Римский король

XIV

После ухода Анрио генерал Мале остался наедине с женой.

Она была в курсе замыслов мужа, хотя и не знала подробностей проекта. Единственно, что она знала, – это конечную цель, заключавшуюся в уничтожении империи. Но она не понимала, каким образом можно было рассчитывать на подобный переворот.

После недолгого молчания Мале резко сказал ей:

– Решено! Сегодня вечером, дорогая жена, я попытаюсь освободить этот угнетенный народ!

Госпожа Мале вскрикнула и, беспокоясь и боясь неуспеха, спросила:

– А ты рассчитываешь на успех? У тебя, вероятно, имеются какие-нибудь новости?

– Да, и очень важные. Император умер, я получил это известие из России от верного друга, – ответил Мале. – Правительство еще ничего не знает о смерти Наполеона. Только ночью, а может быть, даже завтра утром Парижу станет известно великое событие. Заблаговременное сообщение о счастливой катастрофе и эта ночь не пройдут для меня даром. Я намерен воспользоваться изумлением одних и растерянностью других. Я соберу всех желающих блага народу, постараюсь возбудить энергию патриотов; благоразумные старые партии предоставят мне свободу действовать в надежде извлечь свою выгоду во время общего замешательства. Да, я вырву власть из рук неспособных и преступных бонапартистов; впрочем, они и сами по первому сигналу поспешат засвидетельствовать свою покорность. Я рассчитываю сегодня же ночью или – самое позднее – утром, на рассвете провозгласить новое правительство. Я – истый республиканец и не желаю власти лично для себя. Правительственная комиссия обсудит, какую форму правления лучше всего предложить французскому народу. Если партийные и частные интересы заставят комиссию отказаться от Республики, я уйду совсем. Я не воспользуюсь предоставленной мне властью. Убедившись, что препятствия слишком велики, чтобы победить их, и установив изустный порядок в стране, я покину Францию и уеду вместе с тобой, моя дорогая, куда-нибудь подальше, в колонии, может быть. Во всяком случае я буду чувствовать себя удовлетворенным, сознавая, что все-таки сделал много для своего отечества, освободив его от военного деспота, который угнетал народ и купал его в крови. Я почти уверен, что все последуют за мной, хотя нынешние французы с великой радостью идут под иго. Приходится силой и хитростью срывать с них цепи, – прибавил Мале с загадочной улыбкой.

Предупредив жену, чтобы она ничего не рассказывала о смерти Наполеона до тех пор, пока это известие не станет общим достоянием, он поручил ей отнести его генеральский мундир к монаху Каманьо, жившему на улице Сен-Жиль.

Пробил час, когда посторонние посетители должны были удалиться из лечебницы. Мале поцеловал несколько раз жену, которая медленно ушла, стараясь скрыть слезы от швейцара. Мале проводил ее до решетчатых ворот сада; здесь была граница, за которую выход строго воспрещался всем пансионерам-узникам.

В шесть часов раздался звонок, призывающий пансионеров к обеду. Мале прошел в столовую и спокойно сел за стол со своими обычными компаньонами. Ничто в его поведении не выдавало того важного решения, которое он принял. Мале обладал такой силой воли, таким умением владеть собой, что прошел после обеда в салон и засел играть в партию виста, как это делал ежедневно. В десять часов он поднялся, с довольным видом сосчитал свой выигрыш и, пожелав своим партнерам большого успеха в дальнейшей игре, простился с ними и отправился в свою комнату. В одиннадцать часов вся лечебница погрузилась в сон; в окнах не видно было ни одного огонька; всюду царила полнейшая тишина.

Мале осторожно вышел из своей комнаты и спустился по черной лестнице, от которой раньше достал ключ. Пройдя сад, он подошел к стене, где его уже ожидал аббат Лафон с лестницей, взятой у садовника. Оба заговорщика благополучно перелезли через каменную стену забора и, спрятав лестницу, чтобы она не бросилась в глаза проходившему мимо патрулю, быстро направились в соседнюю улицу.

Аббат нес толстый портфель, который был наполнен бумагами, составленными Мале, а последний держал под плащом два заряженных пистолета, чтобы выстрелить в каждого, кто осмелился бы вдруг помещать исполнению его плана. Оба шли молча, погруженные в свои думы. Мале мысленно видел Наполеона низверженным, заключенным в крепость, даже казненным. Аббату представлялся Людовик Восемнадцатый, коронующийся в Реймсе и вручающий ему шапку кардинала. Наконец оба дошли, не возбудив ничьего подозрения, до улицы Сен-Жиль, где находилась квартира Каманьо.

Мале и Лафар опустили в отверстие деревянного ящика, прикрепленного к дверям, два обрывка письма, которые должны были служить для них пропуском. Дверь тотчас же открылась. Монах ожидал их. У его пояса висел пистолет, а на плече лежало ружье. Рато и Бутре находились уже в соседней комнате. Монах подвел Мале к окну и указал ему на приготовленных лошадей во дворе. На столе той комнаты, где ждали Рато и Бутре, были разложены пистолеты, шпага, сабля и полный мундир дивизионного генерала; кроме того, тут же лежал трехцветный шарф.

– Я вижу, что мои распоряжения прекрасно поняты и выполнены, – весело заметил Мале, – это хорошее предзнаменование.

Улыбаясь, он начал натягивать парадный мундир, точно собираясь на бал.

– Возьмите этот трехцветный шарф и наденьте его, – обратился Мале к Бутре, окончив свой туалет, – вы назначаетесь комиссаром полиции при временном правительстве.

Бутре возложил на себя шарф и, сдвинув шапку набекрень, принял воинственный, строгий вид начальника полиции, готового схватить каждого, кто отважится оказать сопротивление властям.

Рато не успел одеться в казарме подобающим образом и пришел в ночной сорочке. Мале указал ему на узел, доставленный Марселем, и велел облачиться в мундир генерального штаба.

– Я обещал тебе повышение, мой милый, – сказал генерал солдату, – и держу свое слово. Теперь на тебе мундир капитана, кроме того, ты назначаешься моим адъютантом.

– Благодарю вас, ваше превосходительство! – воскликнул Рато. – Клянусь вам, что вам не придется увидеть в моем лице ни труса, ни изменника.

– Однако почему же нет доктора Марселя? Неужели он вдруг испугался? – спросил Мале. – Известна ли кому-нибудь причина его отсутствия?

– Я получил от него записку, – ответил Каманьо, – она состоит всего из двух строк: «Не ждите меня. Я возвращаю себе свободу действий. Встретил полковника Анрио. Сожгите бумажку».

– Только всего? Странно! – озабоченно заметил Мале. – Что означает эта встреча с полковником Анрио? Неужели он отговорил Марселя принимать участие в нашем деле? Ну, достаточно будет и нас пяти. Лучше даже пуститься в наше смелое предприятие в обществе людей вполне верных и решительных, таких, как вы, мои друзья. Однако довольно разговоров, пора действовать! Садитесь на лошадей и двинемся немедленно к францисканским казармам.

– Теперь невозможно выйти, – возразил Лафон, – слышите, дождь льет как из ведра. Я только что был на дворе, чтобы поставить лошадей в конюшню.

– Ах, дождь! – иронически засмеялся Мале. – Впрочем, вы правы. В ливень не делают революции, по словам Петиона, а этот бывший мэр Парижа понимал кое-что в этом деле. Ну, подождем, пока дождь перестанет, а тем временем поужинаем, чтобы убить время.

У монаха оказались хороший погреб и вместительный буфет. Заговорщики ели и пили с удовольствием и в конце ужина чокались бокалами пунша и произносили своеобразные тосты. Пили за смерть Наполеона, Камбасереса, министра полиции Ровиго, за смерть верных маршалов Нея и Лефевра; за всех тех, от которых толпа должна была избавить Францию. Решено было, что Мария Луиза отправится в Австрию, а маленький Римский король будет поручен вольным морякам, которые сделают мальчика сначала юнгой на корабле, а затем матросом, и сын Наполеона никогда не узнает о своем настоящем происхождении.

Дождь прекратился только в половине четвертого, и Мале, Рато и Бутре покинули улицу Сен-Жиль.

Аббат Лафон вместе с Каманьо должны были остаться в квартире последнего в ожидании событий и быть готовыми исполнять те распоряжения, которые им будут отданы Мале.

Мале прежде всего отправился в казарму французской гвардии, находившуюся вблизи квартиры Каманьо. Там помещалась десятая когорта.

Рато и Бутре, такие же смелые и решительные, как их начальник, сильно постучали в запертые ворота казармы. Часовой забил тревогу. Вскоре прибежал запыхавшийся начальник караула. Увидев генерала, он подумал, что назначен внезапный ночной осмотр, впустил Мале и его спутников и почтительно дожидался дальнейших распоряжений.

Мале приказал ему сообщить полковнику когорты, что генерал Ламотт желает видеть его.

Это имя принадлежало офицеру, который даже не подозревал о заговоре Мале. Впоследствии настоящему Ламотту было очень трудно доказать свою невиновность; подозревали, что он состоял в заговоре или по крайней мере знал о том, что Мале думает назваться его именем. Между тем Мале, просматривая список генералов, совершенно случайно остановился на фамилии Ламотт.

Мале последовал за начальником караула и вошел вместе с ним в комнату полковника. Полковник Сулье, участвовавший в итальянской кампании, помнил подвиги Наполеона, когда он был еще первым консулом, и обожал его как императора. Со временем ему пришлось жестоко поплатиться за свое легковерие.

Внезапно разбуженный полковник был поражен, увидев в своей комнате генерала, его адъютанта и комиссара полиции. Сулье протер глаза и тревожно спросил, что случилось.

– Я вижу, что вас еще не известили о важной новости, – спокойно проговорил Мале. – Итак, знайте: император умер, сенат, собравшись ночью, провозгласил временное правительство. Я – генерал Ламотт. Вот приказ, который я должен вручить вам от имени генерала Мале, назначенного военным губернатором Парило. Мне поручили следить за тем, чтобы этот приказ был выполнен в точности.

Сулье был не совсем здоров, и ошеломляющая новость лишила его всякого присутствия духа, всякой способности рассуждать. Он сделался жертвой обмана и поплатился за это своей жизнью.

Сулье чувствовал себя совершенно разбитым и начал торопливо одеваться; его руки дрожали, он не мог надеть сапог, всовывая в него не ту ногу, которую следовало. Импровизированный комиссар полиции подал ему копию сенатского решения и письмо за подписью Мале. В последнем сообщалось, что генерал Ламотт передаст полковнику Сулье распоряжение сената, которое полковник Сулье должен немедленно выполнить.

Приказ гласил следующее:

«Вооружите возможно скорее всю когорту, соблюдая величайшую тайну. Ввиду этого не позволяйте извещать офицеров, находящихся в данную минуту вне стен казармы. В тех отрядах, где отсутствуют офицеры, команду на себя возьмут фельдфебели».

Этот приказ, если допустить, что император действительно умер, не представлял собой ничего невероятного. Для большей убедительности в конце приказа находилась приписка:

«Генерал Ламотт передаст вам чек на сто тысяч франков, которые предназначаются на повышение жалованья солдатам и на двойные оклады офицерам». В постскриптуме значилось, что полковник Сулье с частью своих солдат должен отправиться в городскую ратушу и передать прилагаемое запечатанное письмо префекту Сены, который должен был приготовить к восьми часам большой зал для принятия генерала Мале со штабом.

Легковерный Сулье ни на одну минуту не усомнился в правдивости сообщенной новости и в законности отданных распоряжений. Его даже не поразило странное требование не извещать офицеров, находившихся вне казармы.

Полковник позвал своего адъютанта, Антуана Пиккереля, и поручил ему немедленно вооружить солдат и собрать их во дворе казармы; туда же отправился он сам в сопровождении Мале, Бутре и Рато. Бутре торжественно прочел вслух решение сената. Впоследствии было доказано, что во время этого чтения Мале многозначительно переглянулся с капитаном Пиккерелем и поручиком Лефевром. Они действительно принадлежали к партии филадельфов и знали о проекте Мале. Но оба офицера совершенно отрицали свое участие в заговоре, когда им пришлось отвечать перед военным судом.

Чтение Бутре было выслушано безмолвно. Ни звука протеста, ни малейшего восклицания не слышалось вокруг. Слепое повиновение, без рассуждения, строго предписывалось солдатам, и они были послушны этому предписанию. Начальник сказал, что император умер – нужно было верить; другой начальник – полковник когорты – приказал идти к ратуше, и солдаты, не колеблясь, ни в чем не сомневаясь, покорно пошли. Такая дисциплина могла вызвать похвалу со стороны Наполеона, а никак не обвинение в преступлении.

Энергия Мале возрастала от видимого успеха. В полном восторге от оборота дела, Мале отделил часть армии для себя – приблизительно около тысячи человек – и решил повести их под собственной командой к тюрьме Ла-Форс; другая часть, под командой Сулье, должна была отправиться к городской ратуше. Таким образом Мале, бывший всего несколько часов тому назад узником, стал во главе довольно значительного отряда и повел его к тюрьме, где должен был совершиться необыкновенно смелый и вместе с тем безрассудный, почти невероятный поступок, не принесший никакой пользы затее генерала Мале.

Солдаты вышли из казармы, не отдавая себе отчета в том, куда они идут и что должны делать. Никто из них не думал оспаривать законность приказания. Военная машина точно и слепо исполняла свое дело. Ею управлял генерал в той же форме, в какой ежедневно отдавал приказания солдатам их начальник, а следовательно, не о чем было и рассуждать.

Шагая по пустынным улицам Парижа, солдаты, поневоле превращенные в инсургентов, вспоминали Наполеона; многие из них искренне восхищались императором и любили его.

«Император умер, – думали они, – какое несчастье! Кто же теперь будет побеждать врагов?»

И они шли дальше, угрюмые и мрачные, стараясь шагать в такт и размахивать руками так, как полагалось по форме.

Офицеры не сомневались в том, что переданная новость совершенно верна. Разве Наполеон не был обыкновенным смертным? Его отъезд на чужбину и редкие известия из России заставляли верить в его кончину.

– Может быть, император уже давно убит, высказывали предположение офицеры, – и от нас нарочно скрывали его смерть, чтобы подготовить новое правительство.

Было около шести часов утра, когда Мале в сопровождении своего войска подошел к тюрьме Ла-Форс.