Результат ошибки

Глава 8

Уйдя от разговора с Поппи, Минерва задумалась. На фоне ощущения чего-то забытого, вопрос медиведьмы наводил на мысли. Как и всякий мастер своего дела, профессор МакГонагалл окклюменцией владела, поэтому, усевшись в своем кабинете, принялась ревизовать память. Женщина верила, конечно, Дамблдору, но, демонстрируя почти фанатизм, никогда не забывала слова своего батюшки:

— Ради самых светлых дел, люди порой творят такое, что никакая Тьма не сравнится, — старый пастор закончил свой рассказ об Инквизиции именно этими словами, которые Минерва запомнила на всю жизнь.

Профессор МакГонагалл тщательно хранила свои тайны — и о действительном отношении в семье, и о том, почему она до сих пор «мисс», и о том, что случилось в ее жизни. И вот сейчас, глядя на обычную маггловскую фотографию, изображавшую улыбавшегося мужчину, Минерва зарылась в дебри памяти. След блокировки она обнаружила, так как в гостиную факультета она, судя по памяти, входила, но выходила ли? И женщина вызвала к себе старосту девочек.

— Здравствуйте, профессор, — поздоровалась девушка, входя в кабинет своего декана.

— Лайса, мне нужны ваши воспоминания о моем визите в гостиную, — сходу объяснила цель вызова Минерва.

— Да, профессор, — кивнула девушка, увидев Омут Памяти. Она потянулась за палочкой, чтобы выполнить просьбу профессора, совершенно не интересуясь при этом причинами.

— Благодарю вас, — кивнула МакГонагалл, отпуская старосту. Затем женщина опустила голову в артефакт.

Со стороны было заметно искреннее горе двоих школьников — думавшего, что девочка погибла, Поттера и, почему-то, мисс Лавгуд. Минерва смотрела на то, как девочка-первокурсница с обреченным взглядом защищала мистера Поттера собой от нее, Минервы! Такое не самая молодая женщина уже видела, понимая — девочка была готова к смерти. Это было для профессора, пожалуй, страшно само по себе. Ну и слова о мандрагорах — все то, что отсутствовало в памяти Минервы… Учитывая, что она подверглась Обливиэйту, то у мисс Лавгуд были причины считать, что ее могут убить. Тогда и у сына любимых учеников были причины называть их палачами, а гриффиндорцев предателями.

Вынырнув из артефакта, Минерва несколько долгих мгновений боролась со слезами, потому что двое ее учеников считали ее… да и всех профессоров школы. «Эх, Мэттью, как же мне тебя не хватает…» — подумала профессор, бережно пряча в стол фотографию. Затем она надела боевые артефакты, понимая, что из кабинета директора живой вряд ли выйдет. Но женщина просто не могла поступить иначе. Совсем юная девочка, на глазах которой, как знала Минерва, погибла мать, защищала героя своим телом и явно не потому, что он герой, ибо память старосты сохранила и короткий разговор между Поттером и Лавгуд… Минерва МакГонагалл, дочь вольных шотландцев, просто не могла поступить иначе.

В кабинет Дамблдора Минерва вошла, открыв дверь с ноги и с ходу зарядила в него Экспульсо, а потом, не давая собраться, принялась долбить всем, что знала и умела, но опыта у директора было больше, поэтому спустя полчаса он уже готовился закончить начатое, когда замер и просто упал на пол. В кабинет вошел сильно недобрый Гиппократ Сметвик. Вздохнув, целитель отменил чары на Минерве, спаивая той зелье, а потом уже повернулся к телу Дамблдора.

— Я так понимаю, у вас тоже появились вопросы к нашему Светлому? — светски поинтересовался Гиппократ, выплетая сложную вязь фамильного проклятья.

— Он мне память удалил, целитель, — объяснила Минерва. — Как раз тогда, когда мои ученики нуждались во мне.

— Желаете добавить от себя? — спросил целитель Сметвик.

— Конечно! — улыбнулась профессор МакГонагалл.

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор понимал — что-то пошло не так, но уже было просто поздно, ибо сочетанное проклятие разъяренной женщины, чуть не погибшей сегодня, да целителя с очень богатым опытом, свернуло из директора такую фигуру, что его впору было отправлять в палату для безнадежных. Кивнув друг другу, маги разошлись — Минерва направилась в гостиную факультета, а Гиппократ — встраивать Дамблдора по новому месту обитания.

Северус Снейп в это время закончил разбираться в себе, обнаружив странные зелья у себя в крови. Так как он был мастером, то исследовать кровь умел, несмотря ни на какие запреты. И вот именно то, что он нашел у себя, зельевару и не нравилось. Теперь хотя бы объяснялось все то, что он у себя не заметил ранее.

— Значит, специальные зелья возбуждения агрессии… — задумчиво проговорил зельевар. Кто озаботился — было и так понятно, ибо все использованные в них ингредиенты находились в специальных списках. — Будем выводить, — решил мастер зелий.

Дошедшая до гостиной факультета Минерва МакГонагалл замерла у дверей. На диване обнимались четверо. Мистер Поттер обнимал мисс Грейнджер, что было, хотя бы, понятно. А вот мисс Лавгуд, жавшаяся к мисс Уизли… Это совершенно ускользало от понимания профессора. При этом юная Уизли гладила беловолосую девочку таким жестом… как мать? Развернувшись на месте, профессор МакГонагалл отправилась восвояси — ей надо было подумать. Кроме того, в свете последних новостей стоило снять внушение с родителей магглокровки, иначе его могут обнаружить ученики и вот тогда она получит четырех личных врагов.

Поппи грустно смотрела на стакан с огневиски. Женщина отлично понимала, что только истерика Поттера и Лавгуд спасла жизнь Грейнджер. В то, что можно сопротивляться стазису, медиведьма не верила, а потому объяснение было только одно — мисс Грейнджер хотели убить, ее друзья знали это, что означало… То, что сказал мистер Поттер о палачах — правда. Ощущать себя палачом медиведьме не нравилось. Так себе было ощущение, да еще и младшая Уизли… Было в ее взгляде что-то такое, знакомое. На самом деле, сейчас самой большой проблемой было даже не это, а как дети смогут учиться дальше, принимая всех профессоров за врагов?

В этот самый момент к мадам Помфри зашла почти все пропустившая мадам Спраут. Профессор увидела стакан и явственно удивилась, с интересом взглянув на Поппи. Напиваться в одиночку для медиведьмы характерным не было…

— Поппи, что случилось? — поинтересовалась мадам Спраут, сразу же сделавшись очень серьезной.

***

Аленка так радовалась Лиде, что не могла от нее отлипнуть под удивленными взглядами Гарри и Гермионы. Наконец, перейдя на английский, девочка решила объяснить и друзьям, и вернувшийся к ней маме.

— Это моя мама, — произнесла Аленка. — Она пришла ко мне сквозь это все время! Но если ты здесь, значит…

— Да, маленькая, — ласково погладила ее Лида, ставшая Джинни. — А с тобой что было?

— Когда на отряд напали, нас спрятали в командирской землянке, — начала рассказывать Аленка. — Каратели убили всех, и бабу Зину тоже… А потом нас хотели убить, но не убили, а погнали куда-то.

— Маленькая ты моя… — Лида прижала ставшую будто меньше Аленку. — Какие звери фашисты…

— Здесь тоже везде они… — тихо всхлипнула беловолосая девочка. — Гермиону чуть не убили, а она… — тут она перешла на русский. — Она мама мальчика, ну как в лагере!

— В лагере? — уцепилась за слово Лида, и продолжила на английском. — В каком лагере?

Аленка, всхлипнув, заговорила. Она рассказывала о дороге в лагерь, о самом Майданеке, о том, как было тяжело… Девочка говорила, полузакрыв глаза, и Гермиона уже, не сдержавшись, плакала, а Гарри смотрел так, что становилось понятно — магам Британии от своего героя лучше держаться подальше.

Рассказывая о том, что проклятые палачи делали с детьми, как дети болели и умирали, Аленка не видела в своем рассказе ничего страшного — она уже к этому привыкла. А Лида просто прижимала к себе девочку, ставшую такой родной в далеком уже военном году.

— А потом нас опять загнали в баню, только пол повернулся и… — Аленка впервые всхлипнула. — Там газовка оказалась. Но что-то случилось и я вернулась, а там этот… «папа»… Он из палачей, потому что приветливый с ними.

— Он может быть разведчиком, — заметила Лида. — Тогда ему нужно быть приветливым.

— Не может, потому что я ему… — вздохнула Аленка. — Я ему мешаю, понимаешь?

— Мало ли… — ставшая рыжей разведчицей девушка понимала, что причин может быть множество, но вот отдать своего ребенка в лагерь — этого она не понимала.

— Здесь тоже лагерь, — уверенно произнесла девочка. — Потому что едой могут отравить, все одеты, как эсэс, разве что не бьют… Пока. Они просто играют и натаскивают своих щенков на нас…

— А твои друзья также думают? — спросила Лида.

— Меня с детства называли уродом, били и не кормили… — тихо произнес Гарри. — Значит, я жил у палачей…

Вот это Лиде было более, чем знакомо — она сама прошла через подобное. Ну а историю кудрявой девочки Евстигнеева уже знала — не сумев убить мальчика, палачи решили отнять у него самое дорогое. Это было так на них похоже, что даже не вызывало никаких вопросов.

— А ты, мама? Что с тобой случилось? — спросила Аленка, ластясь к ней. Возможно, кому-то видеть, как одна девочка ластится к другой было бы странно, но на них четверых никто не обращал внимания.

— Я в облаву попала… — проговорила Лида. — А потом меня угнали в Германию… Ну и жила там со свиньями, как Гарри примерно. Хотела сбежать, но поймали и забили до смерти.

— Мамочка… — всхлипнула Аленка, обнимая рыжую уже свою маму изо всех сил.

— Что же теперь будет? — тихо спросила Гермиона.

— Мы с вами, дети, в тылу врага, подлого, коварного, — заговорила Лида. — Для которого мы не дети, а животные, недочеловеки. Поэтому нужно вспомнить, Аленушка, что мы с тобой партизаны, и бить проклятых палачей.

— Бить проклятых палачей! — заулыбалась беловолосая девочка, в глазах которой появилась решимость.

— Мы с вами! — переглянувшись с Гермионой, твердо произнес Гарри.

Послушав, через что прошли две выглядевших младше их самих девочки, Гарри и Гермиона решили, что защитят их от палачей. Вряд ли именно такого результата хотел добиться обживавший сейчас палату безнадежных Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор. Гермиона не могла себе представить, что с людьми, с детьми можно обращаться именно так. Просто не укладывалось у нее это в голове, но прочитанная книга говорила о том же. А это для Гермионы значило — надо бороться.

Лиду беспокоили два вопроса — связь и защита детей. Хотя она и стала девочкой, но иначе, как детьми, Гермиону, Гарри и Аленку воспринимать просто не могла. Как связаться со своими из Британии, Лида не представляла. Она помнила, что британцы вроде бы были союзниками, но, хорошо зная историю, просто не могла в это поверить. Кроме того, вокруг них сейчас абсолютно точно были нацисты, то есть точно не союзники. С Аленкой было проще, увидев и почувствовав маму Лиду, девочка расслабилась, вот с остальными… Гарри, уже один раз поверив в то, что потерял Гермиону, за кудрявую девочку был готов уже рвать на части кого угодно, да и сама мисс Грейнджер…

Гермиона, прочувствовав близкую смерть, узнав, насколько она дорога друзьям, не просто считала их самыми лучшими. Гарри, постоянно прикасавшийся к ней, стал вдруг самым-самым, как и Луна.

— Скажи, Луна, а почему ты закрыла Гарри собой? — Гермиона внимательно выслушала мальчика, точнее, его рассказ о том, что было, пока ее… убивали, как верила кудрявая девочка.

Ответ Аленки был совершенно естественен для нее, да и для Лиды, а вот Гермиона просто застыла, не в силах осознать сказанного. Она сравнивала Луну со всеми, кого знала, да даже с родителями и понимала, что таких людей просто не встречала. Для совсем юной девочки подобный подход был просто непредставим. Гарри же уже принял логику беловолосой своей подруги, начиная думать также.

Лида все размышляла о том, как обеспечить безопасность детей, когда настала пора идти кушать. Аленка быстро рассказала маме, что еда может быть отравленной, но говорила она это по-английски, да еще и пока они шли все вчетвером в Большой зал, поэтому были услышаны. Северус Снейп очень хорошо понимал, кого обвинят в случае, если у школьников в пище найдутся зелья, поэтому решил проверить. Очень хорошо зная возможных авторов, зельевар планировал показательную… порку рыжего семейства. На старшими Уизли сгущались тучи.

— Гермиона проверит еду, — объяснила в заключении Аленка. — Все, что можно, она скажет, а иначе могут и убить.

В словах беловолосой девочки слышался опыт. Лида все на свете бы отдала ради того, чтобы в жизни Аленки не было такого опята, но было уже слишком поздно. Оценивавшая все происходящее через призму Майданека, Аленка не имела других ассоциаций и страшно от этого становилось даже многое повидавшей молодой разведчице, а уж о Гермионе с Гарри и говорить нечего.