Римляне и варвары. Падение Западной империи

ИТАЛИЯ

Летом 449 года группа, состоящая из нескольких римлян и их спутников, пересекла границу Империи на нижнем Дунае к северу от Наисса (Ниша). Они вступили в страну варваров и продолжали свой путь верхом по равнинам Валахии¹. Группу возглавлял римский посол, направлявшийся на встречу с Аттилой. С ним были его советники и слуги, а также несколько представителей гуннов. Эти гуннские представители весной приезжали в Константинополь с дипломатической миссией и теперь возвращались к своему господину. Среди них были двое из наиболее доверенных приближенных Атгилы. Один из них, как ни странно, был римлянин. Он был родом из Паннонии и, служа секретарем у Атгилы (вся бумажная работа в гуннской империи находилась в руках латиноязычных секретарей), поднялся до высокого положения в империи варваров. Его звали Орест. Второй, который в этот момент был гораздо более влиятельным человеком, был гунн. Это был Эдика, один из наиболее могущественных людей, близких к Аттиле, знаменитый воин, командовавший одной из частей гуннской армии.

По странной прихоти судьбы два сына этих двух попутчиков, Ореста и Эдики, позднее сыграют значительную роль в истории Европы. Через несколько лет после того, как Орест путешествовал в качестве посла, у него родился сын, которого он назвал Ромулом, в честь своего тестя. Этот ребенок станет известен в истории как «маленький Август», Ромул Авгус-тул, последний император Западной Римской империи. Тот человек, который в августе 476 года лишит его трона и станет de facto первым варваром-правителем Италии, был сыном попутчика Ореста, Эдики². Это был Одоакр, которому было шестнадцать лет в то время, когда его отец Эдика вместе с Орестом ехали по пустынным равнинам Валахии³.

После смерти Атгилы в 453 году и распада его империи через один или два года после этого (см. с. 111) Орест не превратился в бродягу или

бездомного разбойника, скитающегося по дунайскому приграничью Римской империи, хотя такая участь постигла многих из бывших приспешников Атгилы, включая и его сыновей. Орест вернулся на запад и проявил себя как выдающийся военачальник, так как через двадцать с небольшим лет (в 475 году) император Западной империи Юлий Непот сделает его патрицием с правами верховного командующего своей армии. Но в том же году новый патриций поднял мятеж в Равенне и посадил своего сына Ромула на трон вместо Юлия Непота. Таким образом, Ромул, хотя мы и называем его последним западным императором, на самом деле был узурпатором, а настоящим последним западным императором был Юлий Непот. По замечанию Бари, эти имена на страницах хроник — Юлий, Авгу-стул, Ромул — появляются перед нами как призраки, восставшие вновь из давно прошедших дней римской истории⁴.

Эдика был не столь удачлив, как Орест. С падением Гуннской империи в 453—454 годах толпы голодных и неприкаянных людей заполнили среднедунайское приграничье Римской империи (см. с. 21). Гунны разрушили нормальный уклад жизни этих народов и вытеснили некоторых из них с мест их прежнего обитания. Так, когда гунны около 370 года впервые появились в Европе, они оккупировали земли остроготов на Украине, но когда империя гуннов рухнула, остроготы оказываются на среднем Дунае: они переместились, пройдя половину Европы. Прежние подданные гуннов были расколоты, разделены и переделены. У них было мало скота и не было земли, и они проводили свою жизнь в разбоях, угоняя скот, устраивая засады и даже сражаясь в битвах с такими же бездомными и голодными людьми, как они сами. В годы суматохи и беспорядка, последовавших за падением империи гуннов, мы лишь однажды встречаем Эдику. В 469 году во время битвы на реке Болиа (современное название не установлено) в Паннонии мы видим его и его сына Гуноульфа (но не Одо-акра) во главе войска скиров, когда они и их союзники атакуют остроготов. Но остроготы победили, и мы больше никогда не услышим об Эдике⁵. Гуноульф уехал в Константинополь, где быстро поднялся до чина магистра армии в Иллирике, а Одоакр с бандой таких же обездоленных варваров, не принимавших участия в этих событиях, направился в Италию с тем, чтобы попытать счастья в качестве наемника на службе Западной империи. На пути в Италию около 461 года (см. с. 105) Одоакр посетил св. Северина в его келье в Фавианисе в провинции Норик. На святого католического отшельника Одоакр произвел благоприятное впечатление, хотя сам был христианином арианского исповедания. Теперь ему было двадцать с лишним лет, он был бедно одет, очень высок ростом — во время беседы с Северином ему приходилось нагибаться, чтобы не задеть головой потолка кельи, — и, очевидно, был из тех людей, которых трудно забыть. «Иди в Италию, — сказал святой, когда варвар с ним прощался, — иди, и хотя сейчас ты в рубище, но скоро ты осыплешь многими дарами множество людей». Очевидно, варвар глубоко поразил его. Одоакр тоже никогда не забывал Северина. Много лет спустя, когда он стал de facto королем Италии, он написал святому, предлагая выполнить любое его желание. Все, что попросил св. Северин, — это вернуть из ссылки некоего Амвросия, и Одоакр с радостью выполнил это. У нас нет причин сомневаться в том, что Одоакр действительно глубоко почитал св. Северина: ведь Эвгиппий, от которого мы знаем об этих событиях, писал свое сочинение в 511 году, когда и Одоакр, и Северин были давно мертвы и у автора не было оснований их бояться или же льстить им.

Итак, летом 476 года законный западный император Юлий Непот был в ссылке в Далмации, узурпатор Ромул Августул сидел на троне Западной империи, его отец Орест был фактическим правителем Италии, Одоакр поднимался по служебной лестнице в армии, а Эдика был или забыт, или мертв. Юный император как безгласная тень своего отца просидел на троне десять месяцев. Затем войска под командованием Одоакра взбунтовались. Орест был убит в Павии. В городе начались жестокие беспорядки, вызвавшие сильные пожары. Разрушения, видимо, были огромны, так как впоследствии Одоакр был вынужден освободить город от налогов на пять лет⁶. Молодого императора, красивого и ни на что не способного мальчика, затем сослали в имение Лукулла (бывшего консулом в 74 году до н. э.) в Кампании, недалеко от Неаполя. Несколько столетий назад в этом имении умер император Тиберий. Ромулу Августулу выделили щедрую пенсию в размере 6000 до/й// в год, и больше мы о нем никогда ничего не услышим⁷. А когда мы в следующий раз услышим об имении Лукулла во времена Папы Геласия (492-496), то окажется, что оно уже стало собственностью дамы высокого («блистательного») положения в обществе по имени Барбария, которая превратила имение или его часть в монастырь. Что сталось с Ромулом Августулом, никто не знает.

Почему был смещен последний западный римский император? Только один из авторов того времени обсуждает причины его падения, и у нас нет оснований не доверять его объяснению⁸. “Римская» армия в Италии в это время большей частью, а возможно, целиком состояла не из римлян, а из варваров разного происхождения. По сути дела, нигде нет упоминаний о солдатах-римлянах в Италии 476 года. Войска состояли из туркиллингов (о которых больше ничего не известно и которые, вероятно, говорили на языке тюркской группы)⁹, германцев, среди которых были скиры, герулы, и других варваров¹⁰. Эти солдаты, конечно, знали о том, что и в Аквитании II, Савойе и в других частях Галлии солдаты-варвары живут на положении Ло5р/?с5 и превратились теперь в относительно зажиточных крестьян-сол-дат. Естественно, что они стремились получить землю в Италии на тех же условиях. Они потребовали от Ореста, чтобы он ввел ИоБрИаШаБ в Италии, но Орест отказался это сделать. Причина его отказа не совсем ясна. Я думаю, немногие согласятся с сентиментальным предположением Бари, что Орест «был в достаточной мере римлянином для того, чтобы считать, что земля Италии должна оставаться нетронутой»¹¹. Система расселения, известная как ИозрНаШаз, была введена в Галлии не варварами, а имперским правительством. Целью ее было удовлетворить интересы не варваров, а римлян. Судя по всему, она была в целом доброжелательно принята крупными римскими землевладельцами в Галлии; во всяком случае, нам не известно о каком-либо сопротивлении с их стороны. Почему же тогда патриций Орест рисковал своей жизнью и погиб ради того, чтобы не допустить введения ИозрИаШаБ в Италии? Прокопий нам об этом ничего не сообщает, и мы не можем делать хоть сколько-нибудь уверенных догадок на этот счет. По моему мнению, такая форма расселения нашла поддержку у галльских землевладельцев потому, что их имениям угрожали внутренние враги, а именно крестьяне-бунтовщики. Они предпочли смирных варваров своей-равным и враждебно настроенным крестьянам (см. с. 34 и далее). Однако, насколько нам известно, ничто подобное не угрожало земельным имениям в Италии. Следовательно, расселение варваров на итальянской земле должно было быть навязано итальянским землевладельцам силой. Теодерих подчеркивает, что, пожертвовав частью своих земель, римляне приобрели военную силу, способную их защитить. Он также намекает на то, что, отдав часть своих владений, они обеспечили сохранность всей своей земельной собственности¹². Единственным вероятным врагом в Италии были, по-ви-димому, не враждебно настроенные крестьяне (хотя у нас нет доказательств, подтверждающих это), а скорее сами солдаты-варвары. Поэтому условия расселения в Италии были менее благоприятны для «гостей», для ИозрИеЕ, чем они были в Галлии. В Галлии каждый варвар-поселенец получал две трети пахотной земли того имения, где его поселяли, в то время как в Италии он получал только одну треть. Так что слово 1егМа в отношении Галлии означало ту часть имения, которая оставалась в руках первоначального владельца, а в Италии /егД'а — это та часть, которая передавалась варвару. Возможно, это изменение условий поселения было уступкой возмущенным римлянам-землевладельцам Италии, хотя это не более чем догадка.

Как бы то ни было, Орест в 476 году отказал солдатам-варварам в их просьбе, и войска взбунтовались. Одоакр, который, видимо, к тому времени занял среди них высокое положение, пообещал удовлетворить их требования, если они признают его своим вождем. Солдаты согласились. 28 августа в Павии был убит Орест, а Ромула сослали на берег Неаполитанского залива, выделив ему пенсию. После этого Одоакр ввел систему Ио$рИа1Иаз в Италии.

Каково было конституционное положение Одоакра теперь, когда Ромул быв изгнан, а Орест мертв? По этому вопросу мнения исследователей полярно расходятся. На одном полюсе — Моммзен, который считал, что Одоакр бьш не только королем варваров, но также магистром армии, назначенным на эту должность восточным императором Зиноном. Иными словами, он быв чиновником на службе у Зинона, управлявшим Италией от его имени, как Орест правил от имени Ромула или Аэций от имени Валентиниана III. Противоположной точки зрения придерживался А. X. М. Джонс (А. Н. М. Jones), полагая, что Одоакр был совершенно независимым королем, таким же свободным, как Гейзерих в Африке, не обязанным сохранять верность Константинополю. Италия больше не была частью Римской империи. Джонс убедительно показал слабые места теории Моммзена: в частности, у него нет убедительных свидетельств того, что Одоакр или Теодерих занимали должность магистра армии. И все же я думаю, что Моммзен ближе к истине, чем Джонс со своим тезисом о независимости Италии от власти Вое-точной империи. Италия все еще была частью Римской империи, и никто в то время не считал ее независимым государством¹³.

Мне кажется, что положение Одоакра было не таким определенным и ясным, как полагают оба эти исследователя. Зимой 476—477 года, как только Одоакр утвердился в Италии, он обязал римский сенат отправить посольство к Зинону в Константинополь¹⁴. Послы передали Зинону знаки императорской власти, которые носил Ромул Августул, и объявили, что они больше не нуждаются в западном императоре: Зинон будет править обеими частями Империи. Эти слова имеют важное значение: послы, по сути дела, открыто признали право Зинона быть правителем Италии. Они не только не утверждали, что Италия больше не является частью Империи, а наоборот, они недвусмысленно заявили, что она остается ее частью. Вопрос целостности Империи даже не обсуждался. Далее послы сообщили, что Одоакр — это тот человек, который может защитить Италию, так как он умелый политик и опытный солдат. Они высказали Зинону две просьбы: сделать Одоакра патрицием и передать ему управление Италией. Но титул патриция сам по себе был всего лишь знаком социального статуса, он не нес в себе никакой власти, ни военной, ни гражданской. Такой титул не поставил бы Одоакра на один уровень с великими патрициями Западной империи прошлых лет, такими как Аэций, Рикимер, Гун-добад и Орест. Ведь эти люди занимали высокие военные посты, и именно это, а не статус патрициев давало им власть. Так как послы не просили у императора какой-то определенной военной должности для Одоакра, с высоты которой он мог бы управлять Италией, то их намерение, очевидно, состояло в том, чтобы предоставить самому императору решить, какой пост должен занять Одоакр. Несомненно, они ожидали, что Зинон назначит Одоакра магистром армии: если военачальнику такого ранга присваивался статус патриция, это было равносильно признанию его главнокомандующим.

Послы не стали напоминать Зинону, что существует законный западный император Юлий Непот, которого Орест лишил трона в пользу своего сына Ромула и который все еще жил в Далмации. Зинону и не нужно было напоминать. Посольство самого Непота было в Константинополе в то же самое время, когда там находились посланцы Одоакра. Однако Зинон, хотя и сочувствовал Непоту, был совершенно равнодушен к иностранным делам: у него было слишком много забот дома, и он, конечно, не имел достаточной силы для того, чтобы вмешиваться в решение итальянского вопроса. Поэтому в своих ответах обеим группам послов Зинон занял срединную позицию. Послам законного западного императора Непота он ответил, что он не предоставит ему ни солдат, ни денег для восстановления его на итальянском троне. Послам Одоакра он дал весьма двусмысленный ответ: он дал им указание вновь принять Непота как полноправного правителя Италии. Если же Одоакр желает стать патрицием, он должен обратиться за этим назначением к Непоту, однако если Непот еще не присвоил Одоакру статуса патриция по своей собственной воле, то он, Зинон, сам сделает это! Не-пот — законный правитель Запада, и Одоакр должен вернуть ему его трон, и сможет стать патрицием: вероятно, предполагалось, что он должен будет стать правой рукой Непота и верховным главнокомандующим его армии, хотя Зинон прямо этого не утверждал.

Пока все было хорошо. Если бы Зинон остановился на этом, то его намерения были бы ясны. Но Зинон на этом не остановился. Хотя формально он отказался присвоить Одоакру статус патриция, в письме, которое ему написал, он обратился к нему как к «патрицию», и это, видимо, было еще до того, как у Непота появилась возможность обдумать свое решение по этому вопросу. Таким образом, император обращался к Одоакру как к патрицию, в то время как формально он патрицием не был. Одоакра это, возможно, озадачило. Похоже, он сделал вывод, что он так и не станет патрицием, так как в дошедших до нас документах он никогда себя патрицием не называет. Что касается второй просьбы послов — о том, чтобы поручить Одоакру управление Италией, — то Зинон ничего на нее не ответил. Однако затем он похвалил Одоакра за хорошее начало в деле управления Италией. Похоже, он даже намекнул, что и Непот одобряет то, как Одоакр взялся за эту задачу. Трудно представить, как можно было дать послам Одоакра более расплывчатый и двусмысленный ответ. Зинон дал понять, что его целью было помочь Непоту, но он не сказал ни слова о том, кем будут друг для друга Непот и Одоакр в том случае, если Одоакр позволит Непоту вернуться в Италию¹⁵.

Важно то, что, по нашим сведениям, Зинон никогда не возобновлял этих расплывчатых переговоров 476-477 годов. Насколько мы знаем, он так никогда и не прояснил смысл своих загадочных высказываний, поэтому конституционное положение Одоакра так и осталось неопределенным. Пока Юлий Непот был жив, никакой конституционной проблемы, конечно, не было, по крайней мере на бумаге: Непот оставался западным императором, теоретически имевшим полную власть над Италией. Говорят, что нумизматические свидетельства не оставляют сомнения в том, что Одоакр признавал его западным императором и чеканил для него в Италии монеты вплоть до 480 года, когда Непот был убит. Конечно, реально Непот не имел никакой власти над Италией, однако номинально он с полным правом оставался императором Запада¹⁶. Признание его власти Одо-акром противоречило заявлению последнего о том, что Западу не нужен император. Но этот нюанс вряд ли мог беспокоить варвара; и, вероятно, Непот не возвращался до 480 года в Италию именно из опасений, что в этом случае его вряд ли ожидает долгая жизнь.

Вопрос в том, что произошло после убийства Непота? Он был убит ранним летом 480 года, и, насколько нам известно, ни Зинон, ни Одоакр не сочли нужным обсуждать сложившееся положение. Послы Одоакра в свое время недвусмысленно признали Зинона правителем обеих частей Империи. Зинон ни разу не упомянул о том, что считает Италию независимой страной. Более того, подобная идея, на мой взгляд, была бы в то время абсолютно невозможна. По всем остальным вопросам, однако, ясности и согласия не было.

В 480 году и в последующие годы назначались западные консулы, но, хотя авторы хроник и упоминают имена этих консулов с целью датировки описываемых ими событий, нет подтверждений того, что восточное правительство их признавало¹⁷. Василий, консул 480 года, был признан, однако он, без сомнения, был ставленником Юлия Непота. Если бы Зинон признал консулов, назначенных Одоакром, он тем самым признал бы публично, что Одоакр равен ему по положению. Этого он, естественно, никогда бы не сделал. Что же касается отношения Одоакра к назначению магистром армии, то к этой теме мы еще вернемся (см. с. 65).

Кем воспринимал себя сам Одоакр? В документе, которым он даровал землю могущественному римскому аристократу Пиерию, он называет себя «королем Одоакром». На синоде итальянских епископов, который собрался в Риме в 483 году, консула 480 года Василия, который был префектом претория и патрицием, называли «посланником великого короля Одоакра». С другой стороны, Симмах, консул 485 года, в тексте на бронзовой табличке говорит о «нашем господине Зиноне и господине Одоакре». Видимо, он не знал, как точно обозначить их различия, поэтому поставил обоих в одинаковое положение, избегая нюансов¹⁸. На публичной надписи, которую Одоакр собственноручно расположил в римском Колизее, где ее мог увидеть весь мир, он называет себя не «королем», а просто «превосходнейшим (или что-то вроде этого) Одоакром». (Само прилагательное в надписи не сохранилось, но уцелевшая часть текста говорит о том, что короли там не упоминались.) Иными словами, в этом официальном и публичном документе Одоакр говорит о себе как об обычном гражданине и не претендует на то, чтобы быть кем-то еще¹⁹. Говорят, что он практически не оставил следа в истории нумизматики своего периода. Считалось, что на серебряных и медных монетах, которые он предположительно чеканил в Равенне, он называет себя просто «Флавием Одоакром», но недавно было обнаружено, что все монеты с его именем и изображением — подделки!²⁰ Так что когда Кассиодор сообщает нам, что «Одоакр принял имя короля, хотя не носил королевских знаков», то он преувеличивает: были случаи, когда Одоакр не употреблял слова «король»²¹. И наконец, подобно своему преемнику Теодориху и в отличие от независимых везеготских королей Испании Одоакр никогда не датировал официальные документы годами своего царствования. Так же поступали и все другие правители Италии²². Документы обычно подписывались именами Западного консула.

Тот факт, что статус Одоакра так никогда и не был определен, объясняет, почему как его современники, так и позднейшие авторы, которые о нем писали, стояли перед сложной задачей: как его называть? Иногда они называют его «королем» того или другого варварского народа, из тех, которые поставляли солдат для армии. Он может быть «королем готов и римлян». Он же — «король туркиллингов и ругов»²³. Но чаще всего он просто «король», без уточнения²⁴. Если даже сам он точно не знал, кто он, то историки вряд ли могли решить этот вопрос за него.

Следовательно, не будет преувеличением сказать, что с 476 вплоть до завоевания Италии Теодерихом в 489 году Одоакр не имел в Италии такого конституционного положения, которое можно было бы определить юридически. Он был патрицием и в то же время им не был. Он не имел от императора полномочий на управление Италией, и тем не менее император поблагодарил его за поддержание закона и порядка среди римлян. Более того, император молчаливо соглашался с его политикой в течение последующих тринадцати лет его правления. Одоакр часто, хотя не всегда, называл себя «королем». Практически он узурпировал власть западного императора, хотя никогда и не носил пурпура. Не обращаясь к Зинону, он производил назначения, сохранял традиционные римские государственные и общественные учреждения и руководил работой правительства как в гражданских, так и в военных делах. Но эта, деятельность, как мне кажется, не имела конституционного статуса. Кем был Одоакр: подчиненным Зинона, равным ему или независимым от него правителем? Последний из этих вопросов не вызывает сомнений: он никогда не претендовал на независимость от Константинополя и Зинон никогда ее не признавал. Остальные вопросы никогда официально не задавались, и никто на них официально не отвечал. Можно даже сказать, что официально Одоакр не существовал. Если предположить, что Одоакр был подчиненным Зинона, то какую должность он занимал? Ответа нет: он, конечно, не был магистром армии. Был ли он равен Зинону по положению? Но это бы означало, что он был Августом, а сам Одоакр никогда на это не претендовал. Не мог он быть и конституционным королем италийцев или варваров, живших в Италии: не существовало такого понятия, как «король италийцев». А вождь варваров-федератов, хотя таковой и мог называть себя королем верных ему варваров, никогда не мог быть признан в качестве короля. Хотя мы можем не соглашаться с общей концепцией А. X. М. Джонса, но нельзя не согласиться с его замечанием, что «на самом деле нет никаких свидетельств того, что Зинон когда-либо говорил об официальном признание Одоакра»²⁵. Зинон и Одоакр выразили недвусмысленное и формальное согласие лишь по одному пункту: Италия остается частью Римской империи (см. с. 61). Одоакр публично признал это на переговорах 476-477 годов, и через несколько лет это признал Теодерих Острогот.

Одоакр подарил Италии тринадцать лет внутреннего и внешнего мира. Он осуществил реформы, благодаря которым солдаты-варвары получили землю в Италии в качестве обычных федератов. После падения Ореста мы не знаем ни об одном случае недовольства или сопротивления римлян его действиям в этом направлении. Один римлянин, правда, впал в панику, увидев Италию под полным контролем варвара. Это был италийский священник и аристократ по имени Примений. Он был тесно связан с Орестом и бежал в отдаленную провинцию Норик Прибрежный, «опасаясь убийц Ореста». Он не опасался варварского правления как такового. Он боялся, что его связь с Орестом приведет к столкновению с вполне определенными варварами²⁶. (Его бегство в Норик Прибрежный говорит о том, что эта провинция находилась за пределами власти Одоакра.) Но на деле Одоакр оказался большим защитником свобод римского сената, нежели любой другой римский император. «Свобода римской аристократии, — писал Эрнст Штейн, — та свобода, за которую когда-то Брут и Кассий погибли в Филиппах, никогда не была восстановлена в такой полноте, как в годы правления первого варвара-короля Италии... В своих уступках римской аристократии он пошел даже дальше своих предшественников, Аэция и Рикимера, так как в Италии уже не было представителя имперской традиции, который мог бы его остановить»²⁷. Можно было бы ожидать, что положение католической церкви осложнится с приходом монарха-ерети-ка, ведь Одоакр был христианином арианского исповедания. На самом деле жизнь церкви никогда еще не была так легка, по крайней мере во всем, что зависело от Одоакра. Можно сказать, что жизнь в Италии шла своим обычным чередом. Аристократии не на что было жаловаться: ей было гораздо легче влиять на относительно цивилизованного варвара-короля Италии, чем на императора-бюрократа в далеком Константинополе. Церковь не преследовалась. Крестьяне работали на полях и платили аренду и налоги, как и прежде. Общий упадок городов, вероятно, не ускорился заметным образом в годы правления Одоакра.

Однако если римским сенаторам не приходилось опасаться публичной казни во времена Одоакра, с его собратьями-германцами дело обстояло по-другому. Или потому, что они не одобряли его отношения к римской аристократии, или по какой-то другой причине, но в первые годы его правления некоторые из влиятельных приближенных короля были им недовольны. Так, 11 июля 477 года некий граф Брахила был казнен в Равенне, и, по любопытному замечанию Иордана, это было сделано для того, чтобы внушить ужас римлянам! В 478 году другой германец знатного рода по имени Ардарих восстал против Одоакра и был казнен вместе с матерью и братом 19 ноября²⁸. Обидно, что мы ничего не знаем об этих бунтовщиках и их целях.

Таким образом, в самой Италии «падение» Западной империи — если понимать под этим смещение Ромула Августула — прошло почти незаметно. Как указывал Моммзен, германская Италия начала VI века, которую мы привыкли считать творением Теодериха Острогота, на самом деле была создана Одоакром. Не Теодерих ввел веротерпимость, не он первым воздержался от принятия новых законов, сохраняя древние римские учреждения. Все эти достижения, о которых так много говорится в сочинении Прокопия, принадлежат Одоакру, а приход остроготов означал всего лишь смену персонажей²⁹.

По странному совпадению ни Моммзен, ни Джонс не рассматривают в своих работах действия Одоакра в те дни, когда он понял, что Зинон послал Теодериха и остроготов в Италию для того, чтобы лишить его, Одоакра, власти. Теперь он был узурпатор, и очень жаль, что об этом важном периоде его жизни мы знаем только из одного фрагмента в сочинении Иоанна Антиохийского³⁰. Мы узнаем, что в 489-493 годах, когда Одоакр, будучи объявленным вне закона, боролся с Теодерихом, он начал чеканить серебряные и бронзовые монеты, с которых было убрано имя и изображение Зинона. Вместо него появилось изображение, олицетворявшее Рим и Равенну³¹. Одоакр больше не демонстрировал верность Зинону, но он все же не объявил себя независимым королем. Вместо этого он объявил цезарем своего сына Телу (в других источниках его имя дается как Окла): он должен был стать новым императором Западной империи³². Одоакр, очевидно, намеревался сделать то, что не удавалось еще ни одному из великих варваров-главнокомандующих, а именно посадить на трон сына варвара. Кроме того, 1 апреля 489 года он назначил на должность магистра армии некоего Туфу, а после него на ту же должность был назначен Ливила. Как мы знаем, только император имел право назначать магистра армии, и Одоакр никогда ранее не пытался присвоить себе это право (даже Теодерих во время своего долгого царствования никогда такого назначения не делал). Этот шаг говорит о том, что Одоакр теперь применял императорскую власть, вероятно, от имени Телы³³. Складывается впечатление, что он пытался вернуться на позиции 476 года: Тела должен был стать новым западным императором, имевшим неограниченную власть, позволявшую ему назначать магистра армии. Обе «части» Римской империи снова должны были восстановиться, а сам Одоакр должен был стать патрицием у своего сына Телы, как когда-то Орест был патрицием у Ромула. Одоакр мыслил исключительно римскими категориями. Ему, видимо, ни разу не пришла в голову идея независимого от Римской империи королевства. Однако Тела был Цезарь, а не гех.

Непонятно, правда, почему не Одоакр, а Туфа возглавил борьбу против Теодериха. Одоакр был еще не старым человеком. В 493 году, когда он был убит Теодерихом, ему было шестьдесят лет. Неясно также, какова была его военная должность. Но самое существенное — то, что он не объявил себя независимым монархом. С того дня, когда он вступил в римскую армию, то есть примерно с 461 года (см. с. 105), и до своей смерти в 493 году он оставался частицей Римской империи и никем другим себя не представлял. Он не стал ни Гейзерихом, ни Еврихом.

Когда Теодерих, ставший патрицием, в 489 году отправился в Италию, он понимал свое положение так: если он свергнет Одоакра, то «сам будет править вместо него до тех пор, пока туда не прибудет Зинон»³⁴. Так утверждает хорошо информированный автор — современник тех событий, и это утверждение заслуживает доверия. Теодерих должен был de facto занять положение Одоакра, хотя это положение никогда не было определено ни законом, ни формальным договором. Положение Теодериха тоже невозможно определить: когда один из современных исследователей говорит, что Теодерих должен был стать временным «королем»³⁵, мы можем ответить, что слово «король» не использовалось и не подразумевалось. Позиция, не определенная во времена Одоакра, не определилась и сейчас³⁶. Но Одоакр правил Италией целых тринадцать лет, и наверняка сама жизнь определила его полномочия. При Теодерихе подразумевалось, что Италия остается частью Римской империи и что Зинон остается ее законным правителем: он имел право приехать и мог прибыть в любой день. А пока что Теодерих, подавивший «восстание» Одоакра, будет присматривать за Италией по поручению Зинона и управлять ею от его имени. Таким образом, Зинон, который никогда не признавал независимость Италии, не сделал этого и сейчас. Он, кроме того, не стал назначать Теодериха магистром армии, как показывает в своей работе Джонс, хотя в течение нескольких лет вождь остроготов был патрицием.

В 491 году Зинон умер и его преемником стал Анастасий (491-518). Вскоре после его восшествия на трон «готы подтвердили, что Теодерих является их королем, не ожидая приказа нового императора»³⁷. До этого в Италии было два правителя-варвара — Одоакр и Теодерих. Теперь Одоакр был уничтожен. Теодерих, очевидно, должен был ожидать, когда новый император признает его вождем обеих групп варваров, живших в Италии, — людей Одоакра (тех из них, кто уцелел) и остроготов. Но последние были в нетерпении. Они предупредили действия императора. Наш автор не говорит, что Теодерих был назначен королем варваров, он уже был правителем много лет, по крайней мере королем остроготов. Теперь он был утвержден королем, и, вероятно, не только остроготов, но и остатков тех герулов, ругов и других варваров, которые подчинялись Одоакру³⁸. В чем мы можем быть уверены, так это в том, что Теодерих не стал королем и италийцев и варваров. В этот период не существовало у италийцев «короля». Поэтому в официальных документах единственный титул Теодериха — это титул короля без уточнения, над чем и над кем. Он не называет себя «королем готов» (хотя на самом деле он вполне мог им быть), потому что если бы он принял этот титул, он, видимо, ограничил бы свою власть варварами, исключив из нее италийцев³⁹. В то же время он не «король римлян» и не «король Италии». Он просто «король», без уточнения.

Его власть не была неограниченной. Прокопий приводит слова неких готов,⁴⁰ которые отмечали, что Теодерих никогда не принял ни одного закона, ни письменного, ни устного. Он имел право издавать «эдикты» и делал это в рамках римского законодательства, хотя свои уточнения он толковал весьма свободно⁴¹. Послы также отмечали, что Теодерих всегда позволял Восточным императорам назначать западных консулов. Он не мог предоставить готу римское гражданство или назначить его в римское государственное учреждение или сенат. Что касается последнего, то Теодерих, видимо, превысил свои полномочия, когда, по словам Кассиодора, назначил гота по имени Аригерн членом римского сената. Правда, Теодерих представил этого гота как «почти» римского гражданина⁴². Другой гот, по имени Тулуин, стал сенатором и патрицием при исключительных обстоятельствах, последовавших за смертью Теодериха, когда новый король был еще ребенком. Насколько мы знаем, допуск Тулуина в сенат мог быть санкционирован императором Юстинианом⁴³. Теодерих мог присваивать готам титул vir illustris, который в римские времена автоматически подразумевал допуск в сенат. Но везеготские короли Испании также удостаивали готов этого титула, хотя в Испании не было сената, куда они могли бы войти. Так что если Теодерих и присваивал титул vir illustris готам, то из этого не следовало, что они обязательно становились членами сената.

Как бы ни назывался пост, занимаемый Теодерихом, ему понадобилось целых пять лет (492-497) терпеливых переговоров для того, чтобы убедить императора Анастасия признать его; и с этих пор он отбросил титул патриция, который до этого использовал. Когда Атанарих, внук и наследник Теодериха, в 526 году объявил императору Юстину (518-527), что занимает трон своего дедушки, он также выразил надежду, что Юстин удостоит его своей дружбы «на тех же договоренностях и условиях» (Ulis pactis, illiis condicionibus), на которых он и его предшественник строили свои отношения с Теодерихом. Но он не сделал ни малейшей попытки объяснить, в чем заключались эти «договоренности» и «условия»⁴⁴. Мне кажется, что эти договоренности и условия уже невозможно было установить, потому что и в прошлом они не были четко определены. Вполне возможно, что Анастасий признавал статус Теодериха в той же мере, в какой Зинон признавал статус Одоакра. В наших источниках встречаются такие места, читая которые мы думаем, что сейчас должна быть ссылка на конституционное положение правителя Италии, однако такой ссылки в тексте нет. Вероятно, наиболее характерным примером служит диалог между Велизарием и острогота-ми в Риме, состоявшийся в 537-538 годах, в котором говорилось, что «если бы готы... могли процитировать формальный договор или разрешение, уполномочивающие Теодериха править Италией, они бы обязательно это сделали»⁴⁵. Отсюда я заключаю, что конституционное положение Теодериха, как и Одоакра до него, никогда не было четко определено.

Интересно посмотреть, как Прокопий в своем детальном повествовании говорит об этом. Складывается впечатление, что он не знает, как точно называть готских вождей. Он говорит, что Теодерих свергнул Одоакра и что он сам взял «власть» (kratos) над готами и италийцами, при этом он не присвоил себе ни одеяния, ни имени «императора» (basileus) римлян, но по-прежнему назывался гех, то есть так, как называли правителей-вар-варов⁴⁶. В другой части своего повествования он повторяет, что Теодерих имел власть над готами, но не упоминает италийцев⁴⁷. Он приписывает Велизарию замечание о том, что Зинон «не посылал Теодериха бороться с Одоакром для того, чтобы Теодерих правил Италией. Зачем императору менять одного тирана (узурпатора) на другого? Его цель состояла в том, чтобы Италия была свободна и подчинялась императору»⁴⁸. Аталарих, по словам историка, также имел власть над готами и италийцами. Когда Ама-ласунта решила продать свой народ Юстиниану, она предложила передать ему власть над готами и италийцами⁴⁹. Именно это желал сделать и Теодат⁵⁰. С другой стороны, в одном поразительном месте своего сочинения историк высказывает личное мнение, что Теодерих был по имени узурпатором (tyrannos), но на деле настоящим императором (basileus), равных которому не было среди тех, кто завоевал себе славу на этом посту⁵¹. Далее он подчеркивает, что Теодерих был широко популярен как среди италийцев, так и среди готов. Однако это оценочное мнение, а не определение конституционного положения варвара.

Когда в 535 году началась великая война, употребление титулов слегка изменилось. Виттига теперь называют просто «вождь» (hegoumenos) готов, хотя его послы к царю Персии величают его гораздо более высоким именем. Они называют его ни больше ни меньше, как императором. По их словам, он — basileus готов и италийцев⁵². В 536 году готы избрали его basileus над собой и над италийцами. А в 540 году они одели Ильдибада в пурпур и объявили его basileus готов без упоминания италийцев⁵³. Возникает впечатление, что Прокопий хочет указать на изменение в терминологии готов, хотя, возможно, он сам точно не знал, что эти изменения означают. Да и сами готы, если они хотели внести новизну в наименования титулов своих вождей, возможно, не до конца понимали, в чем состоит смысл этой новизны. Во всяком случае, мы не можем сделать вывод, что готы намеревались называть своих правителей «императорами». Не может быть варвара-импе-ратора. Вместе с тем слова, которыми остроготы высказали свое предложение Велизарию в 540 году, не вызывают сомнений: Велизарий определенно должен был стать basileus Западной империи, а в другом отрывке его называют basileus италийцев и готов⁵⁴. Это слово может обозначать Западного императора, и вряд ли они могли бы склонить Велизария на свою сторону обещанием более низкого титула. Именно поэтому Велизарий считал, что если он примет это предложение без разрешения Юстиниана, он станет узурпатором. В своем втором предложении Велизарию готы пообещали, что Ильдибад сложит свои пурпурные одежды к его ногам и окажет ему почести как basileus готов и римлян, то есть западному императору⁵⁵. По моему мнению, эти предложения, сделанные Велизарию, убедительно доказывают, что остроготы желали остаться в Римской империи и не планировали создавать независимое королевство. Они лишь хотели воссоздать ситуацию такой, какой она была до 476 года. Другим доказательством этого служат многократные заявления готов о своих военных целях. И Теодат, и Тотила недвусмысленно заявляли, что их цель — получить статус федератов, обязанных снабжать восточного императора солдатами — до 3000 человек, по словам Теодата, — каждый раз, когда император этого потребует. Кроме того, они были готовы выплачивать ему ежегодную дань в размере, определенном Теодатом как приблизительно 21000 до/кй в год. Правда, автор не сообщает о том, что Тотила называл конкретную сумму. Оба короля сказали, что готовы уйти из Сицилии, а Тотила пообещал освободить и Далмацию. Они были согласны и на другие уступки, которые бы ясно показали, что они являются подданными Юстиниана. Во всех этих случаях Юстиниан твердо и определенно отказался от их предложений⁵⁶.

В самом конце своего правления (541-542) Тотила чеканил в Риме серебряные и бронзовые монеты, на оборотной стороне которых были его имя и портрет с императорской диадемой на голове, но вряд ли мы из этого можем сделать вывод, что он тем самым предлагал считать себя императором Запада⁵⁷. Наверняка он и сам с трудом бы придумал, как одним-единственным латинским словом назвать свою должность, которую и императоры не могли точно определить. Практически на самой последней странице своей «Истории» Прокопий рассказывает о том, что когда последний готский король Тейя был убит в сражении на горе Лакта-рий, римляне отрезали его голову и водрузили ее на шест, чтобы показать воинам, что их король мертв. Далее историк замечает, что остроготы продолжали биться, хотя знали, что их ЬазНеиз убит⁵⁸. Что это — описка? Или же он имеет в виду, что они видели в нем своего «императора»?

По моему мнению, Восточные императоры никогда до конца не примирились с той ситуацией, которая сложилась в Италии после низложения Ромула Августула в 476 году или, точнее, после убийства Юлия Непо-та в 480 году. Вопрос о независимости Италии никогда не поднимался; ее конституционное положение не могло быть определено. Зинон бьш слишком слаб для того, чтобы сместить Одоакра своими силами. Его решение послать Теодериха и остроготов для смещения Одоакра решало некоторые проблемы Восточной империи — это избавило ее от остроготов — однако победа Теодериха оставила вопрос о положении Италии нерешенным. Отказаться от притязаний на Италию — это казалось немыслимым. Вновь ее завоевать было невозможно — это произошло только после прихода к власти Юстиниана. После того как в 536 году началась великая война, римское правительство стало считать готских правителей Италии просто узурпаторами. Человек, сделавший надпись, в которой Теодерих был назван не только «королем» но и «Августом», позже наверняка пожалел о своей несдержанности: он присвоил Теодериху титул, на который тот никогда не претендовал⁵⁹. Валерий Флор вел себя гораздо мудрее, когда в начале своей надписи назвал Анастасия «Августом», а Теодериха просто «славнейшим и самым триумфальным» Теодерихом⁶⁰. Это было лестно, туманно и безопасно.

9 или 10 декабря 536 года Велизарий вошел в Рим. 21 февраля 537 года остроготский король Виттиг, двигаясь со своим войском на юг из своей столицы в Равенне с тем, чтобы начать осаду Рима, достиг Соляного моста на реке Анио¹. Велизарий возвел на мосту укрепления и оставил там гарнизон, но ночью, после подхода короля, гарнизон Велизария впал в панику и разбежался. На следующее утро Велизарий в сопровождении тысячи всадников выехал в направлении моста для того, чтобы произвести рекогносцировку местности. Он не знал о том, что его войско рассеялось и что готы уже были за рекой. Мощная атака готской кавалерии застигла его врасплох. Перебежчики указали его готам, и те направили атаку лично на него. Битва была жестокой, и только чудом Велизарию удалось вырваться невредимым. Он галопом поскакал обратно в Рим, а готы преследовали его по пятам.

Это было его первое столкновение с врагом, и, несмотря на волнение и суматоху битвы и на то, как стремительно все произошло (все это блистательно описано Прокопием), Велизарий сохранил достаточное хладнокровие, чтобы заметить кое-что для себя интересное. Добравшись до Рима, он объявил жителям города: теперь он уверен в том, что выиграет войну. Это объявление римляне встретили громким смехом: они считали, что человек, чуть не погибший в первой же стычке с готами, не имел права призывать их относиться к врагу с презрением². Но они ошибались.

Велизарий заметил, что войско остроготов и войско византийцев отличались друг от друга, и пришел к выводу, что это различие имеет существенное значение. Он, конечно, и раньше знал, что византийская кавалерия и кавалерия союзников, набранная из степных кочевников Юго-Восточной Европы, практически целиком состояла из верховых лучников. Но

теперь он обнаружил, что кавалерия готов была вооружена не луками и стрелами, а копьями и мечами. Лучники же были пехотинцами и шли в бой только под прикрытием своей кавалерии. Он понял, что готская кавалерия будет бессильна против стрел византийцев, если только не сойдется с ними в ближнем бою³. При правильной тактике остроготы не смогут дать достойный ответ византийским верховым лучникам и погибнут раньше, чем смогут приблизиться к врагу достаточно близко для того, чтобы применить свои копья или тем более вынуть из ножен свои мечи. А что касается готской пехоты, то она не сможет на равных сражаться с тяжеловооруженными верховыми лучниками.

Правда, здесь возникает один вопрос, на который у меня нет ответа и который редко поднимался⁴. Дело вот в чем. Как могло случиться, что Вели-зарий приехал в Рим, не имея самых элементарных сведений о неприятеле? Неужели он ничего не выяснил до того, как покинуть Константинополь? Повествование Прокопия не оставляет нам сомнений: Велизарий действительно ничего или почти ничего не знал о военных особенностях готов до того дня, когда они неожиданно напали на него в окрестностях Рима.

Такое случалось с ним и раньше. В 533 году, когда он направлялся в Африку для борьбы с вандалами, его армада бросила якорь у безлюдных берегов Сицилии, недалеко от подножия горы Этна. Прокопий наблюдал, как Велизарий стоял на берегу, озадаченный и обеспокоенный тем, что он ничего не знал о вандалах, с которыми собирался сражаться. Он не знал, что они за люди, как они воюют, какие военные действия ему предстоят и где ему следует расположить свой лагерь (последнее, впрочем, кажется более объяснимым)⁵. А ведь в те годы было достаточно людей, побывавших в вандальской Африке. Более того, многих восточных торговцев, живших Карфагене, вандалы посадили в тюрьму, подозревая, что они подстрекали Юстиниана к войне. В городе, однако, было много других, и иностранных и карфагенских торговцев, не пострадавших от вандалов⁶. Тем не менее, только добравшись до Сицилии, Велизарий задумался о том, где его корабли могут пристать к африканскому берегу и где его войска могут разбить лагерь. Возможно, причина этих затруднений в неточности древних карт. Велизарий заранее выслал Прокопия в Сиракузы с тем, чтобы там получить необходимую информацию. Но даже и теперь, по словам Прокопия, он не просил его разузнать о том, как воюют вандалы⁷. (Прокопию также было поручено выяснить, не подстерегает ли византийцев неприятельский флот в засаде; но этого Велизарий действительно никак не мог узнать заранее.) Еще более странным кажется то, что когда Велизарий со своей армадой кораблей уже достиг Сицилии, король вандалов еще ничего об этом не знал⁸. А ведь армада отошла от Константинополя в июне, делала много остановок на пути и дошла до Африки только в сентябре⁹. Более того, король выбрал именно этот неудачный момент для того, чтобы выслать экспедиционное войско в Сардинию, которая восстала против него. Предводитель сардинских повстанцев обратился за помощью к Юстиниану¹⁰, поэтому король вандалов считал, что если Константинополь и вышлет корабли, то именно в направлении Сардинии¹¹. Он не знал, что корабли уже пришли и пришли отнюдь не в Сардинию. Кажется почти невероятным, что король ничего не знал о передвижении огромного флота, состоявшего не менее чем из 500 транспортных судов и 92 боевых кораблей, однако Прокопий утверждает это со всей определенностью. Кроме того, тот факт, что король послал большую часть войска в Сардинию, а сам в это время уехал в Гермион, расположенный в четырех днях езды от моря¹², не оставляет сомнений в том, что он действительно ничего не знал о приближении Велизария. Что еще более странно, мавры, жившие в Африке к западу от вандалов, видимо, знали о подходе византийского флота еще до того, как он достиг Африки¹³. Прокопий в своем сочинении описывает вандальские методы ведения войны в малейших деталях: он предполагает, что его читатели ничего об этом не знают¹⁴. Это вполне понятно, но тот факт, что и Велизарий знал ровно столько же, кажется необъяснимым. Похоже, что новости в Средиземноморье VI века ДОХОДИЛИ ИЛИ с большими искажениями, ИЛИ не ДОХОДИЛИ вовсе.

Возвращаясь к нашей теме, надо сказать, что Велизарий незамедлительно проверил свои новые знания на практике. Он защищал Рим с армией, насчитывавшей примерно 5000 человек, в то время как у готов было примерно 20000 воинов¹⁵. Велизарий защищался с присущей ему агрессивной энергией. Он выслал двадцать своих всадников с заданием захватить высоту в окрестностях города, неподалеку от Соляных ворот. Им был дан приказ применять в схватке с врагом только луки и стрелы, не прикасаясь к своим мечам и копьям. Когда стрелы закончатся, они должны на полной скорости, галопом мчаться обратно в Рим, ни в коем случае не вступая в ближний бой с неприятелем.

Все шло по плану. Римские всадники заняли высоту. Готы, выбежав из своего лагеря, начали взбираться на холм, пытаясь вытеснить оттуда римскую кавалерию. Те засыпали плотные ряды атакующих тучей стрел, а когда стрелы кончились, поскакали обратно в город, выполняя приказ Велизария. Толпа готов преследовала их до городских стен, однако на стенах были установлены катапульты, выпускавшие стрелы, и это остановило нападавших. Через несколько дней Велизарий повторил этот маневр, нанеся готам еще большие потери. Третья вылазка увеличила потери готов до 4000 человек, если верить Прокопию, хотя его оценки неприятельских потерь бывают часто завышенными¹⁶.

Самое удивительное то, что Виттиг, который не был бездарным военачальником, по крайней мере в этот период, не сделал никаких выводов из этих, так дорого ему обошедшихся, уроков. Наоборот, он ошибочно заключил, что и его всадники могут с тем же успехом сделать то, что сделали римские кавалеристы, и одержать такую же победу. И вот он выслал 500 всадников для захвата одного из холмов вне досягаемости римских катапульт. Поднявшись на холм, готы встали там в ожидании схватки с византийцами, которые, как они рассчитывали, попытаются их оттуда вытеснить. Велизарий принял вызов. Византийские всадники числом не менее тысячи галопом подлетели к холму и кружили вокруг него, осыпая беспомощных готов тучей стрел¹⁷.

Возникает следующий вопрос: как смогли готы преодолеть свою военную отсталость? Ведь война длилась целых пятнадцать лет, значит, в конце концов какое-то решение, полное или частичное, было найдено. В годы правления Виттига этого, видимо, не случилось. Если наши источники ясно говорят о том, что Виттиг даже не замечал этой проблемы, то его шансы на успех были, конечно, минимальны¹⁸. Неудивительно, что к 540 году, когда Виттиг был низложен, готы потеряли всю Италию к югу от реки По, включая и свою столицу Равенну. Конечно, никто не был в состоянии за один день превратить армию копьеносцев в армию верховых лучников. Для того чтобы стать умелым лучником, как мне кажется, требуется долгая тренировка. Невозможно быть копьеносцем и лучником одновременно, особенно если вы при этом находитесь в седле. Но в 540-541 годах все резко изменилось. Виттиг был низложен, Велизария перевели на восточную границу Римской империи, а его преемники были некомпетентны, и между ними не было согласия. Но главное заключалось в том, что готы выбрали своим королем величайшего правителя со времен Теодериха Великого. Имя его было Тагила, хотя он также был известен как Бадуила.

Он стал королем в сентябре 541 года, и в течение пяти лет одерживал только победы. К концу своей жизни он стал чеканить монеты, на которых он был изображен в императорской короне, хотя значение этого нам неизвестно¹⁹. Он выигрывал битвы и занимал итальянские города. Как ему это удавалось? Этот вопрос даже сложнее, чем может показаться на первый взгляд, так как в это время готы, по-видимому, испытывали недостаток оборонительного вооружения. Правда, римские оружейные мастерские продолжали работать и при остроготских королях, но насколько производительным был их труд, нам неизвестно²⁰. Прокопий иногда в своем повествовании отвлекается и отмечает, что тот или иной острогот был в шлеме и в нагрудных латах. Если бы это было нормой, вряд ли бы наш автор каждый раз на этом останавливался. Причем люди, о которых он в этих случаях говорит, — все без исключения или вожди, или влиятельные воины²¹. Тот факт, что историк считает своим долгом это отметить, говорит о том, что острогот в шлеме и нагрудных латах был исключением из правила, то есть это были только представители остроготской знати. Рядовые воины не имели никакого оборонительного вооружения, кроме щита. В то же время римские верховые лучники были защищены и нагрудными латами, и наколенниками, а у некоторых был еще и небольшой щит, закрепленный на шее и защищавший лицо. На тот случай, если им придется столкнуться с противником лицом к лицу, у них имелся меч. Он был закреплен на ремне с левой стороны. Иногда, кроме этого, они были вооружены еще и копьем²². При таких неравных возможностях мастерство То-тилы и мужество его воинов еще более впечатляют. Они подвергали себя постоянному риску погибнуть от византийской стрелы еще до того, как успеют вытащить меч или поднять копье. Как же им удавалось выжить? Я думаю, это была стратегическая заслуга их короля, который одерживал победу за победой. Он умел так хорошо планировать свои операции, что его воинам удавалось устраивать засады, заставать армии Юстиниана врасплох и заставлять их менять маршрут.

Надо признать, что его победы не были решающими, но он одерживал их одну за другой, и это приносило нарастающий эффект. В 542 году он разгромил неприятеля в Фавенции, в 546 году — в окрестностях Рима, в том же году одержал победу в Порте. Во всех трех случаях он достиг успеха тем, что заманивал противника в засаду вместо того, чтобы сражаться с ним лицом к лицу²³. В 541 году в Муцелле (современный Муд-желло) в окрестностях Флоренции он разгромил трех византийских генералов, но тогда это произошло потому, что византийские войска впали в панику²⁴. В 547 году Тотила рассеял вражескую армию в Лукании, напав на византийцев, пока те спали. Сразу после этого ему удалось уничтожить римских кавалеристов в Русциане (современный Россано) в Бруттии: он застал их врасплох и они не успели собраться вместе²⁵. Мы не знаем подробностей о победе готов при Салоне в 549 году, однако известно, что их победа в Сардинии в 551 году была одержана также благодаря неожиданному нападению на врага²⁶. Практически ни разу они не побеждали римлян в полномасштабном решающем сражении.

Война в Италии стала войной осадной. Византийцы быстро занимали города, а задача остроготов заключалась в том, чтобы выбить их оттуда. Посмотрим, как остроготы подходили к осаде укрепленных городов. В течение всей римской истории германские народы проявляли полную неспособность к осадной войне, и Виттиг был единственным готским военачальником VI века, который пытался штурмовать города с помощью осадных машин, которые для византийцев были обычным делом. В 537 году, готовясь к штурму стен Рима, Виттиг построил деревянные башни, высотой равные городским стенам. На каждом из четырех углов каждой башни находилось колесо, а тянули эти башни быки. Эта конструкция позволяла воинам, находившимся внутри башни, приблизиться к городской стене, не подвергая свою жизнь опасности, и доставить туда стенобитное орудие. Для того чтобы эти машины могли переехать через ров, опоясывающий город, готы приносили охапки палок и соломы и бросали их в ров до тех пор, пока его уровень не сравнялся с землей. Теперь башни могли переехать через ров и приблизиться к стенам. Во всяком случае, таков был план готов²⁷.

Увидев, как к стенам двигаются эти неуклюжие сооружения, Велиза-рий разразился смехом, хотя его воины все же были напуганы. Как только башни подъехали ко рву, он взял свой лук и поразил насмерть двух готов, из тех, которые не были спрятаны в башне. Его воины тут же закричали от восторга и пустили море стрел в быков, которые тащили башни. Быки тут же пали, и башни остановились²⁸.

На следующий год Виттиг сделал еще одну попытку использовать осадные машины — на этот раз при осаде Римини. Он опять построил высокую деревянную башню на четырех колесах, но на этот раз быков не было — Виттиг усвоил урок Рима. Эту башню толкали воины, находящиеся внутри нее. Достигнув стен Римини, они должны были быстро забраться по очень широкой лестнице, устроенной внутри башни, и оказаться на стенах, где они могли на равных сражаться с защитниками города. Но когда башня пришла в движение и начала приближаться к стенам, воины, бывшие внутри, заметили, что уже темнеет и вот-вот наступит ночь. (Казалось бы, они должны были знать, что рано или поздно такой момент настанет.) Воины оставили в башне нескольких часовых, а сами ушли спать. Ночью римляне, выйдя из города, вырыли перед башней глубокий ров, причем никто им не мешал, так как часовые в башне крепко спали. На следующее утро взбешенный Виттиг некоторых из часовых казнил, однако не потерял надежду использовать башню. Как и за год до этого в Риме, его воины собрали кучу палок и забросали ими ров, вырытый ночью римлянами. Однако король позабыл о том, что в Риме башни так и не переехали ров. Теперь, когда башня двинулась вперед, палки просели под ее весом, и башия застряла намертво. Правда, готам в конце концов удалось притащить ее обратно в свой лагерь, но это было сделано ценой многих жизней²⁹.

Виттиг не был знатоком военной техники, и это была последняя попытка остроготов строить и применять осадные машины подобного типа. Что касается катапульт, с помощью которых римляне с сокрушительными результатами забрасывали врагов стрелами и камнями, то готы почти не пытались их использовать. При осаде Рима в 537 году Виттиг соорудил несколько ballistae, однако воины Велизария подожгли их, и не совсем понятно, удалось ли готам их использовать³⁰. Точно известно, что готы имели в своем распоряжении ballistae в 552 году, но опять-таки они так и не были использованы³'. Иногда готы применяли другую тактику. Они выпускали тучи стрел по защитникам города, вынуждая их надолго спрятаться в укрытии. И вот, когда защитники были таким образом нейтрализованы, другие воины бросались к стенам с лестницами в руках. Они надеялись установить лестницы и забраться на стены до того, как защитники оправятся от града готских стрел. Правда, эта тактика ни разу не позволила готам захватить город, удерживаемый византийцами, хотя пару раз им это почти удалось³².

Тотила всем этим заниматься не любил. Правда, в 547 году он пытался взять штурмом Рим, но был отброшен самим Велизарием. Это стало первым поражением короля³³. Он штурмом взял Перуджу в 549 году, но мы не знаем, как именно происходила последняя атака на город. К тому времени город был в осаде уже четыре года, и, возможно, у жителей уже не осталось сил даже на минимальное сопротивление³⁴. Мы не знаем, как в начале своего правления он захватил Цезену, Петру и Беневент³⁵. Но мы знаем, что обычно он вообще избегал фронтальных атак — видимо, он понимал, что его воинам не хватает технических средств. Вместо этого он просто держал итальянские города в осаде и ждал, пока голод не заставит защитников сдаться. В перерыве между двумя сроками командования Ведизария (540-544) и даже во время его второго пребывания в Италии византийцы защищались очень слабо, и Тотила вполне мог ждать, пока голод не сделает свое дело или пока кто-то из горожан или из воинов гарнизона, умирая от голода, не откроет ему ворота. Таким образом он захватывал или пытался захватить город за городом по всей Италии, при этом в Плацентии и в некоторых других городах были отмечены случаи каннибализма³⁶.

Если Тотила захватывал какой-либо город в Италии, он, как правило, разрушал часть городских стен или же вообще сравнивал стены с землей. До него Виттиг уже уменьшил вполовину высоту стен городов Пизаурума (Пезаро) и Фануса (Фано) на Адриатическом побережье и разрушил стены Милана, однако он пощадил стены Рима и некоторых других городов³⁷. Тотила взялся за эту работу более основательно. Он собирался полностью разрушить стены Неаполя, но, разрушив только часть из них, остановился, и остатки городских стен уцелели³⁸. Он полностью разрушил стены городов Сполето и Беневент³⁹. Он разобрал укрепления Тибура (Тиволи), но впоследствии ему пришлось их восстановить⁴⁰. Когда 17 декабря 546 года он захватил Рим, перед ним встал вопрос: что делать с городом? Поначалу он решил стереть Рим с лица земли (задача, которая могла бы оказаться трудновыполнимой). Затем он начал сносить городские укрепления. Он разрушил их в нескольких местах, так что примерно одна треть (по нашим источникам) всей окружности стен была уничтожена, при том что стены Аврелиана тянулись вокруг города на двенадцать миль. Некоторые части Рима он предал огню, но затем отошел от этой практики⁴¹. Именно тогда Вечный город на сорок или более дней оказался необитаемым. Там не было никого, кроме диких зверей. Кажется, это был единственный раз, когда Рим был в таком запустении, с тех самых дней, когда Ромул и Рем тринадцатью столетиями раньше основали этот город⁴³.

То, что остроготы всегда разрушали укрепления захваченных ими городов, можно объяснить двумя причинами. Во-первых, они хорошо знали, что если укрепления останутся на своем месте и позднее город вновь попадет в руки византийцев, то оетроготам опять придется начинать долгую изнурительную осаду. В то же время Пизаурум и Фанус, где Виттиг разрушил укрепления, как выяснилось, уже не представляли никакой опасности⁴³. Поэтому Тотила снес стены Беневента «с тем, чтобы войско, пришедшее из Византии, не могло использовать город как свой опорный пункт и причинять неприятности готам»⁴⁴. Однако то, чего готы боялись больше всего, произошло в самом Риме. Как мы уже говорили, они не до конца разрушили городские укрепления Рима, и теперь Велизарий снова был там, и стены снова защищали его. Прокопий приписывает Тагиле речь, в которой король обсуждает эту проблему после того, как некоторые из знатных готов осудили его за то, что он в свое время не до конца разрушил город⁴⁵.

У остороготов была и другая причина разрушать захваченные ими города, и эта причина может показаться несколько неожиданной. Прокопий неоднократно подчеркивает страстное желание готов покончить с осадами городов и заставить византийцев встретиться с ними в решительном сражении. По его словам, в вышеупомянутой речи Тотила заявил: «Когда мы взяли Беневент, мы снесли стены и сразу же захватили другие города, в которых мы решили таким же образом снести оборонительные стены, чтобы армия неприятеля не имела опорной базы для ведения стратегических военный действий, а была бы вынуждена немедленно спуститься на равнину и сразиться с нами». Когда Тотила захватил Неаполь, «он начал сносить стены Неаполя с тем, чтобы византийцы не смогли, захватив город вновь, использовать его как мощную базу и наносить удары готам; он хотел раз и навсегда победить или проиграть в открытом бою на равнине, а не вести затяжную борьбу с использованием разных приемов и хитростей». Сказанное относится к 543 году. А в 550 году Тотила вновь появился в окрестностях города Центумцеллы (Чивитавеккья) на пути в Сицилию, которую он намеревался повторно завоевать. В городе находился многочисленный византийский гарнизон, и король призвал его без промедления покинуть город и сразиться с ним в решающей битве⁴⁶. Таким образом, в течение всего своего царствования Тотила стремился не только к открытой схватке с мелкими или второстепенными византийскими силами — с ними, как мы видели, он часто сталкивался и побеждал их в неожиданном нападении или в засаде. Нет, король желал встретиться в битве с основными силами захватчиков и уничтожить их.

Единственное, что, на мой взгляд, может объяснить поведение Тоти-лы, это то, что он, как и Виттиг до него, не осознавал превосходства конного лучника над конным копьеносцем. Трудно поверить, что за все одиннадцать лет царствования эта мысль его ни разу не посещала. Он действительно, судя по всему, не провел никаких тактических реформ в своей армии и уж наверняка не научил своих кавалеристов обращаться с луком и стрелами⁴⁷.

Несомненно, стратегические идеи Тотилы были дерзкими. Человека, который сумел в 550 году захватить Сицилию, в то время как оба берега Мессинского пролива (не говоря уже о других крепостях) были в руках византийцев, не назовешь плохим стратегом. Человек, который осенью 551 года послал флот из 300 кораблей на завоевание Корфу и побережья Далмации и в том же году захватил и подчинил себе Корсику и Сардинию, не был робким сторонником обороны. Его дипломатические инициативы были столь же смелыми. Он, возможно, вел переговоры со славянами и наверняка с франками⁴⁸. Но при этом, насколько мы знаем, он не внес никаких изменений в тактику и оснащение своей основной военной силы — кавалерии. То, что Велизарий сразу же заметил во время той первой ожесточенной стычки у стен Рима — превосходство конного лучника над конным копьеносцем, — Тотила или не заметил, или, если заметил, то не придал этому значения. Возможно, он просто понял, что ничего не может с этим поделать.

Одна из загадок военной деятельности Тотилы заключается в следующем: почему он пытался одержать победу в морских сражениях? Ведь море было той стихией, с которой готы почти не имели дела и о которой мало что знали. Правда, Теодерих Острогот в последние годы своего царствования строил планы создания остроготского флота из 1000 <1готопев для доставки грузов и борьбы с флотом неприятеля⁴⁹. Но, видимо, до конца этот план так и не был осуществлен. Несколько раз за время войны готы снаряжали корабли. У нас есть сведения о том, что Виттиг смог выслать «много» кораблей против Салоны⁵⁰. Есть несколько упоминаний о том, что в распоряжении Тотилы были <1готопез^Ь1. Но в 551 году остроготские войска на кораблях числом не менее 300 пересекли Адриатику, опустошили остров Корфу и несколько соседних островов, затем направились к Греции, где разграбили три города и чинили препятствия римскому судоходству. Вслед за этим произошло решающее событие. Недалеко от Сены Галльской (современная Сеногаллия), в семнадцати милях к северу от Анконы состоялось морское сражение между другой готской флотилией, состоявшей из сорока семи кораблей, и византийской эскадрой из пятидесяти кораблей. Прокопий так живо и подробно описывает это событие, что этим описанием нельзя не восхищаться. Я не до конца понимаю, какое значение имела эта битва. По словам Прокопия, римские командиры говорили своим подчиненным перед началом битвы, что она будет иметь решающее значение для исхода всей войны⁵², но, похоже, при этом командиры имели в виду не столько морское сражение, столько стратегическую важность обороны Анконы. Их мнение оказалось вполне обоснованным. Битва окончилась сокрушительным поражением готов, и Прокопий дает по этому поводу неожиданный комментарий: «Эта битва в большей степени разрушила самоуверенность и мощь Тотилы и готов»⁵³. Это подтверждается тем, что вскоре готы под угрозой голода вынуждены были отдать четыре крепости в Сицилии, которые они до тех пор удерживали: новость о поражении на море лишила защитников крепостей остатков мужества, хотя, впрочем, и до того их моральное состояние было невысоким⁵⁴. Не совсем понятно, почему события, происходившие на море, имели такие серьезные последствия. Все же морские сражения не могли быть для готов смыслом их жизни. Единственное правдоподобное объяснение можно найти в том же сочинении Прокопия, где он говорит, что кораблями командовали знатнейшие из готов (logimoi)ⁱⁱ. Возможно, что в битве у Сеногаллии погибло необычно большое количество готских правителей. Иначе трудно объяснить, почему это событие имело такое колоссальное значение.

В конце лета 551 года, еще до битвы у Сеногаллии, Тотила решил захватить Корсику и Сардинию. Прокопий не сообщает о его возможных мотивах. Может быть, он решил таким способом поднять моральный дух своих воинов? Или он просто неправильно оценил обстановку? Во всяком случае, во время последовавших событий, которые оказались критическими для Тотилы, его войска оказались раздробленными. Когда византийцы, осажденные готами в Кротоне, неожиданно прорвали осаду, боевой дух готов упал низко как никогда, вплоть до того, что осаждавших охватила паника⁵⁶. В результате падения крепостей в Сицилии и поражения на море готы, согласно Прокопию, «находились в состоянии глубокой тревоги и начали испытывать отчаяние от войны, не имея теперь никакой надежды»⁵⁷. Непосредственным результатом прорыва осады Кротона было то, что готские гарнизоны в Таренте и Ахеронтии начали переговоры о сдаче, так как их боевой дух был сломлен⁵⁸.

По мере того как тучи над ним сгущались, Тотила отчаянно пытался, как неоднократно в прошлом, достичь договоренности с Юстинианом (с. 72). Но Юстиниан не принял послов Тотилы, которые привезли с собой условия договора. Целью императора, по словам древнего автора, было уничтожить из памяти Римской империи само слово «готы»⁵⁹.

Вскоре после того, как его корабли отплыли на завоевание Корсики и Сардинии, Тотила наконец получил шанс, которого ждал много лет. Основные силы подкрепленной византийской армии выступили от Равенны к югу, нанесли удар где-то к западу от Аримина (который все еще находился в руках готов) и двинулись в сторону Рима по Фламиниевой дороге. Когда эти известия дошли до Тотилы, он решил не упустить свой шанс, о котором столько мечтал. Он двинулся к северу по той же дороге, и армии противников сошлись в Апеннинах в местечке, которое Прокопий называет Тадинум (хотя топография последовавшей за этим битвы не совсем ясна, так как Прокопий не был ее очевидцем)⁶⁰. Неподалеку находились некие памятники, называемые Саііогит, то есть «могилы галлов». Это название увековечило некую давно забытую победу, одержанную древними римлянами-республиканцами над кельтами почти за тысячу лет до этого. К этому времени боевой дух византийцев был уже восстановлен после чумы 542-543 годов и поражений, нанесенных им Тотилой в предшествующие годы. По прибытии в Буста Галлорум Тотила, по-видимому, был неприятно поражен, увидев, что противостоящая ему армия гораздо многочисленнее его собственной. За время войны такое, пожалуй, случилось впервые. Насколько нам известно, готской армии, насчитывавшей от 15 000 до 20000 готов и перебежчиков, противостояла византийская армия, состоявшая из по меньшей мере 25 000-30000 человек⁶¹. Тотила, вероятно, не знал того важного факта, что византийской армией командует престарелый армянин-евнух. Этого евнуха звали Нарзес, и это был военачальник, который, как показала история, был не менее талантлив, чем сам Велизарий⁶².

Перед самым началом битвы Тотила дал своим воинам приказ сражаться только копьями и ни в коем случае не применять луки или какое-либо иное оружие⁶³. Прокопий находит этот приказ необъяснимым. Более того, я не слышал ни об одном удовлетворительном объяснении этого странного приказа. Тактика, выбранная Тотилой, была самоубийственной. В наиважнейший момент жизни он не смог проявить своих способностей. Полководческий талант, принесший столько побед над византийцами, покинул его именно тогда, когда он более всего в нем нуждался. Его кавалерия была практически уничтожена византийскими лучниками, причем в своем паническом отступлении всадники увлекли за собой готскую пехоту и все они, потеряв голову, бросились бежать, «напуганные так, как будто на них напали привидения или как будто враги поражали их с неба»⁶⁴. Шесть тысяч воинов погибли в этой битве, многие сдались в плен, после чего византийцы безжалостно казнили всех пленных. Перебежчики из римской армии сражались до конца, и из них не выжил почти никто⁶⁵. Сам Тотила или погиб на поле боя, или же был убит при отступлении.

Как нам оценивать Тотилу? Прежде всего отметим, что за все время второго пребывания в Италии (544-549 годы) Велизарию — этому великому военачальнику — не удалось одержать ни одной победы⁶⁶. Ему не хватало войск из-за того, что Юстиниан истощил ресурсы Империи, и кроме того, эпидемия чумы 542-543 годов унесла жизни многих из тех, кто мог бы стать римским солдатом. Даже его преданный секретарь Прокопий признает, что в 549 году «Велизарий вернулся в Византию без всякой славы, ибо за все пять лет в Италии он ни разу не высадился где-либо за пределами городских стен и дойти куда-либо по суше у него тоже не хватало сил. В течение всего этого времени он скрывался в бегстве, постоянно переплывая от одного приморского укрепления к другому вдоль берега». В своей «Тайной истории» Прокопий повторяет эту оценку и добавляет, что «Тотила страстно желал схватиться с ним вне городских стен, но он его так и не нашел, ибо и Велизарий, и вся римская армия были охвачены глубоким страхом»⁶⁷. Очевидно, Тотила был неординарным военачальником, раз он смог целых пять лет держать Велизария в таком напряжении, заставляя его красться вдоль итальянского побережья. Можно сказать, что Тотиле удалось задержать движение истории на одиннадцать лет. Он подобен тем благородным, но обреченным героям, среди которых — Верцингеториг, Каратак и многие другие; все они храбро сражались за независимость своей менее развитой культуры, против агрессии другой, более развитой. Мы не знаем, что выиграла бы Италия в том случае, если бы Тотиле удалось противостоять завоевательным стремлениям Юстиниана⁶⁸. В связи с этим можно вспомнить два эпизода. В 539 году готы захватили Милан. Город сдался под угрозой голодной смерти. Согласно договоренности с местным гарнизоном готы дали войскам возможность уйти, после чего хладнокровно перерезали все мужское население города, а женщин отдали бургундам в качестве рабынь⁶⁹. Во времена этих чудовищных злодеяний Милан был, по словам Прокопия, вторым по величине и населенности городом Италии⁷⁰. Следовательно, он вполне мог быть вторым по значению городом Западной Европы, и какой ужасающий конец его настиг! По этому поводу Бари замечает⁷¹: «В длинной серии преднамеренных зверств, запечатленной в истории человечества, миланская бойня — одно из самых кровавых... во времена Атгилы ничего подобного по жестокости не происходило... Это дает нам представление об истинной природе остроготов, которые, как некоторые считают, были самыми многообещающими из германцев — завоевателей Европы». Жители Италии вынесли урок из этих событий.

Следующая история такова. Когда в 544 году остроготы захватили Ти-бур (Тиволи), они предали смерти всех жителей (включая епископа города) и сделали это с такой отвратительной жестокостью, что Прокопий отказывается описывать эту жуткую сцену; он считает, что нельзя оставлять для потомков описание подобной бесчеловечности⁷². Нам неизвестно, что об этих двух событиях думал Юстиниан. Наверняка он что-то думал о Милане, так как брат Папы, занимавшего престол в этот год, был в Милане и, чудом выбравшись оттуда, добрался до Константинополя и лично рассказал императору о том, что произошло. Велизарий также послал императору специальное сообщение об этом событии⁷³. Однако мы не знаем, что сам император об этом думал.

Таким образом, даже в изучении военного аспекта завоевания Италии византийцами достаточно проблем и загадок. Например, почему только в самый последний момент Велизарий решил выяснить самые элементарные факты о том, как воюет его противник? Почему до начала кампании ни он, ни его штаб почти ничего не предприняли для того, чтобы выяснить все возможные детали о неприятеле? И как могло случиться, что за все время своего царствования Виттиг так и не заметил проблемы конных лучников? Те же самые купцы и другие путешественники, которые могли рассказать Велизарию о вандалах и остроготах, вполне могли рассказать вандалам и осгроготам о византийцах. Наверняка дальновидный остроготский вождь постарался бы побольше узнать о военных методах византийцев, даже если бы у него не было или почти не было оснований ожидать нападения со стороны Византии. И это вдвойне верно, если Теодерих считал, что нападения на его королевство можно ожидать только с востока: считается, что об этом свидетельствует географическое расположение поселений, основанных его преемниками в Италии⁷⁴. В годы между падением империи Аттилы и походом Теодериха в Италию в 489 году у остроготов была неоднократная возможность наблюдать византийскую армию в действии. Может быть, из этого следует, что роль конных лучников выросла в более поздний период, с 489 по 536 год? Но даже если это так, все же готские военачальники должны были бы заметить эти перемены.

Остроготы, впрочем, точно так же не ожидали появления франкских пеших воинов с топорами, которые те умели метать с убийственной точностью. Во всяком случае, военачальники VI века с обеих сторон проявляли такую близорукость, какая была бы немыслима у Юлия Цезаря и у многих других.

Я предположил, что Тотила противопоставил конным лучникам эффект неожиданного нападения. Это только частичное объяснение. Из того, что сообщает Прокопий, не совсем понятно, что он еще мог сделать. Но почему тогда он постоянно пытался вызвать византийцев на решающее сражение? А как понять его довольно пассивный метод захвата укрепленных городов — взятие их измором? Конечно, не надо забывать, что в древности взятие любого хорошо укрепленного города было делом трудным, трудным даже для римлян на пике их могущества. Кроме того, зачем Тотила в 551 году бросился далеко на запад на завоевание Корсики и Сардинии? Какое отношение имела Корсика и Сардиния к его великому противнику — Византии? И наконец, власть на море. Во время морского сражения у Сеногаллии случилось нечто, чего мы не знаем. Прокопий, видимо, осознавал значение этой битвы, но я не уверен, что он понимал, в чем именно состоит это значение. И конечно, он далеко не все знал о битве в Буста Галлорум.

Предстоит еще много работы по изучению завоевания Италии византийцами. И вряд ли кто-то из исследователей будет сожалеть о поражении тех, чьи руки были обагрены кровью жителей Тиволи и Милана.

В 493 году остроготы под командованием короля Теодериха взяли в свои руки правление Италией с согласия константинопольского императора Восточной Римской империи. В этих условиях уровень их жизни, очевидно, значительно вырос по сравнению с первой половиной столетия, когда они были затеряны в глубине империи Аттилы, и гунны набрасывались на их запасы продовольствия, «как волки», по словам древних авторов¹. В Италии готы расселились в обширных имениях долины По и в других местах,² и в дополнение к доходу, который каждый готский солдат, прямо или косвенно, получал от этих имений, ему также выплачивалась ежегодная субсидия от короля в размере около пяти боИсИ. Когда готский солдат находился на военной службе, участвуя в боевых действиях или же служа в гарнизоне, он также получал «довольствие» (аппопае) натурой или деньгами³. Таким образом, учитывая его доход от землевладения, субсидию, военное довольствие и, возможно, зарплату, если он занимал какой-либо официальный административный пост, не говоря уже о трофеях, захваченных во время походов, его положение действительно сильно отличалось от положения его отца или деда, голодавших под властью гуннов.

Однако резкое повышение благосостояния само по себе не гасит этнические конфликты и нетерпимость. В своих письмах Теодерих часто подчеркивает, что готы не должны угнетать италийцев, не должны грабить их и опустошать их посевы; они должны стараться жить с италийцами в мире и дружбе. Без устали, с самыми благородными намерениями он призывает их вести себя прилично. Действительно, враждебное отношение рядовых готов к италийцам проявлялось постоянно, и король использовал любую возможность призвать своих подданных сдерживать себя. Ближе всего его душе было принцип стШая. Он не упускает случая пропагандировать его и рекомендовать другим. СтШю означает поддержание мира и порядка, этническую гармонию, запрет агрессии и насилия. Одним словом, это означает цивилизованную жизнь, цивилизацию⁴.

Необходимость в увещеваниях, однако, не исчезала. В одном из своих писем Теодерих обращается ко «всем готам, живущим в Пицене и Сам-нии», приказывая им явиться к нему 6 июня (дело происходило в один из последних годов его царствования) для получения своих субсидий; он требует, чтобы по дороге они не совершали злодеяний, не опустошали посевов и пастбищ италийских землевладельцев⁵. Горе бьшо тем римским хозяйствам, которые оказывались на пути готской армии! Когда готское войско проходило через Коттиевы Альпы в 509 году на пути из Италии в Галлию, ущерб, который они причинили хозяевам земель, лежавших на их пути, был так велик, что Теодериху пришлось освободить эти земли от налогов: местность выглядела, как после сильного паводка, когда вода смывает все на своем пути. В 508 году он посчитал своим долгом выслать одному епископу 1500 боИсИ для раздачи тем жителям провинции, которые понесли убытки «во время прохождения нашей армии через их дома»⁶. Желание установить этническую гармонию было доминантой всей его внутренней политики⁷. С первого дня царствования до своей смерти в 526 году он боролся за достижение этой благородной цели. Стремление к гармонии между обеими нациями, которое определяло его действия год за годом, десятилетие за десятилетием, делает его выдающимся, уникальным политиком не только VI века, но и многих последующих лет. Но он шел против ветра и против течения, и то, что ему много лет это удавалось, просто удивительно. Фактор взаимной враждебности готов и италийцев, существовавшей даже в мирное время, нельзя недооценивать, если мы хотим понять историю завоевания Италии византийцами. Нельзя забывать, что готы и италийцы отличались друг от друга языком, религией, традициями, обычаями и даже законами.

Когда в 526 году Теодерих умер, его дочь Амаласунта стала регентшей при своем несовершеннолетнем сыне Аталарихе. Одним из первых ее действий стало издание прокламации, в которой она подчеркивала (в духе своего отца) блага этнической гармонии и обещала, что при ней политика в отношении готов и римлян останется прежней⁸. Однако были две причины, которые привели к ее ссоре с некоторыми из подданных. Во-первых, она не могла командовать армией во время войны, а с точки зрения многих готов, готский правитель должен был быть храбрым и славным воином. Разве война не была любимейшим занятием варваров? Разве сам Теодерих не говорил, что «для воинственного народа проверить себя в деле — это удовольствие»?⁹ Во-вторых, несмотря на долгие годы мирной политики Теодериха, основная масса готов все еще была настроена весьма враждебно по отношению к италийцам, оставаясь при этом буйной и непослушной, а Амаласунта «не давала им осуществить их страстное желание нанести италийцам вред». Готов раздражало то, что она вела себя как римлянка, а больше всего им не нравилось то, как она воспитывала своего сына Аталариха, короля. Они не хотели, чтобы ими правил гот, похожий на римлянина, и когда Амаласунта начала обучать сына в римских традициях, многие готы открыто запротестовали. Они хотели, чтобы их королем был мужчина, и такой мужчина, который будет «отважен в бою и славен». Они хотели, чтобы ими управляли более «варварским» способом. Они цитировали Теодериха, который говорил, что «тот, кто в детстве боялся плетки учителя, никогда не сможет хладнокровно противостоять мечу и копью». Или, как говорит Гиббон, принц должен «обучаться, как подобает отважному готу, в обществе равных себе и в великолепном невежестве своих предков». Однажды, когда Амаласунта, застав мальчика за какой-то шалостью в его комнате, наказала его и он в слезах ушел на мужскую половину дворца, это вызвало всеобщее возмущение. Многие, хотя и не все готы были недовольны королевой, и среди недовольных была большая часть готской знати.

В конце концов, положение королевы стало настолько неустойчивым, что она начала тайные переговоры с Юстинианом в надежде найти убежище в Восточной империи на тот случай, если ей придется бежать из Италии. При этом она предложила привезти с собой фантастическую сумму в 2 880 000 solidiV¹ Еще до того, как 2 октября 534 года Аталарих умер, его мать совершила удивительный поступок: она предложила Юстиниану отдать ему Италию. Свое предложение она сформулировала ясно и подробно¹². Ее личная безопасность была для нее более важна, чем независимость ее народа. Конечно, с конституционной точки зрения ее предложение было вполне оправданным: она предложила Юстиниану то, что ему и так принадлежало по закону. Тем не менее, по словам Бари, ее предложение было «актом величайшего предательства по отношению к собственному народу»¹³. Когда сын умер, она попыталась упрочить свое положение тем, что передала трон своему двоюродному брату Теодату, сыну сестры Теодериха. Худший выбор сделать было невозможно. Теодат владел обширными имениями в Тоскане и расширял свои владения жестокими и непопулярными средствами. Военные устремления готов ему были безразличны, и в то время, когда он не был занят захватом новых земель, он изучал латинскую литературу и философию Платона. Не случайно ему, единственному из остроготских королей Италии, посвятил свои стихи латинский поэт¹⁴. Словом, он был почти полностью романизированным готом, именно таким человеком, какого готы не хотели видеть своим королем. Даже сильнее, чем Амаласунта, он стремился договориться с Юстинианом. Еще до смерти Амаласунты он также начал тайные переговоры с императором, предлагая передать Тоскану правительству Восточной империи при условии, что он проведет остаток своих дней в Византии в качестве сенатора с солидным личным доходом¹⁵.

Нет нужды пересказывать историю о том, как Теодат организовал убийство Амаласунты и как Юстиниан использовал это убийство в качестве предлога для нападения на Италию. В июне 535 года началась великая война, через восемнадцать лет закончившаяся гибелью Италии и поражением остроготов. В первый год войны Теодат сделал Юстиниану еще одно предложение: если император предоставит ему имения с доходом в 86400 solidi, то он передаст ему все итальянское королевство¹⁶. Зять Тео-дата пошел тем же путем: стоило Велизарию высадиться в Регии, как этот человек, имя которого было Эбримут, или Эвермут, или же Эбримус, вместе со своими подчиненными, которых Теодат послал защищать Мессинский пролив, перешел на сторону византийцев. Предателя тут же направили в Константинополь, где он получил щедрые дары и статус патриция. Одним этим шагом он заполучил то, о чем мечтал Теодат, сидя на своем шатающемся троне¹⁷.

В конце 536 года, после потери Далмации, Сицилии и даже Неаполя, Теодат был смещен и убит своими приближенными. На его место они посадили Виттига. Когда Кассиодор восхищается Виттигом, он упоминает только его полководческие качества, но ни слова не говорит о каких-либо его культурных достижениях¹⁸. Вероятно, Виттиг не был романизированным готом, любителем поэзии и Платона. Его правление окончилось весной 549 года, после целой серии сокрушительных побед, одержанных над ним Велизарием. Готы не были довольны правлением Виттига, и причиной тому было преследовавшее его чудовищное невезение. Моральное состояние готов было плачевным, и это хорошо видно на примере того, как вели себя гарнизоны двух тосканских городов — Тудеры и Клузия. В середине 538 года, узнав о том, что Велизарий выехал из Рима и движется в их сторону, они не стали дожидаться его. Они сразу сдали оба города, поставив единственное условие — что им сохранят жизнь¹⁹. Ничего подобного этой капитуляции никогда не было и не будет вплоть до самых последних месяцев войны, когда стало ясно, что все уже кончено²⁰. В 540 году готы страдали от жестокого голода. Вследствие этого они сделали Велизарию неожиданное предложение: они согласны свергнуть Виттига и объявить самого Велизария ни много ни мало как императором Западной империи и королем готов. (Заметим, что они намеревались оставаться частью Империи; у них не было стремления создать независимое королевство, см. с. 69.) Это странное предложение было высказано готскими вождями, пользовавшимися поддержкой самого Виттига²¹. Они страшились того, что, если поражения будут следовать одно за другим, их в конце концов заставят покинуть Италию и поселиться где-нибудь вблизи границ Византии — то есть именно того, к чему так стремились Теодат, Амаласунта и подобные им²².

Велизарий дал им понять, что готов принять это предложение, вошел в Равенну (которая иначе оставалась бы практически неприступной) и затем уехал в Константинополь в сопровождении Виттига и группы знатных готов. Виттиг получил звание патриция и имение вблизи Персии, где он успел прожить два года²³. В годы своего злосчастного правления он не испытывал искушения отдать Италию врагу и в этом было его фундаментальное отличие от Амаласунты и Теодата. Однако в конце концов именно это он и сделал. При этом он получил то вознаграждение, за которое предыдущие правители готовы были заплатить любую цену. Кроме того, тот факт, что Юстиниан даровал ему звание патриция, скорее всего, означает, что Виттигу даже пришлось сменить арианскую веру на учение Ни-кеи. Виттиг капитулировал один раз, но эта капитуляция была полной²⁴. На этом, однако, война не закончилась. После того как Виттиг сложил оружие, около тысячи его воинов продолжали борьбу. Они удерживали Павию и Верону, а вскоре заняли Лигурию и Венецианскую область. По причинам, которые нам неизвестны, они посчитали себя обязанными принять в качестве своего вождя германца из племени ругов (с. 112) по имени Эрарих. Он правил не больше пяти месяцев, но за этот короткий срок успел вступить на уже знакомый нам путь. Эрарих начал тайные переговоры с Юстинианом, обещая отказаться от власти над остроготами и их союзниками и отдать ту часть Италии, которая находилась под его контролем, в обмен на значительную сумму денег и звание патриция²⁵.

Итак, в течение нескольких лет один готский монарх за другим предлагали Юстиниану Италию в обмен на высокое и надежное положение в восточном римском обществе и солидный доход. Один из правителей, Виттиг, на деле осуществил эту сделку, хотя, как это ни парадоксально, он пошел на это с гораздо меньшей охотой, чем остальные, у которых это не получилось. Своим готским подданным они, конечно, всегда могли объяснить (хотя нам не известно о каких-либо объяснениях с их стороны), что ничего противозаконного не происходит. Италия всегда принадлежала римским императорам, это признавали и Одоакр, и Теодерих. Так что их преемники просто предлагали Юстиниану то, на что он имел всеми признанное право. Теперь он, приняв их предложения, будет править Италией напрямую, а не через королей-варваров. Мы мало знаем о взглядах Эрариха, но и Амаласунта, и Теодат (и, несомненно, Матасунта, о которой я ради краткости не говорил) чувствовали отвращение к воинственным и грубым нравам своих подданных и желали стать частью цивилизованного римского общества. Вероятно, для большинства их подданных этот аргумент не был убедительным, но для некоторых или даже для всех членов готской верхушки, в том числе и для Эрариха, римская цивилизация была крайне привлекательной. Латинская литература и философия Платона были им ближе, чем меч и копье. Все дело было в том, что в процессе вхождения в Римскую империю и расселения на римских имениях остроготская знать, чей образ жизни уже мало отличался от образа жизни римских землевладельцев, в большой степени романизировалась.

До завоевания Италии византийцами и в первые годы войны основная масса остроготов представляла собой диких, воинственных и агрессивных варваров, всегда готовых к нападениям и грабежам и враждебных к италийцам, среди которых они жили. У них почти не было своей культуры, но они яростно отстаивали свою независимость. Римская цивилизация, прелести римского общества и его достижения не казались им привлекательными. С другой стороны, многие из вождей ценили удовольствия и комфорт, которые давала римская цивилизация, и мечтали любой ценой навсегда покинуть Италию и получить место в византийском обществе вблизи Константинополя. В то же время именно боязнь того, что им придется уйти из Италии и поселиться вблизи Византии, не позволила основной массе остроготов сдаться Велизарию в 540 году²⁶. Таким образом, остроготы вступили в войну уже глубоко разделенным обществом. Знать стремилась к компромиссу и даже была готова продать свой народ в обмен на возможность стать частью высшего восточноримского общества, конечно, с соответствующим доходом.

Неудивительно, что в подробном и обстоятельном описании готской войны Прокопия мы почти не встречаем случаев перехода рядовых готских воинов на сторону Юстиниана. В 540 году в Коттиевых Альпах готы еда-лись, узнав о том, что их женщины и дети захвачены византийцами, хотя, как ни странно, Велизарий еще до этого получил сообщение о том, что они хотят присоединиться к нему²⁷. Но это было исключением из правила. В целом готы сражались упорно и решительно почти до самого конца войны, несмотря на то, что у них много лет не было достойного военачальника, и на то, что они уступали неприятелю в вооружении и тактике (хотя не в численности, по крайней мере до последнего периода войны)²⁸. Например, оборона Ауксима (Осимо) представляет собой поразительный пример их храбрости и стойкости²⁹. Они показали свою верность тем варварским идеалам, которые так раздражали Амаласунту. Мы знаем о двух случаях капитуляции готских поселенцев в отдаленных частях королевства — в Далмации и в Либурнии в 536 году (хотя войска, находившиеся там, отошли в Равенну), а также в Самнии в том же году, когда Питца и готы, поселившиеся там, сдали прибрежную часть Самния Велизарию. Это неудивительно, если учесть, что Питца владел обширными землями в этом районе³⁰. Первый серьезный акт предательства со стороны гота — Прокопий не сообщает нам его имени и статуса — произошел уже в последние недели существования остроготского королевства, когда командующий готским флотом у западного побережья Италии передал свои корабли византийцам³¹.

Готы убили Эрариха после пяти месяцев правления, а в сентябре или октябре 541 года назначили на его место Тотилу. (На его монетах его имя передается как Бадуила.) Возможно, они бы передумали, если бы узнали, что именно тогда, когда его избирали, он вел переговоры о сдаче Тарви-зия (Тревизо к северу от Венеции) вместе со всем готским гарнизоном, которым он командовал, византийскому военачальнику, находившемуся в Равенне. Он уже успел договориться о дате капитуляции³². Это был его первый и последний акт измены народу. С того дня, когда он стал королем, и до самой смерти он сражался с византийцами с невиданной решимостью и умением. Наконец готы нашли такого вождя, который не собирался их предавать.

Обратимся теперь к захватчикам. Византийские войска не проявляли той верности, какая была характерна для рядовых готских воинов. Мы знаем о многочисленных случаях перехода византийцев на сторону готов. Вообще, насколько мне известно, в древней истории больше нет примеров такого массового дезертирства. Это происходило даже во время первого срока командования Велизария в Италии (535-540), когда он одержал свои самые впечатляющие победы. Еще до первой осады Рима в 536 году двадцать два кавалериста-варвара, служившие в византийской армии, перешли на сторону Виггига и активно помогали ему³³. Показательно, что во время первой осады Рима в 536-537 годах Велизарий так опасался измены со стороны часовых городских ворот, что дважды в месяц менял все ключи от ворот. Он расставлял часовых на значительном расстоянии друг от друга и каждую ночь приставлял к ним новых офицеров. Он боялся, что готские эмиссары могут подобраться к стене и склонить часовых к измене, поэтому каждую ночь высылал за городские стены отряды мавров с собаками для перехвата таких людей в том случае, если они появятся³⁴. Так может действовать только тот военачальник, который не доверяет своим солдатам. Действительно, в первые дни осады его планы сразиться с варварами в решительной битве становились известны готам через перебежчиков³⁵. Не случайно, когда к готскому лагерю как-то подошел пьяный гунн, собиравшийся атаковать и выиграть войну в одиночку, готы, увидев приближающуюся к ним одинокую фигуру, приняли его за перебежчика. Им бы не пришло это в голову, если бы подобная картина не стала привычной³⁶. Когда готы в 537 году отчаялись взять Рим осадой, они отправили к Велизарию нескольких парламентеров. Один из них был римлянин, занимавший высокое положение среди варваров. К сожалению, Прокопий не сообщает ни его имени, ни того, почему он связал свою судьбу с неприятелем³⁷. Еще более удивительно то, что из той тысячи воинов, которые в 540 году удерживали Павию и Верону (с. 99), решив продолжать борьбу после капитуляции Виттига, не все были готами. Среди них было «столько римских солдат, сколько желали революции»³⁸. Мы не знаем, каково было пропорциональное соотношение численности римлян по отношению к готам в этом исторически значимом войске, но Прокопий явно имеет в виду весьма большое количество. Можно сделать вывод, что Велизарий, несмотря на свои выдающиеся способности, не мог остановить постоянный поток перебежчиков.

Позднее, после отъезда Велизария из Италии в 540 году и появления там Александра Логофета (Л^си^ог, т. е. казначей), ужесточившего финансовую политику, ситуация еще более ухудшилась. Александр не платил солдатам, и именно это стало причиной военной катастрофы, постигшей византийцев. Снова и снова мы читаем о том, что солдатам не заплатили, поэтому они отказались сражаться и добывали себе пропитание тем, что грабили ту самую местность, которую были призваны защищать³⁹. В 540 году, когда Велизарий отплыл в Константинополь, победа византийцев была уже совсем близка, но деятельность Александра и некомпетентность преемников Велизария, постоянно ссорившихся друг с другом по мелочным поводам и отступавших перед готами, — все это привело к тому, что византийцы утрачивали позиции.

В 542 году, после того как Тотила великодушно обошелся с пленниками, он «сумел привлечь их на свою сторону, и с тех пор большинство из них воевали против римлян на его стороне»⁴⁰. В 545 году, когда Велизарий вернулся в Италию, он, по словам Прокопия, писал императору, что «большинство» его солдат перешло на сторону врага⁴¹. Он жаловался на то, что возвращается в Италию «без людей, без лошадей, без оружия и без денег»⁴². В дальнейшем мы также постоянно узнаем о перебежчиках из византийской армии. Когда Велизарий вернулся в Равенну в 544 году, он обратился к готам и римлянам, служившим у Тотилы, с пламенной речью, призывая их перейти на его сторону, но ни один человек не последовал этому призыву⁴³. В том же году все солдаты-иллирийцы, находившиеся в Болонье, без всякого предупреждения собрали вещи и двинулись домой — причина была в том, что им давно не платили⁴⁴. В тот же год в Ауксиме двое византийских командующих запланировали ночной отход войск, после чего один из их солдат тут же перебежал к врагу и сообщил Тотиле о новом плане. Этот перебежчик стал причиной гибели 200 из тысячи солдат, задействованных в операции⁴⁵. В 545 году о спланированной византийцами неожиданной атаке вблизи Порты стало известно Тотиле через перебежчика, и это привело к разгрому византийцев⁴⁶. В 546 году гарнизон Сполето состоял из готов и перебежчиков из римской армии⁴⁷. В том же году один из византийских командующих обратил в бегство войско, состоявшее из мавров, перебежчиков и готов под командованием гота Ре-кимунда; удивительно, что при этом мавры и византийцы сражались до конца, а готы в конце концов сдались⁴⁸. В 547 году в результате победы византийцев в Кампании «не менее семидесяти византийских солдат из числа тех, что ранее перебежали к готам», решили вернуться на службу к Юстиниану⁴⁹. В 548 году византийские солдаты в Риме объявили, что если Юстиниан не выплатит им задержанное жалованье в течение определенного срока, они немедленно перейдут к Тотиле. Юстиниан все выплатил⁵⁰. В 548 году варвар, служивший в личной охране Велизария, без всякого повода и без предупреждения перебежал к Тотиле. Тот сразу же сделал его командиром⁵¹. В 552 году в битве при Буста Галлоруме (см. с. 80) на стороне Тотилы сражалось большое количество перебежчиков. Нам известно, что первым погибшим в этой битве солдатом был перебежчик по имени Кокк, воевавший на стороне готов⁵². В годы правления преемника Тотилы, Тейи, готским гарнизоном в Перузии командовали двое перебеж-чиков-византийцев⁵³. И вот самый удивительный факт: именно предательство солдат-исаврийцев помогло Тотиле получить главный приз — город Рим. Причем это случилось дважды — не только в 546 году, когда свирепствовал голод, но и позже, в 549 году. Исаврийцы, сдавшие Рим во втором случае, не получали жалованья годами и при этом знали, что те, кто предал город несколькими годами раньше, были за это щедро вознаграждены⁵⁴. Нарзес, приехавший в Италию к концу войны, уже вез с собой специальный денежный фонд для того, чтобы стимулировать перебежчиков вернуться на имперскую службу⁵⁵. Итак, не вызывает сомнений, что огромное число византийских солдат, видя, как добытые ими победы сводятся на нет бездарными преемниками Велизария, и не получая годами жалованья, верили, что при готах их ожидает лучшее будущее, чем в возрожденной Империи Юстиниана. Правда, надо оговориться, что это касалось почти исключительно рядовых солдат.

Как ко всему этому относились жители Италии? Сначала поговорим о городах. Больше всего информации мы имеем о Неаполе. В самом начале войны, обращаясь к неаполитанцам, Велизарий, по словам историка, разъяснил, что он пришел «освободить» Италию⁵⁶. Тогдашнее положение Италии при остроготах он назвал «рабством»⁵⁷, сравнив Италию с Африкой и Сицилией до повторного завоевания их византийцами. Выбор между имперским правлением и правлением готов он представил как выбор между «свободой» и «рабством»⁵⁸. Однако Прокопий нигде не говорит о том, что неаполитанцы разделяли это мнение. Историк упоминает о четырех гражданах Неаполя, называя их имена. Первым из неаполитанцев, кто вел переговоры с Велизарием, был некий Стефан. Его речь, в передаче историка, совсем не была провизантийской, его единственной заботой было предотвратить нападение на город⁵⁹. Велизарий не исключал возможности, что неаполитанцы смешаются с готским гарнизоном и вместе будут защищать город⁶⁰. Но затем Велизарий деньгами склонил Стефана к тому, чтобы тот помог ему привлечь на свою сторону горожан, после чего Стефан действительно советовал неаполитанцам не сопротивляться⁶¹. Заметим, что Стефан согласился на это только потому, что ему заплатили. Единственным убежденным сторонником византийцев был не неаполитанец, а сирийский купец по имени Антиох, торговавший со всем Средиземноморьем. Распространение власти Византии на город, в котором он жил, конечно, было выгодно для его коммерции⁶². С другой стороны, два неаполитанца — Пастор и Ас-клепиодот — горячо поддерживали готов и не желали никаких перемен в положении города. Единственный аргумент, который они приводили, обращаясь к населению, — это разумная выгода. Поддерживать готов было более разумно, потому что если готы победят — а горожане, очевидно, ожидали, что они победят, — то они жестоко накажут неаполитанцев⁶³. И наконец, евреи-неаполитанцы были также на стороне готов. Во время атаки они защищали доверенный им кусок городской стены с упорством и яростью. Дело в том, что остроготские короли, как и большинство других королей-ариан, хорошо обращались с евреями⁶⁴.

Даже такой опытный летописец, как Прокопий не смог скрыть тот факт, что из всех жителей города только один купец-иностранец поначалу стоял на стороне византийцев. Из рассказа Прокопия у нас не возникает впечатления, что горожане были счастливы при мысли о возврате в Римскую империю. И историк, и сам Велизарий понимали, что они пытаются возродить старую Римскую империю Августа и Константина. Неизвестно, понимали ли это неаполитанцы, и если да, возможно, подобная перспектива их вовсе не радовала. Больше всего их тревожило то, каким наказаниям подвергнут их готы, если горожане поддержат Велизария и тот проиграет войну⁶⁵. Поэтому сразу после начала осады неаполитанцы послали гонца к королю Теодату в Рим, прося о немедленной помощи⁶⁶. Прокопий объективности ради пишет, что в тот день, когда Велизарий атаковал Неаполь, горожане «стали пленниками и вновь обрели свободу»⁶⁷ Однако сами неаполитанцы вряд были с этим согласны, ибо, как только город оказался в руках византийцев, там началась кровавая резня. Больше всех свирепствовали гунны из армии Велизария. Они не пощадили даже церквей, убивая многих из тех, кто в них укрывался. Прокопий изо всех сил старается скрыть масштабы бедствия, постигшего Неаполь, но другие имеющиеся у нас источники ему противоречат⁶⁸.

Стоит нам обратиться к более мелким источникам информации о падении Неаполя, и становится ясно, насколько изобретателен Прокопий в своем повествовании. Подробно описывая споры и дискуссии о том, стоит ли впускать в город византийскую армию, он тем самым как бы размывает четкую картину самого события (хотя и не прибегает к откровенной лжи). Между тем наши второстепенные источники со всей определенностью утверждают, что неаполитанцы отказались впустить Велизария в город⁶⁹. В конце концов, и готский гарнизон, и горожане были с одинаковой жестокостью истреблены. Нападавшие особенно любили убивать мужей на глазах у жен. Они не щадили никого, ни священников, ни монахов, ни монахинь. Жалости не было ни к кому⁷⁰. И эта жестокость себя оправдала. Позже римляне сами впустили Велизария в свой город, «опасаясь, что с ними может случиться то же, что случилось с жителями Неаполя»⁷¹.

До того как в 536 году началась первая осада Рима, Виттиг считал вполне вероятным, что жители великого города скорее поддержат готов, чем нападавших⁷². Но горожане или некоторые из них, более всего обеспокоенные тем, как избежать участи Неаполя, пропустили Велизария в город без сопротивления. За этим решением стояли папа Сильверий (который, как ни странно, был позднее смещен с престола Велизарием) и Фиделий, бывший квестором Аталариха. Трудно сказать, поддерживало ли их население города в целом, во всяком случае, горожане дали возможность готскому гарнизону без помех покинуть город. Правда, Прокопий намекает на то, что при желании они могли нанести готам некоторый ущерб⁷³. Историк упоминает о настроениях населения только тогда, когда переходит к описанию подготовки к осаде: когда горожане увидели, как Велизарий готовит город к осаде, они были обескуражены⁷⁴. Когда началась осада, действия Велизария не одобряли даже сенаторы, хотя вскоре после этого он утверждает, что римляне были расположены к византийцам⁷⁵. После того как Виттиг в Равенне учинил кровавую расправу над сенаторами-заложниками, большинство римлян были настроены против готов⁷⁶. Купцы и ремесленники, не имевшие ни оружия, ни военного опыта, добровольно вставали под византийские знамена (хотя мы уже знаем, что их «заставляли» охранять стены)⁷⁷. К ним присоединились моряки и даже рабы, все шли на помощь Велизарию, хотя, учитывая их полную неопытность, они, возможно, приносили командующему больше вреда, чем пользы. Дело здесь было не столько в идеологической поддержке, столько в том, что в воюющем городе не было никакой другой работы, и если бы Велизарий не платил каждому из них ежедневное жалованье, их поддержка наверняка не была бы столь горячей⁷⁸.

Среди городов, перешедших к Велизарию «добровольно» или «без помех», были Нарний, Сполето, Перузия и другие. Мы не знаем, почему они это сделали, — поддерживали ли они византийскую политику или опасались участи Неаполя, или же просто не хотели, чтобы их города стали полем битвы. Во всяком случае, у Прокопия мы нигде не видим картины всеобщей поддержки Византии™. В 538 году жители Римини сами пригласили византийцев в свой город. Вообще, в этом регионе итальянское население было настолько враждебно к готам, что те были вынуждены покинуть Римини при первом приближении византийцев⁸⁰. В 538 году архиепископ Милана и другие знатные люди города просили Велизария прислать им солдат, при поддержке которых они намеревались отдать Велизарию Милан, а вместе с ним всю Лигурию⁸¹. Случай 542 года с Вероной с трудом поддается пониманию. Готам в те дни крайне не везло, тем не менее ясно, что горожане не хотели присоединяться к византийцам, возможно, потому, что среди них располагался готский гарнизон. Но одному из богатых горожан с помощью взятки удалось отдать город местному византийскому военачальнику⁸².

Таковы были настроения горожан. А что происходило в деревнях? Стоило Велизарию вступить в Регий, как «мужчины этой местности начали приходить к нему». Приходили они потому, что «их хозяйства не были укреплены, и потому что они были врагами готов, особенно тогдашнего правительства», то есть правительства Теодата⁸³. Прокопий сообщает, что жители Калабрии и Апулии переходили потому, что «в тех местах не было готов»⁸⁴. Здесь важны два момента. Часть жителей Южной Италии были настроены против готов, и особенно против правительства Теодата, который был столь же непопулярен среди своего народа. Но Амаласунта была гораздо более популярна среди обоих народов. Возникает вопрос: стали бы жители Южной Италии на сторону Велизария с такой готовностью, если бы она все еще была их правительницей?⁸⁵ Нельзя также забывать, что в сельской местности Южной Италии не было ни укреплений, ни готских гарнизонов. Как бы повели себя жители, если бы у них было и то и другое? Возможно, не случайно, что в 542 году Бруттий и Лукания, Апулия и Калабрия — все перешли на сторону Тотилы без сопротивления и колебания⁸⁶. Но, несмотря на плохое обращение с ними византийцев, жители Бруттия и Лукании в 546 году объявили, «что не по своей воле они перешли на сторону варваров и ариан», они были вынуждены это сделать под давлением превосходящих сил готов и из-за несправедливого обращения, которому их подвергли имперские войска. Как только им были даны гарантии справедливого обращения, они вновь перешли на сторону византийцев⁸⁷. Трудно отделаться от впечатления, что все те причины, которыми италийцы объясняли свои действия, были ими умело переработаны для слушателей, то есть они говорили византийцам именно то, что те хотели услышать.

Вызывает сомнения то, что сельские крестьяне были преданы делу Византии. Прокопий наблюдал приход византийских войск в Пицену⁸⁸. Как только появились византийцы, местные жители впали в панику. Те из женщин, которые могли бежать, так и сделали, тех, кто не мог бежать, унесли на руках бывшие рядом мужчины, то есть, очевидно, они были просто похищены случайно оказавшимися рядом италийцами. Гораздо позже жителям сообщили, что византийская армия пришла для борьбы с готами и не причинит никакого вреда римскому населению, и только тогда они вернулись в свои дома. Ясно, что они находились в полнейшем неведении относительно императорской армии и ее задач. Позже, в 546 году, когда некий влиятельный римлянин из Лукании поднял местных крестьян для того, чтобы изгнать врагов из своего района, Тотила собрал для борьбы с ним точно такое же войско из крестьян, и две группы италийских крестьян упорно сражались друг с другом. Дело закончилось победой крестьян, стоявших на стороне римлян, а когда землевладельцы приказали им вернуться к своей работе, они беспрекословно подчинились⁸⁹. Похоже, что беднейшие крестьяне просто делали то, что им приказывали хозяева. Вероятно, им было все равно, кто выжимал из них арендную плату и непомерные налоги — готы, италийцы или византийцы. Тотила требовал от них того же самого — обрабатывать поля и выплачивать аренду и налоги ему. Если они выполняли эти условия, то он им никакого вреда не причинял, и так было по всей Италии⁹⁰. В то же время, когда готы грабили италийцев для того, чтобы обеспечить продовольствием свою армию, как они это сделали в 549 году в Ауксиме, они вряд ли могли завоевать симпатии местного населения⁹¹.

Что касается рабов, то многие из них перешли к Тотиле, и в 546 году король поклялся, что он никогда не будет обсуждать с неприятелем вопрос об их возврате хозяевам. Он таким способом просто защищал добровольцев, сражавшихся на его стороне; у него не было никакого великого плана освобождения рабов, и у нас нет сведений о том, что он дал им свободу⁹².

Таким образом, можно сказать, что обе воюющие стороны были разделены: пропасть была как между готской знатью и готским народом, так и между византийским солдатом и византийским мирным гражданином.

Остроготы называли поведение италийской аристократии и горожан «предательством». Они не могли его себе объяснить, и Прокопий уделяет много места в своем повествовании изложению их точки зрения. Готы постоянно критиковали действия этих двух групп италийского общества.

В первые дни войны, перед началом осады Рима, король Виттиг говорил, если верить Прокопию: «Нам следует спросить здешних римлян, почему они нами недовольны, ведь до сегодняшнего дня они пользовались нашей добротой, а теперь они испытали вашу (то есть византийскую) “помощь”»⁴³. К тому времени он уже послал своего человека к Соляным воротам Рима для того, чтобы тот осыпал защитников города, стоявших на стене, оскорблениями в ответ на их «предательство». Он упрекал их за то, что они, по его словам, предали свою страну и самих себя, ибо «они променяли власть готов на жалких греков, которые не могут их защитить и которых они раньше никогда в своей стране не видели, кроме разве что актеров и мимов, да воров-матросов»⁹⁴. Разве Теодерих не предоставил им в свое время жизнь роскошную и к тому же свободную?⁹⁵ Прокопий рассказывает о готском после, который во время осады Рима говорил, что еще до этого римляне продолжали назначать западных консулов. Готы обеспечили своим подданным полную свободу религии, они не заставили ни одного италийца принять арианское вероисповедание, а если кто-либо из готов переходил в католичество, король никогда не обращал на это внимания. Право католических храмов служить убежищем строго соблюдалось⁹⁶.

Все это замечательные слова, но нельзя забывать о том, что отношение рядовых готов к италийцам было поистине варварским, от чего так страдал Теодерих и что принесло неисчислимые бедствия италийскому населению. Всего через несколько месяцев произойдет чудовищная резня городского населения огромного Милана. Но ведь то же самое говорил Тотила перед битвой в Фавенции в 541 году (он промолчал о недавних событиях в Милане). Он, однако, добавил, что отвратительное поведение преемников Велизария в Италии сделало дальнейшее наказание италийцев за их «предательство» лишним: они уже достаточно пострадали от тех, кого с такой радостью приветствовали⁹⁷.

Видимо, до самого конца «неблагодарность» италийцев казалась ост-роготам необъяснимой. Сами они захватили Италию и свергли Одоакра по поручению императора Зинона; никто не мог сказать, что они отобрали ее у императора силой. Они сохраняли законы и конституцию так же тщательно, как это делали сами императоры. Они не создали своего законодательства, писаного или неписаного, хорошо зная о том, что законодательная деятельность была прерогативой императора⁹⁸.

Тотила сделал все, чтобы изменить отношение италийцев к готам. Он строго наказывал все бесчинства, допускавшиеся его людьми по отношению к мирному населению. Захватив в Кумах в плен жен нескольких сенаторов, он обращался с ними почтительно и освободил их, что произвело большое впечатление на римлян. Когда в 546 в Риме он захватил в плен Рустициану, вдову Боэция, его люди желали ее казнить, так как она в отместку за убийство своего мужа и отца разрушила статуи Теодериха. Но Тотила проследил за тем, чтобы ни ей, ни другим римлянкам не было причинено никакого вреда, и этот его поступок также глубоко поразил его врагов". Иногда, если неприятельские войска сдавались на его милость, он предлагал им выбор: или они оставляют лошадей и оружие, приносят клятву в том, что никогда больше не будут воевать с остроготами, и возвращаются в Византию целыми и невредимыми, или же они сохраняют все свое имущество, вступают в готскую армию и пользуются теми же правами, что и готы¹⁰⁰. Когда в 546 году перед ним капитулировали голодающие жители Неаполя, он беспокоился о том, чтобы, получив наконец еду, они не торопились запихать в себя побольше «и не подавились». Поэтому сначала он выдал им понемногу, а затем увеличивал рацион с тем, чтобы они восстановили свои силы, и только после этого он разрешил им покинуть город и уйти, куда они хотят. Мы знаем по крайней мере об одном византийце, который считал, что такой поступок «был неожиданным со стороны врага и варвара»¹⁰¹. Тотила был добр и милосерден к своим многочисленным пленникам, и тем не менее, хотя неприятель по достоинству оценил его поведение, оно не смогло переломить преданности италийцев Византии. Даже в 549 году папа Вигилий и жители Рима, среди которых было много известных людей, продолжали настойчиво требовать от Юстиниана, чтобы он отвоевал Италию у готов. Несмотря на все усилия Тотилы, верность италийцев Византии была непоколебима¹⁰².

В 547-548 годах Тотила признавал, что до этого готы меньше, чем другие народы, уделяли внимания правосудию, действуя неблагочестиво по отношению друг к другу и к римлянам. Мы уже знаем, что так же думал и Теодерих Великий. Тотила тоже считал своим долгом стараться облагородить нравы своих подданных¹⁰³. В свое время Виттиг совершил акт чудовищной жестокости во время великой осады Рима весной 537 года. Он отправил несколько римских сенаторов в Равенну в качестве заложников, а когда его самая мощная атака на столицу была отбита, он из мести приказал их умертвить (с. 99)¹⁰⁴. Нет нужды еще раз останавливаться на кровавой резне в Милане, устроенной готским командующим Урайей (с. 82)'⁰⁵. Когда Рим пал под натиском Тотилы 17 декабря 546 года, его воины убили двадцать шесть солдат противника и шестьдесят мирных жителей, но это произошло без ведома короля, и когда он узнал об этом, немедленно приказал прекратить кровопролитие. Именно тогда он заслужил «великую славу» как защитник женского населения Рима, и особенно вдовы Боэция¹⁰⁶. Однако нельзя отрицать, что и сам он время от времени позволял себе отвратительные зверства. Кроме бессмысленной резни в Тибуре (Тиволи) в 544 году (с. 82) можно вспомнить еще один случай, произошедший в следующем году. В 545 году папа Вигилий выслал несколько кораблей, груженных продовольствием, для голодающих жителей Рима, но в Порте эти корабли были перехвачены готами, а римляне, плывшие на этих кораблях, были взяты в плен. Тотила приказал перебить всех пленников, кроме одного. Это был епископ Валентин, чья епархия находилась в Сильве Кандида¹⁰⁷. Тотила подверг Валентина допросу, обвинил его в даче ложных показаний и отрубил ему обе руки¹⁰⁸. Этот и другие подобные случаи кажутся проявлениями бессмысленной жестокости, но мы не знаем, каковы были мотивы Тотилы. В чем можно быть уверенным, так это в том, что эти события произвели ужасающее впечатление на общественное мнение Италии.

В чем заключались основные причины поражения остроготов и установления власти Византии над Италией? Прокопий приводит объяснения Велизария. «Готы проиграли, — говорил этот великий человек, — не потому, что им не хватало храбрости или солдат; они проиграли, — сказал он без ложной скромности, — потому что у них не было таких командующих!» В другой раз его послы объясняли, что ему удалось разбить врага благодаря неистощимым людским ресурсам, предоставленным императором¹⁰⁹. Блестящие военные таланты Велизария действительно резко контрастируют с посредственной, бледной манерой руководства, продемонстрированной Виттигом. В мирное время, по словам Бари, этот король был бы вполне на месте, а во время войны он бы неплохо проявил себя, если бы выполнял приказы другого¹¹⁰. Действительно, хотя в последние годы своего правления он вел активную дипломатию и даже начал переговоры с царем Персии о том, чтобы единым фронтом выступить против Восточной Римской империи, нервы у него, видимо, окончательно сдали, и в конце концов он был уже неспособен к каким-либо действиям. Но с Тотилой дело обстояло совсем по-другому. Он был на голову выше бездарных и перессорившихся между собой преемников Велизария и без труда отвоевал у них практически всю Италию и Сицилию, кроме Равенны и нескольких крепостей. Настоящее испытание ему пришлось выдержать тогда, когда Велизарий летом 544 года был вновь назначен на высший командный пост в Италии. И Тотила выдержал это испытание с честью. Велизарий, правда, одержал несколько мелких побед и даже на некоторое время занял Рим благодаря ошибке Тотилы, которую он сумел использовать со своей прежней энергией и блеском. Но в целом за все время войны, с 544 по 549 год, Тотила имел превосходство, и великий Велизарий вернулся в Византию проигравшим, как честно признает Прокопий. Таким образом, нельзя объяснить поражение остроготов тем, что у них были бездарные военачальники.

Существовали другие важные факторы, например такие, как контроль Византии над морем. Это позволяло византийцам обеспечивать продовольствием осажденные прибрежные города, перевозить войска с одного театра военных действий на другой и блокировать те порты, которые находились в руках противника¹¹¹. Нельзя забывать и о важнейшем факторе превосходства конного лучника над конным копьеносцем (с. 74). И конечно, финансовые и людские ресурсы Византии были настолько огромны, что ни Виттиг, ни Тотила не могли даже мечтать ни о чем подобном. Я считаю, что еще одна причина была в том, что массы местного населения, жившего под властью остроготов, после первоначального колебания выступили против или по крайней мере активно не поддержали острого-

тов. Правда, сразу после возвращения Велизария в Италию в 544 году, когда византийские войска, не получавшие жалованья и забывшие о дисциплине, грабили италийские села, италийцы стали мечтать о возвращении варваров"². Но так было не всегда. В целом италийцы были настроены провизантийски. Как только у стен города появлялись византийские войска, жители открывали перед ними городские ворота (иногда несмотря на то, что в городе находился остроготский гарнизон). Горожане были готовы терпеть лишения (хотя и не без громких жалоб), когда их город осаждали готы. Например, жители Рима, несмотря на чрезвычайно трудное положение, продолжали удерживать город и не сдались Виттигу. Готы никогда не получали от местного населения той поддержки и тех услуг, которые оно обычно оказывает своей армии. Хотя византийские солдаты переходили к врагу в огромных количествах, но италийцы никогда не проводили диверсий с целью отвлечь внимание византийцев и никогда не доносили готам о местонахождении их врагов, об их численности или планах (хотя солдаты-перебежчики часто это делали). Можно было подумать, что не византийцы, а готы вторглись на чужую территорию и ведут борьбу с враждебным населением чужой страны.

Почему италийцы так себя вели? Прокопий описывает сцену, которая произошла почти в самом конце войны и которая, на мой взгляд, может многое объяснить. Тотила пытался отложить начало битвы в Буста Галло-руме с тем, чтобы дать возможность присоединиться к нему еще двум тысячам солдат. И вот что там произошло. Король выехал вперед на нейтральную территорию между двумя стоящими друг против друга армиями. На нем были позолоченные доспехи, украшенные орнаментом из золота и пурпура. Конь под ним был огромных размеров. На глазах двух армий он начал великолепный готский военный танец. Он мастерски управлял конем, заставляя его то кружиться на месте, то бросаться из стороны в сторону. Оставаясь в седле, Тотила бросал высоко вверх копье и ловил его, когда оно, вращаясь, падало вниз. Он с удивительной ловкостью перебрасывал его из одной руки в другую. Он то ложился на спину, то резко наклонялся в одну или в другую сторону. По мнению Прокопия, Тотила исполнял свой замечательный танец так, как будто его учили этому с самого детства¹¹³.

Какой контраст между императором Юстинианом, дипломатом, юристом и богословом, жившим в своем дворце, и этим танцующим дервишем в Буста Галлоруме! Становится понятно, почему образованные италийцы отвергали остроготов, несмотря на все великодушие Теодериха и его преемников. Война шла между варварами с одной стороны и цивилизованными людьми — с другой. Италийцы выбрали цивилизацию, и никто не последовал за ними с большим рвением, чем некоторая часть остроготской знати. Преемник Тотилы, Тейя, в битве у горы Лактарий проявил не больше тактического умения, чем в свое время Агамемнон, Ахилл или Гектор, укротитель лошадей"⁴. А Алигерн, последний из остроготских правителей, показав большую рассудительность, решил отдать Кумы и все готские сокровища в обмен на римское гражданство и распрощаться с варварским образом жизни. Если уж готы не смогли удержать Италию, рассуждал он, пусть она достанется ее коренным жителям и тем, кто управлял ею с древних времен. Он был мудрым человеком, хотя некоторые из франков и называли его предателем своего народа¹¹⁵.