Восьмая глава. Коньки

Каждый день после школы Владик заходил в Детский парк и сидел там на лавочке — на той самой лавочке, на которой ещё недавно сидела Тата Винокур. Он нетерпеливо поглядывал по сторонам — не покажется ли серое пальтишко и вязаная шапочка с мохнатыми смешными шариками.

Кругом стучали молотки, визжали пилы. Пахло лесом, фанерой, клеем. Парк готовился к Октябрьскому празднику.

Работники парка протягивали поперёк аллей красные полотнища, гирлянды хвои, ожерелья разноцветных лампочек…

В центре устанавливали большой фанерный щит. Его обтягивали кумачом. Рабочий в синем комбинезоне маленькими гвоздиками, которые он, точно фокусник, доставал изо рта, приколачивал к щиту белые фанерные буквы. Из них составлялись слова: «Лучшие люди нашего района».

Всё это было очень интересно, но Владику некогда было засиживаться в парке, у него своих дел было по горло.

Во-первых, вожатый отряда, Лёва Шумской из девятого «Б», которого за малый рост называли «вожатик», поручил ему разукрасить альбом «Китай».

Альбом был очень толстый. Его собирали всем отрядом — добывали картинки из журналов и газет, переписывали стихи, заметки… Владику надо было сделать обложку и надписи.

Во-вторых, Владик готовил в пионеры третьеклассника Марика Синицына. Марик приходил к нему на дом, и Владик учил его говорить Торжественное обещание, отдавать салют, отдавать рапорт… К празднику будет приём в пионеры, и надо Марика подготовить как следует.

Работы было много. Но он всё надеялся, что Тата придёт.

Обидно было. Ей для чего-то нужен старый кинжал, а кинжал — вот он, без всякой пользы лежит в сумке.

Продрогший Владик, кутаясь в пальто, плёлся домой. Он сердился и на себя, и на Петю, и особенно на Киру Петровну. Не отними она тогда кинжал — и ничего бы этого не было. А сейчас выходит, будто он обманщик. И зачем её только назначили классным руководителем!

А Кира Петровна между тем усердно взялась за работу. Во-первых — успеваемость. Во-вторых — поведение. Учителя порой жаловались то на Костю Кислякова, то на Петю Ерошина, то ещё на кого-нибудь. Чаще других к ней обращалась учительница истории Тамара Степановна. Кира Петровна просто начала бояться этой строгой, вспыльчивой учительницы, которая всегда найдёт, к чему придраться.

Не забывал Киру Петровну и старший пионервожатый. Он останавливал её где-нибудь в учительской или в коридоре и допытывался:

— Как у вас в классе с пионерской работой?

— А разве это тоже входит в мои обязанности? — удивлялась Кира Петровна.

— А как же! — говорил Антон. — Ведь вы классный руководитель.

— А вожатые? А председатель совета отряда на что?

— Так ведь они ещё дети, — объяснял Антон. — Вы должны ими руководить.

— Да я сама ещё ничегошеньки не знаю, не умею!.. — вздыхала Кира Петровна. — Ну хорошо, хорошо, попробую. Какой вы, однако, Антон, настойчивый!

— А как же, без этого нельзя! — улыбался Антон и убегал в пионерскую, озабоченно размахивая папкой с планами и списками.

Кира Петровна собрала пионеров, помогла составить план работы, предложила в декабре устроить сбор в музее имени Пятого года, посоветовала, как лучше провести октябрьский сбор, и обещала во время праздников повести весь класс в кино.

Но больше всего её заботила успеваемость.

Незадолго до праздников она допоздна просидела в учительской, переписывая из классного журнала в табеля отметки за первую четверть. Она радовалась, когда ей приходилось вписывать пятёрку или четвёрку, и огорчалась, когда вписывала двойку.

— Кира Петровна, а ведь, пожалуй, спать пора, — сказала ей Анна Арсентьевна в двенадцатом часу ночи.

— Ничего, успеется, — ответила Кира Петровна, мигая слипающимися глазами.

…На следующий день она раздавала ребятам табеля. При этом она каждому что-нибудь говорила.

Толе Яхонтову она сказала:

— Молодец, Яхонтов, продолжай в том же духе.

Митю Журавлёва она тоже похвалила. Игорька — тоже. Петю Ерошина она поругала. Владику она сказала, протягивая табель:

— У тебя, Ваньков, не совсем гладко. Одумайся, пока не поздно.

Владик заглянул в табель. Там рядом с пятёрками красовалась лиловая тройка по географии.

Невесёлый шёл он домой. Ему не хотелось показывать табель папе с мамой. Особенно папе, которому он обещал учиться на пятёрки и четвёрки.

К счастью, папы не было дома. Он остался у себя в цехе на октябрьский вечер. А за Владиком зашли Митя и Лёня, и они после обеда все вместе отправились на октябрьский сбор дружины.

Школа, как всегда в праздники, была украшена трепетавшими на ветру флагами и лозунгами. Над входом сияли две большие, составленные из красных лампочек цифры: 3 и 3. Было очень странно, что огромные, сверкающее праздничные цифры «3» похожи на ту маленькую ехидную троечку, которая испортила Владику весь табель…

Сбор происходил на самом верху, в большом зале. Дружина построилась четырёхугольником. На сцене, за покрытым красной материей столом, сидели почётные гости: Егор Николаевич в сером костюме, Анна Арсентьевна в необычном, длинном чёрном бархатном платье, Кира Петровна, учительница истории Тамара Степановна, учитель рисования Абросим Кузьмич, математик Игнатий Игнатьевич и другие педагоги.

Все они были сегодня чем-то не похожи на себя, все они, нарядные, чинно восседали за столом президиума и ласково посматривали на ребят. Сидел там и генерал Резапкин — отец Игорька. Он всё потирал свою круглую гладкую загорелую голову.

Справа вдоль стены выстроились третьеклассники. В руках у них были крепко зажаты уголки новых красных галстуков. Концы галстуков свисали чуть ли не до самого пола.

Владик увидел Марика Синицына. Он стоял вторым с краю и, прижимая к груди кончик галстука, таращил большие чёрные глаза. Владик беспокоился: сделает ли Марик всё как следует? Не осрамится ли сам и не осрамит ли своего учителя?

Но вот Антон вышел на середину. Он тоже не был похож на себя. Сегодня он не бегал озабоченный по школе, как обычно. Неизменной синей папки с болтающимися тесёмками в руках у него не было. Он чувствовал, что во время сбора дружины он, старший пионервожатый, — самое главное лицо! Поэтому у него сразу изменились и осанка, и голос, и все повадки. Он гордо стоял посреди зала и начальнически поглядывал по сторонам.

— Дружина, смирно! — скомандовал Антон. — Знамя внести!

Низенькая седенькая учительница музыки Людмила Сергеевна заиграла на рояле марш. Пронзительно запели горны. Тяжёлое, бархатное знамя поплыло над головами. Пионеры салютовали ему. Третьеклассники не салютовали, потому что они ещё не были пионерами. Они не отрываясь смотрели на знамя.

Почётные гости на сцене задвигали стульями и встали. Владик держал руку перед собой немного наискось, смотрел на знамя и думал: «Вот здорово! Даже директор, даже генерал встали перед пионерским знаменем!»

На душе у Владика стало по-особенному празднично. Ему захотелось сделать что-то очень большое, что-то очень важное для дружины, для школы, для всего Советского Союза.

— Отряды, сдать рапорт! — скомандовал Антон и грозно насупил брови.

Председатели советов отрядов стали сдавать рапорты. Владику всегда казалось, что лучше всех сдаёт рапорт, конечно, их Толя Яхонтов — чётко и без запиночки.

— А сейчас, — повернулся Антон к третьеклассникам, — мы будем вас принимать в пионеры. Правила знаете?

— Знаем… — разноголосо отозвались мальчики.

— Тогда повторяйте за мной.

Антон стал медленно произносить слова Торжественного обещания. Третьеклассники нестройным хором вторили ему фраза за фразой. Владик, сам того не замечая, шопотом повторял слова пионерского обещания. Ведь ещё не так давно, два года назад, его самого принимали в пионеры.

— Надеть галстуки! — скомандовал Антон.

Красные треугольники, которые до сих пор висели неподвижно, замелькали перед глазами. Третьеклассники стали накидывать их на шею и завязывать. Но делали они это неуклюже, неумело. Они вертелись, неловко нагибали головы и никак не могли перехватить концы галстуков.

Владик смотрел на Марика и сердился. Ему хотелось крикнуть: «Не так! Вот так! Ведь я тебя учил, как надо!»

Но тут Антон увидел, что у малышей дело не ладится. Он обернулся к шеренге пионеров и сказал:

— Ну-ка, ребята, помогите-ка новичкам надеть галстуки! А то они ещё не привыкли.

Владик вместе с другими ребятами вышел из строя, пробежал несколько шагов и очутился возле Марика.

— Ты что ж это! Ведь я тебе показывал! — тихо сказал он и принялся завязывать концы тугого, ни разу ещё не надёванного галстука.

А Марик стоял по команде «смирно» и всё скашивал свои чёрные глаза на пышный красный узел, который Владик ловко сооружал у него на груди.

Потом Владик вернулся на место. Начались речи. Антон поздравил новых пионеров.

— Кто такие пионеры? — спросил он и сам себе ответил: — Пионеры — это смелые люди, которые первыми принимаются за трудное дело. Они идут впереди всех, они не боятся ни опасностей, ни тяжёлой работы… Они осваивают новые земли, строят города, начинают новую жизнь на новом месте. Вот откуда пошло название «юные пионеры».

Мальчики слушали его и смотрели на самих себя и друг на друга с уважением. Вот, оказывается, какое это важное слово — пионер!

Директор Егор Николаевич тоже говорил о том, что пионеры — это люди, которые не боятся препятствий и настойчиво делают своё дело.

— А какое ваше глазное дело? — спросил он и повернулся к новым пионерам.

— Учиться… — вразнобой ответили мальчики.

Потом говорил генерал Резапкин. Он приветствовал пионеров от имени Советской Армии. Широкий погон на его плече сверкал под лампами золотым шитьём. Владик оглянулся на Игорька. Игорёк стоял гордый и не сводил глаз с отца. Они были похожи друг на друга — оба коренастые, круглоголовые, только у отца голова была совсем гладкая, а у Игорька она была покрыта тёмной короткой щетинкой.

Потом началась самодеятельность. Знаменитый на всю Красную Пресню школьный хор под управлением Людмилы Сергеевны спел «Песню мира». Отрядный барабанщик Лёня Горшков сыграл на скрипке-половинке. Он учится в районной музыкальной школе и будет скрипачом. Басню Крылова «Слон и Моська» прочитал Костя Кисляков. Он корчил забавные рожи, лаял и по-собачьи чесал за ухом. Потом началась всеобщая пляска. Владик изо всех сил топал ногами и веселился от души. Немудрено, что он забыл и про табель и про тройку по географии.

Пришёл он домой поздно и сразу лёг спать. А утром они с папой опять не встретились, потому что папа рано ушёл на демонстрацию. И только за обедом, когда мама разрезала пахнувший ванилью пирог, папа откинулся на спинку стула и сказал:

— А ты, Владик, с какими показателями встречаешь праздник?

— А что это за показатели? У нас ещё не проходили.

— Показатели — это цифры, которые показывают, как ты работал — хорошо или плохо.

— Это ты про отметки, что ли?

— Во-во, они самые…

— Что-то он не торопится сегодня табель показывать, — сказала мама, раскладывая пирог по тарелочкам.

— Мне только крошечку, только попробовать, — как обычно, сказал папа.

А Владик покосился на маму и сказал:

— А что его показывать, когда мне Кира Петровна весь табель испортила.

— Как же это она испортила? Ну-ка, дай его сюда. Дело верней будет.

Владик с неохотой встал из-за стола. Он подошёл к своему столику и долго шарил в сумке, будто никак не мог найти табель. Наконец он его нашёл, еле-еле двигая ногами вернулся к столу и медленно подал папе тоненькую книжечку:

— Вот… видишь…

Папа заглянул в табель, покачал головой и постучал пальцами по скатерти:

— Так… значит, с географией у нас нелады…

— Ну подумаешь, папа, одна тройка…

— Нет, «не подумаешь», Владик. Не к лицу тебе эта тройка. Где тройка, там и до двойки недалеко.

— И до четвёрки тоже, — отозвался Владик.

— Посмотрим… На́, держи. — Папа протянул Владику табель. — Не ожидал я от тебя этого.

Он встал, прошёл к себе и вернулся к столу с порядочным свёртком:

— Ну-ка, развяжи.

Владик положил табель на стол, взял свёрток и стал нетерпеливыми пальцами разматывать скрученную жгутиком бечёвку. Сквозь толстую бумагу с надписью «Центральный универмаг» нащупывалось что-то твёрдое и острое.

Владик заторопился. Но бечёвка никак не поддавалась. Тогда он схватил со стола нож, мигом разрезал бечёвку, развернул бумагу — и в руках у него очутились коньки. Да не просто коньки, а коньки с ботинками. Новенькие, чёрные с белыми шнурками ботинки и новенькие, блестящие, чуть смазанные маслом и приклёпанные к ботинкам коньки «советский спорт».

— Папа!.. — закричал Владик на всю квартиру, — Папка, неужели это мне?.. — Он прижал замасленные коньки с бумагой к груди: — Папа, большущее тебе спасибо… Мама, смотри какие… Тётя Феня, смотри — конёчки… Ой, здорово!.. А можно, папа… можно, я их сейчас примерю?

— Конечно, можно, — улыбнулся папа. — Для кого же я их покупал!

Владик, не помня себя от радости, сел на диван, молниеносно разулся и стал натягивать на ногу тугой, холодный ботинок.

Ботинок не лез. Владик его дёргал, дёргал… Мама сказала:

— Да ты шнурок распусти, торопыга!

Владик распустил белый шнурок, надел ботинок и стал суетливо, не попадая железным кончиком в дырочки, зашнуровывать его.

— Папа, как раз такие, о каких я мечтал…

Он кое-как завязал бантиком шнурок и поднялся. Ботинок пришёлся впору — нигде не жало. Владик пошевелил пальцами в холодном ботинке, потом, грохоча коньком по паркету, прошёлся по комнате.

— Ну как? — спросил папа.

— В самый раз, папа, мой размер. Здорово!.. А можно, папа, я второй примерю?

Владик натянул второй ботинок и, растопырив руки, снова прошёлся по комнате. Он стучал коньками по паркету, словно конь подковами.

— Замечательно! Папа, спасибо тебе!

— Не стоит, — сказал папа. — Я очень рад, а то я всё боялся, что будут велики.

— Что ты, папа, как раз мой номер! Ну, в крайнем случае, можно ещё шерстяные носки поддеть, ещё даже лучше будет…

— Давай, Владик, убирать со стола, — сказала мама. — Феня сегодня выходная.

— Погоди, мама, сейчас.

Владику не хотелось снимать коньки, и он всё топал ими по паркету. А мама стала метёлочкой смахивать со стола крошки. Она подобрала табель, который всё ещё лежал на скатерти, и протянула Владику:

— На, спрячь свои «показатели»…

Владик взял табель, сел на диван, заглянул в тоненькую книжечку и долго смотрел на лиловую тройку. Потом он посмотрел на свои ноги, вздохнул, нагнулся и принялся медленно расшнуровывать ботинки. Вот он снял один ботинок, другой, нашёл толстую бумагу с надписью «Центральный универмаг», старательно завернул в неё коньки и в одних чулках прошёл к папе:

— Папа, можно к тебе?

Папа лежал на диване и читал газету.

— Что скажешь, Владик?

— Папа, вот что… — заговорил Владик запинаясь. — Ты, пожалуйста, папа, ну спрячь их где-нибудь… у себя…

Он протянул папе завёрнутые в бумагу коньки.

Папа опустил газету и в упор посмотрел на Владика:

— Ты что, Владик?.. Они что же, нехороши тебе?

— Нет, папа, при чём тут нехороши… Только мы ведь с тобой уговорились: не ниже четвёрки… Так что ты лучше возьми их. А когда я исправлю, тогда…

Папа тяжело повернулся на диване:

— Что ж, ты, пожалуй, прав. Положи их вон туда. — И он показал на письменный стол.

Владик положил свёрток в ящик, закрыл дверцу и сказал:

— Только ты, папа, знаешь, на всякий случай запри, а то вдруг я ещё не выдержу…

— Это не стоит, — сказал папа.

Но Владик уже не слышал его. Он захлопнул папину дверь и в одних чулках убежал к маме на кухню помогать.

Загрузка...