Римская рулетка

Глава 9 REQUIESCAT IN PACE[25]

Стройный белокурый мальчик держал указку из слоновой кости с таким важным видом, будто целые классы нерадивых сверстников выстроились сейчас перед ним в надежде овладеть непростым искусством устного счета. В данный момент костяная палочка золоченым наконечником-стрелкой утыкалась в римскую цифру X, изображенную по старинке – как две растопыренные пятерни, нацеленные вверх и вниз. Всего на выдолбленном из цельного куска прозрачного кварца цилиндре была ровно дюжина делений, и мальчик упорно скользил по подвижной подставке медленно вверх, постепенно перебирая все цифры от одного до двенадцати. Затем стремительно падал вниз, когда вода, переполнившая резервуар с поплавком, достигнув верхней точки в резервуаре, сдвигала затвор и стремительно изливалась в потайную канализационную решетку.

Самого мальчика Фагорий выточил из белого кремня, загубив несколько закаленных в молоке дикой козы резцов. Подарок великому диктатору делался в значительной степени с учетом сексуальной ориентации последнего, поэтому мальчику следовало быть милым, изящным и анатомически достоверным. Но Лулла, едва взглянув на удивительные водяные часы, махнул рукой: «В общественную пользу». А ведь это не заурядная клепсидра – конусообразная лохань, из которой, словно из дырявого ведра, сочится по капельке вода и к которой приставлен специальный раб, чтобы каждые четверть часа заливать бадьей воду, подобно тому как в станционном буфете глухая уборщица, не без опасности для жизни посетителей, опрокидывает над кофеваркой мятую кастрюлю с бежевой жидкостью, называемой кофием, но сваренной из цикория.

Нет, водяные часы, созданные карфагенским гением, были уникальны. Вода, поступавшая по специальному желобу от специально протянутого к зданию акведука, наполняла их доверху, при помощи системы поплавков отпирала затвор и сбрасывала показания счетчика при переполнении буферного резервуара.

Впервые в истории хрупкая материя подсчета времени оказалась в надежных руках автомата, все, что требовалось от потребителя, это подвести к дому акведук. И что же? И ничего, удивительная автоматическая клепсидра украшает теперь холл казино, потому что нелепо было бы отдать ее в какой-нибудь суд, где даже в уложении значится: На заключительное слово обвиняемого – не более двух клепсидр (то есть получаса). Инерция мышления – жуткая вещь. В буферный резервуар упала еще одна капля из желоба, мальчик поднялся на считанные миллиметры выше и, если бы не был сделан из кремня и стали, смог бы увидеть двух людей, застывших друг напротив друга у подножья парадной лестницы казино так неподвижно, будто сами были частями сложного механизма. Но вот стоявший внизу приятно улыбнулся и, подмигнув дружески, проговорил вполголоса, но внушительно:

– Федеральная служба безопасности. Оружие, ценности, наркотические препараты прошу сдать добровольно.

Андрей переступил с ноги на ногу и сглотнул, почувствовав, как язык обдирает горло. Дмитрий Васильевич Хромин улыбался и был явно не прочь пошутить.

– Большая честь, – пробормотал Андрей, кашлянул, чтобы прочистить горло и восстановить контроль над языком. – Большая честь для нашей скромной забегаловки принимать у себя одного из знатнейших политиков Рима, без пяти минут сенатора и без шести минут главного санитарного врача.

Хромин расхохотался:

– Ты это брось, Андрюша. – Он картинно утер якобы выступившие от смеха слезы белоснежным рукавом парадно-официального хитона. – Магнитофона у меня нет, пришел я к тебе один, потому что разговор без свидетелей в моих интересах.

– Мы открылись лишь сегодня, – ответил, подумав, лейтенант Теменев, – и, пройдя по этим ступеням, ты можешь оказаться в компании почетных граждан Города – покрывших себя славой военачальников и подающих надежды юношей. Сможешь также поставить четыре перламутровые фишки по льготному тарифу.

– Взятка? – понимающе улыбнулся санитарный инспектор. Чувствовалось, что разговора на эту тему он ждал и заранее сформулировал некоторые фразы из него. – А меня потом загребет не в меру ретивый легионер и проверит мои руки ультрафиолетом на предмет светящейся краски?

– Ты удивляешь меня своим подозрением, гражданин, – с тем спокойствием, которое обычно скрывает лихорадочную пляску мыслей, отвечал Андрей. – Сегодня по случаю открытия заведения четыре фишки полагаются всем. Завтра и в дальнейшем, да продлит Юпитер дни благоденствия славного Луллы, такого уже не будет.

Сверху несся приглушенный гул – плебеи и патриции впервые в жизни постигали значение слов «настоящий азарт». Кремневый мальчик тихо всплывал в своем углу.

– Угу, – заключил Хромин, убирая улыбку с лица, – стало быть, по-хорошему ты говорить пока не собираешься. Я, честно, шел поболтать. Но ладно, можно и так. В связи с открытием нового для республики увеселения я официально командирован сюда с общественной инспекцией выборными органами законодательной власти. Помимо вопросов нравственности, финансовой отчетности и имущественных прав я, как эксперт, осуществляю оценку безопасности твоего заведения для общественного здоровья. Санитария и гигиена, сам понимаешь.

– Пойдем искать тараканов. – Сделав приглашающий жест, Андрей решительно зашагал вверх по лестнице.

От безысходности Теменев вскользь порадовался тому, как удобен для решительной ходьбы его пиджачно-малиновый наряд. Хромин-старший поспевал следом, подобрав подол тоги, словно торопящийся в игорный дом священник.

– Думаешь, не найдем? – дружелюбно допытывался он. – Вот и видно, что там ты только «предъявите документы» и умел. Да будет тебе известен негласный закон составления инспекционного акта. Четыре нарушения на объекте можно обнаружить всегда. И неважно, что это за инспекция: пожарная, санитарная или по защите детей. Во всех стандартных бланках оставлено четыре пункта для нарушений и замечаний, и уж поверь мне, даже в пустых четырех стенах опытный чиновник найдет своих тараканов. Я даже ничего не говорю про этих леопардов. Я, по случаю вашего открытия, закрываю на них глаза.

Андрей обеими руками пихнул сводчатые двери, и шум обрушился на них: дробный перестук шарика, скачущего по барабану, пение подшипников волчка, дружные стоны и вздохи игроков… Если закрыть глаза, можно было подумать, что здесь разом пытают, а то и насилуют представителей знатнейших фамилий. Вот кто-то сквернословит, призывая на голову крупье гнев всего населения Страны мертвых, что по ту сторону Стикса, вот кто-то, дергая обладателя крупного выигрыша, смиренно просит у него полтинник на счастье, а тот ищет глазами официанта, чтобы заказать всем нектара из розовых лепестков, но в буфете есть только кислое молодое вино.

В тускло освещенном воздухе плавали кольца дыма, точно какой-то много путешествовавший патриций уже достал кальян и принялся дымить бетелем, а может быть, и бангом, купленным за бешеные деньги в Персии. Но все это тонуло в криках, словно взбесилась толпа теодолитчиков, замеряющих рельеф местности по разноцветным цифрам на землемерной линейке:

– Шестнадцать, черное!

– Двадцать один, красное!

– Ставок больше нет, свободные граждане Рима!

Айшатка хороша. В желтых, слегка растрепанных бантах, она циркулировала между столами и орудовала своей мухобойкой, ловко отгребая в сторону дырявые монетки, вексельные поручения и записки с назначением свидания за кузницей. Она перегибалась через стол, чтобы сдвинуть фишку или закрутить крестовину рулетки, и вот уже тянулись жадные плебейские руки, чтобы посягнуть на неприкосновенность бесстрастного арбитра игры. Тянулись и патрицианские, ибо давно известно: после двух выигрышей и четырех поражений в любом игроке умирает и честь, и достоинство, и родовая гордость, а просыпаются исконные инстинкты, всосанные Ромулом и Ремом из вымени небезызвестной волчицы.

Но загребущие руки оставались ни с чем, Айшат уже рулила у другого стола, оправляла перекрутившуюся юбку, подмигивала Святославу, лихорадочно подсчитывающему выручку на абаке, и кричала задорным голосом пионервожатой:

– Делайте игру, господа!

На какое– то мгновение Дмитрию Васильевичу померещились сигаретные окурки в никелированных пепельницах, яркие щиты с рекламой провайдеров Интернета и бейджи на лацканах квадратнолицых охранников. Он помотал головой, видение пропало, остались только распаленные игрой седобородые мужи и безусые отроки в тогах и пеплумах. Они лезли с коленями на столы, пихались плечами и безостановочно кричали:

– Айшат! Айшатка!! Две на черное, пять на вторую дюжину! Вячеслав! Славка! Перстенек поменяешь?

– По курсу возьму, – внушительно отвечал доцент-историк, лихо орудуя аптекарскими весами, – Минус пять процентов за оценку.

Столик перед ним был завален геммами, стразами и ритуальными серьгами оракулов.

– Слава! – негромко, но значительно позвал без пяти минут сенатор Рима Хромин.

Брат взглянул на него мельком, но узнал сразу:

– Погоди, погоди, Дим, я сейчас не могу, у меня тут… – В одной руке он держал весы, другой пересчитывал фишки, поэтому жесты, выражающие крайнюю занятость, совершал головой. – Ты походи тут пока, поиграй, посмотри… Через полчаса они рассосутся, поговорим… Ну куда лезете, гражданин? Я же говорю, динарии временно не принимаем! Потому что у персов сейчас смена властвующих династий, все претензии в Вавилон!

Растерявшийся санинспектор сделал пару шагов к своей нареченной супруге, но Айшат уже сама его заметила и, ловко бросив шарик на загремевшую бронзу, кинулась навстречу, чмокнула в щеку, радостная и улыбчивая:

– Ты чего долго-то так? Видишь, это все Андрей, зря вы с ним ругались, он классный. Слушай, я убегаю, ты погуляй тут пока… Фишки есть? Подойди к Славке, он тебе даст четыре штуки… Только не уходи никуда, слышишь? А то опять денешься куда-нибудь… Поздравляю, поздравляю, приходите к нам еще, не забудьте оплатить налоги с выигрыша в государственную казну, ставки налога выбиты на мраморной плите у входа.

Последнее она сказала уже обалдевшему от счастья Юлию, пробирающемуся к кассе с грудой перламутровых фишек. Где-то в толпе плясал танец далекой Галлии, а может быть, и Галиции двухметровый проконсул по рынкам Галлус. Его русая борода колыхалась. Он только что поставил на зеро и сорвал банк.

– Вот именно такие вещи я и подразумевал, – холодно сказал Хромин Теменеву. – Весьма предосудительно.

Азарт неподсуден, – развел руками управляющий казино и постарался состроить по возможности лас-вегасовскую улыбку: угодливость и угроза, карамель и цианид в равной пропорции. – Как заметил еще в поэме «О природе нравственности и зрелищ» великий Кандид Рубий…

– Да какая, к дьяволу, нравственность, – отмахнулся инспектор от законодательной власти. – Какой азарт? «Азарт» – это кондитерская фабрика. А вот вентиляция у вас в зале установлена из рук вон плохо, отдушины в стене ведут в соседнее помещение, postmortem curatio, то бишь мертвому припарки. Освещенность столов люкс на двадцать ниже нормы, у персонала через год будет близорукость. Вам нужны очкастые крупье? Потом, этот фавн на потолке. Мы, понимаете ли, боремся с венерическими заболеваниями, а вы тут что вешаете? Где у вас листок санпропаганды? Где гражданская оборона, в конце концов?

Андрей поглядел на супостата оценивающе. Так смотрит крупный мафиози на частного сыщика, выложившего перед ним козырную дактилоскопическую карту. Бить подсвечником при людях не годится. А чем же в таком случае бить?

– Не спуститься ли нам для беседы в менее шумное место?

– Давно бы так, – обрадовался Хромин. Взял положенные четыре перламутровых квадратика, небрежно кинул на тринадцать, красное и, не дожидаясь приглашения, сам безошибочно раздвинул шторы в том проеме, где вместо слепой статуи с гулким скрипом приоткрывались дубовые створки черной лестницы. Айшат поглядела вслед мужу и названому брату.

– Ставок больше нет, – сказала она задумчиво.

Они спустились на полтора витка лестницы, когда шум сверху заметно ослабел, и Хромин заговорил вполголоса:

– Мне плевать на твой бордель, товарищ лейтенант, и дело касается скорее тебя самого. Ты думаешь, что хорошо устроился. На самом деле, может быть, через неделю, а может быть, завтра за тобой придут не трепачи из сената и не придурки из оппозиции. Кое-кого в городе Риме очень интересует оружие, которое может убивать людей на расстоянии девятиграммовыми кусками свинца цилиндрической формы. А я совершенно случайно знаю одно такое оружие, более того, мне известен тот единственный на сегодня житель Вечного города, которому по долгу службы был выдан табельный пистолет. У тебя обычный «Макаров», ведь правильно?

Лестница закончилась, они спустились в подвал, где Андрей давеча распорядился оборудовать винный погреб. В период владения домом весталками тут занимались странными вещами, у бывалого лейтенанта мороз прошел по спине при досмотре коллекции хлыстов, плетей и кожаной одежды, смахивающей на упряжь для кобыл-мазохисток. Всю эту дрянь рабы-шабашники сложили в углу сырого гулкого помещения с низкими арками, проходя под которыми Андрей нагибался.

В землю уже врыли штук шесть амфор такого объема, что какой-нибудь философ мог бы поселиться со всей семьей. Простенки, где лепилась белая нежная плесень и попискивали крысы, Андрей распорядился заложить кирпичом, но к открытию казино рабы не поспели и обещали прийти завтра со свежим известковым раствором. Старый уж больно быстро схватывается, коринфский гипс держит намертво.

– Я на тебя зла не держу, – продолжал Дмитрий Васильевич, опытным взглядом пересчитывая крыс и отмечая глубину заложения амфор с алкогольной продукцией. – Я тебя предупреждаю, потому что мы, может быть, в детстве в одно кино ходили, а здешней публике этого не понять. Ты – человек умный, квалифицированный, поэтому завтра пойдешь и кинешь свой шпалер в море, да? Мы-то с тобой понимаем, что патронов здесь достать неоткуда, и поэтому пистолет твой никакое не супероружие, а так – два-три дохлых наемных убийцы. Но местным властям это невдомек. И вот тебе мое деловое предложение. Не в море, а? Попробуй довериться кому-нибудь из старых знакомых, пользующихся здесь авторитетом и влиянием, кому-нибудь, чей дом вряд ли обыщут. Кому-нибудь, с кем ты вместе ходил в кино.

– Ты собираешься делать революцию? – спросил Андрей, остановившись у небольшой арки.

– Я хочу уверенности, – признался Хромин. – Всю жизнь. За мной по Римской империи гоняется белая тень, и я не хочу разбираться, кто это: Толик Белаш, киллер из Питера или политический оппонент. Я хочу, чтобы на случай встречи у меня был твой «макаров».

– А если нет? – уточнил Андрей.

– А если нет, – заметно погрустнел Хромин, – тогда мне придется поделиться своими соображениями с гражданином Внутриннием. И это не донос. Я просто предоставлю ему списки всех владеющих огнестрельным оружием в Городе. И не моя вина, если этот список окажется не очень длинным.

– Здесь, – угрюмо сказал Андрей.

В нише под аркой земля была рыхлая, как будто ее недавно копали.

– Ты мне предлагаешь рыть?

– Зачем? Там сундук в земле, присыпан только.

Шагнув в нишу и присев на корточки, Дмитрий Васильевич немедленно убедился, что это правда. Вросший намертво в землю дубовый монстр был украшен сразу четырьмя позеленелыми кольцами. Не без труда отвалив крышку, Хромин увидел аккуратно сложенные и даже отутюженные брюки со стрелками и зашитый по шву на спине плащ.

– Ты бережлив, Андрей, – похвалил он стоящего над ним Теменева. – Вдруг вернутся старые времена, а у кагэбэшника плаща не найдется.

Андрей молча сгреб свою одежду – под ней оказались трикотажная майка Святослава Васильевича, кружевная комбинация Айшат и кобура.

– А это еще что такое? – удивился санинспектор, разглядывая страшенную вещицу, отлитую из чугуна в форме жезла гаишника, но с крыльями и ушами. В глубине сундука таких было, надо думать, много. – Свинчатка для жрецов?

– Скорее для жриц, – пожал плечами Андрей, – какой-то фаллический символ. Тут их много.

– А у меня как раз пресс-папье нет, – пожаловался Хромин. – Еще одно правило инспекции: пусть маленький, но сувенир. Так, я чего-то не понял, кобура есть, а…

– Чего непонятно-то? – Андрей нагнулся, чтобы объяснить. При этом он уже держал в руке то, что только что извлек из кармана плаща. Плащ упал на землю, рядом бухнулся фаллический символ, ибо руку Хромина охватили два металлических полукольца. Еще через секунду другой наручник защелкнулся на зеленом бронзовом кольце в углу сундука.

– Ногу убери.

Инспектор Хромин, прикованный к сундуку в покрытой лохматыми клочьями селитры от пропитывающей подвал влаги кирпичной нише, сидел неудобно, но по возможности нахально. Левую ногу, босую, покрытую выше голени довольно густой белесой растительностью, он вытянул как можно дальше вперед, за линию из кирпичей, которые лейтенант Теменев начал было выкладывать поперек арки, замуровывая нишу.

– А вот не уберу! – склочно отвечал он. – Что будешь делать? Рубить?

– Зачем же, – Андрей постучал мастерком по свежей кирпичной кладке, пригладил известковый раствор, – вокруг твоей ноги я сооружу отдельно взятый саркофаг.

– Это привлечет внимание посетителей, – поспешно возразил Хромин, – и тебя разоблачат. Кроме того, я буду шевелить ногой и привлекать к себе внимание.

– Прежде чем сюда забредет первый посетитель, – Андрей присел на землю поудобнее, поддернув малиновую тогу, напоминая сейчас ленивого гастарбайтера, пользующегося минутной заминкой в работе для перекура, – ты привлечешь к себе внимание местных крыс. Я думаю, они будут рады отыграться на санинспекторе за миллионы замученных собратьев.

– Так ты что же, – упавшим голосом уточнил Хромин, – хочешь заложить меня вот этими вот кирпичами?

– Когда я учился в школе, – мечтательно вспомнил Теменев вместо вразумительного ответа, – у нас было такое правило: «Те, кто закладывают, долго не живут». Вот хочу проверить на практике.

– Тонкий намек на меня? – обиженно пробормотал Хромин. – Никого я не закладывал.

– Ну конечно, – согласился Андрей, выкладывая кирпич по другую сторону от ноги. – И взяток ты никогда не брал, и молодую жену на дороге не бросал, и пленным римлянам глотки не резал так, чтобы потом другие отдувались.

– Так нет же! – Хромин воздел было руки к низкому потолку, но вместо этого повалился спиной на сундук.

– Пистолеты шантажом не вымогал, – весело, как песню монтажников-высотников, нараспев произнес Андрей, щедро поливая кирпичи раствором. – Легковерным сенаторам головы санитарией не дурил.

– Это во благо для всех – люда простого и знати! – ритмично выговорил Хромин, припоминая под влиянием стресса риторические уроки покойника, чей перстень носил. – Слушай, кончай поливать, я уже в извести весь!

– Ну да. Ну да, – покивал Андрей. – Ты им еще общественные сортиры построй, то-то рады ребята будут. Блага цивилизации все-таки…

– Ты напрасно смеешься, – вступился за честь мундира наполовину скрывшийся за кирпичной стеной Хромин. – Здоровье общества начинается именно с этого!

– И именно для этого тебе нужен мой пистолет, – понимающе отозвался Андрей.

– Да подавись ты своим пистолетом! – глухо прокричал из-за поднимающейся все выше стены замуровываемый. Нога, так и торчащая наружу, задергалась. – Я не понимаю, на что ты рассчитываешь! Все мои знакомые знают, куда я пошел!

– Ни один не знает, – уверенно возразил Андрей. – Насколько я понимаю, у санитарных инспекторов есть еще одно правило: никогда не говорить друг другу, откуда они собираются завтра принести очередной милый сувенирчик…

Хромин забарабанил кулаками по кирпичам, но коринфский алебастр схватывался надежно и сразу. Темнота смыкалась вокруг санитарного инспектора, словно витязи Александра Невского вокруг псов-рыцарей на льду Чудского озера, с той лишь разницей, что у тех не были прикованы наручниками руки. Лучи света, хилые в этом подземелье, уже не падали на желтые, прилипшие ко лбу волосы. Вот еще один кирпич, еще один скрежет мастерка, и свет уже где-то высоко вверху, словно через пробоину в дымоходе пробивается.

Ожили и поползли из подсознания детские ужасы, страшная – с тараканами и привидениями – кладовка на кухне, называемая непонятными словами «тещина комната». Покойный доцент Хромин неоднократно угрожал запереть не в меру предприимчивого старшенького туда, и вот шустрый мальчик решил проверить, каково это, зашел в пахнущую керосином пыль и прикрыл за собой дверь. Вот затих стук задвижки. Вот дыхание перестало заглушать тишину, и где-то в углу кладовки по невидимой мягкой паутине прополз слепой чердачный паук, по году ждущий в темноте приблудного комарика. Вот где-то этапом выше включили воду, и вдруг понимаешь: где вода – понятно, а где я – не очень. И переступаешь с ноги на ногу, и тут же валится на тебя из темноты что-то тяжелое, гладкое, одетое в непонятные тряпки, мгновенно персонифицирующееся в ту самую неведомую тещу, которая, судя по названию комнаты, должна здесь жить, – гладильная доска.

– Твою мать, каменщик вольный! – заорал не своим голосом Хромин, внезапно осознав: не дождется он здесь никакой поисковой группы, которую ненасытная Феминистия организует не раньше, чем соскучится по экзотическим ласкам северянина с сапфиром на пальце.

Еще пара кирпичей, и свет исчезнет насовсем, и темнота застучит молотом в виски, а потом лейтенант Теменев уйдет наверх, к своим веселящимся у рулетки рабовладельцам, и здесь останется только тишина и невидимые клочья селитры по стенам. Нога уже затекла, и Дмитрий Васильевич выкрикнул вверх, в красноватый отсвет на кирпичах, все основные ругательства, характерные для позднеперестроечного дикого капитализма. Придумал несколько совершенно оригинальных, но при всем этом чувствовал: заклинания не действуют. И вертелись на языке, но не давались какие-то единственно верные, как ответ в телевикторине, слова. Пообещать, что ли, треклятому кагэбэшнику место в сенате? Славу, почет и богатство?

Или, наоборот, казино не трогать, пистолет не вымогать? А лейтенант задвинет последний кирпич и пойдет к лестнице, насвистывая, пиджак малиновый, скотина бесчеловечная. Ну же, ведь это уже было, было и не раз: мастерок, селитра, кирпичи… Ну, напряги интеллект, Дима Хромин, Деметриус Семипедис…

– Ради всего святого, Монтрезор! – неожиданно для самого себя всхлипнул он.

Снаружи Андрей Теменев остановил руку, приготовившуюся затыкать отверстие шириной в один кирпич этим самым кирпичом. Подержал на весу. Поглядел на судорожно, как лягушка под электрическим током, выпрямленную ногу, торчащую из-под стены. Потом разжал пальцы, и мастерок упал на земляной пол.

Здесь, за стеной, валялся прикованный к позеленелому кольцу гражданин Российской Федерации, петербуржец, федеральный чиновник и взяточник. А там наверху, и на многие километры кругом, ни одно чувырло не знает и не узнает еще добрых пятнадцать веков, что такое «Бочонок Амонтильядо».

Андрей вздохнул, подобрал с земли забытый шабашниками лом, примерился к только что выложенной стене и, предварив очередной этап работы словами:

– Благодари Эдгара нашего, Аллана! – нанес в центр стены нешуточный удар.

Когда из– под кирпичной пыли удалось извлечь нечто напоминающее мучной куль, загримированный под перепуганного индейца, это был уже не тот Дмитрий Хромин, что спускался в подвал, самоуверенно улыбаясь, час назад. Это был очень Тихий Хромин, весьма Вежливый и слегка Грустный Хромин, это был Дмитрий Хромин, который, будучи отстегнут от наручников, некоторое время сжимал и разжимал пальцы и жмурился, отплевываясь, а потом разглядел-таки потного и усталого Теменева с ломом в руках и невнятно произнес:

– Андрюша, как я рад тебя видеть!

Некоторое время они сидели на сыром полу спина к спине и курили сигареты, то ли припрятанные предусмотрительным санинспектором, то ли нашедшиеся случайно в кармане плаща лейтенанта.

– А ты в какое кино ходил? – хрипло допытывался один.

– В «Неву» у Московского. Вместе с Путиным и Розенбаумом. Малый зал на втором этаже помнишь?

– Не-а. Я – ребенок с окраины. «Балканы» построили не сразу, сначала в «Славу» бегали, за пять остановок трамвайных…

Докурили и, не сговариваясь, молча пошли наверх. В подвале явно больше делать было нечего, как, впрочем, и бессмысленно было обсуждать ситуацию.

– Ну что, играть-то будешь?

– Да куда мне в таком виде? Надо домой сходить, переодеться, ванну… Давайте завтра, а?

Завтра – обычный день, – покачал головой Андрей, перебирая ключи на связке, – льгот никаких, играем на свои.

– Да на фига мне твои льготы, – отмахнулся Хромин, – что я твои четыре фишки не куплю, что ли? Избирательный фонд свободолюбивого Гевария не обеднеет.

– Как знаешь, – пожал плечами Теменев, – а то оставайся на вечер. Фагорий придет, Феодор, Айшатка меч-рыбу поджарит по случаю открытия.

Андрей наконец-то справился с замком и, отодвинув шторы, сделал шаг вперед, но тут же остановился, отчего собеседник налетел на его широкое плечо. В игорном зале не вертелись рулетки, не прыгали по барабану яшмовые шарики и не звучал звонкий девичий голос: «Делайте игру». Вместо этого посреди комнаты под самым фавном, прочно расставив ноги, стоял кубовидный мужчина с лохматой головой – диктатор Лулла. Он смотрел на появившегося Андрея, понимающе покачивая подбородком, а все посетители, игроки и праздношатающаяся публика жались у стен, оттесняемые молодцами, не снимающими медных шлемов при входе в помещение. И только один Клиент все никак не мог успокоиться. Тараща красные глаза, выдающие в нем заядлого посетителя форумов, поблескивая ременной пряжкой, где изображена была дикая коза, и тыча пальцем в Андрея, он кричал, не переставая ни на минуту:

– Он! Это он, я узнал его! Еще там на рынке! Вели его повесить на рыночной площади, о, великий!

Медные шлемы шли впереди, контролируя порталы, зачищая портики и обеспечивая безопасность со стороны украшенных виноградными кистями пилонов. Диктатор уверенно выступал кривыми кавалерийскими ногами следом. Одетый по случаю жары в легкий, с косым воротом, пеплум, он, тем не менее, сильно страдал от рецидива фурункулеза и все время поводил плечами, как будто мерз. Одобрительно покивал у входа на перестроенные колонны, откуда убрали статуи Артемиды с формами рыночной торговки.

– Вот это правильно, – сказал Лулла идущему чуть справа и спереди и, как всегда, невозмутимому Внутриннию. – Вот это верно. Смотреть же тошно было.

Идущий чуть слева и сзади, похожий на удовлетворенную количеством лягушек цаплю, Плющ криво и довольно усмехнулся, сказав:

– Вывеска ярковата.

– Ка-зи… Что? – попытался по складам прочитать Лулла, ожесточенно потирая шею. – Харон их разберет, с их выкрутасами. «Олимпус». Что за чушь. Почему не Олимп?

– А они с севера понаехали, – шепнул Плющ, как бы в сторону, как бы даже себе под нос. – Они и говорить-то правильно не умеют.

– Ладно, – проворчал от природы справедливый диктатор, – хорошо хоть бабу эту убрали.

Внутри, в холле с клепсидрой, было прохладно, и настроение сразу улучшилось. Пригоршней зачерпнув воды из кварцевого резервуара, Лулла щедро полил себе на затылок и отряхнулся с грацией молодого моржа.

– Ну что, – подмигнул он спутникам, пока легионеры шныряли между колоннами на предмет террористической угрозы, – пойдем, поглядим эти новомодные развлекухи? Должен же хозяин города знать, как проводят досуг его сограждане?

– Могли бы постелить ковровую дорожку, – нейтрально заметил Плющ. – Хотя им некогда, понятное дело, приветствовать властителя, да мы не гордые, мы и по голому мрамору пройдем.

– Мы же инкогнито, – пробурчал Лулла, недовольно оглядывая лестницу. Долгим взглядом прилип к сплетающимся в любовном экстазе леопардам. Присел на корточки, пощелкал ногтем. Сказал: – Похабень тут всякую развели! – и двинулся наверх, приходя во все более фурункулезное расположение духа.

Посетителей казино и правда не предупредили о высочайшем визите. Поэтому многие, увлеченные судьбой стопок фишек, разбросанных по разрисованным бычьим шкурам, еще некоторое время сопротивлялись, когда их оттаскивали от столов и расставляли вдоль стен парни в шлемах. Самых упорных граждан пришлось уложить на пол и наступить сандалией на голову, после чего усмиренным довелось членораздельно отвечать на вопросы: нет, ни полых отравленных кинжалов, ни метательных дисков в карманах нет, а если в пятый раз выпадет нечет, то и денег там не будет никаких. Более смирных граждан расставили у стенок и дали возможность убедиться, что выпал нечет, после чего центурион личного диктаторского полка вежливо похлопал по плечу Айшат, в упоении игры готовившуюся уже снова раскрутить барабан:

– Отойдите, матрона.

Диктатор вошел и непонимающе уставился на руку, вяло докручивавшую шарик, надежно застрявший в лунке «тринадцать». Потом перевел взгляд на девушку в деловом костюме и бантиках. Взгляд от этого не прояснился.

– Делайте вашу игру, – вместо «здравствуйте» лучезарно улыбнулась Айшат, – общая ставка на четырех столах в четыре раза превышает ставку на одном, что значительно повышает ваши шансы…

Тут более сообразительный Святослав Хромин выбрался из-за кассы и ненавязчиво обнял сослуживицу, ненароком прикрыв ей рот, после чего склонился со всей возможной почтительностью, судорожно припоминая подобострастную латинскую поговорку, но ничего, кроме Memento more[26], под взглядом диктатора в голову не лезло.

– Гаудеамус игитур, – фальшивенько улыбаясь, пропел он. – Для веселья нам даны молодые годы!

Складки на лбу великого Луллы усилили его сходство с неаполитанским мастиффом.

– Вы чего это тут делаете? – подозрительно спросил он, оглядывая убранство комнаты и седобородых старцев, раскрасневшихся, с вожделением пересчитывающих, пока суть да дело, стопки выигранных фишек.

На диктатора почтеннейшие косились так, будто еще чуть – и замашут руками: «Иди, мол, давай, отсюда!» Брезгливо, одним пальцем Лулла крутанул крестовину рулетки, но умозрительно постичь ее назначение не смог, потому что на вид она напоминала устройство для колесования сусликов.

– Что за абстракция такая? – отчетливо произнес он. – Что за крестики-нолики?

– Они с севера, – задумчиво повторил Плющ, глядя на потолок.

Лулла тоже поглядел и налился пунцовой краской. И тогда из толпы выдвинулся молодой человек, сжимающий в потном кулачке опустевший кошелек.

– Дурят они народ, эти, которые с севера! – закричал он, одновременно оглядываясь, нет ли поблизости Галлуса. – Эти вот русобородые! На работу честному плебею не устроиться. В казино пойдешь – обдерут, как липку. А вы думаете, я этого ихнего, в малиновой тоге, не признал? Да он на рынке рыбном ворот крутил, когда я еще оттуда не уволился! Два дня, как с галеры, а туда же – тога малиновая!

Внутринний Делл прошел вдоль притихших у стен граждан, внимательно вглядываясь в лица. Остановил взгляд на возвышающемся над всеми, как скала, Галлусе.

– Так, – негромко проговорил он, – очень интересно. А почему здесь? А почему не на работе? Выходной? Какой еще выходной, рынки закрыты, что ли? Ах, отгул? А кто его вам подписал, позвольте спросить?

Именно в этот момент одна из тяжелых штор отъехала в сторону, и, взъерошенный, весь в паутине и селитре, с ломом в руках, возник в зале развлечений для римской элиты Андрей Теменев.

– Вот он! – радостно завизжал честный, хорошо угадывающий настроения власти плебей. – Я его узнал! Требую справедливости!

Андрей, щурясь от света, показавшегося ему с непривычки ярким, быстро огляделся, оценивая ситуацию. Славка и Айшат стояли, обнявшись, поблизости, Дмитрий Хромин за спиной неслышно отступил на две лестничные ступени вниз.

– Большую честь оказал Великий своим посещением нашему скромному казино, – осторожно подбирая слова, начал Андрей, чувствуя за своей спиной опыт всех еще не родившихся бизнесменов периодов раннего накопления капитала. – Могу ли я сразу узнать, в чем меня обвиняют?

Лулла кивнул одобрительно: кем бы ни был этот государственный преступник, и, вероятнее всего, даже заговорщик, он умел ценить чужое время. Внутринний Делл, верно истолковав этот кивок, не глядя двинул орущего плебея рукояткой меча, чтоб заглох, а потом ровным шагом подошел к Андрею и крепко взял его за локоть.

– Согласно оперативной информации, – объяснил он, – вы задержаны по подозрению в незаконном хранении и обороте огнестрельного оружия, организации заговора этнического криминала с целью свержения существующего строя. – В игровом зале возникло движение, четыре легионера не без труда валили на пол русобородого Галлуса, отбивавшегося яростно, но молча, поскольку жизненный опыт проконсула по рынкам, столь же богатый, как и у Андрея, подсказывал: говорить тут нечего, особенно до прихода адвоката. – И кроме того, – скучно закончил советник по особым вопросам и безопасности, глядя за плечо Андрея, где Дмитрий Хромин тыкал себя в грудь и чиркал большим пальцем под подбородком, – в покушении на жизнь государственного санитарного чиновника.

Андрей оглянулся, но на потайной лестнице было уже темно и пусто. Пожал плечами:

– Ладно, пошли!

Подмигнул Айшат и, насвистывая «Не плачь, девчонка», двинулся к выходу. В голове было как-то легко и пусто. Внезапно стало ясно, что психологическая готовность к аресту вызрела уже давно, с проигранных в казино «Олимпик» казенных рублей, с хмыря из первого отдела, с оборванного телефонного шнура в свежеотремонтированной квартире Хромина. От тюрьмы и сумы не спасают ни межвременные скачки, ни тем паче успешная деловая карьера. Достаточно взглянуть хотя бы на скрученного пеньковыми канатами Галлуса, которого выволакивали вшестером, а он, словно сказочный Жихарка, растопырив руки и ноги, не проходил в дверь. Судя по всему, проконсул по рынкам лучше осведомлен о местных методах следствия. Вежливо посторонившись в дверях, Андрей вышел.

– А?… – спросил, протягивая вслед руку, Святослав Хромин.

– А? – повторила Айшат, пробуя языком помаду на губах, не стерлась ли.

– А ничего, – грубовато, но доброжелательно буркнул Лулла. – Развлекайтесь, граждане, продолжайте. Ничего такого не случилось, власть функционирует, пребывает на страже ваших интересов. Вы тут играли во что-то? Так и играйте себе на здоровье… Только вот это надо снять, – показал он на потолок. – Нарисуйте что-нибудь жизнерадостное, веселенькое. И окна откройте, невозможно же в темноте, зрение испортите.

– А? – Вячеслав Хромин в растерянности развел руками.

– Ничего, без руководства мы вас не оставим, – понял его и ободрил Лулла. – Нам нужны квалифицированные специалисты, а пока идет следствие, оформим на доверительное руководство к вам заслуженного гражданина. Вот, познакомьтесь. – Он рекомендующе указал на скромно выступившего вперед Плюща. – Знающий и умелый организатор, человек с тонким художественным вкусом. Если кого смущает происхождение, то с сегодняшнего дня свободный гражданин Рима, моим личным повелением.

Бывший раб провел кончиком языка по тонким губам, улыбнулся широко и холодно – улыбкой секретарши, на место которой, может, и взяли молоденькую, но при этом подарили в вечное пользование целый салон красоты с маленькими безропотными маникюрщицами. Вячеслав Хромин прикрыл глаза и покрепче прижал к себе племянницу. А в толпе истерически расхохотался молодой безденежный плебей с дикой козой на пряжке ремня.

– И этого заберите! – рявкнул вдруг диктатор. – Очень неприятный голос, достало уже слушать! Ну что, граждане, я пошел. – Он обвел взглядом прижавшуюся по стенам толпу. – Как говорится: гаудеамус игитур!

Сосновый факел коптил, пламя лизало потрескавшиеся камни свода тюремной камеры, оставляя лапчатые пятна, похожие на гротескно выросшие следы пригорелых к побелке спичек где-нибудь в подъезде Петроградской стороны. Саня нес факел, вытянув руку вертикально вверх, а идущий впереди Феодор ворчал:

– Не ленись, освещай, как следует, а то мы тут не только твоего соотечественника не найдем… – Саня не понимал, почему нервничает неустрашимый старик, пока из-за решетки одной из похожих друг на друга, будто клетки в зоопарке, камер не высунулась рука, синеватая, холодная, покрытая словно бы склизкой шерстью, и без малого не ухватила грека за край хитона. Хриплый и какой-то бесцветный голос проговорил вдогонку:

– Расскажи обо мне солнечному свету…

– Они тут все с ума посходили, – ответил на застрявший в горле у Сани вопрос Феодор. – Некоторые сидят еще за покушение на дедушку кесаря, которого сменил богоспасаемый Лулла. Уже не только дедушки, уже внуки его повымерли до седьмого колена, а предварительное следствие только-только входит в заключительную фазу.

Подземные коридоры ветвились и петляли, то и дело дорогу перебегали желтоватые сколопендры, слепые от рождения, ориентирующиеся по запаху и бегущие от любого излучающего тепло объекта, превышающего их габаритами. Однако, заглянув в одну из камер, Саня увидел худого человека, облепленного ползучими тварями, который кормил их хлебным мякишем с руки, приговаривая: «Птички, птички». Саню замутило, и он поспешно перевел взгляд на соседнюю решетку, за которой кто-то, щурясь от непривычного света факела, совершал ритмичные движения обеими руками, вцепившимися в прутья решетки. «Танцует», – подумал Саня.

– Неужели они его на Дальний Край упрятали? – сам у себя спросил Феодор, качая головой, как будто не желал соглашаться с вероятностью собственного предположения.

Они спустились в еще один провал известковых, желтоватых, как прогорклый сыр, скал. Здесь дул сквозняк, и шаги гулким эхом отдавались невдалеке, как будто там был провал еще глубже. За одной из ближайших решеток, подложив под голову свернутую рулоном красную тогу, спал Андрей Теменев.

Он проснулся, лишь только на лицо упал свет факела, тихо, словно вышколенная собака. Эта привычка у будущего сотрудника спецслужб выработалась в школьные годы, как единственный способ избежать омерзительного звонка будильника, напоминающего о существовании средней школы. Лучи рассвета заглядывают в окно, Андрюша Теменев высовывает руку из-под одеяла, тянется к стоящему на подоконнике будильнику, глубоко, до самых стрелок, вдавливает кнопку звонка и, перевернувшись на другой бок, натягивает подушку на голову.

– А вы тут что забыли? – удивился он вместо приветствия. – Вы вроде бы не готовили военный переворот против любимого кесаря. Или на полставки баланду разносите?

– Не надо сердиться, Дюша, – озабоченно сдвигая брови, проговорил Феодор. – Как только я узнало постигшем тебя несчастье…

– Угу, – мрачно кивнул Андрей. – Как только твой драгоценный друг Лулла сказал тебе, что собирается меня упечь…

– Если бы дело было только в нем! – воскликнул горестно Феодор. – Твое положение серьезнее, чем тебе кажется!

– Век воли не видать? – уточнил Теменев. – Дык заговор-то был на славу! Мы, северяне, такой отпетый народ, нам палец в рот не клади, сразу власть сменим.

– Дело не только в доносах, которые написаны на тебя, – махнул рукой богач, оглядываясь, не слушает ли кто. Ближайшие камеры были пусты, если не считать низших членистоногих. – Может быть, тебя утешит, что именно доносчиками, а не тобой занимаются сейчас пыточные мастера там наверху.

Искушенный в местных обычаях богач говорил истинную правду. В настоящее время молодой плебей, лишенный уже ремня с форменной пряжкой, ползал по каменным плитам в рабочем кабинете Внутринния Делла и сквозь выбитые зубы объяснял:

– Сам слышал, собственными ушами. Было у него оружие, было. Угрожал он нам, как пошли мы играть, так и угрожал он нам, Юпитером Статором клянусь. И дерется он не по-людски, на рынке сам видал. И в собаку обращаться умеет, в черную, а уши белые…

– Ты ври, да не завирайся, – брезгливо отмахивался от него стеком советник по безопасности. – Чем он вам угрожал?

– Я запомнил! – искренне обрадовался подследственный. – Стриптизом он нам грозил. Кто не будет правила соблюдать, тому стриптиз! Я сразу смекнул, дело нечисто!

– Стрип-тиз, – по складам произнес Внутринний и обернулся к сидящему рядом со стилосом Фагорию: – Вы это записали? М-да… Как, по-вашему, какое оружие может носить такое название?…

Мудрец-эрудит прикрыл глаза. Точнее, он их и не открывал на допросах с пристрастием, оберегая чувствительные нервы изобретателя.

– Пожалуй, название бактрийское, – высказал он предположение. – Вероятно, речь идет об одной из страшных тайн седой старины. Когда-то в пустынях северной Персии была цветущая страна, затем погибшая без следа… Может статься, что ее погубил, – он приоткрыл левый глаз и прочел написанное, – ее погубил именно стриптиз.

– Они понимают, Дюша, – со всей возможной проникновенностью говорил Феодор, – что ты не отсюда. Не делай удивленных глаз, прошу тебя! Ты человек не нашей эпохи, не нашей цивилизации, боюсь, что вообще не нашего мира. Откуда ты? Я не знаю, не знают ни Лулла, ни Внутринний. Но они, как и я, ощущают: наш мир может пошатнуться даже от одного такого гостя. А если вас, так называемых северян, больше? Если отрок, держащий для меня факел, может рассказать о том мире, где легионеры зовутся «ментами», а кесари «буграми»? Если, в конце концов, на Везувии сейчас обучает разноплеменный сброд рукопашному бою не простой варвар, а подобный тебе гость из неведомой бездны? Не на краю ли этой бездны окажется в этом случае вся империя?

Саня старался случайно не встретиться взглядом с Андреем. Даже когда он, будучи вызван в пятом классе к директору, рассказал, на какой именно пивной фестиваль сбежали с урока мужества одноклассники, а потом сам же обвинил в стукачестве робкую девочку, и без того страдающую аллопецией, даже и тогда он не ощущал себя предателем в столь полной мере, «Разболтал, – думал он, чувствуя, как уши наливаются факельной краснотой, – все разболтал, как дурак, и про Батю, и про Андрея, и Айшатку теперь, наверное, тоже заберут. И что я буду тут один делать? Факелы таскать?»

– Сам я только что от Внутринния, – видя, что собеседник молчит, продолжал богач. – И подозреваю, что дело твое незавидно. Или ты не видишь, где тебе отведено место? Ведь ключи от этих камер уже долго лежали без дела. «Неужели ты запрешь его на Дальний Край?» – спросил я советника по безопасности. «Я уже сделал это», – сказал он мне и бросил бронзовый ключ на стол! Дюша, этим ключом запирали эту камеру за теми, кто ушел навсегда!

– Это камера смертников, что ли? – удивился Андрей, с новым интересом оглядывая зарешеченную клетушку три на два метра. От решетки дуло холодом по ногам.

– Десять лет назад, – понизив голос до шепота, сообщил Феодор, – в этих камерах содержались обычные жулики, разбавлявшие фалернское вино кабларским. Как-то, незадолго до вынесения приговора, они пожаловались на ночные шорохи, якобы доносящиеся оттуда, где подземный коридор провалился над подземным ручьем. А наутро все лежали в своих камерах тихонькие и дохленькие.

– Ничего себе, – усмехнулся Андрей, – пионерлагерь какой-то. Красная рука, зеленые глаза…

– Вот-вот, – часто закивал Феодор, – точно также смеялись над ночными страхами весталки, которых бросили в тюрьму, когда началась чистка религиозных орденов. Они нарочно попросили поместить их сюда, где по ночам пахнет разбавленным фалернским и человеческой кровью. Тебе как спалось?

– Что весталки-то? – заинтересованно осведомился Андрей.

– Однажды ночью исчезли. Просто растворились в воздухе, все сорок четыре здоровенные молодые бабы. После этого из человеколюбия камеры в коридоре, провалившемся над ручьем, без особой необходимости не использовались.

– В ваших катакомбах, как я мог заметить, – не без яда проговорил Андрей, – водятся политики, заговорщики и даже кесари. Какая еще гадость может выползти из подземного ручья?

– Ровно год назад, – не обращая внимания на иронию Андрея, продолжал Феодор, – после предыдущего праздника Плодородия, тюрьма, как обычно, переполнилась. Поэтому, когда у берегов Антильи взяли на абордаж пиратское судно, разбойников было просто некуда девать. Все они были парни отчаянные, бывалые и, будучи заперты вот в эти самые камеры, только хохотали, а ночью, видимо, надумали бежать. Во всяком случае, наутро замки были взломаны теми отмычками, которыми привыкли орудовать финикийцы, а сами они… – Феодор сглотнул, – а сами они лежали по всему коридору, до провала, а кто-то внизу, поперек ручья, насколько хватило света смолистых веток, брошенных вниз. Они уходили вглубь, туда, где не было стражи, и, клянусь Афиной победоносной, это был самый пагубный выбор, потому что копья легионеров иногда можно пройти, а вот подземный ручей… И почти ни у кого из них не осталось ни рук, ни ног, ни…

– Ты подозрительно хорошо знаком с историей здешней тюрьмы, – не дослушав, перебил Андрей. – Феодор, ты часто посещаешь знакомых узников с ободряющими речами?

Седобородый богач обиделся. Он сверкнул глазами и зашагал прочь, наверх. А Саня остался стоять, держа в руке наполовину обгорелый факел. Глядя куда-то мимо Андрея, он пробормотал:

– Нашим чего-нибудь передать?

– «Нашим» – это кому? – уточнил Андрей Теменев. – «Зенит» – чемпион? Анатолий Белаш? Или профсоюз ростовщиков города Рима? Кому ты хочешь передать привет от политзаключенного мента, Саня?

– Иди ты в пень! – в свою очередь ощерился подросток. – Я с ним по-человечески, а он тут воспитывать меня будет!

– Саня! – прокричал откуда-то сверху голос Феодора. – Указания трепаться не было. Было указание светить! Я тут сейчас шею сверну, и не будет тебе завтра никакого увольнения до двух дня, уж будь спокоен!

– Короче, вот, – коротко буркнул Саня, просовывая руку между прутьями решетки. – Это когда мы с шефом заходили к Внутриннию, на столе лежало. Я не знаю, может, тебе и пригодится, что ли. Или можешь меня заложить, и будем квиты.

С этими словами бывший скин, бывший карманник, а ныне стажирующийся факелоносец Саня шмыгнул по склизким камням наверх, унося вместе с собой отблески смолистого, потрескивающего огня. А в наступившей за этим тьме Андрей разжал руку и ощутил на ладони увесистый бронзовый ключ, какими обычно запирают крупные замки на тюремных решетках. А потом в негустозаселенном тюремном коридоре над провалом у подземного ручья установилась полнейшая тишина.