Рекреация

23. Я ВЕРНУЛСЯ!

Давненько Оскар не попадал в облаву! Полицейские вдруг сделались основным населяющим Вену видом живых существ, их автомобили завывали, перекликаясь друг с другом, их каски мелькали на каждом углу. Каски – чертовски неприятный головной убор. Во-первых, его пробивает не каждая пуля, а во-вторых, из-за него нельзя было отличить человека от куклы с загадочной штуковиной в башке. Впрочем, в свете тотального преследования и те, и другие стали одинаково опасными.

«Мерседес» они бросили почти сразу и рядом с ним разделились: мрачный Акула со своими растерянными и испуганными помощниками решили раствориться на людной Мариахильфштрассе, а Оскар и Рихард страстно желали укрыться в казавшейся теперь почти родным домом ночлежке. При расставании Энквист уходил с напряженной спиной, ожидая пули, которую в отчаянии мог запустить Акула. Старый хрыч не мог примириться с мыслью, что отпускает своего давнего врага живым, не мог понять, правильно ли он среагировал на случившееся и не был ли он гнусно обманут. Спина осталась целой.

Как раз в это время тучи опустились так низко, что напоролись своими толстыми черными животами на многочисленные флюгеры, шпили и антенны, торчавшие над городскими крышами. Дождь полил наземь такими плотными потоками, что, казалось, весь Дунай поднялся в воздух и сейчас обрушивается на грешные людские головы. Беглецы дали своим шевелюрам основательно вымокнуть, надели старые очки и достали из карманов одноразовые плащи. В них оба стали похожи на монахов в рясах с балдахинами, причем рясы эти были на пару размеров больше, чем нужно.

По улицам мчались мутные ручьи, по тротуарам – редкие прохожие, спешившие укрыться от непогоды. В стене дождя иногда скользили расплывчатые огни автомобильных фар, но вряд ли даже вооруженные поисковой техникой полицейские могли что-то разглядеть. Хляби небесные разверзлись как нельзя кстати. Неужто тамошние обитатели еще держали сторону людей?

Беглецы быстро двигались, стараясь не удаляться от стен и озираясь по сторонам. Несколько раз они ускользали от патрулей, выдававших себя громкими ругательствами или воем сирен. Однообразные мокрые улицы тянулись бесконечно. Они сливались, разветвлялись, пересекались, но Западный вокзал неумолимо приближался. Когда желанный пластиковый купол, наконец, можно было разглядеть в те мгновения, на которые ветер раздергивал завесу ливня, когда до цели осталось перейти только широкую привокзальную площадь, из-под козырька, где в солнечные дни торговали овощами, их окликнули полицейские. Это очень неожиданно и неприятно – властный резкий окрик в спину в то самое время, когда ты уже расслабился. Легавых было двое, оба – уже немолодые, усталые капралы с приподнятыми забралами шлемов и автоматами в руках.

– Подойдите сюда, пожалуйста, и упаси вас бог делать резкие движения! – сказал один, повыше и пошире в плечах. В венском небе раздался продолжительный страшный грохот сталкивающихся туч. Прощальный салют? Последовал быстрый обыск, в результате которого пистолеты оказались на мокром прилавке.

– Похожи? – спросил один капрал другого.

– Сними очки! – сказал тот, другой, Оскару и, поглядев, добавил: – Да, похожи.

В этот момент на руке Эиквиста надрывно запищали часы. Полицейские едва заметно вздрогнули и посмотрели на Оскара неодобрительно.

– Мы ведь могли открыть огонь! – раздраженно воскликнул один. Очевидно, ему было неловко выказывать страх.

– Извините! – пробормотал Оскар, сжимая запястье. – Радиоактивный фон из-за дождя повысился, поэтому они подали сигнал.

Нажимая кнопку, Энквист замер от внезапно пришедшей идеи. Снизу на массивном корпусе часов крепилась коробочка с крошечными целлулоидными стрелками и набором ядов! Осторожно, но быстро Оскар протолкнул ее в кулак. Полицейские этого не заметили, так как в этот момент они оба дружно пытались оживить свои рации.

– Проклятая гроза! Одни помехи…

– Я же говорил, что сейчас надежнее таскать с собой телефоны и катушку с проводом…

Еще один дружеский жест с неба! Рации не работают, а телекамеры, чьи злобные красные глазки горят в углублениях шлемов, передают в диспетчерскую только мельтешение черных и белых частиц. Прижав руки к груди, Оскар жалобно прогнусавил:

– Господа, неужели вы нас заберете?! – одновременно он бросал косые взгляды на коробочку, в окошечке которой появились буквы «PAR». Он не собирался убивать, вполне возможно, ни в чем не повинных людей, отцов семейств и кормильцев, только парализовать. Рихард, о котором Оскар успел забыть, с безразличным видом подпирал стойку, держащую тент, однако кулаки его были сжаты.

– Заберем, голубчик! – сурово и недобро сказал один полицейский. – Сейчас должен подъехать патруль – ему вас и сдадим.

– Скоро встретишься с теми нашими парнями, которых ты уложил! – добавил другой.

– Черт!! Комары, что ли?! – воскликнул первый, ожесточенно потирая руку.

– Это в такой-то дождь? – удивился второй и тут же хлопнул себя по щеке. – Да это не комар!

Он поднес к глазам сжатые щепотью пальцы и близоруко сощурился. Глаза еще успели расшириться, когда разглядели раздавленную стрелку, но рука, сжимавшая автомат, уже не слушалась. Полицейские, словно куклы, повалились на мокрый тротуар. Схватив пистолеты, бывшие пленники со всех ног бросились к вокзалу. Вместе с ними, невидимая, но почти осязаемая, бежала Удача. С ними она забралась по толстым балкам на стену огромного павильона, накрывающего платформу, с ними спрыгнула на вагон уходящего поезда, с ними слезла в Кледеринге. Дважды полиция останавливала поезд и проверяла пассажиров всех трех вагонов, но ни разу они не удосужились заглянуть наверх. Злые, голодные, как звери, в расползающихся от непрерывной четырехчасовой сырости плащах, грязные по уши, но все-таки живые и невредимые, беглецы достигли ночлежки в полной темноте. Вода была под ногами, вода была в небе, вода была между небом и землей. Последние десятки метров пути давались тяжелее всех остальных. Останки улицы стали грязным месивом с выпуклой серединой и громадными грязными лужами по краям. В одну из них, поскользнувшись, Рихард погрузился по колено. Пока он карабкался назад, Оскар вдруг из последних сил расхохотался. Таким жалким своего компаньона он не видел еще ни разу.

– И се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Бо-жия, который сходил, как голубь, и ниспускался на него, – громко процитировал он. Рихард ответил злющим взглядом.

– Какой голубь, придурок? Ты совсем свихнулся, да?

– Боже мой, как можешь ты злиться в такой день!! Мы должны были быть мертвыми по крайне мере два раза, но, несмотря ни на что, продолжаем жить!!! Дух Божий и вправду спустился на нас и охранил от беды!!

– Ну вот, ко всем прочим глюкам у тебя прибавилось религиозное помешательство.

– Дай лучше руку, а то так и будешь сучить ногами в грязи, Фома-Ни-Во-Что-Не-Верующий!

Даже внутри ночлежки вода капала с крыши и собиралась в лужи.

– Как я рад! – прошептал Рихард, привалившись к стене около родной двери. – Сейчас я боюсь только одного: откроем дверь, а там на кровати мерзкая мокрая лужа!

Оскар с содроганием: посмотрел на приятеля: жалкая, вымокшая до последней нитки фигура, облепленная остатками расползшегося плаща, осунувшееся лицо с кругами под глазами, струи воды, разбегающиеся от порванных ботинок. Потом он еще раз содрогнулся, осознав, что сам выглядит нисколько не лучше. Как бы им не заболеть после таких неблагоприятных для здоровья прогулок.

Едва зайдя в комнату, Рихард, как был в мокрой одежде и ботинках, рухнул на кровать, отчего та жалобно заскрипела.

– Да ты же мокрее самой воды!! – возмутился Оскар, но его возглас остался без внимания. Сильно сдал за сегодня этот здоровый парень. Не выдержал стольких испытаний сразу. В задумчивости – он сравнивал себя в молодости с теперешним Хотцендорфером – Оскар оторвал от пиджака неприятно пахнущие остатки плаща. Капюшон оказался более прочным и даже сохранил форму. Пиджак, в принципе, был непромокаемым, однако вода налилась за шиворот, на грудь и живот, что было не только неприятно, но и опасно для здоровья. Оскар быстро разделся и протер тело кремом, извлеченным из коробочки на поясе. При взгляде на эту коробочку Энквист не удержался и громко застонал от горя: он сунул коробочку с целлулоидными стрелками в карман плаща, а тот расползся, и коробка сгинула где-то в луже. Как жаль! Часы жалостливо, как умирающий попугай, повторяли, что сегодня их хозяин схлопотал еще немного радиоактивного облучения. Бог с ним, сколько его уже было! Немного больше, немного меньше… хотя таблетку надо скушать. Когда Рихард, так и не пошевелившийся, был раздет и вытерт, а мокрые вещи приколоты к стенам небольшими толстыми иголками (такие уличные хулиганы вставляют во время драк в специальные гнезда на перчатках, там, где находятся ударные суставы-казанки), Энквист облачился в хлопчатое трико и немного поиграл в Шерлока Холмса. В углу, где не ступали его мокрые ноги и стояла сумка, на полу еле виднелись следы подошв. Какой-то прохвост забрался в комнату во время их отсутствия, скорее всего, перемахнув через стену, ведь потолков в ночлежке не было, и пытался украсть сумку. Приглядевшись внимательнее, Оскар увидел на тонком слое пыли смазанный силуэт упавшего тела, оставленный ворюгой после того, как тот получил шокирующий электрический удар. Чуть поодаль обнаружился второй след падения – то ли вор попался очень глупый и ему не хватило одного раза, то ли у пего был напарник. Оскар с удовольствием представил грязных субъектов с низкими лбами, которые по очереди тянут волосатые лапы к его добру и тут же валятся с глухим стуком на пол под салют из маленьких голубых искр. Не переставая улыбаться, Оскар пошарил в сумке в надежде обнаружить что-то съестное. Увы, самой съедобной вещью оказалась «шоколадка», которая могла взорвать полночлежки. Сверху она напоминала настоящую, даже пахла настоящим ванильным шоколадом. Кроме того, ее можно было взаправду съесть, чтобы полиция не получила вещественных доказательств, и после этого не умереть от несварения желудка. Только голод эта вещица утолять не могла.

– Эй, развалюха!! – голодный Оскар больно ткнул неподвижно лежащего на кровати товарища. – Под тобой большая лужа. Что бы это значило?

Ответом было только неразборчивое глухое ворчание.

– Ладно, не возмущайся! У тебя есть что-нибудь съедобное? Рихард со стоном перевалился на спину и тяжело вздохнул:

– Пошарь… Где-то были кожаные ножны для тесака – можешь их сварить!

– Я серьезно спрашиваю.

Стенающий, как кающаяся Мария Магдалена, немец с трудом принял вертикальное положение. Через несколько минут они сосали из тюбиков с крикливыми надписями «Астронаутикус» концентрированную пищу с тошнотворным вкусом.

– Что будем делать теперь? – прокашлявшись, спросил Рихард. В который раз он задавал этот вопрос!

– Можно было поплевать в потолок, если б он был.

– И все-таки?

Оскар развалился на сумке, закинув руки за голову и расслабленно шевеля пальцами голых ног.

– Нужно отсидеться здесь неделю или две, потом, вероятно, сваливать прочь.

Несколько минут они молча выслушивали, как рядом ругается еле выговаривающая слова пьяница, которой дружки забыли налить. Где-то горланили песни, где-то бренчала гитара, но общего невообразимого гама той громкости, к которой они уже успели привыкнуть, не было. Осталось приглушенное шуршание тысяч голосов.

– Что-то сегодня тихо, – наконец облек мысли в слова Рихард. – Наверное, из-за погоды.

– В смысле?

– Ну, плохая погода – и все угнетены и замолкли.

– Ты, наверное, шутишь! Когда в наше время бывает хорошая погода? Либо дикий зной, либо слякоть и сырость, либо холодина! Кстати, о холоде: сегодня ночью мы можем изрядно замерзнуть!

– А как тут живут зимой?

– Черт его знает. Но я и не собираюсь оставаться здесь до зимы, чтобы узнать.

Рихард, одетый в одно полотенце, намотанное на бедра, неловко встал и переоделся в сухое.

– Слушай! – сказал он вдруг, замерев с полуспущенными штанами. – Не лучше ли нам убраться по добру, по здорову прямо сейчас? Мне… неприятно будет сидеть в этой дыре и ждать, когда нас найдут и уничтожат!

– Наконец ты начал бояться!

– Ты говоришь, как будто почувствовал невыразимое облегчение! Обидно было трусить в одиночку?

– Глупости. Просто всегда полезно бояться – я не имею в виду панический страх, только здоровое опасение. Ведь бездумная храбрость тоже вредна. Когда ты боишься, то не сможешь недооценить врага, не полезешь в гиблое место, зато сможешь сохранить самоконтроль, способность просчитывать ситуации.

– Интересная теория, – забормотал Рихард, топчась взад-вперед. – Меня… в детстве… учили так: «Главное – не знать страха, всегда действовать быстро, не давая времени врагам».

– А у твоих учителей была голова? Ты проверял? Рихард тихо засмеялся:

– Была. Правда, не знаю, было ли что-то внутри. Как бы там ни было, мой вопрос по-прежнему без ответа: не лучше ли нам прямо сейчас драпать в Швейцарию, или в Прагу, например?

– Э, в тебе сейчас многовато страха. На кой черт самим выходить навстречу полицейским постам и патрулям? Пускай они побегают, поищут. Швехат, Нойкеттендорф, Раниерсдорф, Винер-Нойштадт – везде огромные поселения беженцев, цыган… Пока они доберутся досюда… Да даже если доберутся – вряд ли так просто найдут.

– Ты о ком говоришь? О полиции? А те, другие? Зачем только ты показал мне тот дьявольский комок!

– По-моему, «полиция» и «дьяволы» можно считать словами-синонимами. Не волнуйся, те нас тоже потеряли – в такой сильный дождь с таким радиационным фоном их спутники бесполезны. Здесь, в ночлежке, я пока не встретил ни одного из них.

– Ты мыслишь с человеческой точки зрения! Вполне возможно, в их руках… хм, руках… совсем иные средства отыскать нас, которым не помеха ни дождь, ни радиация! Как, например, они вычислили нас сегодня днем?

– Ну, тогда мы покойники – и волноваться незачем, просто бессмысленно. Нужно молиться и готовиться предстать перед Творцом. А насчет сегодня все просто – ведь мы с тобой, как последние идиоты, подошли к дверям бывшего агентства. Там нас и сняли. Очень просто. То, что мы с тобой всюду таскаемся вдвоем – уже хорошая примета.

– Угу. Значит, я больше с тобой не гуляю. – Рихард отвернулся, почесывая макушку.

Он опять растянулся на кровати и через мгновение уже дышал глубоко и ровно, как ребенок. Оставалось лишь позавидовать его способности отключаться. Оскар же, несмотря на сильную усталость и небывалую для ночлежки тишину, не мог уснуть. Уж лучше бы громкий шум! Как назло, больная печень стала ныть под ребрами, и это не добавило сонливости.

Где-то за стеной двое негромко разговаривали между собой по-венгерски:

– Утром румыны были в пятнадцати километрах от Секеша, я видел это в новостях на Экране у Ратуши, – сказал один, то и дело нетрезво всхлипывая. – Где-то там осталась моя старая мамочка!

– Не жить твоей мамочке! – зло ответил другой голос. – Сейчас она, наверное, удовлетворила десятка два солдат и сдохла.

– Не говори так!! – взвыл первый.

Послышались звуки возни и тумаков, от которых тряслись тонкие перегородки. Оскар посмотрел в темный потолок. Секеш пал или падет в скором времени. Да, нельзя позавидовать участи оставшихся там и не погибших жителей! О зверствах румынской армии давно ходили леденящие душу рассказы. Вдруг ему вспомнилась хрупкая девочка, приютившая его во время недолгого пребывания в этом обреченном теперь городе. Девочка, пытавшаяся переспать с ним из благодарности. Существо без будущего, да и без настоящего тоже… Он вспомнил, как покидал ее таверну и как она смотрела ему вслед: без слов, без слез, без движений. Вдруг ему стало так жалко эту несчастную маленькую женщину, что из глаз выкатилась слеза. Ведь он и не вспоминал об этом, оставив за спиной Анну и ее короткую безрадостную жизнь меньше недели назад. Сколько таких он благополучно забыл за много лет? Никогда в нем не возникало настолько сильных чувств. Вероятно, потому что никогда он не был так стар, как сейчас. Или так мягок? Или он никогда не встречал таких женщин? С ужасом Оскар почувствовал, что сильно, неимоверно сильно хочет, чтобы Анна оказалась вдруг рядом с ним. Зачем? К черту вопросы – хотел, и все тут!! Но это невозможно. Секеш занят румынами и сейчас какой-нибудь солдат… Нет!! Он не мог спокойно думать об этом… Не мог думать вообще! Оскар вскочил и забегал по комнате, собирая свои мокрые вещи. «Я ношусь в поисках непонятного! – шептал он себе под нос. – Признайся, дружище, ты ведь возомнил, что раскрываешь таинственный заговор против расы людей, и уже видел себя ее одиноким и гордым спасителем! Как спасти человечество, если бросить на произвол судьбы девочку, которую считал дочкой, помнишь, идиот?» В неверном свете фонарика Оскар кое-как оделся и собрал сумку.

– Что случилось? – сонный голос Рихарда заставил его вздрогнуть.

– Ничего. Спи, я уезжаю!

– Что?! – кровать заскрежетала.

– Не волнуйся… Хотя я понимаю, это выглядит глупо и подозрительно. Я не собираюсь бросить тебя на съедение монстрам, ты ведь уже большой мальчик… – Оскар вдруг замолк. Первый раз за время общения с немцем он не знал, что сказать. Врать он не мог, а правда – нужна ли она ему, поймет ли он ее? – В общем, мне очень надо уехать, но я постараюсь вернуться как можно скорее.

Лицо Рихарда медленно вытянулось.

– Куда это? И вообще, не ты ли только что разглагольствовал о том, какое поведение нам приличествует в сложившейся обстановке? Ты ни слова не говорил о намерении уехать. Даже наоборот…

– Я еду в Венгрию. Так что, это не бегство от смерти.

– Венгрию? Не понял. Ты что, надеешься там затеряться в военной неразберихе?

– Ты опять не веришь мне?

– Повод есть. И не один.

– Я объясню тебе – поверишь, нет, мне все равно. Помнишь, ты приходил ко мне в кабачок, в котором я жил в Секеше? Там была девушка… девочка.

– Да, очень своевременное воспоминание. Ты решил поиграть в добренького дедушку? Сейчас туда можно сунуться только в сопровождении хорошей армии. Понял? Спасать невинных девушек, конечно, занятие благородное. Может, ты хочешь спасти сразу всех! Найдешь сотню грузовиков, сложишь девиц штабелями и – сюда, в Австрию. Здесь они, правда, всю свою невинность быстро потеряют, потому что прокормить такую ораву ты не сможешь.

– Не надо так шутить, прошу тебя! Я не Иисус, чтобы пытаться спасти всех живущих на Земле, но хотя бы одну спасти я обязан. И она… она не просто девушка. Я вдруг понял, что испытываю по отношению к ней определенные чувства. Когда я смотрел на нее, слышал ее смех, редкий и поэтому столь же драгоценный, как прекрасный бриллиант, мне грезилась совсем другая жизнь, какая могла бы у меня быть. Маленький городок, речка, лес и чай по вечерам на веранде с женой и дочкой.

– Тю-тю, речка и лесок! Ты говоришь сейчас, как старый маразматик из дома инвалидов!

– Нет, друг мой. Тебе этого не понять. Ты рос во времена, когда мир раскололи войны и он стал одним большим потревоженным осиным гнездом. Тем, кто это затеял, не нужны были ни речка, ни домик, ни чай на веранде. Не знаю, чего они хотели – крови, наживы, это не важно. Важно, чего они не хотели! Они желали того, что мы имеем в данный момент и добились этого. Я имею право одержать над ними хотя бы одну маленькую победу.

Оскар замолчал и сел на выщербленный стол, торчавший из стены.

– Старичок! – тихо сказал Рихард совсем другим голосом. – Но ведь ее, наверняка, уже нет в живых. Слишком долго ты приходил к пониманию. Что будет с тобой, если ты увидишь ее мертвое тело?

– Не знаю и боюсь об этом думать… Пока есть надежда, нужно бороться.

– Как ты намерен проехать границу? Да даже добраться до нее?

– Это будет святое дело. Я уверен, удача меня не оставит. Кроме того, у меня остались еще кое-какие трюки в запасе. Конечно, они не годятся для обмана высшего класса, но я надеюсь на неразбериху и панику.

Оскар подобрал стоявшую около сумки коробочку – большой пластиковый пенал с кнопочным замком. Внутри него было много отсеков, заполненных загадочными предметами.

Рихард сполз с кровати и подошел ближе, чтобы рассмотреть получше. Для начала Оскар провел рукой по шевелюре.

– Так… волосы можно оставить прежними. Они видели на мне столько разных причесок, что подойдет любая.

– А лицо? Капралы у вокзала наверняка сняли нас на пленку во всех подробностях. Черт, мы слишком поторопились там – надо было разбить их камеры и вынуть диски с записями.

– Для лица есть один эффективный приемчик. Нужно сделать вид, будто я пострадал от ожогов.

Оскар взял из коробки маленький скальпель и сделал им несколько неглубоких надрезов на щеках, лбу и кончиках пальцев. Сверху он прилепил лоскуты настоящей с виду кожи, белой, неестественно узловатой, какая бывает на шрамах после ожога.

– Зачем ты себя порезал? – недоуменно прошептал Рихард.

– Есть такие приборы, они улавливают импульсы, посылаемые нервами. Надавливаешь на «рану» и смотришь на панель: горит зеленая лампочка – значит это на самом деле пораженный участок и нерв посылает интенсивный «вопль». Если лампочка красная, то перед тобой грим, который может быть внешне просто неотличимым от настоящего повреждения. У меня как раз такой. Это, в общем-то, искусственная кожа для заживления ран, ее придумали еще лет сорок назад. Если я не избавлюсь от нее через пару дней, она прирастет ко мне намертво. Больно будет отдирать.

– А порез ведь заживет быстрее?!

– Нет. Изнутри накладка покрыта специальным составом, препятствующим быстрому заживлению, – за разговором Оскар похожим на клещи инструментом с широкими и острыми «губами» по очереди срезал ресницы на глазах.

– Да это уже мазохизм какой-то! – воскликнул Рихард.

– Лицо без бровей и ресниц сильно изменяется, – назидательно ответил Оскар, налепляя над глазами еще две полоски искусственной кожи. После этого он сделался изрядно похожим на недоумка. Для завершения картины пришлось пожертвовать чубом – его Энквист слегка подпалил спичкой.

– Ну вот, дело почти сделано!

– А что осталось?

– Отпечатки пальцев.

– Колпачки из кожи?

– Нет, на руках такие очень быстро изнашиваются или отслаиваются – он повертел перед лицом ладонями с растопыренными пальцами. – Хорошо, что у меня длинные ногти… Интересно, как ты сейчас выразишься?

Очень медленно и осторожно он пинцетом втолкнул глубоко под каждый ноготь маленькие, миллиметра по полтора треугольники.

– Это крошечные магниты, – объяснил Оскар немцу, который смотрел на него почти с ужасом. – Когда ты прижимаешь пальцы к пластинке прибора для снятия отпечатков, на эти пластинки действует паразитное поле, которое самую малость искажает рисунки папилляров. Прибор действует по принципу сравнения – сравнивает снимаемые отпечатки с отпечатками разыскиваемого, заложенными в память. В результате моего маленького трюка они останутся с носом, даже если смогли где-то найти мои «пальчики». С первого взгляда никто ни о чем не догадается. Под ногтями всегда есть грязь, а рассматривать руки с рештеноскопом, надеюсь, они не станут.

Через полчаса Оскару осталось только повернуться на пороге для последних слов:

– Вот и все… может быть. Кто знает, увидимся ли мы с тобой еще. Честно говоря, хочется в это верить. Если я не вернусь через неделю – действуй дальше, как посчитаешь нужным. Конечно, если хочешь, можешь свалить отсюда хоть завтра. М-м, ну, до свидания!

– Да, дожидаться тебя опасно, – задумчиво молвил Рихард, невежливо развалившийся на кровати. – Вдруг ты вернешься в компании нескольких недружелюбных пулеметов? Ладно, пока!

Оскар быстро прошел пустые грязные коридоры и очутился под нудным осенним дождем. Мелкие капли не то летели с тускло светящихся небес, не то просто висели в воздухе, как это бывает около больших водопадов. В любом случае, идти в воде-воздухе или воздухе-воде было пренеприятно. Сзади медленно исчезало скупо освещенное здание ночлежки и огромный плоский пустырь бывших взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек. Впереди ждала широкая дорога, а по обеим сторонам грязной улочки в серых сумерках стояли безмолвные дома – памятники умершим хозяевам. Все это сильно походило на кладбище, казалось, вот-вот из черных дыр дверных и оконных проемов полезут мертвецы. Нет, даже мертвецы в такую погоду будут смирно лежать в своих могилах. Оскар вступил в полную воды выбоину и набрал в ботинок холодной грязной жижи. Все мертвецы тут же вылетели у него из головы.

– Ах, мать моя! – огорченно воскликнул он.

Черт его раздери, всего полмесяца назад он точно так же уходил из Вены, той же дорогой в такой же, только более теплый, ноне менее муторный дождь. Все повторялось до смешного точно, кроме попутной машины с доброй венгеркой за рулем. Оскар пошел чуть медленнее, вглядываясь под ноги, хотя от этого было мало толку. Дорога состояла из одних луж, едва заметных в призрачном свечении небес, и поди разбери, какая из них глубокая, а какая не оченк Однако уже через несколько метров Энквист смог разглядеть среди луж две глубокие колеи, сворачивающие на обочину. На одном из превратившихся в сплошные колдобины съездов, ведущем к очередному брошенному коттеджу, стоял, уткнувшись капотом в трухлявые ворота автомобиль. Его покатый черный зад, похожий на тело огромного жука, вызвал смутное узнавание. Оскар подошел ближе и провел рукой по металлу. Пальцы ощутили крошечные царапины, оставленные срикошетившими пулями. Луч фонаря, немедленно извлеченного из кармана, скользнул по крылу и вырвал из темноты дырявое колесо. Дырявое, но, тем не менее, не стоящее на ободе. Оскар быстро заморгал, будто собирался разрыдаться. Ему не хватало воздуха, чтобы заорать от радости. Это была их «Татра», гнусно похищенная с площади у Западного вокзала!! Все еще не веря своим глазам, Оскар сел на водительское место. Воры бросили дверцы открытыми, поэтому внутри царила сырость. Дрожащими пальцами он достал из кармана ключи, которые почему-то таскал с собой, и стал тыкать в замок зажигания. О, какой он осел!! Ведь у угонщиков не было ключей, им пришлось ломать замок и напрямую соединять провода. Стукнувшись головой о руль и зло выругавшись по этому поводу, Энквист нагнулся, светя фонариком па торчащие пучки проводов. Соединив два конца, он услышал только надрывное гудение стартера.

– Ну, конечно! – прошептал он тихо. – Иначе почему бы ее бросили?

Взгляд, брошенный на приборную панель, не дал разгадки. Водородные баллоны полны на треть, аккумулятор заряжен. Все, недолгой была его радость… Оскар окинул кабину прощальным взглядом – он ведь не мог, не мог терять время, пытаясь наладить машину, рискуя опоздать в Секеш. Или стоило рискнуть? Оскар еще раз внимательно оглядел салон – нет ли где оторванных проводов, недостающих частей. Взгляд его остановился на одиноком рычаге с надписью «Spare tank». Что же это значит? Ну, ты ведь англичанин по одному из многочисленных паспортов!! Запасной бак, вот что это. Но ведь воры вряд ли знали английский? Оскар вновь дрожащей от волнения рукой переключил рычаг и, вздохом набрав в себя воздуха, смелости и, как он надеялся, удачи, соединил провода. В то же мгновение двигатель чихнул и негромко заурчал. Он тихо, запрокинув голову, засмеялся.

– Наверное, меня скоро казнят лютой смертью. Фантастическое везение, которое меня преследует уже второй месяц, просто так не дается, – прошептал он страшной роже, смотревшей на него из зеркала заднего вида. Однако радоваться еще было рано. Тяжелая машина, несмотря на сотни лошадей под капотом, не желала выбраться из грязи вверх, на дорогу.

«Ая-яй! – пробормотал Оскар под нос. – Джинн, вылезай обратно из бутылки! У меня есть еще два желания».

Он снова по стариковски разговаривал сам с собой, как дома, когда говорил с собаками и собственными тапочками. Пришлось опять вылезать в дождь и топать к багажнику.

«Так, что тут еще не украли?» – в огромном, пыльном и почти не мокром багажнике было ужасающе пусто, но лебедка осталась здесь – ведь неведомые благодетели приварили ее к полу намертво. Ухватив крюк, Оскар прошлепал на другую сторону улицы и зацепил его за забор противоположной усадьбы. Лебедка натужно взвыла, что-то громко хрустнуло и к заднему бамперу притащило несколько трухлявых досок.

«Понял!» – сказал себе Оскар. Он прошел дальше, обмотав трос вокруг куска стены – продев в дверь и высунув из соседнего с ней окна. Лебедка снова противно взвыла и автомобиль, распахав колдобины в колее, рывками вылез на щербатый бетон улицы.

В пять утра, когда Оскар добрался до границы, шел все тот же мерзкий дождь. Из-за его серой пелены медленно возникла белая стена с огромной пастью, в которой исчезала дорога – таможенный комплекс, расползшийся вокруг трассы гигантской лепешкой. Внутри, под крышей, дорога превращалась в площадку, надвое поделенную чередой шлагбаумов. Рядом с каждым располагалась будка и неухоженные площадки для отдыха тех, кто ждал бы своей очереди для досмотра. Где-то тут же были совершенно бесполезные на протяжении многих лет кафе, мотели, магазинчики – еще один город, покинутый всеми, кроме солдат. Шум мотора «Татры» гулко разнесся по тускло освещенному залу: кругом царила мертвая тишина. Неужели больше нет беженцев. Это было вполне вероятно, если бы с той стороны шлагбаумов уже стояли румынские солдаты, но и их видно не было. Пока Оскар соображал, к машине ленивой походкой приблизился солдат в расстегнутой рубашке и кепи на затылке.

– Чего надо? – лениво выдавил он из себя. Опустив стекло, Оскар секунду разглядывал голову собеседника. Во всей красе прямо над его головой распласталась зловещая клякса. Оскар тут же почувствовал приступ жуткого страха. Нет, он не будет проходить досмотр у «зомби».

– Понимаете, я в общем-то никуда не уезжаю, – язык сам по себе начал плести ахинею. – Мне нужно встретить сестру жены. Такая худенькая рыжая девушка, вся в веснушках, зовут Юдит. К нам ночью пришла ее знакомая и принесла записку. Она больна и…

Солдат издевательски захохотал.

– Ты, наверное, дурак? Мы ночью не работаем! Приезжай днем и смотри свою худенькую в толпе. Только если она такая больная, ее свои же и прикончили. Там, на той стороне, такое творится! Зачем мы только пускаем к себе этих бандитов? Твою родственницу поймали и изнасиловали, а потом убили какие-нибудь дезертиры.

– Нет-нет, что вы, она очень благоразумна. Может, мне стоит спросить на других пунктах? – он лебезил и говорил срывающимся голосом.

– Ты глухой? Ночью не работаем! – отрезал солдат и повернулся спиной. Оскар, стараясь не торопиться, включил задний ход и развернулся.

Когда-то, в период первых потрясений в Европе, из Венгрии уже бежали тысячи людей. Тогда, много лет назад, большинство из них ехали на автомобилях, везя с собой кучу вещей. Австрийское правительство, заботясь о них, сделало несколько обходных магистралей около больших пропускных пунктов, чтобы ускорить несчастным беженцам процесс перехода границы. На дороге до Кёсега таких объездов было два. Оскар поехал вправо, резонно решив, что правая сторона всегда удачнее левой. Увы, на этот раз он ошибся. В небольшой будке там дремал грязный, заросший бородой фельдфебель-зомби, а дорогу преграждал огромный броневик. Оскар с трудом отвязался от мрачного и злобного пограничника – только потому, что тот захотел в сортир. К последнему пропускному пункту Энквист подъезжал с дрожью в сердце. Внутри, в неказистом здании из пластиковых щитов, где под навесом проходили лишь две полосы для движения, а единственным солидным сооружением являлись выдвижные бетонные шлагбаумы, его встретил обер-лейтенант с хитрым востроносым личиком. Череп его был пуст (если смотреть в рентгеновском спектре). Один солдат, шлепавший по полу босыми ногами, варил кофе на костре – здесь не было даже электричества! Оскар вылез из машины и запустил в дело проверенную историю о сестре, только теперь она ждала его в Веспреме. Лейтенант, севший в старое кресло около костра, проявил живую заинтересованность в судьбе бедняжки.

– Вообще-то я имею приказ не выпускать из страны австрийских граждан.

– Я английский подданный.

– А как же…

– Жена мадьярка. Так уж вышло…

– Да, неудачно вы выбрали себе жену. Надо было жениться на сироте, по крайней мере. Но все равно, я тронут вашим мужеством. Я бы не поехал туда ни ради жены, ни ради денег. Что ж, мне надо обыскать вашу машину и проверить вашу личность, – он многозначительно помолчал, не двинувшись с места.

– Документы… пожалуйста! – любезно согнулся перед ним Оскар. Он не волновался, что пограничник узнает его рожу на фотографии, потому что ее он хорошенько подправил. Лейтенант с кряхтением поднялся и увел его в каморку, где зажег мощную водородную лампу.

– Вроде бы все в порядке. А что у вас с лицом?

– А вот, подобная вашей лампа взорвалась в комнате, в которую я имел несчастье войти. Хорошо, еще стоял далеко…

Лейтенант опасливо покосился на лампу и, стараясь сделать это незаметно, отодвинулся от нее подальше.

– Давайте быстрее снимем ваши пальчики. – Он протянул Оскару пластину, похожую на толстую темную папку с глазами красного и зеленого цвета. Загорелся зеленый. – Да, с вами все в порядке. Осталось только уплатить таможенный сбор.

– Я уплачу вам, герр лейтенант, десять золотых сейчас, а десять золотых – когда вернусь, чтобы вы пропустили меня без проволочек, как старого знакомого.

– Пятнадцать и пятнадцать! – капризно возразил таможенник. – К тому же, я не уверен, что вы поедете назад.

– Десять сейчас и пятнадцать потом. У меня с собой нет больше, а обратно я поеду побогаче, чем туда.

– Ага, значит бедную сестричку жены вы спасаете отнюдь не бескорыстно! Ладно, я очень сговорчив. Только обязательно возвращайся через мой пост.

– Ну, конечно!

Видно, лейтенант привык подавлять в себе жадность. Слишком мало проходило через его руки по-настоящему богатых людей, ведь беженцев обирать запрещало правительство – ему, правительству, тоже надо было оставить. А жалкие гроши, которые он все-таки мог выдавить? Десять золотых набиралось с пары сотен людей, прошедших здесь за несколько дней. К тому же, эту добычу приходилось делить с наезжавшим с проверкой инспектором и даже давать немного солдатам, а эта десятка останется только его. Лейтенант ласково гладил тяжелый карман, глядя на уползающий в туман и дождь автомобиль. Одно из двух, думал он: либо это удирающий румынский шпион, либо он, действительно, надеется привезти из Венгрии кучу денег. Если он все-таки вернется, лейтенанту придется закончить карьеру пограничника ради того, чтобы стать убийцей и грабителем.

Оскару эти мысли были известны так хорошо, словно он сам гостил в мозгу лейтенанта. Посмотрим, дружище! Похожее на сарай здание пункта быстро растаяло в сумерках, остались только дождь, предрассветная серая муть и дорога. Правда, иногда сквозь похожую на густой туман морось проглядывали маленькие пятнышки света – это горели костры беженцев, которые не успели пройти пост днем. Вдоль дороги на обочинах стояли несколько грузовиков и телег с бесформенными кучами скарба в кузовах. Вдруг прямо по курсу из темени вынырнул фургон, ехавший с потушенными фарами. Бормоча проклятия, Оскар с трудом заставил неуклюжую «Татру» увернуться. Да, тут быстро не поедешь – свет фар разгоняет муть в лучшем случае метров на двадцать впереди. Больше сорока километров в час ехать просто опасно. Кроме того дорога вплоть до Шомбатхей сплошь состояла из прятавшихся в воде глубоких ям, крутых поворотов и наплывов жидкой грязи. Когда Оскар наконец миновал казавшийся покинутым городишко, шоссе вроде бы стало поприличней. Воздух, вернее, висевшее в нем туманно-водяное месиво еще более просветлело под первыми лучами встающего солнца. Видимость улучшилась раза в полтора, и только поэтому Энк-вист успел понять, что круглая лужа впереди – воронка, до краев наполненная водой. Машина тяжело метнулась в сторону, уйдя правым боком в глубокую грязь на обочине. Капот стал медленно сворачивать дальше, грозя утащить с асфальта два остальных колеса. Оскар отчаянно вывернул руль и надавил на газ. Двигатель тихо взвыл, машина резко потеряла скорость. Но правое переднее колесо оказалось на дороге. Двигатель снова взвыл, на этот раз громко и сердито, и, наконец, правый задний скат с чмоканьем выскочил из грязи. Обошлось! Мимо проплыли два разбитых сгоревших грузовика и несколько похожих на сваленные кучи тряпья трупов. Итак, началась полоса боевых действий.

С этого момента война постоянно напоминала о себе малоаппетитными зрелищами разрушений и смерти. За окном проносились брошенные на дороге узлы, коробки, поломанная мебель, распотрошенные чемоданы, перевернутые автомобили, разбитые телеги, трупы животных и людей. Раза два встречались пешеходы, тупо бредущие под дождем с тюками на спинах. Воронки от попаданий ракет и бомб по мере приближения к фронту попадались все чаще и чаще. «Какое счастье, что сегодня нелетная погода! – подумал Оскар. – Похоже, что вчера румынская авиация порезвилась здесь как следует! Каких-то два дня назад они ехали по этой же дороге, не отмеченной ни единой воронкой. А теперь!»

В девять утра дождь прекратился, тучи постепенно поднялись выше. У самой земли, стелясь прямо по ней, ползли редкие клочья тумана, а по спине Оскара – мурашки. Только бы не прояснилось совсем! Судя по всему, у румын нет всепогодных самолетов и вертолетов или их очень мало. Солнце сегодня не нужно абсолютно. Пожалуйста, отдохни там, за облаками, милое!

Показалась развязка, от которой еще одна дорога уводила на Веспрем. В виадук, по которому проходила магистраль Дьёр-Веспрем, врезался самолет, похоже МиГ-29. Из рухнувших вниз обломков, между кусками моста, ощерившимися арматурой, вверх торчали сопла двигателей и пестрые сине-желто-красные кили. Посреди дороги валялся труп в высотном летном костюме со сгоревшей кожей на лице и обуглившимся носом. Оскар сдал назад и объехал затор поверху.

Со стороны Веспрема доносились глухие шумы – пушечные выстрелы, рев многочисленных двигателей. Далеко, на пределе видимости, серые фигурки солдат рыли окопы. «Похоже, я опоздал! – подумал Оскар. – Секешфехервар сдан, и все потеряно…»

Дорога становилась все хуже и хуже. Здесь румынские ВВС потратили гораздо больше боеприпасов, надеясь на хорошую добычу. Автомобили, черные, искореженные, встречались теперь целыми колоннами, а трупы – десятками. Совсем рядом с Секешем, километрах в пятнадцати от него, на маленьком перекрестке у брошенной деревни Оскар встретил солдата с перевязанной рукой. Тот курил самокрутку, сидя на валявшемся в грязи мотоцикле.

– Эй! Привет! – крикнул Энквист из окна. Солдат молча кивнул. – Как там, впереди? Я могу проехать в Секеш?

– Езжай, если захотелось…

– А вообще, как идут дела?

– Хреново. Из Секеша все отступили. Он нынче пустой – румыны вроде бы еще не успели его занять. Хотя, это в семь было, а как сейчас, я не знаю.

– А ты чего тут ждешь?

– Да я думаю сижу. Мотоцикл вот накрылся, не знаю, в какую сторону рвануть.

Решив не мешать человеку думать, Оскар двинулся дальше. Скоро впереди, из-за холмов, выплыло висящее в небе черное облако, похожее на смог, но гораздо темнее. Пожары… Горят заводы, бараки трудовых лагерей. Въезд в город был почти заблокирован многочисленными останками машин и броневиков, будто какой-то малыш ростом с небоскреб небрежно разбросал ненужные игрушки. Проехав Новый район, где целенькими стояли огромные цилиндрические дома со своими внутренними гаражами, сухими бассейнами и запущенными садами, он углубился в более пострадавшие от боевых действий кварталы. Хотя настоящих руин на глаза не попадалось, из многих фасадов на улицу вылетела изрядная часть штукатурки и кирпичей, которые лежали у стен уродливыми кучами. Все окна, за редким исключением, лишились стекол – в битом виде они стали вторым покрытием для мостовой. Завороженный картиной всеобщего запустения и разрушения, Оскар едва не проехал мимо криво висевшей таблички с надписью «Палотаи». Здесь нужно было повернуть налево. Его охватило сильное волнение, какое бывает у людей, ожидающих большие неприятности, а также у девушек, бегущих на первое свидание с симпатичным молодым ловеласом с мыслью: «Ой, что будет?!» Тук! Тук! Тук! Сердце гулко билось о ребра изнутри грудной клетки. Вот она, дверь знакомой таверны. Валяется на тротуаре. Все тело объял странный холодок, посещавший его, пожалуй, только в детстве, когда мать поздно вечером задерживалась на работе. Маленький Сережа сидел у черного холодного окна, упершись в него лбом, и тихо скулил: «Нет! Она скоро придет! С ней все в порядке!!!»

От волнения Оскар бросил руль машины и заглушил двигатель. Ткнувшись колесом в бордюр, «Татра» остановилась метрах в десяти от зловеще валявшейся на асфальте двери. Все будет в порядке – как тогда, в детстве! Мама всегда приходила живой и невредимой. Оскар ожесточенно вытер вспотевшие ладони о истрепанную бархатную обивку кресла. Нет, просто обезумевшие люди искали выпивку и еду. Анна спряталась, ведь она умная девочка.

Оскар выбрался из машины и медленно пошел вперед на неверных ногах. Из дверного проема ему в лицо ударил душный и жаркий запах тухлятины. Держась за перила, словно немощный старик, он спустился вниз. Там было темно и, конечно, нечего надеяться на лампы. Откуда электричество в покинутом войсками городе, застывшем в ожидании жестоких захватчиков? Оскар достал из кармана фонарик, но не стал его включать. Темнота жужжала, издавала противные назойливые звуки – в глубине зала кружили мухи. Внезапно Оскару захотелось убежать прочь, не выясняя, что там. Он… Он лучше будет думать, что маленькая Анна сбежала и скрылась у каких-нибудь родственников в деревне. Но нет, она ведь говорила, что у нее нет никого, кроме умирающей матери. Он медленно поднял фонарь, однако пальцы отказывались передвинуть рычажок и осветить зал. Оскар с безнадежной отчетливостью понял, что за зрелище ждет его там. Ему придется увидеть ЭТО. Придется. Наконец, непослушные пальцы включили фонарик. Все еще страшась предстоящего, Оскар направил луч в сторону стойки. Бледный круг света выхватил из темноты распахнутые створки, из которых струился парок. Внизу, на полу, разлито багровое пятно… Нет, это всего лишь разлившийся суп из свеклы – кастрюля валялась рядом. Мозг радостно ухватился за спасительную мысль: мухи могли слететься на объедки, черт возьми! В порыве радости Оскар взмахнул рукой, передвинув луч света на центр зала, и тут же замер в ужасе. Посредине зала стоял стол, ножки которого на одной стороне были отломаны и край столешницы упирался в половицы. На его огромной двухметровой поверхности было распято голое тело. Раздвинутые руки прихвачены ремнями к оставшимся ножкам, голова безвольно свернута набок. Труп, видно, пролежал на жаре, царившей в таверне, значительное время и уже начал распухать. Однако можно было понять, что это тело не взрослого человека. Труп был привязан животом к столу для того, чтобы…

– Нет!! – с плачем воскликнул Оскар.

В сердце возникла резкая боль, сковавшая грудь железным обручем. Энквист прижался спиной к шершавой стене и едва не сполз на пол.

– Нет, нет, нет, нет!! – горячо шептал он, будто пытаясь этим изменить представшую перед глазами картину. Глаза стали мокрыми. Оскар вытер их рукавом, с трудом оттолкнулся от стены и, шатаясь, пошел к страшному столу. Между скрюченными ногами трупа по столешнице спускалась широкая черная полоса засохшей крови. Спина была покрыта неглубокими царапинами, а ниже… Фонарь задрожал в руке Оскара, и световое пятно великодушно сползло вниз. Он не раз видел подобные зрелища раньше, вот только никогда не принимал их так близко к сердцу. Осторожно, словно боясь потревожить того, кто уснул навеки, он подошел и осветил лицо с последней надеждой в сердце. О, Боже!! Обезображенное болью и смертью лицо было ее лицом. Лицом девочки, так и не ставшей его дочерью, той, которую он так и не спас. Теперь Оскар уже не мог сдерживаться и зарыдал. Несколько минут он неподвижно стоял над покрытым пирующими мухами трупом. Страшные мысли владели его опустошенным разумом. Он собирался раскрыть заговор против жителей планеты Земля, доискаться до разгадки тайны и передать ее всему миру. Кого он хочет спасти этим? Тех самых ублюдков, которые решили не оставлять румынам венгерских девчонок и поэтому насиловали и убивали их сами. Это не те существа с «камнями» в голове. Равнодушным «зомби» не нужны плотские утехи. Анну убили настоящие люди с полностью человеческими, но такими гнусными мозгами! Они не заслуживают ничего, кроме смерти. Оскар резко развернулся и надел очки на мокрые глаза. Первым делом он опустил свинцовую шторку – больше не было надобности делить прямоходящих гуманоидов на людей и нелюдей. Отныне Оскар относится ко всем с одинаковой ненавистью. Последние слезы высыхали на его глазах, когда он поднялся наверх и стал осматривать комлаты, одну за другой. Мертвая мать Анны лежала в своей кровати, оскалив желтые зубы в посмертном крике. Такая же мертвая мебель, покрытая пылью и паутиной, осталась дожидаться, когда придут новые жильцы и пустят ее в печь в одну из суровых зим. Но одна вещь остановила на себе взгляд пришельца: на ковре в большой комнате висела отличная охотничья двустволка пятнадцатого калибра и патронташ с тремя десятками зарядов. Как раз то, что надо разъяренному мстителю. Оскар повесил кожаную полосу с аккуратными латунными бочонками в маленьких кармашках на плечо, а ружье взял в руки. Прекрасное орудие убийства германского производства. Он дернул собачку и вертикально расположенные стволы послушно кивнули. Энквист втолкнул заряды и поставил стволы обратно с резким громким щелчком. С плотно сжатыми губами и удобно лежащим в ладонях ружьем он спустился по грохочущей лестнице, быстро прошел зал с его ужасным алтарем зла и насилия, выбежал на улицу. Он был готов начать свою охоту на любую дичь, хотя сердце снова кромсала боль и дышать было невыносимо трудно. Единственный живой глаз, казалось, мог бы прожечь очки насквозь. Он медленно обозрел окрестности и увидел свои жертвы, посланные на расправу самим небом, а может, и пеклом. Два молодых парня в камуфляжной, но явно неухоженной форме с хозяйским видом оглядывали его машину. Один пытался ножом отжать стекло на передней дверце, а второй подавал ему «полезные» советы. Это были солдаты-дезертиры с автоматами за спиной, может, те самые, что терзали беззащитную девочку с довольными ухмылками на тупых лицах.

«Советчик», устав глазеть на бесплодные потуги приятеля, лениво повернулся, и его безвольно отвисшая квадратная челюсть со стуком закрылась, когда он увидел приближающегося человека с ружьем в руках. Судорожно извиваясь, дезертир попытался достать беспечно болтавшееся за спиной оружие, но Оскар одним широким движением приставил приклад к плечу, быстро прицелился и размозжил ему голову. Второй выпустил нож и попытался подняться на ноги с корточек. Энквист на ходу, даже не сбавив шагу, повел стволом вниз. Его второй выстрел ранил противника в ногу. Так и не распрямившись до конца, солдат завалился на бок с диким воплем. Оскар подошел к нему вплотную, не торопясь перезарядил стволы. За это время его противник, при ближайшем рассмотрении оказавшийся мальчишкой лет семнадцати, кряхтел, как столетний старец, и ощупывал окровавленную ляжку. Энквист упер стволы ему в переносицу с левой стороны с такой силой, что бедняга повернул голову.

– И много таких, как ты, в городе? – с холодным спокойствием спросил Оскар.

– Н-нет… Кто остался – все пьяные и… – сквозь зубы, сжатые от боли и страха, просипел дезертир.

– Где румыны?

– Не знаю! – Солдат скосил выпученный глаз на нависшего над ним разъяренного человека с изуродованным ожогами лицом, тщась увидеть на нем хоть каплю жалости. Без всякой надежды он жалобно простонал: – Не стреляйте!!

Оскар тоже смотрел противнику прямо в лицо, искаженное болью и страхом. Его глаз застил кровожадный красный туман, в котором будто проплывали ужасные видения. А как она кричала перед смертью? Как молила тех, кто рвал ее нежное тело? Может, этот самый испуганный юнец гнусно надсмехался, получая удовольствие от ее предсмертных судорог?! Палец сам спустил курок. На асфальт, у колеса машины, брызнули куски переносицы, кровь и мутная глазная слизь. Ствол соскользнул с лица мальчишки, и к Энквисту обернулась страшная дыра в его голове, с потеками мозгов и кровавых сгустков по краям. Солдат еще оставался жить и издавал леденящие кровь, нечеловечески громкие крики. Оскар отшатнулся прочь в ужасе и отвращении. Что он творит!!! Выстрел в сердце оборвал мучения несчастного дезертира вместе с воплем. Обезображенное тело шлепнулось на мостовую, и звук его падения прозвучал для Оскара как гром. Он мстит равным злом, и сам становится таким же чудовищем, как эти выродки. Похоже, несчастье свело его с ума. Действуя, как автомат, он перезарядил ружье. Дальше оставаться в этом кошмарном месте было нельзя – пока он окончательно не тронулся. Открыв дверцу, Оскар сел на кресло, но еще долго не мог прийти в себя и взяться за руль. Перед глазами снова и снова мелькало изуродованное лицо мальчишки, а в ушах звенел его истошный вопль. Он тоже был чьим-то сыном… Вполне возможно, ребята просто отстали от своей части и пытались убежать от румын. Возможно… Нет!!! Он не должен копаться в себе, иначе через пару минут придется упереть ружье в лоб и выбить мозги на крышу «Татры». Никогда! Стараясь не обращать внимания на ходящие ходуном руки, Оскар завел двигатель, развернулся и поехал вдоль улицы. Он совершенно не представлял себе, куда, собственно, едет. Мгновение им владела мысль разогнать машину до максимальной скорости и врезаться в стену покрепче, но он смог отогнать ее прочь. Старый маразматик!!! – вдруг пронзила его мозг какая-то неестественно спокойная мысль. Где ты был раньше? То-то, вот она, та цена, которую ты должен заплатить за свое небывалое везение, сопутствующее во всем твоем предприятии. Как жестоки небеса, пославшие мне проклятое везение и взявшие такую плату!! Так же спокойно он подумал: «Кто сказал, что это были небеса?» Теперь он обречен всю жизнь просыпаться от двух снов – распятое тело на выхваченном из темноты столе и страшная рана на голове вопящего солдата…