Ревизор: возвращение в СССР 18

Глава 10

Чёрное море. Теплоход «Тарас Шевченко».

Но всё обошлось, шлюпки не понадобились. Капитан докричался до пассажиров и команды. Угроза миновала, крен потихоньку начал выправляться.

Вцепившись в перила по правому борту, Костя обругал зевак, разбегающихся, кто куда, и взглянул на перепуганную жену, которая вопросительно смотрела на него в ожидании дальнейших указаний.

— Ну, и чего ты упиралась? — спросил он Женю, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди.

— Я не поняла! — виновато ответила она. — Что это так опасно.

— Не доверяешь мне, что ли? — притянул он её к себе.

— Я больше не буду, — посмотрела она на него с надеждой, что простит. — Извини, пожалуйста.

— Ладно, — чмокнул он её в макушку. — Главное, что всё обошлось.

В воскресенье Фирдауса Гончаровы соблазнили рыбалкой. Они вернулись часам к одиннадцати, опять с парой вёдер камбалы, и легли счастливые спать. А мы только проснулись к этому моменту. После завтрака предложил Никифоровне и пани Нине помощь с чисткой рыбы, но они отправили меня выгуливать жену.

— Ей надо ходить, двигаться, — объясняла пани Нина. — А то рожать трудно будет. Нельзя расслабляться.

Мы позавтракали и пошли на площадь, где вся туристическая жизнь проходит. Шли не спеша, чтобы Галия не напрягалась. Ей интересны были развалы с женскими украшениями, купили ей бусы из молочного янтаря, очень красивые.

Возле уличных весов Галия остановилась и попросила четыре копейки.

— Доброе утро, милочка, — приветствовал её сухонький старичок как старую знакомую. — Попробуем ещё раз?

— Что попробуем? — не понял я.

— Если вес будет ровно делиться на пять, полагается приз, — объяснила мне жена. — Я всё жду, когда мы дорастём до шестидесяти килограммов.

— И какой положен приз за шестьдесят килограммов? — спросил я, наблюдая, как старичок взвешивает жену.

— Ещё бы триста граммов, — сочувственно улыбаясь, проговорил он, — и этот кулон был бы ваш, — показал он маленькую безделушку из янтаря.

Копеечная вещица, мы бусы только что купили за пятнадцать рублей, но жена, всё равно, расстроилась.

— Триста грамм не хватило, говорите? — уточнил я. — Сейчас мы вернёмся, — кивнул я в сторону кафе.

Он рассмеялся в ответ. А мы пошли есть мороженное. Естественно, одно весит сто граммов, я специально уточнил у продавщицы, так что пришлось Галие добавиться двумя пирожными по сто граммов каждое.

— Ой, вредно же столько сладкого есть… — сказала она, с жадностью их поглощая.

— Ну так не каждый же день, сугубо ради великой цели! — с пафосом сказал я ей, сам затачивая кремовое пирожное. Эх, как здорово в этом возрасте! Жрешь, что попало, и ни грамма лишнего веса! А попробуй вот так же после сорока лет себя вести…

Доела, пошли взвешиваться второй раз. Очередные четыре копейки перекочевали из моего кармана к дедушке.

— Ну, теперь вам деваться некуда! — сказал я ему, и украдкой показал на всякий случай трешку, зажатую в кулаке чтобы он точно мне беременную жену не расстроил. Дед, кинув мимолетный взгляд на трешку, тут же кивнул.

— Шестьдесят килограммов ровно! — громко объявил он на всю улицу, привлекая внимание туристов. — И приз уезжает… Откуда вы, милочка?

— Из Москвы мы, — быстро ответил я.

— И приз уезжает в Москву! — вручил он счастливой Галие маленький кулончик. — Поздравляем победительницу! Кто следующий попытает счастья?

К старому тут же выстроилась очередь.

— Вот это я понимаю, грамотный маркетинг, — рассмеялся я и положил ему на гору мелочи трешку, воспользовавшись тем, что Галия рассматривала добычу на солнце в поисках какого-нибудь комара, застывшего в смоле сто миллионов лет назад. Ей кто-то рассказал, что такие особенно ценятся, вот она и проверяла теперь каждый кусок янтаря, что попадал ей в руки, не важно, купили ей что-то или Родька притащил с пляжа добычу.

Дед, конечно, про маркетинг не понял, но при виде трешки довольно кивнул, а мы пошли себе к пирсу.

— Представляешь, — начала оправдываться жена, когда засекла мой снисходительный взгляд, с которым я наблюдал, как она любуется этим несчастным кулончиком. — Родька с первой попытки взял приз, у него вес оказался ровно тридцать пять килограммов. А я второй месяц хожу, хожу и всё никак.

— Я понял, дело чести, — рассмеялся я и обнял её.

После обеда Фирдаус попросил показать ему, где тут переговорный пункт. Пошли все вместе за час до закрытия. Мне Москву дали быстро, Фирдаусу же пришлось демонстрировать зарубежный паспорт, и долго объяснять, кто он такой, зачем ему звонить в Ливан и Париж и что он собирается говорить. С Парижем его не смогли соединить, там оказался абонент не абонент. А с Ливаном Фирдаусу все же удалось переговорить. Кричал он по-арабски в кабинке с фанерными стенами ну очень громко, привлекая к себе всеобщее внимание, ну так что же поделать, связь не очень и по СССР. Можно представить, как она ухудшается, когда еще и за бугор нужно дозвониться…

Миша Кузнецов рассказал, что в Москве всё без изменений: жара и дым. Они с Маратом только вернулись с работы. Не стал его задерживать, и так, чувствуется, уставший, передал всем привет и всё.

Бейрут.

Звонок сына из Паланги оказался неожиданным для Тарека, вроде, только недавно из Москвы звонил. Фирдаус интересовался делами семьи. Тарек рассказал, что Амаль с девочками уехали путешествовать по Франции, пока не вернулась из Калифорнии его жена. Тарек спросил, что будут делать девочки потом? Сын ответил, что к началу сентября им надо быть в Москве, начнётся учёба. А раньше приезжать нет смысла, Москва затянута дымом, он сам сбежал оттуда в Палангу.

В конце разговора Фирдаус неожиданно пригласил отца в Москву к началу сентября.

— Это не срочно, — сразу добавил Фирдаус, чтобы отец лишний раз не волновался. — Просто, я соскучился.

Тарек было напрягся. Сын не так давно и улетел, чтобы соскучиться так быстро. За пять лет его учёбы в СССР они все уже привыкли по полгода не видеться и довольствоваться общением по телефону.

В жизни всякое бывает, и Тарек инструктировал детей на случай, если им придётся когда-нибудь звонить под давлением. В случае опасности они должны передать привет покойному дедушке, или поинтересоваться его здоровьем. Но разговор закончился, а сигнал так и не прозвучал, значит, всё в порядке. Если бы у сына была срочная информация, он сам бы прилетел. Значит, он хочет устроить ему встречу с кем-то в Москве. И он догадывается даже, с кем именно. Интересно, возникли какие-то сложности с господином Ивлевым, или, наоборот, появились какие-то новые идеи, которые обязательно нужно обсудить в узком кругу с его участием? Почему бы и нет, ему очень любопытно… Да и в Москве он не был с того года, когда пристраивал Фирдауса на учебу. Кажется, совсем недавно это было, а ведь пять лет прошло… Значит, надо лететь в Москву.

Первые дни отпуска пролетели слишком быстро, если так дальше пойдёт, такое впечатление, две недели сольются в пару дней. Погода стояла чудесная для Балтики — вода, по ощущениям, градусов восемнадцать, на суше температура двадцать два-двадцать три. Мы только ходили плавать, гулять и звонить. Вечером все собирались на террасе и гоняли чаи под разговоры. Родька очень с Фирдаусом сдружился, а тот с удовольствием играл с нашей мелкой. Просто, идиллия.

Один раз дозвонился маме на работу. У них всё хорошо. Санька вес набирает, голову уже хорошо держит, переворачивается.

— Видела в городе Юлю Вабищевич, твою одноклассницу, — рассказывала мама. — Она приезжала в гости к матери с мужем. У неё сынок уже большой, девять месяцев. Уже бегает, представляешь? Передавала тебе привет.

— О, Юлька! — вспомнил я былые времена. — Как у них с Игнатом, вообще?

— Всё хорошо. Юля отпуск по беременности и родам отбыла, сейчас в отпуске за свой счет, хочет до года посидеть в нем, полностью использовать эту возможность. Потому как Игнату бригаду дали, зарплату повысили, с деньгами у них хорошо, он сам велел ей подольше посидеть дома, — рассказывала мама. — Она учиться, вроде, на вечернем отделении собирается в педагогическом.

— Молодцы, — порадовался я за них.

— Как она будет с малышом на руках учиться? — с сомнением проговорила мама. — У нас вот Санька всем даёт прикурить… Такой беспокойный, ручной… А как там моя Аришка? — спросила она и я дал трубку малой. Мама была счастлива. Хорошо, что мы пошли звонить все вместе.

Москва. Старая площадь.

Стельмухов решил лично посмотреть на этого молодого и перспективного руководителя, которого так нахваливал Захаров. Единственное, что не давало ему покоя, это сам факт этой встречи.

Зачем Захарову понадобилось представлять мне Бортко? — думал Стельмухов. — Работал бы и работал. Кто ему мешает команду подбирать или объектами обрастать? И очень странно также, почему Захаров не боится, что молодые кадры произведут на меня слишком хорошее впечатление и я начну на них опираться вместо его команды? Никогда так раньше он себя не вел, никого к нему не приводил… Непонятная какая-то история…

Непонятные вещи опытный аппаратчик не любил. Они могли плохо закончиться для того, кто слишком наивен, чтобы понять суть вещей. Так что Стельмухов прогонял одну гипотезу за другой, чтобы посмотреть, как на них отреагирует его интуиция. Когда фактов не хватает, приходится рассчитывать на нее…

Может, Захаров заболел, и потихоньку хочет меня познакомить со своим преемником? Но почему тот тогда так молод, почему он не хочет, чтобы я опирался на кого-нибудь из его собственной команды?

Внезапно его осенила догадка. А не нагулянный ли Бортко Захаровым на стороне сынок? Интересно, интересно… А почему тогда говорить не хочет об этом? Имело бы смысл, учитывая, что мы очень деликатными вопросами занимаемся, и тут родственные связи в дополнительный плюс идут, помогают тайну сохранить… Опасается, что я не одобрю, что он кого-то вместо себя сует по родству, а не по способностям? Хочет, чтобы вначале я оценил уровень Бортко, а потом уже признается, что он его сын, если он мне понравится? Или промолчит, если я Бортко отошью.

Дело становилось все любопытней и любопытней. Ну ладно, посмотрим, что там за комсомолец такой… Похож ли внешне на предполагаемого папашу?

Москва. Старая площадь.

Бортко очень волновался, но старался держать марку, понимая, что первое впечатление очень важно. Поэтому он вошёл в кабинет, стараясь высоко держать голову, смотреть уверенно и улыбаться спокойно.

— Здравствуйте, Андрей Романович, — подошёл он к привставшему Стельмухову и пожал протянутую руку. — Рад познакомиться.

— Я тоже, присаживайтесь, — показал ему тот на ряд стульев за большим столом для заседаний перед собой. — Говорят, у вас неплохо получается извлекать пользу из любого предприятия?

— Ну, — скромно улыбнулся Бортко, — кое-какой опыт имеется.

— Очень хорошо, — с интересом разглядывал его Стельмухов. — За счёт чего вы добиваетесь таких результатов?

— Постоянный контроль, внимание к мелочам, оптимизация расходов, выбивание фондов всеми правдами и неправдами, — начал перечислять Бортко. — На самом деле, это большая и кропотливая работа целой команды.

— Я так и думал, — усмехнулся Стельмухов, откинувшись в кресле. — Чудес не бывает.

— Ну, почему? — улыбнулся осмелевший Бортко. — Когда вы берёте убогую фабрику и через год делаете из неё конфетку, у которой очередь стоит из желающих там работать, разве это не чудо?

— Зачем так к себе внимание привлекать? — с сомнением посмотрел он на Бортко.

— Наши специалисты выявили, что есть прямая зависимость между культурой труда и качеством продукции, оптимизацией расходов… То есть, при одних и тех же расходах, будет больше продукции, а значит, и прибыли.

— Что вы называете оптимизацией расходов? — поинтересовался Стельмухов.

— Например, более экономный расход сырья, — уверенно ответил Бортко. — Уменьшение объёмов фактического брака за счет заинтересованности работников в сохранении рабочего места.

— Ну, хорошо, — согласился Стельмухов. — Допустим. И это, прямо, значительно повысит прибыль? — спросил он, сделав ударение на слове «значительно».

— Это зависит от предприятия, — честно ответил Бортко. — Если там бардак и бесхозяйственность, то очень может быть, что и «значительно», — так же сделал он ударение на последнем слове и, помедлив, чуть-чуть добавил: — а у нас почти везде бардак. Только не подумайте, что я критикую Советскую власть.

— Что вы, — задумчиво проговорил Стельмухов. — Я же вижу, что вы за неё всей душой болеете…

В четверг ездили с Галиёй в Клайпеду в поликлинику. Во вторник до этого созванивались с Москвой, лучше там не стало. Наоборот, жара стоит тридцатиградусная и всё небо чёрное от дыма. Дышать нечем.

Поинтересовался у доктора, наблюдавшей Галию, в какой больнице будет рожать жена, если придётся здесь остаться. Чем ближе было к отъезду, тем больше я понимал, что везти ее в Москву в конце августа очень плохая идея. Кремлевская больница, конечно, шикарный вариант, но там тоже нет кондиционеров, чтобы воздух внутри был чист от смога. От смога и преждевременные роды могут начаться, и жена ослабнет к моменту, когда понадобятся все силы, чтобы рожать. Смысл был помочь ей окрепнуть на взморье?

Доктор заверила меня с гордостью, что специалисты у них в управлении не хуже, чем в Москве.

— Даже не волнуйтесь. Там всё наше начальство лечится, — как о само собой разумеющемся сказала она.

— Из Москвы сообщают, — доверительным шёпотом поведал я ей, — что там сейчас полный кошмар. Горит много чего в Подмосковье и близлежащих областях, — докторша притихла и слушала во все уши. — Возвращаться туда сейчас нет никакого смысла.

— Я вас очень понимаю, — так же шёпотом ответила доктор.

— Мне-то придётся в Москву на работу вернуться в конце августа. Но не хочется супругу одну тут оставлять. Получится ли у нас с вами положить её немного заранее в роддом? Чтобы роды точно начались под присмотром врачей.

— Конечно, получится, — уверенно ответила доктор, уставившись в календарь. — Давайте, явка через две недели, приходите сразу с вещами, — улыбнулась она и дала нам с собой слепую памятку, отпечатанную на машинке, что с собой взять, что можно и что нельзя.

— Спасибо вам огромное! — рассыпался я в благодарностях.

— Давайте, быстренько на анализы, — напомнила она нам.

— Какая женщина хорошая, — проговорила жена, когда мы вышли из кабинета. — Надо будет её отблагодарить.

— Конечно! — согласился я и повёл жену в процедурный кабинет. Галия понятия не имела, что я каждый визит по пятерке оставляю, когда прощаюсь, и доктор очень заинтересована в продолжении нашего общения. Пять рублей — это ее дневная зарплата… И она прекрасно понимает, что за наблюдение и последующие успешные роды получит от меня намного больше. И не ошибается.

— А я что, одна тут в Клайпеде буду? — спросила Галия, когда мы уже сидели в кафе.

— Нет, нет, дорогая. Я что-нибудь придумаю. Может, квартиру снимем тут…

Только кто в ней будет жить с Галией, в ожидании, пока малыш родится? Нельзя бросать ее тут одну, это однозначно. Конечно, говорят, что в девятнадцатом веке женщины прямо в поле рожали, и, немного передохнув, шли дальше работать, но сейчас-то семидесятые годы двадцатого века… Да и мало ли кто что говорит, я хочу быть уверен, что кто-то за ней присмотрит, гостинцев принесет при необходимости в больницу, подарки докторам передаст или что еще понадобится…

Всю дорогу в Палангу думал над этим. Может, бабушку попросить приехать и подежурить в Клайпеде? Заодно отдохнёт от жары и дыма. Но отпустят ли ее в колхозе, после того, как отпуск недавно отгуляла? Хороший вопрос!

Вечером, за уже ставшим традиционным чаепитием на террасе, спросил пани Нину, как найти квартиру в Клайпеде на сентябрь?

— Если в Москве обстановка не нормализуется, — сказал я, — придётся Галию здесь оставить. Договорились сегодня с врачом, что положим её в роддом заранее за неделю, чтобы роды прямо в больнице начались.

Уже привык добавлять во все свои разговоры о пожарах в Москве «если». Вот и сейчас, типа, я прорабатываю план «Б». На самом деле я недавно вспомнил, что пожары закончились только к концу сентября. Всплыло в памяти, что я, как раз, в школу пошёл, в первый класс. Вдруг резко похолодало, выпал снег и всё само собой закончилось. То жара стояла, то сразу зима…

Пани Нина не поняла, зачем снимать в Клайпеде квартиру, когда можно и из Паланги звонить каждый день, и узнавать в справочной роддома, как у Галии дела. И как только родит, сразу дать мне телеграмму в Москву.

— А потом где жить после выписки? — спросил я. — Если пожары ещё не закончатся, в Москву же не вернёшься с младенцем.

— Так, у меня, — с недоумением посмотрела на меня пани Нина. — Я и с малышом помогу.

— А я же с гаражей уволился, — вступил в разговор Егорыч. — Могу остаться сколько надо, помочь присмотреть. Мне на работу не выходить.

Я поблагодарил его. Егорыч кивнул — мол, ну а как не помочь?

С ним мы уже не раз говорили на тему того, что он очень благодарен за финансовую помощь в ремонте дома в деревне. Половина-то дома его зазнобе принадлежит, Никифоровне… Даже сказал, что собирает деньги, чтобы мне эту сумму выплатить. Я категорически упирался, и сейчас понял, что он решил вот таким образом рассчитаться, похоже…

— А обратно как, на машине их повезём? — тут же начал думать дальше Фирдаус.

— В машине двенадцать часов с грудным младенцем? — с сомнением посмотрел я на него и покачал отрицательно головой. Тем более, в конце сентября уже холодно будет, снег выпадет, дороги скользкие. Ну его нафиг. Слишком рискованно…

— А на самолёте? — подсказал Родька, искренне желая помочь.

— И на самолёте страшно, там уши так закладывает, как малой это перенесёт? Вдруг, слух пострадает? Нет… Я, лучше, купе в поезде целиком выкуплю. Эх! Не догадался тебе заказать импортную люльку переносную с ручками. Видел? — взглянул я с надеждой на Фирдауса. — В Берёзке не встречал такие?

— Нет, в Берёзке не видел. Но отец привезёт. Он же в начале сентября в Москву прилетит.

— Отлично! — обрадовался я. — Осталось достать билеты.

— Родить осталось! — улыбаясь, поправила меня жена.

Москва. Старая площадь.

Стельмухов думал почти неделю, похож ли Бортко на Захарова. Что-то никак они не выглядят близкими родственниками. Брови, разве что, немного схожи… Хотя это все равно плохо работает, встречаются такие отцы и сыновья, что вообще никак друг на друга не похожи. Но, если толковый комсомолец не его сын, то что за игру затеял Захаров?

Идеи, что таким образом Захаров хочет собрать какой-то компромат, и пошатнуть его власть, он сразу откинул в сторону. Несуразица какая-то. У них обоих уже столько информации о совместных делах, что для создания проблем друг другу хватит по уши. Да и некому на Захарова было нажать, чтобы он стал таким заниматься, чтобы Стельмухов не знал об этом. Едва какие-то, самые мелкие проблемы, появляются, он тут же кидается к нему с просьбой помочь, так что он бы точно знал с самого начала. Тем более, кто? КГБ на такой уровень партийной элиты никак не посягает. МВД — то же самое. И там, и там — тишь да гладь, они вообще обратить на себя внимание человека из ЦК боятся, не то что в разработку взять. КПК? Этим Захаров вообще не нужен, или Бортко, этих напрямую Политбюро натравливает на неугодных. Нет никаких признаков, что Политбюро под него копает…

Так ничего и не придумав, он вызвал его к себе.

— Ну что, Виктор Павлович, так-то твой Бортко ничего, прям, выдающегося и нового мне не сказал, — начал он. — Но. Энергии у него много, сил много. Есть желание работать. Заметь, большое желание. Пусть работает.

Захаров, сильно напрягшийся до этого, постарался незаметно выдохнуть с облегчением. А Стельмухов, внимательно за ним следивший, подумал: Похоже, все же его сын… Ишь, как хотел, чтобы я согласился…

И продолжил:

— Пусть берёт свою команду и идёт на предприятия. Так-то он правильно, конечно, сказал…

— Что? — с опаской посмотрел на него Захаров.

— Что любое предприятие требует постоянного внимания, серьёзной работы и вложений. Некоторые его рассуждения натолкнули меня на мысль, что он планирует очень далеко, понимаешь? Не срубить деньжат по-быстрому, а получать их долго и стабильно с каждого объекта.

Захаров кивнул удивлённо. У него такого ощущения не возникло, да он и не думал, вообще, в этом направлении, учитывая всю ситуацию. А Стельмухов решил закинуть еще одну удочку, проверить его реакцию:

— Сам около него не светись. Пусть кто-нибудь из твоих с ним работает, надежный и опытный человек, который в теме и точно не сдаст в случае проблем. Посмотрим, что у Бортко с его группой получится. Как работает, не создаст ли трудностей вместо помощи… Все понятно?

— Конечно, — кивнул Захаров.

Судя по ощущениям, вполне убежденно… Словно Бортко ему чужой человек. Так родственники они все же или нет?