Не было иллюминации, недолго длилась радость. Виллу Четырех Ветров гарибальдийцы взяли, но удержать ее оказалось невозможно.
Удино ввел в бой свежие силы, французы снова начали штурм виллы. Верхний ее этаж обрушился, две уцелевшие колонны рухнули в истоптанные виноградники и заросли мирта; парк и сама обгоревшая вилла окутались желтым дымом.
К вечеру немногие уцелевшие гарибальдийцы отошли к вилле Вашелло. У стен виллы Четырех Ветров, в парке, на проклятой аллее смерти, навсегда осталось лежать до тысячи храбрецов.
Мадзини прибыл на виллу Вашелло в самый разгар боя. Он стоял рядом с генералом Авеццаной и смотрел, как французские ядра падают на виллу Четырех Ветров, как рушатся стены, погребая под собой гарибальдийцев, как слабеет их ответный огонь. А французы волнами накатываются на превращенное в руины здание.
– Если Гарибальди не удержит виллу, Риму не спастись, – сказал Авеццана.
– Знаю, но честь Рима и всей Италии он уже спас, – ответил ему Мадзини.
Теперь он воочию убедился – душа обороны Рима не Розелли, а Гарибальди.
В сумерках бой утих – французы укреплялись на виллах Четырех Ветров и Валентини, а гарибальдийцы ждали их атаки, в этот раз уже на крепостные ворота Сан Панкрацио.
До чего же поредели ряды защитников города! Самые большие потери понес принявший на себя главный удар гарибальдийский легион. Но и теперь римляне не собирались сдаваться на милость врага.
Гарибальди со своим штабом разместился на вилле Саворелли, сразу за крепостными воротами Сан Панкрацио. Под грохот орудийных залпов решали, что предпринять в этом критическом положении.
В строю осталось две с половиной тысячи волонтеров, из них треть – раненые. Да и уцелевших почти некому вести в бой. За день у вилл Четырех Ветров и Валентини полегло больше ста офицеров, и заменить их некем. Предпримут французы новую атаку свежими силами – ворота Сан Панкрацио не удержать. Остается одно: взорвать их и погибнуть самим, но не сдаться врагу.
Атаки французы, однако, не начинали. Победителей поразило и устрашило мужество побежденных. В этот роковой для судеб республики день, 3 июня, защитники Рима сражались не на жизнь, а на смерть, с бесстрашием людей, которым дальше отступать некуда.
В последнем рукопашном бою за виллу Четырех Ветров был смертельно ранен семнадцатилетний гарибальдиец Энцо Феррети. Вечером того же дня отец Энцо, – грузчик, привел к Гарибальди в штаб младшего сына, тринадцатилетнего Марио.
– Научи его, Джузеппе, отомстить за брата, – только и сказал он.
Повернулся и пошел назад в свой римский квартал Трастевере.
Мальчишка смотрел на Гарибальди с обожанием и тревогой.
– Иди, Марио, к фуражиру, пусть выдаст тебе форму. Скажи, я велел, – и Гарибальди ласково потрепал его по плечу.
Марио радостно помчался в казарму. Гарибальди долго глядел ему вслед. Неужели и этому мальчишке суждено погибнуть? Неужели напрасны все жертвы? Нет, ответил он себе, не напрасны. Басси прав – наша кровь оплодотворит древо свободы. Рано или поздно Рим станет столицей всей Италии. Только доживем ли мы до этого счастливого дня? Что ж, если не мы, так наши сыновья доживут.
В штабе на виллу Саворелли вернулись с позиций Медичи и Манара.
– Генерал, французы возводят земляные валы прямо за захваченными виллами, – доложил Манара. – Каков будет приказ?
Всю ночь с 3-го на 4-е июня защитники холмов Джаниколо по приказу Гарибальди рыли траншеи и минировали подходы к крепостным стенам и бастионам. В Риме горожане снова воздвигали баррикады: не жалели ничего, выносили из домов комоды, столы, стулья, кровати. Мужчины катили бочки, несли корзины и мешки с песком и землей, бревна, булыжники с развороченной мостовой. Пока оставалась хоть искорка надежды, Рим собирался сражаться до последнего. А искорка эта была – Джузеппе Гарибальди. Он знал, как верят в него римляне. Их преданность была для него дороже почестей, званий и славы.
Сейчас Гарибальди было не до славы – предстояло подготовить за ночь новую линию обороны и назначить начальника штаба вместо погибшего Даверио. Он без колебаний предложил этот пост Манаре.
– Знаю, вы предпочли бы остаться командиром ваших берсальеров, – сказал ему Гарибальди. – Но Даверио убит, а мне нужен начальник штаба. Вот я и подумал, Манара, что вы, с вашей ломбардской основательностью, подходите больше других.
Манара сразу согласился, Гарибальди облегченно вздохнул – боялся, что тот откажется.
– Теперь можно и обсудить план обороны, – продолжал он. – Если я хоть что-то понимаю в военном деле и в людях, Удино атаки не начнет, а перейдет к планомерной осаде.
– Скорее всего так, – подтвердил Лавирон, принявший командование артиллерией. – Для этого он и возводит земляные насыпи. Под их прикрытием установит осадные гаубицы и потом будет расстреливать крепостные стены.
– Не дадим, – сказал Гарибальди. – Но для этого важно удержать Вашелло. – Он посмотрел на Джакомо Медичи. – Там тоже нужны люди с крепкими нервами. Джакомо, защищать Вашелло будут твои берсальеры. – Медичи вытянулся, взял под козырек. – Держись, старина, завтра пришлю тебе подмогу.
Час спустя берсальеры Медичи заняли позиции на вилле Вашелло.
Французские батареи принялись крушить Вашелло из орудий и очень скоро превратили виллу в груду руин. Но ее защитники стояли насмерть. Редкую ночь французы не пытались взять Вашелло штурмом, и всякий раз берсальеры Медичи в штыковой схватке отбрасывали их назад.
От крепостных стен римские саперы прорыли к Вашелло траншеи, и в сумерках на виллу пробирались волонтеры – приносили берсальерам еду и патроны. Собственно, виллы уже не существовало, остались одни горы белых камней, из которых берсальеры соорудили баррикады. Французы превратили бы в каменную крошку и эти развалины, если бы не Лавирон. Его батареи с бастиона Мерлуццо днем и ночью поливали картечью все подступы к Вашелло, заставляя французов поглубже зарываться в землю. Орудийная канонада не смолкала ни на час. Теперь главный свой огонь французы перенесли на виллу Саворелли – штаб Гарибальди.
На третий день осады в штаб прибыл военный министр, генерал Авеццана. Он задумал нанести ночью внезапный удар по французам и хотел провести рекогносцировку местности. Крепко пожав Гарибальди руку, спросил:
– Джузеппе, откуда всего лучше видна эта чертова вилла Четырех Ветров?
Гарибальди повел его на балкон.
– Мой наблюдательный пункт, – объяснил он Авеццане.
Едва они подошли к перилам, как снайперы-зуавы открыли по ним прицельный огонь. Одна пуля пробила фуражку Авеццаны, вторая просвистела совсем рядом и вонзилась в стену.
Авеццана невозмутимо продолжал разглядывать в бинокль позиции французов, сделал нужные пометки и только потом спустился вниз.
Утром Гарибальди, как всегда, поднялся на балкон – он был заложен с трех сторон мешками с землей.
– Кто придумал? – удивился Гарибальди.
– Приказ военного министра Авеццаны, – ответил Манара.
С каждым днем французские артиллеристы все точнее пристреливались к вилле. Манара предложил Гарибальди перенести штаб чуть дальше от крепостной стены, на виллу Спада.
– Отсюда лучше обзор, – ответил Гарибальди. – Ну а если убьют, значит, такая судьба.
И суеверно потрогал обломок кораллового рога.
– Да, – согласился Манара. – С судьбой не поспоришь.
Нет, ни Гарибальди, ни его офицеры не были храбрецами напоказ. Просто они знали: сейчас, в эти страшные дни, все ждут от них небывалой отваги, чтобы и самим укрепиться духом. Вот почему они даже слегка бравировали своим презрением к смерти и под градом пуль шутили особенно охотно; пусть солдаты видят – они не дрогнули.
А положение с каждым днем становилось все тяжелее. Розелли присылал подкрепления скупо и неохотно. Между тем силы защитников виллы Вашелло таяли.
Наконец Гарибальди не выдержал – самовольно перебросил на передовую полк берсальеров под началом Векки.
Темной ночью они незаметно заняли позиции в виноградниках и в крестьянском домике у самой виллы Вашелло.
Как только французы узнали об этом от своих лазутчиков, они открыли по дому ураганный огонь из осадных гаубиц и орудий. Прорыть к нему траншеи саперы не успели, и берсальеры Векки оказались отрезанными от своих. Лишь на третий день в сумерках Векки удалось ползком добраться до крепостной стены. Он решил сам доложить Гарибальди обстановку и попросить у него несколько саперов – иначе им долго не продержаться.
Гарибальди ужинал на вилле Саворелли вместе с Манарой. На столе в большой деревянной миске дымился аппетитный ризотто – вареный рис с мясной подливкой.
Гарибальди подвинул Векки стул и сказал:
– Садитесь, Векки, ризотто и на вас хватит.
Векки не заставил себя упрашивать. Сел, потянулся к миске, но его остановил Манара.
– Не ешь, Аугусто! Я так к этому ризотто даже не притронулся! – обратился он к Векки. И тут же пояснил: – До тебя три офицера поели это ризотто, и все трое погибли буквально час спустя.
– Потом – еще пятеро, – сказал Гарибальди. – На войне убивают, Манара.
– Конечно, скорее всего это чистое совпадение, – согласился Манара. – И все-таки на твоем месте, Аугусто, я бы не стал его есть.
Но Векки уже накладывал себе на тарелку желтый рассыпчатый рис.
– Что ж, значит, сбудется предсказание цыганки, – сказал он.
– Какое еще предсказание? – забеспокоился Гарибальди.
– В юности цыганка мне нагадала, что я умру в Риме очень богатым. Тридцати шести лет от роду. Так вот, в прошлом месяце мне исполнилось тридцать шесть, я не богат, но для человека, которому суждено умереть, богат даже слишком. Все сходится. Но я фаталист – что записано в книге судеб, то свершится. А пока я умираю с голоду, и этот ризотто так аппетитно пахнет.
И он стал есть еще не остывший ризотто. Манара сокрушенно покачал головой.
– Генерал, – обратился он к Гарибальди, – ради бога, не посылайте его до утра в дело!
Векки не спал две ночи подряд и сытый обед его разморил.
– Поспи на моей постели, – сказал ему Манара. – Пойду проверю посты.
Гарибальди и Векки остались вдвоем. Векки лег, накрылся шинелью и мгновенно заснул. Французские батареи молчали, и Гарибальди подумал, что самое время написать письмо Аните. Он очистил место на столе, взял гусиное перо… «Нет, эта странная тишина подозрительна, уж не замыслили ли французы какой-нибудь каверзы?!» Отложив перо, он встал и по деревянной скрипучей лестнице поднялся на балкон. В ту же минуту французская батарея, словно она только этого и ждала, открыла огонь по вилле. Гарибальди стало спокойнее – привычная музыка.
Вдруг в пламени разрывов он зорким взглядом выхватил совсем неподалеку шевелящееся зеленое пятно. Это французские саперы торопливо укладывали в свежевырытую траншею корзины с землей. «Если им не помешать, они ночью подведут сюда орудия, – подумал Гарибальди, – надо немедля выбить саперов из траншеи».
Он спустился вниз, чтобы отдать приказ группе берсальеров-снайперов. Но кого из офицеров послать во главе группы? Он поглядел на Векки, тот крепко спал, сжав кулаки и посапывая носом. Жалко его будить, да и разговор за ужином остался в памяти, но больше офицеров на вилле нет, и нельзя терять ни минуты. Гарибальди дотронулся до плеча Векки. Тот проснулся, вскочил, сбросив на пол шинель.
– Простите, Векки, без вас не обойтись.
– Я готов, приказывайте! – ответил Векки, поправляя мундир.
– Отберите с дюжину снайперов-берсальеров и пощекочите бока этим наглецам, – он показал на саперов, несших корзины с землей.
Векки отобрал двенадцать добровольцев. Они скрытно подобрались к баррикаде из мешков с песком, сооруженной защитниками города в винограднике у самых ворот Сан Панкрацио.
Векки приподнялся, и по его команде снайперы открыли прицельный огонь по саперам.
Трое саперов упали на дно траншеи, остальные укрылись за насыпью и тоже ответили огнем. Скоро, однако, во французской траншее было больше убитых, чем оставшихся в живых. И тут на помощь саперам пришли французские артиллеристы. Шесть батарей начали засыпать ядрами и бомбами баррикаду. Но часто ядра попадали в траншею. Французы оказались под перекрестным огнем своих батарей и снайперов Векки. Командир саперного отряда не выдержал и дал приказ отойти на прежние позиции.
Час спустя сержант берсальеров доложил Гарибальди:
– Французы траншею оставили, наши потери убитыми – майор Векки и двое солдат.
– Видите, генерал! – воскликнул Манара, стоявший рядом. – Сбылось предсказание цыганки. Бедный Векки!
Гарибальди подавленно молчал – он невольно чувствовал себя виновником гибели друга, не надо было его будить, мог бы и сам повести берсальеров. Что он теперь напишет в Асколи матери Аугусто?
– Как его убило? – глухим голосом спросил Гарибальди.
– Разрывом снаряда наповал, – ответил сержант.
И тут в дверях появился Векки. Гарибальди бросился к нему:
– Векки, вы? Дайте вас обнять, дружище! А мне сказали, вы убиты.
– Нет, не убит, но вот заживо похоронен был.
– Что с вами стряслось? Ну рассказывайте же! – торопил его Гарибальди.
– Да что, собственно, рассказывать… Один из снарядов попал в груду мешков. А те обрушились и меня погребли под собой.
– Берсальеры ничего не заметили?! – воскликнул Гарибальди.
– Заметили, но не сразу. Бой был в самом разгаре. Но едва огонь поутих, они раскидали мешки и вытащили меня. В самое время, а то я уже начал задыхаться.
Манара мягко положил ему на плечо руку.
– Ты, Аугусто, всегда был любимцем женщин. А фортуна тоже женщина, – пошутил он, снимая напряжение.
– Тогда тебе, Лучано, обеспечено бессмертие, – не остался в долгу Векки.
Манара в ответ смущенно улыбнулся. До женитьбы он и правда слыл неотразимым сердцеедом в салонах миланской знати. Но сейчас ему казалось, будто галантные приключения в гостиных Милана происходили вовсе не с ним, а с кем-то другим, и между этими двумя людьми пролегла бездна.