Репетитор

Семейство Ларссонов:

Папа.

Мама.

Лабан.

Людвиг 14-й.

Луиза.

Лаура.

Лео.

Зайчиха-мать.

Юкке-Ю }

Туффа-Ту } — ее дети.

Ежик Нильс.

Сова Илона.

Мадлен — наседка.

Петрус Певун — петух.

Тутта Карлсон.

Цыплята — в произвольном количестве, но не менее трех.

Пес Максимилиан.

Действие первое

Лисья нора — дом семейства Ларссонов. Гостиная. П а п а и М а м а обсуждают внутрисемейную сенсацию.

П а п а. Он так и выразился? Нет, ты повтори точно, как он сказал!

М а м а. Он не сказал, он заорал: «До чего же вы все бессовестные вруны! Лучше вообще не родиться, чем вырасти таким же!» Я поперхнулась, питье пошло у меня через нос, девочки стали колотить меня по спине, — в общем, ужас!

П а п а. Он поет с чужого голоса, это ясно. Кто-то наболтал ему насчет совести… Кто?

М а м а. Понятия не имею! А если он брякнет такое при чужих? Я просто сползу под стол… я не перенесу этого…

П а п а. Что мне чужие! Это зараза прежде всего для наших детей — похуже любой скарлатины. А что сказал бы наш мудрый старый дедушка? Завкафедрой хитрологии, академик обмановедения, — он достиг этого, когда я был еще юнец! От таких речей своего правнука он, бедный, на всю оставшуюся жизнь закашляется!

М а м а (к дочерям). Луиза, Лаура! В чем дело? Кто вам позволил подслушивать?

Л у и з а. Мамуля, мы на секундочку! Я уточку забыла резиновую…

Л а у р а. И шарик от пинг-понга закатился куда-то…

Л у и з а. А Людвиг, если хотите знать, он давно такой!

Л а у р а. Потому что он дружит с зайцами!

Л у и з а. Потому что он просто дурак!

П а п а. Вас пока не спрашивают, убирайтесь. И пусть он явится сюда, этот правдолюб.

Девочки убегают.

М а м а. Отец, только не пори его, это не метод!

П а п а. Я прижму его к сердцу и подарю портрет прадедушки!

Входит Л ю д в и г 1 4 - й, самый младший персонаж в семье.

Л ю д в и г. Тебе чего, пап?

П а п а. Прекрасное воспитание! Образцовое! А ну-ка, вынь руки из карманов и войди еще раз. И обратись к отцу как интеллигентный лисенок, а не как дворняжка!

Людвиг вздохнул и убрался. Входит снова.

Л ю д в и г. Ты звал меня, папа?

П а п а. Вот видишь? Ты все умеешь, оказывается! Да, звал. Говорят, ты считаешь нас бессовестными — меня, маму, дедушку — словом, весь наш род?

Л ю д в и г. Все нас такими считают.

П а п а. Меня не интересуют все! Меня интересуешь ты. Сообщи-ка нам, что выткано на коврике, под которым ты спишь?

Людвиг молчит.

Ну? Я жду!

Л ю д в и г. А я больше не сплю под этим ковриком, я его перевесил… Потому что я не согласен.

П а п а. С чем ты не согласен, сопляк?!

М а м а. Отец, ради бога, сдерживайся! От крика никакой пользы. Лео, закрой там дверь и оттащи от нее Луизу!

П а п а (расстегивая ремень). Ты скажешь или нет?

Л ю д в и г (тоскуя). Да сказать я могу, не жалко:

П а п а. Это девиз семьи Ларссонов с незапамятных времен! Если ты с этим не согласен, тебе не следовало рождаться лисом! А может быть, ты и вправду не лис? Признайся! Может быть, ты зяблик? Или морская свинка? Даже если ты осел, нечего краснеть — такова уж твоя природа, но извини — тогда тебе не место в лисьей норе… Молчишь? Все-таки, значит, неохота менять свой дом на конюшню или скворечню?

Л ю д в и г. Я лис, я такой же, как вы… только я хочу попробовать жить по-другому… без хитрости, без обмана…

М а м а. О боже! Отец, его надо лечить!

П а п а. Сначала надо выяснить, откуда идет инфекция. Людвиг, отвечай мне: с кем ты связался? С какой шпаной?

Л ю д в и г. Это не шпана, это зайцы, они безобидные. Их зовут Юкке-Ю и Туффа-Ту. У них есть книжки, там говорится, что ложь и коварство — это то, из-за чего все несчастья на земле. И еще там сказано, что обманывать доверчивых — самая большая подлость.

П а п а. Вот оно что… Ясно, все мне ясно… Миленький, тебе же подсунули пропаганду вегетарианства и пацифизма! Откуда эта гадость у твоих друзей?

Л ю д в и г. Что-что? Я не понял…

П а п а. Вот именно! Ты не понял, но ты поверил этой макулатуре! Этой опасной чепухе! Там не говорилось, случайно, про высокие душевные качества кур и уток? Что мы должны по-братски любить их и помогать им высиживать яйца? Сынок, ты ведь не станешь клевать просо и коноплю, правда? Или возьми капусту — как бы аппетитно ни хрустели ею твои зайцы, у тебя от нее только раздует живот и будут колики. Вот так же и с этим чтивом! Оно не для нас. Думаешь, я его не пробовал когда-то? Лев подружился с маленькой собачкой, облизывал ее, делился с ней пищей, а когда она сдохла, чокнулся от горя, перестал есть… Читали мы эти басни! И покупались на них в детстве, и плакали… Ты помнишь, Лорочка?

М а м а. Еще бы! Вот такими слезами! (Показывает.)

П а п а. А жизнь, сынок, смеется над этими сказками. Она учит совсем другому… Сурово учит — железными капканами, охотничьими ружьями, зубами легавых псов… И еще голодом — таким, что, бывало, брюхо прилипало к спине!

Л ю д в и г. А я все-таки попробую, папа. Вдруг у меня получится?

П а п а. Что именно?

Л ю д в и г. Не врать, не обманывать… Потому что противно.

П а п а. Да? Тогда свою честную жизнь ты начнешь натощак! Мама подаст к завтраку половину той индюшки, которая так понравилась тебе вчера, но ты не дотронешься до нее…

М а м а. Отец!

П а п а. Молчи, Лора! Черта с два появилась бы индюшатина на столе, если б не моя хитрость! Я был виртуозом хитрости, я исполнил шедевр коварства! А нашему младшему сыну это, видишь ли, противно — что ж, не насильно же кормить его такой нечестивой добычей! (Маме.) Людвиг не завтракает, поняла?

М а м а. Но он и так худенький…

Л ю д в и г. Мам, не заступайся, не надо. Папа прав: раз я так считаю, я не должен есть.

П а п а. Он так считает! Философ! Жан-Жак Руссо! А ну, марш в детскую!

Людвиг уходит. Из детской слышны голоса, скандирующие: «Людвиг — балда! Людвиг — балда!»

«Чур, его порцию мне!» — кричит Луиза.

«Фигушки, пополам!» — вопит Лаура.

Тихо там! Я весь взмок от этого разговора…

М а м а. А меня трясет. Послушай, но, может быть, мы зря так уж паникуем? Он ведь оставит эту блажь, когда подрастет…

П а п а. Он не подрастет! В том-то и дело! Если Людвиг не будет хитрым, он не подрастет…

М а м а. Он играет не с теми детьми. Эти зайчата тошнотворно положительные, от них не наберешься ума…

П а п а. Стало быть, он один не выйдет из дому! Только в сопровождении старших!

М а м а. Но старшие и так перегружены в школе, а у меня дом, хозяйство… одной стирки — невпроворот!

П а п а. А Лабан? Он принес аттестат и лоботрясничает с тех пор. Между тем, он, как никто другой, унаследовал талант прадедушки и мой опыт… Вот он и возьмет мальца под свою опеку… Покажет ему, что хитрость настоящего лиса — это искусство, это артистизм! А главное, это — единственный способ выжить, черт возьми! Лабан! Лабан! Я поговорю с ним, а ты накрывай на стол, Лора! И помни: Людвиг 14-й — не завтракает! (Отправился в детскую.)

М а м а. Оставить моего младшенького голодным? Нет, это слишком… Даже если он дурачок… Никто еще, кажется, не умнел от голода. Людвиг! Людвиг!

Л ю д в и г появляется.

А ну, марш в кухню!

Л ю д в и г. Зачем?

М а м а. Там увидишь, негодяй! Полюбуйся на себя: колготки забрызганы зубным порошком, обшлага мокрые…

Л ю д в и г. Вот ты ругаешься, а глаза добрые. Это тоже такая хитрость, да?

М а м а. Ну-ка, не рассуждай. Сказано: пошел в кухню!

Л ю д в и г. Я знаю, ты мне подсунешь кусок индюшки, да? Хочешь надуть папу?

М а м а. Тссс! Невозможный ребенок… (Шепотом.) Ты видишь сам: без хитрости шагу не ступишь… такова жизнь!

Л ю д в и г. Может, она и такова, а я теперь не таков. Не хочу есть исподтишка, не хочу никого водить за нос! (Убегает из норы, в дверях выкрикивает.)

(Исчез.)

Выходят П а п а и Л а б а н.

М а м а (в слезах). Вы слышали? Слышали, как он перевернул наш семейный девиз?

П а п а. Да, да — яснее, чем хотелось бы! Я отвинчу ему голову! Где он?! Где этот выродок?! Лабан, сынок, ты видишь, дело серьезное, он далеко зашел… Лора, я тебя спрашиваю: где мальчишка?

М а м а. У-удрал…

Л а б а н. Спокойно, предки. Он не стоит того, чтобы так психовать. Будьте уверены: под моим чутким руководством эта белиберда в два счета выскочит из его головы. Тебе, отец, не придется краснеть за него перед дедушкой…

П а п а. Я надеюсь, Лабан… Иначе я его сам, своими руками…

Л а б а н. Папа, ну зачем такие слова? Увидишь, я приведу его в норму… К общему знаменателю, так сказать.

М а м а. Только помни, Лабан: в этом возрасте дети страшно ранимы!

Л а б а н (со смехом). Да? По-моему, ты говоришь о цыплятах, мама. Мы, лисы, несколько от них отличаемся. Да… Ну что ж, пойду повожусь с этой малявкой… раз уж вы в такой истерике. Были у меня другие планы, куда более занятные, ну да ладно… Привет!

М а м а. А завтрак?

Л а б а н. Мерси, я уже навернул там индюшатины — вы слишком долго бились с этим ранимым, мне надоело ждать. (Уходит.)

М а м а. Знаешь, отец, я бы не хотела видеть своего младшенького точно таким, как Лабан. Меня что-то пугает в нем…

П а п а. Я знаю, он — хам! Но лучше все-таки хам, родной и понятный, чем благородный отщепенец, от которого неизвестно чего ждать!.. Накапай-ка мне, дорогая, валокординчику…

Мама дрожащей рукой начинает капать лекарство в рюмку. На два голоса они подавленно считают капли…

На лесной тропе. Л ю д в и г 1 4 - й кидается шишками, норовя угодить все в одну и ту же неведомую нам мишень, и распевает песенку, чтобы заглушить голод:

Появляется Л а б а н.

Л а б а н. Тошнит от вранья, говоришь?

Л ю д в и г. Я не говорю, я пою.

Л а б а н. Да слышу… Только зря ты дерешь глотку, малыш: аплодисментов не будет. За такие песни в лесу никто не хлопает… разве что по шее. Спички есть?

Л ю д в и г. Откуда? Я же не курю.

Л а б а н. Да мне не курить, мне — в зубах поковырять: мясо застряло. (Находит подходящую щепку.)

Л ю д в и г (проглотил слюну). Индюшка, да? Я вот не стал есть, и правильно сделал: зубы целей будут.

Л а б а н. Вот опять глупость сморозил. Беречь зубы, чтобы щелкать ими от голода, — ну и ну! Вот что, малыш: я приставлен учить тебя уму-разуму, а на пустое брюхо ученье впрок не идет — одно мученье будет. Так что на теорию мы сейчас наплюем, а сразу перейдем к практике — зацапаем какую-нибудь куропаточку. Лады?

Л ю д в и г. Как, хитростью?

Л а б а н (с издевкой). Нет, наивностью! «Куропаточка, прелесть моя, позволь, не в службу, а в дружбу, слопать тебя…»

Л ю д в и г. Я не хочу есть, спасибо. Я хочу посмотреть, как живут люди.

Л а б а н. Лю-юди? Это еще зачем?

Л ю д в и г. Интересно, они тоже только и делают, что ловчат и надувают друг друга? Или они как-то по-другому добывают еду?

Л а б а н. А ты сходи к ним, попроси поделиться опытом! Вон, видишь там, на другой стороне поля, коробку с окнами? Это и есть людская нора. А рядом коробки без окон — это домишки для коров, лошадей, овец… это нам без интереса. Если уж нанести туда визит, так в тот главный маленький домик, где живут куры, цыплята и яйца… Вот где нашему брату есть занятие по вкусу и по способностям! Хочешь, попробуем, когда стемнеет?

Л ю д в и г. У тебя сейчас лицо стало ну совершенно бандитское…

Л а б а н. Оставь мое лицо в покое. Я спрашиваю: идешь на дело или нет?

Л ю д в и г. «На дело» — нет. Вот просто поглядеть я бы сходил…

Л а б а н. Ну, это не разговор, а сюсюканье на уровне детского сада. Что значит «поглядеть»? Если тебя схватят, ты скажешь, что пришел только поглядеть, и думаешь — отпустят? На экскурсию он захотел!

Л ю д в и г. Ты сам боишься! Боишься, боишься, я вижу! И даже знаю кого: пса Максимилиана, про которого сам папа говорит, что это враг номер один!

Л а б а н. Ну, под каким он номером, я не знаю, но после отца я буду первым, кто обманет это кривоногое страшилище! Первым из всех нас, усек?

Л ю д в и г. Один хвалился, да в лужу свалился!

Л а б а н. Ты как со мной разговариваешь, малявка? Я требую уважения, понял?!

Л ю д в и г. Три ха-ха! Ты еще любви потребуй!

Л а б а н (чешет в затылке). Да… Старик, кажется, прав: ты далеко зашел…

Появляются зайцы Т у ф ф а - Т у и Ю к к е - Ю.

Л ю д в и г. Привет! А я вас жду, жду…

Т у ф ф а и Ю к к е. Доброе утро!

Л а б а н. Это и есть твои друзья, братишка?

Т у ф ф а. Мы и есть, а что? Людвиг, топай с нами, не пожалеешь!

Ю к к е. Горностаи сказали, что в киоск завезли свежие медовые пряники!

Т у ф ф а. И что они нарасхват!

Ю к к е. Мы разбили свою копилку, представляешь? Ну того, глиняного кота…

Т у ф ф а. И подсчитали, что нам хватит на пять фунтов! Айда с нами, угощаем.

Л ю д в и г. Это здорово — я голодный как волк!

Т у ф ф а (быстро оглянулся). Ну, волков вспоминать не обязательно.

Ю к к е. В такое чудесное утро неохота думать про всяких уголовников. Так ты идешь?

Л а б а н. Он думает, удобно ли это передо мной, — у нас было назначено занятие… Но я отпускаю тебя, малыш. Идите, братцы, только глядите не объешьтесь этими пряниками — пять фунтов многовато для вас троих… А мне все равно некогда: общественное поручение. Надо обойти всех подряд, от Косули до Медведя, от Черепахи до Кабана… Собираю пожертвования. Кстати сказать, это делается для вашей породы, любезные зайцы, для ваших несчастных соплеменников…

Т у ф ф а. А что такое?

Ю к к е. Мы ничего не знаем…

Л а б а н. Как? Вы ничего не слыхали про Желтого Питона? Про этого гада, который потряс и возмутил всех, имеющих сердце?

Л ю д в и г. И мне ты ничего не рассказывал…

Л а б а н. Да пол-леса уже знает! А тебя я жалел, ты у нас слишком ранимый… Значит, стряслось это не у нас, а в лесу Святого Августина, по ту сторону Большого оврага. Там Желтый Питон захватил в заложники ровно семьдесят семь зайцев, в основном женщин и детей. Держит их в своих страшных объятиях и требует огромный выкуп за их жизнь. Причем срочно! Если сегодня к заходу солнца он не получит половину этого выкупа, двадцать два зайца будут съедены. Такие дела. Моя задача — разбудить совесть каждого, у кого она есть, и собрать нужную сумму для этого детоубийцы, этого террориста, этой кровожадной твари… Не знаю даже, как назвать его… слов не хватает. Представляете, каково этим несчастным?

Т у ф ф а. Ужас!

Ю к к е. Я даже вспотел… И как-то расхотелось пряников — правда, Людвиг?

Л ю д в и г. Да… почти совсем расхотелось… Лабан, а мне можно с тобой?

Л а б а н. А не струсишь? Ну, тогда давай прощайся с друзьями… Времени — в обрез, десятки жизней на карту поставлены!

Т у ф ф а. Так возьмите же наши сбережения! Или у нас, по-вашему, совести нет?

Ю к к е. Все до последней кроны возьмите! Мы не какие-нибудь бессердечные…

Т у ф ф а. Тем более, у нас в лесу Святого Августина полно родственников…

Ю к к е. Может, и они в беде… Берите!

Л а б а н. Ну что ж… (Забирает деньги.) Жалко мне, ребятки, оставлять вас без медовых пряников… но, с другой стороны, сочувствие униженным и оскорбленным — это главная заповедь, все мы должны ей следовать с детства…

Т у ф ф а. Юкке, надо срочно домой — рассказать родителям!

Ю к к е. Людвиг, ты в самом деле решился идти? Ой, смотри осторожней! А мы побежали… Если увидите этих несчастных пленных, крикните им, что мы их не оставим!

Т у ф ф а. Что мы будем бороться за них, что мы уже боремся! И пожалуйста, не опоздайте до захода солнца!

Убегают.

Л а б а н. Не волнуйтесь, это будет гораздо раньше! К заходу солнца киоск уже будет на замке…

Л ю д в и г. Какой… киоск?

Л а б а н. В котором мы сейчас с тобой купим пять фунтов ароматных медовых пряников!

Л ю д в и г. Ты… все наврал им?

Л а б а н. Оцени, как сработано! Они сами выворачивают карманы, они готовы были заложить собственные уши, эти дурачки… Вот так надо действовать — изящно, без пережима, без вульгарных криков типа «Кошелек или жизнь?»… Дельце обделано классно! Признаешь?

Л ю д в и г. Я признаю, что ты подлец! Ты сам похож на того Питона!

Л а б а н. Я похож на настоящего Лиса. И тебя, глупыш, сделаю таким же!

Л ю д в и г. Фигушки! Никогда в жизни! Мне до ужаса стыдно, что я купился, поверил… Но еще стыднее, что я твой брат!

Л а б а н. Не ори, балда! За такие слова ты даже запаха медовых пряников не услышишь…

Л ю д в и г. А с тобой никто водиться не захочет! От Косули до Медведя! От Черепахи до Кабана! Никто, никогда — ни у нас, ни в лесу Святого Августина, нигде! (Убегает.)

Л а б а н (ему вслед). Совсем взбесился!.. Может, с голодухи? Кончится тем, что ты ослабеешь и тебя загрызут шакалы. (Себе.) Что ж, каждый получает, что заслужил. Я, например, заслужил свои пряники. В конце концов, моя специальность — не обучение недоумков, а хитрология и обмановедение, и тут я на высоте! Верно говорят: талант, он как деньги — или он есть, или его нет… (Уходит, восхищенный собою.)

Лисья нора, детская половина. Все потомство Ларссонов, кроме Лабана, в сборе. М а м а проверяет дневники.

М а м а. А это еще что за новость? Лаура, я тебя спрашиваю! Двойка по гастрономической зоологии!

Л а у р а. Ну подумаешь, исправлю. До конца четверти далеко.

М а м а. Нет, и все-таки это дико. Любимый предмет, профилирующий! Чего ты не выучила?

Л у и з а. Она ни бум-бум не знала про утку-крякву и про курочку-камышницу!

Л а у р а. А ты не ябедничай, крыса!

М а м а. Людвиг, что ты делаешь под кроватью?

Л ю д в и г (его не видно). Да так, ничего особенного…

Л е о. Он у нас вместо швабры!

М а м а. Действительно, ты же всю пыль на себя собрал… Лаура, а ты меня просто разочаровала. Не знать таких вещей! Утка-кряква, курочка-камышница… Это же прелесть, деликатес! Помню, мы с папой свои первые встречи назначали у того озера, где они сами шли в руки. Была дивная пора — пора массового гнездования кряквы… Кстати, Лаура, когда это бывает, ну-ка?

Л а у р а. Ладно тебе, мам! В школе учеба, дома учеба…

Л е о. Я знаю! Ранней весной, в начале апреля!

М а м а. Молодец, Лео. Да-да, ранней весной… еще была корочка льда у берега. А моя первая личная добыча — это именно курочка-камышница… Черненькая, маленькая, ростом с голубя…

Л у и з а. Мать, ну до чего ж ты сентиментальная!

М а м а. Да, я всегда жила сердцем, это правда. Но я успевала и дело делать. А про вас не скажешь ни того, ни другого…

Л ю д в и г (появляется из-под кровати, что-то прячет за спиной). Мам, мне на улицу надо. Как раз по делу. По делу, которое я сделаю от всего сердца, — значит, про меня можно будет сказать и то и другое!

М а м а. Что это за секретные дела такие? Папа не велел тебе выходить одному!

Но он промчался как ветер, его уже нет здесь.

Ох этот Людвиг… Кто еще не сдал дневника? Будьте уверены, папа изучит их внимательно прежде, чем подписать… А за эту двойку, Лаура, тебе еще нагорит. Это ведь не по астрономии, где звезды считают, — без звезд ты еще как-нибудь обойдешься… Но, если ты ленива и бестолкова но части гастрономии, нам даже замуж тебя не выдать, тебя никто не возьмет. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, запомни! (Выходит с пачкой дневников.)

Л а у р а. На все у них правила, формулы… А может, я свой путь найду? Совсем через другое?

Л е о. Я знаю! Через печенку и желчный пузырь, да?

Л а у р а. Заткнись ты, отличник…

Появляется Л а б а н.

Л а б а н. Привет, суслики! Знаете, что я думаю?

Л и с я т а. Что?

Л а б а н. Я думаю… или, точнее, мне кажется… во всяком случае, я припоминаю, что где-то слышал…

Л и с я т а. Да что, что?

Л а б а н. Что великолепная вещь — медовые пряники…

Л у и з а. Тоже мне открытие!

Л а б а н. И еще мне кажется, что сейчас самое время полакомиться ими!

Л е о. Сперва их надо достать…

Л а у р а. А у тебя — ни одной кроны, сам утром сказал!

Л а б а н. Кроны действительно ту-ту! А вот пряников у меня — ровно пять фунтов!

Л у и з а. Не заводи нас! Не поверю, пока сама не понюхаю!

Л а б а н. Вот это верно: понюхать вы сумеете — ароматом я, так и быть, поделюсь с вами. (Засунул руку между кроватью и стеной. Лицо его стало озадаченным. Полез под кровать сам и после тщетных поисков вылез взбешенный.)

Л а у р а. Ну что? Полакомился?

Л у и з а. Даже аромата не унюхал!

Л а б а н. Кто украл? Ну-ка открывайте свои глотки! Все! От кого пахнет медом, тот и вор. А ну, дыхнуть! (Обнюхивает каждого.)

В этот момент появляется запыхавшийся Л ю д в и г.

А ты где был? Ел мои пряники в уборной?!

Л ю д в и г. Во-первых, они не твои, во-вторых, можешь проверить. (Дыхнул.) Ну что? А в-третьих, я передал их моим друзьям, которых ты одурачил!

Л а б а н. Ну берегись, юродивый! Если только это правда…

Л е о. Да точно! Сперва он ползал под кроватью, а потом выбежал.

Л а у р а. Эти друзья тебе дороже, чем мы?

Л у и з а. Тогда сматывайся вообще к этим своим зайцам! Ты не Лис!

В с е в м е с т е (окружая Людвига и припирая его к стене, скандируют). Ты не Лис! Ты не Лис! Ты не Лис!

Л а б а н. А ну, дайте-ка я им займусь… С ним пытались по-хорошему, беседами да уговорами… Но лирика не помогает, — что ж, попробуем физикой!

Входят П а п а и М а м а.

П а п а. Что здесь происходит?

Л а б а н. Отец, Людвиг четырнадцатый обманул меня!

П а п а. Тебя? Своего учителя? Значит, у вас обоих громадные достижения… Поздравляю!

Л а б а н. Спасибо! Эти достижения в том, что пропали мои медовые пряники, заработанные так лихо, так здорово! Высшим пилотажем хитрости заработанные! А он их стащил, и сейчас их наворачивают безмозглые зайцы!

Л ю д в и г. Они не глупее тебя! Просто они доверчивые и добрые…

Л а б а н. Все, предки, я отказываюсь учить этого рахита!

Л ю д в и г. Нет, это я отказываюсь учиться у этого бандита!

П а п а. Тихо! Прекратите базар! Где были пряники?

Л а б а н. Там, в углу под кроватью. Здоровенный кулек, целых пять фунтов!

П а п а. И как же они попали к зайцам?

М а м а. Людвиг вылез из-под кровати и, как пуля, пронесся мимо меня на улицу… Я кричала ему вслед, чтоб он не смел…

Л ю д в и г. Да я же на минуточку! Я даже не сам бегал к зайцам — я сразу встретил Гиену Берту и попросил ее доставить пакет. Она ведь теперь почтальонша, да? И потом, это ей по дороге, она сама сказала…

П а п а. И ты поверил Гиене?! О боже, какой простофиля!.. Все, весь лес знает, что доверить продуктовую посылку Гиене Берте — это значит пиши пропало! Она дважды попадала за это под суд, но судьей была Росомаха Дагни, с которой она, видимо, делится наворованным, и эта дрянь дважды выходила сухой из воды… Да, ты отличился, малыш… Скорее луна упадет твоим зайцам в суп, чем они дождутся Берту с пряниками!

Л е о, Л у и з а, Л а у р а (хором). Так им и надо! Так им и надо!

Л ю д в и г (в слезах). Но почему вокруг такое жулье?! Почему нельзя никому верить?!

П а п а (Маме). Он все-таки трогательный. (Людвигу.) То же самое, малыш, я когда-то спросил у старого мудрого Барса, сбежавшего из парижского зоопарка. Полиция и охотники нескольких стран шли по его следу, палили в него — и остались ни с чем… И вот перед ним я с моими наивными вопросами… Помню, как его желтые глаза, повидавшие самое страшное в жизни — неволю, усмехнулись печально… Он положил свою мощную лапу мне на спину и сиплым голосом ответил мне, молокососу… знаете, что?

М а м а. Ну не томи же! Ты не рассказывал этого даже мне…

П а п а. «Се ля ви, — сказал он, — се ля ви».

Л е о. А что это значит?

П а п а. Проговорив это, старик впал в такую глубокую задумчивость, что я не решился приставать к нему… А вскоре Барс ушел куда-то на юг — ему был вреден наш климат… Так я и не узнал перевода. Но с того дня на самые трудные вопросы я отвечаю себе и другим: «Се ля ви…»

Л а б а н. Я могу тыщу раз сказать «Се ля ви», но мои пряники от этого не вернутся ко мне!

П а п а. Оставь эту тему, Лабан. Будь выше, не мелочись. А ты, Людвиг, надеюсь, поймешь, что обманывать собственных братьев и сестер р а д и ч у ж и х — нелепость. Ты совершил ее и, как видишь, наказал сам себя…

Л у и з а. Себя-то ладно, ему поделом…

Л а у р а. Но он всех оставил без пряников!

М а м а. Ну хватит! Отец вам толкует о высоких истинах, а вам все как об стенку горох… Людвиг, прекрати всхлипывать и укладывайся. Всем спать! Я считаю до трех и гашу свет… Раз!

Л ю д в и г. Папа, а Гиена Берта не могла исправиться? Вдруг она уже честная?

П а п а. Во сне тебе могут показать еще и не такое. А наяву Гиена есть Гиена, малыш.

М а м а. Я больше не жду! Два… Два с половиной… Три!

Л а б а н. Пять! Пять фунтов, черт возьми… Вот идиот, а?

М а м а. Гашу! (Выключает свет.) Спокойной всем ночи, и чтоб я не слыхала больше никакой возни… (Наклонилась над Людвигом.)

Л е о. Что ты делаешь, мама? За что ты целуешь этого психа?!

Л а б а н. Людвига? Нечего сказать, весьма педагогично!

М а м а (смутилась). Он самый маленький, и у него нехорошо на душе…

Л а у р а. Скажите какие нежности…

П а п а. Ну довольно, Лора, пойдем. Спокойной ночи, дети.

М а м а (выходя вместе с ним). Меня как-то взволновал твой рассказ, дорогой… Се ля ви — это звучит так интригующе… Ты должен дознаться, что это такое…

П а п а (вдруг взорвался). Может быть, ты упечешь меня в парижский зоопарк, чтобы я это выяснил?

Мама отошла оскорбленная, взялась за вязание. А в детской вдруг зажегся фонарик — это Лабан направил его луч прямо в глаза Людвигу.

Л а б а н (свистящим шепотом). Эй ты, урод! Следующей ночью я иду на дело… Понял куда? Нет? (Подражает курам.) Куд-куда, куд-куда!.. Это в самый раз будет — тем более в холодильнике у нас негусто, от индюшки уже одно воспоминание… В общем, пусть Гиена Берта тешится этими детскими пряниками — завтра я буду с настоящей добычей!

Л ю д в и г. Если тебе позволит пес Максимилиан…

Л а б а н. Он позволит! Не так страшен черт, как его малютка. Такая, как ты… Ладно, поговорили, теперь дрыхнуть всем — завтра мне будет не до сна. (Погасил фонарик.)

В гостиной.

М а м а. Ты сердишься, что я поцеловала малыша? Пойми — не то чтобы я одобряла его несусветные поступки, конечно же нет, но…

П а п а. Да понимаю! Кто ж его сейчас приласкает, если не мать? Ясно одно: от жизни, от леса он не дождется ласки, он будет у них пасынком…

Мама всхлипнула.

У дома зайцев, поблизости от лесной тропы. Л ю д в и г стучится в дверь.

Л ю д в и г. Туффа, Юкке, ну откройте же! Я чувствую, что вы дома!

Голос Туффы: «Мало ли что ты чувствуешь! А на самом деле нас нет!»

Голос Юкке: «А ты не чувствуешь, что ты и твой брат вруны и негодяи? Ты бы лучше это почувствовал…»

Дайте же мне объяснить!

Перед дверью появляется, уперев руки в бока, З а й ч и х а - м а т ь.

З а й ч и х а - м а т ь. А, вот он, наш благодетель! Спаситель нашей родни! Ужасно рада тебя видеть! А братец твой где? Поклон ему низкий от всего нашего племени! Успели вы вчера до захода солнца принести выкуп этому сказочному Дракону? Подумай, какова подлость — семьдесят семь женщин и детей держать в заложниках… Я просто всю ночь глаз не сомкнула…

Л ю д в и г. Тетя Зайчиха, дайте же мне сказать…

З а й ч и х а - м а т ь. А, ты хочешь продолжить эту историю? Сегодня Желтый Питон требует вторую половину выкупа, не правда ли? Сколько крон мы должны пожертвовать ему сегодня? Может, он согласится взять овощами, этот живоглот? Ну расскажи, расскажи нам последние известия оттуда, из леса Святого Августина! Я сейчас созову всех соседей послушать — больно здорово вы рассказываете, почище всякого детектива выходит…

Л ю д в и г. Не надо соседей! Скажите только одно: вчера вечером вам ничего не приносила почтальонша Берта?

З а й ч и х а - м а т ь. Берта? Но ведь это Гиена? У нас, слава богу, нет такой почтальонши, наш участок обслуживает Куница Фанни.

Л ю д в и г. Но она должна была принести вам пакет?

З а й ч и х а - м а т ь. Кто, Куница?

Л ю д в и г. Да Гиена же!

З а й ч и х а - м а т ь. От Желтого Питона?

Л ю д в и г. Да нет же, от меня!

З а й ч и х а - м а т ь. Ты хочешь сказать, что вернул нам через Гиену деньги, отобранные у моих простаков?

Л ю д в и г. Не деньги, а пряники… Разве я знал, что ей никто не доверяет продуктовых посылок?

З а й ч и х а - м а т ь. Ну что, что ты трешь глаза? Меня ты не растрогаешь, и у меня нет времени развешивать уши. Какие-то пряники… почему-то через Гиену Берту… Это хуже придумано, чем про Питона, поди посочиняй еще, порепетируй… Но учти: моим мальчикам запрещено играть с тобой и твоими братьями. Пускай Гиена с вами играет! (Скрылась, хлопнув дверью.)

Л ю д в и г (горестно). Ничего не объяснишь тому, кто не хочет слышать, а хочет говорить сам… Уж лучше объяснять дереву, оно хотя бы не перебивает!

Видит Е ж и к а Н и л ь с а, идущего по тропе.

Ежик Нильс, миленький!

Н и л ь с. Не подходи!

Л ю д в и г. Почему? Ты что, не узнал меня?

Н и л ь с. Не подходи, сказано, а то пронзю! Думаешь, я не знаю, что ты связался со всякой нечистью в соседнем лесу? Агентом у Желтого Питона работаешь?

Л ю д в и г. Что-о? Ты соображаешь, что говоришь?

Н и л ь с. Я, конечно, не знаю точно, но горностаи говорят, да и Белочка Агнесса подтвердила, что ты продался. Не то Желтому Питону, не то Кобре какого-то другого цвета… в общем, пресмыкающимся заделался. Не стыдно?

Л ю д в и г. Это сплетникам должно быть стыдно! И тебе, если ты веришь такой брехне!

Н и л ь с. Брось выкручиваться, против тебя факты! Говорят, что ты и твой брат — вы продали этому Удаву — или как его там зовут? — семьдесят семь зайцев! И что за каждого получили от этой гадины по фунту медовых пряников… Надо же, семьдесят семь фунтов! Странно, что вы не подавились еще… Слушай-ка, вот эта подробность немножко меня насторожила: тут, я думаю, кто-то преувеличил слегка. Ну в самом деле, откуда у Питона или Удава столько медовых пряников? Взяло меня тут сомнение… Может, семерку лишнюю приписали? Может, вы всего семь фунтов получили? Или по семь на брата?

Л ю д в и г. Гляжу я на тебя, Ежик Нильс, и меня тоже берет сомнение: может, ты просто дурак? Может, тебе лишний ум приписали?

Н и л ь с. Ах, ты еще оскорбляешь! Да тебе надо быть тише воды ниже травы! И спасибо говорить, если порядочные звери не зажимают нос при виде тебя! А ну посторонись, не то пронзю насквозь! (Уходит, оттолкнув Людвига.)

Л ю д в и г. Что ж это такое? Вранью верят, а правде — не хотят… Вранье для них интереснее, что ли? Я продал зайцев за пряники! Я — агент Желтого Питона! Кажется, у меня поднимается температура… И наверно, меня будет всю мою жизнь тошнить от запаха медовых пряников! Ужаснее всего, что никто, ни одна душа не видела, как я передавал через Гиену этот проклятый пакет!

Голос сверху: «Я видела. Было уже достаточно темно — в такой час я все вижу…»

Это появилась С о в а И л о н а.

Сова Илона, миленькая! Ты, значит, мой единственный свидетель. Я в беде, понимаешь? Только ты можешь доказать всем этим дуракам, что я не виноват, что я хотел по правде…

С о в а. Могу, да. А зачем?

Л ю д в и г. Как «зачем»? Это спрашиваешь ты? Ты, кого больше всех в лесу хвалят за мудрость?

С о в а. Вот именно. Но что есть мудрость, малыш? Лет сорок назад тебе повезло бы больше: тогда я считала, что мудрость — это что-то вроде справедливости. Теперь же я того мнения, что мудрость — она ближе к осторожности. Тебя обманула Гиена Берта, и ты хочешь, чтобы я объявила об этом всем. Но Гиена — известная склочница, и потом, у нее сильная родня, большие связи… Если, скажем, на суде будет председательствовать Росомаха Дагни, нам ничего не добиться: они выставят трех лжесвидетелей против меня одной. Гиблое дело, малыш.

Л ю д в и г. Как же мне быть?! Ты слышала, какие гадости про меня говорят?

С о в а. Да, общественное мнение против тебя на данном этапе. Это еще одна причина, по которой я промолчу. Не сердись на старуху Илону: я не живу, я доживаю, и мне всего нужнее покой… А как быть тебе? Довольствоваться чистой совестью, — я слыхала, что кое-где именно это считается мудростью… Желаю удачи! (Исчезает.)

Л ю д в и г. Да, удачи у меня — полное лукошко! Подходи кто победней — могу поделиться… Никто не подходит! Один я, совсем один… Белка Агнесса наверняка, запретила своим детям со мной играть… К этим горностаям я сам не постучусь, раз они такие сплетники… А больше у меня и друзей-то не было. Граждане, это что ж происходит?! Одинокими должны быть те, кто жульничают и врут! А тут все наоборот, у Гиены Берты есть своя компания, у Лабана — есть, все плуты держатся вместе, а я — один… Получается, что они правы, что быть честным — невыгодно! Есть-то хочется! Зверски. Брюхо прилипает к спине — папа предупреждал, что так будет… И пусть. Вот убегу из дому… и пускай найдут мои кости, обглоданные шакалами… И записку: «Правда невыгодна, но прекрасна! Погибаю, но не сдаюсь!» (Эти слова он выкрикнул.)

Ему откликнулось эхо.

Эхо, ты со мной согласно?

«Согласно!» — ответило эхо.

Я насчет этой идеи спрашиваю — чтоб из дому удрать?

«Удрать!» — одобрило эхо.

Прямо сейчас?

Эхо опять подтвердило, что «прямо сейчас».

Ну, смотри, я удираю! Только не бросай меня в таком разе!

«Не брошу!» — пообещало эхо.

Действие второе

Л ю д в и г отправился по незнакомым ему тропинкам и для поддержания духа запел:

Между тем небо угрожающе темнеет.

Хотел бы я знать, куда это меня несет? К людям? А что? Если звери расплевались со мной, только это и остается… Но потемнело-то как… И есть хочется по-страшному… А наши, наверно, сели ужинать… Интересно, говорят они обо мне? Скучают? Вообще-то я не давал клятвы, что ухожу навсегда… Но вернуться уже сейчас — это было бы трусостью, простительной только зайцу! Нет, была не была! Держим курс на людскую нору!

Людвиг понюхал воздух и пополз, как разведчик. Вдруг что-то прозвенело в полумраке и стихло опять. Он поднял голову и зажмурился: над ним выросло что-то ужасное, похожее на человека в большой драной шляпе, но без лица, в долгополом пальто, с руками, раскинутыми в стороны.

Привидение! Спасите! Мамочка!

Со страху он оступился в канаву, и тонкий голосок, неведомо кому принадлежащий, завопил то же, что и он.

Г о л о с о к. Мамочка! Спасите! Привидение!

Л ю д в и г. Кто это? Я спрашиваю, кто это налетел на меня ни с того ни с сего? И по какому праву?

Оказалось, что голосок принадлежит кому-то желтенькому и пушистому. Это была Т у т т а К а р л с о н.

Т у т т а. Пин-пин-пинтересно! Я вовсе не налетала на тебя — хотя бы потому, что почти не умею летать. Сам налетел и возмущаешься! Ну погляди сам, кто на кого свалился?

Л ю д в и г. Что ты делаешь здесь совсем один и в такую темень?

Т у т т а. Я не один, я одна. Я девочка.

Л ю д в и г. Девочка?!

Т у т т а. Представь себе! И я боюсь идти домой, потому что почувствовала запах лисицы… Я уже решила, что песенка моя спета: никого хуже лисицы я не знаю.

Л ю д в и г. Это еще почему? Ты видала хоть одну лису в жизни?

Т у т т а. Нет… А ты?

Л ю д в и г (ухмыльнулся). Ну, я-то — неоднократно. Да, среди них достаточно плутов, но нельзя же всех под одну гребенку! И потом, я знаком, например, с одной Гиеной — вот про кого можно сказать, что хуже дряни я не знаю… Нет, лисы — они как грибы: есть плохие, а есть хорошие…

Т у т т а. А что это ты так заступаешься за них?

Л ю д в и г (раздраженно). Моя бабушка была Лисой!

Т у т т а (с вымученной улыбкой). Это… шутка, да? А как вас зовут?

Л ю д в и г. Скажите, пожалуйста, — сразу на «вы»! Давай-ка попросту, без чинов… Я — Людвиг четырнадцатый Ларссон.

Т у т т а. Меня зовут Тутта Карлсон. Очень приятно. У вас… то есть у тебя, такое загадочное имя… почему-то с номером… Разве, кроме тебя, в семье еще тринадцать Людвигов?

Л ю д в и г. Да не Людвигов, а Ларссонов. Начиная с прадедушки нас всего четырнадцать, но вообще они посчитали меня зря. У них что-то кончилось на мне… Или с меня началось!

Т у т т а. Как это? Я не поняла…

Л ю д в и г. То есть, может быть, правильнее называть меня первым. Поживем — увидим… Знаешь, вот я гляжу на тебя и сомневаюсь: знакомиться с тобой поближе или не стоит? Цвет твоей шубки — он мне что-то напоминает…

Т у т т а. Зто никакая не шубка, это пушинки. А цвет — он должен напоминать солнышко, что же еще?

Л ю д в и г. Но ты ведь птица?

Тутта кивнула.

И ты сказала, что не умеешь хорошо летать… И у тебя желтый пух… (В страхе.) Да, кажется, я влип в историю… (Напрягшись.) Ну говори прямо: ты Курица, что ли?

Т у т т а. Да нет, я еще не Курица.

Пауза.

Л ю д в и г. «Еще не…» Успокоила. А где ты живешь? У людей?

Т у т т а. Да, а что?

Л ю д в и г. Определенно влип! Но, с другой стороны, я же хотел к людям, вот и случай подвернулся… Как они, люди-то? Можно с ними… ну… кашу сварить?

Т у т т а. Я ни разу не варила с ними кашу, но они с нами (глубокий вздох) нет-нет, а варят бульон.

Л ю д в и г (проглотил слюну). Знаешь, такое дело: я целый день совсем ничего не ел. Послушай, как бурчит в животе…

Т у т т а (приложила ухо). Бедный Людвиг… (Решительно.) Ну вот что: там у нас во дворе полно всякого съестного. Проводи меня домой — угощу.

Л ю д в и г. Да, тебе хорошо, ты тут своя… А меня, наверное, ни за что не пропустит вон тот огромный, который расставил свои ручищи и страшно звенит…

Т у т т а (хохочет). Этот? Он пропустит, я с ним договорюсь. Айда! Ну иди, иди, не сомневайся, я не надую тебя, я не таковской породы…

Они приблизились к страшилищу в шляпе, но без лица.

Хочешь, я обзову его как-нибудь? (Пугалу.) Эй ты, дурак! Образина! Фигня на палочке! (Людвигу.) Видишь, он — все равно что пустое место. А ты решил, что он человек?

Л ю д в и г. Ну, спутал! Ну если не встречал я раньше людей! А думаю про них часто… Значит, человек — он с виду такой же, только у него есть самолюбие, да?

Т у т т а. Да, да. Самолюбие и еще много всякого другого. Мясолюбие, например. И яйцелюбие. И винолюбие. И драколюбие. Еще деньголюбие, женолюбие… Кстати, если тебя так уж интересуют люди, тебе нужно завести дружбу не со мной, а с человеческой девчонкой… Есть тут такая, белобрысая и конопатая, шести лет с половиной, зовут Кристиной. Познакомить?

Л ю д в и г. Пока что-то не хочется. (Пауза.) А твой солнечный цвет — он очень даже симпатичный… И характер у тебя вроде ничего…

Т у т т а. Спасибо. Интересно, а если бы к миске с едой вела тебя не я… а, скажем. Гиена, — ты и ей говорил бы такие вещи?

Л ю д в и г. Как не стыдно! Я ненавижу вранье и хитрость! Мой девиз:

Я сам это сочинил!

Т у т т а. Ну в таком случае… в таком удивительном случае я просто в восторге! Значит, я могу без всякого страха свободно пригласить тебя в свой дом? Несмотря на то, что твоя бабушка была… этой самой…

Л ю д в и г. Не надо о моей родне, забудь! Тебя и твою семью теперь не тронет ни один лис! Это я беру на себя.

Т у т т а. Людвиг, ты потрясающий! А я, честно говоря, все время дрожала… Теперь я покажу тебе один лаз в нашем заборе — его не видно за лопухами, и про него не знает Пес Максимилиан… Учти: это противник куда опасней, чем огородное пугало! Но сейчас ничего не бойся: ты со мной… Еще минутка — и ты будешь угощаться в тепле, в уюте, среди друзей… Сюда! (Раздвинула лопухи, пропуская Людвига через тайный лаз.)

Л ю д в и г. Нет, сначала ты.

Т у т т а. Но ты же гость!

Л ю д в и г. Мало ли что… А ты — девочка…

Т у т т а (восхищенно). Надо же… какой ты пин-пинтеллигентный!

Сперва она, затем он исчезают по ту сторону забора.

В курятнике. Здесь раздался такой крик, что бедный Л ю д в и г чуть не оглох. Подтвердились его самые мучительные опасения насчет компании, в которую он попал.

— Помогите!

— Тревога!

— Здесь Лиса!

— Спасайся кто может!

— Куда ты, куда ты, куда ты…

М а д л е н (дородная наседка, мать Тутты). Негодница, ты кого привела сюда?!

Т у т т а. Дайте же объяснить! Мама, вели всем замолчать! Людвиг, не бойся, они сами обалдели от страха! П-пе-перестаньте!

М а д л е н. А ну-ка, тихо! Все целы, никто не задушен пока? Зато, я смотрю, наш гость почти в обмороке… Как это понять, Тутта? Где ты взяла его?

Т у т т а (в наступившей тишине). Это Людвиг четырнадцатый Ларссон. Он не плут и не собирается никого душить. Ему можно верить, понимаете?

М а д л е н. Ларссону — можно верить?! Ты глупа, дочь моя…

Л ю д в и г. Она умнее некоторых взрослых!

Т у т т а. А ты помолчи! Я только хотела сказать, как хорошо ты воспитан, а ты все портишь… Да, его бабушка была Лисой, он не отрицает, но сам он…

М а д л е н. Что значит — бабушка? А его отец? Я, слава богу, знаю его папочку не понаслышке… Мы близко знакомы и общались так, что это не забудется до конца моих дней…

Т у т т а. Но сам Людвиг — другой!

М а д л е н. Он питается незабудками? У него крылышки? Он играет на флейте? Как это — «он другой»?! Лис есть Лис! Погляди, как он глотает слюну, как он ощетинился и напрягся…

Т у т т а. Да, он очень голоден, он с утра не ел…

М а д л е н. И поэтому ты привела его в курятник?! После всех наших уроков и рассказов про лис, про их вероломство…

Л ю д в и г. Но я правда хочу есть! Очень!

Т у т т а. Иди сюда! Не знаю, понравится ли тебе то, что в этой миске…

Людвиг подлетел к миске и стал торопливо глотать.

М а д л е н. Смотри-ка… А я уже решила, что он начнет прямо с меня!

Л ю д в и г (с набитым ртом). Что вы! Я не ем старой курятины. То есть могу, когда нет ничего другого, но но люблю…

М а д л е н. Да-а… (Тутте.) И это, по-твоему, называется хорошим воспитанием? (Людвигу.) Вот что: подкрепляйся живее и уноси отсюда ноги. Сейчас вернется Петрус Певун, — сомневаюсь, что он будет в восторге, увидев здесь одного из Ларссонов… Ты, может, и отличаешься чем-то от них, судя по всему — недотепа… Но гляди, дочь моя: пригласишь на ужин кого-нибудь еще из их рода — и завтракать тебе уже не придется никогда!

Л ю д в и г. Послушайте! Я вспомнил! Вы все в опасности!

Наступила тишина.

Сегодня ночью к вам собирается Лабан! Это самый способный негодяй в нашей семье!

Т у т т а. Позволь, а кто сказал, что нас не тронет ни один лис?

Л ю д в и г. Я только что вспомнил, как он грозился… Ну да, правильно… этой ночью! Я не слишком поздно вспомнил, а? Вы успеете придумать что-нибудь?

Испуганно запищали цыплята.

А если нет — я сам его встречу!

М а д л е н (детям). А ну цыц — паниковать нечего! Тутта, дитя мое, а он и вправду симпатичен, твой дружок… Спасибо, Людвиг: всегда можно выкрутиться, если знаешь о беде заранее. Ничего, пусть этот тип явится — Максимилиан будет на посту, да и мы сами не станем сидеть сложа крылья… Еще раз спасибо тебе!

Т у т т а (матери). Ну? А что я говорила?

И тут величавой поступью хозяина вошел П е т р у с П е в у н.

П е т р у с. Четверть девятого, пора всем укладываться… (Увидел гостя, в ужасе.) Что такое?! Лис в доме?! Караул! Максимилиан, сюда!

М а д л е н. Петрус, дорогой, не горячись, это не враг…

П е т р у с. Что-что? Может быть, у меня уже куриная слепота и я не узнаю рыжего вора?! Это вы тут одурели совсем… или он запудрил вам мозги, этот хитрец… Сидят и мирно беседуют… С кем?! Бабы есть бабы… Максимилиан! Кукареул! Держи бандита!

Раздался лай. Он с новой силой возбудил страсти в курятнике: Тутта и Мадлен что-то доказывали Петрусу, а тот не слушал и орал как недорезанный; цыплята пищали, куры кудахтали, а бедный Людвиг подвывал. Вот дверь распахнулась, и вбежал М а к с и м и л и а н.

Т у т т а. Беги, Людвиг, миленький!

Л ю д в и г. Да? А по-моему, это уже все… финиш! (Исполняет несколько обманных маневров, коротких перебежек.)

Максимилиан рыча последовал за беглецом.

Свет в курятнике гаснет, и освещается двор. Здесь Л ю д в и г мечется в поисках укрытия. Стоит большой ящик или что-то вроде этого — он смущает Людвига своим торжественно центральным положением посреди двора, но ничего другого нет, и лисенок забирается туда. А М а к с и м и л и а н в бешеном темпе начинает делать бесполезные круги. И выдыхается.

М а к с и м и л и а н (превозмогая одышку). После такой погони мне должны кислородную подушку выносить! И камфару! И бром…

Л ю д в и г (высунувшись из конуры). Добрый вечер… А знаете, моя мама — она раньше работала в лесной аптеке, и лекарств у нас дома полным-полно… Может, вам принести?

М а к с и м и л и а н. Минуточку… Это как понимать?!

Л ю д в и г (зажмурившись). Сейчас укусит… Это понимать надо так, что больше мне негде было спрятаться… Се ля ви!

М а к с и м и л и а н. Се ля ви?!

Л ю д в и г (изо всех сил стараясь быть светским). Да, так в Париже отвечают на самые трудные вопросы. Вы не бывали там? Говорят, неплохое местечко этот Париж… если жить там, конечно, не в зоопарке. Понастроили, понимаете, этих звериных тюрем — не знаю, как вам, а мне лично это как-то отбивает охоту знакомиться с людьми…

М а к с и м и л и а н. Что это ты затараторил? На самом деле ты такой наивный или прикидываешься? «Се ля ви… Париж… неплохое местечко…» Ты что, забежал сюда выпить рюмочку абсента? Ты понимаешь, где ты и кто перед тобой? Нет, какое нахальство и какой тонкий расчет — спрятаться в моей собственной конуре!.. Даже не уверен, что так хитроумно рассчитать смог бы сам Ларссон-старший…

Л ю д в и г. Спасибо. Я так и подумал, что вы подумаете, что я не додумаюсь до этого. А Ларссон-старший — это мой папа, я ему передам, что вы меня похвалили, можно? Он очень уважает вас, ему будет приятно…

М а к с и м и л и а н. Да, пожалуй, он достойный партнер, твой папочка… Однажды я застукал его здесь во время страшной грозы. Было это, помню, в начале мая… Гром гремит, молнии сверкают, кусты трещат, а мы с ним бежи-им во все лопатки… На его левой задней должна была остаться отметина на всю жизнь с того дня — от меня подарок!

Л ю д в и г. Вот сейчас приду — и тут же попрошу, чтоб он показал!

М а к с и м и л и а н. Сейчас придешь? Какая, однако, легкомысленная уверенность… Нет, милок, вряд ли: мой долг — взять тебя за шкирку и доставить Хозяину!

Л ю д в и г. Я знаю… А вам нетрудно будет это сделать?

М а к с и м и л и а н. Мне? То есть как? Почему?

Л ю д в и г. Потому что вы не злой, я уже понял. Вам было бы легче во время погони… Или неожиданно, из-за угла… Нет, я вас не уговариваю, я готов к самому плохому… Только мне странно, что у этого «самого плохого» такие понимающие глаза, как у вас… Я думал, оно по-другому будет выглядеть… Как в той песне, помните?

А вы разве полны коварства?

М а к с и м и л и а н. Я — нет… не совсем. Смотри-ка, стихи… А сам, случайно, не балуешься этим? Не сочиняешь?

Людвиг покаянно закивал: да, мол, грешен.

Кроме шуток? А ну… дай-ка мне рифму на слово… «озеро»! Можешь? «Озеро» — раз… «Озеро» — два… «Озеро» — два с половиной…

Л ю д в и г. «Заморозило»!

М а к с и м и л и а н. Ты глянь, а! «Заморозило»… Сила! А я не мог… Слушай, друг, а у тебя это как началось? Вот я, к примеру, сперва просто подвывал…

Л ю д в и г. Это обязательно. Сначала чувствуешь какую-то музыку.

М а к с и м и л и а н. Во-во, точно! А я, понимаешь, только позавчера начал. Всю ночь хотелось выть — такое настроение было… Вообще-то я вою хорошо — в молодости на деревенском конкурсе второе место брал. А теперь возраст не тот, и Хозяин за такой концерт не погладит, да мы и сами сознательные — не будить же всю округу! А вот хотелось, однако… И тогда — хотя, может, и несолидно, конфузно — я первый раз в жизни стихи стал складывать. Или песню. В мои-то годы! Складываю и тихонечко так, про себя подвываю:

Ну как, не очень стыдно?

Л ю д в и г. Да что вы! Нисколечко.

М а к с и м и л и а н (оправдываясь). Понимаешь, плетку и цепь я, честно говоря, вставил, чтоб жалостней было. Цепь — это у нас редкий случай. И плеткой у нас не машут зря, ты не думай…

Л ю д в и г. Я верю, верю, но вы не объясняйте ничего, вы пойте!

М а к с и м и л и а н.

Тебе, милок, не очень обидно слушать такие вещи?

Л ю д в и г. Совсем почему-то не обидно!

М а к с и м и л и а н. Брось… немножко-то задевает! Ну, а в конце у меня идет самое главное. Самое такое, от чего хотелось выть:

Такие дела. Между прочим, в понедельник тобой еще и не пахло, а он уже высказался… Наверное, оттого, что глаза у меня слезятся. Так, без причины… слезятся, и все. Ну, а Сегодня мы с тобой дали ему факт, законное основание… Ладно! Ты скажи, как стишки-то?

Л ю д в и г. Честно?

М а к с и м и л и а н. А как же? Только имей в виду: отрицательное мнение меня не интересует! Не надо его мне. Ну, в самом деле, зачем? И так, понимаешь, жизнь собачья, а ты еще последнюю радость отнимешь…

Л ю д в и г. Не отниму, нет! Но если я скажу, что это здорово, вы же подумаете — подлизывается…

М а к с и м и л и а н. Нет, на похвалу-то я не обижусь… но ты прав, вообще-то чепуха получается. Держать пленника за горло и требовать искреннего, чистосердечного положительного мнения о своих стихах! Тем более на такую острую для него тему… Нет, нам бы иначе с тобой потолковать, в свободной обстановке…

Л ю д в и г. Мне прийти в другой раз? Я могу…

М а к с и м и л и а н. Только попробуй! Не хватало еще, чтоб Хозяин накрыл меня во время поэтической дискуссии с Лисом! Знаешь, лучше бы ты все-таки был обыкновенным прохвостом, непоэтическим… Сдал бы я тебя с рук на руки и заработал бы на этом хозяйскую милость, и сытные харчи, и спокойный сон без всяких там угрызений… Но ты вон какой… особенный… Ладно, вытряхивайся отсюда — и бывай здоров! Поговорили! Стой! Вот тебе косточка на дорогу — взамен той курятины, что ты пронес мимо рта… Бери, бери — она мозговая, кажется… И жми по этой тропинке через огороды…

Л ю д в и г. Да, я помню — мимо того дурака в шляпе, у которого самолюбия нет… Спасибо вам, дорогой Максимилиан! За все спасибо… Вас не зря уважают!

М а к с и м и л и а н (ворчливо). Вот уволят меня — я буду утешаться этим! Забудь дорогу в курятник — слышишь? — или тебе придется еще не так меня зауважать! (Залаял вслед Людвигу, давая понять, что дружба — дружбой, а служба — службой.)

Лисья пора. Ночь. П а п а и М а м а Л а р с с о н ы не смыкали глаз и не собираются. Маму лихорадит. Папа раскладывает пасьянс.

М а м а. Он же совершенно беззащитен с этой своей искренностью, с этой дурацкой правдивостью! О боже… А вдруг он затеял разоблачать Гиену Берту? Выяснять, где у нее совесть? Нет, ты только представь себе!.. Тогда он валяется где-то с прокушенным горлом!

П а п а. Ну зачем такие страсти-мордасти? На рассвете мы объявим общелесной розыск… А Берта знает, что за малышом стою я, — нет, она не посмеет…

М а м а. Доживу ли я до рассвета? А тут еще Лабан — почему именно сегодня ему понадобилось идти на эту опасную операцию? Почему ты позволил?

П а п а. Ну, парню приспичило! И потом, он уже мало интересуется моим мнением, он смотрит сквозь меня… Смотри: Людвиг — это бубновый валет… И что любопытно — при любом раскладе за ним увязывается эта дама! У них какие-то хлопоты, разлука… потом опять его дорога к ней…

М а м а. Оставь, пожалуйста! Это ребенок! Если у тебя игривые мысли даже в такую ночь, то хотя бы не притворяйся, что думаешь о мальчике! Старый юбочник и эгоист! (Смахнула карты со стола.)

П а п а. А ты истеричка!

М а м а. Я мать! И двое моих детей, может быть, на краю гибели.

И тут победно распахнулась дверь. Это — Л ю д в и г.

Л ю д в и г. Я уже не на краю, мамочка! Вот он — я!

М а м а. Мальчик мой… (Бросилась к нему, обцеловала.)

П а п а. Не думаю, что сейчас уместны эти нежности… Не тискай его, Лора, не тискай… Он заслуживает совсем другой встречи! Где ты был?

М а м а. Ты, наверно, валишься с ног от голода? Отец, потерпи со своим допросом, дай ребенку поесть…

Л ю д в и г. А я ужинал, мамочка. Все нормально.

П а п а. Где ты ужинал? С кем?

Л ю д в и г. Я все расскажу, это долгая история… Только сперва вы мне скажите: где Лабан?

Родители переглянулись.

М а м а. А с чего ты взял, что его нет дома?

П а п а. Ты встретил его?

Л ю д в и г (мрачно). Если бы! Тогда я повис бы на нем и никуда не пустил, домой приволок бы… Ну ничего, он и так будет иметь бледный вид… Значит, он уже там, да?

П а п а. Где «там»? И как это понять? Ты желаешь своему брату беды?

Л ю д в и г. Я того ему желаю, на что он сам напрашивается!

М а м а. Вы братья, Людвиг! Вы оба из одного живота!

Л ю д в и г. Я это знаю давно, но сама ты раньше говорила, что нас в капусте нашли… Это очень трудно, я понимаю, — крепко запоминать, кому что и как вы наврали…

М а м а. Как ты говоришь с матерью?!

Л ю д в и г. А разве «вранье» — это грубое слово? Мне казалось, в нашей семье это хорошее, уважаемое слово — как «талант», например, или «геройство»…

П а п а (опять переглянувшись с мамой). Ну вот что: ты не дорос еще ловить мать с отцом на противоречиях! И мы за них не краснеем. Противоречия, если хочешь знать, — это основа развития, закон жизни…

Л ю д в и г. Понимаю! Например, зайцы и Ежик Нильс — они дружили со мной, дружили, а потом стали говорить про меня гадости. Это — закон жизни? Или Сова Илона — она знает правду, а сказать боится… Это основа развития?

П а п а. Да! Впрочем, нет! Ты запутал меня… Я говорил о противоречиях высшего порядка, при чем тут Сова и зайцы?! Где ты был, отвечай мне! Ну? Выкладывай — или ты увидишь противоречие между отцовской любовью и отцовским ремнем!

Л ю д в и г (набравшись духу). Я был там, где сейчас Лабан.

М а м а. В курятнике?!

Л ю д в и г. Так и быть, скажу все. В этом районе живет моя новая приятельница — Тутта Карлсон…

П а п а (маме). Ну? А я что говорил? Эта дама в моем пасьянсе буквально шла за ним по пятам…

М а м а. Отстань со своими дамами! Сынок, я что-то не соображу… Что значит «в этом районе»? Где ты ужинал?

Л ю д в и г. Ну там, в курятнике… Тутта меня пригласила.

П а п а. Позволь… Ты хочешь сказать, что был там открыто, не таясь?

Л ю д в и г. Да, а что?

П а п а. И ты не видишь в этой ситуации никакой остроты… никакого противоречия?

Л ю д в и г. Почему, вижу. Нормальное противоречие. Высшего порядка. Закон жизни. Все, как ты говоришь.

П а п а (отдуваясь). Лора, налей мне, лапонька, минеральной… Ну, сынок, тебе крупно повезло, что ты не встретился со старым Максимилианом — вот уж кто не стал бы твою трапезу в курятнике наблюдать с философским спокойствием…

Л ю д в и г. Почему? Мы с ним встретились, я был в его конуре, он угостил меня отличной костью и похвалил — за что? Нипочем не догадаетесь! — за хитрость!

М а м а. Боже, какой фантазер!

П а п а. Вчера чуть не доконал нас своим правдолюбием, а сегодня врет без меры и удержу! А лгать надо, во-первых, чужим и, во-вторых, тоньше, сынок, тоньше и правдоподобнее…

Л ю д в и г. Я не вру — ни тонко, ни толсто! Я говорю правду и могу доказать! У тебя есть памятный подарочек от Максимилиана, верно? Отметина на левой задней — след погони, которая была в грозу, в начале мая! Есть она?

П а п а (схватился за щиколотку). Ну, предположим, есть… А почему он не показал, какой сувенир оставил ему я в ту ночь? О, это было незабываемо… Молнии сверкали, гром грохотал, кусты трещали, а мы с ним, как два марафонца, жали во все лопатки… Только он явно поскромничал: и у него есть зарубочка с того дня, и у него!..

М а м а. Может, хватит боевых воспоминаний? Я поняла, что мальчик не врет, но это меня совсем не успокоило. Мы еще не разобрались с этой Туттой Карлсон…

Распахнулась дверь, и в нору ввалился, стеная и причитая, Л а б а н. На его хвосте висит какой-то прямоугольный предмет.

Л а б а н. Отцепите! Отцепите скорей… Мама, я при смерти! Отец, если ты сейчас не отцепишь эту штуку, мне — хана… (Валится на диван.)

М а м а (папе). Ну скорее же! Помоги мальчику! Что надо — клещи, напильник?

Л ю д в и г. Паяльник!

П а п а. Ничего не требуется… я голыми руками…

Из детской половины явились на крики Л е о, Л а у р а, Л у и з а — босые, в ночных рубашках.

Л у и з а. С гостинцем на хвосте вернулся, да?

Л е о. А хвалился-то, хвалился…

М а м а. Ну почему так долго, отец?

П а п а. Пружина, оказывается, серьезная… Безумная ночь! Надо же: Лис угодил в мышеловку… И это самый толковый из моих детей!

Л ю д в и г. Есть поговорка: пошел по шерсть, а вернулся стриженым!

Л а б а н. О-о-о… Пусть он заткнется!

М а м а. Может, позвать Бобра Вальтера?

П а п а. Твой Бобер Вальтер — он такой же слесарь, как я химик! (С облегчением.) Все, готово… Тащи йод, Лора, и пластырь. (Лабану.) Как же тебя угораздило?

Л а б а н. Они… они как будто ждали меня… Я ведь не знал, что это ловушка, а из нее так хорошо пахло сыром… И когда она захлопнулась, они подняли меня на смех… Все… Петух, куры, цыплята — кажется, хохотали даже яйца… (Отпихивая склонившуюся над ним мать.) Жжется же… черт! Уберите ваш паршивый йод!

Л а у р а. Ну и загнешься от заражения крови!

Л ю д в и г. Есть еще поговорка: не глотал бы мух, так не вырвало бы.

Л а б а н. У-у-у! Убью, если не закроешь пасть!

П а п а. Лора, если ты не хочешь моего инфаркта, немедленно уложи всю ораву! Мои нервы на пределе. Людвиг, больше ни одной поговорки! Лабан, больше ни единого стона — изволь терпеть, быть мужчиной… Остальных чтоб я тоже не слышал до утра!

М а м а. Пошли, дети. (Пропускает вперед себя детей, бережно придерживая раненого Лабана.)

П а п а. Нет, ты Людвиг, задержишься.

Людвиг остался.

М а м а (в дверях). Отец, разберись насчет той дамочки из твоего пасьянса.

П а п а. Да-да, не учи ученого. Ближе, сынок. Еще ближе ко мне…

Людвиг подходит.

Нет, глаза не отводить! Отвечай: ты ведь имеешь отношение к этой мышеловке?

Л ю д в и г. Ну как тебе сказать, папа?..

П а п а. Прямо, как подобает правдолюбу. Ты ведь заранее объявил, что Лабан будет иметь бледный вид… Что ты сделал? Предупредил Максимилиана?

Л ю д в и г. Нет, не его! Я почувствовал, что сказать ему — это будет… ну как-то нечестно, неправильно… вроде фискальства. А сказать Тутте и ее семье — это надо, иначе будет подлость, иначе им не спастись…

П а п а. Итак, твоя новая подружка — Курица?

Л ю д в и г. Нет. Она сказала, что нет.

П а п а. Кокетничала, и только. Ну какая она? Опиши.

Л ю д в и г. Описать Тутту Карлсон? А в стихах можно?

П а п а. Уже и стихи сварганил? Фантастика… Ну-ну, я весь внимание.

Л ю д в и г.

П а п а. Да… Все ясно. Не скрою, даже я смог представить себе нечто воистину очаровательное… Желтый пух, говоришь? И тонкие коленки? Это из-за них, стало быть, у Лабана кровоточит хвост? Вот что я скажу тебе, сынок: во-первых, никогда не сболтни Лабану о своей роли в этом деле. Убьет. И процентов на шестьдесят будет прав. А во-вторых, у меня довольно противоречивое отношение к этой дружбе… В будущем, хочешь ты того или нет, тебе предстоит облюбовать другую подружку — с более прочными коленками и с таким же мехом, как у тебя самого, вместо желтого пуха. Да-да, так уж заведено, и судьбу не переспоришь. Но пока… пока я не стал бы возражать против ваших встреч… Легальное посещение курятника — в этом есть смысл. Есть, есть… Так что я не против.

Л ю д в и г. Какой смысл?

П а п а (глядя поверх него). Да это так — полуабстрактные соображения в разрезе перспективного планирования… Ты все равно не поймешь. Иди спать, сынок.

Л ю д в и г (озадаченный, уходит). Спокойной ночи…

П а п а (закатывая глаза и пружиня на носках). «Образ твой и все его оттенки я навеки в памяти унес: желтый пух и тонкие коленки…»

Свет гаснет.

На лесной тропе. Здесь происходит небольшое стихийное собрание в составе: Е ж и к Н и л ь с, З а й ч и х а - м а т ь, ее дети Ю к к е - Ю и Т у ф ф а - Т у, С о в а И л о н а.

Н и л ь с. Нет, это форменное безобразие! Не знаю, как вам, а мне, например, надоело видеть табличку «Ушла на базу»!

З а й ч и х а. Действительно! Пренебрежение к покупателям доходит уже до наглости… Я с вами согласна: надо коллективную жалобу.

Ю к к е - Ю. Мама, мы пойдем играть, можно?

З а й ч и х а. Подождите.

Н и л ь с. Так давайте сразу от слов к делу. У кого есть бумага? (Юкке и Туффе.) А, у вас портфели с собой? Прекрасно. Вырвите нам аккуратный двойной листочек.

Т у ф ф а - Т у (роется в портфеле). У меня есть, но только в клетку… В клетку годится?

Ю к к е - Ю. Да годится, все годится, давай скорей, и пойдем.

З а й ч и х а. А я сказала: подождете. Успеете наиграться. Ежик Нильс показывает вам пример защиты своих интересов и прав! Кто этого не умеет, тот вечно будет натыкаться на такие таблички и уходить ни с чем.

Н и л ь с. Вот именно. Просто издевательство… В одиннадцать — она уже ушла. В полпервого — еще не пришла… Надоело! Баста! Вы, ребятки, тоже поставите свои подписи, идет?

З а й ч и х а. Конечно, о чем разговор.

С о в а. А на меня не рассчитывайте.

В с е. Почему?

С о в а. Потому что «Ушла на базу» чаще всего означает «ушла к Росомахе Дагни». Это тетка ее. Значит, Росомаха ей назначила. Значит, ваша критика рикошетом попадает в нее. Ясно? Так что пробуйте, дерзайте, мужайте, штурмуйте, но без меня…

Н и л ь с. Очень мило. Очень. И как не совестно — говорить такое при детях! Они же вырастут приспособленцами!

С о в а. Зачем? Пусть растут храбрецами, пожалуйста! Я только дала информацию…

З а й ч и х а. Они еще, слава богу, не доросли, чтоб соваться в такие дела. Нечего, нечего слушать взрослые разговоры, а ну пошли играть! Граждане… а я-то, я-то хороша: оставила щи на плите и стою тут с вами лялякаю! Вот память, а? Вот склероз!

Н и л ь с. Бегите, не извиняйтесь. Все срочно бегите — выключать холодные утюги, снимать непоставленные пироги, кормить грудью детей школьного возраста…

Ю к к е - Ю. Тихо! Кто это там? Послушайте…

Все замолкли и услышали песенку Людвига.

Голос Людвига:

После первого куплета обладатель тайны появился сам, отпустил присутствующим насмешливый поклон и продолжал свое шествие вместе с песенкой.

Л ю д в и г.

Т у ф ф а - Т у. Мам, можно нам заговорить с ним?

З а й ч и х а. Не надо! Видите, он уже вполне обходится без вас и даже сияет…

Ю к к е - Ю. А про что он пел? Тайна какая-то… Апельсинового цвета… (Людвигу, вдогонку.) Эй! Твоя тайна — это тыква, что ли?

Л ю д в и г. Тыква на плечах у некоторых! (Скрылся.)

Н и л ь с. Шагает, понимаете, с таким видом, словно у него ни единой пушинки на совести! И поет к тому же… Смотришь на такого счастливца и невольно спрашиваешь себя: позвольте, а на каком основании он так счастлив? Почему так вызывающе он противопоставляет себя всем? Мы тут портим себе нервы, торчим, как идиоты, перед табличкой «Ушла на базу», страдаем, понимаете, от росомах… А бездельник живет себе припеваючи, у него, видите ли, тайна цвета апельсина! Нет, правда, обидно даже… Я тоже мог бы придумать себе тайну другого какого-нибудь цвета и распевать про нее на весь лес, вызывая всеобщую зависть! Но я не могу себе этого позволить. Я думаю обо всех, мне больно за общество в целом, я суечусь, составляю коллективные петиции, первый подписываю их, рискую…

С о в а. Да, но вы еще ничего не подписали.

Н и л ь с. А какой смысл, спрашивается? Вы отказались, почтенная Зайчиха — или, вернее, полупочтенная — тоже юлит, как видите…

З а й ч и х а. Ну-ну, полегче, Ежик Нильс! Я же сказала: мне бежать надо, у меня голубцы пригорают… Окончательно заболталась с вами! (Стремительно уходит.)

Н и л ь с. Щи, черт возьми! Вы забыли: у вас выкипают щи! (Раздраженно повернулся и зашагал, но какая-то мысль остановила его.) А может быть, эта его тайна имеет отношение к Желтому Питону? Цвет, во всяком случае, сходится… Надо будет навести справки. Но хуже всего угнетает его ликующая физиономия… (Зайцам.) Мне это показалось или вы тоже видели, что она у него действительно счастливая, непритворно?

Ю к к е. Вроде да, непритворно…

Ежик Нильс сплюнул и ушел.

Т у ф ф а. Юкке, я хочу тайну. Хотя бы маленькую. Людвиг заимел, а мы чем хуже?

Ю к к е. Ума не приложу, что это может быть. Нет, тайну, конечно, неплохо бы… А какого цвета?

Т у ф ф а. Может, морковного?

Ю к к е. Вот видишь: ты сразу все приспосабливаешь к желудку. А тайна — это другое, это что-то для души…

Свет гаснет.

Действие третье

Двор Человека — тог самый, где Людвиг гостил у кур и у Максимилиана. Теперь ему оказано суровое гостеприимство: наш герой — в клетке из стальных прутьев, он попался! Поблизости мрачный М а к с и м и л и а н, он не желает удостоить пленника ни единым словом. Появляется П е т р у с П е в у н, которого очень забавляет вся эта ситуация.

П е т р у с. Ну что, Макс? Опять сел в калошу? Глупо, не правда ли: Хозяин поймал этого щенка голыми руками! А про тебя сказал: пора, мол, нашему Максимилиану на покой, на пенсию… был, дескать, у него талант к охоте на лис, да весь вышел! Профнепригоден стал Максик наш…

М а к с и м и л и а н. А ты кто такой? Чего лезешь не в свое дело?

П е т р у с. Я говорю то, что слышал, и только. Да это все слышали! Но Человек главного не знает — что теперь ты занят высшими интересами, что тебе просто недосуг гоняться за всякими рыжими пройдохами. Твоя погоня трудней — за образами, за сравнениями, за рифмой… Слушай, а почему бы тебе не податься в город? Устроился бы в какое-нибудь солидное издательство… швейцаром! (Вытянул из хвоста перышко и щекочет им сквозь прутья Людвига.)

Тот отвечает горьким презрением.

М а к с и м и л и а н. А ты чего хвост распустил, а? Павлин недоделанный! Я вот сейчас встану, не поленюсь…

П е т р у с (трусливо ретируясь). Полно, зачем тебе отрываться от творчества ради нас? Сочиняй, хлопай себе ушами в рифму… лови блох… Фу черт, я хотел сказать — образы лови, образы! Ты же шутом стал — курам моим на смех! И вот этому Лисенку… который обнаглел, потому что не сторож перед ним, а шляпа, раззява… литератор блохастый!

Максимилиан решился проучить его, но Петрус успевает убраться.

М а к с и м и л и а н (уставившись прямо в глаза Людвигу). Над такой раззявой, как я, не грех посмеяться… Ты действительно так думал?

Л ю д в и г. Да нет же! Что он знает про меня! Даже мама часто не может угадать мои мысли, — почему он решил, что это так просто?!

М а к с и м и л и а н. Но ты пришел снова, а ведь я серьезно советовал забыть дорогу сюда…

Л ю д в и г. Понимаете, мне очень-очень-очень хотелось…

М а к с и м и л и а н. В курятник? Понимаю, чего уж тут не понять… Ты оказался неблагодарным! А значит, обыкновенным все-таки прохвостом, не поэтическим…

Л ю д в и г. Послушайте, ну мало ли зачем я шел в курятник?

М а к с и м и л и а н. Ах, ты, наверно, шел стихи нашим курам читать? Хотел воодушевить их на повышение яйценоскости? Ладно, потолковали… (Потрогал клетку.) Прутья у тебя стальные, задвижка тугая — не буду я тебя охранять, противно… (Ушел с видом человека, потерявшего веру в человечество.)

Людвиг положил голову на передние лапы и затосковал под рыдающую музыку… Но — появляется Т у т т а.

Т у т т а. Пин-пин-тересно, что ты тут делаешь?

Л ю д в и г (просиял). Я-то? Да ничего особенного. Во всяком случае, я не занят, мы можем поболтать.

Т у т т а. Что не занят — это хорошо… но ведь нельзя сказать, что ты свободен?.. Задвижка-то заперта!

Л ю д в и г. Да, я это заметил. Ну что ты так смотришь? Да, попался я, попался! Потому что перепутал Человека с пугалом. Подошел к нему и тявкнул: эй ты, вешалка, кого пугаешь? Никто тебя не боится! А оно повернулось и — хвать меня за шкирку!

Т у т т а. Ну знаешь ли! Чтобы живого человека перепутать с пугалом — для этого надо иметь какую-то особенную наивность… просто цыплячью! А еще называется — Лис!

Л ю д в и г. Ну посмейся надо мной! И позови всех своих — пусть и они все порадуются, покудахчут… А потом еще дети Человека придут — меня приготовили им в подарок… Тогда вообще цирк начнется!

Т у т т а. Людвиг, миленький, ну не надо так отчаиваться! (Пыхтит над задвижкой клетки.) Нет, одной мне никак не суметь… Но мы придумаем что-нибудь… Тебя — в подарок детям… еще чего! Слишком жирно! Не допущу, чтобы тобой играла эта конопатая шестилетняя кривляка! Я ее называю Кристинка-кретинка…

Л ю д в и г. Я шел сюда, чтобы поиграть с тобой… а достанусь вот ей…

Т у т т а. А я говорю, не бывать этому! Надо что-то изобрести… Какой-то лисий ход нужен…

Л ю д в и г. Лисий? Значит, изобрести должен я?

Т у т т а. Хорошо бы, конечно, но… нет, тебе слабо! Я сама! Раз ты попался из-за меня, значит, мне тебя и спасать. (Присмотрелась к миске, стоящей возле него в клетке.) Послушай-ка, не ешь эти куски.

Л ю д в и г. Почему? Здорово пахнет…

Т у т т а. Вот именно поэтому. Угости Максимилиана, его стали хуже кормить, чтоб он был злее, понимаешь? Он на это кинется, и тогда мы… (Зашептала что-то Людвигу на ухо.)

Л ю д в и г (потрясен). Грандиозно! Откуда у тебя такие способности в хитрологии?

Т у т т а (скромно). Это не всегда — только когда очень-очень надо… Сюда кого-то несет! (Скрылась в кустах, так как появляется Максимилиан.)

Л ю д в и г. Как настроение, уважаемый?

М а к с и м и л и а н. Тебе-то что за дело? Сидит в каталажке и заботится о моем настроении…

Л ю д в и г. Просто заметил, что вы осунулись.

М а к с и м и л и а н. О себе думай, о себе… Мне ты уже «помог».

Л ю д в и г. А обо мне подумал хозяин — вот, видите. Это вкусно, и тут хватит на троих. Позвольте мне угостить вас?

М а к с и м и л и а н. Да я бы не прочь, голод — не тетка. Но если это взятка, то она бесполезная: совесть Максимилиана не продается! Вот если ты от души — другое дело…

Л ю д в и г. Ну ясно, от души! А что такое «взятка» — я вообще не знаю, мы этого не проходили еще… Милости прошу к столу!

М а к с и м и л и а н (открывая задвижку и вползая в клетку). Ну и дела: узник делится избытком со своим голодным надзирателем… Порядочки! А жратва действительно — высший сорт!

Только он устроился возле миски, как вдруг Людвиг вылетел из клетки и захлопнул ее за собой. Тутта мигом выпорхнула из-за куста, и им вместе удалось закрыть задвижку.

Эй вы, кошачьи дети! Что это вы затеяли?! А ну, откройте сейчас же!

Т у т т а. Приятного аппетита!

М а к с и м и л и а н. Ты с ним… заодно?! С этим Лисом? Дура, он же тебя еще не так надует, от тебя только пух полетит!

Т у т т а. А вы не бойтесь за меня, вы кушайте! Счастливо оставаться!

Л ю д в и г. Максимилиан, милый, не злитесь чересчур, поберегите нервы… Ну не было у меня другого выхода! Я передам от вас привет папе Ларссону — можно?

М а к с и м и л и а н. Был бы я твоим отцом — я б тебя драл и приговаривал: «Поэтом можешь ты не быть… но быть прохвостом ты н е м о ж е ш ь!!!»

Т у т т а (Людвигу). Ну что ты слушаешь? Его дело — ругаться, а наше — бежать…

Людвиг и Тутта исчезают.

М а к с и м и л и а н (трясет прутья клетки). Погоди, еще встретимся! Тысяча чертей!.. Нет, все правильно: в отставку меня! На помойку! Сторожить мусорный бачок! И тот могут увести — нет, и мусорного бачка не доверяйте! Кончился старый Максимилиан… (Завыл — сперва тихонько, затем все откровеннее и горше… Он не врал, говоря, что умеет выть.)

На полянке. Т у т т а и Л ю д в и г вдвоем.

Т у т т а. Людвиг, ты рад? Я что-то не чувствую, что ты рад свободе!

Л ю д в и г. Рад, конечно. Тысячу спасибо тебе.

Т у т т а. Вот уж благодарности тут совсем ни при чем. Для кого я тебя освободила? Для себя! Чтобы играть с тобой, чтоб дружить и… вообще.

Л ю д в и г. А во что ты хочешь играть?

Т у т т а. Даже это должна придумывать я? Очень мило. Мужчины стали какие-то… безынициативные — моя мама и старшие сестры только об этом и говорят. И злятся. Кажется, я начинаю понимать почему… Ну соображай, во что бы нам сыграть, быстренько! Даю тебе десять секунд! Раз, два, три, четыре…

Л ю д в и г (вдруг). Ты слышала, как выл Максимилиан?

Т у т т а. Там, в клетке?

Л ю д в и г. Да. Человек не будет держать его там долго, правда же?

Т у т т а. Конечно, выпустит, даже не думай об этом. Другое дело, что Человек расстроится, и эта его белобрысая Кристинка развопится, когда узнает. Реву буде-ет!.. А тебе, что ли, жалко их?

Л ю д в и г. Их — нет, не особенно. А вот Максимилиан… Я сам слышал, как Человек говорил про его непригодность, про его отставку… Дармоедом называл. А ведь все эти обиды и неприятности свалились на беднягу из-за меня! И все-таки он был добр ко мне, отпустил да еще дал косточку на дорогу… Мозговую!

Т у т т а. Вот ты и отплатил ему, отдал свой ужин…

Л ю д в и г. Не ври, будто ты не понимаешь! Он угощал от души, а я — из хитрости! Я, который кричал, что ненавижу хитрость и ложь, сам схитрил и соврал, да еще так жестоко…

Т у т т а. А какой же у тебя был выход? Я сразу оценила, какой ты интеллигентный, но сейчас уже чересчур, по-моему… Зачем так все усложнять?

Людвиг смотрит на нее долго и грустно.

Сейчас ты еще печальнее, чем там, в клетке… Почему? Я глупая, да? Непонятливая? Ну прости меня, Людвиг, я же девчонка, и потом, есть такое презрительное выражение: «птичий ум», «птичьи мозги»… Наверно, неспроста…

Л ю д в и г. Такие вещи понимают не умом.

Т у т т а. Сердцем, да? Сердцем я смогу, я постараюсь понять, только ты не молчи и не отворачивайся…

Л ю д в и г (убито). Да тут и понимать нечего… Я сжульничал. Я злом отплатил за добро.

Т у т т а. Но план же был мой! Значит, это я дрянь!

Л ю д в и г. Ты подсказала, а я сделал. Ты ведь первый раз в жизни придумала такую хитрость?

Т у т т а. Первый, да…

Л ю д в и г. Вот видишь. Из-за меня. Тутта, родненькая, я ужасно тебе благодарен, но не надо гордиться такими придумками! Это не твое, это не похоже на тебя! Ты ведь даже сказала — помнишь? — «нужен какой-то лисий ход». Л и с и й… Знаешь, что получилось? Получилось, что правы все Ларссоны — мой братец Лабан, мой отец, мой прадедушка… Вот приду я домой, расскажу, как все было, — они расхвалят меня, поздравят с первым большим успехом… А я не хочу таких успехов! Я хочу доказать, что можно прожить без обмана и подлости! Можно, понимаешь! Для меня это не только слова:

Т у т т а. Людвиг, ты удивительный… Такого, как ты, я не нашла бы ни в одном курятнике мира! Но что же нам делать сейчас?

Л ю д в и г. Не знаю. Прости меня.

Т у т т а. За что?!

Л ю д в и г. Тебе хотелось поиграть, у тебя было такое хорошее настроение…

Т у т т а. Это потому, что я дурочка. Я хочу, чтобы у нас с тобой всегда было одинаковое настроение. Мне ни капельки не хочется больше играть…

Л ю д в и г. Но ты поняла меня? На самом деле поняла?

Т у т т а. Конечно! Если ты еще раз попадешь в клетку, я ни за что тебя не выпущу! То есть нет, не то… Я исхитрюсь попасть в ту же клетку, и мы будем сидеть там вместе! Ты бы читал мне стихи…

Л ю д в и г. Их гораздо лучше читать на воле. Особенно если они прекрасные… (И прочел.)

(Смутился.) Хочешь, покажу, где у нас самая сладкая лесная малина?

Т у т т а. Спрашиваешь! Но сначала покажи, где ты живешь…

Л ю д в и г. Что-о? Да тебе за милю нельзя появляться там!

Т у т т а. Но я потихонечку, Людвиг! Из-за кустов… Я только гляну… Тебе у нас тоже было опасно, но ты ведь приходил…

Л ю д в и г. Я как-никак мужчина… Ну ладно, издалека покажу. Только, чур, слушаться — я за тебя отвечаю!

Т у т т а. Да, пожалуйста, отвечай! Потому что, когда ты около, я сама отвечаю за себя слабенько, еле-еле…

Они убегают. Из укрытия вылезает, сопя и стряхивая с себя прелые листья, Е ж и к Н и л ь с.

Н и л ь с. Да… Сногсшибательно и умопомрачительно. Вот тебе и «тайна цвета апельсина…». Роман на полную катушку! У Лиса с Цыпленком! С одной стороны — это смело, ничего не скажешь… Удар по всей традиционной зоологии, публичная пощечина! Дарвин и Брем просто позеленели бы от того, что видел я… Но с другой стороны, — нет ли здесь отказа от борьбы? Не звучит ли это как призыв, чтобы Волк и Овца, Тигр и Лань возлюбили друг друга? В общем, эти двое, сами того не понимая, на кого-то работают… На кого? Надо будет, чтобы Сова осторожно прощупала, какого мнения Росомаха Дагни на этот счет… Но нужны еще очевидцы — мне же никто, решительно никто не поверит!

Дома у Ларссонов. Ночь.

Бодрствует один П а п а. Оттягивая свои подтяжки, он щелкает ими, тихонько напевает и делает какие-то пометки в плане, который ему не терпится предъявить, чтобы оценили по достоинству… Но семейство спит, обрушить свое вдохновение ему не на кого.

М а м а (приподнимаясь на подушке). Ты угомонишься сегодня?

П а п а (идет к жене, делая ей пальцами «козу», и поет).

М а м а. В чем дело? Ты разбудишь детей!

П а п а. У тебя нет желания, дорогая, опрокинуть маленькую рюмочку под небольшой закусончик? От этой индюшки у нас осталось что-нибудь?

М а м а. Вспомнил! А прошлогоднего фазана тебе не подать? Вообще с продуктами плохо. Я не знаю, чем кормить детей днем, а у тебя еще и по ночам аппетит…

П а п а. Не ворчи, милая! Завтра — впрочем, нет… (Посмотрел на часы.) Уже сегодня, к концу дня, тебе не хватит места в холодильнике, чтобы разместить первосортные продукты! А в субботу будет пир! Пригласим твоих сестер с мужьями и детьми, они лопнут от зависти… Притащится наш дедуля, герой семейной мифологии, — вся его хитрость давно свелась к тому, что он любит пожрать в гостях! Стол придется раздвинуть, а стулья одолжить у Бобра Вальтера… На четырех конфорках у тебя будут шипеть, урчать и благоухать блюда, достойные кисти Рубенса!

М а м а. Ты разбудил меня окончательно… но если это все брехня…

П а п а. А если правда? Вот когда ты оценишь меня наконец! Ты помолодеешь на десять лет, разгладятся эти висячие складки на шее… Отдохнешь наконец от забот, не будет в доме этих истерик…

М а м а. Вот оно что… Я, значит, истеричка, я преждевременно постарела и у меня складки на шее, которые тебя не устраивают? Очень мило, что ты все это сказал. Разбудил среди ночи, чтобы нарисовать такой мой портрет… «Давайте говорить друг другу комплименты!»

П а п а. Лорочка…

М а м а. Ну найди себе другую! С лебединой шеей! Достойную кисти Рубенса!

П а п а. У него таких нет, у него, наоборот, все жирные… Лорочка, ну что ты завелась?.. Я ведь еще не рассказал тебе свой план!

М а м а. И не надо! Все равно в каждом слове я слышу вранье! В каждом твоем слове… (Плачет.) И этому типу я отдала все… всю жизнь!

Из детской половины, появляется недовольный, заспанный Л а б а н.

Л а б а н. Чего случилось-то? Там Людвиг скрипит во сне зубами и бредит, здесь вы собачитесь…

П а п а. Поаккуратнее все-таки выражайся.

Л а б а н. А вы потише ругайтесь. Спать охота.

М а м а. Людвиг бредит, ты сказал?

Л а б а н. Ага. Обзывает себя по-всякому. Плутом, гадом, прохвостом… Анекдот!

П а п а. Кого обзывает?

Л а б а н. Себя, себя! Вообще он у вас какой-то неполноценный получился. С приветом.

М а м а. Зато ты и твой отец — совершенство! Подай мне халат!

П а п а. Я подам, я! В самом деле, погляди, солнышко, что там такое с малышом…

М а м а (выхватила у него свой халат). Ты учил его, помнится, что лгать надо, во-первых, только чужим, а во-вторых, тоньше! А сам?! (Вышла.)

П а п а. Да… Не надо было про шею, черт меня дернул… Лабан, подойди сюда, сядь. Я, понимаешь, ошибся: сугубо мужское дело стал обсуждать с мамой, просто от нетерпения! Лучше посвятить в это тебя — ты все-таки настоящий Ларссон… если, конечно, забыть историю с мышеловкой, которая незабываема!

Л а б а н. Батя!

П а п а. Ну-ну-ну, это я так… Смотри, я набросал план. Вот этот квадратик — тот самый дом, где так негостеприимно обошлись с тобой… Теперь есть возможность появиться там в качестве желанных гостей!

Л а б а н. Ну это ты загнул… Желанных? С какой стати?

П а п а. Мы отправляемся туда на смотрины!

Л а б а н. Как это?

П а п а. А вот так — в меру торжественно и в то же время по-светски непринужденно… Идем знакомиться с будущими родственниками!

Л а б а н. Батя, говори просто, без украшений, а то я еще со сна… Кто родственники? Какие смотрины? Их душить надо, чего на них смотреть?

П а п а. Спокойно, спокойно… Не забегай вперед. Сегодня за ужином трижды было произнесено имя, значения которого ты не понял: Тутта Карлсон.

Л а б а н. Ну, так зовут какую-то новую подружку этого нашего чокнутого… Белка она или кто?

П а п а. Да нет же! Сиди крепче, не падай: Тутта Карлсон — Курица. И у твоего брата с ней л ю б о в ь.

Л а б а н (оторопело). Конец света…

П а п а. Переварил? Слушай дальше… Итак, пусть он чокнутый или неполноценный, но объективно он проложил нам дорогу туда… Стоит лишь попросить мою прелестную будущую невестку, чтобы на три минуты она отвлекла Максимилиана — такую малость для свекра она сделает, нет сомненья, — и вот мы все уже раскланиваемся в курятнике! И заметь, там никто не поднимает тревогу… Поначалу все, конечно, слегка напряжены и скованы, хозяева немного не в своей тарелке…

Л а б а н (фыркая). Еще бы! Ясно, что не в своей… если в тот же вечер они будут в нашей тарелке!

П а п а. Нет, Лабан: одна такая шуточка не вовремя, раньше, чем я дам сигнал, — и все летит к черту! Наоборот, «Мир-дружба», «Мир-дружба», «Солнечный круг, небо вокруг…» и «Давайте говорить друг другу комплименты, ведь это все любви счастливые моменты…» Ты меня понял?

Лабан кивнул.

Далее надо предложить, чтобы Людвиг и Тутта Карлсон пошли прогуляться — дескать, нечего их конфузить, взрослые должны без них обсудить кое-какие деликатные вещи…

Выходит из детской Л ю д в и г вместе с М а м о й. Он — в ночной пижаме.

Л ю д в и г. Вы говорили про Тутту Карлсон!

П а п а. Мы? Ничего подобного. Тебе, видимо, приснилось…

М а м а. Он плакал во сне и был весь в испарине…

Л ю д в и г. Но вы говорили про Тутту Карлсон!

Л а б а н. Да ты что, малыш? Если она тебе везде мерещится, то при чем здесь мы?

М а м а. Тебе было душно, да? Ну хочешь, выйдем с тобой на воздух? Сегодня в самом деле какая-то тяжелая ночь… будто перед грозой. Выйдем?

Л ю д в и г. Я хочу один. Не обижайся, мамочка. Мне нужно додумать свои личные мысли… (В дверях.) И все-таки вы говорили про Тутту Карлсон!

Дверь закрылась за ним.

П а п а. Женишок у нас нервный, просто беда… Лорочка, родная, у нас, кажется, намечалась маленькая рюмочка под небольшой закусончик? (Пытается поцеловать Маму.)

М а м а. Отвяжись, лицемер! Марш в кухню, я не обязана среди ночи подавать сюда…

П а п а (Лабану). Продолжим там, даже лучше… Ты, надеюсь, понял, что, когда я говорю «жених», «свекор», «невестка», это все юмор?

Л а б а н (прыснул). Да? А я попытался представить себе в натуре, как это они… Ой, умора!

Все вышли в кухню.

Перед входом в нору Ларссонов. Л ю д в и г сидит на мшистом камне, думает. Звучит его песенка «Дорогая мама, не сердись на сына…» — только теперь не в торжествующей, а в минорной тональности. И на наших глазах Людвиг придумал, как дополнить ее.

Л ю д в и г.

Где-то вдали залаяли собаки, и музыка оборвалась. Людвиг вдруг услышал милый голос, зовущий его.

Т у т т а. Людвиг! Лю-ю-юдвиг! Кто ви-и-идел Людвига Четырнадцатого?

Л ю д в и г (кинулся ей навстречу, объятый ужасом). Исчезни! Сгинь сейчас же! Я же тебе запретил…

Т у т т а. Грозный какой! Что с тобой? Уже разлюбил, да?

Л ю д в и г. Да если б разлюбил, разве я говорил бы тебе, чтоб ты сгинула?! Зачем ты пришла?

Т у т т а. Чтобы сказать, что на вас надвигается беда. Вы в опасности. Где твои родители? Про такие дела надо со взрослыми говорить… Пусти же меня!

Л ю д в и г. Да нельзя тебе к ним, глупенькая!

Т у т т а. А тебе, умненький, можно было к нам?! Ну не стой же, как пугало… (Проскочила в дом из-под его лапы, загораживающей дверь. Огляделась — пусто.) Уважаемые Ларссоны! Вставайте, вам пора! Очень неважные новости!

Л ю д в и г. Что ты натворила?! Лабан… он же не выдержит! Ты хочешь, чтобы я стал убийцей брата? Или с папой подрался? Как мне тебя уберечь, как?!

Т у т т а. Как хочешь. Мое дело — уберечь тебя и всех вас.

Появились П а п а, М а м а, Л а б а н — все жуют.

Л а б а н. Что это… откуда? (Тыча пальцем в Тутту, закашлялся.)

Мама колотит его по спине.

Л ю д в и г (в страшном напряжении). Разрешите вам представить мою подругу Тутту Карлсон! У нее какая-то тревожная новость.

П а п а. Тутта Карлсон! Какая молоденькая… Просим, просим! Вы и сами по себе неплохая новость — я бы сказал, радостно-тревожная…

М а м а (желчно). Шейка — что надо, не правда ли, отец?

Л ю д в и г. Незачем так ее разглядывать!

Л а б а н (переводя дух). Сама пришла… Ну надо же какая дуся! Эй, Людвиг, какого черта ты заслоняешь ее?

Л ю д в и г. Чтоб ты не пялился! (Тутте.) Видишь, уже начинается! Давай быстро свою новость и уходи!

П а п а. Сынок, зачем такая нервозность, спешка?

Т у т т а. Затем, что начинается охота на лис!

Все замерли.

Ночью к нам кто-то приехал. То есть не к нам, а к Человеку, к Хозяину… А я, как нарочно, плохо спала, металась все время… Мама даже решила, что я больна…

П а п а. Маму зовут Мадлен, если мне память не изменяет?

Т у т т а. Мадлен, да. Она вас тоже помнит.

М а м а. Даже в такую минуту ты верен себе!

Т у т т а. Продолжать? Ну вот, значит, проснулась я и отпросилась у мамы подышать. Мне хотелось проведать Максимилиана, потому что перед этим Людвиг очень жалостно про него говорил, потому что еще перед этим мы его обманули и осрамили…

Л а б а н. Вы с Людвигом? Максимилиана?!

П а п а. Если прелестная гостья хочет, чтобы мы серьезно отнеслись к ее словам, то ничего присочинять не следует…

Л ю д в и г. Она говорит одну правду! Она — не вы!

Т у т т а. В общем, там, возле будки Максимилиана, я и услышала конский топот и лай двух незнакомых собак. С ними приехал гость Хозяина, весь в каких-то лентах с маленькими карманчиками… Потом они смазывали свои ружья на крыльце и говорили про лис… Хозяин сказал, что они слишком уж свободно разгуливают в районе курятника… А тот, который приехал, говорит: «Ну, считай, что они отгуляли свое. — И добавил: — Начнем за полчаса до рассвета». А потом прицелился прямо в луну! Я заметила, что глаза у него — ну просто как лед!.. От этих слов и от этих глаз меня всю затрясло…

Л а б а н (папе). А ты говорил, что Людвиг проложил нам дорогу в курятник… На тот свет проложил он нам дорогу!

Т у т т а. Ну-ну! Вы тоже навещали нас, нечего валить все на Людвига…

Л а б а н (огрызнулся). А ты вообще молчи, не вякай, пока цела.

Л ю д в и г. Не смей с ней так разговаривать, ты, хам неблагодарный!

Л а б а н. Что такое?!

П а п а. Лабан, на место! Некогда уже сводить счеты… Слыхали — за полчаса до рассвета!

М а м а. Да ведь уже почти светло… (Крикнула в детскую.) Девочки, Лео! Вставайте! Людвиг, ну что ты прирос к Тутте? Собирайся же… (Папе.) Дети еще не знают, что такое охота на лис, но мы-то с тобой, отец, мы-то прошли через это…

П а п а (швыряет вещи в чемодан). Прошли и еще раз пройдем. Только без паники. Только без паники… Лора, с собой берем лишь самое необходимое, с твоими бесконечными узлами нам не выбраться!

М а м а. Бросить все, что нажили?!

П а п а. Детей мы с тобой нажили, детей! Их и надо спасать.

М а м а. По-твоему, я тряпичница? Или я меньше тебя дорожу детьми? Однако свои галстуки петушиной расцветки ты все-таки берешь?

Т у т т а. Пожалуйста, не ссорьтесь, у вас нету времени!

Тут вышли из детской разбуженные этим переполохом Л а у р а, Л у и з а и Л е о.

Л а у р а. Что за тарарам? (Заметив Тутту.) Ой, какая симпатичная… Откуда это?

Л у и з а. Эй, цыпа, пошли к нам в детскую!

Л е о. Я знаю: это личная цыпа Людвига! Он не поделится, он жмот…

П а п а. Прекратить все разговорчики! У нас считанные минуты!

Л а у р а. А куда мы идем?

Молчание. Лихорадка сборов.

Л у и з а. Объясните же что-нибудь! Мама?

М а м а. Я сама не знаю, куда мы денемся. Я знаю одно: беда!

П а п а. Спокойствие! Пересидим недельку-другую в лесу Святого Августина, у дедушки… Тем более старик давно мечтает повидать правнуков… Особенно в тебе, Людвиг, он не чает души.

Л ю д в и г. Да? Жаль, меня-то он как раз и не увидит…

М а м а. Что-что?

Л ю д в и г. Да, мамочка, я пойду не с вами.

П а п а. Слушай-ка, нам сейчас не до твоих фокусов! Тихо… (Прислушался: доносится собачий лай издалека.) Так и есть: началось.

Т у т т а (Людвигу, тихонько). Что ты еще придумал?

Л ю д в и г. Потом поймешь. Скажи, Максимилиан тоже там? Его взяли на эту охоту?

Т у т т а (негромко). Наверное… Но вчера ему досталось, ты был прав. Эта Кристинка-кретинка отхлестала его своими прыгалками, когда узнала все… Потом я сама видела слезы в его глазах…

М а м а. Что там за секреты? Отец, Людвиг что-то затеял…

П а п а. После разберемся. Пора выходить. Сейчас начнется пальба.

Л а у р а. А вдруг мы уже не вернемся сюда?

Л е о. Интересно, а цыпа идет с нами?

Л а б а н. А что, отец, это мысль! Придем к дедушке хотя бы не с пустыми руками…

Л ю д в и г. Дайте сказать мне! Во-первых, никто из вас не сказал спасибо Тутте Карлсон. А ведь без нее нас взяли бы всех врасплох как миленьких… Я жду!

П а п а. Он ждет! И каким тоном!.. Ну спасибо ей, спасибо — что дальше?

Л ю д в и г. А дальше то, что я иду с Туттой. Да, мама, так надо. Вы идете через потайной лаз к Большому оврагу, а я отвлекаю собак и людей на себя. У вас будет время уйти.

Л а б а н. Ну герой! Ричард Львиное Сердце!

М а м а. Отец… И ты молчишь?! Тутта, милая, теперь, кажется, ты для него главнее всех — запрети ему это!

Л ю д в и г. Она не может мне запретить двух вещей. Только двух! Быть около нее и поступать по совести.

П а п а. Да при чем тут твоя дурацкая совесть?

Л ю д в и г. При том. Лабан, к сожалению, прав: если бы не мои хождения к Тутте, не началась бы эта облава, — выходит, я и должен помочь вам всем.

М а м а. То есть подставиться им вместо нас?! Собакам и пулям?!

Л ю д в и г. Ну, пуля — это самый плохой случай, а я почему-то верю, что не пропаду. Постараюсь встретиться с Максимилианом — я виноват перед ним, хорошо бы это загладить… Не бойтесь, он не кровожадный… Ну, поняли? Нет? А если, по-вашему, это глупые причины, тогда вот вам еще одна: моя Тутта Карлсон идет домой в опасное время по чужому для нее лесу, а я ее провожаю. Вот и все. Просто, как апельсин.

Т у т т а. Он у вас особенный! Если в курятнике рассказать про такой поступок, там никто не поверит!

Людвиг обнимается с родителями.

М а м а. Мальчик мой… Отец, ну почему именно он… младшенький?

П а п а. Так вышло. Он раньше других стал мужчиной… (Смахнул слезу.)

Л а б а н. Мне бы такую курочку… я бы тоже…

Собачий лай.

Л ю д в и г. Это голос Максимилиана!

П а п а. Кажется, да… его тембр.

Л ю д в и г. Значит, мне пора! Ни пуха ни пера, дорогие Ларссоны! Ни одного пуха и ни одного пера! Вперед, Тутточка!

Т у т т а. Счастливо! Да сохранит вас Святой Августин!

Они выбежали из норы — навстречу знакомому басовитому лаю.

М а м а. Что я за мать?! Своими руками отпустить… на такое… Отец, ну скажи, что Максимилиан не растерзает его!

П а п а. Да, конечно, нет. Она же не позволит.

М а м а. Кто? Тутта Карлсон?!

Л е о. Цыпленок?

Л у и з а. Не позволит?

Л а у р а. Здоровенному сторожевому Псу?

Л а б а н. Да что ты, батя?

П а п а. Разумеется, не позволит. Неужели вы сами не понимаете?

М а м а. Но каким образом?

П а п а. А я почем знаю? Это противоречие высшего порядка! Се ля ви, дорогие мои… Се ля ви… Ах, если б хватило у него ума обмануть легавых! А теперь все бесшумно, по одному, к тайному лазу. Все!

Ларссоны уходят под музыку охоты, звучащую все более грозно и победно.

1979