Революция 1917 года глазами современников. Том 3

ПРЕДИСЛОВИЕ

Период с начала октября 1917 г. и до середины января 1918 г., событиям которого посвящен настоящий том, составляет наивысший, кульминационный этап Великой российской революции 1917 года, плавно переходящий к весне 1918 г. в Гражданскую войну.

Позади остались всенародная эйфория Февраля, триумф и кризисы Временного правительства, «мятеж» 3-5 июля, выступление генерала Л.Г. Корнилова. Параллельно с этими общественно-политическими событиями, но в неразрывной причинно-следственной связи с ними, набирали обороты главные, судьбоносные для страны процессы, наиболее острыми и неотвратимыми из которых были экономический коллапс и достигший точки невозврата на фоне военных неудач и ухудшения социально-политического климата в стране развал армии. Как воюющей на фронтах Первой мировой, так и расквартированной в тыловых гарнизонах.

В обстановке растущего безвластия в стране нарастает вал «коллективного бессознательного». Анархия и связанная с ней преступность становятся обыденным явлением. Газеты заполнены сообщениями о творящихся повсеместно безобразиях. Самое активное участие в них принимают солдаты тыловых гарнизонов, а также дезертиры с фронтов Первой мировой, которых становится все больше и больше. «...Темные, веками жившие рабами, массы точно в чаду какого-то похмелья творят свою разрушительную работу и губят себя и других», - с отчаянием сообщают в «письме солдата» в редакцию газеты «Голос солдата» (док. № 26). И далее: «...Солдаты громят поезда, в Харькове толпа солдат отрывает могилы с целью снять с покойника драгоценности, в Царевококшайске толпа громит продовольственную управу, в Ржеве солдаты громят винные склады и грабят лавки, в Бендерах антисемитский погром, и такая вольность катится по всей стране».

Психологическое состояние традиционалистски настроенной части (кстати, весьма значительной) населения, воспитанной на христианских ценностях и остававшейся верной им, отчетливо выразил религиозный философ В.Н. Муравьев в статье, опубликованной в издании Русской Православной церкви (док. № 155): «Святая Русь умерла. На месте ее воцарилась Русь нечестивая, Русь паскудная, Русь разбойная. Чудится, что не Русь это вовсе, а злое и бессмысленное наваждение. Мы ждали обновления, движения вперед, но получилось разложение, движение вспять, к давно пройденным темным и жестоким временам. Мы звали к работе во имя нового долга, нового достоинства, нового отечества, но получился прогул совести, чести, родины, напоминающий старые проклятые измены Смутного времени». Таков был персонифицированный данным текстом голос значительной части верных чад Русской Православной церкви, которые в массе своей в одночасье отреклись в Феврале от «помазанника Божьего» и своего духовного лидера и бестрепетно встали на сторону Временного правительства, приняв таким образом все, что произошло со страной, церковью, народом впоследствии. А теперь почувствовали, что во многом просчитались.

Итак, Октябрь уж наступил... Холодное лето 1917 г. неумолимо перетекало в неприветливую осень. Современник, свидетель и усердный бытописатель рассматриваемых нами событий отставной царский генерал от инфантерии Феликс Яковлевич Ростковский (1841-1920), возвращаясь ориентировочно 14 (27) октября в северную столицу из очередной поездки, записал в своем дневнике: «Выезжали мы из Москвы при прекрасной погоде - легкий морозец и солнечно, а Петроград встретил по обыкновению сумрачный, дождливый, серый и вдобавок темный, не говоря уже о дороговизне» ¹.

Погодные неурядицы вкупе с бытовыми, житейскими в целом тяготами, впрочем, никак не способствовали охлаждению политических страстей. Безнадежность, очевидная безвыходность ситуации лишь усиливали накал конфронтации. Судорожно предпринимаемые властью и частью умеренных партийно-политических сил меры по ее ослаблению не давали желаемого эффекта. Это наглядно показали коллизии, связанные с созывом и итогами работы Всероссийского Демократического совещания и Временного совета Российской Республики (Предпарламента).

Всероссийское Демократическое совещание (Петроград, 14-22 сентября), созванное по инициативе ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполкомом Всероссийского Совета крестьянских депутатов имело своей целью создание «сильной революционной власти, способной объединить всю революционную Россию для отпора внешним врагам и для подавления всяких покушений на завоеванную свободу» ². Оно собрало более полутора тысяч делегатов, представлявших нацеленные на развитие революционного процесса социалистические партии (эсеров, меньшевиков, большевиков), а также трудовиков и беспартийных.

«Задача-максимум» этого форума была озвучена меньшевиком И.Г. Церетели, призвавшим создать представительный орган, которому до созыва Учредительного собрания было бы подотчетно Временное правительство. Однако по вопросу о партийно-политическом составе этого правительства (однородно демократическое или коалиционное с участием представителей цензовых элементов) договоренности достигнуто не было. Абсолютное большинство делегатов выступило против коалиции с либеральной буржуазией и представлявшими ее конституционными демократами (кадетами).

Созданный 20 сентября по решению Президиума Всероссийского Демократического совещания Временный совет Российской Республики (Предпарламент) в итоге наделялся лишь совещательными функциями по отношению к Временному правительству. Надежды на то, что он станет действенным инструментом сплочения социально-политических сил, еще до его открытия становились иллюзорными.

«...Этот странный уродец, порожденный нашей юной республикой», -так охарактеризовала «грядущий предпарламент» в своей редакционной статье от 30 сентября газета «Новая жизнь» (док. № 2), издававшаяся группой творческой интеллигенции, сплотившейся вокруг учрежденного на средства А.М. Горького журнала «Летопись». Будучи социал-демократами - интернационалистами (в основном меньшевиками, за исключением А.В. Луначарского), а также радикально настроенными писателями и поэтами (В.Я. Брюсов, В.В. Маяковский, М.М. Пришвин и др.), они считали, что «коалиция демократии с крупной буржуазией изжита». Но при этом сохраняли веру в Учредительное собрание: «От бесчестной коалиции с буржуазией к честной коалиции всей демократии! Вот тот лозунг, который должен восторжествовать на Учредительном Собрании для того, чтобы это последнее смогло выполнить свою великую задачу».

Оптимизм этот, однако, разделяли не все представители революционной социалистической демократии. Что уже выявил, в частности, открывшийся 30 сентября Съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Московской области.

В состоявшейся на съезде дискуссии (док. № 1) большевик Н.И. Бухарин поставил под сомнение не только возможности еще не открывшегося Предпарламента, но фактически и будущее самого Учредительного собрания. «Нам нужна, - утверждал он, - твердая власть, но не власть Правительства, -власть Советов... Единственной организацией, которая может сплотить силы демократии, являются Советы, что показали корниловские дни... Конечно, чудес не будет, но мы предполагаем, что, если что-нибудь возможно сделать, это могут сделать только Советы».

Заявив, что в расколе на Демократическом совещании «максималистическое настроение большевиков сыграло роковую роль», меньшевик И.А. Исув изложил позицию своей партии: «Власть Советов была бы властью меньшинства демократии, что оттолкнуло бы от революции широкие массы населения. Кроме того, будем говорить прямо: ведь переход власти к Советам - это переход власти к большевикам». Предпарламент же, по мысли докладчика, «явится той ареной, которая дает пролетариату увидеть и другие классы, враждебные или нейтральные к нему. Предпарламент, являясь ареной открытого столкновения разных интересов, будет политическим уроком для масс и заставит их вдуматься в положение своего класса и страны».

Стратегия движения к «всеобщей» демократии по линии Демократическое совещание - Предпарламент - Учредительное собрание была поддержана и в докладе представителя партии социалистов-революционеров В.И. Мохова. Его поразил тот факт, что Бухарин в своем выступлении, говоря о передаче власти Советам, ни единым словом не упомянул Учредительное собрание. И это за сорок дней до выборов. «Да, - заключал оратор, - нам предстоит большой бой и за землю, и за все другие наши требования, но этот бой произойдет в Учредительном Собрании и за выборы в него».

Начатая тремя заглавными докладчиками дискуссия продолжилась и даже обострилась в последующие дни работы съезда 1-3 октября (док. № 8). Большевик А. Ломов (Г.И. Оппоков) пытался развеять сомнения части делегатов относительно того, что «большевики забыли Учредительное Собрание»: «Я заявляю от имени нашей фракции, что наша партия все время самым решительным образом борется за Учредительное собрание». Диссонансом этому утверждению послужило выступление другого большевика - Ем. Ярославского, который категорично заявил: «Глубокое доверие масс будет завоевано только тогда, когда революционная власть пойдет беспощадным путем (выделено мной. - В.Ж.) борьбы с имущими». Данная декларация находила сочувствие и поддержку у радикально настроенных делегатов, позиционировавших себя в качестве представителей «от земли и станка» и не желавших ждать «Учредилки». «Жизнь сама указывает нам, - утверждал “крестьянин-большевик”, как он поименован в стенограмме Съезда, М.П. Ремизов, - что представители буржуазии не идут нам навстречу. Разруха наступает, не ждите спасения от буржуазии. Единственный выход из создавшегося положения - это передача власти в наши руки. Не ждите момента, когда мы перегрызем друг другу горло. Торопитесь».

Пытаясь как-то остудить энтузиазм радикалов, меньшевик Берман парировал: «Легко и соблазнительно сказать - вся власть Советам. Но помните, что этим вопросом решается вопрос об участи и спасении революции. Учитывайте все наличные силы. Не забывайте о расколе в среде демократии. Нужно учитывать это дробление сил демократии и тогда решать вопрос, могут ли Советы взять всю власть».

Не был поддержан призыв большевиков «немедленно дать землю крестьянам» даже такими апологетами крестьянской демократии, какими были социалисты-революционеры. «Вот что характерно для большевиков, - заявил И.С. Сорокин (будущий член Предпарламента и депутат Учредительного собрания), - они делают то или другое не потому, что это важно, нужно, а потому, что масса этого хочет. Большевики хотят повторить ошибки французской революции... И мы, с[оциалисты]-р[еволюционеры], считали в теории очень простой социализацию земли, но теперь знаем, что только Учредительное Собрание может ее провести - местные органы не в силах этого сделать».

Так еще до открытия Предпарламента и в ходе подготовки к выборам в Учредительное собрание столкнулись две стратегии решения вопроса о социально-политическом будущем страны, вытекающие из представлений о двух типах демократии: демократии Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, с одной стороны, и демократии всенародно избираемого Учредительного собрания - с другой. С этим грузом непреодоленных и непреодолимых на тот момент противоречий за плечами открылось 7 октября первое заседание Временного совета Российской Республики (Предпарламента).

Замышлявшийся как представительный орган всех российских партий, Предпарламент рассматривался их большинством в виде инструмента достижения межпартийного согласия и содействия Временному правительству в стабилизации положения в стране на период до открытия Учредительного собрания. Однако уже первый день работы Предпарламента ознаменовался демаршем большевиков, заявивших устами Л.Д. Троцкого, что они покидают этот представительный орган ввиду несогласия с внешней и внутренней политикой Временного правительства и призывают народные массы бороться за демократический мир, передачу всей земли крестьянам, а всей власти Советам (док. № 22).

Оценивая политический и стратегический смысл этого демарша, лидер конституционных демократов П.Н. Милюков впоследствии напишет: «Уходя из Мариинского дворца, большевики тем самым показывали, что парламентской борьбы они не признают и что дальнейшую борьбу против правительства и против “руководящих партий” Совета они будут продолжать вне этой залы, на улице. Они говорили и действовали, как люди, чувствующие за собой силу, знающие, что завтрашний день принадлежит им» ³.

Действительно, уже в это время ЦК РСДРП(б) ведет подготовительную работу к взятию власти. Осуществляется она по разным направлениям. В том числе на пропагандистском уровне в средствах массовой информации. Не случайно в день открытия Предпарламента в газете «Рабочий путь» выходит статья В.И. Ленина «Кризис назрел» (док. № 19). Отметив, что в России «переломный момент революции несомненен» и что «мы стоим в преддверии всемирной пролетарской революции», лидер большевиков концентрировал внимание на факте значительного, можно сказать повального укрепления позиций и роста влияния своей партии как в центральных, так и в региональных Советах. И формулировал на этой основе далеко идущие выводы в форме довольно прозрачного намека: «...Кому много дано, с того много и спросится».

Данная статья развивала и углубляла видение ситуации вождем большевиков, изложенное в его работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», глава из которой была опубликована в той же газете еще 1 октября (док. № 4). Отвечая на вторую часть поставленных в заголовке данного труда проблем, В.И. Ленин подчеркнул, что «демократия должна идти в теснейшем союзе с пролетариатом, поддерживать его борьбу, как единственного до конца революционного класса». Его призыв идти на «беззаветно-последовательный (выделено мной. - В.Ж.) разрыв с капиталистами и во внутренней и во внешней политике» не оставлял сомнений в том, что «демократии Учредительного собрания» вождь большевиков безоговорочно противопоставляет «демократию пролетарскую» в форме власти Советов.

Эти ленинские установки воспроизводились и расшифровывались, в частности, в редакционной статье газеты «Рабочий путь» от 3 октября (док. № 10). В ней в стан «врагов Съезда Советов», а, следовательно, и революции зачисляются уже не только кадеты, но и представители «нецензовой» демократии: «Кадеты - превращаясь в пламенных защитников Учредительного Собрания (!) - из всех чернильниц стреляют по Съезду Советов. Против рабочих, против солдат, против революционных крестьян выступают “единым фронтом” кадеты, меньшевики и эсеры (оборонцы)».

Параллельно с этим в качестве своеобразного «прикрытия» организационным мероприятиям по подготовке вооруженного восстания газета «Рабочий путь» в трех своих номерах от 4, 5 и 7 октября публикует статью члена ЦК РСДРП(б) И.В. Сталина «Заговор против революции» (док. № 15, 21). Напрямую связывая выступление генерала Корнилова с Временным правительством, называя последнее «штабом заговорщиков», автор статьи убеждает читателя, что «доверять этому “правительству” заговорщиков нельзя без риска подвергнуть революцию смертельной опасности новых заговоров». Резкой критике подвергается позиция социалистов-революционеров, озвученная органом партии - газетой «Дело Народа», призвавшей «претерпеть» это правительство «на короткое время», «ждать» до Учредительного собрания: «Но что значит “претерпеть” правительство Керенского? Это значит отдать судьбы многомиллионного народа в руки заговорщиков против революции. Это значит отдать судьбы войны и мира в руки агентов империалистической буржуазии. Это значит отдать судьбы Учредительного собрания в руки неусыпных контрреволюционеров». Призыв к немедленному свержению правительства, таким образом, напрашивался сам собой, делая излишней для автора необходимость открыто озвучивать его.

Формально не отвергая лозунга Учредительного собрания (думается, прежде всего в надежде, что им удастся завоевать в нем большинство), большевики делали все, чтобы загодя породить сомнения в его незаменимости для судеб страны.

Что же касается Предпарламента, то в отсутствие большевиков активная роль в нем перешла к левым меньшевикам и эсерам: О.Ю. Мартов требовал немедленного заключения перемирия на всех фронтах, эсер Б.Д. Камков - отставки Временного правительства и формирования власти на демократических основах.

Безнадежность создавшейся ситуации была обрисована военным министром А.И. Верховским. Выступая на заседании Временного правительства 19 октября, он заявил: «...Народ не понимает, за что воюет, за что его заставляют нести голод, лишения, идти на смерть. В самом Петрограде ни одна рука не вступится на защиту Временного правительства, а эшелоны, вытребованные с фронта, перейдут на сторону большевиков» ⁴. Практически то же самое он повторил 20 октября на закрытом совместном заседании комиссий Предпарламента по обороне и иностранным делам, подтвердив категорическую невозможность вести дальше военные действия и поставив вопрос о немедленном заключении мира.

Пока на заседаниях Предпарламента шли острые, но не приносящие реальных результатов словопрения, большевики на тайном заседании ЦК РСДРП(б) уже 10 октября по настоянию В.И. Ленина, хотя он и не присутствовал, приняли резолюцию о подготовке вооруженного восстания. 12 октября Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов утвердил Положение о Военно-революционном комитете (ВРК) - легальном органе, ставшем нелегальным штабом новой революции. Вслед за этим ВРК стали создаваться в других регионах страны. 16 октября на расширенном заседании ЦК партии большевиков резолюция от 10 октября была подтверждена.

Не все, однако, в руководстве партии были согласны с этим решением. Члены ЦК Л.Б. Каменев и Г.Е. Зиновьев дважды проголосовали против данного вердикта. Свою позицию на заседании 10 октября они мотивировали тем, что большевики могут подорвать свои успехи и подставить пролетариат под удар сплотившейся контрреволюции, поддержанной мелкобуржуазной демократией: «Против этой губительной политики мы подымаем голос предостережения» ⁵. 16 октября Каменев подкрепил данное суждение новыми аргументами: «Недельные результаты говорят за то, что данных за восстание теперь нет... Мы недостаточно сильны, чтобы с уверенностью в победе идти на восстание, но мы достаточно сильны, чтобы не пропустить крайних проявлений реакции» ⁶.

18 октября в ответ на распространившиеся слухи «о листке, пущенном от имени двух видных большевиков против выступления», Каменев сообщил газете «Новая жизнь», что они с Зиновьевым «решительно высказались против того, чтобы партия наша брала на себя инициативу каких-либо вооруженных выступлений в ближайшие сроки». Добавив при этом: «Подобных решений партии не существует» (док. № 40). Почувствовав неубедительность подобного «опровержения», другой «раскольник» - Зиновьев, в тот же день написал письмо в редакцию большевистской газеты «Рабочий путь», что «его взгляды по спорному вопросу очень далеки от тех, которые оспаривает тов. Ленин».

Разъяснения эти, если их так можно назвать, никого, впрочем, не убедили. В том числе и Временное правительство, прекрасно осведомленное о происходящем, но не обладавшее политической волей и не имевшее реальных сил для того, чтобы решительно противостоять планам большевиков.

«В тот же день, 18-го, - свидетельствует историк В.Т. Логинов, - на заседании Петросовета, отвечая на вопрос - верно ли, что большевики “назначили” восстание, Троцкий (его председатель. - В.Ж.) заявил, что восстание никто не “назначал”, но “при первой попытке контрреволюции сорвать съезд Советов, мы ответим контрнаступлением, которое будет беспощадным и которое мы доведем до конца”. Каменев, собиравшийся до этого внести свою резолюцию, тут же солидаризировался с Троцким и заявил, что “подписывается под каждым его словом”».

«По мнению некоторых членов ЦК, - заключает исследователь, - письмо Зиновьева и это заявление Каменева в значительной мере исчерпали конфликт» ⁷.

Это позволило Центральному Комитету партии не согласиться с ленинским требованием, изложенным в его письме от 19 октября, об исключении двух его колеблющихся членов из партии. На заседании 20 октября было решено ограничиться принятием заявления Каменева о выходе из состава ЦК ⁸. Каменеву и Зиновьеву вменялось в обязанность впредь не выступать с заявлениями, направленными против партийной линии. Кстати, в поддержку провинившихся «штрейкбрехеров» (по оценке Ленина) встал член ЦК И.В. Сталин. Именно он заявил, что данный инцидент можно считать исчерпанным, а ленинская горячность «не меняет того, что в основном мы остаемся единомышленниками» ⁹.

Жесткость ленинской позиции, думается, диктовалась не тем, что он действительно верил в то, что два «несогласных» лидера партии выдали «тайну» (к тому времени - «секрет Полишинеля») готовящегося выступления. Для Ленина это было грубым, непозволительным нарушением внутрипартийной дисциплины в рамках выпестованной им политической организации полувоенного «покроя», именовавшей себя «партией особого типа».

Выявившаяся очевидность для власти и общества намерений большевиков совершить государственный переворот, «низложить» Временное правительство и легитимизировать свою власть вердиктом готовившегося Второго

Всероссийского съезда Советов никак не нарушила планов и практических действий «русских якобинцев».

Одно из самых популярных и высокотиражных периодических изданий в России - газета «Биржевые ведомости», выходившая в северной столице два раза в день, многопрофильная газета деловых кругов (биржевых, финансовых, торговых и проч.), пристально следившая за политической, общественной, литературной жизнью страны, - 23 октября опубликовала редакционную статью «Попытка большевиков захватить власть» (док. № 51).

«Сегодня, таким образом, выступления большевиков для захвата власти начались», - так газета оценила обращение Троцкого к петроградскому гарнизону не признавать и не исполнять никаких распоряжений, не подписанных ВРК Петроградского Совета с одновременным назначением комиссаров в воинские части и «особо важные пункты столицы и ее окрестностей». Сегодня же придется узнать, продолжала газета, «существует ли в России Правительство, или имеется только пустующая “дача Дурново”, населенная призраками, где может поселиться любой Троцкий». И хотя редакционная статья завершается на вроде бы оптимистической ноте со ссылкой на Временное правительство и его «твердую уверенность, что восстание, если возникнет, то будет немедленно же ликвидировано», авторы статьи уверены в другом: «Восстание началось и никакими силами его теперь не остановить».

Это было одно из запоздавших предостережений, идущих из «старого мира», от лица «цензовых», непролетарских элементов российского общества. Одно из последних, ибо уже 26 октября решением ВРК при Совете северной столицы газета была закрыта, как и ряд других газет, оппозиционных большевикам.

За неделю до роковой даты выступления петроградские газеты были полны сведениями и слухами на тему: выступят или не выступят большевики, а если решатся, то когда. Создавалось впечатление, что широкие слои общественности (представители власти, либералы, меньшевики, правые эсеры) заняли позицию сторонних наблюдателей, «зрителей из партера», будучи заинтригованы в первую очередь одним: а что из этого получится? Протесты, если они и имели место, носили в первую очередь вербальный и увещевательный характер.

17 октября в газете «Новая жизнь» появилась статья члена ЦК и Центрального бюро РСДРП (интернационалистов) В.А. Базарова (Руднева) «Марксистское отношение к восстанию» (док. № 38). Обращаясь к большевикам - уже известным нам противникам выступления, он рекомендовал им «самым решительным образом агитировать на митингах, по заводам, в прессе употребить все усилия к тому, чтобы удержать от безумного шага сбитые с толку рабочие и солдатские массы».

При этом, апеллируя к теоретическим постулатам марксизма, автор статьи, судя по всему, запамятовал известный марксистский тезис: «Оружие логики не заменит логики оружия».

Неизбежное случилось 25 октября. Точную, по-военному конкретную, выверенную картину событий этого дня в Петрограде воссоздал «квалифицированный» их свидетель - уже известный нам отставной генерал Ф.Я. Ростковский, черпавший свою информацию не только из газет, которые были им тщательно проштудированы, но и из самой живой, реальной действительности. 26 октября он записал в своем дневнике: «Вчера был мятеж большевиков. По улицам и на мостах были красногвардейцы в виде охраны (вроде полиции) и для предупреждения разводки мостов. У Зимнего дворца настоящее сражение. Прибыл и стоит на Неве корабль “Аврора”. Был бомбардирован Зимний дворец, в котором выбиты окна. Защищали дворец женский батальон и юнкерские училища. Однако большевики объявили В[ременное] правительство низложенным и сами захватили вокзалы, г[осударственные] банки, почту, телеграф, телефоны и др. учреждения. Штаб округа сдался. Гарнизон почти весь на стороне большевиков. В[ременное] Правительство выпустило воззвание, но опять слова, слова, слова и слова, а силы никакой. Большевики прекрасно организовались, что и дало им победу».

Свои наблюдения Феликс Яковлевич резюмировал следующим образом: «Уверен, что долго эта власть не продержится, и это указывает, что будут кровавые стычки» ¹⁰.

Генерал оказался прав лишь во втором своем утверждении. В первом же он жестоко ошибся. Как ошиблись не только антибольшевистски настроенные слои населения, но вожди и рядовые члены практически всего широчайшего спектра оппозиционных большевизму партий и движений. Впоследствии свою, уже отмеченную выше позицию сторонних наблюдателей некоторые из них были склонны возвести в ранг некоего политического замысла. «В очень умеренных кругах, - свидетельствовал впоследствии лидер конституционных демократов П.Н. Милюков, - последний эксперимент находили даже очень желательным, чтобы “навсегда излечить Россию от большевизма”». Прошло всего несколько месяцев, и П.Н. Милюков, находясь на Дону (в Новочеркасске), где в это время уже формировалась Добровольческая армия, констатировал: «Опыт показал, что вся эта легкомысленная самоуверенность была глубоким заблуждением».

Отрекаясь от скептицизма, который породила у него в свое время «идеология большевистского переворота», изложенная в ленинской брошюре «Удержат ли большевики государственную власть», Милюков уже в начале 1918 г., размышляя с позиций не только политика, но и историка-аналитика, заключал: «Таким образом, теперь можно с большей объективностью прислушаться к тому, о чем предупреждал Ленин, взвесить то верное, что было в его предупреждениях, - и что дало большевикам доверие масс, внушило им ту смелость “дерзания”, которой не хватало Керенскому, - и успехом их попытки вполне оправдало предварительные расчеты и соображения Ленина» ¹.

25 октября в большевистском издании «Рабочий и Солдат», а позднее и в других газетах было опубликовано Обращение Военно-революционного комитета Петроградского Совета «К тылу и фронту» (док. № 57) о низложении Временного правительства и переходе власти в центре и на местах в руки Советов. Новая революционная власть, подчеркивалось в обращении, «немедленно предложит справедливый мир, передаст землю крестьянам, созовет Учредительное собрание». Воззвание это было разослано по телеграфу по всей стране, представляя собой вторую часть подготовленного при непосредственном участии Ленина обращения «Революция восторжествовала».

В тот же вечер начал свою работу Второй Всероссийский съезд Советов. Приняв - после ухода со съезда части делегатов - Декреты «О мире» и «О земле», санкционировав создание «Временного рабоче-крестьянского правительства» - Совета народных комиссаров (СНК) во главе с В.И. Лениным, Съезд определил дальнейшее развитие событий как в столице, так и далеко за ее пределами.

События эти вызвали смятение у значительной, особенно в городах, части россиян, не сочувствовавших большевикам. Что отразилось на характере и содержании материалов в ориентированных на них изданиях. Газеты же большевистской направленности, в свою очередь, включились в яростную полемику с общественно-политическими силами антибольшевистского толка.

Помимо широкого спектра партийно-политических сил, не приняла новую власть и большая часть левонастроенной творческой интеллигенции. В том числе те влиятельные круги, которые сплотились вокруг ее рупора - газеты «Новая жизнь». В ответ на критику и даже угрозы в ее адрес со стороны большевистски ангажированных элементов Максим Горький провозгласил: «Да, мы будем продолжать полемику с правительством, которое губит рабочий класс, мы считаем эту полемику нашим долгом - долгом честных граждан и независимых социалистов» (док. № 220).

«Среднестатистическому» россиянину, не включенному в круговорот политической борьбы, подчас трудно было разобраться в этом хитросплетении идейно-политических битв. А они касались практически всего круга проблем, с которыми пришлось столкнуться новому политическому режиму.

Наиболее надежным и массовым ретранслятором «живых» взглядов широкого круга граждан страны, «не остывших» их настроений, еще «не перегоревших» суждений и оценок служили в ходе рассматриваемых нами событий российские газеты. Как в первую очередь столичные - петроградские и московские, так и региональные. Читатель настоящий публикации может воочию убедиться в этом, обращаясь к подготовленному нами комплексу материалов.

Какие проблемы в стране породил приход к власти большевиков, а какие обострились по мере нарастания в ней объективных революционных процессов в целом?

Как реагировали на все эти коллизии и выпавшие на их долю испытания представители различных кругов и страт российского общества?

Мозаика выступлений в печати, представлявшей широчайший спектр социально-политической направленности, дает нам возможность и основания для того, чтобы выделить отдельные фрагменты общего полотна - в хронологических рамках с конца октября 1917 г. и по начало января 1918 г. - по следующим, в первую очередь, направлениям:

• отклики на захват власти большевиками и их действия на первом этапе становления новой власти (док. № 60, 62, 66, 69, 70, 74-76, 79, 84,85,95, 101,131,132,198 и др.);

• отношение представителей различных социально-политических кругов к идее создания «однородного социалистического правительства» и ее краху (док. № 80,94,95,98, 99,122,185, и др.);

• реакция масс на ухудшение экономического положения в стране в целом и продовольственной ситуации в особенности (док. № 82, 83, 100, 104, 128,199, и др.);

• отношение к началу и ходу переговоров советского правительства о заключении сепаратного мира с Германией (док. № 32,36.78,90,94,105,107-109, 114-117, 134-136, 141-143, 147-149, 154, 157, 162, 163, 167, 171, 201, 206 и др.;

• подготовка, выборы, открытие и разгон Учредительного собрания в контексте общественных настроений (док. № 81,96,101,113,153,158-160, 169,178,183,189, 211-217, 219-225);

• оценки процессов и явлений, происходивших в национальных окраинах (док. № 67,118,139,175,176,181,188,191,196, 200, 204, 207);

• предчувствия Гражданской войны и иностранной интервенции (док. № 120,127,134-136,141,144,163,166,171,173,186,187,189,198,220, 222, 223).

Возможности синхронного воспроизведения взглядов, настроений различных категорий и социальных групп граждан через СМИ, однако, начали резко сокращаться по мере того, как большевики стали закрывать одну за другой газеты, поднимавшие против них голос протеста. Уже 26 октября по решению Петроградского ВРК были закрыты такие известные в то время газеты, как «Речь» - орган Партии Народной Свободы (кадетов), «Новое время» - издание, популярное среди широких кругов столичной интеллигенции, «День. Орган социалистической мысли», находившийся после Февраля в руках меньшевиков-ликвидаторов, «Русская воля», выходившая на средства крупных банков, и ряд других. 28 октября за подписью Ленина и Сталина вышло постановление CHК о запрещении выхода «всех газет, закрытых Военнореволюционным комитетом» ¹¹. Проблемам отношения к оппозиционным органам печати специально посвятил свое выступление на заседании ВЦИК 4 ноября В.И. Ленин (док. № 97). Процесс этот продолжился и в последующие месяцы конца 1917 - начала 1918 г.

При всей остроте и неотложности решения целого ряда «кричащих» экономических, социальных, политических проблем центральным вопросом, ответа на который ждала вся - без исключений - Россия, оставалась проблема войны и мира.

Возникла и обсуждалась она давно и на самых различных уровнях власти и общества. Но получила дополнительный толчок в связи с необходимостью сформировать позицию России на готовившейся Парижской конференции, задуманной с целью выработки дальнейших действий союзников по отношению к войне с Германией (см. док. № 12).

«Российская демократия» в лице партий эсеров и меньшевиков, намереваясь послать на эту конференцию представителя, поспешила выработать «свое мнение об условиях желательного мира». Оно было сформулировано и подробно аргументировано в статье «Карты на стол» в трех номерах газеты «Голос Солдата» за 12,14 и 17 октября (док. № 32,36), острием своим направленной против тех, для кого требование демократического мира было лишь «фразой, за которой укрывалось простое желание хоть как-нибудь, даже ценою предательства и унижения родины, кончить войну».

Позиция «революционной демократии» заключала в себе два внешне несовместимых тезиса. Первый: «...Непременным условием мира является вывод немецких войск из занятых областей России». Второй: «Не будем себя обманывать, скажем прямо: такого мира Германия не желает и на такой мир она при нынешних условиях не пойдет». Негласный вывод вытекал из этого с предельной очевидностью: присоединиться к требованию Временного правительства вести войну «до победного конца». Статья завершалась громогласным, но на деле риторическим вопросом: «Мы ждем ответа от наших критиков. Все карты на стол! Скажите, надо ли продолжать борьбу или продать себя в рабство Вильгельму?» За всей этой патетикой, «за кадром» оставался главный вопрос: способна ли страна в целом и ее армия в сложившихся условиях достичь столь желанного всем «победного окончания» войны?

Проблема войны и мира подверглась подробному рассмотрению и на Совете республики (Предпарламенте), не завершившись, как и в большинстве других дискуссий, каким-либо рационально выверенным решением. Значительную, если не решающую, долю вины за это Милюков возлагает на А.Ф. Керенского, который к октябрю месяцу «обнаруживал все признаки того патологического состояния души, которое можно было бы на языке медицины назвать “психической неврастенией”». А именно: «В своей вечной нерешительности и постоянных колебаниях между воздействиями справа и слева, и в поисках равнодействующей, Керенский постепенно дошел до состояния, в котором принять определенное решение стало для него истинным мучением. Он избегал инстинктивно этих мучительных минут, как только мог» ¹².

В этих словах тогдашнего главного либерала страны, конечно, много справедливого. Но спросим мы сегодня лидера партии конституционных демократов с позиций накопленных нами с тех пор знаний об истинном положении страны к октябрю 1917 г.: а что реально мог сделать глава правительства, не отрекшись от своих коренных, хотя уже и устаревших убеждений, в обстановке цугцванга, в которой оказались страна и ее руководство? Когда любое решение приводило лишь к ухудшению положения дел в тылу и на фронте. Не будет ли преувеличением сказать, что Керенский оказался в большей степени заложником ситуации, чем ее создателем?

Декрет «О мире», оглашенный Лениным и единодушно принятый Вторым Всероссийским съездом Советов 26 октября в 11-м часу вечера, не был откровением для граждан России. В целом он повторял уже выработанные и озвученные «революционной демократией» тезисы о «справедливом демократическом мире», мире без аннексий и контрибуций.

Принципиально новым в документе было то, что созданное съездом Рабочее и крестьянское правительство (которое первоначально также именовало себя Временным - вплоть до Учредительного собрания) брало на себя обязательство «начать немедленные переговоры», «без малейшей оттяжки тотчас» со всеми воюющими державами.

Провозглашая принципы и условия такого мира, большевики, конечно, понимали, что ни одна из воюющих держав - как в стане союзников, так и в лагере противника - на эти условия не пойдет. Истинная цель такого обращения состояла в том, чтобы «подтолкнуть» примером России народы других воюющих держав к революционному взрыву в своих странах, вбросив им такого рода агитационную «бомбу» (сегодня это назвали бы «гибридной войной»). И этим перевести мировую империалистическую войну в войну гражданскую против правительств всех или большинства участвующих в этой кровавой бойне государств. С предельной прямотой и категоричностью эту мысль высказал Л.Д. Троцкий, занявший пост народного комиссара по иностранным делам в ленинском Совнаркоме: «Всю... надежду мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены, это несомненно» ¹³.

Взяв в свои руки власть насильственным путем и пообещав народу немедленный мир, большевики оказались в крайне сложной, критической ситуации. Продвинувшись далеко вглубь России, немецкие войска стояли у ворот Петрограда. Оценивая обстановку на начало октября, П.Н. Милюков впоследствии писал: «В первый раз за время войны почувствовалась реальная возможность приближения неприятеля к столице, по кратчайшему пути - побережье Финского залива. В конце сентября неприятель произвел удачный десант на островах Эзель и Даго. В первых числах октября он проник в Рижский залив и попытался отрезать выход нашей флотилии к Финскому заливу, загородив с севера пролив между о. Мооном и берегом Эстляндии. Флоту пришлось уйти, пожертвовав миноносцем “Гром” и старым линейным кораблем “Слава”. Тогда германцы произвели высадку на полуостров Вердер против острова Моон в самой Эстляндии, закрепив за собой, таким образом, обе стороны Моонзунда и грозя движением к Гапсалю и к Ревелю. Большие германские цеппелины с этих пор получили возможность прогуляться до самого Петрограда» ¹⁴.

К исходу октября - началу ноября положение стало еще более угрожающим. Немцы продолжали наступать. Распад же русской армии достиг апогея. Солдаты - в основном крестьяне в солдатских шинелях - не дожидаясь выборов в Учредительное собрание и его возможных решений, «голосовали» ногами. Поток дезертиров с фронта превращался в бурную реку. Чтобы ввести ее в хоть какие-то берега, большевики приходят к выводу о необходимости демобилизации армии. Рассчитывая (как выяснилось впоследствии - ошибочно), что «немец» истощен и наступать на Восточном фронте более не способен. И полагаясь при этом на другой - негласный расчет, что, когда радикально настроенная солдатская масса, вернувшись с фронта, «рассосется» среди мирного населения, это укрепит позиции новой власти.

8 ноября народный комиссар по иностранным делам Троцкий от имени Совнаркома обратился к союзным посольствам и военным властям стран Четверного союза с предложением «начатия переговоров о немедленном перемирии на всех фронтах и о демократическом мире без аннексий и контрибуций, на основе самоопределения народов». Не располагая никакой реакцией на это обращение, Совнарком 15 ноября предложил правительствам всех воюющих стран присоединиться к переговорам Советской России с державами германской коалиции. Отказ стран Антанты от такого рода действий подвиг большевиков на сепаратные переговоры с Германией, которые начались 19 ноября. Первым результатом их стало достигнутое 22 ноября соглашение о перемирии на 10 дней.

Так началась драматическая эпопея выхода страны из мировой войны, завершившаяся лишь 3 марта 1918 г. подписанием в Брест-Литовске сепаратного мирного договора Советской России со странами германской коалиции. Договора, который сами большевики назвали «Тильзитом», грабительским и позорным для нашей страны. Договора, где «правили бал» именно те безжалостные аннексии и контрибуции, которых так не хотела и надеялась избежать вся страна. Одни только зримые условия соглашения предполагали, помимо астрономической контрибуции, потерю территорий, на которых проживала четвертая часть тогдашнего населения страны и находилась аналогичная доля обрабатываемых земель, где было сосредоточено около трех четвертей угольной и металлургической промышленности.

Не останавливаясь на этапах и деталях этого процесса, итоги которого хронологически и проблемно выходят за рамки задач нашей книги, обратим внимание на тот небывалый шквал критики и обвинений в предательстве, который не только обрушился на большевиков со стороны всех антибольшевистских политических сил, но вылился в негодование со стороны широких слоев населения. Все это достаточно подробно отражено в материалах данного тома, как мы уже отметили выше.

Квинтэссенцию этого мироощущения и этих настроений гнева и разочарования значительной части населения России, людей, которых раньше было принято клеймить как обывателей, можно извлечь из дневниковых записей Ф.Я. Ростковского. Вот одна из них: «Разруха, безвластие, полный бойкот большевиков указывают, что они не долговечны, но что затем последует, бог один знает. Большевиков никто не хочет, все от них отворачиваются, работать с ними никто не хочет... Да они и сами себе надоели, надо думать». И еще: «Тяжело живется. Скучно. Тоскливо» ¹⁵.

Накал негодования и критики в адрес большевиков принял столь всеобъемлющие масштабы, что докатился до далекого сибирского города Тобольска, где в это время бывший российский император вел размеренный - с учетом, конечно, условий вынужденной ссылки - образ жизни в кругу своей семьи.

17 ноября 1917 г., прервав традиционные описания своих ежедневных прогулок, Николай Александрович как бы подвел итог своему несчастливому царствованию: «Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве. Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени».

Уже следующий день принес экс-венценосцу новый удар в виде дошедшего него сообщения о начале переговоров большевистского правительства с Германией о заключении сепаратного мира. Комментарий его на это событие можно считать уникальным по своему эмоциональному накалу за многие годы ведения дневника: «Подобного кошмара я никак не ожидал. Как у этих подлецов большевиков хватило нахальства исполнить их заветную мечту предложить неприятелю заключить мир, не спрашивая мнения народа, и в то время, что противником занята большая полоса страны» ¹⁶.

Уникальна эта запись и тем, что впервые (и, скорее всего, единственный раз!) за все десятилетия ведения дневника - и безвозвратно ушедшего в прошлое царствования в целом - Николай употребил понятие «мнение народа».

Так постепенно и с катастрофическим запозданием от стремительно несущихся мимо него событий у Николая шел процесс вызревания того, что можно было бы назвать «политической культурой». Процесс этот, как видим, парадоксально, противоречиво, своеобразно и подчас даже уродливо захватив все без исключения категории «низов» российского общества, поднялся по иерархической лестнице социальных страт до самого верха, затронув даже мировоззрение бывшего «хозяина земли русской».

Быть может, находясь в Тобольске, а затем и в Екатеринбурге - вдалеке от столиц и мейнстрима политических процессов, он позволял себе размышления относительно собственной роли в том развитии событий, при котором новая Смута в России - в его понимании - стала реальностью. Однако никаких следов этих размышлений (а тем более покаяния) на страницах дневника, как и в иных доступных источниках, мы не находим.

Что же касается большевиков, то они, как нам уже приходилось специально говорить и писать ¹⁷, оказались в полном одиночестве, когда пришлось решать вопрос о формах и способах выхода из войны, взвалив ответственность за национальное унижение страны в форме сепаратного мира с Германией исключительно на свои плечи. И это не могло не способствовать обострению обстановки на пути движения страны к Гражданской войне.

За все приходилось платить сполна. Отвергнув идеи коалиции с другими революционными партиями и создания «однородного социалистического правительства», большевики предоставили своим политическим оппонентам важную дополнительную услугу, избавив их от необходимости примерять на себя саван постыдного Брестского мира и размышлять над реальностью либо нереальностью альтернатив решения вопроса. Взамен этого все без исключения противники большевизма обрели благоприятную для них возможность обвинить исключительно большевиков в предательстве национальных интересов страны и развале государства.

Завершая свой упомянутый выше труд, посвященный истории второй русской революции, П.Н. Милюков пишет: «Партия народной свободы предсказывала при этом, что победа большевиков повлечет за собой проигрыш войны и разделение России на части» ¹⁸. Будем объективными, в этом итоговом суждении Павел Николаевич говорит уже голосом политика, а не вдумчивого историка-аналитика, каким выступает на протяжении всей книги.

К исходу 1917 и началу 1918 г. предотвратить катастрофический для России исход войны не смог бы уже никто. Ибо все мыслимые и немыслимые шансы

на изменение ситуации в стране и в армии были исчерпаны. Большевикам в силу их неуступчивости и политического максимализма досталось в единоличное наследство лишь то, что было достигнуто совместными разнонаправленными действиями всех противоборствующих социальных и политических сил страны.

Последняя, хотя и слабеющая, надежда у многих отчаявшихся и дезориентированных людей, запутавшихся в хитросплетениях политических сил, в столкновениях амбиций их лидеров, сохранялась на Учредительное собрание, подготовка к которому продолжалась и после большевистского переворота, завершившись выборами 12-14 ноября.

Исторический опыт, накопленный страной и миром на протяжении XX столетия, заставляет менять акценты в видении ряда важнейших событий прошлого. Сегодня очевидно, что своей кульминации (с точки зрения судьбы демократической альтернативы в России и стратегических перспектив российской модернизации) политические процессы достигли не в октябре, а в ноябре 1917 г. Этим событием, которое на десятилетия заслонило от нас тень Октябрьского вооруженного восстаниям и его последствия, были выборы в Учредительное собрание ¹⁹.

Осуществленные на основе самой эффективной и демократичной по тем временам пропорциональной (смешанной) системы, сочетавшей выдвижение кандидатов от территориальных округов (68 тыловых и 7 фронтовых) с голосованием по партийным спискам, выборы эти вовлекли в избирательный процесс почти 50 миллионов человек (впервые включая и женщин). Все они получили возможность выразить свою волю в соответствии с демократическими принципами всеобщих, прямых, равных выборов при соблюдении тайны голосования.

Реализованная в разгар мировой бойни, это была электоральная и социально-политическая инновация (по современной терминологии) мирового масштаба и значения. В чем правомерно усматривать, хотя и непростительно запоздавшее, но главное итоговое достижение Временного правительства в серии его попыток преодоления разброда в обществе демократическими методами.

Оценивая истоки электорального энтузиазма российских граждан, М. Горький писал: «Лучшие русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного собрания...» (док. № 240) ²⁰. Добавим, что пришли они к избирательным урнам уже достаточно политически «подкованными». За месяцы, прошедшие с Февральских событий, Россия, по крылатой оценке другого писателя и современника данных событий - К.Г. Паустовского, «выговорила все, о чем молчала целые столетия» ²¹. И не только выговорила, но так или иначе определилась - в сложной парадигме отдельных социальных сил - со своими политическими предпочтениями, в ткани которых парадоксальным образом сочетались сиюминутный социальный расчет и рационализм с размытыми и утопическими представлениями и надеждами относительно будущего российской цивилизации.

Именно цивилизации. Ибо в 1917 г. страна как раз и подошла к исторической развилке (точке бифуркации) цивилизационного уровня и значимости. Вопрос состоял лишь в том, в каких социально-политических формах этот назревший - и перезревший - исторический запрос эпохи найдет свое реальное воплощение.

О чем свидетельствовали представления и надежды ведущих на тот момент социальных сил российского общества?

Ответ на этот вопрос дают нам итоги выборов, скрупулезно и всесторонне подсчитанные и оцененные современным исследователем истории Учредительного собрания проф. Л.Г. Протасовым.

Результаты выборов для измученной войной и социальными катаклизмами страны оказались знаменательными, знаковыми именно для тогдашней России. С ее исконным крестьянским традиционализмом, лишь частично - с правого крыла - затронутым буржуазным либерализмом, и довольно значительно - с левого края - революционным радикализмом. Будущее страны на путях стабильной модернизации во многом зависело от того, смогут ли в конечном счете наиболее влиятельные общественные силы и представляющие их политические партии найти базу компромисса в рамках идей социальной справедливости в их как крестьянском, мелкобуржуазном, так и в пролетарском вариантах.

Выборы 12 ноября подвели под указанную альтернативу мощную базу массового волеизъявления. В итоге своем указанные политические предпочтения и социальные упования - в подавляющей массе их выразителей - свидетельствовали о призрачности надежд крайне правых на реставрацию самодержавного строя (монархисты собрали 300 тыс. голосов избирателей, или 0,6 %) и бесперспективности самого рационального и взвешенного, но запоздавшего на полвека либерального варианта эволюционного переустройства страны (кадеты получили 2,2 млн голосов, или 4,5 %).

В массе же своей избиратели вручили свою судьбу и судьбу страны тем политикам, которые звали их к социализму «без берегов». В его национально окрашенной как крестьянской, так и пролетарской интерпретации: 19,1 млн человек (39,5 %) проголосовали за эсеров; 10,9 млн (22,5 %) - за большевиков; 1,5 млн (3,2 %) - за меньшевиков; 439 тыс. (0,9 %) - за народных социалистов.

Еще 7 млн голосов (14,5 %) собрали разнородные национальные партии неонароднического и социалистического толка ²².

Именно итоги выборов 12 ноября, а не Октябрьское вооруженное восстание с позиций последующего исторического опыта представляются сегодня «моментом истины» и для российской социал-демократии. Большевики и меньшевики - сторонники диктатуры пролетариата и двух разных моделей движения к социализму, но в границах расширенного, национально интерпретируемого марксистского миропонимания - получили поддержку четвертой части разношерстного российского электората не в пылу митинговых страстей, а именно в ходе демократического избирательного процесса.

Для четырнадцатилетней политической структуры, всего восемь с половиной месяцев (срок, за который можно разве что выносить ребенка) находившейся в сфере публичной политики, структуры, к тому же расколовшейся на две непримиримо настроенные друг против друга партии, это был выдающийся успех. Но он не был, однако, абсолютным и требовал кропотливого диалога и «наведения мостов» между революционными партиями марксистского и неонароднического толка.

Для этого имелись все возможности. В активе большевиков было несомненное умение «ладить с массой», улавливать колебания в ее настроениях и эффективно реагировать на них. На стороне меньшевиков - опыт «хождения во власть», искусство межпартийных блоков и компромиссов, умение, действуя малыми силами, добиваться значительных политических результатов. Именно меньшевики были и объективно, и субъективно готовы к выполнению необходимых функций в плане подготовки условий для достижения компромисса между партиями, занявшими лидирующие позиции в ходе электорального процесса.

Нравится это сегодня кому-то или не нравится, но к осени 1917 г. путь России к радикальному социальному эксперименту цивилизационного масштаба и значения был и объективно, и субъективно неизбежным. Страна была обречена на этот эксперимент. Более 39 млн россиян, т. е. 80,6 % принявших участие в голосовании, в совокупности своей однозначно высказались за демократическое - на базе многопартийности - будущее страны в русле так или иначе понимаемого принципа социальной справедливости. Это был именно вердикт народа, который не только давал права лидирующим партиям, но и накладывал на них определенные обязательства. Однако вердикта этого претенденты на звание демократов предпочли «не заметить».

Уже тогда впервые проявилось то, что в конце XX столетия продолжало составлять характерную примету политического ландшафта страны: соискатели титула демократов предпочитают видеть в демократии не изначальную ее суть - власть народа, а строй, якобы именно им - «демократам» - дающий право самолично решать за народ его проблемы и судьбы. Достаточно вспомнить в этой связи судьбу всенародного референдума 17 марта 1991 г. о сохранении СССР.

За месяц до октябрьских событий В.И. Ленин писал: «Если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками... сделал бы гражданскую войну невозможной» ¹.

Разогнав в ночь с 5 на 6 января 1918 г. Учредительное собрание, силой подавив выступления в его поддержку, большевики делом показали, что «абсолютно бесспорный» урок революции оказался преданным ими забвению. Они внесли свою - на том этапе решающую - лепту в погребение российской демократии.

Знаковым в этом плане стал разгон 5 января демонстрации, выражавшей солидарность с делегатами нового российского «державостроительного» парламента, своеобразного Земского Собора второго десятилетия XX века, собравшимися со всех концов России на свое первое (и, как оказалось, последнее) заседание.

Сравнив этот акт разгона мирной демонстрации с событиями «Кровавого воскресения» 1905 года, Максим Горький ровно через 13 лет - 9 января 1918 г. - с гневом обрушился в газете «Новая жизнь» на большевистскую «Правду», которая «лжет, когда пишет, что манифестация 5 января была организована буржуями, банкирами и т. д. и что к Таврическому дворцу шли именно “буржуи”, “калединцы”». В рядах демонстрантов, констатировал «пролетарский писатель», шли с красными знаменами в большинстве своем рабочие крупнейших предприятий Петрограда: «Именно этих рабочих и расстреливали, и сколько бы ни лгала “Правда”, она не скроет позорного факта» (док. № 220).

За считанные часы своей работы в Таврическом дворце - «палладиуме», оплоте дореволюционного отечественного «народоправства» - депутаты Учредительного собрания успели сделать немногое. В большинстве своем они отвергли оглашенное Я.М. Свердловым обращение ВЦИК Советов с предложением в первую очередь принять «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», а, следовательно, признать советскую власть. Что на деле лишило бы Учредительное собрание его истинного статуса избираемого всем народом высшего представительного учреждения, единственно уполномоченного решать основополагающие, ключевые вопросы общественно-политического устройства страны ²³.

В оставшееся после ухода большевиков время депутаты смогли обсудить и принять два документа, которым суждено было сохраниться в анналах истории лишь в виде «деклараций о намерениях».

Первый из них - обращение Учредительного собрания к союзным державам по проблеме войны и мира. «Выражая от имени народов России сожаление, - говорилось в нем, - что начатые без предварительного соглашения с союзными державами переговоры с Германией получили характер переговоров о сепаратном мире, Учредительное Собрание именем народов Российской Федеративной Республики, продолжая установившееся перемирие (выделено мной. - В.Ж.), принимает дальнейшее ведение переговоров с воюющими державами на себя, дабы, защищая интересы России, добиваться в согласии с волей народной всеобщего демократического мира» ¹.

Несмотря на двукратную апелляцию к «народам России» с выражением их «непреклонной воли» к достижению демократического мира, обращение не содержало, да и не могло содержать в принципе конкретных в тех условиях предложений в плане реального достижения того, что так гладко звучало на бумаге.

Вторым документом делегаты как бы предрешали то, что стране нашей удалось достигнуть лишь 75 лет спустя принятием Конституции РФ 1993 года. «Государство Российское, - говорилось в последнем в его мимолетной истории Постановлении Всероссийского Учредительного собрания от 5 января 1918 г., - провозглашается Российской Демократической Федеративной Республикой, объединяющей в неразрывном союзе народы и области, в установленных федеральной конституцией пределах суверенные» ².

На тернистом пути этом длиною в три четверти столетия было немало и плохого, трагического, и хорошего - созидательного и героического. Пройдя через все это, страна наша сумела сохранить главное - свой государственный суверенитет и право народа самостоятельно распоряжаться настоящим и будущим.

Итак, события и явления самого бурного и переменчивого в многовековом прошлом страны 1917 г. уже столетие как стали историей, которая состоялась раз и навсегда, и в которой ничего изменить, «переиграть» уже невозможно. Даже мысленно, «виртуально», если не поддаваться соблазну мифов и иллюзий. И какие бы молнии сегодня ни метали в адрес одних активных их участников, какие бы похвалы ни расточали в адрес других, мы не способны ровным счетом что-либо «переворошить», переиначить, перекроить, а тем более перелицевать в минувшем. В том числе в плане воздействия этих событий на нашу сегодняшнюю и последующую жизнь.

Думается, что четкое осознание неотвратимости произошедшего обязывает нас встать наконец-то на путь действенного национального примирения, не тянуть из прошлого в настоящее - в наших умах, душах и реальных делах -баррикады революций и фронты Гражданской войны. То есть сделать то, что удалось уже давно достигнуть другим странам, которые оказались в прошлом своем в сходных трагических ситуациях. Например, Финляндии, также пережившей свою Гражданскую войну, завершившуюся победой «белых». И осознать до конца: те из далеких наших предков, кто руководствовался в острой, непримиримой борьбе не корыстными побуждениями, но своими выстраданными идеалами и ценностями, в равной мере заслуживают - вне зависимости от их позиций в ходе Великой российской революции 1917 г. - нашего понимания и уважения. А также научиться отличать при анализе событий той эпохи грандиозного общемирового масштаба, уместившейся в рамки лишь одного «календарного года», действительных акторов - активных двигателей поступательного исторического процесса, от всего лишь актеров, мечущихся по сцене театра политического абсурда.

Один из путей достижений всего этого - попытаться как можно явственнее «услышать живые голоса» героев и мучеников 1917 года. В том числе апеллируя к первоисточникам, с определенной частью которых читатель может познакомиться в данном издании.

В.В. Журавлев, доктор исторических наук, профессор