Роковая монахиня

Йоганн Карл Аугуст Музойс Похищение

На берегу небольшой речушки в Фогтланде, на границе с Тюрингией, расположен замок Лауэнштейн, бывший в свое время женским монастырем и разрушенный затем во время гуситских войн. Церковное владение, утратив хозяина, перешло впоследствии в светские руки, и было передано графом фон Орламюнде, тогдашним землевладельцем, в аренду своему вассалу, который построил на руинах монастыря замок и дал благоприобретенному имению свое имя (а, может быть, взял себе имя замка) — звали его юнкер фон Лауэнштейн. Однако вскоре обнаружилось, что церковная собственность не может процветать в руках мирянина и что за подобное тихое святотатство неминуемо приходит расплата.

Останки святых монахинь, которые уже в течение столетий мирно покоились в подвальном склепе, не могли равнодушно перенести осквернение своей святости. Их древние кости приходили в движение, шуршали и стучали из глубины подвала в ночную пору и поднимали ужасный шум в обходной галерее монастыря, еще сохранившейся с прежних времен. Иногда процессия монахинь торжественно проходила по двору замка, святые сестры бродили по коридорам, с треском открывали и закрывали двери, из-за чего владелец лишился покоя в своих четырех стенах и сон его был надолго нарушен. Часто монахини бесчинствовали в людской или в хлеву, пугали служанок, щипали их, мучили скотину, и у коров пропадало молоко, лошади хрипели, шарахались, разбивали перекладины в конюшне.

В результате всех этих безобразий благочестивых сестер и их бесконечных приставаний люди и животные, начиная с сурового юнкера и кончая свирепым бульдогом, приходили в неописуемый ужас и теряли остатки мужества. Владелец имения не жалел средств, чтобы с помощью самых знаменитых заклинателей духов умиротворить этих суматошных постоялиц и наложить на них обет молчания. Однако ни самое могучее заклинание, от которого трепетало царство Сатаны, ни церковное кропило, пропитанное святой водой, которое обычно действовало на злых духов, как мухоловка на комнатных мух, не в силах были долгое время противостоять упорству призрачных амазонок, которые с такой непоколебимостью защищали свои права на обладание бывшей собственностью, что заклинатели духов со святыми реликвиями вынуждены были отступать и обращаться в бегство.

Одному из известнейших мастеров черной магии того времени, который ходил по стране, выслеживая ведьм, ловя кобольдов и изгоняя из одержимых злых духов, удалось наконец обуздать призраков-полуночниц и запереть их снова в темный склеп, где они получили разрешение катать туда-сюда свои черепа и греметь костями, сколько им вздумается. Теперь все стало спокойно в замке, монахини снова тихо спали своим вечным сном; но через семь лет беспокойный дух одной из монахинь выспался и стал опять появляться в ночное время, возобновив прежнюю игру, пока не устал и не успокоился на следующие семь лет, после чего вновь наведался на этот свет и устроил ревизию замка. Со временем обитатели привыкли к существованию призрака, и когда наступала пора появления монахини, дворня остерегалась в вечернее время заходить в старую галерею или покидать людскую.

После смерти первого владельца поместье перешло в собственность рожденных в законном браке потомков, а в отпрысках мужского пола не было недостатка вплоть до времен Тридцатилетней войны, когда пышно расцвела последняя ветвь рода Лауэнштейнов, с воспроизводством которой природа, казалось, исчерпала свои силы. Натура настолько расточительно употребила свой материал для воссоздания телесной оболочки наследника замка, что к тому времени, когда эта оболочка достигла высшего совершенства, масса грозного юнкера почти равнялась весу знаменитого толстяка Франца Финатци[1] из Пресбурга, а его толщина лишь на несколько дюймов уступала объему не менее известного дородного уроженца Гольштейна, прозванного Пауль Бутерброд, представившего себя недавно на обозрение парижским дамам, которые с большим благоговением трогали его тугие ляжки и бицепсы. Впрочем, до того, как он обрел столь внушительные габариты, юнкер Зигмунд был видным мужчиной, который жил в своем имении в полном достатке, не транжиря попусту накопленного бережливыми предками состояния, но и не отказывая себе ни в чем. По примеру всех своих пращуров, как только он после смерти отца вступил во владение Лауэнштейном, наследник женился и со всей серьезностью занялся продолжением своего знатного рода, результатом чего явилось счастливое разрешение его супруги их первенцем; однако ребенок оказался прелестной девочкой, и этим связанная с деторождением деятельность ограничилась. Слишком усердная забота хозяйки замка о желудке своего супруга подействовала таким образом, что все надежды на появление продолжателя рода потонули в его жиру. Рассудительная мать, которая сразу же после своего замужества взяла на себя управление домом, ревностно отдалась воспитанию дочери. Чем больше у отца становился живот, тем пассивнее становилась его душа, и в конце концов он уже перестал обращать внимание на вещи, которые не были жареными или вареными.

Фрейлейн Эмилия из-за занятости матери хозяйственными делами большую часть своего времени была предоставлена самой себе и чувствовала себя при этом совсем недурно. Природа, искусная мастерица, если ей доводится совершить ошибку, стремится обычно уравновесить ее созданием шедевра, что она и сделала, наделив дочь физическими и умственными достоинствами несравненно щедрее ее отца. Эмилия была красива и сообразительна. По мере того, как расцветали прелести молодой девушки, все сильнее укреплялось намерение матери с их помощью восстановить блеск угасающего рода. Эта дама в глубине души гордилась принадлежностью к благородному сословию, хотя это и не было заметно в повседневной жизни, за исключением того, что она строго чтила свою родословную и считала ее самым драгоценным украшением дома. Во всем Фогтланде, если не считать семейства Ройсен, не было такого древнего и почтенного рода, с представителем которого она считала бы возможным соединить узами брака последний цветок Лауэнштейнов, и как ни старались молодые люди, живущие по соседству, ухватить этот лакомый кусочек, хитрой матери всегда удавалось расстроить их планы. Она охраняла сердце Эмилии так же бдительно, как таможенный смотритель — пограничный шлагбаум, перекрывающий путь контрабандному товару, отвергала все предложения доброжелательных тетушек и кузин, выступавших в роли свах, и сделала свою дочь в глазах окружающих такой недоступной, что ни один местный помещик не смел приблизиться к ней.

До тех пор, пока сердце девушки еще открыто наставлениям, оно подобно челну на гладкой поверхности озера, который плывет туда, куда направляет его весло; но как только поднимается ветер и волны начинают раскачивать утлое суденышко, оно уже не слушается гребца, и его несет потоками ветра и воды. Податливая Эмилия под опекой матери послушно следовала по пути взращивания сословной гордости; ее еще неопытное сердце было открыто каждому впечатлению. Она ожидал, принца или графа, который стал бы преклоняться перед ес красотой, а всех менее родовитых поклонников, которые пытались ухаживать за ней, девушка отвергала с холодной чопорностью. Между тем, прежде чем нашелся достойный искатель руки очаровательной фрейлейн, возникло обстоятельство, которое в значительной степени поставило под сомнение действенность материнской тактики отбора женихов и могло привести к тому, что все князья и графы немецких земель Священной империи явятся завоевывать сердце Эмилии слишком поздно.

Во время Тридцатилетней войны в Фогтланде расположилось на зимние квартиры войско доблестного Валленштейна. Юнкер Зигмунд вынужден был принять множество непрошеных гостей, которые орудовали в замке похлеще достопамятных монахинь. Хотя они не претендовали на собственность, однако изгнать их было не под силу никакому заклинателю. Хозяевам замка ничего не оставалось, как делать хорошую мину при плохой игре, а чтобы поддерживать бравых воинов в хорошем настроении, что немаловажно для сохранения дисциплины, их развлекали надлежащим образом. Званые обеды и балы следовали один за другим. На первых заправляла хозяйка замка, балы же были в ведении дочери владельцев Лауэнштейна. Столь блестящее исполнение законов гостеприимства совсем размягчило суровых офицеров, они почитали дом, в котором их так хорошо принимали, в результате хозяин и гости были довольны друг другом. Среди этих богов войны было немало молодых героев, которые могли бы нарушить святость супружеского ложа грузного юнкера; однако один из них затмевал всех остальных. Молодой офицер, которого товарищи звали Прекрасный Фриц, обладал наружностью бога любви в шлеме, красивая внешность счастливо сочеталась у него с приятными манерами; молодой человек был кротким, скромным и обходительным, при этом ясного ума, и ловким танцором.

Еще никогда ни один мужчина не производил какого-либо впечатления на сердце юной Эмилии, лишь этот пробудил в ее девичьей груди неведомое чувство, которое наполнило ее душу невыразимым блаженством. Единственное, что ее удивляло, так это то, что божественный Адонис не был прекрасным принцем или графом, а всего лишь Прекрасным Фрицем. При оказии она попыталась расспросить у некоторых из его товарищей о родословной молодого человека и его происхождении, но никто из них не мог пролить на это свет. Все хвалили Прекрасного Фрица как храброго воина, который понимал службу и обладал общительным характером; однако с его предками дело обстояло, похоже, не самым лучшим образом: здесь были такие же разные варианты, как и в отношении происхождения и рода занятий хорошо известного и все же загадочного графа Калиостро, которого считали то отпрыском магистра Мальтийского ордена и, с материнской стороны, внуком императора, то сыном неаполитанского извозчика, то чудотворцем, то мастером по изготовлению париков. В одном все высказывания совпадали: Прекрасный Фриц начал службу с низших чинов и дослужился до ротмистра, и если ему и дальше будет сопутствовать удача, он может сделать при столь быстром продвижении блестящую карьеру в армии.

Тайные расспросы любознательной Эмилии стали известны молодому офицеру, его друзья, рассказывая ему об этом, считали, что такое внимание польстит его самолюбию, и делали на этот счет самые благоприятные предположения. Он же, из скромности, отшучивался в ответ на их намеки, но в глубине души ему было приятно слышать, что фрейлейн Эмилия наводила о нем справки, поскольку с первого взгляда на нее Прекрасного Фрица охватил восторг, который бывает предвестником любви.

Ни одно движение души не обладает такой энергией и не является одновременно настолько понятным и определенным, как чувство взаимной симпатии, и под его воздействием первое знакомство перерастает в пламенную любовь обычно несравненно быстрее, чем нижний чин превращается в офицера. Правда, до словесного объяснения дело еще не доходило, но обе стороны уже умели обмениваться своими мыслями и настроениями, они понимали друг друга, их взгляды встречались на полпути и говорили то, что осмеливается открыть робкая любовь. Потерявшая бдительность мать, отвлеченная присутствием беспокойных постояльцев в доме, весьма не вовремя оставила пост у входа в сердце любимой дочери, и коварный контрабандист Амур не замедлил воспользоваться возможностью пробраться туда незаметно, а оказавшись там, он принялся внушать Эмилии мысли, совсем непохожие на наставления маменьки. Амур, истинный враг всех условностей, с самого начала рассеял предубеждения своей послушной ученицы, будто происхождение и знатность должны приниматься в расчет, когда дело касается сладчайшей из страстей, и будто любящие друг друга юноша и девушка должны вноситься в родословный регистр и в соответствии с этим занимать свое место, как засушенные жучки и червячки в коллекции насекомых. Холодная дворянская гордость растаяла в душе девушки так же быстро, как причудливые узоры на замерзшем оконном стекле, когда на них попадают теплые лучи солнца. Эмилия простила своему возлюбленному отсутствие родословной и дворянской грамоты и зашла в своей сословной ереси так далеко, что стала считать благоприобретенные привилегии рождения невыносимым бременем для любящих сердец, ограничивающим свободу человека.

Прекрасный Фриц боготворил Эмилию, а так как по всем признакам он видел, что счастье в любви благосклонно к нему так же, как и военная удача, он не замедлил при первой же возможности, которая ему представилась, не стыдясь, открыть свое сердце. Девушка выслушала его признание в любви, зардевшись от смущения, но тем не менее с внутренним удовлетворением, и любящие торжественно поклялись друг другу в вечной и нерушимой верности. Они были счастливы настоящим и страшились будущего. Наступление весны знаменовало собой начало нового похода. Войска стягивались для выступления, и печальный срок, когда влюбленные должны были расстаться, был уже не за горами. Настало время серьезных обсуждений того, каким образом можно было узаконить их любовный союз, чтобы ничто, кроме смерти, не смогло бы их более разлучить. Фрейлейн поведала Прекрасному Фрицу о взглядах своей матери на замужество, и можно было предположить, что гордая фрау Лауэнштейн ни на йоту не отступит от своих убеждений ради брака по любви.

Была выдвинута сотня предложений, как найти хоть какую-нибудь брешь в этой неприступной твердыне, и все они были отвергнуты, на пути осуществления любого из них были непреодолимые трудности, которые давали повод сомневаться в их успехе. Однако поскольку молодой офицер видел, что его возлюбленная готова на все, чтобы достичь своей цели, он предложил ей похищение, эту самую надежную уловку, которую выдумали влюбленные и которая много раз удавалась и еще будет удаваться, нарушая планы родителей и преодолевая их упрямство. Девушка немного поколебалась и согласилась. Теперь осталось только обдумать, как ей ускользнуть из замка, окруженного крепостными стенами и укреплениями, чтобы броситься в руки желанному похитителю; ведь Эмилия знала, что бдительность матери, как только армия Валленштейна покинет их владения, вернется к ней снова, она будет следить за каждым шагом девушки и не спускать с нее глаз. Но изобретательность влюбленных может преодолеть любое препятствие. Эмилии было известно, что в день поминовения усопших следующей осенью согласно старому преданию по истечении семи лет в замке должен появиться призрак монахини; страх всех обитателей замка перед этим явлением также не был тайной для девушки, поэтому ей пришла в голову дерзкая мысль взять в этот раз на себя роль призрака, тайно приготовить монашеское одеяние и в этом наряде покинуть замок.

Прекрасный Фриц был в восторге от этой хитроумной затеи и захлопал от радости в ладоши. Хотя во времена Тридцатилетней войны дух просвещения еще не получил широкого распространения, тем не менее молодой воин-герой был в достаточной степени философом, чтобы усомниться в существовании призраков или, по крайней мере, поменяться с одним из них местами, не ломая себе голову над этим. После того, как все было оговорено, он вскочил в седло, вверив свою судьбу небу, и ускакал во главе своего эскадрона. Военная кампания проходила для него удачно, несмотря на то, что он смело шел навстречу любым опасностям; казалось, небо услышало его мольбу и взяло под свою защиту.

Тем временем фрейлейн Эмилия жила между страхом и надеждой, она дрожала за жизнь своего верного друга и старательно выведывала, как идут дела в действующей армии. Каждое известие о стычках и перестрелках повергало ее в ужас и печаль, что ее мать объясняла повышенной чувствительностью доброго сердца девушки, не видя в этом ничего предосудительного. Молодой воин не упускал возможности передавать своей возлюбленной время от времени весточку о своей судьбе посредством тайных писем, которые передавались ей с помощью преданной горничной, и получал от нее тем же путем иногда ответное послание. Как только поход завершился, Фриц занялся приготовлениями к задуманной тайной экспедиции, купил четверку черноголовых лошадей к почтовой карете и охотничью коляску. Ему оставалось только с нетерпением посматривать на календарь, чтобы не пропустить день, когда он должен был явиться на условленное место в небольшой роще у замка Лауэнштейн.

В день поминовения усопших Эмилия приступила при содействии своей верной горничной к осуществлению задуманного плана: сославшись на легкое недомогание, заблаговременно удалилась в свою комнату и тут же превратилась в самое милое привидение, которое когда-либо бродило по земле. Долгие вечерние часы ожидания показались ей нескончаемыми; с каждым мгновением в ней росла потребность признаться в своем преступном намерении. Между тем молчаливая покровительница влюбленных, сияющая луна, озарила бледным светом замок Лауэнштейн, где в торжественной тишине медленно затихали звуки заполненного хлопотами дня. В замке уже почти все спали, кроме экономки, до глубокой ночи подсчитывающей трудные цифры хозяйственных расходов, работника на кухне, которому надо было до утра ощипать три десятка каплунов на завтрак для господ, привратника, исполнявшего одновременно обязанности ночного сторожа, и Гектора, бдительного дворового пса, который приветствовал взошедшую луну своим лаем.

Как только наступила полночь, храбрая Эмилия пустилась в путь, ведь ее новый облик внушал страх, способный закрыть все двери, тихо проскользнула по лестнице вниз, затем через галерею, где она заметила, что в кухне еще горит свет. Поэтому она загремела изо всех сил связкой ключей, с треском захлопнула все каминные двери, а затем беспрепятственно открыла дверь дома и калитку в крепостных воротах; дело в том, что как только четверо бодрствовавших в замке домочадцев услышали необычный шум, они сразу же догадались о появлении беспокойной монахини. Ощипывавший каплунов работник мигом спрятался в кухонный шкаф, экономка — в постель, собака — в конуру, привратник — к своей жене под бок. Девушка выбралась на волю и поспешила к рощице, где она уже видела, как ей казалось, запряженную быстрыми конями карету, которая дожидалась ее. Однако когда она подошла ближе, карета сказалась лишь обманчивой тенью деревьев. Эмилия решила, что, введенная в заблуждение этой ошибкой, она перепутала место встречи, и пересекла рощу из конца в конец, пройдя по всем ее тропинкам; но ее рыцаря вместе с экипажем нигде не было. Она была ошеломлена этим открытием и не знала, что думать по этому поводу. Уже непоявление на свидание считается среди влюбленных сурово осуждаемым проступком, но не прийти на встречу в этих обстоятельствах было большим преступлением, чем неверность в любви. Девушке была непонятна причина такого поведения. После того, как она напрасно прождала целый час, а ее сердце трепетало и сжималось от холода и страха, она начала горько плакать и причитать: «Ах, этот вероломный Фриц, он сыграл злую шутку со мной, он лежит сейчас в объятьях у какой-нибудь любовницы и забыл мою верную любовь». Эта мысль вдруг пробудила в ней забытую дворянскую гордость, ей стало стыдно, насколько она унизилась, что полюбила человека без имени и чувства благородства. В тот момент, когда опьянение страсти покинуло ее, Эмилия призвала на помощь рассудок, чтобы исправить совершенную оплошность, и этот добрый советчик сказал ей, что она должна вернуться в замок и забыть клятвоотступника. Первое она сделала незамедлительно и вернулась в свою спальню целой и невредимой к великому удивлению своей преданной горничной, которой она все открыла. Второе условие она решила обдумать на досуге более тщательно.

Между тем человек без имени не был так уж виноват, как полагала рассерженная Эмилия. Он явился на место встречи вовремя. Его сердце было переполнено восторгом, и с нетерпеливой надеждой он ожидал момента, чтобы получить прелестную добычу любви. Когда приблизилась полночь, молодой человек подкрался поближе к замку и стал слушать, не откроется ли калитка. Раньше, чем он предполагал, оттуда появилась милая фигура в монашеском одеянии. Он поспешил ей навстречу из своего укрытия, схватил ее на руки и проговорил: «Теперь ты моя, я держу тебя в своих объятьях и больше никогда не выпущу, любимая; ты моя, а я твой, дорогая, душой и телом!» Благоговейно отнес Фриц драгоценную ношу в карету, и вот уже лошади помчались опрометью по холмам и долинам. Кони почему-то фыркали и хрипели, тряся гривами, перестали слушаться удил и наконец понесли. Вдруг у кареты отскочило колесо, резкий толчок выбросил возницу далеко в сторону, а карета подлетела к крутому обрыву и вместе с лошадьми и всем, что в ней было, рухнула вниз. Прекрасный герой не мог понять, что с ним случилось, его тело было измято, голова разбита, от сильного удара он потерял всякое присутствие духа. Когда он пришел в себя, он обнаружил отсутствие своей возлюбленной спутницы. Остаток ночи Фриц провел в этом беспомощном положении, а утром обнаружившие его крестьяне отнесли потерпевшего в ближайшую деревню.

Карета и сбруя были потеряны безвозвратно. Черноголовые лошади посворачивали себе шеи, однако не эта потеря тревожила сердце молодого человека. Больше всего его беспокоила судьба Эмилии, он послал людей по всем дорогам на ее поиски, но они вернулись ни с чем. Лишь полночь внесла ясность в то, что произошло. Как только пробило двенадцать, открылась дверь, и в комнату вошла потерянная спутница, но не в образе очаровательной Эмилии, а в обличье призрака монахини, мерзкого скелета. Прекрасный Фриц понял, какую роковую ошибку он совершил, его тело покрылось смертельной испариной, он начал осенять себя крестным знамением и произносить все молитвы, которые пришли ему со страху в голову. Монахиня обратила на это мало внимания, подошла к постели, на которой он лежал, погладила его холодной как лед костлявой рукой по пылающей щеке и сказала: «Фриц, дорогой, смирись со мной, я твоя, а ты мой, телом и душой». Привидение мучило бедного Фрица своим присутствием целый час, а затем снова исчезло. Эту платоническую любовную игру монахиня повторяла теперь каждую ночь, а когда Фриц переехал в Эйхофельд, где была расквартирована его часть, она последовала за ним.

И здесь ему не было покоя от этой потусторонней любовной связи. Молодой человек затосковал и упал духом настолько, что его глубокая меланхолия была замечена в полку и все его славные товарищи по оружию прониклись к нему горячим сочувствием. Для всех было загадкой, что могло произойти с бравым офицером, поскольку он молчал, опасаясь, что его роковая тайна получит огласку. У Прекрасного Фрица был, однако, среди сослуживцев близкий друг, один пожилой вахмистр-лейтенант, который слыл мастером во всех связанных с нечистой силой делах; по слухам, он обладал утраченной ныне способностью вызывать и изгонять духов. Этот испытанный в боях ветеран с добродушной настойчивостью приставал к своему молодому другу, чтобы тот открыл ему причину своей тайной тоски. Исстрадавшийся мученик любви, которому уже опостылела такая жизнь, не мог больше сдержаться и по секрету поведал товарищу свою историю. «И это все, что тебя беспокоит, брат?» — с улыбкой спросил заклинатель духов. «Пойдем ко мне на квартиру!» Было сделано много таинственных приготовлений, нарисовано на полу множество различных знаков и кругов, и по зову мастера в темной комнате, освещенной лишь тусклым мерцанием магической лампы, появился полуночный призрак, на этот раз в дневное время, где ему был сделан суровый выговор за совершенные безобразия и в качестве нового места обитания указано пустынное пастбище в уединенной долине.

Призрак исчез; и в то же мгновение поднялась буря со смерчем, которая привела в движение весь город. В этом городе был старый обычай: когда поднимался большой ветер, двенадцать его избранных граждан садились верхом, тут же в торжественной кавалькаде проезжали по улицам и запевали песню, призывавшую к покаянию, чтобы утихомирить ветер.[2] Как только были посланы для усмирения урагана эти двенадцать апостолов, обутые в сапоги и на добрых конях, ветер стих. А призрак уже больше не показывался никогда.

Молодой герой почувствовал, что этот дьявольский ураган был связан с очищением его бедной души, и был чрезвычайно рад, что наконец избавился от мучавшего его призрака. Он снова бодро отправился с грозным Валленштейном в новый поход в далекую Померанию, где участвовал в трех военных кампаниях, не получая никаких известий об очаровательной Эмилии, и проявил себя настолько блестяще, что при возвращении в Богемию командовал уже полком. Путь молодого полковника проходил через Фогтланд, и как только закаленный воин увидел вдали замок Лауэнштейн, его сердце забилось сильнее от тревоги и сомнений, осталась ли верна ему его возлюбленная. Он представился как старый, преданный друг дома, не сообщая о себе более подробно, и в соответствии с законом гостеприимства ворота замка вскоре открылись для него. Боже, как испугалась Эмилия, когда в гостиную вошел мнимый клятвоотступник, Прекрасный Фриц. Радость и гнев обуревали ее бедную душу, она не могла решиться удостоить его дружелюбным взглядом, и просто встретиться взглядом с неожиданным гостем стоило ей больших усилий. Три долгих года девушка постоянно спрашивала у себя, хочет она или нет забыть своего возлюбленного без имени, которого она считала вероломным, и именно поэтому она непрерывно думала о нем. Его образ всегда был перед ее глазами, и казалось, особенно бог сновидений благоволил к Прекрасному Фрицу, потому что бесчисленные сны Эмилии, в которых он ей постоянно являлся с момента его исчезновения, склоняли ее к тому, чтобы простить или оправдать его.

Статный полковник, почтенная должность которого несколько смягчала строгий надзор матери, нашел вскоре возможность проверить глубину кажущейся холодности любимой Эмилии с глазу на глаз. Он открыл ей жуткую историю с похищением, а она призналась со всей откровенностью, что подозревала его в нарушении клятвы верности.

Эмилия и Фриц договорились между собой приоткрыть завесу таинственности над своими отношениями и поведать о них матери.

Добрая женщина была поражена как открывшейся сердечной тайной ее хитрой Эмилии, так и сообщением о неудавшемся похищении. Она нашла справедливым, чтобы такие суровые испытания были вознаграждены счастливой любовью, только по-прежнему считала предосудительным для своей дочери выходить замуж за человека без имени. Однако когда девушка сказала, что гораздо разумнее выйти замуж за человека без имени, чем за имя без человека, мать не смогла ничего возразить на это. И поскольку в запасе у нее не было хоть какого-нибудь графа, да к тому же и отношения тайных договаривающихся сторон достигли, казалось, определенной зрелости, она дала материнское благословение. Прекрасный Фриц обнял очаровательную невесту, и их свадьба прошла весело и спокойно без вмешательства каких-либо призраков.