Роман о семи мудрецах

Внимать хотите ль давней были

О славных днях, но в новом стиле?

Правдив исходный образец,

Его не исказили лжец

Иль выдумщик. Средь всех чудесных

Дел — не сыскать столь интересных,

И я готов начать свой сказ

Без предисловий сей же час.

Вы слышали уже романы —

Искусны те, в других изъяны,

Но все иль излагают сны,

Иль похвальбы и лжи полны.

А наш — для заработка сложен:

Коль сыт, одет ты и ухожен,

Благословенно ремесло,

Достаток кое принесло.

Король большой страны владеет

Не большим, ибо хоть имеет

Он много яств, одежд, коней,

20 Зато и тяжких много дней.[53]

Внимали вы кансонам петым,

И прибауткам, и куплетам,

И славословью, и хвале,

И с вьелл и рот слетавшим ле;[54]

Пленялись ретроенкой,[55] басней

И песней, коих нет прекрасней.

Вы также слышали рассказ

Про то, как чуть жену не спас

Арфист Орфей из преисподней;[56]

Кто поступил бы благородней,

Чем Аполлон: дал ей уйти,

Лишь не велел глазеть в пути.

Презрев запрет, взглянула: прихоть

У женщин главное — умри хоть,

А дай. Убийств, мучений, бурь,

Затмений — женская лишь дурь

Виной; любая чертовщина

Творится не без их почина.

Вы слышали, что их уму

40 Мужской уступит, почему

Одна и победила в Риме

Семь мудрецов, поспорив с ними.

Когда-то столь же храбрый, сколь

И мудрый, в Риме был король,

И звался он Веспасианом.[57]

Морским и отдаленным странам

Пришлось склониться перед ним,

Весь под рукой его был Рим.

Происхожденье славно было;

Что до отца, Мафусаила,[58]

То, девять сот и десять лет

Прожив, ничуть он не был сед.

Как долго жизнь его продлится,

Он знал, имея дар провидца:

Вещал, что если бы не жил

Века, то дома б не сложил.

Веспасиан был впрямь красивым;

Но вдруг пошел паршой, нарывам

Случилось высыпать у глаз,

60 Не стал он видеть, нос тотчас

Раздуло — двор взирал в испуге

На столь жестокие недуги.

То иудеев месть была,

От коих принял столько зла

Сам бог, страдавший, вознесенный

На крест и в грудь копьем пронзенный.

Безмерно палачи грешны,

Ибо он умер без вины.

Вблизи креста стояла, между

Жен, не утративших надежду,

Та, что звалась Силофида.[59]

Она и соткала тогда

Для Иисуса плащаницу,[60]

Был в коей он внесен в гробницу.

Она и мать продали плат

Иосифу,[61] а взяв назад,

Вернуть задаток поспешили,

Поскольку, зная, что в могиле

Сын божий в их лежал тканье,

80 Брать не желали ни денье.[62]

Так был чрез это случай дан им

К господним прикоснуться ранам.

И глас велел небесный ей

Пуститься морем в Рим скорей

К Веспасиану, там по праву

Стяжавшему и честь, и славу:

Пускай поведает, прибыв,

Что божий был к нему призыв

За море плыть тотчас и строго

Тех покарать, кто распял бога.

Она и поступила так,

Как указал ей божий знак.

В морскую глубь, не видя судна,

Ступила как бы безрассудно,

Но оказалась столь светла

Душой, что по воде прошла,

Подошв не замочив: содетель

Всего — помог ей, добродетель

Ее явив как образец,

100 Чрез Иисуса — бог Отец.

Явилась в Рим: к владыке в гости

Придя, больного и в коросте

Его нашла и тут же речь

Произнесла, на то увлечь

Желая словом задушевным,

Чтоб покарал возмездьем гневным

Он иудеев, ибо тех,

Кем распят бог, безмерен грех.

Ответил мягко он на это:

«Но я бессилен, ибо света

Совсем не вижу, милый друг,

Скрыл от меня его недуг».

Та пыла не могла умерить,

Вскричав: «Иль перестал ты верить?

Вот эту плащаницу взять

Не мешкай и глаза погладь.

Она, вокруг Христова тела

Обвившись, в ранах кровенела.

Лишь край ее со мною тут,

120 Завернутый в другой лоскут».

Не стал дальнейшего расспроса

Король чинить, но пальцем носа

Коснулся, клятву возгласив:

«Несчастье всем, чьи супротив

Творца замыслены союзы;

Пленив, злодеев ввергну в узы».

Едва поклялся он и лик

К холсту священному приник,

Вернулось зренье к горемыке

По воле господа-владыки.

Он тотчас на ноги вскочил:

Вновь свет ему, сеньоры, мил.

«Эгей, — кричит, — конец искусу,

Всё, всё по силам Иисусу!»

И вот, он море пересек,

Чтоб тех карать, кем распят бог.

Гнал беспощадно иудеев,

Вреда немало им содеяв.

Всех предал бы он смерти злой,

140 Петле, огню, смешал с золой —

На то, однако, чтоб, пророка

Забыв, ради творца жестоко

Людей губить, тогда не шли.

Загнали тех на корабли —

Без мачт, без весел, о кормиле

И речи нет — и плыть пустили.

То ветер в бок им задувал,

То волны их влекли, то шквал,

И разнесло — с которым судном

Кого — по странам многолюдным.

К фламандцам чья плыла звезда,

Те заселили города;

Всем тем же, что добрались целы

К испанцам, дали в дар уделы.

И то, что может иудей

Любой из лучших крепостей

Сейчас владеть, есть окаянство

И униженье христианства.

Король, в цветущую страну

160 Свою вернувшись, взял жену

Из высшей знати карфагенской,

Дочь герцога: и статью женской,

И яркостью она успех

Снискала, быв прекрасней всех.

Год минул — и благообразный

Инфант родился куртуазный.

Отец счастливый ждал, что он

В их веру будет окрещен,

Но не пошел против приличий,

Ибо учил тех дней обычай,

Что из купели чадо след

Воспринимать в тринадцать лет,[63]

А до тринадцати в надежде

Живи, коль не крестили прежде:

Чтоб возрождали не дитя,

Но в веру вникшего, крестя

И над купелью печатлея

Блаженством мира и елея;

Чтоб дал не крестный за него

180 Обет (а вдруг тут озорство?),

Но сам священнику поведал,

Что поруганью беса предал,

И из купели мог восстать,

Приняв достойно благодать.

Сейчас с тем временем различий

Не счесть: тогдашний был обычай

Брать в мамки сыну короля

Лишь герцогиню, но веля

О герцогском заботу сыне

Брать на себя зато графине;

Хозяйке замка сына граф

Давал, крестьянке отказав;

Спускался сын владельца замка

Ступенькой ниже, ибо мамка

Была вассаловой женой,[64]

Питомец жил тут, как родной;

Дитя учтивого вассала

Лишь горожанки грудь сосало,

А чаду горожанки грудь

200 Должна была крестьянка ткнуть;

Крестьянский сын кормился пищей,

Полученной от чуть не нищей;

На этом ставший рубеже

Спуститься вниз не мог уже.

Такой был правилен порядок,

Теперь же все пришло в упадок:

Сдан сын эмира — верен слух —

Кормилице из потаскух.

Доверенный ее уходу,

Он с молоком всосет природу:

Сравнится с сим кота каприз

Взять мамку из мышей иль крыс.

Зато всяк порчей и изъеден,

И тот, кто знатен, и кто беден:

Едва ль то приведет к добру,

Раз пища вам не по нутру.

Коль у владыки куртуазный,

Изысканный, благообразный

Растет инфант, средь лучших жен

220 Страны искать обязан он

Такую, чтоб могла сначала

Вскормить, а после обучала.

Иль нравы стали таковы,

Иль сердце черство в нем, увы,

Только средь горничных-простушек

Искали и среди пастушек

И взяли ту, что всех бедней,

Чтобы платить поменьше ей,

И этакой дитя вручили —

Вот сколько в мире скрыто гнили.

Клянусь Еленою святой,[65]

Такие страхом и тщетой

Живут. Им срочно ставь заборы,

Мосты подъемные, затворы.

Прикрикнуть могут на вельмож;

Едят — ничем их не тревожь,

Не затворяй дверей тяжелых,

Но и не смей взглянуть на стол их.

Как бы лишает рыцарь прав

240 Себя, простолюдинку взяв:

Как стать великодушным сыну,

Коль он купец наполовину

И полон навыков и нужд,

Которых дед его был чужд.

Кто, выслушав роман, рассудит

О нем, весьма доволен будет,

Ибо наш сказ отнюдь не лжив,

Но пунктуален и правдив.

Услышьте, как мужскому — фору

Дал ум жены, готовой к спору

И защищавшей мысль свою

Пред мудрецами аж семью.[66]

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Скончалась на седьмом году

Супруга. С чем сравнить беду!

Владыка был в такой печали,

Что думали, придет едва ли

В себя. По ней скорбели все,

О благородстве и красе

Ушедшей плача, ибо злобы

260 Никто не видел от особы,

Всего превыше чтившей храм

И помогавшей беднякам.

Вдову уважить иль сиротку

Поднять — все делалось в охотку.

И что ж, совсем немного дней

Пройдет — забудут и о ней!

Живой живым и мертвым мертвый —

Вот, жизнь, утешный приговор твой.

Владыка был весьма умен:

Семь мудрецов немедля он

Призвал, постигших все на свете

И бывших в Риме в сроки эти.

Пустились сразу в путь они —

Перечить королю ни-ни,

Коль замыслом каким он занят,

Иначе гнев ужасный грянет.

Ведь рассердись он на кого,

Себя повел бы таково,

Что и за все богатства Рима

280 Не стал мириться: нестерпима

Вся стала жизнь и каждый час

Тому бы, уверяю вас.

В Константинополь был успешен

Их переезд — и вот уж спешен

С коней отряд вокруг сосны

На площади: все семь должны

Тотчас же на совет с владыкой

(Был принят с радостью великой

И обнят каждый им мудрец)

Подняться в мраморный дворец.

«Добро пожаловать, сеньоры, —

Он начал, — сердцу нет опоры

Ни в чем: мертва моя жена,

Всех дам славней была она.

Наследник ею мне оставлен —

Черно на сердце, я подавлен:

Как быть, семь лет лишь малышу.

И я вас по любви прошу

Принять участье в милом сыне,

300 Начав учить его отныне.

Пускай бы к марту в школе он

Семи искусствам[67] был учен.

Я позабочусь о награде

И не оставлю вас в накладе».

Всех раньше дал Бансилл[68] ответ:

«Берусь, владыка. За семь лет

И опыту, что мной получен,

И знаньям будет он обучен».

Сказал Лентул[69]: «Я слух напряг,

Внимая вам. Отвечу так:

Он за шесть лет — тут нет насмешки —

И курс моих пройдет без спешки,

И курс бансилловых наук

Со мной, король, любезный друг».

«Со мной, — обещано Катоном,[70] —

Он станет за пять лет ученым,

Узнав, что знаю я про мир

И эти двое, верьте, сир».

Малкид[71] промолвил: «За четыре —

320 Со мной. Никто как о придире

Не скажет обо мне притом,

Не стукну, не взмахну прутом».

Ответить час пришел Йессею:[72]

«Сир, за три и упрямцу — смею

Заверить — все, что знаю сам

И те четыре, передам».

Вслед за Йессеем — Дамном[73] старым

Произнесен ответ был с жаром:

«Постигнет в два — что я постиг

И что они — мой ученик».

Сказал Берус:[74] «Без лишних тягот —

Что знаем семеро мы — за год

Всему ребенка научу,

Мне это, право, по плечу».

— «Благодарю, — король ответил, —

Не двух я и не трех наметил

В учителя, но сообща

Вас всех; у каждого ища

Сочувствия, прошу вас в деле

340 Усердствовать все дни недели.

А я подумаю про мзду,

Причем в наклад вас не введу».

Довольно выказав почета;

Дал им король даров без счета

И, пред разлукою дитя

Лобзая, повздыхал, грустя.

Дан сыну ментор и домашний —

Чтоб, исполняя долг всегдашний,

При нем был в школе и везде,

Чтоб меру полагал в еде,

Чтоб наставлял в витийстве стройном,

Учил почтению к достойным,

Спешил укладывать в кровать

И одевать и обувать.

Простились все, и от порога

Их к Риму повела дорога.

Учиться в лучшую из школ

Инфант немедленно пошел.

Семь мудрецов его вначале

360 Законам древним обучали,

Сменяясь через месяц, плюс

Из новых кой-чему, чтоб вкус

Не портить. Знал лишь понаслышке

О тесноте инфант: на вышке,

Белейшей всякого цветка

И сложенной средь цветника,

Все время проводил он, с чувством

Живым учась семи искусствам.

И вскоре мог уже, леча,

Иного превзойти врача.

Постиг искусство звездочета.

К ученью всякому охота

Жила в нем. Знал и колдовство.

Шло дело быстро у него.

Куда ветра текут какие;

Луну; небесные стихии —

Исследовал, и был не слеп

В разгадывании судеб.

Он в диалектике стал дока

380 И в музыку вникал глубоко.

Чтоб испытать его, Бансилл

Раз на ночь спать не отпустил:

К утру был в полном тот бессилье —

Вот тут его и уложили.

Подняв, чуть впал он в забытье,

Постель, метнули под нее

Листок древесный. Сон был долог;

Проснувшись, тот взглянул на полог:

Как если б он на что-то влез

Во сне, приблизился навес.

Пока чело рука крестила

Поспешно, голос звал Бансилла:

«Учитель, мнится мне (храни

Нас боже и святой Дени),[75]

Что иль дворец не неподвижен,

Иль балдахин немного снижен».

Признали все, что впрямь он смог

Их превзойти, коль в краткий срок

Стал глазомер столь безупречен,

400 Что сдвиг всего на лист замечен.

Дадим короткий отдых им

И вновь к владыке поспешим.

Скорбя всем сердцем по супруге,

Он возводить велел в округе

Аббатства, чтоб за упокой

Служили мессы день-деньской.

Поняв, что никого он в жены

Не хочет брать, пришли бароны

С мольбой, чтоб он их не отверг,

На вознесение в четверг:

«Сир, помоги вам бог преславный,

Пусть курс вы взяли благонравный,

Но больше не должны ни дня

Жить, целомудрие храня;

Для брака возраст превосходный

У вас; венчайтесь с благородной.

Коль будут дети, старший сын

Всегда, уже как властелин,

Одарит каждого честь честью,

420 Дав по дворцу и по поместью».

Их речи внял — и заимел

Женой он ведьму, коей дел

Хватило б, чтоб ее повесить:

Умела больше начудесить,

Чем видели от жен Самсон,[76]

Царь Константин[77] и Соломон,[78]

И сам Артур,[79] король Бретани,

Супруга чья была в обмане

Столь ловкой, что, за ней пошед,

Стал отравителем Мордред.[80]

И наш — не по своей взял воле

Ту, что, в его стремясь быть роли,

Добилась королевских прав,

В плен императора забрав.

Но муж, что власти дал избыток

Жене, достоин худших пыток.

Меж тем летели без конца

Из Рима, к радости отца,

Известья добрые о сыне,

440 Всех превзошедшего в латыни.

Спросила королева раз,

С чего это не кажет глаз

Дитя: «Жить дома, со своими,

Верней, мне кажется, чем в Риме.

Он здесь и вежества пример

Найдет, и рыцарских манер.

Сидит там в башне под запором

Все дни, а занят сущим вздором».

Отмсти ей бог и Агн[81] святой

За речь, чреватую бедой.

Муж, чтоб не вызвать недовольства,

Собрал из трех гонцов посольство:

Пусть будет сын ко Всем Святым[82]

Здесь — отговор недопустим.

Пусть тех возьмет с собой, кто учит

Его, — заверив, что получит,

Как сговорились, по труду

Достаточную каждый мзду.

Гонцы учтиво с ним простились

460 И без задержки в путь пустились.

Не стоило труда гонцам

К семи добраться мудрецам

По Риму и, приветив, слово

Владыки изложить толково:

«Шлет император через нас

Пятьсот приветствий и приказ

Домой отправить сына срочно —

Увидеть хочет: лишь заочно

Они семь лет уж держат связь.

Вас он одарит, не скупясь».

Ослушаться ли властелина?

Объяли страх их и кручина.

Бансилл сказал: «Что делать нам?

Король ждет отрока и сам

Проверит знанья: коль решит он,

Что сын обучен и воспитан

Не так, то сколь мы ни перечь

Владыке, смерти не избечь.

Но прежде узрим и услышим,

480 Что суждено веленьем высшим».

Все семь свой высказали взгляд

И перейти решили в сад.

Друг к другу жмутся, сев бок о бок,

Не по себе им, каждый робок.

Ни дуновенья, воздух чист,

Небесный синий свод звездист.

Лентул заметил первым, сдвинув

К зениту взор и запрокинув

Лицо, что хоть светла луна,

Но ободком осенена.

Дивясь, унять не может дрожи,

Да и у всех мороз по коже.

«Сеньоры, — молвит, — к вышине

Направьте взор и на луне

Сосредоточьтесь: знак нам явлен».

Анхиллом[83] возглас был прибавлен

К сему: «Под клятвой заявлю,

Что как бы отрок королю

Ни отвечал, за свой ответ он

500 Немедля будет смерти предан,

И грустный — уж какой тут смех —

Конец затем и нас ждет всех».

За отроком послали — сразу

Тот в сад пошел по их приказу:

Не по годам учтив и зрел,

Приблизившись, у ног их сел.

«Беде, клянусь святым Маркелом,[84]

Стать вашим суждено уделом! —

Сказал Лентул. — От короля

В наш град пришли послы, веля

На Всех Святых, что нами чтимы,

Прибыть домой вам, и идти мы

На это также торжество

Должны — таков указ его.

В недобрый час взялись мы яро

Учить вас, тяжкой будет кара!»

Сказал юнец: «Как вас понять?

Пошли господь мне благодать —

Коль труд, что вами был затрачен,

520 Не будет королем оплачен,

То я сторицей вам воздам,

Когда владыкой стану сам».

Все семеро спешат с ответом:

«Любезный друг, беда не в этом.

Прочерчен в воздухе — взглянуть

Извольте вверх — из ада путь».

И юноша увидел, сдвинув

К зениту взор и запрокинув

Лицо, что хоть светла луна,

Но ободком осенена.

Дивясь, унять не может дрожи,

Да и у всех мороз по коже.

«Сеньоры, там, — он произнес, —

Ужаснейшая из угроз

Видна мне ясно. Коль по зову

Явлюсь я ко двору отцову,

То там за все, что ни скажу,

Немедля голову сложу,

И вам конец, раз без успеха

540 Учили, — тут уж не до смеха.

Но столь же ясно в вышине

И знак спасенья виден мне:

Вон свет какой, глядите, чистый

Идет от звездочки лучистой.

Когда б семь дней к себе был строг

И ласкам и объятьям мог

Не поддаваться и при встрече

Ни с кем и ни о чем бы речи

Не заводил, то, право, спас

Себя и уберег бы вас».

И, взор подняв к небесной сени,

Узрели все свое спасенье.

Бансилл сказал: «Ваш разум вещ,

Но как такую сделать вещь?

Коль для бесед предложит темы

Король и будете вы немы,

Притом что от учителей

Вернулись, бог нас пожалей,

Он скажет, что твоя затея —

560 Взнестись, при нем живом владея

Венцом. И как мы ни перечь

Владыке, смерти не избечь».

«Сеньоры, сам безмолвен буду, —

Сказал инфант, — и вас я худу

Не научу, подав совет,

Что делать: сей же час пошед

Туда, мы не войдем все вместе

В Константинополь, но, в предместье

Приятное Мартин-Святой

Войдя, вы станьте на постой,

А я отправлюсь только с теми,

Кем вызван, в город в это время.

Одни мне захотят помочь —

И будут навредить не прочь

Другие: мачеха, как может,

Беду и скорбь мою умножит,

Бесчестье на меня сумев

Великое навлечь и гнев.

Я знаю, что меня осудят

580 И смерть совсем уж рядом будет,

Но не велю, хоть в сердце страх,

На первых вам идти порах

Со мною всем. Потом пойдете

По одному в свой день. В заботе

Пребудет каждый пусть о том

Пока, чтоб выдумать прием

Заранее, могли б которым,

Борясь с неправым приговором,

Дать выжить мне в теченье дня.

Казнь отводите от меня —

Восьмой же день начавши речью,

Вас погубить я бессердечью

Не дам. Таких поскольку бед,

Пусть длительных, пусть тяжких, нет,

Чтоб быть от них не мог избавлен

Тот, знак кому луною явлен».

И семь ответствовали враз:

«Исполним в точности наказ».

Недолги сборы. Каждым вьючный

600 Взят конь; должна благополучной

Поездка быть и пышной — кладь

Везут большую: едет знать.

Ведь тот, кем грош последний прожит, —

Как хочет, поступить не может.

Сошлись достойные в отряд:

Те, бакалаврий[85] чей богат,

Священство, кардиналы, просто

Придворные — всех конных до ста.

Вот тронулись — и всяк нести

Готов на равных труд пути.

В канун же Всех Святых, во храме

Святой Софии[86] пред мощами

Святого Константина став,

Дивились — столь был величав

Собор. Огромные в нем клады

Хранились: всех ценней лампады

Златые, для паникадил;

Любой, кто видел, так судил,

Что коль продать их без урона,

620 То будут стоить Монбризона.[87]

В предместье же Святой-Мартин

Монашеский селился чин.

Путь держат к лучшему жилью там

Семь мудрецов, чтоб жить с уютом.

Инфант, колени преклонив

Пред ними, повторил призыв:

«Я мчусь вперед. Аманта[88] ради

Святого, встретиться во граде

Молю — как волею б дурной

Ни отвращались вы — со мной».

Бансилл сказал: «И мы того же

Желаем, помоги нам боже».

— «Все в воле, — был ответ юнца, —

Величьем славного творца.

Не сделайте чего такого,

Чтоб произнесть пришлось мне слово».

Весьма учтиво трех гонцов

Зовут тогда семь мудрецов:

«У вашего сеньора в свите

640 Оставшись, дальше проводите

Его, коль милостивы, скрыв,

Где мы, — никто не будь болтлив.

От нас приветствуйте владыку

И попросите, поелику

Возможно, кротость проявить,

Что ни услышь он, ни увидь».

— «Все будет передано срочно, —

Гонцы ответили, — и точно».

И прочь помчались, повернуть

Спеша скорей на главный путь.

Наставник, быть под чьим приглядом

Судил отец инфанту, рядом

С ним едучи, промолвил вдруг:

«Вперед кого-нибудь из слуг

Пошлите к королю, чтоб с честью

Вы были приняты. Сей вестью

Сигнал сходиться был бы дан

На улицах, и горожан

Собранье было бы готово

660 Вас встретить у креста святого».

Ответ изыскан был, но прям:

«Скачите, коль угодно вам,

Да снизойдет на вас отрада,

И больше говорить не надо

Со мной». Торжественно затем

Перекрестясь, стал отрок нем.

Привстав в седле, коня пришпорил

Лихого — чем свой въезд ускорил

Во град — стремительный посол.

Веспасиана он нашел

В монастыре, у стен соборных

Святой Софии, средь придворных.

Мгновенья не повременя,

Соскакивает он с коня.

Приблизясь, доброй вести просит

Владыку внять и произносит:

«О сир, сопутствуй вам успех

Во всем и множество утех!

Инфант, чья мудрость не сравнима

680 Со здешней, едет к вам из Рима.

Мной на пути в Святой-Мартин

Под вязом ваш оставлен сын.

Скорей же встретьте чадо, кое

Прекрасней многих живших в Трое».

Вскочил владыка на скамью:

«Эй, лошадь привести мою!»

В дорогу слуги снаряжают

Его, на площади сажают

В седло — и мчится караван

Из рыцарей и горожан,

Священства, кардиналов, люда

Простого. Город полон гуда

Колоколов. Цветы пестрят.

Средь улиц льется аромат,

Со стен свисают ткани. Пламя,

Искрясь, горит в горшках с углями.

Виол жонглерских звучен глас,

Пускается, кто может, в пляс;

Все радуются о сеньоре,

700 Не ведая, сколь близко горе.

Король летит во весь опор,

А вслед за ним и пышный двор,

Навстречу отпрыску, желая,

Чтоб кончилась разлука злая

Скорей. Увидел сын отца

И милые черты лица

Узнал. Изысканно воспитан,

Издалека к нему бежит он.

Владыка за руку его

Хватает, кровное родство

Почувствовав. Весьма взволнован,

Уже лобзать дитя готов он —

Но отрок отвернул чело,

Что видеть, право, тяжело

Отцу. «Мария дева! Боже

Небесный! — он воскликнул. — Что же

Стряслось с ним? Милый сын, ваш вид

Враждебный впрямь меня дивит.

Дать объясненье не хотите ль?

720 Ведь я король ваш и родитель».

Ни звука тот не проронил,

Лишь ниже голову склонил.

Все тормошат его, повышен

Стал тон речей — ответ не слышен.

Те в крик, вопросам нет числа —

И вдруг всех оторопь взяла.

А следом скорбь объяла: в муке

Рвут волосы, ломают руки,

И тех, чей был восторг горяч

Недавний, ныне горек плач.

Посланец молвит: «Коль позволят

Сказать мне, семь мудрейших молят

Вас, ваша милость, проявить

Терпенье, что вы ни увидь».

Король изрек: «Святым Амантом

Клянусь, мольба их — вздор. Инфантом

Им, видно, вздумалось небречь,

Коль потерял он в школе речь».

Садятся в седла; в город мчится,

740 Не медля, конных вереница.

Владыка, спешась у ворот,

Меж присных быстро внутрь идет.

Инфант, введенный в зал дворцовый,

Садится на ковер парчовый:

В блио[89] роскошное одет;

Румян, поскольку разогрет

Ездой; пленяет всех, сколь четко

Очерчен контур подбородка;

Он сероглаз и белокур,

А сзади, хоть не чересчур,

Но все ж кудряв; широки плечи.

Красавец он — не ложны речи

Мои: слепила существо

Природа это, ничего

Не позабыв. Он сел бок о бок

С баронами, ничуть не робок.

Король взывает ко двору:

«Всех вас, свидетелей, беру

Я в судьи. Для меня потерян

760 Наследник, к коему чрезмерен

В любви я был и чей из мест

Далеких торопил приезд.

Ведь ценится властитель шалый

Дешевле пуговицы малой».

Того, кому доверил роль

Наставника, зовет король:

«Пройдите-ка на середину,

Сеньор. Когда случилось сыну,

Ответьте точно, онеметь?»

А тот возьми да и ответь:

«Держал еще в Святом-Мартине

Речь на романском и латыни,

Но, по луне поняв, что долг

Его умолкнуть, он умолк».

Тут королева, сделать злое

Всегда готовая, покои

Свои покинув, к королю

Подходит: «Сир, расшевелю

Его наедине я; в разум

780 Придет он, не дерзнув отказом

Ответить мне, как до сих пор

Другим, и вступит в разговор».

— «Да, только так и не иначе!

Желаю, дама, вам удачи».

Изыскан вид юнца и стать:

Дал за руку себя он взять,

И вот уже сажает дама

Его с собою рядом, прямо

В покои проведя свои,

И, чтобы меньше толчеи

И шума было, по прибытье

Тотчас служанок просит выйти

За дверь. К беседе путь открыт,

И дама гостю говорит:

«Дружок, с владыкой не имела

Три месяца я вовсе дела.

В тебе изъяна не найти.

Я неприступна: захоти

Мной кто-то обладать, впустую

800 Все будет, ибо я колдую.

Я твой устроила приезд:

Никто вдали мне, ни окрест

Не мил, как ты. Отец седой уж,

Стареет он. Коль удостоишь

Словцом, его я погублю,

Хоть нынче ночью отравлю.

Ты повенчаешься со мною,

И станем править мы страною.

Кто хочет быть внизу, когда б

Мог вознестись, — рассудком слаб».

Раскрылся плащ, алеют пятна

На щечках, видом всем приятна.

«Взгляни, нет жен меня милей

Ни у кого из королей.

Иль слишком я высокородна,

Что не ведешь себя свободно?

Давно к тебе питаю страсть

И отдаюсь в твою я власть».

Услышан отроком и ясен

820 Вполне призыв, но он безгласен.

Увидев, что ни дать ответ,

Ни прижимать к груди в нем нет

Желанья, стала вдруг безумна

Она: вскочила с места шумно

И плакать начала навзрыд,

И кожу раздирать ланит,

Как будто обо всем понятья

Лишась, и разорвала платье.

И завопила во всю мочь:

«Господь, не медли мне помочь!

Мария, будь спасеньем скорым,

Не дай покрыть меня позором!»

Король в ее покои вмиг

Бросается, услышав крик,

С ним двор и челядь: вам охота

Знать, сколько всех, — собьюсь со счета.

Увидев, что в крови жена,

Что плачет горестно она,

Приблизился владыка к даме:

840 «Подруга милая, что с вами?

Кто изукрасить вас дерзнул?

Глядите, чтоб не ускользнул».

— «На волю уповая божью,

Не уснащу рассказ свой ложью.

Позорный ждал меня удел:

Ваш сын снасильничать хотел,

Едва с ним справилась — гнуснее

Под небом есть ли любодеи?

Внушал убить вас под шумок,

Но цели вновь достичь не мог.

Поете вы жене покойной

Хвалы — как славной и достойной;

Доказывают же дела

Сынка, что подлой мать была.

Что ваш он — утверждать невежде

Пристало: нет, конец надежде,

Поскольку силой брать меня,

Тем самым вам ущерб чиня,

Не стал бы отпрыск ваш; но страшен

860 Поступок столь, что впрямь не ваш он.

Порочен ищущий услад

Таких, как разорять ваш сад.

Унизить было ту угодно

Ему, что столь высокородна.

Я радоваться запрещу

Себе, пока не отомщу».

Впрямь не до смеху властелину,

Он в сердце чувствует кручину,

Ведь из-за сына и жены

Нарушится покой страны.

Трем расторопным челядинам

Велит он не стесняться с сыном:

Схватили тотчас те юнца

И выволокли из дворца.

Страшит нешуточность угрозы,

Из ясных глаз струятся слезы:

Неправо будет осужден

И предан скорой смерти он.

Но даже на костер пусть ляжет,

880 А все ж ни да, ни нет не скажет.

Король стал поименно знать

(Лиц восемьдесят) вызывать;

Аббаты, клирики, приоры,

Епископы сошлись. «Сеньоры, —

Он рек, — сражен я наповал:

Диавол сына обуял.

Но судопроизводство Рима[90]

Ни для кого неотменимо

И так как богом нам дано,

То чтится свято мной оно.

Воздать я должен той же мерой:

Сын, как чужой, бесчестил — Верой[91]

Клянусь святою — плоть мою,

А ведь срамить нельзя семью.

За преступление судите

Его и, право, не щадите».

— «Сир, коль спешите сделать шаг

Такой вы, что ж, пусть будет так».

И вот, в глухое место, садом,

900 Который с каменным был рядом

Дворцом, они, теснясь, идут

Держать совет и править суд.

Но коль желание владыки —

Казнить, к чему искать улики?

Сказал епископ Доберон:[92]

«Как быть нам? Мальчик осужден

На гибель будет ли неправо?

Претит такая нам расправа.

По смерти короля под власть

Инфанта мы должны попасть.

Нам королева доказательств

Не привела: для разбирательств

В суде, дешевле рукавиц —

Клянусь святым Амантом — с лиц

Струящаяся кровь, что капнуть

Готова, если нос царапнуть

Травинкой. Я бы перенес

На завтра суд: нам лишних слез

Не нужно. Выждать было б мудро:

920 Вдруг отрок с королем наутро

Заговорит. Тогда б и скор,

И справедлив был приговор».

И все произнесли согласно:

«Сир, вы придумали прекрасно».

С тем к королю пошли: резон

В решенье их найдет ли он?

Так Доберон-епископ начал:

«Нас случай этот озадачил.

Женою вашей обвинен

Инфант (а ни с чего у жен

И плач и смех) без доказательств.

Но для судебных разбирательств,

Кровь, каковая льется с лиц,

Дешевле пары рукавиц:

Коль нос травинкой оцарапать,

Немедля начинает капать.

Мы просим сделать перенос

Суда на завтра; лишних слез

Не нужно — выждать было б мудро:

940 Вдруг обретет он речь наутро.

Судить не можем, коль с самим

Ответчиком не говорим».

— «Ну что ж, — сказал король на это, —

Отложим суд наш до рассвета».

Лучом последним вспыхнул день,

На мир легла ночная тень.

Король в своем покое спальном

Раздумьям предался печальным.

И королева прилегла,

Искусная в свершенье зла.

Ночь провела она тревожно,

Решая, что же завтра можно

Сказать такое, чтобы слух

Вдруг не пошел, что-де из шлюх

Их дама: коль о том объявят

Владыке — на костер отправит.

Король, встав рано, напрямик

На Спасов шествует родник.[93]

Пристала королева мигом

960 К нему, готовая к интригам.

Заботилась о том, что сир

Ревнует, как о паре дыр,

Она. Такой у нас давнишний

Порядок держится, что вишней

Какой-нибудь увлечена

Бывает более жена,

Чем мужем. Но король, как в круге

Их принято, дает супруге

Взять за руку себя, и речь

Та начинает, чтоб навлечь

Беду на отрока: «Он чести

Хотел лишить меня, но мести

Избег. Судьба моя, пока

Не снят позор с меня, тяжка.

Все доводы суда не вески,

Клянусь творцом, явившим в блеске

Светил себя. Открой вам бог,

Не лгущий никогда, итог

Борьбы сосны большой с сосёнкой

980 Молоденькой, некрепкой, тонкой».

— «Скорей, — сказал король жене, —

Про это расскажите мне».

— «Сир, я перескажу вам честно,[94]

Что достоверно мне известно.

Благоприлично и богато

Жил герцог доблестный когда-то.

Обширен был его удел,

Он сотней крепостей владел

И городами. Замок с башней

В лесу стоял: его всегдашний

Покой ценя, сюда молиться

Он наезжал и веселиться.

Среди двора сосна росла:

Терялся в выси верх ствола,

А вширь на восемьдесят футов

Нависла крона, ветви спутав.

Была у герцога в чести

Она: стеною обнести

И вход единственный стеречь

1000 Велел, чтоб на провал обречь

Любую внутрь пройти попытку

В кольцом снабженную калитку.

Сам посидеть ходил сюда,

К сосне, где не было ни льда,

Ни снежного зимою наста,

И на совет придворных часто

Сзывал. Однажды встречу там

Назначил близким он друзьям.

Признав, что в красоте и росте

Ей равных нет, терялись гости

Обычно. С ветки сбить иглу

Иль спину прислонить к стволу

Никто не смел: вельможа шишек

Не трогал, пусть их был излишек.

Сосну за высоту и стать

Привыкли королевской звать.

Вдруг герцог, как бы наугад

На землю бросив быстрый взгляд,

Всмотрелся и заметил новый

1020 Над корнем стебелек сосновый.

Всех криком радостным привлек

К себе и показал росток.

Велел, чтоб спешно вкруг ограды

Ломали ветви без пощады,

Достигшие такой длины,

Что вылезли поверх стены.

Вот как повел себя он жестко

С сосной, из-за ее ж отростка.

Обставлен отпрыск загородкой,

С расчетом сделанной и сметкой,

Затем подвязан и окучен,

Укрыт и стражу препоручен.

Прямой тянулся, как стрела,

Он вверх: вершинка доросла

До веток, повернула вниз,

Конец скривился и повис.

Увидел герцог: вновь забота!

Слугу окликнул: „Сверху что-то,

Святой Маркел свидетель мне,

Мешает молодой сосне!“

Тот вмиг причину смог найти:

„Ей ветка стала на пути“.

Был отдан герцогом приказ

Срубить. Тот молвил: „Сей же час!“

Все сучья, лапы и побеги

Той ветви на одной телеге

Не поместились бы, и все же

Ее, по прихоти вельможи,

Свалили. Вот как казнена,

Сир, из-за отпрыска сосна.

Срубают ветви, если в гонке

С сосной участвуют сосёнки.

Под юной метит герцог сесть

Теперь, под стройной, ей вся честь.

Допущен к старой бедный люд;

Большой и малый — тут как тут,

Запрета нет: кто хочет шишки

Сбивать — сбивай без передышки.

Усиливалась молодая,

1060 Ту к захиренью вынуждая.

Вцепившись в землю под сосной,

Пошла на старую войной:

От корня молодой прохвостки

Тянуться стали вверх отростки;

Та сохнет, стала вся гнилье;

Сеньор велел свалить ее,

Вон выволочь и, по разъятьи

На части, выдать бедной братье.

Еще сильна и зелена,

Убита отпрыском сосна.

Владыка, угрожает то же

И вам, спаси нас славный боже.

Сын потому ваш нем, что груз

Вины на нем, дай Иисус

Мне силу: пусть хоть что заявит,

Он оправданий не представит».

Ей муж: «Клянусь святым Дени,

Свои он нынче ж кончит дни!

Не прибегали к суесловью

1080 Вы в доводах; залитым кровью

Я видел лик ваш. Этот суд,

Мне ясно, был лукав и худ».

Четверку слуг без промедленья

Позвав, дает им повеленье:

«Схватив вассала, плоть его

Предайте мукам. Таково

С ним надо поступить: на море

Привесть — лишь здесь о приговоре

Поведать; члены все отсечь,

А тело с брега в глубь совлечь,

Поскольку казнь его на суше

Нам только истерзала б души.

Случись мне в той быть стороне

И покажи кто место мне,

Где моего казнили сына,

Легла бы на сердце кручина;

Чернь любит поговор такой:

„Не видел глаз — душе покой“».

Добилась мачеха успеха:

1100 Ей мальчик больше не помеха.

То худо, что на приговор

Такой склонил король и двор

Предвзятой к сыну неприязнью, —

Суд примирился быстро с казнью:

Смертельно — нападать на терн

Во мраке, что кромешно черн.

Все наложить готовы руки

На жертву и предать на муки.

Но в это время притрусил

На толстой лошади Бансилл.

Инфант, приободрясь, в поклоне

Застыл глубоком, сжал ладони,

Смиренным видом всем прося,

Чтоб за защиту тот взялся.

Мудрец на землю спрыгнул в спешке

И, властелина без промешки

Приветствовав, в беседу с ним

Вступил: «Сюда я был гоним

Тоской о друге, вашем сыне,

1120 У нас учившемся доныне.

Но я бы этой с ним возни

Хотел причину знать, Дени

Святого ради». — «Вероломен,

И подл, и в буйстве неуемен,

И в зле любом искусен он —

Не вами ль этак просвещен?

Прибыв под сень родного крова,

Ни мне и никому ни слова

Он не сказал. Вчера, пошед

С моей супругой для бесед,

Наедине склонить к которым

Та думала его, позором

Хотел покрыть нас, лезть к жене

Начав бесстыдно. Коль ко мне

Мой сын враждебно так настроен,

Ужель он смерти не достоин?»

Бансилл сказал: «Благой король,

Лишь всякий потеряв контроль,

С удельным поступить сеньором

1140 Так можно, женским наговором

Руководясь. Открой вам бог,

Не лгущий никогда, как мог

Борзую, чей необычаен

Был подвиг, умертвить хозяин,

А не сменял бы — правду знай

Он всю — ее на Фризский край».[95]

— «Но как могло такое выйти?

Скорей нас притчей удивите».

— «По милости ко мне творца,

Сир, не скажу вам ни словца,

Коль до пробитья первой стражи[96]

Дитя на казнь отправят стражи».

Король сказал: «Коль так любим

Он вами, что ж, повременим».

И слугам: «Возвращайтесь. Случай

Впрямь интерес в нас вызвал жгучий».

Тем явно по душе возврат:

Едва ль кто стать убийцей рад.

Лицом прекрасней всех на свете

1160 Был отрок, что на табурете

Сидел пред всеми. Слух напряг

Немедля каждый. Начал так

Мудрец: «Внимайте ж терпеливо,[97]

История моя правдива.

В давным-давно минувший век

Жил в Риме знатный человек.

Имел дворец старинный он

И над стеною бастион,

И были крепкие ворота

Под стать надежности оплота.

Жену он взял из высшей знати,

И тонкий ум при ней, и стати,

Да вот несчастье: девять лет

Живут, наследника же нет,

Уныли оба. На десятый,

Однако, вдруг ее брюхатой

Узрели — пояс поднялся.

Бурлило в Риме все и вся:

Тот, с кем сошлась, был простодушен

1180 И юн — закон им не нарушен.

Была присуща щедрость даме:

Пиры давала и с дарами

Сама охотно к нищим шла,

Всегда безгневна, весела,

Родился мальчик: торжество

Устроив, отдали его

Троим кормилицам прилежным,

Искусным в сих делах и нежным.

Одна должна была купать,

Другая класть младенца спать.

Кормящая же грудью третья

Была за вид его в ответе:

Мол, если дал господь расти,

Так уж питай, не упусти.

Был богачом, потехи ради,

Привязан к каменной ограде

Медведь, шатавшийся с утра

До вечера среди двора.

День Троицы, как повсеместно,

1200 Справлялся в Риме благочестно.

Трапезовать к полудню сели,

И вскоре началось веселье.

Как к сенешалю[98] — в дом к вельможе

Пришла ватага молодежи:

На травлю отдан-де медведь

Пусть будет. Не хотел задеть

Он их отказом, и зверюгу

Свели на берег Тибра, к лугу.

Священство, кардиналы там

Собрались, и немало дам

В блио, из тонкой сшитых ткани,

И рыцари, и горожане.

Согнали гончих и легавых,

Зубастых, ловких в сих забавах

И злых. Захваченный гурьбой,

Вельможа взял жену с собой.

Свою борзую небывалой

Красы, хотя лишь годовалой

Была, велел он взаперти

1220 Держать, чтоб не могла уйти.

Пошел на зрелище весь дом:

Три няньки во дворце пустом,

У коих нет иных занятий,

Кроме присмотра за дитятей.

Купает мальчика одна,

Другая же постель для сна

Готовит. Третья — грудь дает:

Задремлет он, она встает.

Резная колыбель, расцветки

Изысканной, на табуретке

Стояла. Чтоб легко дышало

Дитя, убрали покрывало

С лица. На верх стены взошед,

Все трое встали там — что бед

Причиной стало, ибо в щели

Издревле жил — и лицезрели

То многие — под сей стеной

Змей, что был прозван Сатаной.

С опаской выполз он сначала

1240 Из-под стены, но видит: зала

Пуста, и стражи нет вокруг,

А шумно, слышит, там, где луг.

Через окно он с тем расчетом

Лез внутрь, чтоб видеть, каково там.

Пред ним дитя, лицом белей

И краше, чем цветы лилей.

Решил: „Добычей вас неплохо

Иметь! И без переполоха“.

Вот спину для броска он выгнул,

Но пес борзой не спал и спрыгнул

С кроватки, постланной в углу

Ему, и замер на полу.

Затем метнулся, пасть оскалив,

Он к змею. Тот лишь раз ужалив,

Изведал остроту когтей

Врага и крепость челюстей.

Немало сделали, терзая

Друг друга яростно, борзая

И змей извивов и петель:

1260 Перевернулась колыбель,

Но так построена умело

Была, что донце уцелело,

И спало мирно, как всегда,

Дитя, не получив вреда.

Был долгим бой, и перенес

Достойно испытанье пес,

Ведь плоть его не раз пронзало

Безжалостное змея жало.

Хоть юн, поднаторев в приемах

К концу, использовал он промах

Врага и голову сильней

Сдавил, и сокрушен был змей.

И в клочья, тотчас как задавлен,

Разорван. Пол весь окровавлен.

Пес на свою упал постель,

Поднять не в силах колыбель.

Вот наконец медведь затравлен.

Довольный тем, что позабавлен —

К тому ж в погожий столь денек, —

1280 Народ тотчас домой потек.

Спустились со стены и няни.

В покои входят: видя брани

Последствия, до глубины

Души они потрясены.

Глядят на клочья плоти змея,

На колыбель, глазам не смея

Поверить. Окровавлен пол.

Великий страх на них нашел:

Во всем того им мнятся знаки,

Что мальчик жертвой стал собаки.

Друг дружке молвят: „Дело худо!

Как быть? Скорей бежим отсюда!“

Тоской охвачены, в слезах,

Без долгих сборов, впопыхах

Не взяв ни платья, ни накидки,

Ни куртки, ни белья, к калитке

Спешат и, распахнув, бегом

Хозяйский покидают дом:

Хотят оставить, удирая,

1300 Пределы города и края,

Но тщетно: выезжает прямо

На них, труся верхом, их дама.

„Эгей, — кричит, — куда бежите?

Сейчас же, не таясь, скажите,

Где бросили, презрев запрет,

Дитя вы? Дайте мне ответ“.

Услышав это, три подруги

В смущенье сникли и в испуге:

„Клянемся жертвой, коей спас

Бог, никогда не лгущий, нас,

Глядели, на стену взошед, —

Что всех началом стало бед, —

Мы на баронские забавы.

Казнив нас, будете вы правы:

Дитя, как мы, спустившись вниз,

Узнали, пес борзой загрыз“.

Не слушает, без чувств упав,

Их дальше дама. Муж стремглав

К ней скачет, не отстать стремятся

1320 От господина домочадцы.

Лик мукой искажен, ланиты

Слезами, видит он, залиты,

И спрашивает у жены:

„Чем, друг мой, вы огорчены?“

Вмиг обескровев, почернело

В ней сердце. Молвит: „Нет удела,

Сир, горестнее моего.

Отныне все в душе мертво.

Борзой мое родное чадо

Погублено, моя отрада!“

Услышав, стал от горя шал

И мрачен, тяжко задышал

И, спешась быстро над плитой

Придверной, в дом вошел пустой.

Глядит на клочья плоти змея,

На колыбель, глазам не смея

Поверить: все здесь говорит

О том, что мальчик псом убит.

А между тем борзая скачет

1340 Вокруг и радости не прячет:

Все рассказала бы она,

Но дара речи лишена.

Угрюм хозяин, а собака

Ведет себя, как забияка,

И пасть в крови. Хоть вывод ложен,

Он сталь висящих сбоку ножен

Сжал, с одного удара меч

Сумел ей голову отсечь.

В тоске безмерной, еле-еле

Добрел он до своей постели.

И вот, мгновение спустя

Вздохнуло трепетно дитя

И разразилось звонкой трелью.

Он, подбежав, над колыбелью

Навис, извлек из-подо всех

Обломков — и услышал смех.

Веселье началось такое,

Какого не видали в Трое.

Покои крик его сотряс:

1360 „Эй, люди, бог призрел на нас!“

Все в дом бегут наперегонки.

Нет даже, видят, на ребенке

Царапины. Сколь велики

Дивятся, змеевы куски.

Находят голову с немалым,

Необычайно острым жалом.

Выходит, спасено дитя-то

Борзой от злого супостата.

Хозяин стал от горя шал,

Уныл и тяжко задышал:

Зачем расправился с собакой,

Не разобравшись и без всякой

Ее вины, убив мечом,

Не виноватую ни в чем?

Вдруг, несколько движений быстрых —

С макушки волосы он выстриг:

Мол, отправляется в изгнанье,

Принесть желая покаянье,

Как бы по ближнему, и впредь

1380 Что днем, что ночью будет бдеть.

Поймите, сир, рассказ в том смысле,

Что, в дом войди, и поразмысли,

И в колыбель он посмотри,

Дитя увидел бы внутри.

А убедись, что живо чадо, —

И убивать борзой не надо.

От спешки, сдобренной тщетой,

Избавь нас бог и Агн святой.

Смысл не пойдет противу меры —

Тому в Писанье есть примеры.

Спасите ж: отрока — от рук

Мучителей, себя — от мук,

Ведь коль свершится казнь поспешно,

Жизнь ваша станет безутешна».

— «Клянусь Гервасием[99] святым, —

Сказал король, — он невредим

Пребудет. Хватит небылицы

Плести: он жизни не лишится».

Исполнил замысел мудрец,

1400 Дню первому пришел конец.

Коль дело так пойдет и дале,

Казнят любимца их едва ли.

В постель владыка вскоре лег,

Но спать, взволнованный, не мог.

Немедля в спальню королева

Прошла, исполненная гнева.

С утра на мессу властелин

Отправился в Святой-Мартин.

Супруга же, держась чуть сзади,

На происшедшее в досаде,

Чтоб мужа убедить вполне:

«Сир, — молвила, — внемлите мне.

Король, весьма считаю гнусным,

Что вас опаивают суслом.

Плетением словесных пут

Сбил с толку вас Бансилл, он плут.

Творцом, чье слово нами чтится,

Клянусь, увязли вы, как птица

В смоле. Господь не допусти,

1420 Чтобы могло произойти,

Как с жадным сенешалем, с вами:

Велел жене он, первой даме

Страны, стать шлюхой — и из рук

Вмиг упустил ее супруг».

— «О сем, — сказал король, — событье

Скорее, друг мой, расскажите».

— «Зачем рассказывать тому,

Кто не услышит, не пойму.

Такой урок от Катонета[100]

Сын получил в младые лета:

Глухому кто читает, тот

К насмешкам повод подает.

И мудрость плясуна Давида[101]

Дошла до нас, такого вида:

„Кто накопил, спеши давать.

Бери, сильнейший, тяжче кладь“.

Кто ищет смысл, начнет учиться

То слушать, что другие лица

Рекут. Повествованье все ж

1440 Начну, хоть слушатель негож.

Король Египта содомитом[102]

Считался, чуть ли не открытым:

Ведь лет не меньше десяти

Не соглашался подойти

Он к дамам. Леностью измучен

Вконец, как бык стал телом тучен:

И твердостью, и толщиной

Живот сравнялся со спиной.

Уж тяжело ему вздохнуть,

И сесть, и лечь, и отдохнуть.

О том, как выглядит, хлопочет,

Однако сдаться все не хочет.

Врачей созвал он, но в итоге

Не получил от них подмоги,

Хоть были им его дары

Весьма, поверьте мне, щедры.

Любой больной, как станет туго,

Спасенья ищет от недуга

Везде, испытываешь стыд,

1460 Коль сильно плоть твоя болит.

Жил при дворе младой вассал:

Король за нрав его избрал

И, управленье доверяя

Всем домом, сенешалем края

Назначил. Как-то раз с любовью

Речь с господином о здоровье

Завел он: „С давних, сир, времен

Я предан вам, ибо взращен

И вскормлен вами. И невольно

Страдаю, видя, как вам больно.

Когда б решились вы обречь

На то себя, чтоб с дамой лечь

В постель, то ваша плоть здорова

В полгода б стала, право слово“.

Тот молвит: „Замысел пустой.

Спаси нас бог и Агн святой,

Не рождено жены, чье тело

Мой вес бы выдержать сумело.

Встречал ли ты кого толстей?

1480 Нельзя дощупаться костей“.

В ответ он: „Моему совету

Доверьтесь, сир, затею эту

Не отвергайте. Так устрою,

Клянусь Гонорией[103] святою,

Чтоб стали стройны, как девица,

Едва три месяца промчится“.

Король промолвил: „Всю казну

Отдам, пусть даже не верну

Вовек богатства, при условье,

Что возвращу себе здоровье.

Бедняк, я утверждать готов,

Не беден, если он здоров:

Нет замка здесь — судьбу свою

Идет искать в чужом краю“.

И сенешаль за дело круто

Взялся, не медля ни минуты:

Больного запер под замок,

Одиннадцать недель стерег,

Ячменный пресный хлеб особый

1500 Давал, чтоб не питался сдобой,

Поил несдобренной вином

Водой с утра и перед сном,

Вселять старался в сердце мир

И выжимать из брюха жир.

Спеленат новым платьем тесно,

С боков замотан, стал телесно

Не толще, чем должна быть тварь

Земная, вскоре государь.

Он рад покинуть скорбный одр,

Он весел, ибо здрав и бодр.

Владыка сенешаля кличет

К себе, но уж теперь не хнычет:

„Мне кажется, что я окреп

Для женщины, — найти вот где б?“

На что вассал ответил так:

„Сир, поиски ее — пустяк,

Будь ваши ей дары обильны

И не сходись вы с ней насильно,

Ибо вступает с вами в связь

1520 Она, безмерно вас боясь“.

Тот молвит: „Дайте ей подарок,

Чтоб с радостью пришла: сто марок[104]

Сребра, иль больше, и наряд

Ее, хочу, чтоб был богат“.

Придя к красавице-жене,

Ей сенешаль наедине

Сказал: „Начну без предисловья.

Король наш, обретя здоровье,

Послал за женщиной. Средь дам

Египетских нет равной вам.

Куш марок в сто, что ей дает он,

Быть должен нами заработан.

Возлечь с ним согласитесь лишь.

И сотня марок — ваш барыш.

Я ж до зари вас не премину

Спасти, чтоб лик ваш господину

Не показался вдруг знаком

При встрече, и конец на том“.

Услышав, задохнулась дама:

1540 „Сир, не смогу снести я срама.

Уж лучше биться мне в петле,

Гореть в огне, лежать в золе.

Позорить мужа — путь негодный

Для дамы столь высокородной.

Не дай мне боже, сын Марии,

Решиться на дела такие“.

Тот в злобе: „Я неумолим.

Клянусь Гервасием святым,

Тут можно низость не одну

Свершить: сто марок на кону!“

— „Ужель, о сир, таких вы правил

Тот, от позора бог избавил

Кого, чьей чести он опора,

Куда богаче альмансора.[105]

Проходит бедность, но забыт

Вовеки не бывает стыд“.

Сказал, как тот, кто в зле погряз,

Ей муж: „Вам это в самый раз“.

— „Так вы хотите?“ — молвит дама.

1560 — „Да, говорю об этом прямо“.

— „Что ж, коль должна я с ним возлечь

И тем на вас позор навлечь,

То шлю моленье Иисусу:

Скорей подвергнусь пусть искусу“.

Приятный о делах отчет

Сеньору сделать он идет:

„Сир, дама найдена. Прекрасней

Нет в королевстве вашем. Я с ней

Договорился так о плате:

Сто марок плюс любое платье“.

— „И правильно. Коль то ценя,

Что ей так много от меня

Дано, поймет, что давший знатен,

Другой не будет ей приятен“.

Едва белье постлать успели,

Уж император был в постели.

И вот, столь низок сенешаль,

Что отвести ему не жаль

Своей рукой жену к владыке.[106]

1580 . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Льня и лобзая все нежней,

Сказал, что женится на ней.

Во тьме явился предрассветной

Супруг. Жену в попытке тщетной

Поднять, толкает и зовет:

Событий чуден поворот.

— „Что, сил расстаться нет с постелью?“

Король: „А вы с какой здесь целью?“

— „Да ведь конец, вставать пора,

Доспали чуть не до утра.

Вернуть ее в начале дня

Домой я клялся, ждет родня“.

Король ему: „Глупей нет блажи.

Забрать ее не думай даже.

Господень чтя закон, уйти

Позволю ей после шести

Лишь месяцев. Возьму я замуж

Ее на этот срок, а там уж

Коль чем не удовлетворю,

1600 С ней затевать не стану прю“.

— „Был вами бы весьма обижен,

Родней преследуем, унижен,

Лишен дохода своего,

Сир, поступи вы таково“.

Король в ответ: „Ни в коей мере.

Я ваши возмещу потери.

А самый грех покрыть — пустяк,

Ведь не дает мне замков брак“.

Подавлен, тот не в силах смысла

Речей постичь; губа отвисла.

Не ведает, с чего начать,

Как быть; не может и молчать.

— „Сир, — говорит он, — мне внемлите,

Все расскажу вам без сокрытья.

Я ваш слуга: на шаг любой

Пойду, пожертвовав собой

Вас ради. Женщин обнаружить,

Меж тем, не мог таких, что сдюжить

Рискнули и стерпеть ваш вес, —

1620 Отказывались наотрез.

И ныне вам угодно льнуть

К моей жене — прошу вернуть“.

Лоб осенил знаменьем крестным

Король, дивясь словам невместным.

С постели соскочив и сев,

Излил он в громком крике гнев:

„Ах, подлый! Бог противостой

Тебе и Герман[107] с ним святой!

Ты жаден, шлюхин сын, и прыток,

Так что тобой дурной прибыток

Заслужен: покрывает срам

Тех, кто к нему стремится сам.

Меня страшит твое коварство,

Покинь пределы государства

Тотчас за это сватовство!

Ты не получишь ничего.

Поступка я не знаю гаже,

Чем из-за жадности продажи

Своей жены, господь казни

1640 Тебя и с ним святой Дени!

Ступай же, не беря добра

С собой, ни злата, ни сребра.

Твою же, чтимую всем краем,

Жену — короной мы венчаем“.

Так пал он, совершив просчет,

Во глубину скорбей с высот.

Король, спаси нас боже славный,

Сейчас в опасности вы равной.

У вас в руках богатство, власть,

Вы ж в нищету стремитесь впасть.

Мечтает овладеть короной,

Взяв верх над вами, сын смышленый».

Признал владыка с притчей связь

Свою, отнюдь не веселясь,

Но опечалясь сердцем крайне,

И, на ноги вскочив, охране

Велел: «За сыном марш моим,

И тотчас же его казним».

Помчались стражи, всяк проворен,

1660 Опять хотят, чтоб опозорен

Был сын, и тащат из дворца,

Срамя и понося юнца.

Но тут другой мудрец пред всеми

Возник, Авзир,[108] в сединах темя:

Он видит, что инфант силком

На казнь жестокую влеком.

Что ж, если старец не расстроит

Злочинья, он денье не стоит.

К владыке быстро своротя,

Так начал: «Сир, я б казнь дитя,

О чем рекли мне горожане,

Мог объяснить, на одержанье

Души безумьем все валя, —

Ведь возопит о том земля.

Молю, чтоб бог, чья правда свята,

Вас вразумил, как Гиппократа,[109]

Чей был стремителен галоп —

И вдруг, на ровном месте, стоп».

— «Авзир, вступленье ваше мило,

1680 Поведайте ж, как дело было».

— «Сир, не смогу произнести

Ни звука, бог меня прости,

Коль не отложите вы сыну

Срок казни. Не было помину

О ней до нового чтоб дня,

Прошу я вас, как вы меня».

— «Я чувствую себя задетым

И знать хочу о деле этом, —

Сказал король. — Пусть поспешат

Инфанта стражники назад

Доставить». По его приказу

Вспять повернули слуги сразу.

Рек старец: «Правды не тая,[110]

Рассказ о Гиппократе я

Начну, чей бешен был галоп —

И вдруг, на ровном месте, стоп.

С тех дней досель никто в сем мире

Ни глубже не имел, ни шире

Познаний: боли и припадки,

1700 Все немощи и лихорадки

Мужчин и женщин он лечил.

Не будет в Риме ввек светил

Таких: целил больных проказой.

Чумного, что грозил заразой,

Мог, властью пользуясь врача,

Убить он, прочих всех леча.

В те дни был куртуазный столь,

Сколь мудрый, в Греции король,

Чей смелый, тоже куртуазным

Сын вырос и благообразным.

Но был он лихорадкой мучим

Перемежающейся: лучшим

Врачам показан — те мудрят,

Бессильны. Вызван Гиппократ,

Но, сам больной, заняться хворым

Он шлет племянника, с которым

Жил вместе. Мчится прямиком

Тот в Грецию, где ждал прием

Его достойный. Видеть рад он

1720 Больного, тотчас первый задан

Вопрос: „Кто ваш отец, дружок?“

Наследник молвить только мог:

„Привык им, как учила мать,

Владыку Греции я звать“.

— „Не ждите пользы от визита,

Коль, кто отец ваш, будет скрыто“.

— „Исчерпан, право, мной предмет.

Сама пусть дама даст ответ“.

Тот в залу каменную входит

И с королевой речь заводит:

„Я прибыл к вам в страну, и вскоре

Ваш сын избавится от хвори,

Поверьте, дама, мне, врачу.

Но, кто отец его, хочу

Я знать, моим то служит целям“.

Клянется та святым Марселем:[111]

„Язык ваш дерзость произнес.

Что значит гнусный ваш вопрос?

Владыкой Греции он зачат“.

1740 Тот молвит, торопясь: „Он значит,

Что гнев я на себя навлек.

Не гневайтесь. Распятый бог

Свидетель, мой визит напрасен,

Коль, кто отец, вопрос неясен“.

Тут дама обняла врача

За шею, на ухо шепча:

„Святой Дени — моя опора!

Сын — отпрыск фризского сеньора“.

— „Все ясно. Что ж, сих лечит чад

Противулюбодейный яд“.

Есть бычье мясо он назначил

И хлеб мочить в воде. И начал

Сын понемногу поправляться

И, укрепляясь, избавляться

От слабости и тяжких мук,

И отпустил его недуг.

Сокровища врачу даны

Владыкой щедро из казны.

Простившись, он спешит с возвратом

1760 Домой, на встречу с Гиппократом.

Ждет, на приехавшего глядя

С вниманием, отчета дядя:

„Излечен ли, ответствуй мне,

Инфант?“ — „Да, дядюшка, вполне“.

— „Чем ты добился исцеленья?“

Ответил тот без промедленья:

„Чтоб хлеб мочил в воде — и ел

Он мясо бычье, я велел“.

— „Сказать заранее мог я бы,

Что матери устои слабы

И платье ей задрал каприз,

И что отец ребенка фриз“.

Вот как был глаз его наметан:

Мудрее всех, все брал в расчет он,

Познав обычаи всех стран

И видя, в ком какой изъян.

Однажды Гиппократ ученым,

Епископам и всем баронам,

К нему пришедшим со словами:

1780 „Мы, сир, дивимся: плотью сами

Вы крепки, вас бежит недуг,

И всех врачуете вокруг“, —

Сказал: „Свой опыт в этой сфере

Я вам открою на примере“.

Пять сотен дыр он в новой бочке

Велел пробить без проволочки

И чистой влагой из ручья

Залить по самые края.

Затем взял пыли горсть и в щели

Втолкнул ее, проверив, все ли

Заделал, и, потратив сил

Немало, вглубь затычки вбил.

Пыль задержала влагу, в грязь

Под действием ее сгустясь.

Затычки в доньях не ослабли.

Воды не вылилось ни капли.

„Все вам начистоту скажу:

Как врач — я за собой слежу.

Понос из чрева — вестник смерти;

1800 Ему я не потатчик, верьте,

И в день съедаю порошка

Не меньше, чем моя рука

Внесла, чтобы замазать, в щели,

Но хляби все ж не загустели

Во мне“. Был Гиппократ ревнив,

Завистлив и властолюбив,

Он знаньем не хотел делиться

Ни с кем: духовные будь лица,

Ученые ль они, — ни с кем.

Но слушатели — новых тем

Не ищут, все про исцеленье.

Он отвечал без промедленья:

„Там — нужно месяц ждать, там — год“.

Недоуменье их растет.

„А то довольно и недели,

И дня — как знать в столь тонком деле?“

Те сникли, слыша эту дичь.

Твердят, что путь хотят постичь,

Ведущий до выздоровленья.

1820 Он отвечал без промедленья:

„Бывает, год даешь питье,

Пока врачба возьмет свое;

Другой же раз за месяц лишь

Кровопусканьем исцелишь.

Порой же на день дашь диету,

И, кто последует совету,

Тот хворей, здравие храня,

До смертного не знает дня“.

Коварны чувства, мысли худы,

Встал Гиппократ на путь Иуды.

Себя доставить приказав

На луг, среди цветущих трав

Набрел на сорт, который трудно

Найти, благоухавший чудно.

Сказал племянник: „Агн святой

Свидетель, повезло с травой

Весьма вам. Было б жаль, коль скрыли

Все знанья бы с собой в могиле

Вы до того, как в них я вник, —

1840 Притом мне не оставив книг“.

— „Что ж это за трава, напоен

Чьим воздух запахом?“ — Достоен

Ответ: „Я эту вам траву

Немедля, дядюшка, сорву;

Вы, вижу, мне хотите втайне

Устроить этак испытанье“.

Сел наземь: рвет траву, проворен.

А Гиппократ стал ликом черен

И в грудь ему, что было сил,

Нож острый и большой вонзил.

Так, зависть и слепую злобу

Скопив, его он предал гробу

За то, что знаний ученик

Искал и многое постиг.

Весьма был Гиппократ порочен

И мыслью низкой озабочен:

Велел что книгу, что тетрадь

Сжигать, закапывать и рвать,

То есть, никто чтоб не усвоил

1860 Впредь опыта его, устроил.

В сеть дьявола он сам полез,

Над телом год глумился бес.

Когда б о скорбном смертном миге

Он вспомнил и оставил книги,

Всем опыт передать спеша,

То прощена была б душа.

Вот так-то, сир. Спаси нас боже,

Вовек не лгущий, от того же.

Не дайте сыну мертвым пасть,

Отдав наемнику во власть.

Когда не очевидны вины,

Казнь любят лишь простолюдины.

Кто выбранным идет путем,

Ни страха, ни сомнений в том».

— «Клянусь святым Дени, отныне, —

Сказал король, — вины на сыне

Нет. Пусть твердят наперерыв

Все, что хотят, он будет жив».

В ответ мудрец: «Господь, который

1880 Вовек не лжет, будь вам опорой».

И вот мудрец в короткий срок

К товарищам вернуться мог.

Тому, что отроку пощада

Им выпрошена, сердце радо.

Король с двором ушел, презрев

На сей раз королевы гнев.

Спокойно в ночь уснули эту

И спали до утра: к рассвету

Король проснулся и в цветник

Прошел из спальни напрямик.

Но королева шагом скорым

Его догнала и с напором

Заговорила так, тесня:

«Сир, вновь послушайте меня.

Не столь вы стары, чтоб понятья

Лишиться. Мудрецова братья,

Все семь, моя не лжива речь,

Вас хочет на позор обречь,

Хотят, чтоб овладел короной,

1900 Вас обойдя, ваш сын смышленый.

Пусть бог, не лгущий никогда,

Попустит, чтоб стряслась беда,

Как с вепрем, с вами: стал мальчишка

Его чесать, глупцу и крышка».

— «Как так? — сказал король. — Я жду

Рассказа про его беду».

— «Хоть приключенье беспримерно,

Его я знаю достоверно.

Событье, вашему сродни,[112]

В далекие случилось дни

С огромным и свирепым вепрем,

Бродившим по обширным дебрям

Близ лога и холма, на склон

Которого был занесен

Боярышник, дававший за год

Обилие такое ягод,

Что, пригнутые, не могли

Подняться ветки от земли.

На Всех Святых, в разгар сезона,

1920 Под грузом их свисала крона,

И вепрь в ее ложился тень

И насыщался трижды в день.

Затем к своей трусил он яме;

Лишь тем и занимался днями.

Пришлось бы, право, худо псу,

Случись схватиться им в лесу.

Но отрок в этом месте диком —

Двенадцать лет, прекрасен ликом —

Раз появился: прямиком,

Как будто путь ему знаком, —

К боярышнику. Встал, решая,

Как бы побольше урожая

Собрать, и, подойдя к стволу,

Полу набил, еще полу:

Едва ли ягоды кабанье

Теперь составят пропитанье.

Заметив издали дитя,

Вепрь побежал к нему, пыхтя,

Тот в ужасе; момент, опасный

1940 Смертельно. Бегство — труд напрасный.

Что делать? Времени в обрез —

Он на боярышник полез.

От шума иль угроз в испуге

Не будет вепрь: мертво в округе.

Обшарил дерн за пядью пядь:

Нет ягод. Землю стал топтать,

Так сильно разъярила зверя

И опечалила потеря.

К сидящему в ветвях мальчишке

Взгляд обратив, без передышки

Он начал дерево трясти

И вырвал из земли почти,

Считая, что с ребенком вместе

Оно заслуживает мести.

Смертельным страхом скован тот

Вверху — и выручки не ждет.

Вдруг ягоды сорвал и горстью

Тяжелой бросил в рыло гостю.

Вепрь, их найдя и проглотив,

1960 На время прекратил подрыв.

Теперь дитя их рвет бессчетно,

Кидает, вепрь же ест охотно.

Швыряясь ягодами, вниз

Стал он спускаться и повис,

В нагнувшуюся очень низко

Вцепившись ветку не без риска.

И тут взяв ягод, не швырнул,

Как те, а вепрю протянул,

Чей не был вид уже свиреп:

Он брал их из руки, как хлеб.

Кабанью спину тронул: тучен

Чрезмерно был, но и могуч он.

Его стал гладить по спине —

Вепрь успокоился вполне.

Ребенок наземь встал и тешит

Свинью: все пуще шкуру чешет.

Разлегся на земле кабан,

А тот, весьма в чесанье рьян,

Но и спасеньем озабочен,

1980 Сжал нож, что прям был и наточен,

В руке. До сердца острие,

Вонзясь, дошло. Конец свинье.

Король, скажи без долгих споров,

Не сам себя ль зарезал боров,

Хоть отроком, чей нрав жесток,

Коль так с ним поступить он мог,

Учинена была расправа,

Неважно, право иль неправо?

Нет, за убийство вся, по мне,

Вина лежит на кабане.

Стой неподвижно он на месте —

За все эмировы поместья

С вершинки, где пришлось засесть,

Не согласился б отрок слезть.

Я занимаю этой притчей

Твой слух затем, что нет различий

Меж ним и мудрецами: ложь

Их речь — все семь хотят того ж.

Не ты б, а сын, по их будь воле,

2000 Сидел, возвысясь, на престоле,

Он был бы королем, а ты

От бед страдал и нищеты.

Тебя зарежет нож ребенка —

Нож сына — впрямь как поросенка».

Над сим отнюдь не захотев

Смеяться, впал владыка в гнев.

«Хватайте сына, — крикнул стражам, —

Мы наконец его накажем».

Был отрок схвачен в тот же миг,

Как их ушей приказ достиг.

Но дело прервано Малкидом.

Он платьем поразил и видом:

Усы — тот черен, этот бел.

Ум удивительный имел,

Зато хромал на каждом шаге.

О нем шла слава как о маге:

Рассказанный пришельцем сон

Он разбирал со всех сторон,

Вникал, и не было такого,

2020 Чтоб объяснить не мог толково.

Сеньоры, уши навострив,

Обдумайте-ка: многих див

Не дивней ли, что так отмечен

Дарами тот, кто искалечен?

Достаток, голос, прыть — в ладу

Нечасто с тем, что на виду.

Скакун, чью стать любой придира

Найдет достойною эмира,

Бывает тихоходней кляч:

Как ни гони, не пустишь вскачь,

. Зато кургузая ослица,

Глядишь, как бешеная мчится.

За драной не успеть овцой,

Как сдуру побежит рысцой.

Иль клирик: человек достойный,

Ученый, куртуазный, стройный,

По виду даже не аббат —

Архиепископ, да не в лад,

Увы, поет, хоть голос зычен,

2040 К тому ж еще косноязычен.

Другой, наоборот, горбун,

В парше, уродлив, а певун:

Монах в аббатстве слух столь тонкий

Иметь бы рад, и голос звонкий.

Нет пользы от таких даров,

Уж лучше б издавал он рев.

Бывал и рыцарь вами встречен:

Учтив, прекрасен, безупречен,

Немало б мог раздать добра

Он всем, рука его щедра,

Но не бывать ему богатым,

А только счет вести утратам.

Встречали и ростовщика,

Злодея, чья душа низка;

Хоть с брюхом он всегда набитым,

Но никогда не будет сытым:

Владеет чуть не всей страной,

Край разорен им, как войной;

И рыцари в его капкане,

2060 И горожане, и селяне.

Так судьбами вершит творец.

Слез между тем с коня хромец.

Владыке поспешил навстречу

И тотчас обратился с речью:

«Владыка, ты не столь велик,

Как Юлий Цезарь, вождь владык.

Дороги, как тебе известно,

Прокладывал он повсеместно.

Когда смертельно занемог,

Стал сына звать:[113] тот прибыл в срок.

Отцом на добрый путь направлен

Был сын, научен и наставлен:

„Чтоб честь блюсти, к себе будь строг.

Ты видишь, сколько мной дорог

Проложено? Пусть дело это

Вершится до скончанья света“.

Инфант сказал, что дальше двинет

Строительство и перекинет

Над всеми мостовыми свод,

2080 И путник пусть под ним идет,

Ни ливней не боясь, ни града.

Вмиг поднялась в душе досада

У государя: плох почин,

Ведь если так устроит сын,

Впредь станут говорить о своде,

А не о мостовых в народе.

И сына он убить велел.

Не тот же ль у тебя прицел?

Коль так, вовек не лгущий боже,

Владыке дай изведать то же,

Что мужу, гибель без вины

Принявшему из-за жены».

— «Но как могло такое выйти?

Скорей нас притчей удивите».

— «По милости ко мне творца,

Сир, не скажу вам ни словца,

Коль до пробитья первой стражи

Дитя на казнь отправят стражи».

— «Что ж, сын не будет, дон Малкид,

2100 До завтра, не шучу, убит

По вашей просьбе о пощаде.

Отложим казнь, любови ради.

Хочу понять я, что к чему,

И притчу к сведенью приму».

— «Вернитесь с отроком. Куда же

Теперь спешить!» — он крикнул страже.

Для тех приятен был возврат:

Едва ль кто стать убийцей рад.

Малкид сказал: «Всяк терпеливо[114]

Внемли — история правдива.

В давным-давно минувший век

Жил в Риме некий человек.

Хоть в доме обитал чудесном,

Но дом стоял в проулке тесном —

Его расширить он не мог:

Средств не имел и на залог.

Без тяжб достаться в фут площадка

Могла б ему, дай два десятка

Он марок — не было сребра,

2120 Однако, средь его добра.

По недостатку места, с толком

Вверх дом был вытянут: к светелкам

Вели ступени; залу, пол

Настлав, под своды он подвел.

Сей горожанин по манерам

Был куртуазности примером

И, пожелав иметь подругу,

В своем краю нашел супругу.

Глупец, кто знатную берет,

Когда его бесславен род:

Ведь униженья от родни

Высокой ждут его одни.

Не смей себя считать он правым

И жениным мешать забавам,

Шпыняют все его, грозясь

Чуть что убить и бросить в грязь.

У дамы друг завелся милый,

Красой отмеченный и силой.

И сделала однажды вид

2140 Она, что хвора, что тошнит.

Заткнула рот рукой: приемы

Изменщиц низких ей знакомы.

Стараясь охать достоверней,

Затихла только пред вечерней

И, хитрости полна и зла,

С супругом рядом спать легла.

Лишь опустилась на кровать,

Как стал жену он растирать

И греть, накинул покрывала,

Она ж порывисто вздыхала.

И утешал, и тело нежно

Ей тер, но вскоре безмятежно

Уснул супруг и ни гугу —

Устал: ведь день был на торгу.

Хоть и таясь, вскочила прытко

Она; застегнута накидка;

Дверь распахнула — и бегом!

Друг сторожил снаружи дом.

Увидел, сжал в объятьях туго:

2160 „Добро пожаловать, подруга!“[115]

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вдруг пробудился муж от сна.

Больной жены не обнаружа,

Вскочил, схватился за оружье;

Сойдя, нашел открытой дверь

И понял план их лишь теперь.

Сам он не смел сквитаться с ними:

Творилось правосудье в Риме,

И счесться ты не мог с другим,

Покуда равными судим

Не будет тот. Прибегнул к мере

Единственной он: запер двери

Изнутрь и так стал у окна,

Чтоб улица была видна.

У римлян же вошло в обычай —

Не замечая ни отличий,

Ни рода, ни заслуг персон,

Коль в одиночестве — как звон

Набата отзвучит — средь улиц

2180 Брели (а дам, что завернулись

В плащи, коль будет меньше трех),

В ночи захваченных врасплох,

На суд общины влечь — и трости

Ломать об их назавтра кости.

Числом три сотни, сторожа

Ходили, меч в руке держа,

Для поддержания порядка

По Риму. Пойманным несладко

Бывало, ибо безрассудный

Гуляка, улицей безлюдной

Шагавший, был для них, как дичь:

Найти старались и настичь.

Могли и придушить злодеи,

И голову отсечь от шеи.

Поверьте мне, когда так лют

Обычай, в нем начало смут.

Ни трусом не был, ни глупцом

Хозяин, хоть и запер дом.

Вернувшись, дверь толкнула дама:

2200 Закрыта. Убоявшись срама

При осмеянии публичном,

Коль в виде неблагоприличном

Ее застигли б, молвит: „Сир,

Зачем нарушили вы мир

Меж нас? Дотроньтесь до засова,

Откройте дверь, прильните снова

Ко мне. Мой не прошел недуг,

Стерпеть не может сердце мук“.

— „Э, нет, — он молвит, — в дом ни шагу!

И с вами я в постель не лягу.

Презрен будь тот — кто б ни был он, —

Кто верит слову подлых жен.

Мне ясно все, обман прозрачен,

Давно я вами одурачен“.

— „Ах, — та в ответ, — любезный друг,

Ваш гнев напрасен. Из порук

И клятв, пусть их не лицемеры

Давали, чтоб добиться веры

Скорей, моя правдивей всех:

2220 Я вышла вовсе не на грех,

Но в ночи ясные такие,

Бог мне свидетель, сын Марии,

Бродить приятно в тишине.

Умерьте нелюбовь ко мне.

От перекрестка звуки рога

Доносятся, еще немного —

И будет здесь дозор: убьют,

Едва заметят, прямо тут,

Не медля. Завтра ж за меня

Вам отомстит моя родня“.

— „А все ж, — он молвит, — в дом ни шагу!

И с вами я в постель не лягу“.

Поняв, что внутрь ей не войти

И к примиренью нет пути,

Вмиг предалась коварным планам

Она, чтоб взять его обманом.

И обратилась вновь, вложив

Всю душу в горестный призыв:

„Судья мне бог, что спас Лонгина,[116] —

2240 Вы, вы всего первопричина,

Я ваша плоть и кровь, мой друг,

Произведенье ваших рук.

Теперь мне надо вас покинуть,

Что значит — умереть и сгинуть.

Колодец вижу — решено:

Бросаюсь и иду на дно.

Уж лучше прыгнуть в глубь колодца,

Чем век с людской хулой бороться“.

И, отойдя, как если б Лис[117]

Ей дал совет, столкнула вниз,

В колодец камень неподъемный.

Раздался — столь он был огромный —

Паденья тела в воду звук.

Решает в ужасе супруг,

Что это дама и придется

Ее искать на дне колодца:

„О сколь мой жребий злополучен!

Жена погибла. Я проучен

Жестоко, тяжче нет потерь“.

2260 Он вниз сбежал и отпер дверь.

Наружу будучи открытой,

Дверь послужила ей защитой:

Из дому он, она — под кров

И вмиг закрылась на засов.

Поднявшись, встала у окна,

Чтоб улица была видна.

В колодец, не тая испуга,

Глядит он: „Милая подруга,

Подайте руку. Где же вы?

Мне мука думать, что мертвы“.

— „Я в доме, вы ж, болван болваном,

Кричите. Я взяла обманом.

Теперь средь улиц от угроз

Шарахайтесь в ночи, как пес“.

— „Эге, как сердце в вас, сестрица,

Успело вдруг перемениться!

То вижу пылкую приязнь,

То отправляете на казнь:

Ведь если здесь меня застанут,

2280 На шее враз петлю затянут.

Нет, покажите, отперев

Мне дверь, что мой простили гнев“.

Но молвит дама: „В дом ни шагу!

Вовек я к вам в постель не лягу“.

И начала в безумном раже

Кричать, чтобы явились стражи.

Дозорные примчались вмиг

Туда, откуда несся крик.

Хозяин, потерявший кров,

Немедля спрошен: „Кто таков?“

Им из светелки дама, тонок

Чей план был, молвит: „Сей подонок —

Мой муж. Из моего добра

Привык, шатаясь до утра,

Шлюх одарять. Урон немерян.

Увы, он слишком мне неверен“.

Но честный малый был любим

В округе, все дружили с ним.

— „Жить, — молвил старший, — бога ради,

2300 Не лгущего вовек, вы в ладе

Должны. Избавьте от позора,

Примите вашего сеньора.

Бесчестье и презренье ждут

Его, коль попадет он в суд.

Нарушим лучше мы присягу,

Чем бить плетьми дадим беднягу.

Сеньор нуждается в защите,

Откройте дверь и в дом пустите“.

— „Ах, подлый! Бог противостой

Тебе и Герман с ним святой!

Терпеть не стану больше, хватит.

Теперь он мне за все заплатит,

Все расскажу суду, храни

Нас бог и с ним святой Дени“.

И вот, оболган и охаян,

Был стражей уведен хозяин.

Доставлен в суд, а от суда

Общины, как всегда, беда:

Судили равные, чьи взгляды

2320 Столь строги, что не жди пощады.

Назавтра палками был бит

Средь улиц: сердце, от обид

И мук — отчаянья и гнева

Исполнясь, выпало из чрева.

Вот так-то, сир. Спаси нас боже,

Вовек не лгущий, от того же.

Всевластного владыку чтя,

Не дайте погубить дитя.

Поверьте: как чадоубийца

Еще вы будете казниться.

Ведь чадо оживить свое

Вам не удастся — как в жилье

Не мог войти его хозяин

И вот, до смерти был измаян».

— «Клянусь Гервасием святым, —

Тот рек, — пребудет невредим

Сын — и отпущен вашей ради

Любви и просьбы о пощаде».

Итак, Малкид, как и Бансилл

2340 С Авзиром, не вотще просил.

Три прожил отрок куртуазный

Дня из семи с их безотказной

Подмогой. Четырем пройти

Осталось, боже защити.

Король в своем покое спальном

Раздумьям предался печальным,

А встав, пошел на службу в храм

Он, как обычно по утрам.

Но королева шагом скорым

Его догнала и с напором

Речь тотчас повела, тесня:

«Сир, вновь послушайте меня.

Судья вам Николай-святитель[118] —

Вы праздник дураков[119] не чтите ль?»

Тот: «Нет, клянусь святым Дени», —

А сам возьми и хохотни.

— «Что ж, будет рассказать уместно

Все, что про праздник мне известно.

Держать в осаде семерым[120]

2360 Языческим владыкам Рим

Случилось раз. По их будь воле,

Сожгли б и сели на престоле

Петра святого: папа б стал

Рабом и каждый кардинал.

Совет о том, как быть, община

Держала с соблюденьем чина,

И знатный муж, что стар весьма

Был — и глубокого ума,

Рек: „Слушайте, святого ради

Аманта, план мой. Мы в осаде,

Но супротив семи владык

Поганых, чей нас гнев настиг,

Семь мудрецов высокородных

Пошлем, на случай сей пригодных.

Будь каждый начеку по дню,

Чтоб не устроили резню

Поганцы, ров ли перепрыгнув,

Иль через стену внутрь проникнув.

Кто оплошает, тот за свой

2380 Просчет ответит головой“.

И прозвучал ответ общины:

„Будь так, во мненье мы едины“.

Царил меж мудрецами лад,

Шесть месяцев спасали град,

И не могли полки врагов

Ни стену одолеть, ни ров:

Прогнать умели забияку,

Который войско вел в атаку.

Одно лишь тягостно: тем часом

Пришел конец съестным припасам.

Явились как-то во дворец,

Где Янус[121] жил, такой мудрец,

Что месяц предфевральский встарь

Был назван в честь его, январь,

Послы напомнить: „Сир, к защите —

Черед ваш завтра — приступите“.

— „Наш бог великоименит, —

Тот молвил, — он нас защитит.

Мне ж надо, чтобы горожане

2400 Все приняли участье в плане

Моем, чтоб каждый завтра взял

Оружье, и велик, и мал.

Придумал я, умом раскинув,

Как устрашить нам сарацинов“.

— „Чтим столь искусные умы,

Как ваш, и план приемлем мы“.

К утру им скроен и раскрашен

Так, чтоб на вид весьма был страшен,

Кафтан. Искусно завиты

В гирлянду беличьи хвосты,

Числом за тысячу: и ровным

Плетенье вышло, и бесшовным.

Так слеплены черты двух харь,

Что ужаснешься: ну и тварь —

Форм и размеров небывалых;

Два языка свисают алых.

Над всем же — зеркало, чья гладь

Должна на солнце засверкать.

И весь наряд в одной из спален

2420 С зарей на мудреца напялен.

На верх Крестовой Башни[122] в нем

Он всходит, хоть тяжел подъем, —

Взяв три меча, сплошь рукояти

Которых в каменье и злате,

Пред сарацинами мудрец

Предстал, поднявшись на зубец,

И принялся стучать мечами

Так, что из них летело пламя.

Один язычник молвил: „В ночь

К ним бог сошел с небес — помочь

В сем мире своему народу.

Счастливым нашему походу

Не быть!“ Представшее их взгляду

Вмиг снять заставило осаду.

Всё в страхе бросили, стремглав,

Как ветром сдунуты, бежав.

Из Рима выйдя, те в запале

Догнали их, поубивали

И нанесли немало ран,

2440 И поживились, грабя стан.

Сир, вы того ж, заверить смею,

Добьетесь мягкостью своею.

Вы сделали, как будто в мяч

Играя, много передач.

Поймать, чтоб бросить без оглядки

Партнерам, ждущим на площадке, —

Не дурь ли? Что за блажь — предмет,

Держа, кидать и мчаться вслед!

У вас уже вошло в привычку,

Коль сын задет стрелою, стычку

Под поднятый от боли вой

Кончать немедля мировой».

Та, что стройна и белокура,

Весь мир обманет, коль не дура.

Ум дамы — Лисову сродни,

Бог и святой Медард[123] казни

Ее: семь мудрецов с ней в схватке

Бессильны, доводы их шатки.

Вскочил король, не захотев

2460 Отнюдь шутить, но впавши в гнев.

— «Бегите к сыну! — крикнул страже. —

Иду за вами я туда же».

К инфанту вновь бежит отряд,

Вновь смертным страхом он объят.

Но к месту скачет в это время

Лентул. С коня сойдя пред всеми,

Взор короля спешит привлечь

Поклоном и заводит речь:

«Я против просьб, но в честь Омера[124]

Святого пусть, пока примера

Из жизни земляков моих

Не расскажу я, передых

Получит сын. Пусть стражи станут

И взад-вперед его не тянут».

И тотчас строй замедлил ход

И стал: ни взад и ни вперед.

«Мне, — начал старец, — терпеливо[125]

Внемлите: повесть, сир, правдива.

Жил некий некогда вассал:

2480 Честь и богатство он стяжал,

Супругу из высокородных

Нашел, и качеств превосходных.

Да вот несчастье: двадцать лет

Живут, наследника же нет.

Жена скончалась. Перерыва

Не сделав, хоть кудерь уж сива,

Другую, чтоб продолжить род,

Из знатной он семьи берет:

И чтит ее, и любит нежно —

Она же с ним была небрежна.

Как праздник годовой — прием

Вассал устраивал, на нем

Гость, благородно чье занятье,

Хоть горожанин, хоть из знати,

Знатней хозяина бывал —

Радушьем всех пленял вассал.

Но, встретясь с матерью в отцовом

Дому однажды, дама словом

С ней перекинулась: „Стыда

2500 Не оберусь. Я молода,

Дитя, а муж мой — старец сивый.

Повсюду слышу смех глумливый.

Умри он, я была бы рада,

Одна мне от него услада —

Есть в чем ходить и что надеть,

Да на столе питье и снедь.

Пускай он всеми здесь ценим,

Но, хоть не видел равных Рим,

Не склонен ни к какой забаве,

И невзлюбить его я вправе.

И пусть не ждет, что на досуге

Не позабочусь я о друге“.

Мать ей в ответ: „Помилуй, дочь.

Благоволи мне бог помочь,

Задуман план тобой негожий,

Но уповай на промысл божий.

Пятнать высокородным дамам

Супругов не пристало срамом,

И делать не тебе почин,

2520 Спаси нас бог, Мариин сын“.

Та молвит, сдерживая еле

Свой гнев: „Вот вы б и потерпели!

Чай, не обижены фортуной,

Вам дан отец мой — рыцарь юный

В те дни, — а мне старик в мужья.

Постыдно юность трачу я.

Но пусть не ждет он, что о друге

Не позабочусь на досуге“.

Та ей: „В изменницы не меть!

Еще придется потерпеть.

Святого Симеона[126] ради

Скажи: к любимейшей отраде

Его ты что б могла причесть?“

— „Есть, Агн святой свидетель, есть!

Есть деревце одно средь сада,

Его утеха и услада.

Под ним мы часто просто так

Сидим и за игрой в триктрак.

Любой, кто лист на ветке тронет,

2540 Его враждою будет донят,

А кто сломать решится сук,

Лишиться может ног и рук“.

— „Его ты срубишь в одночасье.

Пойдет он садом восвояси:

Огонь поярче на пути

Зажги и место освети.

Определить сумей по виду,

Как переносит он обиду,

И, точно не поймешь пока,

Не вздумай заводить дружка“.

— „Пусть так. Не прежде ночь наступит,

Чем мой топор его разрубит“.

Вступив под мужний кров, из дома,

Как будто дьяволом ведома,

Прийти к ней одному из слуг

Велела, медлить недосуг.

— „Бери топор, иди за мною“.

— „Иду — и с радостью, не скрою“.

Стремительно проходят садом,

2560 И дама, с деревом став рядом,

Недлительную держит речь:

„Под корень, — молвит, — надо сечь“.

— „Помилуйте, — всего и мог

Сказать он. — Благ и верен бог:

Сир не простит такой измены

И все отсечь велит мне члены

И, обесчестив плоть мою,

Лишит имения семью“.

Тогда — откуда только сила! —

Взяла топор и ствол срубила

Она, и на куски рассечь

Смогла, и понесла, чтоб сжечь.

Из лесу с псом чуть погодя

Муж прибыл, мокрый от дождя:

Костер увидев, поневоле

Подумал о святом Риоле,[127]

К супруге первые слова:

„Полно листвы. Что за дрова?“

Она глядит ему в лицо:

2580 „А это ваше деревцо“.

— „Как, деревцо, что столь мне любо?

Спрошу я цену с древоруба!“

— „Срубила я. В руке топор

Держу, взгляните, до сих пор“.

— „Что ж, кроме вас, чай до Понти[128]

Такой средь женщин не найти,

Чтобы срубить его дерзнула

И от расплаты ускользнула“.

— „Ствол срублен мной — к чему бы зло

Свершенное ни привело“.

Но бесполезных не прибавил

Он слов и с тем ее оставил.

В постели мир был заключен,

Жену простил на сей раз он.

Проснулась дама утром рано —

И в путь: про исполненье плана

Рассказу тотчас же внимать

Готова, встретив гостью, мать.

— „Его срубила я: топор

2600 Еще держу в руке — сеньор

Сперва, конечно, скорчил мину,

Но миг — и нет о ней помину.

Так пусть не ждет он, что досуг

Мне не украсит милый друг“.

Ей мать: „В изменницы не меть!

Еще придется потерпеть.

Дочь, ради бога, вспомни, кроме

Того, любимо ль что им в доме

Еще: хоть вещь, хоть существо“.

— „А как же. Нету ничего

Для мужа во вселенной целой

Ценней борзой собаки белой.

На слуг, дерзнувших вызвать вой

Ее, он гнев обрушит свой,

И ждет прощенья тот впустую,

Кто замахнется на борзую“.

— „Придумай, как покончить с ней,

Поверь мне, шанса нет верней.

Коль с рук сойдет и случай с мертвой

2620 Собакой, от тебя сеньор твой

Любое стерпит: заводи

Хоть трех друзей, всё позади“.

— „Дай бог мне, милостью великий,

Удачи — и святой Маврикий“.[129]

Спешит опять в свое жилье,

Как будто бес ведет ее.

Муж ускакал меж тем со сворой

Собак, не чаял он в которой

Души: коль не было помех,

Брал каждый день с собой их всех.

Наряд свой, пышный из-за складок,

Приводит дама вмиг в порядок

И, у слуги на время взяв,

Карманный нож кладет в рукав.

Велев угля в очаг подкинуть

И стулья к пламени придвинуть,

Перестилает ложа: те же

Подушки — наволочки свежи.

Вернулся, весь проехав лес,

2640 Сеньор, с коня у дома слез.

Прошел и сел, где ярче пламя.

Вид безмятежный надо даме

Принять; отсела — мол, жара:

Вот сколь коварна и хитра.

Собаки, никакой ловушки

Не чуя, лезут на подушки.

Борзая сразу к даме прыг:

Пес опасаться не привык,

Хозяйку тянет он за платье

И, как к сестре, идет в объятья.

Но поступает с ним недобро

Сестра: вонзает нож под ребра.

Пес пал, издав предсмертный вой.

Кричит хозяин: „Что с борзой?“

— „А то, что мной она убита.

Я с ней намучилась досыта:

Псы обнаглели через край,

А я все чисти и стирай

И даже крикнуть на собачек

2660 Не смей, тут трех не хватит прачек.

Сильней забота в вас о псах,

Чем о творце на небесах“.

— „Я разозлен сверх меры всякой:

Так гнусно поступить с собакой!

Утешь всевышний скорбь мою,

Нет женщины у нас в краю

Такой, чтобы, убив борзую,

Не заслужила пытку злую“.

— „Клянусь святым Дени, должна

Я умереть — мертва она“.

Но были позабыты вскоре

Угрозы все, утихло горе,

И злодеянье, как оно

Ни тяжко, мужем прощено.

Проснулась дама утром рано —

И в путь: про исполненье плана

Рассказу тотчас же внимать

Готова, встретив гостью, мать.

— „Муж, долго гневом не терзая,

2680 Простил мне, что мертва борзая.

Так пусть не ждет, что мне досуг

Прелестный не украсит друг.

Хочу любить я капеллана

Гильома, в коем нет изъяна:

Таких, свидетель Симеон

Святой, не видел и Дижон“.[130]

— „Дочь, ради миродержца бога,

До Всех Святых терпи, немного

Ждать остается. К четвергу ж

Готова будь: устроит муж

Пир, как обычно, к этой дате

Для рыцарей и прочей знати.

Чему тебя я научу,

Тебе, ей-богу, по плечу:

Рассаживать гостей покуда

Там будут по местам и блюда

Вносить, вскочи — есть дело, мол —

И опрокинь при этом стол.

Столь эта выходка позорна,

2700 Что если он ее покорно

Снесет, считай, ты верх взяла,

И мужа вовсе дрянь дела“.

— „Ну что же, дама, я согласна.

Теперь, как действовать, мне ясно“.

И вот день праздника настал;

Весьма радушен был вассал:

На праздник им приглашены

Друзья и самый цвет страны,

Все, благородно чье занятье,

И горожане, и из знати —

Даров запас он много впрок

Для них, поскольку был широк.

Готово в кухне все; омыты

В воде персты без волокиты;

Сажают по местам покуда

Гостей, уж слуги вносят блюда;

До края кубки светлых вин

Полны и терпких медовин.

Близ сенешаля дама сесть

2720 Должна, но, не начавши есть,

Такую, матери науку

Усвоив, выкинула штуку:

К скатерке привязав ключи,

Она возьми да и вскочи,

Свалить, разлить и все порушить

Сумев, что было пить и кушать.

Гостей, лишенных яств, привел

В унынье разоренный стол.

— „Кто это сделал? Кто позор

На нас навлек?“ — вскричал сеньор.

— „Нет повода для разногласий:

Я — помоги святой Гервасий!“

— „Итак, проступков стало три,

И худшим сей сочтем без при“.

Не склонен к долгой он беседе,

Велит еще доставить снеди,

Лишь в радость новые труды

Ему: хватило всем еды.

По окончанье же приема,

2740 Чуть гости выбрались из дома,

К жене он обратился вновь:

„Пустить вам нужно, дама, кровь“.

— „Себе пустите, коль по вкусу

Вам это. Слава Иисусу,

На свет не появился тот,

Кто кровь из жил моих прольет“.

— „Нет, головой клянусь, прольете,

Пускай не по своей охоте,

Ее! С дурною кровью в жилах

И ядом справиться не в силах

Вы сами, отчего конца

Не видно порчам: деревца,

Мне милого, был ствол подрублен,

Затем любимый пес погублен

И вот, скатерка со стола

Со снедью сдернута была.

Нет, я избавлю, сединой

Клянусь, от крови вас дурной“.

Жена твердит, не дам-де крови.

2760 Но меч блестящий наготове

Уж держит он, устрашена

Чем до беспамятства она.

Кровопускателя зовет он

И приступить велит. Наметан

Глаз у того: сперва рукой

Занялся левой, жгут тугой

Стянул, надсек, открылась рана —

Никто столь сильного фонтана

Не ждал. Вмиг перешел к руке

Другой он. Дама в столбняке,

Чуть держится, лик обескровлен.

Он счел, что должен остановлен

Быть кровопуск, но тотчас сник,

Хозяина услышав крик:

„Эй, как без спросу вы посмели

Распоряжаться в этом деле?

Пусть льется. Не достичь нам цели,

Покуда кровь дурная в теле.

Наполнить будет в самый раз

2780 Недужной кровью с ядом таз.

Ведь вредной, даже капле, хуже

Внутри струиться, чем снаружи“.

Лишилась чувств она, едва

Дослушав мужние слова,

И хоть бы кто к ней сделал шаг,

А ведь собралось сто зевак,

Увидев, что и впрямь ей худо

И что крови полна посуда,

Сказал он: „В меру излилось,

Кончайте. Хватит ей, небось,

Оставшейся. А стала бледной —

Избавившись от самой вредной“.

Ее в покои челядь вносит,

Куда и мать позвать он просит.

Вбежавшую увидев мать,

Давай несчастная стенать:

„Едва я выдержала пытки,

Бесчестие приняв в избытке.

Кровь, в здравье-то, велел супруг

2800 Пустить мне из обеих рук,

Коря за то, что мной подрублен

Ствол деревца, и пес погублен,

И нынче скатерть со стола

Со снедью сдернута была.

Подвергнуть можно ль худшим карам?

Могла бы и погибнуть даром“.

— „Дочь, не брала ты слов в расчет

Моих — я ж знала наперед.

Муж силой наделен столь многой —

Святой мне Герман будь подмогой, —

Что чем к нему наглее лезть,

Тем будет беспощадней месть.

Отсек, коль друга б заимела,

Он голову тебе от тела“.

Король, устроить, верьте мне,

Должны б и вы своей жене,

Во лжи искусной и обмане,

Такое же кровопусканье.

Из-за того, что кровь больна,

2820 Так казни сына ждет она.

На оговор бы тратить пыла

Не стала, если б вас любила.

Кто любит господина, тот

И ближних чтит его, и род».

— «Клянусь святым Дени, отныне, —

Сказал король, — вины на сыне

Нет». А мудрец: «Спаси господь,

Чьей правды ввек не побороть».

Конец беседе, и Лентула

Оттуда словно ветром сдуло.

Ушел король и с ним весь двор;

Никто не весел: в разговор

Сын не вступил. Скажи он слово,

Избавил от унынья злого

Их вмиг бы: речь обресть дай бог,

Сотворший всех, ему в свой срок.

Король владел огромной властью,

И к утешенью и участью

Всегда была готова знать,

2840 Чуть начинала замечать,

Что хмур он. Ночь минула эта,

И с наступлением рассвета

В храм, чьим патроном был Мартин

Святой, на службу властелин

Собрался. Королева сразу

К нему: «Угодно ль внять рассказу

Вам сир, о том, как некто сам

Привлек, спасая сына, срам

К себе? Хотел юнца приблизить,

Тому ж пришлось его унизить».

— «Да, дама, слушать я готов

О людях, чей удел таков,

Об их ошибке иль промашке,

Ибо мои сомненья тяжки».

Та молвит: «Правды не тая,

Все расскажу, что знаю я.

Октавиан всех выше в Риме[131]

Был и познаньями своими,

И тем, что, злато и сребро

2860 Любя, везде хранил добро.

Крестовой Башни, полной злата

И серебра, велел богато

Отделать стены. Мудреца

Из подданных своих, скупца

Столь жадного, что трудно даже

Вообразить, поставил в стражи.

Наемник, скряга, крохобор

Назначены вести разбор

Всех дел им были, и едва ли

Не худший выбран в сенешали.

А вот в усадьбе небольшой

Жил не имевший за душой

Гроша мудрец: коль где ухватит

Три марки — на еду их тратит.

Артуру он не подражал,

Не строил стен, не рыл подвал.

Жену имел, и дочек милых,

И сына, и весьма любил их.

Подростку сыну на ушко

2880 Шепнул он раз: „Недалеко

Лежат несметные деньжищи,

Вон, видишь, башню? Мы же нищи.

Но, как проникнуть в башню ту

И взять их, я изобрету“.

Ответил сын: „Помилуй боже,

Вовек не лгущий, нас! Негоже

Благую участь бедняка

На потрошителя мешка

Менять. Казнят вора немедля,

Его ждет пытка, плаха, петля“.

Но тот: „Свидетель Кикл[132] святой,

Ты разговор ведешь пустой.

А я, как влезть нам в башню ту

И деньги взять, изобрету“.

Чуть сына он не покалечил,

Побив, и тот уж не перечил.

Дождались, чтоб спустилась тьма

И все ушли в свои дома.

Продумано все тонко было:

2900 Пробрались, выйдя к башне с тыла,

Сквозь сад и вересковый луг

К терновнику, что рос вокруг;

Продрались, заплативши цену

Немалую; пробили стену:

Побольше норовят набрать

Безанов[133] и выносят кладь.

Наесться можно до отвала

Теперь: поблизости меняла,

И есть харчевня, где всегда

По вкусу сыщется еда.

Назавтра в ночь опять хороший

Улов, опять уходят с ношей.

Не совершалось прежде краж

Таких искусных. Утром страж —

Другой мудрец, Октавиана

Боявшийся, проснулся рано

И круговой обход всегдашний

Предпринял: все ль в порядке с башней?

От острых не укрылся глаз

2920 Заваленный ворами лаз,

И горсть рассыпанных безанов

Увидел он, на землю глянув.

Не стал устраивать облав,

Но скрылся, виду не подав,

Мудрец: ведь если разговоры

Пойдут, не попадутся воры.

Послав четверку верных слуг,

Которых, так сказать, из рук

Кормил он, ров с усердьем рьяным

Копать велел им, с круглым чаном

Спуститься и, не оплошав,

Свинцовый влить в него расплав,

Добавок в виде смол, и клея,

И жидкой глины не жалея.

Четыре наковальни, ал

Был коих цвет и яр накал,

Чтоб дольше сохранить тепло

И то, что в чане, не могло

Застыть, подсунули. Надежно

2940 Устроив все, ушли, как можно

Скорей. Свершить меж тем идут

Отец и сын привычный труд.

Мудрец бесстрашно вглубь пролома

Полез, тут все ему знакомо:

К наживе страстью обуян,

Шагнул и тут же рухнул в чан.

В расплаве как бы замурован,

По шею погрузившись, скован,

Ни рук, ни ног не чует он,

И понял, что перехитрен.

Взирает в горе сын великом

На это, разразившись криком;

Отец же просит, чтоб затих

Крикун, не то услышат их.

— „Сын, — сохраняет речи дар он, —

Погублен я, убит, покаран.

Достань без промедленья меч

И голову ссеки мне с плеч.

Средь улиц буду утром, жалок,

2960 Я принимать удары палок,

Увижу слезы дочерей,

Состраждущих судьбе моей.

Разыскан будешь ты и вместе

Со мною предан на бесчестье.

Не трусь же, ты прошел закалку

Со мною: нож возьми и палку;

Ее строгая с двух концов,

Когда они войдут под кров,

Себя ты ранишь, но не тяжко,

Пусть пострадает или ляжка,

Иль голень. Рану покажи,

Не будет в объясненье лжи

Твоем тогда: мол, жалко сестрам,

Что ты ножом поранен острым“.

И сын на то, чтоб вынуть меч

И голову отцу отсечь,

Пошел. Весь путь домой с оглядкой

Проделал, внутрь проник украдкой,

А голову, чтоб чей-то взор

2980 Не углядел, он спрятал в сор.

Боявшийся Октавиана

Премудрый сторож башни, рано

Проснувшись, вместе с четырьмя

Помощниками, не шумя,

Спустился. Там их дожидался

Тот, от кого лишь торс остался.

Взгремел тотчас тревожно хор

Дозорных: „Вор! Глядите, вор!

Сбежались римляне; веревка

Принесена большая: ловко

Ее под мышки захлестнуть

Сумели и опутать грудь.

Концом обвивши конский круп,

Из чана выдернули труп,

А чей — никто не догадался,

Поскольку торс один остался.

Совет дал некий старец — с ним

Объехать медленно весь Рим.

Повсюду разнеслось известье,

3000 Когда ж процессия в том месте

Была, где жил мудрец, казна

Которым опустошена,

То вышли дочери, не пряча

Печали по отцу и плача.

Но брат их, получив закалку,

Не трусит: нож схватил, и палку

С обеих стал строгать концов.

Толпа врывается под кров,

Стремясь схватить его, чтоб вместе

С отцом он испытал бесчестье.

Он нож, которого остро

И прямо лезвие, в бедро

Всадив с размаху, тотчас вынул:

Поток кровавый на пол хлынул.

— „Сеньоры, в чем вина моя? —

Кричит. — Я ранен, и семья,

Ко мне сочувствием горячим

Пылая, разразилась плачем“.

Тут рану он и покажи —

3020 Нет в объясненье, дескать, лжи.

Толпа на ногу поглядела

И разошлись, поняв, в чем дело.

Набил, не пойман во вранье,

Он вьюки златом и денье —

Понадобилось три коня,

Чтоб в Карфаген, где их родня

Жила, тяжелый груз доставить.

Сестер забрал и мать — оставить

Пришлось отца. Клочок земли,

Где голову зарыть, нашли

На кладбище уютном вскоре,

Чтоб не валялась дольше в соре.

Вот чем чреват любви прилив,

Коль он рассудка супротив!

Король, и с вами так поступит

Ваш сын, он голову вам срубит

Спокойно, отведи искус

От нас господь наш Иисус!»

Рассказ владыку вновь подвигнул

3040 На гнев, от злобы он подпрыгнул,

Вскричав: «За сыном марш моим,

И тотчас же его казним».

Помчались стражи, всяк проворен,

За ним: да будет опозорен.

Но тут является Катон,

Седой уж вовсе. Видит он,

Что мальчик отдан стражам в руки

И те ведут его на муки.

Вниманье короля привлек

Мудрец поклоном и изрек:

«Сир, поступаете вы с сыном

Жестоко, боже помоги нам,

И оскорбляете меня

И всех, наследника казня.

Подобны вы тому, который —

Спаси вас бог, на милость скорый! —

Свою сороку мог за речь

Правдивую на смерть обречь».

Король сказал: «И нрав он грубый

3060 Явил, и грех свершил сугубый,

Коль птицу, коей не была

Неправой речь, убил со зла.

Скорее, друг мой, расскажите

Про столь нелепое событье».

— «Не ждите притчи от меня,

Я нем. Коль до начала дня

Не будет казни срок отложен,

Сир, разговор наш невозможен».

Тот молвил: «Что ж, повременим,

Раз так трясетесь вы над ним.

Стой! — крикнул стражникам вдогонку. —

К нам подойти велю ребенку».

Услышав таковой приказ,

Поворотили те тотчас.

Рек старец: «Правды не тая,[134]

Рассказ о кастелане[135] я

Начну, имений три десятка

Объединившем, все достатка

Изрядного. Его жена,

3080 Высокородна и знатна,

Хоть он был предан ей всецело,

Возлюбленного заимела,

Презрев супружеский союз.

Ей полюбился жалкий трус,

А муж, хоть вовсе не задира,

Не устрашился б и эмира.

Но тянет женщин лишь к тому,

Что им по сердцу и уму:

О друге мысль их, не о муже,

Пусть друг раз в шестьдесят и хуже.

Супруг возвел красивый дом

С высокой башенкой, причем

В ней разгородок не устроив,

Чтобы не делать там покоев.

Сорока у него жила

И тем была ему мила,

Что говорить умела четко,

Точь-в-точь как женщина-трещотка,

И вразумительно вполне.

3100 Шел слух о ней по всей стране.

Из тонкого железа сетки

Ее изящной были клетки,

И в ней, учена и умна,

Сидела взаперти она.

А клетку, обвивала крепко

Которую двойная цепка,

Под крышу вешали на крюк,

Чтоб птице видеть все вокруг.

Тот никакой ценой от бед

Не спасся б, кто нанес ей вред.

Она вела надзор особый

За домом, и платили злобой

Ей все: чуть где какой разлад,

Немедля следовал доклад;

Скрыть не могли ни разговора,

Ни дела слуги от сеньора.

Чтоб не возник переполох,

Жена гулять без двух иль трех

Мужчин не шла, домой до срока

3120 Спеша прийти. Была сорока

Единственною из помех

Ей в достижении утех.

Всяк ненависть таил, усталый

От слежки, и большой, и малый,

И дама вне себя была,

Но сделать ей не смела зла.

Сеньор был с присными в отлучке

Однажды: дома, кроме кучки

Прислуги, птица и жена

Остались. Даму лишь одна

Снедала мысль: какой из местей

Воздать зловреднейшей из бестий?

Из слуг ближайшего зовет,

Почтительно подходит тот.

— „Могу ль иметь к тебе доверье?“

— „Конечно, дама, в полной мере“.

— „Сороку видишь там? Догляд

Ее мне не дает услад

Вкушать любовных, видеть друга,

3140 Лобзать, сжимать в объятьях туго.

Так вот, ты мог бы мне помочь.

На дом, когда настанет ночь,

Попробуй влезть как можно выше

И разбери настилку крыши.

Спустись затем на потолок,

С собой взяв воду и песок:

После пролома иль отдирки

Досок, то и другое в дырки

Швыряй, чтоб птица до утра

Промаялась, насквозь мокра.

Стучи по доскам колотушкой,

А связку свечек, друг за дружкой

Их зажигая, в кулаке

Держи, сквозь дыры в потолке

Светя: решит, что это буря,

Сорока в этаком сумбуре

Вняв просьбе, живо поднялся

На крышу он, с собой неся

Необходимые предметы,

3160 Чтоб выполнить ее советы,

И бесновался так всю ночь,

Что птице сделалось невмочь.

Вот зорю протрубили стражи,

И вниз слуга, не прячась даже,

Сошел, но прежде воротил

На место снятый им настил.

Немедленно велела дама

Вставать, во избежанье срама,

Дружку, который рядом с ней

Лежал, и уходить скорей.

После повторного призыва

Поднялся рыцарь торопливо

И вскоре был уже одет.

Простился, к двери подошед,

Он с дамой и, как только вышел,

Сорочий громкий крик услышал:

„Дурное дело, сын Тьерри,

Жерар, свершили вы. Внутри

Дождались лучше бы сеньора,

3180 С чьей тешились женой. Позора

Вам не избечь: скажу ему,

Как он появится в дому“.

Тот убежал, осталась птица.

Меж тем сеньор со свитой мчится.

Слезает с лошади: жена

Хватается за стремена,

Обняв, разжать не хочет рук,

Стрекочет, как ей люб супруг,

И наглостью все дело кроет

От мужа, пряжки чьей не стоит.

Но странен птицею прием

Ему оказанный: о том,

Какие сделала заметки,

Молчит. С женою вместе к клетке

Подходит рыцарь: „Эй, Меаль,[136]

Какая вас гнетет печаль?

Здоровы ль? Что за перемены?

Ради святой, молю, Елены,

Ответьте. Ваша болтовня

3200 Всегда отрада для меня.

Но вот, безгласной вижу ныне

Я вас, безжизненной, в унынье“.

— „Сир, я напугана всерьез.

Столь сильных не случалось гроз,

Как этой ночью, здесь доселе.

Словно на мельнице, шумели

Потоки; молнии и гром,

И вихри сострясали дом.

С женой же вашей, изнутри

Закрывшись, сын возлег Тьерри —

Я говорю вам о Жераре“.

— „И этой, — молвит дама, — твари

Вы верите? Хорош донос:

Уж месяц не было тут гроз.

Взгляните вон на то болотце,

В нем капли влаги не найдется“.

А, как на грех, луна была

В ту ночь особенно светла —

Отнюдь не месяц, на ущерб

3220 Идущий, иль растущий серп,

И было для сеньора крайне

Мучительно ее сиянье:

В приюте, где он спал, не тьма

Была той ночью, но весьма

Докучный свет, и на разлитье

Его он жаловался свите.

Выходит, как насчет грозы,

Она и в прежние разы

Ему врала. Открыл он клетку,

Засунул руку, дармоедку

Извлек и тут же, под запал,

Головку птице оторвал.

И молвил, усладясь расплатой:

„Тобой займется бес крылатый

За то, что сплошь и рядом мне

Внушала неприязнь к жене“.

Но, запершись в покое спальном,

Он мыслям предался печальным.

Под крышу глянув, перекос

3240 Конька вдруг он увидел, тес

Валяющийся — и пропаже

Внезапной удивился сажи:

Спускалась со стропил в жилье

Лохмотьями — и нет ее.

Возвысил голос он до крика:

„Эй, сторож, лестницу тащи-ка!

Свидетель Иисус, женой

Проделан хитрый трюк со мной“.

Принесена и к краю ската

Немедля лестница прижата.

Сеньор взобрался на конек,

Откуда все увидеть мог:

И грязь, и лужу от разлитой

Повсюду влаги; позабытый

Слугой тяжелый молоток

Его внимание привлек;

И воск, со свеч который на пол,

Когда махал он ими, капал.

Невинная умерщвлена

3260 Им птица: на жене вина.

Возмездья ждать он не заставил:

Тотчас супругу обезглавил

Мечом, набросившись как волк,

Чем возвратил сполна ей долг.

Вот так-то, сир. Спаси нас боже,

Вовек не лгущий, от того же.

Не дайте сыну мертвым пасть,

Отдав наемнику во власть.

Злодей лишь требует кончины

Тех, не доказаны чьи вины».

Король в ответ: «Любезный друг,

Избавлен будет сын от мук.

Плести отныне небылицы

Не дам: он жизни не лишится».

Что выиграна ночь — к добру,

Но что-то будет поутру?

Едва стопы направил к храму

Король, как тут же встретил даму.

Та сразу начала, тесня:

3280 «Сир, вновь послушайте меня.[137]

Жил в Риме столь же мудрый, сколь

И правый, некогда король.

Но всех печаль такого рода

Гнела: ни разу за три года

Оставить город он не мог

На миг, ни даже свой чертог.

И вот, пришли к нему с призывом,

Решительным, хоть и учтивым,

Бароны: „Что вы так живете,

Сир, в недоверье к нам, в заботе?

Клянемся Германом святым,

Мы лишь добра для вас хотим“.

— „Что ж, осмотрю-ка цитадели

И вас покину, в самом деле“.

Собрался тотчас же он в путь:

Вскочил в седло и распахнуть

Велел уж главные ворота,

Но выехать мешает что-то.

Неодолимую кляня

3300 Преграду, повернул коня,

Погнал к другим его воротам —

И стоп: хоть конь скакал наметом,

Пришпоренный, — не помогло.

Тогда, перекрестив чело,

Решил, что столь он неуспешен,

Должно быть, потому, что грешен.

Найдя гранитную скамью,

В тоске уселся на краю

И семь из тех, что помудрее,

Мужей привесть велел скорее.

Немедленно, без суетни

Все были собраны они.

— „Сеньоры, что неодолимо

Мне выйти не дает из Рима?“

И те в ответ: „Не знаем, как

Сказать, чтоб не попасть впросак.

Сначала на луну взглянуть бы:

Пятнадцать нужно дней — чтоб судьбы

По ней прочесть, а не слезу

3320 В своем рассматривать глазу“.

— „Сеньоры, что ж, я дам отсрочку,

Хоть ненавижу проволочку“.

Пошли на берег, где ветра

Менялись к ночи и с утра,[138]

Но, что ему из Рима выйти

Мешает, не было наитья.

В Ломбардии был заведен

Тогда порядок: если сон,

Забывшись, видит кто иль бредит,

К священнику тотчас он едет,

Который, не жалея сил,

Всех опекал там и учил.

Пришельцу брать велит священник

Не менее безана денег

И к мудрецам семи потом

Кратчайшим двигаться путем.

Со скорбью та сплелась забота

У мужа знатного: без счета

Взяв серебра с собою, в Рим

3340 Побрел, не медля, пилигрим.

Остановившись раз в приюте,

Играющего на распутье

Дорог юнца увидел он.

Весьма прозорчив и учен,

Родился без зачатья сей

Ребенок, именем Йессей,[139]

Ибо от праха был зачат он,

А самый прах в кубышку спрятан,

В хранительницы коей мать

Избрали, запретив снимать

Ей, что бы ни случилось, крышку

И взором проникать в кубышку.

Но женский слишком ветрен нрав:

Полезла внутрь, запрет поправ,

И сделалась от аромата,

Ударившего в нос, брюхата.

Юнец, о коем говорю,

Отнюдь не ровня был царю

Давиду, но людей радушьем

3360 Пленял, умом и прямодушьем.

Шагавший в гору пилигрим

Замечен на дороге им,

Учтиво издали привечен

И куртуазной речью встречен:

„Добро пожаловать. В наш край

Привел вас бог, создавший рай.

Мне ведомо идти куда вам

Велели: в Рим, к семи лукавым,

Впрямь бес их водит, лжив и лих,

И басни — все прозренья их.

Тобой им будет сон рассказан,

За что ты дать безан обязан.

Но если б истолкован сон

Твой был, безан же сохранен,

Вернулся б ты домой тогда,

Смеясь? “ Ответил путник: „Да“.

— „Сна расскажу сперва картины:

Твой дом горит, и половины

Уж нет, руины и зола,

3380 Другая же совсем цела.

Вдруг влагой, нет которой чище,

Излился ключ на пепелище.

Огня разгадка такова:

Твоя жена, она мертва,

Ты вышел в путь, как только скрыла

Ее в рассветный час могила.

Зато излившийся родник —

Достаток, лгать я не привык.

Тем будет смягчена утрата,

Что впредь ты заживешь богато“.

— „Сир, — молвил путник, — ваш рассказ

Избег неправды и прикрас.

Но поверну обратно к дому

Не прежде, чем к Петру Святому

Зайду, а посетивши храм,

Явлюсь уже и к мудрецам“.

— „Что ж, друг мой, по своей охоте

Вы ни за чем туда идете“.

И пилигрим побрел опять,

3400 Пред тем успев юнцу сказать:

„Друг, ухожу, препоручая

Вас богу, вящей славе рая“.

Итак, дорогой пилигрим

Пошел, ведущею на Рим,

И, приближаясь быстро к цели,

Там вскоре был он, где сидели

Те прозорливцы всемером

На бреге, думая о том,

Как на луну хитрей взглянуть бы,

Чтобы, по ней читая судьбы,

Понять, из-за каких преград

Король не мог покинуть град.

Но не заслужено за время

Тех бдений ни безана всеми

Семью: недостижим успех,

Как прежде, — не прозрят помех.

И путник, прямо к месту выйдя

И сразу мудрецов увидя,

Тотчас увидевших его,

3420 Приветствовал их таково:

„Дай Иисус вам, сын Марии

Преславный, дни прожить благие.

Чтя бога, чьи рабы мы суть,

Наметьте мне дальнейший путь“.

— „А вы, любезный друг, скажите,

Что ищете, куда спешите“.

— „Сеньоры, все вам сообщу

Немедля: семерых ищу

Провидцев, с тем чтобы к беседам

Склонить. Но путь мне к ним неведом“.

— „То мы! — вскочил один проворно. —

Друг, это точно и бесспорно“.

Еще какой-то из светил

Старейшину предупредил:

„Сир, в Риме нам не след беднягу

Задерживать, к его же благу“.

И тот промолвил: „Недосуг

И нам. Выкладывайте, друг“.

Муж благочестный молвил: „Живо

3440 Все расскажу я и нелживо.

Сеньоры, вникнуть в существо

Прошу рассказа моего:

Я видел сон, и все негоже

В нем было; сердце стыло в дрожи,

И так меня он устрашил,

Что к вам я сразу поспешил.

Надеюсь, вас не озадачит

Мой сон: скажите, что он значит?“

Мудрец: „Открой, что было в нем,

И сон мы тут же разберем“.

— „Сна перечислю вам картины:

Мой дом горит, и половины

Уж нет, руины и зола,

Другая же совсем цела.

Вдруг влагой, нет которой чище,

Излился ключ на пепелище“.

Мудрец: „Истолкованье сну

Нашел я, и не обману

Отнюдь. Разгадка такова

3460 Огня: твоя жена мертва;

Ты вышел в путь, как только скрыла

Ее в рассветный час могила.

Зато излившийся родник —

Достаток, лгать я не привык.

Тем будет смягчена утрата,

Что впредь ты заживешь богато“.

— „Клянусь святым Амантом, мне,

Как вы, сказал юнец о сне.

Причем досель я огорошен

Тем, что им не был даже спрошен“.

Смутились мысли мудрецов:

Смысл обсуждают этих слов

Друг с другом; значит, не ослышка,

Что знает больше их мальчишка.

Подозван ближе пилигрим,

И разговор продолжен с ним:

„Ты, странник, заслужил возврата

Безана — и прибавки злата

От нас безанов тридцати

3480 За то, чтобы к нему свести“.

— „Охотно. Хоть сейчас мы можем

Идти, святым доверясь божьим“.

Привел он быстро их к приюту,

Нашли ребенка в ту ж минуту;

Объятья первый распростер

Мудрец и начал разговор:

„Друг, ради бога, что Лонгина[140]

Простил, ответьте, господина,

Приведшего из Рима нас,

Вы знаете? С ним речь хоть раз

Вели?“ — „Мной был он обнадежен,

И мой ответ ему неложен“.

— „Тогда пусть ум бы ваш извлек

Из сердца мысль и нам помог:

Какая королю преграда

Мешает выехать из града?“

— „Что ж, можно. Правду нет расчета

Скрывать, была бы лишь охота“.

— „Делитесь знанием своим

3500 Скорей — семь тысяч вам дадим

Безанов: станете богаты

И многовластны после платы,

Столь щедрой“. — „То, что мне вдомек,

Разгадку, веденья итог

Представить неопровержимо

Готов, но лишь дойдя до Рима“.

— „Друг, — мудрецы в ответ, — мы в Рим

Охотно вас сопроводим“.

Юнца в дорогу снарядили,

Верхом на лошадь усадили —

За сына в страхе, долго мать

Стенаний не могла унять.

Ни разу натянуть поводья

Им не пришлось на переходе

До Рима: чтя весьма и льстя,

Старались ублажить дитя.

Лишь Англя-мудреца чертоги[141]

Узрев, он наземь слез и ноги

Размял, но вмиг семерка вся

3520 Сбежалась, объяснить прося,

Какая королю преграда

Мешает выехать из града.

— „Ответ немедля будет дан.

Он краток, — молвил мальчуган. —

Сеньоры, вникнуть в существо

Прошу рассказа моего:

Под государевой постелью —

Клянусь, что говорю я с целью

Открыть вам истину, — котел

Стоит, огромен и тяжел.

Пока никто его не вынет

Оттуда, Рима не покинет

Король. Будь вытащен котел,

Свободу вмиг бы он обрел“.

Все тотчас предались веселью,

Хоть весть о том, что под постелью

Стоит котел, из уст юнца

Весьма смутила их сердца.

Самим узреть его в укрытье

3540 Не терпится. В дорогу выйти

Спешат: к владыке прямиком

Пройдя, доносят обо всем.

Передается их веселье

Владыке. Все бегут к постели;

С трудом сдвигают с места, тащат

В сторонку и глаза таращат:

Под ней, огромен и тяжел,

Показывается котел.

Кипящих семь ключей злотворных

Клокочет в нем, как уголь черных.

Король взглянул и, тяжело

Вздохнув, перекрестил чело:

„Точь-в-точь в аду. Могла ж, о боже,

Такая дрянь попасть под ложе!

Зачем искать исток вреда

Вдали, коль он притек сюда?“

И обращается с приказом

К семи мужам: „А ну-ка, разом

Все за котел возьмитесь, выньте

3560 И в мусорную яму киньте“.

Напал на мудролюбцев страх,

Звучит смятенье в их словах:

„Но, сир, не совершить нам чуда,

Не вытащить его отсюда“.

— „Как можно называть чудесным

Такой пустяк, клянусь небесным

Отцом? Кто тайну вам открыл?

Нет у самих-то, вижу, сил“.

— „Сир, вот вам правда: прозорливым, —

Те молвят, — и весьма красивым

Юнцом рассказан нам секрет

Того, отколь исходит вред“.

Юнцу навстречу распростер

Король объятья, разговор

Так поведя: „Могли б вы сдвинуть

Котел, а то и вовсе вынуть?“

— „Сир, — молвит отрок, — захочу,

Так хоть куда отволочу“.

— „Тогда скорее забирайте,

3580 А я вам обещаю платье

За это дать и лошадей,

И денег из казны моей“.

— „Приказ исполнить не премину,

Сир, и его отсюда выну.

Но удалить я всех, кто здесь,

Прошу, включая двор ваш весь:

Есть нечто, почему б желал их

Не видеть, ни больших, ни малых“.

— „Коль так, прогоним, мальчуган,

И клириков, и горожан“.

Немедленно дворец пустеет,

Ибо король о том радеет,

Как угодить ему, и, вид

Приняв достойный, говорит

Юнец: „Скажу в простосердечье,

А вы моей внемлите речи.

Есть бедствие у вас в стране,

Что не уступит и войне.

Я дам вам общее понятье,

3600 А что туманно, уясняйте.

У вас, кто видит сон иль бредит,

Тот, встав с постели, сразу едет

С рассказом к мудрецам, но дан

За это должен быть безан.

Три тысячи уж стали нищи

Чрез них и ходят просят пищи.

У вас тут свой есть интерес,

Явлю вам несколько чудес:

Пусть одного сюда доставят

Из мудрецов и обезглавят,

Но так, чтоб в миг тот видеть вскип,

Один из этих, вы могли б“.

Король ввести велит провидца.

Не медлят слуги с ним явиться,

Он рубит голову при них,

И тотчас вскип один затих.

Юнец сказал: „Как очевидца,

Вас призываю подивиться

На столь загадочную вещь.

3620 Здесь бес, и знак его зловещ!“

Король сдержать не может вздоха,

Ему едва не стало плохо.

Понять он чудо неспособен,

Столь случай неправдоподобен,

И, жизнь не пощадив ничью,

Кончает с прочими шестью.

Их действий вскрыта суть враждебных,

Юнец достоин слов хвалебных:

В колодце брошенном котел

Он утопил, причину зол.

Так то, что мудрецы вредили

Другим, их привело к могиле.

Я б стала чтить вас, измытарь

Вы этих так же, государь.

Семь мудрецов, что сеют смуту,

Гоните с глаз сию ж минуту».

Король сказал: «Вы лишь печаль

Усугубили. Вам не жаль

Меня: по силам ли кручина

3640 Мне будет, коль казню я сына?

Ведь тех восставить, что мертвы

Нельзя. Меж тем, решили вы

Усилия сосредоточить

На том, чтоб казнь не дать отсрочить.

Не любит бог рубить сплеча:

Жив не уйдешь от палача».

Она же: «Будет слишком поздно,

Коль разбирать так скрупулезно».

И вновь за сыном шлет он слуг:

Тянуть-де с казнью недосуг.

Приказ владыки однозначен,

Немедля стражниками схвачен

Инфант: готовы те убить

Его, повесить, зарубить.

Но тут как тут мудрец Йессей:

Моложе он своих друзей,

Однако бороду по пояс

Уж отпустил. Обеспокоясь

Тем, чтоб владыки слух привлечь

3660 Приветствием, он начал речь:

«Благой владыка, то мне странно,

Что сердце в вас непостоянно

И верит в женский наговор

Да так, что может наш сеньор

Погибнуть. Изволенье божье

Свершись, достойны вы того же,

Что герцог лотарингский: он

Женой в могилу был сведен.

Порез едва заметный сделан

Был ею — тотчас заболел он,

Не пил, не ел и, рок кляня,

Скончался на исходе дня».

— «Что ж, друг Йессей, так повествуйте

Нам о деталях и о сути».

— «По милости ко мне творца,

Сир, не скажу вам ни словца,

Коль до пробитья первой стражи

Дитя на казнь отправят стражи».

Король сказал: «Коль так ценим

3680 Он вами, ладно, погодим».

И страже: «Возвращайтесь! Случай

Впрямь интерес в нас вызвал жгучий».

И отрока повел отряд,

Немедля повернув, назад.

Сказал Йессей: «Что о событье[142]

Я знаю — расскажу. Внемлите.

Жил в Лотарингском крае знатный

Вельможа, добрый и приятный.

Во Фризской не нашли б стране[143]

Вы дам под стать его жене.

Живя в любови и совете,

Они могли играть как дети;

Любезна речь ее была

Ему, а ей — его дела.

Однажды, с помощью ножа,

Что на виду лежал, держа

Другой рукою палку, что-то

Стал вырезать он вроде дрота.

Но даме стало невтерпеж,

3700 Обнять его решила: нож

Сорвался, палец лишь царапнув

Большой. Чуть выступила, капнув,

Кровь, но супруг с чего невесть

Поник, не мог ни пить, ни есть

С минуты той и, рок кляня,

Скончался на исходе дня.

Не обладал он сердцем львиным,

Коль поддавался так кручинам.

Окончив обряженье, в храм

Свезли покойника, чтоб там

Проститься с плотию честною

Его. За городской стеною

Нашли погост, и в тот же день

Сошел в могильную он сень.

Хоть молвить было трудно даме,

Стонавшей, залитой слезами,

Но поклялась святым Дени

Она и богом в том, что дни

Здесь и окончит, а покуда

3720 Жива, не двинется отсюда.

Родня идет к ней: „Не умно

Решенье, ибо вам оно

Вступить в достойный новый брак

Не даст и вы лишитесь благ“.

Та отвечает, что покуда

Жива, не двинется отсюда:

Из-за нее погиб барон,

Хоть как-то должен возмещен

Быть долг. Поняв, что не отправить

Домой, решили тут оставить,

Но прежде бедное жилье

Соорудили для нее.

Огонь зажгли, свалив поленья.

Та внутрь вошла без промедленья.

Прощанье поспешив свернуть,

Пустились все в обратный путь.

В дни, говорю о коих я,

Держали в страхе те края,

Где погребен был герцог, трое

3740 Жестоких рыцарей: разбои

Чинили, зверства, грабежи,

Пересекая рубежи

Той марки.[144] Но на перевале

Их в плен, напав бесстрашно, взяли.

Злодеев, чей был нрав столь лют,

Послал на виселицу суд.

Связавши, повели их строем

На виселицу под конвоем.

Что тут сказать? Виси в петле,

Чтобы покой был на земле.

Жил рыцарь в городе, не трус

И не разиня. Чтобы груз

Зловещий с виселиц — грабитель

Будь это, иль душегубитель,

Иль вор — похищен быть не мог,

Он их там бдительно стерег.

Что должность — дрянь, тут разногласий

Не может быть, святой Гервасий

Свидетель. На коня верхом

3760 Сев, проскакал он прямиком

К столбам. Стоял же на Андрея[145]

Святого холод. Коченея,

Он пробыл там столь долгий срок,

Что под конец совсем продрог.

Лачугу видит на погосте:

К кручиннице пойти бы в гости,

Соседка все ж, да вот замин —

Не из его она кузин.

Решив, что никуда не деться

И надо хоть чуть-чуть погреться,

Коня пустил во весь опор

К жилью он, не жалея шпор.

— „Откройте дверку. Сын Гиона,

Жерар я. На дворе студено,

А мне стеречь тут трех воров.

На время, дама, дайте кров.

Вы не услышите ни слова

Срамного от меня, иль злого“.

— „Что ж, коль не будет мне вреда

3780 И впрямь, прошу войти сюда“.

Наш рыцарь привязал снаружи

Коня и внутрь вошел со стужи.

Не злохитрец и не мужлан,

К огню, пока не стал румян

И не вернулась в тело сила,

Тянул он руки. Наступила

Пора беседы: „Что могло б,

Гадаю я, вас в этот гроб

Загнать? Жены, на вещь такую

Способной, не было. Впустую

Сидеть над мертвым смысла нет,

Будь даже долг то иль обет.

У вас средь рыцарской есть братьи

Друзья достойные: из знати

Найти вам мужа поспешат,

И чтобы был притом богат.

На свете ни скорбей, ни бури

Не может быть таких, ни хмури,

Чтоб им не кануть в забытье, —

3800 Смерть все равно возьмет свое“.

Она сказала, что покуда

Жива, не двинется отсюда:

Из-за нее погиб барон,

Хоть как-то должен возмещен

Быть долг; конца, сказала, чает

И здесь-вот жизнь свою скончает.

Гость задержался. Срок с тех пор

Прошел большой, как с дамой спор

Затеялся, будь он неладен,

И из висевших был украден

Один. Но есть всему граница,

И к виселицам возвратиться

Обязан рыцарь. Сев верхом

На лошадь, скачет прямиком

К столбам он. Слез на месте лобном:

Казалось неправдоподобным

Сперва, но тщетно вора взор

Искал — увы, украден вор.

Поняв, что кем-то одурачен,

3820 Был рыцарь ужасом охвачен:

Предать на казнь его должны —

Как быть? Бежать ли из страны?

Решает к даме за советом

Поехать он: пусть в деле этом

Та разберется и пути

Отыщет, как его спасти.

Пришпорив, повернул он круто

Коня и близ ее приюта

Был вскоре. У порога слез

И вызвал — времени в обрез —

Ее к себе: „С именьем вместе

Лишен я, дама, ныне чести.

Украли вора у меня,

Похитила его родня.

Не дожидаясь приговора,

Сбегу я к фризам от позора“.

— „Внемлите, друг, моим словам,

Они понятны будут вам:

Коль замуж по своей охоте

3840 Вы, полюбив, меня возьмете,

Я подскажу вам верный шаг

И дело все устрою так,

Чтоб ваши впредь, как днесь, обширны,

Владенья были, дни же мирны“.

— „Клянусь, что план я ваш приму

И буду следовать ему“.

— „Так слушайте же, друг, затею

Я изложу вам, как умею.

Глядите, здесь мой муж лежит,

Сегодня в землю лишь зарыт;

Еще он не обезображен,

То цело, был во что обряжен, —

Труп извлеките и повесьте

Взамен громилы, с теми вместе“.

— „Берусь за дело сей же миг,

Я ваш покорный ученик“.

И вот уж ими вырыт он,

До виселицы довезен,

Верх лестницы к нахлестке поднят —

3860 О боге вовсе, знать, не помнят.

— „Я б струсил, коль пришлось мне труп, —

Сказал он, — вешать одному б“.

— „Тогда, — та молвит, — не промедлю

Его сама я сунуть в петлю“.

И, жуткую явив сноровку,

Вкруг шеи обвила веревку

И, ношу, как ни тяжела,

Подвесив, к рыцарю пошла.

— „Труп, дама, вздернут, но, хоть мелки,

Клянусь главой, есть недоделки:

Тому — пред тем, как вешать, — плоть

Копьем успели исколоть“.

— „Так раньте, если без того

Не обойтись. Иль таково

Желанье ваше, чтобы рану

Я нанесла? Тянуть не стану“.

Всадила дама под ребро

Покойнику копье: нутро,

Так бросилась на мужа яро

3880 Она, расселось от удара.

— „Вид, дама, лучше, но, хоть мелки,

Клянусь главой, есть недоделки:

Без двух зубов во рту был тот;

А завтра явится народ

Сюда и сразу же увидит

Обман, и все наружу выйдет“.

— „Так выбейте, коль без того

Нельзя. Иль ваше таково

Желанье, чтоб, пока безлюдно,

Я занялась им? Мне нетрудно“.

Схвативши камень, к мертвецу

Вмиг поднялась и, по лицу

Ударив с видом, словно любо

Ей это дело, и два зуба

У трупа выбив, весела

Обратно к рыцарю сошла.

И, тотчас обратившись с речью,

Сказала так по бессердечью:

„Ну вот, повешен мной супруг,

3900 Прошу любви у вас, мой друг“.

— „Ах, шлюха! — дал он волю гневу.

Клянусь творцом, создавшим Еву,

Тот платит дорогой ценой,

Кто верит женщине дрянной.

Вчера лишь погребен в могиле

Муж из-за вас, и уж забыли

Его. Я б рад был, коль сожгли

Вас нынче б, превратив в угли“.

С небес на землю дама пала,

Рыдает: не ждала провала.

Король, клянусь, и вас туда ж

Несет. Охотней разум ваш

Пленяется жены речами,

Чем тем, что видите вы сами.

Скорей бы стало вам вдогад,

Кто тут взаправду виноват».

Король ответствует: «Безмерно

Был рад бы, знай я это верно».

И тот: «Вы сделать все должны,

3920 Чтоб не было на вас вины».

— «Даю, — сказал король, — я чаду

До завтрашнего дня пощаду».

И с тем Йессей, утешен им,

Вернулся к мудрецам другим.

Продумав до утра в светлице,

Пошел владыка помолиться,

Как только занялась заря.

Успела близ монастыря

Навстречу королева выйти:

«Сир, молвить речь благословите.

Мудрец, дививший знаньем Рим,[146]

Вергилий — не чета был сим,

Теперешним. Костер средь Рима,

И днем, и ночью негасимо

Горевший, он волшбой зажег,

И ни раздуть огня не мог

Никто, ни сбить, и, где исток

Его, всем было невдомек.

Затем явился с новым трюком:

3940 Из бронзы человечка, с луком

Из бронзы же в руках, он в пыл

Костра чудного опустил.

Начертанную им на шее

Читали надпись грамотеи:

„Кто тронет, выстрелю в того, —

И все, и больше ничего.

Сходились люди отовсюду,

Толпясь вокруг, дивились чуду,

Та часть же, что просвещена

Была, читала письмена.

Епископ, чтилось в Карфагене

Чье знатное происхожденье,

Пришел, на надпись бросил взор

И, рассудив, что это вздор,

Пообещал, что истукана

Ударит. Убеждали рьяно

Его: „Безумен ваш посул,

Никто на это не дерзнул“.

Но по затылку, взяв дубинку,

Он стукнул — тотчас поединку

Пришел конец: исчезло вдруг

Видение, но прежде лук

Стрельнул сквозь пламя без промешки —

И ни золы, ни головешки.

Вергилий множество забав

Других придумал: изваяв

Из бронзы, к римским он воротам

Фигуру выставил, с расчетом

Искусным точно супротив,

У дальних врат, установив

Подобную: в руке сжимала

Мяч из того ж она металла.

В субботу, под полдневный бой

Набата, он летел к другой,

Производя средь римлян смуту;

Ловила та через минуту —

И ждал субботних передач

То там, то здесь неделю мяч.

Отлил, хоть и не без усилий,

3980 Такое зеркало Вергилий,

Что не было ему цены;

В сто добрых футов вышины,

Весь город светом заливало

Лучи струящее зерцало:

Спускаясь за вином в подвал,

Слуга свечи с собой не брал.

И даже ночью грозовою

Там места не было разбою

И не свершалось воровство —

Всё из-за зеркала того.

Вор был от кражи отохочен,

Ведь кус-то быть не мог проглочен:

Чтобы узнать, что с их добром,

Все мчались к зеркалу бегом.

Мир воцарился над страною,

Никто не шел на них войною:

Не движется ль какая рать,

Бежали к зеркалу узнать.

Не допускали о победе

4000 В войне и мысли их соседи —

Ни герцог, ни король, ни граф;

Весьма стал дерзок римлян нрав.

Но столь же куртуазный, сколь

И мудрый, Венгрии король

Захвачен был неодолимым

Желаньем властвовать над Римом.

Слуг, не способных на подвох,

Им вскормленных, он четырех

Призвал: „Нет в сердце равновесья,

Столь уязвлен я римской спесью.

У них на зеркало расчет,

Оно им духу придает“.

— „Пристало волю сердца слушать, —

Те молвят. — Зеркало обрушить

Велите, поднятое ввысь.

За дело б тотчас мы взялись,

Коль в средствах были бы свободны“.

— „Берите, сколько вам угодно:

И серебром моя казна,

4020 И чистым золотом полна.

Четвериками загребайте,

Повозки с верхом насыпайте“.

Они, как приказал он им,

И поступили и, на Рим

Взяв направленье, с кладью многой

Кратчайшей двинулись дорогой.

Уже от города вблизи

Они свернули со стези

Прямой к оливе густолистой,

Весьма высокой и ветвистой.

Бочонков несколько сгрузив,

И золота, и всяких див

В которых было изобилье,

Зарыли там и поспешили

Пуститься без задержки в путь

Опять, чтоб с делом не тянуть.

Три повстречалось им развилки:

Три ямы вырыв близ настилки

Щебенкой спрятали внутри

4040 Еще бочонки, тоже три;

И в Рим оттуда, о привале

Не вспомнив, быстро прискакали.

На выбор жители приют

Им предлагают там и тут.

Гостями помещенье снято

Большое, жить хотят богато:

Желающий за стол их сесть

Не ждет у двери, место есть.

Когда о сумерках и речи

Не шло, уж зажигались свечи:

Слаба-де, объясняли, плоть,

И так как зренье побороть

Мглу после полдня неспособно,

Без свеч им было б неудобно.

Узнав о них, король спешит

Приезжим нанести визит,

Притом не тайно, а открыто:

Его сопровождает свита.

Те, множеством при встрече вин

4060 Их угостив и медовин,

Златым одаривают кубком

Последнего, кто пил. Поступком

Таким владыка изумлен.

Немедля спрашивает он:

„Откуда ценности, чтоб траты

Так щедро делать, вами взяты?

Признаться, оторопь берет

Меня от этаких щедрот“.

Те отвечают: „Слава богу,

Он нас снабжает понемногу.

Мы ясновидцы, нам видна

Таинственная сущность сна,

И клады рыть — для нас занятьем

Привычным стало: их и тратим“.

Король продолжить не дает:

„Вот что скажу на сей я счет:

Мне власть дана над этим краем,

Поедем, вместе покопаем“.

И голосов ответил хор:

4080 „Исполним ваш приказ, сеньор“.

Король на этом их оставил

И ко дворцу шаги направил.

А те, едва успев уснуть,

Проснулись, развиднелось чуть,

И, помня уговор вчерашний,

Пред королевской стали башней.

Один промолвил: „В аккурат

Сегодня мне приснился клад,

Сверкавший серебром и златом;

Весьма казался клад богатым“.

Трем слугам с ним пойти велел —

Из тех, кто и учен, и смел, —

Король. На место, где олива

Росла, явились; торопливо

Бочонок вырыв из земли,

Владыке тотчас отнесли

И, сунув в руки впопыхах,

Опять ушли, дивясь и страх

Тая. Затем без проволочки

4100 Другие выкопали бочки,

Чей был весьма изряден вес.

Все королю сдано. Чудес

Таких не знали здесь доселе,

О чем повсюду и шумели

До ночи. И во время встреч

С владыкой шла о том лишь речь.

— „Барыш от сна считаю малым, —

Сказал слуга. — Вот под зерцалом,

О доблестнейший из владык,

Зарытый клад уж так велик,

Что не рожден, прошу нам верить,

Тот человек, кто б смог измерить

Богатство все, и, как ни трать

Его, всего не исчерпать“.

— „Я верю, здесь видна подмога

Святого Агна нам и бога.

Но мне ни клад любой цены,

Ни тыщи марок не нужны,

Коль кто из вас зерцало тронет,

4120 Тем более, его уронит“.

— „Мы рыть начнем издалека,

Набита, право же, рука“.

Учтиво отдает приказ он:

„Я буду вам весьма обязан“.

Немедля к зеркалу пошли

И, ставши от него вдали,

Давай копать, но понемногу,

Чтоб те не подняли тревогу.

И так вокруг опор скребли,

Что выкопали из земли.

Поняв, что поддалась основа

И рухнуть зеркало готово,

Подперли, чтоб какой-то срок

Стояло так, и наутек

Пустились. Отошли подале

И пред владыкой снова стали:

„К зерцалу шлите сторожей,

Пусть гонят всех зевак взашей.

Сто марок злата ждет вас в яме,

4140 Нищ Константин[147] в сравненье с вами».

На сем закончив речь свою,

Они отправились к жилью,

И не успела полночь минуть,

Им город удалось покинуть.

Как раз к полуночи упало,

Разбившись вдребезги, зерцало,

Причем не меньше тридцати

Домов сумело погрести.

К дворцу сбежались горожане

С известьем и, в негодованье

Со златом ванну раскаля,

В расплав швырнули короля:

„Коль столько золота нажито,

Купайся в нем и ешь досыта“.

Я смелость на себя возьму

Сказать, король, и вы к тому

Стремитесь: до бесед вы жадны,

Вам речи мудрецов отрадны.

Но жадность сгубит вас, храни

4160 Нас бог и с ним святой Дени.

Даст сыну завладеть короной

При вас живом сей люд ученый».

— «Нет, нынче ж он, святым Дени

Клянусь, свои окончит дни!

Будь чей-то довод мною взвешен

Еще, решат, что я помешан».

И страже: «Ну-ка, марш за ним!

Мой приговор неотменим».

А стражу только раззадорить:

Бежит схватить и опозорить.

Нигде сын короля, коль он

Невинен, не бывал казнен!

Заминку внес приезд Беруса.

Примером вежества и вкуса

К ученью был он, превзошед

Все семь искусств в осьмнадцать лет.

С поклоном двинувшись навстречу,

К владыке обратился с речью

Мудрец: «Я изумлен. Доколь

4180 Вы будете плутать? Король,

Не исполняющий обеты,

Не стоит ломаной монеты.

Быть схожим с тем не дай бог вам,

Который, жениным словам

Доверясь, жил, а не согласно

Тому, что сам он видел ясно».

Король в ответ: «Он был простак.

Пошли святой Медард нам благ,

Вреда б ничем я не умерил,

Когда б глазам своим не верил.

Но как же с ним беда сия

Случилась, знать желал бы я».

— «По милости ко мне творца,

Сир, не скажу вам ни словца,

Коль до пробитья первой стражи

Дитя на казнь отправят стражи».

— «Клянусь творцом, для нас закон

Установившим, я смущен.

Как быть? Жена спешит отправить

4200 Его на казнь, а вы — избавить.

Досель с небес не снизошло,

Где я творю добро, где зло».

— «Тем дама, сир, себя порочит,

Что казни сына страстно хочет.

Но скоро станет вам вдогад,

Кто без вины, кто виноват».

— «Когда б узнал я, кто виновен

И был мой вывод безусловен,

Преступник — пусть жена, пусть он, —

Как государственный закон

Велит, был вмиг бы мной покаран,

Хоть Францию давай мне в дар он».

— «Узнаете наверняка

И очень скоро, а пока

Отсрочку отрок пусть получит,

Сир, и никто его не мучит».

— «Вы с чувством просите таким, —

Тот рек, — что мы повременим».

— «Вернитесь с отроком. Куда же

4220 Теперь спешить!» — сказал он страже.

Для тех приятен был возврат:

Едва ль кто стать убийцей рад.

Берус сказал: «Всяк терпеливо[148]

Внемли — история правдива.

Жил встарь — да будет вам сие

Известно — рыцарь в Монбержье.[149]

Оружьем ценным знаменит он,

Богат был, хорошо воспитан.

В постели раз приснился сон

Ему, что в даму он влюблен,

Рожденную незнамо где,

И не найдет коль, быть беде.

Причем поймет тотчас, что это

Она, увидеть стоит где-то.

Из схожего узнала сна

Та, что в сеньора влюблена,

Рожденного незнамо где,

И коль не встретит, быть беде.

Причем увидеть только надо,

4240 И с первого узнает взгляда.

Решив отъезд не отдалять,

Он на коня навьючить кладь

Велел, мешки с сребром и златом,

Ибо готов был к щедрым тратам.

По мне, лишь глупость в том видна,

Кто в путь пустился из-за сна.

Прошло в дороге три недели,

И хоть не удалось той цели

Достичь, которую искал,

В нем не слабел отнюдь запал.

Страной проехав укрепленной,

Народом венгров населенной,

Близ моря замок встретил он:

Красивый прочный бастион

За новою стеной отвесной,

Упершийся во свод небесный,

Искусно был построен: мог

Все защитить один стрелок.

Ровна, но и массивна кладка,

4260 Вширь футов три, поди, десятка,

И беззаботен был удел.

Того, кто замком сим владел.

На восемнадцати запорах

Держались двери, от которых

Ключи хранил сеньор в дому,

Не доверяя никому.

И взаперти сидела, млея,

Жена, прекрасная, как фея.

Итак, путь рыцаря пролег

Как раз чрез этот городок.

Направо поведя глазами,

Немедленно признал он в даме,

В тот миг стоявшей у окна,

Ту, что искал: точь-в-точь она.

И дама рыцаря, нимало

Не сомневаясь, враз признала,

Увидев на дороге главной,

И тотчас же в него, столь явной

Была в нем схожесть с тем, из сна,

4280 Сильнее стала влюблена.

Амор[150] — таких причина следствий.

Чуть удержалась от приветствий;

Признаться мужу не посмев,

Петь нежный принялась напев.

Что ж, цель ясна для пришлеца.

Он спешился у деревца;

Сеньору выступив навстречу,

Сердечно обратился с речью:

„Я в деле рыцарском мастак,

Сир, и из ревностных служак.

Пришел наняться — много слышал

О вас, а тут и случай вышел:

В моем краю война кипит,

И рыцарь мною там убит“.

— „Лишь в радость ваше мне прибытье, —

Тот рек, — войти благоволите.

Я тоже втянут здесь в войну,

Опустошает враг страну.

Прогнать его, полки развеяв,

4300 Хотел бы и лишить трофеев“.

Уважен рыцарь щедрой мздой,

Стал по соседству на постой.

Зазря он не дает посула:

Едва три месяца минуло,

Как всю освободил страну,

Окончив долгую войну.

Врагов пленяя, с ними счеты

Сводил: ни сил нет, ни охоты

У них, темница — их удел.

Путь, коим прибыл он в удел,

Благословляется народом,

Доволен всяк таким исходом.

В чин сенешаля возведен

Двора и той земли был он.

Шел к башне как-то полднем ясным

Он в настроении прекрасном,

А дама встала у окна:

Окрестность ясно ей видна.

Взор тотчас к рыцарю приник:

4320 Едва был узнан милый лик,

Она стрельнула камышинкой

Так, чтобы падала вершинкой

Та вниз и легким вверх концом,

И плавно, а не кувырком.

Подняв, глядит вглубь камышинки:

Пуста. Тогда, после заминки,

Решает он, что это знак

Ему придумать способ, как

К ней, несмотря на все задвижки,

Влезть для беседы там на вышке.

Неделя целая прошла —

Ничуть не двинулись дела,

Но мыслью он искал упрямой

Путь, что привел бы к встрече с дамой.

И вот, к сеньору прямиком

Пройдя, о деле стал таком

Просить, пред ним учтиво стоя

И речь свою искусно строя:

„Сир, выделите место мне

4340 Поближе к башенной стене —

Я б дом возвел трудом упорным,

Пусть был бы низким, но просторным,

В нем зажил тихо б, не тужа,

Доспехи все внутри держа“.

Ответил герцог: „Вы свободны

Здесь поступать, как вам угодно“.

Призвал он плотника тотчас,

Ибо имел большой запас

Денье. У башни тот возвел

Пристрой с навесом, частокол

Поставил. Рыцарь же в пристрое

Сам оборудовал покои.

Из Монбризона[151] камнетес

Затребован, и сделан взнос

В счет будущих трудов в размере

Таком, чтоб заслужить доверье

И не открыл он никому,

Что тайно делалось в дому.

Немедля стен начав долбежку,

4360 Пробил их толщу понемножку

И лаз повел под самый кров

На зависть лучшим из воров.

Не отдыхая ни минутки,

Он на двенадцатые сутки

Свернул к окну, приподнял пол,

Работу завершенной счел,

Сошел к сеньору, и доклад

Ему такой был сделать рад:

„Визит к подруге стал возможен,

Проход наверх для вас проложен“

Злом заплатил тот: камнетес

Был им убит, чтоб не донес;

Осталось и злодейство втайне

От всех, и ход, и их свиданье.

А рыцарь проскользнул в тупик

И с тыла в бастион проник,

Пробрался лазом, поднял пол

И к даме в башенку вошел:

Слились в лобзании, друг друга

4380 В объятиях сжимая туго.

Сказав, что должен без промешки

Ее покинуть, был он в спешке

Одарен перстнем превосходным:

Сиял во злате самородном

Алмаз, чья стоила игра

Десяток марок серебра.

Но, выйдя в город, очень скоро

Наткнулся рыцарь на сеньора,

И, выказать желая честь,

Тот подойти велел и сесть.

А так как дерзкий гость беспечен,

То перстень ценный был замечен

Тотчас на пальце наглеца.

Хоть вещь узнал свою, кольца

Сеньор не стал срывать, ни вздорить,

Чтоб рыцаря не опозорить.

Однако действовать решил,

Вскочил и к башне поспешил.

Поняв, пустился рыцарь бойко

4400 Туда, где высилась пристройка,

И, снова проскользнув в тупик,

Через минуту стрех достиг,

Вмиг половицу отогнул

И перстень в комнату швырнул.

Был дамой быстро с полу взят он

И в кошелек надежно спрятан.

Муж через некий интервал —

Поскольку двери открывал

И долго отпирал задвижку

На каждой — влез к жене на вышку.

Войдя, он обратился к ней,

Напоминавшей ликом фей:

— „Благословение господне

На вас! Чем заняты сегодня?“

— „Да вот, сижу тут взаперти,

Как если б тайно увезти

Меня собрались вы иль кто-то, —

Да никому, знать, неохота“.

— „Что ж, надо потерпеть, зато

4420 Здесь не опасен вам никто.

А что с тем перстнем превосходным,

Который златом самородным

Сияет? Дайте-ка взглянуть!“

— „Зачем вам, сир? Не дам отнюдь.

Он мой, и интерес ваш странен.

Он будет у меня сохранен“.

— „Хочу увидеть: он в цене

Сейчас большой и нужен мне“.

Тут дама перстень и достала:

Смутясь, решил он, что немало

Других того же образца

Есть кроме этого кольца.

И было ночью той в излишке

Веселья в комнате на вышке.

Пошел, встав утром, господин

В храм, чьим патроном был Мартин

Святой, на службу под приглядом

Наемника: шагал он рядом.

И, в спутника вперяя взор,

4440 Так начал герцог разговор:

„Поедем, друг, со мною в лес“.

— „Нет, это, сир, идет вразрез

С той вестью, коей поделиться

Ко мне приехала девица,

Подруга нежная моя:

Мир краю моему друзья

Вернули, так сказала, спешась,

Она вот только что. У тешась,

Я должен собираться в путь,

С отъездом не могу тянуть.

Но, бога Иисуса ради,

Не откажите мне в отраде

Вас видеть: из лесу пришед,

Ко мне явитесь на обед“.

И герцог отвечал учтиво:

„Такого не презрю призыва“.

Охотой слуги занялись

В лесу, чтоб дичью запастись

И не было ни в чем нехватки,

4460 Ибо он жить любил в достатке.

Тем временем, весьма смела,

В пристройку к рыцарю сошла

Жена его в наряде фризском,

Изящно сшитом и с изыском.

И плащ, которого запах

Глубок, на золотых крючках,

Ей тут же рыцарем был выдан,

Так что никем еще не видан.

И поражал богатством пояс,

На талии ее покоясь,

С подвесками из серебра,

В оборках, вышивка пестра.

Слепило двух колец сверканье

На правой, трех — на левой длани.

Лицо скрывала кисея

Златопарчового тканья.

Подъехав, у пристройки спрыгнул

На землю герцог, чем подвигнул

К ускоренной готовке блюд... —

4480 Смолкаю — вот уж их несут.

Таз герцогу, водою полон,

Был подан, тотчас сел за стол он.

Наемником же введена

Жена, чей лик белей руна:

„Надеюсь, что моя подруга,

Сир, не испортит вам досуга,

Сей с нами разделив обед.

Коль даст господь еще мне лет,

Я сделаю ее женою“.

И тот: „Желанье ваше мною

Поддерживается всецело“.

И дама рядом с мужем села

И стала есть. Глядел сеньор,

Смущая, на нее, и взор

Был этот часто к ней прикован,

Словно он дамой очарован.

Взирает герцог все мрачней

На лик, подобный ликам фей,

Сидит за трапезою смутен,

4500 Да и, признаться, ест чуть-чуть он.

Но дама, знай, твердит, что блюдо

То хорошо, и то не худо:

„Чем не по вкусу вам обед?

Сир, ради бога дать ответ

Молю“. Он остается нем,

Бросая лишь: „Я, дама, ем“.

От башни странно б ждать обмана:

Массивна, в кладке нет изъяна.

За соломонову казну

Не угадать ему, жену

Сочтя настолько вероломной,

Чтобы признать в соседке скромной.

Обильной трапеза была

И яства вкусны; со стола

Убрать скатерки челядинам

Пора — и появиться винам.

Вот наконец уйти со свитой

Смог герцог, всем по горло сытый.

Немедля дамой новый снят,

4520 А прежний вновь надет наряд.

В проулок мчится прямиком

Она, затем наверх бегом,

Приподнимает половицы

И тотчас же в постель ложится.

А мужу — та же маета,

Ведь что ни дверь, то заперта,

И, только отперев задвижку

На каждой, он взошел на вышку.

Вмиг стало от свечей, нести

Которые слуге в горсти

Велел он, ярких и столь многих,

Светло, как только тот зажег их.

В лицо лежащей взор впился:

Супруга, что за чудеса!

Устало опершись о ложе,

Подумал муж, что столь же схожи

Бывают женские черты,

Пусть даже редкой красоты,

Как кольца: мог же постоялец

4540 Украсить схожим перстнем палец.

В ту ночь с ловчайшей из пролаз

Вновь лег он, но в последний раз.

Гость далеко в часы был те же:

Наняв корабль на побережье,

Снес марок серебра на борт

Десятка три и прибыл в порт,

Искусно управляя судном

При ветре северном попутном.

Побрел, встав утром, господин

В храм, чьим патроном был Мартин

Святой, на мессу под приглядом

Наемника: шагал он рядом.

И, в герцога вперяя взор,

Так начал рыцарь разговор:

„Сир, волю проявить благую

Прошу вас вновь. Я претендую

На то, чтоб мужем дамы стать,

Чьи столь прекрасны лик и стать.

Давно к ней чувствую влеченье,

4560 Устройте наше обрученье“.

Тот молвит, что желает благ

И даст согласие на брак.

Ни промедленья план, ни сбойки

Не допускал: прошел к пристройке

Хитрец; до дерзости смела,

Вниз дама, между тем, сошла.

Узнать под сенью капюшона

Ее весьма было мудрено.

Два конных стали по бокам

С тем, чтоб вести немедля в храм.

Король великий, впрямь был плут он,

Коль согласился муж, запутан

Его уловкой мастерской,

Отдать жену своей рукой:

Не видя козни вероломной,

Нанес себе ущерб огромный.

Слуга и рыцарь даму в храм,

Куда был краток путь и прям,

Ввели. Служившим за обедней

4580 Аббатом стих допет последний,

Толпой из храма хлынул люд:

И тот, и сей, и толст, и худ.

Весь двор торжественным кортежем

Шел с молодыми побережьем,

Ибо туда дерзнул позвать

Наемник герцога и знать.

И даме, не презрев призыва,

Сам герцог руку дал учтиво

И проводил на борт при всех,

Лишась сладчайшей из утех.

Но наступил отплытья срок,

И рыцарь насладиться мог

Увозом милой в полной мере,

С ней удаляясь на галере.

На башню герцог погодя

Взошел: супруги не найдя,

Скорбеть и жаловаться слезно

Он стал, но только было поздно.

Клянусь, сыграть и вы, король,

4600 Подобную готовы роль.

Угодней жениным словам,

Чем виденному, верить вам.

Но завтра сын язык развяжет —

Услышите, что он расскажет,

И станет вам тогда вдогад,

Кто без вины, кто виноват».

— «Когда б узнал я, кто виновен,

И был мой вывод безусловен,

Преступник — пусть жена, пусть он, —

Как государственный закон

Велит, был вмиг бы мной покаран,

Хоть Францию давай мне в дар он».

— «Откроется, сомненья сняв,

Суть дела завтра и кто прав».

— «Клянусь святым Дени, на сыне, —

Король промолвил, — нет отныне

Вины. Пускай наперерыв

Хоть что твердят, он будет жив!»

Тут королева восскорбела,

4620 Кляня злосчастие удела:

Теперь осмеяна она

Должна быть и осуждена.

Начни он говорить, оттяжек

Ей не придумать — будет тяжек

Конец ее: наверняка

Казнят, и казнь уже близка.

Берус же на пути возвратном

Был в настроении приятном.

Встав утром, к мессе властелин

Отправился в Святой-Мартин,

Где господа благочестиво

Просил, чтоб сроку перерыва

В беседах с сыном дал истечь

И всем его услышать речь.

Надев изысканных фасонов

Одежды, множество баронов

В веселье едут ко двору:

Все знают, что инфант к утру

Заговорит. Меж мудрецами

4640 Семью, собравшимися в храме,

Согласье дружное царит:

Все верят, что заговорит

Инфант. Служившим за обедней

Аббатом стих допет последний;

На паперть тотчас хлынув, люд:

И тот, и сей, и толст, и худ —

Застыл толпою молчаливой

Под многоветвенной оливой,

И, торопясь, два мудреца

Ушли, чтоб привести юнца.

Проверив, ладно ль все в наряде,

К церковной прибыли ограде,

И наконец к лицу лицом

Наследник встал перед отцом.

Поднялся шум невероятный,

Раздался громкий гул набатный,

Бьют звонари в колокола:

Речь начинать пора пришла.

Сын опустился на колени,

4660 И прекратилось шевеленье

В толпе. И перестал быть нем

Инфант, и слышно стало всем:

«Отец, возрадуйтесь о боге!

Ко мне неправо были строги,

Ибо, доверившись чутью

И в душу заглянув свою,

Вы поняли б, что неминуче

Мне предстояло впасть в беззвучье.

Мы ясно в Риме на луне

Узрели знак, что стоит мне

Хоть с кем заговорить при встрече

Иль нужной дать излиться речи,

Ничто не сможет уберечь

Меня, ибо любая речь

Грозит немедленной отправкой

На казнь, а пестунам — удавкой.

Вас, я скажу, влечет к тому ж,

Что сделал некий славный муж,

Который, быв неправым к сыну,

4680 Его в морскую вверг пучину:

Не хвастай, мол, что, высоты

Достигнув, будешь знатен ты».

Король сказал: «Мы б вас просили

Ввести нас в курс и этой были,

Ведь голос мудрецов не смолк

Здесь ни на день, и вы им долг

Должны отдать, трудолюбивым

Витиям, кои жизнь спасли вам».

И тот: «Я впрямь у них в долгу.

Все расскажу и не солгу.

Был у подвластного вассала,[152]

Скопившего богатств немало

И доблестного, сын-юнец —

Красавец, умница, храбрец.

К двенадцати годам воспитан

Вполне он был, учтив, начитан.

Отец, имея цель свою,

Однажды взял дитя в ладью:

Без слуг поплыли, только двое,

4700 И в место прибыли глухое,

В залив, который заперла

Почти со всех сторон скала.

Над ними две вороны с криком

В круженье стали виться диком,

Высокий облетев утес,

И сели на ладью, на нос.

Отец воскликнул: „Что творится!

О чем это скандалят птицы?“

И сын: „Свидетель Агн святой —

По мне, то не скандал пустой!

О том, что буду я возвышен,

Кричат, и двор мой будет пышен;

Что радость в сердце вам вселю,

Отец, и вас возвеселю,

Дня удостоившись дождаться

Того, чтоб в роли домочадца

Вы при омытье рук держать

Мне стали рукава, а мать

Край подавала полотенца“.

4720 Такое от почти младенца

Отцу услышать тяжело:

Смятенье душу облегло.

Святым Климентом[153] стал он клясться,

Что столь обидному удаться

Не даст он делу, сына взял

И, в набежавший бросив вал,

Уплыл. У юной же особы

Осталась вера: надо, чтобы

Беда была побеждена,

Назвать господни имена.

На скалах оказавшись голых,

Четыре дня он невеселых

Провел: ни пищи, ничего,

Куда ни глянуть — все мертво.

Лишь каркнет та иль эта птица.

Какой в их криках смысл таится,

Он знал: гони унынье прочь,

Прибудет кто-нибудь помочь.

И точно, в бухту челн рыбачий

4740 Заплыл, гоняясь за удачей.

Глядит рыбак: знать, потерпел

Крушенье юноша, но цел;

Берет на борт его, в веселье

Плывет к могучей цитадели,

Докуда от тех мест пути

Лье было больше тридцати.

На двадцать марок свой доход он

Умножил: сенешалю продан

Юнец, но принят как родной

Им и, особенно, женой.

Король страны той был ученым

И сделал вежество законом.

Трех птиц томящий душу крик

Он слышать над собой привык.

Повсюду был сопровождаем

Владыка их немолчным граем,

Молиться в храм ли ближний шел

Поесть садился ли за стол,

Но не желал их уничтожить,

4760 Ни сбить, ни даже потревожить.

Народ дивился: невдогад

Всем было, почему кричат.

Но наконец себя усталым

Почувствовав, король вассалам

Велел явиться: вдруг умам

Каким-то внятен птичий гам?

К двору свели о сборе слухи

И слышащих, и тех, кто глухи.

Когда готов был сенешаль

Идти, юнец спросил, нельзя ль

Взять и его: желает крайне

Он видеть пышное собранье.

Ответил сенешаль: „Но там,

Поверьте, скучно будем вам“.

Жена же: „Пусть идет. Баронам

Внимая, станет умудренным“.

— „По-вашему, супруга, будь“.

И сей же час пустились в путь.

Дорогой не был мальчик робок,

4780 Примчались ко двору бок о бок.

Король, под сенью вязов сев,

Глядел на птиц, в ветвях дерев

Кричащих. Вызвав поименно

Гостей, он каждого барона

Решил спросить, что сей галдеж,

Который стало невтерпеж

И днем, и ночью слышать, значит:

Не тайну ли в себе он прячет?

Итак, столпился вкруг народ.

Владыка на ноги встает

И обращается к вассалам,

И к тем, и к сем, к большим и к малым:

„Сеньоры, вас я пригласил

Вот почему — не стало сил

Все время слушать птичий гомон;

Куда ни двинешься — кругом он;

Тоска, над головой галдеж

Стоит все дни и ночи сплошь.

Кто скажет, по какой причине

4800 Творят они сие бесчинье,

Пускай полкоролевства тот

И дочь-красавицу берет“.

Застыла, уст не разжимая,

Толпа на площади немая.

Но, сенешалева плаща

Коснувшись, встал, не трепеща,

Юнец, что от пучины спасся:

„Сир, коль добьюсь от вас согласья,

Ответ на то, что произнес

Владыка, то есть на вопрос,

С чего крикуньи те на вязе

Галдят и нет ли в криках связи

Какой, я тотчас дать могу,

Причем ни словом не солгу“.

— „Дружок, но должен у ответа

Быть смысл. По силам ли вам это?

Чтоб короля не мучил впредь

Галдеж, им нужно улететь.

О вас, коль не добьетесь цели,

4820 Все скажут как о пустомеле“.

— „Мне, сир, задача по плечу,

И неуспех я исключу:

Не сомневайтесь в их отлете,

Причем по собственной охоте“.

Сражен ответом наповал,

К владыке сенешаль воззвал,

Восторга ощутив прилитье:

„Сир, бога ради мне внемлите!

Сюда мной отрок приведен.

Будь ваша воля, скажет он,

Что значит птичий гам на вязе

И нет ли в нем какой-то связи“.

— „Обратно слова не возьму, —

Тот рек. — Доверимся ему“.

И отрок начал речь под взором

Придворных, ясно и с напором

Таким слова произнося,

Чтоб услыхали все и вся:

„Король! Бароны! Горожане!

4840 Слух напрягите и вниманье.

Трех птиц вы видите в листве:

Ворона — та, другие две,

Те — вороны. Прожив с вороной

Лет тридцать, вдруг покинул оный,

Нахохленный, жену, а сей,

Приняв, расстался тоже с ней

В тяжелый год. Лишась жилища,

Она скиталась, тщетно пищу

В полях безжизненных ища,

И вновь пришла, совсем нища,

К нему, хоть он и против правил

Ее в тяжелый год оставил.

Обоих их, с поры той длясь,

Устраивает эта связь.

Но вот явился ворон старый:

Велит, грозя супруге карой,

Вернуться. Но и тот упрям:

Без тяжбы, дескать, не отдам.

От вас они ждут приговора,

4860 Судите право их и скоро

И знайте, что как только суд

Свершится, тотчас же вспорхнут

И улетят отсюда птицы,

И крик навеки прекратится“.

— „В толк это, — рек король, — не можем

Взять сразу. Ни о чем похожем

Не слышал. Надо суд скорей

Вершить, чтоб этих дикарей

Заставить замолчать и выгнать

Отсель и мира нам достигнуть“.

Король, и двор, и прочий люд

В согласии творили суд:

Кто бросил в трудный год ворону,

Владеет ею по закону.

„Тот, — общая была молва, —

Имеет на нее права,

Кем брошена она как бремя

В тяжелое худое время;

А кем в благие времена,

4880 Тем, сир, потеряна она.

Нам должно мужа ненавидеть,

Дерзнувшего жену обидеть

В довольстве, а не в нищете:

Казнись, коль чужд был доброте!“

Суд другу-ворону — отрада,

А мужу — горькая досада:

Взлетев, из глаз исчез он вмиг,

И смолк вдали печальный крик.

Немедля в радости безмерной

С подругой взмыл и ворон верный.

И больше гомон воронья

Не будоражил те края.

А государь весьма стал весел;

Когда ж заслуги гостя взвесил,

То дать ребенку-вещуну

В награду всю решил страну

И, по обету, дочь, единым

Страны той сделав властелином.

Час пробил, отрок коронован;

4900 Отцу сказав, что уготован

Ему удел такой, не лгал,

Когда в морской был брошен вал.

Хочу на месте сем прерваться

И об отце поведать вкратце:

Отец считал, что сгинул сын,

Не выплыв из морских глубин.

Он вскоре стал бродягой нищим,

С землей расставшись и жилищем, —

Так действовал ему во вред,

Чтоб из тех мест прогнать, сосед.

Спасаясь, он свой край оставил

И прибыл в тот, где отрок правил:

Пришлец не знал, что с ним знаком,

Он думал, сын на дне морском.

Вернуться я к юнцу намерен.

Король был грустен и растерян:

Отца и мать в минуты те

Он вспомнил, живших в нищете,

Как ведомо ему, соседом

4920 Из дому выгнанных. Но ведом

И тот удел его земли,

Куда они сейчас пришли.

Зовет он стража: „Об услуге

Прошу: возьмите курс к округе,

Где рощицы и пустыри

Жерара, отпрыска Терри.

Там вы увидите пришельца,

Отнюдь по виду не владельца

Тех мест. Скажите, что король,

Учтивый столь же, юный сколь,

Назавтра просит о приеме,

Обеде и приюте в доме“.

Почтительно ответил страж:

„Сир, я приказ исполню ваш“.

Мгновенья не повременя,

Собрался, вспрыгнул на коня

И, шпоря, в жалкую обитель,

Где чтимый королем родитель

Жил с мыслью, что на дне морском

4940 Дитя, погнал он прямиком.

Прибыв, хозяину навстречу

Пошел и обратился с речью:

„Сир, просит передать король,

Учтивый столь же, юный сколь,

Что завтра здесь обедать хочет.

На час приезда не отсрочит —

Не долог путь и не тяжел“.

Не зная, что подать на стол,

Отец, обученный манерам,

Смущен: „Клянусь святым Омером,

Что и восторг вселила весть

В меня, ибо владыка честь

Оказывает горемыке,

И скорбь: подать могу владыке

Лишь хлебцев пять да семь цыплят;

Да вина выставить я рад“.

Ответ того готов заране:

„Что ни дадите, он старанье

Оценит ваше и порыв.

4960 Весьма владыка справедлив“.

Король спешил; была дорога

Недолгой; вскоре у порога

Он спешился. Отец встречать

Его выходит, рядом мать,

Но что высокая особа —

Их сын — в неведении оба.

Родитель мнит, что утонул

Юнец: он сам его толкнул

С ладьи, и тот, упав в пучину,

Найти в ней должен был кончину.

Меж тем сготовлена еда,

Принесена для рук вода.

Вассал вскочил, чтоб гость рассержен

Тем не был, что обед задержан:

Держать желает рукава —

Но тот другому дал. Едва

Ему жена переселенца

Край протянула полотенца,

Он, воспротивившись, у слуг

4980 Взял полотенце то из рук.

Дивясь тому, что неизвестным

Остаться мог, знаменьем крестным

Владыка осенил чело

И, так как стало тяжело

Молчать, заговорил с отцом он:

„Да будет, сир, ваш слух недреман!

Таиться больше не хочу

И сам себя разоблачу.

Я сын ваш, вы меня родили!

Я тот, кого, свершив насилье,

Вы ввергли в набегавший вал.

Отец, я к вам любовь питал,

Вы ж поступили вероломно,

Когда сказал я, что огромна

В грядущем будет власть моя

И вознесусь над вами я:

Толкнули вы меня в пучину,

Где мог бы я найти кончину, —

Но дело вот к чему пришло.

5000 Большое вы свершили зло!“

С начала самого испуган

Стоял отец; когда же вдруг он

Поверил в то, что отрок цел

И славен столь, весьма сробел:

О милосердье сына молит;

Король простить его изволит

И, оказав почет, дает

Высокий титул и доход.

Отец, вот-вот и нанесете

Вред, как и тот, моей вы плоти,

Казнив: одна и та же блажь

Смутила ум его и ваш.

Стоит за этой блажью всею

Страх, что короной овладею

При вас живом, что в короли

Ваш метит сын. И вы могли

Подумать, что на вашем месте

Я б счастлив был, лишив вас чести?

Нет, предпочел бы тлеть в золе,

5020 Гореть в огне, висеть в петле,

Чем тронуть королеву-даму,

Предавши плоть отцову сраму.

Ведь на сии меня дела

Она, когда в покой ввела,

Склоняла, в связь вступить плотскую

Мне предлагая, — но впустую:

Скорей бы я себя убил,

Чем так ужасно поступил.

Душа б моя казнилась вечно».

— «Так, дама? Все чистосердечно

Откройте мне», — король изрек.

— «Так! — был ответ. — Помилуй бог

Меня, я каждую минуту

Надеялась, что отрок смуту

Поднимет и пойдет войной

На вас, чтоб завладеть страной,

Но попадется в ваши руки

В конце концов он, и, на муки

Предав, казните вы его».

5040 Владыка, видя, каково

Злоумышленье, в сильном гневе

И скорби молвил королеве:

«Что ж, вероломный план не худ;

Был против сына весь ваш труд

Направлен, не избег чтоб бед он

И был безвинно смерти предан.

Могли быть из-за вас мертвы

И мудрецы, умрете ж — вы.

Лишаю власти вас. Судьбину,

Приготовляемую сыну,

Примите сами. Вот мой суд:

Сегодня ж вашу плоть сожгут,

И никакому в мире злату

Вас не спасти теперь — расплату

Вы заслужили... Здесь костер, —

Сказал он, оглядев свой двор, —

Сложите и ее сожгите».

У слуг повеселевших прыти

Хоть отбавляй: бегут гурьбой,

5060 Кто с хворостьем, кто со щепой.

Зажгли; злодейку тащат; пламя

Бросается, бушуя, к даме...

Об исповеди не прося,

К творцу молитв не вознеся,

Ни к матери его, сгорела —

Конец достойный злого дела:

Душа умчалась, плоть — зола.

Чего искала, то нашла.