Ричард III

Глава первая. НАМЕСТНИК УЭЛЬСА

В середине октября 1469 года Эдуард IV вступил в столицу. Вудвиллы моментально вернули себе доминирующую роль при дворе, однако король уже не смотрел на них, как на прочную опору своей власти. Поддержка, которую они могли ему обеспечить, была несоразмерна угрозе, исходившей от двух самых могущественных его подданных — графа Уорикского и герцога Кларенсского, опиравшихся к тому же на авторитет одного из высших иерархов английской церкви, архиепископа Йоркского. Хрупкий мир между Эдуардом IV и Ричардом Невиллом, хотя и скрепленный взаимными заверениями в любви и дружбе, с большим трудом сдерживал их взаимную враждебность, и ситуация оставалась взрывоопасной.

Король обратил свое внимание на младшего брата Ричарда. Пусть тот и не разделял его пристрастий к веселой и разгульной жизни, но оставался верным и мужественным соратником на протяжении последних месяцев. Семнадцатилетний герцог 17 октября 1469 года был сделан лордом верховным констеблем Англии вместо погибшего графа Риверса. Одновременно с этой должностью ему были пожалованы Клитеро и Холтон в Ланкашире и Чешире. Ричард также вступил во владение замком и лордством Судли в Глостершире. 7 ноября он стал верховным судьей Северного Уэльса, десять дней спустя — верховным стюардом некоторых лордств Южного Уэльса, а 30 ноября получил аналогичные должности во всем княжестве Уэльс и в графстве Марч.

Справиться с новыми обязанностями у Ричарда, конечно, не хватило бы опыта, но молодой герцог не остался без консультаций и помощи. На ответственные посты в Уэльсе были назначены грамотные администраторы: бывший слуга Ричарда, третьего герцога Йоркского, Уолтер Девре, лорд Феррес Чартлейский, родственник и сторонник графа Пемброкского сэр Роджер Вон из Третауэр-Корт, а также Джон Данн, на которого возложили особые обязанности в Западном Уэльсе.

Но несмотря на искушенность в государственных делах своих помощников, Ричард решил сам отправиться в Уэльс, причем немедленно: большая часть княжества, особенно его западные области, полностью вышла из-под королевского контроля. В последние дни октября герцог Глостерский покинул Лондон и отправился в Марч[63], вооруженный королевской грамотой, наделявшей его самыми широкими правами: «Королевскому брату Ричарду герцогу Глостерскому предоставлена полная власть и полномочия захватить и привести в подчинение королевские замки Кармартена и Кардигана в Южном Уэльсе, в которых засели люди Моргана ап Томаса ап Гриффита, люди Генри ап Томаса ап Гриффита и прочие мятежники, и откуда они совершают набеги на соседние земли; взять замки под надежную защиту и правление; обещать помилование тем мятежникам, кто пожелает подчиниться и принести клятву верности»^{18}.

В течение нескольких недель Ричард был по горло занят делами, наводя порядок в Уэльсе, пытаясь восстановить королевскую власть в этой мятежной части страны, традиционно лояльной Ланкастерам и весьма чувствительной к проявлениям слабости со стороны короны. Брат не оставлял его без финансовой поддержки: Ричарду постоянно поступали средства на покрытие личных расходов и прочих трат, которые он должен был нести в соответствии с королевским повелением, а также на содержание свиты. 19 октября герцог Глостерский получил 100 фунтов, 6 ноября — 500 марок, 10 ноября — еще 100 фунтов. Для Ричарда это был первый опыт самостоятельного администрирования, и он успешно справился с ним. Замки у повстанцев удалось отобрать, страна успокоилась, барды перестали распевать по деревням воинственные баллады, возбуждающие дух мятежа, а вооруженные отряды бунтовщиков больше не прятались по горам. В качестве признания заслуг Ричарда 20 ноября ему были дарованы в наследственное владение поместья Олвертон и Тайворнейл-Тиз в Корнуолле, манор Уилмингтон, а также земли Хакинг и Долли в Кенте.

На Рождество герцог Глостерский вернулся в Лондон и тут же явился к брату с отчетом. Король благосклонно выслушал его доклад и попросил присутствовать 5 января на церемонии возведения Джорджа Невилла, сына графа Нортумберлендского, в достоинство герцога Бедфордского. Подробно ознакомившись с действиями, предпринятыми Ричардом в Уэльсе, Эдуард IV полностью их одобрил. 6 января 1470 года герцог Глостерский был назначен главой комиссии ойе и термине по Южному и Северному Уэльсу, а месяц спустя, 7 февраля, получил должности, принадлежавшие раньше графу Уорикскому — он стал верховным судьей и камергером Южного Уэльса. Это окончательно испортило и без того натянутые отношения бывшего воспитателя с его воспитанником. Кроме того, Ричард временно занял пост стюарда графств Кинкардин и Кармартен — до достижения совершеннолетия Уильямом Хербертом, вторым графом Пемброкским, который был немногим младше его самого.

Став полновластным представителем короля в Уэльсе и Уэльской марке, Ричард посчитал своим долгом вновь отбыть к месту службы. По причине загруженности местными проблемами он не сыграл заметной роли в последовавшем кризисе. В феврале 1470 года в Линкольншире вспыхнул мятеж Роберта Уэллза[64], сына того самого лорда Уэллза, который сражался за мятежника Робина из Ридсдейла. Эдуард IV выступил с армией на север, послав Уорику и Кларенсу приказ явиться с отрядами, который они, впрочем, проигнорировали. Ричарду также было отправлено королевское распоряжение собрать войско на подконтрольных ему землях и двигаться на соединение с основными силами. Распоряжение прибыло с запозданием, но это неожиданно сыграло на руку королю.

Разгромив 12 марта при Эмпингеме повстанцев в одиночку, Эдуард получил неопровержимые доказательства причастности к мятежу Ричарда Невилла, графа Уорикского, намеревавшегося в случае успеха посадить на трон своего сообщника — герцога Кларенсского. Граф и герцог, поняв, что их планы раскрыты, бежали в Манчестер, надеясь получить там помощь от Томаса Стэнли[65], самого могущественного магната Ланкашира. Хотя Стэнли являлся ярко выраженным приспособленцем — изворотливым, корыстолюбивым и ненадежным — Ричард Невилл тем не менее был уверен в его поддержке. Мало того что Томас был женат на его сестре, он имел веские причины недолюбливать как Эдуарда IV, так и Ричарда Глостерского — ведь первый пожаловал второму маноры Холтон и Клитеро, располагавшиеся во владениях Стэнли. Вот тут-то и сыграла свою роль небольшая армия герцога Глостерского, с запозданием двигавшаяся к северу по приграничным графствам Херефордшир и Чешир. Она создала ощутимую угрозу для Стэнли и помешала тому поддержать бунтовщиков. Главарям мятежников пришлось бежать во Францию, где они были тепло приняты королем Людовиком XI.

Герцог Глостерский вскоре получил новое предписание — провести рекрутский набор в Глостершире и Херефордшире, чтобы преследовать рассеянные группы восставших. Затем 17 апреля он встретился с братом в Эссексе. Король приказал ему набрать войско в прибрежных графствах Корнуолле и Девоне и организовать защиту побережья от возможной высадки мятежников, ибо герцог Бургундский настойчиво предупреждал Эдуарда о том, что Уорик готовит вторжение. Затем герцог Глостерский вернулся в Уэльс, где 18 июня 1470 года председательствовал на большой судебной сессии в Кармартене.

Вскоре после этого король счел, что Ричард полностью выполнил порученное ему дело. Однако если западная провинция действительно была усмирена весьма эффективно, то со сворачиванием охраны корнуоллского побережья Эдуард поторопился. Так или иначе, но король решил послать брата в вечно бунтующий Йоркшир, где уровень доверия к династии Йорков был, пожалуй, еще ниже, чем в Уэльсе. Уже в июле Ричард сопровождал брата на север в походе, предпринятом для подавления йоркширского восстания, во главе которого стоял зять Уорика — лорд Фиц-Хью Рейвенсуортский[66]. И хотя к тому времени, когда войска дошли до Йорка, восстание уже захлебнулось, в целом ситуация в северных землях оставалась неспокойной. 26 августа герцог Глостерский был назначен хранителем Западной шотландской марки[67]. Судьба вновь привела Ричарда на север, с которым он отныне был тесно связан до конца своих дней.

Пока братья умиротворяли королевство, во французском изгнании граф Уорикский не терял времени даром. Он заключил союз с бывшим смертельным врагом — королевой Маргаритой д'Анжу, которая также нашла убежище во Франции. Скрепить альянс между старыми противниками был призван брак, в который вступили наследник короля Генри, семнадцатилетний Эдуард принц Уэльский, и младшая дочь Уорика, четырнадцатилетняя Энн Невилл. Людовик XI согласился поддержать вторжение изгнанников в Англию. В качестве платы он потребовал, чтобы по возвращении трона Ланкастеры выступили на стороне Франции против Шарля Бургундского.

В начале сентября Уорик и Кларенс в компании Джона де Вера, графа Оксфордского, и Джаспера Тюдора, ланкастрианского графа Пемброкского, отплыли из нормандского порта Ла-Хог. 13 сентября они благополучно высадились в Дартмуте и Плимуте, что в графстве Девоншир, откуда двинулись на север. Вскоре к ним присоединились граф Шрусберийский и лорд Стэнли с сильными отрядами, и в Ковентри вошли уже объединенные силы мятежников.

Эдуард IV, все еще находившийся в Йоркшире, неожиданно оказался отрезанным от южной части страны и от столицы — главным образом из-за измены доселе лояльного Джона Невилла, у которого были веские причины для перехода на сторону мятежников. Во-первых, Уорик был его родным братом. Во-вторых, ему не очень понравилась недавняя выходка короля: а именно, в 1464 году он получил титул графа Нортумберлендского, конфискованный у ланкастрианина Генри Перси. Однако наслаждаться графским достоинством ему пришлось недолго: сын опального феодала, также носивший имя Генри Перси[68], был восстановлен в своих наследственных правах, включая титул, и Невиллу пришлось удовольствоваться непривычным для Англии титулом маркиза Монтегю. Дезертирство Джона Невилла оказалось роковым для Эдуарда IV большая часть недавно набранных на севере войск входила в отряд изменника, значительно превосходивший по численности остальное войско короля. Ричард и Эдуард ночевали в Донкастере, когда были среди разбужены криком менестреля: «Враг приближается!» Этим врагом оказался как раз Джон Невилл, убедивший своих солдат перейти на сторону Уорика.

Сторонники короля в панике разбежались, с Эдуардом IV остались только Ричард Глостерский, брат королевы Энтони Вудвилл и Уильям Хейстингс. Ни один из них не рискнул положиться на милосердие графа Уорикского, чья жестокость по отношению к пленным врагам была так убедительно продемонстрирована в 1469 году. Лучшим проявлением доблести король счел немедленный побег. Вскочив на коней, Эдуард, Ричард, Энтони и Уильям поскакали в ночь, направляясь на восток. Добравшись до побережья залива Уош, они не смогли найти никаких судов, за исключением небольших лодок. Беглецы смело отдались на волю волн и чуть не утонули, когда налетевшая буря принялась трепать их утлые суденышки. В конце концов удача им улыбнулась, и в воскресенье 30 сентября они достигли Кингс-Линна. В портовой гавани стояло несколько рыболовецких судов. Взяв с собой столько солдат, сколько смог вместить крошечный флот, 2 октября 1470 года изгнанники отплыли в Голландию. По пути их заметили с кораблей Ганзы, немедленно пустившихся в погоню.

От ганзейцев они ускользнули, но при этом потеряли друг друга. Эдуард IV высадился на острове Тексел, а Глостер и Риверс, плывшие на другом судне, пристали к берегу гораздо южнее, в Зеландии. Побег из Англии был столь поспешным, что они оказались совсем без средств. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, Ричарду пришлось занять три фунта, два шиллинга и два пенса у бальи города Веере. К счастью, изгнанникам вскоре удалось найти приют у Луи де Брюгге[69], губернатора Голландии. До того, как бургундский герцог Шарль Смелый поставил его управлять этой провинцией, де Брюгге был послом в Англии и поэтому лично знал короля.

Изгнанники провели всю осень в Гааге, в доме губернатора, где хранилось великолепное собрание манускриптов. Знакомство с этой коллекцией оказало сильное влияние на вкусы короля Эдуарда, который впоследствии постарался собрать в своей библиотеке такие же книги по истории и рыцарские романы, отдавая явное предпочтение манускриптам, созданным в Брюгге. Не отстал от своего хозяина и лорд Хейстингс, также оставивший после себя неплохую коллекцию. Однако Ричарда книжное собрание губернатора Голландии оставило равнодушным — судя по тому, что его личная библиотека была довольно скудной. Герцог Глостерский был искренне благочестивым и религиозным человеком, поэтому среди немногих принадлежавших ему книг почетное место занимали копия первой английской версии Нового Завета Джона Уиклифа, на которой Ричард поставил свою личную подпись, Ветхий Завет также на английском языке, «Видения Святой Матильды» и, наконец, Часослов. Из светских книг он владел английским переводом трактата Вегеция «О военном деле», французской хроникой и сборником рассказов, включавшим, между прочим, два произведения Чосера.

Тем временем граф Уорикский освободил из Тауэра свергнутого короля Генри VI и восстановил его на престоле, за что получил от потомков прозвище Kingmaker, или Делатель королей. Все важные государственные должности вновь заняли ланкастриане, а Ричард Невилл в очередной раз стал фактическим правителем страны. Он призывал королеву Маргариту вернуться в Англию и привезти с собой сына Эдуарда, однако та колебалась,не зная, насколько прочным окажется положение ее мужа. Йоркисты, оставшиеся в Англии, прятались по убежищам. В святилище Вестминстерского аббатства скрывалась Элизабет Вудвилл; именно там она 2 ноября родила своего первого сына, которого назвали Эдуардом.

Если гостеприимство Луи де Брюгге было теплым и щедрым, то в остальных отношениях перспективы изгнанников выглядели не радужно. Герцог Бургундский поначалу вообще отказывался официально признавать присутствие короля Англии в своих владениях. Однако когда Людовик XI ясно продемонстрировал враждебные намерения по отношению к Бургундии и оказал давление на Англию с целью заручиться ее поддержкой, герцог Шарль соизволил, наконец, заметить беглецов и дал им официальный прием спустя неделю после Рождества. Бургундец оказал изгнанникам небольшую материальную поддержку в размере 50 тысяч гульденов, чтобы они могли нанять бургундские и ганзейские корабли, а также фламандских пушкарей.

Для беглецов настала беспокойная пора. Ричард разрывался между Флиссингенским портом, где снаряжались суда для экспедиции, и домом Луи де Брюгге. Всего несколько дней в феврале ему удалось выкроить для того, чтобы провести их со своей любимой сестрой Маргарет, два года назад ставшей герцогиней Бургундской. Они вспоминали детство, проведенное в Фотерингее, обсуждали измену Кларенса и способы привлечь его на свою сторону. Брат и сестра, прекрасно изучившие характер Джорджа, дали Эдуарду совет использовать все имевшиеся в его распоряжении рычаги, играя на болезненной подозрительности и завистливости герцога Кларенсского. С середины февраля эти встречи Ричарда и Маргарет, к их обоюдному сожалению, прекратились: герцогу Глостерскому пришлось поселиться в порту, поскольку подготовка к отплытию вошла в финальную стадию. Вместе с Хейстингсом и Риверсом он наблюдал за погрузкой на суда продовольствия и за оснащением их маленькой армии.

Английские изгнанники были готовы отплыть 2 марта, но погода держала их в порту еще девять дней. Только 11 марта они с 1200 солдатами, треть из которых составляли фламандцы, отплыли из Флиссингена. Следующим утром эскадра подошла к английскому берегу близ деревушки Кромер в графстве Норфолк, надеясь встретить сочувствие в Восточной Англии — в первую очередь у людей герцога Норфолкского, а также у арендаторов и сторонников графа Риверса. Но в той части графства, где они пристали, население было явно настроено против них, и эскадре пришлось идти дальше на север, к побережью Йоркшира. Там она попала в бурю, разметавшую суда. Хронист Эдуарда IV подробно описал плавание:

«В эту ночь до самого утра среды, и в четверг 14 марта на море бушевали сильные шторма, ветры и бури, и 14-го числа с большим трудом он [Эдуард] достиг Хамберхеда, потеряв другие суда, которые рассеялись по пути. Их прибило к земле, и они причалили в разных местах далеко друг от друга. Один корабль, на котором находился король, камергер двора[70] лорд Хейстингс и еще 500 человек, пристал у Хамбера, со стороны Холдернесса, в местечке под названием Рейвенспер. Именно здесь когда-то сошел на берег по возвращении из изгнания узурпатор Генри Дербийский, позднее именовавшийся королем Генри IV…

Ричарда герцога Глостерского с отрядом в 300 человек отнесло от этого места на четыре мили. Граф Риверс и его товарищи числом 200 человек высадились в местечке под названием Полл в четырнадцати милях от места, где причалил король, да и остальные войска добрались до берега где попало. Этой ночью Эдуард с несколькими сопровождающими остановился на ночлег в бедной деревушке, в двух милях от того места, где он сошел со своего корабля. Утром следующего дня, после того как гнев бури несколько поутих, остальные его спутники покинули корабль и присоединились к нему. И наутро 15 марта из разных мест к королю подошли все его товарищи, прибывшие на других кораблях»^{19}.

Недружественный берег, воющий над серым морем ветер, измученные люди, чудом избегнувшие смерти в волнах, и никаких признаков остальной армии — все эти превратности легли тяжким грузом на плечи молодого герцога Глостерского. Однако Ричард все-таки сумел найти короля и его отряд. Во главе своих продрогших и вымокших солдат он тронулся за воинами Эдуарда IV к ближайшему городу Кингстон-апон-Халл. Но жители Кингстона отказались открыть ворота королевской армии. Тогда войско отправилось в Йорк, который находился в 60 километрах к северо-западу. У городских ворот Эдуард объявил, что его цель — всего лишь отстоять законные права на герцогство Йоркское, а на корону он не претендует. Точно так же три четверти столетия назад Генри Дербийский клялся здесь, что хочет только вернуть свое герцогство Ланкастерское.

Но и йоркцы ворот не открыли. Только самому Эдуарду со свитой в 15 человек, включая Ричарда, было позволено войти в город. Жители Йорка встретили их громкими криками «Да здравствует король Генри!», изредка перемежавшимися, правда, возгласами «Да здравствует благородный герцог Йоркский!». В то время никакого пиетета перед Йорками население их родового города не испытывало. После недолгих переговоров войти внутрь крепостных стен смогли и остальные солдаты.

Наутро войско оставило негостеприимный город и двинулось по дороге на Тадкастер, а затем к Уэйкфилду в обход принадлежавшего маркизу Монтегю замка Понтефракт. Эдуарду IV сильно помогла незатухающая вражда Невиллов и Перси: граф Уорикский вынужден был доверить охрану севера двум злейшим врагам — Джону Невиллу и Генри Перси, оспаривавшим друг у друга титул графа Нортумберлендского. И вышло так, что Перси намеренно не препятствовал продвижению йоркистов, а у Невилла не было достаточно сил, чтобы противостоять им в одиночку.

Не встречая открытого сопротивления, армия Эдуарда шла на юг. Постепенно к ней небольшими отрядами начали присоединяться сторонники. В Ноттингеме к королю прибыло первое серьезное подкрепление. Там же йоркисты получили сведения, которые помогли им оценить обстановку. Под Ковентри, в 80 километрах к югу, стоял граф Уорикский со значительными силами; герцог Кларенсский собирал войска на юго-западе страны. Внушительный флот бастарда Фоконберского бороздил воды Ла-Манша. С востока угрожающе надвигалась армия графа Оксфордского, герцога Эксетерского и виконта Бомонта[71]. С севера неохотно приближались преследовавшие Эдуарда отряды маркиза Монтегю.

Быстро оценив ситуацию, король приказал резко свернуть на восток. Этот маневр отпугнул графа Оксфордского, войска которого уступали королевским в численности и который решил поэтому отступить. Затем Эдуард бросил армию на юг в Лестер, где к ней присоединились около 2500 солдат, а затем вышел к Ковентри, где укрылся граф Уорикский. 29 марта Эдуард IV, разбивший лагерь около города, вновь провозгласил себя королем и предложил Уорику выбор между помилованием и превратностями битвы. Ричард Невилл тянул время, ожидая подхода Монтегю, Оксфорда и Кларенса, и не выходил из-за зубчатых стен Ковентри.

В этот момент многое зависело от намерений герцога Кларенсского, который сумел собрать существенные силы. Ричард Глостерский выступил в роли посредника. Три брата, каждый в сопровождении немногочисленной охраны, тайно встретились неподалеку от города Уорик, в 16 километрах к югу от Ковентри. Джордж мало получал и много терял в результате воцарения на троне Генри VI. Самой вероятной перспективой для него было снижение собственного влияния и престижа, а также потеря многих маноров, в основном отобранных у ланкастриан. Эдуард IV обещал вернуть ему свое расположение и гарантировал прощение за последнее предательство, что выглядело для Кларенса весьма соблазнительным. Основная роль в переговорах выпала на долю герцога Глостерского. Он искусно сглаживал и разрешал все разногласия, возникавшие между братьями. Сначала Ричард долго совещался с Джорджем, а затем не меньше времени потратил, чтобы убедить короля принять покорность герцога. В конце концов Кларенс твердо пообещал перейти на сторону йоркистов.

Заручившись поддержкой герцога Кларенсского, Эдуард IV рискнул оставить Уорика в тылу, бросив его в Ковентри. Он выступил маршем прямо на Лондон и прибыл туда 11 апреля 1471 года. Первым делом король поспешил к королеве в святилище Вестминстерского аббатства, чтобы увидеть своего новорожденного сына. Ричард же насладился заслуженным отдыхом.

Утром следующего дня, в Страстную пятницу, герцог Глостерский принимал участие в военном совете, затем осматривал вооружение и экипировку своих солдат. В Великую субботу Ричард вместе с другими капитанами представил войска на королевский смотр. Армия выступала в поход на графа Уорикского, который следовал за йоркистами по пятам. Командование арьергардом было поручено лорду Хейстингсу, король и Кларенс вели центральную баталию, а самое опасное назначение получил герцог Глостерский, место которого было в авангарде — весьма непростое испытание для восемнадцатилетнего командира, не участвовавшего еще ни в одном крупном сражении.

Передовой отряд армии графа Уорикского занял город Барнет, расположенный всего в 16 километрах от столицы. Вечером 13 апреля авангард йоркистов под командованием Ричарда выбил ланкастриан из Барнета, но останавливаться на ночлег в городе, узкие улочки которого представляли собой настоящую мышеловку, Эдуард IV не стал. Он приказал пройти через Барнет насквозь и разбить лагерь за его пределами. Пушки ланкастриан всю ночь обстреливали позиции противника. Правда, в темноте артиллеристы взяли неправильный прицел и били с перелетом, поскольку йоркисты подошли ближе, чем рассчитали ланкастриане.

На следующее утро 14 апреля, между пятью и шестью часами утра Ричард выстроил свои отряды в боевом порядке. На землю опустился сильный туман. Обе армии встали тремя баталиями, расположенными по фронту. Но в условиях плохой видимости противники заняли места не точно друг напротив друга. Правый, восточный фланг йоркистов, образованный авангардом Ричарда, выступал за левый фланг ланкастриан, а правое крыло ланкастриан нависало над левым крылом йоркистов.

Когда армии сошлись врукопашную в пешем строю, правое крыло армии Уорика под командованием графа Оксфордского обошло левое крыло йоркистов. Атакованные с фланга войска дрогнули, часть солдат обратилась в бегство — они ринулись в Лондон, разнося весть о поражении. В это же время герцог Глостерский со своей баталией зеркальным образом обошел и опрокинул левое крыло ланкастриан. На этом участке завязался самый упорный бой: Ричард был легко ранен, но продолжал без устали работать своим боевым топором. О накале битвы и личной отваге командира красноречиво свидетельствует тот факт, что многие из ближайшего окружения Глостера пали, в том числе его оруженосец.

Эдуард IV твердо удерживал центр против средней баталии врага, которой командовал сам граф Уорикский. В результате всех этих маневров линия фронта развернулась на 90° к ее первоначальному положению. Когда 800 воинов из баталии графа Оксфордского, преследовавшие беглецов, вернулись из рейда, они наткнулись на своих там, где не ожидали. Точно так же сумятицу в рядах правого фланга ланкастриан вызвал подход неопознанного отряда. Они приняли значки Оксфорда с изображением звезд за «сияющие солнца»[72] Эдуарда IV и открыли огонь. Отряд был разбит, солдаты разбежались с поля боя, сея панику криками: «Измена! Измена!»

Упорная четырехчасовая битва закончилась полным разгромом ланкастриан. Видя неминуемое поражение, граф Уорикский пытался спастись. Но пока ему нашли коня, пока он выбрался из свалки, время было упущено. Йоркисты настигли графа и убили его в лесу неподалеку от поля боя. В сражении погиб и его брат Джон, маркиз Монтегю. Генри Холланд, герцог Эксетерский, был так изранен, что немногим отличался от мертвого. Граф Оксфордский бежал сначала в Шотландию, а затем во Францию. Число убитых с обеих сторон составило более тысячи человек.

Ричард искренне сожалел о гибели своего воспитателя, а Эдуард IV — самого ценного из всех соратников. Останки графа Уорикского и маркиза Монтегю не подверглись поношению. В течение двух дней они выставлялись в соборе Святого Павла, чтобы все жители Лондона могли убедиться в том, что оба Невилла действительно мертвы. Затем их предали земле, похоронив в родовой усыпальнице графов Солсберийских — в Бишемском аббатстве, расположенном на берегу Темзы близ города Марлоу, что в 50 километрах к западу от Лондона.

По злой иронии точно в день битвы при Барнете армия Маргариты д'Анжу высадилась на дорсетском побережье у города Уэймут. Несколько недель до этого королева активно собирала на континенте силы, надеясь вовремя привести графу Уорикскому помощь. 24 марта ее войско собралось в Арфлере, готовое к отплытию. Но, как и йоркистам тремя неделями раньше, выйти в море ей мешала штормовая погода, удерживавшая до 13 апреля корабли в порту. Ричард узнал о высадке Маргариты на английском побережье 16 апреля 1471 года, когда победоносная королевская армия вернулась в Лондон. Немедленно выступить на перехват солдаты не могли — они были слишком измотаны. Войскам дали несколько дней на отдых, пополнили ряды свежими отрядами. Отпраздновав 23 апреля День святого Георгия, небесного покровителя Англии, братья отправились на поиски ланкастриан.

До Маргариты дошли слухи о разгроме армии Уорика, поэтому ее военачальники не повели солдат прямо на Лондон, а решили сделать большой крюк к западу и собрать приверженцев династии Ланкастеров в Девоне и Корнуолле. Когда в столице узнали о вторжении, армия уже покинула Эксетер и направлялась к Гластонбери. Оттуда она двинулась на Бат и далее на Бристоль, где к Маргарите подошли сильные подкрепления и артиллерия. Ланкастриане планировали переправиться через реку Северн и соединиться с валлийскими войсками Джаспера Тюдора. Королю Эдуарду необходимо было перехватить их до этого момента, дав бой у Глостера. Он понимал, что неприятель его опережает, и послал одного из своих офицеров с отрядом латников занять город и удерживать его любой ценой до подхода основных сил. Когда в десять часов утра 3 мая ланкастриане форсированным маршем подошли к Глостеру, они обнаружили, что опоздали. Продолжив движение вдоль Северна в поисках другой переправы, они к пяти часам прибыли к Тьюксбери, где также не нашли моста через реку. Но солдаты смертельно устали и не могли двигаться дальше.

Эдуард IV шел параллельно ланкастрианам. В Челтенхеме он получил известие, что противник стоит у Тьюксбери. Йоркисты находились всего в восьми километрах от врага, когда ночь заставила их расположиться на ночлег. Силы были примерно равны. Отдых нужен был обеим сторонам, особенно измотанным ланкастрианам. Хронист писал: «К тому времени они прошли 36 миль по грязи, по узким тропинкам и каменистым дорогам, петлявшим меж деревьев, без глотка освежающего воздуха… На всем своем пути люди не могли найти ни конины, ни другого пригодного для еды мяса, а тем более воды для своих коней, за исключением единственного маленького ручья, у которого они сделали небольшой привал, и то он вскоре был замутнен обозом, который его пересек»^{20}.

На рассвете субботы 4 мая Эдуард IV под звуки труб начал наступление. Командующий армией королевы Эдмунд, герцог Сомерсетский[73], занял превосходную позицию в полутора километрах от города Тьюксбери на возвышенности между ручьем Суиллгейт и рекой Эйвон, оставив аббатство и город в тылу. С фронта позиции прикрывались изгородями, кустами и канавами. Герцог Сомерсетский командовал правым флангом, граф Девонский — левым, а лорд Уэнлок[74] и принц Эдуард — центром. Йоркисты также выстроились в три баталии: Эдуард IV — в центре, Хейстингс — на правом фланге. Герцогу Глостерскому вновь доверили авангард, стоявший на левом крыле. Король мог положиться на своего брата: Ричард, несмотря на молодость, доказал, что способен справиться с самой сложной задачей. За левым флангом йоркисты расположили небольшой резерв.

Бой начался со смертоносной перестрелки из луков и пушек. Если бы ланкастриане оставались на месте, йоркистам было бы очень тяжело приблизиться к ним. Ричард Глостерский повел своих людей в атаку, но продвижение замедляли грязь и многочисленные изгороди, преграждавшие путь. Неожиданно герцог Сомерсетский также бросил своих рыцарей и латников в контратаку на наступающего противника и обрушился на левый фланг йоркистов. Ричард вовремя заметил опасность и стойко выдержал первый удар. Ему удалось пресечь панику в рядах своих солдат, хотя пришлось немного отойти, чтобы перестроить ряды. В этот критический момент с тыла на Сомерсета напал резервный отряд из 200 копейщиков. Рыцари и латники не выдержали и отступили, позволив солдатам короля ворваться в укрепления ланкастриан. Увидев, что благодаря отваге брата правый фланг врага разбит, Эдуард IV двинул своих людей против центра, где отчаянно защищалась баталия принца Эдуарда.

Исход сражения уже не вызывал сомнений. Центр вскоре также обратился в бегство. Потери ланкастриан были тяжелыми: их позиция, хоть и выгодная для обороны, не позволяла быстро отступить. Герцог Сомерсетский скрылся в святилище Тьюксберийского аббатства, раскроив перед этим топором голову лорду Уэнлоку. Он счел его изменником, предавшимся йоркистам, поскольку отряды центра не поддержали атаку и остались на своих позициях. Однако лорд Уэнлок был невиновен — просто он понимал преимущества защищенной позиции, в то время как наступление Сомерсета оказалось бессмысленной авантюрой, ставшей в результате причиной поражения всей армии.

Джон Кортней, граф Девонский, и Джон Бофорт, маркиз Дорсетский[75], пали в сражении. Семнадцатилетний принц Эдуард Вестминстерский, единственный сын свергнутого Генри VI, был убит, когда пытался скрыться с поля боя.

Эдмунда Бофорта, герцога Сомерсетского, рыцарей сэра Томаса Трешема и сэра Джарвиса Клифтона, а также других ланкастриан, искавших убежища в аббатстве Тьюксбери, по приказу короля вытащили оттуда силой. Ричард Глостерский, будучи лорд-констеблем Англии, заседал в суде, разбиравшем их дело. Всех мятежников приговорили к смерти и обезглавили на рыночной площади города 6 мая, на второй день после битвы. Никто в Англии не счел такое решение особенно жестоким. Казненные были непримиримыми противниками йоркистов, а многие из них злоупотребили амнистией, объявленной для них Эдуардом IV в предыдущие годы.

Остальных участников похода королевы Маргариты по королевскому приказу помиловали. Тела всех погибших и казненных лордов предали земле в Тьюксберийском аббатстве. Сама королева была схвачена в монастыре недалеко от места сражения, взята под стражу и доставлена в Лондон. Власть Эдуарда IV теперь некому было оспаривать, хотя некоторые области страны какое-то время продолжали бурлить. Джаспер Тюдор оказывал вооруженное сопротивление в Южном Уэльсе. Вновь вспыхнуло восстание в Йоркшире. Лондону угрожал бастард Фоконберский, который пересек Ла-Манш с солдатами из гарнизона Кале и высадился в Сандвиче. Но эти проблемы были устранены одна задругой.

21 мая Ричард вернулся в Лондон. Он ехал во главе триумфальной процессии, за ним следовал лорд Хейстингс, следом — король с герцогом Кларенсским. Вечером того же дня герцог Глостерский впервые присутствовал на королевском совете в качестве полноправного члена. И надо сказать, что вопрос, который поставил перед советом Эдуард IV, был не из приятных. Король требовал, чтобы совет вынес решение о казни короля Генри VI, томившегося в плену в Тауэре. После гибели при Тьюксбери принца Эдуарда не было никакого смысла оставлять в живых Генри VI, ибо тот являл собой последнюю досадную помеху безоблачному правлению Эдуарда IV. Лорды не посмели отказать королю, и решение совета было передано констеблю Тауэра лорду Дадли делегацией членов совета, в составе которой был и Ричард Глостерский. Ему не слишком нравилось подобное поручение, однако он понимал, какую опасность представляет для правящей династии оставленный в неприкосновенности зародыш бунта. Весь его небольшой жизненный опыт подтверждал правильность решения, принятого братом.

Хронист Эдуарда с изрядной долей лицемерия записал тогда: «Партия Генри… исчезла и была подавлена навсегда, и не было никакой надежды на то, что в нее снова вдохнут жизнь… Когда об этом узнал помянутый Генри, называвшийся недавно королем и находившийся в Лондонском Тауэре, то он, не имевший до той поры представления обо всех подробностях случившихся событий, воспринял это с такой злобой, гневом и негодованием, что скончался в 24-й день месяца мая от раздражения и скорби»^{21}.

Миланский посол при французском дворе Сфорца ди Беттини Флорентийский 17 июня отправил своему герцогу более достоверное сообщение, хотя тоже не без вымышленных деталей, вроде слухов о гибели королевы Маргариты:

«Король Эдуард не склонен был долее держать короля Генриха в заточении, хотя тот и был в некотором смысле слабоумным, и не было великого страха по поводу его поступков. Его сын принц и граф Уорикский были мертвы, как и все те, кто стоял за него и обладал какой-либо силой. Таким образом он [Эдуард] приказал тайно убить короля Генри в Лондонском Тауэре, где тот находился в заточении. Говорят, то же самое он сделал с королевой, женой короля Генри. Короче говоря, он решил уничтожить все семя. Похоже, что из-за такой жестокости люди Англии предприняли несколько попыток восстать против короля Эдуарда, но поскольку они сами пребывали в смятении, мятежи вскоре были подавлены. И так король Эдуард с тех пор мирно правит своим королевством Англия, не встречая больше ни малейших препон»^{22}.

Династия Ланкастеров окончательно пресеклась. Вечером 25 мая тело Генри поместили в собор Святого Павла, где оно лежало на похоронных носилках. Лицо покойного короля было открыто для обозрения. Приходившие проститься с бывшим владыкой Англии не видели на нем никаких ран, свидетельствовавших о насильственной смерти, поскольку, по словам лондонского хрониста, «вокруг похоронных носилок было больше копий и жезлов, чем факелов»^{23}. На следующее утро тело короля погрузили на лодку и по Темзе перевезли в город Чертси, где захоронили в Бенедиктинском аббатстве.

После похорон Генри VI пришло время разобраться с локальными очагами недовольства. Волнения в Йоркшире подавил от имени короля Генри Перси, восстановленный в титуле графа Нортумберлендского. Против Томаса, бастарда Фоконбергского, Эдуард IV отправил герцога Глостерского. Бастард попытался скрыться, выйдя в море, но вскоре был задержан у побережья графства Эссекс. В качестве назидания и наглядного урока прочим бунтовщикам Ричард провез пленных Томаса Невилла и его подручных через несколько портовых городов, а затем приказал казнить в Миддлхэме. Головы мятежников, обращенные в сторону Кента, украсили Лондонский мост.

Глава вторая. ВЕЛИКИЙ ЛОРД СЕВЕРА

Эдуард IV позаботился о вознаграждении тех, кто помогал ему все это время, полное опасностей и измен. В первую очередь награды заслуживал его младший брат. Ричард унаследовал должности, власть и поместья на севере Англии, принадлежавшие ранее графу Уорикскому. После вторичного воцарения на троне Эдуард IV вновь утвердил его в должностях лорда — верховного констебля и адмирала Англии, а также хранителя Западной шотландской марки. Кроме того, 18 мая 1471 года герцог Глостерский был назначен лордом — великим камергером Англии — этот пост стал вакантным после гибели Уорика. 4 июля король сделал Ричарда верховным стюардом северных территорий герцогства Ланкастерского (еще одна должность Уорика), а чуть позже — верховным стюардом палатината Ланкашир вместо лорда Стэнли, который таким образом расплатился за поддержку мятежников. 14 июля во владение Глостеру перешли все заповедные маноры[76] Ричарда Невилла к северу от реки Трент, в том числе лордства Пенрит в Камберленде и Миддлхэм с Шериф-Хаттоном в Йоркшире. В декабре Ричард получил все маноры, конфискованные у непокорного Джона де Вера, графа Оксфордского, и лидеров Линкольнширского восстания 1470 года. По большей части они находились в восточных графствах Англии, преимущественно в Эссексе, их число в общей сложности достигало восьмидесяти, а совокупный годовой доход с них превышал тысячу фунтов. Герцог Глостерский также стал с 18 мая 1472 года хранителем всех королевских лесов к северу от Трента — ранее эту должность отправлял Генри Перси, граф Нортумберлендский.

Одновременно король освободил брата от обязанностей в Уэльсе, разделив их между Уильямом Хербертом, графом Пемброкским, и Джоном Толботом, графом Шрусберийским. Пожалования 1471–1472 годов составили основу власти Глостера на севере, став той базой, на которой впоследствии покоилось его влияние.

В конце сентября 1471 года герцог Глостерский вернулся из Миддлхэма в Лондон. В родовом гнезде Невиллов, ставшем теперь его домом, он встретился со старшей дочерью Уорика, возобновив детское знакомство. Ричард не забыл попыток графа Уорикского женить его на Энн. Сентиментальные чувства, которые он испытывал к девушке, не мешали ему трезво оценить тот факт, что она была наследницей половины состояния ее матери Энн Бошан, графини Уорикской suo jure. Ричард отчетливо понимал, что первый же шаг к устроению брака вызовет резкое противодействие завистливого Кларенса, который уже был женат на Изабели, старшей дочери Энн Бошан и надеялся заполучить наследство Уориков целиком.

Кстати сказать, у Джорджа были все возможности испортить жизнь Ричарду: он снова оказался в фаворе, несмотря на свое недавнее предательство. Король вел себя по отношению к среднему брату более чем щедро. В 1471 году Джордж был восстановлен во всех своих бывших владениях, за исключением тех, которые получил Перси в результате реституции титула графа Нортумберлендского. Но и тут в качестве компенсации Кларенсу были дарованы земли, ранее принадлежавшие роду Кортнеев в Девоне и Корнуолле, а также обещаны владения рода Бошанов-Деспенсеров, которыми граф Уорикский при жизни распоряжался от имени своей жены. Незаконность этого обещания была очевидной даже для людей, не слишком разбиравшихся в наследственном праве: Уорик не был официально подвергнут аттинктуре решением парламента, его обвинили в государственной измене по общему праву. Да и при аттинктуре конфискация собственности распространялась бы только на владения самого Ричарда Невилла, унаследованные им от Невиллов на севере и от Монтегю в графстве Солсбери. Собственность его жены Энн под конфискацию никоим образом не подпадала, и распоряжаться ею король не мог.

Жадность и вздорность Джорджа порядком надоели Ричарду, и на этот раз он был готов пойти на обострение отношений, продемонстрировав открытое недовольство эгоистическими поступками брата. В немалой степени в пику Джорджу герцог Глостерский воскресил матримониальные планы своего покойного воспитателя, благо с точки зрения знатности и богатства Энн Невилл явно была подходящей парой принцу. Будущая невеста также не могла не видеть всех выгод этого союза. Один только Глостер во всей Англии обладал достаточным политическим влиянием, чтобы вырвать ее часть наследства из лап Кларенса. Кроме того, Энн хотела обзавестись семьей и испытать настоящую любовь. Будучи целый год замужем за Эдуардом, принцем Уэльским, она не вкусила радостей замужества — к моменту его гибели ей не исполнилось еще и пятнадцати лет, да и муж ее был озабочен совсем другими проблемами. Люди, близко знавшие наследника ланкастерского престола, не без оснований считали его личностью малоприятной. Например, миланский посол во Франции Джованни Пьетро Паникаролла так отзывался об Эдуарде Вестминстерском в письме своим герцогу и герцогине от 14 февраля 1467 года:

«Этот мальчик, будучи всего тринадцати лет от роду, уже не говорил ни о чем, кроме отрубания голов и войны, как будто все было в его власти, или он был богом сражений, или признанным всеми обладателем трона этого королевства»^{24}.

Очередная ссора между братьями стала тяжелым внутренним потрясением для Англии, ибо Ричард теперь был в силах дать надлежащий отпор покушению на свои права. Она вызывала всеобщее сожаление. Вот как писал об этом хронист:

«Сюда я хотел бы также вставить рассказ о распре, которая возникла во время празднования дня святого Михаила[77] между двумя братьями короля… и которую с трудом удалось уладить. После того как в битве при Тьюксбери был убит сын короля Генри, женатый на леди Энн, младшей дочери графа Уорикского, Ричард, герцог Глостерский, решил жениться на упомянутой Энн. Эти планы, однако, не совпадали с намерениями его брата герцога Кларенсского, который уже был женат на старшей дочери того самого графа. Дело обстояло так, что он заставил девицу скрыться, чтобы его брат не смог узнать, где она. Он боялся разделения собственности графа, которой желал завладеть единолично по праву своей жены, и не быть обязанным делить ее с кем-либо еще. Однако хитрость герцога Глостерского возобладала, и он нашел молодую леди в городе Лондон, переодетую в одежду кухарки, после чего увез ее в святилище церкви Святого Мартина. Из-за этого между братьями возникли ожесточенные распри. С каждой стороны с большой резкостью выдвигалось множество весомых аргументов в присутствии самого короля, слушавшего это дело в зале городской ратуши. Все присутствовавшие при сем, включая даже законоведов, были весьма поражены тому, как эти принцы смогли найти такое множество аргументов в поддержку своих позиций. В самом деле, трое братьев — король и оба герцога — обладали столькими удивительными талантами, что, если бы они могли жить без ссор, такой тройной канат никому не удалось бы разорвать без крайнего напряжения сил»^{25}.

Хотя леди Энн по доброй воле согласилась на «похищение», организованное Ричардом, перед ним встала серьезная проблема. Дело в том, что взять ее под свою защиту он не мог, ибо в таком случае его действия трактовались бы как принуждение к браку или даже насилие. Энн могла свободно выйти за него замуж, только оказавшись вне его контроля, но тогда она становилась беззащитной перед Кларенсом, фактически исполнявшим роль ее опекуна. Ричард принял соломоново решение и временно поместил ее в святилище лондонской церкви Святого Мартина-в-полях. Но даже здесь Энн, не имевшая собственных средств к существованию, зависела от того содержания, которое ей обеспечил Ричард. Эта двусмысленность ее положения и стала одним из главных аргументов, которые Кларенс выдвинул против герцога Глостерского.

Король, которому пришлось лично улаживать спор, встал на сторону младшего брата и 17 февраля 1472 года разрешил ему вступить в брак. По закону на него требовалось папское разрешение, так как Ричард и Энн находились в близкой степени родства. У папы немедленно запросили диспенсацию[78] на брак между женихом и невестой, состоящими в третьей и четвертой степени родства. Папа дал свое согласие:

«Рим, (собор Святого Петра), 10-й день майских календ. Рикардус герцог Глостер, мирянин Линкольнской епархии, и Анна Невилл, женщина из Йоркской епархии, хотят вступить в брак, но так как они состоят в третьей и четвертой степени родства, то просят о сем диспенсации. Item, декларативное письмо о третьей и четвертой»^{26}.

Почему Ричарда нимало не заботил тот факт, что он был братом мужа Изабел, приходящейся родной сестрой Энн Невилл? Этот вопрос волнует многих новейших исследователей, ибо, по их мнению, такое родство делает брак недействительным с точки зрения канонического права. Однако современники герцога Глостерского не выказывали никаких сомнений: каноническое право нигде прямо не препятствовало заключению союза между двумя братьями и двумя сестрами, хотя запрещенные варианты супружества рассматривались законниками весьма подробно. Отцы Церкви в свою очередь говорили прямо противоположное. Еще святой Беда Достопочтенный недвусмысленно указывал: «Таков основной принцип канонического права — свойство не порождает свойство. А посему совершенно ясно, что женитьба одного брата не может быть препятствием для женитьбы другого брата на любом члене той же семьи»^{27}.

Потерпев поражение в своих претензиях быть единоличным опекуном и охранителем Энн, Джордж отступил на шаг и стал настаивать уже на том, что Глостер волен получить даму, но не ее земли. Однако под сильным королевским давлением ему в конце концов пришлось согласиться на раздел имущества. 25 марта 1472 года он получил владения графа и графини Уорикских, за исключением земель, отданных герцогу Глостерскому, и стал носить титулы графа Уорикского и Солсберийского.

Предмет для ссоры вроде бы был исчерпан, но Кларенс продолжал вести себя крайне враждебно по отношению к Глостеру. Его влияние на короля Эдуарда было еще достаточным, чтобы отобрать у Ричарда должность лорда — великого камергера Англии — Джордж выпросил этот титул 20 мая 1472 года. Герцог Глостерский, победив в главном, удовлетворился более скромным постом хранителя королевских лесов к северу от Трента.

В середине весны Ричард с Энн переехали в Уэнзлидейл подальше от происков Кларенса и интриг Вудвиллов. Ближе к лету Ричард обосновался в Миддлхэме, который получил в числе прочих владений, принадлежавших когда-то Уорику. Он любил этот замок, будивший в нем воспоминания юношеских лет, и предпочитал его прочим резиденциям. В качестве стюарда герцогства Ланкастерского он должен был находиться в Понтефракте, но постоянно пренебрегал этим. Его жена также с удовольствием вернулась в места, где она выросла.

Однако герцог Глостерский отправился на север совсем не ради спокойной жизни и приятных воспоминаний. Помимо королевского поручения навести порядок в неспокойных приграничных областях и повысить уровень лояльности к династии Йорков, он ставил перед собой задачу личного свойства завоевать сердца суровых и прямодушных дворян-северян. Земли и должности графа Уорикского, а также женитьба на представительнице рода Невиллов открыли Ричарду доступ в гордое, независимое и строго клановое общество северных графств. Хотя территории к северу от Трента, за исключением Йоркшира, не отличались ни густонаселенностью, ни богатством, они были крайне важны для королевства, поскольку представляли собой естественный источник опытных и стойких воинов, закаленных в постоянных стычках с шотландцами. Однако северяне не были расположены дарить свою верность пришлым правителям.

Знать и дворянство этих земель были тесно спаяны кровными и брачными узами, иногда просто близким соседством. Ричард, лорд Фиц-Хью[79], чье основное имение находилось в Рейвенсуорте всего в нескольких милях от замка Миддлхэм, приходился кузеном герцогу Глостерскому: мать лорда Фиц-Хью Элис Невилл была дочерью Ричарда Невилла, графа Солсберийского, который, в свою очередь, был старшим братом матери Глостера. Далее, лорд Фиц-Хью женился на дочери главного королевского конюшего сэра Томаса Боро Гейнсбороского[80] в Линкольншире, также ставшего одним из доверенных слуг герцога Глостерского. Всего в нескольких километрах от Миддлхэма жил Джон, лорд Скруп Болтонский. Его первая жена была урожденной Фиц-Хью, вторая — вдовой Уильяма, лорда Зуша Харингуортского в Нортхемптоншире, а их сын Джон[81] был убежденным сторонником Ричарда Глостера. И Скруп, и Зуш были хорошо знакомы с восходящей звездой правоведения — молодым нортхемптонширским юристом Уильямом Кэтсби[82]. Более того, этот последний женился на Маргарет, сестре Джона Ла Зуша. Через браки лорды Фиц-Хью были связаны с лордами Грейстоками, владевшими землями в Йоркшире и Камберленде, а также с камберлендскими лордами Дакрами Гилслендскими. Грейстоки и Дакры в свою очередь через браки породнились друг с другом и с баронской семьей Скрупов Месемских, чьи владения также располагались недалеко от Миддлхэма.

Связи с джентри — помещиками, не имевшими титулов были не менее важны для Ричарда, чем дружба и родство с лордами, особенно в Йоркшире. Из среды беститульных дворян вышли многие его самые доверенные слуги и лейтенанты. В подавляющем большинстве своем они составляли раньше свиту графа Уорикского, многие происходили из семей, чьи земли находились рядом с Миддлхэмом. Так, сэр Джон Коньерс из соседнего замка Хорнби служил управляющим Ричмонда и получал от графа Уорикского жалованье в размере 13 фунтов шести шиллингов и восьми пенсов. Ричард оставил ему эту должность, повысил выплаты до 20 фунтов и ввел в свой герцогский совет наряду с Джоном, лордом Скрупом Болтонским и Ральфом Грейстоком[83], которые состояли в нем еще с 1475 года. В Камберленде и Уэстморленде многие члены ведущих семей попали в орбиту влияния Невиллов, а затем продолжили служить Ричарду — Парры, Хаддлстоуны, Масгрейвы. Кстати, именно сэр Джон Хаддлстоун Милломский заботился об миддлхэмских владениях герцога.

Однако в близкое окружение Ричарда попадали не только бывшие слуги Невиллов, но и люди, связанные крепкими узами с его собственным родом. Сэр Джон Сэвилл происходил из Западного райдинга Йоркшира и владел землями в Торнхилле недалеко от замка Сандал, а его предки служили Йоркам более полувека. Роберт Харингтон, пользовавшийся доверием Ричарда, приходился родным братом сэру Джеймсу Харингтону Хорнбийскому в Ланкашире, занимавшему важные должности при Эдуарде IV. Несколько человек перешли к герцогу Глостерскому от графа Нортумберлендского — например сэр Хью Хейстингс Фенвикский в Восточном райдинге Йоркшира.

Сердца многих северян Ричард Глостерский завоевал сам, без помощи семейных связей. Так, на его службе сделали себе состояние Меткафы из Наппы, что в пяти милях от Миддлхэма. Джеймс Меткаф служил Глостеру с 1471 года и получал жалованье шесть фунтов 13 шиллингов и четыре пенса. Его дядя Майлз входил в герцогский совет. Приближенными Ричарда были Томас Гауэр, чьи владения лежали недалеко от Шериф-Хаттона и Ститтенхема, Молевереры, исполнявшие обязанности шерифов Девона и уполномоченных по выморочному имуществу в Кенте и Миддлсексе, йоркширцы сэр Томас Маркенфилд Маркенфилдский и знаменитый воин сэр Томас Эверингем. Ричард Рэтклифф[84] был всего-навсего младшим сыном в захудалой дворянской семье из-под Дервентуотера в Озерном краю, ни один из членов которой не выбился даже в мировые судьи. Однако это не помешало Рэтклиффу сделать головокружительную карьеру под покровительством герцога Глостерского. Впрочем, Рэтклифф приходился шурином Джону, лорду Скрупу Болтонскому.

В конце сентября Ричард оставил свои дела и отправился в Лондон на сессию парламента. К жене он вернулся на Рождество, а когда празднования закончились, поспешил обратно в Лондон — в феврале начиналась вторая парламентская сессия. Этот парламент запомнился тем, что стал одним из самых долгих в истории Англии. Его сессии растянулись на два с половиной года, в общей сложности лорды и общины заседали 44 недели, за это время умерли шесть депутатов общин и сменились три лорд-канцлера.

В перерывах между заседаниями герцог Глостерский продолжал методично наводить порядок на севере и укреплять там свое влияние. Он понимал, что ключевым моментом в решении обоих вопросов для него является вовлечение в структуру власти графа Нортумберлендского. На встрече с королем в Ноттингеме Ричард сумел убедить брата, что северная граница будет гораздо крепче, если добиться лояльности влиятельного лорда. 12 мая герцог Глостерский привел графа на королевский совет, где перед лицом Эдуарда IV был заключен договор между двумя северными магнатами: Нортумберленд признал над собой власть герцога Глостерского, а тот обязался уважать все права и привилегии Генри Перси и обещал быть ему добрым и милостивым господином. Ричард мог торжествовать победу — если он и не сделал опасного соперника своим другом, то по крайней мере надежно нейтрализовал его враждебность.

Другой план Глостера состоял в том, чтобы упрочить свою популярность, продемонстрировав северянам заботу о глубоко почитаемой ими семье Невиллов. Когда граф Уорикский бросил вызов королю, Ричард яростно с ним боролся, но теперь Невиллы были разбиты и обессилены. Глостер явно симпатизировал родным своей жены и своего воспитателя, чего особенно и не скрывал. Сейчас, считал он, пришло время подать им руку дружбы и помощи.

В начале июня Ричард добился разрешения перевести свою тещу графиню Уорикскую[85] в Миддлхэм из святилища в Болье, где та скрывалась. Она прибыла в Англию в 1471 году вместе с войском королевы Маргариты, а после разгрома при Тьюксбери нашла убежище в монастыре. Ричард был искренне тронут трагичным положением тещи и в меру своих сил пытался облегчить ее участь. Его доверенный слуга сэр Джеймс Тирелл[86] доставил Энн Бошан в Миддлхэм, где на попечении герцога ей жилось намного лучше, чем в монастырском святилище.

Ричард также озаботился судьбой Джорджа Невилла, архиепископа Йоркского. Тот был тесно связан с ланкастрианским изгнанником Джоном де Вером, графом Оксфордским, который с весны 1473 года занялся пиратством и захватывал все попадавшиеся ему бургундские и английские корабли. Затем граф высадился на горе Святого Михаила — так называли скалу, торчавшую из моря у побережья Корнуолла — и закрепился на ней со своими сторонниками. Когда связи архиепископа с мятежником вскрылись, по приказу короля он был арестован, признан виновным и приговорен к заключению в замке Ам под надзором капитана Кале.

Ричарду нимало не нравился изворотливый заговорщик, но тем не менее он, собирая войска в Йоркшире против графа Оксфордского, настойчиво просил короля освободить архиепископа. Норфолкский дворянин Джон Пастон писал своему брату: «Я надеюсь, что стараниями герцога Глостерского милорд архиепископ вернется домой»^{28}. И действительно, год спустя Джордж Невилл был освобожден из-под стражи.

В то время как Ричард умело сочетал личные устремления с пользой для королевства, герцог Кларенсский действовал крайне деструктивно. Он вновь активизировался сверх всякой меры, открыто претендуя на все наследство Невиллов и скрыто — на корону. Кларенс резко выступал против освобождения вдовствующей графини Бошан и передачи ее под опеку Ричарда, однако Эдуард IV резко осадил смутьяна и намекнул, что готов полностью восстановить графиню в правах, а после ее смерти передать все владения и имущество Ричарду Глостерскому. Тот же Джон Пастон, неплохо осведомленный о придворных интригах, в другом письме брату писал:

«Почтенный и возлюбленный брат, шлю тебе свои наилучшие пожелания и хочу передать слухи, которые дошли до меня. Многие люди из окружения короля послали за своими доспехами и утверждают почти наверняка, что герцог Кларенсский стремится добиться всего возможного могущества, чтобы справиться с герцогом Глостерским. Однако король намерен во избежание любого беспокойства быть столь же могущественным, как они оба вместе взятые, и стать умиротворителем между ними. А некоторые полагают, что за всем этим стоит нечто большее, что замышляется измена. На нас надвигается что-то, о чем я не могу сказать»^{29}.

Даже осторожный Пастон осмелился весьма прозрачно намекнуть, что герцог Кларенсский примеряется к короне, одновременно продолжая свою тяжбу с братом. Но если король до поры до времени смотрел сквозь пальцы на возмутительное поведение Джорджа, то Ричард вовсе не был склонен изображать из себя мальчика для битья. Разгорелся очередной нешуточный конфликт. Миланский посол при французском дворе доносил в начале февраля: «Герцог Ланкастерский[87], взявший силой в жены дочь покойного графа Уорикского, бывшую ранее женой принца Уэльского, в настоящее время готовится к войне с герцогом Кларенсским. Последний, поскольку его брат король Эдуард обещал ему графство Уорикское, не желает, чтобы первый получил его по праву женитьбы на второй дочери графа»^{30}. Несмотря на то что посол явно пользовался недостоверными слухами и кое-что напутал, суть его сообщения подтверждала, что отношения между братьями были близки к окончательному разрыву. Неудивительно и негативное отношение к браку герцога Глостерского и к нему самому лично — при французском дворе знали, что Ричард являлся последовательным противником Франции, чему способствовало не только его воспитание в среде воинов — участников Столетней войны, но и понимание того, что старый недруг на континенте всегда будет цепляться за малейшую возможность дестабилизировать внутреннюю обстановку в Англии.

Герцог Кларенсский возлагал большие надежды на мятежного графа Оксфордского, который продолжал оказывать сопротивление королевским войскам, засев на горе Святого Михаила. Однако события разворачивались не в пользу Джорджа. Ни корнуоллцы, ни французский король не откликнулись на отчаянные призывы Оксфорда о помощи, и 15 февраля 1474 года ему не осталось ничего другого, как сдаться. Граф был заключен в тот же самый замок Ам, где еще томился архиепископ Йоркский. Потеряв последнюю надежду на вооруженную поддержку, Кларенс понял, что ему придется склониться перед властью Эдуарда и примириться с Ричардом — по крайней мере на какое-то время. Теперь ему нужно было получить из собственности Невиллов хотя бы что-то. Герцог Глостерский в очередной раз терпеливо согласился на пересмотр раздела владений. Все говорило о том, что этот передел должен стать окончательным — Эдуард IV решил урегулировать отношения между братьями максимально прочно и закрепить итоги парламентским актом:

«Король, по совету и с согласия лордов духовных и светских и общин, собравшихся в настоящем парламенте, и их властью, приняв во внимание различные серьезные и важные причины и соображения, определил, постановил и принял, что Джордж, герцог Кларенсский, и его жена Изабел, Ричард, герцог Глостерский, и его жена Энн — дочери и наследницы Ричарда Невилла, покойного графа Уорикского, а также дочери и безусловные наследницы Энн, графини Уорикской, вдовы упомянутого графа, — отныне имеют, владеют, наследуют и пользуются по праву упомянутых жен всеми титулами, лордствами, замками, городами, манорами, землями, владениями, привилегиями, льготами, имуществом и недвижимостью, принадлежавшими либо принадлежащими упомянутой Энн, графине Уорикской… как если бы упомянутая графиня к настоящему моменту естественным образом умерла»^{31}.

Кларенса удалось временно успокоить обширными поместьями, включавшими манор Клейверинг в Эссексе, а также лондонским домом графа Уорикского «Ле-Эрбер». Дарованные Ричарду земли были скромнее, но он сохранил за собой Миддлхэм, Шериф-Хаттон и другие владения Уорика в Йоркшире. Кроме того, герцог Глостерский получил пожизненно должность шерифа Камберленда. Понятно, что все это делалось за счет вдовствующей графини, права которой были аннулированы и которую парламент объявил юридически мертвой. К этому моменту герцог Глостерский уже понял, что его сила сосредоточена на севере, и постепенно начал концентрировать свои владения именно там. В сентябре 1474 года он обменял у короля земли, унаследованные его женой в графствах Дербишир и Хартфордшир, на исключительно богатое поместье Коттингэм недалеко от Халла и на лордство Скарборо, расположенное на побережье Йоркшира.

Однако высокородные лорды, прелаты, рыцари и горожане собрались в парламенте не только для того, чтобы разбираться в склоках, раздиравших королевскую семью. Перед ними стояла и другая, гораздо более значимая проблема. Король планировал войну: при полном согласии своих подданных, которые не забыли еще славы Азенкура, и с одобрения королевского совета он готовился выступить в защиту претензий своего предшественника Генри V на французский трон. Как минимум Эдуард IV надеялся отвоевать часть провинций, из которых англичане были изгнаны четверть века назад. Он заключил перемирие с Шотландией, мир с Ганзейским союзом, с герцогством Бретонским и королевством Кастилия. Герцог Бургундский был его активным союзником. Король убедил парламент предоставить ему крупную сумму денег и одобрить новый налог, который тяжелым грузом лег на джентри. Он также принудил многих богатых подданных внести существенные денежные суммы под видом так называемых «беневоленций»[88], или добровольных пожертвований.

Крупные магнаты королевства подписали контракты, по которым обязались нанять определенное число солдат. Два крупнейших контракта заключили герцоги Глостерский и Кларенсский. Ричард должен был представить на королевский смотр 120 латников и 1000 лучников, Кларенс — 120 латников и 1200 лучников. Герцог Глостерский немедленно разослал гонцов во все концы своих владений. Его уполномоченные мчались через северные долины и болота, собирая воинов в поход. Лорды и рыцари осматривали оружие, снаряжали своих арендаторов. Герольд Ричарда, носивший имя Глостер, а также персевант[89] Белый Вепрь присматривали за изготовлением штандартов, баннеров и эмблем: каждый воин отряда Ричарда должен был носить значок, изображающий белого кабана — Blanc Sanglier.

Чем руководствовался герцог, выбирая себе такую эмблему, точно неизвестно. Знающие люди говорили, что вепрь символизировал как принадлежность Глостера к правящей династии, олицетворением которой являлся Виндзорский замок, так и преемственность по отношению к графу Уорикскому. Сложная ассоциация была вызвана легендой, согласно которой знаменитый охотник Гай Уорик как-то похвастался: «Но прежде, недалеко от Виндзора, я убил вепря огромной мощи и силы…»^{32} Однако многие считали, что такое объяснение слишком туманно и неочевидно, а посему предлагали другое толкование. Белый цвет в геральдике не употреблялся, вместо него использовалось серебро — благородный металл. Вепрь же символизировал стойкость, ибо этот зверь сражается ожесточенно и скорее падет мертвым, чем сдастся или спасется бегством.

Каким бы ни было происхождение эмблемы, она точно отражала характер Ричарда, уже с юности зарекомендовавшего себя отважным и умелым бойцом, не терпевшим отступлений. Воины охотно становились под его знамена. В мае он привел отряд в Барэм-Даун — городок недалеко от Кентербери, где было назначено место сбора армии. Численность отряда герцога Глостерского как минимум на 300 человек превышала оговоренную контрактом. Король Эдуард IV был крайне доволен братом и пожаловал ему лордство и замок Скиптон в Крейвене, расположенные в Западном Йоркшире — главное имение ланкастрианской семьи Клиффордов. Помимо этого он предоставил Ричарду дополнительные полномочия и привилегии к должности шерифа Камберленда.

В июне войско начало переправляться через Ла-Манш в Кале изо всех портов Кента. Хронист Филипп Коммин писал: «Король Английский привел самую мощную, самую дисциплинированную, наилучшим образом экипированную армию из тех, что вторгались во Францию. В ней были все лорды Англии. Она насчитывала 1500 латников, хорошо снаряженных, в доспехах и богатых одеждах по нашей моде, каждого сопровождало несколько конников. Также в нее входили 14 тысяч конных лучников (с луками и стрелами, все верхом), множество пехотинцев и достаточное число слуг для установки тентов и палаток (которые у них были в большом количестве), а также для обслуживания артиллерии и обустройства лагеря. На всю армию не было ни одного пажа. И еще одна армия из 3000 человек должна была отправиться в Бретань»^{33}.

Ричард со своими людьми высадился в Кале 4 июля. Пожелать ему удачи два дня спустя в расположение армии приехала герцогиня Бургундская — его сестра Маргарет. Английские войска не двигались с места, ожидая прибытия ее сумасбродного мужа: вместо того чтобы готовить своих солдат для совместного генерального наступления на французов, герцог Шарль, следуя спонтанному порыву, ринулся на восток и осадил малозначимый город Нойс по соседству с Дюссельдорфом. В английском лагере герцог Бургундский появился лишь 14 июля. Ричард с удивлением отметил, что вместо обещанной армии его сопровождал только небольшой отряд телохранителей. Еще большее изумление у него вызвали неловкие оправдания Шарля, щедро сдобренные лестью. Герцог Бургундский заявил, что у армии Эдуарда rv достаточно сил не только для того, чтобы промаршировать через всю Францию, но и дойти до ворот самого Рима. Он заверял, что англичанам нужно всего лишь добраться до Шампани, где их будут ждать бургундские войска. А бургундские войска в это время бросили осаду Нойса и отправились грабить Лотарингию.

На следующий день Ричард явился на военный совет, созванный Эдуардом IV. Король сообщил, что коннетабль Франции граф де Сен-Поль[90] пообещал сдать англичанам без боя Сен-Кантен. После долгих дискуссий капитаны решили, что кампанию лучше начать с обустройства базы в этом городе. Английские войска двинулись на Дуллан и Перонн, а Шарль поскакал в Сент-Омер. Эдуард IV вел армию медленно, буквально на ощупь. Две ночи англичане для поднятия боевого духа провели на том самом поле, где в 1415 году состоялась знаменитая битва при Азенкуре.

11 августа английские войска подошли к стенам Сен-Кантена. Не успели передовые отряды приблизиться к городу, как крепостные орудия открыли огонь, убив нескольких солдат: коннетабль де Сен-Поль вторично запятнал свое имя изменой, переметнувшись теперь на сторону французов. Одновременно разведчики донесли, что король Людовик XI выступил из Бове на Компьен во главе сильной армии.

К этому моменту Эдуард IV полностью потерял доверие к герцогу Бургундскому. Больше того, он заподозрил своего союзника в ведении двойной игры с намерением заманить англичан вглубь страны и втянуть их в германскую авантюру. Король не без оснований считал, что бургундская армия понесла в битве при Нойсе серьезные потери, подорвавшие ее способность вести боевые действия наравне с английской. Эдуард не сомневался, что может одержать победу в одиночку — и возможно, великую победу. Однако без помощи Бургундии воспользоваться ее результатами он не имел никаких шансов, поскольку у него закончились деньги. Поэтому, когда французский король прислал герольда с предложением вступить в переговоры, Эдуард охотно согласился на встречу и немедленно созвал военный совет.

Герцоги Глостерский, Кларенсский, Норфолкский и Саффолкский, маркиз Дорсетский, графы Нортумберлендский, Пембрукский, Риверс, лорды Хейстингс, Стэнли и Хауэрд собрались у короля, чтобы обсудить варианты дальнейших действий. Большинство лордов высказались за мир. Резко против выступил только герцог Глостерский. Он не питал никаких иллюзий по поводу возможности покорения Франции исключительно собственными силами. Но Ричард считал, что подписывать договор сейчас нецелесообразно по нескольким причинам. Во-первых, у англичан нельзя было отнимать даже призрачной надежды на реванш после поражения в Столетней войне, которое ими тяжело переживалось. Во-вторых, народ не понял бы, зачем его заставили платить недавно введенный военный налог, тяжким бременем легший на каждое хозяйство. В-третьих, Ричарду откровенно претила мысль о сепаратном сговоре за спиной Шарля Смелого, который при всей своей вздорности и ненадежности оставался союзником Англии. И в-четвертых, победа в предстоящей битве не вызывала сомнений ни у кого, а победитель может позволить себе вести переговоры с гораздо более выгодной позиции. Поэтому, заключил герцог Глостерский, английской армии просто необходимо хотя бы единожды помериться силами в сражении с французами.

Однако Эдуард IV не внял аргументам брата и решил по-своему. Утром 15 августа послы двух королей встретились в деревушке недалеко от Амьена и договорились об условиях мира. В обмен на немедленный вывод английской армии из Франции, семилетнее перемирие и восстановление в полном объеме торговли Луи XI согласился выплатить королю Эдуарду 75 тысяч крон единовременно и затем по 50 тысяч ежегодно. Он одобрил идею брака дофина и Элизабет, старшей дочери Эдуарда, а также пообещал подписать отдельный договор, в котором каждый из королей брал на себя обязательство оказывать другому всемерную помощь в борьбе против мятежных подданных. Фактически из всех этих пунктов выполнен был только первый, касавшийся вывода войск, перемирия и компенсационных выплат.

Три дня спустя Шарль Смелый прибыл в английский лагерь. Услышав о заключении договора, он впал в ярость и обвинил Эдуарда TV в вероломстве. Герцог Бургундский стыдил его победами, одержанными другими английскими королями во Франции. Ричард вновь выступил в поддержку союзника, надеясь, что Эдуард переменит свое отношение к договору. Но его усилия пропали даром, а Шарль уехал, заявив на прощание, что никогда не подпишет мира на таких позорных условиях.

Король Луи проявил величайшую щедрость и гостеприимство. Он распахнул перед английскими войсками ворота Амьена. У городских стен были расставлены столы, ломившиеся от пирогов с олениной и кувшинов с лучшими винами. Пока солдаты топили боевой пыл во французском вине, их командиры отправились к деревне Пикиньи. Здесь, на середине моста через реку Сомма, 29 августа 1475 года состоялась встреча королей, явившихся с небольшими свитами. Эдуарда IV сопровождали герцог Кларенсский, граф Нортумберлендский, лорд Хейстингс и другие лорды. Там же на мосту был подписан текст основного договора.

Однако в стане англичан единодушия не наблюдалось. Многие отказались быть свидетелями позорного, по их мнению, акта. Как сообщает очевидец, «на встрече не присутствовали герцог Глостерский, брат короля, и некоторые другие, поскольку питали отвращение к этому миру, но они подошли позднее. И пришел вышеуказанный герцог Глостерский к королю [Людовику] в Амьен, и король преподнес ему превосходные подарки, а среди них столовую посуду и коня в прекрасной сбруе»^{34}.

Это вовсе не значило, что Людовик XI каким-то образом выделил герцога Глостерского из числа прочих. Он просто стремился завоевать как можно больше друзей при английском дворе. С согласия Эдуарда IV его главные советники приняли от французского короля пенсионы, которые предпочитали уклончиво называть данью — в общей сложности на сумму в 16 тысяч крон ежегодно. В числе прочих пенсион получил хранитель архивов Джон Мортон[91], в будущем — заклятый враг Ричарда Глостерского. Самое большое содержание в две тысячи крон ежегодно было выделено для близкого друга короля Уильяма, лорда Хейстингса. Причем Людовик XI знал — предлагая деньги Хейстингсу, он ставит того в крайне неловкое положение, ибо камергер двора еще с 1471 года получал пенсион в размере 1200 флоринов от герцога Бургундского. Поэтому французский король предложил в два раза больше. Он дал строгий наказ своему камергеру Пьеру Кларе обязательно взять с каждого расписку. Луи считал это неплохим козырем — иметь документальное подтверждение, что камергер двора, лорд — верховный канцлер, лорд — верховный адмирал, главный конюший и несколько других высших сановников Англии получали деньги от короля Франции.

Хейстингсу можно отказать в порядочности, но не в проницательности. Он не стал давать расписку, хотя Кларе пояснил: его королю нужно подтверждение, что деньги не были им присвоены. Хейстингс ответил так: «То, что Вы хотите, разумно, однако этот дар делается по великодушию Вашего господина короля, а не по моей просьбе. Если Вам угодно, чтобы я получил его, Вы можете положить его в мой рукав, но никакого письма от меня не ожидайте, ибо никогда не будет сказано обо мне, что камергер Англии получал пенсион от короля Франции, и также моей расписки никогда не будет обнаружено в его счетной палате»^{35}. Король разгневался на своего слугу, но не на Хейстингса, которого с тех пор уважал больше других слуг короля Англии, платил ему пенсион в срок и никогда не требовал расписок.

Особенно активно Людовик стремился подкупить тех, кто смотрел на мирный договор с неодобрением. Так, гасконец на английской службе Луи де Бретей дерзко заметил об Эдуарде IV: «Хотя мой король одержал девять побед, нынешнее поражение стало позором, который перевешивает их все»^{36}. Луи пригласил де Бретея на роскошный ужин и предложил поступить на службу Франции. Когда гасконец отказался, французский король подарил ему тысячу крон.

В начале сентября Ричард пересек Ла-Манш и привел свой отряд обратно в Йоркшир, где распустил солдат по домам. Он был возмущен поступком брата, ибо не понимал, как можно использовать военную кампанию для дипломатических и финансовых махинаций, а не во славу английского оружия. Но не только и не столько романтизмом герцога Глостерского объяснялось его неприятие договора. Он не верил, что французский король, не получив жестокого урока, будет честно соблюдать взятые на себя обязательства и перестанет вредить тайно или явно его стране.

Глава третья. НАУКА УПРАВЛЯТЬ

Следующие полтора года герцог Глостерский провел на севере, вдалеке от придворной суеты. Он целиком посвятил себя семье, управлению своими имениями, охране шотландской границы. Неожиданно для себя самого Ричард обнаружил, что стал весьма популярной личностью. Многие в Англии затаили недовольство королем из-за бесславного похода на континент. В их числе были и представители знати, которых принудили к беневоленциям, и простолюдины, заплатившие неизвестно на что потраченный налог, и солдаты, вернувшиеся домой без добычи. Люди подозревали, что король Эдуард затеял это мероприятие лишь для того, чтобы собрать побольше денег. Как следствие общего недовольства авторитет Ричарда сильно вырос, ибо все знали, что он демонстративно отказался присутствовать при подписании мирного договора.

Герцог Глостерский с головой окунулся в проблемы северных земель, он старался досконально разобраться в малейших тонкостях местных конфликтов и разрешить их ко всеобщему благу. Надо сказать, что это ему удавалось, и все больше северян признавало в герцоге своего судью, защитника и покровителя — благодаря не только его должностям, но и личным качествам. Особенное внимание Ричард уделял Йорку. Так, когда городские олдермены решили уволить своего секретаря Томаса Йоттена за растрату, они столкнулись с серьезными трудностями: Йоттен успел обратиться за защитой к графу Нортумберлендскому, и тот взял его под свое покровительство. Тогда горожане пришли к Ричарду и умоляли его добиться королевского согласия на отстранение секретаря от должности. Герцог Глостерский немедленно отписал Хейстингсу и Стэнли, подробно изложил суть спора и просил их как о личном одолжении, чтобы лорды повлияли на короля. Королевские юристы расследовали дело, и Эдуард IV утвердил отставку Йоттена, повелев йоркцам выбрать того секретаря, которого они сочтут нужным.

Ричард проявил себя настоящим другом горожан и во время опасного кризиса, который мог кончиться большой кровью. Вскоре после возвращения армии из Франции Йоркшир охватили волнения, инспирированные недовольными солдатами. Король Эдуард потребовал принять суровые меры для наведения порядка. В марте 1476 года герцог Глостерский и граф Нортумберлендский привели в Йорк сильное войско, чтобы подавить беспорядки и вершить суд. Если граф был настроен на жесткие действия, то Ричард не хотел сразу применять военную силу. Он призвал горожан к спокойствию и заступился за них перед королем, убедив своего брата не отменять дарованные городу привилегии. За это преисполненный благодарности городской совет постановил преподнести герцогу Глостерскому на Рождество в дар шесть лебедей и шесть щук.

Город Йорк никогда не питал особой приязни к сторонникам династии, носившей его имя, ностальгировал по Невиллам и привычно подчинялся роду Перси. Теперь же он демонстрировал трогательную любовь к Ричарду Глостерскому, который в ответ платил столице Севера такой же любовью. И Йорк этого, несомненно, заслуживал. Уступая по значимости и численности населения лишь Лондону, город находился тогда в самом зените своего средневекового величия. Стоя на берегу реки Уз, он гордился своей древней историей, ибо был возведен на развалинах римского Эборакума. Тринадцать тысяч человек жили под защитой его белокаменных стен, за которые можно было попасть через укрепленные башнями и барбаканами ворота — Бутэмские, Монкские, Уолмгеймские и Миклгейтские. В черте города располагались три церкви, за пределами стен — еще девять. Над ними царил грандиозный Минстер — кафедральный собор, постройка которого была завершена совсем недавно — в 1472 году. Он с успехом оспаривал у Кёльнского собора славу самого большого храма в Северной Европе. Всего 800 метров отделяло Минстер от замка, увенчанного могучей цитаделью и все еще грозного, хотя и начинавшего постепенно приходить в упадок. Город по праву гордился своими величественными строениями, среди которых особо выделялись аббатство Святой Марии, приорство Троицы, монастыри четырех орденов, больница Святого Леонарда и ратуша. Основанная почти сто лет назад торговая гильдия вела дела со всем континентом, отправляя свои товары вниз по Узу в Кингстон-апон-Халл, где их перегружали на морские суда.

Если позволяли дела, Ричард и его супруга с удовольствием приезжали в Йорк на Рождество или Пасху. Герцогская чета останавливалась в августинском монастыре и принимала дары мэра и олдерменов, которые обычно состояли из линя, щуки, галлона вина и белого хлеба из самой лучшей муки. Однако многочисленные обязанности позволяли совершать такие путешествия нечасто, а иногда отзывали Ричарда далеко на юг.

В начале лета 1476 года герцог Глостерский ненадолго покинул ставший ему родным край, чтобы сопровождать останки отца и брата Эдмунда, которые переносили из Понтефракта в Фотерингей. Пышная церемония перезахоронения в соборной церкви длилась два дня. А зимой 1477 года Ричард был срочно вызван королем в Лондон на заседание совета, и подобная спешка имела под собой серьезные основания, ибо 5 января под стенами Нанси был убит герцог Шарль Смелый, осаждавший этот город. Он оставил после себя дочь Марию, ставшую самой богатой наследницей Европы. Людовик XI был просто счастлив и тут же поспешил объявить, что герцогство Бургундское переходит под власть французской короны. Он начал собирать армию для захвата не только самого герцогства, но и богатых фламандских городов к северу от Соммы. Для короля Эдуарда IV, напротив, эта новость была крайне неприятной. Города Фландрии и Нидерландов представляли собой краеугольный камень английской торговли. Бургундия, традиционный союзник Англии, связывала руки Франции и служила гарантией того, что Людовик не сможет создать англичанам серьезных проблем.

На совете Ричард Глостерский, верный своим антифранцузским убеждениям, выступил за активное противодействие планам Луи по расчленению Бургундии. Однако большинство советников заняли выжидательную позицию. Они решили, что нужно оказать всю возможную поддержку наследнице герцога, но не вступать в открытое противостояние с королем Франции. Сестре Эдуарда, вдовствующей герцогине Маргарет, было срочно отправлено сообщение о решении совета. Посланники также прибыли к Луи XI, но их полномочия распространялись только на продление семилетнего перемирия, действие которого предлагалось расширить до конца жизни обоих монархов.

Герцог Кларенсский имел собственный взгляд на открывающиеся перспективы. После окончания французской экспедиции он вел себя тихо, но это продолжалось лишь до поры до времени — а именно до смерти жены, которая скончалась 22 декабря 1476 года. Став вдовцом, Джордж собирался жениться повторно и считал, что его брак с Марией Бургундской удовлетворит всех. Ведь, с одной стороны, это удержит Бургундию в орбите английского влияния, с другой — сам Кларенс получит если не вожделенную корону, то один из великолепнейших титулов Европы. Впрочем, Ричард не сомневался, что обширные ресурсы герцогства брат все равно будет использовать для реализации своих претензий на трон Англии. Понимал это и Эдуард IV, без лишнего шума похоронивший затею Кларенса. У него был свой кандидат на руку Марии Бургундской — его шурин Энтони, граф Риверс. Семейка Вудвиллов продолжала цепляться за любую возможность обогатиться и возвыситься, а король по-прежнему им в этом потакал. Однако Мария отказала герцогу и еще более безапелляционно — графу. Эдуарда IV это мало расстроило, поскольку он делал ей предложение исключительно под нажимом родственников жены. А вот для Кларенса отказ стал тяжелым ударом. Он тут же возложил всю ответственность за срыв брака на короля и Вудвиллов.

12 апреля в Сомерсетшире доверенные слуги Джорджа при поддержке вооруженного отряда численностью 80 человек ворвались в жилище валлийки Анкарет Туинио, которая прислуживала покойной жене Кларенса, схватили ее и насильно увезли в Уорик. Тамошние судьи и присяжные были у герцога в кармане. Они обвинили Анкарет в отравлении герцогини Кларенсской и сразу же осудили на казнь. Несмотря на то что женщина до последнего вздоха твердила о своей невиновности, ее повесили вместе с Джоном Тарсби из Уорика, которого признали виновным в отравлении малолетнего сына Джорджа. Далее Кларенс во всеуслышание заявил, что оба преступника были подкуплены или Вудвиллами, или самим королем.

Это, конечно же, взбесило Эдуарда IV. Мало того что герцог Кларенсский осмелился подменить собой королевское правосудие, так на короля еще активно давили Вудвиллы, которые постоянно нашептывали ему о непомерных амбициях Джорджа. Королева и ее родственники не забыли, что на руках Кларенса — кровь Ричарда Вудвилла, графа Риверса, и его сына Джона. И они не могли упустить возможности свершить столь долго откладываемую месть.

Ответный удар был нанесен ими молниеносно. Оксфордский клерк Джон Стейси, обвиняемый в колдовстве, в своей исповеди назвал сообщников — другого оксфордского клерка Томаса Блейка, а также Томаса Бардета, доверенного слугу Кларенса. Бардет был привлечен к суду за распространение писем предательского содержания и попытку привести короля к смерти с помощью некромантии. Его приговорили к смертной казни и 19 мая повесили.

Однако Кларенс не счел нужным обратить внимание на серьезность этого косвенного предупреждения об опасности. Как только Эдуард IV отправился в Виндзор, Кларенс заявился на заседание королевского совета в Вестминстере, куда привел с собой францисканского проповедника доктора Джона Годдарда, которому приказал зачесть перед советниками предсмертный протест Бардета. Одновременно он через своих сторонников распускал слухи о том, что король практикует занятия черной магией и не имеет законных прав на трон, поскольку является бастардом. Кроме того, Джордж инспирировал бунт в графствах Кембриджшир и Хантингдоншир, который, впрочем, быстро угас. Эдуард IV приказал брату предстать перед ним в Вестминстерском дворце и в присутствии лорд-мэра Лондона обвинил его в нарушении законов королевства и неправомочных попытках взять правосудие в свои руки. Затем он арестовал Джорджа и заточил в Тауэр.

Ричарда не очень волновали интриги Вудвиллов и герцога Кларенсского. Задолго до того, как брат был арестован и отправлен в заключение, он вернулся в Йоркшир, ибо у него там было важное дело. Вместе со своей женой Энн он был избран членом Йоркской гильдии Corpus Christi, в задачи которой входила организация праздников, посвященных почитанию Тела и Крови Христа и выпадающих на первый четверг после Троицы. К этому прекрасному дню поздней весны все гильдии города готовили большой цикл мистерий — полсотни сцен из Святого Писания. В постановке участвовали пять или шесть сотен исполнителей. С рассветом повозки с актерами начинали движение по улицам, время от времени останавливаясь в главных общественных местах, и обязательно — у приорства Святой Троицы и Йоркского собора. Там лицедеи представляли библейские истории. Задерживались они также перед домами богатых и благочестивых горожан, которые могли заплатить за такую привилегию. Сцены распределялись между гильдиями по профессиональному признаку: корабелы, торговцы рыбой и моряки разыгрывали историю Ноя, ювелиры дары волхвов, а виноделы — чудесное претворение воды в вино в Кане Галилейской.

На следующий день после праздника проходил торжественный и величественный церемониал гильдии Тела Христова, основанной почти три четверти века назад. Ричард и Энн шли в процессии священнослужителей, членов гильдии, должностных лиц города, которая при свете факелов и свечей, с крестами и гонфалонами двигалась от приорства Троицы к Минстеру. В центре везли дароносицу со Святыми Дарами. Вдоль пути следования фасады домов были украшены гобеленами, а дорога перед дверями покрыта камышом и цветами.

Празднества кончились, наступило время служебных хлопот. Ситуация на границе оставалась неспокойной, несмотря на все принимаемые меры, взаимные набеги англичан и шотландцев продолжались. Разбираться с их последствиями приходилось Ричарду, о чем свидетельствует письмо Эдуарда IV послу в Шотландии доктору Александру Лефу:

«Item, по вопросу, касающемуся ограбления арендаторов сэра Джона Карлайла и других подданных брата нашего короля Шотландцев, Вы должны сказать ему следующее. Мы-де уже отписали нашему брату герцогу Глостерскому, хранителю наших Западных марок, что он должен проследить за расследованием в соответствии с правом и обычаями указанных марок»^{37}.

Так же как и раньше, Ричард был в курсе всех проблем, с которыми сталкивались его вассалы. Даже когда он в октябре вновь уехал в Лондон, ему и туда продолжали посылать письма с жалобами и просьбами. И он находил время, чтобы с ними ознакомиться. В ноябре он писал из столицы:

«Нашим верным и возлюбленным мэру и олдерменам города Йорка — герцог Глостерский, констебль и адмирал Англии. Верные и возлюбленные, мы приветствуем вас и заверяем, что по вашей просьбе по обустройству Голдейлских рыбных запруд, недавно доставленной вашим посланником, а также по другим просьбам мы вошли к Его королевской светлости. И после этого Его светлость повелел нам по нашем возвращении домой разобраться и взять под надзор указанные запруды и садки, включая те из них, на которые не было получено разрешения до выездного суда графства, чтобы убедиться, что они снесены. В этом, как и во всем другом, что может пойти на благо вашего города, мы сделаем все от нас зависящее, да хранит вас Господь»^{38}.

В глазах герцога Глостерского ни один вопрос не выглядел ничтожным. Он понимал, что для олдерменов Йорка это было крайне серьезным делом: люди ненавидели рыболовецкие запруды и плотины, поскольку те препятствовали навигации по рекам и сокращали количество рыбы, которую бедняк мог поймать на крючок и леску. Еще в январе 1463 года муниципалитет Йорка получил полномочия по надзору за рыболовецкими запрудами и по разрушению нелегальных плотин по рекам Уз, Хамбер и их судоходным притокам. На протяжении веков парламент стремился ограничить размеры и число запруд, но сильные мира сего всегда могли обойти закон — кто мог противостоять, скажем, самоуправству аббатов и епископов, которым требовались обильные запасы рыбы на время поста? Городские власти не могли справиться с местными магнатами, и они обращались к Ричарду Глостерскому. Он отправил письма своим бейлифам и арендаторам, приказав им немедленно удалить все незаконно возведенные рыболовецкие запруды. Заручившись мощной поддержкой герцога, магистраты смогли призвать к ответу даже такого высокопоставленного нарушителя закона, как князь-епископ Даремский[92].

В Лондоне царила предпраздничная атмосфера, хотя до Рождества было еще довольно далеко: в начале ноября Ричард отправился на торжественный обед, который давал наследник трона Эдуард, принц Уэльский. Там же герцог Глостерский, пользуясь случаем, принес официальную клятву верности младшему сыну короля Ричарду Шрусберийскому за земли, которые держал от него как от герцога Йоркского. Четырехлетний мальчик восседал на банкетке под балдахином, когда Глостер преклонил перед ним колено и, вложив свои руки в его руки, совершил формальную церемонию оммажа[93].

В остальном развлечения, музыка, танцы, ряженые — всё прошло мимо герцога Глостерского, который пытался уговорить короля Эдуарда сохранить жизнь их брату Джорджу. Ричард признавал, что герцог Кларенсский сам был главным виновником собственных бед, что он был смутьяном и вел себя изменнически. Но спокойно наблюдать за хладнокровной расправой над ним герцог Глостерский не мог, несмотря на то, что никаких оснований горячо любить брата у него не было. Главную роль здесь играли даже не светлые воспоминания детства, а понимание того, что Джордж гибнет из-за происков семейства Вудвиллов, что автоматически вызывало у Ричарда отторжение. Но Эдуард IV остался непоколебимым и отверг все аргументы младшего брата.

15 января 1478 года состоялось бракосочетание герцога Йоркского и пятилетней Энн Моубрей[94], наследницы древнего рода герцогов Норфолкских. Церемония проходила в Вестминстерском аббатстве, в часовне Святого Стефана. Герцогу Глостерскому была поручена важная роль во время закрытия торжеств — он погрузил руку в золотую чашу, наполненную монетами, и бросил их в толпу зрителей. Затем вместе с Генри Стаффордом, герцогом Бакингемским[95], Ричард сопровождал невесту в королевские палаты на свадебный пир.

На следующий день после свадьбы парламент собрался вершить суд над Джорджем Кларенсским. Обвинение в государственной измене выдвинул сам король. Никто не поддержал обвинения, но никто и не выступил в защиту герцога. За брата мог осмелиться вступиться разве что герцог Глостерский, но после длительных разговоров с королем он уже понял всю бесполезность подобных попыток. Кларенс настаивал на своем праве защитить честь с оружием в руках, однако в этом ему было отказано. Под нажимом короля общины потребовали смертной казни. Среди депутатов было по крайней мере пятеро людей Ричарда — сэр Уильям Парр, представлявший Камберленд, сэр Уильям Редмен от Уэстморленда, сэр Джон Пилкингтон от Йоркшира, Эдуард Редмен от Карлайла и Майлз Меткаф от города Йорк. Но их голосов было явно недостаточно, чтобы склонить палату к милосердию.

А через неделю в Вестминстере состоялся рыцарский турнир, совершенно неуместный в свете последних трагических событий, когда брат короля ожидал жестокого приговора. Еще более некрасиво выглядел состав основных участников: главными претендентами на приз выступали старший сын королевы от предыдущего брака сэр Томас Грей, получивший в 1475 году титул маркиза Дорсетского, и брат королевы Энтони, граф Риверс, унаследовавший графский титул после гибели отца. Один из трех главных призов выиграл Ричард От, также родственник Элизабет Вудвилл. Ричард по своему обыкновению не принимал никакого участия в турнире, но сейчас дело было даже не в том, что он в принципе считал подобное времяпрепровождение недостойным воина. Герцог Глостерский не хотел разделять откровенного триумфа Вудвиллов в то время, когда благодаря их проискам его брат оказался в застенках Лондонского Тауэра.

Поскольку король упорно отказывался помиловать герцога Кларенсского, 7 февраля лорд — верховный стюард[96] Генри Стаффорд, герцог Бакингемский, огласил ему смертный приговор, и 18 февраля Джордж был тайно казнен в Тауэре. Среди современников и потомков бытовало мнение, что его утопили в бочке с мальвазией — сладким вином с Кипра, — но вряд ли дело было именно так. Скорее, в основе слухов лежала некая аллегория, основанная на разгульном образе жизни и пьянстве Кларенса. Роковая роль, которую сыграли королева и ее родственники в гибели принца, ни для кого не была секретом. Ричард Глостерский был «настолько сражен горем из-за брата, что не мог скрыть своего расстройства. Многим довелось случайно слышать, как он говорил, что в один прекрасный день отомстит за смерть своего брата»^{39}.

После гибели Джорджа значительная часть его обширных владений отошла к короне. Титул графа Уорикского остался за наследником Кларенса. Четырехлетний Эдуард Миддлхэмский, сын Ричарда Глостерского, стал графом Солсберийским. Самому Ричарду король вернул должность лорда — великого камергера, от которой ему пришлось в 1472 году отказаться в пользу Кларенса. Герцог Глостерский продолжил реализовывать свою стратегию, избавляясь от маноров, беспорядочно разбросанных по всей стране, и концентрируя владения на севере. Вернуть замок Ричмонд и в придачу к нему лордство Хэлмсли, расположенные в Северном Йоркшире, ему удалось в обмен на маноры Судли в Глостершире, Фарли в Уилтшире и Корф в Дорсетшире, переданные королю. В пользу Ричарда был принят парламентский акт, утвердивший еще один обмен между ним и королем — он отказался от дорсетского лордства Элвелл в обмен на лордство Огмор в герцогстве Ланкастерском, удобно расположенное рядом с его имениями в Гламоргане.

Через три дня после казни брата Ричард добился лицензии на основание двух церковных общин — одной в замке Барнард (декан, дюжина священников, десяток клириков, шесть певчих) и одной в Миддлхэме (декан, шесть священников, четыре клирика и шесть певчих). Они должны были возносить молитвы за короля, королеву, самого Ричарда и его жену Энн, за их маленького сына, а также за души умерших братьев — Эдмунда Ратлендского и не в последнюю очередь за Джорджа Кларенсского. Вскоре герцог Глостерский покинул Вестминстер и еще до конца марта вернулся в Миддлхэм.

Сразу по возвращении Ричард принял делегацию из Йорка, которая вновь подняла вопрос о рыболовных запрудах. Герцог Глостерский призвал к себе графа Нортумберлендского, и лорды подробно обсудили проблему. Они организовали тщательное расследование, для которого Ричард назначил трех своих представителей — сэра Уильяма Редмена, брата камергера двора Ральфа Хейстингса, а также уполномоченного по выморочному имуществу казначейства Йорка. Двух представителей назначил Нортумберленд. Эти пятеро в сопровождении мэра, олдерменов и двадцати четырех помощников четыре дня и четыре ночи обследовали рыболовные запруды на Узе, Эре и Уорфе, не слезая с коней и не вылезая из лодок. Множество незаконно возведенных плотин было разрушено, и общественное недовольство улеглось.

В течение следующих четырех лет Ричард ездил в Лондон только дважды: первый раз нанести краткий визит своей сестре Маргарет, вдовствующей герцогине Бургундской, которая прибыла в Англию летом 1480 года, и второй раз — в начале весны 1481 года, чтобы посоветоваться с королем о делах, касавшихся войны с шотландцами. Итальянец Доминико Манчини писал о герцоге Глостерском: «Он очень редко появлялся при дворе. Он оставался в своих владениях и старался завоевать преданность своих людей любезностью и справедливостью. Он заслужил доброе имя своей частной жизнью и общественной деятельностью, за что его почитали даже не знакомые с ним люди. Он был известен своими военными успехами, и всякий раз, когда приходилось решать трудную и опасную задачу, руководство и командование поручались ему. Своими умениями Ричард приобрел расположение народа и избежал зависти королевы, от которой старался держаться подальше»^{40}.

Чтобы успешно исполнять свои обязанности на двух самых высоких должностях — констебля и адмирала Англии, Ричард нанял себе в помощники опытных юристов, назначив их своими комиссарами, или заместителями. Доктор Уильям Годьер рассматривал дела Адмиралтейства в Саутуарке, а также вел процессы в суде лорд-констебля вместе с доктором права Джоном Алейном.

Когда герцогу Глостерскому удавалось на время освободиться от забот, связанных с границей, он приезжал в Миддлхэм, где проводил дни как простой сельский лорд в обществе жены и сына. Пользуясь случаем, Ричард выкраивал время для управления своими манорами, расположенными по соседству. В частности, он поощрял развитие торговли в Миддлхэме, для чего получил от короля лицензию, позволявшую городку проводить две ярмарки в год. Когда собирались гости, замок оживал — в главном зале менестрели и актеры представляли пантомимы, которые очень любил маленький Эдуард.

Но дел было такое множество, что долго оставаться дома он не мог. В качестве стюарда герцогства Ланкастерского к северу от Трента Ричард должен был присутствовать в официальной резиденции в замке Понтефракт, а поместья требовали его присутствия в Шериф-Хаттоне. Но больше всего времени отнимали обязанности хранителя Западной марки. На герцоге Глостерском лежали вопросы обеспечения приграничных крепостей гарнизонами и припасами, ремонта укреплений. Он вел переговоры с шотландцами при нарушении перемирий, организовывал обмены пленными и прием послов.

Король дал Глостеру широкие полномочия по управлению северными землями, и Ричард не подвел брата. Герцогский совет развился в четко работающий судебный орган, где заслушивали жалобы бедных. В число советников входили лорд Скруп Болтонский, когда-то поддерживавший Уорика против Эдуарда IV, но ныне ставший преданным сторонником Ричарда, лорд Грейсток, друг детства сэр Фрэнсис Ловелл, сэр Джеймс Харингтон и сэр Уильям Парр. В юридических тонкостях разбирались судьи сэр Ричард Нил, Ричард Пигот и Майлз Меткаф. Для планирования военных действий, а также для других операций, требовавших решительности и твердости, Ричард призвал на службу сэра Джеймса Тирелла, сэра Ральфа Эштона, Ричарда Рэтклиффа. Его секретарем стал энергичный и способный Джон Кендалл.

Герцог Глостерский, являясь фактическим наместником короля, делил власть на местах с магнатами, традиционно пользовавшимися огромным влиянием в этих землях. Семья Стэнли сохраняла контроль над Чеширом, Ланкаширом и Северным Уэльсом. В их дела Ричард никогда не вмешивался, поскольку непосредственно к границе с Шотландией эти области не примыкали. Хранителем Восточной и Центральной марок был поставлен Генри Перси, граф Нортумберлендский. Он также управлял Восточным райдингом Йоркшира и своим графством, в то время как герцог Глостерский больше внимания уделял Северному и Западному райдингу, Камберленду и Уэстморленду. Там, где их функции пересекались, они, как правило, находили пути для сотрудничества. Например, из девяти шерифов Йоркшира между 1474 и 1483 годами четверо вышли из окружения герцога и трое — графа.

Ричард стремился сделать Генри Перси если не другом, то хотя бы не врагом. При разрешении споров между дворянами он обычно назначал Нортумберленда вторым арбитром, внимательно следил за тем, чтобы город Йорк советовался с Перси при решении важных вопросов, обязательно привлекал графа ко всем операциям против шотландцев в качестве своего заместителя. Тем не менее Ричард так и не смог до конца завоевать сердце Нортумберленда. Да, Генри Перси честно служил на границе и не выказывал открыто свою неудовлетворенность или ревность. Но ему сложно было забыть, что его предки когда-то пользовались непререкаемым авторитетом и неограниченным влиянием в Йоркшире, в то время как теперь он находился в зависимости от герцога Глостерского, а все его попытки утвердить свою единоличную власть наталкивались на мягкое, но решительное противодействие Ричарда, поставленного королем выше всех прочих северных лордов и пользовавшегося полной поддержкой Эдуарда IV.

Глава четвертая. ШОТЛАНДСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

В феврале 1480 года полномочия герцога Глостерского как хранителя Западной шотландской марки были продлены на десять лет с выплатой 1000 фунтов вознаграждения в военное и 800 фунтов в мирное время. Это было связано с резким ухудшением обстановки на границе. Французский король стремился навязать Эдуарду IV любые проблемы, чтобы только тот не мешал ему окончательно уничтожить Бургундию. Именно Людовик XI убедил шотландского короля Джеймса III[97] нарушить перемирие с Англией.

Ранней весной 1480 года шотландцы заметно активизировались, устраивая масштабные приграничные рейды. В ответ король Эдуард 12 мая официально назначил Ричарда наместником севера, наделил его властью проводить набор ополчения в марках и приграничных графствах, а также учредил комиссию по воинскому набору в Йоркшире, Камберленде и Нортумберленде. Пока это были сугубо оборонительные меры, поскольку собрать таким способом большую армию, способную полностью контролировать приграничные области, было невозможно. Ополчению без профессиональных воинов-контрактников вряд ли было под силу разгромить войско вторжения. Тем не менее Ричард решился на ограниченное наступление, чтобы охладить пыл шотландцев. На это его вынудил граф Ангусский[98], занимавший в Шотландии пост хранителя Восточных марок. Граф вторгся в Нортумберленд и сжег замок Бамборо, расположенный в 32 километрах от границы. В начале сентября герцог Глостерский со своими слугами, с людьми графа Нортумберлендского и ополчением графств перешел на территорию соседнего королевства. Ядро войска составляли преданные ему воины, набранные в Йорке. Короткая кампания оказалась такой успешной, что на некоторое время положила конец шотландским вторжениям и дала Эдуарду IV время собрать деньги на войну — как и прежде, во многом за счет беневоленций.

К середине октября Ричард вернулся в Йоркшир, в Шериф-Хаттон и сразу же столкнулся с проблемой, которая грозила разрушить с таким трудом выстроенные отношения с графом Нортумберлендским. Тот в очередной раз решил продемонстрировать свое могущество в ущерб полномочиям герцога Глостерского. Получив известие, что шотландцы собираются отомстить за поражение, нанесенное им походом Ричарда, он послал 13 октября из своего поместья Рессел приказ магистратам Йорка, в котором потребовал собрать войска и двигаться к нему на помощь по первому зову без задержки и промедления. За неповиновение граф угрожал суровой карой. Отцам города не понравился безапелляционный тон письма, а еще больше их возмутило то, что в этом послании как бы само собой подразумевалось — жители Йорка находятся под властью графа Нортумберлендского. Городской совет немедленно послал олдермена в Шериф-Хаттон к герцогу Глостерскому. Ричарду с трудом удалось успокоить горожан и при этом не дать Генри Перси оснований для недовольства. Вскоре Глостер и Нортумберленд вместе работали над планированием большой кампании, которую Эдуард IV и королевский совет решили начать против шотландцев летом 1481 года.

Возглавить армию вторжения должен был сам король, поэтому полномочия Ричарда как наместника не были продлены, хотя он получил при этом 10 тысяч фунтов на военные расходы. Всю зиму герцог Глостерский занимался ремонтом стен Карлайла и набором сильных гарнизонов для приграничных крепостей. Совместно с Нортумберлендом Ричард провел перепись, чтобы определить численность отрядов, которые могли выставить бароны, дворянство и города севера. К концу марта он со своими советниками прибыл в Лондон для уточнения плана кампании. Король считал, что беневоленций ему не хватит на покрытие огромных расходов по набору контрактной армии, поэтому решился на непопулярный шаг и вернулся к взиманию военного налога, более пяти лет назад одобренного парламентом, но отмененного после бесславного окончания французской экспедиции. Ричард сумел защитить своих людей, доказав Эдуарду IV, что графство и город Йорк все последние годы и так несут значительные затраты на оборону королевства. Кроме того, в ближайшем будущем им предстоит сделать весомый вклад в шотландскую кампанию как людскими, так и материальными ресурсами. В этих условиях военный налог лег бы на йоркширцев неподъемной тяжестью. Для разнообразия король на этот раз внял аргументам брата и освободил жителей Йоркшира от налога, согласившись удовольствоваться от них только отрядом в 120 лучников.

Первый удар англичане нанесли в начале лета. Флот под командованием лорда Джона Хауэрда[99] ворвался в залив Фертоф-Форт, в виду Эдинбурга захватил восемь больших кораблей, уничтожил множество более мелких судов и сжег Блэкнесс — замок, стоявший в 25 километрах западнее шотландской столицы и прикрывавший вход в устье реки Форт. Однако мощной атаки на суше, которая должна была развить эту блестящую победу, так и не последовало. Все напрасно прождали подхода короля, двигавшегося с юга во главе армии для усиления войск Ричарда и его заместителя Генри Перси. Здоровье Эдуарда IV резко ухудшилось, в королевстве начиналось брожение: беневоленции раздражали богатых, а сбор парламентского военного налога возмущал всех остальных. Поэтому королю пришлось задержаться, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Конечно, в таких обстоятельствах разговора о полномасштабном вторжении в Шотландию речи уже не шло.

Ричард вернулся в Йоркшир, но в начале сентября ему донесли, что в Англию собираются вторгнуться одновременно три шотландские армии, о чем он незамедлительно поставил в известность графа Нортумберлендского. Генри Перси снова попытался перетянуть одеяло на себя, направив в пятницу 7 сентября приказ в Йорк с требованием спешно собрать отряд и двигаться к нему на встречу, которая была назначена на утро понедельника в Норталлертоне. Не успел город отреагировать на призыв Нортумберленда, как пришел аналогичный приказ от Ричарда. Герцог Глостерский сообщал, что шотландцы угрожают всей марке, и требовал прислать все возможные силы в следующий четверг в Дарем. В результате ополчение Йорка в понедельник на встречу с графом Нортумберлендским не вышло, а вместо этого отправилось во вторник под знамена Ричарда в Дарем. Такая неразбериха могла оказаться роковой, но, к счастью, информация о вторжении шотландцев оказалась ложной, и до конца года проблем на северной границе больше не возникало.

В октябре Ричард прибыл в Ноттингем на встречу с Эдуардом IV, который, наконец, собрался отправиться в поход. Хотя король продолжал утверждать, что он намерен лично командовать вторжением в Шотландию, герцог Глостерский не поверил брату, которым овладели апатия и нерешительность. Ричард вернулся на север с пониманием, что ответственность придется брать на себя. Он приказал начать осаду превосходно укрепленного замка Берик — приграничной крепости, стоявшей на берегу Северного моря и за два десятилетия до этого сданной шотландцам Маргаритой д'Анжу.

Параллельно в первые месяцы 1482 года Глостер готовил мощное наступление, но столкнулся с трудностями, которые угрожали сорвать всю кампанию. Урожай, собранный осенью, оказался самым бедным за последние годы не только в Англии, но и во всей Европе, а зима выпала необычно суровая. Гарнизонам катастрофически не хватало продуктов, и Ричард был вынужден в феврале просить у короля специальную лицензию, позволявшую ему закупать зерно и овощи по любой цене в любой точке Англии, Уэльса или Ирландии. Хотя Уэльс и Ирландия сами страдали от голода, Ричард проявил недюжинные организаторские способности и нашел источники снабжения своей армии — как гарнизонов, так и осадного войска у Берика.

Плохой урожай стал причиной еще одной беды — в стране множились беспорядки. Англичане с куда большей нетерпимостью, чем на сытый желудок, демонстрировали свое недовольство действиями короля, ставя ему в вину отказ поддержать Бургундию против Франции и злоупотребления беневоленциями и военным налогом. В конце зимы волнения охватили Нортумберленд. Ричард отправился в самую мятежную область Тайндейл и предложил бунтовщикам королевское помилование, если они разойдутся по домам. Там пожар удалось погасить, но вскоре он вспыхнул в Йорке. Комиссия ойе и термине, в которую вошли по большей части члены совета Ричарда, а также несколько представителей графа Нортумберлендского, привела город к покорности. Учитывая мятежные настроения в среде простолюдинов, герцог Глостерский строго следил за тем, чтобы его люди не осложняли ситуацию. Так, в начале апреля он узнал, что слуга его казначея Томас Редхайд оскорблял Йоркского горожанина, приезжавшего в Миддлхэмский замок по своим делам, и угрожал ему. Ричард взял на себя труд отправить Редхайда в Йорк под надзор сэра Ральфа Эштона с тем, чтобы тот предстал перед судом мэра и олдерменов.

При всех объективных трудностях подготовка к кампании продвигалась уверенно. Люди севера, невзирая на дух всеобщего недовольства, были готовы встать под знамена своего герцога. В мае прочно установилась хорошая погода, но король все еще не двигался с места. Ричард решил сам прощупать противника и объявил сбор войска. Его призыв был встречен с воодушевлением, примером которого может стать постановление магистратов Йорка: «И поскольку указанный герцог во все времена был благосклонным, добрым и милостивым лордом сему городу, решено, что необходимо срочно и с благодарностью отправить Его светлости известное число хорошо снаряженных воинов для оказания ему помощи в указанном деле»^{41}. Посовещавшись, рыцари, шерифы и олдермены Йорка обязались помимо уже выставленных 120 лучников за свой счет снарядить еще 80 ратников. Вот как кардинально поменялось отношение йоркширцев к династии Йорков, представителем которой был герцог Глостерский!

Ричард стремительным маршем перешел с войсками через границу, захватил и сжег Дамфрис, а также несколько городов помельче. Затем, не дожидаясь, пока шотландцы соберут против него армию, он хладнокровно отступил. Герцог Глостерский хотел разозлить врага, заставить его стянуть силы в один кулак, чтобы разгромить их в одном решающем сражении вместо того, чтобы гоняться за малочисленными отрядами по бесплодным горам.

В начале июня Ричард поспешил в Фотерингей, чтобы в очередной раз встретиться с Эдуардом IV. Король подтвердил опасения Глостера и уведомил его, что не собирается сам возглавлять кампанию. Он сослался на свое неважное самочувствие и заявил, что во всем полагается на брата. Так Ричард фактически стал главнокомандующим всеми экспедиционными силами. В довершение Эдуард IV сообщил, что нашел «ценного» союзника. Им оказался младший брат шотландского короля Александр, герцог Олбанийский[100], три года назад бежавший во Францию после того, как был раскрыт организованный им заговор против короны. В апреле 1482 года Эдуард, поманив Александра троном Шотландии, убедил его переехать в Англию. Ричарда не очень-то впечатлила идея герцога Олбанийского объявить Джеймса III незаконнорожденным и под этим предлогом свергнуть его. Но Эдуард IV был настолько одержим своим планом, что по обыкновению своему не слушал никаких возражений. С беглецом заключили договор, по которому Александр обещал после вступления на трон признать себя вассалом короля Англии, подписать мирный договор, отказаться от крепости Берик и земель по западной части границы.

В общем, по факту Эдуард IV снабдил Ричарда лишь предателем и небольшой армией, нанятой по контракту. С 12 июня он возобновил полномочия герцога Глостерского в качестве наместника севера. Ричард также получил из казны 200 фунтов на транспорт и артиллерию, 100 фунтов на приобретение тягловых лошадей и 200 марок на закупку двух тысяч связок стрел. После этого король отбыл на юг, ибо его на тот момент гораздо больше беспокоило недовольство, распространявшееся по стране. Он был уверен, что брат одержит для него победу над шотландцами, и стремился поскорее вернуться в Лондон.

Не теряя времени, Ричард отправился в Йорк, куда прибыл ранним утром. Невзирая на столь неурочный час, члены магистрата хорошо подготовились к встрече. Заранее были разосланы приказы, чтобы «все олдермены в алом и члены совета Двадцати четырех[101] в малиновом, а также все ремесленники города в своих лучших одеждах должны собраться утром (а именно, олдермены и Двадцать четыре — к четырем часам, все прочие горожане — к трем часам) у ворот Миклгейт-Бар, для сопровождения Его милости милорда Глостерского и герцога Олбанийского, под страхом штрафа для каждого олдермена или члена совета Двадцати четырех в 12 пенсов за неявку, а для каждого простолюдина в 6 пенсов за неявку. И вышеуказанным милордам должны быть преподнесены отменный белый хлеб, четыре галлона красного вина, четыре галлона белого вина и кларета, два галлона сладкого вина, две большие щуки, два линя и шесть лещей»^{42}.

До конца июля герцог Глостерский с войсками стоял под стенами Берика с внушительной армией, по некоторым сведениям насчитывавшей до 20 тысяч солдат. При ней даже состояли девять хирургов во главе с личным врачом короля мастером Уильямом Хоббсом. Несмотря на то что в армии находились Томас Грей, маркиз Дорсетский и сэр Эдуард Вудвилл[102], прибывшие с отрядами с юга страны, основная ее часть была сформирована из северян. Город, осажденный с суши и с моря, быстро сдался, но замок продолжал держаться. Между тем Джеймс III, взбешенный сожжением Дамфриса, собрал крупные силы и выступил к границе. Когда он добрался до Лодера, неожиданно восстали его магнаты. 22 июля они повесили королевских фаворитов на Лодерском мосту, а самого монарха пленили и заточили в Эдинбургском замке.

Получив известие о подходе шотландцев, Ричард приказал английскому войску двигаться им навстречу. Перед этим 24 июля он посвятил в рыцари-баннереты[103] тридцать одного своего сподвижника и еще 14 — в рыцари. Герцог Олбанийский сделал рыцарями четырех шотландцев, граф Нортумберлендский — троих северян, лорд Стэнли — 15 своих воинов^{43}. Для продолжения осады замка Ричард оставил отряд, командование которым поручил лорду Стэнли.

Однако шотландские лорды не выказали никакого желания вступать в решающее сражение. Армия герцога Глостерского беспрепятственно шла по Шотландии, сжигая на своем пути города и деревни в тщетной попытке выманить врага на битву. Но вместо того чтобы очертя голову ринуться в бой, шотландские войска благоразумно отступили в Хаддингтон, расположенный в 18 милях к востоку от Эдинбурга, оставив столицу незащищенной. В последний день июля Ричард вошел в Эдинбург, не потеряв ни одного солдата. Армия подчинилась строгому приказу герцога Глостерского и воздержалась от грабежей — ни жизням жителей, ни их имуществу не было причинено ущерба. Этому в немалой степени способствовало то, что город сдался без сопротивления.

Установив над Эдинбургом полный контроль, Ричард собрался атаковать врага в Хаддингтоне, но шотландские лорды его опередили: 2 августа к главнокомандующему англичан прибыли посланники с письмом. В нем лорды признавали, что война проиграна, и умоляли герцога Глостерского сообщить его условия перемирия. Они также выражали желание возобновить брачный договор между дочерью Эдуарда IV Сесили и герцогом Ротсийским, старшим сыном короля Джеймса III.

Ричард оказался в затруднительном положении. Во-первых, Эдуард IV уже обещал Сесили герцогу Олбанийскому. Во-вторых, Глостер был уверен, что шотландцы не захотят принять Александра Стюарта в качестве короля. В-третьих, сам Олбани уже договорился с лордами о восстановлении своих владений и даже о возможном назначении наместником Шотландии при условии отказа от претензий на трон. Ричард решил считать предложения лордов собственным триумфом и удовольствоваться ими. Он позволил Стюарту заключить сделку с канцлером Шотландии, получил гарантии от магистратов Эдинбурга по возврату ежегодными взносами всех денег, выплаченных Эдуардом IV в качестве приданого за Сесили. Шотландское правительство также дало обязательство не помогать гарнизону Берика и оставить замок на произвол судьбы.

К тому времени запасы продовольствия у армии Ричарда были на исходе, продолжение войны угрожало ее коммуникациям. Герцог Глостерский счел, что Шотландия получила жесткий урок и убедилась в превосходстве английского оружия. Он увел свое войско обратно в Берик, где лорд Стэнли все еще осаждал цитадель. Собрав армию на Хаттонском поле недалеко от города, Ричард посвятил в рыцари и рыцари-баннереты 27 человек, снова по большей части северян, а граф Нортумберлендский — 18 воинов^{44}. Затем Ричард распустил армию по домам, оставив под стенами замка лишь столько солдат, сколько было необходимо для завершения осады. Шотландцы попытались отогнать англичан: подошедший отряд сделал вид, что собирается атаковать осаждающих. Однако герцог Глостерский хладнокровно оставался на позициях, не отступив ни на шаг, и враги отступили. 24 августа замок пал. Мощная крепость, которую король Эдуард IV так долго пытался вернуть, вновь стала английской. Других ощутимых результатов кампания не принесла, хотя обошлась Англии недешево. Договор с королем Шотландии так и не был подписан. Ставка на герцога Олбанийского себя не оправдала, да и не могла оправдать, ибо изначально была ошибочной.

В ожидании новостей от брата Эдуард IV организовал превосходную систему курьерского сообщения между Лондоном и Бериком вдоль связывавшей города 550-километровой дороги. Поэтому известие о захвате Эдинбурга дошло до столицы очень быстро. Король немедленно объявил о победе и приказал в честь нее устроить празднества. Торжества проводились везде — даже в Кале наместник распорядился провести процессию, палить из пушек и жечь ночью праздничные костры. Эдуард IV спешно отправил письмо папе Сиксту IV. «Хвала Господу, подателю всех благ, за помощь нашему возлюбленнейшему брату, чей успех доказал, что он в одиночку смог бы покарать все королевство Шотландское. В этом году мы назначили нашего дорогого брата Ричарда, герцога Глостерского, командовать той армией, которую год назад сами хотели вести, однако беспорядки помешали нам»^{45}. Однако, несмотря на столь лестный отзыв, Ричарду во время шотландской кампании так и не удалось толком продемонстрировать свои полководческие таланты.

В середине ноября Ричард получил от Эдуарда приглашение на сессию парламента и незадолго до Рождества прибыл в Лондон. Там его ожидал роскошный прием. Горожане восторженно приветствовали герцога Глостерского, король осыпал его знаками своего искреннего расположения. Однако Ричард по-прежнему чувствовал себя чужим при дворе, да и на Эдуарда ему было смотреть тяжело.

Он помнил брата жизнерадостным, доблестным принцем, за которым был готов следовать повсюду. Ричард вспоминал, как Эдуард взошел на ослабленный и дискредитированный трон, как принял бразды правления королевством, страдавшим от баронских распрей и мятежей. За 15 лет правления Эдуард освободил корону от влияния лордов, укрепил власть монарха, вдохнул новую силу в государство. Король с успехом смог разрешить четыре самые большие проблемы, стоявшие на тот момент перед правительством. Во-первых, ему удалось успокоить мятежный Уэльс, учредив совет Уэльской марки. Во-вторых, он завоевал лояльность непокорного Севера, поставив там наместником Ричарда. В-третьих, он нашел решение французского вопроса, пусть и не очень удачное. Кстати, это решение помогло ему заодно разобраться и с расстроенными финансами — в-четвертых. А ведь две последние проблемы были головной болью английских королей на протяжении двух с половиной веков. Пятьдесят тысяч крон, ежегодно доставляемых от Людовика XI, впервые за много лет обеспечили независимость короля от парламентских субсидий. Таможенные правила строго соблюдались, штрафы неукоснительно собирались. Экспорт шерсти и шерстяных тканей приносил солидную прибыль. Англия подписала договоры о дружбе с Данией, Ганзой, Кастилией и Португалией. Король в полной мере использовал таланты простых людей, которых он высоко ценил и не гнушался приглашать за свой стол.

В этот приезд Ричард смотрел на своего брата с тайной грустью — блестящий, решительный, полный энергии человек изменился до неузнаваемости. И виной тому был не возраст, не лучшим образом сказавшийся на его когда-то великолепной фигуре. Талантливый полководец, король не обладал больше необходимым здоровьем, чтобы вести военные кампании. Превосходный администратор, он не имел больше воли для управления государством.

Что касается двора, то там, как и раньше, верховодили королева и ее родственники — несмотря на то, что Эдуард уже давно не был верен жене. Он открыто шутил, что у него три любовницы, обладающие тремя разными качествами: одна — самая веселая, вторая — самая лукавая, третья — самая праведная из блудниц королевства. Имен двух последних история не сохранила, а вот первой была Джейн (или Элизабет), жена процветающего лондонского торговца тканями Уильяма Шора. Их связь с королем началась примерно через год после возвращения Эдуарда из Франции. Миссис Шор в самом деле была остроумной и очень сердечной женщиной. Когда король впадал в ярость, она могла смягчить его гнев; если Эдуард лишал кого-то своей милости, она часто вступалась за опального. Милостями этой любвеобильной особы пользовались также лорд Хейстингс и маркиз Дорсетский, для Ричарда же миссис Шор была просто шлюхой, грязным пятном на репутации брата.

Немногие оставшиеся в активной политике представители старой знати не жаловали Вудвиллов и отвергали их притязания на равенство с собой. Генри Стаффорд, герцог Бакингемский, в чьих жилах текла немалая доля крови Плантагенетов[104], ненавидел главным образом королеву. Несовершеннолетним его женили на Кэтрин, сестре Элизабет Вудвилл, после чего он несколько лет прожил в доме королевы и находился под ее опекой. Воспоминания о том периоде жизни явно не радовали герцога. Лорд Хейстингс оказался в оппозиции к Вудвиллам в основном из-за того, что они сами относились к нему враждебно. Граф Риверс невзлюбил камергера двора после того, как в 1471 году вынужден был уступить ему должность капитана Кале. Маркиз Дорсетский не выносил Хейстингса потому, что они были конкурентами на звание главного королевского собутыльника, а кроме того, никак не могли поделить своих любовниц — и на обоих поприщах Хейстингс выигрывал. Королева Элизабет не могла простить Хейстингсу то, что он вовлекал короля в распутство и имел на него большое влияние на правах любимого друга. Вокруг главных придворных интриганов плодились временщики, наушники, прислужники и шпионы.

Герцог Глостерский видел, как по мере ухудшения здоровья Эдуарда IV росла его неспособность к решительным действиям как в войне, так и в дипломатии, ярчайшим примером чего стала недавняя шотландская кампания. Впрочем, не только она одна. Ричард мог бы напомнить брату бескровную экспедицию на континент, когда король упустил шанс надолго отбить у французов охоту вредить Англии. Тогда Эдуард предпочел удовольствоваться сиюминутной финансовой выгодой и развязал руки французскому королю. Результат не замедлил проявиться: Мария, наследница герцогства Бургундского, вышла замуж за сына германского императора Максимилиана[105], на которого Людовик XI оказывал мощное давление. Он захватил большую часть графства Артуа, угрожал Фландрии и даже английскому Кале. Вместо того чтобы предпринять какие-либо решительные действия, Эдуард разрывался между желанием помочь Бургундии, своему надежному союзнику и оплоту английской торговли, и стремлением сохранить ежегодный пенсион в 50 тысяч крон. Максимилиан был талантливым полководцем, но испытывал крайнюю нужду в деньгах и солдатах. Он умолял о помощи, но Эдуард завороженно внимал сладким речам французского короля и не нарушал перемирия.

И вот в разгар подготовки к Рождеству из-за пролива пришла весть, подтвердившая худшие опасения Ричарда. Максимилиан Бургундский заключил 23 декабря мир с Людовиком в Аррасе. По условиям договора он соглашался выдать свою дочь Маргариту замуж за дофина и в качестве приданого отдал Франции графства Артуа и Бургундию. Максимилиан обязался не предоставлять более помощи Англии и не поддерживать ее претензии на французскую корону. Таким образом Людовик нейтрализовал верного союзника Эдуарда на континенте и нарушил обещание выдать дофина за английскую принцессу Элизабет. В общем, стало понятно, что денег из Парижа больше не будет, а кроме того, в скором времени французские корсары вошли в Ла-Манш и развязали там настоящую партизанскую войну. Дипломатия Эдуарда IV потерпела полный крах. Потеря Бургундии лишила Англию возможности противостоять Франции.

С первого дня работы парламента, открывшегося 20 января, стало ясно, что король стремится переложить груз ответственности за государственные дела на плечи младшего брата. Недаром спикером палаты общин стал помощник секретаря казначейства Джон Вуд, о дружеских отношениях которого с Ричардом всем было хорошо известно. Парламент особо отметил боевые заслуги герцога Глостерского, графа Нортумберлендского, лорда Стэнли и других капитанов, участвовавших в шотландской экспедиции. С одобрения лордов и общин король пошел на беспрецедентный шаг и даровал Ричарду в наследственное владение должность хранителя Западной марки. В качестве финансовой поддержки Ричард получил замок Карлайл и доходы с одноименного города, а также все королевские земли и маноры, доходы короля, сборы, неустойки, прибыли, права на останки потерпевших крушение в море кораблей, право назначать шерифов и уполномоченных по выморочному имуществу в графстве Камберленд. Фактически для Глостера был создан большой палатинат на северо-западе — практически независимое княжество с полностью автономным управлением. Собственно, королевский дар увенчал усилия самого Ричарда, многие годы концентрировавшего свои владения на Севере.

Подобный дар в конечном счете вредил интересам королевства, и недаром владыки Англии за всю ее историю крайне редко прибегали к созданию таких обширных владений, на которые не распространялась власть монарха: последний подобный случай произошел в 1351 году, когда был учрежден Ланкаширский палатинат. Ричард стал на севере более могучим лордом, чем когда-то был Уорик, а также самым богатым землевладельцем страны. Если Кларенс на пике своей карьеры располагал годовым доходом около семи тысяч фунтов, то в последние годы правления Эдуарда IV герцог Глостерский имел не меньше, если учесть доход порядка 3500 фунтов с земель Бошанов-Деспенсеров, которыми он распоряжался от имени жены.

Король пошел еще дальше. К своему палатинату Ричард мог присоединять все земли юго-запада Шотландии, которые он в дальнейшем завоюет. Парламентский акт был недвусмысленным и точным: «Упомянутый герцог и его наследники по мужской линии должны иметь право на доходы с районов и земель в Шотландии, именуемых Лиддсдейл, Эскдейл, Ивсдейл, Аннандейл, Уочопдейл, Клайдсдейл, а также с западных марок Шотландии, большая часть из которых ныне находится в руках шотландцев, и со всех замков, лордств, маноров, земель, арендуемой собственности и прочего недвижимого имущества, которое находится в указанных долинах и приграничных областях, а также в любых других, которыми упомянутый герцог и его наследники владеют или которые с Божьей помощью получат или приобретут в будущем… Упомянутый герцог и его наследники по мужской линии будут иметь власть и право жаловать подданство грамотами, скрепленными их печатью, всем шотландцам, которые дадут клятву верности и покорности нашему повелителю и господину или же его наследникам королям Англии, а также миловать их за проступки и принимать их в подданство, как ныне лишь Его королевская светлость имеет право делать»^{46}.

В конце февраля 1483 года парламент завершил свою работу. Ричард распрощался с королем и отправился на север, навстречу неотложным делам, связанным с организацией управления новыми владениями и подготовкой к очередной войне с Шотландией. Глостер прибыл в Йорк 6 марта, где его ждали не только торжественная встреча, но и новая тяжба. Дело в том, что зимой 1483 года прошли очередные выборы мэра Йорка. На эту должность претендовали Ричард Йорк и Томас Рэнгуиш. Про последнего всем было хорошо известно, что он пользовался симпатиями герцога Глостерского. Город бурлил. В таверне «Райские ягоды» сидела компания и за кружкой эля обсуждала перипетии предвыборной борьбы. Кто-то задал вопрос: «Господа, кого же мы должны сделать в этом году нашим мэром?» Известный горожанин Стивен Хогсон ответил: «Господа, мне кажется, что все будут удовлетворены, если мэром станет мастер Рэнгуиш, ибо это человек, за которого стоит милорд Глостерский». Реакция противников Рэнгуиша последовала немедленно. «Этого не может быть, поскольку мэр должен избираться горожанами, а не лордом», — заявил другой йоркширец, Роберт Рид. И добавил: «Милорд Глостерский не выразит недовольства, кого бы ни выбрали горожане своим мэром»^{47}.

Поддержка у обоих кандидатов была примерно равной, но городские власти объявили победителем Ричарда Йорка. Сторонники Рэнгуиша опротестовали их решение. Противостояние приняло опасный размах, и обе стороны послали делегатов к королю. 7 марта олдермен Тонг, городской архивариус Майлз Меткаф и остальные члены делегации вернулись из Лондона с королевским приказом Ричарду Глостерскому — провести тщательное расследование, а до оглашения результатов должность отправлять старому мэру. Разобравшись в деле, Ричард 12 марта утвердил выбор горожан, поставив таким образом честность и законность выше собственных симпатий. Что касается Рэнгуиша, то он был избран мэром два года спустя.

Вскоре герцог Глостерский покинул Йорк и отправился еще дальше на север — туда, где среди болот Уэнзлидейла высились могучие стены Мидцлхэмского замка. Крепко держа изящными, но сильными руками поводья, тридцатилетний воин ехал через холмистую равнину. Его властное и энергичное лицо с тонкими чертами было омрачено невеселыми мыслями: слишком много потерь он пережил за последние годы. Один за другим ушли близкие ему люди — граф Уорикский, маркиз Монтегю, герцог Кларенсский. Но впереди его ждал еще более тяжелый удар.

Через день-другой после Пасхи, пришедшейся в 1483 году на 30 марта, король с придворными отправился на рыбалку. Вернувшись во дворец, он слег то ли из-за подхваченной на реке простуды, то ли из-за апоплексического удара, то ли из-за острого расстройства желудка. В королевском окружении поговаривали, что здоровье Эдуарда IV подорвало тяжелое нервное расстройство, вызванное Аррасским договором между Максимилианом Бургундским и Людовиком XI, а также крушением его внешнеполитических планов. Никому из придворных тогда и в голову не могло прийти, что болезнь смертельна, тем более что неделю спустя Эдуард почувствовал некоторое облегчение. Однако сам король опасался, что дни его сочтены, и судорожно пытался исправить ошибки последних лет.

Несомненно, его тревожил скрывавшийся у герцога Бретонского Генри Тюдор, бежавший на континент в 1471 году после поражения Ланкастеров в битве при Тьюксбери и упорно именовавший себя графом Ричмондским, хотя этот титул был давно у него конфискован. Однако гораздо большая опасность виделась Эдуарду внутри стен его собственного дворца. Он вызвал к себе лидеров двух враждующих фракций. С одной стороны его ложа встали родственники королевы: два ее сына от первого брака — Томас, маркиз Дорсетский и сэр Ричард Грей, и двое братьев — Лайонел, епископ Солсберийский, и сэр Эдуард Вудвилл. С другой стороны ложа собрались представители старой знати во главе с лордом Уильямом Хейстингсом. Эдуард IV умолял всех оставить взаимные распри во имя служения его сыну и будущности королевства. Маркиз Дорсетский и лорд Хейстингс торжественно поклялись любить друг друга, остальные лорды и джентльмены последовали их примеру.

Эдуард IV отпустил их, но хрупкий мир между врагами его не успокаивал. Мысли короля то и дело возвращались к наследнику, двенадцатилетнему Эдуарду, принцу Уэльскому. Нужно было опереться на третью силу, которая действительно могла сохранить трон его сыну. А такой силой, равноудаленной от всех придворных фракций и способной умиротворить королевство, обладал лишь один человек — его брат Ричард.

Однако ставка на герцога Глостерского также была рискованной, и снова по вине короля. Большую часть жизни наследник трона прожил в Ладлоу, в родовом замке Йоркской династии. Он был отослан туда в возрасте трех лет и редко появлялся в Лондоне. От имени принца Уэльсом правил совет, в который королева постаралась ввести как можно больше своих сторонников. Хотя номинальным главой совета считался Джон Элкок, епископ Вустерский[106], на деле всем заправлял ее брат граф Риверс, исполнявший обязанности опекуна Эдуарда. Ему во всем помогал сын королевы сэр Ричард Грей, а контролером двора принца служил Ричард От, племянник графа Риверса. Члены совета исполняли двойную функцию: они следили за воспитанием юного Эдуарда и отправляли правосудие, причем не только в уэльских, корнуоллских и честерских владениях принца. Их власть распространялась также на Уэльскую марку, в том числе приграничные графства Шропшир, Херефорд и Вустер. Удаленный от центра власти, принц Эдуард жил в соответствии с тщательно продуманным режимом, ему дали превосходное образование. Но наставниками его были исключительно родственники матери. Точка зрения Вудвиллов на политику была единственной, которую он знал, и поэтому теплых чувств к герцогу Глостерскому испытывать не мог.

Так или иначе, но выхода у короля не было. Он срочно вызвал исполнителей того завещания, которое было составлено им еще в 1475 году — пятерых прелатов и трех лордов. При них Эдуард IV внес важное дополнение в документ, назначив на случай своей смерти опекуном и протектором королевства Ричарда, герцога Глостерского. Эта приписка вовсе не была тайной, и вскоре о ней знали по всему Лондону. Хронист писал: «Упомянутый могущественнейший и славнейший король Эдуард Четвертый объявил, что после его смерти протектором при его детях станет его брат Ричард»^{48}.

Глава пятая. БОРЬБА ЗА ЗАВЕЩАНИЕ

Король скончался в среду 9 апреля 1483 года, не дожив трех недель до сорока одного года. Трагическая новость передавалась из уст в уста, и по мере ее распространения начинали звонить колокола — сначала в Вестминстерском аббатстве, затем похоронный звон подхватили сто городских церквей — Святого Дунстана на Западе, Святого Мартина-в-полях, приорства Святого Иоанна в Клеркенуэлле, Святого Олава в заречном Саутуарке, Святого Андрея под Майским Шестом и Святого Петра в Чипе, Святого Ведаста и Святой Марии Вулнотской. Наконец зазвонили колокола собора Святого Павла на Ладгейт-хилл. Горожане на лондонских улицах перешептывались вполголоса. Олдермены в подбитых мехом алых одеяниях поспешно пробирались сквозь толпу в ратушу. По реке медленно плыли богато отделанные баржи, на которых восседали магнаты и князья церкви, спешащие отдать последний долг покойному монарху.

Вудвиллам, удерживавшимся на вершинах власти лишь благодаря покровительству короля, срочно требовалось перегруппировать свои силы. Смерть Эдуарда IV подвергала опасности не только их состояние, но и саму жизнь. Они находились на пике своей непопулярности: общины ненавидели их за постоянные поборы, за расточительство маркиза Дорсетского, сэра Ричарда Грея и сэра Эдуарда Вудвилла. Лорды презирали их как высокомерных выскочек, монополизировавших королевское расположение, а помимо того небезосновательно приписывали их проискам гибель герцога Кларенсского принца крови, несравнимо более знатного, чем Вудвиллы.

Первой заботой родственников королевы стало переманивание на свою сторону королевских советников. Они прекрасно понимали, что договариваться с лордом Хейстингсом и герцогом Бакингемским им было не о чем. Сторону их противников без особых раздумий, скорее всего, готовы были принять и другие бароны, в том числе проявивший себя удачливым военачальником лорд Хауэрд. Единственно, чего не знал никто, так это мыслей хитрого интригана и прирожденного изменника лорда Стэнли.

Однако королева смогла привлечь в свою партию многих людей незнатного происхождения, когда-то представленных ею ко двору или получивших с ее помощью неплохие должности. В основном это были прелаты: канцлер Томас Ротерем, архиепископ Йоркский, хранитель Малой королевской печати Джон Расселл, епископ Линкольнский, Джон Мортон, епископ Илийский, Эдуард Стори, епископ Чичестерский и несколько других, чьи голоса в совете могли стать решающими. Духовенство опасалось растущих среди баронов антиклерикальных настроений, что давало Вудвиллам сильный козырь для вербовки союзников. Поскольку взгляды Ричарда Глостерского на эту проблему были мало кому известны, Вудвиллы спешно демонстрировали прелатам свое дружелюбие, обещая, что под их присмотром принц Эдуард пойдет по стопам отца, уважавшего привилегии церкви.

Была середина апреля, когда во двор замка Миддлхэм ворвался измученный быстрой скачкой гонец с ошеломляющей вестью — король Эдуард IV скончался. Новость застала Ричарда Глостерского врасплох: не прошло еще и двух месяцев, как он расстался с братом. Да, здоровье короля не внушало оптимизма, однако не было никаких признаков того, что Эдуард стоит на краю могилы. Все мысли Ричарда в то время были заняты разработкой новой кампании против шотландцев и заботами о палатинате, благодаря которому герцог Глостерский надеялся обеспечить себе и своим наследникам относительную безопасность от придворных интриганов. Смерть короля нарушила все его планы.

Ричард ходил бледный и мрачный. Особенно его угнетало то, что гонца прислала не королева и не лорд-канцлер. Сообщение привез человек лорда Хейстингса, и было оно кратким и тревожным: «Король перед смертью вверил лишь Вашим заботам жену, детей, имущество и все, что он имел. Поэтому заклинаю Вас отправиться со всей возможной поспешностью за принцем Эдуардом в Уэльс и прибыть с ним в Лондон, дабы возложить на себя управление государством»^{49}. Ричард немедленно отправил письмо королеве Элизабет, в котором выражал соболезнования ее горю и уведомлял о своем скором прибытии в Лондон. Герцог обещал, что выкажет подобающую покорность и будет верно служить ее сыну.

20 апреля Эдуард IV был погребен в часовне Святого Георгия в Виндзоре. На церемонии Вудвиллы — сэр Ричард, сэр Эдуард, Лайонел, епископ Солсберийский и Томас Грей, маркиз Дорсетский — склонились в молитве рядом с лордами Хейстингсом, Стэнли, Одли и Хауэрдом. Здесь же присутствовали лорд Феррес Чартлейский и придворный церемониймейстер Уильям Колинборн, сэр Джон Чейни[107] и Джон Мортон, епископ Илийский. Однако ведущих актеров драмы, готовой вот-вот начаться, среди придворных не было. За 200 километров к северо-западу от Виндзора, в замке Ладлоу под надзором своего дяди и воспитателя Энтони Вудвилла, графа Риверса, жил двенадцатилетний принц Эдуард, ставший полторы недели назад королем Эдуардом V. В своих уэльских поместьях находился Генри Стаффорд, герцог Бакингемский. И далеко на севере, за 400 километров от Виндзора, в замке Миддлхэм, готовился противостоять стремительно развивавшимся событиям единственный выживший брат покойного короля и дядя нового — Ричард, герцог Глостерский.

Хотя Глостер предсмертной волей короля был назначен протектором, королева Элизабет уничтожила исправленное завещание и надеялась перехватить власть над королевством. Английские обычаи тех времен не одобряли назначения матери малолетнего короля регентшей, и следовательно, действовать надо было по-другому. Королева и маркиз от имени Эдуарда V немедля созвали советников покойного короля. Первое предложение Вудвиллов казалось безобидным — для того чтобы колеса правосудия не буксовали, нужно повторно назначить судей суда королевской скамьи и общегражданских исков на их места. Это не вызвало никаких возражений. Затем в присутствии королевы, как будто она уже была утверждена регентшей, маркиз Дорсетский стал настоятельно призывать к усилению мер по защите королевства. Поскольку уже многие недели Ла-Манш терроризировали французские флибустьеры, он предложил снарядить флот для защиты прибрежных городов и торгового судоходства. Это инициатива также быстро нашла поддержку, причем Дорсету удалось продвинуть на должность командующего флотом из двадцати судов своего дядю сэра Эдуарда Вудвилла, который сразу же приступил к снаряжению кораблей и назначению на них своих людей. Сам маркиз, будучи констеблем Тауэра, взял под свой контроль крупнейший оружейный склад страны и богатые сокровища, накопленные Эдуардом IV.

Королева и ее старший сын чувствовали себя в совете настолько уверенно, что принялись назначать уполномоченных в комиссии графств по сбору налога на иностранцев, принятому последним парламентом. Далее наступил момент для решающего хода. Маркиз заявил, что неопределенность во власти вносит смятение в души простых людей, а посему Эдуард V должен быть коронован как можно скорее. Он предложил провести церемонию в воскресенье 4 мая. Члены совета решили не ждать прибытия герцога Глостерского и большинством голосов согласились с предложенной датой. Короля уведомили, что ему необходимо прибыть в столицу 1 мая.

Были, однако, в совете те, кто не одобрял подобной торопливости и предпочитал подождать дядю молодого короля, по понятным причинам весьма заинтересованного в том, чтобы присутствовать при принятии и при исполнении таких важных решений. Их тревожил масштаб амбиций Вудвиллов, которых те практически не скрывали, а также безрассудное стремление полностью игнорировать волю покойного короля. Эти лорды, среди которых самым влиятельным был Хейстингс, считали, что дяди и братья короля по материнской линии должны быть отстранены от опеки над Эдуардом V. При этом они прекрасно понимали, что отстранить родственников королевы будет тем сложнее, чем мощнее окажется эскорт, сопровождающий короля в Лондон. Вудвиллы пытались отделаться общим замечанием, что численность эскорта оставлена на усмотрение самого короля. Однако всем было ясно, что на деле решение будет принимать граф Риверс. Для Хейстингса это казалось неприемлемым. Лорд-камергер заявил, что если эскорт не будет ограничен, то он немедленно удалится в Кале. Гарнизон этого города представлял собой значимую военную силу, и угроза оказала свое действие на Вудвиллов. Они согласились ограничить эскорт двумя тысячами человек. Против этого Хейстингс не возражал, поскольку противникам партии королевы не составило бы труда в случае необходимости собрать такой же отряд.

Вернувшись с совета, Хейстингс спешно послал в Миддлхэм второго гонца с еще более зловещим посланием. Камергер писал, что Вудвиллы проигнорировали назначение Ричарда Глостерского протектором, уничтожили последнее предсмертное завещание короля и собирались короновать юного Эдуарда как можно скорее, чтобы сохранить власть в своих руках. Они узурпировали все государственные дела, и только его отчаянные усилия помогли ограничить двумя тысячами человек численность конвоя, который должен сопровождать принца Эдуарда из Ладлоу в Лондон. Хейстингс сообщал, что после похорон короля бароны королевства, присутствовавшие в столице, собрались на заседание совета, где решали, как управлять государством, пока король не достигнет совершеннолетия. Было выдвинуто два предложения. Первое заключалось в том, что править должен герцог Глостерский, поскольку так наказал в своем завещании Эдуард IV. Но это предложение совет не принял. Возобладала другая точка зрения, согласно которой правление должно осуществляться многочисленной группой, среди которых герцог будет лишь первым среди равных. За это предложение сплоченной группой выступили все, кто держался семейства королевы, поскольку они опасались, что Ричард отомстит тем, на ком лежит вина за смерть Кларенса, казнив их или по меньшей мере лишив высокого положения.

Хейстингс призывал герцога Глостерского поспешить в столицу с сильным войском и отомстить за оскорбление, нанесенное ему недругами. Он уверял Ричарда, что тот легко достигнет этой цели, если перед тем, как войти в город, возьмет под свою защиту молодого короля Эдуарда. Хейстингс писал, что он одинок и подвергается в столице большой опасности, поскольку ему едва удается избегать ловушек врагов, так как их старая ненависть только усиливается из-за его дружеского расположения к Ричарду^{50}.

Получив подобные рекомендации, Глостер направил послание совету короля Эдуарда IV, еще не превратившемуся окончательно в совет Эдуарда V. В нем он заявлял, что всегда был предан своему брату и во внутренних, и во внешних делах, и в мире, и в войне. Так же верен он будет и наследникам брата, и даже его дочерям, если мальчиков не дай Бог настигнет смерть. Далее, он готов ценой собственной жизни защитить детей брата от любой опасности, которая может их подстерегать. Единственное его желание — видеть, что управление королевством установлено в соответствии с законом и справедливостью. И поскольку по завещанию Эдуарда IV протектором королевства назначен именно он, то совету не стоит обсуждать распределение полномочий без его участия. Ричард напоминал, что советникам придется учитывать должность, которую он занимает по праву в соответствии с законом страны и указом брата. Герцог Глостерский также присовокупил и более ясное предупреждение: всё, что будет принято советом в противоречие закону и воле покойного короля, нанесет серьезный ущерб тем, кто поддержал такие решения.

Письмо получило широкую огласку и произвело благоприятное впечатление на умы горожан. Все говорили о том, что герцог Глостерский достоин править королевством. Советники, поддержавшие Вудвиллов, также начали колебаться. Хейстингс, чувствуя сомнения совета, еще раз напомнил присутствующим, что Ричард на законных основаниях считает себя протектором Англии и может аннулировать любое решение, принятое в его отсутствие. Но маркиз Дорсетский не сдавался. Он говорил о том, что опасно отдавать власть в руки одного человека, и намекал, что никто из сторонников Вудвиллов не сможет чувствовать себя в безопасности в случае наделения Глостера верховной властью. Маркиз принуждал совет вынести постановление, по которому Ричард как протектор был бы лишен реальной власти, и заносчиво заявлял: «Мы сами достаточно важные персоны, и можем даже без дяди короля принимать такие решения»^{51}. Дорсет отправил письмо графу Риверсу с указанием, что король должен прибыть в Лондон не позднее установленного советом срока. Следуя этому указанию, король и Риверс во главе двух тысяч человек в сопровождении длинного обоза 24 апреля оставили Ладлоу и углубились в зеленые холмы Шропшира, держа путь на восток.

Между тем в Миддлхэм вскоре после гонца Хейстингса прибыл посланник Генри Стаффорда, герцога Бакингемского. Герцог писал из своего замка Брекон в Южном Уэльсе, что в связи с изменившимся раскладом сил он полностью переходит на сторону Ричарда, а в случае необходимости готов предоставить в его распоряжение тысячу воинов. Герцог Глостерский не очень-то доверял тщеславному и недалекому Стаффорду, но в сложной текущей ситуации решил не отказываться от поддержки неожиданного союзника. Ричард отписал в ответ, что выступает на юг с целью присоединиться к королевскому эскорту на пути в Лондон, и будет рад встретиться с герцогом по дороге. Глостер посоветовал Бакингему взять с собой вооруженный эскорт из трехсот человек, равный его собственной свите. Своим арендаторам, слугам и соратникам Ричард назначил встречу в Йорке.

20 апреля он попрощался с женой Энн и сыном, после чего отправился в путь. В Йорке герцог Глостерский привел всю свою свиту и городских магистратов к присяге на верность королю Эдуарду V, после чего покинул город в сопровождении отряда, все воины которого носили траурные черные одежды. Граф Нортумберлендский, хранитель Восточной и Средней марок, остался в Берике стеречь границу и наблюдать за действиями шотландцев. По пути на юг к Ноттингему Ричард встретил гонца графа Риверса. Вудвиллы, наконец, решили связаться с тем, кто волей покойного короля должен был исполнять обязанности протектора королевства. В весьма учтивой форме Риверс писал, что король и его сопровождающие прибудут в Нортхемптон 29 апреля и надеются, что герцог Глостерский сможет там присоединиться к ним. Ричард послал ответ с согласием на предложенное рандеву. 26 апреля он добрался до Ноттингема, где второй курьер герцога Бакингемского передал ему сообщение о том, что герцог покинул Уэльс.

Ричард велел передать, что будет ожидать Бакингема в Нортхемптоне. Пока отряд медленно приближался к этому городу, Ричард пытался проанализировать ситуацию, хотя для этого ему и не хватало многих данных. Ясно было одно — или он отстоит свои права на протекторат, или погибнет. Нельзя было также исключать вариант, при котором враждебные придворные фракции развяжут гражданскую войну. Герцог Глостерский не знал точной расстановки сил в Лондоне и в королевском совете, не имел представления, зачем граф Риверс назначил ему встречу в Нортхемптоне, имея за спиной две тысячи воинов. В одном Ричард был убежден твердо — необходимо самым решительным образом защитить права на протекторат и установить справедливую власть в королевстве.

Ближе к вечеру вторника 29 апреля Ричард въехал в Нортхемптон в сопровождении кавалькады северных дворян. К своему удивлению, он не обнаружил там никаких следов ни короля, ни Риверса, ни их эскорта. Ему доложили, что небольшая армия Эдуарда недавно проследовала через город и без остановки продолжила движение на юг по направлению к Стоуни-Стратфорду. Ричард не знал, как реагировать на странное поведение графа Риверса, но ничего хорошего для себя от столь явной демонстрации не ждал — независимо от того, была она вызвана опасением или пренебрежением к его особе. В этот момент прибыли верховые, посланные герцогом Бакингемским, с известием, что их господин вскоре прибудет в Нортхемптон. Ричард решил подождать союзника и отдал приказ размещаться на ночлег в городе. Сам герцог остановился в таверне, куда должен был подъехать и Бакингем.

Вскоре за окнами послышался конский топот, но вместо Бакингема в таверну вошел Энтони Вудвилл собственной персоной в сопровождении небольшой свиты. Граф в изысканных выражениях приветствовал Ричарда и тут же пустился в туманные объяснения причин того, почему новый монарх не пожелал лично встретиться с дядей. Дескать, король решил заночевать в Стоуни-Стратфорде, поскольку в Нортхемптоне и окрестных деревнях не хватило бы места для размещения сразу двух крупных воинских отрядов. Ричард перебирал в уме возможные истинные мотивы такого «сердечного» посольства. Понятно, что решение принимал граф Риверс, но если он так стремился выказать свое уважение дяде короля, то не проще было бы дождаться его в Нортхемптоне, как и было изначально договорено? Объяснение Ричард нашел лишь одно: от Нортхемптона до Лондона было 108 километров, а от Стоуни-Стратфорда — 84, и Вудвиллы стремились привезти короля в столицу раньше, чем туда доберется протектор. Отставшему Риверсу в одиночку было легче догнать короля, чем Глостеру и Бакингему с их отрядами.

Все эти размышления Ричард оставил при себе и ответил графу весьма любезно. Приказав слугам устроить Риверса на ночлег по соседству, он пригласил его пройти в лучшую комнату таверны и разделить трапезу, в течение которой герцог и граф непринужденно беседовали. В самый разгар обеда прибыл Бакингем и присоединился к лордам. Когда остатки еды были унесены, мужчины задержались еще на некоторое время, попивая вино. Наступила поздняя ночь, и все трое встали из-за стола. Они договорились утром вместе выехать в Стоуни-Стратфорд. Риверс со своими приближенными покинул таверну, а Ричард и Генри Стаффорд вернулись на свои места. Атмосфера веселья разом улетучилась, мерцающие свечи бросали тени на посерьезневшие лица склонившихся над столом собеседников. Бакингем уговаривал Ричарда действовать решительно и безжалостно, ибо в сложившихся реалиях любые колебания и уступки были чреваты поражением. Один сильный и внезапный удар мог предотвратить большое кровопролитие, обезвредив потенциального врага, в истинных намерениях которого можно разобраться и потом.

Жизненный опыт подсказывал Ричарду то же самое, хотя без влияния горячих аргументов Бакингема он, возможно, действовал бы не так жестко. Но прежде чем решать, что делать дальше, он должен был понять чаяния и устремления Бакингема, которые были совсем не очевидны. Дед Генри Стаффорда по отцу был убит в 1460 году на окраине того самого города, где они сейчас находились, командуя армией короля Генри VI в битве против йоркистов, во главе которых стояли Эдуард, тогда еще граф Марчский, графы Уорикский и Солсберийский. Отец герцога Бакингемского был тяжело ранен стрелой в лицо в битве при Сент-Олбенсе в 1455 году, сражаясь против отца Ричарда, герцога Йоркского. В этом же бою пал его дед по матери Эдмунд Бофорт, герцог Сомерсетский. Другими словами, семья Стаффордов всегда выступала на стороне Ланкастеров против Йорков. То, как был настроен сам сидевший напротив Генри, второй герцог Бакингемский, оставалось для Глостера загадкой. Ведь Генри Стаффорд и сам имел некоторые права на трон Англии, так как по матери происходил от незаконнорожденного, но впоследствии легитимизированного внука короля Эдуарда III, а по отцу — от законного сына того же короля Томаса Вудстокского. Он всегда оставался в тени, практически не принимал участия в политический жизни королевства, не появлялся при дворе, хотя время от времени его приглашали на придворные церемонии.

Поэтому Ричард, наклонившись к собеседнику, внимательно слушал слова Бакингема. «Герцог жаловался Ричарду на оскорбление, нанесенное ему низким происхождением семьи королевы. Бакингем, будучи дворянином самого высокого происхождения, был склонен сочувствовать другому знатному лорду, тем более что у него были свои причины ненавидеть семейство королевы: ибо, когда он был моложе, его вынудили жениться на сестре королевы, которую он презирал из-за ее скромного происхождения»^{52}. Глостер решил, что по крайней мере на данном этапе он может довериться Генри Стаффорду: перед Бакингемом неожиданно открылись широкие политические горизонты, он не собирался упускать возможность воплотить в реальность мечты, которым он предавался в далеком замке Брекон, и жаждал действовать.

С рассветом 30 апреля таверну, где остановился граф Риверс, тихо окружили вооруженные люди герцогов, блокировав его свиту. Вудвилл был взят под стражу, а с первыми лучами солнца Глостер и Бакингем выехали в Стоуни-Стратфорд. Когда они вступили в город, король уже собирался его покинуть. Таким образом, Ричард убедился в своих подозрениях — окружение короля решило демонстративно проигнорировать встречу с герцогом Глостерским и спешить в Лондон. Эдуард в окружении охраны садился на коня и был крайне удивлен, когда увидел вместо ожидаемого графа Риверса своего дядю в сопровождении незнакомого вельможи. Король с недоумением оглянулся на стоящих рядом советников, но его пожилой камергер сэр Томас Вон, как и сводный брат сэр Ричард Грей, только что прибывший из Лондона с приказом королевы поторапливаться, также пребывали в растерянности.

Эдуард V обладал многими привлекательными чертами. По словам современников, юный король отличался не по годам гибким и зрелым умом. Доминико Манчини отзывался о нем так: «Он был человеком широких взглядов, его речи и поступки свидетельствовали о достойном образовании, преимущественно классическом, и о знаниях, далеко опережавших его возраст. Все это заслуживает более подробного рассказа, но требует столько дополнительных трудов, что я совершенно законно опущу подобное описание. Лишь одно я не посмею обойти молчанием — глубокое знание литературы, позволявшее ему вести беседы весьма изящно, проникать в суть вещей и превосходно декламировать как стихи, так и прозу, попавшие ему в руки, если только это не были работы слишком заумных авторов. Во всей его фигуре было такое достоинство, а в лице такое обаяние, что, казалось, никогда не устанешь любоваться им»^{53}.

При всех достоинствах молодого короля Ричард никак не мог рассчитывать на его доброе расположение: Эдуард плохо знал дядю, которого он лишь изредка встречал на торжественных церемониях, а его воспитатели, конечно же, постарались представить воспитаннику герцога не в лучшем виде. Если бы план Вудвиллов удался, то Эдуард V через несколько недель получил бы королевские полномочия, оставаясь полностью под их контролем. В таком случае никакой северный палатинат не спас бы герцога Глостерского и его семью от пристального внимания клана королевы.

Произнеся приличествующие случаю соболезнования племяннику в связи с кончиной отца, Ричард перешел непосредственно к делу. Он заявил, что у него есть важные новости, которые необходимо обсудить немедленно, и пригласил короля пройти в дом. Томас Вон, Ричард Грей и приближенные короля последовали за ними. Почтительно стоя перед мальчиком, герцог Глостерский обвинил министров в том, что они потакали порокам Эдуарда IV, поощряли его невоздержанность и тем самым разрушили здоровье короля, приблизив его кончину. Герцог потребовал, ссылаясь на данные ему завещанием покойного Эдуарда полномочия лорд-протектора, чтобы все эти люди были отстранены от власти и лишились возможности оказывать свое пагубное влияние на сына, как прежде на отца. Сэр Ричард Грей попытался протестовать, но его достаточно резко оборвал герцог Бакингемский.

Кроме того, продолжил Ричард, эти же люди не только открыто вступили в сговор с целью лишить его законного протектората, но и покушались на саму его жизнь. Вожаками заговора он назвал Ричарда Грея, графа Риверса и маркиза Дорсетского. Герцог Глостерский заявил королю, что в качестве первого шага для обеспечения собственной безопасности он уже был вынужден арестовать графа в Нортхемптоне. Эдуард возразил, что маркиз, граф и сэр Ричард — его друзья, и у него нет никаких оснований не доверять им. А что касается управления королевством, так он уверен, что его мать королева и выбранные ею знатные люди разумно руководят государством. Тут опять вмешался герцог Бакингемский, который резонно заметил, что королева не имеет никакого законного права на власть, тем более что управлять высокородными лордами и страной в принципе пристало лишь мужчине.

Королевский эскорт состоял из воинов, закаленных в стычках на валлийской границе, а отряд Ричарда Глостерского — из опытных бойцов Шотландской марки. Сражение между ними было бы делом нешуточным, однако командир эскорта граф Риверс, который мог бы отдать приказ о сопротивлении, находился под стражей. Эдуард V мужественно отстаивал невиновность своих друзей, но не стал противиться воле покойного отца, назначившего дядю протектором королевства. Он признал право Глостера принимать решения. Ричард Грей и сэр Томас Вон были арестованы, солдатам эскорта, сопровождавшим короля из Ладлоу, было приказано оставить Стоуни-Стратфорд и разойтись по домам, ибо забота о безопасности короля с этого момента ложилась на лорд-протектора и его отряд. Лишившись всех своих командиров, воины Риверса не стали ввязываться в бой и мирно покинули город. Устраивать немедленный суд над Риверсом, Греем и Боном герцог Глостерский не собирался, ибо время для процесса было не слишком подходящим. Он разослал их по надежным местам: Риверс был отправлен под конвоем в Шериф-Хаттон, Грей в Миддлхэм, а Вон — в Понтефракт.

Оба герцога с большим почетом препроводили короля обратно в Нортхемптон. Герцог Глостерский собирался оставаться там, покуда не придут вести от Хейстингса о том, какой эффект в Лондоне произвели аресты. Он убеждал себя, что не сделал ничего выходящего за рамки полномочий лорд-протектора, но все же немного беспокоился: формально ни королевский совет, ни великие лорды Англии в должности его не утверждали. Прежде чем отправиться спать, Глостер изложил в письме лордам и горожанам мотивы своих поступков и отправил его Хейстингсу в Лондон.

Этой ночью в столицу мчался не только герцогский посланник, но и курьер от оставшихся на свободе сторонников графа Риверса. Около полуночи тревожная весть достигла королевы и маркиза, ночевавших в Вестминстере. Взбешенные и испуганные одновременно, они начали лихорадочно действовать: «Королева и маркиз, в руках которого была королевская сокровищница, начали собирать армию, чтобы защитить себя и освободить юного короля из когтей герцогов. Но когда они стали уговаривать некоторых из лордов, явившихся в город, а также прочих взяться за оружие, то неожиданно обнаружили, что те не только пребывают в нерешительности, но настроены совершенно враждебно по отношению к ним. Некоторые даже открыто заявили, что более справедливо и полезно, чтобы юный государь находился со своим дядей по отцовской линии, чем с дядьями по линии материнской и с единоутробными братьями»^{54}.

Мать и сын впали в панику — они не смели спокойно дождаться прибытия короля, но думали о бегстве, поскольку не доверяли ни Глостеру, ни Бакингему. Ричард не только всегда их сторонился, но и обвинял в гибели брата Джорджа. Генри открыто ненавидел всю семью своей жены. Полагаться на их доброжелательность Вудвиллы не хотели, поэтому маркиз Дорсетский, имевший в качестве констебля Лондонского Тауэра возможность свободного доступа во все помещения замка, завладел сокровищами короны и вывез их в неизвестном направлении. После этого он, Элизабет Вудвилл и брат королевы Лайонел, епископ Солсберийский[108], укрылись в святилище Вестминстерского аббатства, забрав туда с собой принцесс и брата короля маленького герцога Йоркского.

Гонец Глостера также разбудил камергера двора среди ночи. Новости, им доставленные, Хейстингса не обрадовали. Город переполняли дворяне, съехавшиеся на коронацию со всех концов страны — можно было себе представить, что случится, когда по столице поползут слухи, имеющие, как обычно, лишь отдаленное отношение к действительности. Камергер намеренно решил еще больше обострить ситуацию, чтобы повернуть ее лично в свою пользу. Он поставил в известность о произошедшем в Стоуни-Стратфорде лорд-канцлера Томаса Ротерема, архиепископа Йоркского. Престарелый Ротерем был человеком весьма неглупым, но излишне боязливым, а кроме того, относился к открытым приверженцам королевы. Перепуганный шокирующими новостями, он ни на минуту не поверил Хейстингсу, уверявшему его, что все идет законно, никаких чрезвычайных событий не произошло, виновные арестованы, и дальнейших репрессий не последует. Приказав слугам вооружиться, Ротерем взял Большую государственную печать и поспешил к королеве.

В святилище Вестминстерского аббатства царила суета — повсюду слуги таскали вещи королевы и ее приближенных. Сама Элизабет Вудвилл сидела в одиночестве, несчастная и напуганная. Канцлер попытался успокоить ее, рассказав о гарантиях, данных Хейстингсом. Однако королева прервала его, закричав в ожесточении, что именно Хейстингс — первый среди тех, кто старался уничтожить ее и ее род в последние годы правления мужа. Потеряв голову, канцлер пообещал способствовать коронации герцога Йоркского в случае, если с Эдуардом V случится несчастье, и больше того — в залог своей нерушимой верности передал королеве Большую печать.

С первыми рассветными лучами Ротерем отправился обратно в свой дворец. По реке сновали лодки, на улицах явственно чувствовался страх. Вооруженные мужчины пересказывали друг другу слухи, которые распространялись по Лондону как лесной пожар. Лорды, рыцари и горожане разделились на две партии. Одни собирались около Вестминстера, чтобы защищать королеву и ее родных. Другие стекались под знамена камергера. Однако большинство горожан благоразумно решили переждать опасное время, пока не станет ясно, какая из фракций побеждает. Точно так же и придворные, движимые лишь собственными интересами, готовились занять сторону того, кто окажется сильнее.

Хейстингс вовсе не чувствовал себя представителем, а уж тем более слугой лорд-протектора — он действовал как исполнитель воли своего покойного друга короля Эдуарда IV. Камергер, несомненно, в эти дни стал самым популярным и влиятельным магнатом королевства. Вудвиллы, успех которых означал его собственное неминуемое падение, были сокрушены одним ударом. Хейстингса несколько нервировало внезапное появление из политического небытия Бакингема, но он не видел причин для волнения, пока оба герцога по сути исполняли задуманное им. Хейстингс верил в свои силы и не сомневался, что сможет и дальше направлять события по угодному ему руслу.

На совете, собравшемся в тот же день, Хейстингс выступил адвокатом Ричарда. Он прочел советникам письмо, в котором Глостер заверял баронов, что не захватывал короля силой, а напротив, спас и его, и королевство, и что вскоре Эдуард V прибудет в Лондон для коронации. Хейстингс сумел успокоить лордов и лондонских олдерменов, пообещав, что дело Риверса, Грея и Вона будет вынесено на рассмотрение королевского совета. «После того как эти письма были зачитаны вслух в зале совета и перед населением, все превозносили герцога Глостерского за то, что он исполнил долг перед своими племянниками и за намерение наказать своих врагов. Были и такие, которые считали его честолюбцем и обманщиком, и подозревали, что добром это не кончится»^{55}.

Лорды постановили отобрать у Томаса Ротерема Большую печать, ибо она снова была в руках канцлера: вернувшись к себе домой и немного успокоившись, он понял, что совершил вопиюще беззаконный поступок, поспешил в Вестминстер, забрал у королевы печать и явился с ней на заседание совета. К концу дня Хейстингс отправил Ричарду послание, что дело Вудвиллов проиграно, действия лорд-протектора в целом одобряются, а город с нетерпением ждет своего короля. Лишь одну плохую новость сообщал камергер — 29 апреля флот под командованием Эдуарда Вудвилла отплыл от берегов Англии. О том, что маркиз Дорсетский украл королевскую казну, он еще не знал.

Успокоенный письмом Хейстингса, Ричард Глостерский тем не менее до 2 мая оставался в Нортхемптоне. От имени короля он отправил письмо архиепископу Кентерберийскому:

«Ваше высокопреосвященство, наш возлюбленный кузен, мы сердечно приветствуем Вас. Мы желаем и просим Вас хранить надежно в безопасности Большую печать нашего королевства до нашего приезда в город Лондон. Там, полагаясь на Ваши мудрые рекомендации и рекомендации прочих членов нашего совета, мы будем думать о благе нашем и нашего королевства. Призовите к себе лордов, со всем усердием обеспечьте безопасность и сохранность нашего Лондонского Тауэра и казны, находящейся в оном, а наше полное доверие остается с Вами»^{56}.

Он также отписал Хейстингсу, мэру и олдерменам города, оповещая их, что прибудет вместе с королем в Лондон через два дня, в воскресенье 4 мая.

Ричард Глостерский и Генри Бакингемский в сопровождении своих отрядов выехали в Лондон. В пути Глостер пытался завоевать доверие своего племянника, о чем свидетельствует как минимум один случай. В разговоре с Эдуардом герцог выяснил, что мальчику был дорог капеллан из Ладлоу. Во время остановки на ночлег вечером 3 мая в Сент-Олбенсе Ричард вызвал своего секретаря Джона Кендалла и приказал составить письмо на имя Томаса Миллинга, епископа Херефордского, с просьбой назначить Джона Джеффри приходским священником в Пембридже. Король скрепил письмо своей печатью. Рано утром на следующий день кавалькада покинула Сент-Олбенс. Проезжая через Барнет, Ричард рассказал королю о том, что 12 лет назад на улицах этого города и в его окрестностях произошло кровопролитное сражение, в котором отец Эдуарда победил всесильного графа Уорикского.

У стен Лондона в Хорнси-парке кортеж приветствовали мэр, олдермены, а также именитые горожане. Ликующие толпы заполняли узкие улицы города, звонили колокола. По правую руку от двенадцатилетнего короля, одетого в синий бархат, ехал лорд-протектор, по левую — герцог Бакингемский, оба в черных одеяниях. За ними следовали отцы города в лиловых платьях, отороченных мехом, далее — 500 дворян из Уэльса и Йоркшира в черном. Во главе процессии везли четыре воза с оружием. Время от времени глашатаи останавливались перед толпой и объявляли, что на доспехах, сложенных в возах, стоят эмблемы Вудвиллов, что это оружие было приготовлено графом Риверсом для убийства герцога Глостерского. Толпа возмущалась, раздавались крики, что негодяев заговорщиков нужно повесить. Многие, правда, пребывали в сомнениях. Они шептались, что оружие было приготовлено еще до смерти короля Эдуарда IV для войны с шотландцами. Это, конечно, было не очень похоже на правду, ибо тогда его давно уже отправили бы назад, на хранение в Лондонский Тауэр. Тем не менее полную ясность в вопрос происхождения оружия и его предназначения внести не мог никто.

Сопровождаемая приветственными криками, процессия проследовала по узким улицам Ладгейт-хилл и Сент-Пол до дворца епископа Лондонского, предложившего королю временное пристанище. Лорды вошли вслед за монархом, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Затем Ричард поехал в свой городской дом на улицу Бишопсгейт. Запланированная на этот день коронация, естественно, была отложена.

Первоочередной задачей Ричарда как лорд-протектора стало восстановление спокойствия в столице. Он собрал всех духовных и светских лордов, а также магистратов города и вместе с ними торжественно и публично присягнул на верность Эдуарду V. Лондонцы вздохнули свободнее. Горожане отбросили свои страхи, бароны распустили вооруженные до зубов свиты — один только лорд Хауэрд отправил по домам три десятка слуг.

На свой первый совет Ричард пригласил не только верных сторонников. В него вошли и те, кто в прошлом поддерживал Вудвиллов — например архиепископ Йоркский или глава уэльского совета принца Эдуарда Джон Элкок, епископ Вустерский. Основная часть совета была сформирована бывшими слугами Эдуарда IV: лорд-протектор поначалу при формировании властных структур учитывал скорее государственные интересы, чем свои личные. После того как за противозаконную передачу королеве Большой печати Томас Ротерем был официально отстранен от должности, лорд-канцлером, ко всеобщему удовлетворению, назначили Джона Расселла, епископа Линкольнского. Расселл не относился к друзьям герцога Глостерского, но был человеком мудрым, опытным, образованным и благочестивым. Возможно, именно он выступил автором второго продолжения знаменитой Кройлендской хроники. При покойном короле Расселл занимал пост хранителя Малой королевской печати, который теперь перешел к Джону Ганторпу, декану Уэллза, известному эрудиту и бывшему члену совета Эдуарда IV. Спикер палаты общин Джон Вуд, преданный сторонник Ричарда Глостерского, получил назначение на должность лорда — верховного казначея. Большая часть судей и баронов казначейства сохранила свои посты, поскольку Ричард стремился сделать смену власти как можно более безболезненной.

Совет объявил Ричарда протектором и защитником королевства. Это были ни в коем случае не выборы или утверждение в должности, но лишь формальное подтверждение воли покойного короля. «Он был наделен полномочиями с согласия и по доброй воле всех лордов, с властью приказывать и запрещать что угодно, подобно любому другому королю, руководствуясь той необходимостью, которую требует дело»^{57}, — отметил кройлендский хронист. С этого момента королевский совет фактически стал совещательным органом при лорд-протекторе. Все указы, приказы и распоряжения, выпущенные от имени короля, отныне имели приписку «по совету нашего дражайшего дяди герцога Глостерского, протектора и защитника нашего королевства на время нашей юности», к которой иногда добавлялась фраза «и по совету лордов нашего совета».

Вопрос о сроках полномочий Ричарда в качестве протектора советом вообще не обсуждался, хотя именно эта проблема была весьма неоднозначной. Никакого закона на сей счет Англия не имела. Существовал лишь единичный прецедент — Хамфри, герцог Глостерский, стал лорд-протектором в 1422 году при малолетнем короле Генри VI и был отстранен от должности в 1429-м, когда девятилетнего Генри короновали. Власть перешла к регентскому совету, правившему до объявления короля совершеннолетним в 1437 году. Ричард считал, что он имеет право на полномочия протектора именно до совершеннолетия Эдуарда, и прецедент полувековой давности его не очень тревожил. Однако герцог Глостерский все-таки решил подстраховаться, и члены его совета без споров согласились с тем, что протекторат должен продолжаться до тех пор, пока Эдуард V не достигнет совершеннолетия и не начнет править самостоятельно.

Ричард понимал, что его право на власть будет прочно обеспечено только доброй волей всего королевства, и признавал, что справедливым было бы получить одобрение не только советников, но также лордов и общин. Он поручил лорд-канцлеру вынести этот вопрос на обсуждение парламента, в однозначной поддержке которого был уверен. Епископ Линкольнский, хотя и недолюбливал Ричарда, в данном случае был с ним совершенно солидарен и немедленно начал готовить проект речи, с которой собирался выступить на открытии парламента, в котором он постоянно подчеркивал необходимость установить срок протектората именно до момента совершеннолетия Эдуарда V, а не его коронации:

«Все видят благонравный и добродетельный характер нашего нынешнего повелителя и господина (Эдуарда V), его благородный и зрелый ум, воспитанный опытом юности. Кому, как не лордам и общинам этого королевства решать, кто станет ему надежной опорой в попечении о его обширных владениях — как их предшественники прежде делали для других королей Англии? То есть решить, чтобы все неотложные заботы на время пребывания короля в юном возрасте были должным образом возложены на благородного и славного принца герцога Глостерского, его дядю, протектора королевства. Чьим великим могуществом, мудростью и удачей ныне держится защита королевства как от явных врагов, так и от коварных и ненадежных друзей.

И помимо этого [здесь лакуна в тексте. — В. У.] опеку и надзор за царственной особой короля в течение его юных лет вышеназванный милорд протектор будет осуществлять, как Марк Лепид, дважды избиравшийся консулом Рима, о котором рассказывает Валерий Максим в книге VI своего сочинения “Достопамятные деяния и изречения”. По смерти Птолемей царь Египетский оставил после себя наследником малолетнего сына in pupillari aetate[109], твердо веря, что народ Рима будет хорошо и достойно направлять ребенка до того времени, пока он достигнет совершеннолетия. Благородный сенат согласился и постановил, что указанный Марк Эмилий Лепид должен взять на себя заботу по опеке и защите, после чего тот отправился в великий город Александрию, где находился юный царь. Он так мудро руководил и воспитанием молодого принца, и всеми важными государственными делами, что достигнув совершеннолетия и взяв власть в свои руки, царь нашел свою страну в величии и процветании. Было даже затруднительно определить, кому в заслугу сие отличное состояние должно быть поставлено — его отцу или его опекуну.

И ныне присутствующий здесь юный принц, наш господин и повелитель, [как бы] восседает меж двух братьев, один из которых — его отец, а другой — его дядя. Первый получил власть естественным образом, второму предопределено, как ближайшему совершеннолетнему родственнику королевской крови, быть опекуном и протектором. В качестве примера [здесь лакуна в тексте. — В. У.] военное искусство, таланты и опыт как одного, так и другого из этих двух принцев не могут быть подвергнуты сомнению. И что бы ни было предуготовано Господом в его несказанной милости для юного короля, нашего господина и повелителя, помимо наследства, пусть все обернется к его выгоде, чтобы церковь сказала о нем: Non est inventus similis illi[110]*. Пока же, до достижения зрелого возраста и самостоятельности в правлении, что однажды милостью Божьей произойдет, пусть они правят вместе. Власть и полномочия милорда протектора настолько полезны и разумны, что великое собрание согласится и одобрит их; ибо среди всех причин созыва парламента в нынешнее время это есть важнейшее и необходимейшее дело, которое должно быть сделано. Дай Боже, чтобы эта проблема, а также и другие, требующие первоочередного рассмотрения по воле короля и для защиты этого королевства, были рассмотрены должным образом и без промедления высоким судом парламента, как того требуют время и необходимость облегчения участи народа»^{58}.

Совет также озаботился удовлетворением первоочередных потребностей короля. Было высказано мнение, что дворец епископа Лондонского не может считаться достойным жильем для монарха. Кто-то предложил сделать королевской резиденцией госпиталь Святого Иоанна. Но этот вариант был отвергнут, поскольку советники решили, что он ничем не лучше епископского дворца. Кто-то назвал в качестве возможного места проживания Эдуарда V Вестминстерский дворец. Это предложение также не нашло поддержки, ибо в соседнем здании аббатства нашли убежище Вудвиллы, и подобное соседство никому не показалось приемлемым. Наконец, герцог Бакингемский предложил разместить короля в Лондонском Тауэре. В те времена старинный замок не обрел еще той мрачной славы, которую получил позже, при Тюдорах. Английские короли не раз делали его своей резиденцией, тем более что мощная крепость давала надежное укрытие во время гражданских смут. После недолгого обсуждения предложение Бакингема было единогласно принято, и король Эдуард занял роскошные апартаменты, выстроенные во внутреннем дворе Тауэра, где должен был оставаться до грядущей коронации.

Предварительной датой этой торжественной церемонии был определен вторник 24 июня. К ней также приурочили созыв парламента, которому предстояло подтвердить начало нового правления. Королевская канцелярия разослала лордам именные приглашения, а шерифам приказы организовать выборы в палату общин. Открытие парламента планировалось на 25 июня.

7 мая Ричард собрал в замке Бейнардс исполнителей завещания короля Эдуарда IV, чтобы исполнить последнюю волю брата. Однако сразу же выяснилось, что сделать это невозможно. Прежде всего Вудвиллами была похищена большая часть королевской казны — кстати сказать, вернуть ее впоследствии так и не удалось. Передать завещанное детям короля также казалось затруднительным, ибо королева держала их в святилище Вестминстера в фактическом заключении.

Совет принял временные меры. Оставшиеся королевские сокровища поместили под церковный надзор и поручили приору Винчестера следить за их сохранностью. 23 мая архиепископ Кентерберийский учредил специальную комиссию, которая должна была организовать продажу некоторой части ценных предметов для оплаты расходов на королевские похороны, которые составили весьма существенную сумму в 1496 фунтов 17 шиллингов и два пенса. Совет по настоянию Ричарда назначил уполномоченных для ведения переговоров с Элизабет Вудвилл, но никаких результатов им добиться не удалось.

Королева в своем убежище не склонна была идти на компромиссы и не теряла времени даром: Вудвиллы готовились применить силу против Ричарда. Поэтому протектор был вынужден изолировать тех членов ее семейства, которые не скрывались и не находились в бегах. Выполняя обещание, данное Хейстингсу, он подробно изложил перед советом свои мотивы, подвигшие его задержать графа Риверса, Вона и Грея. Герцог Глостерский настаивал на том, чтобы предъявить арестованным обвинения в государственной измене, ибо они планировали поднять руку на протектора — официального правителя Англии, чьи полномочия были равны королевским. Герцог Бакингемский, лорд Хейстингс и светские лорды поддержали его, но некоторые духовные особы воспротивились. Более искушенные в юридической казуистике, они заявили, что заговор вряд ли можно считать изменой. Даже если Вудвиллы готовили засаду — чему, по их мнению, не было представлено убедительных доказательств, — Ричард на тот момент еще не был официально провозглашен протектором. В ответ герцог Глостерский заметил, что протектором он стал по воле покойного короля, а не по желанию лордов, и поэтому его вступление в должность совершилось в тот момент, когда умер Эдуард IV — точно так же как Эдуард V стал королем в минуту смерти отца, а не после коронации, которой, кстати, еще не было. В результате долгих препирательств Ричард согласился на компромиссное решение — Риверс и его соратники останутся в заключении на неопределенный срок, а владения маркиза Дорсетского конфискуются.

Протектор ни в коем разе не был удовлетворен этими полумерами, ибо Вудвиллы всерьез угрожали миру и спокойствию королевства. Но поскольку деться из-под стражи им было некуда, он на время удовлетворился замораживанием ситуации с тем, чтобы разобраться с ней позже. А пока занялся теми недругами, которые были за пределами его досягаемости.

Маркиз Дорсетский бежал из святилища, обманув дозоры, выставленные вокруг Вестминстерского аббатства, и скрывался неведомо где. Сильный флот сэра Эдуарда Вудвилла крейсировал в Ла-Манше. Когда протектору донесли, что корабли встали на якорь в Даунсе — на рейде между песчаной 16-километровой банкой Гудвин-Сэндз и восточным побережьем Кента, — он издал прокламацию, в которой объявлял полное прощение всем солдатам и матросам, которые покинут флот предателя. Сэр Эдуард, маркиз Дорсетский, а также их приверженец Роберт Рэтклифф объявлялись врагами государства, за их головы назначалась награда.

9 мая Ричард отправил своих людей принять командование гарнизонами укреплений в Портсмуте и на острове Уайт, а также обеспечить припасами и вооружением поспешно снаряжаемые корабли. Лорд Кобэм[111] был послан с небольшим отрядом в Дувр и Сандвич, чтобы подготовить порты к отражению возможной атаки с моря. 10 мая протектор приказал сэру Томасу Фулфорду[112] и некоему Холуэллу выйти с флотом в Ла-Манш и плыть к Даунсу. Спустя четыре дня такой же приказ получили Эдуард Брамптон, Джон Уэллиз и Томас Грей. Перед ними стояла сложная задача, требовавшая исключительной смелости: на нескольких судах подойти достаточно близко к флоту Вудвилла, чтобы передать морякам и солдатам предложение о помиловании. Томас Фулфорд и Брамптон были опытными морскими волками и смогли выполнить свою миссию, несмотря на то, что сэр Эдуард Вудвилл отправил по группе верных сторонников на каждый корабль, в верности экипажа которого он сомневался. Он также разместил своих солдат на борту двух больших генуэзских каракк, которые зафрахтовал на службу. Однако даже итальянские капитаны-наемники решили воспользоваться предложенным Ричардом прощением. Они напоили солдат Вудвилла, связали их одного за другим, объявили о покорности протектору и его совету, а затем отплыли в Лондон. Их примеру последовали все корабли, кроме двух, на которых сэр Эдуард и его оставшиеся сторонники бежали в Бретань, увозя с собой часть казны Эдуарда IV.

Параллельно Ричард принимал меры для прекращения пиратской войны, которую французы и англичане вели на море. 1 мая он вступил в переговоры с французским корсаром «лордом Кордесом», как англичане называли маршала Франции Филиппа де Кревкера, сеньора д'Экера. Де Кревкер был личностью примечательной — он служил Шарлю Смелому, сражался в битве при Монлери, в Льежских войнах, оборонял Аббевиль от французских войск. Затем Филипп перешел на службу французскому королю Людовику XI, сдав ему Аррас. Сеньору д'Экеру было поручено командование войсками в тренировочном лагере Пон-де-л'Арш. Он стал ярым сторонником экспансии Франции на север и восток, а также освобождения Кале. Именно к этому человеку Ричард послал уполномоченных для организации обмена захваченными кораблями и товарами в качестве первого шага к возобновлению перемирия между Англией и Францией. Приказ начать подобные переговоры получил и заместитель Хейстингса в Кале лорд Динэм[113]. Протектор также заручился поддержкой Максимилиана Бургундского, который вскоре прислал предложение дружбы новому правителю и выслал в Ла-Манш свои патрульные корабли.

Глава шестая. ЗАГОВОР ХЕЙСТИНГСА

Помимо совета, включавшего в себя опытных в государственных делах сановников, Ричарду приходилось тесно сотрудничать с несколькими магнатами, чье влияние не позволяло запросто их игнорировать или держать на безопасном расстоянии от центра власти. И первым среди таких магнатов, конечно же, был Уильям Хейстингс. При лорд-протекторе он сохранил все свои прежние должности — губернатора Кале, начальника королевского монетного двора, камергера двора. Тем не менее его глубоко задело то, что он не получил ни одного нового поста, ибо Хейстингс небезосновательно полагал, что его заслуги перед герцогом Глостерским достойны более весомого вознаграждения. Однако он не считал свою игру законченной — его былая близость к Эдуарду IV, популярность у знати и простолюдинов предоставляли широкое поле для маневров. Внезапный уход в тень королевы и маркиза Дорсетского образовал своего рода политический вакуум, который помог Хейстингсу выдвинуться на авансцену и стать признанным лидером придворной группировки. Он стремился усилить свое влияние на молодого короля, пользуясь тем, что тот оказался в изоляции от родственников по материнской линии. Впрочем, завоевывая симпатии Эдуарда V, лорд-камергер не только преследовал личную выгоду, но и честно старался служить мальчику, поскольку был уверен, что таким образом исполняет свой священный долг перед покойным другом Эдуардом IV.

Самой серьезной помехой его планам было неожиданное появление опасного соперника. Генри Стаффорд, герцог Бакингемский, попавший в фавор, решил играть самостоятельную партию. Этого не предвидел Хейстингс, который ожидал, что Бакингем присоединится к его сторонникам. Но голос герцога с самого начала зазвучал в зале совета громко и веско. В письме сэру Уильяму Стонору от 9 июня Саймон Столлуорт, один из чиновников епископа Линкольнского, не счел нужным упомянуть никого из лордов совета, кроме Бакингема: «Милорд протектор, милорд Бакингемский, а также все прочие лорды светские и духовные заседали в палате Совета с десяти до двух»^{59}. Самое забавное, что формальных поводов возмущаться таким возвышением Стаффорда не было ни у Хастингса, ни у прочих лордов, ибо он действительно являлся самым знатным пэром королевства после Ричарда Глостерского.

Протектор знал, насколько герцог Бакингемский тщеславен и недалек, но тем не менее демонстративно отличал его перед всеми другими. Ричард не только оценил поддержку, оказанную ему Стаффордом в трудные майские дни. Что еще немаловажно — владения Бакингема располагались в том самом регионе, где позиции Ричарда были слабее всего — в Уэльсе и Уэльской марке, которые долгое время управлялись графом Риверсом. 15 мая Ричард обрушил на Бакингема волну пожалований, наделив его правами надзора и набора ополчения в Шропшире, Херифорде, Сомерсете, Дорсете и Уилтшире. В этих же графствах герцог стал констеблем всех королевских замков и управляющим королевскими поместьями и майорами. Он был назначен верховным судьей и камергером Северного и Южного Уэльса, затем констеблем, управляющим самыми важными валлийскими замками и лордствами с привилегией самоличного назначения ключевых должностных лиц. Бакингем получил право набирать в гарнизоны замков столько солдат, сколько ему вздумается, свободно распоряжаться огромными королевскими доходами с перечисленных владений. Герцогу также была пожалована должность хранителя королевских лесов и охотничьих угодий на западе страны. Спустя всего несколько дней он стал констеблем и управляющим замками и манорами в Уэльсе, принадлежащими герцогству Ланкастерскому и графству Марчскому. Хотя все эти многочисленные пожалования не создавали наследственного апанажа в ущерб коронным землям, как произошло с северными владениями самого Ричарда, но фактически они давали герцогу вице-королевские полномочия в Уэльсе.

За Хейстингсом и Бакингемом по влиянию и значимости шли два северных лорда. Томас Стэнли, прочно удерживавший в своих руках все рычаги управления Ланкаширом, сохранил видное место в совете протектора, которое занимал и при покойном короле. Кроме того, он получил титул стюарда королевского двора. Генри Перси, граф Нортумберлендский, незаменимый на северной границе, был назначен 10 мая хранителем Восточной шотландской марки, а десятью днями позже — капитаном крепости Берик с гарнизоном в 600 человек.

Кроме лорда Хейстингса, герцога Бакингемского, графа Нортумберлендского, лордов Стэнли и Хауэрда еще одним сторонником Ричарда стал Джон, граф Линкольнский, сын и наследник герцога Саффолкского[114] и сестры протектора Элизабет, праправнук «отца английской поэзии» Джеффри Чосера. Уильям Фиц-Алан, шестнадцатый граф Эранделский, получил должность смотрителя лесов, охотничьих угодий и парков к югу от Трента. Видное место при дворе занял также Фрэнсис Ловелл, возведенный 4 января 1483 года королем Эдуардом IV в достоинство виконта. Он был самым старым, преданным и любящим другом Ричарда. Протектор назначил его главным виночерпием Англии — прежде эту должность занимал граф Риверс. Ричард также сделал Ловелла управляющим Уоллингфордом и лордством Торп-Уотерфелд.

В ближнее окружение протектора вошли также два прелата. Роберт Стиллингтон, епископ Батский и Уэллзский, был близким товарищем герцога Кларенсского и, естественно, недолюбливал Вудвиллов. Томасу Лэнгтону[115], опытному дипломату и гуманисту, Ричард помог 21 мая получить сан епископа Сент-Дэвидского. Протектор также приблизил к себе некоторых последователей из числа северян — сэра Ричарда Рэтклиффа, сэра Джеймса Тирелла и сэра Роберта Брекенбери[116].

Вольно или невольно, но собирая свою партию, лорд-протектор сильнее всего поколебал позиции Хейстингса. Помимо непредусмотренного возвышения Бакингема крайне раздражительным моментом для камергера стал неожиданный переход в стан активных сторонников Ричарда его бывшего слуги молодого адвоката Уильяма Кэтсби и лейтенанта Кале, лорда Динэма. Первый был назначен канцлером графства Марчского и членом совета, второй — стюардом герцогства Корнуоллского.

Однако самым болезненным ударом стало сближение с протектором лорда Джона Хауэрда, когда-то входившего в состав тесной группы баронов, находившихся под влиянием камергера и составлявших ядро правительства короля Эдуарда IV. К личности этого воина стоит присмотреться подробнее, ибо недаром старая английская мудрость гласит: человек познается по его друзьям. По отцовской линии Джон Хауэрд происходил из старой дворянской семьи Восточной Англии, а мать его была дочерью Томаса де Моубрея, первого герцога Норфолкского. Впервые Хауэрд появился на политической сцене Англии в 1461 году, когда король Эдуард IV шел во главе армии на Таутон навстречу самому кровавому сражению войн Роз, поле которого навсегда осталось в памяти местных жителей как Кровавый луг.

Джон Хауэрд присоединился к молодому Эдуарду с мечом в одной руке и мешочком золота в другом. Это золото — сто фунтов, присланных аббатом Бери-Сент-Эдмундс — в то время было единственным его достоянием. Он был предан королю, готов сражаться за него на море и на суше, не избегал опасных поручений. Летом 1462 года Хауэрд осаждал ланкастриан в замке Анник, спустя несколько месяцев командовал флотилией, опустошавшей французское побережье. В 1471 году сэр Джон доблестно бился при Барнете и при Тьюксбери. В том же году он получил титул лорда Хауэрда, был посвящен в рыцари ордена Подвязки и назначен заместителем лорда Хейстингса в Кале. Как-то раз, когда он возвращался к месту службы на континент, его корабль был атакован тремя ганзейскими судами и оттеснен к песчаной отмели. В ожесточенном бою с превосходящими силами врага 16 его солдат были зарублены, но сам он не получил ни одной раны благодаря умелому владению мечом и своей удачливости.

Лорд Хауэрд был назначен одним из четырех уполномоченных на переговорах с Людовиком XI при заключении мирного договора в Пикиньи и получил от французского короля самый большой пенсион после лорда Хейстингса — 1200 крон в год. Впоследствии он стал главным посланником Эдуарда IV при французском дворе. Война с Шотландией дала ему прекрасный шанс проявить свои флотоводческие способности: в 1481 году эскадра под командованием Хауэрда отважно ворвалась в залив Ферт-оф-Форт и уничтожила основные силы шотландского флота.

Удача и личные таланты высоко вознесли лорда Хауэрда, однако он всегда оставался типичным уроженцем Эссекса — простым, твердым человеком с щедрым сердцем. Этот неустрашимый вояка, несмотря на славу, шрамы и придворные обязанности, оставался рачительным домохозяином и заботливым господином. Хауэрд глубоко вникал в проблемы своих арендаторов и соседей, прекрасно знал состояние дел в своем хозяйстве. В усадьбе Сток-Нейланд в Эссексе он регулярно проверял счета, собственноручно делая на них пометки. Его кошель всегда был открыт для друзей и соседей, он дарил небольшие подарки детям, щедро раздавал милостыню. В расходных книгах Хауэрда часто встречались записи вроде этой: «Item, секретарю — 1 пенни. Item, юноше с конюшни, что болен — 4 пенса»^{60}.

Нескольким одаренным слугам он полностью или частично оплатил обучение в Кембриджском университете: лорд был большим ценителем искусств, особенно музыки. 18 октября 1482 года казначей отметил: «Item, в этот же день милорд договорился с Уильямом Уостелом, лондонским арфистом, что тот примет к себе на год сына Джона Колета из Колчестера, дабы обучить его игре на арфе и пению, за каковое обучение милорд даст ему 13 шиллингов четыре пенса и платье, о чем милорд заявляет со всей серьезностью. И в конце года он получит окончательный расчет, то есть платье»^{61}.

Герцог Глостерский и лорд Хауэрд сблизились во время шотландской кампании. По ее окончании в 1481 году Ричард уступил Джону свой манор Уайсноу в Восточной Англии за тысячу сто марок, и в феврале следующего года Джон Кендалл, секретарь Ричарда, прибыл в Стоук-Нейланд с готовыми бумагами. Он вернулся в Йоркшир не только с серебром Хауэрда, но и с его подарками Ричарду — семью арбалетами из дерева и одним из стали. Летом герцог Глостерский пригласил лорда Хауэрда к себе в гости. Друзей развлекали музыканты, игравшие на шалмеях[117], и квартет бродячих актеров. Музыка, оружие и сражения — вот какими были общие интересы двух мужчин.

Несмотря на свои прежние тесные отношения с лордами Хейстингсом и Стэнли, Джон Хауэрд предпочел стать опорой нового протектората. В свою очередь, Ричард привечал Хауэрда больше, чем других знатных баронов: в отличие от Хейстингса Хауэрд не был участником безумств короля Эдуарда IV, а его служба дому Йорков не давала повода усомниться в верности или искренности. Поэтому 14 мая 1483 года Ричард пожаловал другу должность стюарда герцогства Ланкастерского к югу от Трента, в ответ на что Джон прислал в подарок золотую чашу с крышкой весом 65 унций. Приязненные отношения возникли и между их женами: приехав в Лондон, Энн Глостер в тот же день послала супруге Джона коробочку вафель.

Хотя Эдуард V уже считался королем, для формального вступления на трон ему требовалось пройти обряд помазания и коронации в Вестминстерском аббатстве. Ричард начал готовить церемонию, которую решили перенести с 24 июня на ближайшее воскресенье, которое приходилось на 22 июня. Под присмотром хранителя королевского гардероба Пирса Куртеса портные спешно кроили из атласа и бархата, из тканей с серебром и золотом парадные одежды для молодого короля и его свиты. Постепенно в Лондон начинали прибывать лорды, рыцари графств и выборные горожане.

Советники были заняты по горло — дел хватало на всех. Они собирались то все вместе, то отдельными группами. В Вестминстере комитет во главе с канцлером Расселлом решал проблемы, связанные с коронацией. Вторая группа, куда входили Хейстингс, Стэнли, епископы Ротерем, Мортон и их клерки, проводила заседания в Тауэре и готовила грядущую сессию парламента. Третий комитет, состоявший из самых близких советников Ричарда, собирался в принадлежавшем ему лондонском особняке Кросби-Плейс. Бакингем был тенью герцога Глостерского, их всегда и везде видели вместе — на улицах, на обедах, на заседаниях совета.

Прошел май. 5 июня к Ричарду в Лондон приехала его жена Энн. Сына Эдуарда она с собой не привезла — мальчик остался в Миддлхэме из-за проблем со здоровьем, которое не позволило ему совершить столь дальнее путешествие. От жены Ричард узнал, что жители Йорка крайне обеспокоены оскудением своих доходов. Протектор ничем не мог им помочь, ибо лишних денег в казне не было, однако среди множества важных дел он не забыл о тревогах края, ставшего ему родным. Как только Энн вечером удалилась в свои покои, Ричард вызвал секретаря Джона Кендалла и продиктовал ему следующее письмо:

«Нашим верным и возлюбленным мэру, олдерменам, шерифам и горожанам Йорка.

Верные и возлюбленные, мы горячо приветствуем вас. Из ваших писем, содержащих прошение к нам и доставленных вашим служащим Джоном Брекенбери, мы поняли, что великие издержки, которые вам пришлось нести, а также защита королевства от шотландцев ввергли ваш почтенный город в великую бедность. Из-за этого вы желаете, чтобы мы убедили Его королевскую милость облегчить и тяготы, которые вы ежегодно несете, и выплаты Его высочеству. Да будет вам известно, что из-за серьезнейших вопросов и дел, которые мы ныне должны свершить для блага и пользы королевства, мы пока что не имеем достаточно свободного времени для исполнения этой вашей просьбы. Однако будьте уверены, что помня ваше доброе и преданное отношение к нам, выказываемое постоянно, каковое мы не имеем права забыть, мы со всей поспешностью приложим все силы для облегчения вашего положения. Мы будем вам добрым и любящим господином, что подтвердит вам ваш вышеназванный служащий, которому просим и в дальнейшем оказывать доверие. За усердную службу, которую он ныне сослужил нам, к нашему особому удовольствию, мы просим вас одарить его похвалой и благодарностью. Да хранит вас Господь.

Герцог Глостерский, брат и дядя королей, протектор и защитник, великий камергер, констебль и адмирал Англии. Заверено печатью в Лондонском Тауэре, в 5-й день июня»^{62}.

Между тем собрания группы Хейстингса приобретали все более настораживающий характер, так же как и тесное общение лорда с молодым королем: свои частые встречи с Эдуардом V камергер использовал не только для решения государственных вопросов, но и для усиления своего влияния на монарха. Со временем члены этого комитета сблизились настолько, что стали собираться менее официально — в домах друг у друга.

Хейстингс подобрал себе соратников очень тщательно и продуманно. В предыдущее царствование, когда Ричард находился вдали от Лондона в Йоркшире, Бакингем — в Уэльской марке, а Хауэрд был всего лишь помощником Хейстингса, именно эта группа занимала позиции рядом с центром власти. Тогда ей мешали лишь Вудвиллы, и она с радостью использовала Ричарда Глостерского для того, чтобы убрать со своего пути это препятствие, хотя лично к протектору ни один из ее членов не испытывал ни малейших симпатий. Прирожденный изменник Стэнли искал только собственной выгоды, и Ричард прекрасно это понял еще весной 1470 года. Томас Ротерем, архиепископ Йоркский, был крайне обижен отстранением от должности и не хотел признаваться себе в том, что сам был виноват в такой перемене своей фортуны. Джон Мортон, епископ Илийский, принимал горячее участие в судьбе королевы Маргариты д'Анжу: после битвы при Таутоне он присоединился к ней в изгнании во Франции, позднее шел с ее армией к Тьюксбери. Окончательный разгром ланкастриан заставил епископа перейти на сторону Эдуарда IV. Мортон надеялся получить от протектора какую-нибудь значимую должность — например, хранителя печати, но герцог Глостерский не дал ему ничего. Епископ не мог так просто смириться с пренебрежением своей особой: стремление к власти в нем было куда сильнее, чем стремление служить Богу.

Таким образом, вся четверка чувствовала себя бесцеремонно отстраненной от власти и была готова силой или хитростью изменить расклад сил при дворе в свою пользу. У заговорщиков было не слишком много путей — по сути, им оставалось лишь одно направление, в котором они могли двигаться. Поддержав в свое время Ричарда, чтобы сокрушить могущество Вудвиллов, теперь они вынуждены были обращаться к тем самым Вудвиллам, чтобы свергнуть протектора и его ставленника герцога Бакингемского. Что ж, вдовствующая королева Элизабет не казалась Хейстингсу более неприятной, чем когда-то Маргарита де Валуа — графу Уорикскому. Нынешнее бессилие друзей королевы компенсировалось их близким родством с королем. Чтобы окончательно завоевать расположение молодого Эдуарда, Хейстингс должен был неминуемо объединить силы с самыми дорогими королю людьми.

Лорд-протектор в это же время был занят подготовкой к активному противодействию Вудвиллам, поэтому его люди держали глаза и уши открытыми. Кому-то из них показалось подозрительным поведение группы Хейстингса, а может быть, свою миссию недостаточно ловко исполнила Джейн Шор та самая, которая последовательно была любовницей короля Эдуарда IV, маркиза Дорсетского и, наконец, лорда Хейстингса. Благодаря своим прежним и нынешним связям она превосходно подошла на роль посредницы между придворными заговорщиками и Вудвиллами.

После совещания с ближайшими советниками протектор поручил герцогу Бакингемскому разузнать все, что можно о планах крамольной части королевского совета, выяснить их намерения. Ричард в данном случае на уступки идти не собирался, ибо это неминуемо означало бы пожертвовать верным соратником Бакингемом для того, чтобы умиротворить человека, который уже начал действовать как противник. Тянуть время он также не имел возможности — в любой момент сторонники Хейстингса могли узнать о том, что протектору известно о заговоре, и перейти к открытому бунту, не дожидаясь, пока парламент одобрит своим авторитетом порядок власти, выгодный протектору. Со своей стороны, герцог Бакингемский чувствовал, что он — первая мишень, и настаивал на решительных и даже жестоких мерах.

Ричард был бы крайне неумным человеком, если бы не воспринял серьезно уроки, которые давала ему жизнь. Его отец безуспешно претендовал на трон Англии и в конце жизни открыто, хоть и недостаточно решительно, выступал против помазанного короля. Его брат использовал силу более эффективно и захватил трон, прагматично воспользовавшись существовавшей политической реальностью. Он не щадил поверженных врагов и приказал убить свергнутого короля Генри VI. Воспитатель Ричарда граф Уорикский был еще более безжалостным в устранении своих политических соперников и осуждал их на казнь без лишних проволочек. Слабость, проявленная перед лицом фракционной угрозы, всегда имела тяжкие последствия — Ричарду довелось испытать это на своей собственной шкуре, дважды побывав в изгнании.

С другой стороны, одного внезапного удара в Стоуни-Стратфорде хватило, чтобы обезвредить клан Вудвиллов и при этом не подвергнуть опасности мир и порядок в королевстве. Протектор начинал неохотно признавать справедливость аргументов герцога Бакингемского и осознавал, что ему придется действовать в такой же манере: королевству грозила гражданская война, самому Ричарду — как минимум отстранение от должности, а то и гибель. Момент, когда Хейстингс, Мортон, Стэнли и Ротерем протянули руки Вудвиллам, в глазах Ричарда знаменовал возвращение к нравам порочного двора Эдуарда IV с его интригами, коррупцией и отстраненностью знати от забот государства.

В то же время он понимал, что даже полный разгром враждебной фракции не сможет гарантировать ему полную безопасность, ибо юный король в любом случае не станет терпеть над собой власть нелюбимого им герцога Глостерского. Эдуард V был глубоко потрясен арестом графа Риверса, самозаключением матери в святилище Вестминстерского аббатства, фактическим изгнанием маркиза Дорсетского. Воспитание, полученное им в детстве, подвигало его к тому, чтобы приписать все эти беды одному только злому умыслу дяди. Протектор пытался общаться с племянником, завоевать его привязанность, но каждый раз наталкивался на стену непонимания и видел перед собой истинного Вудвилла, что сулило ему в будущем множество неприятностей.

Положение казалось безвыходным. Ричард не мог применить крутые меры против группировки Хейстингса, поскольку за камергера отомстил бы король. Любые действия против короля, в свою очередь, вызвали бы немедленную реакцию со стороны Хейстингса. Что же делать? Мысли протектора раз за разом возвращались к очевидной мысли — проблема решалась достаточно просто при отстранении от власти юного монарха. Однако Ричард не желал становиться на столь радикальный путь без согласия знати и простых людей королевства. А чтобы заручиться этим согласием, ему как воздух был необходим формальный повод, который придал бы акту свержения некоронованного еще короля хотя бы видимость законности. И такой повод скоро нашелся.

Роберт Стиллингтон, епископ Батский и Уэллзский, по секрету поведал протектору, что король, равно как и его малолетний брат герцог Йоркский не имели никакого права на трон, поскольку королева Элизабет не могла считаться законной женой Эдуарда IV. Прелат был свидетелем брачного обязательства, данного Эдуардом IV некоей Элеоноре Ботелер, которое предшествовало по времени его женитьбе на Вудвилл. Предварительный же договор с обещанием жениться имел исковую силу, как будто брак был заключен. Эдуард IV впервые увидел Элеонору, когда она пришла к нему, чтобы прибегнуть к защите королевского суда. Вдова сэра Томаса, сына и наследника Ральфа Ботелера, лорда Судли, просила вернуть ей два манора — Грив и Грейт-Дорсет, которые ее свекор передал супругам после свадьбы, но не удосужился подтвердить дарственной грамотой. Любвеобильный король потерял голову от красоты Элеоноры и, решив вопрос в ее пользу, попытался соблазнить ее. Однако вдова твердо заявила, что разделит ложе с Эдуардом только после того, как тот торжественно пообещает взять ее в жены. Одурманенный страстью, король согласился и произнес требуемую клятву в присутствии епископа Батского и Уэллзского.

Прелат, естественно, не смог представить протектору никаких документальных свидетельств, а сама Элеонора к этому времени была уже 15 лет как мертва. Однако Стиллингтон заявил, что готов публично поклясться в истинности своих обвинений.

Можно ли было верить Стиллингтону? Ричард мысленно шаг за шагом прошел весь его жизненный путь. В 1470–1471 годах епископ занимал должность лорд-канцлера и был тесно связан с герцогом Кларенсским — его епархия лежала в самом сердце манориальных владений Джорджа. Во время реставрации Ланкастеров он потерял свой пост, но по возвращении Эдуарда IV на престол епископ Батский и Уэллзский вновь стал канцлером благодаря влиянию Кларенса. В 1478 году покровитель Стиллингтона был казнен по обвинению в государственной измене, а епископ оказался в Тауэре — ему в вину ставились речи, наносившие ущерб королю и королевскому достоинству.

Похоже, Стиллингтон раскрыл Кларенсу тайну нарушения королем брачного обязательства, что резко увеличило заинтересованность Вудвиллов в физическом устранении Джорджа. Этим же могла объясняться и непреклонность самого Эдуарда IV, приговорившего брата к казни. Сам Стиллингтон избежал смерти и получил помилование, выплатив крупный штраф. После серьезных размышлений Ричард решил, что у него есть все основания верить епископу. Вооружившись новыми сведениями, он сможет отстранить племянников от трона, занять его и полностью обезопасить себя от происков своих врагов. Кроме того, личные мотивы в данном случае полностью совпадали с государственным благом, ибо правление малолетнего монарха во все времена становилось истинным бедствием для Англии — достаточно было вспомнить смутные годы детства Ричарда II или Генри VI. Но если протектор собирался захватить трон, ему тем более требовалось максимально быстро и жестко нейтрализовать заговор Хейстингса, ибо лорд-камергер был предан детям своего друга Эдуарда и ни при каких обстоятельствах не оставил бы их без своей защиты.

Ричард начал действовать. Он обратился на север за военной помощью и призвал графа Нортумберлендского принять командование отрядом:

«Верным и возлюбленным нашим мэру, олдерменам, шерифам и общинам города Йорк.

Верные и возлюбленные, мы горячо приветствуем вас. Если вы печетесь о нашем благополучии, так же как о благополучии и спокойствии вас самих, то мы очень просим вас по получении этого письма прибыть к нам в Лондон со всем возможным усердием с таким количеством солдат, какое вы сможете должным образом снарядить. Мы нуждаемся в помощи и поддержке против королевы, ее кровавых приверженцев и родственников, которые намеревались и ежедневно желают убить и совершенно истребить нас, нашего кузена герцога Бакингемского и древнюю царственную кровь королевства. Они (как нынче повсюду известно) строили коварные и пагубные планы относительно этого, собирались окончательно уничтожить и лишить наследственных прав вас и всех остальных наследников и мужей чести, как на севере, так и в других частях страны, которые нам принадлежат. Наш верный слуга и предъявитель сего поведает вам обо всем более подробно, и мы умоляем вас оказать ему доверие. И ради того, что мы сможем сделать для вас в будущем, не подведите, но поспешите к нам.

Герцог Глостерский, брат и дядя королей, протектор и защитник, великий камергер, констебль и адмирал Англии»^{63}.

Похожее по содержанию послание Ричард написал и Ральфу лорду Невиллу[118]. Запечатанные письма протектор передал в руки йоркширского рыцаря сэра Ричарда Рэтклиффа и приказал ему на рассвете следующего дня что есть духу скакать в Йорк. Рэтклифф добрался до столицы Севера в воскресенье 15 июня и кроме писем передал городским властям устные распоряжения протектора: «Как подразумевается в письме, городу следует выставить сильный отряд, должным образом вооруженный, из конных и пеших воинов. Отряд должен в следующую среду (18 июня. — В. У.) быть в Помфрете, встретить там милорда Нортумберлендского и затем с ним идти в Лондон, чтобы там защищать Его милость милорда»^{64}.

Горожане Йорка не теряли времени и уже на следующий день постановили отправить на юг не менее трехсот солдат, а капитанами назначить парламентских представителей города Томаса Рэнгуиша и Уильяма Уэллза. Не задерживаясь в Йорке, сэр Ричард Рэтклифф поскакал дальше, чтобы доставить послание Ральфу Невиллу в замок Рэби:

«Милорд Невилл, примите мои уверения в искреннем к Вам расположении. Если Вы заботитесь обо мне или о собственном благе и безопасности, а также безопасности королевства, придите ко мне со всеми своими людьми, должным образом вооруженными, со всей возможной поспешностью. Доверьтесь подателю сего Ричарду Рэтклиффу, которого я сейчас посылаю к Вам: он знает обо всех моих мыслях и намерениях. Милорд, сослужите мне теперь хорошую службу, как Вы всегда поступали до этого времени, а я заверяю Вас, что не забуду того, что сделаете Вы и Ваши люди. Да пошлет Вам Господь удачу»^{65}.

Совершенно очевидно, что протектор собирал войска отнюдь не для подавления заговора Хейстингса, с которым надеялся справиться собственными силами. Хотя в письмах он просил именно о поддержке правительства и протектората, но войска просто не успели бы дойти до Лондона. Герцог Глостерский ожидал, что вооруженная сила может понадобиться позже, во время его открытого выступления против юного короля Эдуарда V, однако открывать широкому кругу людей свои тайные планы считал преждевременным. Ричард апеллировал к вассальной верности горожан и лордов, а также к их личной преданности, которая лежала в основе его отношений с людьми севера. Протектор особо заострял внимание на том, что опасность угрожает «древней царственной крови» и исходит она от безродных выскочек Вудвиллов.

Отправив гонца, Ричард назначил на пятницу 13 июня два совещания совета: первый комитет во главе с канцлером Расселлом традиционно собрался в Вестминстере для обсуждения вопросов, связанных с коронацией. Члены второй группы прибыли к 9 часам утра в Белый Тауэр[119]. Ричард позаботился о том, чтобы в эту группу вошли все заговорщики, а также верные сторонники протектора — герцог Бакингемский, лорд Хауэрд и пр. Лорды и прелаты заняли места вокруг стола, во главе которого сел герцог Глостерский. С суровым лицом он объявил о раскрытии опасного заговора и назвал зачинщиков королеву, Хейстингса, Стэнли, Мортона, Ротерема и миссис Шор. Все присутствующие от неожиданности вскочили на ноги. Камергер горячо отрицал свою вину, но Ричард не желал слушать его оправданий. Тогда Хейстингс и Стэнли потянулись за оружием. Пристав, стоявший у входа, распахнул дверь и закричал: «Измена! Измена!» В палату ворвался вооруженный отряд, которым командовали Томас, сын лорда Хауэрда, и два северянина — Чарлз Пилкингтон и Роберт Харингтон. В единый миг сопротивление было подавлено. Мортона и Ротерема препроводили в темницу Тауэра, а Стэнли посадили под домашний арест. Стража вывела Хейстингса из палаты, ему нашли священника для исповеди и немедленно казнили во дворе Тауэра.

Поспешность, с которой протектор отправил камергера под топор палача, была вынужденной. Несомненно, Ричард нарушил собственные принципы приверженности букве закона, которые он с самого начала протектората декларировал как основу своей власти. Подобно любому другому лорду, Хейстингс пользовался привилегией, дающей ему право на суд равных под председательством если не самого короля, то непременно лорда — верховного стюарда. Однако у Ричарда были все основания предполагать, что лорды королевства не поддержали бы смертный приговор для камергера двора — неопровержимых доказательств измены Хейстингса получить не удалось, хотя в существовании заговора сам протектор не сомневался ни секунды. Кроме того, не мог же он публично признаться, что у него появилась новая цель — лишить Эдуарда V трона!

Несомненно, Глостер действовал жестко и незаконно, но вполне в духе своего времени, тем более что недавно закончившиеся войны Роз, в ходе которых расправы над соперниками стали делом обычным, поколебали приверженность страны безусловному примату права. Впрочем, внесудебные расправы случались и раньше, хоть и были редкостью для Англии. Так, Генри IV Болингбрук, основатель династии Ланкастеров, приказал в 1399 году казнить без суда и следствия Уильяма Ле Скрупа, графа Уилтширского, а в 1400 году — Томаса Холланда, графа Кентского, и Джона Монтегю, графа Солсберийского, сохранивших верность свергнутому королю Ричарду II.

Когда из-за стен Тауэра тревожные слухи просочились в Лондон, толком так ничего и не понявшие горожане начали браться за оружие. Чтобы успокоить толпу, на городских площадях глашатаи зачитали прокламацию. В ней говорилось, что был раскрыт заговор, участники которого замышляли уничтожить лорд-протектора и герцога Бакингемского, навязать свою волю королю и управлять королевством по своему усмотрению. Во главе заговорщиков стоял лорд Хейстингс, который по решению королевского совета был немедленно наказан за свою измену — так что никаких причин для волнений нет. Многие лондонцы поверили заявлению протектора, некоторые решили, что для них же будет лучше просто принять его без лишних вопросов. Решительные действия городских властей окончательно пресекли возможность вооруженного бунта, хотя брожение умов продолжалось.

Тело камергера перенесли в Виндзор и по приказу лорд-протектора похоронили в часовне Святого Георгия недалеко от могилы Эдуарда IV. Тем самым Ричард исполнил волю брата, который в своем завещании 1475 года пожелал, чтобы его друг был погребен рядом с ним. Остальные участники заговора отделались достаточно легко. Пожилой архиепископ Йоркский был фигурой неопасной, посему подвергся лишь кратковременному заключению в Тауэре. Епископа Илийского по просьбе Бакингема заточили в замок Брекон, миссис Шор оказалась в Ладгейтской тюрьме[120]. Лорд Стэнли, виртуозно овладевший искусством всегда оказываться на стороне победителя, через несколько дней был не только освобожден из-под ареста, но и вернулся ко двору. Казнь Хейстингса не вызвала широкого осуждения — даже его сторонники подозревали, что камергер был далеко не безгрешен, и не встали на защиту покойного покровителя. Некоторые из них стали людьми протектора, многие поступили на службу герцога Бакингемского.

Вскоре после казни лорд-протектор собрал совет. Он начал с того, что попытался объяснить и оправдать свой поступок. Доказательства существования заговора, которые представил Ричард, убедили часть советников в том, что он был просто вынужден под давлением обстоятельств принять исключительные меры. Однако многие сочли обвинения в адрес Хейстингса надуманными и неполными, о чем не преминули заявить откровенно. Но большинство совета все-таки решило не подвергать сомнению правомочность действий протектора и перейти к следующему вопросу.

Ричард заявил собравшимся, что королева Элизабет не желает выходить из святилища. И если это, по большому счету, является ее личным делом, то юный герцог Йоркский должен быть оттуда вызволен, ибо королю необходима поддержка брата во время коронации, да и сама церемония в отсутствие условного наследника будет выглядеть странно. «Не кажется ли высокородным лордам и прелатам, что королева держит Йорка при себе в качестве политического заложника?» — поинтересовался Ричард. Советники не могли не согласиться с тем, что малолетнего герцога необходимо освободить от насильственной опеки матери.

Пользуясь моментом, протектор также заручился одобрением совета по поводу переноса сроков созыва парламента, ибо без того неспокойная обстановка в столице лишь обострилась бы с приездом многочисленных лордов и их вооруженных свит. Подготовка к открытию парламента была прекращена, а королевской канцелярии было поручено разослать по графствам приказы о приостановлении[121]. Все это прекрасно совпадало с тайными целями, которые преследовал герцог Глостерский.

Утром в понедельник 16 июня советники собрались в Тауэре, а затем в сопровождении вооруженного отряда сели в лодки и поплыли по Темзе к Вестминстеру. Воины окружили святилище аббатства, Ричард в сопровождении герцога Бакингемского и нескольких членов совета прошел в Звездную палату, остальные во главе с Томасом Буршье, архиепископом Кентерберийским, и лордом Хауэрдом проследовали в личные покои аббата, где и нашли королеву. Архиепископ долго и красноречиво упрашивал Элизабет выпустить сына из святилища. Поначалу она была непреклонна, но взглянув на мрачные лица Хауэрда и других лордов, испугалась. Защитит ли ее святость церковного убежища? Она вспомнила, что по крайней мере единожды — после битвы при Тьюксбери — стены аббатства не смогли спасти герцога Сомерсетского, сэра Томаса Трешема и сэра Джарвиса Клифтона от ярости победителей.

Заметив колебания королевы, архиепископ Кентерберийский возобновил свои уговоры. Поверив клятвенным заверениям, что к малолетнему герцогу все без исключения будут относиться с надлежащим уважением и оказывать подобающие ему почести, Элизабет согласилась отпустить сына. Архиепископ взял девятилетнего мальчика за руку и повел его к выходу. Лорд-протектор встретил своего тезку ласковыми словами и после недолгого разговора вновь отдал на попечение архиепископа, который сопроводил герцога Йоркского в Тауэр. В ожидании коронации Эдуард V и его брат Ричард Шрусберийский с тех пор жили в роскошных апартаментах, примыкавших к Белому Тауэру. Их часто видели играющими на лужайке: обыкновенно они развлекались стрельбой из лука по мишеням.

Вызволив королевского брата из рук Вудвиллов, Ричард озаботился судьбой другого отпрыска дома Йорков — восьмилетнего Эдуарда, графа Уорикского, сына Джорджа Кларенсского. Протектор отправил его к своему двору в Миддлхэм под опеку жены.

Лондон продолжал питаться самыми невероятными слухами, сомнениями, страхами и предположениями. Но глухое бурление ни в самой столице, ни в других городах не переходило в открытые волнения, никто не подвергал сомнению правомочность правления лорд-протектора. Он, конечно, был человеком, мало известным лондонцам, его опасались как пришельца с сурового севера. Однако герцог Глостерский был братом Эдуарда rv и первым военачальником королевства. Говорили также, что в своих далеких землях он правил очень справедливо и даже человечно. Ричард не скрывался от народа, демонстрируя всем свое спокойствие. Он часто проезжал в эти дни по городу с большой свитой из лордов и слуг, проводя время то в Кросбиз-Плейс, то в доме своей матери — замке Бейнардс. За обедом он принимал огромное количество гостей, включая избранных простолюдинов, которые разносили по столице молву о любезности протектора.

Лорды и рыцари, выехавшие в Лондон прежде, чем им были доставлены приказы о приостановлении, оставались пока в столице и не спешили отправляться обратно по своим замкам. Они так же, как простые горожане, чувствовали тревогу, но представители высших сословий все-таки лучше разбирались в придворных интригах. Два первых месяца правления несовершеннолетнего Эдуарда V безопасности и порядка королевству не принесли. Напротив, события разворачивались так, что с каждым днем все больше приходили на память недобрые времена детства Генри VI. Саймон Столлуорт, доверенный слуга лорд-канцлера Джона Расселла, в эти смутные дни писал своему другу сэру Уильяму Стонору:

«Милостивый государь, примите мои уверения в искреннем к вам расположении. Есть у меня для вас вести, получив которые, вы порадуетесь вашему отсутствию [в Лондоне]. У нас тут большие волнения, и люди не доверяют друг другу. Не далее как в прошлую пятницу, вскоре после полудня был обезглавлен лорд-камергер… Лорд Лайл[122] перешел на сторону милорда протектора и служит ему. Ходят слухи, что на этой неделе в Лондон прибудут 20 тысяч солдат милорда протектора и милорда Бакингемского — с какими намерениями, я не знаю, но вроде бы, чтобы сохранить мир»^{66}.

Чтобы не обострять раньше времени обстановку в столице, Ричард послал приказ графу Нортумберлендскому не торопиться на юг с войсками. Кроме того, он возложил на графа, как на хранителя Восточной и Центральной шотландских марок, обязанность провести суд над Риверсом и прочими, схваченными в Стоуни-Стратфорде, и взять на себя председательство на этом суде. После этого Ричард сосредоточился на главном ударе.

В воскресенье 22 июня лорд-протектор в сопровождении герцога Бакингемского и лордов отправился к кресту Святого Павла слушать речь Ральфа Ша — брата лондонского мэра, известного своей ученостью и красноречием. Ша произнес проповедь, темой для которой избрал библейское изречение «Spuria vitulamina поп dabunt radices alias»[123]. Он объявил знати и горожанам, что из трех сыновей герцога Йоркского только Ричард Глостерский родился в Англии и, следовательно, только он один является истинным англичанином. Действительно, Эдуард появился на свет в нормандском Руане, а Джордж в ирландском Дублине, и этот нюанс по тем временам был весьма важен. До того как Эдуард IV женился, продолжал Ральф Ша, он уже дал брачное обязательство другой женщине, а следовательно, по церковным канонам его дети — незаконнорожденные. Далее Ша напомнил своим слушателям о справедливом характере и безупречной карьере лорд-протектора, которые делали его человеком, более других достойным занять трон. Другими словами, проповедник подвел свою неискушенную в династических вопросах аудиторию к безальтернативному выводу: если нелегитимно потомство короля Эдуарда IV, старшего из сыновей Ричарда, герцога Йоркского, если наследники второго сына, герцога Кларенсского, лишены всех прав из-за аттинктуры отца, то Ричард Глостерский остается единственным законным претендентом на корону Англии.

Ша был не одинок — то в одной, то в другой части Лондона появлялись проповедники, которые сеяли в умах горожан сомнения по поводу легитимности прав юного короля на трон. Некоторые ораторы заявляли даже о незаконнорожденности самого Эдуарда IV, что отнюдь не было изобретением текущего момента. Первой об этом как-то обмолвилась герцогиня Йоркская. Когда она узнала о женитьбе сына Эдуарда на Элизабет Вудвилл, то впала в настоящее исступление. Охваченная приступом злобы, Гордая Цис кричала, что Эдуард не был рожден ею от ее мужа, но зачат в прелюбодеянии. Во время мятежа 1471 года граф Уорикский и герцог Кларенсский охотно повторяли эту басню, ибо она была им полезна. После развала антифранцузской коалиции в 1475 году герцог Шарль Бургундский презрительно называл английского короля Блейборном, намекая на то, что он — сын лучника, носившего эту фамилию. Однако лорд-протектор справедливо считал сплетню ложной, а самое главное, не желал допускать распространение слухов, порочащих честь его матери. Поэтому разговоры о незаконнорожденности Эдуарда IV быстро затихли, и весь пыл проповедников обратился на его детей.

Далее события развивались стремительно. На следующее утро после речи Ральфа Ша Ричард собрал на расширенный совет знать и прелатов, приехавших в Лондон на сессию несостоявшегося парламента. Открыл заседание герцог Бакингемский, который формально заявил о преимущественных правах протектора на корону. Практически все собравшиеся заранее знали о том, что предложит герцог, и были готовы поддержать его претензии. Таким образом, лорды совершенно законно взяли на себя функции Великого совета, уполномоченного принимать решения по вопросам государственной важности. На следующий день во вторник 24 июня Бакингем повторил свою речь в ратуше перед собранием лучших людей города. Представители народа, посвященные в подоплеку происходящих событий не столь глубоко, как лорды, и не имевшие четких представлений о законах преемственности королевской власти, от неожиданности опешили и не смогли выказать ни своих симпатий, ни антипатий к протектору.

25 июня в Вестминстере собрались вместе представители всех сословий — лорды, рыцари и простые лондонцы. Герцог Бакингемский подготовил петицию, которую зачитал собравшимся. В ней перечислялись основания, по которым права Ричарда Глостерского на престол признавались неоспоримыми, доказывалась несостоятельность брака Эдуарда IV, вскрывалось зло, которое семейство Вудвиллов принесло королевству. Собравшиеся одобрили решение представить петицию лорд-протектору и потребовать, чтобы он согласился принять корону.

В четверг 26 июня лорды, прелаты, рыцари и горожане большой толпой отправились к замку Бейнардс, где в тот момент проживал Ричард. Бакингем уже в который раз исполнил роль ведущего оратора: он огласил петицию и призвал протектора принять корону. Появившись на зубчатой стене замка, Ричард выслушал герцога, после чего милостиво снизошел к пожеланиям подданных и был немедленно провозглашен королем Ричардом III. Затем он спустился вниз на улицу, сел на коня и во главе многолюдной процессии отправился в Вестминстер-холл.

Усевшись на трон, Ричард принес королевскую присягу. По правую руку от него встал Джон Хауэрд, по левую — герцог Саффолкский. Прямо перед ним разместились судьи суда королевской скамьи и суда общегражданских исков. На остальном пространстве зала толпились зрители. После присяги король обратился к судьям и юристам с речью, в которой обозначил основную идею своего будущего правления, приказав им прямо и решительно, справедливо и добросовестно отправлять его законы — без проволочек и беспристрастно^{67}. Из Вестминстер-холла Ричард направился в часовню Святого Эдуарда Исповедника, где монахи прочли Те Deum. Коронация по традиции дома Йорков была назначена на воскресенье 6 июля. На хранителя королевского гардероба Пирса Куртеса второй раз подряд легла нелегкая задача в срочном порядке обеспечить одежды для коронации.

Пока в Лондоне полным ходом шла смена власти, на севере тоже не бездействовали. Томившегося в Шериф-Хаттоне Энтони Вудвилла, графа Риверса, 24 июня сопроводили под охраной в Понтефракт, где уже находился сэр Томас Вон. Туда же привезли из Миддлхэмского замка Ричарда Грея[124]. Суд под председательством графа Нортумберлендского официально признал их виновными в заговоре против лорд-протектора и приговорил к смерти. Граф Риверс получил духовное утешение, а также перо, тушь и бумагу. Он написал завещание, в котором традиционно пожелал, чтобы все его долги были оплачены и чтобы исполнители его последней воли раздали достаточное количество добра бедным и церкви. Энтони Вудвилл назвал пятерых исполнителей, в числе которых оказались лорд-канцлер Расселл и Уильям Кэтсби. Наконец, он попросил Ричарда Глостерского проследить за исполнением предсмертных пожеланий, в числе которых была просьба похоронить его в Понтефракте рядом с Ричардом Греем. Казнь состоялась 25 июня, и руководил ею сэр Ричард Рэтклифф.