Ринг «быков» и «медведей»

На службе монополий

Типично капиталистическая страна Австрия располагает первоклассной промышленностью с развитым машиностроением и металлообработкой, высокоинтенсивным сельским хозяйством. Она получает большие валютные доходы, ежегодно принимая миллионы иностранных туристов, привлеченных неповторимостью красот природы, сокровищами культуры и традиционным гостеприимством. В 1977 г. все произведенные здесь товары и услуги оценивались в 47,9 млрд. долл. Внушительная сумма. Между тем и она меркнет в сравнении с доходами крупных монополий. Так «Дженерал моторз» — американская автомобилестроительная корпорация — от реализации продукции 127 заводов в 46 странах получает свыше 50 млрд. долл., что больше стоимости валового национального продукта Австрии или даже совокупного продукта Греции, Португалии и Ирландии, вместе взятых.

Современный капитализм характеризуется тем, что «исполинские монополии, сосредоточив в своих руках подавляющую часть общественного производства, господствуют над жизнью нации»[9].

Монополии — закономерный продукт свободной конкуренции, действовавшей на ранних этапах капитализма. «Свободная конкуренция, — подчеркивал В. И. Ленин, — порождает концентрацию производства, а эта концентрация на известной ступени своего развития ведет к монополии»[10].

Концентрация производства требует и сосредоточения капитала в монополиях.

Хотя отдельные предприятия монопольного характера возникали уже на заре капитализма, преемственной связи между ними и современными гигантами не существует. Монопольное положение таких образований, как Ост-Индские компании, основывалось на правовых привилегиях и военной силе. В конечном счете в экономике своих стран они играли скромную роль, а хозяйственная деятельность в них ограничивалась главным образом транспортировкой и сбытом товаров. Напротив, могущество современных монополий объясняется не юридическими преимуществами, а тем, что в сфере производства они сконцентрировали такую часть совокупного капитала, которая обеспечивает им господствующие позиции в той или иной отрасли хозяйства.

В капиталистических странах существует громадное число предприятий. Одних только корпораций в США в 1975 г. числилось свыше 2 млн. Однако деятельность большинства из них крайне ограниченна. Только 1,9 тыс. корпораций, менее одной тысячной доли от общего их количества, сосредоточили у себя более 65 процентов всех активов. Именно от этих монополий обычно полностью зависят мелкие предприятия, выполняющие по их заказу отдельные производственные операции (скажем, выпуск деталей к машинам и т. д.). Другая группа некрупных предприятий обосновалась в таких сферах, которые меньше прельщают большой бизнес и где пока отсутствуют объективные потребности в концентрации (ремонт бытовых приборов, например, и т. п.).

Современным монополиям тесно в рамках отдельных отраслей. Американские автомобилестроительные гиганты, к примеру, кроме автомобилей производят сельскохозяйственные и вычислительные машины, электронное оборудование, военную технику. Само представление о предприятии претерпело существенные изменения со времен свободной конкуренции. Тогда это была, как правило, отдельная производственная единица (завод, магазин и т. п.).

Практически только акционерная форма собственности оказалась способной на такую централизацию капитала, которая привела к перерождению капитализма в империализм. Поэтому фондовая биржа, создающая условия для развития корпораций, представляет собой один из главных устоев монополистического капитализма. Еще Ф. Энгельс отмечал, что «биржа изменяет распределение в сторону централизации, в огромной степени ускоряет концентрацию капиталов»[11].

Содействуя непрерывному углублению монополизации, фондовая биржа ставит крупнейшие корпорации в экономически привилегированное положение по сравнению с другими предприятиями.

Достоинство ценных бумаг, как считают их владельцы, в том, что в любой момент их можно обратить в наличные деньги. Эту способность бумаги обретают главным образом на бирже. Но попадают сюда, как указывалось, лишь те из них, которые выпущены супермонополиями и государством. Так, на биржах США могут обращаться в свободной продаже только акции таких корпораций, которые выпускают по крайней мере 1 млн. акций, и то при условии, что прибыль корпорации в предшествующем году превысила 2,5 млн. долл. Только тогда руководство биржи рассмотрит вопрос о том, допускать ли акции на биржу. Особенно трудно определить бумаги на ведущие биржи. К концу 1973 г. на Нью-Йоркской фондовой бирже шла купля-продажа акций 1560 корпораций. Фактически к этому клубу избранных принадлежали только монополии, на чью долю приходилось 40,8 процента всех активов американских корпораций.

Несколько расширяет возможности корпораций внебиржевая торговля. В США «из-за прилавка» продают акции 30–40 тыс. выпусков. Но для хищников помельче закрыта и эта кормушка. Комиссия американского конгресса по ценным бумагам и биржам считает, что не должны иметь доступа ни на какой регулярно действующий рынок акции тех корпораций, где меньше 300 акционеров. Акции 98 процентов корпораций США не обращаются ни на бирже, ни «из-за прилавка». Во Франции в таком положении находится 97 процентов компаний, а в Англии — больше 99 процентов. Человек, желающий продать такие акции, должен самостоятельно найти покупателя.

Доступ на биржу дает монополиям неоценимые преимущества перед мелким и средним капиталом. Если остальные предприятия в финансировании производства должны полагаться на собственные ресурсы и на ограниченные, обремененные различными условиями банковские кредиты, то монополии через биржу получают выход ко всему рынку капиталов. Фактически перед ними, как правило, не стоит проблемы изыскания финансовых ресурсов; задача заключается лишь в их наиболее прибыльном использовании, а это неизбежно ведет к укреплению всевластия монополий.

Транснациональные корпорации на бирже черпают финансовые ресурсы не только из национальных, но и заграничных источников. Их бумаги продаются одновременно на биржах разных стран, что дополнительно усиливает их космополитический характер.

Биржа позволяет в короткие сроки мобилизовать средства для любого самого грязного начинания, если только оно сулит барыши. В частности, биржа играет немалую роль в росте милитаризма. Ведь многим владельцам капитала совершенно безразлично, чем занимается корпорация, акции которой они покупают. Его интересуют только размер дивиденда и возможность выгодной перепродажи бумаг. Между тем военная промышленность — одна из тех отраслей экономики, которая активно поддерживается правящими кругами крупнейших империалистических государств вопреки протестам народов мира. Достаточно сказать, что руководители стран НАТО поклялись увеличивать свои военные бюджеты до конца столетия. Приобретение акций монополий, работающих на войну, становится «надежным» и выгодным способом вложения капитала. Биржевая торговля бумагами производителей оружия расширяет социальную базу военно-промышленного комплекса, приобщая к его интересам весь класс капиталистов.

Мало того, что с развитием корпоративной собственности усиливается эксплуатация трудящихся всем классом капиталистов, — происходит расслоение среди власть имущих. Крайне ограниченная группа крупнейших капиталистов подчиняет своей воле всю жизнь буржуазного общества.

Власть в корпорации принадлежит обладателю контрольного пакета — такой доли акций, которая позволяет полностью контролировать корпорацию и распоряжаться ею. Очевидно, когда один капиталист владеет 51 процентом голосующих акций, он может считать предприятие своим и будет диктовать его политику, назначать директоров, определять размер дивидендов. Обычно же для контроля над монополией не требуется иметь столько акций. Ведь акционеров многие тысячи, подавляющая их часть никогда не присутствует на собраниях. Поэтому можно обойтись значительно меньшим, чем половина, количеством акций, располагая абсолютным большинством голосов на любом собрании.

Заправилы монополий целым рядом приемов искусственно сокращают затраты, необходимые для установления контроля. Например, иногда выпускаются простые акции двух категорий: с правом голоса и без такового. Первые достаются финансистам, а вторые — средней и мелкой буржуазии. На практике бывает достаточно 10–20 процентов акций, чтобы обрести власть над корпорацией, а в некоторых крупнейших американских монополиях для этого довольно и 0,75 процента общего числа акций. Неудивительно, что финансисты, формируя контрольный пакет, готовы при необходимости выложить солидный куш. Такой покупатель подчас для всеобщего сведения объявляет свою цену за акцию. Часто эта сумма значительно превосходит установившийся к этому времени биржевой курс. Так, акционеры фирмы «Луис аллес» в США при скупке их акций корпорацией «Литтон индастриз» получили плату, на 72 процента превышающую биржевой курс.

Затраты на контрольный пакет снижаются благодаря учреждению так называемых холдинговых компаний («холдинг» по-английски означает «держащий»).

Нередко холдинговая компания никакой производственной деятельностью не занимается и существует лишь для того, чтобы держать у себя какую-то часть акций других предприятий. Для контроля над предприятием X с акционерным капиталом в 20 млн. долл. на 51 процент его акций потребуется 10,2 млн. долл. Капиталист может создать холдинговую компанию с капиталом 10,2 млн. долл., но приобрести только 51 процент ее акций, что обойдется ему в 5,2 млн. долл. Остальные акции он продаст другим лицам. Если теперь холдинговая компания израсходует свой капитал на контрольный пакет акций предприятия X, то им фактически будет распоряжаться капиталист, установивший контроль над самой компанией и затративший для этого всего 5,2 млн. долл.

Особенно большую роль холдинговые компании играют в Западной Европе. Так, в Бельгии 24 крупнейшие холдинговые компании владеют 12 процентами совокупного акционерного капитала страны. Кроме того, огромный портфель чужих акций в руках монополий «Юньон миньер» и «Петрофина». Обе они не чисто холдинговые компании — занимаются и промышленным производством. Каждая из холдинговых компаний располагает акциями предприятий самых разных отраслей экономики. Крупнейшая из фирм — «Сосьетэ женераль де Бельжик» хранит ценные бумаги предприятий черной и цветной металлургии, химии, нефтепереработки, электроники, электроэнергетики, горнорудной, бумагоделательной и стекольной промышленности, строительства, сельского хозяйства, транспорта и страхования. Ей принадлежат также другие холдинговые компании и компании, владеющие жилыми домами. Если даже предположить, что для полноты власти над предприятием требуется половина его акций, то под прямым контролем 24 холдинговых компаний оказалась четвертая часть бельгийской экономики.

Таким образом, акционерная форма собственности не только позволяет крупнейшим капиталистам эффективно использовать свои богатства, но и распоряжаться огромной массой чужих капиталов.

Экономическая власть в каждой империалистической стране принадлежит фактически финансовой олигархии — нескольким десяткам богатейших семей.

Буржуазная пропаганда сочинила немало мифов, идеализируя технические или организаторские способности основателей финансовых империй. Однако в действительности колоссальное обогащение, поставившее несколько сот семей над обществом, произошло в основном на фондовой бирже. Ничто не дает столь быстротечного накопления капитала в руках немногих, как операции с ценными бумагами. В курсовой разнице продавец ценных бумаг присваивает авансом ту прибавочную стоимость, которая будет создаваться на предприятии многие годы в будущем.

Предположим, капиталист вложил один миллион в акции какой-то корпорации, которая после этого стала работать настолько успешно, что дает ежегодно до полумиллиона дивидендов. Если норма прибыли, на которую соглашаются вкладчики, равна 5 процентам, то капиталист сможет продать свои акции за 10 млн. Чтобы его капитал достиг такой же величины от приращения к нему дивиденда (без продажи акций), пришлось бы ждать 18 лет.

Деды и отцы нынешних Морганов, Рокфеллеров и других некоронованных монархов Америки свои финансовые империи создали в конце прошлого — первой трети нашего столетия за счет учредительских прибылей от продажи акций по искусственно вздутым ценам. Тогда биржа не знала никакого государственного регулирования. И способ повышения курсов был простым и эффективным, как ограбление банка. Учредитель вступал в сговор с двумя биржевиками и одному из них продавал часть акций своей корпорации. Затем этот биржевик уступал акции другому участнику сговора по более высокой цене. И так они перепродавали акции все дороже и дороже. Акции перелетали от одного к другому, словно мяч на теннисной площадке. У непосвященной публики тем временем складывалось впечатление о небывалом спросе на эти бумаги. Естественно, всем хотелось купить их тоже, курс рос, и тут учредитель сбывал свой пакет.

Одну из крупнейших биржевых махинаций подобного рода провела в начале нашего столетия группа Морганов, когда создала гигантскую металлургическую корпорацию «Юнайтед стейтс стил». Она образовалась от слияния 13 независимых ранее корпораций. Сотни заводов и других предприятий, которые сюда вошли, обеспечили полный производственный цикл — от добычи сырья до изготовления конечной продукции. Капитал «Юнайтед стейтс стил», собранный по подписке на акции и облигации, составил неведомую дотоле величину — 1,4 млрд. долл. Она образовалась путем слияния. Через знаменитого в те времена ловкача брокера Кина группа Морганов продавала на бирже акции до 55 долл. за штуку. Три года спустя, когда ажиотаж улегся и биржевой курс уже примерно отражал фактическую их ценность, акции шли по 8,87 долл. Морганы прикарманили фантастические суммы, настолько большие, что контроль над «Юнайтед стейтс стил» обошелся им почти даром… вернее, всего в 25 млн. долл.

Тот же брокер Кин обеспечил Рокфеллеру и нескольким его партнерам учредительскую прибыль в 20 млн. долл. при создании в 1904 г. корпорации «Амалгамейтед коппер траст». Кусок был настолько жирным, что, когда один из учредителей, полагая, что делает царственный жест, с комиссионными послал брокеру чек на 200 тыс. долл., Кин возвратил подачку, холодно заметив, что он не половой.

На операциях с ценными бумагами нажили богатства и такие более поздние финансовые воротилы, как П. Гетти и Г. Хьюз. Состояние семейства Кеннеди тоже выросло на почве, обильно удобренной биржевыми доходами от спекуляций (отец бывшего президента США Джона Кеннеди был биржевиком и первым руководителем комиссии конгресса по ценным бумагам и биржам).

Хотя с середины 30-х годов биржевые операции подверглись определенной регламентации и некоторые наиболее одиозные проделки стали затруднительны, фондовая биржа остается тем местом, где создаются громадные состояния, обладатели которых теснят старые плутократические династии.

Один из примеров скандального обогащения на бирже — история Чарльза Аллена, чье состояние оценивают в полмиллиарда долларов. В 1956 г. Аллен, еще «рядовой миллионер», прослышал о том, будто владелец малоизвестной корпорации «Синтекс» хочет отделаться от нее по сходной цене. Фирма, казалось, дышала на ладан. Правда, она обладала монополией на добычу в мексиканских джунглях корня, из которого к тому времени только научились готовить противозачаточные таблетки. Аллен, ничего в медицине не смысля, все же смекнул, что это снадобье не залежится в аптеках, спрос на него, вероятно, будет расти. Аллен купил фирму и, чтобы обеспечить себе доступ на биржу в последующем, часть акций «Синтекса» сразу продал, оставив в своем сейфе 500 тыс. бумаг, приобретенных по 2 долл. за штуку. Аллен не ошибся в расчетах. За 16 лет прибыли «Синтекса» выросли в 21 раз, а курс акций — в 300. Продав 350 тыс. акций по такой баснословно высокой цене, Аллен прикарманил многие десятки миллионов долларов. Оставшиеся у него 150 тыс. акций оценивались в 90 млн. долл. Аллен совершил и еще несколько подобных афер.

Операции с ценными бумагами послужили важнейшим средством образования и развития финансового капитала, который, по определению В. И. Ленина, «есть банковский капитал монополистически немногих крупнейших банков, слившийся с капиталом монополистических союзов промышленников»[12]. Банки скупают акции промышленных монополий, те в свою очередь приобретают акции банков. Срастаясь, банковский и промышленный капитал устанавливает общий контроль над экономикой. Взаимное владение акциями — не единственный способ сращивания банковского и промышленного капитала, но это самая проторенная дорога.

Монополизация экономики достигла предела с образованием финансовых групп, в которых переплелись интересы различных олигархических династий. Скажем, в экономике США главные позиции занимают примерно 25 финансовых групп, в Англии и во Франции — 15, в ФРГ и Японии — 10. Всего по три-четыре финансовых союза господствуют в малых высокоразвитых странах Западной Европы — Бельгии, Голландии, Швейцарии, Швеции.

Таким образом, корпоративная форма собственности и порожденная ею фондовая биржа стали важнейшими условиями господства горстки миллиардеров в буржуазном обществе.

За счет трудящихся

Долгое время все ценные бумаги принадлежали крупной и средней буржуазии. Перепродажа, хитроумные биржевые махинации, фантастическое обогащение одних и быстротечное разорение других — все это было уделом капиталистов и не затрагивало непосредственно трудящихся.

В биржевой игре лишь перераспределялись нетрудовые доходы между различными группами капиталистов. Коль скоро трудящиеся не имели никакого отношения к операциям биржи, они не могли ничего потерять на ней в дополнение к тому, что уже отдали капиталисту на производстве. И в ту пору фондовая биржа представляла собой учреждение, в котором капиталисты эксплуатировали «не рабочих, а друг друга»[13]. Однако положение изменилось во второй половине нашего века.

У современного капитализма методы эксплуатации становятся все более изощренными и завуалированными. Вынужденный в ряде случаев идти на частичные уступки трудовому народу, монополистический капитал стремится отобрать у него одной рукой то, что дает другой. По мере роста номинальной заработной платы усиливается эксплуатация трудящихся вне сферы производства, в частности через финансово-кредитную систему. Монополии добрались до сбережений рабочего человека, обратив и их себе на службу.

Корпорации намеренно дробят свой акционерный капитал на микроскопические доли, чтобы приобретение акций стало доступным максимальному числу людей. В США, например, акция стоит в среднем 25–30 долл., а в Японии — всего 300 иен (т. е. примерно 1 долл. США). Это ведет к широкой диффузии акций. Если в 1952 г. в США владели акциями 6,5 млн. человек, то в 1959-м — 12,5, в 1965-м — 20,1 и в 1975-м — 25,3 млн. По разным данным, в начале 70-х годов в Японии числилось 8–10 млн. акционеров, в ФРГ — 5 млн., в Англии — 2–3 млн.

В США тотальное наступление на кошельки трудящихся развернулось через несколько лет после второй мировой войны. Американские газеты были переполнены биржевыми сводками, составленными так, словно они поступают из района боевых действий. Радио и телевидение стали регулярно вести «просветительные» передачи о бирже. Биржевики миллионами тиражировали брошюры и проспекты, обычно распространяя их бесплатно.

Охотясь на рядового вкладчика, финансовая олигархия не только стремится завладеть его сбережениями, но и, втянув в дела монополий, породить у него иллюзию общности интересов с крупной буржуазией, убедить в незыблемости капиталистических порядков, морально узаконить статус рантье.

Жорж Кейт Фанстон, в 1951–1967 гг. президент Нью-Йоркской фондовой биржи, заявил в речи по случаю открытия недели «Инвестируй в Америку»: «Сохранение или падение капитализма прямо зависит от той поддержки, которую он получит от общественности. Такая поддержка придет лишь в том случае, если каждый станет пайщиком капитализма и будет знать, что он пайщик… Цель… состоит в том, чтобы создать нацию акционеров-капиталистов, сделать каждого мужчину и каждую женщину акционером наших крупных корпораций… Нация акционеров — наше сильнейшее оружие против иностранных „измов“, которые иссушали бы наши жизненные силы и в конечном счете отдали бы нас в руки нашего врага, которого мы знаем под именем „коммунизм“. Мы можем до посинения доказывать достоинства капитализма, но одна акция на имя простого человека убедит сильнее, чем все наше ораторское искусство».

Увеличение числа акционеров в империалистических странах дало повод защитникам капиталистического строя выдвинуть теорию о некой «демократизации капитала». По их словам, коль скоро владельцами акций становятся трудящиеся, эксплуатации больше не существует, потому что человек не может эксплуатировать сам себя. Разница между капиталистами и рабочими якобы стирается, потому что рабочие тоже становятся капиталистами — по совместительству, так сказать.

Нужно сразу заметить, что буржуазная пропаганда передергивает факты. В действительности среди акционеров мало и рабочих и крестьян. Даже в самих Соединенных Штатах, представляющих собой образец «демократизации капитала», лишь 2,6 процента рабочих и 0,3 процента фермеров владеют акциями. При этом одному семейству сверхбогачей Дюпонов принадлежит в 10 раз больше акций, чем всем рабочим США. Круг акционеров расширился в послевоенный период главным образом за счет мелкой буржуазии, высокооплачиваемых служащих, интеллигенции. Но независимо от этого, теория «демократизации капитала» несостоятельна в самой своей основе.

Доходы от акций для трудящегося имеют совсем другую природу, чем для капиталиста. В форме дивидендов трудовому человеку возвращается часть стоимости, которая была создана им самим, но не возмещена заработной платой. Поэтому даже если бы все трудящиеся вошли в число акционеров, существо капиталистического строя измениться бы не могло.

Обратим внимание на то соотношение, по какому капитал распределяется среди различных групп акционеров. Если какой-то инженер купит акций на 10 тыс. долл., а капиталист — на 1 млн. долл., то совершенно очевидно, что первый по-прежнему будет жить своим трудом, а второй — доходами на капитал. В подобных пропорциях и распределены на деле акции. Так, в США — той самой стране, где достигнута наибольшая диффузия акций, — в 1972 г. 49,3 процента их находилось у немногочисленной группы семей, составляющих полпроцента всего населения.

Теория «демократизации капитала» основана на ложном постулате, что при огромном числе акционеров никто из них не может установить контроля над корпорацией. В современных условиях власть в корпорации действительно зачастую осуществляют не один, а несколько владельцев акций. Но это свидетельствует лишь о возросших размерах корпораций и общности интересов крупнейшей буржуазии.

В 70-х годах один из комитетов сената США изучал вопрос о концентрации власти в американских корпорациях. Комитет попросил крупнейшие корпорации сообщить ему, какое количество акций находилось в руках 30 главных держателей. Лишь каждая четвертая из опрошенных монополий откликнулась на просьбу высшего законодательного органа страны. Но и те сведения, которые получил сенат, весьма красноречивы. Оказалось, на долю крупнейших 30 акционеров корпорации приходилось, например, 29 процентов акций «Мобил ойл», 32 процента — «Ксерокса», 36 процентов — «Форда мотор», 41 процент — «Крайслера», 49 процентов — «Пан америкэн». Вроде бы незначительной долей 30 этих владельцев распоряжались в акционерном капитале корпорации. «Интернейшнл телеграф энд телефон» — всего 7,5 процента. Но это на первый взгляд. «ИТТ» имела поистине астрономическое число акционеров — 3 009 768. 30 крупных акционеров составляли среди них одну стотысячную часть. И тем не менее их нескольких процентов акций было вполне достаточно для контроля над ИТТ.

Политику диктуют, естественно, основные держатели акций. Рядовой акционер практически здесь бесправен. В первой тысяче американских корпораций 900 председательских или президентских постов (как правило, в каждой корпорации есть председатель и президент) занимают члены семей, у которых акций более чем на 10 млн. долл. А уж если владельцы контрольного пакета акций предпочитают наемного руководителя, значит, он полностью им подотчетен.

То, что значительная часть акций распылена, находится у рядовых акционеров, лишь облегчает финансовой олигархии контроль над корпорациями. Для этого необходим меньший размер капитала. К тому же большинство мелких вкладчиков передают свои акции на хранение в банки (в трастовские, т. е. доверительные, отделы). Эти банки собирают для своих клиентов дивиденды и совершают прочие формальности за неискушенных в этом деле вкладчиков. Почти всегда вкладчики доверяют банкам и участие в собраниях акционеров. С точки зрения рядового акционера, банк оказывает ему в этом услугу. Для банков же акции многотысячной клиентуры дают фактическую власть над экономикой без каких-либо собственных затрат.

Скопление акций в трастовских отделах банков временами приводит к самым неожиданным экономическим метаморфозам. Например, в доверительном отделе американского банка «Кливленд траст компани» наряду с акциями других корпораций хранится 35 процентов его собственных акций, принадлежащих мелким акционерам. Руководители банка тем самым получили «карт бланш» акционеров.

Доверительные отделы коммерческих банков США сосредоточили пятую часть всех простых акций, выпущенных в стране. При этом доверительные операции монополизированы небольшим числом банков. Трастовские отделы существуют в 3,1 тыс. банков из 13,5 тыс. Причем половина всех активов сосредоточена в 23 банках, а четвертая часть — в пяти банках. Эти банки, юридически лишь простые поверенные мелких акционеров, повелевают многими корпорациями.

Все более очевидной становится прозорливость В. И. Ленина, который еще в те времена, когда только начиналась диффузия акций, написал: «Профессора, защитники капитализма, болтают об увеличении числа собственников при виде роста числа мелких акционеров. А на деле растет власть (и доход) тузов — миллионеров над капиталом „мелкоты“»[14].

Мало того, что, приобретая ценные бумаги, трудящиеся и мелкая буржуазия предоставляют кредит финансовой олигархии и облегчают ей контроль над экономикой. Зачастую они теряют на бирже свои сбережения, становясь первыми жертвами спекуляции.

При огромных масштабах операций на современной бирже мелкий вкладчик имеет здесь примерно столько же шансов выиграть, сколько по лотерейному билету. Редких удачников буржуазная пропаганда поднимает на щит. На свет появляется очередная книга — сентенция под трафаретным названием «Как стать миллионером». Даже те события, которые по логике должны бы принести одинаковую пользу всем акционерам, порой оборачиваются выгодой для одной финансовой олигархии.

В конце 60-х годов нефтяные монополии Франции «Компани франсэз де петроль» и «Эльф» решили прибрать к рукам компанию «Антар», приобретя контрольный пакет акций этого своего конкурента. Казалось неминуемым, что, когда такие крупные покупатели охотятся за каждой бумагой, надо ждать резкого повышения курса акций «Антар», которая в то время оценивалась в 110 фр. Мелкие акционеры пришли в приятное возбуждение, надеясь хорошо заработать на продаже своих бумаг. Однако сделка совершилась за пределами биржи. Дело в том, что установить власть над «Антаром», скупая ее акции у «мелюзги», было невозможно, так как контрольным пакетом владела холдинговая компания «Сокантар», принадлежавшая банкирам Вормсу, Нахмиасу и Ротшильду. «Компани франсэз де петроль» и «Эльф» договорились с этими банкирами о продаже ими всей компании «Сокантар» с ее имуществом, состоявшим… из акций «Антар». В конечном итоге за каждую акцию «Антар» г-да Ротшильд, Вормс и Нахмиас получили по 190 фр. Однако на бирже акции шли по-прежнему по 110 фр.

Но и без таких хитроумных манипуляций на бирже происходит заметное перераспределение национального богатства в пользу крупной буржуазии.

Рядовым американским вкладчикам большие потери причинил биржевой крах 1974 г. С января 1973 г. по декабрь 1974 г. цена акций на Нью-Йоркской фондовой бирже упала на 40 с лишним процентов. Более чем на 300 млрд. долл. сократилась общая стоимость представленных здесь акций. Те, кто сохранил свои акции, не понесли никаких убытков, так как через некоторое время курс поднялся до прежнего уровня. У других акционеров потери были вполне ощутимыми. Кто пострадал в первую очередь? Разумеется, не морганы и не Рокфеллеры. Подтверждается это тем, что число акционеров в США с 1970 по 1975 г. сократилось на 5,6 млн. человек (с 30,9 до 25,3 млн.). Самый мелкий вкладчик, может быть, потерял при перепродаже акций сравнительно немного, но совокупный убыток измерялся миллиардами; а достались эти суммы богатым покупателям.

Биржевые посредники, которые формально обязаны охранять интересы своих клиентов, подталкивают рядовых вкладчиков к спекуляции, надеясь на высокое комиссионное вознаграждение: ведь они каждый раз получают определенный процент от суммы сделки.

В США средние и мелкие вкладчики зачастую выдают брокерам доверенности на заключение сделок, а уж те стараются провести как можно больше спекулятивных операций за счет клиентуры. В американском законодательстве применяется специальный термин «маслобойка». В самом деле, чрезмерная активность брокера в спекуляциях за счет клиента сродни процедуре сбивания масла. Правда, сколачивая капиталец, усердный брокер часто совершенно забывает об интересах своего клиента.

Ежегодное комиссионное вознаграждение всех американских брокеров на биржах и на «рынке из-за прилавка» доходит до 5–7 млрд. долл. Крупнейшие брокерские фирмы — это мощные финансовые учреждения. В «Меррилл Линч, Пайерс, Феннер энд Бин», самой большой из них, которую какой-то острослов назвал финансовым универмагом, — 20 тыс. служащих. У этой фирмы в США и за границей 247 отделений и полтора миллиона вкладчиков.

Доходы брокеров, конечно же, не ограничиваются комиссионными.

Для своего удобства клиенты на некоторое время оставляют у брокеров выручку от продажи ценных бумаг. Брокеры держат эти средства в банках и на чужие деньги получают проценты. Немногочисленным богатым вкладчикам, но не миллионам рядовых акционеров возвращают брокеры эти проценты. Дополнительные доходы, получаемые в такой форме брокерами, очень значительны. У брокеров — членов Нью-Йоркской фондовой биржи в 1968–1970 гг. постоянно находилось от 3,5 до 5,7 млрд. долл. наличных денег вкладчиков. Только банковские проценты с этих сумм ежегодно достигали нескольких сот миллионов долларов.

При обилии и многообразии доходов брокеров их первоначальные затраты в «дело» сравнительно невелики. Поэтому необходимости в широком объединении капиталов у них практически почти не существует, и большинство брокерских фирм сохраняет единоличный характер. Лишь отдельные из них приняли форму корпораций, но акции таких корпораций не поступают в свободную продажу и находятся у очень узкого круга лиц.

Сколько разбилось надежд, сколько многолетних сбережений отняла биржа у простых людей, отчаянно сражавшихся с нуждой! Офицерская вдова из Калифорнии, которая вместе с двумя своими подругами передала брокеру с трудом накопленные деньги для игры на рынке ценных бумаг, описала свои злоключения автору книги «Банда Уолл-стрита»:

«При этом высылаю Вам вырезки с изложением обстоятельств тяжбы, которую я начала в суде вместе с миссис Смит и миссис Браун. Обе эти дамы стары. Миссис Смит накопила свои деньги, вложенные в ценные бумаги, работая много лет сиделкой в больницах, где получала всего по 50 центов в час. У меня самой рак, а деньги мне оставил на черный день мой муж.

Пока я находилась в больнице, где мне делали операцию, брокер буквально разорял меня. А у меня дети-подростки, и мы живем на пенсию…»

Монополии и буржуазное государство ловко используют народные сбережения трудящихся не только путем продажи им акций и облигаций.

В ряде стран получили большое распространение так называемые инвестиционные фонды. Им мелкие вкладчики, сами не решаясь на биржевую игру, передают свои деньги. А фонды покупают ценные бумаги, полученные дивиденды и проценты распределяя пропорционально вкладам. Только в США клиентами инвестиционных фондов состоят более 9 млн. человек.

В послевоенный период быстро растут взносы у страховых компаний и пенсионных касс. С ними имеют дело большинство граждан многих стран. В обмен на регулярные платежи клиенты получают пенсию или единовременное пособие в старости. Люди рассматривают эти взносы как сбережения, которые им возвратятся в форме пенсии. На страховые и пенсионные взносы уходит внушительная часть всех накоплений трудового человека. Только компании по страхованию жизни аккумулируют в США и Канаде около одной трети, а в Англии — не менее половины всех личных сбережений населения. Эти вынужденные платежи объясняются неуверенностью человека в своем будущем и несовершенством системы социального обеспечения в мире капитала.

Клиенты страховых компаний и пенсионных касс вовсе не предназначают свои взносы на приобретение ценных бумаг. Их деньги хранятся в кредитно-финансовых учреждениях долгие годы, чем и пользуется крупная буржуазия, распоряжаясь народными сбережениями по собственному усмотрению.

На взносы приобретаются прежде всего ценные бумаги. Вложения страховых компаний в ценные бумаги — один из основных источников финансирования американских корпораций. Предприниматели получают от страховых компаний треть всех средств, которые дают им выпуски акций и облигаций. В Англии страховые компании играют еще более заметную роль в финансировании бизнеса.

Так маленькие ручейки народных сбережений, сливаясь в широкий поток, исправно крутят жернова финансового капитала.

В современную эпоху фондовая биржа — один из главных источников личных доходов крупной буржуазии. Барыши от торговли ценными бумагами по размерам не уступают доходам в форме дивидендов и процентов.

По официальным данным, в 1972 г. 1030 человек в США получили личный годовой доход свыше 1 млн. долл. А их совокупный личный доход исчислялся в 2301 млн. долл., т. е. по 2234 тыс. долл. на каждого. Из чего складывались эти суммы? «Заработная плата» составила в среднем 133 тыс. долл. в год. Но это лишь 6 процентов личных доходов. Еще 666 млн. долл., т. е. 28 процентов, поступило на счета этих граждан в форме дивидендов по акциям и процентов по облигациям. А курсовая разница от сделок с ценными бумагами еще дала им сумму, почти вдвое большую — 1277 млн. долл. (Остальные 10 процентов доходов принесли прибыли от перепродажи недвижимости, прибыли единоличных предприятий и пр.) В 1976 г., когда биржевые операции доставили меньше радости финансовым воротилам, курсовая разница от перепродажи ценных бумаг все равно обернулась немалой суммой и составила 31 процент всех личных доходов при 35 процентах средств, полученных в форме дивидендов и процентов. Надо принять во внимание, что и сами дивиденды тоже частично состоят из курсовой разницы. Например, ряд кредитно-финансовых учреждений активно участвует в биржевой спекуляции, получает от этого большие прибыли, а затем распределяет их как дивиденды.

Итак, фондовая биржа служит важнейшим источником обогащения не только отдельных финансовых авантюристов, но и всей крупной буржуазии.

Спекулятивные барыши прельщают финансовых магнатов еще и тем, что на биржевые доходы установлен льготный налоговый режим. Например, в Японии вообще не взимается подоходный налог с прибылей от перепродажи ценных бумаг, а в США он ниже, чем с других доходов.

Экономический барометр

Когда аршинные заголовки газет объявляют об общем падении цен на акции, это становится новостью номер один. О ней говорят на заседаниях правительства и на светских коктейлях. Люди, сроду не видавшие ценных бумаг, обсуждают новость в семейном кругу, в метро со случайными попутчиками и за кружкой пива с приятелями. Иностранные радио- и телекомментаторы спешат рассказать о событии своим слушателям. Такой интерес к сухой биржевой статистике объясняется тем, что по изменению общего курса можно судить о положении дел во всем хозяйстве страны. Если курс каждой отдельной акции зависит от случайных, подчас курьезных событий, то долговременные изменения всех курсов способны вызвать, как правило, лишь глубинные явления в капиталистическом производстве.

Рассматривая курсы всех простых акций, вместе взятые, нетрудно выявить закономерность: цены на них упорно поднимаются вверх, все больше отрываясь от номинала. Так, индекс Доу-Джонса, отражающий общий курс основных акций, в январе 1900 равнялся 100 долл., а в декабре 1979 г. — 836 долл. Для роста курса акций имеется целый ряд причин.

Если номинал отражает первоначальные затраты на одну акцию, то курс олицетворяет, как правило, более значительную сумму капиталовложений. Как уже подчеркивалось, не вся прибыль корпораций распределяется среди акционеров. Большая ее часть остается корпорациям для финансирования прироста производства. Так, в 1976–1978 гг. из чистой прибыли всех американских корпораций в 318 млрд. долл. (за вычетом налогов) акционеры получили в качестве дивидендов 127 млрд., тогда как 191 млрд., т. е. 60 процентов суммы, остался в корпорациях. При неизменных прочих условиях это должно привести к последующему росту дивидендов и курсов простых акций. Ведь они теперь представляют более значительную сумму реального капитала. В корпорациях остается даже больше прибылей, чем показывает официальная статистика, потому что, скрывая их от обложения налогами, капиталистические предприятия зачисляют часть прибылей в амортизационные фонды и различного рода резервы. О такой уловке, широко используемой крупным капиталом, говорил В. И. Ленин: «Именно в так называемый резерв или резервный капитал сплошь да рядом записывают прибыль, чтобы скрыть ее. Если я, миллионер, получил 17 млн. прибыли, из них 5 млн. „резервировал“ (т. е., по-русски, отложил про запас), то мне достаточно записать эти 5 млн. как „резервный капитал“, и дело в шляпе! Все и всякие законы о „государственном контроле“, „государственном обложении прибыли“ и прочее обойдены!!»[15]

Другая постоянная причина повышения курсов — инфляция, которая стала хроническим недугом современного капитализма. С 1950 по 1978 г. розничные цены выросли в США в 2,7 раза, во Франции — в 5,2, в Японии — в 5,3, в Англии — в 5,8 раза и т. д. В условиях инфляции растут, хотя и по-разному, все цены, в том числе и на продукцию, выпускаемую каждой корпорацией. Естественно, что это должно вести к повышению и дивидендов и курсов акций.

Одновременно на биржу действуют и такие силы, которые тянут общий курс вниз, но тенденция к повышению курсов преобладает.

Рост курса не является ни равномерным, ни непрерывным, и общая тенденция к росту складывается из бесчисленных повышений и понижений курса.

Во всех странах со значительным биржевым оборотом ведутся систематические наблюдения за общим курсом простых акций. Обычно при этом в расчет принимаются акции не всех корпораций, а лишь их части. Это облегчает подсчеты.

Наиболее известным показателем общей динамики курсов является индекс Доу-Джонса, который применяют в США. Правда, название «индекс» в данном случае не совсем точно. Как известно, индекс в обычном понимании — величина относительная. Между тем показатель Доу-Джонса рассчитывается в долларах. Было бы правильнее называть его курсом, но приходится считаться с тем, что словосочетание «индекс Доу-Джонса» давно получило гражданство в массовой печати.

Этот индекс впервые ввел Чарльз Доу в 1884 г. С тех пор расчеты регулярно публикует основанная им газета «Уолл стрит джорнэл». Теперь обнародуются, собственно, четыре индекса Доу-Джонса: индекс акций промышленных корпораций, транспортных корпораций, предприятий коммунального обслуживания, а также сводный индекс. Наибольшей популярностью пользуется индекс акций промышленных корпораций («промышленный индекс»). Обычно только его и имеют в виду, когда говорят об индексе Доу-Джонса.

Промышленный индекс Доу-Джонса основан на курсах 30 корпораций[16]. Составители считают выбранные для этого корпорации наиболее типичными для соответствующих отраслей. В их числе такие всемирно известные монополии, как «Дженерал моторз» и «Крайслер» (автомобилестроение), «Стандард ойл оф Калифорния» и «Тексако» (добыча нефти), «Бэтлехем стил» и «Юнайтед стейтс стил» (металлургия), «Дженерал электрик» и «Вестингхауз» (производство электротоваров). Однако среди них есть отдельные корпорации, которые даже не являются промышленными (в частности, торговая монополия «Сир Робэк»).

В принципе индекс Доу-Джонса определяется чрезвычайно просто — сложением курсов акций всех корпораций, принятых в расчет, и последующим делением полученной суммы на количество этих корпораций. Первоначально, когда впервые стал публиковаться индекс 30 промышленных корпораций, сумма стоимости 30 акций действительно делилась на 30. Впоследствии многие корпорации стали дробить свои акции и обменивать их на значительно большее количество новых (например, две новых на одну старую). Если бы при подсчете индекса использовался все тот же делитель 30, то картина получалась бы искаженной. Возникла необходимость в изменении делителя. Поэтому для подсчета промышленного индекса Доу-Джонса сумму курсов 30 акций делят на 1,588.

Время от времени корректируется также и список корпораций, отобранных для расчета индекса Доу-Джонса. В списке осталось лишь две корпорации из тех, что фигурировали в нем с самого начала.

Отметим мимоходом, что включение акций в индекс Доу-Джонса чрезвычайно престижно и выгодно хозяевам монополий. Это своего рода знак отличия, на который ориентируются миллионы акционеров. В результате цены на эти акции устанавливаются выше того уровня, какой был бы оправдан размерами дивидендов. Продавая часть своих акций по завышенному курсу, учредители корпораций получают, разумеется, большие доходы. Поэтому акции, включенные в индекс Доу-Джонса, прозвали уже давно «синими фишками», словно речь идет об азартной карточной игре покер, где среди разноцветных фишек синие имеют наибольшую ценность.

Индекс Доу-Джонса чрезвычайно популярен среди вкладчиков и в мировой печати, но из-за того, что рассчитывается по акциям незначительного числа корпораций, он далеко не точно характеризует долговременные тенденции. В США исчисляются и другие индексы.

Официальная американская статистика отдает предпочтение индексу «Стандард энд Пуар», который около 40 лет публикует одноименная корпорация. Этот индекс представляет собой не абсолютную, а относительную величину. Он основан на акциях 500 корпораций, в том числе 425 промышленных. За точку отсчета взят период 1941–1943 гг. Определяется индекс следующим образом.

Цену акции умножают на общее число акций каждой корпорации. Полученное произведение — это биржевая стоимость акционерного капитала. Сумму биржевых стоимостей акций всех 500 корпораций сравнивают (путем деления) с показателем, который был у тех же корпораций в 1941–1943 гг. Полученный результат умножается на 10, потому что таким произвольно считается индекс в начальной точке отсчета. Следовательно, если в 1941–1943 гг. общая биржевая стоимость акций равнялась, скажем, 50 млрд. долл., а в интересующий вкладчика момент 400 млрд. долл., то индекс на этот день будет равен 80. Поправок на дробление акций не требуется, потому что учитывается общая биржевая стоимость, а не достоинство отдельной акции.

В декабре 1979 г. индекс «Стандард энд Пуар» был 107,78 против 10 в 1941–1943 гг.

Начиная с 1966 г. Нью-Йоркская фондовая биржа исчисляет свой собственный индекс. Он наиболее точен, поскольку учитывает все акции, допущенные на эту биржу.

В Англии подсчетом биржевых индексов занимается газета «Файнэншл тайме». Она публикует два индекса. Один — по курсам 30 компаний, а второй — с учетом акций 500 компаний.

Известно, что капиталистическая экономика развивается циклически. Повторяющиеся через определенные промежутки времени кризисы отбрасывают ее назад. За кризисом следует депрессия, затем оживление и лихорадочный подъем. И в тот самый момент, когда обыватель снова готов поверить в удачу, разражается новый разрушительный кризис.

Нет ничего удивительного в том, что при экономическом подъеме курсы простых акций на фондовой бирже растут, а в пору кризиса падают. Неожиданно другое — последовательность событий на бирже и в производственной сфере. Как правило, и резкий рост и сокращение индекса акций начинается до подъема или, соответственно, кризиса в промышленности. Так, после второй мировой войны США пережили семь экономических кризисов. И в каждом случае спаду в промышленном производстве предшествовал биржевой крах. Низшие точки отмечались в такой последовательности.

В предыдущие 75 лет события на фондовой бирже в Нью-Йорке обычно опережали фазы экономических циклов на несколько месяцев. Примерно так же обстоит дело и в других странах с большим биржевым оборотом. По словам одного английского автора, биржа в Лондоне «обладает устрашающим даром предсказывать приблизительно за год вперед повороты хозяйственной жизни».

Отчего же так происходит? Ведь кризис перепроизводства не может начинаться на фондовой бирже. Почему бы акциям не дешеветь после того, как сократились объемы производства, а вместе с ними — прибыли корпораций и дивиденды?

Этот феномен вполне объясним.

Прежде чем спад промышленного производства станет свершившимся фактом, над отдельными предприятиями начинают собираться предгрозовые облака. По сокращению заказов и другим признакам фактические хозяева корпорации, директора и другие лица предчувствуют уменьшение прибылей и дивидендов. Они, конечно, тут же постараются избавиться от своих акций. И сбывают бумаги по высоким ценам. Но шила в мешке не утаишь. Активная распродажа акций становится достоянием гласности. Других акционеров охватывает паника. Они устремляются на биржу и одновременно выбрасывают на рынок принадлежащие им акции. Курс стремительно падает. Однако промышленность еще какое-то время работает в нормальном режиме, выполняя ранее полученные заказы. И к тому моменту, когда начнется фактический спад производства, индекс акций может достигнуть дна. Предприниматели, имея доступ к внутренней информации фирмы, уподобляются крысам, которые, убегая с корабля, первыми предсказывают его гибель.

Большую роль в падении курсов в предкризисный период играют кредитно-финансовые учреждения. Они жизненно заинтересованы в предвидении курсов тех акций, в которые вложили капиталы. Эти учреждения очень внимательно следят за деловой конъюнктурой. Специальным отделам в них поручено прогнозирование курсов. Как сообщает американский автор, только в одной из страховых компаний в таком отделе работает около 100 человек. Главная обязанность этих служащих состоит в том, чтобы в беседах с руководителями промышленных корпораций добывать сведения об экономическом положении на предприятиях. Такая внутренняя информация позволяет финансистам предвосхищать изменения в производстве и своевременно сбывать бумаги с неустойчивым курсом.

После кризиса промышленность не набрала еще даже прежних темпов, но информированные люди уже знают о перспективах той или другой корпорации. Начинается скупка акций, на которые возможен рост цен. И вот уже индекс акций, как стрелка барометра, предвещает наступление солнечной погоды. Поэтому фондовую биржу нередко называют барометром капиталистической экономики.

Эта способность биржи представляет практическую ценность для финансового капитала и буржуазного государства. Не в силах предотвращать кризисы, они тем не менее принимают меры, которые в какой-то степени смягчают экономические, социальные и политические последствия цикличности производства.

Известно, однако, что предсказать погоду, полагаясь только на барометр, нелегко. Биржа тоже не всегда точно указывает направления хозяйственного развития. За период с 1871 по 1953 г. американская экономика прошла 39 поворотных точек; 29 раз биржевой барометр сработал четко — курсы акций менялись до того, как наступал кульминационный момент на производстве, в двух случаях курсы менялись в том же самом месяце, а 8 раз и позднее.

Кроме того, даже специалисту непросто разобраться в показаниях биржевого барометра. Движение индекса вверх перед экономическим бумом и вниз накануне кризиса не равномерно. Оно само состоит из непрерывных спадов и подъемов. Происходят повседневные колебания индекса, вызванные случайными причинами, кратковременным несовпадением между спросом и предложением. При экономических исследованиях эти моменты можно не принимать в расчет. Другое дело — краткосрочные периоды, которые прямо не связаны с общим хозяйственным процессом и развиваются под воздействием собственно биржевых факторов. После того как в результате спекуляции акции подорожали сверх меры, цены на них падают, а вслед за тем опять начинают расти. И все повторяется в том же порядке. Обычно каждый такой краткосрочный биржевой цикл длится от нескольких недель до одного года. Но его значение становится понятным, когда события уже позади.

Осложнения международной обстановки, правительственные кризисы, предвыборные парламентские баталии, политические скандалы — все это тоже воздействует на биржу, вызывая попеременно то восторги, то отчаяние акционеров и искажая долговременную тенденцию индекса.

И все же каким образом догадаться, что несет с собой падение индекса? Будет оно кратковременным или предвещает биржевой крах и кризис перепроизводства?

Разработана целая система показателей, которыми наряду с индексом акций пользуются для предсказания фаз экономического цикла. Установлено, например, что скрытая безработица начинает расти еще до того, как наступает спад производства. Поэтому сокращение продолжительности рабочей недели, как правило, предвещает кризис. Ему предшествуют сокращение прибылей корпораций, капиталовложений, заказов на оборудование, свертывание жилищного строительства и некоторые другие события. При современном уровне развития статистики можно учитывать все эти факторы, не ограничиваясь показателем фондовой биржи.

Более того, выработаны обобщающие индексы, помогающие предсказывать фазы экономического цикла. Эти индексы основаны на различных сведениях, таких, как динамика курсов акций и других, в частности вышеназванных. Все эти показатели именуются опережающими[17]. Некоторые из показателей, напротив, называются отстающими. Они характеризуют изменения в экономике, проявляющиеся с особой силой после того, как производство пройдет низшую точку.

На схеме (с. 108) воспроизведен график из американского статистического сборника. Можно сравнить этот график со своеобразным статистическим спектром, в котором хозяйственный цикл предстает разложенным на отдельные элементы, словно солнечный свет, прошедший через призму.

Руководствуясь графиком, можно сделать вывод, что индекс опережающих показателей — достаточно надежный инструмент прогнозирования экономики. Беда, однако, в том, что для исчисления входящих в него компонентов требуется сравнительно много времени. И к моменту, когда поступит первый сигнал тревоги, кризис может уже разразиться. Тогда экономические эксперты окажутся в положении того врача, который интересовался, потел ли пациент перед смертью.

Индекс акций обладает, по крайней мере, тем преимуществом перед другими опережающими показателями, что определяется очень быстро. Поэтому он до сих пор и привлекает к себе внимание как специалистов, так и массовой печати.

Фондовая биржа не только предвещает перемены фаз экономического цикла, но в определенной мере сама способствует их приближению. На это обращал внимание, в частности, советский исследователь кризисов академик Е. С. Варга[18]. Хотя для страны в целом уменьшение стоимости акций в период биржевого краха совершенно фиктивная потеря, держатели акций обоснованно считают, что они обеднели, и поэтому сокращают свои расходы. А это означает падение спроса на предметы личного потребления. Еще важнее то, что биржевые крахи отпугивают буржуазию от новых производственных вложений, которые на современном этапе совершаются в основном в форме приобретения ценных бумаг. Это ведет к сокращению спроса на товары производственного назначения и усугублению кризиса перепроизводства.