Роковая кукла

27

Сара оказалась права. Выхода не было. Все миры приводили в тупик. Я изучил каждый, неустанно переходя из одного в другой, постоянно подгоняя себя. Спал я урывками, и только тогда, когда изматывался до такой степени, что начинал опасаться, как бы, переутомившись, чего-нибудь по рассеянности или небрежности не пропустить. В то же время я не позволял себе допускать поспешность в работе. На изучение миров я тратил значительно больше времени, чем было необходимо, подвергая каждый из них самому скрупулезному и тщательному анализу.

Пришлось порядочно повозиться, прежде чем я научился обращаться с наборным диском, открывающим путь в другие миры. Но как только я приобрел навык, я немедленно засучив рукава взялся за дело, уже ни на что не отвлекаясь. Роско не беспокоил меня, и я, в свою очередь, не обращал на него внимания. Правда, иногда замечал, что он часто отсутствует. У меня сложилось впечатление, будто он бродил по городу, но времени разобраться, зачем ему это было нужно, не хватало.

Конечно, никто не мог поручиться, что ни одна из открывшихся мне планет не обладает техникой, поисками которой я занимался. Ведь передо мной распахивалась лишь дверца, ведущая в другой мир, через проем которой можно было разглядеть только незначительную его часть. Было бы крайне безрассудно и рискованно перейти границу другого мира и вступить в неизведанное, не имея веских доказательств, что я найду в нем то, что мне было нужно. Однажды перейдя Рубикон, я мог потерять все надежды на благополучное возвращение назад. Без помощи Свистуна и паукообразного существа нам никогда бы не удалось выбраться из зыбучих песков пустынного мира.

Итак, к сожалению, я не увидел ни единой планеты, на землю которой мне захотелось бы вступить, ни одного мира, в котором бы я обнаружил хотя бы зачаточные формы разумной жизни. Преимущественно все эти планеты были ужасны, в них только нарождалась живая природа — непроходимые дикие джунгли, скованные льдами пространства, материки, находящиеся в процессе карстовой ломки. Некоторые из планет имели очень плотную атмосферу, их поверхность окутывали клубящиеся облака паров, один взгляд на которые вызывал у меня удушье.

Было несколько совершенно мертвых планет (с обширными равнинами, начисто лишенными растительности), тускло освещенных бледным кроваво-красным умирающим солнцем. Встретилась и обуглившаяся планета, сожженная дотла вспышкой новой звезды.

Меня очень занимал вопрос, зачем были нужны эти двери в другие миры? Несомненно, если бы кто-то собирался пользоваться ими для того, чтобы переходить из одного мира в другой, он поставил бы двери где-нибудь на окраине города или в деревне. Никто не стал бы переселяться в дикие джунгли, на ледяные торосы или на прогоревшие угли. Может быть, двери были сделаны с единственной целью — как канализационный люк, предназначенный для избавлении от непрошенных гостей. Но если их предназначение ограничивалось только этой функцией, достаточно было бы выхода в один или несколько миров. А тут их сотни. Не было никакой необходимости иметь их так много.

Разумеется, представители использовавшей их расы могли руководствоваться совершенно другими соображениями, не доступными человеческой логике, а я просто был не в состоянии предусмотреть все способы их возможного применения.

Я проглядел все миры и теперь был не в лучшем, а даже, наверное, в худшем положении, чем до начала поиска. По крайней мере, до того, как я все это затеял, оставалась надежда, а теперь и она умерла.

Я подошел к костру. Он погас. Осторожно потрогав ладонью угли, я не ощутил тепла. Роско не было, и кажется, его не было уже несколько дней.

Может быть, он бросил меня? Наверное, все же не бросил, но попросту забрел куда-нибудь и не особенно задумывается о возвращении. Да, черт побери, следует признать, что я исчерпал свою фантазию. Я сделал все, что было в человеческих силах.

Я тихо сидел у потухшего костра и всматривался в сумрак узких улиц. Возможно, еще есть за что уцепиться — например, отыскать какой-нибудь выход в городе или на планете, пойдя на восток, запад или юг, а не к призрачным вершинам пурпурных гор на севере. Где-то должен быть ответ. Но моя воля иссякла. Я не хотел никуда идти. Я не хотел ни за что больше браться. Хотелось бросить все к чертовой матери и сдаться.

Будет еще один гномик, подумал я.

Конечно, я был неправ. Это было пораженческое настроение. Нечего драматизировать. Когда придет время совершить новую попытку, когда только забрезжит новая, пусть самая эфемерная надежда на успех, я опять встану и ринусь в бой.

Но сейчас я, сгорбившись, безвольно сидел у костра и жалел себя — не только себя, а всех нас. Хотя стоило ли переживать из-за Смита, Тэкка или Сары? Они получили то, что хотели.

Внизу в уличной темноте мелькнула тень: черное пятно на сером фоне. Холодок страха пробежал по моей спине, но я не пошевелился. Если некто или нечто, кто бы это ни был, захочет застигнуть меня врасплох и разделаться со мной, что ж, пусть придет и попробует. Пока у меня есть меч, пусть это и не самое подходящее для меня оружие, — без боя я не сдамся.

Как же все-таки были измочалены мои нервы, если я докатился до таких мыслей! Не было ни малейших оснований предполагать, что в городе мог находиться кто-то, кому была нужна моя жизнь. Город был пустынным и заброшенным, и никто, кроме привидений, в нем не мог обитать.

Тем более странно, что тень продолжала двигаться. Она вышла с улицы и направилась по пандусу прямо ко мне, шагая медленной неуверенной походкой, напоминавшей старческую поступь.

Теперь я разглядел, это был Роско. Боже, как я был рад, что этот несчастный вернулся. Я встал, чтобы поздороваться с ним. Он остановился перед самой дверью и заговорил, осторожно произнося слова, словно боясь опять сбиться на привычную рифмованную белиберду. Медленно и старательно, делая отчетливые паузы после каждого слова, он произнес: «Пойдемте со мной».

— Роско, — сказал я, — спасибо, я рад, что ты вернулся. Что произошло?

Он стоял в сгущающихся сумерках, тупо глядя в мои глаза. Затем также медленно и осторожно, с трудом артикулируя каждое слово, ой выдавил из себя: «Если математические выкладки…» — и снова замолчал. Особенно тяжело ему далось слово «математические».

— У меня были трудности, — сказал он увереннее, — со мной случилась беда, но теперь я справился с трудностями и чувствую себя лучше. Борьба вылечила меня.

Он уже говорил свободнее, но все еще с усилием. Длинные фразы давались ему нелегко. Было заметно, как он преодолевает невидимый барьер, чтобы правильно произнести фразу.

— Не волнуйся, Роско, — посоветовал я. — Не мучай себя. У тебя прекрасно получается. Не стоит переживать.

Но он не мог расслабиться. Ему очень нужно было что-то мне объяснить. Это что-то слишком долго бродило в его мозгу и теперь настойчиво требовало выхода наружу.

— Капитан Росс, — сказал он, — долгое время я боялся, что не смогу справиться. На этой планете есть два явления, требующих объяснения, и я никак не мог привести их к знаменателю… нагревателю, предателю, законодателю…

Я быстро подошел к нему и взял за руку.

— Ради Бога, — взмолился я, — не волнуйся. У тебя вагон времени. Не надо торопиться. Я тебя спокойно выслушаю, не спеши.

— Спасибо, капитан, — произнес он с усилием, в его голосе звучала искренняя признательность, — за ваше терпение и сострадание.

— Мы прошли вдвоем длинный путь, — сказал я. — Мы можем позволить себе не торопиться. Если ты нашел ответы, я могу и подождать. Что до меня, то я готов воспринять любые открытия.

— Существует структура, — выдавил он, — материал белого цвета, из которого сделан город, вымощена посадочная площадка, которым опечатаны корабли.

Он сделал паузу и молчал так долго, что я начал опасаться, как бы с ним опять чего-нибудь не произошло. Но потом он снова заговорил.

— В обычных молекулярных структурах, — сказал он, — связи между атомами существуют только вне их ядер. Вы понимаете?

— Думаю, что да, — ответил я. — Хотя, туманно.

— В белом материале, — пояснил он, — связи распространяются глубже внешних орбит электронов, распространяются на ядра атомов. Вы улавливаете идею?

Я вздохнул, показывая, что, по крайней мере, частично до меня дошло.

— А, черт, — сказал я, — и эти связи, наверное, никак нельзя разорвать.

— Точно, — объявил он. — Так и было задумано. А теперь, капитан, пожалуйста, пойдемте со мной.

— Погоди минутку, — запротестовал я. — Ты еще не все сказал. Ты говорил о двух явлениях.

Он пристально посмотрел на меня, как будто прикидывая, стоит ли метать бисер перед свиньями, а затем вдруг спросил:

— Капитан, что вам известно о реальности?

Я даже вздрогнул от неожиданности. Более дурацкого вопроса нельзя было придумать.

— Какое-то время назад, — ответил я с сомнением, — я мог поручиться, что хорошо умею отличать реальность от вымысла. Сейчас я не уверен.

— На этой планете, — заявил он, — реальность разделена на части, слои. Здесь их, как минимум, два. А, может быть, гораздо больше.

Теперь он говорил уже достаточно бегло, хотя временами начинал заикаться, с трудом выталкивая из себя слова, и тогда его речь становилась невнятной.

— Но откуда, — спросил я, — ты обо всем этом знаешь? О молекулярных связях и реальности?

— Не знаю, — ответил он. — Я только знаю, что знаю об этом. Ну, а сейчас, пожалуйста, пойдемте.

Он повернулся и начал спускаться по пандусу, и я последовал за ним. Мне нечего было терять. Я уже исчерпал все свои резервы, похоже, и у него тоже не было другого выхода, хотя, к сожалению, все его открытия могли оказаться ничем иным, как игрой больного воображения. Но я уже находился на той стадии, когда человек готов ухватиться за любую соломинку.

Идея о более тесных молекулярных связях несла в себе рациональное зерно, правда, подвергнув ее анализу, я едва ли представлял, как эти связи могли осуществляться на практике. Но уж вся эта затея с многослойными реальностями казалась мне абсолютной белибердой. В ней не было ни капли здравого смысла.

Мы вышли на улицу, и Роско направился к космодрому. Он уже не бормотал себе под нос и шел очень быстро — уверенной походкой человека, знающего, куда и зачем он идет. Я едва поспевал за ним. Бесспорно, он изменился, но стоило еще хорошенько поразмыслить, являлись ли эти изменения следствием выздоровления или признаком новой стадии умопомешательства.

Когда мы подошли к космодрому, уже занималось утро. Солнце на востоке было на полпути к зениту. Молочно-белая посадочная площадка космодрома, окруженная белоснежными стенами городских домов, ослепительно сияла, как глянцевое дно фарфорового блюда. В этом сиянии бледные силуэты кораблей были похожи на ночные привидения, застигнутые врасплох рассветом.

Мы двинулись вперед по огромному полю космодрома в сторону кораблей. Роско заметно прибавил шагу. Я то и дело вынужден был переходить на бег, чтобы не отстать. Мне очень хотелось спросить его, зачем нужна эта гонка, но у меня не хватало дыхания произнести хоть слово, к тому же я не был уверен, что добьюсь от него вразумительного ответа.

Этот марафонский бег выбивал меня из колеи. Тем не менее, очень долго мне казалось, что мы топчемся на месте. И вдруг я с удивлением обнаружил, что позади уже больше половины пути от домов к кораблям.

Когда мы подошли достаточно близко к кораблю Сары, я заметил какую-то штуковину, неизвестно откуда появившуюся у его основания. Эта штуковина представляла собой настоящее чудо художественного дизайна, включавшее в качестве конструктивных элементов весьма странное зеркало и аккумуляторную батарею (или какой-то другой источник питания). Их дополняли невероятные хитросплетения проводов и трубок. Довольно небольших размеров — около трех футов высотой и десяти квадратных футов площадью — эта машина смотрелась со стороны как скульптура в стиле авангардизма. Вблизи она уже не казалась кучей художественного мусора, а скорее напоминала плоды творческих усилий мучающихся от безделья школьников, на каникулах устроивших игру в машину времени.

Я стоял, уставившись на этот несуразный аппарат, не в силах вымолвить ни слова. Из сотен дурацких вещей, которые мне пришлось повидать на своем веку, эта была вне конкуренции. Как оказалось, в то время, пока я обливался холодным потом, наблюдая ужасы самых отвратительных миров, этот рехнувшийся робот шастал по городу, собирал мусор и металлолом, затем сносил всю эту ерунду сюда для того, чтобы построить эту уродину. Он присел перед панелью, которую, видимо, воображал пультом управления, и начал крутить расположенные на ней ручки и включать тумблеры.

— А теперь, капитан, — заявил он, — пусть восторжествует математика!

Он произвел еще какие-то операции на «пульте управления», и вдруг прозрачные трубки конструкции засветились и замигали.

Раздался звук, похожий на звон бьющегося стекла, и сверкающий ливень напоминающих стеклянные бусы осколков скатился по бортам корабля, рассыпаясь по земле звонкими брызгами.

Корабль стоял, сбросив мантию из молочно-белой глазури, в лучах, исходивших от этого жукоподобного аппарата. Я был в шоке. Невероятно, но эта дурацкая машина сработала, и теперь корабль был распечатан. Оставалось только выяснить, готов ли он к полету. Я не верил своим глазам. Это было непостижимо. Нет, Роско не мог этого сделать! Этого не мог сделать придурковатый, бормочущий Роско, которого я знал как облупленного. Такое могло произойти только во сне. Я не заметил, как Роско подошел ко мне. Он обнял меня за плечи, глядя прямо в глаза.

— Я сделал это, — сказал он, — и для корабля, и для себя. Освободив корабль, я освободил себя. Я снова цел и невредим. Я такой же, как прежде.

Действительно, теперь он был похож на нормального робота, правда, я понятия не имел, каким он был прежде. Сейчас он говорил без натуги, раскованность движений делала его похожим скорее на человека, чем на искусственный механизм.

— Я был потрясен, — произнес Роско, — всем тем, что случилось со мной, теми изменениями, которые произошли в моем мозгу. Я не мог в них разобраться и не знал, как их использовать. Теперь, найдя им применение, я снова стал самим собой.

Я почувствовал, что охватившее меня оцепенение прошло, и попытался повернуться, чтобы немедленно бежать к кораблю. Но Роско крепко держал меня за плечи, не позволяя вырваться.

— Свистун рассказывал тебе о судьбе, — сказал он. — Это моя судьба. Более того. Странники Вселенной всех рас и цивилизаций рыщут по галактике, пытаясь найти свое предназначение. Кто бы мог подумать, что удары деревянных колотушек по моему мозгу вызовут такие короткие замыкания и переключения в цепи умственных процессов, что мне вдруг станут доступны истины, доселе неведомые…

Я с трудом высвободился из его железной хватки.

— Капитан, — промолвил он.

— Ну, что еще?

— Вы так и не поверили. Вы все еще считаете меня дурачком. Поверьте, я — другой.

— Да нет же, — ответил я, — конечно, ты не дурачок. Честное слово, даже не знаю, как тебя благодарить.

— Мы же друзья, — воскликнул Роско. — Какие могут быть благодарности. Вы спасли меня, отобрав мой мозг у кентавров. Я освободил вас от ига планеты. Это сделало нас друзьями. А сколько дней мы провели рядом у костра! Это тоже сделало нас друзьями…

— Да заткнись же ты, — оборвал я его. — Тоже мне, распустил слюни. Ты стал хуже Свистуна.

Я обошел его несуразный аппарат и вскарабкался по трапу на борт корабля. Роско залез вслед за мной.

Устроившись в кресле пилота, я проверил пульт управления. Все было в порядке. Можно было взлетать хоть сейчас. Мы могли немедленно покинуть планету и унести с собой тайну ее сокровищ. Конечно, в данный момент я не представлял, как перевести ее богатства в звонкую монету, но был уверен, что придумаю способ. Было бы что-нибудь стоящее, а уж как продать — это детали.

Неужели, спросил я себя, все свелось к тому, что у меня появился товар на продажу? Не просто еще одна планета (хотя ее тоже можно было выгодно реализовать), а бесценные знания, хранящиеся на планете в виде семян. Знания, которые сначала перехватывались в пространстве гигантскими приемниками-деревьями, затем трансформировались в семена. Семена разбрасывались по земле и тут же собирались прыткими грызунами, которые не ели их, а складывали в огромные закрома и амбары до сбора урожая.

Но я также отдавал себе отчет в том, что знания — не единственное богатство планеты. Не только белый город и информационные ловушки в виде деревьев были ее достоянием. На этой планете любой человек мог бесследно исчезнуть (или испариться, как Тэкк), причем было невозможно понять, куда он девается. Переходит ли он в другую реальность, в другую жизнь, как перешел в свое третье естество Свистун?

Здесь существовала еще одна, более ранняя цивилизация, еще одна культура, процветавшая до того, как был построен город. Эта цивилизация сложила здание из красного камня, она создала деревянную куклу. Возможно, представителям этой культуры и была известна разгадка таинственных исчезновений.

Роско болтал что-то о многослойных реальностях. Может быть, в них следовало искать ключ к тайне? И если все это окажется правдой, интересно, существуют ли такие многослойные реальности только на этой планете, или это явление — общее для всех планет?

Я думал, что все это чепуха, и даже сейчас был уверен в своей правоте. Но Роско нашел способ с помощью математических расчетов (если его манипуляции не относились к области черной магии) создать устройство, освободившее корабль. Не исключено, что его идея о реальностях тоже может оказаться не такой уж блажной.

Но все это не имело никакого отношения ко мне. Я вспомнил, чего же мне больше всего хотелось во время нашего похода по тропе. Ведь я не искал того, что искала Сара, Тэкк или Джордж, тем более Свистун. Я мечтал об одном — поскорее убраться с этой планеты. Теперь я мог это беспрепятственно сделать. В конце концов, каждый из нас, по-моему, достиг своей цели. Мне оставалось только задраить люк и включить двигатель. Для меня это было раз плюнуть, тем не менее, я почему-то колебался. Я долго сидел в кресле, уставившись на приборную доску. Что же меня удерживает, спрашивал я себя?

Может быть, причина в моем одиночестве? Мы прилетели сюда вчетвером, а теперь я должен возвращаться один.

Я старался сосредоточиться, чтобы сказать себе правду. Но, оказалось, быть честным с самим собой совсем не просто.

Тэкка и Джорджа уже не найти. Свистун вне досягаемости. Бессмысленно их разыскивать. Но оставалась Сара. К ней я мог пойти, мог привести ее назад, во всяком случае, мог попробовать.

Я силился перебороть свои сомнения, почти не замечая странного пощипывания в глазах, и вдруг с ужасом осознал, что плачу, и это слезы текут из моих глаз и скатываются по щекам.

Сара, мысленно взывал я, Сара, Бога ради, ответь мне, зачем ты покинула меня, зачем тебе нужна эта долина? Почему ты не вернулась и не пошла со мной? Почему я не пошел за тобой и не забрал тебя?

Я вспомнил, как в ту нашу последнюю ночь, когда мы разговаривали у костра, она сказала, что между нами все могло бы быть хорошо. Да, да, у нас все было бы хорошо, если бы мы так не увлеклись погоней за легендой. Эх, зачем эта проклятая легенда оказалась правдой и все нам испортила!

А еще я вспомнил тот день, когда мы впервые встретились: она ждала меня в холле своего дома, и мы, взявшись за руки, пересекли холл и вошли в зал, где нас ждали Тэкк и Джордж.

Нет, дело не в Тэкке, не в Джордже, не в Свистуне. Даже не в Саре. Я все равно не решусь увезти ее силой. Есть кто-то еще.

Я выскочил из кресла и бросился в отсек, расположенный за кабиной пилота. Здесь я нашел другое лазерное ружье.

— Мы возвращаемся, — сказал я Роско.

— Возвращаемся? — переспросил Роско. — За мисс Фостер?

— Нет, — отрезал я, — за Пэйнтом.