Ринг «быков» и «медведей»

Биржевая стихия

Одно время в американских финансовых кругах рассказывали такую нравоучительную сказку. Жил-был банкир, и было у него три сына. На сочельник в 1915 г. отец позвал их к себе и сказал: «Сыновья! Вы уже большие, ученые, в денежных делах поднаторевшие. Даю каждому из вас по тысяче долларов. Постарайтесь их приумножить. Чтобы после моей смерти в грехах нажитое богатство не пошло по ветру, я оставлю его тому из вас, кто лучше всех распорядится отцовскими деньгами. Идите куда глаза глядят, а через 40 лет возвращайтесь и отчитайтесь».

Сыновья сказали «гуд бай!» и разошлись по разным финансовым дорогам. Все они, дети двадцатого века, знали, что деньги надо вкладывать в ценные бумаги.

Старший брат, которого еще в детстве хвалили за осторожность, купил на свою тысячу государственные облигации, так как знал, что правительство никогда не откажется вернуть долг. Безупречный семьянин, он 40 лет жил на жалованье конторского клерка, а на 50 долларов, проценты по облигациям, покупал рождественские подарки жене и детишкам. В 1956 г. он, как было условлено, вернулся к престарелому отцу, который уже с трудом вставлял ключ в замочную скважину сейфа. Сын вручил родителю облигации и с гордостью сказал, что точно такие же теперь стоят на бирже 1220 долл.

— Верно, — согласился банкир, — только учти инфляцию. На 1220 долларов ты купишь столько же товаров, сколько 40 лет назад на 700. Не сохранил ты отцовские деньги, сынок!

В этот момент в комнату вошел средний сын и молча положил перед отцом пачку акций. Второй банкирский наследник тоже был осторожным человеком, но с большим воображением, чем его старший брат. 40 лет назад он купил на тысячу долларов акции 30 самых мощных корпораций США. Теперь эти акции стоили 9100 долл. и, несмотря на инфляцию, отцовский капитал возрос в 5 с лишним раз.

Глава семейства вознамерился было похвалить среднего сына, когда под окнами послышался скрип тормозов. В окно банкир разглядел улыбающегося младшего сына в роскошном «кадиллаке», с длинной вереницей бронированных автомашин, наполненных деньгами. Сын-последыш тоже в свое время на отцовскую тысячу купил акции. Выждав момент, когда цены на них подскочили, он их продал и приобрел другие, которые стоили дешево. И так поступал постоянно. Например, в 1915 г. он покупал акции автомобильных корпораций, в 1916 г. — металлургических, в 1917 г. — вновь автомобильных, в 1919 г. скупал ценные бумаги универсальных магазинов. К 1956 г. у него было 26 млрд. долл.

Сказка сказкой, но совершенно реально в ней то, что перепродажа ценных бумаг способна приносить баснословные барыши. Поэтому вся история фондовой биржи — это история спекуляций.

«Душа биржи — это спекуляция; без спекуляции… биржа не может выполнять своего истинного народно-хозяйственного назначения… и… вследствие сего правительственная и всякая прочая политика, направленная к искоренению спекуляции на бирже, есть плод печального недоразумения, чтобы не сказать большего»[8], — так писал еще в начале столетия русский буржуазный исследователь Ю. Д. Филипов, влюбленный в фондовую биржу. По-своему он прав: ликвидировать спекуляцию, сохранив фондовую биржу, — столь же бесперспективная затея, как упразднить эксплуатацию в капиталистическом обществе.

При посредстве биржевиков современная фондовая биржа обслуживает громадное число вкладчиков. Для многих, если не большинства, вкладчиков смысл покупки и продажи ценных бумаг — в извлечении курсовой разницы, т. е. в спекуляции. С точки зрения капиталистической морали спекуляция не только не считается злом, а рассматривается даже как добродетель, в коей якобы проявляется дух инициативы. В. П. Гамильтон, бывший издатель газеты американских финансовых кругов «Уолл-стрит джорнэл», патетически заявил в своей книге о бирже: «Я надеюсь, что никогда не наступит такой день, когда спекулятивный инстинкт угаснет в американцах… Когда умрет спекуляция, будет мертва и наша страна».

Ценные бумаги представляют собой идеальный объект для спекуляций.

Если для обычного товара сфера торговли — только этап на пути к потребителю, то ценная бумага может десятилетиями оставаться в торговом обороте, переходя из рук в руки без усушки и утруски. При этом курсы ценных бумаг, особенно акций, то и дело меняются, а чертополох спекуляции расцветает как раз на почве нестабильных цен, что даже лучше, чем непрерывный рост цен.

В самом деле, предположим, за год на какой-то товар, стоивший вначале 100 долл., цена все время повышалась и достигла наконец 120 долл. Сколько сможет заработать спекулянт, купив этот товар в январе и продав в декабре? Очевидно, 20 долл. Иное дело с курсом акций. Скажем, он оценивался в 100 долл. в январе, затем ни разу не превысил этой суммы, зато 5 раз в году опускался до 80 долл. и вновь достигал прежнего уровня. Если спекулянт купит акции по самой дешевой и перепродаст по самой высокой цене, то на каждой операции он заработает по 20 долл., с одной акции за год прикарманит 100 долл.

Отчего зависят курсы и почему они меняются? Прежде всего разберемся с тем, почему может измениться курс облигации. На первый взгляд здесь все ясно. Ведь сколько бы владельцев она ни переменила, каждому приносит ежегодно одинаковый доход. Если это, скажем, пятипроцентная облигация в 1000 долл., значит, выплата процентов составит ровно 50 долл. — ни больше ни меньше. Разве не логично, что ее всегда должны перепродавать строго по номиналу? Оказывается, нет.

Когда первоначальный вкладчик приобрел по номиналу новенькую пятипроцентную облигацию, т. е. отдал в ссуду свои 1000 долл. из расчета 5 процентов годовых, то поступил так не по личной прихоти. Такой была норма ссудного процента в стране.

Если к моменту перепродажи облигации норма ссудного процента повысится, например, вдвое, то никто не захочет купить эту облигацию по номиналу. За те же деньги стало возможным обзавестись десятипроцентной облигацией и получать по ней ежегодно уже не 50, а 100 долл. Но это еще не значит, что старая облигация подешевела вдвое ниже номинала. Ведь сохранив ее до погашения, покупатель к процентам получит и ее нарицательную стоимость. При условии, что до погашения остается 12 месяцев, ее курс будет исчисляться в 955 долл. Затратив эту сумму и получив вместо нее через год 1000 долл., владелец «заработает» с учетом процента в 50 долл. 95 долл., т. е. одну десятую часть на вложенный капитал. Если же облигация подлежит погашению не через один, а через три года, она оценивается лишь в 876 долл.

Другой вариант: норма ссудного процента не повысилась, а понизилась, скажем, до 3 процентов. Тогда курс облигации, у которой погашение через год, равнялся бы 1019 долл., а погашаемой через три года — 1056 долл.

Курс акции формируется иначе.

Номинал акции не оказывает никакого влияния на ее курс. Ведь в отличие от облигации она не подлежит погашению. Ценность акции — в ее способности приносить дивиденды. Если номиналы акций у одной компании 1000, а у другой 2500 долл., а годовой дивиденд одинаков — 50 долл., то для их обладателя эти акции совершенно равнозначны и продаются по одной цене. Когда покупатель считает приемлемой нормой прибыли на свой капитал 10 процентов годовых, за каждую из акций он заплатит по 500 долл., потому что 10 процентов от этой суммы и есть 50 долл. Теоретически курс акции должен определяться по формуле: , где а — сумма годового дивиденда, а в — приемлемая для покупателя норма прибыли.

Представление капиталиста о «приемлемой» норме прибыли — не просто плод его воображения. Приобретение акции — лишь один из путей умножения денежного капитала. Чего проще было бы купить облигацию, получая по ней ссудный процент! Если норма ссудного процента в стране держится на уровне 5 процентов, то, по мнению капиталиста, это и есть минимальная норма прибыли. Поэтому он сочтет выгодным вложить свой капитал в акцию, лишь когда норма прибыли составит 10 процентов. Пятипроцентную разницу он считает «платой за страх», так как всегда существует опасность того, что фактический дивиденд по акции окажется гораздо ниже ожидаемого. Приобретая акцию другой корпорации, где меньше риск сокращения дивиденда, капиталист может согласиться на восьмипроцентную норму прибыли. Его устроит и еще более низкий доход, который дает привилегированная акция, потому что дивиденд по ней — почти такая же постоянная величина, как процент по облигации.

Итак, приемлемая для покупателя акции норма прибыли — это все та же норма ссудного процента с надбавкой за риск.

С помощью приведенной формулы легко подсчитать курс привилегированной акции. Но применение этой элементарной формулы для оценки курса простых акций сопряжено с большими трудностями.

Действительно, как узнать размер дивиденда, который должен стоять в числителе дроби? Вкладчику может быть известно, каким был дивиденд по акции в прошлом году, пять или десять лет назад, но извлечь практическую пользу из такой информации почти так же трудно, как утолить голод съеденным вчера обедом. Для большинства вкладчиков сведения о будущем размере дивиденда — это тайна за семью печатями. Истинное положение дел в корпорации и ее перспективы известны только директорам и крупнейшим акционерам.

Остальные вкладчики, пытаясь предугадать размер дивиденда, жадно ловят слухи о корпорациях: динамике прибылей, заказах на продукцию и т. п. Руководствуясь этими «сведениями», все вкладчики одновременно начинают скупать или продавать акции. Это зачастую ведет к изменению курса в гораздо большей степени, чем оправдано самим состоянием дел в корпорации. Французский специалист Гастон Дэфоссэ совершенно справедливо отмечает, что «биржа всегда переоценивает как опасности, так и благоприятные перспективы».

Если корпорация регулярно увеличивает дивиденды, вкладчик это обычно истолковывает как некие гарантии на будущее. И курсы растут быстрее, чем дивиденды (при систематическом сокращении дивидендов курс, разумеется, стремительно падает). Например, с 1962 по 1967 гг. по акциям американской корпорации «Солитрон» дивиденды выросли в 21 раз, а сам курс акций за то же время — в 250 раз. Таким образом, затратив на несколько десятков акций «Солитрона» в 1962 г. всего 4 тыс. долл., через пять лет можно было стать миллионером.

Обогащая одних и разоряя других, цена акций может резко отклониться от обычного уровня всего на несколько дней или даже часов. Но и этого достаточно для гибели неудачников, втянутых в трясину биржевых махинаций. Нередко курсы изменяются совершенно независимо от каких-либо событий в сфере производства.

Однажды, например, резко обесценились акции американской корпорации «Моторола», занимающейся производством цветных телевизоров. Норма ссудного процента в стране не менялась, и дела в корпорации шли даже лучше, чем в прошлом. Что же послужило причиной падения курса акций? Незадолго до случившегося вкладчики составили неоправданно оптимистическое представление о положении дел в корпорации и надеялись, что ее прибыли сильно вырастут, что даст дивиденд по 8 долл. на акцию. Соответственно курс акции достиг 140 долл. Председатель правления «Моторолы» в своем выступлении сообщил, что дела корпорации действительно идут хорошо и ожидается дивиденд по 5,5–6 долл. Тысячи мелких вкладчиков восприняли это сообщение как ушат холодной воды на голову и дружно бросились сбывать акции. Желающих купить акции вообще не нашлось, и биржевой «специалист», начавший свой рабочий день в 10 часов, вскоре был вынужден прекратить операции с акциями «Моторолы». В 15 час. 29 мин. он, как боксер, поднявшийся из нокдауна, возобновил торговлю. Зато теперь эти же акции шли уже по 119 долл. за штуку. За 5 час. 29 мин. биржевая стоимость всех акций «Моторолы» уменьшилась на 114 млн. долл., хотя никаких потрясений в корпорации, а тем более в стране не произошло.

В период экономических потрясений курсовые колебания в общенациональных масштабах порой достигают колоссальных размеров. Так, в Англии с мая 1972 г. до января 1975 г. биржевая стоимость всех акций уменьшилась на три четверти, но затем уже через три недели она выросла на 73 процента, а к июню 1975 г. была уже почти в 2 с половиной раза выше, чем в начале года.

Рыночная стоимость акций, допущенных на Нью-Йоркскую фондовую биржу, сократилась с 872 млрд. долл. в конце 1972 г. до 511 млрд. в декабре 1974 г., а к концу 1976 г. вновь подпрыгнула до 858 млрд.

Когда происходит такое общее падение курсов, обстановку на бирже характеризуют словом «крах». Понятно, что вкладчики, которые по тем или иным причинам продают свои бумаги в этот период, терпят убытки.

До сих пор непревзойденным остается биржевый крах в США во время «великого» кризиса 1929–1933 гг. С сентября 1929 г. по июль 1932 г. курсы основных промышленных акций снизились в среднем в 9,3 раза, а железных дорог — в 14,3 раза. Акции некоторых крупнейших монополий обесценились и того больше. Например, цена акций «Анаконды» (добыча меди) уменьшилась в 47 раз. Говорят, что американцы — большие любители статистики — подсчитали, сколько людей, разоренных тогда на бирже, вынуждены были перейти из лимузинов в метро, сколько отказались от дорогостоящих развлечений, сколько покончили самоубийством. Один англичанин, бывший в те дни в Нью-Йорке, рассказывает, что, когда он попросил гостиничный номер на верхнем этаже небоскреба, служащий вежливо осведомился: «Вам для чего комната: переночевать или выброситься из окна?»

Конечно, деньги на бирже не исчезают бесследно: если один проиграл, выиграл другой. Знаменательно, что, как правило, теряют в биржевой игре одни и те же и находят — тоже.

Крупнейшие капиталисты получают на бирже в виде курсовой разницы громадные барыши, именуемые учредительской прибылью.

Дело в том, что почти любую корпорацию учреждает небольшое число финансистов. Они затем часть своих акций пускают в широкую продажу. Прибыль предприятия, выраженная в процентах к его капиталу, обычно бывает больше, чем по норме прибыли, на которую соглашается большинство вкладчиков. Поэтому учредители могут продавать свои акции дороже номинала.

Предположим, что корпорация выпустила на 50 млн. долл. простых акций. Если годовой дивиденд, выплачиваемый корпорацией, достигнет 20 процентов номинала, а рядовые вкладчики считают нормальной десятипроцентную прибыль, то стоимость акций будет вдвое выше номинала. Если бы учредители решили продать все свои акции, они выручили бы 100 млн. долл., из которых 50 млн. ушли бы на погашение первоначальных затрат, а 50 млн. образовали бы их прибыль. Однако, как правило, учредители не продают всех акций; они пускают на биржу лишь такую часть акций, которая не грозит потерей контрольных позиций в корпорации, и получают учредительскую прибыль только на эту часть. Если бы в данном примере они реализовали половину акций, их учредительская прибыль составила бы 25 млн. долл.

Не всегда эту прибыль получают именно основатели корпораций. Зачастую финансисты приобретают уже действующее предприятие, затем при помощи рекламы или организационных мероприятий добиваются резкого увеличения его оборотов, после чего продают акции на бирже по ценам, обеспечивающим им высокую учредительскую прибыль.

Для получения максимальной учредительской прибыли хозяева корпораций умело провоцируют временный рост курсов акций, распространяя ложную информацию, представляющую положение дел в розовом свете. Так было всегда, с первых дней существования акционерной формы собственности.

Поучителен пример одной из первых французских акционерных компаний — компании «Миссисипи». Эта компания была основана во Франции в 1717 г. для колонизации Луизианы в Северной Америке. Чтобы привлечь капитал, ее основатель французский министр финансов Джон Ло умело организовал и направлял пропаганду в пользу своего предприятия. Во Франции рассказывали чудеса о таинственной, далекой Америке: говорили о несметных сокровищах, об идиллических пейзажах, о туземцах, отдающих золотые трубки за глоток водки и стеклянные бусы. Говорили даже, что где-то на берегу реки Арканзас находится изумрудная скала и что компания объявила награду тому, кто укажет ее точное местонахождение. Под влиянием этих россказней обладатели капиталов буквально сгорали от желания ссудить их компании. Богачам-провинциалам приходилось по нескольку недель ждать очереди на дилижанс, чтобы приехать в Париж для покупки акций. В декабре 1719 г. курс акций компании «Миссисипи» превысил номинал в 36 раз, но через 11 месяцев цены уменьшились в 450 раз, а не в меру изобретательный министр финансов бежал за границу, подальше от разоренных акционеров.

Теперь, конечно, никого не проведешь на историях об изумрудной горе. Для одурачивания публики используются более хитроумные способы.

В 1973 г. американские вкладчики были ошеломлены, узнав, что корпорация «Эквити фандинг», которая с основания в 1960 г. за одно десятилетие выдвинулась в ряд крупнейших финансовых учреждений, в один прекрасный день лопнула как мыльный пузырь. «Эквити фандинг» выпустила свыше 8 млн. акций. Они пользовались огромным спросом, поскольку корпорация платила приличные дивиденды. Биржевая стоимость всех ее акций временами достигала 650 млн. долл. (по 80 долл. за штуку), а между тем их фактическая ценность оказалась близкой к нулю. Среди надутых покупателей акций были не только простые вкладчики, но и ряд финансовых организаций (например, Фонд Форда) и столь искушенный в тонкостях капиталистической экономики Принстонский университет.

Каким же образом руководителям корпорации удавалось 12 лет мистифицировать покупателей акций и даже платить дивиденды?

«Эквити фандинг» проводила операции по страхованию жизни, но действовала фактически в качестве посредника. В соответствии с широко распространенной практикой она передавала взносы с застрахованных людей (а вместе с ними и обязательства перед клиентурой) другим страховым учреждениям в порядке так называемого «перестрахования». Надо сказать, что операции по страхованию жизни очень заманчивы для предпринимателей. Ведь страхование заключается на 10–20 лет, и все это время человек платит взносы. Самое трудное — найти и убедить клиента сделать первый взнос, а уж после этого он сам аккуратно вносит деньги, так как в противном случае договор о страховании с ним расторгается, а у страхового учреждения за здорово живешь остается часть выплаченных им взносов. Чтобы заманить клиента, в первом году страховые фирмы начисляют посредникам комиссионное вознаграждение, превышающее годовой страховой взнос. Так, если клиент вносит 1000, то посредник получает 1500 долл. Зато в последующие годы страховое учреждение не так щедро платит посреднику — по 100 долл., получая по 1000 долл. от заключившего соглашение. Следовательно, за десятилетие всех комиссионных наберется 24 процента.

Учредители «Эквити фандинг» решили, что при существующей системе страхования вообще незачем искать клиентов. Корпорация просто сообщала страховому учреждению, что некто мистер Смит застраховал свою жизнь на 10 лет, заплатил в первом году 1000 долл., переводила эту сумму страховому учреждению и получала от него взамен 1500 долл. В следующем году «Эквити фандинг» уведомляла фирму, что несообразительный Смит отказался от своего намерения и больше не платит денег, но зато заключили договоры о страховании мифические мистер Браун и мистер Уайт, каждый из которых заплатил по 1000 долл., и т. д. Прибыли «Эквити фандинг» росли как снежный ком, а курс ее акций — еще быстрее.

Поскольку акции «Эквити фандинг» пользовались большим спросом на Нью-Йоркской фондовой бирже, руководители корпорации без труда часть их обменяли на акции других, вполне солидных предприятий. Так образовалась целая финансовая группа корпораций во главе с «Эквити фандинг». К 1973 г. в эту группу входили три страховые компании, три инвестиционных фонда и два банка, компании по разведке нефти и разведению скота. В Калифорнии ей принадлежало 20 комплексов жилых домов.

Основная цель махинаций «Эквити фандинг» состояла в том, чтобы ее учредители могли погреть руки на продаже акций, которые им ничего не стоили. Только президент корпорации Голдбум, кстати, ежегодно клавший в свой карман 250–300 тыс. долл. жалованья и премии, успел сбыть на бирже 250 тыс. акций, заработав 10 млн. долл. Его состояние, включая участие в других корпорациях группы «Эквити фандинг», к моменту разоблачения исчислялось в 30 млн. долл.

Простые акции — основной объект биржевой спекуляции. Привилегированные акции, а тем более облигации не дают такого простора для азартной игры, потому что приносят своим владельцам твердые доходы. Обычно их курсы не знают резких изменений. Однако амплитуда колебаний твердопроцентных бумаг может стать очень большой, если пошатнется вера вкладчиков в должника. Такое случается даже с государственными облигациями.

Например, в конце 40-х годов большие возможности для спекулятивной наживы дали итальянские твердопроцентные бумаги. Это были облигации, которые итальянское правительство выпустило в 1947 г. в обмен на облигации многочисленных довоенных займов. В то время политическая обстановка на Апеннинском полуострове была напряженной. Иностранные финансисты боялись, что парламентские выборы в Италии приведут к власти левые партии, и не решались покупать итальянские бумаги. На Нью-Йоркской фондовой бирже курс новых итальянских облигаций равнялся 12–14 процентам номинала. По мере того как становилось ясно, что история дала отсрочку итальянской буржуазии, что ей удалось удержать бразды правления в стране, курс повышался и менее чем за год вырос в 5–6 раз.

Неустойчивость биржевой конъюнктуры после второй мировой войны стала еще более заметной, чем прежде. Это объясняют, в частности, поведением банков, инвестиционных фондов, страховых компаний и других финансовых учреждений. Раньше большинство ценных бумаг находилось в руках частных лиц, каждый из владельцев располагал сравнительно небольшим пакетом. Поэтому на бирже сталкивались многочисленные взаимоуравновешивающие силы. В послевоенную пору хозяевами многих бумаг оказались финансовые учреждения. Продажа или покупка миллионов штук акций какой-нибудь крупной финансовой фирмой очень резко влияет на курсы ценных бумаг.

Не имея возможности разобраться в беспорядочном движении курсов, а тем более повлиять на них, большинство акционеров чувствуют себя в биржевой игре, как на плоту в бушующем океане: то взлетая на гребень, то падая между волнами.

Финансовые хироманты

В странах с большим биржевым оборотом появилась особая профессия финансовых экспертов, которые пытаются предсказывать движение курсов на бирже. В США Федерация финансовых экспертов объединяет 11 тыс. человек. На каждый вид акций, допущенных на американские биржи, приходится, таким образом, по три эксперта. Они осуществляют, так сказать, «научное обеспечение» спекуляции. За соответствующее вознаграждение эксперты сообщают своим клиентам, каким, по их мнению, будет курс на ту или иную бумагу, в какой момент выгоднее купить либо продать.

Однако очень часто пророчества экспертов бывают и ошибочны и противоречивы. Единых методологических принципов биржевого анализа не существует. В основном эксперты разбиты на две группы: фундаменталистов и графологов. Для фундаменталистов графологи — это заблудшие в потемках язычники. Графологи же в свою очередь убеждены, что именно им открыты тайны биржевого мироздания.

Общетеоретические посылки фундаменталистов таковы. Они утверждают, что при исчислении будущего курса акции надо учитывать основополагающие факторы: динамику производства, наличие рынков сбыта, норму ссудного процента и т. п. Однако таким путем определишь скорее идеальный вариант, каким «надлежит» быть курсу, а не каким он окажется в действительности. Фундаменталисты, пользуясь солидным математическим аппаратом, толково объясняют, почему курс менялся в ту или другую сторону в прошлом. Они даже могут иногда довольно хорошо предвидеть эволюцию в ценах на длительную перспективу. Но обычно бессильны предугадывать краткосрочные колебания курсов.

Графологи, отказываясь от исследования глубинных экономических процессов, пытаются предсказывать будущие изменения курса по его эволюции в прошлом. Графологи убеждены, что у курса каждой акции существуют «потолок» и «пол». По их утверждениям, если курс преодолел «потолок», то он взмоет к заоблачным высотам (следовательно, самое время покупать эти акции, чтобы потом с выгодой перепродать). Если цена падает, «валится сквозь пол», то уж это надолго (значит, надо избавляться от таких акций, пока не поздно).

Поверхностность графологической теории очевидна. Но верно и то, что постоянно ошибаться в предсказаниях невозможно. Пусть графолог будет советовать всем спекулянтам только покупать или только продавать бумаги, ему же гарантирован частичный успех — как и человеку, который угадывая, на какую сторону упадет монета, постоянно повторяет «орел!».

Некоторые специалисты утверждают, что на бирже надо именно так себя и вести. По их словам, шансы ошибиться и оказаться правым у вкладчика равны, поэтому надо действовать наугад, полагаясь на математический закон вероятности. В этом случае, по крайней мере, исключается опасность того, что, пользуясь неправильной методологией, вкладчик все время будет ошибаться. В американском конгрессе даже ставился эксперимент для проверки этой теории. Ее защитник Мак-Инайр на заседание сенатской комиссии по ценным бумагам и биржам принес газету «Уоллстрит джорнал» с перечнем акций, а также стрелы, какими развлекаются американские ребятишки, швыряя их в мишень. Прикрепив газету к стене, Мак-Инайр с приличного расстояния стал метать в нее стрелы. Оказалось, что портфель, составленный из акций, в названия которых попали стрелы, был бы лучше, чем у подавляющего большинства инвестиционных фондов.

Впрочем, теория случайного выбора ценных бумаг имеет сторонников главным образом среди университетских профессоров и шутников. Финансовые эксперты не могут с нею согласиться, так как иначе им пришлось бы признать абсурдность своих занятий. Неприемлема она и для самих спекулянтов: какой смысл спекулировать, если нет шансов на выигрыш?

«Быки» против «медведей»

Одной колодой карт можно играть в глуповатое «очко», хитроумный преферанс и доступный немногим картежникам бридж. Обладая пакетом ценных бумаг, тоже можно вести различные «игры» на фондовой бирже. Столетиями операционная техника оттачивалась здесь на потребу спекулянтам, изобретались разнообразные виды сделок купли-продажи.

В биржевых сделках различают кассовые и срочные.

При кассовых ценные бумаги переходят к покупателю немедленно, и он оплачивает их, так сказать, не отходя от кассы. Правда, коль скоро ни бумаги, ни деньги на биржу не доставляются, выполнение обязательств сторонами на практике требует некоторого времени, но совсем непродолжительного — дня-другого.

По условиям срочных сделок продавец передает ценные бумаги, а покупатель оплачивает их не сразу, а спустя определенный срок. Например, на французских биржах расчеты по твердым срочным сделкам (ниже мы объясним отличие твердых сделок от условных) осуществляются 1 раз в месяц, а на Лондонской— дважды. Срочные сделки очень распространены на биржах Франции, Бельгии, Швейцарии. В Англии биржевые сделки вообще бывают только срочными.

Ввиду неустойчивости биржевых курсов вполне может случиться, что в момент выполнения обязательств по срочной сделке курс будет вовсе не тем, что при ее заключении. Это обстоятельство используется спекулянтами.

Предположим, что французский рантье Дюпон, желая выгодно пристроить деньжонки, которые приросли к его капиталу, дал распоряжение биржевому агенту на покупку 1 октября 100 акций компании «Эр ликид» по 200 фр. за штуку. Агент заключил срочную сделку, сообщив своему клиенту, что она подлежит выполнению 30 октября, как и все твердые срочные сделки этого месяца. Представим себе далее, что, просматривая биржевые ведомости, месье Дюпон обнаруживает: акции «Эр ликид» пошли на повышение и 20 октября могут быть проданы уже по 250 фр. за штуку. Если он твердо решил стать акционером «Эр ликид», такое открытие ничего не изменит в его поведении, но если в сердце месье живет жажда быстрой наживы, он попросит агента о второй срочной сделке — на этот раз не на покупку, а на продажу 100 акций. Ведь срок выполнения обеих сделок один и тот же (30 октября). В день расплаты в кармане у предприимчивого рантье окажется (без учета налогов и комиссионного вознаграждения):

Перекачивание воздуха в звонкую монету столь увлекательно, что в следующий раз тот же месье Дюпон выйдет на биржу без всякого капитала с единственным намерением вновь заработать на курсовой разнице. Ну а если фортуна отвернется от него? Если, обязавшись выкупить акции, он не сможет их выгодно перепродать в течение месяца? Скорее всего он попросит своего агента устроить ему репорт.

Операциями репорта на бирже занимаются, как правило, банки. Репорт — это своеобразная кредитная сделка. Она состоит в том, что банк под залог акций, от которых незадачливый спекулянт не смог освободиться с выгодой для себя, дает ему заем, позволяя тем самым расплатиться с продавцом, при условии, что ровно через месяц спекулянт погасит долг перед банком. Банк взимает за репорт плату, как и по другим кредитным операциям (например, 5–6 процентов годовых). Спекулянт получает передышку в виде репорта, но через месяц ему все же придется забирать акции и расплачиваться за них. Если и к этому времени не удастся их перепродать, оформляется репорт еще на один месяц и т. д.

Не обязательно начинать дело с покупки бумаг. Если спекулянт убежден, что бумаги подешевеют, он заключает срочную сделку на их продажу, не имея в наличии ни одной. До дня расчетов еще есть время добыть эти бумаги. Например, спекулянт может пообещать через месяц 100 акций «Эр ликид» по 250 фр., хотя ими не обладает. Он надеется, что через несколько дней курс упадет, и тогда заключает обратную срочную сделку — на покупку акций по 200 фр. Если его расчеты оправдываются, то в день расплаты каждая акция даст ему по 50 фр. прибыли, а всего — 5 тыс. фр. Если же после заключения сделки цены будут расти, спекулянт понесет убыток, так как ему придется покупать акции, скажем, по 300 фр. за штуку, чтобы передать их по 250 фр. Чтобы выйти из положения, спекулянт может воспользоваться депортом — взять на бирже такие же акции на один месяц взаймы. Понятно, через месяц ему все же придется расплатиться за них, если не будет оформлена отсрочка.

Депорт и репорт при счастливом стечении обстоятельств могут, конечно, выручить спекулянта, но весьма вероятно, что все произойдет и наоборот. Повторив подряд несколько раз операцию депорта (или репорта), спекулянт попадает в положение картежника, который знает, что сможет отыграться лишь в случае невообразимого везения.

На биржевом жаргоне англоязычных стран спекулянты, строящие свои планы на падении курса бумаг, называются «медведями». Те же, кто играет на повышении цен, именуются «быками». В свирепости они нисколько не уступают друг другу. Биржевиков, ведущих смертельный бой ради наживы, ничуть не обижают эти клички. В здании Нью-Йоркской фондовой биржи даже была установлена бронзовая скульптура, изображающая схватку быка с медведем.

В своем противоборстве «быки» и «медведи» используют как весь набор хитроумных средств, предоставленных им биржей в законном порядке, так и уголовно наказуемые приемы.

В прошлом веке американский мультимиллионер и железнодорожный магнат Корнелиус Вандербильт разыграл биржевую партию, которая стала хрестоматийной, потому что хорошо иллюстрирует технику спекуляции ценными бумагами и биржевые нравы.

Вандербильт получил от нью-йоркского муниципалитета лицензию на сооружение железной дороги, которая должна была удовлетворить транспортные потребности бурно растущего города. Вандербильт основал корпорацию для строительства дороги и, заручившись контрольным пакетом акций, возглавил предприятие. Остальные акции попали на фондовую биржу и высоко там котировались. Судя по тому, как шли ее дела, корпорации было уготовано блестящее будущее. Тем временем группа аферистов, в которую вошли несколько финансистов и ответственных сотрудников муниципалитета, замыслила коварство. Заговорщики стали продавать акции корпорации Вандербильта. Акций у них фактически не было, но они обещали, что представят бумаги в означенный срок покупателям. Мошенники предполагали добиться того, чтобы муниципалитет аннулировал лицензию на строительство железной дороги. Тогда, рассуждали они, если это произойдет до срока выполнения сделки, то курс акций Вандербильта рухнет, и их удастся приобрести на бирже чуть ли не даром. Им действительно удалось аннулировать лицензию, но, к изумлению мошенников, акции продолжали дорожать. Вандербильт оказался хитрее. Это он, действуя через подставных лиц, покупал на бирже акции. Он знал, что скупил уже весь выпуск и что его противники нигде не найдут в нужный момент ни одной акции. Когда пришло время передавать Вандербильту акции, заговорщики могли купить их только у него самого. Понятно, он назначил совершенно неслыханную цену — тем более несуразную, что корпорация была обречена на гибель. Все заговорщики разорились дотла, и это было для них страшнее уголовного наказания, на котором Вандербильт не настаивал.

В некоторых странах наряду с твердыми, т. е. обязательными для исполнения, срочными сделками заключаются условные. Одна из их разновидностей — срочная сделка с премией. Покупатель может отказаться от ценных бумаг в день исполнения сделки. Такое право он оплачивает продавцу особой премией, размер которой определяется заранее.

Например, оформлена сделка на 100 акций по 200 фр. (из которых 10 фр. — премия). В день исполнения сделки покупатель либо получит 100 акций за 20 тыс. фр., либо откажется от них, уплатив 1000 фр. премии, т. е. по 10 фр. за каждую акцию. Покупатель предпочтет расход на премию, если к моменту расплаты акция за наличный расчет будет стоить 180 фр. Ему выгоднее купить 100 акций в кассе за 18 тыс. фр. Даже с учетом премии он израсходует 19 тыс. фр., т. е. на 1000 фр. меньше, чем потребовалось бы для выкупа акций по 200 фр.

Время с момента заключения до исполнения сделок с премией зависит от соглашения сторон и достигает шести — девяти месяцев. Легко представить себе, как сильно может измениться курс за этот срок.

Сделки с премией привлекают покупателей тем, что позволяют заранее ограничить возможные убытки. Спекулянту-покупателю в качестве первоначального капитала достаточна сумма, равная премии: в худшем случае он потеряет ее, а при везении расплатится за бумаги выручкой от их перепродажи. Миссию продавцов в сделках с премией с удовольствием берут на себя финансисты, обладающие крупными портфелями ценных бумаг. Поскольку такие лица лучше других предвидят динамику курсов, то нормальный исход сделки для них — не продажа бумаг, а получение премии. Следовательно, они собирают два урожая с одного капитала: первый раз в виде дивидендов, а второй — на бирже, в форме премии. Но зачастую «продавцами» по сделкам с премией бывают и спекулянты, не имеющие необходимых бумаг.

Другой разновидностью условных срочных сделок является сделка с опционом, т. е. с правом выбора. Покупатель платит продавцу определенное вознаграждение авансом, чтобы в любой момент в пределах установленного срока (например, девяти месяцев) купить у него такое-то количество акций по заранее обусловленной цене. Воспользуется он этим правом, конечно, только в том случае, если курс акций по кассовым сделкам превысит ту сумму, которая обусловлена сделкой с опционом.

Предположим, что в октябре была заключена сделка с опционом, предусматривающая приобретение 100 акций компании «Эр ликид» по 200 фр. за штуку до мая следующего года. При заключении сделки покупатель (вернее, потенциальный покупатель) уплатит вознаграждение, скажем, по 35 фр. на одну акцию, а затем начнет терпеливо, как кошка перед мышиной норкой, следить за биржевой конъюнктурой. Если он заметит, что цена акций «Эр ликид» по кассовым сделкам поднялась до 250 фр., то сообщает продавцу, что берет свои 100 акций, и тут же продаст их на бирже за наличный расчет. Все эти операции можно представить следующим образом:

Если же за все время действия договора курс по кассовым сделкам ни разу не превзойдет цены, указанной при заключении срочной сделки, покупатель вообще не станет брать акции и попросту потеряет ранее уплаченные 3500 фр.

По сделке с опционом право выбора может приобрести не только покупатель, но и продавец. Например, продавец, заплатив авансом покупателю (а не получив с него) по 35 фр. с акции, приобрел право продать ему в любой момент в пределах девяти месяцев 100 акций по 250 фр. Продавец воспользуется своим правом, только когда сам сможет купить акции дешевле.

Встречаются и такие сделки, которые заранее не определяют, кто в «игре» будет продавцом, а кто покупателем. Это стеллажные сделки. Один из ее участников, уплатив авансом некоторое вознаграждение другому, приобретает право в какой-то период по своему выбору купить или продать бумаги. Абсурд? Только на первый взгляд.

Предположим, что один спекулянт, заплатив другому вознаграждение (для простоты не будем уточнять размер суммы), приобрел на девять месяцев право купить акции компании «Мишлен» по 1260 фр. за штуку или, наоборот, продать их по 1050 фр. Возможно, в этот период курс акций по кассовым биржевым сделкам превысит 1260 фр. Тогда уплатившему аванс выгодно использовать свое право на покупку акций, чтобы тут же их перепродать, например, по 1400 фр. Но, допустим, цена сильно упадет. Прямой резон первому спекулянту по стеллажной сделке продать акции и получить за каждую по 1050 фр., уплатив лишь 1000 или 900 фр.

В стеллажной сделке спекулятивный характер биржевой торговли наиболее очевиден: его участникам наплевать на акции, им совершенно безразлично, что с ними делать, — покупать или продавать, был бы навар!

Во многих странах используются только кассовые сделки. В частности, в США закон запрещает срочные сделки.

Внешне кассовые сделки выглядят совершенно благопристойными, но и они служат спекуляции. Об этом можно судить по коэффициенту оборачиваемости акций, т. е. по отношению курсовой стоимости акций, проданных в течение года на бирже, к курсовой стоимости всех акций, допущенных на эту биржу. Очевидно, что, чем сильнее спекуляция, тем больше коэффициент оборачиваемости. Так, в 1971–1973 гг. коэффициент оборачиваемости на Лондонской бирже оказался сравнительно низким — 0,07, хотя здесь заключаются только срочные сделки. На биржах Бельгии и Франции, которые допускают как срочные, так и кассовые сделки, коэффициент соответственно был выше: 0, 11 и 0,20. В то же время в США, несмотря на официальный запрет срочных сделок, коэффициент оборачиваемости поднялся до 0,20 на Нью-Йоркской фондовой бирже и до 0,35 — на Американской. А в Японии, где срочные сделки хотя и разрешены, но гораздо большее распространение имеют кассовые, этот показатель достиг даже 0,56. Широкий размах спекуляции на биржах, использующих кассовые сделки, объясняется, в частности, тем, что различными уловками биржевики практически превращают их в срочные. Это хорошо видно на примере США.

Американские спекулянты точно следуют требованиям закона, запрещающего срочные операции, и передают покупателям ценные бумаги немедленно — как это положено при кассовых сделках. Правда, зачастую это не собственные бумаги, а полученные взаймы. Поскольку акции, как и деньги, не пахнут, покупателю совершенно безразлично, получает ли он от продавца его акцию № 111111 или взятую взаймы № 111112. Расплата заемными акциями ведет к тому, что кассовая сделка фактически превращается в срочную.

Например, спекулянт, продавший за 25 долл. акцию, которой у него не было, просит ее у владельца таких акций (на практике — биржевого брокера) взаймы. Когда через месяц понадобится возвращать акцию, может статься, что на бирже в это время ей цена 23 долл. Спекулянт зарабатывает 2 долл. Если же курс к моменту расплаты поднимется до 30 долл., спекулянт потеряет 5 долл.

Выгоду из курсовых различий спекулянты извлекают не только во времени, но и в пространстве. Это возможно потому, что торговля некоторыми ценными бумагами ведется сразу в нескольких странах. Причем курсы на разных биржах нередко расходятся. Случается, что акции какой-то международной монополии идут по 5 долл. на биржах Нью-Йорка и по 5,50 долл. на Парижской бирже (здесь курс будет выражен во французской валюте, но пересчитать его в доллары — минутное дело). Осведомленный финансист может воспользоваться разницей в ценах и дать указание биржевикам купить для него 1000 акций в Нью-Йорке и тут же продать их в Париже. Эта предельно простая операция даст прибыли 500 долл. Такие взаимно погашающие сделки называются арбитражными.

Порой заметная курсовая разница между биржами существует сравнительно долго, но иногда — всего несколько часов. Поэтому арбитражер должен действовать молниеносно. Современные средства связи и организация биржевой торговли позволяют это. Так, в США от получения брокером распоряжения клиента до выполнения его на Нью-Йоркской фондовой бирже проходит всего 3 минуты.

Биржевая спекуляция приносит солидные доходы заправилам большого бизнеса. Зная положение дел в своей корпорации, ее руководители почти безошибочно предвидят динамику курсов бумаг и совершают масштабные финансовые операции, не подвергая свой кошелек риску. Так, если они знают, что по годовому балансу корпорации будет выведен убыток, то на бирже они поведут себя «медведями», так как курс акций после публикации баланса обязательно упадет. Наоборот, если предполагается небывалая прибыль, то они смело сыграют на повышении. Ведь цена акций непременно подскочит.

В 1973 г. широкую огласку получили действия одного лондонского финансиста, который, используя служебную информацию, купил акции по 0,62 ф. ст., а продал их по 8,67 ф. ст., т. е. в 14 раз дороже.

Пример жульничества на самом высоком уровне дают события на Нью-Йоркской фондовой бирже в августе 1971 г. Перед этим около четырех месяцев курсы акций непрерывно шли вниз, и среди вкладчиков царил пессимизм. Но внимательный наблюдатель мог бы обнаружить, что в августе, когда курсы упали до самого низкого уровня, крупные кредитно-финансовые учреждения стали скрытно скупать акции, очевидно, уповая на их скорое подорожание. Финансисты не просчитались. Примерно через неделю после этого состоялось выступление президента США Р. Никсона, в котором он объявил о решении администрации «заморозить» заработную плату трудящихся. Атака на трудящихся сулила увеличение прибылей корпораций. Биржа моментально отреагировала на речь президента резким повышением цен на акции. Финансовокредитные учреждения, скупившие перед этим бумаги по низким ценам, оказались в большом выигрыше. Откуда же такая проницательность?

Оказалось, что за неделю до выступления Р. Никсона министр финансов Дж. Коннели провел совершенно секретное совещание с руководством крупнейших корпораций в уединенном, расположенном высоко в горах доме, принадлежащем фирме «Алкоа». Считают, что на этом совершенно секретном совещании министр рассказал о содержании предстоящей речи Р. Никсона. Так финансовые воротилы получили стопроцентную гарантию того, что на бирже будут торжествовать «быки», и присоединились к ним.

Как уже говорилось, на биржах англо-американского типа часть биржевиков (джобберы — в Англии, специалисты — в США) работают за собственный счет и их прибыли целиком складываются из разницы между затратами на покупку бумаг и выручкой от их продажи. Ждать от них непричастности к спекуляции так же бессмысленно, как от волка вегетарианства.

То, что английские джобберы покупают бумаги дешевле, чем продают, известно всем. Но у широкой публики сложились ошибочные представления об их прибыли. Если джоббер соглашается купить акцию за 29, а продать за 30 ф. ст., это вовсе не значит, что его доход равен одному фунту. Джобберы не стремятся уравновесить в течение одного дня все свои покупки и продажи. Они в самых широких масштабах, разумеется избегая огласки, совершают срочные сделки для самих себя. А уж когда несколько джобберов вступят в сговор, то они способны довести курс почти до любого нужного им уровня. Скупив бумаги по искусственно заниженной цене и перепродав их по дутым ценам, джобберы зарабатывают огромные деньги.

В 1964 г. совет Лондонской биржи исключил ряд джобберов, которые провели кампанию такого рода с акциями корпорации «Филипс» (производство электротоваров). За 18 месяцев стоимость ее акций выросла с 20 пенсов до 1,5 ф. ст., т. е. в 18 раз. Подобные меры совету пришлось принимать и в ряде других случаев. Но наказаны бывают только единицы. Причем даже если джоббер изгоняется с биржи, фирма, которой он руководит, сохраняет членство на бирже и может продолжать свое грязное дело. В современных условиях джобберам нередко даже не требуется вступать в сговор, так как операции с рядом ценных бумаг монополизированы одной джобберской фирмой. А конкуренции между специалистами в США вообще не существует.

По правилам американских бирж специалист выступает в двух ипостасях: как представитель вкладчика и как джоббер, перепродающий бумаги для собственной выгоды. Если в первой функции специалист теоретически превыше всего должен ставить интересы вкладчика, то как джоббер он следует принципу: не обманешь — не продашь! Совмещение этих функций одним лицом создает широчайшую основу для злоупотреблений.

При высоких курсах специалисты действуют самым «бескорыстным» образом по отношению к продавцам акций: бумаг для себя они не покупают, а просто помогают сделке, выступая в виде комиссионеров. Какой резон специалистам тратиться на покупку бумаг теперь, когда в недалеком будущем они подешевеют? В этот период специалисты не столько занимаются приобретением, сколько продажей, причем, как правило, бумаг, которых у них еще нет. Как только увеличивается число предложений от специалистов на продажу, так цены на бумаги начинают падать. Вот тут-то специалист держит ухо востро. Курс опустился совсем низко. На подешевевший товар специалист бросается как голавль на мотыля, энергично скупая бумаги. Цены на них снова растут. И все повторяется сначала. В той мере, в какой это не противоречит объективно действующим тенденциям, специалист манипулирует курсом так же легко, как пассажир кнопкой лифта: вверх-вниз, вверх-вниз к нужному этажу.

На Нью-Йоркской фондовой бирже основную часть всех «арендованных» акций продают именно специалисты. Это они раздувают огонь спекуляции. Казалось бы, на биржах французского типа биржевые агенты должны быть безразличны к дурману спекуляции: ведь они продают и покупают бумаги за счет вкладчиков, получая с них комиссионные. Но и тут биржевики активно участвуют в спекулятивных сделках. Известно, что французские биржевики имеют право покупать или продавать бумаги за собственный счет до или после биржевого сеанса. Поэтому лишь несколько часов в сутки агент выступает под личиной беспристрастного арбитра, тогда как остальное время действует как заурядный спекулянт.