поливать эти угодья, ведь это смотрится очень уморительно из сухой теплой комнаты.

Свистопляску ветра вдруг разорвал рев, заставивший обернуться и отскочить на обочину. Его догоняло грохочущее чудище, судя по звуку, работавшее на нефтяном или спиртовом топливе. Оскар быстро сунул в карман пистолет и встал посреди дороги, твердо намереваясь стрелять, если мадьяр задумает проехать мимо. Пистолет остался на месте: грузовик, шумно вздохнув пневматическими тормозами, остановился. Дверца со стороны пассажира широко распахнулась, едва ли не стукнув по крылу. Оскар прошлепал к ней и забрался внутрь. Водителем был плюгавый мужичок с выпученными глазами, которые смотрели на попутчика нехорошим жабьим взглядом. Шофер буркнул:

– Придерживай дверь! – и принялся дергать палку, торчавшую из пола. Оскар с некоторым трудом вспомнил, что такая штука называлась «рычаг переключения передач», а ставили его на автомобили лет сорок назад. Сцепляющиеся шестеренки натужно заскрипели, и грузовик двинулся вперед. Из разбитого лобового стекла па Оскара хлынули потоки мокрого воздуха.

– Да! – вдруг встрепенулся мужчина. – А деньги? Давай деньги, или высажу!

– Докуда ты меня довезешь?

– До Шомбатхели.

– Тогда держи серебряный четвертак. Приедем – получишь еще один.

Водитель что-то буркнул, но вслух возражать не стал.

– В Шомбатхели есть железная дорога? Ответ последовал не сразу.

– Угу. Но гражданских по ней не возят. Только военные грузы или правительственных людей.

Всякие признаки жизни за окном исчезли в пелене дождя. Создавалось впечатление, что дорога идет через пустыню. Машина вдруг задергалась, понемногу замедляя движение, пока не остановилась совсем. Водитель хрюкнул и сполз со своего кресла наружу, в дождь. Ну вот! Эта дребезжащая таратайка сломалась, не успев отъехать от города и пяти километров! Оскар сжал зубы и кулаки, пытаясь подавить нахлынувшую волну гнева. Снаружи послышались вопли, похожие на крики осла. Плюгавый шофер неловко подпрыгивал где-то у заднего колеса.

– Попался-я!! – с трудом можно было различить в этих звуках. Оскар недоуменно нахмурился:

– Что ты орешь, парень?

Сзади донеслось еле слышное бульканье.

– Бм-мум! Ты сейчас поджаришься, заграничный ублюдок, а я потом выгребу из золы твои денежки!

Ну и наглец! Скорее всего, мужичок просто сумасшедший – он думает, будто жертва будет сгорать ему на радость. Оскар не спеша вытащил пистолет и попытался вылезти через дверь. Вот именно – попытался! Что-то крепко держало его на кресле, не давая двинуться ни на сантиметр.

– Что? Задергался? – радостно завопил проклятый мадьяр, глядя, как судорожные рывки пленника качают дряхлый грузовик. – Ничего не выйдет, ублюдочная вонючка! В сиденье-то был мешочек с клеем. Ты сел, а он через дырочки выдавился! Хороший клей, он что хочешь клеит.

– Эй, подожди! – испуганно крикнул Оскар. – Зачем же ты жжешь машину? Возьми деньги и отпусти меня. Шофер визгливо рассмеялся:

– А ты потом меня найдешь и пу-пух! Нету бедного Ковача. Не пойдет… А машина… Машина государственная, пускай горит. Ей давно уж пора на покой.

Невыносимо долго возился этот мерзкий Ковач со спичками, заставляя Оскара дрожать от страха и безысходности. Так глупо! Умирать сейчас и здесь, преодолев столько трудностей и опасностей. Он замолотил ногами и немного сполз вниз. Воротник заскреб по затылку, и он вдруг почувствовал волну жара: как он мог быть таким придурком! Страх быстро исчез, уступив место дикой злобе.

Оскар живо выскользнул из плаща и очутился снаружи. Не спеша он обошел машину сзади, где у левого колеса согнулся шофер, который безуспешно пытался разжечь отсыревшие спички. От его скрюченного тельца к баку вилась грязная веревочка, благоухавшая соляркой. Левый Оскаров ботинок с чмоканьем впился в узкую спину и опрокинул противника на асфальт, лицом прямо в лужу. На желтой курточке остался грязный тупоносый след, оставленный разящей подошвой. Мадьяр, не вставая, быстро повернулся и сел, ошарашено смаргивая мутные капли с ресниц.

– У-уу! – промычал он. – Ты! Т-ты хочешь убить меня?

– А по-твоему, я должен угостить тебя чаем с ромом, чтобы ты, не дай бог, не простыл? Может, помочь с огоньком?

Шофер сник и захныкал, невнятно бормоча что-то о детях.

– А ты о моих подумал? – Оскар взял его за шиворот и поволок к кабине. – Тебе повезло, мадьярский недоносок. Я и так уже убил чересчур много людей, чтобы мараться еще таким никчемным типом, как ты.

Он поставил переставшего хныкать шофера на ноги, прислонив его спиной к дверке, О1вел руку с пистолетом к левому плечу и несильно стукнул торцом рукоятки по губам венгра. Тот резко отдернул голову, стукнулся макушкой о стекло, а потом заревел, как маленький ребенок. Кровь, смешиваясь с дождем и слезами, капала на курточку. Оскар отвернулся с гримасой отвращения на лице.

– Заткнись, идиот! Бери свою солярку и отдирай мой плащ. А после прокатимся с тобой куда-нибудь, например, до Секешфехервара.

Услышав последнюю фразу, шофер перестал рыдать.

– Фле! Нет! – прошепелявил он, выпуская изо рта розовый пузырь. – Это слишком далеко. Оскар слащаво улыбнулся:

– А ты, дружище, знаешь, как это больно, когда тебе в коленку попадает пуля? Поверь, боль просто невыносима! К тому же, с такой раной никто не будет возиться. Тебе отпилит ногу тупой ножовкой какой-нибудь пьяный коновал в ближайшей деревне.

Секешфехервар разом сделался ближе. Все возражения испарились.

Через четыре часа Оскар слез с выпотрошенного сидения там, где Восьмая магистраль переходит в улицу Палотаи.

– Привет, паренек! Береги коленки… – сказал он, помахав шляпой бледному шоферу, судорожно включавшему заднюю передачу.

Тучи над головой стремительно улетали к Адриатике, обнажая клонящееся к горизонту багровое солнце. Оскар поглядел на сизый смог, висящий над «временной» столицей Венгрии, нахлобучил шляпу поглубже и пошел мимо огромного водородного завода, обгоняемый автомобилями, велосипедами и бронетранспортерами.