Роковая кукла

11

Мы продвигались все дальше, дальше и дальше. День за днем мы шли с рассвета до заката. Погода не менялась. Не было ни дождей, ни ветра. Местные природные особенности указывали на то, что дожди здесь редкость. Временами изменялся пейзаж. Случалось, мы поднимались и опускались по склонам холмов, шли по изрезанной оврагами местности. А бывали дни, когда мы пересекали равнины такие плоские, что словно оказывались в центре гигантской вогнутой чаши, а точнее — просторного неглубокого блюда, где нас со всех сторон окружали восходящие края горизонта. То, что первоначально представлялось багряным облаком, покоящимся на его северном ободе, теперь, без всяких сомнений, оформилось в отдаленную горную цепь, которая на расстоянии все еще казалась окрашенной в багряные тона.

Теперь нам стала встречаться, хотя и достаточно редко, кое-какая живность. На вершинах окрестных холмов появлялись крикливые существа, которые, завидев нас, давали стрекача, прячась в лощины, и верещали на ходу от восторга. Попадались также животные, которых мы прозвали скороходами. Они встречались не часто и всегда держались на приличном расстоянии, во всяком случае, достаточно далеко, так что даже при помощи бинокля мы были не в состоянии их как следует рассмотреть. Но даже то, что нам удалось разглядеть, представляло собой весьма оригинальный образец природной фантазии: передвигаясь на длинных конечностях, как на ходулях, они ковыляли вразвалочку с удивительной скоростью, причем не столько за счет частоты шага, сколько благодаря его длине.

На безводных равнинах водились пискуны, животные (если, конечно, это были животные) размером с волка, передвигавшиеся столь стремительно, что мы так и не поняли, как же они выглядят и каким образом бегают. Сначала они представали пятном, надвигавшимся на нас, затем что-то с писком проносилось мимо, и наконец они моментально превращались в другое пятно, но уже удалявшееся. Но, даже приближаясь, они не причиняли нам никакого вреда. Впрочем, как и крикуны со скороходами.

Растительность по мере смены ландшафта также изменялась. В некоторых долинах росли странные вьющиеся травы, а в гористой местности какие-то уродливые деревца жались к скалистым склонам или, скрючившись, прятались в лощинах. По виду они больше напоминали пальмы, нежели сосны, хотя, разумеется, это были не пальмы. Их древесина была невероятно жесткой и маслянистой, и, пересекая области, в которых они росли, мы старались собрать столько упавших с них ветвей, сколько могли унести наши лошадки. Это было идеальное топливо для костра.

И всегда нас окружали деревья — гигантские пирамиды, уходящие на мили в небеса. Сейчас уже не было и тени сомнения в том, что они некогда выращивались на хорошо ухоженной земле и представляли собой сады, покрывавшие геометрически безупречной сетью поверхность планеты. Мы не рисковали подойти ни к одному из них ближе, чем на милю. И тропа, очевидно, была проложена с таким расчетом, чтобы избежать соседства с деревьями. И когда периодически деревья отстреливали стручки с семенами, мы замечали, что они уже никогда не направляют их в нашу сторону.

— Похоже, урок пошел им впрок, — заметила Сара. — Кажется, они поняли, что им грозит, если они попробуют выстрелить в нас.

— Только теперь нам уже нечем ответить, — напомнил я, еще раз пожалев, что оставил корабль, поленившись зайти в зал управления и взять еще одно лазерное ружье и комплект запасных частей к нему.

— Но им-то об этом не известно, — возразила Сара.

Однако я был далек от искушения разделить ее оптимизм.

Иногда в бинокль мы замечали стаи похожих на крыс зверьков, проворно выскакивавших из своих нор, расположенных в некотором удалении от деревьев, и собиравших семена разбросанных стручков. У нас уже не было сомнений, что они переносили семена в укрытия, предназначенные для их хранения. Мы никогда не пытались заглянуть хотя бы в один из этих складов: слишком уж они были близко к деревьям. Коль уж деревья решили оставить нас в покое, мы были рады ответить им взаимностью.

Тропа уходила все дальше, временами становясь едва заметной, иногда расширяясь и отчетливо проступая на местности. Видимо, было время, когда некоторые ее участки чаще использовались для передвижения, чем другие.

Путешествие не казалось нам тяжелым. По дороге нам так и не встретилось ни одного разумного существа.

Однажды мы пересекли то, что когда-то представляло собой мощеную дорогу, теперь выщербленную, с торчащим лишь кое-где булыжником. Остатки мостовой были частью очень сильно разбиты, частью выворочены из земли. Однако даже вынутый булыжник был аккуратно, почти под правильным углом, поставлен в местах пересечения с тропой. В любом из двух направлений, куда тянулась дорога, прямой стрелой, без единого намека на поворот, рассекавшая равнину, открывалась далекая перспектива.

Мы провели совет, решая, куда идти. Дорога выглядела более привлекательной и по всем признакам могла показаться более важной, чем тропа, по которой мы шли. Века назад она, должно быть, соединяла два значительных объекта, в то время как тропа петляла по местности и, очевидно, была проложена как придется, без разумного вмешательства. Но в то же время она, несомненно, несла в себе следы древнего, хорошо исхоженного пути. Дорога же таких следов не имела. Она, похоже, все еще продолжала существовать только потому, что не прошло достаточно времени, чтобы окончательно стереть ее с лица земли. Более того, тропа шла в северном направлении, а именно на севере, как нам дали понять, можно было найти кентавров. Дорога же пролегала с запада на восток. И еще: тропа, безусловно, была древнее дороги, каждый ее участок нес на себе неуловимый налет далекого прошлого. В местах, где ее делали непроходимой естественные природные препятствия, она была вытоптана на глубину от трех до четырех футов. Совершенно очевидно, что по ней путешествовали на протяжении тысячелетий и что она была привычным маршрутом с незапамятных времен.

С некоторыми колебаниями мы наконец, наполовину сознательно, наполовину интуитивно, приняли решение продолжать путь по тропе.

Ведь кто-то же все-таки обитал на планете? Но как давно? Ведь кто-то построил город, проложил дорогу и вырастил деревья. Но теперь город вымер, застыв в безмолвии и опустев, а дорога превратилась в руины. Что за всем этим кроется, гадал я. Цивилизация существовала на этой планете много веков, ее жителями было истрачено много энергии. А затем обитатели, которые так долго жили здесь и угрохали столько сил на благоустройство, разом покинули планету, причем перед уходом приняли все меры к тому, чтобы любой попавший сюда не имел шансов вырваться обратно. Приземлись мы в любом другом месте, кроме города, наш корабль несомненно был бы в безопасности и без помех мог взлететь. Но в том-то и дело, что всякий корабль, приближающийся к планете, почти наверняка обречен был приземлиться не где-нибудь, а именно в городе, завлеченный (как мотылек — огнем свечи) в ловушку сигналами, посылаемыми из города в глубины космоса.

Вдоль тропы, возвышаясь на вершинах холмов, продолжали встречаться похожие на пчелиные улья каменные дома. Их осмотр ничего не дал. Не было никакого мусора, никаких брошенных вещей. Очевидно, дома никогда не служили постоянным пристанищем, а просто использовались для ночлега — на ночь или две. Несмотря на всю свою кажущуюся необитаемость, воздух в них все равно был каким-то затхлым.

За время нашего путешествия постепенно сформировался и наш походный порядок. Тэкк почти постоянно ехал верхом. Он был чересчур неловок и неуклюж для того, чтобы быстро идти. Сара и я ехали по очереди. Свистун по-прежнему держался на расстоянии, находясь, как правило, в арьергарде и подгоняя лошадок. Этот порядок не являлся результатом какой-либо предварительной договоренности, мы сами собой влились в этот естественный походный режим. Мы с Тэкком мирно сосуществовали. Но мы не стали лучше относиться друг к другу, просто научились приспосабливаться. Он все еще таскал с собой эту дурацкую куклу, ни днем ни ночью не отнимая ее от груди. С каждый часом он все более отдалялся от нас, словно уходил в себя. После ужина он, как правило, уединялся, ни с кем не разговаривая и никого, похоже, не замечая.

Мы уже преодолели приличное расстояние. Однако конца нашему пути пока не было видно. Мы все дальше забирались в неведомые края, которые пока не пугали нас открытой враждебностью, но, казалось, опасность могла возникнуть в любую минуту.

Однажды днем мы вошли в район, столь сильно изрезанный самыми разнообразными препятствиями, что нам далеко не сразу удалось разобраться, куда же нас занесло. Вступая на эти косогоры, мы даже не могли представить, что нас ожидает впереди. Как только мы достигли сравнительно ровного участка, мы тут же сделали привал, хотя у нас в запасе еще оставалось часа два светлого времени.

Мы развьючили лошадок и сложили тюки в кучу. Лошади мирно пошли пастись, что они делали всегда, как только им выпадал удобный случай хотя бы на короткое время оторваться от нас. Мы не испытывали опасений, что они могут сбежать. Свистун всегда сопровождал их и пригонял обратно. На протяжении всего пути он выполнял роль пастуха при табуне, и лошадки тоже, как нам казалось, чувствовали себя с ним в безопасности.

Мы развели костер, и пока Сара готовила ужин, мы с Тэкком пошли набрать дров.

Мы уже возвращались назад, каждый с доброй вязанкой сушняка, когда вдруг услышали испуганное ржание лошадок и частый дробный звук, который обычно издавали их полозья на бегу. Мы бросили хворост и устремились со всех ног по направлению к лагерю. Как только мы достигли его, мы увидели взмыленных лошадок, бешеным аллюром выбегающих из узкой лощины. Они скакали во весь опор и проносились через лагерь, сметая все на своем пути. Они растоптали костер и разнесли в стороны кастрюли и горшки, приготовленные Сарой. Сара и сама едва уцелела, с трудом успев увернуться от их полозьев.

Миновав лагерь, они без колебаний повернули направо и ринулись по тропе в ту сторону, откуда мы только что пришли. За ними гнался Свистун. Он буквально стелился по земле, двигаясь одному ему известным способом и, надо признать, развил вполне приличную скорость. Он отставал совсем чуть-чуть, можно сказать, висел у них на пятках, но как только лошадки достигли лагеря, Свистун резко затормозил и, застыв как вкопанный, разразился страшными проклятиями. Упираясь в землю своими короткими ногами, он буквально кипел от ярости. С ним происходило то же, что случилось в городе, когда лошадки неожиданно набросились на нас. Его окутала голубая дымка, все вокруг заплясало и заходило ходуном, а бегущие впереди лошадки поднялись над тропой и полетели, шумно рассекая воздух. Коснувшись полозьями земли, они опять поскакали, но лишь только они достигли вершины холма, Свистун вскипел еще раз. Теперь они исчезли, снесенные, сметенные, смятые той неведомой силой, которую направил против них Свистун.

Ругаясь как сумасшедший, я побежал вверх по склону, но когда я добрался до вершины, лошадки уже были далеко, и я понял, что их уже ничем не остановишь. Они неслись по направлению к городу, не чуя под собой ног.

Я стоял и наблюдал за ними до тех пор, пока они почти совсем не скрылись из виду, и только после этого спустился с холма в лагерь.

Костер был совершенно разорен. Кругом валялись обугленные и дымящиеся головешки, а две кастрюли были раздавлены полозьями промчавшихся лошадок. Сара стояла на коленях, склонившись над лежащим на боку Свистуном. Теперь он казался мне призраком. Это было что-то туманное, полуматериальное, словно он пытался уйти в какое-то другое измерение и остановился на полпути, застряв на границе между этим и иным мирами.

Я подбежал и опустился на колени возле него. Я старался подсунуть под него руки, чтобы приподнять, и когда мне это удалось, возникло ощущение, что здесь уже и поднимать-то нечего.

Очень уж было странно — вроде что-то лежало передо мной, и, в то же время, я мог поклясться, не было ничего. Я приподнял Свистуна, поражаясь его невесомости, в нем не было и половины его обычного веса.

Он едва слышно прогудел:

— Майк, я очень старался.

— Что случилось, Свистун? — закричал я. — Что с тобой происходит? Чем мы можем тебе помочь?

Он не ответил. Я посмотрел на Сару, по ее щекам катились слезы.

— О Боже, Майк. О Боже, Майк, — причитала она.

Тэкк стоял в нескольких футах позади нее, впервые выронив из рук куклу. Его вытянутое лицо выражало печаль.

Свистун пошевелился.

— Нужна жизнь, — произнес он таким слабым голосом, что я едва расслышал, что он сказал. — Нужно разрешение взять часть жизни кого-нибудь из вас.

При этих словах Тэкк быстро подошел и, наклонившись, вырвал Свистуна из моих рук. Он выпрямился, прижав Свистуна к груди так же, как до этого прижимал куклу. Он прямо посмотрел на меня.

Его глаза сверкали.

— Не вы, капитан, — решительно заявил он. — Вам нужно сохранить жизнь. Жизнь дам я!

— Разрешение? — спросил Свистун жутким хрипящим шепотом.

— Я даю разрешение, продолжай, — сказал Тэкк. — Пожалуйста, продолжай.

Сара и я, припав к земле, зачарованно следили за происходящим. Весь процесс занял всего несколько минут, а может быть, даже мгновений. Но время будто растянулось, и нам показалось, что прошли часы.

Никто не двигался, и я почувствовал, что мои мышцы начали болеть от напряжения. Постепенно Свистун изменил свой призрачный облик и снова стал самим собой, возвратившись из другого мира, в который он уже наполовину перешел.

Наконец Тэкк, наклонившись, поставил его на ноги, а потом сам мешком рухнул на землю.

Я подошел и приподнял Тэкка. Его тело безвольно повисло в моих руках.

— Быстро, — сказал я Саре. — Одеяла.

Она расстелила одеяло на земле, я положил Тэкка, распрямив его тело, а затем обернул его другим одеялом, плотно подогнув края. В нескольких футах от меня на земле лежала оброненная Тэкком кукла. Я подобрал ее и положил ему на грудь. Он медленно приподнял руку и, нащупав куклу, прижал к себе.

Приоткрыв глаза, он улыбнулся мне.

— Спасибо, капитан, — сказал он.