МОСКВА

I

Вновь столкнулись. Все в этой же области знаний.

Воскресая, опухшие тени живых

Усыхают до прежних своих очертаний,

Испытав безнадежное таянье их

На себе — на краю предварительно вскрытой

Треугольной могилы — как гость из страны,

Не такой уж богатый, но сытый и бритый

Отутюженный смокинг — с другой стороны,

Где, не шибко волнуясь по поводу сроков,

Экскортируют прямо из оперы в ад.

Мы расстались давно и без лишних упреков

И немного фальшивим на северный лад.

II

Так строят ракурс. Неприличность в том,

Что в негативе смачно и красиво.

Я начал им позировать в слепом

Повиновеньи силе объектива.

III

Я здесь родился. Прежде молока

Переварил солидный колкий воздух

И фразу о глядящих сорока Веках.

Здесь деревянный посох

Заделался драконом и уполз,

Задействовав довольно мерзкий опыт.

Здесь я любил. Здесь я любил работать,

Зимой бездельничал, а летом мерз,

Хотя конечно, десять лет назад

Во мне бродили жизненные соки.

Так трудный быт и родовой уклад

Из недостатков делают пороки.

IV

Я точно помню — снежная крупа

Дешевле манной. Переводим лупу

С простительного "молодежь глупа"

На выспренное "разводиться глупо,

Еще глупее, чем курить "Казбек".

Москва как многолетнее растенье

Видала зимний дождь, весенний снег,

Никчемное осеннее цветенье

И вовсе не обиженный судьбой

И явственно к погоде непричастный

Развесистый кленовый разнобой

Не красножелтый и не желтокрасный.

Здесь я постился и играл в любовь,

Но неудачно. Со второго раза

Пришлось сдавать слюну, мочу и кровь

И прочищаться возле унитаза.

V

Куда деваться? Взять и исказить

Текущие из города в предместья

Стремительные шумные предметы

Еще труднее, чем изобразить,

Но я справлялся. Правда, не всегда.

По счастью, у меня больших талантов

Как килек в бочке. Наконец, суда

На целых сорок бочек арестантов.

Огромный мост склонился над рекой.

Опасно опираясь на перила

И морщась оттого, что ты курила,

Я пробовал достать до дна рукой.

Беседовать не значит не жевать.

Мы поедали сладкое печенье

И всматривались в сонное теченье,

Пытаясь за него переживать.

Здесь я встречал безумную весну,

Усваивал текущие жаргоны

И совершал ночные перегоны

В ущерб карману, принципам и сну.

Ну, и кропал. Понятно, не о том

И не о сем. Попробовал об этом,

Но накололся. Я зимой и летом

Любил жену, Прокофьева и дом,

И то слегка. Подкармливая их,

Как вертопрах на собственные средства

Хозяев, от которых ждет наследства,

Но вовсе не горит застать в живых.

VI

И был, наверно, и не так уж плох,

Но, чередуя города и веси,

Усох, как лист фиговый, и присох

Как банный лист. Зато прибавил в весе,

Как греки, превращенные в свиней.

Облизываясь на ворота рая,

Я смаковал изгнание, корней

От тучных площадей не отрывая.

Да и чего за сливу жизнь губить!

Я покупал их утром на базаре.

Господь велик — по паре каждой твари

Ему легко, мне страшно воскресить.

VII

Я получил наследство. В сером небе,

В торжественно распахнутом окне

Горело солнце, и палящий стебель

Колол глаза и заползал ко мне.

Земля струилась как вода в протоке,

В бесцветной дымке строили вокзал,

И быстрый день зимы голубоокой

Рождался, был и тихо изчезал.

Все было живо и необычайно

Похоже на кошмарный детский сон,

На жизнь игрушек и на их сусально

Сосулечно-свирепый перезвон,

Щемящий сердце с первого захода.

По сути, с детства. Узкая кровать

Прелестная клиническая мода

Так преуспеть и разочаровать!

Мой друг синоптик чокнулся и запил,

И в пятницу сбежал, как от чумы,

От белоснежных дротиков и сабель

Закончившей вторжение зимы.

VIII

Я получил бесценное наследство,

Опасное для всякой мелюзги

Отличное лекарственное средство

Одновременно деньги и долги

И сотню писем. Окажите милость,

Возьмитесь счесть. Начните с тех же слив

Я так старался! Голова кружилась

От страха и ужасных перспектив.

Так поливают снег холодным потом.

День раскололся. Прямо надо мной

Дул южный ветер. Как кулик — болотом,

Он в минус десять управлял страной.

На плеск воды, на колкое признанье,

На едкий чих — как фокусник лихой,

Без отвращенья — с легким содроганьем

Он взмахивал прозрачною рукой

И этим самым отвечал имущим

И неимущим их материал,

И нимб горящий, словно хлеб насущный,

С высоких лбов к желудкам воспарял.

Как хорошо вести себя примерно!

Я упражнялся, не боясь тюрьмы,

К восторгу доброхотов и, наверно,

К отчаянью дававших мне взаймы.

Что там необычайные расходы!

Я понимал, что при таких серьгах

Могу никак не меньше, чем полгода

За просто так не думать о деньгах

И экономить разве что на спичках

Меняя пять минут на пять рублей,

Я меньше думал о залетных птичках,

Чем средний некурящий дуралей.

Я получил наследство.

Я гордился Своим богатством.

Так монгольский хан

Считал своими тысячи традиций

Легко разбитых им культурных стран.

IX

Значительный мелкопоместный барин

Восьмой с бревном и первый на коне

Пленил меня. Сидящий в нем татарин

Пошел вприкуску к остальной родне.

Но чем он правил? Покоренным миром?

Что там друзья, и что им уколоть,

Когда плывет и заплывает жиром

Недавно обожаемая плоть

И стыдно протекает между пальцев

Или, напротив, явно мимо рта!

В конце концов, попользовавшись сальцем,

Мы завопим: "Какая красота,

Какая прелесть — просто кровь играет!

Не полно ей? А лучше встречный иск

В парижский суд". Там снова выбирает

Из трех богинь — и вновь ее — Парис.

X

Жестокий грек делил мое наследство.

Я должен был, вконец замерзнув, ждать,

И должен был, сцепив ладони, греться

И для того чужой костер искать.

Я ехал на шестнадцатом трамвае,

Отчаянно скрипевшем на бегу,

Из своего трехкомнатного рая

В кирпичный блок, укрывшийся в снегу,

Чтобы подняться до Новокузнецкой

Не как обычно, из берлоги льва,

А утомив коленки по-турецки

Не через битый час, а через два,

Замерзнув вместе с хлипким даром речи.

Чего не дашь без всяких прав любить?

Я был готов вконец испортить встречу,

Чтобы хоть как-никак ее продлить.

XI

Наверное, не так уж глупо помнить

И теребить предательницу-нить,

Ведущую в одну из мрачных комнат,

Где не боятся прошлое хранить,

Когда уже совсем не держит память

Гуманный век — но в этом-то и соль,

Что здесь по недомыслию не давят

Платоном обожравшуюся моль.

Как скучно быть так подло бережливым!

Чем зарывать добычу как пират,

Запри ее и назови архивом

Пусть превратится в антиквариат,

А то сегодня всяк себе историк

И может без нужды в поводыре,

Как даму сердца, зло окликнуть дворик

Как там он было звался при Петре

И улыбался дедушке-гусару,

И, обернувшись лечащим врачом,

Лягнуть проспект и подмигнуть бульвару

Мол, в том и том-то ты разоблачен.

И неизвестно, то ли отзовется

Соседский сеттер, то ли оживет

Боярский дог, и в городе начнется

Не то пожар, не то переворот.

Я ехал в центр покуда суть да дело

В Бейрут, в Тифлис, в Кампалу и Триест

И отгонял отравленные стрелы

От ноющих и уязвимых мест.

Я разрешил распутному Парису

Занять мой дом, и далее, найти

Мою пяту, и на одежде вышить

Куда стрела должна в меня войти.

А он, бедняк, занялся соблазненьем

Нагих богинь, разделом их вещей…

Я ехал в центр, подальше от сомнений,

От факелов, от ламп и от свечей

Бессовестным и бесколесным рикшей

В трамвае, освещенном изнутри,

Вдвоем с тобой, от холода притихшей

И яростно считавшей фонари.

XII

Я здесь родился. Здесь нашел тебя

И до сих пор встречаю и теряю,

И сочиняю глупые тирады,

Твоих гостей и мужа теребя.

Здесь мой герой разбил свою судьбу

Как разбивают сад, как строят город

Или выносят на своем горбу

Целительный и беспроцентный голод.

Здесь я впервые в жизни вышел в свет

И живо пал в общественное мненье.

Здесь приобрел известность Магомет,

Здесь я задумал светопреставленье

И здесь Господь его осуществит,

Я думаю, как только потеплеет.

Здесь в семь утра не больно-то светлеет,

И даже нефть не очень-то горит.

И неодушевленная земля

Тоскует терпеливо и уныло,

Поскольку здесь, дрожа от страха, я

Остановил горящее светило.

XIII

Колокола, моя больная нота,

Чего еще такому дураку?

Я написал обидную остроту

На обнаженном бронзовом боку.

Я не питал малейшего расчета

При виде их в меня вселился бес…

Колокола, моя больная нота…

Одушевляя маленький прогресс,

Париж растит, Москва стирает грани,

Но над Парижем не было Кремля…

Нам не соткать благословенной ткани

Без бедного больного короля.

Я чувствовал себя печально медным

Под тошнотворный звон гудящих век

В ночную тишь, к своим владеньям ленным

Сорвался с места обнаженный снег.

Он бил в меня, как в башне бьют тревогу.

И, скармливая ночь под хвост коту,

Взмывал как жребий, неугодный Богу,

Или как танк по пыльному мосту.

В итоге белоснежная дремота

От этих ласк мне в волосы легла.

Колокола, моя больная нота

Нет, не звучат во мне колокола.

Загрузка...