Резьба по кости в России XVIII - XIX веков

IV

Искусство резьбы по кости, столь прочно укоренившееся на Севере России, на определенном историческом этапе оказало воздействие на художественное творчество некоторых сибирских народов. В этом не было случайности. К тому существовали определенные исторические предпосылки. Более других искусство резьбы по кости получило развитие у якутов.

Сибирь с ее огромными пространствами тайги, переходящей в лесотундру и наконец в тундру вблизи Ледовитого океана, в широтах вечной мерзлоты до сих пор хранит большие богатства — бивни мамонтов. Ископаемая мамонтовая кость, а также моржовые клыки, так называемый «рыбий зуб», добывались промышленниками на побережье океана и переправлялись в сибирские города, а оттуда в Москву и за рубеж — в Китай, Персию и другие страны. Не только в XVII веке, но и на протяжении XVIII и XIX веков кость являлась крайне привлекательным товаром, ее добывали и вывозили на якутские ярмарки, крупнейшая из которых находилась в самом Якутске.

В 1660—1662 годах в Москву с берегов океана были привезены «кости рыбьи» — 339 пудов 25,5 фунтов[61]. Это не единственное указание на прибывавшие партии ценной кости в столицу Московского государства. Много позднее, в 1839 году, из Сибири было вывезено 800 пудов моржовой и 12 000 пудов мамонтовой кости. В 1840 году — 300 пудов моржовой и 1310 пудов мамонтовой[62]. Цифры значительные, они показывают, сколь большое значение придавалось этому ценному материалу.

Наличие кости, естественно, побуждало мастеров заниматься ее обработкой. С древнейшего периода малые сибирские народы — вогулы, остяки, коряки, якуты — использовали кость для всевозможных хозяйственных и охотничьих предметов. Из кости делались рыболовные крючки и спицы для вязания сетей, охранные амулеты, ножи, остроги, копья и прочие изделия. Все такого рода практически полезные вещи были простых форм, как правило, без какой-либо декоративной орнаментации, но в процессе их изготовления складывались определенные навыки работы с костью — благородным и прекрасным материалом.

Прежде чем возникла местная художественная школа резьбы по кости в Якутии, прошло немало времени. Не сразу от изготовления простейших форм бытовых, охотничьих и рыболовных орудий труда был совершен переход к художественному творчеству. Совершенно очевидно, что влияние русских переселенцев с их культурой и декоративно-прикладным искусством оказалось решающим в процессе становления и развития якутской художественной резьбы по кости. О воздействии русских на технику обработки кости у якутов впервые обратил внимание В. Серошевский[63]. Более определенно высказал мысль о воздействии русских выходцев из Поморья М. Рехачев. Он отмечал: «Устюжане и поморцы хорошо владели техникой обработки и резьбы по кости и несомненно оказывали соответствующее влияние на развитие косторезного мастерства в Сибири»[64]. При этом особый акцент он делал на то, что резьба в Тобольске и Якутске проходила под влиянием холмогорской и устюжской (сольвычегодской) резьбы по кости. Еще более обстоятельную характеристику этому явлению дает С. Иванов. Он пишет: «Развитие культурных связей с русскими оказало прогрессивное влияние на художественную культуру якутов и вызвало резкий перелом в их отношении к сюжетному рисунку и к скульптуре. Уже в XVIII веке наряду с древним орнаментом и религиозной скульптурой появляются ростки нового искусства, которое начинает быстро развиваться и к XIX веку складывается в самостоятельную область бытового искусства»[65]. Обращается внимание, как это сделал и Серошевский, на использование опыта русских в технике обработки кости, в заимствовании инструментов. Но главное — знакомство с русским народным искусством, отличавшимся богатством форм, орнаментации, сюжетики, что помогло якутам осознать свои собственные возможности в создании художественных произведений, в полноценном раскрытии талантов.

Дорога на Восток издавна проходила по северным рекам — из Москвы шли на Северную Двину, а потом начинался дальний путь на Вычегду, Печору, Каму, к верховьям Туры, в Тобол, на Иртыш — за Уральский хребет. Еще в конце XVI века русские плавали на Обь, поддерживая постоянную связь с Сибирью «Северной дорогой», то есть из Баренцева моря проходили в Обскую губу, через Тазовскую губу в Мангазею. Результаты раскопок Мангазеи[66], проведенных под руководством М. Белова, показали, что поморы из Холмогор, Вологды, Пустозерска, Москвы, Тобольска и Березова заселяли этот северный город XVII века, город, стоящий в широтах вечной мерзлоты. Обнаруженные материалы свидетельствуют о развитии в нем многих ремесел, в том числе резьбы по кости. Сохранились резные костяные шахматные фигурки, заготовки из моржового клыка. Это один из интереснейших примеров того, как переселенцы определяют своим появлением на новом месте круг занятий.

Возникновение городского поселения приводило в действие скрытые силы, которые входили в орбиту всех производственных процессов. Деятельность ремесленников была подчинена нуждам города, его экономике.

Нет надобности подробно останавливаться на всех путях, по которым землепроходцы проникли в сибирскую тайгу, спускаясь или поднимаясь вверх по течениям полноводных, могучих рек, углубляясь по их притокам в тайгу Восточной Сибири[67]. В числе известнейших землепроходцев XVII века, выходцев из Холмогор, Великого Устюга, Каргополя, Вятки, Перми и других русских северных городов, были Семен Дежнев и Федот Алексеев, Ерофей Хабаров, Пантелей Устюжанин, Владимир Атласов и другие. Разве не показательно, что даже в наши дни в относительной близости к устью Енисея существует поселение Колмогоры? Одно это название говорит само за себя. Нужно только отметить, что еще с XIV века одно из ранних поморских селений на Северной Двине называлось Колмогоры (современные Холмогоры).

В 1620-х годах из Мангазеи и Енисейска отряды русских промышленных и служилых людей по Нижней и Подкаменной Тунгускам, по Ангаре проложили пути в Прибайкалье и Якутию. В 1630 году был основан Илимский острог, в 1631-м — Бурятский, а в 1643 году на Лене был поставлен острог, то есть основан Якутск. Уже в 1630-х годах возникает большое число русских опорных пунктов на Лене, Вилюе и Алдане; а в 1640-х годах землепроходцы вышли к берегам Охотского моря. В 1641 году образовалось Якутское воеводство. Через Енисейский край сюда целыми семьями едут крестьяне, служилое и посадское население. Это устюжане, колмогорцы, белозерцы, мезенцы, усольцы, пинежане, вологжане, важане и другие. Они создавали основу старожильческого русского населения в Якутии и Прибайкалье в XVII веке.

В XVIII веке особенно много русских жило в Якутском уезде. В конце века по берегам Лены насчитывалось уже 39 русских деревень. Административный центр Якутск с течением времени приобретает значение торгово-промышленного и культурного центра. В числе его «иногородних гостей»-купцов были Степан Филиппов из Великого Устюга, Никандр Бородин из Москвы[68], по-видимому, и многие другие. В среду якутского населения, в среду городского ремесленного круга в значительном количестве попадали русские, в частности, холмогорские косторезные произведения искусства. Видимо, в Якутске первыми резчиками по кости с профессиональными навыками были русские, так как сохранившиеся произведения XVIII—XIX веков несут в себе все особенности северно-русского косторезного мастерства и по стилю почти неразличимы. В одном частном собрании хранится гребень прямоугольной формы, как обычно, с частыми и редкими зубьями по горизонтальным сторонам, украшенный в средней части виньеткой и вензелем владельца, вырезанными в низком рельефе. Вся манера художественного оформления не вызывает сомнения в том, что гребень резал северно-русский мастер, но с учетом местного заказчика, именно поэтому на нем отмечено место исполнения Якутск. Якутские резчики с течением времени не только осваивают технологию художественной резьбы, но и вырабатывают свой стиль, свой характер трактовки изобразительных и орнаментальных мотивов.

Одним из самых ранних датированных предметов в настоящее время является прямоугольный резной гребень 1743 года из собрания Государственного Исторического музея Москвы. На нем изображены лев, единорог, два пылающих сердца, надпись: «Кого люблю того дарю. Якутск» и инициалы «П. М. П.». Одна лишь надпись ярко свидетельствует в пользу русского мастерства или же говорит о его необычайно сильном влиянии на якутского резчика. В резьбе по дереву и кости, в шитье русских мастеров такие надписи были обычными на подносных вещах жениха невесте или невесты жениху. Имена, скрытые за первыми буквами вензелей, как правило, не расшифровываются. Зато фигуры льва и единорога сразу напоминают нам о типических образах русского искусства XVII века.

Иконография этого геральдического изображения восходит к рельефу ворот Московского Печатного Двора. С момента ее появления лев и единорог становятся постоянным мотивом в декоративном оформлении медных чернильниц, резных, гравированных, чеканных серебряных и медных изделий. Единорог (или «инрог»), лев, крылатый грифон, кентавр, стрелец — это все образы, вошедшие прочно в художественное творчество русских народных мастеров Севера XVII века и продолжавшие сохраняться в начале XVIII столетия. «Эти образы, — как отмечает В. Василенко, — проникшие на Русь с Востока или Запада раньше, в феодальную эпоху, имели символическое значение, которое по-разному истолковывалось. Многие из них, как образ грифона, оказались близки русскому человеку [...] Они являлись неизменно доброжелательными, защищавшими, охранявшими существами»[69]. Впоследствии они перешли в сказку, сплелись с нею самым тесным образом. В резной кости северно-русских мастеров эти фантастические фигуры получили свое дальнейшее художественное выражение. С известной долей перевоплощения они вошли и в творчество якутских мастеров резьбы по кости. Якутские косторезы единорога и льва превращают в животных, очень похожих на низкорослых крепких коней, тип которых существует в Сибири и поныне. Любопытен прием передачи гривы единорога, напоминающей широкий, несколько продолговатый овальный лист с разделкой, а грива льва очень часто может быть сопоставлена с лепестками какого-то цветка, столь орнаментально ее решение в резьбе. Типичным примером может служить один из резных костяных гребней с изображением единорога, стоящего в напряженной позе, будто ожидающего наступления врага. Он окружен лиственным орнаментом. С чисто художественной стороны композиция получилась простой и крайне выразительной. В ней нет измельченности, она монументальна, воспринимается четким силуэтом. Целостность рисунка хорошо соединилась с решением низкого рельефа, его строгой обработкой. О близкой связи с русским искусством говорит как этот, так и другой сказочный сюжет с Полканом. На некоторых костяных гребнях можно встретить изображение двух противостоящих фигур всадника и кентавра. Для северно-русского искусства подобная композиция была довольно распространенной в XVII — начале XVIII века, особенно в народной росписи. На ларцах и подголовниках, выполненных мастерами Великого Устюга, среди пышной листвы с цветами схватка между фантастическим Полканом и русским богатырем представляет собой частую композицию. Трактуют ее как сказочный сюжет с символическим оттенком — богатырь в борьбе с грозным, свирепым противником, олицетворяющим внешних врагов Русского государства. На якутском гребне казак с копьем и саблей борется с Полканом-кентавром, между ними разделяющий элемент — всевидящее око — треугольник с глазом в центре. Фоном двум рельефным фигурам служит сквозная косая сетка.

Сам принцип сквозной резьбы доказывает знание разнообразных работ холмогорских косторезов. Почему этот образ кентавра, названный русским сказочным Полканом, привился на почве якутского художественного творчества, можно объяснить сходством фольклорных образов. Л. Якунина придерживалась мнения, что это выражение якутской легенды о происхождении человека: вначале был сотворен конь, из него — получеловек-полуконь, затем был создан человек. Конь для якутов, которые занимались охотой и скотоводством, служил олицетворением благополучия семьи и всего общества. Скорее всего, образ кентавра соединил в себе древнейшую изобразительную форму с фольклорной и потому так легко вошел в резьбу по кости у якутов. В этом следует видеть проявление культурного воздействия, обогащение местных форм декоративного искусства. В ряд подобных произведений следует поставить полуцилиндрическую коробочку с чисто жанровыми резными изображениями, заимствованными из русских костяных изделий. Вся коробочка выполнена в технике сквозной резьбы, лишь ее донце из гладкого цельного куска кости. Главный мотив резьбы — сцена чаепития. На одной из боковых сторон косторез изобразил стол с самоваром, штофом и чайником. По сторонам стола на стульях с высокими спинками сидят две женщины и пьют чай. По сторонам застолья расположены два домика оригинальной формы с оконным проемом и крышей в виде опрокинутого зонтичного соцветия экзотического растения. На боковых полукруглых стенках мастер вырезал хищных птиц, видимо, орлов — типичный тотемный образ якутов, один из самых чтимых. Если сцена чаепития говорит о русском происхождении, то остальные элементы характерны для якутского художественного мировоззрения.

Два гребня. Первая половина XIX в. ГЭ. ЭРК-473, 764. 12×7,3; 10,5×6

Коробочка со сценой чаепития. Первая половина XIX в. ГЭ. ЭРК-742. 35×11,5×5,5

Ларец. Середина XIX в. ГЭ. ЭРК-739. 12,5×21,5×18

Ларец. Деталь. ЭРК-739

Придя в Якутию в 1630-е годы, служилые люди московского царя застали там сложившуюся якутскую народность с характерным хозяйственным укладом, общественным бытом, определившейся религией[70]. Якутам были присущи шаманский культ и тотемические верования. Каждый род имел своего священного покровителя в виде птицы или животного. Вот почему орел — «тойон-кыыл», господин-птица — олицетворял собой высшее божество света, возродителя природы. И не случайно на многих завершениях подчасников, в объемных резных изделиях орел очень часто находится в центре орнаментальной композиции.

Следует заметить, что орел, ястреб, сокол были хорошо знакомы еще древнеалтайским племенам, образ этих сильных птиц играл в их мифологии и искусстве важную роль. Особенно они любили изображение грифа. Оно встречается в самых разных материалах, то в условно-схематичном, то в реалистическом плане. Древнейшее изображение этой птицы относится к VII—IV векам до н. э.[71], то есть он является наиболее устойчивым в художественном творчестве сибирских народов.

С проникновением христианства в Сибирь, с учреждением в 1731 году Иркутской епархии, к которой была причислена Якутия, естественно, стали проникать в искусство некоторые специфические элементы православной религии. Так, в Якутской резьбе появились кресты на алтарях, фигурки парящих ангелов, шандалы со свечами, которые вводились в обычную сюжетно-орнаментальную резьбу, свойственную якутам. В собрании Эрмитажа и Исторического музея имеются архиерейские гребни с атрибутами церковной власти, привычные для якутов орлы также оказались в этой оригинальной декоративной композиции. Подобных, видимо, ритуальных гребней в северно-русской кости сохранились единицы.

Гребень архиерейский. Первая половина XIX в. ГЭ. ЭРК-470. 14,3×7,6

Излюбленной в творчестве якутских косторезов была жанровая тематика. Ее можно разделить на два вида: связанную с национальными обрядами и праздниками и чисто промысловую. Особо выделяется тема шаманского камлания, которая нашла свое место в одном из произведений 1764 года. Это подчасник, представляющий собой специальную стойку-экран с круглым отверстием и крючком для подвески часов луковичной формы. Якутский подчасник напоминает по форме не только русский холмогорский подчасник XVIII века, но и туалетное зеркало. Сам по себе это предмет быта зажиточного горожанина. Часы — роскошь, доступная в XVIII веке немногим. В среде крестьянского населения они не могли появиться, но в среде посадского, промышленного, служилого люда такой предмет, несомненно, бытовал. В художественном оформлении подчасника легко угадывается стиль холмогорской резьбы, возможно, эту вещь резал северно-русский мастер. Слишком технично исполнение, слишком специфична по своей разработке орнаментальная и сюжетная резьба. За всем чувствуется большой опыт, традиционность навыков искусства. К тому же едва ли якуты — художники 60-х годов XVIII века могли нарушить столь быстро заветы старых верований. Известно, что распространенное в среде якутов шаманство долгое время запрещало изображать человека. Лишь в начале XVIII века с постепенным переходом якутов в православие этот запрет утратил свою силу. Якутские же косторезы XIX века предпочитали геометрические узоры сюжетным изображениям, хотя жанровые композиции на темы из местного повседневного или праздничного быта они разрабатывали с несомненным интересом к сюжету и непосредственному исполнению.

С христианизацией в косторезную пластику влились новые декоративные элементы, войдя в естественное соединение с ранее принятыми тотемистическими. Исходя из этого, едва ли якутский косторез решился бы дать развернутую композицию шаманского камлания[72]. Между тем фигура шамана с бубном в руках дана в рост, определена пластика движения, которой подыгрывает орнамент. По сторонам от шамана сидят трое и двое, они участники его действий, какого-то особо значимого танца. Танцоры «битихитэр» являлись помощниками шамана, они помогали в борьбе с духами. Интересна резьба вверху, над сюжетной сценкой, столь характерной для якутского быта в прошлом. Над круглым отверстием изображены две как бы парящие фигурки, держащие строго по центру корону. Еще выше, на гребне прямоугольного подчасника — дата, рельефное сердце и завершающая фигурка орла с распластанными крыльями.

Подчасник. 1847. ГЭ. ЭРК-1050. 18,5×11,5

Подчасник. Первая половина XIX в. ГЭ. ЭРК-499. 13,9×11,3

Гордая, смелая птица вошла в якутскую мифологию, древние верования и искусство. Устойчивость сохранения мифологических образов донесла до XIX века в резьбе по кости фигурку этой птицы в ее самой традиционной позе. Общая конструкция подчасника и техника исполнения резьбы характерны для русских мастеров резьбы по кости, но сюжетика говорит о сильном воздействии на костореза местной культуры с ее специфическими обрядами. Это влияние было как бы началом процесса, который привел к образованию якутской школы резьбы по кости в XIX веке. Спецификой ее косторезного искусства явилась характерная тематика изображений, целиком связанная с древними мифологическими представлениями, обрядовыми и чисто бытовыми наблюдениями за бытом, в первую очередь, якутов. Поэтому на костяных резных коробках, ларцах, гребнях можно видеть всевозможные жанровые сценки, и в том числе подготовку к якутскому весеннему празднику кумыса «ысыах». Праздник этот был впервые подробно описан в начале XIX века одним из ссыльных декабристов, известным писателем А. Бестужевым-Марлинским[73]. «Ысыах» сопровождался всевозможными играми, танцами, скачками, борьбой. Его любили изображать в разных вариантах. Во многие композиции резчики включали изображение зимней и летней юрт, деревьев, больших сосудов для хранения кумыса, людей, раздающих и получающих кубки-«чороны» для пробы свежеприготовленного напитка. Праздник весны для якутов-коневодов был одним из самых важных, имеющих ритуальный характер. Вообще отношение к коню было особо почтительное, что отразилось в обрядах, произведениях устного народного творчества, в искусстве резьбы по кости. Культ лошади сохранялся до конца XIX века. Л. Якунина в своей работе приводит любопытную запись: «Кобылы и лошади были когда-то нашими божествами. Ты видел кобылью голову, что во время свадьбы лежала в переднем углу? Ну так вот, этой голове, а не образам святых должны были в старину кланяться молодые, входя в дом. Мы почитали их, потому что жили ими».

В произведениях косторезов чаще всего одним из элементов композиций бывает «сэргэ» — коновязь, которой в быту постоянно отводится большое внимание, ее ставят на видное место во дворе, украшают резьбою, с нею связывается пожелание благополучия семье, ее перевозят с собою, если меняется местожительство.

Якуты-скотоводы полной оседлости в XIX веке еще не знали. Поэтому два раза в год они обязательно переходили с зимников на летники, меняя свое постоянное местожительство, выпас скота диктовал им свои условия. Этим объясняется их отношение к коню, к «сэргэ» как предмету, тесно с ним связанному. Священная коновязь вбивалась у нового дома молодых; около нее родители благословляли дочь-невесту. На целом ряде гребней встречаются композиции, где коновязь играет значительную роль. Примером может служить один гребень с развернутой композицией сцен самого разного порядка. На прямоугольном поле, в верхней его части надпись: «Якутск 1843 год». В центре, средь холмистой местности размещена юрта, рядом — чан для кумыса. Около него стоит женщина и протягивает кубок с кумысом ребенку. За ее спиной с правой стороны от юрты возвышается еще один чан с кумысом. Левая сторона композиции уравновешивается достаточно крупным изображением всадника с посаженным позади него ребенком. Любопытно, что конь еще стоит у привязи, у резного столбика коновязи, но он как бы переступает ногами, косторез наметил ритм движения. Этот ритм продолжен в пластичном рисунке холмиков, округлой юрты и неровной волнистой линии верхнего края огромного сосуда с кумысом справа. По краю всего прямоугольника в качестве обрамления мастер расположил очень условно трактованный лиственный побег. Его четкость, почти геометричность противопоставляется ритмичности и плавности общей сюжетной композиции. На оборотной стороне гребня представлен женский танец «осуокай»: пять женщин в нарядных расшитых узорами одеждах стоят лицом к зрителю, слева фигура поставлена в профиль, справа женщина с чашей в левой руке, в правой — черпак, чтобы разливать кумыс из сосуда. Строгая композиция выполнена четко. Уверенность руки костореза проявилась в исполнительском мастерстве. Графичность линии хорошо сочетается с плоским рельефом, который достаточно моделирован, выделены все необходимые детали, конкретизированы все предметы. Нет здесь отвлеченности образов, символов, все трактовано вполне реалистически. В художественной манере ощущается определенная монументальность, неделимая цельность предметов. Рельеф — основа резьбы; прорезь имеет место только лишь в скромной растительной орнаментации. При сравнении с другими гребнями этот выделяется своими несомненными достоинствами в пластическом и композиционно-ритмическом решении. Имеются сведения, что этот гребень принадлежал декабристу И. Якушкину, он был приговорен к смертной казни, замененной двадцатилетней каторгой, впоследствии несколько сокращенной. С 1835 года Якушкин жил на поселении в Ялуторовске Тобольской губернии (ныне Тюменская область). Видимо, резной костяной гребень является реликвией семьи и потому был сохранен его сыном, этнографом, для потомков.

Два гребня. Первая половина XIX в. ГЭ. ЭРК-990, 487. 15,5×9,5; 15,6×10

О дружеских контактах, которые возникали между якутами и русскими поселенцами в Сибири, напоминает гребень 1844 года с изображением сцены угощения гостя. Якут в национальной меховой одежде с чороном в руках принимает русского, видимо, военного, так как одет он в форменный костюм. Они сидят друг против друга, беседуют. Сцена развернута на фоне интерьера. Художник изобразил здание в разрезе. Справа — танцующие женщины. На оборотной стороне гребня изображены якутские жилища и несколько фигурок. Жилые постройки якутов представляют несомненный интерес. Зимник — это деревянный из лиственницы дом, юрта, в виде усеченной четырехугольной пирамиды с двухскатной довольно пологой крышей. Более древний его тип — балаган, с обязательными тремя окнами, затянутыми рыбьим пузырем или слюдою. Зимники существовали вплоть до середины XIX века. Летним жилищем была ураса — конусообразное строение из бересты и жердей. Якутские резчики по кости любили вводить эти постройки в свои композиции. На гребне 1844 года представлены именно такого рода постройки. Причем резчик сумел создать своеобразный строгий композиционный ритм зарисовки. Казалось бы, статичность построек не может дать на малом пространстве нужного эмоционально действующего изображения. Но это получилось за счет введения мелких фигурок людей, скромного намека на пейзаж. В целом резьба гребня привлекает своей непринужденной простотой, естественностью композиции, хорошим исполнительским мастерством.

Если коробочка эрмитажного собрания, помеченная 1842 годом с монограммой «КПТД», вся украшена сквозным тонким орнаментом, под который подложена алая фольга, необычайно напоминает костяные резные изделия холмогорских мастеров XVIII — начала XIX века, то в пластине (деталь коробки) с лыжником и ездовыми собаками, мчащимися под развесистыми ветвями кедра, этой связи найти невозможно[74]. Здесь, как и в целом ряде других композиций на гребнях и пластинах, отчетливо видны самостоятельность и своеобразие художественного мышления якутских резчиков по кости.

Шкатулка. 1842. ГЭ. ЭРК-740. 6×135×11

Шкатулка. Деталь. ЭРК-740

Пластина. Середина XIX в. ГЭ. ЭРК-493. 6,4×23,4

В круг зарисовок косторезов Якутска довольно прочно вошли образы служилых людей, лихого казака — одного из тех, кто был послан русским правительством в далекие сибирские остроги для их охраны в XVII—XVIII веках, курьера, стремительно мчащегося на коне. Следует обратить внимание на шкатулку 1869 года, на крышке которой центральное место отведено курьеру. Выделено главное — характерная шапка с высокой тульей, объемистая сумка с депешами, фигурка, пригнувшаяся к шее скачущего коня, позади которого уже остался верстовой столб с надписью; «Курьеръ». Эмоционально воздействует бесхитростная, но жизненно правдивая сценка. Мчащийся всадник, русский ямщик (а именно русские занимались ямщиной на сибирском тракте) — это была приметная фигура, и художник ввел ее в свое искусство[75]. Композиции на боковых стенках ларца также полны жизненной правды. В них воспроизведены основные сценки из праздника «ысыах» — питье кумыса из одного чорона, где трое мужчин передают по обычаю братчины один сосуд; сцена национальной борьбы двух полуобнаженных мужчин; перевоз груза на байдаре; женский народный танец «осуокай», когда все встают в ряд, переплетясь руками, в одну шеренгу и неторопливо, ритмично движутся. Пластичность линий, четкая ритмика, отказ от излишеств орнаментальности — все создает ощущение цельности, особую композиционную завершенность. Примечательно, что рельефные изображения даны на сквозной косой сетке, под которую подложена голубая фольга. И в этом вновь проявилась черта, пришедшая от холмогорских косторезов, — любовь к цветовому насыщению косторезного произведения.

Шкатулка. Вторая половина XIX в. ГЭ. ЭРК-740. 6×135×11

Шкатулка. Деталь. ЭРК-740

Чисто жанровые промысловые сценки знакомят зрителя с повседневными занятиями якутов — охотой на белку, зайца, медведя, бегом на лыжах, ездой на собаках, стрельбою из лука. Все эти композиции оплетаются растительным орнаментом или подчеркнуты строгим геометрическим узором в виде прямоугольной рамки.

Удивительно грациозно и легко скомпонована сцена охоты на одном из подчасников. В нижней части прямоугольной пластины с круглым отверстием для часов дано изображение казака, по сторонам которого поставлены деревья. Их ветви, поднимаясь ввысь, создают основание к сцене охоты. В лесу разыгрывается не одна, а две сценки: справа охотник с ружьем стреляет в оленя, рядом собака; слева коленопреклоненная фигура лучника, стреляющего в того же оленя. Легкий растительный орнамент и узор из косой сетки помогают представить как бы расступившуюся чащу тайги, опушку леса, куда выбежал олень. Пусть условное, но верное по сути своей изображение, увиденное в жизни, превращено художником в конкретный художественный образ.

В композиции этого подчасника имеется еще одно любопытное изображение. На верхнем карнизе в центре представлено так называемое «колесо закона» — символ буддийского учения. И это не случайность. Учитывая происхождение якутов из Прибайкалья[76], можно предположить, что этот элемент искусства был привнесен из культуры соседних народов, ибо в среде бурятского населения буддизм существует в поныне.

С точки зрения общей композиции и технического исполнения — это одна из цельных, необычайно искусных вещей. Логика расположения изобразительных мотивов, соразмеренность их с орнаментикой, умелое размещение на плоскости — все говорит о высоком мастерстве художника, резавшего этот костяной подчасник. Исполнение его относится к 1840-м годам, когда якутские мастера уже в совершенстве овладели искусством резьбы по кости.

Ил. 151 - 152

Подчасник. Первая половина XIX в. ГЭ. ЭРК-800. 23×17

Территориальная близость к странам Востока определила кратковременное воздействие восточной культуры на якутскую костяную пластику. В декоративной резьбе подчасников 1840—1850-х годов использованы сюжеты в китайском стиле, они трактованы как жанровые сценки на фоне фанз, пагод среди живописных раскидистых деревьев. Из восточного же искусства в творчество якутских косторезов проникли особым образом трактованные фигурки львов, обычно лежащих в напряженной позе — позе стерегущего зверя. В то же время в рельефной резьбе на подчасниках встречаются такие львы, которые по своему облику ближе всего к резным деревянным львам, украшающим фризы крестьянских изб Поволжья XIX века. Переосмысление, творческая переработка воспринятого, несомненно, свойственна якутским косторезам, об этом говорят созданные их руками произведения декоративно-прикладного искусства, это же способствовало определенному успешному синтезированию декоративных мотивов в произведениях косторезного искусства. Доказательством этому служит ряд парадных ларцов, несколько эклектичных, но по многим причинам представляющих значительный интерес (собрание Государственного Эрмитажа). Один из них — прямоугольной формы с откидной крышкой, украшенный скульптурками четырех лежащих львов и вазой с пышным букетом цветов и двуглавым орлом в центре — датирован 1889 годом. Стенки ларца, как и сама крышка, покрыты сквозной резьбой в виде геометрических узоров. Самое любопытное заключается в процессуальном шествии, которое окружает ларец. На прямоугольном основании в непосредственной близости от стенок расставлены объемные фигурки, вырезанные довольно примитивно, но выразительно. Композиция открывается собачьей упряжкой, за нею стоит фигура охотника с зайцем за спиною, на голове якута головной убор из черепа оленя, перевернутого задом наперед; далее нарты с сидящими на них ребенком и собакой, за ними якут в ритуальном головном уборе из оленьего черепа, позади собака и охотник, стреляющий в медведя, за ними оленья упряжка с возницей, с черепом оленя на нартах, наконец, завершает процессию фигурка якута верхом на олене. Перед зрителем раскрыто, очевидно, какое-то важное ритуальное шествие, связанное с благопожеланиями успехов на охоте. На скосах крышки посвятительная надпись: «1889 года Якутск в знак благодарности и любви».

Ларец с объемными фигурками на основании. 1889. ГЭ. ЭРК-741. 24,5×31×22,5

Учитывая особое назначение ларцов подобного типа, в них, как в фокусе, сконцентрировалось все то, чем овладели якутские косторезы, и все то, что было свойственно им самим. Технические приемы резьбы, состав композиции, концентрация внимания зрителя на главном, посвятительные надписи — все говорит о полном и свободном владении приемами художественного творчества. Известны посвятительные надписи и на других ларцах и шкатулках. Так, на одной из них можно прочитать: «1853 года Якутск в знак памяти Екатерине Иисусовне Басовой». Изображения на стенках иллюстрируют праздник кумыса в различных композициях. Соединение подобной сюжетной резьбы и посвятительных надписей свидетельствует о тесной связи мастеров и заказчиков, якутов и русских. О творческом же контакте говорит резьба двустороннего резного гребня, где представлена пролетка с возницей и ездоком на улице якутского городка с домами-зимниками, с уличными фонарями. Надпись «Кого люблю того дарю» обрамляет изящной вязью эту незамысловатую жанровую сценку. В ее исполнении соблюдены пропорции, ритмика, уравновешенность масс, продуманное сочетание сквозной и рельефной резьбы, что говорит о мастерстве, о владении спецификой косторезного искусства. В работах северно-русских мастеров по кости, бересте и другим материалам такие надписи — обычное дополнение.

Гребень двусторонний. Первая половина XIX в. ГЭ. ЭРК-474. 12,2×8

В творчестве якутских косторезов с течением времени выработалась скупая и удивительно четкая манера резьбы. Ритмичность и гармония плоского рельефа и сквозного узора стали необычайно характерной чертой искусства якутских мастеров XIX века. Не случайно эта особенность перешла и в творчество художников XX столетия.

Любопытно, что некоторые якутские косторезы XIX века пробовали силы в своеобразном моделировании. В художественном музее Якутска хранится воспроизведение якутского восьмибашенного острога XVII века, выполненного косторезами в 1867 году. Будучи интересным образцом резного искусства, эта модель в настоящее время имеет историческую ценность. Как известно, до наших дней сохранилась только одна крепостная башня.

К началу XX века по кости продолжали работать лишь отдельные мастера. Трудно говорить об их численности, так как и предыдущий период не позволяет точно назвать полный состав якутских художников-косторезов. В известной мере об этом можно судить по количеству сохранившихся произведений, которых до нашего времени дошло очень мало.

Искусство резьбы по кости не может жить и развиваться без традиций, без тех завоеваний, которые уже достигнуты. Вот почему стремление как можно лучше познать свое искусство, в первую очередь, благотворно действует на поиск нового. Сочетание знаний с освоением нового, с возможностями собственной творческой индивидуальности постоянно помогает в процессе развития искусства. Однажды французский живописец Курбе лаконично выразил суть того, что должно быть свойством творца, — «знать, чтобы мочь»[77]. Для него это выражало суть творчества в живописи. Мы вправе подчеркнуть правильность его слов применительно и к области декоративно-прикладного искусства, к резьбе по кости. Усвоить достигнутое предшественниками — значит получить твердую основу к развитию искусства следующего исторического этапа.

Исходя из передачи накопленного опыта старейшими мастерами молодежи и в Холмогорах, и в Якутске возродились творческие коллективы художников, занимающихся резьбою по кости[78]. В 1930—1940-е годы уже сложились советские школы, где работали талантливые косторезы. В основе их творчества, посвященного отражению советской действительности, лежал реалистический рисунок, который они соединили с традиционными художественными приемами резьбы. В настоящее время в Холмогорах резчики по кости объединены в коллектив фабрики художественной резьбы по кости имени М. В. Ломоносова, а в Якутске функционирует сувенирная фабрика «Сардаана», основанная в 1969 году. Плодотворность изучения своей национальной культуры и искусства приносит косторезам несомненный успех. Их творчество постоянно развивается, совершенствуясь в техническом и эстетическом отношении.