Рождение Дестроера

Глава тридцать вторая

Первый раз в жизни Римо ехал на такси через мост Джорджа Вашингтона. Когда он был воспитанником детского дома Сент-Мэри, у него не было на это денег, а когда стал полицейским, пропало желание.

И вот теперь, двенадцать минут назад, на Пятой авеню Нью-Йорка Римо остановил такси и сказал водителю:

– Ист-Гудзон, Нью-Джерси.

Тот сперва отказался, но, увидев пятидесятидолларовую бумажку, смягчился. Они пересекли весь город и вскоре попали на новый, нижний ярус моста Вашингтона, называемый «Марта Вашингтон».

Цинтия никак не могла оторваться от новенького обручального кольца в два с половиной карата, вертя его перед глазами то так, то этак. По выражению ее лица было понятно, что это колечко олицетворяет для нее исполнение самого заветного желания в жизни – выйти замуж.

Обычно растрепанные волосы были уложены в строгую, но современную прическу и красиво обрамляли тонкие черты лица.

Нескольких мазков грима вполне хватило на то, чтобы скрыть следы бессонной ночи. Скромно подкрашенные губы выигрышно оттеняли женственность рта.

Воротник блузки с жабо подчеркивал грациозность шеи, На Цинтии был дорогой твидовый костюм коричневого цвета. Черный нейлон сделал великолепными ее ноги. Она была во всеоружии красоты и обаяния.

Взяв Римо за руку, она наклонилась к нему, нашептывая на ухо нежные слова. Ноздри Римо ощутили тонкий аромат ее духов.

– Люблю тебя, люблю. Я потеряла девственность, но нашла единственного мужчину.

И опять взор ее обратился на сияние золота на пальце. Римо смотрел в окно автомобиля на приближающийся берег. На джерсийскую сторону Гудзона опускались серые скучные сумерки.

– А вот когда светит солнце, то, если вглядеться, отсюда виден наш дом, – сказала Цинтия.

– Какой дом?

– Башня «Ламоника». В нем всего двенадцать этажей, но все равно его иногда видно с моста.

Цинтия крепко сжимала руку Римо, как свою собственность.

– Дорогой…

– Что? – спросил Римо.

– А почему у тебя такие жесткие ладони и пальцы? Странные мозоли… Откуда им взяться на кончиках пальцев?

– Я ведь не всегда был журналистом, приходилось работать и руками.

Римо постарался сменить тему и завел какую-то легкую болтовню. Но мысли его все возвращались и возвращались к трем мертвым телам, накрытым брезентом – там, в «кадиллаке». Это были люди Фелтона, и если Фелтону уже было известно о их гибели, то, значит, было известно, кто их прикончил… Римо оставалось надеяться только на то, что тела пока не найдены. Раздумья прервал голос Цинтии:

– Ну разве не красота?!

Такси ехало по бугристой мостовой узкого бульвара. Меньше чем в полукилометре впереди поднималось белое здание – «Ламоника-Тауэр».

– Что? Разве не красиво? – настаивала Цинтия.

Римо пробурчал в ответ что-то неразборчивое. Красиво? Прошло меньше недели, а он уже наделал столько ошибок, что хватило бы на провал целой операции. Это здание запросто может стать для него могилой…

Убиты трое. Убиты глупо, под влиянием эмоций. Он убил их как ребенок, получивший новую игрушку, но еще не научившийся пользоваться ею как следует. Самое эффективное оружие – элемент внезапности – использовать не удалось. После случая с Макклири Фелтон вполне мог бы заподозрить, что кто-то попытается выйти на него через дочь. Поэтому он и послал тех троих, а Римо их убил. Даже если тела еще не нашли, то все равно Фелтон уже настороже, поскольку они не вышли на связь. Конечно, сейчас Фелтон наверняка уже принял все меры предосторожности.

Да, все нужно было делать не так, но теперь ничего не изменишь.

Римо посмотрел налево, где сумерки опускались на нью-йоркский порт. Нельзя ни на секунду лишаться общества Цинтии. Пока они вместе, Римо в относительной безопасности. Фелтон не станет проливать кровь жениха дочери у нее на глазах.

– Я тоже люблю тебя, – неожиданно сказала Цинтия.

– Что?

– Ты сжал мне ладонь, и я подумала…

– А, да, конечно.

Римо пожал ей руку. Есть только один шанс: используя Цинтию как щит, остаться с Фелтоном один на один и постараться добиться от него выхода на Максвелла.

– Дорогой, моя рука! Ты делаешь мне больно.

– Прости, милая.

Римо скрестил на груди руки. Чиун часто принимал такую позу. На губах Римо появилась улыбка – он вспомнил слова Чиуна: «Безнадежная ситуация может существовать только в воображении. В любом противостоянии участвуют две стороны, и для человека, умеющего поставить себя на место противника, нет безнадежных ситуаций.»

Когда морщинистый старик-кореец торжественно изложил эту мудрость Римо, тот чуть не рассмеялся, настолько глупым и тривиальным показалось это суждение. Только сейчас до Римо, наконец, дошел его смысл. Так. Пока Цинтия рядом – Фелтон практически беспомощен и инициатива переходит к Римо. А если не удастся избавиться от головорезов Фелтона и остаться с ним наедине, то всегда можно сослаться на необходимость поговорить с «папочкой» с глазу на глаз, по-родственному. При этом может даже присутствовать Цинтия, но лучше пусть это произойдет подальше от загадочного дома «Ламоника-Тауэр», где неожиданно исчезают стены, и нельзя быть уверенным ни в чем. Цинтия наверняка поддержит просьбу поговорить без торчащих рядом слуг и помощников Фелтона.

Можно предложить, например, пообедать в ресторане. Цинтия ведь обожает такие места. От нее, правда, придется потом как-то избавиться: КЮРЕ не любит лишних свидетелей.

Тут Римо заметил, что Цинтия тревожно смотрит на него, как будто почувствовав что-то. Римо моментально переключился на нейтральные мысли, чтобы сгладить излучаемое биополе, насыщенное отрицательными эмоциями, Чиун однажды сказал: «Женщины и коровы предчувствуют приближение опасности и дождя».

– Ты как-то странно выглядишь, милый, – сказала Цинтия. В голосе появилась тревожная нотка. Голова склонилась чуть набок, словно она обнаружила на знакомой старой картине новый мазок кисти.

– Что-то я нервничаю, наверное, волнуюсь, ведь предстоит впервые встретиться с твоим отцом, – мягко сказал Римо, слегка прижимаясь плечом к ее плечу и в упор глядя в глаза, нежно поцеловал девушку и прошептал: – Что бы ни произошло, я все равно люблю тебя.

– Какой ты смешной! – ответила Цинтия. – Папочка сразу тебе полюбит, ему просто придется это сделать, когда он поймет и увидит, насколько я счастлива. А я, действительно, так счастлива! Я чувствую себя красивой, привлекательной и желанной. Раньше я и представить не могла, что такое вообще может со мной случиться.

Цинтия вытерла с его губ губную помаду, и такси остановилось перед «Ламоника-Тауэр».

– Что ж, дорогая, пойдем познакомимся с твоим отцом.

– Папочка тебе понравится. Он прекрасно все понимает. Я позвонила ему из Филадельфии и сказала, что скоро он встретится со своим будущим зятем. Он был очень рад, и знаешь, что он мне сказал? «Приезжайте поскорее, я очень хочу с ним встретиться!»

– Так и сказал?

– Именно так. – Цинтия постаралась воспроизвести голос Фелтона: «Очень хочу с ним встретиться».

В голове Римо прозвучал сигнал тревоги. Что-то Фелтон задумал?

Выйдя из машины, они направились через тротуар к подъезду. Привратник не узнал Цинтию и вздрогнул, когда она сказала ему:

– Здравствуй, Чарли!

Он заморгал и ответил:

– О, мисс Цинтия! Я думал, что вы в Бриарклиффе…

– Нет, – приветливо ответила она.

Вестибюль оказался просторным и поражающим воображение. Освещение и свободные линии современного дизайна переплетались в гармонии цвета и очертаний. Ковер был мягок, но в то же время упруг, так что Римо показалось, будто он ступает по ухоженному газону. Невидимые кондиционеры бесшумно подавали очищенный угольными фильтрами воздух.

– Нет, не сюда! Это не те лифты. У нас есть свой, специальный.

– Конечно, – буркнул Римо, – мне надо было сразу сообразить.

– Ты чем-то рассержен?

– Нет. Не совсем.

– Рассержен.

– Нет.

– Ага, ты не предполагал, что у нас на самом деле столько денег, а сейчас ты понял, что я чертовски богата.

– Почему это я должен переживать из-за этого и сердиться?

– Потому что ты считаешь, что тебя могут принять за охотника за приданым.

Чтобы не ввязываться в дискуссию, Римо предпочел сказать только:

– Ну…

– Давай не будем больше говорить об этом, дорогой.

Цинтия занялась поисками ключей. Как любая женщина, в споре она выступала сразу за обе стороны и сейчас была недовольна тем, что одна из них потерпела поражение.

– Слушай, это ведь ты начала…

– Вот! Я же говорила, что ты злишься!

– Я был спокоен как двадцать две тонны цемента, но теперь действительно злюсь!

Цинтия мягко спросила:

– А почему ты кричишь на меня?

Ответа она и не ожидала. Из сумочки, наконец, появились ключи, среди которых был один на серебряной цепочке. Ключ показался Римо необычным: он был не выштампован из плоского куска металла, а оканчивался цилиндриком. Цинтия вставила его в круглое отверстие рядом с полированными металлическими дверями лифта. Римо вспомнил, где он видел точно такой же ключ – на связке, которую он вынул из замка зажигания набитого трупами «кадиллака».

Цинтия повернула ключ вправо, подержала в таком положении секунд десять, повернула влево и опять подождала, а затем вынула из отверстия. Двери лифта открылись. Римо первый раз в жизни видел двери лифта, которые не раздвигались, а поднимались вверх.

– Тебе, наверное, этот лифт кажется необычным, милый?

– Вроде того.

– Понимаешь, папочка принимает такие в общем-то странные меры предосторожности, потому что не хочет, чтобы в дом и особенно в наши апартаменты проникали нежелательные личности. Подняться к нам можно, только если тебя приглашали, или если у тебя есть ключ. Лифт идет только на наш этаж, А поскольку у нас есть ключ, нам не придется ждать в специальной комнате.

– Специальной комнате?

– Да, там обычно ждут посетители, а Джимми-дворецкий через специальное стекло – со стороны посетителя оно выглядит как зеркало – смотрит, кто пришел. Когда я была маленькой, я однажды это увидела.

Цинтия приставила палец с кольцом к широкой груди Римо.

– Не думай, пожалуйста, что папа такой уж эксцентричный. Ему было так тяжело, когда они с мамой расстались.

– А что произошло?

– Что ж, раньше или позже ты все равно узнаешь.

Двери лифта закрылись за ними, и кабина бесшумно пошла вверх сначала медленно, затем – все быстрее.

– У мамы появился другой мужчина. Мне тогда было лет восемь. Мы с мамой никогда не были особо близки. Ее больше заботило как она выглядит, чем то, как она себя ведет. Однажды папа застал их, а я в это время была в гостиной. Он велел им уходить, и они ушли. С тех пор мы их никогда больше не видели, а папочка стал таким странным. Наверное, поэтому он постоянно пытается отгородить меня от всего, что происходит вокруг.

– Ты хочешь сказать, что именно после этого он и занялся установкой всех этих устройств для личной безопасности?

– Нет, они, насколько я помню, были и до этого. Но он и раньше был такой чувствительный, а после этой истории… Не думай о нем плохо. Я его очень люблю.

– Я полон уважения к такому человеку, – ответил Римо, а затем буднично добавил ровным, очень спокойным тоном: – Максвелл.

– Что?

– Максвелл.

– Что? – озадаченно переспросила Цинтия.

– Ты сказала «Максвелл», разве нет?

– Нет, конечно. Мне показалось, что это ты сказал.

– Что сказал?

– Максвелл.

– Никогда не слышал ни о каком Максвелле, а ты?

Цинтия отрицательно покачала головой и улыбнулась.

– Есть такой сорт кофе и, по-моему, марка автомобиля. С чего это мы об этом заговорили?

– Понятия не имею, – сказал, пожав плечами, Римо. Гамбит удался, но ничего не принес.

На занятиях в Фолкрофте инструктор заставлял его учиться произносить в конце любой фразы какое-нибудь имя или ключевое слово. Римо тогда отвечал инструктору, что это глупейший из приемов, о которых он когда-либо слышал. Проще спросить человека напрямик, не шпион ли он.

Последовало разъяснение, что иногда бывает полезно проделывать этот трюк, главное – говорить спокойным будничным тоном, как будто просишь у человека спичку. «В этот момент внимательно следи за глазами оппонента».

Римо внимательно следил за выражением глаз Цинтии, но они остались синими, ясными и невинными.

Двери лифта открылись, на этот раз опустившись вниз. Цинтия пожала плечами, иллюстрируя мысль «Ну-что-спапочкой-поделаешь?» Они очутились в просторной, обставленной дубовой мебелью библиотеке. С лоджии-патио со стоящей в кадке пальмой открывалась панорама Нью-Йорка.

– Вот мы и дома, – обрадовалась Цинтия. – Правда, здесь красиво?

Римо внимательно вглядывался в стены. Глаза искали либо щелку, либо разные оттенки краски, может быть, висящую не на месте книжную полку. Должно же что-то указывать на то, куда и как сдвигаются эти стены! Нет, ничего.

– Да, – ответил Римо, – очень красиво.

– Папочка! – крикнула Цинтия. – Мы приехали!

Римо постарался занять позицию в центре комнаты, чтобы спина находилась на равном расстоянии от трех стен и подумал, что напрасно он не захватил с собой оружие.

Дверь лифта бесшумно поднялась вверх, и вход полностью слился с белой стеной – единственной свободной от книжных полок. Если бы Римо не знал, что там вход в лифт, он бы об этом в жизни не догадался. Вот что имел в виду Макклири, когда говорил о движущихся стенах… Рядом с невидимым входом в лифт была настоящая дверь, скорее всего ведущая в основной лифт. Выходящий из нее оказывался целиком в руках тех, кто пользуется потайным лифтом.

Так что стены действительно движутся.

– Мы в библиотеке, папа! Мы поднялись на специальном лифте! – снова крикнула Цинтия.

– Иду, дорогая! – отвечал громкий сильный голос.

Фелтон вошел через обычную дверь. Римо немедленно окинул его оценивающим взглядом. Средний рост, но крепко скроен, с массивной шеей. Одет в серый костюм. Под мышкой спрятана кобура. Спрятана весьма удачно. Плечи пиджака были подложены, позволяя ткани свисать достаточно свободно для того, чтобы не выпячивалась кобура.

Римо так увлекся изучением Фелтона, что не заметил, как у того от изумления отвисла челюсть.

– Что это такое?! – заорал Фелтон.

Римо от неожиданности вздрогнул и автоматически принял оборонительную стойку, перенеся вес тела на носки. Но Фелтон, как оказалось, кричал не на Римо, а, побагровев от гнева, орал на свою дочь.

– Что ты с собой сделала? Что ты сделала с собой?!

– Но, папа, – промурлыкала Цинтия, подбежала к нему и обняла за сильные плечи, – так я выгляжу красивее…

– Ты выглядишь как уличная девка! Ты хороша и без этой дряни на губах.

– Я вовсе не похожа на уличную девку, я, папочка, прекрасно знаю, как они выглядят.

– Что?! – взревел Фелтон и замахнулся.

Цинтия закрыла лицо руками. Римо с трудом подавил желание вмешаться и стал внимательно наблюдать за Фелтоном. Это был прекрасный момент для оценки противника, для того чтобы определить, какими характерными особенностями движений человек выдает свои намерения.

Была такая особенность и у Фелтона. Перед тем, как повысить голос во второй раз, он нервным движением правой руки провел по затылку, будто приглаживая непокорную прядь. Может быть, этот жест был вызван волнением, но по всем признакам такое движение и было той самой «прелюдией», которая могла в будущем оказать Римо добрую услугу. Что ж, запомним.

Фелтон неожиданно замер с поднятой рукой. Цинтия трепетала. И гораздо сильнее, чем должна была бы, отметил Римо.

Фелтон опустил руку.

– Ну что ты, дорогая, неужели ты думаешь, что я мог бы ударить тебя?

Цинтия продолжала дрожать, и Римо понял, что она старается максимально использовать свое преимущество в этой ситуации, что она сознательно поставила отца в такое вот положение и теперь не отпустит его с крючка, пока не получит то, что ей нужно.

– Я не хотел тебя ударить, – повторил Фелтон, – я ведь никогда не поднимал на тебя руку, только однажды, когда ты была еще маленькой и убежала из дома.

– Ударь меня, ударь! Если тебе станет от этого легче, ударь свою единственную дочь!

– Дорогая, ну прости же меня!

Цинтия выпрямилась и опустила руки.

– И это при первой встрече с моим женихом! Что он о нас подумает!

– Простите, – произнес Фелтон, поворачиваясь к Римо.

Взгляд вдруг наполнился дикой ненавистью, взгляд человека, который не только опасался своего противника, но и был выставлен перед ним на посмешище.

Их глаза встретились, и Римо понял, что тела в «кадиллаке» найдены. Фелтон знал все.

– Рад вас видеть, – по возможности ровно постарался сказать Фелтон, подавляя дрожь ненависти в голосе. – Дочь сказала, что вас зовут Римо Кэбелл?

– Да, сэр. Я тоже рад встретиться с вами, я много слышал о вас.

Римо решил не подходить к Фелтону даже для того, чтобы пожать руку.

– Могу себе представить. Я прошу вас извинить меня за эту сцену, но я не выношу губную помаду, испытываю к ней крайнее отвращение. Я слышал о многих женщинах, которые пользуются ею…

– О, папа, ты такой благоразумный.

– Буду тебе весьма признателен, моя дорогая, если ты все же уберешь с губ эту гадость.

Тон Фелтона представлял яркий пример голоса человека, который изо всех сил сдерживает желание заорать.

– Но Римо так больше нравится, папочка.

– Я уверен, что мистеру Кэбеллу безразлично, покрашены твои губы или нет. Более того, я убежден, что без помады ты понравишься ему гораздо больше, разве не так, мистер Кэбелл?

Римо ощутил острое желание поиздеваться над Фелтоном и попросить Цинтию еще ярче накрасить губы и загримироваться, но благоразумно подавил его.

– По-моему, Цинти хороша и с помадой, и без нее.

Цинтия покраснела. Она просияла, излучая счастье, как всякая женщина, принимающая всерьез комплимент.

– Ладно, лапа, я смою помаду, но ты тогда снимешь вот это.

Фелтон потупился, отступил на шаг и, как невинный ягненок, удивленно спросил:

– Что «это»?

– Ты опять носишь его!

– Прошу тебя…

– Зачем он тебе нужен здесь, дома? – Цинтия обернулась к Римо. – Папа иногда имеет дело с большими суммами наличных денег и поэтому носит пистолет, у него есть разрешение. Но причина вовсе не в деньгах…

– Не в деньгах?

– Дело в том, что… Просто он читает слишком много дешевых детективов.

– Но я не носил пистолет почти десять лет, дорогая! – возразил Фелтон.

– А сейчас, наверное, опять взялся за это чтиво, хотя я надеялась, что твои литературные вкусы наконец улучшились.

Цинтия произнесла эти слова с напускной суровостью и, подойдя к Фелтону, быстрым движением засунула руку ему за пазуху и вытащила вороненый пистолет. Она держала его в далеко отставленной руке двумя пальцами, как женщины обычно держат дохлую мышь.

– Пойду и отдам это Джимми, чтобы он спрятал его в надежное место! – авторитетно заявила Цинтия, протискиваясь мимо Фелтона в дверь. Не успел Римо позвать ее, как остался со своим будущим тестем один на один. Вероятно, у Фелтона не было больше оружия, но на его стороне были движущиеся стены, в любой момент готовые извергнуть подкрепление.

Прохладный вечерний ветерок дул с патио в спину Римо. Он попытался вежливо улыбнуться Фелтону, неожиданно получившему прекрасный шанс расправиться с Римо.

Отрывисто кивнув, Фелтон собирался что-то сказать, но тут из глубины апартаментов прозвенел голос Цинтии:

– Дядя Марвин. Дядя Марвин, а вы что здесь делаете?

– Мне надо сказать твоему отцу пару слов, и я сразу убегаю – дела!

Фелтон – голова втянута в плечи, крупные ладони вцепились в край дубового стола за спиной – взглянул на Римо.

– Это Марвин Мошер, он не совсем дядя, он работает на меня, но они с Цинтией настоящие друзья, – сообщил Фелтон почти заговорщицким тоном.

– А чем вы занимаетесь? – невинно поинтересовался Римо.

– Мои интересы весьма разнообразны. Мне кажется, что и ваши тоже.

Фелтон не отрываясь смотрел на Римо. В комнату переваливающейся походкой вошел плотный, лысеющий мужчина с грубыми чертами лица.

– Новый сотрудник? – спросил Мошер.

Не отрывая глаз от Римо, Фелтон отрицательно покачал головой.

– Мне надо сказать тебе кое-что, лучше – наедине.

– О, можешь спокойно говорить при этом молодом человеке. Он интересуется вашим бизнесом. Он, наверное, захочет познакомиться с нашим предприятием в Джерси-Сити. – Фелтон пригладил воображаемую прядь на затылке.

«А вот и индикатор», – подумал Римо.

– Так не хотите ли побывать на нашем заводике? – поинтересовался Фелтон.

– Нет, не очень. У нас мало времени – Цинтия хотела, чтобы мы пообедали все вместе, – ответил Римо.

– Это займет не больше получаса.

– Полчаса. Полчаса – это пустяки, – поддакнул Мошер, всем своим видом показывая, что полчаса – совершенно ничего не стоящий отрезок времени.

– Лучше сперва пообедаем, – настаивал Римо.

Стального оттенка глаза Фелтона снова впились в Римо.

– Мистер Мошер только что вернулся из отпуска, который он провел в санатории Фолкрофт, в местечке Рай, под Нью-Йорком.

Спокойно! Никаких движений. Следи за дыханием, Римо. Контролируй эмоции. Римо сделал вид, что ищет, куда бы сесть. Сел в одно из кресел рядом с прислонившимся к столу Фелтоном.

– И этот санаторий его очень заинтересовал, правда, Марвин?

– А что это? – спросил Римо. – Дом отдыха или что?

– Нет, – сказал Мошер.

– А что?

– Там оказалось то, что я и предполагал увидеть.

– А что вы предполагали там увидеть? – продолжал интересоваться Римо.

– Санаторий. И я хотел бы поделиться своими весьма интересными наблюдениями.

Римо поднялся с кресла.

– Ну что же, может быть, все-таки посетим ваше предприятие в Джерси-Сити? Цинтия может немного подождать, а мы бы поговорили об этом санатории.

Фелтон обратился к Мошеру:

– Марв, я сейчас занят, проводи молодого человека, пожалуйста. А после расскажешь мне о чудесном отдыхе в этом Фолкрофте.

Рука Фелтона метнулась под крышку стола и нажала потайную кнопку. Бесшумно опустилась дверь секретного лифта.

Фелтон торопливо сказал:

– А вот и Джеймс! Мы все ждали, когда же вы вернетесь.

Как по сигналу, из лифта вышел одетый в ливрею дворецкого человек. Он был незримым свидетелем всей беседы. Дворецкий пересек комнату и начал возиться с чем-то в углу, стараясь казаться крайне занятым.

– Марв, спускайтесь с мистером Кэбеллом на этом лифте, он идет прямо в подземный гараж.

Проходя к лифту, Римо оценивающе оглядел дворецкого. Высокий. Ширококостный. И тоже с пистолетом под мышкой.

Римо вошел в лифт первым и тут же прижался спиной к стене, надеясь, что она не сдвинется неожиданно в сторону.

На панели лифта было только три кнопки: «ЧЭ» – частный этаж, одна с буквой "Г", обозначающей, вероятно, первый, главный этаж и еще одна с обозначением "П" – подвал. Да, это, скорее всего, был очень необычный подвал, как раз для таких нежелательных гостей, как Римо.

Мошер кивнул Фелтону, и дверь лифта опустилась вниз. Мошер встал рядом. Он был сантиметров на десять ниже Римо. Вблизи было заметно, что жирная шея складкой спускалась на засаленный воротник безвкусно пошитого пиджака.

Толстый палец Мошера нажал на кнопку "П".

– Автомобиль ждет нас в гараже.

– Какой же марки этот автомобиль? – спросил Римо. – Не Максвелл, случайно?

Рука толстяка метнулась к внутреннему карману пиджака. Упоминание Максвелла немедленно вызвало, заметил Римо, напряженную работу мысли в толстостенном черепе Мошера.

Толстяк медленно опустил руку и улыбнулся грубым ртом.

– Нет, «кадиллак».

Римо кивнул.

– Хороший автомобиль. Я вчера на таком катался.

Мошер ничего не ответил. Он вел себя как по учебнику, выказывая все характерные черты поведения человека, готового к убийству.

Да, в Фолкрофте его можно было бы использовать в качестве модели для демонстрации во время занятий по теме «Как не надо себя вести, собираясь кого-либо убить». Он избегал встречаться взглядом с глазами своей потенциальной жертвы, переминался с ноги на ногу, уходил от разговора. Римо уже понял, что сейчас последует: появится пистолет, и прозвучит негромкий выстрел. Да, уже скоро. На лбу толстяка выступили капельки пота.

Но деваться некуда: в лифте Римо не мог ничего сделать, поскольку не представлял, какие его ждут сюрпризы. То, что их слушают – наверняка, наблюдают – вероятно, а может быть и все, что угодно, включая отравляющие газы… Нужно ждать, когда они с Мошером останутся наедине, и только тогда пытаться выудить из него информацию о Максвелле.

Римо еще раз оглядел Мошера. С этим тюбиком сала трудностей быть не должно, вряд ли этот толстяк с опущенными вниз глазками способен действовать профессионально.

Римо не мог себе этого представить. Лифт остановился. В подземном гараже окон не было, не видно было и дверей. Единственным источником света была одинокая лампочка под потолком, освещавшая тусклым серым светом стоящие в гараже перламутровый «роллс-ройс» и черный «кадиллак».

Тут Римо смог представить себе Мошера, действующего быстро и решительно, но было уже поздно, и Римо понял, что совершил громадную ошибку, нарушив первое вбитое в него в Фолкрофте правило: никогда не считай, что кто-то слабее тебя и вреда принести не может.

Вспоминать слова инструкторов не было времени: на Римо смотрело дуло «люгера» с глушителем, зажатого в пухлых пальцах вытянутой во всю длину руки Мошера. Карие глазки злобно следили за каждым его движением, ноги не переминались.

И рука не дрожала. И дистанцию Мошер выбрал верно – около четырех метров: достаточно близко, чтобы не промахнуться, и достаточно далеко, чтобы пистолет нельзя было выбить.

Тюбик с салом умел, как оказалось, двигаться бесшумно и плавно. А Римо высокое мнение о собственной персоне поставило перед зияющим дулом, из которого в любой момент готова вырваться несущая смерть вспышка.

В мозгу Римо возникла фигура Чиуна. Тот самый, первый день в Фолкрофте. Старый кореец двигался вперед, мотаясь из стороны в сторону, по-крабьи, уклоняясь от выстрелов Римо. Чиун не успел подробно объяснить Римо, как это делается, – не хватило времени.

Раздался голос Мошера:

– Так, птичка. Откуда ты? Кто тебя послал?

Римо мог, конечно, начать хитрить и изворачиваться, но в этом случае конец его был неотвратим и близок. Спертый воздух подвала неожиданно показался ледяным, вспотели ладони, зрение потеряло резкость. Римо решил действовать так, как его учили в Фолкрофте, поступать строго по инструкции.

– Зачем этот пистолет? – удивленно спросил он, подвигаясь на полшажка вперед, и, как бы в волнении, взмахнул руками, отвлекая внимание Мошера от этого движения. – Я расскажу об этом мистеру Фелтону, – продолжал Римо дрожащим голосом и снова шагнул вперед, на этот раз – на полный шаг.

– Еще один шаг вперед – и тебе конец, – предупредил Мошер. Пистолет в руке не шелохнулся.

– Меня послал Максвелл, – сказал Римо.

– Кто это? – ухмыльнулся Мошер.

– Убейте меня и никогда ничего не узнаете. До тех пор, покуда он сам вас не достанет.

Римо блефовал, но Мошер на удочку не попался. Римо успел заметить, как сощурился его левый глаз, и понял, что сейчас раздастся тихий хлопок выстрела. Теперь или никогда. Моментально расслабить все мышцы! Единственный шанс!

Б-дуп! – выплюнул пламя пистолет, и Римо рухнул на цементный пол. Тело его лежало абсолютно неподвижно, и Мошер, до конца не уверенный, начал ли Римо падать до или после выстрела, решил подойти поближе и для страховки послать еще одну пулю в голову. Он сделал два шага вперед, медленно поднял «люгер» и направил его в ухо лежащего молодого человека. Один из этих шагов был, как оказалось, лишним.

Мошер нажал на курок, но ухо неожиданно исчезло из прицела. Лежащее тело вдруг оказалось в воздухе, и Римо ударом ноги отбил в сторону руку Мошера, держащую пистолет. Хлопнули еще два выстрела, пули глухо ударили в потолок, посыпались осколки цемента.

Римо схватил Мошера сзади, пропустив свою левую руку ему под мышку и зацепив за толстую шею. Правой рукой он завернул другую руку Мошера вверх и поднажал. Пистолет выпал.

Римо слегка усилил давление и прошептал в ближайшее ухо:

– Максвелл. Кто такой Максвелл?

Толстяк выругался сквозь зубы и попытался освободить шею. Не удалось, причем Римо удивился, как легко ему было удерживать вырывающегося изо всех сил Мошера. Когда Римо еще был полицейским, этот захват ему никогда толком не удавался. А все потому, что на шестинедельных полицейских курсах никто не учил новобранцев, куда и как прилагать давление.

– Максвелл. Где его найти?

– А-а-р-х!

Тюбик с салом не сдавался! Римо сильнее нажал левой рукой на шею Мошера. Еще сильнее… Крак! Позвоночник не выдержал. Мошер обвис в руках Римо. Голова упала на грудь под немыслимым углом.

От Мошера уже ничего не узнать. Римо отпустил тело, скользнувшее на пол. Да, конец был близок. Самоуверенность может убивать не хуже пули.

Сквозь приоткрытые толстые губы Мошера по щеке потекла струйка крови. Невидящие мертвые глаза были открыты. Оставлять его здесь было нельзя.

Римо огляделся вокруг. Ничего, кроме автомобилей. Нет, это не пойдет. Не дай Бог, Цинтия захочет ехать именно в том автомобиле, в котором он спрячет труп, и тогда придется объяснять, что же случилось со старым добрым дядюшкой Мошером.

Тут Римо заметил какую-то дверь в углу и подошел поближе. За дверью стояли два больших стационарных аппарата – стиральная машина и центрифуга, используемые обычно в коммерческих прачечных, предназначенные для жильцов башни «Ламоника». Римо посмотрел на стоящую в углу сверкающую белизной центрифугу, и на губах его возникла жестокая усмешка.

Подтащив грузное тело Мошера к центрифуге, Римо открыл круглую дверцу. Да, труп был крупный, но и дверца в диаметре была не меньше пятидесяти сантиметров. Римо сначала запихнул внутрь голову и плечи Мошера, потом – ноги. Мошер носил клетчатые носки. Кода то, что было Мошером, целиком оказалось внутри, Римо щелчком ногтей вскрыл артерию на шее и вытер руки о брюки трупа.

Захлопнув дверцу, Римо стал искать кнопку «Пуск», но напрасно – ее не было.

– Ах, Фелтон, ах, дешевка! – пробормотал Римо себе под нос. – Для своих же жильцов установил машину, которая без денег не работает!

Римо полез в карман, но, поразмыслив, решил, что нечего тратить собственные деньги в прачечной скупердяя Фелтона.

Пришлось снова открывать дверцу, рыться по карманам Мошера, где нашлось достаточное количество требуемых монет. Римо захлопнул дверцу и опустил в прорезь на боку шесть десятицентовых монеток. Машина с воем заработала, барабан закрутился все быстрее и быстрее, пошла вверх температура сушки. Отойдя на шаг назад, Римо стал наблюдать все ускоряющийся водоворот одежды и мелькающих частей тела.

Круглое оконце в дверце покрылось розовой пленкой – кровь! Центробежная сила вскоре должна выдавить из трупа всю оставшуюся кровь, И скоро, учитывая высокую температуру внутри барабана, усопший Мошер превратится в мумию…

– Ну и негодяй же ты, Римо, – сказал он сам себе и, насвистывая, направился к лифту. Пора возвращаться на двенадцатый этаж.