Рифмуется с радостью

В конце 1827 года император Николай I утвердил Пенсионный устав, по которому всем чинам, разделенным на девять разрядов, назначались пенсионные оклады в зависимости от выслуги: прослужившие от двадцати до тридцати лет получали треть жалованья, от тридцати до тридцати пяти – половину, а стаж в тридцать пять лет и больше давал право на полный оклад. Этот устав просуществовал сорок лет, хотя непрерывно подвергался доработкам, изменениям и дополнениям.

В 50-е годы широко обсуждалось назначение пенсий профессорам и чиновникам учебного ведомства; шли бурные дебаты о пенсионах артистам. Высказывалось мнение, в частности, Д.Н. Блудовым (1785 – 1865), возглавлявшим тогда П отделение собственной его Величества канцелярии, что пенсионы не являются вознаграждением за службу государству, а милостью правительства, поэтому назначаться должны только действительно нуждающимся и не по какой-то норме, а по усмотрению властей, каждому лицу в зависимости от его общественной ценности. Практика подтверждала: пенсия являлась именно даром, милостью от лица государя, в зависимости от заслуг награждаемого, часто в соответствии с личным отношением к нему царя и в связи с каким-нибудь юбилеем. Так, в 1866 году к столетию Н.М. Карамзина сын его Владимир, сенатор, и историк М.П. Погодин получили ордена, а археограф П.М. Строев – 1000 рублей пенсиону. К слову, самому Карамзину (1766 – 1826) в свое время император Николай I назначил щедрую пенсию: пятьдесят тысяч рублей в год; Николай Михайлович не успел воспользоваться ею: простудившись во время событий 14 декабря 1825 года, 22 мая он скончался; но пенсию, согласно указу государя, должна была получать жена, а затем сыновья до вступления в службу и дочери до замужества.

Какая-то придворная интрига повредила репутации завоевателя Ташкента М.Г. Черняева (1828 – 1898), и заслуженного генерала в 1867 году уволили от службы с пенсией 400 рублей, скудной для содержания семьи; он был вынужден сдавать экзамен, чтобы занять место нотариуса; вся Москва шутила по поводу пребывания георгиевского кавалера в нотариальной конторе.

А.В. Никитенко принимал участие в обеспечении семьи протоиерея Герасима Павского (1787 – 1863), известного ученого, филолога, библеиста; вокруг его перевода Ветхого Завета возник скандал, вдохновленный обер-прокурором Протасовым; очевидно поэтому дочери назначили ничтожную пенсию в 118 рублей в год.

По уставу 1853 года право на пенсию, наконец, получил каждый служащий; пенсии были невелики, однако обязательный стаж составлял тридцать пять лет и любой мог прекратить работу уже в 55. Для сравнения: на Западе в то время далеко не все должности давали право на пенсию, притом действовал возрастной ценз: 65 – 70 лет.

Государственные расходы на пенсии росли год от года, угрожая экономике, и со временем средства на выплату пенсий стали частично формироваться за счет вычетов из жалованья, пока человек трудится; но основная часть все-таки покрывалась из казны. Появились эмеритальные, пенсионные и инвалидные кассы: государство безвозмездно выдавало им капитал, который вкладывался в ценные и ипотечные бумаги, векселя; кассы приобретали здания, сдавали их внаем, а проценты и отчисления из жалованья шли на выплату пенсий. В пенсионном страховании участвовали и крестьяне, которые осень и зиму работали в городе.

Пенсии назначались: по выслуге пятнадцати лет в половину заработка, при стаже двадцать лет – в три четверти, прослуживший двадцать пять лет получал полное содержание. Таким образом, вышедшим в отставку средства к существованию предоставляла страховая касса; размер пенсии зависел от заработка. Правительство же только награждало пенсиями, оценивая ответственность и продолжительность службы.

Существовали также старческие приюты и богадельни, которые содержались частными лицами, но находились под контролем государства. Имеются сведения о массовом обследовании домов призрения, проведенном в 1888 году санитарной комиссией Государственной Думы; председатель комиссии доктор С.П. Боткин доложил о множестве недостатков и высокой смертности в этих учреждениях. Последнее замечание звучит несколько странно, учитывая, что из богадельни все поголовно рано или поздно отправляются на кладбище, как прочие смертные.

Революция 1917 года смела весь накопленный опыт подчистую. Пролетарское государство, резко осудив «унизительные царские подачки», полностью взяло на себя социальное обеспечение трудящихся; пенсии стали назначать лишь потерявшим трудоспособность и не имевшим средств к существованию; старость, дряхлость учитывалась лишь как причина инвалидности и сама по себе не считалась основанием для назначения пенсии. Сумма пенсии устанавливалась, независимо от фактического заработка и трудового стажа конкретного работника, по минимальной тарифной ставке данной местности, но условно, в зависимости от состояния средств.

В СССР пенсии по старости начались с 1924 года, их платили преподавателям вузов по достижении 65-летнего возраста; в 1928 году дошло до рабочих текстильной промышленности, в 1929 охватили ведущие отрасли тяжелой промышленности и транспорта, к 1937 пенсию получали все работники народного хозяйства: женщины с 55, мужчины с 60 лет, как и сейчас. На пенсию уходили крайне неохотно: она не только была совсем мала, но и лишала существенных льгот, т.к., например, продуктами снабжали главным образом по месту работы.

Пенсию, на которую стало можно хоть как-то жить, установил закон 1956 года: начисляли от 50 до 100 процентов заработка, но не менее 30 и не более 120 рублей; работающие пенсионеры пенсию не получали. Средняя пенсия составляла 62 процента от средней зарплаты; к концу социализма она снизилась до 46 процентов. После 1964 года, когда появился соответствующий закон, начали платить пенсии, хотя крохотные, и колхозникам: женщинам с 60, мужчинам с 65; минимальная пенсия в 12 рублей доросла к 1985 году до 40, однако председатели колхозов, механизаторы, бригадиры, специалисты получали не меньше городских.

В постсоветское время пенсионные правила опять подверглись реформированию, которое не закончено по сей день. Новые законы, отбросив почему-то дореволюционный опыт, учитывающий российскую специфику, обратились к зарубежным образцам, с преимуществом финансово-страховой ориентации, в ущерб социальному направлению, даже, по рекомендации Всемирного банка, намеревались перейти от распределительного к накопительному принципу финансирования пенсий, который применяется в некоторых странах Азии, Африки и Латинской Америки, но, слава Богу, на столь кардинальные меры не решились.

Накопительный вариант, когда, в зависимости от размера зарплаты, какая-то ее часть отчисляется в государственный или частный пенсионный фонд, применяется повсюду, как и софинансирование: работник может откладывать, скажем, по 10 тысяч в год и, выйдя на пенсию через десять лет, получить 100 тысяч. Однако, наш человек, многажды обманутый, стал недоверчив, к тому же инфляция быстро пожирает все заначки, и кто знает, сколько реально будут стоить 100 тысяч через десять лет.

Начали внедрять, на западный манер, корпоративные надбавки, которые пока могут позволить себе лишь такие гиганты, как «Российские железные дороги» или «Норильский никель», разработавшие собственные пенсионные системы, учитывающие индивидуальный вклад работника в процветание компании. Во Франции крупные фирмы еще стремятся использовать прибавки к пенсии как стимул привлекать ценных сотрудников и укреплять их лояльность, а в США, например, корпорации, в связи с кризисом, случается, в судебном порядке отказываются от принятых раньше подобных обязательств.

В России сегодня применяется в основном распределительная система: пенсия гарантируется государством, складывается из базовой и страховой частей и выплачивается из зарплат работающего населения.

Слов нет, пенсионные цифры растут год от года, применяется индексация, валоризация, социальные доплаты – но сумма, соответствующая прожиточному минимуму, остается предметом мечтаний. Во много раз быстрей растут тарифы ЖКХ, стоимость электричества и газа, цены на продукты, транспорт, телефон, лекарства и т.д. В 2010 году, после очередного повышения, средняя пенсия в России составила 8 тысяч рублей (186 долларов). В странах СНГ еще меньше: в Беларуси 140 долларов, в Украине 130, в Азербайджане 124, в Казахстане 114, в Туркменистане 103, в Узбекистане 59, в Киргизии 48.

В Китае средняя пенсия составляет 75 долларов, притом никаких льгот и доплат не предусмотрено. Что же касается европейской заграницы, нам пока очень далеко как до их зарплаты, так и до их пенсии. Для примера, средняя пенсия в Дании составляет, в пересчете на рубли, 89 тысяч, в Нидерландах 85 тысяч, в Греции около 63 тысяч. Каждый гражданин Великобритании в день 16-летия получает письмо от министерства социальной защиты, которое напоминает, что с этого дня необходимо еженедельно платить пенсионные взносы; государство гарантирует, что по достижении 65 лет для мужчин и 60 для женщин гражданин получит пенсию в размере 20 процентов средней зарплаты работника – примерно 110 евро в неделю. Возрастная планка в большинстве стран определяется 60 годами для женщин и 65 для мужчин, в США соответственно 65 и 70. Так что завидовать не стоит – «под каждой крышей свои мыши», свои трудности и свои недовольства.

В США финансовый кризис вскрыл множество социальных проблем; в частности, оказалось, что традиционная пенсия гарантирована только госслужащим; работники частного сектора могут рассчитывать лишь на честность компаний, а главным образом на себя: все большую популярность приобретает пенсионное обеспечение за счет взносов самих работников[33].

Во времена, когда законы о пенсиях только рождались, большинство мужчин старше 60 лет продолжали трудиться, поэтому не столь обременительные сборы с работающих и работодателей могли хорошо обеспечить сравнительно немногочисленные группы неработающих стариков. Однако в дальнейшем вполне приличное содержание лишило пенсионеров стимула к труду, стало быть, возросла налоговая нагрузка на работающих; если учесть, что численность стариков, с увеличением продолжительности жизни, год от года растет, а рождаемость падает, можно ожидать кризиса системы социального обеспечения: ее станет уже невозможно финансировать за счет налогов на заработную плату. В России положение осложняется еще и множеством разнообразных льгот: пенсионеров у нас на десять миллионов больше, чем людей, достигших соответствующего возраста. Лет через пятнадцать прогнозируют соотношение 1: 1 – один пенсионер на одного работающего.

Пенсионеры 2030 – 2050 годов могут оказаться в тяжелой ситуации; кто знает, как поступит с ними государство под угрозой экономического краха: повысит ли пенсионный возраст, как в Германии, Греции, Италии, Португалии, Великобритании, увеличит трудовой стаж, необходимый для нормальной пенсии, как в Германии, Греции, Италии, или снизит отношение средней пенсии к средней заработной плате, как в Австрии, Финляндии, Франции, Германии, Греции, Италии, Голландии. Получается, пенсия зависит все-таки от милости государства – все богатства которого, заметим, до последней копейки, взыскано с граждан, в том числе и тех, чей продуктивный возраст пришел к концу.

Бывают и совсем грубые методы решения проблемы: недавно туркменбаши Сапармурат Ниязов отказал в пенсиях тем, у кого имеются совершеннолетние дети, а также распорядился пересмотреть порядок исчисления стажа, исключив из него праздники, больничные, отпуска и прочие нерабочие дни.

Короче говоря, положение с пенсиями год от года будет ухудшаться, причем повсеместно; будущим старикам стоит уповать лишь на Бога. Лидия Д. оказалась в отчаянном положении: три года болела мать, приходилось покупать дорогие лекарства, памперсы, платить за уколы; потом похороны, влезла в долги, которые из пенсии отдать казалось невозможным. На богослужении в день памяти святителя Николая она неожиданно для себя попросила святого: «дай мне выбраться из кабалы! дай денег!» – стеснялась потом, что унизилась до такого материализма, – но дела пошли на лад! Предложили хорошую работу, всё выплатила и, более того, с тех пор лет пятнадцать уже не знает никакой нужды и всхлипывания знакомых о скудости и бедности деловито прерывает: «а молиться не пробовали?».

к оглавлению

Копить на старость

Всё – ты сказал мне – поглотили годы:

Веселый опыт чувственной природы,

О милом память, о любовном вздоре,

О днях, когда в безоблачном просторе

Витал твой дух. Ни в чем, ни в чем отрады!

Не радуют ни слава, ни награды,

Нет радости от собственного дела,

И жажда дерзновений оскудела.

Так что ж осталось, если всё пропало?

Любовь и Мысль! А разве это мало?

И.-В. Гёте[34].

Почему-то никто не завещал написать на своей могиле эпитафию, дескать, имярек нажил столько-то миллионов, жил в роскошном доме, дарил жене бриллианты, владел огромной яхтой, самолетом и островом… но с собой ничего забрать не смог; уголовники, блатные выражают эту истину кратким изречением: «в гробу карманов нет». Типичный случай –знаменитый дорогостоящими увлечениями миллиардер Говард Хьюз (1906 – 1976), увековеченный в фильме М. Скорцезе «Авиатор»: он говорил «я могу купить всё на свете», и покупал: игорные дома, киностудии, отели, женщин, изведал все мыслимые наслаждения, удовлетворял любые свои страсти; к 50 годам, охваченный параноидальным страхом перед микробами, Хьюз стал общаться с внешним миром с помощью телефона и записок; к старости он оказался в полном одиночестве и умер в самолете, когда летел из Мексики; тело его, исколотое наркотиками, весило 41 кг при росте 190, опознавать пришлось по отпечаткам пальцев, поскольку много лет знаменитого соотечественника никто не видел; состояние поделили между собой два десятка родственников.

Дотошные исследователи в США вывели: счастье не зависит от доходов. Хотя именно там склонны отождествлять человека с тем, чем он владеет, на чем ездит, что ест и что носит, и сам он гоняется за деньгами, по их выражению, как борзая за механическим зайцем, не в силах преодолеть наркотическую зависимость от материальных ценностей и общественного статуса, расходуя себя на лишние комнаты в доме, мощность автомобильного двигателя и прочие атрибуты игры, которая неизбежно завершается к старости. В России пока предпочитают слишком хлопотному богатству средний достаток: пристойную зарплату, позволяющую нормально питаться, прилично одеваться, проводить отпуск у моря, принимать гостей, обновлять компьютер, ездить на дачу в автомобиле, способном достичь цели без поломок; о кадиллаках, нарядах от Диора и виллах на Лазурном берегу мало кто мечтает.

Западные пенсионеры исполняют обязательное для всех правило: вкалывают от зари до зари, экономят, откладывают, а в конце, если повезет дотянуть, награждают себя, например, кругосветным круизом на шикарном океанском лайнере, оснащенном максимальными удобствами, вышколенной обслугой и удобными приспособлениями для инвалидов; обвешанные суперсовременными камерами, они сходят на очередной экзотический берег, раскованно смеясь и удовлетворенно сверкая белоснежными вставными зубами[35]. И нам кажется, что они, не в пример нашим старикам, сыты, богаты и довольны.

Однако реальность обычно далека от идиллии. В Великобритании каждую зиму двадцать человек ежедневно погибает от переохлаждения, два миллиона престарелых страдают от недоедания и опять же гипотермии, поскольку обогрев требует немалых затрат; еще одна беда в западных странах – повсюду в домах непременные лестницы, которые представляют собой серьезный фактор риска для детей и стариков. А богатство вещь относительная, одной сы­тости мало для довольства, к тому же, как заметил преподобный Нил Синайский, тому, что сверх потребности, нет предела. Поскольку уровень жизни растет, постольку пожилых становится всё больше, они кажутся иждивенцами и вызывают раздражение остального населения.

Например, в США, где граждане действительно лучше всех в мире обеспечены, имеют великолепные, по нашим меркам, жилищные условия и обильную еду, старики тем не менее сталкиваются с негативным отношением большинства; выражения «стар как мир», «второе детство», «старая перечница», «грязный старик» отражают отношение общества к старости как чему-то нежелательному, враждебному, даже отвратительному. Именно там родился термин «эйджизм» (от age – возраст, по типу «расизма» и «сексизма»), означающий дискриминацию по возрасту.

За океаном всегда ценились преимущественно мускулы, ловкость и здоровье, поэтому престарелые, как утверждают, подвергаются даже большему остракизму, чем индейцы, чернокожие и иммигранты всех мастей. Случается, сам смысл существования оказывается под угрозой: приехал один наш человек в Лос-Анджелес, вроде удачно вписался в тамошний быт и бизнес, набрал, как у них положено, кредитов – и всё, потерял покой, ночи напролет изводится от тревоги, проигрывая в мыслях страшные сюжеты: уволили, занемог, умер, не успев выплатить долги, как же тогда семья. Вообще переезд в другую, удобную и благоустроенную страну нередко вопреки ожиданиям оборачивается серьезной болезнью, физической или психической; оказывается, докопались зарубежные психологи, человеку необходимо и полезно жить и развиваться только в определенном поле, к которому он принадлежит по рождению, и разделять судьбу своего отечества.

Америка ценит главным образом успех, силу и компетентность. Там слово «старый» подобно слову «негр» входит в разряд неполиткорректных, там именование «ветеран» вышло из употребления, поскольку подразумевает преклонный возраст, там несметное число общественных организаций защищает права пенсионеров, лоббируя выгодные для них законопроекты в области социального обеспечения и медицинского обслуживания; там можно выиграть какой-то грант, и получишь сверхкомфортные условия, даже в казино при желании будут возить дважды в неделю! Тем не менее проблемы остаются: за один только год подвергаются насилию, физическому или словесному, более миллиона пожилых людей; стариков не желают подолгу держать в больнице, т.к. не хватает санитарок, лекарства дорогие, государственные пособия, сравнительно с доходами работающих, невелики.

В США родилась чуть ли не экстремистская группа воинственно настроенных стариков – «седые пантеры»; они сбиваются в стаи, активно отстаивают интересы пожилых, а главное, подобно престарелым бременским музыкантам в известной сказке, создают «группы самопомощи», где чувствуют себя не столь беззащитными, как поодиночке. У нас ту же цель преследуют общества, клубы, танцплощадки для пожилых; старики поддерживают друг друга, они активны, деятельны, нашли применение нерастраченной энергии и освободились от одиночества; в конце концов «на миру и смерть красна». В Новосибирске, например, после дефолта 1998 года возникла группа по защите пенсионеров, под крайне неудачным, к сожалению, унылым названием: «Отверженные».

В Европе набирает силу тенденция своевременно убраться в дом престарелых, чтобы не выставлять напоказ свои болячки и не зависеть от взрослых детей: лучше уж за свои деньги получать помощь от посторонних; в пригородах строятся целые поселки с веселыми названиями типа «Солнечный город», «Серебряный дом», «Без забот»; в США модно своевременно переехать в кондоминиум, там охрана, медицинское обслуживание, магазины и прочие удобства, привлекающие пожилых. Затем применяется сегрегация: дома для богатых, дома для высокородных аристократов, дома для бедных здоровых и дома для бедных больных, нуждающихся в уходе, дома для бывших военнослужащих, бывших медицинских сестер, бывших духовных лиц: изоляция индивидуума в лучшем из миров приближается к совершенству.

Но в Германии, например, выявилось множество нарушений прав человека в этих гетто, вплоть до применения пыток. При Гитлере в этой стране родилось выражение «жизнь, не стоящая жизни»: бесполезных стариков – своих, немцев – уничтожали в газовых камерах, травили ядом, морили голодом, убивали смертельными инъекциями.

Вообще-то нацисты заимствовали идеологию у наших революционеров: Пестель, Нечаев, Ткачев, самые последовательные предтечи большевизма, приверженцы утилитарной философии, вносили в свои катехизисы пункт о поголовном, с победой революции, умерщвлении пожилого населения, потому что после сорока лет сознание плохо поддается внедрению прогрессивных идей, к тому же старшие остаются опасными хранителями памяти о прошлом. При определенных обстоятельствах только один возраст, без всяких войн и болезней, может стать угрозой для жизни. «Стар – убивать. На пепельницы черепа!» – обнажал теорию Маяковский. Ему вторил Н. Асеев: «Да здравствует революция, сломившая власть стариков!»; правда, впоследствии, когда сам стал стариком, он изменил эту строчку.

В Японии престарелые скоро составят большинство населения; их уверяют, что с достижением пенсии начинается «вторая жизнь», или «третий возраст»; там удумали строить специальные поселения, где все суперудобно, функционально: рестораны, круглосуточное медицинское обслуживание, а также бизнес-центры, мастерские и теплицы, поскольку отношение японцев к труду сравнимо с религиозным поклонением; кроме того, желающих цивилизованно экспортируют в теплые страны: Аргентину, Испанию, Францию, Коста-Рику, в специальные общины-резервации, где они также предоставлены себе, всем довольны и не мозолят глаза.

Надо, однако, заметить, что среди японцев больше всего долгожителей, людей старше 100 лет: едят они мало, придерживаясь низкокалорийной диеты, никуда не спешат, практикуют физические нагрузки, занимаясь боевыми искусствами и танцами, бдительно следят за здоровьем и часто улыбаются, стараясь сохранять доброжелательность и оптимизм.

«Женитесь, непременно женитесь! – советовал молодому человеку И.С. Тургенев из собственного горького опыта, – вы себе представить не можете, как тяжела одинокая старость, когда поневоле приходится приютиться на краешке чужого гнезда, получать ласковое отношение к себе как милостыню и быть в положении старого пса, которого не прогоняют только по привычке и из жалости к нему…». Всю жизнь люди бьются за богатство, за славу, вьют гнездо, пестуют семью, в которой чувствуют себя нужными и важными; всё это в общем-то полезно копить на старость, поскольку на ее пороге страшно оказаться без дела, а если нет ресурса в виде семьи, быта, оказываешься и вовсе в пустоте.

Но ведь сколько бы ни нажил, на деньги не купишь молодость и здоровье. Слава долго не длится, да и какая от нее польза, когда беспомощен и дряхл. Семья тоже не так долговечна: когда дети выросли и свили свои гнезда, родители становятся бременем и в лучшем случае объектом для приложения чувства долга. На этом свете

…все обман

И лишь на миг судьбою дан

И отчий дом, и милый друг,

И круг детей, и внуков круг… (И. Бунин).

Мировая культура старостью интересовалась мало, отдавая предпочтение проблемам любви, власти, свободы, справедливости; взять хотя бы драматургию: актеры, а особенно актрисы панически боятся быстротекущих лет еще и потому, что возрастных ролей, интересных, психологически углубленных и сложных, совсем не много, ну там «Король Лир», «Деревья умирают стоя», «Странная миссис Сэвидж», «Дальше – тишина», все иностранные и трагические, о стариках и старухах, преданных своими детьми.

У нас и не только у нас старость зачастую ассоциируется с бедностью; на улицах всё еще встречаются старики – собиратели пустых бутылок, алюминиевых банок из-под веселящих напитков, макулатурных коробок у магазинов; а вот сельские бабушки нищенствуют только если пьют, что, увы, случается, а большинство еще и кормит городских детей и внуков, выращивая овощи, картошку, кур, гусей.

Старики советского воспитания и мировоззрения, разумеется, профаны в экономике и законодательстве, они наивны, бессильны перед рыночными махинациями и часто становятся жертвами мошенничества в сфере недвижимости: одинокому владельцу оплачивать резко вздорожавшую жилплощадь пенсии не хватает, он заключает правовую сделку, договор о пожизненном содержании, согласно которому передает свою квартиру в собственность на условии, что останется в ней пожизненно, а покупатель будет обеспечивать его питанием, одеждой, ухаживать в случае болезни и в свое время прилично похоронит. При вечной остроте квартирного вопроса и запредельных ценах на квадратные метры желающих наследовать жилье толпы, и среди них немало злоумышленников, готовых ускорить исполнение завещания, т.е. смерть хозяина.

Бывает, и родственники, даже родные дети, в ожидании наследства загоняют стариков в гроб избиениями, истязаниями, оскорблениями; в Семейном кодексе РФ имеется статья о защите несовершеннолетних детей от проявлений насилия, есть закон о жестоком обращении с животными, но в отношении тех, кто обижает собственных родителей, никаких санкций не прописано.

Конечно, одинокие имеют возможность поселиться в доме для престарелых, однако статистика свидетельствует, что у обитателей этих домов предрасположенность к преждевременной смерти гораздо больше: они лишены общения с людьми других поколений и вынуждены наблюдать лишь разрушение себе подобных и частые похороны; угнетают дефицит движения, безделье, пустота, невостребованность, бесплодность собственного бытия, отсюда чувство глухого одиночества и обреченности.

Со стороны кажется, что в интернате неплохо: отпадают заботы о завтрашнем дне, вокруг люди, коллектив, сплетни, даже романы, одним словом, бурлит общественная жизнь; наличествует и медицинское обслуживание, но, конечно, персонал относится к обитателям прохладно, понимая, что от старости лекарства нет, а пациенты пристают, досаждают, требуя уколов и таблеток; на самом деле вряд ли они надеются на радикальное улучшение здоровья, а желают всего лишь утешения и сострадания, наивно пытаясь лишний раз привлечь к себе внимание.

Нина О. в советское еще время несколько лет навещала подругу покойной матери в привилегированном каком-то Доме, где жили заслуженные чиновники, герои соцтруда, старые большевики; подруга матери тоже была когда-то кем-то выдающимся. Однажды Нина стала свидетельницей чудовищной, по ее словам, сцены: упитанная средних лет нянечка выкатила из комнаты коляску и вдруг с криком «Петька, гад, опять обосс…ся!» с силой толкнула кресло – и оно быстро понеслось вдоль длинного коридора. «Я в ужасе закрыла глаза – вспоминала Нина – Никогда не забуду желтый сморщенный остаток человека и две скрюченные лапки, вцепившиеся в ручки коляски…а фурия повернулась к посетителям и с веселым злорадством сообщила: «управляющий Госбанка был!». Siс transit…

В сущности, стиль отношения к социальным иждивенцам задает государство, мизерными пенсиями, также и печать, отражающая общественное мнение, согласно которому чем скорее косные, замшелые, отравленные коммунистическими идеями старики вымрут, тем лучше для развития рыночной экономики. А «отработанный ресурс» по укоренившейся привычке апеллирует к обществу, коллективу, социальной справедливости, ругает плоды «перестройки», вздыхает по утраченному советскому раю и голосует за КПРФ.

Здоровые старики еще как-то могут постоять за себя, но больных наше здравоохранение стремится вовсе игнорировать. Профессора 80 лет, доктора биологических наук, страдающего воспалением лимфатических желез, по настоянию сына кладут в больницу, но на четвертый день выписывают: мест нет, где уж держать неизлечимых. «Ну что вы хотите, возраст!» – разводит ухоженными руками докторша, сама далеко не первой молодости, и торопится пригласить следующего.

А если кто без родственников… говорят, был случай, показывали по TV: хронически больного старика отвезли по месту прописки, а поскольку квартиру уже давно занимали чужие, санитары положили пациента на травку возле подъезда. Горько, но приходится признать: в обществе, отлучившем себя от Бога, этические принципы не являются обязательным правилом для всех; представления о добре и зле в свете плюрализма рассматриваются всего лишь как равноценные мнения.

Довелось нам при начале монастыря знать удивительного человека, Николая А., он возил игумению на своем допотопном москвиче; человек яркий, незаурядный, мыслящий, бывший фронтовик, разведчик; тогда на передовой вступил в партию, а в 50-е годы не побоялся из нее выйти, правда, говорил, терять простому шоферюге было нечего. В 90-е годы Николай А. вдруг, как инвалид войны, стал получать сумасшедшие деньги, каких сроду не видал. И началось: вздумал подозревать в посягательстве на его капиталы жену и взрослых детей, возмущался их расточительством, отказал любимой глухонемой внучке в средствах на свадьбу и квартирный взнос. Кончилось разрывом: прекратили общение дети, жена терпела-терпела, да и уехала в другой город к замужней дочери, Николай А. остался один, продолжал копить проклятые деньги и пуще прежнего бранить, обвинять и проклинать близких.

Вообще-то мужчинам редко грозит гибель от одиночества и голода, во всяком случае в России, где женщины особенно отзывчивы и сострадательны; вполне реалистичен сюжет повести Б. Васильева «Вы чьё, старичьё?», где еще молодая Валентина, пожертвовав личной жизнью, берет на попечение двух осиротевших дедов. Вон Сергей В. раз восемь женился, оставленные дети выросли без него, в карьере не преуспел, имел одни долги, зато жил в свое удовольствие, наряжался по моде, витийствовал на дружеских попойках, записывал анекдоты, коллекционировал зажигалки; случалось, выгоняли с работы и он оказывался без гроша; но до самой его смерти находилась какая-нибудь добрая душа, кормила, обстирывала, заботилась, пичкала лекарствами, берегла; последняя, Виктория С., на двадцать лет моложе, похоронила и помнит, образцово содержит могилу.

Многие наши соотечественники, мало видевшие по жизни сытости и богатства, соблазнились широко распространившимся лозунгом «бери от жизни всё» и жадно бросились на все вкусное, чувственное, остро ощутимое. Да ведь телесные наслаждения предназначены для свежих чувств, стальных мускулов, крепких зубов, блестящих глаз, отражающих кипение крови; но после сорока, если не раньше, пламя остывает, накатывает утомление, усыхает богатырская фигура – закон природы неумолим.

Что, к примеру, остается от дерзкого авантюриста, признанного красавца, сладострастника, покорителя женских сердец, неотразимого Казановы? «Кожа стала пергаментной, нос крюковатым клювом выдается над дрожащим слюнявым ртом, густые поседевшие брови растрепаны; все это напоминает о старости и тлении, об омертвении в желчной злобе…маленькая, высохшая, сердитая птица с злобно и отважно сверкающим взглядом».

Бодрящиеся старички, женившись на молодых, становятся жалкими рабами поздней страсти, раскисают в неуместной нежности, обрекая себя брезгливому презрению и насмешкам окружающих. А как страдает, по версии Д. Самойлова, старый Дон-Жуан:

Жить на этом свете стоит

Только в молодости. Даже

Если беден, глуп, нестоек,

Старость – ничего нет гаже!

Господи! Убей сначала

Наши страсти, наши жажды!

Неужели смерти мало,

Что ты нас караешь дважды?

Наружность красавчика Дантеса (1812 – 1895) через сорок лет после дуэли поражала крайней непривлекательностью; современники утверждали: наглость и высокомерие этого типа, при знакомстве дерзко объявлявшего «я убил вашего поэта Пушкина», вызывала отвращение: «трудно вообразить что-нибудь противнее этого сильно помятого лица с оттенком грубых страстей», – записал А.В. Никитенко, встретившись с Дантесом за границей. Прожив чрезвычайно долгую жизнь, он так ничего никогда и не понял; через полвека после дуэли один пушкинист спросил его: «Как же у вас поднялась рука на такого человека?!» и услышал: «А я (в смысле: чем я хуже)? я стал сенатором!».

Обязательно надо копить на старость, но что же копить? История последних российских десятилетий научила: материальное копить бесполезно: всё съест конфискация, инфляция, девальвация, деноминация, дефолт, кризис. А вот добрые дела и поступки… Один партийный деятель, прочитав «Раковый корпус» Солженицына, раскаялся, что прежде способствовал публикации первой его повести, «Один день Ивана Денисовича»; А.Т. Твардовский ответил: «напрасно жалеете; под старость это вам пригодится»; конечно, он имел в виду нравственный капитал, единственно ценный при подведении итогов. Ведь в конце концов память сохраняет какие-то немногие яркие мгновения, но своим светом они освещают нечто важное для жизни и приносят плоды: приятные воспоминания, душевный покой, философское отношение к смерти; но только они и ценны. Остальное просто плоть.

В 1859 году тульский губернатор рассматривал прошение вдовы Елены Кузовлевой об устройстве в городе богадельни с храмом, на что она жертвовала дом и двадцать тысяч рублей серебром. Сама она, «имея преклонные лета и слабое здоровье», тоже в 87 лет переселилась туда, дожила до освящения церкви и мирно скончалась. Подобный случай типичен для царской России: богаделенки на четверых – шестерых старушек содержали многие церкви, на них жертвовали все, даже совсем не богатые прихожане. Мануфактурщики Алексеевы, в семье которых родился К.С. Станиславский, основали и содержали Дом призрения вдов и сирот, купцы Протопоповы заботились о слепых, наследники купцов Мазуриных построили жилой комплекс с бесплатными квартирами, по завещанию текстильного фабриканта Хлудова появился целый квартал зданий, предназначенных для инвалидов и престарелых. Призывы к активному милосердию писали на фасадах домов, доход от поздравительных открыток с видами Москвы и грифом Красного креста шел на помощь нищим – жертвовать было принято, считалось правильным и достойным, поскольку пролагало дорожку в Царство Небесное, да и на земле, как вывела дотошная американская статистика, благотворительность умиротворяет и приносит внутреннее удовлетворение надежнее, чем вкусная еда и прочие телесные наслаждения.

Артист Е. Весник (1923 – 2009) в 1963 году на гастролях в Париже дал «товарищу из органов», присматривающему за группой, Евангелие, которое всегда возил с собой; тот читал его ночами у себя в номере, а на обратном пути в самолете сказал: «Слушай, там в книге все написано – как жить, как вести себя, как быть честным… я не понял вот чего: зачем люди стали мудрить, придумывать другие законы, зачем отказались от само собой разумеющегося…». Вскоре он уволился из КГБ, уехал в провинцию, занялся хозяйством, «слышал, читает, здоров, не пьет… Вот что сотворил Бог!». А ведь и автор кое-что заработал: «обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов»[36]. В своих записках он оценивает людей с точки зрения «евангельского идеала» и сообщает о себе и А. Папанове: «Особенно роднило нас упорство, с которым мы не поддавались уговорам вступить в коммунистическую партию; мы, фронтовики, испытывали, мягко говоря, сомнение в богоугодности существования этой организации».

к оглавлению

Простите меня, я жалею старушек…

Ужель, чудовища, вы женщинами были?

Ш. Бодлер[37][38]

«Старость – вот преисподняя для женщины», гласит афоризм Ларошфуко. Стареющий мужчина выглядит иногда весьма недурно, часто даже привлекательнее, чем в молодости: седина облагораживает, морщины намекают на суровое прошлое: «она его за муки полюбила»; но женщина, как бы ни бы молодилась, как бы ни красилась, вряд ли спрячет возраст: выдает выражение вины и беспомощности; ну еще бы, всех привлекает гармония и красота, а не мешки под глазами, дряблые щеки, вставные зубы; еще недавно, входя в троллейбус, привычно ловила заинтересованные взгляды, а теперь словно невидимкой стала, смотрят мимо.

Да и окружение не позволит притворяться; одна оптимистка, бизнесвумен, вычитала где-то и применила, собираясь на корпоративную ве­черинку, самоистязательский метод: туго заплетя в косички волосы от висков, оття­нула их на затылок – тогда вроде разглаживаются морщины вокруг глаз и на щеках; а сверху надела парик, с челочкой, прикрывающей складки на лбу. Но лучшая подруга таращилась-таращилась, а после второго стаканчика виски во всеус­лышание брякнула: «мать, чё-то ты сегодня на китайца похожа».

Ужас перед старостью приносит невообразимые доходы косметической промышленности; в геометрической прогрессии растет потребление всевозможных эмульсий, тоников, лосьонов, питательных масок и прочих средств для ухода за кожей. Вероятно, грядет появление чудодейственных кремов с добавлением стволовых клеток; эффект обещается как в «Мастере и Маргарите»: намазалась и преобразилась в двадцатилетнюю, кто откажется, за любые деньги?

Война за красоту не ограничивается изнурительной диетой, пыткой на тренажерах, аэробикой и ухищрениями макияжа; чрезвычайно востребованы рискованные хирургические вмешательства: липоксация (удаление жировых отложений), абдоминопластика – «исправление» живота и лифтинг, подтяжки кожи лица, якобы убирающие, а на самом деле маскирующие морщины. Мимическая мускулатура с возрастом и так ослабевает, а после нескольких операций некоторые звезды предстают на телеэкранах с мертвенными, неподвижными масками вместо лиц. Даже умные, здравомыслящие, рассудительные особы теряют всякое соображение в неравной схватке с возрастом.

А плоды? с одной актрисой, долгие годы стоявшей насмерть в этой битве, случилась истерика, когда в день ее 60-летия нахальная представительница второй древнейшей профессии, щелкнув жвач­кой, во всеуслышание спросила: «мы тут поспорили насчет юбилея… 70 или 75?». Вечно молодая Л. Гурченко (1935 – 2011) в двухчасовом сольном концерте не только пела, но и танцевала: чечетку, вальс, даже канкан, с двадцатью партнерами, на высоченных шпильках; абсолютно все печатные органы отклики на ее выступление начали со слов: «в свои 74 года…».

Многие дамы держат дату рождения в секрете: на бестактный вопрос «сколько вам лет» Марлен Дитрих (1901 – 1992) высокомерно отвечала: «я не думаю о своих годах», знаменитая цыганская актриса Ляля Черная (1909 – 1982) изображала замешательство: «ой! так просто, с ходу не подсчитать!», мало кому известная красавица Зинаида И. ослепительно улыбается: «сколько дадите», а Лидия Т., мрачно глядя в сторону, говорит: «не помню». А тем, кто не скрывает возраст и отважно рубит правду о своих 68, хочется услышать: «не может быть! выглядите вы гораздо моложе!»; «я думал, не больше 80» – польстил президент Медведев 95-летней долгожительнице.

Женское беспокойство понуждает прибегать к гороскопам, пасьянсам, отгадывать будущее в вещих снах и знаках, отыскивать недостатки в невестке, которая, без каких-нибудь особых достоинств и прав, завладела любимым сыном. Хочется скрыться, спрятаться, замаскироваться, прибегая к различным способам самообмана, потому что реакция других обличает куда больнее, чем зеркало. Людмила К., к примеру, панически испугалась встречи с бывшими одноклассниками, убедила себя именно этим вечером в мнимой болезни матери и осталась дома, а Марина Ю., страшась встречи с давним поклонником, свалившимся из Америки через пятнадцать лет, тянула до последнего, натуральным образом поднялось давление и свидание сорвалось; приятель, надо отдать ему должное, умолчал, что догадался о подлинной причине.

Да что Людмила и Марина! Вера Фигнер, профессиональная революционерка, просидевшая 20 лет в тюрьме, несгибаемый борец, железные нервы, человек идеи, и та отвергала просьбы художников рисовать для истории ее портрет, опасаясь показываться старой и некрасивой. По той же причине великая Грета Гарбо оставила артистическую карьеру в 36 лет, и с тех пор ее никто не видел. Марлен Дитрих в старости уклонялась от встреч даже с близкими когда-то людьми. Раиса П., услышав однажды в магазине «ну давай шевелись, бабуля», в дальнейшем упрямо отказывалась выходить из квартиры, ссылаясь на больные ноги, множество ступенек повсюду и пыль на улице.

Считается, что женская старость начинается с конкретного физиологического сигнала: наступает климакс. На самом деле прекращение детородной функции – благодеяние природы, направленное на защиту от непосильной уже нагрузки, связанной с беременностью и родами (climax – лестница по-гречески). А вот мужчины, хоть и дольше сохраняют репродуктивную способность, стареют, так сказать, всем организмом и сразу.

Замечен к тому же любопытный феномен: если женщина преодолела 80-летний рубеж, наступает омоложение некоторых функций организма, например, повышается уровень тироксина, основного гормона щитовидной железы, увеличивается метаболизм лимфоцитов, снижается холестерин. О королеве Виктории (1819 – 1901) говорили, что она никогда не пребывала в таком добром здравии и в таком хорошем настроении, как в год своего 80-летия: она словно вновь обрела задор юности, ездила в Ниццу, слушала «Лоэнгрина» в опере, заступалась за Дрейфуса, хохотала над трюками дрессированных цирковых животных, самолично посетила казармы, чтобы вдохновить эскадроны кавалерии в связи с англо-бурской войной, путешествовала по госпиталям, монастырям и школам; ее уговаривали прилечь после обеда, а она считала отдых пустой тратой времени; речь ее была, как всегда, четкой, а разум ясным.

Климакс, как всякая перестройка, сопровождается иногда неприятными ощущениями: головокружениями, «приливами», мигренями, даже обмороками; вероятны нервные недуги: взвинченность, истерики с потоками слез, капризы, тоска. Медицина считает совершенно нормальным свойственное климактерическому периоду постоянное ощущение пустоты и одиночества, однако есть свидетельства, что все эти симптомы на самом деле абсолютно умственного или душевного происхождения: ну еще бы, легко ли смириться с окончанием молодости! психика бунтует, а тело у ней на поводу.

Но уныние посещает еще раньше, в 35 – 40 лет, когда дети выросли, предстоит нянчить внуков, надежды на собственное яркое будущее умирают. Семья далеко не всегда оказывается незыблемой опорой. Женская старость может начаться с тяжелейшего испытания, когда любимый муж вдруг отдает предпочтение другой, она моложе, без целлюлита и морщин, и, само собой, красивее; а что важнее всего, ее задорный нрав будоражит и молодит усталого ковбоя, к тому же в контексте ее наивного щебетанья он без малейших усилий кажется себе значительно умней и содержательней.

Теряется уверенность в себе, «бывшая» остро ощущает одиночество, ненужность, на пике отчая­ния она отчетливо сознает бессмысленность дальнейшего тусклого существования, опускается и быстро превращается в одну из третируемых на улице именами «старая кошелка», «бабулька» и «баба-яга».

А вот Светлана Безродная, руководитель женского «Вивальди-оркестра», считает, что возраст это миф, его не существует, никогда не поздно начать все с нуля. Она так и сделала: в возрасте за 40, женив сына, похоронив мать и оставшись в одиночестве, после длительного перерыва снова взялась за скрипку, собрала коллектив музыкантов – теперь ему уже двадцать лет. Стимулом стал, в сущности, глубокий стресс, теперь она считает его допингом, вызвавшим всплеск творческой активности.

Одна чудесная женщина, Татьяна А., в крайнем отчаянии забрела в церковь и, как уверяет, услышала у иконы Богородицы невесть откуда прилетевшее слово «приют»; на следующий день ей позвонила одноклассница и между прочим обронила, что директорствует в детском приюте. Работа оказалась невероятно тяжелой для Татьяны, до того она пребывала в благополучном браке, дома, с собственными, разумными и послушными, детьми, и если изредка подрабатывала, переводами, то в свое удовольствие. Ей пришлось скрутить себя, приучить к железной дисциплине, выдержке, терпению; глядя в бездонные глаза брошенных, познавших всю скорбь мира детей, она перестала жалеть себя; падая поздними вечерами от усталости, уже не мучилась бессоницей, воображая мужа с другой и терзаясь сжигающей душу обидой. Теперь слово «любовь» приобрело для нее более высокий и благородный смысл; что хорошего принадлежать кому-то с потрохами, говорит она; любовь должна обогащать человека, а не консервировать. Кризис миновал; krisis по-гречески исход, решение.

Сознание множества женщин пробуждается только после сорока лет, когда самоутверждение завершилось, и влечет за собой социальную активность и твердость, оттесняющие чувства на второй план; недаром именно этот возраст благоприятен для внутреннего становления, и женщины в поисках истины приходят в Церковь. Мужчины же, напротив, с появлением признаков увядания, при пошатнувшейся мужественности впадают в депрессию, ибо, в соответствии с общепринятым стандартом, слабость в мужчине не вызывает того же интереса и уважения, что мужество в женщине.

Анна Т. рассказала, как однажды на дне рождения подруги, где, как обычно, выпивали, острили, танцевали, флиртовали, ее вдруг пронзила беспричинная тоска, острая, как сердечная боль; она тихонько ушла, долго шла по городу пешком, от остановки к остановке, потом сидела на скамейке, вдыхая острый после дождя тополиный запах. Была весна, шел только двадцать второй год ее жизни, но думала она в тот вечер – о старости: что будет, когда вместе с весельем юных дней и красотой внешности иссякнет власть ее обаяния? Чем жить тогда? То был момент озарения: важнее всего созидать свой внутренний мир, обрести собственные убеждения, профессиональные и культурные интересы, свободные от сегодняшней моды и чужих мнений.

Иначе повисаешь над пустотой. Ведь вот блистала когда-то весьма известная дама, железная женщина, как назвала книгу о ней Н. Берберова, Мария Будберг, якобы баронесса, прославившаяся любовными связями с М. Горьким, Г. Уэллсом и другими менее известными личностями; в старости она пила горькую, воровала в магазинах самообслуживания и развязно хвалилась своими порокамиыми личностями; в старости она пила горькую и воровала в магазинах самообслуживания.и книги предп.

Старение весьма трагично, если следовать шаблону и оценивать себя исключительно с точки зрения телесных прелестей. «Боже мой, сколько морщин! – ужасается Анна Р., глядя в зеркало, – что же дальше будет?!»; «А дальше ты перестанешь их считать, – встревает ее умудренная мать, – надеюсь, найдутся другие интересы!». Если жить своей головой и не обращать внимания на производимое впечатление, обнаруживается немало приятных моментов, Елена К., например, мечтает о выходе на пенсию: наконец-то не надо будет ездить каждый день на работу, краситься, мучиться на каблуках и отказываться от вкусного в борьбе с лишним весом, который всегда побеждает!

Потом, пара живых умных глаз чего-нибудь стоит же? Способности там, умения всякие, таланты, хоть поубавилось сноровки, никуда же не денутся? Говорят, мастерство, не пропьешь, не исчезнет же оно от лет? Доброе сердце, веселый нрав, легкий характер, сознание собственной уникальности не могут измениться. В наше время вряд ли встретишь столетнюю, как в одноименном очерке Достоевского, радостно открытую, «полную душевной жизни», бредущую через весь Петербург к внукам «пообедать». Но можно в документальном фильме 1989 года увидеть Анастасию Цветаеву, симпатичную и живую: в 94 года она не только ходила своими ногами, но и бегала, кокетничая перед камерой! А речь ее, а память, а шутки! Собеседница сокрушается об одном широко известном академике: «Такой умный, а в Бога не верит!»; Анастасия Ивановна немедленно реагирует: «Какой же умный, если в Бога не верит?!».

О, какие бывают чудесные старушки! Например, незабвенная Светлана С.: смолоду она окончила авиационную Академию им. Жуковского и работала вместе с мужем на ракетном «ящике»; многочисленные приятели и подружки ее троих сыновей вечно толклись в их распахнутом доме, хохотали над ее шутками и подначками, уносили обязательные гостинцы и со временем обнаруживали, что стремятся больше к ней, чем к сверстникам, особенно в ситуациях поражения, тоски и тревоги; она обильно кормила, утешала, поддерживала и ненавязчиво давала мудрые советы; кто-то помнит их всю жизнь. На очередном изломе российской истории она по желанию мужа, против своей воли, уехала за границу, и там, рассказывали, до самой смерти служила беспомощным соотечественникам-эмигрантам: носила еду, помогала оформлять документы, добывала деньги, утешала, поддерживала и давала мудрые советы…

Не так давно получила огласку неприглядная история, связанная с когда-то знаменитой актрисой Татьяной Карповой, у которой дальний родственник пытался оттяпать квартиру. Нет никакого сомнения, что в 90 лет эта женщина оставалась все той же умницей, блистательной озорницей; ее не сломили ни годы, ни болезни, ни ужасная смерть мужа, ни боли и беспомощность после перелома шейки бедра, от которых Лиля Брик, например, наложила на себя руки. Однажды схватило сердце; она как-то доползла до входной двери, открыла ее, и поскольку квартира была поставлена на охрану, приехали милиционеры. Когда один из них строго спросил: что вы здесь делаете? – она, лежа поперек порога, ответила: «развлекаюсь!»; а потом, когда от лекарств полегчало, опять острила, смеялась, артистка же, и совершенно покорила нечаянных гостей.

Всегда элегантная Зоя И. советует, потеряв надежду на любовные приключения, не опускаться, а наоборот, стараться выглядеть: держать прямой спину, тщательнее чем в молодости подбирать одежду, чаще улыбаться. Почему не поучиться у Коко Шанель, которая в 88 лет смотрелась в высшей степени элегантной, хотя красотой и смолоду не обладала; вообще страшненькие в старости лучше выглядят, т.к. привыкли тщательно следить за собой, не полагаясь на природные данные. И зачем унывать, полагая, что после семидесяти остается ждать только смерти, ничего нового интересного случиться уже не может. Елена Образцова еще поет и гастролирует, а Галина Вишневская постарше, она давно не поет, но учит петь других, снимается в кино, возглавляет несколько интересных проектов.

Одинокой 75-летней Ирине С. вдруг возвратили давний почти забытый долг, и она решила потратить деньги с точки зрения здравого смысла неразумно: отправилась на теплоходе в круиз по Волге. Погода установилась дождливая, ветренная, Ирина простудилась и слегла по возвращении домой, но зато! в болезни ее почти каждый день навещали новые, обретенные в путешествии друзья, каких, с удивлением замечает она, за всю жизнь не имела.

Императрица Екатерина II (1729 – 1796), сокрушаясь, что пережила многих своих ровесников, называла себя старухой, однако «до безумия, как пятилетний ребенок» любила смотреть на игры внуков, веселясь и радуясь вместе с ними; дети вполне чувствовали ее молодую душу и просили милую голубоглазую бабушку не покидать их шумную компанию.

Женщины как известно, живут в среднем на пять – семь лет дольше, старух больше чем стариков, почему бы? Ученые утверждают, благодаря повышенной надежности какого-то там механизма регуляции клетки из-за двойного набора Х-хромосом; но ведь и проще можно объяснить: меньше пьют и курят, да еще мужчины ничего не желают терпеть, а бабушки нужны, не имеют права уходить, им есть ради чего жить и они живут; физиология ведь не главное. В критические девяностые годы скольких родственников спасли деревенские бабушки, от­давая им картошку и овощи, выращенные собственным горбом, да еще и денежки прилагали из колхозных пенсий. Интересно, что и во время экономической разрухи после революции 1917 года старушки оказались весьма полезны: они торговали удобными лапотками, сплетенными из матерчатых обрезков, на веревочной подошве. Советские бабушки богатыми не бы­вали, всё их достояние квартира или домик в деревне, столь выросший в цене за последнее время.

«Хочу быть старушкой-Божьим одуванчиком!» – смеется Ольга А.; она права: откровенные старушки выглядят гораздо пристойнее, чем размалеванные развалины, напоминающие графиню в «Пиковой даме». Ольге по душе такие независимые, яркие личности, как генеральша Епанчина в «Идиоте», или Бабушка в «Обрыве», или la babulinka в «Игроке» Достоевского, с ее вдруг проступившей страстью к рулетке; скорей всего она и в молодые годы отличалась неудержимостью и последовательностью в проявлении сильных чувств.

М.В. Нестеров в 30-е годы написал два портрета пожилой художницы Е.С. Кругликовой: на первом, с роялем и розой, изображалась, по выражению С.Н. Дурылина, «седая юность», изящество, не побежденное годами, на втором же, который нравился автору больше, торжествовала именно старость: умудренные грустные глаза, руки в склерозе; но сколько в этом лице сердечного ума, благородства, мудрости и того огня, который, пишет С.Н. Дурылин, «зажигается только в конце жизни у тех, кто не боится своего конца, давно познав, что бытие неистребимо, а прекрасное вечно».

Обретаются ли сейчас такие мощные характеры, яркие, уникальные личности? Разве в монастырях, после долгих лет покаянных упражнений в различении добра от зла, когда, избавившись от власти греха, личность выпрямляется и успокаивается. Кстати сказать, не хочешь стареть – ступай в монастырь; монашки, достигнув тридцати, так и остаются в этой поре лет до семидесяти: безмятежность не образует морщин.

В Гарвардской медицинской школе обследовали медсестер и установили, что отношения с людьми напрямую влияют на здоровье женщин, в частности, подруга, которой ежедневно изливаешь душу хотя бы по телефону, существенно облегчает старость. Одинокие и бездетные вынуждены переходить в «Дома престарелых»; привыкнув к самостоятельности и абсолютному своеволию, они бывают тяжким испытанием для окружающих, ибо нуждаются в общении; именно они видят вокруг одних жуликов и врагов, намеревающихся обокрасть их или отравить. «Это не бред, не мания преследования, а такая игра, – успокоил доктор Тамару К., навещавшую в таком заведении соседку по лестничной клетке, – скучно, вот и придумывают интриги, козни и опасности, для интереса». Некоторые, желая привлечь к себе внимание, лепят мифы о собственной значимости: Людмила Г. то и дело небрежно роняет замечания о всенародных знаменитостях, с которыми якобы когда-то коротко общалась, называя их Дима, Вася, Аллочка.

к оглавлению

Никогда не сдавайся!

Я свеча, я сгорел на пиру.

Соберите мой воск поутру,

И подскажет вам эта страница,

Как вам плакать и чем вам гордиться,

Как веселья последнюю треть

Раздарить и легко умереть,

И под сенью случайного крова

Загореться посмертно, как слово.

А. Тарковский.

Поскольку пожилых становится все больше, тема старости сейчас в моде, ее обсуждают по телевидению, например в ток-шоу под ужасным названием «возраст дожития» или в специальных передачах с рекомендациями по достойному, т.е. уважаемому, здоровому, приятному долголетию: мелькают документальные кадры, отображающие морщинистых китайских тётенек, трясущих тощими седыми косичками в такт спортивных упражнений, а затем хорошо одетые вальяжные сорокалетние мужчины, по-модному заросшие трехдневной щетиной, спотыкаясь о научные термины, обсуждают причины и следствия старости, этой напасти, которая, судя по высокомерно-снисходительному выражению их лиц, коснуться приличных людей, конечно, не может.

Широко распространен предрассудок: всё лучшее происходит в молодости и с ней заканчивается, а дальше – увядание, сползание к концу, тревожное предчувствие финала: «околеванца жду», как выражается один пожилой чеховский персонаж. Но возможно ли, чтоб человек был создан только для первой половины жизни, для воспроизведения и защиты потомства, т.е. создания семьи, укрепления материального благополучия? Конечно нет; когда эти плотские задачи реализованы, наступает другой этап: созревание личности, поиск истины, формирование убеждений и утверждение, как формулируют психологи, собственной идентичности.

То есть первая половина отдается главным образом функциям, связанным с природой и телесностью, и протекает преимущественно в гуще внешнего, дома, на работе, с друзьями, а вторая должна развиваться и зреть в душе, в сердце, в глубине, без чьей-либо активной помощи и одобрения; ее целью является созидание внутреннего человека, неповторимой личности, это гораздо труднее, но несомненно интереснее. Если человек только животное, если все его сокровище в физической красоте и силе, старость ужасна и бессмысленна: какая мука видеть в зеркале сморщенное лицо, бесформенное тело, избегать лестниц из-за одышки, страдать от боли в суставах, стыдиться склероза, слепоты, глухоты, обмирать от страха поскользнуться на обледенелом тротуаре или убиться дома, вылезая из ванны.

Но ведь живут же спортсмены, которые перестали выступать, певцы, утратившие голос, артисты на пенсии, писатели, потерявшие способность писать; более того, вокруг немало людей, которых в детстве или в молодости поразила болезнь; они никогда не могли похвастать красотой и силой, однако преодолевают себя, находят более-менее подходящую колею и, как правило, не ноют о своей горькой судьбе. «Радость жизни гораздо больше, чем прежде, – пишет Дарья М., изуродованная в тяжелой автокатастрофе, – просто на надо зацикливаться на том, чего ты не можешь, а искать, что можешь в твоем состоянии, чтобы не коптить небо бесцельно, а жить полноценно и глубоко». В конце концов, красотку с совершенным телом, но птичьим мышлением когда-нибудь обезобразят морщины и болезни, а Даша, инвалид, в своей борьбе постигла многое, скрытое от большинства «нормальных» людей, научилась мужеству и терпению; она готова к любому испытанию и старость, если доживет, примет как неожиданный подарок.

Стивен Хокинг, один из самых известных в мире физиков, автор теории Большого Взрыва, смолоду парализованный нейромоторным заболеванием, признавался в интервью Би-би-си (ВВС)[38], что именно неподвижность стимулировала интенсивную работу его мозга. «Я не считаю себя отрезанным от нормальной жизни и не думаю, что окружающие меня люди сказали бы, что я одинок. Я не чувствую себя инвалидом, я просто человек, у которого поражены двигательные нейроны, кто-то вроде дальтоника. Полагаю, мою жизнь не назовешь нормальной, но в духовном смысле она нормальна».

К. Э. Циолковский (1857 – 1935) признавал великое значение для своих достижений глухоты, поразившей его в десятилетнем возрасте после скарлатины: унизительный, как он считал, физический недостаток подгонял волю, заставлял работать, искать, развивать умственные задатки.

И, напротив, часто удачливость и успех становятся препятствием к дальнейшему совершенствованию: писатель, стяжавший лавры исповедальным романом на сюжет своих юношеских комплексов, потом не находит о чем поведать миру и переходит в разряд литераторов, специализирующихся на обработке чужих биографий; музыкант, достигший славы на гребне моды, не успевает за ее изменениями и оказывается на обочине, артист, сорвавший в начале карьеры бурные аплодисменты, нуждаясь в них как в наркотике, повторяет найденные штампы и перестает быть интересным, одаренный ученый в лучах бурного одобрения «дорастает» до руководителя отдела, где творческие способности не требуются, и пропадает, став чиновником; руководящая должность искушала, например, М.К. Калатозова, когда талантливого режиссера, автора шедевра «Летят журавли», поставили управлять Комитетом по делам кинематографии: «нашло какое-то помрачение ума, – жаловался он после, – вдруг показалось, что всё понимаю, какой сценарий выбрать, какого режиссера, художника, актеров, откуда снизошла такая самоуверенность? стал приходить в себя только когда сняли с этой работы».

Для общества потребления характерно повальное стремление к благополучию, стабильности, безопасности; иные, считая целью существования приятность и легкость бытия, всем существом устремляются в этом направлении, забывая, что если достичь счастья и можно, то удержать не удается, и слава Богу, потому что у сытости и довольства нет содержания, кроме убаюкивающего эффекта. «Безопасность есть величайшее из гонений на благочестие, хуже всякого гонения. Никто не понимает, не чувствует опасности – безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих», – говорил святитель Иоанн Златоуст.

В преклонные годы не удивительны депрессии; от одиночества, бедности, безнадежности бывают даже попытки самоубийства. Уходят друзья, молчит телефон и некому выплакать свою боль, пожаловаться на душевные раны. Минуты малодушия посещают самых незаурядных, умудренных, мыслящих людей, все когда-нибудь да сетуют на «тошнотворность существования в известном возрасте»[39] и с ужасом ожидают продолжения. Даже отчаянный храбрец, граф Федор Иванович Толстой, по прозвищу Американец (1782 – 1846), наживший исключительно бурную, полную приключений биографию, признавался: «старею, болен, глуп и сам себе несносен».

«Каждое утро просыпаюсь с чем-то вроде горькой тоски, конченности (для меня) всего. Чего еще ждать мне, Господи? Дни мои на исходе. Если б знать, что еще хоть десять лет впереди! Но какие же будут эти годы? Всяческое бессилие, возможная смерть всех близких, одиночество ужасающее…». И. А. Бунин (1870 – 1953) написал эти строки в конце 1941-го, на 71-м году. «А что если я проживу лет до 93-х, – опасалась Агата Кристи, когда ей было 75, – сведу с ума всех близких тем, что не буду слышать ни слова, стану горько сетовать на несовершенство слуховых аппаратов, задавать бесчисленное множество вопросов, тут же забывать, что мне ответили, и спрашивать снова то же самое? Буду яростно ссориться с сиделкой или сбегать из лучшего заведения для благородных старых дам, обрекая свою бедную семью на бесконечные тревоги? А когда наконец схвачу бронхит, все вокруг станут шептать: «бедняжка, но нельзя не признать, что это для всех будет избавлением…». Даже святых посещала подобная слабость: «Телом я болен, старость над головой, забот скопилась куча, дела задавили, в друзьях нет верности, Церкви без пастырей, доброе гибнет, злое снаружи; надобно плыть ночью, нигде не светят путеводные огни, Христос спит» – жаловался святитель Григорий Богослов (329 – 389).

Старикам трудно. Но кому же не трудно? Когда-то повторяли популярное после одноименного фильма выражение: «легко ли быть молодым?»; мучительно отроческое созревание, а проблемы зрелости, а «кризис среднего возраста»?! Вряд ли кто желал бы возвратиться в собственную юность: одного отпугнет туманность будущего, другого армейская служба, третьего студенческое общежитие, четвертого бедность, пятого собственная глупость в те дни: есть небольшой рассказ о путешественнике во времени, который испытал оглушительное разочарование, встретив в довоенном прошлом себя, двадцатилетнего комсомольца, примитивного, наивного, самоуверенного балбеса.

На каждом этапе жизни «душа меняет оболочку» не без боли и томления, приходится напрягаться, расти и тянуться к лучшему; так наживается опыт, вырабатывается навык справляться со «стрессами» и разного рода конфликтами. В противном случае старость надвинется как ад, психика может не выдержать; Александр Л., например, замечая «возрастные» признаки, ну там стал уставать, плешь наметилась, животик, так малодушничал, что начал пить, запустил работу, ссорился с женой; изводясь от постоянного чувства вины, потерял уверенность в себе, дошел до нервного истощения и, по-видимому, катастрофического ослабления иммунитета; умер от рака в 56 лет.

Тот, кто равнодушно проходил мимо всего, чего нельзя использовать в своих интересах, теперь, возможно, оценит ошибочность такого подхода, поймет, что живая жизнь не очень-то поддается усилию человека, его безграничным желаниям, силе воли, и станет бессильно воздыхать, как в простенькой песенке: «то что было сердцу мило, всё давным-давно уплыло»… Утрата радостного восприятия мира выливается в брюзжание и осуждение по разным поводам: летом слишком жарко, зимой слишком холодно, осенью дождливо, весной грязно, люди грубы, одеты чересчур вольно, говорят глупости, ленивы, невежественны…

Важно как сам человек реагирует на свое старение. «Я сыт теперь не количеством прожитых лет (арифметикой), а качеством остающихся дней жизни: хоть один денечек остается, да он мой, небывало-единственный» – на пороге 80-летия записал М.М. Пришвин (1873 – 1954); смолоду он вел дневник, осмысливая важные события, каждую идею, любуясь природой; последние радостные строки в этом дневнике – о чудесных солнечных деньках 14 – 15 января, 16-го Михаил Михайлович скончался.

И.С. Соколов-Микитов (1892 – 1975) к 70 годам был почти слеп, но читал с лупой и много писал, в основном воспоминания; жалуясь на слабость, он тем не менее никогда не упускал возможности побыть на природе, особенно ранней весной, любил пропустить рюмочку с другом, посмеяться над свежим анекдотом. С. М. Буденный (1883 – 1973) в 90-й день рождения пошутил: «Раньше я был молодой и красивый, а теперь только красивый». К. Чуковский в 85 резко отталкивал руку, которая пыталась его поддержать при спуске с крутой лестницы: «Вы думаете, я до такой степени стар?».

Роберт Фрост (1874 – 1963), которого считали главным поэтом Соединенных Штатов, поскольку именно он читал стихотворение на иннаугурации президента Джона Кеннеди, сохранил до самого конца не только ясный ум, но и огонь эмоций, и полет духа; а тело, свидетельствует В. Розов, навестивший его в те дни, тело почти отсутствовало, оно трещало по всем швам и таяло на глазах; «обыкновенно говорят: душа оставила тело, а в данном случае наоборот: тело оставляло душу; я очень остро ощутил две ипостаси человека: тело и дух».

Одна премудрая старушка утверждала: за редким исключением, мы склонны преувеличивать «мучительность» скорбей; тому виной разгул воображения, самолюбие, тенденция считать себя центром вселенной и привычка трястись от страха за свою плоть. Люди, по-настоящему увлеченные любимым делом, на склоне лет обогащенные еще и многими испытаниями, сохраняют жизненную активность, бодрость и ясность ума, понимая, как глупо тратить оставшееся время на старческое ворчание и бесплодные сожаления об утрате молодецкой стати.

Уолта Уитмена в возрасте 54 лет парализовало; до самой смерти, почти двадцать лет, он оставался неподвижен, однако его стихи полны душевного покоя, оптимизма и неиссякаемой жизненной силы. Великому Суворову, когда он предпринял знаменитый переход через Альпы, шел 70-й год – блестящая, между прочим, идея: перевалив через хребет, всей армией съехать на копчиках вниз, ошеломив противника.

«В молодости моей я не чуждался беседы со стариками; в зрелых летах и в старости равно сближался я с молодежью: это, так сказать, расширяло круг жизни моей и обогатило меня многими впечатлениями и воспоминаниями» – записал П.А Вяземский (1798 – 1878). Замыкаться в кругу ровесников неразумно; иногда юные острее пожилых ощущают особенности новых общественных явлений: так, 70-летний Б. Ш. Окуджава расспрашивал молодых музыкантов о политических деятелях 90-х; в трактовке А.Макаревича, «он не очень хорошо понимал, что происходит вокруг… время для стариков движется настолько быстро, что не все детали различимы», но дело, похоже, в другом; очевидно, прагматичная холодная жесткость упоминаемых деятелей, прорабов перестройки, трудно постигалась его немодным благородством.

М.В. Нестеров (1862 – 1942) больше всего опасался «жизни во что бы то ни стало», житейского прозябания зажившегося человека, растерявшего здоровье, бодрость, дарование, разумение, все, кроме оостатков дыхания. Он внимательно прислушивался к себе и никогда не признавался близким в усталости, упадке сил, в «одолении» старостью.

А.Ф. Лосев (1893 – 1988) в 90 лет он работал так же интенсивно, как в молодости, сохранив удивительную силу памяти и логическую мощь светлого разума, хотя, побывав на Беломорканале, страдал близорукостью и мучился от бессонницы. Каждое утро, независимо от состояния здоровья, после легкого молочно-овощного завтрака с обязательной чашкой кофе он приступал к занятиям с секретарем: диктовал или ему читали; занятия продолжались до шести часов вечера; обедал Алексей Федорович не раньше восьми. И так каждый день, без отпусков, без суббот и воскресений. «Когда я в первый раз пришел к нему в 1973 году, ему было уже восемьдесят, а ходил я к нему целых пятнадцать лет. За это время не помню ни одного случая, чтобы Алексей Федорович хотел бы что-то вспомнить и не мог, чтобы он спутал фамилию или дату; это ему было несвойственно так же, как несвойственно еще было болеть, лежать в постели, кашлять. Дух торжествовал над телом. А мы уже в сорок лет жалуемся на склероз», – записал один из его секретарей, С.Б. Джимбинов.

«Сегодня я самостоятельно вытащил зуб, чего не случалось уже пятьдесят лет; видимо это начало пятого акта», – иронически сетовал К.С. Льюис (1898 – 1963).

Кто смолоду не научился жить в настоящем, кто привык надеяться на лучшее, устремляться в будущее, мечтать, строить планы и ждать манны с небес, тот и в старости подвержен той же привычке, только теперь приходится отступать в прошлое, где, как представляется отсюда, наслаждался безотказным здоровьем, всеобщим уважением и успехом.

Не только священники, но и доктора говорят, что осмысленная жизнь лучше, богаче, здоровее и веселее. К.Г. Юнг (1875 – 1961), великий врач, психолог и психиатр, писал: «Я обязан сказать пожилому пациенту: ваш образ Бога или ваша идея бессмертия атрофированы, из-за этого у вас нарушен обмен веществ». Молитва – величайшее из доступных человеку средств решения личных проблем; молитва не позволяет духу ослабевать и выдыхаться, ибо когда мы о чем-то просим Бога, Он дает; Он всесилен и может даже облагородить процесс нашего старения, не доводя до чрезмерного износа и безобразной дряхлости. Часто за упадок умственных сил принимают оскудение внимания, когда трудно собраться, сосредоточиться в какой-то важный момент; так вот молитва, кроме всего прочего, прекрасное средство для тренировки внимания.

Пока человек жив, не поздно что-то начать, попробовать понять себя, трезво оценив победы и поражения:

Начинаю новую жизнь,

Не помню, в какой раз,

Но покуда я еще жив,

Начинаю новую жизнь!

Начинаю новую жизнь!

В шестьдесят – это как раз! (Ролан Быков).

Юлия Л., когда дети выросли, поступила на художественные курсы, рисует пейзажи и натюрморты, осуществляя не сбывшуюся во-время детскую мечту. Валерий Д. тоже в юности хотел стать живописцем, но, сомневаясь в мере своего таланта, пошел в электрики. Однажды на рыбалке он познакомился с энергичным стариком, который с увлечением делал на продажу керамические горшки, цветочницы и вазы. Валерий Д. побывал у него в мастерской, изучил процесс и купил печь для обжига. Выйдя на пенсию, он весь отдался новому занятию: лепит забавные фигурки кошек и собак и дарит друзьям авторские произведения.

Вспомним евангельскую притчу о виноградарях[40]: Хозяин не только всех принимает, приступивших даже в одиннадцатый час, т.е. поздновато, но и плату даем всем равную! А работать на винограднике, толкуют святые отцы, значит, заботиться о своей душе. Подумать только: трудиться над собою, для себя, и за это еще получить награду!

Случаются иногда удивительные вещи. Одна женщина большую часть жизни прожила в буквальном смысле ЗА мужем: он всячески оберегал ее от житейских волнений, заботился об устройстве детей, материальном обеспечении семьи, она ни во что не вникала. Внезапно он умер от запущенной болезни почек, которую молча терпел и скрывал. В беспредельном отчаянии Антонина Т. высохла от горя и слез, перестала есть, смотреться в зеркало, слонялась по квартире из угла в угол в обвисших трениках и мужниной майке, ожидая вечера, когда, приняв снотворное, можно будет отрешиться от страшной реальности. Но тут дочери пришлось лечь наности.алате, мого дома.залось, что мужозревал материальном обеспечении, она ни во что не вникала.одят по гри операцию, двое внуков, бандитов восьми и десяти лет, остались на попечении бабушки; затем оказалось, что нужно срочно возвращать долги, которые сделал муж при постройке загородного дома; затем подоспела отложенная из-за похорон свадьба сына; продолжалась жизнь, в которой она невольно заняла место покойного главы семьи и стала активным действующим лицом. Через полгода Антонина изменилась до неузнаваемости: исчезло холеное самодовольство, сытое равнодушие, она стала самостоятельным, инициативным, ответственным человеком: сумелазатем десяти лет остались на попечении А. вы выгодно продать слишком дорогой в новых обстоятельствах коттедж, раздала долги, помогла сыну купить квартиру. Кто бы мог подумать: она еще и устроилась в издательство корректором, берет работу на дом.

Алла И. однажды услышала по радио, что самая коммуникабельная публика владельцы собак; к тому моменту она, разъехавшись с семьей сына, уже насладилась покоем и праздностью и начала ощущать скучную пустоту. Лупоглазую собачку взяла просто с улицы, отмыла, откормила и полюбила; теперь хвалится, что много дышит воздухом: выводить Джинни приходится в любую погоду минимум дважды. И ведь действительно, Алла И. на этих прогулках познакомилась и подружилась с чудесными людьми, соседями по двору, ходит к ним в гости, благо рядом, они первыми навещают ее в случае болезни, она просит их о помощи, если потек кран или забыла ключ; однажды, тряхнув стариной, налепила пельменей и позвала их на ужин. Так что завести кошку или собаку, рыбку, птичку, хомячка или кролика – прекрасное лекарство от одиночества и эгоизма.

В Питере действует дискотека «для тех, кому за 70»; первое побуждение, естественно, осудить: стоит ли полтора часа тратить на мучительную дорогу в Купчино и пристало ли в почтенном возрасте разучивать «макарену», твист, джайв и что там сейчас танцуют. Но ведь только раз в неделю! Зато восполняется дефицит движения, физических упражнений, есть стимул последить за собой, нарядиться, а главное, опять-таки сбывается надежда с кем-то познакомиться и подружиться.

Одна супружеская пара перед самым выходом на пенсию решилась на дерзновенный поступок: начали строить дом в деревне. Рискнули не слишком богатыми сбережениями, застолбили участок, частично купили материалы; работал в основном хозяин, вообще-то типичный ботаник, учился на ходу, по книгам, иногда призывали на помощь родственников и друзей. Дом был далек от завершения, когда они переехали, до глубокой осени ночевали в палатке, готовили на костре, жизнь окрасилась в романтические тона, вспоминали походы студенческих лет и явно помолодели. Главное же – они кардинально изменили привычный уклад, оставили городскую квартиру детям, дышат чистым воздухом, возделывают огород, ходят по грибы, запасают соленья, забывают включать телевизор и с радостью встречают внуков, которые отдают деревенскому дому явное предпочтение.

Конечно, большинству наших пенсионеров денег, отпускаемых государством, не хватает, вместо «заслуженного отдыха» они вынуждены так или иначе трудиться или по специальности, или приторговывая, или выращивая овощи. Что ж: лучше зарабатывать, чем убивать время в пивной, за домино и сплетничая на лавочке у дома.

к оглавлению

Эх ты, недотепа…

Но старость – это Рим, который

Взамен турусов и колес

Не читки требует с актера,

А полной гибели всерьез.

Б. Пастернак.

«Эх ты, недотепа!» – так, помните, говорит о себе Фирс из «Вишневого сада», старый верный слуга, забы­тый хозяевами в покинутом имении. И кто же, если честно, может сказать иначе, подводя итоги собственной жизни? Человек всегда чего-то ищет, но так, словно не желает найти; он бредет по жизни путем проб и ошибок, падая и ушибаясь, и когда, израненный, достигает конца, он все тот же ежик в тумане, колеблется, плутает, боится, недоумевает. Человек умирает всегда прежде, чем успевает полностью родиться, говорил Эрих Фромм.

При рождении каждый по щедрости Творца получает природные способности[41]; но каждый ли умеет ценить их как дар, как милость, как призвание к действию, к умножению талантов, а также к ответственности, ибо в своё время придется дать отчет Дающему. Кто «зарыл таланты», отказавшись от сознательного творческого труда на земле, кто вместо созидания своей личности выбрал существование бессмысленное, автоматическое, по законам толпы, тот обманул Его ожидания. Говорят, в буддийском представлении ад – это когда всю-то вечность тебе показывают упущенные тобой возможности.

По мнению некоторых ученых Земля избрана Богом вовсе не для приятной жизни, а чтобы на ней отшлифовывать души. Однако массой людей владеет надежда когда-нибудь достичь счастья; фантазия эта, несмотря на вопиющее расхождение с реальностью, всячески поощряется современной культурой; конституция США чуть ли не гарантирует гражданам «жизнь, свободу и право на счастье»; хочется спросить, как О. Мандельштам жену: «с чего ты взяла, что должна быть счастлива?». Более трезвые, но мыслящие исключительно земными категориями, утверждают: «цель жизни сама жизнь и больше ничего».

Но, по слову Достоевского, «тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить»; существование само по себе ценностью не является, нужен смысл, который следует, чем раньше тем лучше, найти, иначе душевная погибель может значительно опередить смерть физиологическую: «знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв»[42]. Сложный духовный путь И.С. Шмелева (1873 – 1950) привел его к выводу о «плане жизни», который дается каждому от Господа, и если человек вглядывается в чертеж, следуя плану, его жизнь плодотворна и благоденственна, иначе – страдания великие; это правило он распространял на всякий народ, даже на всю землю и Вселенную.

«С ярмарки еду»: так обозначил один писатель вхождение в период старости; он безусловно прав, поскольку, рассматривая, в соответствии с образом ярмарки, «найденное» и «потерянное», перечисляет преимущественно утраты эмоционального характера: притупление чувств, стену между желаниями и возможностями, привычность и следственно вялость всех впечатлений. Но он еще надеется что-то понять и додумать; дай Бог, чтобы поиски шли в нужном направлении и хватило времени пересмотреть сложившиеся критерии.

Ведь бывает и по-другому: один беллетрист на девятом десятке, слепой и глухой, продолжал хлопотать, «организовывая» восторженные отклики прессы на свои произведения, один престарелый ученый-медик, уже смертельно больной, развернул бурную деятельность, страстно желая быть избранным в академики, а один бывший чиновник, начальник отдела, через жену заблаговременно выпрашивал венки от именитых людей на свои похороны.

В ХХ веке, когда для подавляющего советского большинства Церковь была тайной за семью печатями, вдумчивые люди пытались выстраивать мировоззрение на философии: восхищались, например, известной диадой Канта: «нравственный императив в груди и звездное небо над головой». Однако моральный закон человеком постоянно нарушается, звезды и Кант остаются равнодушны, грехи множатся, душа корчится и терзается, не видя выхода; дело в том, что нравственность, как справедливо полагал Л.Н. Толстой, вытекает из религиозного, метафизического понимания жизни и сознания своей причастности Божеству.

В дневнике последних лет он много размышлял о проблемах добра и зла, о глубокой старости, «самом драгоценном и нужном времени», жаждал «просветления души перед Богом и для Бога»; но, увы, фальшивый приторно-поучительный тон ставит под сомнение искренность, писано явно для потомков, с обычным для «философских прозрений» Толстого самодовольным высокоумием; готовый примириться со смертью ради «выхода из тюрьмы здешней отделенности», он с гордостной фамильярностью требует от Бога: «довольно этой клетки, дай другого, более нужного мне общения».

Поразительно: выведя одной хладной логикой, что жить и умирать легче с Богом, а смирение «вызывает самое драгоценное в жизни – любовь людей» (!), он полагает возможным, «поработав, приучить себя к этому», т.е. внедрить в себя религиозность, не имея веры: «Есть ли Бог? Не знаю. Знаю, что есть закон моего духовного существа. Источник, причину этого закона я называю Богом». Как не согласиться с И.С. Шмелевым: «Л. Толстой, при всей гениальности художника-скульптора, был очень глуп… отсюда его философско-моральная отсебятина» (курсив Шмелева). И Горький, знакомый с Толстым лично, считал, что «он родился с разумом старика, с туповатым и тяжелым разумом, который был до смешного и ужасного ничтожен сравнительно с его чудовищным талантом».

Дело в том, что жажда Истины рождается от разочарования в себе любимом; болезненный крах собственных иллюзий и постулатов ослабляет самоуверенность, тогда обостряется слух, ум вроде как расширяется, а сердце открывается и оказывается готовым вместить веру. Опираться на себя дело безнадежное, нет в нас самих крепкой основы, на которой можно было бы выстоять. В психологии не так давно родился термин «выгорание»; обозначаемая им болезнь поражает преимущественно людей способных, деятельных, инициативных, идеалистов, ориентированных на усердное служение, за которым ожидается успех и признание. Однако если энергия тратится, не восполняясь, происходит нечто подобное тому как садится аккумулятор, если фары автомобиля долго горят при выключенном двигателе: вместо естественного удовлетворения от полезных занятий наступает разочарование, результат самоотверженных трудов кажется ничтожным в сравнении с затраченными усилиями, приходит усталость, с упадком душевных сил, изнеможением, раздражительностью и безнадежной тоской.

Такое случается с удачливыми бизнесменами, учителями, проверяющими тетрадки в выходные, программистами, круглосуточно прикованными к компьютеру, хорошими врачами, медиками и социальными работниками, даже, к сожалению, с священниками и православными сестрами милосердия, не щадящими себя в служении ближнему; то же происходит при тяжелых недугах, жизненных испытаниях, которые, бывает, съедают интеллект, искажают личность до неузнаваемости. Помогает при выгорании, конечно, отвлечение: отпуск, спорт, музыка, смена впечатлений, но врачи более всего другого рекомендуют… молиться, просить Небеса о помощи; личное общение с Богом очищает душу и все земное делает весьма относительным; стоит почаще окунаться в вечность, вместо того чтобы гнаться за бешеным темпом времени, на сто процентов зависеть от работы и стараться всюду успеть, подсознательно воображая себя спасителем человечества, единственным и незаменимым.

Обидно: юношеский активный возраст, ну, скажем, с шестнадцати до двадцати шести, как правило, выбрасывается псу под хвост, время уходит на танцульки, игры, флирты, бурные застолья, пустые забавы. Именно в этот период молодые люди под лозунгом «бери от жизни всё» совершают катастрофические, убийственные глупости: впутываются в дурные компании, балуются наркотиками, вступают в порочные связи. Иногда вся последующая история человека оказывается только горьким итогом безумной расточительной юности, унесшей с собою здоровье, красоту и чистую радость бытия.

Трагические ошибки, которые мало кому хватает решимости исправить, совершаются из-за общепринятого стандарта, по которому в 17 лет каждому предписано выбрать профессию и поступить в институт, а девушке в 20 полагается выйти замуж из опасения прослыть старой девой. Трафареты всегда вредны и опасны, поскольку притупляют потребность познавать, внедряют в сознание готовые схемы, останавливают развитие; в сущности, наступает преждевременная старость; она может настигнуть и в 40 лет, а уж после 60, согласно стереотипу, умственные способности притупляются, не говоря уж о памяти; остается лишь ворчать на домашних, глотать по часам таблетки и клевать носом в кресле у телевизора:

Жизнь наша в старости – изношенный халат:

И совестно носить его, и жаль оставить… (П.А. Вяземский).

Скучные люди – это как раз люди, поступающие по якобы общим, обязательным для всех, правилам, забывая, что жизнь не является бегом по прямой с четкой и ясной, кем-то запрограммированной целью, светящейся на горизонте. Распространенное заблуждение диктует цепляться за уходящую молодость или паразитировать, повиснув на детях, усматривая в них единственный смысл собственного тусклого бытия.

Но задача как раз в том, чтоб устоять самому, удержаться от закутывания в кокон грез и воспоминаний, увлекшись обвинениями и проклятиями в адрес вероломного, чуждого, равнодушного мира. Верующий на склоне лет ценит каждый день, становится внимательнее к деталям повседневности и великодушнее к слабостям других, для него все ближе и ближе желанный горизонт – переход в вечность, и старость как подготовительный период чрезвычайно желанна и целесообразна.

Прошлое непосредственно очерчивает и ограничивает самоопределение пожилого человека: те, кто пережил если не войну, то хотя бы полуголодное детство, коммунальную квартиру, перенаселенное студенческое общежитие, удовлетворены уже одним тем, что в старости имеют свой угол, сыты, одеты, обуты. Потом, воспоминания эпизодов собственной биографии, героических, достойных или просто приятных, к примеру, как переплыл широкую реку, вскарабкался на трудную гору, тем более что-то ценное изобрел или написал, могут утешить, поднять настроение, особенно когда есть с кем поделиться. Пословица недаром говорит: чему смолоду научишься, то в старости пригодится.

Но юношеских идеалов, заслуг или заблуждений мало, чтобы питать в старости; один ветеран Великой Отечественной удивлялся: все самое главное, самое существенное осталось там, на войне, в том времени, зачем же я коптил небо еще полвека? С. Наровчатов выразил это ощущение в строках:

… ни главнее, ни важнее

Я не увижу в сотню лет,

Чем эта мокрая траншея,

Чем этот серенький рассвет.

Другой фронтовик, напротив, заметив за собой навязчивую страсть, особенно после рюмки-другой, вспоминать «минувшие дни», принципиально запретил себе говорить о прошедшем, считал даже унизительным и пошлым восполнять героическими впечатлениями былого мелочную заурядность сегодняшнего дня.

Некоторым историческим деятелям хватило достоинства и мужества в конце пути оценить и публично признать ошибочность созданных ими учений и, следовательно, бесполезность прожитой жизни: П.А. Кропоткин (1842 – 1921), теоретик анархизма, в 1917 году пришел в ужас от разрушительного хамства своих последователей, а отец «научного социализма» Г.В. Плеханов (1856 – 1918) пережил тяжелое потрясение, наблюдая действия революционеров и страшась предвидеть, куда они приведут. Зато многие обласканные советской властью старые большевики, когда-то бурно кипевшие гневом против «зверств царского режима», отдыхая за оградами комфортабельных санаториев, изъянов «реального социализма» не замечали и, в заботах о рациональном питании и долголетии, возмущались разве что слабоватым почитанием собственных заслуг.

Многие хранят упрямую верность замшелым идеям, боясь выпасть из обоймы, остаться в пустоте, потерять привычную компанию и прослыть ренегатом. Маргариту Л. когда-то глубоко поразили усилия одного пожилого гражданина восстановиться в рядах КПСС – после перенесенных пыток, после внезапной смерти жены, когда на глазах родителей избивали сына-подростка, после восемнадцати лет в лагерях; «но чем же еще жить, – растерянно оправдывался он, – куда себя применить?». Впрочем, из нынешних безыдейных времен партийная преданность советскому строю иногда видится вариантом бескорыстной веры честных людей, хранящих идеалы юности и оберегающих собственную душевную цельность: «что ж, мученики догмата, вы тоже жертвы века», вздыхал Б. Пастернак.

Нет плачевней судьбы, если над человеком, по Ф. Тютчеву, «…тяготеет / вчерашний зной, вчерашний прах», когда он посвящает годы удовлетворению, например, мстительной страсти, и виртуозно плетет интриги, стремясь разрушить чье-то благополучие, как граф Монте-Кристо или отвратительный персонаж пьесы Горького «Старик». В действительности, слава Богу, такая цельность встречается чрезвычайно редко: разве что товарищ Сталин в полночной беседе за вином в присутствии Каменева и Дзержинского признавался: «самое лучшее наслаждение – наметить врага, подготовиться, отомстить как следует, а потом пойти спать»; он же любил в лесу поджечь муравейник и забавляться, наблюдая как его обитатели гибнут в огне. Кое-кто, бывает, целую жизнь бережно пестует обиду и злость на ближнего, отказываясь примириться даже с родной сестрой, даже на краю могилы.

«Сталин великий вождь и полководец!» – кричит увешанный наградами ветеран, наверняка не читавший В. Некрасова, В. Богомолова, В. Астафьева, В. Быкова и других писателей-фронтовиков, приверженцев окопной правды; почему-то люди определенной категории гонят от себя простую мысль: наверняка победили бы и без Сталина, притом избежав морей крови и послевоенных репрессий. «Я убеждений не меняю!» – заявляет член КПРФ, предпочитающий оставаться среди себе подобных, в счастливом неведении, но с комфортным ощущением незыблемой правоты, отказавшись от собственного развития, застряв в прошлом. Именно такого типа упёртым угрожает опасность под занавес впасть в детство, разновидность маразма, осуществив подсознательное стремление уйти от проблем старости туда, в младенчество, защищенное материнским теплом и лаской.

Уже к середине жизни иные, за отсутствием вариантов, каменеют в убеждении, что дерзкие мечты и романтика юности преодолены к лучшему, достигнута единственно возможная правильность жизни, в соответствии с верными идеалами и твердыми принципами поведения – это и есть смерть души. Нужна отвага, чтобы пересмотреть прежние взгляды и убеждения, назвать наконец глупости глупостями, ложь ложью, иллюзии иллюзиями, и отвергнуть прежнее, сбывшееся и несбывшееся, как непригодное на новом витке бытия.

Отнюдь не полезно отождествлять свою личность с делом, которому ты служишь. «Старость меня дома не застанет», как бы не так! Большинство людей трудится не по призванию, а ради, как говорится, куска хлеба; даже самые творческие профессии требуют большей частью рутинного каторжного труда, который далеко не всегда венчается гениальными прозрениями и высокими достижениями; зато повседневные хлопоты заполняют время, дают приятное ощущение своей занятости, полезности и связанной с нею власти. Но что радовало в юности, бесполезно в старости: нет прежней энергии, страсти к работе, нет и самой работы, не интересны развлечения, утомляют путешествия… самое время обратиться к внутреннему миру.

Одни бегают по утрам, упражняются с гантелями, носят джинсы, общаются с молодежью, пьют наравне, иронично флиртуют с девушками, изо всех сил храб­рятся, отрицая наступающую старость, и только взрослые внуки нарушают иллюзию, что всё еще впереди. Другие придерживаются компании сверстников, где не унизят, назвав дедулей или, еще веселей, старым пеньком, и можно жить прошлым, наслаждаться воспоминаниями и коллективно всласть брюзжать, понося окружающее сверху донизу.

У тех, кто не привык смолоду следить за собою, самоконтроль к старости ослабевает вконец: Л.И. Брежнев (1906 – 1982), видимо, не осознавал, как веселит население его вообще-то безобидная, сравнительно с другими правителями, страсть к титулам и орденам; иногда вылезают на поверхность прежде покрываемые многозначительным молчанием глупость и серость; иногда проявляется напористое властолюбие, как реванш за пережитые унижения: «низкая душа, выйдя из-под гнета, сама гнетет» – сказал Достоевский, начертав Фому Опискина в «Селе Степанчикове».

Раздражительные, ворчливые, агрессивные старики жалуются на нервы, одолевающие из-за возраста; на самом деле они всегда такими были, но на работе и дома, во избежание конфликтов, держали себя в узде, опасаясь отпора, а под занавес, когда всё кончается и ничего не исправить, на свет Божий является тот, кем он в глубине души был всегда: жадный, злобный, завист­ливый, похотливый, ленивый, обжора, неряха. Самопоглощенные эгоисты способны довести близких до эмоционального истощения, поминутно требуя внимания и помощи, а вместо благодарность источая злобную подозрительность и ярость.

Кто не учился анализировать и контролировать собственные переживания, и сейчас живет без руля и без ветрил, в угрюмом отвращении, жалуясь, ворча и ругаясь с близкими, забывая, что причина всех болей, душевных и телесных, в сущности одна – проклятая, противная, мерзопакостная старость, недуг, который растет и углубляется вопреки чудодейственным таблеткам, физическим упражнениям и многообразным рекомендациям традиционной, народной и альтернативной медицины.

Многие случаи «насилия» над стариками, т.е ситуаций, в которых они оказываются униженными и оскорбленными, зачастую происходят от них самих, от деформаций, патопсихологических отклонений личности: они сами эгоистичны, мнительны, корыстны, в их воображении окружающие строят козни, хотят обобрать, унизить, загнать в гроб; эти фантазии провоцируют враждебность опекунов, родственников, сиделок, всех, кто вынужден ухаживать за ними и терпеть безумные капризы.

Ну, пришло время осмыслить пройденный путь, каким бы он ни был,

принять со всем содержимым: женой (мужем), детьми, родственниками, друзьями, успехами и неудачами, взлетами и падениями, притом без ропота на обстоятельства, а с осознанием личной ответственности; пора, перетряхнув память, оценить наконец свое я, осмыслить связь между отдельными поступками и этапами прожитой жизни, положа руку на сердце, без приукрашиваний и оправданий.

И вот одни до конца дней терзаются, считая себя жалкими жертвами злополучной судьбы, а другие обретают покой, как Галина П. Она была актрисой, но громкие главные роли ее обходили, играла эпизоды, зато работала всегда с увлечением и полной отдачей; в старости перестала ждать, успокоилась и благодарила Бога: ведь всю жизнь занималась любимым делом, свободная от зависти к знаменитым коллегам, бескорыстно преданная профессии и театру; уютную комнату в Доме ветеранов сцены, куда она переселилась после 80, украшало множество икон.

На пороге старости стоит учесть некоторые простые медицинские рекомендации, например, по питанию, и расстаться с любимой колбаской и куриными ножками; пожилому следует есть поменьше, но здоровую, природную пищу с витаминами: из нее конструирутся жизнеспособные, молодые клетки, а из рафинированной, «обогащенной» химией, консервантами и таинственным ингредиентом, «идентичным натуральному», клетки лепятся больные, слабые, вредные для организма. В рационе абхазцев, среди которых немало 90 – 100-летних крепеньких долгожителей, изобилие зелени, овощей, фруктов, обязательно мед, орехи, кисломолочные продукты; сахара, соли и жиров они потребляют мало. Геронтологи единодушно призывают к активности, движению; увы, за редким исключением все ленятся, предпочитая диван и телевизор пробежке иди даже прогулке в парке, для которой нужно не столько физическое, сколько волевое усилие.

Пенсионеру не нужно рано вставать, его время не лимитируется, поэтому некоторые излишне долго спят по утрам, что вовсе не полезно: сбой ритма оборачивается ночной бессонницей, дурным настроением, раздражительностью; врачи советуют ограничивать сон семью – восьмью часами, плюс непродолжительная «подзарядка» днем; утверждают, что Леонардо да Винчи (1452 – 1519) до самой смерти сохранял поразительную работоспособность благодаря оригинальному режиму дня: он спал каждые четыре часа минут по пятнадцать, этого хватало, в продолжительном ночном отдыхе он, в отличие от большинства людей, не нуждался.

Человек, никогда не задумывавшийся о вечности, может испытывать при напоминании о ней лишь страх и отчаяние; всё ценное для него, приятное, милое находится здесь на земле, а неведомое, загробное вселяет один ужас. В молодости каждый убежден в бесконечности своего существования: ведь когда я состарюсь, наверняка уже изобретут средство от смерти. Беспечность наша длится порой до самого конца, и никто не вспоминает рассуждений Гамлета: «На всё Господня воля, даже в жизни и смерти воробья; самое главное – быть всегда наготове. Раз никто не знает своего смертного часа, отчего не собраться заблаговременно?»[43].

к оглавлению

Tempora mutantur…

Умирают мои старики –

Мои боги, мои педагоги,

Пролагатели торной дороги,

Где шаги мои были легки.

Б. Слуцкий.

…еt nos mutamur in illis[44]. Существует стойкое, из поколения в поколение переходящее заблуждение: в юности люди считают прошедшее устарелым, ненужным сегодня, как сейчас выражаются, отстоем (производное от отсталого?); но с возрастом, начиная кое-что понимать, меняют позиции на противоположные. Старикам свойственно идеализировать времена своей юности: скажем, рожденные в 40-е с теплотой вспоминают соседей по коммуналке, дешевую водку и колбасу, «Серенаду солнечной долины» и другие «трофейные» фильмы, песни Петра Лещенко «на костях», т.е. на использованных рентгеновских снимках, джаз Georgiya Garaniana по «Голосу Америки», «Апельсины из Марокко» в «Юности», «Голого короля» в «Современнике», гражданственные стихи у памятника Маяковскому, позже – кухонные посиделки с разговорами о Солженицыне, песнями Окуджавы, Высоцкого, Галича; словом, как провозгласил один скандальной репутации автор, «у нас была великая эпоха», имеется в виду «до перестройки»; совершенно так же родители хвалили житье «до войны», а их родители – «до революции».

На самом деле любая эпоха оставляет после себя больше горечи, чем счастья; история составляется главным образом из бедствий. Прошлое кажется приятным большей частью потому, что насельники его сами были молоды, непосредственны, беззаботны и жили на всю катушку, переполненные интересными встречами и событиями. Вообще почему-то испокон веков принято критиковать то время, в которое живешь: Петрарка считал свой век «жалким», «никудышным» и тянулся к античности, Киплинг устроил в своем доме подобие средневековья и запрещал пользоваться телефоном, а у нас некоторые православные считают за идеал поселиться в деревенском доме, отключить электричество, кормиться с огорода и молиться при свече – но почему бы не при еще более древней лучине?

С. Юрский с телеэкрана заявляет: «сейчас не мое время», то же говорят многие его ровесники, понятно почему; в 60-е годы поэт Владимир Корнилов упрекал молодых:

Мы стояли насмерть за идеи,

Вы стоите – за самих себя.

А за что готовы постоять нынешние? за рыночную экономику? за визу на ПМЖ в США? за гламур как философию жизни: «человек живет для того, чтоб быть богатым и знаменитым»? Ничего нового; прежде эту «философию», ограничивающую круг интересов индивидуума своей хатой с краю, называли мещанством, которое, помнится, Герцен считал несовместимым с русским характером. Неужели ошибался, как и во всем остальном?

Но все же, если отбросить смешные перегибы, замешенные на эстетических предпочтениях и поверхностных знаниях, пристрастие к прежнему имеет свои основания. П.А. Вяземский, сверстник и друг Пушкина, «переживший многое и многих», всегда выказывал себя приверженцем старины: восхищался вельможами, остроумцами и выдающимися дамами XVIII века и не терпел «сатирических выходок» и обличительных произведений, включая «Горе от ума», представлявших екатерининскую Москву заповедником глупости, невежества и салдафонства; «Войну и мир» Толстого он обвинял в «отрицании и унижении истории под видом новой оценки ее», а корень «исторического вольнодумства», порождавшего «нравственно-литературный материализм» видел в безбожии, которое «опустошает небо и будущую жизнь».

После смерти Пушкина Вяземский считал себя «обломком прошлого»; ему внушали отвращение прогрессисты, разночинцы, нигилисты, его тревожил нарождающийся буржуазный дух, его возмущала тенденция новейшей демократической литературы «опошлять», «низводить», «сплющивать» события в соответствии с собственным уровнем умозрения и творчества. На примере возвеличивания Белинского, почитатели которого объявляли своего кумира гением, он делал вывод об умственном измельчании эпохи.

А.Ф. Кони (1844 – 1927), и не он один, называл 70-е – 80-е годы XIX века застойными; через столетие те же годы получают идентичное название. Но какова разница! Там Тургенев, Достоевский, А. Островский, Лесков, а у нас? ну Астафьев, Трифонов, Белов, Распутин; в близком к классикам ранге разве что высланный Солженицын. Если продолжать аналогию до 90-х и далее, получим там – Толстого, Чехова, Бунина, а у нас, простите, Б. Акунина, Пелевина, Улицкую; естественно посещает подозрение о закате культуры.

Томас Манн (1875 – 1955) в старости зафиксировал такие яркие исторические вехи на отрезке собственной жизни, как гегемония Германии при Бисмарке, расцвет Британской империи при королеве Виктории, Первая мировая война, фашизм в Испании, Гитлер и Вторая мировая война; главное значение писатель придавал изменению моральной атмосферы, нравственному упадку, сопровождавшему взлет техники, прогресса и авантюризма.

Его менее известный соотечественник, переводчик русских поэтов Иоганнес фон Гюнтер (1886 – 1973) с теплотой писал о «бесконечно уютных» керосиновых лампах, о дровах вместо парового отопления, о многих «очаровательных неудобствах» в мире без автомобилей, телефонов и туалетной бумаги, в котором зато было куда меньше инфарктов и неврозов, а доктор умел поставить диагноз без всяких просвечиваний и анализов, по одному только запаху изо рта.

Сомерсет Моэм (1874 – 1965) в день 80-летия нашел нужным и интересным для других вспомнить, насколько иным был мир во времена его молодости: ни самолетов, ни машин, ни кино, ни радио, ни телефонов, жесткие классовые барьеры, дешевизна и бедность.

В самом деле: XIX век не мог похвалиться техническими затеями современной цивилизации, зато выигрывал в простодушии и чистоте нравов; преступлений совершалось меньше, не говоря уж об их изощренности; о чудовищных телесных и нравственных отклонениях если и ведали, то стыдились говорить; однако, утверждал О. Шпенглер, люди XIX века уже почти поголовно сформировались социалистами: забыв о грехе как первопричине человеческих горестей, они верили, что если изменить общественный строй на началах справедливости, все станут счастливы. Так, образовываясь и развиваясь, приобретая новые игрушки, человек, увы, теряет более ценные качества и заражается новыми пороками.

В каком-то смысле нас спасает от сознания своей вопиющей неполноценности единственно то, что о предыдущих эпохах мы судим в меру своего убожества: объясняя прошлое в терминах современности, стираем дистанцию и приписываем истории нынешние мотивы и цели. И.- В. Гёте, перечисляя грандиозные мировые события, во время которых ему, он считал, повезло жить – Семилетняя война, отпадение Америки от Англии, Французская революция и наполеоновская эпопея – выказывал справедливое опасение: родившимся позднее придется усваивать эти события по книгам, им не понятным, и они, возможно, сделают ложные выводы.

Дворяне знали свою родословную до Рюрика; советским поколениям после революционной мясорубки ничего не известно о предках дальше прадеда: при советах считалось предосудительным и опасным иметь иное происхождение кроме пролетарского; впрочем, кто-то выводит подобное равнодушие из низкой породы: плебею нечего хранить и нечем кичиться, фамильную гордость пусть пестуют аристократы. Теперь пошла мода искать «корни»: не то чтоб надеялись обнаружить голубую кровь, но, может быть, из интересов самоуважения, обретаемого за счет славных прародителей.

Один ученый иронически различал «скучные» эпохи, когда все более или менее сыты и ничего особенного не происходит, и «интересные», когда люди массово голодают, стреляют, режут и грызут друг друга; широко известны строки Н. Глазкова:

Я на мир взираю из-под столика.

Век двадцатый – век необычайный.

Чем столетье интересней для историка,

Тем для современника печальней.

Соввласть, старательно и беспощадно пропалывая дореволюционную историю, вымела мыслителей, сгубила духовную, религиозную культуру, уничтожила цвет нации, насадила хамское презрение к прошлому. Б. Васильев в итоговой книге, анализируя большевистскую эпоху, делает несколько неожиданный вывод: нами 70 лет правили оккупанты. В пору работы над романом «Были и небыли» он задался целью выделить характерные явления, сопровождающие иноземное иго; специально созванный в Болгарии, стране, пережившей кровавый опыт турецкого владычества, семинар историков сформулировал эти признаки: 1) геноцид против коренного населения, 2) поголовное уничтожение национальной элиты (дворянства) и 3) унижение основной религии, церквей, монастырей и священников. Татаро-монгольское иго, в отличие от турецкого, этим приметам не соответствует, а вот коммунисты вполне преуспели в покорении и истреблении собственного народа.

Нынешние 70 – 75-летние, конечно те кто мыслил и страдал, не сподобились «посетить сей мир в его минуты роковые»: трагедии, равные революции, великой войне и массовым репрессиям, их миновали: «какая у меня биография, – пишет С. Говорухин, – я не воевал, не сидел в сталинских лагерях, не покорял Джомолунгму, не был героем труда»; из дальних событий людям этого поколения вспоминается разве что смерть тирана, разоблачение культа, полет Гагарина, танки в Праге, а из ближних ГКЧП и баррикады у Белого дома в 1990 году. Но, как граждане СССР, они стояли перед проблемами, которых совсем не знали на Западе: под гнетом тотальной лжи не поддаться массовому оглуплению и сохранить внутреннюю свободу; испытывая давление всеобщего парализующего страха, противостать душевной деформации, отказаться выть по-волчьи и, по выражению О. Табакова, не стать Молчалиным: «знать больше многих и не иметь возможности сказать об этом открыто – тяжкая душевная ноша».

Редко кому удавалось оставаться на высоте, слаб человек; мало кто сознавал, что, приспосабливаясь ради сохранения себя, как раз и теряет себя: ученые, писатели, артисты, журналисты, играя навязанные идеологией роли, терзались совестью, заливали горе вином и в пьяных монологах пытались оправдать вынужденный конформизм; многие уцелели и выжили, но, как правило, ценой необратимой творческой и личностной деградации. Недаром любимой книгой интеллигенции стал роман «Мастер и Маргарита», убедительно показывающий, что вполне позволительно устроить собственную жизнь при покровительстве сатаны, а позорное прошлое с помощью магии можно запросто стереть, уничтожить, вычеркнуть аки не бывшее.

«С точки зрения духовной мы пережили свое средневековье – сталинизм, это была государственная религия; мы сажали людей, как сжигали на кострах, я верил не в Джугашвили и не в сталинизм, я был обманут, как обмануты были верующие, под ликующие крики которых сгорел Джордано Бруно. Я верил в добро и социальную справедливость, я верил в любовь, честь, совесть, доброту – мой кодекс вовсе не отличается от христианского, кроме одного и самого страшного: я искренне верил в агрессивность, в силу, в право на силу, а это уже иное», – записал Ролан Быков, богато и разносторонне одаренный человек, сумевший, как явствует из его дневника, каким-то чудом сохранить изумительную, почти детскую непосредственность и чистоту.

Однако большинство интеллигенции судорожно искало душевного равновесия, постигая лукавую науку диссидентствовать «под одеялом» при внешнем соблюдении всех обрядов, которых требовала власть; «цинизм – безответственная форма душевной свободы» – сказал Л. Бородин (род. в 1938), один из совсем не многих, кто стремился «отъять поношение от сынов Израилевых»[45], кто пытался выразить любовь к Родине в действенном противостоянии режиму[46] и отсидел за то два срока, в сумме одиннадцать лет.

Прежде придавали большое значение таким вещам, как связь поколений, духовное наследство, память рода; иначе как объяснить самим себе, что мы собой представляем, откуда пришли, какой традиции принадлежим; дефратернизацией, изменой отцам называл философ Н. Федоров увлечение прогрессом, комфортом, удовольствиями и прочей суетой; о. Павел Флоренский считал живую связь с дедами и прадедами точкой опоры; для самоопределения личности чрезвычайно важно знать ее место в каждый момент истории, конечно, в лице своих предшественников-сродников. Ради того составлял родословную Пушкин, писал «Семейную хронику» С. Т. Аксаков, оставил в домашнем архиве «Жизнь и приключения» А.Т. Болотов. Т.-С. Элиот утрату традиции, органической связи с прошлым считал опаснейшей болезнью общества. Народ должен быть единой большой семьей, в которой мирно уживаются взрослые, дети, старики, красавцы и уроды, умные и глупые, здоровые и больные.

Пропасть между поколениями не так уж необозрима; С. Маршака (1887 – 1964), «четырнадцатилетнего мальчуганчика, полтора вершка от пола» знаменитый критик В.В. Стасов (1824 – 1906) водил к сыну Пушкина, по-видимому, Александру (1833 – 1914); артист Михаил Козаков (1935 – 2011) застал живой О.Л. Книппер-Чехову (1868 – 1959): она вручала дипломы выпускникам Школы-студии МХАТ, знал Е.Д. Турчанинову (1870 – 1963), которая во время русско-турецкой войны (1877 – 78) «щипала корпию для оператора (хирурга) Пирогова»; мальчишкой он видел В.И. Немировича-Данченко (1858 – 1943), а тот в свое время познакомился в Баден-Бадене с Верой Федоровной Вяземской (1790 – 1886); каждое утро седой старик, проходя мимо, кланялся княгине, она отворачивалась, не отвечала; Немировичу пояснила: «этот господин – Жорж Дантес». А Леонид Бородин на зоне играл в шахматы с дряхлым привидением, бывшим бургомистром Краснодона Стеценко, реальным персонажем чрезвычайно популярного тогда романа А. Фадеева «Молодая гвардия».

Молодость Честертона (1874 – 1936) пришлась на эпоху религиозного охлаждения и скептицизма: «темный туман окутал умы»; он с умилением называл великих викторианцев: Уильяма Йейтса, «лично знакомого с феями», поразительно скромного Томаса Харди, «блистательно, неописуемо, молодо суетного», полного жизни Джорджа Мередита, тактичного и учтивого Генри Джеймса, изобретательного шутника Герберта Уэллса, беспощадного спорщика Бернарда Шоу; они, независимо от убеждений, казались начинающему писателю «бесконечно значимыми», но главным, что он вынес из этих встреч с весьма разными людьми, было сознание необходимости иметь мировоззрение, собственные позиции и что-то принимать от великих, а что-то отвергать.