Римская сатира

^{9}Создателями сатиры (сатуры) в римской литературе надо считать Луцилия, продолжателями которого были Гораций, Персий и Ювенал, и Варрона, который, следуя по стопам кинического философа Мениппа (III в. до н. э.), положил начало тому виду сатиры, какой получил свое завершение в сатирическом романе («Сатурах») Петрония.

Год рождения Луцилия неизвестен, умер же он в 102 г. до н. э. Луцилий происходил из богатой семьи, принадлежавшей к сословию всадников и жившей в Суэссе Аврункской (в Кампании). Юношей Луцилий переехал в Рим, где подружился со Сципионом Африканским Младшим и занял выдающееся положение в его литературном кружке.

Общественно-политическая борьба, происходившая в Риме во времена Луцилия, нашла свое проявление и в области литературы; особенно ожесточенной борьба была между национальной партией — противниками чрезмерного вторжения в Рим культуры эллинизма — и крайними эллинофилами. Национальная партия считала, что поклонники греческой культуры забывают римское достоинство и колеблют устои римского могущества.

Из всего творчества Луцилия до нас дошли лишь разрозненные отрывки. Сохранился фрагмент, в котором Луцилий осмеивает грекомана Тита Албуция, используя для этого рассказ о том, как претор Муций Сцевола подшутил над Албуцием в Афинах:

Греком, Албуций, скорей, чем римлянином иль сабином,

Чем земляком достославных мужей и центурионов,

Понтий каков и Тритан, знаменитые знаменоносцы,

Слыть предпочел ты. И вот я, претор, при встрече в Афинах,

Греческим словом тебя приветствовал, как тебе любо:

«Хайре, о Тит!» И за мной все ликторы, турма, когорта —

«Хайре, о Тит!» И теперь ты враг мой и недруг, Албуций.

В другом отрывке Луцилий осуждает жизнь современного ему Рима:

Ну, а теперь от зари и до ночи, и в праздник и в будни,

Целые дни и народ и сенаторы — все без различья

Топчутся вместе толпой на форуме и не уходят.

Все ремеслу одному и заботе одной отдаются:

Как бы друг друга надуть, в борьбе коварно сразиться,

Ловко польстить, представить себя человеком достойным,

В сети завлечь, — словно все и каждый стали врагами.

Большой интерес представляет собой также фрагмент, в котором Луцилий определяет свой идеал доблести:

Доблесть, Албин, состоит в способности верной оценки

Нашего быта, всего, что в жизни нас окружает.

Доблесть — всегда сознавать последствия наших поступков,

Доблесть — всегда разбирать, где честь, где право, где польза,

Что хорошо и что нет, что гнусно, бесчестно и вредно;

Доблесть — предел полагать и меру нашим желаньям,

Доблесть — способность познать настоящую цену богатства,

Доблесть — то почитать, что действительно чести достойно,

И неприятелем быть людей и нравов зловредных,

А покровителем быть людей и нравов достойных,

Их возвеличивать, их поощрять и делать друзьями;

Сосредоточивать мысль всегда на пользе отчизны,

После — на пользе родных, а потом уж на собственной пользе.

Характерны для Луцилия и такие темы, в которых он выступает против нелепых суеверий и мифологических вымыслов.

Много, как видно, чудес и вымыслов всяких ужасных

Есть у Гомера в стихах: Циклоп Полифем в целых двести

Ростом ступней, а затем — его маленький посох, повыше

Самой высокой из мачт, на ладье грузовой водруженный.

Ламий ужасных, каких Помпилии Нумы и фавны

Установили на страх, трепещет он как всемогущих.

Точно ребята, что все живыми считают статуи

Медные, чтя за людей, — так эти во бред сновидений

Верят и сердцем живым наделяют идолов медных.

Все это — выдумки, вздор, галерея картинная только.

Сохранился фрагмент, в котором Луцилий выступает против врага Сципиона, претора Луция Корнелия Лентула Лупа. Этот фрагмент, касающийся судопроизводства Лупа, интересен не только отношением Луцилия к своему противнику, но и использованием в нем философской терминологии.

...........................Если это ты сделал,

Лупу его отдадут, как ответчика, вместе с другими.

Он не явился? Тогда стихий и начал вместе с ними

Будет лишен: запретит ему Луп и пламя и воду.

Явится он — у него и тело и дух, две стихии

(Тело—земля, а дух — это воздух); и все же последних,

Коль предпочтет он, стихий лишит его Луп непременно.

Фрагменты, относящиеся к области общественно-политической жизни, настолько малы и неясны, что по ним невозможно представить себе эту сторону деятельности Луцилия, но, по свидетельствам Горация, Персия, Ювенала и других, он и в этой области был чрезвычайно остроумен, резок и беспощаден.

Особое место в произведениях Луцилия занимали вопросы филологические. Одна из его сатир была посвящена рассуждениям о теории литературы и проблемам правописания.

Язык Луцилия чрезвычайно разнообразен: в его произведениях встречается и живой язык народа, и отделанная «городская» речь, и смешение греческих и латинских слов.

Что касается другого раннего римского сатирика — Марка Теренция Варрона, старшего современника Цицерона и крупнейшего ученого своего времени, — то от его сатир осталось всего несколько мелких фрагментов. Можно, однако, видеть, что содержание сатир Варрона было необычайно разнообразно; в них были использованы и бытовые, и политические, и философские темы. Главной тенденцией сатир Варрона была тенденция моральная: он негодует на упадок нравов, на неумеренную роскошь, на подкупность судей и видит во всем этом забвение старых, добрых нравов.

Первые римские сатирики, в том числе и Гораций, называли свои произведения не сатирами, а беседами, не относя их, таким образом, ни к какому определенному литературному жанру. Но когда содержанием этих бесед стало обличение пороков, а другие темы, которые мы находим еще у Ювенала, исчезли, то и появился термин сатира в том значении, какое он имеет в наши дни.

Гораций

Квинт Гораций Флакк родился в 65 г. до н. э., в южноиталийском городке Венусии. Он был сыном вольноотпущенника, обладавшего достаточными средствами, чтобы дать сыну образование сначала в Риме, а затем в Афинах, где Гораций занимался философией и литературой.

Произведения Горация, в частности его «эподы», призывавшие римлян к гражданскому миру, обратили на себя внимание видных поэтов — Вергилия и Вария, рекомендовавших молодого поэта другу Октавиана, Меценату. Это случилось, по всей вероятности, в 38 г. до н. э., а вскоре Меценат уже пригласил Горация принять участие в поездке в Брундисий, куда он ехал содействовать переговорам Октавиана с Антонием. Эту поездку Гораций описал в пятой сатире первой книги своих «Бесед».

Знакомство, а затем и дружба с Меценатом обеспечили поэту в достаточной мере независимую жизнь. Гораций поселился в своем имении, откуда лишь по необходимости приезжал в Рим. Никаких государственных должностей он не занимал и даже не соблазнился предложением Августа стать его личным секретарем.

Будучи принят в кружок Мецената, Гораций познакомился со многими видными людьми римского общества, а после смерти Вергилия, (в 19 году до н. э.) занял главное место среди римских поэтов. Но это произошло уже тогда, когда Горацием были выпущены в свет «Беседы» (Сатиры), «Эподы» и сборник «Лирических стихотворений» (Од), которые, по его собственным словам в знаменитом «Памятнике», должны были принести ему вечную славу.

Но не лирические стихотворения, несмотря на их высокие поэтические достоинства, составляют главное в творчестве Горация, а его «Послания» и «Беседы», или, как их обычно называют, «Сатиры».

В своих «Беседах» Гораций, в противоположность создателю римской сатиры Луцилию, старательно избегает политической тематики и уделяет большое внимание форме, стремясь придать сатирам характер живого разговора. «Беседы» Горация — это житейско-дидактические сатиры, полные непринужденности. Философские рассуждения автора не выходят за рамки общих моральных тем. Так, в начальной своей сатире он рассуждает о том, почему

Редкий доволен судьбою, считая счастливцем другого;

в Сатире третьей он выступает против осуждающих чужие недостатки, дополняя свои рассуждения «беседой» в защиту сатирического жанра вообще. В этой же сатире Гораций осмеивает идеалистическую философию стоиков; он вышучивает стоический парадокс о том, что все проступки равны:

Тем, для которых вины все равны, — нет самим оправданья!

Против них все вопиет: и рассудок, и нравы, и польза —

Мать справедливости, мать правоты — их все осуждает!

Сатира шестая написана на тему об истинном благородстве. Вторая сатира (Книги второй) — на тему об умеренности.

В Сатире третьей (Книги второй) Гораций издевается над утверждением стоиков, будто все люди, кроме них, сумасшедшие.

В сатирах, посвященных бытовым и житейским темам, Гораций достигает подлинного совершенства. Эти сатиры интересны также благодаря использованному в них автобиографическому материалу: сценка о тяжбе (Сатира седьмая), встреча на Священной дороге (Сатира девятая), описание поездки в Брундисий (Сатира пятая).

Не менее интересны сатиры Горация на литературные темы. Такие его произведения, как «Послание к Августу» и «Наука (Искусство) поэзии», дают нам ценные сведения по античным теориям поэтического творчества.

Персий

Первым из последователей Горация как сатирика, произведения которых дошли до нас, был Авл Персий Флакк.

Персий родился 4 декабря 34 г. до н. э. в этрусском городе Волатеррах (Вольтерре) и принадлежал к богатому роду всадников. До двенадцати лет Персий жил в родном городе, а затем переехал в Рим, где стал обучаться у знаменитых в то время наставников — Реммия Палемона, грамматика, философа и поэта, и ритора Вергиния Флава, который, по словам Тацита, «привлекал, к себе расположение молодежи красноречием». Но ни Вергиний Флав, ни Палемон не оказали сильного влияния на Персия, который в автобиографической Пятой сатире говорит только об одном своем наставнике, который «сумел... извращенные выправить нравы». Этим наставником был последователь стоической философии Анней Корнут.

Писать Персий начал очень рано, но юношеские произведения поэта после его смерти были уничтожены матерью по совету Корнута, которым, очевидно, руководили политические соображения, так как среди этих произведений были стихи, направленные против Нерона. Писал Персий мало и медленно; даже небольшая книга сатир не была им окончательно отделана. Умер Персий в 62 г. до н. э.

До нас дошли все шесть сатир, написанных Персием. Особый интерес представляет Сатира первая, в которой он, как и в своем прологе, рассуждает на литературные темы. Персий восстает против страсти к стихотворству, которая вошла в моду уже во времена Горация, а при Нероне приняла уродливые формы, обратившись к затхлым и безжизненным мифологическим сюжетам. Персий высмеивает нелепые и бездарные подражания старинному эпосу, стремление к внешним эффектам и риторическим украшениям. Восстает Персий и против лести поэтам-патрициям, которые дарят клиентам, слушающим их бездарные произведения, поношенные плащи и лицемерно требуют, чтобы им сказали правду об их стихах. Сам Персий стремится писать подобно Луцилию, который «бичевал столицу, Муция, Лупа», и не боится, как и создатель римской сатиры, «обломать о них себе зубы»; готов он следовать и «хитроумному Флакку» (Горацию), но не желает потакать вкусам читателей, смеющихся над пустяками и не выносящих серьезной поэзии.

Остальные пять сатир Персия написаны на разные темы нравственного характера в духе стоической философии: Сатира вторая — на тему о молитве; Сатира третья направлена против уродливой системы воспитания римской молодежи; в Сатире четвертой Персий рассуждает о самопознании и излагает диалог Платона «Первый Алкивиад». Основная мысль этой сатиры выражена в ее последнем стихе:

Внутрь себя углубись и познай, как бедна твоя утварь.

Сатиры пятая и шестая написаны Персием в форме посланий — к руководителю Корнуту и к поэту и другу Цесию Бассу. В послании к Корнуту проводится мысль, что истинная свобода заключается в усвоении и проведении в жизнь основ стоической философии. Это послание интересно автобиографическими сведениями и характеристикой самого Корнута. Тема послания к Бассу — разумное пользование богатством.

Всему сборнику сатир предпослан пролог, написанный «хромыми ямбами» (Гиппонактовым стихом) и носящий ярко выраженный сатирический характер.

Несмотря на несовершенство сатир Персия, в древности они пользовались несомненным успехом; об этом свидетельствует, с одной стороны, то, что они дошли до нас во многих списках, а с другой — указания таких знатоков и ценителей, как Квинтилиан, который заявляет, что «Персий заслужил большую и истинную славу, хотя всего одной книгой». Марциал, обращаясь к Пуденту, говорит:

Книжкам нашим, Пудент дорогой, их куча мешает:

До пресыщения их надоедает читать.

Редкое нравится нам: так первая овощь вкуснее,

Так же дороже для нас розы бывают зимой;

Так набивает себе любовница хищная цену

Спесью: открытая дверь не привлечет молодежь.

Часто мы больше считаемся с Персия книгой одною,

Чем с «Амазонидой» всей, Марса бесцветным трудом.

Персий считал себя продолжателем Луцилия и Горация. Однако его сатиры сильно отличаются от ранних сатир Горация и от тех сатир Луцилия, какие носили политический характер. Все сатиры Персия, не исключая даже и первой, в которой он обрушивается на страсть к стихотворству, представляют собой в основном морально-дидактические рассуждения. И хотя Персий не достигает высот ювеналовской сатиры, он гораздо искреннее и смелее обличает современных ему римлян, чем другие писатели-философы. Давая отрицательную характеристику этим последним, Энгельс в работе «Бруно Бауэр и раннее христианство» положительно отзывается о Персии: «Только очень редкие из философов, как Персий, поражали, по крайней мере, бичом сатиры своих выродившихся современников» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XV, стр. 607, 1933 г.).

Сенека

Автором памфлета на смерть предшественника Нерона, императора Клавдия, считается, согласно античной традиции и, в частности, свидетельству историка Диона Кассия, воспитатель молодого Нерона, философ Луций Анней Сенека. Его литературная деятельность была чрезвычайно разнообразна: он писал естественно-научные произведения, философские трактаты, эпиграммы и трагедии, поэтому вполне возможно, что ему принадлежит и сатира на смерть Клавдия, в которой он мог вдоволь поиздеваться над ученым и слабовольным императором, отправившим его в долголетнюю ссылку на остров Корсику, и доставить удовольствие юному Нерону.

Петроний

Время написания «Сатур» Петрония — принципат Нерона. Прямых свидетельств о том, кто был сам Петроний Арбитр, не имеется; но можно предполагать, что это тот самый Гай Петроний, о котором рассказывает историк Тацит («Летопись», кн. 16, гл. 18—20): «День он посвящал сну, ночь — делам и жизненным наслаждениям. Других приводит к славе усердие, его же привела бездеятельность; он не считался гулякою и мотом, но отличался утонченной роскошью».

Позднейшие латинские авторы называют автора «Сатур» то Петронием, то Арбитрохм, то Петронием Арбитром.

То, что дошло до нас от произведения Петрония, составляет лишь ничтожную долю из написанного им. Эти отрывки «Сатур» Петрония относятся к книгам 15-й и 16-й. Каков был объем всего произведения Петрония, неизвестно. Фрагменты не имеют ни начала, ни конца, во многих случаях разрознены; единственно цельный эпизод представляет собою отрывок, получивший название «Пир у Трималхиона».

«Сатуры» Петрония интересны и как литературное произведение и как документ, рисующий быт и нравы римского общества времен Нерона.

В дошедших до нас отрывках рассказ ведется от лица Энколпия — человека, получившего, несомненно, хорошее литературное образование, но ставшего вором, убийцей и распутником. Остальные действующие лица — бродячий поэт Эвмолп, ритор Агамемнон и другие — по своему моральному облику нисколько не выше Энколпия. Исключение составляет, пожалуй, один Трималхион — центральная фигура главного эпизода фрагментов — «Пира у Трихмалхиона».

Трихмалхион, как показывает уже самое его имя — «втройне отвратительный», должен, казалось, быть самой непривлекательной фигурой у Петрония, но этот вольноотпущенник, земли которого, как говорит один из его сотрапезников, «коршуну не облететь», изображен вовсе не таким отвратительным, как многие другие действующие лица. Он добродушен, гостеприимен, щедр, не злобен, легко прощает проступки рабов, не скрывает своего подневольного постыдного прошлого. Словом, по существу Трималхион не столько отвратителен, сколько смешон.

Петроний ставит себе в заслугу простое и правдивое описание народных нравов — «того, что делает народ». И действительно, в эпизоде «Пир у Трималхиона» мы видим мастерское изображение представителей той среды, из которой вышел сам Трималхион.

Одной из интереснейших подробностей «Сатур» Петрония является введение в них вставных рассказов, взятых автором из устного латинского творчества, подобно сказке об Амуре и Психее, искусно обработанной Апулеем в его «Метаморфозах» («Золотом осле»). Некоторые из этих рассказов имеются и в эпизоде «Пир у Трималхиона».

Богатый материал дают «Сатуры» Петрония и для изучения разговорного латинского языка. Сознательно подчеркивая особенности народного говора, Петроний, однако, не впадает в карикатуру, а воссоздает подлинную речь различных слоев населения Италии.

Умение дать настоящую сатиру на нравы определенных слоев римского общества времен Нерона, пусть и не такую резко обличительную, какую дает Ювенал, искусство создавать типические образы, вроде разбогатевшего вольноотпущенника Трималхиона, напыщенного ритора Агамемнона, метко очерченных штрихами женщин и т. д., все это дает нам право считать Петрония одним из крупнейших римских сатириков, помогающих изучать жизнь римского рабовладельческого общества и понять те его стороны, которые без Петрониевых «Сатур» остались бы совершенно неосвещенными.

Ювенал

Децим Юний Ювенал родился в Аквине, древнем городе вольсков в Лации. Хотя никаких прямых данных о годе рождения Ювенала из его произведений установить нельзя, однако, по указаниям двух его древних биографий, время жизни его приходится на 60—140 гг. н. э., тематика же его сатир касается главным образом времен правления Домициана (81— 96 н. э.) По некоторым намекам в его сатирах можно судить, что происхождения он был незнатного. Однако родители Ювенала были люди достаточно состоятельные, чтобы дать ему риторическое образование.

Дошедший до нас сборник сатир Ювенала, несомненно, представляет собой не простой свод его произведений, а книгу, в которой отдельные части распределены по возможности систематически. Это очень хорошо видно по Сатире первой, являющейся не только отдельным, самостоятельным произведением, но и введением ко всем остальным сатирам, в которых Ювенал излагает свое писательское credo. По мнению Ювенала, поэзия должна иметь своим источником жизнь, а не выдуманную, безжизненную тематику. Жизнь во всех ее проявлениях — вот истинная основа поэзии и особенно поэзии сатирической:

Все, что ни делают люди, — желания, страх, наслажденья,

Радости, гнев и раздор,— все это начинка для книжки.

Сатира вторая направлена против лицемеров, которые, прикрываясь личиной блюстителей нравов и выдавая себя за философов-моралистов, предаются самым гнусным порокам. В этой сатире Ювенал трижды намекает на Домициана, принявшего звание «непременного цензора». В Сатире третьей Ювенал говорит о трудности жизни в Риме.

Сатиры четвертая и пятая посвящены гастрономическим темам. Сатира четвертая состоит из двух отдельных частей. Начинается она с изображения распутного обжоры Криспина, но затем Ювенал как бы забывает об этом и посредством нескольких вставных стихов (28—36) переходит к Домициану. Тема Сатиры пятой использована во многих эпиграммах Марциала, а также в одном из писем Плиния Младшего, но ни тот, ни другой не дают такой грандиозной сатирической картины, какую мы находим у Ювенала.

Сатира шестая — самая яркая и сильная из всех сатир Ювенала. В ней поэт обличает пороки женщин высшего римского общества.

Сатира седьмая изображает тяжелое положение римской интеллигенции, вся надежда которой, как говорит Ювенал в начале сатиры, — только на Цезаря. Поэты, историки, юристы, учителя красноречия и словесности — все терпят нужду. Заниматься поэзией могут спокойно только люди материально обеспеченные.

Сатиры восьмая, десятая, одиннадцатая, тринадцатая, четырнадцатая и пятнадцатая носят по преимуществу характер общих моральных рассуждений. Наряду с этим в Сатире десятой Ювеналом дана яркая картина народного гнева против временщика императора Тиберия — Сеяна.

Сатира двенадцатая — послание другу с выражением радостных чувств по случаю его возвращения из опасного морского путешествия; Сатира шестнадцатая говорит о преимуществах военной службы. Сатира девятая в настоящем сборнике не помещена.

Ювенал создал подлинно обличительную сатиру. Ни Гораций, ни Персий никогда не доходили до той силы обличения, какой достиг Ювенал.

Но Ювенал не только негодует и не только обличает Рим. Он ищет выхода из того страшного положения, которое губит римское государство.

Нечего будет прибавить потомству к этаким нравам

Нашим: такие дела и желанья у внуков пребудут.

Всякий порок до предела дошел...

Но выхода он не находит. И все же, несмотря на то, что Ювенал не сознавал необходимости и неизбежности коренной реформы Римского государства, присущие сатирику наблюдательность и незаурядный ум привели его к ценным для истории общественной мысли выводам. Это было отмечено превосходно знавшим и ценившим Ювенала Марксом, который в своей работе «Финансовое положение Франции» (1861 г.) писал: «Современная Франция дала нам ключ к тем местам из сатир Ювенала, где внезапно приобретенное богатство рассматривается как преступление против народа» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XII, ч. II, стр. 266, 1933 г.).

Сульпиция

В 1498 г. в Венеции было издано небольшое стихотворение, написанное дактилическим гекзаметром и озаглавленное: «Стихи Сульпиции, жившей во время Домициана, найденные недавно Георгием Мерулой Александрийцем вместе с другими сочинениями».

Стихотворение Сульпиции написано по поводу эдикта императора Домициана об изгнании всех философов из Рима и Италии.

Это стихотворение, неизвестное до конца XV века, возбудило живой интерес филологов. Новый образец римской сатиры и то, что автором ее является поэтесса, открывали интересную страницу истории римской литературы, знакомя нас с обличительным произведением, написанным, очевидно, еще при жизни Домициана.

Аноним

К сатирическим произведениям римской литературы следует отнести и пародии на язык законодательства, о существовании которых известно уже по упоминанию Луцилием шуточного закона о порядке пира. Одна из таких пародий включена Плавтом в комедию «Об ослах». До нас дошла из этого рода произведений очень забавная анонимная пародия на завещание, относящаяся к III или к IV веку н. э.