Ричард III

Глава первая. ТУЧИ НАД АНГЛИЕЙ

По зеленеющим равнинам, через заболоченные низины и перелески графства Нортхемптон нескончаемой лентой вилась тихая речка Нин. Она неспешно несла свои воды к заливу Уош, глубоко врезавшемуся в восточное побережье Англии. В среднем ее течении, на северном берегу одной из излучин с самого начала XII века стоял замок Фотерингей. Погожими летними днями светлые струи реки отражали мощную деревянную башню на вершине холма, обнесенного частоколом[3]. Нормандец Симон де Сен-Лис, первый граф Нортхемптонский[4], возвел грозное укрепление не только для защиты одной из немногих переправ через Нин, но и для того, чтобы держать в повиновении местное саксонское население, враждебно настроенное по отношению к нормандским рыцарям-завоевателям и значительно превышавшее их по численности.

Река помнила, как менялся замок. К середине XIV века благодаря заботам короля Эдуарда III он оделся в камень, обзавелся просторным парадным залом, двумя часовнями и подъемным мостом. Но шло время, без рачительного хозяина замок ветшал и постепенно приходил в запустение, пока не был, наконец, пожалован Эдмунду Лэнгли, пятому (точнее, четвертому из переживших младенчество) сыну Эдуарда III и основателю царственного дома Йорков. Эдмунд занялся замком всерьез, превратив его из утилитарного военного сооружения в роскошную резиденцию, великолепно приспособленную для повседневной жизни. При этом он не пренебрегал и оборонительной составляющей: внутренний двор окружили мощные стены, укрепленные башнями. Вокруг них шел ров глубиной четыре метра и шириной 20 метров. Въездные ворота защищала надвратная башня с подъемным мостом, через который обитатели замка попадали во внешний двор, также защищенный собственными стенами и рвом. Во внешнем дворе располагались замковые фермы, амбар и фруктовый сад.

Ныне, в 31-й год правления короля Генри VI, как и тремя веками ранее, река Нин по-прежнему безмятежно струила свои воды к заливу Уош, одинаково равнодушная как к кипучей людской деятельности на своих берегах, так и к грозовым тучам, неумолимо затягивавшим политический небосвод над благословенной английской землей.

Сюда, в Фотерингей, приехала в 1452 году рожать очередного ребенка Сесили, жена герцога Ричарда Йоркского — Рэбийская Роза или Гордая Сие, как называли ее современники. Она любила этот замок за удобные апартаменты, за роскошную внутреннюю отделку, за удаленность от крупных городов, за тишину и умиротворенность окружающей сельской природы. По меньшей мере четверо из ее двенадцати детей появились на свет именно тут. Однако на сей раз герцогиня прибыла в Фотерингей не только по зову сердца, но и по твердому настоянию мужа, имевшего все основания тревожиться за ее здоровье и даже жизнь. Политические амбиции герцога все быстрее увлекали его в опасную стремнину, грозившую нешуточными опасностями и ему самому, и его семье, и всему окружению — друзьям, свите, вассалам, арендаторам, даже домашним слугам.

В отличие от простолюдинов высокородные магнаты обладали богатством и властью. Но привилегированное положение накладывало на них тяжелые обязанности. С одной стороны, им следовало заботиться о своих людях, а с другой — всемерно поддерживать честь рода. Права и притязания, завоеванные поколениями предков, требовали постоянной защиты, и это не было пустой прихотью или проявлением вельможного чванства. В противном случае даже самое блестящее семейство постепенно теряло привилегии и сходило с политической арены. Ричард, третий герцог Йоркский, четвертый граф Кембриджский, шестой граф Марчский, восьмой граф Ольстерский и восьмой барон Мортимер Уигморский, могущественнейший и влиятельнейший лорд королевства, принадлежал к самой высшей знати, поэтому его ответственность перед семьей и слугами была особенно велика. По совести говоря, он имел не меньше прав на скипетр, чем Генри VI Ланкастерский, на тот момент державший в своих слабых руках символ верховной власти^{4}. Ведь династия Ланкастеров укрепилась на троне Англии всего за полвека до описываемых событий путем совсем не бесспорным — через свержение, а затем и тайное убийство законного монарха.

На рубеже XIV–XV столетий королевская семья была весьма многочисленной. Несмотря на то что два старших сына короля Эдуарда III Виндзорского — легендарный воин Эдуард Черный Принц и Лайонел, первый герцог Кларенсский, — умерли раньше отца, они оставили после себя детей: Эдуард — сына Ричарда, Лайонел — дочь Филиппу. Третий, четвертый и пятый сыновья короля — Джон Гонт, первый герцог Ланкастерский, Эдмунд Лэнгли, первый герцог Йоркский, и Томас Вудсток, первый герцог Глостерский — пережили отца и также имели законных наследников.

Для пресечения на корню возможных раздоров Эдуард III еще при жизни избрал своим преемником старшего внука Ричарда, и самые могущественные английские лорды по королевскому приказу принесли клятву верности наследнику, который впоследствии и вступил на трон под именем Ричарда II Бордоского. Поскольку детей у Ричарда не было, то в полном соответствии с английской традицией, не исключавшей наследования через женщину, он также заранее позаботился о судьбе престола, назначив условным наследником[5] Роджера де Мортимера, четвертого графа Марчского — прямого потомка своей двоюродной сестры Филиппы, дочери Лайонела Антверпенского. После смерти графа Роджера в 1398 году король подтвердил приверженность установленному порядку и объявил условным наследником следующего Мортимера -Эдмунда, пятого графа Марчского. Парламент утвердил и это назначение.

Ричард II так и не успел обзавестись потомством. В 1399 году он был свергнут с трона собственным кузеном Генри Болингброком, герцогом Херефордским, сыном Джона Гонта. Первый король династии Ланкастеров воцарился под именем Генри IV. После его смерти в 1413 году трон перешел к старшему сыну — Генри V Монмутскому. Этот талантливый полководец своими победами во Франции вынудил короля Карла VI Безумного признать его наследником французской короны, чем значительно укрепил свою власть и легитимность. После ранней смерти короля-воителя трон перешел к его единственному сыну, малолетнему Генри VI. Однако и в третьем поколении владыки этой династии не имели стопроцентных гарантий против возможных попыток оспорить правомочность их власти. Многие лорды помнили, что согласно недвусмысленному распоряжению свергнутого Ричарда II трон должен был перейти к потомкам Филиппы, дочери Лайонела Антверпенского — другими словами, к Мортимерам, графам Марчским, происходившим от второго сына Эдуарда III, в то время как Генри IV числил свою родословную от третьего сына.

Эдмунд Мортимер, пятый граф Марчский, умер в 1425 году бездетным. Из его родственников в живых оставалась только сестра Энн, вышедшая замуж за представителя дома Йорков — Ричарда Конисборо, третьего графа Кембриджского. Через нее права Мортимеров на корону Англии вместе со всеми титулами и владениями перешли к сыну Ричарду, ставшему третьим герцогом Йоркским. Он оказался единственным наследником одновременно второго и четвертого сыновей Эдуарда III — Лайонела Антверпенского и Эдмунда Лэнгли, и его положение условного наследника было de facto подтверждено королем Генри VI.

Герцог Йоркский был человеком справедливым и по тем временам не слишком кровожадным. Несмотря на это (а может быть, наоборот, благодаря этому), он не мог смириться со своим положением. Самый знатный из лордов королевства, Ричард постоянно подвергался притеснениям и унижениям со стороны королевских фаворитов. Ему чинили препятствия во всех его начинаниях, не допускали до участия в государственных делах, отстраняли от почетных и влиятельных должностей. В качестве ближайшего родственника короля и наследника трона он имел неотъемлемое право заседать в королевском совете, но либо вовсе не получал приглашений на заседания, либо вынужден был довольствоваться ролью статиста.

Ричард честно пытался заслужить уважение и признание своими делами, а не только громким титулом. Он прекрасно проявил себя на службе короне во Франции. Да и в Англии герцог искренне стремился исправить те недостатки в государственном управлении, которые бросались в глаза всякому — бездарное руководство страной, торжество беззакония, повсеместные разбои и грабежи, неумеренное обогащение королевских фаворитов. Однако заслуги Йорка не помогли ему занять то место, на которое он мог с полным правом рассчитывать. Напротив, герцога под благовидным предлогом отослали подальше от столицы — наместником в дикую Ирландию.

Отчаявшись добиться справедливости от тех, кто составлял узкий круг советников монарха, в первую очередь от королевского фаворита Эдмунда Бофорта, герцога Сомерсетского[6], сосредоточившего в руках всю реальную власть, Йорк обратился за поддержкой к более широким слоям английского общества — рыцарству, торговым людям, горожанам — и получил ее. Парламент без колебаний выступил на стороне Ричарда. Однако в личном общении герцог был человеком суровым и надменным, найти друзей среди лордов ему так и не удалось. После роспуска парламента его снова отодвинули на задний план, не дав никаких властных полномочий. Причин тому было достаточно: и ненависть королевы Маргариты[7], и опасение короля за судьбу престола, и боязнь королевских советников потерять свои огромные богатства.

Йорк не призывал к свержению короля, хотя нельзя однозначно отвергать предположение, что такие мысли уже зрели в его голове: он не испытывал никаких добрых чувств к правящей династии, поскольку не мог и не хотел простить Ланкастерам казни его отца Ричарда Конисборо, графа Кембриджского, который в 1415 году возглавил неудавшийся заговор с целью возвести на трон Эдмунда Мортимера, графа Марчского. Герцога Йоркского останавливало то, что сильных сторонников при дворе у него было немного. Каким бы противоправным ни было воцарение Ланкастеров, сам Генри VI получил трон от отца и деда на законных основаниях, и было крайне тяжело поднять лордов на открытый мятеж, заставить их преступить феодальную клятву верности.

Первоочередным делом Йорка, таким образом, оставался поиск возможности возвратиться ко двору и зарекомендовать себя в глазах лордов и народа сильным и способным государственным деятелем. Что касается трона, то своих детей у короля пока не было, а слабое здоровье суверена давало основания считать, что их и не будет. Йорк мог позволить себе подождать, пока власть сама упадет ему в руки. Однако мирный путь, которым герцог шел к своей цели, лишь осложнил его положение: из-за той поддержки, которую он получил у парламента, королевская партия стала опасаться его еще больше.

Находясь в своих имениях на границе с Уэльсом, Ричард Йоркский каждую минуту ожидал обвинения в государственной измене. Он знал, что король им недоволен, что при дворе о нем распространялась самая гнусная клевета. 9 января 1452 года герцог направил Генри VI письмо, где называл себя верным вассалом, а короля — своим высокородным господином. Йорк также передал через Реджинальда Булерса, епископа Херефордского, и Джона Толбота, графа Шрусберийского[8], что готов принести священную клятву верности. Но король никак не отреагировал на послания Ричарда. Вместо ответа в Ладдоу прибыл простой придворный клерк, передавший герцогу приказ прибыть в Ковентри и предстать перед королевским советом.

Ничего хорошего от такого развития ситуации Йорк для себя не ждал и 3 февраля обратился к жителям расположенного на границе с Уэльсом города Шрусбери. Он напомнил им об унижении Англии во французской войне, о военных и политических провалах герцога Сомерсетского, об опасности, которой подвергается его жизнь из-за происков королевских фаворитов. Герцог Йоркский превратил Шрусбери в свою базу, где пытался собрать приверженцев — баронов и рыцарей, арендаторов и слуг со всех концов Англии.

Именно эти тревожные события привели к тому, что герцог счел за благо отправить свою беременную жену вместе с младшими детьми Джорджем и Маргарет подальше от себя — в замок Фотерингей. За два с лишним десятилетия совместной жизни супруги еще не оказывались в таком опасном положении, как ныне, когда Йорк решился на открытый бунт против короны. Отослав Сесили, герцог с войском выступил в поход на Лондон и 1 марта встретился у Блэкхита с королевской армией. До боя дело на этот раз не дошло — противоборствующим сторонам удалось договориться миром. Но если Йорк выполнил взятые на себя обещания, честно сложил оружие и распустил солдат, то Генри VI просто-напросто обманул герцога: король отказался разбираться в серьезных обвинениях, выдвигавшихся против его любимца Эдмунда Бофорта, хотя по условиям договора должен был это сделать. Ричард вновь удалился в свои владения, в замок Ладлоу на границе с Уэльсом, что фактически означало продолжение опалы.

В результате столь мрачного развития дел Сесили оказалась надолго разлученной с герцогом Йоркским, все это время находившимся в опасной близости от плахи. Переживания за судьбу любимого мужа не могли не сказаться на здоровье ребенка, которого она вынашивала. 2 октября 1452 года в замке Фотерингей у Сесили родился сын, названный в честь отца Ричардом. Мальчик был ее одиннадцатым ребенком и седьмым из выживших. Он родился слабеньким, хворым. Придворный стихотворец герцога некоторое время спустя сочинил неуклюжие стихи о семье своего покровителя, в которых довольно откровенно намекал на болезненность младшего сына:

Придя в себя после родов и удостоверившись, что жизни сына, несмотря на слабое здоровье ребенка, непосредственная опасность не угрожает, Сесили покинула замок и отправилась к опальному мужу, чтобы поддерживать его в нелегкие времена. Ричард рос в Фотерингее на попечении кормилиц и нянек, приставленных к нему матерью. Нечасто ему выпадало счастье видеть своих родителей — их жизнь по-прежнему была полна треволнений. Герцог в сопровождении жены метался между Сандалом, Уигмором и Ладлоу, лишь изредка заглядывая в Фотерингей. В такие дни тихий сонный замок преображался. Блестящая кавалькада, сопровождавшая герцога и герцогиню, проезжала по мосту, опущенному через ров. Кони в пышной сбруе ржали, роскошные одежды свиты были покрыты густым слоем пыли, но гербы и эмблемы дома Йорков на плащах оруженосцев и табардах[9] герольдов упорно сияли сквозь дорожную грязь. Следом за всадниками через ворота замка во внешний двор неспешно втягивался обоз. Пока прибывшие отдыхали и приводили себя в порядок после долгого пути, главный зал декорировался шпалерами и гобеленами. Слуги сбивались с ног, срочно пополняя запасы провизии и вин, а гонцы спешно рассылались по окрестным манорам[10], доставляя их владельцам личные приглашения от герцога прибыть в замок.

Наутро герцог слушал мессу в местной церкви, куда валом валил народ, жаждущий воочию увидеть своего высокородного господина. Затем с трона, установленного посреди главного зала, он торжественно принимал приветствия от самых важных вассалов из местной знати, лично разбирал жалобы купцов, ремесленников и крестьян. После этого он отправлялся с избранными дворянами на охоту, а вечером устраивал для них роскошный пир. За всеми этими церемониями у герцога Йоркского оставалось не так много времени на общение с сыном. А через день-другой начинались сборы в дорогу, и кавалькада в сопровождении обоза покидала замок, который вновь погружался в дремотное состояние.

Между тем события разворачивались стремительно. В черный день 17 июля 1453 года лучший полководец Англии Джон Толбот, граф Шрусберийский, потерпел тяжелейшее поражение от французов в битве при Кастийоне, которое повлекло за собой окончательный проигрыш англичанами Столетней войны. Из обширных владений во Франции под контролем Англии осталась лишь небольшая область с крепостью Кале. И без того обремененный тяжелой наследственностью[11], король Генри VI был сражен этим известием наповал, его охватило безумие. Потухшими глазами он смотрел сквозь окружающих, ничего не видя и никого не узнавая. Герцог Йоркский попытался обернуть в свою пользу внезапную болезнь короля, но прежде чем он успел предпринять какие-либо шаги в этом направлении, королева Маргарита родила сына. Таким образом Йорк больше не являлся ближайшим наследником престола. Однако он не опустил рук, добиваясь признания недееспособности короля и назначения правителя королевства. Несмотря на упорное сопротивление властной и энергичной королевы, за которой стояла мощная партия, возглавляемая герцогом Сомерсетским, Йорк сумел заручиться поддержкой двоих членов могущественной семьи Невиллов — родного брата своей жены Ричарда, графа Солсберийскогоуиге uxoris[12], и его сына Ричарда, графа Уорикского jure uxoris. В марте 1454 года парламент назначил герцога Йоркского лорд-протектором Англии[13] при безумном короле.

К Рождеству король вновь обрел разум так же неожиданно, как его лишился. Ричард тут же был отстранен от протектората, а сторонники дома Йорков потеряли должности при дворе. Герцог Сомерсетский обрел свое прежнее влияние и был назначен капитаном Кале — крепости, имевшей колоссальное внешнее и внутреннее значение, поскольку там базировался единственный в Англии постоянный сильный гарнизон. Герцог Йоркский вернулся в свой замок Сандал и начал готовиться к вооруженному сопротивлению. Объединив усилия с Невиллами и дружественными лордами, 22 мая 1455 года он разбил королевские войска в первой битве при Сент-Олбенсе. Хотя Йорк не воспользовался своей победой для свержения короля, его влияние при дворе усилилось многократно.

Одновременно судьба улыбнулась и двухлетнему Ричарду в конце весны в Фотерингей приехала его мать Сесили для того, чтобы в спокойной и умиротворяющей обстановке родить свою самую младшую дочь Урсулу. Герцогиня оставалась в замке до середины лета, большую часть времени посвящая общению с детьми. Она лично отобрала наставников, которые должны были заниматься воспитанием Ричарда. Герцогиня была весьма набожной женщиной и потребовала, чтобы основное внимание они уделяли вопросам веры. Ричард привык каждый день видеть свою мать, и ему казалось, что она теперь все время будет рядом. Однако прошло всего несколько месяцев, и Сесили опять покинула Фотерингей, отправившись к мужу.

Товарищами Ричарда по детским играм были Джордж и Маргарет — брат старше на три года, а сестра на шесть. Худенький, с белокурыми вьющимися волосами и голубыми глазами, малыш был любимцем Маргарет, которая трогательно заботилась о нем, пытаясь в меру сил заменить ему мать. Ричард платил Маргарет такой же искренней любовью. Других своих братьев и сестер он не знал: Энн, ставшая, по словам придворного рифмоплета, свидетельством «милости Господней» для герцогини Сесили, которой в течение многих лет никак не удавалось забеременеть, вышла замуж за Генри Холланда, герцога Эксетерского[14], и жила в доме мужа. Гарри, упомянутый в стихотворении, к тому времени умер, Эдуард и Эдмунд росли в замке Ладлоу, на самой границе с Уэльсом. Малыш скучал и по отцу, и по матери; воспитателям и сестре было непросто объяснять ребенку, почему родители так редко его навещают и почему так скоротечны их визиты в Фотерингей: перипетии большой политики были еще непонятны Ричарду.

Зато их прекрасно понимала вся английская знать. Внутренние усобицы не утихали — какое-то время фракции Йорка и королевы напоказ демонстрировали якобы царившее между ними согласие, но под этим прикрытием обе стороны продолжали враждовать. Маргарита, защищая права малолетнего сына, ожесточенно сопротивлялась росту влияния Йорка, а тот, в свою очередь, пытался расставить на ключевые должности своих людей, причем подчас довольно успешно. Так, ему удалось добиться назначения Ричарда Невилла, графа Уорикского, на пост капитана Кале. К 1459 году конфликт обострился настолько, что готов был перерасти в открытое столкновение между партиями. Предчувствуя бурю, герцог Йоркский счел за благо собрать всю свою семью в Ладлоу, поскольку не мог распылять силы на защиту одновременно двух замков, в которых жили его близкие.

Глава вторая. СЫН МЯТЕЖНИКА

Через несколько месяцев Ричарду должно было исполниться семь лет. Его здоровье окрепло, хотя он по-прежнему оставался худеньким и для своего возраста невысоким. Вьющиеся белокурые волосы, делавшие мальчика похожим на ангелочка, стали каштановыми, а голубые глаза начали темнеть.

Конечно, ему не рассказывали о тех опасностях, с которыми приходилось иметь дело отцу, но атмосфера в замке была напряженной, и он это чувствовал. Тревога сквозила в разговорах взрослых, в озабоченных лицах солдат гарнизона. Поэтому, когда замок неожиданно охватила лихорадочная суета, мальчик перепугался и бросился расспрашивать воспитателей о ее причине. К своему облегчению, Ричард узнал, что ничего страшного не произошло, а суматоха вызвана приказом герцога доставить детей в замок Ладлоу.

Первоначальный испуг сменился радостью — теперь ему не придется жить в долгом ожидании редких приездов родителей, ибо он сам отправлялся к ним. Мальчик еле сдерживал волнение: его знание мира до сих пор ограничивалось окрестностями Фотерингея и близлежащими манорами, у лордов которых он иногда бывал с визитами, сопровождая отца. Теперь Ричарду предстояло надолго покинуть родные места и отправиться в далекое путешествие — Фотерингей и Ладлоу разделяли 180 километров.

Закончился сезон дождей, когда путешествовать по стране можно было лишь по главным дорогам, проложенным еще во времена римского владычества, да и то с трудом. Теперь же для передвижения большого отряда, обремененного телегами обоза, подходили пути поуже и поплоше. По правде говоря, английские дороги того времени были далеко не такими отвратительными, как это часто представляют — по сырым берегам рек и заболоченным местам пролегали мощеные участки, каменные мосты возводились на основных переправах даже через небольшие речушки.

Долгожданным утром под охраной сильного эскорта Ричард, Джордж и Маргарет выехали из ворот Фотерингея. Всадники сразу же взяли направление на запад. Позади осталась болотистая пойма Нина, а вскоре исчезли за горизонтом и замковые башни. Отряд миновал необозримый Рокингемский лес. В Маркет-Харборо путешественники сделали краткую остановку, чтобы немного перекусить и дать отдых лошадям. Этот небольшой городишко показался Ричарду по сравнению с деревушкой Фотерингей большим густонаселенным городом, полным жизни. После Маркет-Харборо отряду пришлось покинуть широкий тракт и свернуть на боковые дороги, чтобы обогнуть стороной Ковентри. Командир эскорта знал, что в этом городе королева Маргарита собирает верных ей лордов с вооруженными отрядами. Осторожно обойдя опасный район, всадники вернулись на прежний путь и без приключений добрались до Кидерминстера, за которым расстилались леса и речные долины Шропшира. Еще один переход — и вдали, наконец, показался мощный замок Ладлоу, возвышавшийся на холме, омываемом с тыла рекой Тим.

Стены и башни этой фортификации уже в те времена несли на себе печать без малого четырехвековой истории. Они были воздвигнуты нормандцем Готье де Ласи, ближайшим сподвижником Гийома Бастарда, ставшего в 1066 году королем Англии под именем Уильяма Завоевателя. Получив во владение земли Южного Шропшира, де Ласи возвел для защиты валлийской границы один из первых в стране каменных замков — на стратегически выгодной позиции в месте слияния Тима и его притока Корва.

Проехав под решеткой главных ворот во внутренний двор, Ричард сразу увидел отца, рядом с которым стояли двое юношей. По их одежде, осанке, а также и по почтению, выказываемому со стороны окружающих, мальчик сразу догадался, что это его братья, которых он до сих пор ни разу не видел. Эдуарду, графу Марчскому, в то время уже исполнилось семнадцать, а Эдмунду, графу Ратлендскому, — шестнадцать. Но Ричарду они показались совершенно взрослыми мужчинами, да к тому же отважными воинами. С детских лет примером для подражания ему на правах старшего служил Джордж. Впрочем, к семи годам мальчик уже немного разобрался в характере брата — тот рос избалованным, капризным и своенравным. Теперь, когда перед Ричардом возникли сразу два образца подлинной, как ему казалось, рыцарской доблести, авторитет Джорджа окончательно померк, хотя узы совместного воспитания и общих детских воспоминаний оставались по-прежнему очень тесными, и эмоционально Джордж был ему гораздо ближе, чем двое старших братьев.

Ричард попал в самый водоворот событий — каждый день этой новой, еще непривычной жизни оставлял все более яркие впечатления. В замок со всех сторон стекались войска йоркистов[15]: один за другим прибыли с отрядами лорды Клинтон и Грей Поуисский, подошел сэр Уолтер Девре[16] со своими людьми. В сентябре в город вошла целая армия под командованием Ричарда Невилла, графа Солсберийского. Развевались пенноны, баннеры и штандарты, в воздухе разносились резкие сигналы труб, звучали отрывистые команды. Мальчик с восторгом наблюдал, как в улицы отряд за отрядом вливаются утомленные йоркширцы. Потом потянулись раненые — те, кто мог держаться на ногах, шли сами, опираясь на свои алебарды, тяжелораненых везли на телегах обоза.

Вечером Ричард с неподдельным интересом слушал рассказ своего дяди графа Солсберийского о том, что войска пришли прямиком с Блор-Хита[17], где разгромили превосходящую по численности королевскую армию под командованием Джеймса Туше, лорда Одли[18], которая пыталась заблокировать им путь до подхода основных сил королевы Маргариты. В бою ланкастриане были рассеяны, а сам лорд Одли убит. Затем, совершив рискованный маневр, йоркисты уклонились от смертельно опасной встречи с двумя сильными и свежими вражескими армиями и добрались до Ладлоу. Ричард вместе со взрослыми весело смеялся, когда дядя поведал о своей хитрой выдумке: чтобы скрыть отступление, он оставил в лагере монаха-августинца, который периодически стрелял из пушки. Враги были уверены, что граф по-прежнему находится на месте, и только утром обнаружили, что лагерь пуст. Ланкастриане схватили монаха, но тот невозмутимо заявил, что просто решил заночевать на обустроенном месте, поскольку боялся разгуливать ночью по незнакомой местности.

Вскоре пришел из Кале граф Уорикский, сын Ричарда Солсберийского, с 200 копейщиками и 400 лучниками. На сем сбор войск был закончен — других подкреплений вожди мятежа не ожидали. Затем в Ладлоу прибыл посланец от короля Генри VI. Им оказался Ричард Бошан, епископ Солсберийский[19]. Миролюбивый король, в распоряжении которого находилось сильное войско, не хотел продолжения гражданской войны и предлагал йоркистам мир и прощение за мятеж. Три Ричарда — Йоркский, Солсберийский и Уорикский — прекрасно понимали цену таким предложениям. Они нисколько не сомневались в искренности короля, но знали, что результаты мирных договоренностей затем будут сведены к нулю королевой и советниками короля. Мятежные лорды с сожалением отвергли этот жест примирения.

В принципе, солдаты понимали мотивы своих командиров. Маленький Ричард постоянно слышал разговоры, что добрым намерениям ланкастриан верить нельзя. Из уст в уста передавался рассказ о том, как графу Уорикскому в Лондоне чудом удалось спастись от гибели. Когда он вышел из своего дворца и направился к лодке, чтобы плыть в Вестминстер на баронскую ассамблею, завязалась якобы случайная ссора между одним из его сопровождающих и каким-то придворным. Ссора переросла в настоящее сражение между свитами Уорика и короля, граф и его люди с большим трудом пробились к спасительной лодке. Все были уверены, что эта провокация была затеяна с целью убить графа. Но в то же время воины знали, что положение их не внушает оптимизма. Маленький Ричард видел вокруг угрюмые лица и начинал понимать, что всех их, собравшихся в Ладлоу, ожидают неприятности.

На берегу реки Тим кипела работа. Герцог Йоркский приказал возвести укрепленный лагерь в местечке Ладфорд, окружить его рвом, который наполнялся водой из реки, укрепить рядами повозок и кольев. За укреплениями он расположил артиллерию, готовую отразить атаку.

Сильная королевская армия приближалась к городу. Герцог Йоркский через герольдмейстера ордена Подвязки передал Генри VI ответное послание, где заявил о своей безусловной преданности суверену и о нежелании подвергать жизнь монарха опасностям сражения. Он выражал надежду на то, что дело все-таки можно кончить миром, но при этом требовал гарантий. Герцог и его друзья не могли считать себя в безопасности и распустить армию до тех пор, пока король оказывает безграничное доверие их личным недругам — герцогу Сомерсетскому, графу Уилтширскому[20] и герцогу Эксетерскому. Эксетер, хотя и был зятем Йорка, принял сторону его врагов.

Естественно, Генри VI отверг ультиматум мятежных лордов, пусть и облеченный в верноподданническую форму. 12 октября 1459 года королевские войска, намного превосходившие йоркистов численностью, подошли к укрепленному лагерю в Ладфорде. Но сражение в тот день не состоялось: король решил воздействовать на чувства простых солдат, раз у него ничего не вышло с лордами. Он объявил, что дарует помилование всем, кто придет к нему с мольбой о прощении. Новость быстро распространилась по лагерю йоркистов. Ночью герцогу Йоркскому доложили, что Эндрю Троллоп, один из командиров, пришедших с Уориком из Кале, переметнулся к неприятелю с большей частью своего отряда. Руководители мятежа приняли решение спасаться бегством. Под покровом темноты герцог Йоркский со своим сыном Эдмундом, графом Ратлендским, отправился в Ирландию. Его старший сын Эдуард Марчский, графы Солсберийский и Уорикский бежали в Кале. В городе осталась лишь герцогиня с младшими детьми.

Утром в незащищенный Ладлоу ворвались королевские солдаты. Они схватили Сесили, Ричарда, Джорджа и Маргарет и отвели в свой лагерь. Хотя там с ними обращались не очень-то вежливо, но зато Ричард был избавлен от страшного зрелища разграбления города, с жителями которого победители не церемонились, как будто это были их извечные враги французы. На собственном опыте мальчик узнал, как тяжела доля солдат, брошенных своими предводителями на произвол судьбы. Пленников первоначально поместили в Уигморский замок, однако вскоре родная сестра герцогини Йоркской Энн Невилл, вышедшая замуж за ярого сторонника Ланкастеров Хамфри Стаффорда, герцога Бакингемского[21], упросила короля, чтобы он отдал семью Йорка под ее надзор.

В Ковентри собрался парламент, прозванный «Парламентом дьяволов». Лорды и общины признали герцога Йоркского, графов Солсберийского и Уорикского, Джона и Томаса, младших сыновей Генри Буршье, графа д'Э[22], Джона, лорда Клинтона, и Ричарда, лорда Грея Поуисского, виновными в государственной измене и постановили конфисковать все их владения. Впрочем, король воспользовался своим правом помилования и отказался утвердить для них смертные приговоры.

Все это время Ричард жил в одном из поместий герцога Бакингемского. Пусть условия его содержания там отличались разительно в лучшую сторону от краткосрочного пребывания в замке Уигмор, но заключение оставалось заключением. К счастью, продолжалось оно недолго: уже весной 1460 года детей взял к себе Томас Буршье, архиепископ Кентерберийский[23], дядя осужденных йоркистов Джона и Томаса. Прелат занялся образованием Ричарда — он считал своим долгом отвлечь его от грустных размышлений о судьбе отца, а кроме того, ему нравился смышленый и любознательный мальчик.

Томас познакомил подопечного со своей обширной библиотекой. Уроки и беседы с архиепископом попали на подготовленную почву, поскольку Сесили Невилл через назначенных ею наставников и лично во время нечастых приездов в Фотерингей смогла воспитать сына в духе религиозности и благочестия. Вполне возможно, что мать вообще планировала для Ричарда стезю прелата, поскольку сомневалась, что хрупкое здоровье мальчика позволит ему стать воином.

Тем временем гражданская война продолжалась. В июле 1460 года отряды графов Марчского, Солсберийского и Уорикского, а также лорда Фоконбера[24] высадились в Англии и в битве при Нортхемптоне разбили войска короля. В сражении погиб командующий королевскими солдатами Хамфри, герцог Бакингемский, одно время исполнявший роль тюремщика юного Ричарда. Сам король Генри VI попал в плен и был доставлен в Лондон. В сентябре в Ланкашире высадился прибывший из Ирландии герцог Йоркский, и Сесили поспешила навстречу мужу, оставив детей на попечении семьи Пастонов в их лондонском доме.

Ричард любил гулять в сопровождении домочадцев Пастона по столице. Если Париж в то время был самым густонаселенным городом Европы, а Рим — самым большим, то Лондон, несомненно, самым богатым. Он напоминал грязный, переполненный, шумный человеческий улей. Его узкие улочки постоянно пребывали в полумраке из-за выступающих верхних этажей домов, которые практически смыкались над головами прохожих. В городе проживало от 50 до 70 тысяч жителей, то есть раза в четыре больше, чем в городах, пытавшихся соперничать со столицей — в Йорке или Бристоле. Лондон растянулся вдоль берега Темзы на два километра. Параллельно берегу проходили три главные мощеные улицы, очень оживленные. Ближе всех к реке, вдоль причалов и складов, мимо гильдии рыботорговцев Фишмангерз-холл и конторы немецких ганзейских купцов «Стальной Двор» пробиралась Темз-стрит. Она соединяла Лондонский Тауэр, стоявший у восточной оконечности города, и Блэкфрайерз — западный район, прилегавший к приорству доминиканского ордена («черных братьев»). На Темз-стрит велась бойкая торговля углем, железом, вином, медом, смолой, воском, льном, веревками, зерном и рыбой. Вторая улица шла выше по прибрежному склону, изгибаясь от Тауэра на северо-запад к собору Святого Павла, и на ней не продавалось ничего, кроме тканей. На третьей торговали шелками, коврами, гобеленами и другими экзотическими товарами. Она начиналась у ворот Олдгейт, что располагались в полукилометре к северу от Тауэра, и вела в центр Лондона, к Чипсайду, где превращалась в самую великолепную дорогу в городе. Горожане привыкли называть ее просто «Улица». Здесь продавались самые дорогие товары, в том числе ювелирные изделия. В Лондоне работали две сотни мастеров золотых дел, а один итальянский путешественник не поленился насчитать в одном только Чипсайде 52 ювелирных лавки, где можно было приобрести любые золотые и серебряные сосуды, большие и малые — от солонок до тазов для умывания.

Выходя из городских ворот, дороги вели в близлежащие деревни — Ислингтон, Клеркенуэлл и Хокстон на левом берегу, Кеннингтон и Саутуорк на правом. Обширные, застроенные домами и мастерскими пригороды быстро сливались с городом.

Лондон был местом обитания зажиточных купцов, которые обосновались тут прочно, возведя солидные дома из камня и дерева. В Блэкуэлл-холл располагался рынок тканей, в Лиденхолл-маркет — мясной и птичий рынок, ратуша, гильдия портных Мерчант-Тейлорз-холл, а также другие гильдии — бакалейщиков, ювелиров, скорняков, галантерейщиков, виноделов. Но Лондон был также и городом прелатов: 97 приходских церквей устремляли к облакам свои кресты, не говоря уже о стоявшем на вершине Ладгейтского холма величественном соборе Святого Павла, чьи стрельчатые арки были видны из любой точки города, а игла шпиля вонзалась в небо на высоте почти в 150 метров. Пусть в меньшей степени, но Лондон был еще и городом высокородных лордов, которые постоянно толпились в залах королевских резиденций. Неподалеку от столицы располагались отели великих магнатов и Вестминстерский дворец. Шотландец Уильям Данбар[25] пел, не в силах сдержать свое восхищение увиденным:

В середине октября в Лондон наконец прибыл сам герцог Йоркский и немедленно заявился в палату лордов. Пережив изгнание и аттинктуру[26], он более не желал бороться только с фаворитами, избегая при этом прямых выпадов против короля. Наоборот, герцог вручил лорду-канцлеру[27] письменную претензию на короны Англии и Франции, а также на верховную власть над Ирландией. Его требования основывались на генеалогических исследованиях и других доказательствах того, что линия Мортимеров-Йорков имеет гораздо больше прав на трон, чем дом Ланкастеров. Герцог заявил, что поскольку парламент в свое время узаконил официальным актом захват власти Генри IV Болингброком и исключил Мортимеров из порядка наследования, то парламенту же надлежит провести реституцию и с согласия ныне правящего короля вернуть трон династии Йорков.

Лорды королевства, значительную часть которых составляли йоркисты, обсудили проблему и составили итоговый меморандум, в полной мере отразивший всю сложность и щекотливость ситуации. Ведь с одной стороны, правомочность претензий герцога Йоркского трудно было оспорить. С другой стороны, Генри VI получил корону от отца абсолютно законным путем, и каждый из лордов принес ему клятву верности. После долгих дебатов компромиссное решение все-таки было найдено и оглашено 25 октября. Клятва верности королю Генри VI не отменялась и оставалась в силе, поэтому он сохранял за собой корону пожизненно. А вот его сын Эдуард Вестминстерский наследства лишался. Парламентским актом права дома Ланкастеров на престол отменялись, и единственным законным наследником ныне царствующего короля объявлялся герцог Йоркский. Дословно парламент постановил следующее:

«Item, установлено, решено и согласовано, что упомянутый Ричард герцог Йоркский должен титуловаться, именоваться и признаваться отныне истинным и законным наследником корон, королевского положения, достоинства и власти. И после смерти упомянутого короля Генри, или же случае, если тот предпочтет отказаться от указанных корон, положения, достоинства и власти, упомянутый герцог и его наследники немедленно должны унаследовать указанные короны, королевское положение, достоинство и власть… Item, если какое-либо лицо или лица замыслят или составят заговор с целью убийства упомянутого герцога, или будут обоснованно обвинены в открытом выступлении против него людьми, равными им по положению, то это будет считаться и подпадать под понятие государственной измены»^{7}.

31 октября 1460 года Генри VI официально согласился с решением парламента.

Юридически изменение линии наследования было оформлено безупречно. Конечно, можно возразить, что король находился в полной власти герцога Йоркского и на него оказывалось давление. Но первый Ланкастер сам получил трон, неприкрыто угрожая законному королю Ричарду II и требуя его немедленного отречения. Очень вероятно, что на совести Генри Болингброка лежало и убийство свергнутого монарха. Герцог Йоркский, напротив, остался верен своей обычной умеренности и справедливости. Он не требовал немедленного отречения Генри VI, чтобы расчистить себе дорогу к трону, и был готов ждать его естественной смерти. Как выяснилось совсем скоро, эта умеренность стала роковой для него самого.

Укрепившись во власти, герцог счел возможным перевезти жену и младших детей в лондонскую резиденцию — замок Бейнардс. Это был, конечно, не замок в прямом смысле слова, а роскошный городской дворец. Он стоял на берегу Темзы на западной окраине столицы, недалеко от собора Святого Павла и приорства Блэкфрайерз. Бейнардс представлял собой огромное здание, украшенное мощными декоративными башнями и небольшими башенками. На стороне, обращенной к Темзе, находились речные ворота, от которых к самой воде вели широкие ступени. Маленький Ричард, наконец, снова оказался в домашней обстановке, проведя перед тем целый год то под стражей, то под надзором недругов, то в гостях у приверженцев партии его отца. И пусть лондонский замок был для него чужим и незнакомым, все-таки это была семейная резиденция, где свободу мальчика ограничивали только требования родителей и где ему не угрожала никакая опасность. По крайней мере, так казалось самому Ричарду, хотя на деле все обстояло иначе.

Очередной период торжества Йорка вновь продлился недолго. Королева с сыном Эдуардом бежала на север, где собрала сильную армию из отрядов верных ей дворян. Войска йоркистов обманом были завлечены в ловушку и 30 декабря 1460 года разбиты в битве при Уэйкфилде. Многие лорды пали в бою, и среди них оказался сам герцог Йоркский. Эдмунд Ратленд, брат Ричарда, пытался бежать, но на Уэйкфилдском мосту его узнал лорд Клиффорд[28] и заколол кинжалом со словами: «Твой отец убил моего отца, а я, клянусь кровью Господа, поступлю так же с тобой и всеми твоими родными!»^{8} Ричарду, графу Солсберийскому, поначалу удалось скрыться от ярости победителей, но вскоре его схватили и казнили.

Головы йоркистских лидеров были отправлены в Йорк и выставлены на всеобщее обозрение — их насадили на колья, установленные на южных городских воротах, носивших имя Миклгейт. Герцог Йоркский подвергся еще более тяжелому оскорблению — его окровавленную голову увенчали короной из бумаги и соломы. С этого момента в войнах Роз наступил психологический перелом. Казни или убийства лордов противной партии после сражений стали обычным делом, что порождало все новые поводы для кровной мести с обеих сторон. Спираль жестокости раскручивалась с каждым новым столкновением. Снисхождение к побежденным после гибели герцога Йоркского вышло из моды.

Отныне главой рода Йорков стал девятнадцатилетний Эдуард, граф Марчский. В битве при Мортимерс-Кросс 2 февраля 1461 года молодой талантливый полководец наголову разгромил одну из армий ланкастриан, которой командовали Джаспер Тюдор, граф Пемброкский, и Джеймс Батлер, граф Уилтширский. Среди прочих в плен попал и Оуэн ап Маредидд ап Теудур, основатель рода Тюдоров. Его обезглавили на торговой площади Херефорда, а затем предали смерти остальных пленников. Однако основная армия королевы Маргариты нанесла 17 февраля во Второй битве при Сент-Олбенсе поражение графам Уорикскому и Норфолкскому[29] и после казни захваченных в плен двинулась на Лондон, разоряя все на своем пути.

Напуганная грозными известиями, герцогиня Сесили решила отослать младших детей подальше от опасности. Ричард и Джордж в сопровождении матери спустились по ступеням замка Бейнардс, ведущим к Темзе. На пристани они попрощались — герцогиня с дочерью Маргарет оставалась в Лондоне, где собиралась ждать Эдуарда Марчского, двигавшегося со своими войсками к столице. Сопровождать мальчиков Сесили приказала доверенному человеку — эсквайру Джону Скелтону. Беглецы взошли на корабль и немедля отплыли в Голландию, надеясь на покровительство Филиппа Доброго, герцога Бургундского[30], благосклонно относившегося к делу йоркистов.

Эдуард подоспел к столице раньше королевы Маргариты. На поле Сент-Джон, примыкавшем к лондонской крепостной стене, собрался народ. Именитые горожане вместе с лордами королевства выступили за низложение Генри VI. Толпа поддержала их предложение короновать Эдуарда и на вопрос, должен ли Генри VI оставаться королем, ответила громкими криками: «Нет! Нет!» Никакой ненависти к королю у англичан не было, а настроение простонародья определялось неприязнью, которую люди испытывали к королеве. Для них она прежде всего была француженкой, то есть принадлежала к нации, исконно враждебной Англии. К тому же они опасались ее твердого нрава и неукротимой жестокости, которая в полной мере проявилась во время марша ланкастрианской армии к Лондону: солдаты повсюду чинили разорение и утеснение простому народу. Не склоняло сердца на сторону Маргариты и ее безразличное отношение к достоянию королевства — она легко пообещала отдать шотландцам за оказанную ей поддержку приграничную крепость Берик (Бервик).

Отложив официальный обряд коронации до окончательной победы, вновь провозглашенный король выступил с войсками на север. Он разгромил 29 марта армию королевы сначала в стычке при Феррибридже, а на следующий день при Таутоне в одной из самых кровавых битв, когда-либо происходивших на английской земле. В ней погибли многие представители английской знати, в том числе лорд Клиффорд — тот самый, что собственноручно заколол Эдмунда Ратленда. Пал в бою и предатель Эндрю Троллоп, переметнувшийся в стан ланкастриан перед битвой при Ладфорд-Бридже. Несмотря на приказ никому не давать пощады, более 40 неприятельских рыцарей все-таки попали в плен. Всех их Эдуард приказал казнить. Помилования удостоился лишь Ричард Вудвилл, барон Риверс[31], получивший от короля полное прощение. Генри VI и его жена Маргарита Анжуйская сумели бежать.

Пока разворачивались описанные выше события, Ричард с братом Джорджем пережидали превратности гражданских распрей в Бургундии. Во владениях герцога Филиппа мальчиков приняли очень тепло. Некоторое время они жили в Утрехте, а затем отправились в Слейс, где их уже поджидали посланцы герцога, которым было приказано сопровождать английских принцев ко двору в Брюгге. Почетный эскорт включал самого папского легата. Миланский посол во Франции Просперо ди Камульо писал 18 апреля из Брюгге своему господину Франческо Сфорца герцогу Миланскому: «Говорят, что завтра два младших брата [графа] Марча, сына герцога Йоркского, прибывают сюда, и герцог Бургундский объявил, что им будут оказаны великие почести». Позднее в тот же день он дополнил свой доклад: «Как я уже писал сегодня, к нам прибыли два брата короля Эдуарда — одиннадцати и двенадцати лет[32]. Герцог, человек любезнейший во всем, посетил их кров и оказал им великий почет»^{9}.

Герцогство Бургундское тогда по праву считалось богатейшим и великолепнейшим государством Европы. Хотя Филипп мнил себя последним крестоносцем, на самом деле ему больше подходила роль истинного князя эпохи Возрождения. Бургундский двор был небывало расточительным и модным, и его нравы имели огромное влияние на английский двор при Йорках. Ричард оказался в средоточии просвещенности, в атмосфере высокого искусства. Он увидел знаменитую, лучшую в Европе герцогскую библиотеку с богато иллюстрированными манускриптами в отделанных жемчугом обложках. Но большой тяги к книгам мальчик не выказал, и светская литература заинтересовала его гораздо меньше, чем собрание богословских книг архиепископа Кентерберийского: вкусы Ричарда сформировались под влиянием его набожной матери.

Впрочем, даже при большом желании у него бы все равно не хватило времени подробнее познакомиться с библиотекой пребывание братьев в Бургундии оказалось непродолжительным. После победы Эдуарда IV над войсками королевы Маргариты при Таутоне они получили возможность вернуться на родину. Более того, им было приказано не мешкать, поскольку их присутствие являлось неотъемлемой частью церемонии коронации.

В начале июня 1461 года Ричард начал собираться домой в Англию, в Кале его уже ждал корабль. Власти города Брюгге устроили в честь принцев прощальный пир, а герцог Филипп осыпал мальчиков подарками и дал им в сопровождение почетный эскорт. До Лондона Ричард добрался без приключений и сразу же окунулся в общую суету подготовки к коронации. За два дня до официальной церемонии он узнал, что будет посвящен в рыцари ордена Бани в числе 28 отпрысков знатных родов. Это звание задолго до формального основания королем Джорджем I в 1725 году Почтеннейшего ордена Бани носили рыцари, прошедшие через особую процедуру посвящения, приуроченную к важнейшим для королевского дома событиям — коронации, инвеституре принца Уэльского и герцогов королевской крови, или королевской свадьбе. Она представляла собой гораздо более торжественную и сложную акколаду[33], чем при обычном посвящении в рыцари.

И вот 26 июня три рыцаря в сопровождении танцующих и поющих оруженосцев вошли в покои Ричарда. Его препроводили в заранее подготовленную роскошную купальню, где старший рыцарь окропил водой плечи юного принца, поведал о священных рыцарских идеалах и подробно рассказал о деталях предстоящего ритуала. Затем Ричарда вытерли, одели и отвели в часовню, где ему предстояло провести целую ночь в бдении вместе с наставниками и священником. С рассветом он исповедовался и отстоял мессу, после чего его торжественно уложили в постель, чтобы он мог насладиться кратким сном и набраться сил для дальнейшего обряда.

Немного отдохнув, Ричард вновь оделся и вслед за юношей, который нес меч и шпоры, проследовал через двор Тауэра к королевским апартаментам, где предстал перед королем и лордами. По знаку Эдуарда IV два рыцаря пристегнули к ногам Ричарда шпоры. Сам король опоясал брата мечом, поцеловал его и произнес торжественную формулу: «Будь добрым рыцарем». Перед главным алтарем часовни Ричард дал клятву, в которой обещал всегда отстаивать права церкви. Тут же в часовне был освящен его меч. Затем юный рыцарь присутствовал на обеде, но ни есть, ни пить, ни сплевывать, ни оглядываться вокруг ему не дозволялось — совсем как новобрачной. Он мог только смотреть, как едят другие. Когда совершенно обессилевший Ричард вернулся, наконец, в свои покои, там он нашел алую мантию с белым капюшоном и нашитым на плече орденским знаком из белого шелка.

На следующий день Ричард в новой орденской одежде ехал рядом с королем во главе торжественной процессии, направлявшейся в Вестминстер. За ними следовали мэр и олдермены[34] в алом, а также четыре сотни самых уважаемых лондонцев, одетых в зеленое. Мальчик был счастлив. Могли он тогда знать, что эта роскошная процессия послужит своеобразным водоразделом его жизни, что он осознает в себе новые устремления и обретет новые мечты?

Глава третья. СЕМЕЙНЫЕ РАЗДОРЫ

Минувший год стал для Ричарда годом испытаний и трагедий, вызванных действиями врагов семьи. Теперь же ему пришлось разочароваться в отношениях с самыми близкими людьми.

В день коронации 28 июня его брат Джордж получил титул герцога Кларенсского, а самому Ричарду король не дал никакого титула. Ему пришлось ждать пять месяцев до 1 ноября 1461 года, когда на День Всех Святых он стал герцогом Глостерским. К этому моменту Ричард достаточно повзрослел, чтобы правильно оценить происходящее: конечно же, как второму по старшинству брату и условному наследнику трона Джорджу титул должен быть пожалован в первую очередь. Впрочем, Ричард повзрослел недостаточно, чтобы государственные соображения превозмогли детскую обиду: его задевало, что Эдуард оказывал Джорджу явное предпочтение, ибо этот случай был далеко не единственным.

Вскоре после коронации герцог Кларенсский был посвящен в рыцари ордена Подвязки, как и подобало члену королевской семьи. Герцог Глостерский подобной чести удостоился только в 1465 году. Да, он знал, что строгие правила ордена не допускают, чтобы число его членов, исключая короля и принца Уэльского, превышало 24 человека. Однако ведь за эти четыре года орден пополнился 12 рыцарями взамен умерших, и среди них оказались не только английские рыцари и лорды, но также иностранные монархи и даже француз на английской службе — Гайяр IV де Дюрфор, сеньор Дюра. Более того, гасконец Жан де Фуа, виконт де Шатийон и капталь де Бюш, чье место в конце концов занял Ричард, вышел из ордена в 1462 году, и три года король не считал нужным заполнить вакансию.

Мальчик прекрасно понимал причину такого пренебрежения к собственной персоне. Эдуарду IV, только-только захватившему трон, нужны были соратники и помощники. Самоуверенный, пышущий здоровьем Джордж через несколько лет мог стать превосходным бойцом, а болезненный Ричард с его хрупким телосложением смотрелся на фоне брата весьма невыгодно. Еще больше он проигрывал в сравнении с самим королем, который уже в 19 лет проявил мастерство полководца в битвах при Мортимере-Кроссе и Таутоне. Обаятельный, жизнелюбивый, страстный поклонник женщин, Эдуард считался самым красивым принцем Европы.

Впрочем, нельзя сказать, что король совсем забыл про младшего брата, несмотря на столь явное к нему невнимание. Ричард вместе с Джорджем был назначен уполномоченным по набору войск в северном графстве Камберленд. Там собиралась армия, чтобы противостоять набегам шотландцев и купировать возможные угрозы со стороны свергнутого короля Генри VI и его жены Маргариты д'Анжу. Братья также получили важные государственные должности: Кларенс стал наместником Ирландии, а Глостер — лордом — верховным адмиралом. Но по сути все эти назначения являлись чисто номинальными, ибо всерьез исполнять свои новые обязанности мальчики, конечно же, не могли.

Более ощутимый дар Ричарду был сделан королем 12 августа 1462 года: «Пожалованы королевскому брату Ричарду герцогу Глостерскому, адмиралу моря, а также его наследникам… титул и лордство Ричмондское, которое Эдмунд, покойный граф Ричмондский, держал по пожалованию Генри VI»^{10}. Кроме того, Ричард получил графство Пемброкское в западном Уэльсе, земли в Эссексе, Саффолке и Кембридже, конфискованные у де Веров, графов Оксфордских, а также некоторое число маноров и должностей, включая посты констебля замков Глостер и Корф. Джорджу Кларенсскому отошли владения в Северной Англии, реквизированные у рода Перси, конфискованные у графов Уилтширских поместья к югу от Хамбера, а также маноры на западе и в центре страны — Сент-Бревелз и Динский лес. В руках Кларенса оказалось графство Честер, обычно составлявшее часть апанажа[35] принца Уэльского как наследника престола.

На первый взгляд может показаться, что Эдуард IV беспристрастно одарил обоих своих братьев. Однако на деле все оказалось не так просто. Не прошло и месяца, как завистливый Кларенс устроил королю форменную истерику, требуя себе графство Ричмондское. Он добился своего, и 20 сентября владение было передано ему вопреки условиям предыдущего пожалования. В качестве компенсации Эдуард IV в сентябре 1463 года отдал Ричарду лордство Чирк в Восточном Уэльсе, а также земли, конфискованные у Роберта, лорда Хангерфор-да и Молинза — в основном в Беркшире и Уилтшире. Однако и это пожалование полгода спустя было отменено устным распоряжением короля. В обмен Ричарду в декабре 1463 года достались конфискованные владения Генри Бофорта герцога Сомерсетского, но, несмотря на громкий титул их прежнего владельца, они были отнюдь не велики. В 1464 году Ричард потерял все владения де Веров, вернувшиеся к восстановленному в правах Джону, тринадцатому графу Оксфордскому. Забегая далеко вперед скажем, что в 1468 году он вновь получил владения Хангерфорда, но был вынужден расстаться с графством Пемброкским, которое сначала попало под жесткий контроль лорда Уильяма Херберта[36], а затем полностью перешло в его руки вместе с формальным титулом.

Вся эта чехарда с пожалованиями выглядела, во-первых, неприглядно, а во-вторых, не слишком законно с правовой точки зрения. Затеяна она была исключительно потому, что король потакал вульгарной жадности Джорджа. В результате годовой доход со всех владений герцога Глостерского составлял чуть более ¹/₁₀ дохода герцога Кларенсского, приближавшегося к весьма солидной сумме в четыре тысячи фунтов — о какой справедливости тут можно было говорить? И если Ричард не был в состоянии по малолетству разобраться в финансовых тонкостях и в юридических уловках, то общий настрой он прекрасно чувствовал, и обида на короля, а в еще большей степени на Джорджа, у него только нарастала.

Чтобы не нагнетать между братьями атмосферу взаимной неприязни, Эдуард обдумывал возможность определить Ричарда на воспитание ко двору своего могущественного кузена графа Уорикского, что выглядело бы весьма естественно, ибо подобный этап в жизни считался важным для каждого юного рыцаря. Хотя, конечно, стремление отослать мальчика подальше от Лондона было вызвано не только желанием соблюсти рыцарские традиции или развести двух братьев подальше друг от друга. Захватив трон, Эдуард с радостью переложил текущие государственные заботы на плечи Ричарда Невилла, который в свои 35 лет был гораздо мудрее царственного кузена. Сам же король вовсю демонстрировал окружающим свое жизнелюбие, предаваясь всем доступным развлечениям. И хотя он считал подобное поведение совершенно нормальным и нисколько его не стыдился, ему не хотелось, чтобы младший брат прислушивался к кулуарным пересудам и злословию придворных.

Немедленно воплотить в жизнь этот замысел королю мешала политическая обстановка. После небольшой передышки, которую получила Англия в результате решительной победы йоркистов при Таутоне, ситуация вновь ухудшилась. Флот Эдуарда IV не смог перехватить маленькую эскадру королевы Маргариты, которая высадилась с войсками в октябре 1462 года в Нортумберленде неподалеку от замка Бамборо. Это неудивительно, ибо для парусных судов того времени с их мореходными качествами и ограниченным запасом провизии эффективное патрулирование в принципе было трудновыполнимой задачей.

Вопреки надеждам ланкастриан с их прибытием страна не восстала. Только мощные северные твердыни лояльных Ланкастерам лордов — Бамборо, Анник, Данстенборо — открыли перед ними ворота. Там ланкастриане держались против королевских войск до конца июля следующего года, пока не истощились их скудные ресурсы. Затем Маргарита и Генри VI с остатками своих сторонников разделились — Маргарита отплыла во Фландрию, а Генри бежал в Шотландию.

Пока на севере шла затяжная осада нортумберлендских замков, по нескольку раз переходивших из рук в руки, король не мог послать ребенка в охваченные войной области. Поэтому до конца 1463 года герцог Глостерский оставался в Лондоне[37]. Но как только обстановка нормализовалась, Эдуард тут же привел в исполнение свой давний замысел.

Герцог Глостерский без особых сожалений распрощался с придворной жизнью, которая претила его благочестивому воспитанию, а также с братом Джорджем, в достоинствах которого он окончательно разочаровался. Его влекли к себе новые впечатления — мальчику к тому времени исполнилось всего 11 лет, и новые земли манили его своей неизведанностью.

Впервые в жизни Ричард оказался за рекой Трент, служившей своеобразным рубежом, за которым начинался таинственный Север. Издалека он углядел замок Миддлхэм — одну из мощнейших крепостей Англии. Это была любимая резиденция Ричарда, графа Солсберийского, а затем и его сына графа Уорикского. Именно ее Невиллы выбрали для размещения своего двора, соперничавшего по роскоши с королевским. Массивные башни Миддлхэма и его угрюмые каменные стены, толщина которых местами достигала трех с половиной метров, тяжко вздымались над пологими холмами Уэнзлидейла, над долиной реки Юр, сбегавшей с Пенинских гор и несшей свои вскипающие на порогах воды через Северный Йоркшир.

Ричард проехал сквозь толпу, заполнявшую деревенский рынок, и миновал едва сохранившиеся развалины нормандского замка, построенного на месте саксонской или римской, а может, даже древней кельтской крепости. На востоке, у самого горизонта — там, где сливались реки Юр и Кавер — виднелись стены аббатства Жерву. Во главе эскорта он обогнул замок с востока и через укрепленные ворота попал в просторный внешний двор, по периметру которого располагались конюшни, кузница и скотобойня. Подъемный мост через ров был опущен. Ричард направил коня под каменные своды сторожевой башни и въехал на внутренний двор. Главная башня, или кип[38], стояла на небольшом холме, господствуя над остальными башнями, соединенными с нею замковыми стенами. С левой стороны к ней была пристроена часовня. В глубине двора виднелись помещения для слуг, мельница, пекарня. К крытой лестничной площадке на уровне второго этажа вели каменные ступени. В сопровождении констебля замка Ричард взошел по ним. Слуги показали ему главный зал в восточной части башни, указали на двери в личные покои графа Уорикского и провели в отведенные для него апартаменты. Здесь мальчику предстояло прожить три с лишним года.

Уэнзлидейл показался Ричарду куда более диким и необжитым, чем те местности, в которых он успел побывать раньше. Люди здесь жили вспыльчивые, импульсивные, всегда готовые схватиться за меч из-за пустячной ссоры. Но они были преданы своим друзьям и тверды в убеждениях. Ричарду во всем чудился истинный дух старой доброй Англии — дух, в котором в равных пропорциях смешивались воинственность, верность долгу и приверженность справедливости.

Миддлхэм и Шериф-Хаттон — замки графа Уорикского — были центрами власти, политической и социальной жизни целой провинции. В 16 километрах к западу от Миддлхэма в деревушке Эйсгарт располагался Наппа-холл, владелец которого Джеймс Меткаф Уэнзлидейлский и Наппский служил капитаном при Азенкуре[39]. Ричард с восторгом слушал рассказы соседа о боевых подвигах короля Генри V во Франции и, вероятно, именно благодаря старому воину стал воспринимать французов не иначе как исконных и смертельных врагов англичан. Он подружился с сыновьями ветерана, один из которых, Майлз, стал впоследствии его советником, а остальные — верными сторонниками.

Чуть севернее Эйсгарта стоял замок Болтон, принадлежавший еще одному неустрашимому бойцу — лорду Скрупу[40]. Ричарду были представлены и другие северные лорды — Скрупы Месемские, Фиц-Хью, Грейстоки и Дакры, которые занимали важное место при дворе Уорика в первые годы правления Эдуарда IV. Гораздо важнее простого знакомства с ними для герцога Глостерского стало то, что ему посчастливилось быть принятым в этот тесный круг, отвергавший всех чужаков. Северяне отличались независимым нравом и не признавали жесткого внешнего контроля, пусть даже со стороны королевской власти. Дружеские связи с северными лордами оказались весьма важны и полезны Ричарду в будущем, когда он стал наследником своего опекуна в качестве лорда Севера.

В Миддлхэмском замке Ричард жил в окружении слуг, конюших, оруженосцев, капелланов и фрейлин семьи графа Уорикского. Здесь же он нашел себе товарищей, которые пронесли эту юношескую дружбу до самой смерти — Роберт Перси Скоттонский и Фрэнсис Ловелл[41] также воспитывались при дворе Ричарда Невилла. В залах Миддлхэма Ричард впервые увидел и свою будущую супругу Энн Невилл, дочь хозяина замка. Впрочем, тогда они были еще подростками и, конечно же, не могли испытывать глубоких чувств друг к другу, разве что прониклись взаимной приязнью.

Наконец-то мальчик получил возможность вернуться к регулярным занятиям, прерванным после отъезда из Фотерингея. Его день был крайне насыщенным, времени для праздности практически не оставалось. Он поднимался ранним утром, отстаивал мессу, после чего отправлялся к наставникам и приступал к изучению всего того, что обязан был знать хорошо образованный высокородный лорд. Его учили латыни и французскому языку, математике и богословию. Он постигал законы и обычаи страны. Ему давали уроки музыки и благородных манер. Ричард читал трактаты о рыцарстве и войне, об истории и геральдике. Окончив занятия, около десяти часов он обедал в главном зале с семьей Невиллов и своими друзьями-воспитанниками. Затем мальчик надевал доспехи и занимался фехтованием, обучаясь владению мечом, кинжалом и боевым топором. Отложив в сторону оружие, Ричард седлал коня, ибо любой принц был обязан держаться в седле уверенно и величественно. Иногда он отправлялся на соколиную охоту, участвовал в травле оленя или кабана. В четыре часа пополудни зимой и в пять часов летом Ричард садился за ужин. День завершался беседами в тесном кругу обитателей замка, пением, музыкой и танцами. Перед сном всем подавались для скромной трапезы хлеб и пиво.

Именно здесь, в Миддлхэме, юный Ричард сделал для себя окончательный выбор, отказавшись от пути, на который его подспудно, самой направленностью воспитания, толкала мать. Он понял, что не желает духовной карьеры, а жаждет быть воином. Перед его глазами неотступно стоял образ старшего брата, короля Эдуарда — красавца под два метра ростом, любимца женщин, но при этом отважного бойца и удачливого полководца. Единожды решив, Ричард отбрасывал в сторону все колебания, ибо уже с детства обладал характером твердым и волевым. Он начал суровую борьбу со своими физическими слабостями. Мало того что уже с рождения мальчик был болезненным, но некоторое время назад появилась другая угроза, гораздо более страшная — у него начал развиваться сколиоз. Поначалу болезнь не доставляла больших неудобств, но, конечно, не способствовала улучшению здоровья. Ричарду пришлось мобилизовать все свое упорство в стремлении стать сильным, ловким и выносливым. Он укреплял мышцы тела так, чтобы они образовали своего рода корсет, помогающий искривленному позвоночнику удерживать торс вертикально. Порой усталость все-таки заставляла его сутулиться, что и породило впоследствие образ уродливого горбуна, весьма далекий от истины.

Эдуард IV постепенно начинал тяготиться влиянием графа Уорикского, их разрыв казался все более вероятным. Поводом для серьезной размолвки между старыми соратниками стало женолюбие короля, толкавшее его порой на откровенно неумные поступки. Весной 1464 года он тайно женился на Элизабет Вудвилл, вдове сэра Джона Грея Гробийского[42], сражавшегося на стороне Ланкастеров и погибшего во Второй битве при Сент-Олбенсе. Более неподходящий и неравный союз трудно себе представить, и вот почему. Родители Элизабет также вступили в тайный и неравный брак, за что им пришлось выплатить штраф, когда все раскрылось. Ее отец Ричард Вудвилл был простым сквайром, сыном камергера в доме герцога Бедфордского. После смерти хозяина он женился на его вдове Жакетте Люксембургской[43], затем получил от короля Генри VI титул лорда и барона Риверса, а также был посвящен в рыцари ордена Подвязки.

Этой женитьбой Эдуард IV намеренно нанес открытый, хотя и мальчишеский удар не только по хорошо продуманным планам своего ближайшего сподвижника, но и по дружбе с ним. Ибо граф Уорикский, как и подобает государственному мужу, напряженно работал в то время над организацией брака Эдуарда с представительницей французской королевской династии, желая тем самым убить сразу двух зайцев — Англия получила бы мощного союзника в лице Франции, а Маргарита д'Анжу потеряла бы возможность манипулировать своими родственными связями во вред династии Йорков. Несмотря на вполне понятную обиду, Уорик был старше и мудрее, а поэтому предпочел на этот раз смириться со свершившимся фактом и не ставить под угрозу свои отношения с Эдуардом IV. Скрепя сердце признали Элизабет королевой и все остальные лорды, крайне скандализированные не только тем, что королевским тестем стал парвеню, человек безродный, но и тем, что родственники новоявленной королевы тут же проявили недюжинные способности к обогащению. Чего стоил только один брак, заключенный при посредстве короля между его двадцатилетним шурином Джоном Вудвиллом и Кэтрин Невилл, 68-летней вдовствующей герцогиней Норфолкской, к тому времени трижды побывавшей замужем! «Дьявольский брак» — так не без оснований отзывались о нем современники, вспоминая старую английскую поговорку: «Браку молодой женщины с молодым мужчиной покровительствует Бог — как Адаму с Евой; браку старого мужчины с молодой женщиной — Богоматерь, как Марии и Иосифу; но браку старой женщины и молодого мужчины покровительствует дух зла».

В начале мая 1465 года Ричард Глостерский был вызван королем из Миддлхэма в Лондон, чтобы присутствовать на коронации Элизабет Вудвилл. 26 мая 1465 года Томас Буршье, архиепископ Кентерберийский, провел торжественную церемонию, которая не давала, конечно, новоявленной королеве никаких прав на трон, но по крайней мере драпировала королевской мантией ее сомнительное происхождение. После коронации Ричард был, наконец, посвящен в рыцари ордена Подвязки. Вскоре он вновь получил приказ собираться в дорогу и возвратиться в Миддлхэм, а графу Уорикскому из казны была выделена тысяча фунтов на покрытие расходов по содержанию воспитанника. Герцог Глостерский не замедлил исполнить приказ и вернулся к своим ежедневным упражнениям.

В 1466 году королева разрешилась от бремени дочерью, которую назвали Элизабет. Граф Уорикский стал ее крестным отцом. Несмотря на этот знак уважения, Ричард Невилл уже не был самым могущественным лордом королевства, и не в его руках оказались бразды правления государством. Эдуард IV всеми силами укреплял семью своей жены, причем в первую очередь за счет представителей старой знати. Он устроил великолепные браки для трех ее сестер: одна вышла замуж за Уильяма Буршье, сына и наследника Генри, первого графа Эссексского, вторая — за Уильяма Херберта, наследника Уильяма, первого графа Пемброкского, третья — за Генри Стаффорда, второго герцога Бакингемского. Четвертая же сестра еще в октябре 1464 года стала невестой Томаса Фиц-Алана, наследника Уильяма, шестнадцатого графа Эранделского. Но утолить аппетиты Вудвиллов было нелегко. В марте 1466 года отец королевы лорд Риверс был назначен лордом — верховным казначеем Англии вместо Уолтера Блаунта, первого лорда Маунтджоя. На Пасху король преподнес тестю подарок, возведя его в графское достоинство, а в следующем году новоявленный граф Риверс получил пост лорда — верховного констебля Англии. В октябре 1466 года Томас Грей[44], сын королевы Элизабет от первого брака, женился на Энн Холланд, единственной дочери Генри, третьего герцога Эксетерского. Граф Уорикский, пожалуй, воспринял как самый тяжелый удар именно это, поскольку хотел выдать за наследницу Холландов своего племянника.

Таким образом, семья королевы сосредоточила в своих руках восемь отдельных пэрств: отца, пяти сестер, сына от первого брака и брата Энтони, женатого на наследнице баронии Скейлз. Лукино Даллагексиа, миланский посол в Лондоне, в очередном донесении своему герцогу[45] писал: «Как Ваша светлость, вероятно, знает, король здесь взял в жены вдову очень низкого происхождения. После коронации она беспрерывно прилагает все возможные усилия для возвеличивания своих родственников, а именно отца, матери, братьев и сестер. У нее пять братьев и столько же сестер, и она повернула дело таким образом, что они забрали в свои руки управление этим королевством до такой степени, что из остальных лордов во власти остался лишь граф Уорикский, который всегда был могущественным, чего он несомненно заслуживает»^{11}.

Наступление на Невиллов продолжалось. 3 июня 1467 года собрался парламент. В это время лорд — верховный канцлер Джордж Невилл архиепископ Йоркский, брат графа Уорикского, тяжело заболел и временно не мог исполнять своих обязанностей. Король Эдуард IV не замедлил воспользоваться удачно подвернувшимся предлогом и бесцеремонно отстранил архиепископа от должности. Лорд-канцлером он назначил Роберта Стиллингтона, епископа Батского и Уэллзского.

Джордж, герцог Кларенсский, получил приглашение на сессию, поскольку достиг совершеннолетия и сам управлял своими владениями. Ричард Глостерский не участвовал в работе парламента вместе с другими лордами — ему не исполнилось еще 17 лет. Король уже понемногу начал привлекать его к участию в государственных делах под руководством опытных придворных, но пока не поручал важных миссий. Например, в феврале 1467 года Ричард возглавил комиссию, задачей которой было расследование волнений в Йорке: «Комиссия ойе и термине[46] королевскому брату Ричарду, герцогу Глостерскому, королевскому родственнику Ричарду, графу Уорикскому и Солсберийскому, Джону, графу Нортумберлендскому[47], Генри Фиц-Хью из Фиц-Хью, рыцарю, Ральфу Грейстоку, Грейстокскому, рыцарю, Томасу Ламли, рыцарю… в пределах графства и города Йорк»^{12}.

Тем не менее герцог Глостерский был вызван в Лондон, но вместо участия в работе парламента ему пришлось посетить рыцарский турнир. В четверг 11 июня 1467 года весь Лондон собрался в Смитфилде, чтобы насладиться великолепным зрелищем. По сторонам огороженного ристалища, протянувшегося на 80 метров в длину и на 75 метров в ширину, были возведены две трибуны — одна для придворных, другая для мэра и городских советников. Бургундский хронист Оливье де ла Марш, присутствовавший там, писал, что король Эдуард был «одет в пурпур, с лентой ордена Подвязки на бедре и жезлом в руке. Он выглядел человеком, действительно достойным королевского сана, поскольку был прекрасным и великим принцем… Вокруг него расположились двадцать или двадцать пять советников, все с седыми волосами — они напоминали сенаторов, собравшихся на совет к своему господину»^{13}. Нижние ряды занимали рыцари, оруженосцы и королевские лучники.

Первым на поле выехал лорд Скейлз, перед которым Джордж Кларенсский и граф Эранделский[48] несли два шлема. Отвесив поклон королю, он направился к своей палатке, чтобы вооружиться. После того как Антуан, бастард Бургундский[49], исполнил тот же ритуал, двое бойцов схватились на копьях, но ни один из них не смог нанести сопернику удара. Тогда, отбросив большую часть своих доспехов и взяв мечи, они вновь обрушились друг на друга. Конь Антуана врезался головой в седло Скейлза, встал на дыбы и пал замертво, придавив бургундца к земле… Король Эдуард спросил у Антуана, не хочет ли он еще раз оседлать коня, но тот отвечал: “Сейчас неподходящее время”. Затем бургундец удалился в свои покои, мрачно бросив по пути Оливье де ла Маршу: “Вне сомнений, он [лорд Скейлз] сражался сегодня со зверем, но завтра ему придется драться с мужчиной”».

На следующий день они должны были сражаться пешими — сначала на копьях, затем на топорах, но «король считал, что метание копья по-настоящему опасно и очень рискованно, и заявил, что турнир — всего лишь приятное времяпрепровождение, а посему он не может допустить, чтобы на его глазах использовалось такое смертоносное оружие». Скейлз и бургундец бились топорами, Вудвилл наносил удары обухом, его противник — лезвием. Они рубили друг друга отчаянно, топоры лязгали о доспехи. Бой шел столь яростный, что «король… швырнул свой жезл на ристалище и громким голосом закричал: “Хоу!”». Напоследок бойцы успели нанести друг другу еще два или три сильных удара, но затем по повелению короля взялись за руки и поклялись «любить друг друга, как братья по оружию»^{14}.

Ричард без особого одобрения наблюдал за поединком и даже не думал принять участие в турнире, хотя мог выступить в высшей степени достойно. Он, затративший столько сил на изучение боевых искусств, титаническими усилиями поборовший свою врожденную физическую слабость, считал, что истинный аристократ не должен демонстрировать военное мастерство на потеху публики для удовлетворения своего тщеславия, а использовать его для защиты королевства от врагов.

Будучи в Лондоне, Ричард наблюдал, как быстро расширяется пропасть между старшим братом и воспитателем. Если граф Уорикский здраво полагал, что в интересах короны надо сближаться со старинным недругом — Францией, также желавшей этого союза, то Эдуард IV, наущаемый Вудвиллами, выступил за возобновление традиционного альянса с Фландрией, то есть с герцогом Бургундским, в чьи владения она входила. Антуан, бастард Бургундский, приехал 10 мая 1467 года в Лондон по личному приглашению короля и оставался в Англии до лета, хотя в это же время Уорик вел в Руане непростые переговоры с королем Людовиком XI[50] о мире, закончившиеся 18 июня. Миланские послы Эммануэль де Джакопо и Джованни Пьетро Паникаролла доносили своему герцогу: «Король [Франции] ведет секретные переговоры с королем Англии Эдуардом при посредстве графа Уорикского… Они уже в целом договорились… что король Эдуард и король Франции отныне и навсегда будут братьями по оружию; между королевствами Англия и Франция будет заключен вечный мир; король Эдуард откажется от всех и титулов, прав и претензий на королевство Франция. Французский король отдаст вторую дочь за второго брата короля Эдуарда[51] (старший брат[52] женится на дочери упомянутого графа) и в качестве приданого получит часть земель герцога Бургундского и графа Шароле, с которыми они договорились вести войну до победного конца… король Эдуард получит для вышеуказанного брата Голландию, Зеландию и Брабант»^{15}. Таким образом, Ричард Глостерский в планах обеих сторон играл не последнюю роль.

Французское посольство прибыло в Англию, чтобы официально оформить выработанное соглашение, и провело в Лондоне целый месяц, ожидая ответа от Эдуарда IV. Однако король так и не принял послов, которые вернулись домой ни с чем. Эдуард воспользовался возможностью еще раз унизить Уорика, а также продемонстрировать Людовику, как мало его заботили отношения с Францией. Он спешно готовил альянс с бургундцами, предлагая наследнику герцогства Шарлю де Шароле[53] в жены свою сестру Маргарет. Эдуард также наложил королевский запрет на брак герцога Кларенсского и Изабел Невилл. Однако Джордж Кларенс был человеком своевольным, ненадежным и крайне амбициозным. Он подбил Ричарда, который, естественно, гораздо лучше знал графа, помочь ему в переговорах, и два брата тайком покинули Лондон, чтобы встретиться с Уориком в Кембридже и обсудить возможность все-таки заключить запрещенный Эдуардом IV брак. Узнав об этом, король приказал братьям немедленно предстать перед ним. Он сурово их выбранил и отправил под арест, приставив к ним для охраны четверых рыцарей.

Продолжая свою континентальную политику, в мае 1468 года Эдуард IV объявил о намерении на следующий год лично возглавить экспедицию против Франции. Перед лицом свершившегося брака сестры английского короля и Шарля Смелого, ставшего к тому времени герцогом Бургундским, а также серьезных приготовлений Англии к военному вторжению, Людовик XI счел целесообразным подкинуть дров в затухающий огонь гражданской войны. При его поддержке Маргарита д'Анжу оживила дело ланкастриан. В Лондон стали поступать тревожные сигналы. В Уэльсе был схвачен гонец изгнанной королевы, который вез письма гарнизону Харлеха, до сих пор не сложившему оружия. Когда курьера доставили в столицу, он обвинил графа Уорикского в заигрывании с ланкастрианской партией. Король впал в гнев. Уорику на этот раз удалось достаточно легко оправдаться, но официальное примирение между Ричардом Невиллом и Эдуардом IV состоялось только после Рождества и стоило архиепископу Йоркскому Джорджу Невиллу колоссальных усилий. Да и вряд ли это примирение было действительно искренним.

В начале июня в Куинборо задержали еще одного тайного посланника королевы, Джона Корнелиуса, при котором нашли важные письма ее приверженцам в Англии. Этот курьер, простой сапожник, был заточен в Тауэр, где под пыткой рассказал все, что знал о заговоре ланкастриан. Мятежниками оказались по большей части люди незнатные, в основном зажиточные лондонцы вроде купца Томаса Кука. Но среди участников заговора Корнелиус назвал бывшего казначея Кале сэра Джарвиса Клифтона и Джона Хокинса, слугу лорда Джона Уэнлока, всегда считавшегося верным йоркистом. Судьи, в числе которых были лорд — верховный судья Англии Джон Маркэм, Джордж Кларенсский и Ричард, граф Уорикский, признали Хокинса виновным в государственной измене. Казнь состоялась так быстро, что он не успел ничего рассказать об участии в заговоре своего хозяина.

В конце июня 1468 года Джаспер Тюдор (граф Пемброкский, как его называли ланкастриане, несмотря на то, что титул был давно отобран) прибыл в Северный Уэльс на трех французских судах с отрядом в полсотни воинов и небольшой суммой денег. Он высадился около Харлеха. Этот мощный замок, осажденный войсками лорда Херберта, испытывал нужду буквально во всем. Тюдор не мог снять осаду, но попытался отвлечь внимание осаждавших — при поддержке мятежных валлийцев он разграбил и сжег королевский город Денби. Лорд Херберт с частью своей армии перехватил мятежников, рассеял валлийские отряды и обратил их в бегство. Потеряв последнюю надежду на помощь извне, командир гарнизона Давид ап Йеван ап Эйнион 24 августа сдал Харлех. В плен попали все, кто защищал замок. Среди них находился и никому тогда не известный двенадцатилетний племянник Джаспера Тюдора по имени Генри.

Дядю и племянника, убежденных сторонников Ланкастеров, доставили в Лондон вместе с другими бунтовщиками, но обошлись с ними на удивление мягко: к смерти были приговорены только двое из пятидесяти. Как покажет история, это было роковым решением, поскольку оба Тюдора стали самыми опасными и деятельными врагами династии Йорков, а младший из них в конце концов занял трон под именем Генри VII. Уильям Херберт за взятие последнего оплота ланкастриан получил титул первого графа Пемброкского. Даже здесь король умудрился наступить на больную мозоль графу Уорикскому, который сам претендовал на этот титул. Кроме того, Эдуард IV опять показал, пусть и неумышленно, свое пренебрежение к брату Ричарду, который до этого момента носил титул графа Пемброкского.

Король был хорошо осведомлен через своих шпионов о заговорах сторонников свергнутой династии, но главная угроза его трону таилась совсем в другой стороне. Весной 1469 года граф Уорикский отправился в Кале, чтобы взять в свои руки управление английской территорией на континенте. Там он начал разрабатывать планы по возвращению себе всей полноты власти. При этом Уорик по-прежнему делал вид, что действует в рамках политики, определенной королем. Он встречался с герцогом Бургундским и вроде бы прилагал все усилия для укрепления дружеских отношений между двумя странами. Но граф не смог провести такого опытного политика, как миланский посол, который написал своему господину: «Он [граф Уорикский] составил план, который должен превратить его в главного человека в правительстве; понимая положение дел, он выдал двух своих дочерей замуж за двух братьев короля, и в минувший день Св. Иоанна герцог Кларенсский женился в Кале, переплыв пролив»^{16}.

Действительно, в начале июля в Кале прибыли Джордж Невилл, архиепископ Йоркский, и шурин Уорика ярый ланкастрианин Джон де Вер, граф Оксфордский[54] — они были приглашены на свадьбу Джорджа Кларенсского и Изабел Невилл, старшей дочери Уорика. Несмотря на королевский запрет жениться, 11 июля состоялась церемония бракосочетания. На следующий день Уорик и Кларенс огласили петицию, содержавшую перечень жалоб на правительство Эдуарда IV. Ричарду Невиллу пришелся очень кстати такой сторонник, поскольку король все еще не имел сына, а Кларенс как-никак являлся условным наследником трона. У Джорджа были собственные поводы для недовольства: он ненавидел королеву и весь клан Вудвиллов, совершенно необоснованно, по его мнению, захвативших богатые владения и должности. Вероятно, Кларенс даже верил в то, что Уорик сделает его королем вместо брата.

Несомненно, Ричард Невилл также надеялся на поддержку своего воспитанника герцога Глостерского. Хотя посол несколько опередил события, но из его донесения видно, что планы относительно брака Ричарда и дочери графа Уорикского существовали уже как минимум в августе 1469 года. Однако Глостер, поначалу помогавший Джорджу в организации брака, в Кале не поехал: у него было время серьезно подумать и разобраться в ситуации. Детские игры закончились, и перед Ричардом впервые в жизни встала необходимость сделать тяжелый выбор: сохранить вассальную верность королю и старшему брату, притом что тот вел себя не слишком разумно, или же платить благодарностью и привязанностью своему воспитателю, поступавшему как настоящий государственный муж. Дилемма была тем более непростой, что кузен как раз заботился о нем в течение последних нескольких лет, дал ему надлежащее воспитание, ввел в общество северных лордов, хотел выдать за него свою дочь. Герцогу Глостерскому было спокойно и уютно в Миддлхэме, там он нашел надежных друзей. В общем, ничего, кроме добра, от кузена он не видел. В то же время Эдуард IV, хоть и был его родным братом, не проявлял к нему никакого интереса. При дворе, полном насмешек, сплетен и интриг, господствовали Вудвиллы, и Ричард чувствовал там себя не в своей тарелке. Он не желал принять компанию этих парвеню — их высокомерие раздражало его так же сильно, как и чванливость, в основе которой лежало недавно приобретенное состояние. Не могли склонить весы на ту или другую сторону и предпочтения герцога Кларенсского, когда-то пользовавшегося у Ричарда непререкаемым авторитетом. Джордж изрядно надоел младшему брату своими капризами и алчностью. Общего у них осталось немного — детские воспоминания и нелюбовь к Вудвиллам.

Бремя нелегких раздумий герцогу Глостерскому облегчил сам Уорик, решившийся открыто выступить против Эдуарда IV. Ричард понял, что лояльность трону для него важнее личных чувств и привязанностей, и решил прочно связать свою судьбу с королем. Как обычно, сделав раз выбор, он уже от него не отказывался. К тому времени худенький болезненный мальчик превратился в крепкого, сухощавого, невысокого юношу с сильными руками и гордой осанкой. Если он не надевал доспех или специально пошитую одежду, то было заметно, что правое плечо у него выше, чем левое — единственное проявление сколиоза. Однако болезнь не мешала ему проявлять и на охоте, и на тренировках чудеса ловкости и выносливости. Он превосходно владел мечом и особенно боевым топором.

Эдуард IV по достоинству оценил изменения, произошедшие с братом, и в свою очередь начал искать сближения с ним. Ричард быстро превратился в одного из самых близких и самых преданных его сторонников. В феврале 1469 года он был с королем в Солсбери во время суда над предателями Генри Кортнеем и Томасом Хангерфордом[55], уличенными в сношениях с Ланкастерами и приговоренными к казни. Ни граф Уорикский, ни герцог Кларенсский в расследовании участия не принимали. Глостер присутствовал на важной церемонии в Виндзоре 13 мая, когда Шарль Смелый, унаследовавший по смерти отца герцогство Бургундское, был посвящен в рыцари ордена Подвязки.

В конце мая в Йоркшире вспыхнул мятеж некоего Робина из Ридсдейла, под личиной которого скрывался, как многие полагают, сэр Джон Коньерс Хорнбийский — доверенный слуга Уорика, женатый на его кузине. Повстанцы первоначально выступали против взыскания монастырем Святого Леонарда налога с фермеров в 25 снопов хлеба. Постепенно их претензии выросли до обвинений правительства в жестокости и бездействии, как это часто случалось в смутные времена Генри VI. Главное недовольство у них вызывали приверженность короля Эдуарда IV фаворитам из числа семьи Вудвиллов, отсутствие в королевстве правопорядка и судебной справедливости, а также чрезмерно тяжелое налогообложение. В рядах последователей Робина из Ридсдейла были не только крестьяне, но и дворяне ланкастрианскои ориентации, а также последователи графа Уорикского — например Ричард де Уэллз[56].

Одновременно в Восточном райдинге[57] Йоркшира вспыхнуло другое восстание под руководством Робина из Холдернесса. Он требовал от Невиллов возвращения роду Перси всех владений, в том числе и титула графа Нортумберлендского. Ясно, что носивший тогда этот титул Джон Невилл не испытывал никаких симпатий к мятежникам. С небольшим войском он встретил повстанцев у ворот Йорка, обратил их в бегство, схватил Робина из Холдернесса и обезглавил его. Но Невилл палец о палец не ударил для подавления срежиссированного старшим братом мятежа Робина из Ридсдейла, который со всеми своими силами двинулся на юг.

Поначалу Эдуард IV не придавал большого значения этим волнениям, полагая, что северные лорды сами наведут порядок. Он преспокойно отправился в паломничество по святым местам в Бери-Сент-Эдмундс и Уолсингем в компании графа Риверса, лорда Скейлза и прочих Вудвиллов, планируя посетить места поклонения Святому Эдмунду Мученику и Деве Марии. Перед самым отъездом король неожиданно приказал Ричарду Глостерскому присоединиться к своей свите. Ричард повиновался, взяв с собой друга детства Роберта Перси и оруженосца Джона Парра.

Во время путешествия король получил сообщение, что Уорик и Кларенс открыто восстали против его власти. Маршрут следования пришлось изменить: кавалькада сначала двинулась в Норидж, а оттуда в Линн, стоявший на побережье залива Уош. Проезжая мимо Нориджа, король оказался в эпицентре борьбы между герцогами Норфолкским[58] и Саффолкским из-за наследства героя Столетней войны покойного сэра Джона Фастолфа. Норфолк претендовал на замок Кейстер, Саффолк — на манор Хеллсдон. И то и другое владение недавно перешли в руки Джона Пастона[59], главного душеприказчика Фастолфа. Глава семьи Пастон сэр Джон пытался пробиться к королю с просьбой о правосудии, но неудачно. Поскольку маршрут королевского похода как раз пролегал через Хеллсдон, то Ричард Глостерский мог своими глазами убедиться в беззакониях и насилиях, к которым прибегал Саффолк, разрушивший в 1465 году процветавшее до этого поместье.

Один из королевских придворных, Томас Уингфилд, обещал брату Джона Пастона, что отыщет вместе с милордом Глостерским способ показать королю разрушенный дом и рассказать о разорении манора. Ричард и Томас действительно привлекли внимание короля к руинам, но Эдуард IV заявил, что не собирается оказывать какое-либо особое предпочтение Пастонам или кому бы то ни было другому: если этот ущерб действительно причинен герцогом Саффолкским, то Пастонам следует обратиться в комиссию ойе и термине, которая в скором времени должна была начать работу в Норидже. Таким образом, заступничество Ричарда оказалось безуспешным, но его усилия не пропали даром: сэр Джон был признателен ему за поддержку, и вскоре на службу к герцогу Глостерскому поступили четыре молодых дворянина из окружения Пастона — Бернард, Барнли, Брум и Калторп.

В замке Райзинг, где кавалькада 24 июня остановилась на ночлег, король сообщил Ричарду, что цель путешествия изменена, и теперь они, прервав паломничество, отправляются на подавление восстания Ридсдейла. Герцог Глостерский не был готов к такому повороту событий. Он срочно отправил письмо помощнику королевского казначея сэру Джону Сею:

«Верный и возлюбленный, мы горячо Вас приветствуем. Поелику Его королевская светлость назначил мне сопровождать Его высочество в северные земли нашего королевства, это будет стоить мне больших затрат и расходов. Я был призван туда весьма внезапно и не запасся деньгами в той степени, в которой меня обязывает мой ранг, и я прошу Вас, ибо имею к Вам особое доверие, одолжить мне сто фунтов до будущей Пасхи. Не беспокойтесь, к этому сроку я обещаю Вам вернуть все деньги. Предъявитель сего, которому Вы можете доверять, доставит Вам мое письмо. Прошу Вас явить мне Вашу дружбу, каковую и я охотно буду готов явить Вам в будущем. Писано в Райзинге в 24-й день июня.

Р. Глостер.

P. S. Сэр Дж. Сей, я прошу Вас не отказать мне сейчас, в момент большой нужды, а я окажу Вам мое покровительство за то, что Вы потрудитесь на мое благо»^{17}.

Дойдя до Линна, король и его свита сели в городском порту на судно и по Нину добрались до Фотерингея, где в течение недели собирали отряды местных землевладельцев. 5 июля маленькая армия выступила на Стамфорд и 7 июля вошла в Ныоарк. Тут король принял решение повернуть назад, поскольку получил донесение о том, что силы мятежников значительно превосходят его собственные. Кроме того, с каждым днем становилось яснее, что за восставшими стоят граф Уорикский и герцог Кларенсский. Королевское войско переместилось в замок Ноттингем. Там Эдуард и Ричард ожидали прибытия армии, которую должны были собрать на западе страны и в Уэльсе Хамфри Стаффорд, граф Девонский[60], и Уильям Херберт, граф Пемброкский. Однако подкрепление к ним так и не подошло, поскольку на марше оно встретилось с повстанцами. 26 июля 1469 года мятежники одержали победу в упорной битве при Эджкот-Муре, неподалеку от Банбери. Пемброк и его брат сэр Ричард Херберт Колбрукский были взяты в плен и казнены в Нортхемптоне — то ли по приказу графа Уорикского, то ли еще до его прибытия. Графа Девонского ожидала та же участь в Бриджуотере, а графа Риверса и Джона, одного из его младших сыновей, казнили в замке Кенилуорт — всех без какого-либо подобия суда и следствия.

Оценив, насколько неравными были силы, король распустил армию и приказал своим немногочисленным приверженцам скрыться. Сам он сдался Ричарду Невиллу и в качестве заключенного был переправлен сначала в замок Уорик, а затем в Миддлхэм. Герцог Глостерский предпочел бы встретить врагов с мечом в руке и уговаривал брата принять бой. Однако категорический приказ короля ему пришлось исполнить. Он утешал себя тем соображением, что врагам в руки не должны попасть сразу оба члена королевской династии. Кроме того, он надеялся, что в неволе Эдуард пробудет недолго. Ричард скрывался неподалеку, возможно, в Западном райдинге Йоркшира[61], ожидая известий от брата.

Граф Уорикский, заполучивший сразу двух королей — свергнутый Генри VI Ланкастерский также находился в его руках, — обосновался в Миддлхэме и пытался оттуда управлять страной от имени пленного Эдуарда IV. Он общался с королевским советом, заседавшим в Лондоне, посредством писем и приказов, одобренных Эдуардом. Но в начале сентября Уорик обнаружил, что его режиму не хватает полномочий — в частности, он не мог эффективно поддерживать порядок в королевстве. Мятеж Робина из Ридсдейла продолжался, поскольку помимо последователей дома Невиллов среди бунтовщиков было много ланкастриан, которые взялись за оружие вовсе не для того, чтобы преподнести графу власть на блюдечке.

Параллельно вспыхнуло восстание, вдохновленное дальним родственником Уорика и его политическим противником сэром Хамфри Невиллом. Лондон недовольно бурлил, а Джон Невилл, граф Нортумберлендский, не сделал ни единого движения, чтобы помочь старшему брату. Герцог Норфолкский воспользовался смутой, чтобы осадить замок Кейстер и вынудил его сдаться. В общем, страна выходила из-под контроля. Уорику пришлось освободить короля в обмен на право набора войска. Собрав силы, граф разгромил восставших, захватил в плен сэра Хамфри Невилла и казнил его.

Оказавшись на свободе, Эдуард IV поспешил в Йорк, куда прибыл 10 сентября. Там к нему присоединился Ричард Глостерский. Не мешкая, братья отправились в замок Понтефракт (или Помфрет, как называли его северяне), куда были вызваны верные королю лорды с отрядами — и в первую очередь его друг лорд Хейстингс[62]. Теперь, когда Эдуард располагал войском, Уорику было затруднительно чинить ему помехи. Король решил немедленно идти в Лондон, чтобы восстановить в полном объеме свою власть.