Ромейское царство

Раздел VII Византия после Византии

Ромейская держава просуществовала 1123 года и 18 дней, с понедельника 11 мая 330 г., дня открытия и освящения своей столицы — Нового Рима, Константинополя, до рокового вторника 29 мая 1453 г., ставшего последним для города, с которого она началась. С тех пор трагическая судьба многих погибших, несостоявшихся государств встречает «утешение Византией», чей исторический пример навсегда запечатлелся в памяти человечества. В 1935 г. вышла замечательная франкоязычная книга румынского историка Николае Йорги «Византия после Византии» и ее на редкость удачное, емкое название утвердилось как обозначение жизни византийской культуры и институтов после падения Империи в 1453 г.

Византийская цивилизация осталась незавершенной в связи с гибелью византийской государственности. Ее болезнью не стала смертельная рознь власти и общества. Условия материального и духовного развития Ромейского царства в рамках прежней системы оказались не исчерпанными, как это произошло в свое время с Западной Римской империей. Причины ее прерванного шествия были в ином. Пребывая долго в силе, она опрометчиво не заметила приход слабости, которой воспользовались внешние враги, сначала латины, потом османы. Но даже разгромленные, лишенные своего общества и государства, потомки ромеев, прежде всего греки, пытались хранить и передавать осколки времени, оброненные кусочки прошлого — достояние своей утраченной «Атлантиды», а значит, продолжали и продолжают влиять на существующий мир.

Значимое значимо и без заключений. Это очевидная вещь.

«Когда обрушивается империя, последствия длятся веками» — сказал Умберто Эко. И цену такого падения надо знать для того, чтобы предвидеть будущие несчастья. Ведь история всегда разворачивается как трагедия, в разных ее проявлениях.

Выдающийся византинист Александр Каждан в одной из своих книг, изданной посмертно, написал следующие красноречивые слова, которые могут служить своеобразным эпилогом, точнее, конечным эпиграфом ко всему рассказанному: «Византия ушла в прошлое. Ее общественные порядки невозвратимы. Но ее памятники уцелели. Они напоминают нам, несомненно, о величии василевсов-самодержцев, но вместе с тем и совсем о другом — о героической борьбе духа против политического униформизма и догматической идеологии. И, может быть, в этом пассивном сопротивлении — человеческое величие византийского искусства, далеко не такого напыщенного и недвижимого, как это может показаться невнимательному наблюдателю».

Византия до последнего вздоха жила вопреки. Такой она осталась и за гробом, в своей «посмертной жизни», проявив удивительную способность к адаптации. Даже ее прославленный завоеватель, султан Мехмед II Фатих (1451–1481 гг.) выступал как восприемник наследства ромейского императора и объявил себя «владыкой двух морей и двух стран». Не зря он велел построить свой мавзолей на месте, где прежде стоял один из самых известных ромейских храмов — Апостолион с гробницей основателя Города Константина Великого.

Насколько это было возможно, Великий Турок постарался превратить Константинополь в традиционный мусульманский город и вместе с тем в столицу богатой и мультикультурной империи. С этой целью в нем началось активное строительство, восстановительные работы, основание новых кварталов — махалла. В город организованно, в рамках турецкой насильственной политики переселения — сюргюна — возвращали беженцев и целыми семьями заселяли пленников из числа немусульман — христиан, иудеев, обещая им определенные льготы и свободу вероисповедания, то есть демонстрируя возможность сосуществования завоевателей и покоренных. С учетом условий того времени это являлось политикой поразительной терпимости. Но особенно быстро росло мусульманское население, уже через два десятка лет составившее больше половины населения города, который превысил к концу XV в. 200 тысяч человек — половину от того, что он имел в самые лучшие времена ромейской истории. Это потребовало переделки большинства церквей в мечети и медресе. Передавая их мусульманам, к зданиям с западного угла добавляли высокие башни-минареты для призыва правоверных к молитве Аллаху, а внутри строилось святилище-михраб, для чего использовали главную апсиду храма или вырубали нишу в стене, ориентированную по направлению на священную Мекку. Византийские мозаики и фрески на стенах уничтожали, замазывали. Таким образом, за полтора столетия почти все храмы Константинополя были переделаны, что, впрочем, надо признать, спасло их для грядущих поколений. К тому же и после передачи в руки мусульман церкви с их местными святынями, например, погребениями, мартириями, нередко продолжали оставаться объектом поклонения христиан, для которых к 1521 г. в Константинополе турецкие власти сохранили 67 церквей. Через семьдесят лет паломник-москвич Мисюр Мунехин записал, что «церквей христианских 72 в Царьграде, а побусурманено их 380, а пусто их 162».

Вместе с тем, с прежней изоляцией и обнищанием было покончено. Константинополь снова торговал товарами со всего мира. Его крытый базар и египетский рынок стал притягивать к себе караваны верблюдов и кораблей со всех важных пунктов Леванта. Теперь турки стали хозяевами на Балканах, надев ярмо на народы юго-восточной Европы. Эти народы должны были платить налог — харадж — и не имели права поступать на службу султану, носить оружие, ездить верхом, строить дома выше, чему у турок, даже носить платье слишком светлого цвета. Христианину, надевшему зеленое — цвет Пророка — грозило наказание палочными ударами, хотя, скорее всего, его бы просто закидали, забили камнями.

Завоеватели использовали все применявшиеся ранее в Ромейском царстве формы эксплуатации, методы налогового обложения, систему местного административного управления. При этом они в невиданном масштабе возродили работорговлю, которая стала одним из источников пополнения казны Османской державы. Пленных порой бывало столь много, что торговцы готовы были продавать их за любую цену, связывали по 10–12 человек одной цепью и так гнали на базар. Красивые пленные девушки и юноши, почти дети и постарше, наполняли гаремы турецкой знати.

Сами турки, особенно аскери — военные и улемы — духовенство, не занимались ни ремеслом, ни торговлей, оставляя эту непрестижную деятельность главным образом на долю местного покоренного населения, чья собственность и сама жизнь не имели никаких гарантий от произвола, насилий. Недаром его презрительно именовали словом райя — «стадо». Это было общее название податного сословия Турции, куда, впрочем, входили не только немусульмане, но и мусульмане, главным образом, простые крестьяне, привыкшие копаться в грязи и кормить паразитировавшую на них рать. Через учрежденные миллеты — самоуправляемые общины православной паствы османы осуществляли контроль за завоеванными христианами — зимми, которые, в соответствии с наставлениями Корана, считались «людьми Писания». Фактически Константинопольская Церковь, сохраненная султаном, оставила за собой право управлять общиной православных. Но мусульманская община — умма, разумеется, объявлялась самой лучшей. Это означало, что инаковерующий — «неверный» никогда не может властвовать над мусульманами. Зимми были категорически отстранены от исполнения общественных обязанностей. На них были возложены тяжкие повинности по формированию вспомогательных войск, осуществлению тяжелых, грязных работ, обеспечению турецким войскам необходимых условий во время походов. В провинции с потомками ромеев поступали совершенно бесчеловечно: имущество, жена, дети, честь и сама жизнь грека всегда зависели от деспотической власти турка, каким бы недостойным, грубым и бессердечным он ни был. Добавим, что местное население, которое было давно привычно к взяткам в Византии, столкнулось теперь с еще более чудовищной коррупцией, процветавшей в государственном аппарате Османской империи, и вынуждено было, кроме законных пошлин, налогов в казну, бесконечно давать взятки и поборы чиновникам и представителям турецких властей.

Все это не могло не сказаться на образе жизни, образованности и культуре некогда великого народа, заложившего основы европейской цивилизации. Училища и иные учебные заведения были совершенно уничтожены турками, и основная масса греков в Османской империи в короткое время пришла в состояние крайнего невежества. Даже греческий язык резко сдал позиции, претерпел искажения и испортился. Собственно, он стал приходить в упадок уже раньше, с эпохи завоеваний туркменами-сельчуками Малой Азии — ядровых земель Ромейского царства, а после падения Византии к настоящему времени осталось всего лишь около 10 миллионов грекоговорящих, что не сопоставимо со 150-миллионным населением западной Европы, говорящем на романских языках, имеющих корни в римской латыни.

С одной стороны, турецкое искусство, архитектура, церемониал и ритуалы породили богатый и зрелищный мир, вызывавший изумление у приезжих с Запада, но, с другой стороны, османское завоевание Византии и других государств Балканского полуострова на целые столетия задержало экономическое и собственное культурное развитие населения этих стран. Результаты не заставили себя ждать: не прошло и двух столетий, как Османская империя, к концу XVII в. исчерпав свой завоевательный потенциал, стала сдавать позиции перед лицом набиравших силу европейских национальных государств.

После падения «Второго Рима» и уничтожения последних следов Ромейского царства некоторые спасшиеся греческие аристократы, образованные представители торгово-денежной верхушки согласились пойти на службу в турецкое казначейство, переводчиками-драгоманами или были назначены на посты правителей завоеванных османами провинций, например, Армении, Молдовы, Валахии. Кое-кто из них принял ислам. Эти люди, ставшие едва ли не самой богатой прослойкой населения Константинополя, снискали презрение прочих константинопольских христиан и получили от соотечественников прозвище фанариоты. Но куда больше образованных ромеев эмигрировало в адриатический Дубровник, на «перекресток цивилизаций» — эгейский Крит, в западную Европу, стремительно разраставшуюся Московскую Русь. С собой они привезли чудом спасенные во время погрома Константинополя турками древние греческие рукописи и ценные произведения византийского искусства — иконы, ювелирные изделия, иллюстрированные великолепными миниатюрами книги и многое другое. Вывоз с Востока рукописей, исправление старых и появление новых переводов стимулировали издание сочинений греческих авторов. Но главное, византийские ученые и богословы принесли с собой знания, которые они впоследствии передали европейцам. Этот поток мудрости излился на Запад, который таким образом познакомился с неувядающей прелестью античной и ромейской цивилизаций. В XV в. в Европе необычайно возросла тяга к культуре и языку греко-римского мира. Последним ромеям суждено было не только поддержать этот интерес, но и открыть западноевропейским гуманистам сокровища античной философии, римского права, поэзии, литературы, искусства.

Основной поток греческой эмиграции уже в XIV в. хлынул в Италию, которая имела куда лучший интеллектуальный климат, чем задавленное плачевными обстоятельствами Ромейское царство. Недаром именно Италия с полным правом считается родиной гуманизма и европейского Возрождения. Именно здесь византийцы пробудили интерес италийцев к классическому античному наследию, стали их учителями и наставниками. Самым мощным бастионом знакомства с античностью стал Флорентийский университет, в котором впервые начали систематически изучать греческий язык, знакомиться с трудами древних мыслителей и писателей.

В этом университете в 1397–1399 гг. грек Мануил Хрисолор занимал профессорскую кафедру, а его лекции по красноречию, риторике пользовались огромной популярностью. Один из его слушателей, Леонардо Бруни, перевел с греческого на латинский «Этику» и «Политию» Аристотеля, диалоги Платона и речи Демосфена, драматические пьесы Эсхила. Тем самым он дал толчок дальнейшей работе в данном направлении.

В XV в. греки Иоанн Аргиропул и Андроник Каллист (из Константинополя) объясняли труды Аристотеля в Падуе и Флоренции. Георгий Трапезунций (с Крита) обучал студентов в Венеции, а затем в Риме; Феодор Газа (из Фессалоники) преподавал в Ферраре, Константин Ласкарис (из Константинополя) — в Милане, а позже в сицилийской Мессине, Димитрий Халкокандил (из Афин) — в Риме, Падуе, Флоренции. Всех их не перечесть.

Одним из аванпостов Православия явились Венеция и ее заморские владения, Крит и Кипр, поскольку они имела византийское прошлое. И именно туда из покоренного Константинополя бежали многие представители старшего духовенства, а с изобретением книгопечатания именно в венецианских типографиях стали заказывать книги, требующиеся оставшемуся на землях османов Константинопольскому патриархату. Некоторые из эмигрантов зарабатывали себе на кусок хлеба перепиской греческих книг. Они правили старые переводы и переводили неизвестные Европе греческие античные и средневековые тексты. Византийских ткачей приглашал дальновидный французский король Людовик XI (1461–1483 гг.) для первых французских мануфактур в Лионе. Искусных ромейских зодчих-эмигрантов нанимали самые могущественные феодалы западной и восточной Европы для строительства дворцов и храмов. Впрочем, далеко не все разбросанные по миру беглецы смогли найти себе занятие на чужбине, многие из них нуждались, жили впроголодь, предаваясь воспоминаниям по утраченному отечеству. Даже потомки фамилии Палеологов постепенно растворились в общей массе знатных семейств Европы. Один или два из них, страдая от ностальгии и нищеты, возвратились в Константинополь и отдались на милость султана. По крайне мере, один из них, Андрей, принял ислам и стал придворным под именем Мехмед-паши.

Северная же Европа на какое-то время вообще лишилась сведений о том, что происходит в бывших землях Византии при турках-османах, каково здесь состояние христианства и греческого народа. На Западе стали думать, будто христианская вера «не существует больше ни в Азии, ни в Элладе, ни во Фракии». В конце XVI в. западные ученые мужи сочли нужным обратиться в Константинополь с вопросом: существуют ли теперь такие города, как Фессалоника, Никея, Халкидон и даже Афины? …Из этого постыдного состояния просвещенный Запад был выведен Тюбингенским университетом, в числе профессоров которого был Мартин Крузий (1526–1607 гг.) — знаток древних языков, завязавший в 1573 г. через австрийское посольство контакты с греками в Константинополе и даже писавший Константинопольскому Вселенскому патриарху Иеремии II. Тюбингенские ученые прислали Патриарху экземпляр протестантского Аугсбургского исповедания в греческом переводе; Патриарх в ответном послании 1576 г. подробно изложил, в чем не согласен с протестантами. Сближения не последовало, а дальше стало еще хуже.

Уже современник Крузия, аугсбургский философ Иероним Вольф (1516–1580 гг.), попытавшийся издать корпус византийских историков и предложивший для Ромейского царства латинский термин Byzantium (Византия), в своем очерки истории византийского государства представил его как неполноценную монархию, «слабую» империю, на примере которой надо учиться как избежать ошибок. Именно с этого времени среди интеллектуалов Европы стало утверждаться пренебрежительное, высокомерное, гиперкритическое, предвзятое отношение к Византии и всему византийскому как символу негативного. XVIII столетие породило философов и историков Просвещения, которые уже люто ненавидели Византию и создали удобный для их системы взглядов черный миф о ней, как об упадочном, дряхлом, запутанном, растленном, лицемерном, постыдном во всех отношениях государстве и обществе, «безумившем народы» всем чем можно, вплоть до своей «овосточенной» веры. Этот миф оказался удивительно живучим и, пройдя сквозь весь XIX в., продержался по меньшей мере до середины XX столетия, если не до наших дней. Так латинский Запад и эпигоны его взглядов вслед за турками второй раз и надолго похоронили Ромейское царство, теперь уже на ментальном уровне. Даже ныне, когда Запад перестает глядеть на Византию сквозь забрало рыцарского шлема и начинает признавать свой неоплаченный долг перед городом на Босфоре, он предпочитает видеть в Ромейском царстве исключительно Запад и только Запад. Лишь лучшие профессиональные византинисты мирового уровня, такие как Жильбер Дагрон, понимали, что ее нельзя отрывать и от Востока, поскольку «…Византия, располагавшаяся в равной степени в Европе и Азии, блистательно игнорировала фатальную разницу между двумя континентами, создав на этой основе уникальную политическую систему и культуру». На таких же представлениях покоится глубокий вопрос-утверждение еще одного профессионала, харьковского византиста Андрея Домановского: «Не была ли именно Византия тем „золотым сечением“ соотношения Запада и Востока, Европы и Азии, которое способно дать нам по меньшей мере символический пример примирения и взаимодействия несовместимых, на первый взгляд, начал?».

Увы, с окончательным крушением этого «золотого сечения» положение самого духовного стержня Православия — византийской Церкви — сильно пошатнулось. Она потеряла большую часть своих земельных владений и богатств, ее духовенство и Патриарх должны были платить подать, оброк турецким властям, хотя после османского завоевания Константинополя они не утратили полностью влияния. Патриарх, кое-как обосновавшийся в уцелевшем поздневизантийском монастыре Богородицы Паммакаристос, сумел убедить султана признать его власть над всеми православными христианами, живущими на завоеванных османами территориях, вплоть до судебной власти, и позволить ему организовать школу в Константинопольском патриархате, где будут преподавать византийское богословие, а значит, говорить и писать по-гречески. Формально в юрисдикции Константинопольского патриархата остались при мусульманах и Русь, и православные балканские народы. Среди последних правители дунайских княжеств Валахии и Молдовы, даже став подданными султана, сохранили христианскую государственность и считали себя наследниками Ромейского царства. Они продолжали традиции церемониала царского двора, греческой образованности и богословия и поддерживали константинопольскую греческую элиту.

Таким образом, Вселенский Патриарх в Константинополе формально продолжал играть важную роль в сохранении христианства и остатков ромейской культуры на территории, подконтрольной османам, хотя это стало сопровождаться опасным для местных Православных Церквей стремлением самого Патриарха к их уничтожению или подчинению. К тому же точно также, как Церковь доказывала превосходство своей догмы, унижая иудаизм, так и ислам в свою очередь стал утверждать свое собственное превосходство, унижая Церковь. Нельзя сказать, что это был тотальный бескомпромиссный прессинг. Великий Визирь, к слову, очень часто не турок, а образованный грек, даже участвовал в христианских праздниках. Османы ходили в знаменитый константинопольский монастырь Богородицы Живоносного Источника, просили Богородицу им помочь и прочее. Зачастую они жили или, по крайней мере, пытались жить с иноверцами как добрые соседи. Но новые храмы теперь запрещалось возводить, также как восстанавливать старые. На практике христиане должны были скрывать свое богослужение от глаз мусульман. Под видимостью мирного сожительства всегда крылась жаркая лава непримиримости, периодически прорывавшаяся вулканическими взрывами самых диких эксцессов, со временем особенно обострившихся на почве этнического национализма греков и турок.

В силу всех этих причин политический центр Православия переместился на северо-восток, в Русь, где быстро набирало реальную силу Московское княжество, что очень важно, объявившее себя единой наследницей и защитницей православной веры, в свое время принесенной из Ромейского царства. Уже в 1458 г., через пять лет после трагедии на Босфоре, митрополит Московский Алексий заявил: «Константинополь пал, потому что отступил от истинной веры православной. Но у нас эта вера еще жива — Вера Семи Соборов Вселенских, которую Константинополь передал великому князю Владимиру Крестителю. На земле существует только одна истинная Церковь — Церковь Руси». Уже с 1448 г. она перестала подчиняться Константинопольскому патриархату и Вселенскому патриарху, ибо он сам, вкрай ослабевший, а через пять лет целиком попавший под контроль турецких султанов, ни практически, ни даже формально не мог сохранять свою прежнюю ведущую роль. В самой Турции у него осталось мизерное число паствы, все более сокращавшейся под мусульманским давлением, и по сути его Церковь стала не вселенской, а турецкой. Так впервые забрезжил призрак Третьего Рима, который заявит о притязаниях Руси на преемственность от Ромейского царства, станет его матрицей. В 1472 г. великий князь московский Иван III, объединитель русских земель, формально закрепил этот переход, вступив в «священный брак» — Иерос Гамос с бедствующей принцессой-эмигранткой, племянницей последнего византийского василевса, дочкой деспота Фомы Палеолога, кесаря в изгнании, Зоей Палеологиней (ок. 1456–1503 гг.), после церковного браковенчания принявшей имя Софья. Папа римский был рад сбыть с рук засидевшуюся в невестах, 24-летнюю, тучную пансинерку-бесприданницу, пользовавшуюся у него скудным иждивением, от брака с которой, поразмыслив, отказались даже захудалый король Кипра и сын герцога Мантуи.

Рассудительного, прагматичного, осторожного, но богатого русского государя Ивана III отсутствие приданого не беспокоило: у него был иной, политический расчет на повышение своего статуса, международного положения, да и отыскать достойную православную невесту в иных, высоких иноземных венценосных домах было невозможно. Идея же о моральном и даже юридическом праве на преемство по отношению к Ромейскому царству в Москве очень понравилась. Ставка на престиж титула василевса, действительно, не подвела. Примечательно, что уже на следующий год после этого, сенат Венеции, ища союзников для борьбы с турками, признал в обращении к Московскому великому князю, что в силу этого «благополучного брака» Восточная империя, захваченная османами, должна принадлежать «вашей власти». Более того, митрополит Зосима, грек, бежавший в Москву от турок, в 1492 г. (по русскому летоисчислению это был особенный год, 7000-й от сотворения мира, когда многие боялись конца света) опубликовал сочинение, в котором, рассчитывая пасхалию на тысячу лет вперед, прославил Ивана III как «нового царя Константина», а Москву — как «новый Константиноград».

Своенравная, властолюбивая, умная, хитрая, неплохо образованная «деспина» (так ее называли по титулу покойного отца, деспота Мореи), привезшая с собой остатки знаменитого золотого трона Магнавры и немало книг, действительно, оказала большое влияние на двор князя Ивана III и на него самого, следуя традициям Ромейского царства укрепила самодержавие, помогла супругу нанести удар боярской знатной аристократии, противившейся централизации власти.

В 1479 г. «грекиня» родила сына Василия, надменного, вздорного, грубого, коварного монарха, отца прославленного своими реформами и патологической жестокостью Ивана IV Грозного. Династический же знак Палеологов — византийский двуглавый орел — превратился в герб Московского государства и с 1490-х гг. появился на московских документах.

В 20-х гг. XVI в. стала распространяться высказанная монахом-старцем псковского Спасо-Елизарова монастыря Филофеем (1465–1542 гг.) идея о Московии как о новом Римском царстве. Он высказал ее в конце двух своих трактатов — о борьбе с астрологией и о борьбе с содомским грехом, подчеркнув, что таким отклонениям не место в идеальном царстве Православия. Филофей красноречиво, образно доказывал, что спасение христианства в единстве, некогда существовавшем в «Ромейском царстве нерушимом», но первый Рим духовно пал, предавшись католицизму. Второй Рим — Царьград — угодил в руки неверных. Теперь спасти истинную веру может только Москва, которая должна объединить христианство и очистить его от скверны. Именно ей суждено стать третьим Римом — истинным и уже окончательным. Об Украине, или Малороссии, и древнем Киеве речь не шла и не могла идти, поскольку на тот момент они представали только географическим понятиями, да еще на территории, контролируемой католиками. «Блюди и внемли, благочестивый царю, — писал Филофей, не случайно называя великого князя византийским титулом, — яко вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быта». Старец, далекий от политики, имел в виду, конечно, не земное, а духовное первенство, но эта мистическая идея в перспективе могла дать морально-религиозное обоснование для безграничного расширения, то есть выходила за рамки прежней идеи национального государства «всея Руси» уже на уровень наднациональной империи. Впрочем, мысль эта тогда еще не стала господствующей идеологемой государства.

В этой связи примечательно, что Иван III не захотел приобрести права византийского царя, которые несколько раз настойчиво предлагал ему приезжавший в Москву брат Софьи, жуликоватый Андрей Палеолог, в итоге переуступивший, а по сути, задешево перепродавший их французскому королю Карлу VII Валуа, а затем еще и испанскому императору. С этой точки зрения именно Франция или Испания формально являются прямыми наследниками венца и трона василевсов ромеев.

Великому же князю Руси было не до этих «игр престолов». Он справедливо опасался находившихся на пике своего могущества османов и их хищных вассалов, крымских ханов, и не хотел провоцировать даже отдаленных врагов слишком откровенными претензиями на византийский трон, а значит, на Константинополь. К тому же деспину Софью ненавидели бояре. Общественное мнение вообще было настроено против греков. Как следует из слов митрополита Алексия, на Руси не хотели подражать империи-неудачнице, которая не сумела сохранить чистоты Православия и погибла из-за ослабления централизации и абсолютизма. Видимо, не зря посреди росписей Грановитой палаты московского Кремля, выстроенной на итальянский лад венецианским мастерами уже при Иване III, появилось изображение римского императора Августа в окружении трех сыновей, сидящих на троне.

И все же Иван IV Грозный официально, в результате венчания на царство в январе 1547 г. принял именно римский титул цезаря-царя. Во время коронации митрополит Макарий возложил на голову Ивана так называемую «шапку Мономаха», якобы посланную великому князю киевскому Владимиру Мономаху византийским императором Константином Мономахом, кому он приходился внуком по матери. Смысл этого символического обряда был очевиден: священное наследство Вселенской Православной Империи передавалось от «Второго Рима», Царьграда, «Третьему Риму» — Москве. На самом деле василевс ромеев Константин IX (1042–1055 гг.) умер за пол столетия до восшествия на престол Владимира Мономаха (1113–1125 гг.), так что история была абсолютно мифической. Да и золотая, отороченная мехом шапка была не византийского, а азиатского происхождения: очевидно, она, действительно, была подарком одному из пращуров Ивана, ордынскому вассалу, предположительно московскому князю Ивану Калите (1325–1340 гг.), от верховного сюзерена, ордынского хана Узбека. Но для Ивана IV важна была сама церемония, долженствующая повысить его статус в глазах иных правителей, указать новый, более высокий источник власти. По этой же причине он стал выводить свою мифическую родословную от римского императора Октавиана Августа, то есть даже не от Второго, а от Первого Рима, очевидно, как уже сказано, отмежевываясь тем самым от византийских василевсов как от предавших Православие униатов. Кроме того, родословная от «Августа-кесаря», с точки зрения Ивана, ставила русского царя выше всех прочих европейских монархов, которых он считал либо не подлинными самодержцами, либо худородными выскочками, не владеющими своими царствами безраздельно и правившими по указке подданных. Он же хотел владеть своим государством как неограниченный никем и ничем самодержец.

Идея Филофея тут была очень кстати, но лишь к концу XVI в. она набрала вес и авторитет. Уложенной грамотой Собора 1569 г. определение Москвы как Третьего Рима стало нормой, и со временем было подкреплено установлением собственного независимого Патриаршества. Добиться этого оказалось несложно, надавив на Константинопольского патриарха Иеремию, вселенского только по названию и находившегося, мягко говоря, в сложном положении. Бесприютный, нищий скиталец, весной 1598 г. он прибыл в Москву к царю Феодору I и его «премьер-министру», боярину Борису Годунову, чтобы слезно молить помочь с деньгами для нового здания Патриархата, поскольку был нагло изгнан султаном Мурадом III из разграбленного, полуразрушенного монастыря Паммакаристос. В честь завоевания Азербайджана турками в этой обители была устроена мечеть с красноречивым названием Фетиейе — «Победа». Подавленный несчастьями, бездомный архиерей не только был готов признать новосоздаваемый тогда русский Патриархат, но и сам был очень не прочь стать его Патриархом, что, впрочем, не устроило правителей Руси, разумеется, хотевших ставленника из своих. Только через несколько лет скитаний Константинопольский, а по сути, уже Турецкий патриархат обрел пристанище в храме Св. Георгия в Фанаре, где Вселенский патриарх пребывает и сейчас (ныне его паства насчитывает всего лишь 4000 человек). Тогда то, при создании автокефального Патриархата Руси, как уже говорилось выше, и вспомнили о формуле-идеологеме «Москва — Третий Рим».

К сожалению, в последующем доктрина «Третьего Рима» достаточно негативно повлияла на развитие русского государства. Как верно заметил Борис Акунин в своей увлекательной, полемичной истории российского государства, она «исторически предопределила и концепцию „третьего пути“, уникально российского, отличного и от западной, и от восточной модели развития». Эта имперская идеология, с одной стороны, станет ориентировать страну на стремление к лидерству, а с другой — понуждать ее к обособлению и неучастию в общеевропейской эволюции. Указанное неминуемо приведет ко все большему техническому, военному и общественному отставанию, поскольку как раз в эту эпоху западная Европа стала авангардом научного, общественного и социально-политического развития. Нельзя не согласиться с тем, что преемники Ивана III вплоть до Петра Великого, действительно, будут оберегать «особость» Руси и ее культурную изоляцию, дабы не осквернить чистоту «Третьего Рима».

Новая династия русских царей — Романовы транскриптировали свое прозвище как «римляне», «ромеи». Более того, к середине XVII в. при царе Алексее Михайловиче Романове и Патриархе Никоне в России укрепляется идея универсального государства, опекающего весь православный мир. При этом не забывали развивать и идею наследия России от Киевской Руси. Многое для этого сделали украинские интеллектуалы XVII–XVIII вв., которые массово переезжали в Московию на службу. К примеру, киевский «Сонопсис», ставший учебником, обосновывал происхождение российских царей от правителей Киевской Руси, в свою очередь принявших духовные корни православного христианства от Ромейского царства.

Даже империя Петра Великого, при всех ее прозападных ориентирах, не отвергала основополагающего учения о Православном Царстве и его главе-монархе, очевидно, инстинктивно чувствуя, что как прежде Запад ненавидел Византию, так теперь он ненавидит, презирает Православную Русь. Правда, Петр I больше ориентировался на наследие не столько Византии, сколько Первого Рима, отчего модернизировал византизм, отменил Патриархат, ввел в том же 1700 г. юлианский календарь, стал именовать новую столицу России «градом Св. Петра», а в 1721 г. вместо ставшего уже привычным титула царя принял титул императора.

Однако следует учитывать, что русские монархи ориентировались во многом не на Византию или Запад, а на политические традиции восточных деспотий вроде монгольской Орды. Да, Россия переняла у Византии саму идею самодержавия, но в России считали сакральной личность царя, тогда как в Ромейском царстве таковой являлась сама монархическая власть, царский трон как таковой, но не государь, восседавший на нем. На Руси в эпоху Московского царства не было понятия верховенства закона, как в Византии. Ее светская власть, куда в большей мере, чем в Византии, узурпировала сакральные функции, подчинила Церковь, хотя и там, и там Церковь была государственной, а ее автономия — слабой. Эллинизм не привился в русском христианстве, как это случилось в Византии, где образование всегда оставалось светским.

И все же, при всех оговорках, царская Россия надолго унаследовала стойкие архетипы, православное духовное наследие и моральный престиж Ромейского царства, его традиции, веру, идеалы, культ монарха, религиозное отношение к правителю, имперские идеи всеединства, идеи универсальной государственности, которые завладели страной на подсознательном уровне. Замечательный русский историк Василий Осипович Ключевский мудро заметил по этому поводу: «Вместе с великими благами, какие принесло нам византийское влияние, мы вынесли из него и один большой недостаток. Источником этого недостатка было одно — излишество самого влияния». Действительно, именно отсюда, из этих корней проистекает роднящее русских с ромеями преклонение перед властью с желанием при всяком удобном случае напакостить этой власти, а порой выплеснуться свирепым самосудом толпы, стихийным бунтом «бессмысленным и беспощадным», после которого то же государство вполне по-византийски жестоко расправлялось с бунтовщиками. Отсюда же проистекают и встречающиеся порой гипертрофированные апология, почитание, прославление Византии, доходящие до огульного отрицания всего западного, демократического, либерального, и еще более — придуманные мифы о мессианской преемственности Ромейского царства с современной Россией, ставшие особенно навязчивыми после распада СССР.

Впрочем, не одна Россия оставалась приютом византийской веры и культуры. У греков сохранились такие укрепленные древнейшие монастыри как Св. Екатерины на Синае или Великая Лавра Св. Саввы в Палестине. Наконец, они нашли прибежище и в могущественных монастырях, а также в скитах и келиях Афона на удивительно живописных скалистых склонах Агион Орос — Святой Горы, расположенной на одном из полуостровов приморской гористой Халкидики в Македонии, и тем самым открыли новую страницу византийской культуры, которая еще многие столетия духовно питала все православные народы. Афону, этой своеобразной монашеской республике, уже с 1312 г. находившуюся под юрисдикцией Константинопольского Вселенского патриарха, удалось убедить турецкого султана признать часть своих владений как неотчуждаемую собственность. Благодаря этому было обеспечено выживание Святой Горы. Она получила особое, международное значение для тех, кто оказался под османским игом. Ее многочисленные сохранившиеся библиотеки стали источником литературы. Православные греки, грузины, сербы, болгары видели в Афоне символ грядущего освобождения. В тяжелых условиях мусульманского владычества они получали оттуда все необходимое для поддержания христианского благочестия — священнослужителей, духовных учителей, книги, иконы, святые реликвии. На Афон посылали угнетенные народы и своих лучших сынов для усвоения знаний, подпитывавших и укреплявших веру и культуру. Любой искавший здесь уединения, если только он не был женщиной, мог рассчитывать по крайней мере на три дня бесплатного гостеприимства.

Наряду с греческими обителями (Великая Лавра, Ватопед, Пантократор, Дионисиат, Ставроникита и др.) на афонской земле стояли грузинский монастырь — Ивирон, сербский — Хиландар, болгарский — Зограф. Источником духовности служил Афон и для Руси. На Святой Горе она тоже имела свой большой монастырь — Русика (он же — Св. Пантелеимона) и несколько скитов, где всегда находилось немало искателей духовности. Возвращаясь на родину, они привозили с собой лучшие традиции византийской культуры. Тесные контакты Православной Церкви с Афоном сохранялись вплоть до начала XX в. и активно возрождаются ныне. Над этим автономным сообществом монастырей — островком византийского мира — все еще развевается византийский флаг с орлом. Устроением афонской общины руководил и ныне руководит Священный Кинот, который находится в Кареи, административном центре Афона. В Кинот входят представители всех двух десятков афонских монастырей, а председательствует в нем игумен Великой Лавры. Кроме монастырей здесь насчитывается двенадцать скитов и семьсот отдельных келий.

Падение Константинополя не означало гибели ромейской цивилизации. Она осталась в библиотеках и музеях, продолжала жить в культуре различных стран и народов Европы. Без преувеличения можно сказать, что во многом, благодаря ромеям, излившемуся потоку их мудрости, Европа приобрела свой современный облик и в ее «душе» навсегда остались и частицы мученически угасшей Византии. Образно говоря, орлы Константинополя парят в нашем небе еще и сейчас и символично, что гербы и флаги Албании, Боснии и многих стран сохранили этих орлов, хотя и в вариантах изображений.

Уже вскоре после разгрома византийской столицы, ее обесчещения, в среде греков появились надежды на возрождение и возвращение утраченного. Память стала превращаться в легенды. Одна из них гласила, что священники, которые в день завоевания совершали утреннюю службу у главного алтаря Айя Софии, не были убиты турками, а, захватив Святые Дары, скрылись в стене великого храма. Если приложить ухо к ней, можно услышать издалека идущее пение. Эта стена откроется в тот день, когда Константинополь снова станет христианским городом, а служба, прерванная майским утром ужасного вторника, возобновится. Интересно, что исследования, проведенные в храме в 2012 г., позволили обнаружить скрытый ход, который до этого оставался неизвестным, как и некоторые другие подземные ходы Св. Софии.

Другое пророчество утверждает, что славный император Константин XI Палеолог не погиб в битве, а скрылся в каком-то подземелье или тайной могиле у Золотых ворот Константинополя, где он то ли спит, то ли превращен Ангелом в мрамор и ждет своего часа пробуждения, чтобы возвратиться через эти знаменитые ворота и прогнать турок. Подчас это приводило к эксцессам комического характера, когда крайне суеверный султан Мехмед Фатих приказал замуровать Золотые ворота, а позже обеспокоенные турки запретили европейцам вывезти мраморные барельефы с этих ворот и «арестовали» мумию, которую везли из Египта, причем на полном серьезе на долгие годы упрятали ее в тюрьму.

Также существовала легенда об Ангеле, который сойдет с небес около колонны Константина Великого и укажет на незнакомца, который сидит под колонной, а тот в свою очередь с Божией помощью выгонит завоевателей прочь. Все это должно произойти тогда, когда Бог решит, что Константинополь, Империя и Св. София должны вернуться грекам. Поэтому это ожидание крепко засело в самосознании ожесточившегося православного мира, приобрело мощный религиозный контекст и окрасилось непоколебимой верой в Бога, который покарал за грехи своих рабов, а потом вознаградит их своей небывалой милостью.

Со всех точек зрения Константинополь остался таким же важным для коллективного представления греков, как Иерусалим для евреев. Даже в конце XVIII в. оставались очень популярными пророчества, которые появились в среде греческой диаспоры на Сицилии и в Италии между 1279 и 1555 гг. и приписывались василевсу Льву VI Мудрому. Они предсказывали как падение, так и последующее возвращение Великого Города, временами вызывая значительные мессианские ожидания. Это же отразила народная литература XV–XVIII вв. в виде песен-плачей и поэтических пророчеств, которые выражали надежду на близкий конец «царства Исмаила» и торжественное пришествие «царства Христа», в котором греки, разбросанные по разным государствам, угнетаемые разными правителями, получат обещанных «одного пастыря и одно стадо».

Мысль об «отвоевании Византии» по очереди вселяли русским царям Виссарион Никейский, Максим Грек, князь Андрей Курбский, Юрий Крыжанич, что отчасти и провоцировало русско-турецкие войны, все более настойчивое стремление царской России уже с конца XVII в. пробиться к Черному и Азовскому морям, в Крым — давний форпост Византии, оказавшийся в руках оккупировавших его с XIII в. татар. Эти военные действия активно вели с конца XVII в. царь Федор Алексеевич и царевна Софья Алексеевна, в правление которой ее фаворит, князь Василий Голицын составил план «присоединительного похода» на Крым. То же самое планировал совершить в 1738–1739 гг. российский фельдмаршал Миних, после чего силой войти в Константинополь и во всей славе короновать царицу Анну Иоанновну в знаменитой Св. Софии. «Вот — слава! Вот — Владычица!» — мечтательно восклицал он в записях своего «Генерального плана войны».

Еще большие надежды возлагались на победоносную войну 1768–1774 гг. между Россией и османами, прежде всего в контексте легенды о светловолосом народе с севера, который принесет грекам освобождение. К тому же время войны совпало с одним из наиболее влиятельных пророчеств Льва Мудрого о том, что возвращение Святого Города произойдет через 320 лет после его падения. Даже когда эти пророчества не сбылись (проиграв войну, Турция лишь признала независимость от себя Крымского ханства), мессианские ожидания не утратили своей остроты.

Отзвуком этих идей было основание в Петербурге императрицей Екатериной II особого военного учебного заведения — Греческого корпуса, питомцы которого должны были способствовать политической реконструкции возрождения греческого государства, более того, — греко-православного мира. Речь шла об освобождении Константинополя и воссоздании вместе с Россией православной греческой государственности. Как писал истовый монархист Федор Тютчев в одном из своих стихотворений:

Овладение татарским Крымом в 1783 г. стало частью «Греческого проекта» царицы по возвращению земель бывшей Римской империи, а значит, и ее преемницы, Византийской империи, наследницей которой объявляло себя Русское царство, через Киевского князя Владимира принявшее православное Крещение в ромейском Херсоне. Уже на следующий год в титулатуре Екатерины II появилось наименование «Царство Херсонеса Таврического», то есть «полуострова Таврии», восходящее к византийскому наследию на этих землях, а на гербе новосозданной Таврической губернии появился двуглавый орел и золотой православный шестиконечный крест, указывавший на истоки Православия на Руси. Далеко не случайно старший внук императрицы был назван именно Константином и старательно учил греческий язык. С рождения цесаревич готовился в императоры восстановленной, после изгнания турок Византии и был как бы призван воскресить ее древнюю столицу.

Такие идеи стали еще более навязчивыми в середине XIX в. в славянофильских кругах. Впрочем, хваля Византию за ее Православие, в остальном славянофилы не видели в ней ничего хорошего, поскольку славян она угнетала. Тем не менее, в 70-х гг. этого столетия, вместе с разочарованием в идее панславизма, в очередной раз воскресает идея, что Россия должна наследовать Ромейскому царству. Эту идею в 1875 г. в своей знаменитой книге «Византизм и славянство» сформулировал писатель и философ Константин Леонтьев (1831–1891 гг.). Он утверждал, что «византизм» — это цивилизация или культура, основными составляющими которых являются самодержавие, отличное от западного христианство и совокупность некоторых эстетических представлений. Только это и необходимо России для расцвета. Такие идеи совпали со стремлением России к расчленению пришедшей в упадок Османской империи. В ходе очередной русско-турецкой войны русские войска в 1878 г. оказались под Константинополем. Даже архитектуру России к этому времени заполоняет псевдовизантийский стиль. Вплоть до 1917 г. идея наследования Россией Ромейского царства развивается по нарастающей. Создавался новый, империалистический образ Византии, в котором лучшее, — например, крестьянскую общину, — она получила якобы от славян.

После большевистского переворота о Византии в России надолго забыли, и на некоторый период само это слово оказалось под запретом как символ царизма и мракобесия. Лишь в новое время вновь появилось стремление искать какой-то третий путь развития, обоснование того, что Россия это не Восток и не Запад. При этом постепенно все более крепнет мысль о том, что прямых параллелей и с тем, и с другим у нее быть не может. Правда, и тут прошлое вырывается иногда на волю протуберанцами старых идей, вроде возвращения христианам собора Св. Софии Константинопольской. 25 февраля 2015 г. эту идею на полном серьезе поддержала Госдума Российской Федерации, заявившая, что не пожалеет для этого средств на реставрацию и на труд лучших специалистов, ученых. Едва ли это может вызвать у турецкого правительства нечто большее, чем улыбку, а скорее, породит досаду у мусульман, каких немало и в самой России.

Украина, конечно, тоже имеет отношение к византийскому наследию, поскольку оно идет через Киевскую Русь. Но Украина хочет строить национальное государство, ориентированное на Европу, а Византия была империей. Поэтому для Украины Ромейское царство менее важно, чем для России с ее подспудными имперскими амбициями.

Куда больше византийско-православная тема оказалась в центре греческой национальной Великой Идеи — мечты о включении греческого населения Византии в греческое государство с конечной целью отвоевания Константинополя и всех греческих территорий ради триумфа греческой нации над варварами-завоевателями. Гетерия — тайное общество греков, возглавило с XVIII в. эту борьбу с «туркократией», не задумываясь о том, что само многоэтничное Ромейское царство, действительно, было православным, но никогда не ощущало себя национальным государством греков. По воле царской России на Ионических островах был в 1800 г. создан своего рода прообраз самостоятельной греческой государственности — Республика Семи Соединенных островов. В 1821 г в Греции произошло неудачное восстание против турецкого господства, которое организовал фанариот Александр Ипсиланти. На одной стороне знамени Ипсиланти была хорошо понятная для посвященных надпись «Сим победиши» и изображение римского императора Константина Великого, а на другой — феникс, возрождающийся из пламени, символ возрождения Ромейской державы. Это восстание, несмотря на многообразную поддержку повстанцев Россией, было разгромлено, Константинопольский Вселенский патриарх казнен, а идеология Византийской империи после этого окончательно растворилась в греческом национализме. Именно поэтому Йорга считал, что Византия после Византии тогда умерла. Едва ли с этим можно согласиться.

В 1829 г. Греция все же получила автономию. В результате Афины и рожденное греческое государство стали рассматриваться как временное образование, точка отсчета в великом марше во имя неотомщенных братьев, которые до сих пор страдают от ненавистного турецкого ярма. Таким образом, идеи Византии продолжали подпитывать радикальный греческий национализм и шовинизм, который в XIX–XX вв. столкнулся с ответным турецким национализмом. Тогда же начались крайности, приведшие к страшным убийствам и погромам. Овладение Константинополем войсками Антанты в 1919 г. оказалось кратковременным, а въезд командовавшего ими французского генерала Франш-д’Эспере в город под колокольный звон на белом коне остался еще одним пустым символом обретения навсегда утерянного. Катастрофой обернулось отраженное турками в 1922 г. вторжение греков в Анатолию, вылившееся в кровавую резню греков в Смирне.

Новосозданное молодое турецкое государство утвердило существование турецкой нации, но модернизация Турции привела к парадоксальной ситуации. Уничтожая нравы Оттоманской империи, она провозгласила светское государство и равенство всех в гражданских правах, при этом… поставив мусульман на первое место и продолжая считать кощунством обращение в христианство. В 1930 г. турки, следуя по пути «девизантинизации», переименовали Константинополь в Стамбул и пытались избавиться от остатков греческого населения города, сначала за счет принудительного обмена населением, потом наложением непомерных налогов во время Второй мировой войны. Наконец, жуткие погромы весны 1955 г. оставили в городе Вселенского патриарха с небольшой группой соотечественников. Мечты о возвращении Константинополя наконец окончательно ушли в прошлое.

Впрочем, обида на турок за то, что они обладают богатствами, принадлежащими христианскому культурному прошлому, осталась. Эта тема вместе с другими нереализованными чаяниями появлялась в средствах массовой информации в наиболее конфликтные моменты — столкновений на Кипре, претензий Греции относительно морского шельфа и воздушного пространства, нагнетания военной напряженности на границе с Турцией. До сих пор в Афинах стоит статуя легендарного мученика и неофициального святого современной Греции — императора ромеев Константина XI Драгаша Палеолога, вызывающе подняв руку с мечом.

Травма коллективной памяти греков проявляется и ныне в целой череде проблем греко-турецких отношений, и даже в греческих дорожных знаках, которые упрямо указывают направление на Константинополь, а не на Стамбул. И едва ли эту травму будет способно изгладить вступление Турции в Евросоюз. Некоторые представители турецких властей и ныне упрямо считают время христианских императоров в Византии «темной главой» в истории, после которой, вслед за завоеванием Константинополя мусульманами наступило «время Просвещения», а имамы требуют превратить музей «Айя София» в «похищенную» у них действующую мечеть. На период главного мусульманского праздника — Рамадана так периодически и происходит. Даже на турецком флаге рядом с звездой гордо изображен по сути дела не полумесяц, а убывающая луна — луна в ущербе, в своей последней четверти. Это напоминание того, как выглядело небо в то роковое для ромеев раннее утро вторника, когда их столица окончательно пала и султан приказал перенести символ молодого месяца на свои знамена. К слову, до сих пор годовщину османского завоевания Константинополя массово, со слезами на глазах празднуют в Стамбуле, а современные турецкие политики даже решаются называть ее «наибольшим праздником в современной истории Турции». Несмотря на осуждение общественности, в конце 2015 г. турецкое правительство собиралось снести два византийских храма — Св. вмч. Георгия и Вознесения Христова в старейшей части Константинополя, чтобы оборудовать на этой площади огромную автостоянку. Под влиянием идей неоосманства турецкое правительство стало заново переделывать бывшие византийские церкви в мечети. И это при том, что мусульмане в полной мере обеспечены необходимым культовым пространством. Заметим, что турецкие власти прилагают значительные усилия, чтобы стереть признаки христианского присутствия в азиатской части Турции. К примеру, в древнем трапезундском храме Айя София, превращенном в мечеть, в 2017 г. не поскупились на установление электронной системы, которая выдвигает специальные шторы, чтобы во время намаза закрывать византийские фрески. Турция уже не империя, она стала национальным государством, в котором преобладают турки, но корень ментального наследия «могильщиков ромеев» глубок и, наверное, неистребим.

Что касается Запада, то после гибели Византии он окончательно и надолго отвернулся от нее и ее памяти. Изящный век европейского Просвещения, как мы уже говорили, вовсе заклеймил Ромейское царство. Французские просветители ассоциировали его с деспотизмом, нравственным разложением, культурным бесплодием, монашеским мракобесием, пустыми религиозными спорами. Такой мифологический взгляд на Византию не преодолен до сих пор, хотя западные ученые стали активно заниматься византинистикой, и достигли при этом немалых успехов. Тем не менее, западные политики, забыв уроки Византии, продолжают разыгрывать мусульманскую карту, решая проблемы боснийцев, жителей Косово, сербов не в пользу православных народов и не ведая, к чему может привести такое «умиротворение». В связи с этим даже Папа Бенедикт XVI в выступлении 2006 г. вспомнил, хотя и не совсем корректно, антиисламские высказывания василевса Мануила I Комнина. Призрак «убиенной Византии» не прекращает свои стенания уже пять с половиной столетий, настойчиво являясь вновь и вновь, а вторник во всем греческом мире продолжают считать самым несчастливым днем недели. Лучше не имитировать этот призрак политически. Ромейское царство ждет, чтобы его поняли, а не повторили.

1. Какую роль играло Ромейское царство в средневековом мире и почему его существование можно назвать подвигом?

2. Что было главным цивилизационным стержнем Византии?

3. Известны ли вам империи, которые просуществовали столь же долго как Ромейское царство?

4. Что принесло с собой османское завоевание Византии?

5. Как в Турции называли завоеванных христиан? На чем строились отношения турок с ними?

6. Чем можно объяснить появление тех, кого называли фанариоты?

7. Задумайтесь, почему большинство великих визирей султана были греками, а не турками?

8. Какова судьба византийского культурного наследия?

9. Как вы думаете, почему именно в Италию направился наибольший поток греческих эмигрантов? Чем они там занимались?

10. Какую роль сыграли ромейские эрудиты в развитии гуманистического движения?

11. В чем после падения Константинополя выразились сила и слабость Константинопольского Вселенского патриарха?

12. Как смотрели православные народы на Византию?

13. Почему именно Русь стала новым политико-религиозным центром Православия после падения Ромейского царства?

14. Правильно ли будет считать, что после принятия христианства Русь всегда следовала идеологеме византийской государственности?

15. Что сближает Русь с византийским наследием, а что отдаляет от него? Можно ли говорить о полном совпадении матрицы Византии и Руси как империи?

16. Назовите основные монастырские центры, оставшиеся у греков. Поищите, в какие столетия уходит отсчет их истории?

17. Как вы полагаете, почему именно Афон долгое время оставался очагом византийской культуры? Какое значение он имел и имеет для православного мира?

18. На что указывают греческие националистические пророчества и легенды в отношении Константинополя? Знаете ли вы что-то подобное для других стран и эпох?

19. Какие страны и почему в наибольшей мере унаследовали византийскую традицию?

20. Что самое важное оставила человечеству византийская цивилизация?

21. На какую современную страну было бы похоже Ромейское царство, если бы оно сохранилась до настоящего времени?

22. Возможно ли воссоздание «Новой Византии»?

23. Какой статус, по вашему мнению, должен иметь храм Св. Софии в Стамбуле?

24. Какие мифы о Византии распространяются в СМИ?

25. С какими толкованиями слов «византийский» или «византизм» вы сталкивались? Можно ли их сравнивать с понятием «византийщина»?

26. Чем объясняется современная мода на Византию в мире?

27. Может ли прошлое Ромейского царства быть актуальным для анализа современности?