Римский король

IV

Римский король родился среди приветственных кликов армии и добрых пожеланий народа, которым глухо вторили проклятия и призывы к смерти в рядах роялистов и агентов Англии. Но громадное большинство французской нации радовалось и проникалось уверенностью при виде сияющего Наполеона, державшего на руках как новый трофей славы и надежды своего сына, который должен был называться для него Наполеоном Желанным.

Отцовское блаженство не ошеломило Наполеона до такой степени, чтобы он совершенно пренебрег специальным воспитанием своего наследника. Царственного ребенка еще с младенчества следовало готовить к роли императора, которую он должен был принять на себя, когда его отца не будет в живых и когда ему придется сдерживать двадцать наций, объединенных под французскими орлами, управлять Европой от устьев Шельды до границ Далматских степей и не дать заглохнуть среди мирного времени победам и славе в наследии новейшего Карла Великого.

К малолетнему принцу приставили воспитательницу. Она оказалась женщиной редких достоинств. То была госпожа де Монтескью – мама Кью, как называл ее маленький Римский король на своем детском языке.

Де Монтескью не имела счастья понравиться Марии Луизе. Последняя покровительствовала герцогине Монтебелло, любезностью которой воспользовалась во время приключения с Нейппергом, и эта вдова маршала Ланна завидовала гувернантке.

Добрая, внимательная, преданная де Монтескью заменила Марию Луизу при сыне Наполеона, потому что императрица никогда не питала особенной привязанности к своему ребенку. Она проводила с ним каких-нибудь минут десять в день, да и то ухитрялась еще пугать и доводить малютку до крика, являясь в детскую в шляпе с огромными страусовыми перьями на большой голове, чтобы поцеловать его после прогулки верхом.

Настоящей матерью Римского короля была мама Кью. Она старалась подавлять пылкий и раздражительный нрав своего воспитанника, унаследованный от отца. Был отдан строгий приказ, чтобы малолетний принц никуда не выходил без гувернантки.

Однажды утром крошка Наполеон – белокурый ребенок – подбежав один к кабинету императора, нашел дверь запертой.

– Отворите мне! Я хочу видеть папу! – сказал он по-детски повелительным тоном камер-лакею.

Но тот ответил:

– Ваше величество, я не могу отворить вам.

– Почему так? Ведь я – маленький король!

– Но вы, ваше величество, один, я не могу вам отворить!

Малолетний Наполеон замолк. Его глаза наполнились слезами. Он неподвижно дожидался прихода де Монтескью, от которой убежал вперед. Когда она пришла, он схватил ее за руку и сказал камер-лакею:

– Теперь отворите! Маленький король хочет этого!

Тогда лакей, поклонившись, распахнул настежь дверь и доложил:

– Его величество король Римский!

Мальчик вошел, сильно заинтересованный, в императорский кабинет и подбежал к отцу, чтобы кинуться к нему в объятия.

В это время у императора как раз заканчивалось заседание совета министров. Наполеон, хотя и обрадованный приходом сына, сдержался и, приняв строгий вид, сказал:

– Вы позабыли раскланяться, ваше величество. Извольте поздороваться с этими господами! Французы ни за что не захотят иметь вас императором, если вы будете невежливы!

Ребенок покраснел, остановился и послал министрам грациозный поцелуй крохотной ручонкой.

Император, заменив улыбкой притворную строгость, взял тогда маленького короля на руки и сказал сановникам:

– Надеюсь, господа, никто из вас не скажет, что я пренебрегаю воспитанием сына. Он, несмотря на свой возраст, отлично понимает долг вежливости.

Тут маленький король объяснил причину поспешного прихода.

Он прогуливался в Тюильрийском саду с гувернанткой во время совещания министров, как вдруг несмотря на караульных к нему поспешно приблизилась какая-то женщина в трауре в сопровождении маленького мальчика, почти ровесника ему, и велела подать своему ребенку просьбу, которая и была принята наследником престола.

– Передайте это императору, – сказала женщина, – это от вдовы одного из его солдат!

Наследник был растроган видом матери и ее ребенка в трауре и очень торопился передать просьбу своему отцу.

– Вот, папа, – с важностью сказал малютка, поздоровавшись с министрами, – это дал мне для тебя маленький мальчик в саду. Он одет во все черное. Его папа был убит на войне, а мама просит пенсию. И обещал ему!

– Ах, плутишка, ты уже назначаешь пенсии! иго, раненько ты начал! Но изволь, будь по-твоему! Ну, доволен ли ты? – И Наполеон, прижав сына к груди, долго целовал его.

В то время, с которого снова начинается наш рассказ, Римский король был еще слишком мал для того, чтобы испрашивать и добиваться пенсии для покровительствуемых им лиц. Он был еще только красивым белокурым мальчиком с курчавой головкой и часто, к великой радости гуляющих в Тюильри, катался в колясочке, запряженной баранами, ловко выдрессированными Франкони.

После возвращения с прогулки гувернантка, зная, что император, урвав свободную минутку, всегда звал их к себе, чтобы приласкать сына, нарочно мешкала под окнами императорского кабинета.

Так же она сделала и в описываемый нами день. Наполеон, диктуя секретарю Меневалю, по привычке прохаживался взад и вперед по комнате, от камина к окну и обратно. Он увидал гувернантку и, прервав занятие, тотчас подал ей знак войти.

Когда мальчик вошел с гувернанткой, император нежно обнял его и сделал знак, что отпускает де Монтескыо с ее воспитанником, после чего обратился к Меневалю, чтобы продолжать диктовку.

Однако гувернантка, отлично поняв намерение императора, не двинулась с места. Передав Римского короля одной из дежурных дам, находившейся поблизости императорского кабинета, она осталась там, молчаливая, неподвижная, стоя навытяжку. Удивленный Наполеон сначала нахмурился, а потом поспешно спросил:

– Ну, в чем дело, мама Кью? Не провинился ли ваш воспитанник? Нет, не то? Значит, вы хотите попросить у меня чего-нибудь? В таком случае говорите!

Слегка смущенная гувернантка сделала низкий реверанс, после чего, несколько запинаясь, сказала:

– Ваше величество, сегодня поутру у меня была герцогиня Данцигская, которая просила, чтобы я исходатайствовала ей большую милость от вас!

– Супруга маршала Лефевра желает от меня милости? Черт возьми! Неужели она недостаточно важная персона сама по себе, чтобы просить о ней лично? Разве ей понадобились теперь посланницы, или же я внушаю ей страх? Ого! Чтобы чего-нибудь испугалась эта мать-командирша? Ну, мудрено поверить!

– Ваше величество, супруга маршала боялась обеспокоить вас! Она уверяет вдобавок, что, получив уже от вас большую милость, опасается показаться слишком назойливой.

– Вот как? Герцогиня Данцигская – превосходная особа, и я очень люблю ее. Это доблестная дочь народа, которую я знавал когда-то в молодости и которая храбро несла службу на полях сражений. Правда, она коверкает французский язык; ее живописные выражения отзываются больше пригородом и казармой, чем сен-жерменским предместьем и академией; это опять-таки совершенно верно. Она не совсем корректно держится в гостиной, а ее ноги путаются в придворном шлейфе. Но это не беда! Я уважаю ее и хочу, чтобы все при моем дворе, как и повсюду, относились к ней как нельзя более внимательно и с безусловным уважением. Пусть кто-нибудь только посмеет теперь оказаться более требовательным, чем я, относительно манер и светской выдержки у жен моих первейших слуг! Лефевр, как я уже говорил ему, пожалуй, напрасно женился сержантом. Но я простил ему этот промах, а ей, этой добрейшей Сан-Жень, я обещал забыть, что она была прачкой. Итак, мама Кью, сообщите нам скорее, в чем состоит ваше поручение. Чего желает герцогиня Данцигская?

– Ваше величество, ее приемыш, гусарский офицер Анрио, женится на дочери одного офицера республиканских войск, под начальством которого служил маршал Лефевр, бывший в то время сержантом.

– Имя этого офицера?

– Борепэр.

– Он был одним из моих друзей! – с живостью воскликнул император. – При геройской защите Вердена Борепэр предпочел, как говорят, смерть постыдной сдаче города, вверенного его охране. Клянусь, я очень рад этому брачному союзу! Ну, а когда же свадьба?

– Послезавтра, ваше величество. Я буду посаженой матерью Алисы де Борепэр, которая сирота, а герцогиня Данцигская надеется, что вы, ваше величество, соблаговолите подписаться под брачным контрактом.

– Согласен! Мы будем присутствовать на церемонии. Однако, я полагаю, герцогиня Данцигская должна быть где-нибудь недалеко отсюда… и вместе с юной невестой. Они обе, вероятно, дожидаются поблизости ответа?

– Ваше величество, вы не ошиблись.

– Герцогиня не только энергичная и добрая женщина, достойная храброго солдата, с которым она разделяла труды боевой жизни и славу, но вдобавок умная особа, которая понимает все с полуслова и знает, как надо вести себя в затруднительных обстоятельствах… Нет, она не дура, честное слово! Я уже высказал ей это в глаза, – продолжал император, вспоминая ловкое вмешательство находчивой Сан-Жень той ночью в Компьене, которая чуть не сделалась трагической, когда Нейпперг был захвачен им врасплох и послан на расстрел. – Супруга маршала Лефевра, – с улыбкой прибавил Наполеон, – побоялась оказаться не на своем месте при моем дворе. Она поняла, пожалуй, слишком буквально некоторые замечания, сделанные мной ее мужу по поводу ее обращения в обществе и манер, и поэтому добровольно удалилась в свой замок Комбо, не желая подвергаться насмешкам придворных и выносить презрение их надменных супруг, которые сами не стоят ее. Я весьма благодарен герцогине за ее внимание к моему желанию, которое даже не было выражено мной, и хочу высказать ей личное мое полнейшее удовольствие по этому поводу. Пригласите, пожалуйста, сюда герцогиню Данцигскую вместе с невестой храбреца Анрио. Я отлично помню, как он взял для меня Штеттин, и обязательно подпишу его брачный контракт. А вы, Меневаль, докончите эту ноту Лористону: надо положить предел оттяжкам и проискам моего любезного кузена императора Александра!

И Наполеон, голос которого повысился и приобрел раздраженный тон, продолжал диктовать депешу своему посланнику при императоре Александре Первом. Монтескью между тем побежала за герцогиней Данцигской и Алисой де Борепэр.

– Ах, это вы, мадам Сан-Жень! – воскликнул император, идя навстречу супруге маршала, немного встревоженной, несмотря на уверения де Монтескью относительно ожидавшего ее приема. – Ну что, вы не сердитесь на меня?

– Нет, ваше величество, – ответила Екатерина. – Вы знаете, что Лефевр и я готовы ради вас дать изрезать себя на куски. Но видите ли, нам предписано пользоваться деревенским воздухом. Мне было совсем, ну совсем-таки не по себе в ваших салонах! В Комбо я нахожусь в своей стихии: там есть крестьяне, которые любят нас, старые солдаты, которые восхищаются моим Лефевром как человеком, находившимся везде, под картечью, рядом с вами; а потом, я живу среди коров, баранов, лугов, деревьев, которые хотя и не чета нашим соснам в родимом Эльзасе, но все-таки мне и мужу милее ваших раззолоченных прихожих и колидоров.

– Коридоров! – тихонько поправила Екатерину де Монтескью.

– Ну да, ваших колидоров! – как ни в чем не бывало продолжала Сан-Жень, не поняв хорошенько замечания. – Мне уж порядком надоело дожидаться у дверей вашего салона. Но это не мешало мне любить вас, ваше величество. Вблизи, как и вдали, вы наш император; кроме того, будьте покойны: в тот день, когда вы дадите знак моему мужу, он скорехонько смажет салом парадные сапоги и примчится к вам. Но пока не дерутся, ведь он вам не нужен, не так ли? Что стали бы делать с таким старым ворчуном в Париже? Вы можете преспокойно оставить его мне, не правду ли я говорю? Теперь он разводит капусту вместе со мной. Но стоит вам сказать: «Сюда, Лефевр! Опять затевается драка на Висле, на Дунае, у черта на…» Простите, пожалуйста! Одним словом, вы, ваше величество, понимаете, что я хочу сказать. Так вот, Лефевр не мешкая распрощается со мной, забудет свое огородничество и ответит вам: «Здесь!», когда вы крикнете: «Вперед!»

– Да, – сказал, по-прежнему улыбаясь, император, – берегите его, заботьтесь о нем, любите и хольте моего храброго Лефевра! Пользуйтесь благоприятным настоящим временем, дорогая герцогиня! Может быть, действительно в скором времени мне понадобится еще раз отнять у вас вашего мужа.

– Значит, снова будет война, ваше величество? – с живостью спросила Екатерина.

– Ничего не знаю, и это еще никому не известно, – ответил император. – Я желаю мира. Но разделяют ли мое желание в Европе? Англия по-прежнему интригует, а император России следует пагубным советам. Не заикайтесь об этом, герцогиня, до нового приказа. Зачем беспокоить понапрасну вашего мужа! Вот это письмо, которое пишет Меневаль, – продолжал Наполеон, указывая взглядом на секретаря, – содержит запрос. Посмотрим, какой последует на него ответ. В этой депеше таится мир или война!

– Ах, неужели? – промолвила огорченно Екатерина и бросила взгляд на Меневаля, который сидел, склонившись над столиком и переписывая письмо, продиктованное в виде отрывистых фраз Наполеона.

Сан-Жень не могла понять, каким образом этот листок бумаги, который, казалось, был испещрен следами лапок мух, мог содержать в себе столь важное решение. Она была почти готова броситься к секретарю и воскликнуть: «Послушай, брось! Неужели ты станешь писать чепуху и поссоришь нас с русским императором?»

Между тем Наполеон пристально всматривался в Алису де Борепэр, испуганную, робкую голубку, потупившуюся под его проницательным орлиным взором.

– Так эта красивая особа, – продолжал он с некоторым колебанием, – выходит замуж за моего офицера Анрио? Право, ему везет! – И подойдя к молодой девушке, он со свойственной ему стремительностью и решимостью взял ее обеими руками за голову, приблизил свои пылающие губы к зардевшему челу Алисы, запечатлел на нем поцелуй и сказал: – Это вполне отеческое лобзание принесет вам счастье, мадемуазель. Вы, насколько мне известно, принадлежите к старинному роду. Изящная, прекрасная и кроткая, вы сделаетесь очаровательной женой. Вам нужно бывать при моем дворе. Я устрою, чтобы вас пригласили на приемы императрицы. Мы увидимся с вами послезавтра, мадемуазель, при подписании вашего брачного контракта! А теперь, любезная герцогиня, и вы, мама Кью, потрудитесь удалиться. Меневаль еще не кончил письмо, а славный Мусташ изнывает от нетерпения во дворе, совершенно готовый к отъезду.

Обе дамы церемонно раскланялись, причем Алисе, поклонившейся менее величественно, показалось, будто император продолжал ей улыбаться, не спуская с нее взгляда.

Де Монтескью, проводив Екатерину Лефевр с Алисой до конца лестницы, спускавшейся к террасе Тюильрийского дворца, возле набережной, собиралась вернуться в свои комнаты.

Императорская аудиенция привела ее в несколько лихорадочное состояние (Наполеон смущал всех приближавшихся к нему), и ей вздумалось пройтись еще немного по саду, чтобы рассеяться.

В ту минуту, когда она целовала Екатерину Лефевр, собиравшуюся сесть в карету, ей показалось, что какой-то высокий мужчина важного вида, в шляпе, надвинутой на глаза, в пальто с пелериной отошел от выездного лакея герцогини, с которым, по-видимому, только что разговаривал. Чего мог добиваться этот хорошо одетый незнакомец? Он как будто устроил засаду невдалеке от особой двери, откуда выходил император по своим частным делам, чтобы пройтись по городу инкогнито. Не было ли у него дурных намерений? Одну минуту гувернантка была готова указать караульному на этого подозрительного наблюдателя.

Вдруг Монтескью показалось, что он подает ей чуть заметный знак. Она вздрогнула, не смея податься вперед, стараясь рассмотреть издали этого субъекта.

Незнакомец быстро приблизился к ней. Он приподнял край фетровой шляпы и сказал с легкой иронией:

– Вы не узнаете меня? Неужели опала так меняет людей?

– Граф де Мобрейль! – воскликнула гувернантка, крайне удивленная этой встречей.

В былые времена она знала графа. Он довольно настойчиво ухаживал за нею, просто так, от нечего делать, а пожалуй, и с корыстными целями, потому что в то время де Монтескью должна была получить богатое наследство от дяди, потомка Артаньянов и ярого роялиста, но лишилась этого богатства из-за своей преданности новой империи. Однако, отвергнув ухаживания неразборчивого поклонника, она сохранила некоторое расположение к нему. Какой женщине не льстит мужская любовь, хотя бы сама она не имела никакой склонности к любовным похождениям?

Итак, Монтескью отнеслась к Мобрейлю довольно благосклонно и стала расспрашивать о его жизни с той поры, как он попал в немилость из-за интриг, затеянных им при дворе вестфальского короля. Этот искатель приключений более или менее правдиво описал ей свое пребывание за границей, тщательно опасаясь, однако, обнаружить ненависть, которую внушал ему Наполеон. Он спросил только о герцогине Данцигской, которую узнал, и высказал сильное желание повидаться с нею наедине; по словам графа, один друг, весьма близкий герцогине, с которым он беседовал в Англии, дал ему поручение к ней, и Мобрейлю хотелось как можно скорее выполнить его просьбу.

Совершенно успокоившись относительно намерений того, кого она приняла за притаившегося заговорщика, Монтескью тотчас перешла от тревожной сдержанности к чрезвычайному доверию. Она предложила своему бывшему обожателю представить его герцогине Данцигской, но не сейчас, а при случае, так как та покидала Париж, чтобы возвратиться в свое поместье Комбо.

Мобрейль поблагодарил и ответил, что подождет возвращения герцогини в Париж.

– Но дело в том, что супруга маршала Лефевра, пожалуй, пробудет долго в своем имении, – возразила Монтескью. – А почему не поехать бы вам в Комбо? Там как раз празднуют свадьбу. На церемонии этого рода представления весьма удобны. Кроме того, я буду там сама.

– Мне нет никакой надобности отправляться за город, – ответил Мобрейль, с улыбкой отклоняя предложение, не сулившее ему выгоды.

Он хотел познакомиться с женой маршала Лефевра лишь с той целью, чтобы, воспользовавшись именем и дружбой Нейпперга, завязать отношения с Марией Луизой. Ему пришло в голову, что в данном случае может пригодиться и Монтескью. Гувернантка сына императора, оказавшаяся у него под рукой, согласившаяся быть ему полезной, могла не хуже супруги маршала устроить ему свидание с императрицей. Получив доступ к Марии Луизе, он постарается приобрести ее доверие, назовет себя другом, посланником графа Нейпперга, станет говорить ей о неизменной любви отсутствующего, и если она не разгневается, если не прогонит его прочь с первых же намеков, но заинтересуется его речами, то остальное будет уже зависеть от него… Проникнув во дворец, он сумеет действовать. В данную минуту Мобрейлю совсем не казалось нужным пускаться вдогонку за супругой маршала Лефевра за двадцать лье от Парижа; он рассчитывал, что Монтескью доведет его до комнаты императрицы, а оттуда уже рукой подать до груди Наполеона, – стоит только отворить дверь, откинуть занавес…

– Напрасно вы так говорите, – возразила графу де Монтескью, – супруги Лефевр – превосходные люди; они примут нас с полным радушием. Да и брачное празднество обещает быть интересным: император дал слово присутствовать на нем.

Мобрейль невольно вскрикнул от изумления:

– Как, Наполеон будет на этой свадьбе? Он побеспокоится? Поедет в Комбо? Но какой интерес может представлять эта утомительная поездка для такого величайшего эгоиста, бесчувственного к радостям и печалям народов, как и отдельных личностей?

– О, не отзывайтесь дурно об императоре! – с живостью воскликнула Монтескью.

Мобрейль слегка пожал плечами.

– Я просто удивляюсь тому, – сказал он, принимая равнодушный вид, – что Наполеон покидает дворец, дела, даже удовольствия с единственной целью подписать в деревне брачный контракт заурядного эскадронного командира и девушки-сироты без положения, без предков; ведь генеалогия и родство этой особы не могут придать его новому двору тот блеск старого режима, которым он дорожит!

– Мадемуазель де Борепэр – племянница доблестного защитника Вердена.

– Гм! Неважное дворянство, самое незначительное. Красива ли, по крайней мере, эта невеста?

– Она очаровательна! Его величество, только что принимавший Алису у себя в кабинете, не спускал с нее взора. Мне кажется, что прекрасные глаза невесты сыграли некоторую, пожалуй, даже главную роль в решении императора.

Мобрейль недолго раздумывал.

– Я поеду на эту свадьбу, – сказал он вдруг, – и рассчитываю, что вы представите меня там супруге маршала.

– Поезжайте; я очень рада, что уговорила вас. В дни торжеств душа монархов смягчается: может быть, вы снова попадете в милость к императору. Итак, отправляйтесь в Комбо. И если вам не стыдно подать руку такой скромной вдове, как я, то мы осмотрим с вами все достопримечательности этого поместья.

– Я поеду непременно, даю вам слово, и мы будем совершать там сентиментальные прогулки, как в былое время.

– Значит, до свидания в Комбо! Я рассчитываю на вас. Прощайте! Мне пора к маленькому королю! – И мама Кью, помолодевшая при воспоминании о скромных любезностях минувших лет, восхищенная своей встречей с Мобрейлем, к которому она сохранила почти материнскую привязанность, весело поднялась по тюильрийской лестнице.

Мобрейль, планы которого изменила предстоящая поездка, уходил, соображая про себя: «Бонапарту должна приглянуться эта хорошенькая невеста! По настоянию врачей он оставляет теперь в покое свою супругу, хотя, вероятно, влюблен в нее до сих пор. Сама же императрица не любит мужа и уклоняется от супружеских обязанностей, опираясь на врачебное предписание. Между тем Наполеон не смеет взять к себе снова какую-нибудь чтицу, боясь вступить в рискованную связь с одной из придворных дам, а во избежание газетных разоблачений не решается, как бывало прежде, с помощью своего камердинера Констана заманить в маленькую квартирку-антресоль в Тюильрийском дворце одну из театральных звезд: великолепную Жорж, красавицу Бургоэн, пышную Грассини или другую царицу сцены. Подобная вольность с его стороны тотчас получила бы огласку через газеты, которые внимательно читаются в Вене. При таких условиях Бонапарту вполне естественно увлечься юной красоткой, неопытной и наивной. Ее положение новобрачной не остановит его, – напротив, подвенечное платье придаст ей еще большую соблазнительность в глазах этого пресыщенного сластолюбца! Место благоприятствует любовной интриге, в загородном замке, в сутолоке веселой свадьбы монарх чувствует себя свободнее и легче ускользает от наблюдения. – Мобрейль остановился. Его лицо просияло, и он продолжал про себя: – В этом обширном поместье, плохо охраняемом, пробирающийся на любовное свидание в ночную пору Бонапарт легко может найти вместо наслаждения внезапную смерть. О да! Я поеду в Комбо и захвачу с собой Самуила Баркера. Его наружность двойника императора может пригодиться мне».