Роковое дерево Книга пятая

ГЛАВА 8, в которой ко сну относятся слишком серьезно

В Хасимото, в Японии, пропали три школьных автобуса. Школьники направлялись на экскурсию в природный заповедник Кодзуки. Автобусы принадлежали компании школьных перевозок префектуры Вакаяма. Они отправились от школы в 9:30 утра. Их видели автомобилисты на дороге № 24 сразу после выезда из школы. Больше их не видел никто.

Дорога длиной в девять километров занимает не больше двадцати минут. Однако, в назначенное время школьники не появились. Смотрители парка позвонили в школу, чтобы узнать, не изменилось ли расписание; им сообщили, что дети уехали, как и планировалось. Вызвали полицию. Когда автобусы не нашлись, подключили вертолеты и дополнительные патрульные машины, а также кинологов. Район тщательно прочесали. В префектурах Вакаяма и Годзё были подняты по тревоге все силы.

Однако никаких следов автобусов не обнаружили. Школьники не выходили на контакт, родители ничего не знали. Странное исчезновение вызывало тревогу, тем более что, как отметил директор Камито Киянака, «все учителя имели при себе мобильные телефоны, и большинство учеников тоже. Если бы возникли какие-либо трудности, кому-то обязательно позвонили бы или отправили сообщение. Но никаких сообщений никто не получал».

Автобусы нашлись. Они застряли посреди рисового поля недалеко от Нара-Кена. Их вместе со школьниками нашли рано утром полевые рабочие. Люди в автобусах пребывали в состоянии, близком к истерике. Официальные лица так и не смогли объяснить сути произошедшего.

Никто не мог точно объяснить, как большие синие автобусы оказались на рисовом поле, поскольку ближайшая дорога — обычная грунтовая тропа — проходила на некотором расстоянии к северу. Для автобусов она была практически непроходима. Серьезным осложнением оказалось то, что пассажиры автобусов хотя и выглядели как японцы, местные их не понимали. И не только местные. Эксперты-лингвисты утверждали, что все пассажиры автобусов говорят на неизвестном диалекте Сикоку.

Врачи, медсестры и администраторы Джорджтаунской больницы попросту обалдели, когда увидели, что их современное двухэтажное медицинское учреждение на 450 коек преобразилось в одноэтажное здание, обшитое вагонкой. Проведенное расследование показало, что на каждой из 150 коек находится раненый военный; большинство из них служили либо в ВВС, либо в ВМФ США. Пациенты, многие из которых были офицерами, утверждали, что получили ранения во время боевых действий на Северо-Тихоокеанском театре военных действий, каковые военные действия к данному моменту, естественно, не велись. Следствие продолжается. Средства массовой информации внимательно следили за ходом расследования, однако никаких объяснений пока никто не предложил.

Не менее странный инцидент произошел с пятью торпедоносцами-бомбардировщиками, приземлившимися на аэродроме Ап-Парк Кэмп недалеко от Кингстона, Ямайка. Самолеты с экипажами покинули авиабазу ВМС в Форт-Лодердейле, штат Флорида, для тренировочных упражнений по бомбометанию на малых высотах. Пилоты и их инструкторы поддерживали радиосвязь с диспетчерской вышкой, жалуясь на плохую видимость и полную дезориентацию, хотя погодные условия оценивались как средние для этого сезона. Связь прервалась в 16:00, и больше о самолетах никто не слышал. Поиски, в которых участвовали надводные корабли и самолеты, не обнаружили ни обломков, ни тел погибших. Официальное заключение гласило, что самолеты погибли из-за неблагоприятных погодных условий в Карибском море, хотя ни о каких штормах в этой районе не сообщалось.

Внезапное появление самолетов и членов экипажа после семидесятилетнего отсутствия составляет одну из загадок XXI века. Добавляет необычности тот факт, что пилоты, судя по всему, не постарели ни на один день, и все они в один голос утверждали, что на дворе стоит 5 декабря 1945 года.

В пятидесяти милях к западу от Сокорро, штат Нью-Мексико, двое посетителей ждали в небольшом вестибюле командного центра большого радиотелескопа. Одним из мужчин был Джанни Бекарриа, вторым — Тони Кларк, решивший после второго лей-прыжка, совершенного вместе, что его спутник — человек исключительный.

— Брат Бекарриа, — сказал он почтительным тоном, — вы настоящее чудо. Я даже представить не могу, каково это для вас.

Озадаченный Джанни нахмурился.

— Scusami?

{Прошу прощения? (итал.)}

— Меня, собственно, что потрясает… — Кларк указал на антенны радиотелескопа — двадцать семь огромных белых спутниковых тарелок, расположенных Y-образно на равнине пустыни Нью-Мексико. — Для вас ведь это будущее. Как к этому должен относиться человек, родившийся более двухсот лет назад?

— Я был здесь на прошлой неделе, — пожал плечами Джанни.

— Это понятно. Но как к такому можно привыкнуть?

На этот раз итальянский священник понял вопрос.

— Мы все путешественники во времени, не так ли? — Он улыбнулся. — Некоторые путешествуют быстрее, но однажды мы все окажемся в будущем.

— Разумеется. — Тони снова перевел взгляд на знойную пустыню под голубым безоблачным небом. — Похоже, у вас какой-то встроенный детектор будущего. Я бы никогда не поверил, что мы сможем вернуться сюда меньше, чем через неделю после нашего первого визита. — Кларк покачал головой с восхищением. — Да вы просто гений перемещений.

— Да, за эти годы я научился нескольким фокусам, — признал священник. Он махнул рукой в сторону компьютера на стойке администратора и добавил: — Но, признаюсь, эти устройства по-прежнему меня озадачивают.

Кларк усмехнулся. Во время их первого визита Джанни почти час беседовал с одним из техников. Тот любезно провел для священника-астронома ускоренный курс по информационным технологиям. К чести техника надо сказать, что его совершенно не смутило невежество Джанни в отношении электронных вычислительных возможностей двадцать первого века. Если подумать, заключил Кларк, то помог сан священника: молодой техник Кайл принадлежал к поколению, которое не ждет многого от представителей духовенства.

Впрочем, и без всяких компьютерных технологий вычислительные способности Джанни оказались чрезвычайно точными. Даже учитывая поездку из Седоны, им после последнего визита удалось добраться обратно за шесть дней и семь часов. Тогда они приезжали, чтобы посмотреть расчеты того, что Кларк назвал аномалией. Если расчеты окажутся верны, значит расширение вселенной действительно тормозится. Теперь, когда они стояли у большого панорамного окна в вестибюле комплекса радиотелескопов в ожидании гостевого пропуска для Джанни, Кларк в очередной раз поразился тому, насколько относительным становится время для лей-путешественников.

— Прекрасные механизмы, — сказал Кларк, наблюдая, как все двадцать семь гигантских белых тарелок синхронно поворачиваются в соответствие с новым направлением исследований.

— Как полагаете, у них хватило времени проверить расчёты со времени нашего последнего визита? — спросил Джанни.

— Даже если они еще не закончили, у них достаточно данных, чтобы убедить сильных мира сего бросить все силы на новое направление исследований. — Услышав за спиной голоса, Кларк развернулся к стойке регистрации.

В вестибюль вошел молодой человек с круглым лицом, обрамленным не столько бородой, сколько бахромой на подбородке, в зеленой футболке «Гравити отстой» и брюках-карго; он поспешил им навстречу.

— Доктор Кларк? — Он протянул руку. — Простите, что заставил вас ждать. Мы только что узнали, что вы здесь. Доктор Сеглер послал меня за вами.

— Простите. А вы?..

— Ох, извините! Я Джейсон, ассистент. Я в восторге от ваших работ!

— Рад познакомиться, Джейсон, — сказал Кларк, принимая протянутую руку. — А это фра Бекарриа. Мы очень хотели бы повидать доктора Сеглера. Вы не проводите нас к нему?

— Без проблем, — ответил Джейсон, делая шаг назад. У стойки регистрации он остановился. — О, чуть не забыл… — Он вручил Джанни синий бейджик, на котором красными буквами было написано «Посетитель». Подняв барьерную перекладину, Джейсон вывел своих подопечных в коридор со словами: — Понятия не имею, зачем им столько времени на простой пропуск. На камне они его высекают, что ли?

— У вас бывают туристы из Розуэлла? — спросил Кларк.

— Время от времени, — ответил Джейсон. — Ну, когда в городе не случается какая-нибудь конференция.

— Астрономы? — поинтересовался Джанни.

— Нет, на этот раз съезд фанатов НЛО. Вам не случалось бывать на таких? Сумасшедший дом. Здесь у нас просто Мекка для всех, кто верит, что инопланетяне регулярно наведываются сюда. — Он посмотрел на Джанни. — Наверное, у вас в Италии тоже хватает этого добра?

— Возможно, — уклончиво ответил Джанни. — Италия — вообще популярное туристическое направление.

Джейсон не сразу сообразил, шутит Джанни или нет.

— Круто. — Они поднялись на третий этаж, Джейсон постучал в дверь и толкнул ее, не дожидаясь ответа. — Вот они, — объявил он. — Доставил в целости и сохранности.

Проводник отступил в сторону, пропуская Кларка и Джанни. Из-за стола поднялся мужчина в белой рубашке с короткими рукавами.

— Тони! Вы вернулись. — Он пошел навстречу посетителям. — Рад вас видеть, Джанни. Добро пожаловать. — Он жестом предложил гостям садиться. — Не стойте. Сейчас я введу вас в курс дела. Вы были здесь недавно, однако с тех пор многое произошло. — Он повернулся к Джейсону, так и стоявшему у двери. — Спасибо, Джаз, принеси гостям кофе, пожалуйста. И мне тоже.

— Конечно, шеф. Я мигом.

Джейсон исчез, а хозяин кабинета поворошил бумаги и графики на столе, выбрал один лист, откашлялся и сказал:

— Должен вам сказать, Кларк, вы превратил мою спокойную жизнь в кошмар.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся Кларк. — А для чего еще нужны друзья?

— Я серьезно. Не помню, чтобы я спал нормально с тех пор, как вы запустили свою бомбу, и вообще, ни минуты покоя. У нас и так люди работают сверхурочно, а я вообще в три смены. Проблема серьезная, слишком серьезная. Надеюсь, вы планируете остаться? Мне бы очень не помешала помощь.

— Что-нибудь начинает проясняться?

— Проясняться! Сейчас покажу… — Он протянул найденный лист Кларку. — Только взгляните на это!

Кларк бегло просмотрел графики.

— Очень интересно, — сказал он и передал лист Джанни. Тот внимательно изучил его.

— Интересно, да? Шутите? — воскликнул Сеглер. Он потыкал пальцем в лист, который держал в руке Джанни. — Все пространство вибрирует отсюда до Токио. Белый дом требует держать их в курсе, АНБ не отстает. Десять минут назад мне сообщили, что завтра прибудет комиссия НАСА, и мне почему-то кажется, что не с ознакомительной экскурсией.

— Хорошо. Как вы сами интерпретируете эти данные? — спросил Кларк, постукивая по странице пальцем.

— Только как очевидный факт. Это результаты вчерашнего сканирования, того самого, которое мы провели по вашему настоянию, между прочим.

— Факт, значит… — задумчиво повторил Кларк и посмотрел на Джанни, все еще изучавшего документ.

— И это называется правильным миром?! — Сеглер отобрал у Джанни лист и швырнул его в общую кучу. — Мы проверили первоначальные данные…

— То есть ту аномалию, на которую мы указали, — уточнил Кларк.

— Да. И убедились, что радиационный фон в секторе B240-22N значительно изменился с момента начала тщательного мониторинга.

— То есть это никак не системный сбой?

Сеглер покачал головой.

— Не сбой, не неисправность оборудования, не математическая ошибка — ничего подобного. Там определенно что-то происходит.

— Извините, доктор Сеглер, — вступил Джанни. — И как, по-вашему, о чем говорят эти наблюдения?

— Сейчас еще рано судить, — устало ответил Сеглер. — Я только хотел сказать, что наши результаты верны и что аномалию, на которую вы обратили наше внимание, теперь можно считать подтвержденной. Как выразился наш Дэйв: «Это не какая-то чертова вспышка».

— Значит, наше предположение, по сути, верно, — заключил Кларк. — Оборудование тут ни причем.

Сеглер покачал головой.

— Нет, проблемы оборудования можно смело исключать. Три отдельных телескопа на трех разных континентах не могут страдать одной и той же неисправностью.

Вернулся Джейсон с пластиковым подносом, на котором стояли три пластиковых стаканчика.

— Молока я добавил во все, — сообщил он, раздавая кофе. — Надеюсь, не ошибся.

— Спасибо, Джаз. Можешь идти. — Директор отпил кофе и снова принялся листать бумаги. — Так, на чем мы остановились?..

Джейсон спросил от двери:

— Что-нибудь еще?

— Да, узнай у Долорес, когда прибудут представители правительства, и скажи Миранде, чтобы она оформляла гостевые пропуска сейчас, не стоит им стоять полдня в вестибюле.

— Без проблем, шеф. Все сделаю. — Он вышел, прикрыв за собой дверь.

— Хорошо, — сказал Сеглер, выкапывая еще один лист бумаги из большой кучи перед собой. — Вот график исследований на следующие сорок восемь часов. У нашего проекта высший приоритет. Официально это проект номер JA-60922. — Он передал Кларку лист. — Я освободил место для стольких сеансов, сколько потребуется.

Кларк изучил страницу.

— Сколько времени занимает каждый проход?

— От двух до десяти часов, не считая калибровки, — ответил Сеглер. — Сейчас, как вы видите, мы в середине девятого сеанса. Люди работают в три смены, простои минимизированы. На погоду обращать внимание не стоит, так что большую часть времени будем работать на всю катушку.

Кларк кивнул.

— Замечательно, Сэм. Кажется, вы все предусмотрели. Кто отвечает за координацию и анализ данных?

— Кое-что делаем мы, остальное обрабатывается в Калифорнийском технологическом институте, но мне звонили из Иллинойса и из Юты. Они готовы подключиться. Утром я говорил с Пуэрто-Рико, Англией и Австралией, просил поддержать нас и предложил включить в график их собственные проекты. Чем больше голов, тем лучше.

— Думаете, стоит на этом этапе привлекать так много посторонних? — Кларк поднял брови.

— Мне просто нужно подтверждение из нескольких независимых источников, — категорически заявил Сеглер. — Мы не бездельничаем. Кроме того, если мы правы, это все равно долго в тайне не удержишь. Кто-нибудь другой сам к этому придет. Слухи разлетаются очень быстро. — Директор отхлебнул кофе и встал. — Ладно, хватит разговоров. Пойдем смотреть на Пустынных Крыс?

— Я уж думал, вы никогда не предложите, — сказал Кларк, поднимаясь на ноги.

Они спустились на лифте в подвальный этаж и оказались перед стеклянным тамбуром, отделявшей большую комнату, заставленную от пола до потолка компьютерами всех размеров — многие из них соединялись между собой, образуя крупные блоки. По всему периметру комнаты из стен выступала большая полка, заставленная клавиатурами и бесчисленными черными ящиками с мириадами светодиодов синего, красного, желтого и зеленого цветов, которые мигали, как рождественская гирлянда.

Вывеска на двери, написанная от руки, сообщала посетителям, что они вступают во владения «Пустынных Крыс»: восемь мужчин, шесть женщин и четырнадцать техников составляли эту команду.

Сеглер толкнул дверь. Температура за ней оказалась на десять градусов ниже.

— Тут прохладно. Для серых клеток то, что нужно, — объяснил директор.

К ним повернулись, а те, кто был поближе к двери, встали, чтобы поприветствовать посетителей. Большинство присутствующих знали Тони Кларка и поспешили пожать ему руку.

— Добро пожаловать, доктор Кларк, приятно познакомиться, — сказал молодой, но уже седой человек.

— Доктор Лео Дворжак, — представил Сеглер. — Технический директор и разработчик программных протоколов, которыми мы пользуемся при сканировании. Он еще и начальник цеха, бригадир и представитель профсоюза.

— Да, я делаю крыс счастливыми. Без работы они чахнут. Хотите, чтобы я вам что-нибудь показал?

— Вот Джанни жаждет познакомиться с вашим хозяйством, — с улыбкой сказал Кларк.

Глаза Дворжака загорелись.

— Тогда вам сюда, Джанни. — Технический директор провел краткую экскурсию, представляя своих сотрудников и объясняя, кто за что отвечает. Джанни с восхищением смотрел на светящиеся экраны. На них графики сменяли друг друга, формируя данные в электронные таблицы; священник качал головой и время от времени бормотал себе под нос на латыни «Господи Боже».

Впрочем, Кларк тоже был впечатлен.

— Какими мощностями вы пользуетесь? — спросил он местного директора.

— У нас тут два Cray Zeus-10, подключенных к серверу IBM Power8+ — ответил Дворжак с таким выражением, словно был родителем вундеркинда. — Из этого помещения можно управлять работой на всем Северном полушарии. То есть у нас есть все необходимое для этой работы.

— Следующий сеанс в одиннадцать, — сказал доктор Сеглер. — Мы еще в графике, Лео?

Дворжак спросил одного из членов своей команды, тот назвал несколько цифр. Технический директор быстро подсчитал что-то в уме и посмотрел на часы. — Да, успеваем. Этот сеанс продлится еще шесть часов. Потом проведем повторную калибровку и сразу перейдем к номеру десять. Вот тогда будут какие-то результаты.

— Почему тогда? — спросил Кларк. — Чем отличается десятый скан?

— Мы будем сканировать сектор B240-22N, — объяснил Сеглер. — Этот регион дает интересные результаты, и мне не терпится посмотреть, подтверждается ли общая тенденция. Если да, этот конкретный регион станет нашей канарейкой в угольной шахте. — Заметив озадаченное выражение на лице Джанни, он объяснил: — Это будет у нас система раннего предупреждения.

— Минутку, пожалуйста, — сказал Джанни. — Вы полагаете, что событие, которое вы исследуете, распределяется по космическому горизонту неравномерно?

— Похоже, нет, — ответил Лео. — Если судить по предварительным результатам, то сектора отличаются друг от друга.

— То есть вы видите отдельные сгущения?

— Раньше ничего подобного не наблюдалось…

— Спасибо, Лео, — перебил Сеглер. — Занимайся своими делами. Не будем мешать. — Он вывел посетителей через стеклянные двери и довел до своего кабинета. Джанни поблагодарил его за возможность осмотреть центр обработки данных. А вот Кларка заинтересовало то, что их визит был прерван на самом интересном месте.

— У меня такое ощущение, что нас выгнали взашей, — сказал он. — Почему бы это, Сэм?

Сеглер опустил глаза.

— Извините, ребята. Просто у Лео есть такая черта: хватать мяч и бежать, сломя голову, не очень-то задумываясь, куда следует бежать.

— Но если он прав… — начал говорить Кларк.

— Если он прав, мы все скоро это узнаем. Если нет, то зачем попусту расстраивать людей, не так ли? В любом случае, мы еще не скоро поймем, с чем столкнулись.

— Думаю, именно это мы и хотим выяснить, — ответил Кларк.

— Мы можем помочь? — спросил Джанни. — Мы в вашем полном распоряжении, доктор Сеглер.

— Очень хорошо, — кивнул директор — Но надо дождаться завершения сессии. У нас есть несколько часов, поэтому предлагаю пойти пообедать и немного отдохнуть. К вечеру вернемся. Вы уже где-то поселились?

— Пока нет, — ответил Кларк. — Найдем какой-нибудь мотель в Сокорро.

— Ни в коем случае! — замотал головой Сеглер. — Вы мне нужны здесь. Линда будет рада вас видеть. Сегодня вечером она готовит говядину на гриле, конечно, ей хотелось бы, чтобы кто-то оценил ее труды. Главное — не заснуть раньше. Это и к вам относится.

— Необходимость сна временами склонны переоценивать.

— Это, конечно, так, — Сеглер рассмеялся. — Но лучше поговорим об этом на следующей неделе.

ГЛАВА 9, в которой презрение порождает конфронтацию

Берли услышал уже знакомый металлический звон из подземного коридора, и застонал. Должно быть, сегодня среда, подумал он. Базарный день: день, когда этот чертов немецкий булочник закупает на площади еду и тащит им. Глупость сплошная! Его действия не имеют никакого смысла, если только у проклятого пекаря нет какого-то тайного коварного замысла (а Берли упорно придерживался этой точки зрения). Доказать он ничего не мог, поскольку ни разу не уловил даже малейшего намека на лукавство со стороны Стиффлбима. Впрочем, это неважно. Он презирал булочника, а никаких других доказательств ему и не требовалось.

Через мгновение он услышал шарканье кожаных ботинок по влажному камню за дверью и, понял, что почему-то задержал дыхание в ожидании клацанья замка. Он выдохнул и откинулся на заплесневелую каменную стену темницы. Закрыл глаза и стал ждать, когда опять начнется унижение.

Месть, расправа, возмездие — эти мотивы граф мог понять. Булочник решил отомстить за жестокое избиение, это вполне естественно. Берли так и поступил бы на его месте. Иногда берлимены заговаривали о том, что поступки Энгелберта могут объясняться тем, что он верующий человек, и считает, что его Иисус поступил бы также. Однако сам этот Иисус, в которого так верил пекарь, умер, проповедуя любовь ко всем, включая своих врагов. Любовь к врагам, по мнению Берли, это явное приглашением стать жертвой всех и каждого, и не в последнюю очередь тех же самых врагов. Разве Иисус не был казнен именно за то, что вещал такую чушь? Нет уж, лучше верить, как это делал Берли, что люди всегда ведут себя так, чтобы удовлетворить какое-то свое основное желание, будь то власть, удовольствие или личная выгода. Следовательно, Энгелберт-пекарь преследовал какую-то свою гнусную цель. Именно для этого он и таскал еду своим мучителям; Берли не сомневался, что его целью было какое-то злодейство, замысленное им против обидчиков. Таков был Берли. И таков был мир.

За дверью камеры послышались голоса, через мгновение щелкнул замок, и дверь со скрипом распахнулась. Неуклюжий придурок постоял в дверях, давая глазам привыкнуть к полумраку камеры. Берли поднял глаза на незваного гостя.

— Опять ты, — произнес он по-немецки. — Всегда ты.

— Да, всегда я, — ответил Энгелберт, входя в камеру. Тюремщик, давно переставший интересоваться этими странными посещениями, вышел и закрыл за собой дверь. — Сегодня у меня для вас кое-что особенное. Фермеры продают на рынке новую колбасу. Я принес по одному кругу на каждого из вас. — Он снял сумку с плеча, открыл ее и начал копаться внутри. При этом ненависть Берли вспыхнула с новой силой. Чувство было настолько сильным, что Берли подумал, как бы его не вырвало.

— Меня тошнит от твоего присутствия, — сказал Берли хриплым сдавленным голосом. — Меня тошнит от одного твоего вида.

— Может, и так, — равнодушно согласился Энгелберт, — но если меня не будет, вам будет еще хуже. Я думаю, так.

Тав, единственный из людей Берли, который хоть немного говорил по-немецки, ухмыльнулся. Берли резко обернулся к нему.

— Думаешь, это смешно?

— Нет, босс, — ответил Тав, сразу посерьезнев. — Но зачем на него наезжать? Хочешь его прогнать?

— Точно, босс, — согласился Кон. — Если бы не булочник, мы бы уже сдохли тут от голода. Этот здоровенный болван — единственная причина, по которой мы до сих пор живы.

— Это жизнь, по-твоему! — рявкнул Берли.

— Полегче, босс, — сказал Кон, поднимая руки. — Я не имел в виду ничего такого.

Берли пристально оглядел своих приспешников. В другом конце камеры Декс и Мэл выбрались из своих гнезд; эти двое ничего не сказали, но по выражениям их лиц было ясно, что они разделяют чувства своих товарищей.

Тем временем Этцель вытащил из сумки колбасу и начал ее раздавать.

— Это тебе, — сказал он, передавая Кону продолговатый сверток. — А это — вам, — вручил каждому его долю провизии.

Берли отказался принять сверток. Подержав колбасу некоторое время на весу, булочник слегка пожал плечами и положил сверток к ногам Его Светлости.

— Думаю, позже ты передумаешь. — Он отвернулся и продолжил разгружать мешок с едой. Свежий хлеб, приплюснутые шарики сыра, несколько пучков моркови и сельдерея, кувшинчики пива, кусочки масла и твердое печенье из кладовой «Гранд Империал». Все это он сложил аккуратной кучкой, а затем объявил: — Лето в этом году выдалось хорошее. Урожай хороший. Скоро у нас будут яблоки и груши, ежевика, овощи и новый сыр. Как смогу, принесу.

— Нет, — сказал ему Берли, выходя вперед. — Больше не приходи. Не хочу я твоей еды… и всяких твоих добрых дел. Слышишь? Вообще ничего от тебя не хочу!

Заслышав возбужденные голоса, ленивый тюремщик приоткрыл дверь и сунул голову в камеру.

— Что тут у вас происходит?

— Пошел вон! — заорал Берли. — Уходи, и чтоб я тебя больше не видел!

Тюремщик шагнул в камеру.

— Этцель, с тобой все в порядке?

— Все нормально, — заверил его Энгелберт. — Я уже ухожу.

Когда он уже подошел к двери, к нему приблизился Тав.

— Не обращайте на него внимания, сэр. Босс есть… как это? Болен, да. Он не то имел в виду.

— Тав! — прикрикнул на него Берли. — Да как ты смеешь извиняться за меня! — Берли шагнул вперед. — Я твой хозяин, собака. Заткни свой поганый рот и отойди от него!

— Босс, он же не виноват. Парень просто пытается нам помочь. — Тав отступил, поднимая руки.

— Полегче, босс. — Кон встал между Берли и Энгелбертом. — Он же ничего такого не имел в виду.

— А ну, на место! — взревел Берли. Он сжал кулак и ударил Кона по голове. Кон отшатнулся. — Ты еще смеешь меня успокаивать?

Ослепленный яростью Берли отбросил с дороги Кона и попытался добраться до Тава. Тюремщик, войдя, грубо отпихнул его в сторону и выпроводил Энгелберта из камеры, а потом быстро захлопнул дверь перед носом Берли.

— Никогда не возвращайся! — неистовствовал Берли. — Слышишь, ты! Никогда!

Шаги удалились по коридору, и Берли, у которого вдруг кончились силы, привалился к двери и сполз на пол. Тав хотел помочь ему встать.

— Отойди от меня, предатель! — прорычал Берли. — Оставь меня в покое. Вы все! Просто оставьте меня в покое!

Позже в тот же день его желание исполнилось. Его людей, его собственных людей перевели в другую часть подземелья. Он услышал, как удаляются их шаги, затем последовал скрип двери и все стихло. Он больше не увидит их.

В последующие дни беспричинная ярость Берли утихла, и в уединенной тишине своей камеры у него было время поразмыслить. Он пришел к выводу, что его гнев оправдан. Это просто реакция на нынешнюю ситуацию. Он долго размышлял об этом, но так и не смог объяснить себе таинственное чувство несправедливости, испытанное им. Это неважно, что было конкретным источником его вспышки, важно общее ощущение несправедливости. Наверное, его обычная терпимость достигла предела, вот он и набросился на несчастного пекаря.

Он удовлетворился этим объяснением и теперь, по крайней мере, мог спокойно спать по ночам. Однако, объяснение оказалось недостаточно надежным, а главное — недолгим. Раздражение утихло, зато на смену ему пришел голод. Он долго сопротивлялся искушению, но в конце концов все-таки пришлось воспользоваться едой, принесенной Этцелем. Пока он грыз хлеб и колбасу, ему пришла в голову мысль, что одной несправедливости маловато для его гнева. Конечно, с ним обошлись несправедливо, но основная причина гнева лежала гораздо глубже.

Обычно его мысли носили злобный характер, их подстегивало возмущение равнодушием, проявленным толпой тупых лакеев на службе правовой системы. Это именно их равнодушие допускало такое обращение с задержанными. Он начал размышлять о природе справедливости вообще, и о том, почему именно он испытывает эту несправедливость в нынешних обстоятельствах. Он же человек, поставивший себя за пределы праведности, за пределы общепринятых норм честной игры, да и вообще морали. Но где-то в глубине души он ощущал собственную неправоту. И от этого было больно. Вот это-то двойственное чувство и вызывало ярость и стремление прекратить жизнь в этих недостойных условиях, хотя, наверное, другой жизни он и не заслужил.

А чего еще ждать от безжалостной безразличной и бессердечной вселенной? Разумеется, он злился, но за этой злостью маячили воспоминания о его собственном безразличии к бедственному положению его жертв. А теперь вот и он в таком положении. Позволил себе разгневаться и пострадал.

Конечно, Этцель пострадал по его вине. Это несомненно. Но разве это причина, чтобы и ему мучаться? Это же не кто-нибудь, а он! Ему положено. Если бы не эта дурацкая вселенная, управляемая случайностью!

ГЛАВА 10, в которой паника откладывается

Продуваемая насквозь ледяным ветром, ослепленная мокрым снегом, Вильгельмина обхватила руками грудь и попыталась понять, что пошло не так. Портал, вероятно, спас ей жизнь, но отправил ее в какое-то гиблое место, а к этому она не была готова. Дикий ветер ободрал с нее одежду; у нее оставалось несколько минут, чтобы придумать план выживания, а потом холод ее прикончит.

Сзади раздалось приглушенное рычание. Она осторожно повернулась. Бэби совершил прыжок вместе с ней. Ее желудок сжался при виде пещерного льва, присевшего в снегу позади нее и готового прыгнуть.

Убежать от него нереально, бороться с ним глупо: огромная кошка весила в четыре раза больше ее. Сплошные мышцы, а все остальное — зубы и когти. Оружия нет. И что теперь? Дрожа, она смотрела на пещерного льва, а тот смотрел в ответ злющими желтыми глазами. Однако что-то в позе молодого льва — то, как он переминался с ноги на ногу, как вжимал голову в плечи, — вселило в Вильгельмину проблеск надежды.

— О, зверюга, — сказала она, понизив голос. — Похоже, тебе тоже холодно?

Лев продолжал смотреть на нее, но что-то в его взгляде изменилось.

— Мне тоже холодно. — Мина медленно шагнула к присевшему льву. — Может, согреем друг друга? — Она сделала еще шаг и протянула открытую руку. — Что думаешь? Будем греться?

Уши льва прижались к голове, и он зашипел, как обычный кот в минуту опасности.

— Ну, ну, не надо ссориться. Все будет хорошо. — Кот опять зашипел, развернулся на месте и отпрыгнул. — А может, и не будет, — вздохнула Вильгельмина.

Она смотрела, как зверь уносится прочь, а его цепь волочится за ним по снегу, звеня на ходу. Вскоре лев затерялся в метели. Без него Мина почувствовала себя одиноко. Визг ветра, проносившегося сквозь ледяную пустыню, казался издевательским смехом над положением, в котором она оказалась. Слезы навернулись на глаза и застыли на щеках.

— Возьми себя в руки, Мина, — прикрикнула она на себя просто для того, чтобы услышать звук своего собственного голоса. — В панику впадать можно и попозже, а сейчас у тебя есть работа.

Она огляделась. Горы вдалеке выглядели как-то странно знакомо; у нее возникло отчетливое впечатление, что она уже видела их раньше… хотя, тогда, кажется, метели не было. Впрочем, сейчас размышлять об этом не было времени, она замерзнет раньше, чем вспомнит. Она занялась исследованием ледника в поисках признаков лей-активности. Кругом был лед, темно-синий с вкраплениями зеленого и серого. Снег несло беспокойными полотнищами, ему не за что было зацепиться.

Мина заметила многообещающую расщелину, но это оказалась просто трещина во льду, которая к тому же скоро кончилась. Она шла по расширяющейся спирали, но пока признаков активности не наблюдалось.

Время истекало. Она уже не чувствовала пальцев рук и ног, волосы и ресницы заиндевели, ее колотила дрожь. Даже будь поблизости лей-линия, мрачно заключила она, ее невозможно заметить.

Хотя видеть же ее необязательно, можно почувствовать. Быстро вернувшись к началу поисков, она протянула руки. Они настолько онемели и так сильно тряслись, что она отчаялась вообще что-либо почувствовать, а уж тем более легкое покалывание энергии.

— О, пожалуйста, — выдохнула она, — Боже, не дай мне умереть вот так. Боже, пожалуйста.

С этой молитвой она пересекла место, где приземлилась, и увидела небольшую лужу в круглой проталине. Учитывая явно минусовую температуру, это представлялось странным. «Господи, пожалуйста, пусть это будет то самое место», — подумала она.

Протянула замерзшую руку над грязной водой и не почувствовала ничего, что указывало бы на силовую активность. Слабую надежду погасил очередной порыв ветра. Она смотрела на тусклую воду и думала, будет ли это последнее, увиденное ей в этой жизни. Согнувшись в три погибели в тщетной попытке сохранить хоть немного тепла, она уставилась на странный бассейн. Что-то не давало воде замерзнуть.

Мина с трудом распрямилась и шагнула в лужу. Вода была очень холодной, но все-таки не такой, какой должна бы быть. «Идиотка! — подумала она. — Мало застрять на леднике, так теперь ты еще и мокрая!»

Она улыбнулась этой мысли, откинула голову и рассмеялась в голос. Никакой радости в ее смехе не было, скорее, она теряла сознание от холода. Где-то она про такое читала… в каком-то журнале? Или в книге? Казалось очень важным вспомнить источник. «Что я делаю?»

Стоя в ледяной воде, Вильгельмина подняла трясущийся кулак верх. Сначала ничего не происходило, но, поскольку лучшего плана у нее не было, она решила, что будет стоять так до последнего вздоха. Наверное, это недолго…

Дрожа от холода, расползающегося по всему телу, со смёрзшимися веками, Вильгельмина тратила все силы на то, чтобы держаться прямо. Серо-белый мир вокруг нее стал туманным и неясным. Онемение быстро поднималось вверх от ступней к бедрам. Сознание ускользало, но каким-то чудом она все еще стояла. Мир вокруг померк, и она все глубже погружалась в ледяную воду.

Ее удивило то, что движение вниз не прекратилось. Она продолжала погружаться сквозь лед, глубже и глубже. В замешательстве Вильгельмина представила, что под ней открылась расщелина, поглотила ее и теперь несет в ледяную пещеру, которая и станет ее могилой.

Ледяные стены скользили мимо, подталкивая ее, но почти не задевая сознания. И только когда ее бесчувственные ноги коснулись дна, на краткий миг вокруг резко потемнело, а затем она упала, ударившись так сильно, что пришла в себя.

Она приземлилась на камни и некоторое время лежала там, где упала. Любопытно, но здесь казалось теплее, и свет был ярче. Наверное, каждый замерзающий перед тем как впасть в окончательное беспамятство представлял себе тепло и свет… Но и то, и другое не исчезали, так что она просто полежала, отогреваясь. Лишь минуту спустя она сообразила, что солнечный свет, обжигающий кожу, не был галлюцинацией, вызванной умирающим мозгом.

Тогда она открыла глаза. Перед ней тянулся знакомый двойной ряд сфинксов, стоявших вдоль аллеи с выщербленным каменным покрытием: Египет.

Шок быстро сменился волной облегчения. Она перевернулась на спину, посмотрела в яркое, пустое голубое небо и произнесла про себя: «я у Тебя в долгу. Не забуду».

Мина лежала до тех пор, пока, наконец, не почувствовала себя в силах встать и подумать, что делать дальше. До Нила было еще довольно далеко, между ними лежала пустыня. Однако, если повезет, она сможет добраться до деревушки на берегу реки уже к сумеркам. Она встала и, спотыкаясь, пошла по аллее. Когда она проходила мимо очередного присевшего на пьедестале сфинкса, ей в голову пришла идея: раз уж она в Египте, возможно, удастся найти Томаса Юнга. Он уже помогал ей раньше, а некоторая помощь ей сейчас очень не помешала бы.

Мысль о встрече с добрым доктором привела Вильгельмину в хорошее настроение — у нее не было такого со времени ухода из Дамаска. С этим настроением она начала подниматься на первый бархан. Тут же подступила жажда, но вид Нила вдалеке обещал сколько угодно воды. Действительно, вскоре после наступления сумерек, она выбралась на тропу, ведущую в деревню. Почти сразу она услышала позади свист и, обернувшись, увидела мужчину на тележке, запряженной ослами. Она улыбнулась и помахала рукой, но осталась стоять посреди дорожки.

— Салаам алейкум, — поприветствовала она человека, все еще улыбаясь.

Возница не ответил, окинул ее быстрым взглядом и хлестнул осла плеткой. Осел ускорил шаг, и повозка со скрипом проехала мимо, не останавливаясь. Вильгельмина вздохнула и продолжила идти, уже помедленнее. До деревни она добралась почти в темноте, последний свет на западе давно померк, а во рту у нее пересохло так, что даже сплюнуть было нечем. Она направилась прямо к колодцу на деревенской площади, сняла крышку с колодца и наполнила тыкву, привязанную к краю. К ней подошли трое мужчин, а большая часть деревенских собак и детей и так была здесь. Она произнесла слова приветствия и, поднеся тыкву к губам, наконец-то напилась. Пришлось выпить и вторую тыкву. Мужчины наблюдали за ней, негромко переговариваясь между собой, а дети, воодушевленные присутствием старших, придвинулись поближе, чтобы потрогать пришелицу. Утолив жажду, она вылила воду из ведра обратно в колодец и накрыла кожаной крышкой, потом сложила руки, поклонилась мужчинам и сказала: «Шукран».

Затем в сопровождении четырех или пяти драных деревенских собак направилась к реке. Голод и усталость заставили ее некоторое время посидеть на берегу, а потом она все же решила отправиться на поиски еды. Каменные ступени вели к самой воде. Сняв ботинки, она села на нижнюю ступеньку и опустила ноги в воду. Сумерки сгущались, глубокое египетское небо стало совсем темным. Появились летучие мыши, они носились над самой водой и ловили насекомых. Ветерок доносил аромат жасмина и запах специй — кориандра, тмина и чеснока. Чувство глубокой благодарности и удовлетворения снизошло на нее, наверняка оно исходило от вечной реки.

Из задумчивости Вильгельмину вывели звуки музыки.

— Радио? — подумала она, и только потом вспомнила, что в деревне нет электричества, а значит, нет и радио. А что тогда? Патефон? Маловероятно. Однако музыка становилась все громче. Мина осмотрелась в поисках источника звука. Как ни странно, в окнах некоторых домов на площади горел свет — и не тот тусклый, мерцающий свет масляных ламп, свечей и фонарей, к которым она привыкла в этом месте.

Решив разобраться в этой загадке, она надела ботинки, встала и, обернувшись, увидела огни на реке — много больших огней. Более того, музыка неслась именно с реки. Когда огни приблизились, она поняла, что идет большая лодка, а музыка звучит у нее на борту.

Лодка приближалась медленно, пока не заполнила всю реку. Вильгельмина, открыв рот, смотрела, как мимо величественно проплывает огромный речной круизный лайнер размером с небольшой отель. У поручней стояли люди в вечерних костюмах, некоторые с коктейлями в руках; проплывая мимо, они махали ей руками.

«Мина, это не тот Египет», — сказала она себе, прочитав надпись на борту судна: «Suntours Nile Cruises». Надежды найти Томаса Юнга рушились. «Девочка, тебе придется возвращаться и все начинать сначала».

ГЛАВА 11, в которой Вильгельмина замыкает космическую петлю

Смахнув пыль, поднятую ветром ее прибытия, Вильгельмина посмотрела вдоль Аллеи Сфинксов. Она устала, но перспектива провести ночь в одиночестве в пустыне ее вполне устраивала. Если не будет шакалов, ничего с ней не случится. Она повесила на плечо простую холщовую сумку и направилась к уже знакомым холмам.

— Опять в ущелье, — вздохнула она и глотнула воды из бурдюка, висевшего на ремне через плечо.

Для того, чтобы вернуться в Египет, надо было опять пройти через Черную Хмарь. Заодно Вильгельмина запаслась провизией. По крайней мере, на этот раз у нее на хвосте не было берлименов, изрядно осложнявших жизнь.

Солнце уже село, когда она достигла начала тропы. Еще издали она заметила укромную лощинку и решила утроиться в ней на ночлег. Закат сменился прозрачными пустынными сумерками. Мина добралась до расщелины, поворошила камни, разгоняя возможных скорпионов, сняла рюкзак, из свертка с едой отделила малую часть на ужин. В рюкзаке лежала синяя пашмина

{Пашмина — тонкая, мягкая, тёплая ткань из пуха кашмирских горных коз, или как их ещё называют «кашемировых» коз. Это 100 % кашемир высшего качества (кашемиром его называют в европейских странах, в азиатских — пашмина).}

Некоторое время она просто лежала и смотрела, как гаснут последние лучи света, как тьма поглощает пустыню к западу от Нила. Первые звезды на небе сияли необыкновенно ярко, и вскоре все небо горело большими и малыми огоньками. Казалось, Земля на ночь натерлась успокаивающим бальзамом; резкие углы и гребни барханов смягчились в нежном звездном свете. После суеты последних дней тишина особенно благотворно действовала на беспокойный дух Вильгельмины. Лежа на спине и наблюдая за медленным вращением небесной сферы, она чувствовала, как покой вечной земли окутывает ее душу. «Так всегда было, — подумала она и, глядя на горящие небеса, и задалась вопросом: — Разве такое может закончиться?»

Если Кларк и Джанни правы, эти небесные светильники вскоре начнут мерцать, и гаснуть один за другим, знаменуя величайшую катастрофу в истории этого, да и любого другого мира. Где-то там, за пределами понимания, замедлялось расширение Вселенной. В скором времени его сменит сжатие. Конечным результатом станет всепоглощающая тьма, ненасытная пустота, пожирающая пространство и время, уничтожающая свет, любую энергию и материю, и вообще весь с таким тщанием созданный миропорядок. Конец Всего.

Что может с этим поделать она или кто-то другой?

Настала ночь. Вильгельмина поела и выпила воды. Усталость навалилась с неодолимой силой и, подтянув пашмину под подбородок, она ушла в сон, довольно странный сон, населенный множеством людей из прошлого и какими-то лишними хлопотами. В одном из эпизодов сна она все еще работала в итальянской пекарне Джованни; только что открыла кухню и просматривала заказы на день. В первом заказе значился луковый крем-суп. Наверное, кто-то ошибся, подумала она во сне, и перешла к следующему блюду: там значились две коробки скумбрии и ящик омаров. Следующий заказ содержал десять надгробных венков. Тут вошел ее начальник и спросил, почему она ничего не делает?

— Заказы нужно выполнить, — сказал он. — И вообще пора за работу!

— Не могу, — пожаловалась она. — Как можно выполнить эти заказы?

Во сне сменилась сцена: теперь она убегала по пляжу из стеклянных шариков от стаи больших черных собак. Рядом — штормовое море; она в старомодном купальном костюме с короткой юбочкой с оборками, ветер бросает в лицо пену с вершин больших волн так, что она не видит, куда бежит. Собаки все ближе, а затем она почувствовала острую боль в ногах. Посмотрев вниз, она увидела, что стеклянные шарики превратились в осколки, а ее босые ноги изранены. Но останавливаться нельзя, собаки разорвут ее.

Сон снова сменился; на этот раз она спала в постели в своей лондонской квартире, но кто-то говорил в комнате и мешал спать. Она не могла разобрать слов, но понимала, что говорят о ней. Голоса принадлежали как минимум трем людям, стоявшим рядом. Мина понимала, что нужно встать и бежать, но боялась пошевелиться, иначе люди узнают, что она проснулась. Она притворялась спящей в надежде, что они уйдут…

Но они не уходили. Вильгельмина открыла глаза и поняла, что на этот раз видит не сон. Она лежала посреди египетской пустыни, и люди были настоящие. Только голоса звучали не рядом, а откуда-то сверху, со склона холма. Вглядевшись, она поняла, что мимо идет караван. Верблюды и ослы отчетливо виделись в бледном лунном свете. Она решила, что это либо крестьяне, собравшиеся на рынок, либо бедуины, предпочитающие ночное путешествующие, чтобы избежать дневной жары. Если не шевелиться, ее не должны заметить. Так и случилось. Караван прошел, она закрыла глаза и спокойно проспала до утра.

Разбудило ее солнце — огромный диск грязно-красного цвета, взбирающийся в туманное восточное небо. Мина выпила воды, съела пригоршню орехов и кураги, собралась и направилась через холмы в маленькую прибрежную деревню. Немного беспокоили мысли о том, что она будет делать, когда придет. Что ждет ее в деревне? Будут ли вокруг дома с современными удобствами и Нилом, по которому снуют лодки с туристами? Из-за все возрастающей сложности лей-навигации перспектива опять встретить корабль с туристами представлялась Вильгельмине ужасной. «Пожалуйста, не в этот раз», — взмолилась она.

Похоже, ее молитву услышали. Деревня встретила ее обычной стайкой детей и собак — ни туристов, ни электроприборов не видно. Она остановилась напиться у колодца и наполнить бурдюк водой. Предстояло подумать о переправе через реку в какой-нибудь рыбацкой лодке. С этим проблем не возникло. Уже ближе к полудню она миновала обвалившуюся скалу у подножия холма и оказалась в тени, на дне вади. Высокие каменные стены нависали над ней, но тропа по дну вади оставалась ровной, идти было легко.

Глубже в ущелье неподвижный воздух пах камнем и немного мокрым песком. Единственный звук — легкий шорох ее ботинок по гравию. Солнце начало склоняться к закату, тени сгущались. Освещение менялось, придавая четкость отдельным перемежающимся полосам красного, оранжевого и серого камня. Время от времени сверху доносился крик невидимой птицы; в остальном она была здесь совершенно одна.

Во всяком случае так было до того, как тишину не нарушил шум старого автомобиля на газу, движущегося по тому же извилистому коридору. Она остановилась. Машина приближалась. Кто бы это не был, встречаться с ним Мина не желала. Она огляделась. В нескольких десятках ярдов впереди в гладких каменных стенах виднелась узкая расщелина.

Она забралась в нее как раз тогда, когда из-за поворота появился дряхлый грузовик. Он неуклонно приближался. Вильгельмина вжалась в расщелину и даже задержала дыхание, молясь, чтобы ее не заметили. Мгновение спустя грузовик проехал мимо. Она успела заметить водителя и пассажира на переднем сиденье. И этот пассажир был ей хорошо знаком: Архелей Берли.

Ей хватило одного взгляда. Сердце замерло. Мина еще глубже втиснулась в расщелину, закрыла глаза и стояла, не шевелясь, пока звук мотора не затих вдали. Только тогда она рискнула выглянуть. В воздухе висела пыль, поднятая машиной.

Мина вздохнула с облегчением и снова двинулась по дну вади. Но не сделав и четырех шагов, остановилась. Если Берли здесь, рассуждала она, то, очевидно, ей снова не удалось уложиться в запланированное время. Если бы не стены по бокам, она упала бы в пыль и заплакала от бесполезности своих усилий. А так только несколько слезинок навернулись на глаза. Господи, ну зачем все так сложно?

Сухой воздух пустыни моментально высушил следы слез. Она устало развернулась и двинулась обратно. Придется возвращаться в деревню, потом на Аллею Сфинксов и все начинать сначала. Затем ей в голову пришла мысль, которая ее остановила: этот ублюдок Берли что-то задумал. Его присутствие в том же месте, которое она искала, не могло быть совпадением. Мина решила, что ей необходимо знать, что он и его банда там делают. Значит, рандеву с Китом и Касс опять откладывается.

Она снова двинулась по извилистому ущелью и вскоре подошла к первой из серии ниш, высеченных в стенах каньона. Часовни, подумала она; слишком маленькие, чтобы служить гробницами или захоронениями. Некоторые из них отличались от других более сложной конструкцией: там были постаменты с пьедесталами, украшенными виноградными лозами или цветами, вырезанными в камне; на многих высечены слова, но разобрать их уже нельзя — время и ветер сделали надписи нечитаемыми, а те, которые еще можно было разобрать, написаны на языке, которого она не знала. Все ниши были пусты — то ли разграблены, то ли просто стояли в ожидании следующего подношения.

Ниши поменьше уступили место более крупным, а затем прямо впереди она увидела огромный фасад, как бывает в храмах, высеченный в красноватом камне. Пройдя еще немного, Вильгельмина вышла к широкому естественному перекрестку, образованную соединением двух меньших каналов. Место было до жути знакомым; и дело не только в том, что Кит много об этом рассказывал. Было что-то еще неуловимое, что-то почти сказочное. Вильгельмина глянула вдоль русла вади и не увидела ничего, кроме каменных стен и щебня. Но в более широком канале присутствовали следы недавней деятельности: следы колес на гравии, брошенная канистра из-под воды, пустые банки, какие-то обрывки — явно остатки пребывания Берли и его команды.

— Привет? — негромко окликнула она и услышала, как в ответ только эхо от каменных стен. — Есть здесь кто-нибудь?

Она подошла к внушительному входу из красного камня и заглянула внутрь. Там было темно, прохладно и пусто. Песок, наметенный ветром на порог, не сохранил никаких следов. Она снова окликнула:

— Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Тишина.

Отступив от входа в храм, она заметила еще один вход у основания стены, немного дальше по руслу вади. Подойдя, она обнаружила прямоугольную дыру. Стертые ступени вели куда-то вниз, в темноту.

— Так, — пробормотала она, — что тут у нас такое?

Недолго думая, она спустилась вниз и добралась до небольшого помещения, через которое вел проход в другое, побольше. Мина прошла через высеченную арку, и ее охватило сверхъестественное чувство дежавю — более сильное и более яркое, чем она когда-либо испытывала. От него закружилась голова, и ей пришлось опереться на стену, чтобы переждать головокружение. Под руку попалось что-то холодное: большой стальной ключ висел на стене, на гвозде, вбитом в камень. Сама не зная зачем, она сняла ключ и остановилась, пережидая, пока пройдет подкатившая тошнота. Она была почти уверена, что бывала здесь раньше. Или Кит рассказывал… Они тогда сидели на обсерватории Джанни, наслаждаясь солнцем и обсуждая разные случаи, связанные с лей-прыжками. Кит говорил, как она спасла их — а она совершенно этого не помнила. Но вот сейчас она здесь, с ключом в руке…

Мина вошла во второе помещение, большое, но здесь было совершенно темно, только свет из-за спины слабо высвечивал стены, изукрашенные сценами из египетской жизни. Комната, насколько она могла судить, была пуста. Она двинулась дальше, уверенная, что там должна располагаться железная решетка, закрывающая следующую камеру… и вот оно!

Не доходя нескольких шагов до решетки, она услышала голос:

— Берли! Выпустите нас. Нети смысла нас убивать. Это безумие! Выпустите нас.

Мина остановилась. Голос принадлежал Киту, ошибиться она не могла. И все-таки она колебалась. Это тот Кит, или какой-то другой?

— Нет. Так не пойдет, — решила она. Сейчас лучше сыграть эту драму до конца. Она подошла ближе к решетке.

— Берли! — снова крикнул Кит. — Ты меня слышишь?

— Кит! Ты там?

Тишина.

— Кит! Отзовись.

— Вильгельмина!

Она подошла ближе к решетке.

— По-моему, тебе уже надоело гостеприимство Берли?

— Мина, поверить не могу! — Кит задыхаясь от волнения. — Как ты здесь оказалась?

— Пришла тебя вызволять.

Она вставила ключ в замок. Слова давались легко, будто она произносила выученный текст из какой-то немыслимой пьесы.

— Мина! Послушай, Мина, я пытался тебя найти. Я тебя не бросал, верь мне. Я понятия не имел, как с тобой связаться. Козимо вернулся за тобой, но тебя не нашел, мы попросили сэра Генри помочь. Вот в чем все дело — мы пытались тебя найти!

— А я взяла и нашла тебя, — сказала она. В словах Кита было эхо давнего разговора; она знала, что он собирается сказать и каким должен быть ее ответ. — Нам лучше поторопиться. У нас мало времени.

— Но как?

Из угла выглянул Джайлз.

— Сэр?

— О, Джайлз, иди сюда. Это моя дорогая подруга Вильгельмина Клюг, — сказал он. — Мина, это Джайлз Стэндфаст.

— Рада познакомиться с тобой, Джайлз, — сказала Вильгельмина, не уверенная, встречала ли она раньше этого крепкого молодого человека с серьезным лицом.

— Не ожидал, миледи, но очень рад знакомству, — ответил Джайлз.

Вильгельмина повернула ключ в замке. Он громко щелкнул. Она потянула решетку на себя, и дверь распахнулась, освобождая пленников. Кит выскочил в камеру, схватил Вильгельмину на руки, но тут же отступил назад, словно получив пощечину. Ему было неловко. Что-то произошло между ними, такое, что навсегда изменило их отношения. Она пока не могла назвать это новое ощущение.

— Спасибо, Мина, — сказал он и крепко сжал ее руку.

— Да пожалуйста! — сказала она, все еще пытаясь понять, что случилось пару секунд назад. — Думаю, нам лучше поторопиться.

— Я сожалею… — бормотал Кит. — Я не собирался терять тебя, и вообще впутывать во все это … Мне очень жаль.

Кит — этот Кит — казалось, понятия не имел, что им пришлось испытать вместе.

— Хватит извиняться! Честно говоря, это лучшее из того, что я испытала в жизни. — Говорила ли она это раньше? Она направилась к каменной лестнице. Кит почему-то топтался на месте. — Чего ты ждешь?

— Ну… Видишь ли, Козимо и сэр Генри — они мертвы, — ответил Кит; он, кажется, собрался вернуться в свою тюрьму. — Мы же не можем просто так бросить их — уйти, как ни в чем не бывало.

Мина стояла, глядя через открытую решетку на темную гробницу за ней.

— Я знаю. — Она шагнула вперед и схватила его за руку. — Мне очень жаль, Кит, правда. Но я боюсь, что если мы не уйдем сейчас, вполне можем присоединиться к ним. — Она кивнула в сторону черной пустоты за решеткой. — Вряд ли мы можем что-нибудь для них сделать. Нам надо идти.

Кит растерянно смотрел на нее.

— Посмотри на это с другой стороны, — продолжала она. — Что может быть лучше, чем быть похороненным в королевской гробнице?

Джайлз подошел к Киту и положил руку ему на плечо.

— Ваша подруга права, сэр. Джентльмены нам не помогут, и оставаться здесь бесполезно. «Предоставьте мертвым хоронить мертвых» — так ведь написано, правда?

— Да, наверное, — признал Кит. — Но мне кажется, это неправильно.

— Конечно, неправильно! — воскликнула Мина. — Мы с тобой многого никогда не поймем, но если мы уйдем сейчас, у нас, может быть, появится шанс вернуться и все исправить. — Она замолчала. Откуда взялись эти слова? И что они значили?

Но на Кита ее доводы подействовали.

— Хорошо, Мина, — кивнул он. — Веди.

— «Постараюсь», — подумала Вильгельмина и вывела их из гробницы. Они поднялись по лестнице и окунулись в утреннюю жару и свет вади. К этому времени она уже знала, что будет делать. Нельзя позволять вовлекать себя в развитие событий в каком бы альтернативном времени или измерении ни жили эти Кит и Джайлз. Кто знает, к чему это приведет? Она выведет их, дальше пусть сами, а она все-таки поищет Томаса Юнга.

ГЛАВА 12, в которой речь пойдет о совпадении

Они продрались сквозь заросли ежевики на берегу реки к началу тропы и двинулись в сторону лей-линии Большой долины. Кит шел впереди, Касс старалась ступать за ним след в след. Они провели тяжелую ночь в каменном гроте над рекой, рано встали и теперь шли к лей-линии, надеясь встретиться с Вильгельминой. Утренний туман цеплялся за скалы и стекал на тропу; вода капала с торчащих камней наверху, уходя в густой мох. Они шли, а небо светлело, воздух становился теплее по мере того, как солнце набирало силу и высоту. Достигнув груды камней, отмечавшей место, где начиналась лей-линия, Кит вытянул руку перед собой.

Касс смотрела на узкую тропу, с сомнением поджав губы.

— Что-нибудь чувствуете?

Кит покачал головой.

— Пока нет. Но мы вовремя.

Касс собирала ежевику на лист кувшинки. Она села и начала завтракать ягодами.

— А что мы будем делать, если Мина не явится?

Кит сел рядом с ней и потянулся к листу.

— Я думал, — рассеянно сказал он, отправляя в рот несколько спелых ягод. — Можем вернуться в Прагу и подождать ее там. Так и сделаем, если она не появится в ближайшее время — но я бы предпочел подождать здесь еще хотя бы один день. — Кит потер щетину на щеке. — Вернемся к тису и посмотрим. Честно говоря, я все равно не могу придумать, что с ним делать. Вообще вся эта затея, похоже, лишена смысла.

Достав из рюкзаков еду, они основательно закусили, а потом сидели, разговаривали. Над краем каньона взошло солнце. Время от времени Кит проверял, активна ли силовая линия, пока наконец не сообщил, что чувствует покалывание на коже. Мина не появлялась. Активность лей-линии быстро пошла на спад и затихла. Кит встал и сказал:

— Что ж, свою часть договоренности мы выполнили. Попробуем еще раз вечером. Вернемся к дереву.

— У меня есть идея получше. Я хотела бы посмотреть на ту пещеру.

— Какую пещеру? — не понял Кит.

— Ту, с картинами. Мне бы очень хотелось взглянуть на них.

— Ладно. Почему бы и нет? — Кит немного подумал. — Дерево же не убежит. Сходим к нему позже. — Он пошел обратно по тропе. — Носовой платок еще у вас?

— Тот, с пятном? Разумеется, он при мне. А зачем?

— В пещере скажу.

Они молча спустились по тропе. Лес вокруг полнился звуками. Достигнув дна ущелья, Кит пошел по каменистому берегу. По дороге Касс собирала ягоды, а Кит настороженно посматривал по сторонам, нет ли поблизости шакалов, волков или медведей. Навыки, полученные в племени, быстро возвращались. Он подумал, что это похоже на езду на велосипеде. Однажды научившись ездить, уже не разучишься. Немного практики, и он снова в форме.

— Присматривайтесь к ракушкам на берегу, — сказал он Касс. — Медведи и прочие звери едят моллюсков, после них остаются пустые раковины. Они бы нам очень пригодились.

— Зачем?

— Факелы, — ответил Кит. — Галерея вымерших животных на приличном расстоянии от входа. Нужен будет свет.

— А ракушки тут причем?

— В них можно набрать смолы.

— Смола — из сосен? Это нетрудно. Сосен здесь полно.

Они продолжали идти вдоль берега, время от времени останавливаясь и подбирая пару раковин. В одном месте им попался целый холмик из раковин.

— Выдры, — сказал Кит, рассматривая обломки. Многие ракушки оказались разбиты, но несколько вполне годились для дальнейшего использования. Они смыли с них песок и двинулись дальше вдоль реки, огибавшей подножье высокого известкового утеса. Повернув за угол, они встретили небольшое стадо бизонов — семь взрослых и пять молодых — животные пили на мелководье.

— Бизон bonasus giganticus! — с ходу определила Касс. — Потрясающе! Я видела раньше их кости. Они родственники современным зубрам. — Бизоны настороженно косились в их сторону. — Кажется, они не очень агрессивны.

— Если не соваться между матерью и теленком. Я этот урок усвоил на собственном опыте. — Обойдя по большой дуге стадо, они продолжили путь по берегу.

— Вон там поднимемся наверх, — Кит указал на огромные сосны в нескольких сотнях ярдов впереди. — Там должно быть подходящее место.

Оказавшись в сосновом бору, Кит осмотрел деревья, ища отломанные ветви, из-под которых текла смола. Такие нашлись. На одном дереве он заметил глубокую рану на стволе. Лось, или какое-то другое животное использовало сосну как когтеточку; смола местами успела свернуться, а местами все еще текла из тела дерева.

— То, что надо, — удовлетворенно сказал Кит. — Делаем вот так. — Взяв раковину, он начал острым краем соскребать смолу, обламывая затвердевшие куски. Раковина быстро наполнилась до половины.

Тем временем Касс отошла чуть в сторону и крикнула оттуда:

— Эй! Думаю, я тут на жилу напала. — Она показывала на верхние ветви. — Посмотрите, там обломилась большая ветка, и смолы собралось много.

Действительно, примерно на двухметровой высоте гроза обломила мощный сук, и из раны все еще вытекала смола. Она образовала липкий комок размером с большой грейпфрут.

— Отлично, — похвалил Кит. — Только вот как до него добраться? — Он измерил обхват дерева. — Я не достану, — сказал он, — а ствол слишком велик, чтобы залезть на него.

— Подсадите меня, — решительно сказала Касс. Она взяла раковину, а Кит сложил руки так, чтобы она могла встать на них. — Замечательно, — оценила Касс, ставя вторую ногу ему на плечо. — Теперь просто держите меня. — Она принялась соскребать смолу, складывая куски в раковину. — С вами там все в порядке? — спросила она.

— Не торопитесь, — сказал Кит, чуть слышно покряхтывая от напряжения. — Я мог бы так целый день стоять.

— Очень по-рыцарски.

— Это мое второе имя.

Она рассмеялась и почувствовала, как напряжение последних дней отпускает ее.

— Все. Хватит.

Когда Касс снова оказалась на земле, Кит разложил раковины у корней дерева, собрал кучу сухих веточек и сосновой коры. Затем он сложил все это в определенном порядке, достал из рюкзака кресало и начал разжигать огонь. Довольно быстро ему удалось развести небольшой костерок. Он начал плавить куски смолы, а Касс отправил за тростником для факелов. Вернувшись, Касс поморщилась:

— Да, такой аромат не каждый день унюхаешь.

К тому времени, как факелы были готовы, Кит изрядно перемазался.

— Ну, вот, все готово. Идем в пещеру.

Он повел их дальше вниз по реке до каменной стены, вздымавшейся над долиной.

— Вон там, видите? — он указал на овальное отверстие в нескольких метрах от основания утеса. — Там вход в пещеру. Идите первой. Я зажгу факел и подам вам.

Кит помог Касс подняться по скале. Цепляясь за мелкие трещины, она дотянулась до входа в пещеру. Он протянул ей два незажженных факела и зажег свой. Как только смола загорелась, он, взглянув на солнце, перевалившее за полдень, и вошел в пещеру.

Подняв факел, он повел их узкими переходами, иногда настолько тесными, что протиснуться удавалось только боком. Впрочем, попадались и вполне просторные проходы, достаточно широкие, чтобы в них поместился двухэтажный автобус. Кит, помня о том, что импровизированные факела горят недолго, спешил. Когда они достигли длинной, относительно прямоугольной залы, он резко остановился и объявил:

— Вот! Дарю вам Зал Вымерших Зверей.

Подойдя к ближайшей стене, Кит поднял факел и осветил примитивное, но очень эспрессивное изображение носорога, выполненное красной и коричневой охрой. Рядом черный горбатый бизон защищал испуганного теленка, а на противоположной стене две рыжие антилопы дразнили большого медведя, раскинувшего лапы со смертоносными когтями. Обе стены заполняли изображения животных: маленькие лошадки с колючими гривами, зубр, преследуемый волками, внушительный лось с великолепными рогами, образующими корону, еще лошади, лохматый рыжий мамонт с длинным хоботом, быки и даже стадо курчавых овец.

— Невероятно! — выдохнула Касс благоговейным шепотом.

— Сюда посмотрите, — предложил Кит, медленно водя факелом перед гладкой стеной пещеры. Изменялось освещение и нарисованные существа, казалось, двигались; трепетный свет оживлял застывшие фигуры.

— Интересно, кто это рисовал?

— Кое-кого я знаю. — Кит указал на изображение медведя. — Я был здесь, когда люди расписывали стену… — Его голос дрогнул от воспоминаний. С тех пор он не видел своих друзей.

Касс придвинулась к стене почти вплотную.

— Даже не верится… Неужто вы и впрямь видели этих удивительных художников?

— Большинство изображений уже были здесь, когда я пришел, — пояснил он. — Охотники пришли, чтобы рисовать дальше, а может, чтобы закончить начатое ранее. Но я видел, как они смешивали краски, как делали кисти. Они начали рисовать при мне.

— Невероятно, — повторила Касс.

— Это еще не все, — гордо сказал Кит. — Идите сюда… где-то здесь… — Он двинулся дальше по галерее и подошел к стене, где изображения животных сменялись абстрактными символами. Напротив красовались очень четкие и очень знакомые рисунки.

— Вы ведь видели такое раньше?

Касс открыла рот, подошла поближе и присела, рассматривая загадочные спирали и завитки с пересекающимися линиями и точками.

— Они точно такие же, как на фотографиях Джанни.

— Просто те же самые, — кивнул Кит. Он поднес факел поближе к стене и присмотрелся. — Только вот...

— Вас что-то смущает?

— Рисунков стало больше. — Он взмахнул факелом. — Слушайте, их точно прибавилось.

— Что это означает? — спросила Касс. — Думаете, кто-то добавил рисунки с тех пор, как вы были здесь?

— Вполне может быть… — прежде чем Кит успел договорить, факел у него в руке зашипел и начал гаснуть. — Быстро! Давайте следующий! — Взяв протянутый Касс факел, он поднес покрытый смолой конец к угасающему пламени. — Ну, давай же… — уговаривал он. Последний огонек не успел погаснуть, новый факел ожил.

— Чуть было не остались в темноте, — сказала Касс.

— Не то слово. — Он протянул руку. — Доставайте ваш носовой платок.

Касс вытащила платок и осторожно развернула его, прежде чем передать Киту. Он приложил ткань к стене и начал двигать ее вверх-вниз, пока не нашел рисунок, повторяющий узор на ткани.

— Вот! — воскликнул он, передавая факел Касс. Разгладив ткань, он приложил ее к стене рядом с символом.

— Идеальное совпадение, — озадаченно произнесла Касс.

— Это даже не совпадение, это просто одно и то же, — заметил Кит.

— Вы знали, что здесь будет этот рисунок?

— Догадался. Это же символы Карты на Коже. Они тут везде. — Он указал на маленькую пунктирную спираль на стене. — И этот тоже.

— Но как он здесь оказался?

— Здесь-то — ладно! Вот как он на платок попал?

Касс переводила взгляд с рисунка на стене на изображение на ткани. Кит наблюдал; он почти мог видеть, как несутся мысли у нее в голове. Блеснув глазами в свете костра, она повернулась к нему и спросила:

— Вы что-нибудь знаете о квантовой запутанности?

— Лучше сделать вид, что нет.

— Коротко, там такая история. Любой атом, который когда-либо взаимодействовал с другим атомом, становится запутанным или связанным. Учёные уже много лет знают это. На квантовом уровне это задокументировано, и теперь они способны отслеживать запутанность даже в более крупных объектах, а не только в частицах и атомах.

— Ужасные вещи вы рассказываете, Касс.

— Это папина специальность, не моя. Но я выросла на этом. В любом случае, дело в том, что все, что когда-либо контактировало, связано, — продолжала Касс. — А это, если подумать, практически все, что когда-либо существовало. Если вы хотите проследить взаимосвязи достаточно далеко, скажем, вплоть до Большого взрыва и всего, что за ним последовало, всю материю во Вселенной следует считать запутанной.

Перед Китом вновь встало видение разбивающегося чайника.

— Все связано, — пробормотал он. — Наверное, так. Но что это значит?

— Я могу высказать предположение — всего лишь предположение — атомы редкоземельных элементов в теневых лампах вступили в жесткое взаимодействие с энергией тиса, не так ли? А когда ваши лампы перегорели, редкоземельные частицы скопировали этот шаблон.

— Если все это правда, — сказал Кит, начиная понимать цепочку событий, — как вообще этот символ попал на ткань? Я не понимаю.

Касс внимательно посмотрела на платок.

— Видели, как птица врезается в оконное стекло? В одной из лабораторий, где я работала, была раздвижная стеклянная дверь, в нее то и дело врезались голуби. Когда так происходит, птица оставляет на стекле слабый пыльный отпечаток. Иногда даже отдельные перья видны. Это двухмерное изображение птицы, запечатленное на стекле.

— Значит, то, что мы видим на ткани, является записью взаимодействия лампы и дерева?

— Правильно, — сказала она. — Если бы папа был здесь, он бы сказал, что изображение на ткани — это двумерное представление создавшего его электромагнитного силового поля.

— Как очертания птицы, остановленной в полете. Хорошо, но дело в том, что редкоземельные элементы Густава никогда не были рядом с тисовым деревом.

— Но вы-то были, — возразила Касс. — Вы держали теневую лампу, когда она перестала работать. Не забудьте, перегоревшая лампа находилась в прямом контакте с тканью, пока я с ней работала. Вероятно, именно так и возникла связь. — Кончиком пальца она нарисовала символ на каменной стене. — Я предполагаю, что любое событие, достаточно сильное, чтобы перегорели ваши теневые лампы, создает спутанность как тогда, так и впоследствии. Вы были там, этого достаточно.

— Считаете, я запутался?

Касс улыбнулась.

— Да мы все запутались. Избежать этого нельзя. Все связаны со всем, от колыбели до могилы — и дальше. — Так лучше? Спокойнее?

— Не знаю, — ответил Кит. — Правда, не знаю.

— Я тоже не знаю, но тут есть над чем подумать.

В этот момент зашипел второй факел.

— Давайте новый, быстро, — сказал Кит. Он зажег последний факел от гаснущего пламени предыдущего и сказал: — Лучше нам выбираться отсюда, пока есть хоть какой-то свет.

Едва он успел произнести эти слова, как только что зажженный факел фыркнул, зашипел и погас, выпустив клуб дыма. Кит взмахнул им в тщетной попытке разжечь пламя. На глазах Касс маленькое красное пятнышко начало сжиматься, поморгало и погасло.

— О-о-о! Нет! — простонала она. Паника скрутила внутренности, когда плотная тьма навалилась со всех сторон, как каменная гора. Она рухнула так быстро и тяжело, что, казалось, высосала весь воздух из легких.

— Что теперь делать? — Ее голос подскочил на целый регистр. — Кит? Что мы будем делать? Мы в ловушке!

— Для паники нет оснований, — успокоил он. — Я привел нас сюда, я и выведу. Вы уж мне поверьте.

— Но как же мы без света? Что, если…

— Возьмите себя в руки, Касс. Это же не провал в реальности. Всего лишь погасший факел. — Он протянул руку в ее сторону. — Эй, где вы там? — Ее пальцы нащупали, схватили и лихорадочно сжали его руку. — Так. Сделайте глубокий вдох. Мы никуда не торопимся, — твердо сказал он. — Если будем торопиться, можем покалечиться, а если идти медленно, ничего с нами не случится. Хорошо? Ноги переставляем поочередно и аккуратно. Это все, что от нас требуется.

Медленно, как слепые сиамские близнецы, они пробирались обратно сквозь непроглядную тьму. Каждый шаг приходилось обсуждать; каждый пройденный метр воспринимался, как маленькая победа. Кит старался поддерживать хорошее настроение, рассказывая истории о годах, проведенных в племени Речного Города. Рассказал, как Дардок поймал его в ловушку для зверей и как клан принял его; описал, как люди племени спасли его от медведя, отогнав его камнями; описал встречу с Эн-Улом и то, как Древний научил его общаться, используя шестое чувство, которым обладали члены племени; рассказал о том, как вместе с молодыми охотниками строил Костяной Дом, как ему предложили присматривать за Древним, пока он спал… или не спал, а грезил.

Кита хватило бы надолго, но впереди он заметил слабый отсвет на камне стен, и уже очень скоро они стояли на пороге пещеры, глядя на предвечернее небо. После удушающей темноты пещеры бледно-желтое небо казалось ослепительным.

— Аллилуйя! — выдохнула Касс. Голос дрожал от облегчения. Болели зубы, и она не сразу поняла, что остаток пути проделала, стиснув челюсти. Она закрыла глаза и тихо пробормотала: — Спасибо Тебе, Боже, — затем повернулась к Киту и крепко обняла его. — Молодец, Кит. Вы это сделали.

— Мы оба это сделали. — Он глубоко вдохнул свежий воздух. — Не так уж и далеко пришлось идти.

Река внизу и все ущелье постепенно погружались в тень.

— И что дальше? — спросила Касс.

— Идем к силовой линии — и будем надеяться, что Вильгельмина нас ждёт.

ГЛАВА 13. Хурма, оказывается, горький фрукт

Император Лев стоял под небесно-голубым балдахином, ожидая прибытия гостей. Рядом с ним стояла его молодая жена, императрица Зоя, — на голове у нее сверкала золотая диадема, лицо хмурое, от такого взгляда молоко сворачивается. Брови насуплены, глаза сощурены так, что превратились в злобные щелки; короче — образ женщины, которую вынуждают делать что-то, чего она очень не хочет, и всем своим видом показывает неудовольствие. Вокруг королевской четы стоит толпа придворных чиновников, священников и дворян; площадь заняла фаланга в посеребренных доспехах, блестящих на солнце; их оружие, сегодня церемониальное, тем не менее наточено и вполне пригодно для дела.

Царь-завоеватель со своей свитой вступили на узкую улочку, ведущую к Бронзовым воротам. Барабанщики во главе процессии ускорили темп. Грохочущий звук эхом отражался от стен, эхо множилось, пока не показалось, будто город захватила десятитысячная армия. Византийцы стояли вдоль улицы, свешивались из верхних окон и с балконов — всем было интересно посмотреть на проходящую процессию. Никаких приветственных криков, дождя из розовой воды и лепестков цветов, праздничных гирлянд или аплодисментов. Никто не размахивает руками. Темноглазые жители столицы угрюмо наблюдали за пришельцами.

— Не очень-то они доверяют царю, — заметила Хейвен Джайлзу, наклонившись поближе, чтобы он мог расслышать ее сквозь грохот барабанов.

— А с чего бы им ему доверять? — пожал плечами Джайлз. — Никто не любит проигрывать войну.

Завоеватели двинулись ко входу во дворец, в толпе зазвучали смешки — сначала несколько гневных выкриков, потом просто недовольный гул, заглушенный грохотом барабанов. Пришельцы не реагировали. Кто-то бросил тухлое яйцо, за ним на пришельцев посыпались гнилые фрукты. Оскорбительные подношения иногда попадали в приезжих. Царь Симеон и ухом не повел; его царственный облик, разумеется, был выше мелких беспорядков, а вот его солдаты зорко примечали нарушителей спокойствия.

Этим все и закончилось бы, однако церемонии суждено было другое развитие.

Возле самых Бронзовых ворот из подворотни выскочила группа молодых отнюдь не восторженно настроенных горожан и начала забрасывать царя и его отряд всяким гнильем. Здесь расстояние было уже поменьше, и промахнуться было сложно.

Перезрелая хурма ударила царя в лицо, взорвавшись алыми брызгами. Царь остановился, обернулся, посмотрел вслед убегающим хулиганам и возобновил свое триумфальное шествие. Он так и предстал перед императором с лицом, перепачканным соком хурмы, на одежде виднелись следы плохо пахнувших остатков.

Император Лев, не ожидавший такого развития событий, очень опасался, как бы инцидент не повлиял на результаты переговоров. Он кивнул капитану охраны, и шестеро солдат выскочили из строя и погнались за смутьянами. Повернувшись к царю, он склонил голову перед завоевателем. Императрица только что не дрожала от ярости. Вся площадь, казалось, затаила дыхание.

Вернулись гвардейцы. Они тащили двоих упиравшихся возмутителей спокойствия. Даже издалека Хейвен разглядела, что молодежь одета в лохмотья. Босые, растрепанные и грязные, они явно принадлежали к тому сброду, который не восторженно относился к захватчикам. Этих двоих — судя по виду — братьев — выволокли на площадь и бросили к ногам императора. Рядом с каждым встали по двое солдат.

— Они же совсем мальчишки, — прошептала Хейвен.

— Да, молодые, — согласился Джайлз, — но безмозглые.

Император Лев указал на двух мальчишек, лежащих в пыли и о чем-то спросил Симеона. Симеон кивнул, а затем поманил своего гиганта-телохранителя. Из рядов царской охраны выступил солдат с боевым топором. По кивку императора солдат передал оружие телохранителю Симеона. Тот принял топор, пару раз взмахнул им, проверяя баланс, а затем рявкнул на охранников, державшим смутьянов.

Первого мальчишку вытащили вперед, и бросили на колени. Один солдат вывернул ему руки за спиной, другой схватил за волосы и потянул вперед. Юноша рыдал, умоляя сохранить ему жизнь. Телохранитель царя сделал шаг назад и поднял топор.

— О, мой Бог! — выдохнула Хейвен. — Они же сейчас убьют его! — Она схватила Джайлза за руку и подтолкнула вперед. — Мы же не можем просто стоять и смотреть на это. Надо что-то сделать!

Хейвен решительно начала проталкиваться вперед сквозь шеренгу царских придворных. Им никто не успел помешать. Хейвен бросилась к бьющемуся в истерике мальчишке, а Джайлз встал между ним и палачом с топором.

— Desisto! Desisto!

{Прекратите! Прекратите это! (лат.)}

Император от удивления отступил назад, а царь, нахмурившись, грубо взял ее за руку.

— Подождите, подождите, милорд, — просила Хейвен.

— Чего я должен ждать? — требовательно спросил Симеон. — Возвращайтесь на место, пока вас не наказали.

Двое телохранителей схватили Джайлза и хотели оттащить. Джайлз сопротивлялся, держась за парня.

— Минуту, милорд. Послушайте меня, умоляю вас!

Царь Симеон взглянул на императора, стоявшего в стороне в ожидании, чем кончится этот конфликт. Он не хотел вмешиваться. Симеон отпустил Хейвен и выпрямился.

— Говори! — повелел он.

— Вы хотите запятнать блеск этого дня кровью несчастного? Если вы не можете пощадить жизнь этого разгильдяя, то подумайте о своем величии и чести, милорд.

Латынь Хейвен была бедной, но ее слова подействовали на Симеона. Он подумал и махнул рукой солдатам, которым удалось оторвать Джайлза от приговоренного.

— Отпустите его, — приказал он. Солдаты беспрекословно исполнили приказ, и Джайлз тут же снова занял свою позицию над мальчишкой.

— Милорд, любой негодяй может отобрать жизнь, но только по-настоящему могущественный повелитель может ее сохранить, — продолжала Хейвен. — Разве ваша мощь может сравниться с этим уличным хулиганом в лохмотьях? Вы должны быть выше тех, кто хочет вас унизить. Пусть ваша сила сравнится с вашим милосердием, чтобы ваша слава сияла ярче солнца.

Царь Симеон понял то, что пыталась косноязычно донести до него Хейвен, и задумался. На площадь пала тишина; и византийцы, и булгары стояли, затаив дыхание, ожидая решения царя. Симеон склонил голову, видимо, он что-то решил. Он шагнул вперед и одним движением поднял мальчишку на ноги.

— Ваш пояс! — отрывисто сказал он, протягивая руку. Императрица Зоя сняла свой пояс — кусок очень дорогой парчи, расшитый изумрудно-зелеными и лазурными цветами; она передала его хану, а тот протянул его мальчишке.

Затем, преклонив колени перед дрожащим нарушителем, Великий Царь просто сказал:

— Очисти меня.

Парень, трясясь и всхлипывая, попытался стереть пятно со щеки и плеча коленопреклоненного монарха. Но у него так тряслись руки, что он никак не мог справиться. Великий Царь Булгар терпеливо взял руку юноши в свою и вытер грязь.

Когда чистота царского лика и мантии оказались восстановленными, Симеон встал, и, взяв парчовую ткань, аккуратно сложил ее вдоль и, наклонившись, обвязал вокруг талии юноши поверх его заляпанного ветхого хитона. Повернувшись ко второму мальчишке, король призвал ему встать рядом с первым. Они стояли все еще напуганные, но глаза уже горели надеждой. Симеон положил руки им на плечи, строго посмотрел на них.

— А теперь идите и подумайте о том, что видели здесь сегодня. Думайте о том, что своими жизнями вы уже готовы были расплатиться за свои поступки, но вот эта женщина, — он указал на Хейвен, стоявшую в стороне, — просила за вас и взывала к высшему закону. Радуйтесь, что спаслись сегодня, и вспоминайте, когда в следующий раз у вас появится искушение согрешить.

Он приказал телохранителям вывести их из дворца. Затем он поклонился императору и поблагодарил Льва за то, что он предоставил ему право решить эту досадную неприятность.

— Что ж, ваш поступок благороден, — сказал ему Лев. — Пусть это будет символом для наших двух домов. Я не забуду, что путь сострадания и милосердия всегда перед нами. Нам остается только избрать его. Всем следует помнить об этом всегда.

Единственным человеком, недовольным завершением происшествия, была императрица Зоя, лишившаяся ценной детали своего гардероба. Но царь, догадавшись о причине ее кислого выражения, галантно снял свой золотой пояс и преподнес его императрице взамен утраченного. Учитывая стоимость пояса хана, императрица осталась в выигрыше, и в немалом.

По мнению Хейвен, отношения между двумя монархами-врагами с этого момента стали гораздо лучше. Она и Джайлз заняли свои места в свите, и казалось, что об этом происшествии скоро забудут. Оба властителя двинулась во дворец. Торжества должны были пройти в Аккубите, большом зале Девятнадцати Диванов. Однако, когда гости уже сели за стол и готовились приступить к трапезе, состоявшей примерно из двадцати блюд, император Лев, чувствуя все растущее расположение по отношению к своему бывшему противнику, наклонился к нему и спросил:

— Эта женщина из вашей свиты, та, которая с такой страстью говорила об этих уличных хулиганах, — кто она?

Царь Симеон взглянул на нижние столы, за которыми собралась его свита.

— Эта? — переспросил Симеон, хотя во всем зале вопрос мог относиться лишь к одной женщине. — Она иностранка, этакая своенравная путешественница, она и ее верный спутник.

— Так они не из вашего народа? — изумился Лев, протягивая слуге чашу, чтобы тот наполнил ее. В подвалах императора лучше вина не было, и он не скупился.

— Нет, она чужая в этих землях, — ответил Симеон. Он уже успел опрокинуть две-три чаши сладкого темного греческого вина, и в данный момент пребывал в благодушном настроении. — Они блуждали по южным равнинам, когда мы наткнулись на них. С собой у них не было ни воды, ни еды, что довольно странно.

— В ней живет высокий дух воина, — заметил Лев. — И мужчина с ней, похоже, того же сорта.

— Они сказали мне, что принадлежат к саксонской расе с острова Пританния, — объяснил Симеон. — Вам доводилось слышать о таком месте?

— Да, я слышал о нем. — Лев внимательно посмотрел на Хейвен с высоты своего высокого стола. — Поразительный экземпляр! Интересно, все ли ее соотечественники таковы?

Уловив намек, скрытый в словах императора, Симеон заметил:

— У нас впереди еще много вопросов обмена движимым имуществом и заложниками. Разберемся и с этим. Позвольте в знак доброй воли предложить Вашему Величеству принять выходцев из саксонских земель в качестве подарка, залога мира и будущей гармонии в отношениях двух наших народов.

ГЛАВА 14, в которой справедливость торжествует

В дверь постучали, и в комнату сунулся секретарь магистрата.

— Простите, что беспокою вас, господин Рихтер.

— Что такое, Павел? — спросил судья, не отрываясь от бумаг.

— Этот человек снова здесь.

— Кого ты имеешь в виду, Павел? В твоей должности надлежит быть конкретнее.

— Пекарь, — ответил секретарь. — Тот, что из кофейни на площади.

Главный судья без всякого энтузиазма воспринял это известие.

— Ах, этот… — Он поднял голову и посмотрел на секретаря. — И с чем теперь? Сколько раз он у нас был? Шесть? Семь?

— Девять, герр Рихтер. Это девятый раз, когда он просит вас о встрече.

— Ну так отправь его. Ты же видишь, я занят. Скажи ему, чтобы уходил.

— Слушаюсь, господин главный судья, — ответил Павел. — Так и сделаю.

Судья вернулся к чтению, но его секретарь остался стоять в дверях. Единственный день недели, когда приемная судьи открыта для подачи просьб и жалоб, всегда доставлял неудобства. Сегодня, казалось, ситуация повторяется.

— Да, Павел? — вздохнул судья Рихтер. — Что-то еще?

— Просто я подумал… — замялся секретарь. — ради Бога, не подумайте, что я указываю главному судье, как вести дела…

— Да ладно уж, говори, — потребовал Рихтер. — Что еще стряслось?

Секретарь сделал шаг в кабинет, отделанный дубовыми панелями, с полками, заполненными делами, книгами и свитками, перевязанными красной лентой. — Мне просто пришло в голову, что если бы вы один раз согласились его принять, то проще было бы уговорить его больше не приходить.

— Это ты придумал только что? — спросил судья.

— В самом деле, герр Рихтер. Просто один раз его принять… и всё.

Главный судья тяжело вздохнул и решительно отодвинул бумаги.

— Хорошо, Павел. Я приму его. Но пусть ждет своей очереди. Кто там следующий?

Секретарь помялся.

— Никого, герр Рихтер.

— Как никого?

— Пекарь сегодня единственный проситель.

Рихтер надул щеки.

— А-а, черт с ним! Давай покончим с этим раз и навсегда.

— Мудрое решение, господин главный судья. Так я позову его?

Герр Рихтер подрезал фитиль на свече и придал лицу самый суровый вид. Открылась дверь, впустив настойчивого посетителя — крупного парня с копной светлых, непослушных волос и розовым лицом, вполне подходящим для человека помоложе. В больших руках была зажата бесформенная зеленая шляпа; он вошел, принеся с собой запах свежего хлеба.

— Входите, э-э… — Рихтер поискал в бумагах имя.

— Стиффлбим, — подсказал посетитель. — Я пекарь и меня зовут Энгелберт Стиффлбим.

Судья недовольно нахмурился.

— Будьте любезны, Стиффлбим, объяснить, почему вы считаете возможным приставать к официальным государственным органам со своими мелкими заботами? Что такого важного привело вас в суд?

— Простите меня, господин главный судья, я вовсе не собирался приставать к государственным органам.

— Вы же видите, у меня много дел, — проворчал герр Рихтер. — Излагайте свою просьбу и выметайтесь.

Энгелберт подошел к столу и положил перед судьей небольшой сверток.

— Это что? Взятка? — грозно вопросил судья.

— Нет, господин судья, это пирожное. Все должны есть. — Он улыбнулся. — Я сам его сделал. Для вас.

— А, ну ладно, понимаю. — Герр Рихтер отодвинул сверток в сторону. — Итак, ваше дело…

— Да, да, вы правы. Я пекарь.

— Нет, нет, я имею в виду, зачем вы здесь? Зачем пришли в суд?

Энгелберт вздохнул и постарался вспомнить заготовленную речь.

— Господин судья, я предстал перед вами, чтобы защитить интересы людей, которые сегодня томятся в тюрьме. Мое глубочайшее желание, чтобы…

— Эти люди, чьи интересы вы защищаете, — прервал судья. — Что есть против них?

— Нападение и избиение, — быстро ответил Энгелберт.

— Ваши друзья? Родственники?

— Они мне не друзья, господин судья. И никак не связаны со мной родственными узами.

— Тогда я не понимаю, в чем ваш интерес? Они что, денег вам задолжали? Должна же быть причина, по которой вы о них беспокоитесь. — Судья направил палец в грудь просителя — Отвечайте правдиво и не тяните.

— Нет, господин судья, они мне ничего не должны.

Главный судья Рихтер кивнул и, прищурившись, постарался посмотреть на посетителя как можно более проницательно. — Преступление, в котором их обвиняют… Полагаю, они невиновны?

— Нет, они действительно совершили преступление, — заверил судью Энгелберт.

— Откуда вы можете это знать?

— Так они же напали на меня — в моей собственной пекарне. Я был жертвой.

— Когда это случилось?

— Довольно давно. Двенадцать недель назад.

— А почему вы ждали до сих пор, чтобы прийти сюда?

— Прошу прощения, герр магистрат, но я не ждал. Я каждую неделю сюда прихожу. Но мне только сегодня разрешили поговорить с вами.

— Ладно. Это неважно, — фыркнул судья, — так вы считаете, что их посадили в тюрьму по ошибке, а?

— Об этом не мне судить.

— А кто должен судить? Э? — Герр Рихтер лукаво улыбнулся, как будто изобличив преступника, пытающегося сбить его со следственной логики.

— Вы, господин судья. Насколько я понимаю, именно вам предстоит слушать дело и решить, какова справедливость наказания.

И без того строгое выражение лица судьи стало еще строже.

— Предупреждаю вас, пекарь, в суде не терпят легкомысленного отношения. А вы морочите мне голову!

Энгелберт кивнул и попытался зайти с другой стороны.

— Прошу прощения, господин судья. Мне только хотелось бы видеть этих людей на свободе.

Рихтер обшарил взглядом добродушные черты лица человека перед ним.

— Почему? — только и смог спросить он.

— Почему? — повторил вопрос Энгелберт. — Наверное, потому, что это правильно.

— Но вы же сами подтвердили предъявленные им обвинения и признали их виновными. Сами их осуждаете. Тогда зачем вам печься об их освобождении?

— Я тот, с кем поступили несправедливо, но я простил им грехи передо мной.

— Закон есть закон, — веско произнес Рихтер. — Справедливость должна восторжествовать, и люди должны это видеть.

— При всем уважении, господин судья, я считаю, что эти люди достаточно пострадали и что держать их дальше в тюрьме как раз и будет несправедливым, и никакой общественной пользы не принесет. — Он помедлил, хотел сказать что-то еще, но передумал.

— Да? — резко подстегнул его судья Рихтер. — Что еще?

— Я просто хотел добавить, что об их нуждах некому позаботиться, они уже давно потратили те небольшие деньги, которые у них были, на еду и воду, которыми снабжал их тюремщик.

— Хм! — судья пренебрежительно махнул рукой. — Им следовало подумать об этом, прежде чем нападать и избивать солидных, порядочных граждан Праги, таких как вы.

— Вы без сомнения правы, — согласился булочник. — Но они уже давно в тюрьме. Вот я и зашел спросить, нельзя ли это время, уже проведенное в тюрьме, расценить как справедливое наказание за их преступление. Справедливость восторжествует. Тогда, может быть, их отпустят?

Мировой судья Рихтер потянулся за медным колокольчиком, стоявшим на краю стола, позвонил и, когда появился его секретарь, спросил:

— Нападение и избиение. Преступники в тюрьме. Мы знаем об этом, Павел?

— Знаем, господин главный судья. Помните, именно этим делом интересовался императорский двор.

— Это тот же самый случай?

Секретарь торжественно кивнул.

Мировой судья встал с самым мрачным видом и огласил заключение.

— Ваша петиция отклонена. Злоумышленники останутся под стражей до тех пор, пока не будут рассмотрены все предъявленные им обвинения.

— Прошу прощения, господин судья, — произнес Энгелберт, — но когда состоится слушание?

Мировой судья Рихтер не привык, чтобы каждое его высказывание вызывало новые вопросы. Он выпрямился во весь свой начальственный рост.

— Обвинения будут предъявлены тогда, когда я решу, что пришло время их предъявить.

Энгелберт покивал и улыбнулся.

— Хорошо. Увидимся на следующей неделе.

— Вы не поняли. Преступники должны ответить за свои преступления. Обвинения будут рассмотрены в должное время. И кстати, дело не в нашем ведении. Так что занимайтесь своими делами, а мне позвольте заняться своими.

— Хорошо, господин судья. Но, видите ли, я должен объяснить: будущее этих бедолаг касается меня напрямую. Я не могу с чистой совестью забыть об этом и ждать решения.

Судья потянулся к колокольчику, стоявшему в углу стола.

— Желаю вам хорошего дня, господин Стиффлбим. — Он звякнул колокольчиком и сказал секретарю: — Аудиенция окончена. Пожалуйста, проводите господина пекаря.

— Сюда, сударь, — отозвался Павел. — Я вас провожу.

Энгелберт последовал за секретарем в приемную. Однако у двери остановился и спросил:

— Вы сказали, что император проявлял интерес к этому делу?

— Было такое, — кивнул клерк. — Редкий случай, конечно. Но иногда случается. Естественно, мы должны во всем уважать пожелания Его Величества.

— Разумеется, — с улыбкой согласился Энгелберт. — Спасибо, что подсказали. В следующий раз я вам тоже пирожное принесу.