И делалось это в то время, когда самые крупные лидеры боевиков Гелаев, Гелисханов, Басаев, Исрапилов и другие - уже распределили зоны и секторы ответственности между собой.
В свете всего сказанного очевидна и несостоятельность проводимой иногда аналогии между падением Грозного в начале августа 1996 года и падением Сайгона в конце апреля 1975 года. Последнему предшествовало восьминедельное наступление Народных вооруженных сил освобождения (НВСО) Южного Вьетнама, в ходе которого войска (НВСО) захватили тысячу самолетов, более тысячи танков и бронетранспортеров, полторы тысячи орудий, более трехсот кораблей и судов противника. Другая война, другие масштабы, принципиально иной ход событий, закономерно приведший к падению Сайгона.
В Грозном же в августе 1996 года не было и следов подобной закономерности, а множество участников событий с федеральной стороны, оценивая вышеперечисленное и многие другие факты, категоричны в своем суждении: "Иначе, как прямым предательством, объяснить их невозможно".
И если уж не забираться совсем в глубь истории, ища подобий (вроде легенды о предательской сдаче Толедо маврам в VIII веке), то ближайшую аналогию можно обнаружить, пожалуй, в сдаче Россией правительства Наджибуллы и, соответственно, Кабула моджахедам в 1992 году. Теперь ситуация повторялась в Грозном.
Свидетельство очевидца: "С началом штурма наши блоки и комендатуры были изолированы не только от основных войск, но и друг от друга. Без воды, без еды, с ограниченными боекомплектами. Раненые без медицинской помощи умирают, рядом разлагаются трупы убитых.
Почти неделю бойцы на блоках и в комендатурах сражались в таких условиях. Каких-либо попыток их деблокировать практически не предпринималось. Только через некоторое время начальство все-таки зашевелилось..."
Основной удар боевиков 6 августа был направлен на железнодорожный вокзал и комплекс правительственных зданий в центре Грозного. Вокзал был взят легко, при этом боевикам достались богатые трофеи: несколько прибывших незадолго до штурма вагонов с оружием и боеприпасами (один вагон был полностью загружен одноразовыми гранатометами "Муха" и "Удар"). В центре же, где по Дому правительства был нанесен массированный удар с применением РПО "Шмель", развернулись тяжелые бои. На помощь блокированным российским военнослужащим и сражавшимся рядом с ними чеченским милиционерам и бойцам чеченского ОМОНа были брошены колонны бронетехники 205-й бригады из аэропорта "Северный". Одна из них, потеряв до половины техники, сумела пробиться к осажденным, что переломило ход событий: боевикам так и не удалось войти в здание.
Уже к 9 августа стало ясно, что "блиц" им не удался, а по данным радиоперехвата, к 17 августа боевики начали испытывать недостаток боеприпасов. Некоторые полевые командиры запрашивали свое командование: "У нас много раненых. Хватит, пора уходить".
Большие потери были и со стороны федеральных сил: по данным Главной военной прокуратуры, в августовских боях за Грозный были убиты около 420, ранены 1300 и пропали без вести 120 российских военнослужащих. Тем не менее, несмотря на эти потери, тяжелые бои и явное предательство "низов" "верхами", почти все КПП, блокпосты, комендатуры и военные городки, аэропорт "Северный" и база в Ханкале оставались в руках внутренних войск и подразделений МВД. Были подтянуты резервы, сформированы штурмовые отряды, артиллерией пристреляны маршруты передвижения боевиков. Подразделения 101-й бригады постепенно возвращали контроль над площадью Минутка. Ультиматум, предъявленный боевикам генералом Пуликовским, стянувшим федеральные силы вокруг города в плотное кольцо, означал близость решающего перелома.
Однако все жертвы, мужество и стойкость солдат оказались напрасными: 22 августа новый секретарь Совета безопасности генерал А. Лебедь, еще 10 августа назначенный новым полномочным представителем президента Российской Федерации в Чеченской республике, и начальник штаба вооруженных формирований Чечни А. Масхадов подписали Договор о разведении противоборствующих сторон, отводе войск и совместном контроле за отдельными районами Грозного. Началось создание совместных комендатур федеральных войск и чеченских боевиков, федеральные силы стали отводиться из Грозного. Тем самым сдача его, о которой в течение почти двух недель коварно велись переговоры за спиной у сражающейся армии, стала совершившимся фактом. На территорию "Северного" стягивались части, выводимые по договоренности между Масхадовым и Лебедем, - подавленные, озлобленные, усталые. И уже тогда иные давали совершенно точный, как показало будущее, прогноз дальнейшего развития событий: "Пройдет какое-то время - и вооруженные до зубов боевички отправятся "гулять" за пределы Чечни. Сейчас нас выведут, но я уверен, что мы еще с ними где-нибудь встретимся, например в Осетии. А закончится все тем же самым, придется все повторять по второму кругу, начиная со штурма Грозного... Мое государство послало сюда меня воевать с незаконными вооруженными формированиями, с бандитами. Сколько своих здесь положили, а теперь узаконили бандитов?!" За исключением того, что снова встретиться пришлось не в Осетии, а в Дагестане, предугадано все было безошибочно; и слабо верится, чтобы генерал Лебедь не понимал того, что понимал начальник разведки майор Е., чьи слова приводит "Солдат удачи".
Не мог генерал не понимать и того, каким издевательством над российскими солдатами является самый замысел пресловутых "совместных комендатур", превративших российских солдат в заложников боевиков, в подчиненных, которым поручалась самая грязная, тяжелая, а нередко и опасная работа - вроде уборки полуразложившихся под августовским солнцем трупов. А также - и невольных соучастников расправ с "неугодными", сведением счетов с которыми тотчас занялись триумфаторы. Последнее - одна из самых мрачных страниц всей чеченской кампании, ее не любят открывать даже и многие из тех, кто клянет Лебедя за предательское соглашение, обессмыслившее жертву русского солдата. При этом, однако, как-то не очень охотно вспоминают о тех чеченцах, которые искренне поддержали усилия федерального центра и чья участь теперь оказалась поистине ужасной. Командир оперативного взвода чеченского ОМОНа М. Буавади имел все основания сказать: "Соглашение России и Масхадова - это предательство той части населения Чечни, которая боролась за Чечню в составе России..."
Все это не помешало, однако, Москве 31 августа 1996 года Хасавюртовскими соглашениями узаконить воцарившийся в Чечне произвол, жестокое сведение счетов, откровенное торжество боевиков, вовсе и не думавших скрывать, что соглашение от 22 августа они воспринимают исключительно как свою победу и свои части никуда отводить не собираются. 31 августа А. Лебедем и А. Масхадовым были подписаны совместное Заявление о прекращении военных действий в Чечне и Принципы определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой. При этом Лебедь объявил, что в ходе военных действий в Чечне погибло 80 тысяч человек - хотя даже по данным "Мемориала", склонного скорее завышать, нежели занижать число жертв войны, оно на январь 1997 года составило 4379 человек, 703 пропали без вести. МО дает цифру примерно в два раза меньшую, Комитет солдатских матерей - примерно в 3 раза большую.
В любом случае статистика, приведенная Лебедем, была абсолютно не соотносимой с данными всех этих трех источников, отзывалась фантастикой, но притом фантастикой политически-взрывной - так как получалось, что погибла едва ли не треть населения Чечни, а это не могло быть квалифицировано иначе, чем геноцид, на чем и настаивала чеченская сторона. И хотя Хасавюртовские соглашения, вводя понятие "отложенного статуса", предполагали, что таковой будет определен до 31 декабря 2001 года, Масхадов и его сторонники трактовали их исключительно как признание Россией ее неискупимой "исторической вины" перед Чечней - со всеми вытекающими отсюда следствиями, в том числе и уплатой репараций. Притом - не более не менее как за 400 лет, так как теперь и президент Ельцин, с чьей-то подачи, упорно твердил об окончании "четырехсотлетней войны между Чечней и Россией".
Но Чечня отнюдь не собиралась заканчивать ее - и уж, во всяком случае, на условиях официальной Москвы. 15 октября Комитет обороны Чечни назначил на 27 января 1992 года выборы президента республики и парламента; а 27 октября Общенациональный конгресс чеченского народа высказался за полную независимость и суверенитет Республики Ичкерия. Ответом Москвы стал широкий жест обещания масштабной экономической помощи (как считается теперь, в эту "черную дыру" утекли сотни миллионов долларов) и возобновление, при активном участии Б. Березовского, нефтяной игры вокруг Чечни и "трубы".
В тот самый день, 23 ноября 1996 года, когда президент РФ подписал Указ о выводе из Чечни последних оставшихся там двух бригад федеральных войск (что Т. и Э. Дюпюи с удовлетворением называют "безоговорочной капитуляцией" России), премьер В. Черномырдин и А. Масхадов, теперь тоже премьер, подписали Временное соглашение о принципах взаимоотношений между федеральным центром и Чеченской Республикой, предусматривавшее формирование особых экономических отношений после выбора президента и парламента Чечни.
"Особость" эта более всего касалась сотрудничества по вопросам добычи, переработки, транспортировки нефти, нефтепродуктов и газа, при котором чеченская сторона должна была стать гарантом безопасности трубопроводного транспорта и нефтегазовых предприятий. Соглашение это сыграло немалую роль как фактор политической поддержки кандидатуры Масхадова на выборах, так как именно он представлялся (как мы увидим далее, не вполне обоснованно) гарантом реализации экономических интересов определенных лиц с российской стороны.
А тем временем, покуда определялись и столбились эти интересы, остатки Российской армии, преданной и униженной, покидали Чечню. Надписи на бортах боевых машин были красноречивы: "Грозный, мы еще вернемся!", "С надеждой, что все это было не напрасно", "Страна может быть не права, но она наша Родина", "Нас предали, но нас не победили". В отличие от того, что происходило при выводе ОКСВ из Афганистана, когда на Родине солдат встречали приветственные транспаранты, лозунги, знамена и духовые оркестры, здесь армии даже не позволили сохранить остатки чести - и хотя бы видимость государственного внимания к ней.
Освистанная чеченскими мальчишками, стоявшими по обочинам шоссе, оплеванная глумливыми СМИ, она в декабре 1996 года была выброшена в заснеженные ставропольские степи, на заброшенный аэродром бывшего ДОСААФ. И если ниточка связи армии с Россией не порвалась тогда совсем, то это исключительно благодаря жителям Ставрополья, несшим и везшим солдатам продукты, теплые вещи, топившим для них бани. И все же чувство горечи переполняло военных: "Ощущение мерзкое. Как будто ведро помоев в лицо выплеснули", - так емко и образно выразил это чувство один из офицеров.
Другой развил сходные мысли более пространно: "За что людей столько положили? Чего добились? Если здесь (в Чечне) установлен мир - то я римский император. Если раньше мы здесь не давали бандитствовать и грабить, как им хочется, то уж теперь-то они развернутся. Никто не помешает. Они уже сейчас орудуют в Грозном и окрестностях, да еще и числятся при этом защитниками общественного порядка... В Чечне им скоро будет тесно. Слишком уж их много, а делить и грабить скоро станет нечего. Они же дальше двинут, в Россию. А тогда что? Опять Грозный брать или Чечню колючей проволокой обносить и минировать?.." ("Солдат удачи", № 8, 1997 год).
Сказано это было на пороге 1997 года, но как актуально звучит в конце 2001-го! Вторая чеченская кампания не распутала, а еще туже затянула узел, завязанный "Хасавюртом", партнер же Лебедя по позорно памятным соглашениям Аслан Масхадов, 12 февраля вступив в должность президента Республики Ичкерия, наотрез отказался от участия в Совете Федерации и заявил, что вопрос о полной независимости Чечни может быть решен и до 2001 года. Открывался почти трехлетний период внешней неопределенности и даже стагнации ситуации в Чечне; однако за этой поверхностью развивался активный процесс, к концу последнего десятилетия ХХ века выведший "чеченский вопрос" на новый уровень и в качественно иное состояние.
Южная дуга: ход анаконды
Первый период в истории ичкерийского движения, окончание которого как раз и можно датировать 1996 годом, в общем и целом характеризуется присяганием его лидеров общедемократической идеологии Народных фронтов. В своем генезисе, о чем уже говорилось выше, оно было особыми узами связано с антисоветскими и антирусскими движениями Прибалтики. В той же мере, в какой здесь обозначалась исламская тема, делалось это скорее на языке "демоислама" - специфического симбиоза уже поднимающей голову идеологии политического исламизма* , ныне получившей общее имя ваххабизма, с общедемократической и антисоветской риторикой горбачевской перестройки. На просторах бывшего СССР демоислам впервые масштабно и в высшей степени кроваво проявил себя во время гражданской войны в Таджикистане** .
Первым ее отблеском можно считать февральские события 1990 года в Душанбе. И хотя, в целом, они разворачивались по сценарию, уже опробованному в других республиках, в том числе и совсем неподалеку - в Ферганской, а затем Ошской областях, здесь сразу же выявилась специфика, определяющая особое место Душанбе-90 в общем процессе раскачки нестабильности на советском, а затем постсоветском пространстве.
Прежде всего, здесь впервые на этом пространстве объектом агрессии и насилия со стороны толпы, ведомой, как и повсюду, квази-демократической национальной интеллигенцией, стали русские как таковые. Уж не защищенные более никакими табу, они в массовом же порядке обратились в бегство; и это, вплоть до разгула антирусского террора в Чечне с приходом к власти генерала Дудаева, был самый масштабный их исход из национальной республики - к сожалению, как и все остальное, происходившее в "горячих точках", почти не замеченный российским обществом.
А между тем на дороги бегства их (как и многих таджиков, начавших покидать родину еще до полномасштабного разворачивания жесточайшей гражданской войны в апреле 1992 года) толкало, в особенности, то, что теперь начинает ощущать и РФ: приближение "Афганистана" в указанном выше смысле как общего разогрева южной дуги нестабильности. В Таджикистане же такое приближение понималось весьма конкретно, и уже в феврале 1990 года Душанбе был переполнен слухами о возможном вторжении на территорию республики нескольких дивизий моджахедов. И хотя в буквальном смысле слова этого не произошло, было ясно, что с распадом СССР начинает растворяться, исчезать грань между его среднеазиатскими республиками и тем, что еще совсем недавно именовалось "третьим миром".
Он, со своей нищетой, хаосом междоусобиц, наркоторговлей, терроризмом, политизированным фундаментализмом и стоящей за всем этим игрой мощных политических и параполитических сил (самым ярким олицетворением чего и перешел в ХХI век Афганистан), теперь начинает буквально перетекать на территорию рухнувшей сверхдержавы. И первым это познал Таджикистан, где звонкие речи лидеров демоислама (поддержанных именитыми вождями "российской демократии" Собчаком, Поповым и другими) своим фоном сразу же обрели дикие крики людей, истязуемых ваххабитами ("вовчиками", как именовали их здесь), почему-то особо облюбовавших бани для массовых пыток и зверских казней "противников демократии". Было очевидно, что работает персонал, прошедший спецподготовку, черты которой узнавались людьми, побывавшими по ту сторону Пянджа.
По-военному конкретный вид получило вскоре такое приближение "Афганистана" к границам постсоветского пространства для едва становящейся на ноги Российской армии. 19 июля 1993 года 12-я застава Московского погранотряда подверглась нападению хорошо вооруженных моджахедов, пришедших с афганской стороны. В течение 16 часов, не получая подкрепления и неся тяжелые потери, пограничники отбивались от превосходящих сил противника.
Идея поддержки 12-й заставы частями 201-й дивизии и другими силами быстрого реагирования, выдвинутая рядом офицеров, была блокирована на высшем уровне Министерства обороны России, которое, прокомментировали тогда же эксперты, вряд ли, в свою очередь, принимало решения самостоятельно.
В формировании южной дуги нестабильности, все плотнее сжимающей Россию на этом направлении, гражданской войне 1992-1993 годов в Таджикистане принадлежит исключительная роль, связанная с особым геополитическим положением. По мнению иных, Таджикистан можно даже назвать "геостратегическим нервом планеты"; чрезвычайно высоко, с позиций уже историософских, оценивал значение Памира для судеб России великий русский философ Николай Федоров. Вот почему, парадоксальным образом, я сочла возможным рассматривать их не изолированно, но по их "гулкому" резонансу, в контексте общего процесса, развивающегося по южной дуге.
И как в 1990-1993 годы кому-то потребовалось придать острому, но все-таки в начале мирному, гражданскому конфликту такой масштаб и формат, который позволил бы превратить его в зону сплавления "Афганистана" с территорией СНГ, так после Хасавюрта в ту же матрицу уже открыто начал отливаться процесс в Чечне.
Правда, еще в 1992 году в Боснии миротворцами был задержан самолет неизвестно зачем прибывшего туда Дудаева, который был освобожден после телефонного звонка Ельцина. Об этом в "Экспресс-хронике" сообщил в сентябре того же года грозненский ее корреспондент Дмитрий Крикорьянц, зверски убитый спустя полгода. Расследование ни к чему ни привело, и удивительное равнодушие ко всей этой темной истории выказали российские, столь шумные в других случаях, правозащитники, чьим изданием традиционно являлась "Экспресс-хроника".
Очевидно, "исламистские" связи ичкерийского руководства начинали простраиваться уже в ту пору; и, возможно, уже в ту пору родилась - или уж, во всяком случае, зародилась - ныне зарегистрированная на территории США "Американская служба по делам Боснии и Чечни", информация о которой появилась на страницах марокканской газеты "Аль-алям" уже весной 2001 года. Генерал Дудаев, в феврале 1992 года давая пространное интервью "Независимой газете", педалировал все же первую составляющую явления "демоислама".
Советскую власть он корил за то, что она будто бы лишила чеченцев возможности "по-настоящему" знать, "что такое действительно литература, живопись, классическая музыка", и утверждал, что новое руководство Чечни намерено строить свою политику "на основе международного права, демократических принципов..." В том же духе был выдержан и ответ на вопрос о предпочтительной, на взгляд Дудаева, модели государства для Чечни. "Это светское, конституционное государство с равными правами и возможностями для всех граждан. С раскрепощенными душами, независимо от вероисповеданий, политических принципов и национальности".
Иное дело, что нарисованный образ уже при Дудаеве не имел ничего общего со складывающейся реальностью, о чем достаточно сказано выше; однако общедемократическая риторика все-таки на том этапе еще представлялась необходимой. И хотя начавшаяся в 1994 году война уже ввела в оборот тему газавата и соответствующую ей фразеологию, все же решающий поворот в сторону исламизма как отныне официальной идеологии Республики Ичкерия был осуществлен уже после смерти Дудаева и после заключения Хасавюртовских соглашений.
Сцены публичных наказаний палками, которые в изобилии - и, надо сказать, без особого негодования - транслировались российским телевидением, именующим себя демократическим, были лишь внешним проявлением радикального политического сдвига в Чечне. Ибо уже в том же 1996 году исполняющий обязанности президента Зелимхан Яндарбиев, в свое время так тесно связанный с латышским Народным фронтом, издал указ, отменяющий действие на территории Чечни советских и российских законов, ликвидировал светские суды, создал Верховный шариатский суд и районные шариатские структуры. При этом, отмечает Вахит Акаев, директор НИИ гуманитарных наук ЧРИ, законодательной базой шариатских судов стал Уголовный кодекс-шариат, переписанный с суданского Уголовного кодекса. Разумеется, при столь определенно выраженной ориентации сторонники ваххабитов* сразу же заняли ряд ключевых позиций в судах, правительстве и вооруженных силах Чечни. Это их политическое укрепление, усилив и без того присущую им идеологическую и религиозную агрессивность, привело к резкому обострению отношений между ними и большей частью чеченского общества, привыкшей одновременно и к традиционному, гораздо более мягкому и гибкому (а на взгляд многих, и более чистому) исламу, и к современным светским нормам судопроизводства и социального регулирования в целом.
"На митингах, организованных оппозицией в Грозном в 1997-1998 годах, сообщает Вахит Акаев, - А. Масхадова обвинили в том, что он окружил себя ваххабитами, а в принимаемых резолюциях выдвигались требования отставки министров-ваххабитов" ("Родина", соч. цит., с. 177). Напряжение внутри чеченского общества было так велико, что Масхадов вынужден был дистанцироваться от ваххабитов и в одном из телевизионных интервью заявил, что "некто Абдуррахман (араб из Саудовской Аравии) - эмир ваххабитов в Чечне - одобряет похищения людей и получение за них выкупа". Указом президента были лишены звания бригадных генералов А. Бараев и А. Меджидов, реформированы возглавляемые ими шариатские структуры, признаны персонами нон грата иностранцы, работавшие в шариатских судах Чечни.
Однако сторону ваххабитов приняли вице-президент Чечни Ваха Арсанов и Шамиль Басаев; и тогда же обозначилась опасная смычка крепнувшего чеченского исламизма с аналогичными процессами, развивающимися в Дагестане.
Начало втягивания Дагестана, земли давней и развитой исламской традиции, в общую формирующуюся систему радикального исламизма можно датировать 1990 годом, когда 9 июня в Астрахани состоялся учредительный съезд Исламской партии возрождения (ИПВ). Уже тогда местом пребывания ее штаб-квартиры была выбрана Махачкала, а председателем руководящего органа партии, именуемого Маджлис-Шура (Совет), стал представитель Дагестана Ахмад-кады Ахтаев, вскоре скончавшийся. Однако работа в том же направлении** была продолжена, и теперь на первый план выдвинулся лидер ваххабитов Дагестана Багаутдин Мохаммад, приглашенный в Чечню в августе 1996 года для утверждения шариата. С появлением в Чечне Багаутдина напряженность здесь усилилась, и личность его заслуживает тем большего внимания, что именно он, в 1992-1993 годы организовавший на деньги из Саудовской Аравии Исламскую гимназию в Кизилюрте, возглавил радикально-исламское движение "Джаамат аль-ислами", базой которого стали так хорошо теперь известные всем в России села Карамахи и Чабанмахи Буйнакского района.
Именно в Карамахи, еще до начала войны в декабре 1994 года, проживал Хаттаб, взявший в жены местную уроженку, и здесь он оставил своего сподвижника Джаруллу Раджбаддинова, в конце лета 1999 года руководившего обороной ваххабитских сел. Но уже за несколько лет до того здесь велась активная военная и религиозно-политическая подготовка "братьев". И готовили их не только к обороне Карамахи и Чабанмахи: по свидетельству молодого аспиранта Института востоковедения РАН, под псевдонимом М.Д. описавшего свое пребывание в "ваххабитской республике", речь там шла о походах на Махачкалу и даже на Москву. Обстановка на территории Дагестана обострялась, и только за 1996 год здесь было совершено 19 террористических актов, в результате которых погибли 77 и ранены 28 человек. Об антироссийском джихаде открыто говорила распространяемая ваххабитами пропагандистская литература. В 1997 году "Центральный фронт освобождения Кавказа и Дагестана" взял на себя ответственность за вооруженное нападение на 136-ю бригаду российских федеральных войск в декабре 1997 года. Тогда же Багаутдин Мохаммад публично заявил, что "Дагестан может оставаться в составе России, только если она станет мусульманским государством". И тогда же, в декабре 1997 года, Салман Радуев и руководство "Боевых отрядов джамаатов Дагестана" установили союз, подписав соглашение о военной взаимопомощи и провозгласив своей целью борьбу за единое исламское государство, за независимость от России.
В совместном заявлении сторон говорилось, что "джамаат дагестанского народа представляет интересы дагестанцев в деле служения Аллаху, так же как и командование армии Дудаева представляет интересы чеченского народа, интересы свободы и независимости всего Кавказа. Мы гордимся тем, что этим договором мы заложили начало тесного сотрудничества между народами и боевыми подразделениями джихада Дагестана и Ичкерии..." (Милрад Фатуллаев, "Мощный плацдарм пантюркистского влияния". - "Независимая газета", 25 июля 1997 года. - Курсив мой. - К.М.).
Стороны, заключившие военный союз, заявили о целях совместной борьбы против "общего врага - Российской империи" и создания единого, основанного на нормах шариата мусульманского общества на всей территории Кавказа. И это были не просто слова. Одновременно с увеличением числа "курсантов", направляющихся на военно-тренировочные базы, расположенные, по большей части, на территории Чечни, и в Чечню, и в Дагестан во все большем количестве начали прибывать проповедники, а скорее пропагандисты из Пакистана, Саудовской Аравии, ОАЭ, Египта, возрос поток соответствующей литературы, а также финансов. По некоторым данным, уже в 1996 году филиалу ИПВ в Дагестане Саудовская Аравия выделила 17 миллионов долларов США.
Одновременно в республике открылись филиалы зарубежных исламских центров - в частности, имеющих штаб-квартиры в США и в Германии.
"В Махачкале, - отмечает один из экспертов, - неоднократно отмечалось появление представителя исламской организации "Братья-мусульмане" в России, гражданина Судана Адама Мухамеда Адама.
Важную роль в координации деятельности эмиссаров исламских фундаменталистских организаций играл имам крупнейшей в Медине мечети Абдулгамид Дагестани. Он из Саудовской Аравии руководил лидером ИПВ Дагестана Ахтаевым, а также рядом представителей даргинского духовного управления через Грозный". Идеология радикального исламизма, по сути, тождественная идеологии талибов, связи с которыми и не скрывались, агрессивно наступала на традиционный ислам, объявляемый "не чистым" и "не настоящим". Это, разумеется, не могло не вызывать болезненной реакции, особенно в Дагестане, всегда считавшемся и ощущавшем себя колыбелью ислама на Северном Кавказе.
Об экспансии ваххабизма и ее далеко не идеально-религиозных целях с тревогой говорил в феврале 1998 года верховный муфтий Дагестана Сайидмухаммед Абубакар (убитый в августе того же года): "Как быть, если "Камазами" завозят идеологическую литературу, а ты и брошюру не можешь отпечатать? Они вооружены, а у тебя только одно оружие s слово, убеждение, а у них "зеленые", без счета подбрасываемые из-за рубежа, а ты "отделен от государства"". Правда, удобная позиция?.. Появилась опять же удобная формула, чтобы оправдать бездействие тех же эфесбэшников: "Мы с инакомыслием теперь не боремся". Но о каком инакомыслии речь? Это уже действие. Существуют статьи УК о разжигании межнациональной, межконфессиональной розни, о том, как нужно поступать с теми, кто вносит деструктивные тенденции в общество". ("Родина", соч. цит., с. 194).
Напор ваххабитов на традиционный ислам и, конкретнее, суфийские ордена на Северном Кавказе (которые, по словам бывшего министра иностранных дел, иорданского чеченца Шамиля Бено, "коррумпированы и не способны представлять истинные интересы правоверных"), побудил традиционное духовенство Дагестана и Чечни предпринять попытку консолидации антиваххабистких сил. С этой целью в Грозном был созван конгресс мусульман Чечни и Ингушетии, на котором было принято общее заявление, осуждающее деятельность ваххабитов и призывающее органы власти Северного Кавказа объявить ваххабизм вне закона, а также немедленно расформировать вооруженные группировки проваххабитского характера. Масхадову предлагалось избавиться от "представителей администрации президента и правительства, морально и материально поддерживающих это экстремистское течение".
Слово "экстремистское" в складывающейся ситуации было не жупелом, а констатацией, если угодно - медицинским диагнозом. Ведь в начале того же 1998 года в Гудермесе состоялось совещание сил религиозной оппозиции, на котором обсуждалась ситуация в Дагестане - в ключе отнюдь не аполитичном. Участники совещания указали на важность "священной войны в мусульманской религиозной практике", а затем конкретизировали проблему, назвав отношения между ваххабитами и пророссийским руководством Дагестана "военными" со всеми вытекающими отсюда следствиями. Лидеры исламского джамаата призвали своих сторонников "в полном объеме активизировать исламский призыв и вести джихад против неверия и всех тех, кто его олицетворяет".
Остается напомнить, что в том же 1998 году была предпринята попытка захватить здание правительства и госсовета Дагестана, организованная братьями Хачилаевыми.
В таком контексте антиваххабитский конгресс в Грозном не может не быть признан явлением экстраординарным и дававшим Москве исключительные возможности, по меньшей мере, нейтрализации столь опасно развивающегося процесса на Северном Кавказе. Причем в данном случае она могла ограничиться всего лишь именно нейтралитетом, благожелательным по отношению к антиваххабитским силам. Впрочем, в крайнем случае довольно было бы и простого нейтралитета, но именно от этой позиции отказалась Москва.
22 июня 1998 года на Старой площади, в здании администрации президента России, прошло заседание обновленной комиссии при президенте России по противодействию политическому экстремизму. Комиссия пришла к выводу, что течение ваххабизм не является экстремистским, и это был настоящий удар в спину антиваххабитским и пророссийским силам на Северном Кавказе - удар, сравниваемый, пожалуй, лишь с теми, которые горбачевское руководство в свое время наносило сторонникам сохранения СССР в союзных республиках.
И, разумеется, подобное не объяснишь одной лишь некомпетентностью. Речь скорее о другом, и, думается, прав в своей оценке Вахит Акаев: "Тот факт, что ваххабизм, официально запрещенный в Чечне, Ингушетии и оцениваемый как исламский фундаментализм в Дагестане, был в тот момент признан российскими силовыми министрами* как течение мирное, неэкстремистское, говорит о том, что это течение нашло поддержку в определенных политических кругах в Москве".
Причем приходится сделать вывод, в кругах, втянутых в "Большую Игру", цели которой как раз в это время начали особенно отчетливо обозначаться на Кавказе и требовали замены первичного, "общедемократического" и светского, формата процесса иным - радикально-исламским. Едва ли не последним напоминанием о начальном европеистском замысле "Общекавказского Дома" стала состоявшаяся в июне 1997 года в Кисловодске встреча кавказских руководителей (на ней присутствовали губернатор Ставрополья Черногоров, президент Ингушетии Аушев, представители Северной Осетии, Кабардино-Балкарии и Дагестана, а также казачества), которую назвали Кавказским Маастрихтом. Однако отсутствие Чечни, ключевой для данного региона республики, делало всю перспективу "Маастрихта" химерической, в Чечне же происходили крутые перемены. Причем они резко обозначились именно тогда, когда, казалось бы, возникли самые благоприятные условия для реализации тщательно готовившихся проектов "Кавказско-Евразийского Общего рынка".
Упования на Запад в ичкерийском руководстве сменяются резко, подчеркнуто выраженной антизападной ориентацией, и публичные заявления по этому поводу делают лидеры - исполняющий обязанности президента Зелимхан Яндарбиев и главный идеолог Мовлади Удугов, теперь создающий движение "Исламская нация" и прямо говорящий о возможности объединения Дагестана и Чечни в единое государство. Разумеется, публичные заявления политиков такого ранга суть одновременно и политические акции, но именно поэтому их и не стоит принимать за чистую монету, не анализируя сложных композиций, в которые они оказываются вмонтированы.
А ключ к композициям пятилетней давности, весьма вероятно, дают сходные схемы сегодняшнего дня. Только теперь последствия непростительного легковерия (а если это не легковерие, то придется предполагать нечто иное предательское соучастие) могут оказаться стократ опаснее для России. Ибо взрывной потенциал по всей южной дуге критически нарастает.
* * *
Сегодня российское руководство со странным энтузиазмом говорит о "дуге международного терроризма от Филиппин до Косово", усматривая здесь возможности для развития американо-российского партнерства. Общественное мнение, мало искушенное в хитросплетениях вопроса и так и не изжившее иллюзий новой "встречи на Эльбе", с готовностью принимает эту, мягко выражаясь, упрощенную версию.
Газетные полосы пестрят выразительными заголовками: "Россия и США решили давить на талибов", "США будут бороться с узбекскими боевиками", "Один враг на два государства" (речь, разумеется, о бен Ладене) и прочее в том же роде. При этом за кадром остается такой примечательный факт, как партнерство США и бен Ладена в поддержке террористической ОАК не далее, как летом 1999 года. Что до узбекских боевиков, которые, наряду с талибами, тоже выступают в качестве "общего врага" России и США, то восхождение наиболее их крупных лидеров - таких, в частности, как Тахир Юлдашев и Джумабай Ходжиев (более известный под именем Джума Намангани) относится к 1988-1989 годам, и их по всей справедливости следует отнести на счет успехов стратегии Бжезинского-Кейси, описанной выше. О талибах тогда не было и речи, а все внимание и вся поддержка США адресовались позже потерявшим свои позиции в Афганистане лидерам пешаварской семерки - с которой, разумеется, неизбежно выстраивали отношения и лидеры формирующегося как в Узбекистане, как и в Таджикистане, "исламского сопротивления".
Они, как и поддержавший их теперь уже из Стамбула Салай Мадаминов (в советское время известный в Узбекистане по своему литературному псевдониму как Мухаммад Солих), стояли за кровавыми событиями 1989-1990 годов в Ферганской долине. Созданная ими тогда же боевая исламская группа "Товба" ("Покаяние") с самого начала поставила своей целью создание в Ферганской долине исламского государства, живущего по законам шариата. В 1992 году группа перешла в подполье, а Хаджиев (Намангани) и Юлдашев бежали в Таджикистан, где вступили в самые тесные контакты с таджикской оппозицией, приняв участие в гражданской войне на ее стороне. Примерно тогда же Юлдашев, в контакте с бен Ладеном и Хаттабом, организует на территории Афганистана боевые лагеря, из "курсантов" которых были сформированы вооруженные группы в Намангане, Андижане, Самарканде, Ташкенте. Они и совершили на протяжении 1999 года ряд вторжений на территорию Узбекистана и Киргизии, последнее из которых (июль-август, Сурхандарьинская, Ташкентская и Баткентская области) странным образом совпало с вторжением отрядов Басаева-Хаттаба в Дагестан.
Связи ИДУ (Исламское движение Узбекистана) с ОТО (Объединенная таджикская оппозиция) не только не прерваны, но, напротив, с вхождением некоторых из ее командиров в правительство, вышли на новый уровень. А основные базы ИДУ, как отметил один из экспертов и что, надо сказать, отрицается таджикским руководством, расположены в Тавильдаринской и Гармской зонах Таджикистана и на территориях, еще недавно контролируемых лидерами Северного альянса Раббани и Масудом - вряд ли без ведома и согласия последних.
Вывод напрашивается очевидный: какую бы опасность ни представляли в перспективе для России талибы и как бы ни осложнились в последнее время их отношения с Соединенными Штатами (осложненность эту, впрочем, не стоит преувеличивать), сама по себе российско-американская антиталибская "антанта" вряд ли решит проблему стабилизации обстановки на рубежах РФ и СНГ. Ведь США яйца-то положены, по крайней мере, в две корзины, и Северный альянс, буде победителем окажется он, с высокой степенью вероятности станет, в свой черед, создавать режим "наибольшего благоприятствования" для радикально-исламских группировок, как делал это и раньше. Со своей стороны, ИДУ, поддерживая отношения с ОТО и, очевидно, с Северным альянсом, то есть с таджикской стороной во внутриафганском конфликте, в середине 1999 года получало деньги одновременно и от лидера "Талибана" Мохаммада Омара, и от Усамы бен Ладена. От последнего - как раз на поддержку отрядов ИДУ, вторгшихся в Киргизию, то есть на восточной оконечности дуги напряженности, на западной оконечности которой, на Балканах, в это время торжествовала свою, добытую при решающем участии НАТО, победу ОАК. Это - один уровень отношений, и уже на этом уровне картина предстает далекой от хрестоматийной упрощенности, которую предлагает идеология совместной российско-американской борьбы против "общего врага".
Она, однако, предстанет еще более сложной, если хотя бы вскользь коснуться другого уровня: связей ИДУ с Турцией (членом НАТО), получивших конкретное выражение в долларовых счетах и поставках вооружений, и с Саудовской Аравией, откуда начинал свою работу Кейси и откуда весной 1999 года Юлдашев получил на продолжение джихада более миллиона долларов* . Наконец, очевидная преемственность ИДУ по отношению к басмачеству (а она просматривается как на уровне символов движения, так и ряда конкретных лиц) тем более не позволяет упрощать картину и исключать англо-саксонский фактор. Ведь пальма первенства в выработке стратегии использования исламского радикализма как инструмента "Большой Игры" против России принадлежит именно Англии, а у истоков ее стояли, как уже говорилось, Уилфред Скоуэн Блант и Спенсер Черчилль.
"Британский вектор" был резко выражен и в басмаческом движении, так что Кейси и Бжезинский шли по уже проторенной дороге, лишь "переформатируя" процесс в соответствии с изменившимся соотношением геополитических величин. В 1970-х годах именно британский разведчик Бернард Льюис предложил администрации президента Картера план дестабилизации Советского Союза путем провоцирования исламского недовольства на Кавказе и в Средней Азии (более подробно см.: Сергей Кургинян, Юрий Бялый, Мария Подкопаева. ""Южная угроза" и ее связь с обострением политического кризиса в России" "Россия - ХХI", № 11-12, 1996 год).
Впрочем, еще в 1950 году идеи общего антисоветского западно-исламского фронта развивал Джон Фостер Даллес, особенно, применительно к условиям времени, педалируя идею единой борьбы против "коммунистов-безбожников". "Благодаря этому, - заключал он, - между нами и ними создается общность, и наша задача - обнаружить эту общность и развивать ее" (Dulles D.F., War or Peace. N.Y., 1950, p. 229).
Крушение Советского Союза и обличения "коммунистического безбожия" Русской Православной Церковью, по яростности могущие соперничать с даллесовскими или рейгановскими, вывели эту карту из игры (последним, кто пытался пустить ее в ход, был именно Дудаев), но ничего не изменили в существе "Большой Игры". Напротив - вернули ей ту простоту и наготу реальных, стоящих за ней целей и интересов, которая отличала эпоху Киплинга, то есть времена теократической власти в России, что отнюдь не считалось в Англии поводом для ослабления соперничества. В том же "киплинговском" ключе, без всякой религиозной риторики, в официальном комментарии к известным "14 пунктам" Вудро Вильсона, подготовленным уже упоминавшимся в первой главе полковником Хаусом и журналистом У. Липпманом, о будущем Средней Азии говорилось: "Весьма возможно, что придется предоставить какой-нибудь державе ограниченный мандат для управления на основе протектората" ("Архив полковника Хауза". М., 1944 год, т. 4, с. 153). В конкретных условиях того времени с наибольшими основаниями на роль подобного "протектора" могла претендовать, конечно, Англия.
Дальнейшее известно, и потому закономерно усомниться в правильности выбранной российским руководством упрощенной стратегии "совместной" с Соединенными Штатами борьбы против ИДУ и бен Ладена - в надежде, что это позволит все-таки развязать запутанный чеченский узел. Да, сегодня, по конкретным обстоятельствам, США заинтересованы в том, чтобы осадить и бен Ладена, и Намангани со товарищи, и желательно это сделать чужими руками. Но обстоятельства могут измениться, главное же даже не в этом, а в том, что неизменной остается основная стратегическая цель США. А она, по словам Теда Карпентера, вице-президента вашингтонского Института Катона, состоит в том, чтобы "создать американскую сферу влияния на южном фланге России".
Сегодня интересы Запада и в первую очередь США, уже добившихся главной цели - распада СССР и захвата основных экономических позиций в государствах Центральной Азии, могут требовать взнуздывания не в меру разошедшихся "франкенштейнов". Но кто сказал, что завтра, если влияние России в регионе, паче чаяния, и впрямь начнет возрастать, удила не будут отпущены вновь? Ведь речь-то о целостной стратегии и сложно выстроенной системе, в которой бен Ладен и ИДУ являются такими же элементами, что Басаев и Хаттаб. В зависимости от обстоятельств элементы эти могут функционировать в разном режиме: одни - в режиме квазизатухания, другие - обострения. Однако южная дуга нестабильности как целое, в выстраивании которого столь большие успехи были достигнуты именно в 1999 году, согласно стратегии "Большой Игры", должна поддерживаться в состоянии перманентной и управляемой напряженности. А это невозможно без ее достраивания - включения в нее Северного Кавказа. Включения, в свой черед, невозможного без дестабилизации Дагестана.
И вот при таком панорамном взгляде на развитие событий по южной дуге, думается, яснее становятся и причины резкой "исламизации" Чечни после, по сути, подписания Россией акта о капитуляции в Хасавюрте. То есть как раз тогда, когда, казалось бы, сложилась исключительно благоприятная ситуация для построения собственного государства - заметим, в условиях, которых не имели ни Абхазия, ни Приднестровье. Никто, в отличие от Абхазии, не душил Чечню блокадой - напротив, сюда продолжали идти громадные денежные вливания; в отличие от Приднестровья, она оставалась в рублевой зоне, исправно получала от Москвы средства на социальные выплаты, а при этом имела абсолютно развязанные руки для налаживания внешних связей самого различного уровня - в том числе, разумеется, и для реализации столь пышно презентированного в Кранс-Монтане проекта Евразийско-Кавказского Общего рынка. Но "внезапно" вектор всей работы по строительству чеченской государственности оказался резко измененным, а экономические связи с Западом - замороженными.
Однако наивно было бы видеть, как это делают до сих пор иные комментаторы, причину такого сворачивания контактов (инициатором которого казался Запад) в том, что на территории Чечни начались похищения и убийства граждан, в том числе и западных государств. Разумеется, какая-то часть общества была и шокирована, и потрясена, но это относится лишь к "непосвященным". "Посвященные" же прекрасно знали, что контакты продолжают существовать и даже интенсифицироваться на другом уровне. Отрезанные головы четырех англичан вовсе не помешали британской же "благотворительной некоммерческой организации"* HALO TRAST обосноваться (без соответствующего разрешения властей РФ) в Чечне, вступив в тесные контакты не только с Масхадовым, но и с Басаевым, с помощью которого "Хэлоу-Траст" получала "оборудование" - средства связи, стрелковое вооружение и взрывчатку. Ибо "Хэлоу-Траст", для внешнего употребления одной из задач своей благотворительной деятельности называвшая разминирование, в действительности занималась подготовкой подрывников - будучи прекрасно осведомленной о том, что уже после заключения Хасавюртовских соглашений руководство Ичкерии начало подготовку к новой войне, заранее определив ее как затяжную партизанскую.
Ключевой тактикой, естественно, должно было стать минирование коммуникаций и объектов противника, что и началось в массовом порядке с весны 2000 года. Разумеется, требовались высококлассные специалисты минно-взрывного дела, подготовкой которых и занялась благотворительная организация, отложив разминирование до лучших времен: за все время работы организации в Чечне было обезврежено не более тысячи мин. Один из сотрудников организации сообщал в вышестоящие инстанции: "24.04.98 г. я встречался с Масхадовым у него дома. Он не выразил озабоченности по поводу медленных темпов разминирования. Сказал, что по всем проблемам безопасности мы можем обращаться к нему лично" ("Версия", 24-30 октября 2000 года). Зато на другом направлении - подготовки подрывников-димайнеров высокого класса успехи были впечатляющими, и оказавшиеся в распоряжении ФСБ документы дают основания считать HALO TRAST причастной к взрывам жилых домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске, к чему мы еще вернемся.
Сейчас же можно сделать вполне обоснованный вывод о том, что связи с Лондоном вовсе не прекратились, но перешли в другую плоскость, и в этой-то плоскости и развернулась интенсивная работа по вращиванию Чечни в общую "исламскую" дугу напряженности. Одно отнюдь не противоречит другому, так как именно в британской столице имеют, согласно данным даже открытой печати, легальную резиденцию более десяти наиболее радикальных исламских центров - включая даже запрещенную во всех арабских странах "Хизб-ут-Тахрир". Последняя не только поддерживает связь с ИДУ, но и, через руководимый ею фонд "Аль-Махаджирун", регулярно передает достаточно серьезные суммы чеченским боевикам. В Лондоне же находится и роскошная резиденция будто бы столь усердно разыскиваемого западными спецслужбами бен Ладена, еще недавно довольно часто навещавшаяся им.
Примечательно и то, что хотя в бытность свою в Катаре, откуда, по данным спецслужб, финансировалось вторжение боевиков Басаева-Хаттаба в Дагестан, Зелимхан Яндарбиев открыто заявил о готовности Грозного укрыть бен Ладена, это не помешало Западу занять открыто антироссийскую позицию во время новой чеченской кампании, а Клинтону заявить в декабре 2000 года, что "Россия дорого заплатит за Чечню". Это было почти буквальным повторением слов Олбрайт ("Сербия дорого заплатит за Косово"), и в подобном контексте установка на "антитеррористическое партнерство" выглядит по меньшей мере странно. Для полноты же картины можно добавить, что из трех штаб-квартир палестинского радикального движения ХАМАС, так успешно используемого для раскачки ситуации на Ближнем Востоке, две располагаются в США (в Спрингфилде, штат Виргиния, и в Вашингтоне) и одна в Лондоне. И вряд ли можно отрицать, что подобная концентрация центров радикального исламизма в странах Запада и даже их столицах дает достаточно оснований говорить о существовании сложно выстроенной системы конфликтно-кризисного управления исламской дугой, в составной элемент которой именно за годы двух войн превратилась Чечня и которая для своей завершенности настоятельно требует включения в нее же Дагестана. Совершенно очевидно также, что подобные системы не выстраиваются и не работают без "приводных ремней" спецслужб. Число их тем больше, чем протяженнее сама дуга и чем большее число разнообразных интересов оказывается вовлеченным в игру. Присутствие в процессе западных спецслужб, как и спецслужб ряда исламских государств, не вызывает сомнений и подтверждено многочисленными материалами, проходившими даже в открытой печати* . Закономерно возникает, однако, вопрос о роли отечественных спецслужб, на поле компетенции которых разворачивается столь неприкрытая интрига.
На сегодняшний день он остается открытым. Однако весь ход событий, к сожалению, не позволяет исследователю, желающему остаться честным перед самим собой, отвергнуть гипотезу, согласно которой не на всех уровнях их деятельность определялась соображениями государственно-патриотического свойства. Иначе как объяснить "неожиданность" событий в Дагестане в августе 1999 года, если еще в 1998 году Шамиль Басаев заявил о своей готовности "обеспечить поддержку народу Дагестана в борьбе против промосковских властей"? Как можно принимать и тиражировать версию "партнерства", если известно, что незадолго до вторжения в Дагестан состоялась встреча чеченских боевиков и талибов в Польше - государстве-члене НАТО?
Совершенно очевиден повтор, теперь уже применительно к России, так хорошо сработавшей в свое время схемы Польша-Афганистан, и уже одно это не могло не насторожить.
Известно также, что во второй половине июля 1999 года, то есть буквально накануне вторжения в Дагестан, бен Ладен, к этому времени уже показательно демонизированный как "враг Америки", посетил комплекс военных лагерей "Саид ибн Абу-Вакас", расположенный в Веденском и Шалинском районах, состоящий под личным контролем Хаттаба и под организационным контролем "Братьев-мусульман", а также финансируемый из Саудовской Аравии, Катара, ОАЭ, Иордании, Турции.
Информация об этом проходила в том числе и в отечественной печати; и даже если допустить, что здесь, как предполагают некоторые эксперты, имела место мистификация, то все же от всей композиции исходит ощутимый запах серы.
Напомню, что этот "смотр сил" бен Ладен проводил почти одновременно со своим визитом в Косово, и вывод о системной связи похода в Дагестан с акцией НАТО на Балканах в таком контексте не является безосновательным.
Наконец, простого знания истории вопроса было достаточно, чтобы понимать неизбежность попыток раскачки Дагестана. И тем не менее ...
Снова война
"Дагестан - значит страна гор... И вот, если провести линии: с одной стороны - по главному Кавказскому хребту; с другой - по Андийским горам и Сулаку; а затем по берегу Каспийского моря, то получится огромный прямой треугольник, в котором главный Кавказский хребет будет гипотенузой. Это и есть Дагестан..."
Так писал об этой земле историк ХIХ века, точно уловивший главную особенность геополитического положения Дагестана - сопряжение в нем Каспия и Большого Кавказа. Именно оно и делает эту территорию ключевой для всех проектов контроля над евразийскими коммуникациями и Прикаспием. Еще арабские халифы уделяли овладению Дагестаном особое внимание, ибо через него пролегал Дербентский проход - важнейший магистральный путь между Западом и Востоком. Не зря же арабы называли Дербент "Баб-аль-абваб" "ворота всех ворот" халифата. А в переводе с персидского, напомнил муфтий Сайидмухаммед Абубакар в упоминавшемся интервью, Дербент означает "дверь, преграда". И далее покойный муфтий предложил толкование, которое не отменяет вышесказанного, но придает ему еще одно, очень актуальное и напряженное звучание: "Дербент - дверь, ограждающая Кавказ от проникновения сил хаоса, от экспансии чуждых влияний. Похожий священный символизм лежал в основании "железной стены" Александра Македонского и Великой Китайской стены..."
Муфтий, в конкретном контексте событий в Дагестане, конечно, имел в виду также и проникновение ваххабитов на Кавказ. Однако оно, в свой черед, находится в теснейшей связи с актуализировавшимся значением Дагестана как "ворот Каспия" и важнейшего участка возрождаемого Великого шелкового пути.
Проработка северокавказской части южной дуги напряженности, о наращивании которой уже в 1981-1982 годах в ходе визитов директора ЦРУ У. Кейси и министра обороны США К. Уайнбергера была достигнута договоренность с соответствующими мусульманскими силами, началась еще с конца 1970-х годов. Причем, с учетом сложившейся традиции, основная нагрузка легла здесь на британскую сторону. Совместная работа, в тесной координации со стратегией З. Бжезинского, предложенной им президенту Картеру, была проделана Королевским азиатским обществом, Оксфордским университетом, Институтом исследований Востока и Азии (в прошлом известным как Институт колониальных исследований) и внешней британской разведкой Ми-6. Ее итогом явилась актуализация, применительно к новым условиям, концепции Конфедерации северокавказских народов, которая была разработана лордом Пальмерстоном еще в 1830 году, а апробирована в 1918 году при создании (под патронажем лорда Керзона) Горской республики, включавшей Абхазию, Дагестан, Чечню, Осетию, Кабарду и Адыгею.
К идее вернулись в 1989 году, когда на пространстве СССР начали зажигаться очаги конфликтов. Что же до конкретно Дагестана, то на этом направлении активно работали также и украинские "попутчики" Третьего рейха. Одному из них, Юрию Липе, принадлежит тщательно разработанная концепция украинско-кавказского партнерства в историческом деле вытеснения России с Каспия. Юрий Липа, член так называемого "Пражского кружка" украинских эмигрантов из рухнувшей Российской империи, в 1940 году основал в оккупированной гитлеровцами Варшаве Украинский Черноморский институт, а затем перенес его в оккупированную же Одессу. В двух своих основных сочинениях - "Черноморская доктрина" (1940) и "Раздел России" (1941) - он и развил концепцию, суть которой заключается в том, что имперскую Россию может сокрушить лишь союз Украины и Кавказа. Для этого следует закрыть "Каспийские ворота", через которые Россия проникает на Кавказ, и, понятно, что речь прежде всего идет о Дагестане. А далее, овладев этими воротами, следует возродить "Казанское государство Идель-Урал со столицей в Уфе".
Дмитрий Корчинский следует этой же стратегии, конструируя образ драконоподобной будущей Украинской империи. Хвост этого дракона, по его словам, должен располагаться на Дальнем Востоке, голова - на Балканах, а сердце - нет, не в Киеве, но на Кавказе. Ясно, что для строительства подобного сооружения украинцев не хватит, и хозяином такой империи будет кто-то другой. В свое время наследники Петлюры, в "Неизвестных письмах из Парижа" также развивавшего мысль о совместном антироссийском украинско-кавказском блоке, делали ставку на Германию. Времена, однако, изменились, и здесь самое время напомнить то, о чем шла речь в первой главе: о резолюции Конгресса США 86-90 с ее подлежащим "освобождению от коммунизма" и, как видим, не столь уж загадочным Идель-Уралом. А также и о том, что в создании волго-татарского легиона, сформированного немецким командованием в Польше в августе-декабре 1942 года из числа военнопленных татар, башкир и чувашей, участвовала татарская организация "Идель-Урал" во главе с эмигрантом Гаяз-Исхаковым. Все совпало, "шов в шов". И сегодня эти совместные эмигрантско-германско-американские разработки не остались не востребованными.
Зелимхан Яндарбиев еще в своей книге "В преддверии независимости" особое внимание уделял всему Волго-Вятскому региону, но особенно Татарстану, который, наряду с Чечней, виделся ему одним из опорных столпов всей конструкции: "Именно эти две республики, уже формально ставшие независимыми государствами, и создают два полюса политической активности на территории Российской Федерации, определяют главное направление действия сил национального возрождения как на Северном Кавказе, так и в Волго-Вятском бассейне".
Полное взаимопонимание на почве доктрины Юрия Липы было найдено с определенными силами на Украине. В начале сентября 1996 года, когда генерал Лебедь уже подписал предательские Хасавюртовские соглашения, в Одессе шумно прошел всемирный конгресс вайнахов. И одновременно здесь же, в Одессе, был открыт "институт национальной геополитики" - Украинский Черноморский институт им. Юрия Липы. Инициатором была экстремистская УНА-УНСО ("Украинская национальная ассамблея - Украинская народная самооборона"), к тому времени уже своим активным участием в военных действиях на стороне чеченских боевиков и прибывших в Чечню из других стран моджахедов доказавшая, что для нее речь идет не только о теории. Согласно информированным источникам, многие зверства в отношении взятых в плен военнослужащих федеральных войск, оставшегося в Чечне русского населения и чеченцев, пошедших на сотрудничество с российскими властями, являются делом рук именно унсовцев.
Объявленной "уставной" целью организованного в 1998 году лидерами УНА-УНСО Института Кавказа было создание в этом регионе широкого антироссийского фронта. Особое же значение Дагестана было подчеркнуто, в частности, и тем, что именно здесь прежде всего стала распространяться под эгидой ИК книга Магомеда Тагаева, вызывающе озаглавленная "Наша борьба, или Повстанческая армия ислама". Распространялась она ваххабитами из Исламского института Кавказа (ИКК), непосредственно руководимого Хаттабом и, по некоторым данным, фактически являющегося филиалом "Братьев-мусульман". Имея в своем распоряжении описанную выше систему военно-тренировочных лагерей "Саид ибн Абу Вакас", этот сложно устроенный, но эффективно работающий политико-идеологический "терминал" и приступил к подготовке вторжения в Дагестан. В том, что оно готовилось заблаговременно и тщательно, не может быть никаких сомнений.
И лишь полной некомпетентностью, если не прямой недобросовестностью, можно объяснить "либеральные выкрики", подобные тем, что в сентябре 1999 года прозвучали в "Литературной газете". Михаил Круглов на ее страницах, традиционно свалив всю ответственность на "не успокоившихся после Афгана генералов", иронизировал тогда: "Свихнувшийся учитель географии когда-то кричал: "На волю! В пампасы!" При всем своем профессионально развитом воображении я не могу представить Басаева или Хаттаба кричащими: "На волю, к Каспийскому морю!.." Дагестанцы не ацтеки или майя, а Басаев и Хаттаб не Кортес и Писарро. Поэтому ни о каком "военном прорыве Чечни к морю" не может идти даже и речи".
Думается, в свете изложенной истории вопроса комментарии излишни. Однако в конце октября "Литературная газета", проявляя поразительную настойчивость, вновь вернулась к проблеме. И вновь попыталась как смешную патологию, как нелепую навязчивую идею представить концепцию существования у боевиков плана выхода к Каспию как части более масштабного плана геополитической реконфигурации региона. Контур этого плана и его соотношение с конкретными действиями боевиков в беседе с корреспондентом газеты Дмитрием Беловецким изложил один из офицеров Генштаба, особо указавший на значение попытки боевиков на Цумадинском направлении прорваться в мятежные села Кадарского района, которые должны были послужить "архимедовым рычагом" для детонирования антироссийского восстания во всем Дагестане.
Кадарская зона, в которую вошли крупные села Кара-Махи и Чабан-Махи (другое написание: Карамахи, Чабанмахи - К.М.), Кадар, Чанкурбе, начала создаваться еще в 1997 году.
Здесь ваххабиты, устранив законную власть, ввели шариатское правление, а для охраны, по сути, отторгаемого от Дагестана анклава круглосуточно дежурили чеченские боевики. Здесь же, с учетом выгодного геополитического положения Дагестана, началась подготовка плацдарма с хорошей диверсионно-террористической базой. Угроза аналогичного развития событий сложилась также в селах Губден Карабудахкенского и Кванада Цумадинского районов, где ваххабиты также попытались взять под свой контроль всю жизнедеятельность этих сел.
Разумеется, обо всем этом не могли не быть информированы российские спецслужбы, равно как и все соответствующие эшелоны российской власти. Один из хорошо информированных авторов пишет: "Информация о стремительном распространении ваххабизма в Дагестане, возникновении Кадарской зоны, а также о планах вооруженного отторжения ее летом 1999 года регулярно ложилась на стол руководства российских спецслужб. Однако руководство, кроме информирования верховной власти о данных фактах, никаких действий не предприняло. И это несмотря на то, что вместе с оперативной информацией предлагался комплекс мер по нормализации обстановки в республике Дагестан".
Главной из этих предлагаемых мер была поддержка традиционного ислама, ибо, как показали события августа-сентября 1999 года, бoльшая часть населения Дагестана чувствовала себя глубоко оскорбленной третированием веры их отцов и дедов как "нечистой". О реакции традиционного духовенства, как и об ударе в спину, нанесенном ему решением государственных мужей России от 22 июня 1998 года не считать ваххабизм экстремистским движением, уже говорилось выше. Остается добавить, что всего за год до вторжения Кадарскую зону посетил Сергей Степашин, который, буквально стоя над сетью подземных фортификационных сооружений, благодушно витийствовал на тему о своих приятных впечатлениях.
При взятии горы Чабан среди трофеев наших войск оказалась и кассета с видеозаписью этого исторического выступления Степашина - надо думать, оно немало забавляло боевиков. Для нас же забавного здесь очень мало, ибо подобный уровень "наивности" должностных лиц высокого ранга подвергает армию опасности, пожалуй, не меньшей, чем прямое предательство. А чего стоит, например, такой факт: на одной из пресс-конференций Сергей Степашин язвительно высмеял версию о поставке Березовским партии компьютеров Басаеву в обмен на освобождение нескольких заложников - мол, можно ли себе представить Басаева с компьютером! Но зададимся вопросом и мы: можно ли всерьез поверить, что опытный спецслужбист, к тому же уже имеющий опыт первой чеченской войны, до сих пор полагает, будто воюет с дикими "детьми гор", которых пугает один лишь вид сложной современной техники? Ответ очевиден, а потому степашинский юмор в данном случае иначе как черным не назовешь. Вот только загадкой остается, для чего разыгрывалась эта юморина.
Кстати, при задержании личного секретаря и переводчика Хаттаба осенью 1999 года при нем как раз и обнаружился ноутбук "Черного араба", в котором, как сообщала печать, хранилась вся штабная документация, включая планы боевых операций, дислокацию тренировочных лагерей, инструкции по организации похищения людей и многое другое, включая данные о московских "спонсорах" чеченских боевиков ("АиФ", № 44, 1999 год).
Но и без этого вещественного доказательства того, что боевики умеют обращаться с компьютерами, бывшему премьеру не могло не быть известно ни о прекрасной (лучшей, чем у наших солдат) экипированности боевиков, ни об их оснащенности самыми современными средствами связи - или о том, например, что на территории Чечни в 1996-1998 годы было развернуто пять центров радиоразведки и что, по агентурной информации, персонал их состоял из англичан и американцев. Невольно закрадывается мысль: так, может быть, смысл юморин на тему о диких "детях гор" в том и заключался, чтобы в очередной раз не дать и армии, и стране все-таки до конца понять, с кем же и с чем же она имеет дело на Северном Кавказе?
Тем временем, пока представители российского истеблишмента безмятежно шутили, подготовка к вторжению в Дагестан шла полным ходом. Еще в апреле 1999 года Конгресс "Исламская нация", включающий в себя религиозные организации Дагестана ваххабитского толка, принял план первоочередных мер на весну и лето того же года, который предусматривал проведение силовых акций на территории республики. С апреля по июль были проведены работы по дооборудованию оборонительных сооружений в Кадарской зоне; план же предполагал не только захват прилегающих к Чечне районов Дагестана, но также и Махачкалы. России устами Хаттаба предъявлялся ультиматум, согласно которому война на Кавказе могла быть прекращена лишь в случае полного вывода из региона Российских Вооруженных Сил, вслед за чем должно было последовать провозглашение на его территории исламского государства.
1 августа 1999 года приступили к реализации этого плана: на территорию Дагестана с территории Чечни через Cнеговой перевал проникла большая группа боевиков (примерно 350-500 человек), и одним из первых вступил с ними в боевое соприкосновение Дагестанский СОБР. Точнее же, сотрудники Цумадинского РОВД, на помощь которому и был переброшен на вертолетах отряд СОБРа. После четырехчасового боя боевики были оттеснены от райцентра и покинули район боя на пяти грузовиках, направившись в сторону райцентра Агвали. В ходе ожесточенных боев были освобождены села Эчеда, Хванихванда, Сантлада, Эчедамайдан и другие. Несмотря на то, что уроженцем Цумадинского района является лидер дагестанских ваххабитов Багаутдин Мохаммад, большинство его жителей не только не поддержало боевиков, но и активно содействовало российской группировке войск, состоявшей из сводного батальона 205-й и сводного батальона 136-й мотострелковой бригады, а также батальона 7-й воздушно-десантной дивизии и разведподразделений СКВО. И это было то новое качество ситуации, тот новый потенциал сопротивления попыткам отторжения Северного Кавказа от России, которые обнаружила война в Дагестане.
Удар для боевиков был тем более чувствительным, что сам их стратегический план исходил из расчета на "восстание масс", о чем имелась договоренность между лидером Союза мусульман России Надиршахом Хачилаевым и Хаттабом. Действительность оказалась иной: в конечном счете, численность антиваххабитского народного ополчения в Дагестане составила около 25 тысяч человек. А ведь в дни вторжения вдоль границы с Ножай-Юртовским районом Чечни работала удуговская телестанция, ведшая интенсивную пропагандистскую обработку населения и, в числе прочего, распространявшая обращение шейха Мухаммада Ярагского от 1825 года с призывом к восстанию против русских. И вряд ли можно отрицать, что теперь будущее Северного Кавказа во многом будет определяться тем, как Россия сумеет распорядиться этим потенциалом. Масштабы же такого потенциала подтвердились и событиями в Ботлихском районе, куда 4-5 августа вторгся отряд боевиков-ваххабитов численностью 2000 человек.
Перейдя перевал Харами с направления Ведено, боевики захватили села Ийгаль, Годобери, Шодрода, Рахата, Тандо и Ансалта. Группировка была усилена частью боевиков, выбитых из Цумадинского района. Здесь развернулись самые ожесточенные бои - не в последнюю очередь потому, что в отличие от Цумадинского района, "боевики заранее создали здесь в скалах полноценные укрепрайоны с бункерами, способными выдержать прямые попадания гаубичных снарядов. О серьезности намерений боевиков говорило и их вооружение: минометы, безоткатные орудия, ПТУРы, крупнокалиберные пулеметы "Утес" и ДШК, ПКМы. В качестве трофеев было захвачено и большое количество снайперских винтовок". По словам участников освобождения этого района, "противник достаточно грамотно организовал систему огня, связь и, конечно, разведку" ("Солдат удачи", № 12(63), 1999 год).
Последнего, судя по ходу событий, нельзя сказать о российской стороне. И это тем более странно, что боевики, согласно многим свидетельствам, применяли методы афганских душманов, позволяющие всего нескольким человекам довольно долго противостоять целым подразделениям наступающих войск. Боевые позиции в скалах, хорошо обеспеченные боеприпасами к стрелковому оружию и гранатометами, соединялись между собой ходами сообщения, что обеспечивало боевикам высокую мобильность при надежной защищенности. Попытки же штурма господствующих высот и населенных пунктов в этих условиях приводили к тяжелым потерям - как это произошло, например, на высоте "Ослиное ухо". Лишь после этого российское командование сделало основной упор на применении артиллерии и авиации. Эта тактика вполне оправдала себя - в частности и в особенности, при овладении самой высокой точкой района, горой Тандо. И на третий-четвертый день после нанесения массированных ударов Басаев и Хаттаб покинули территорию Дагестана - правда, для того, чтобы организовать новое вторжение: на сей раз в Новолакском районе.
Что же до самой Ботлихской группировки вторгшихся в Дагестан боевиков, то она была накрыта огнем артиллерии, понеся большие потери. 15-16 августа федеральные силы начали решающий этап операции по уничтожению боевиков в Ботлихском районе Дагестана, и уже 17 августа представители МВД РФ заявили, что федеральные силы заняли все стратегически значимые высоты и освободили перевал Харами, через который и произошло вторжение.
В конце августа ожесточенные бои переместились в Новолакский район (численность боевиков здесь составила около полутора тысяч человек), сосредоточившись вокруг сел Тухчар, Дучи, Гамиях, Чапаево, а также высот 321,1, где боевиками был заблаговременно оборудован опорный пункт, и 715.
10 сентября российские войска (сводная группировка 58-й армии) предприняли первый штурм Новолакского, но вынуждены были отступить, понеся большие потери. Новая операция была разработана с упором на широкое использование авиации и артиллерии и увенчалась успехом: боевики оставили села Гамиях и Тухчар, утром 16 сентября была взята высота 715, после чего боевики, понеся большие потери (около 40 % от общего числа своих потерь) оставили и само Новолакское. И уже 18 сентября 1999 года был подписан протокол о передаче Новолакского района под контроль гражданской администрации. Однако Басаев и Хаттаб вновь успешно ушли, и эта их чудесная неуловимость, особенно с учетом последующих событий в Чечне, не могла не бросать зловещей тени на успешные действия армии, не вызывать вопросов и у столь самоотверженно поддержавшего ее населения Дагестана.
Вопросы вызвало и другое: почему, если российским спецслужбам, да и всем в Дагестане было известно о ваххабитском анклаве в Буйнакском районе, в столь любимое Степашиным село Карамахи бойцы Дагестанского ОМОНа и внутренних войск были отправлены буквально на истребление, без всякой предварительной обработки села? В общей сложности погибло тринадцать человек, спастись же удалось двоим. Попавшие в плен омоновцы были изрублены в куски.
Равным образом, лишь после того, как на горе Чабан в засаду попала разведгруппа спецназа внутренних войск (четыре человека погибли, шестнадцать были ранены), последовало массированное применение авиации и артиллерии, заставившее боевиков покинуть свои фортификационные сооружения. Осмотр их показал, что заложенных там запасов продовольствия, медикаментов и боеприпасов могло хватить больше чем на месяц крепкой обороны. На Кадарскую зону делалась особая ставка, что, подтверждается, в частности, и тем, что здесь (в отличие, например, от Ботлихского района, где преобладала чеченская молодежь в возрасте 16-20 лет) действовало много наемников, при этом не только арабских* . Разумеется, обнаружился и "украинский" след. Реальность была такова, что, по сути, меньшинство (по словам чабанмахинских ополченцев, в их селе ваххабитских семей было не более тридцати) терроризировало здесь большинство, опираясь на поддержку пришлых боевиков в прямом смысле слова интервентов. И это делает поведение Степашина в ходе его визита сюда еще более двусмысленным.
Чем бы ни диктовалось оно, платить за это сомнительное благодушие пришлось дорогую цену: потери убитыми с российской стороны, по уточненным данным, составили 197 человек убитыми, 20 пропавшими без вести, 645 было ранено - и это не говоря о погибших среди гражданского населения, разрушенных селах, беженцах.
А успешное завершение операции силами сводной группировки, под командованием генерала Г.Н. Трошева разгромившей очаг сопротивления в Буйнакском районе, а также пресекшей новые попытки проникновения боевиков на Хасавюртовском и Кизляр-ском направлениях, вовсе не означало конца войны. Напротив, все еще только начиналось.
* * *
Последняя декада ноября 2000 года ознаменовалась целым рядом заявлений военных самого высокого ранга о вероятном и скором окончании второго цикла военных действий в Чечне. 23 ноября выступил министр обороны Игорь Сергеев, который определил численность оставшихся в горах боевиков в 1000 человек (из которых около 500, по его словам, составляют наемники) и заявил, что военные действия в Чечне могут завершиться к середине зимы.
На следующий день тему продолжили начальник Генштаба Анатолий Квашнин и командующий СКВО и полпред президента в Южном округе Виктор Казанцев. Последние также заявили, что война закончится через 3-4 месяца, и это почему-то вызвало гнев Сергеева, назвавшего подобные утверждения "чушью". Возможно, причина кроется в том, что к уже известным разногласиям Сергеева и Квашнина о соотношении в Российской армии сил стратегического и обычного назначения добавились и другие. То, в частности, что, по некоторым признакам, Сергеев оказался оттесненным от переговоров с Русланом Гелаевым, одним из самых известных, жестоких и замаранных кровью (в том числе и бойцов Пермского ОМОНа) полевых командиров, в 1998 году выдвинутым Шамилем Басаевым на пост министра обороны Республики Ичкерия.
На горизонте замаячила тень нового 1996 года, и все сделанные должностными лицами необходимые отговорки ("нет, нет, никогда...") отнюдь не могут рассеять таких подозрений. Ведь переговоры-то идут на фоне почти ежедневных совершаемых терактов (исключением не стал и день этих сенсационных заявлений), что как-то не укладывается в образ успешно завершаемой контртеррористической операции. И если такова ситуация по истечении более года ожесточенных военных действий, сопровождавшихся большими потерями с обеих сторон (по оценке президента Путина на встрече с генералитетом 20 ноября, российские вооруженные силы потеряли за это время в Чечне 2600 человек убитыми), то какие существовали основания полагать, что через три-четыре месяца она радикально изменится? Их не было, и уж тем более таковым основанием не может служить предполагаемая оценка численности боевиков.
Ведь еще в конце июля 2000 года генерал Трошев заявил, что война в Чечне приняла затяжной характер и никто не сможет назвать точную цифру оставшихся в республике боевиков. Трошев так комментировал тогда это свое утверждение: "Для нас, силовиков, главная цель - найти и уничтожить бандитов. Но мы прекрасно понимаем, что для населения Чечни многие члены бандформирований - это сыновья, мужья, братья, которых оно кормит, лечит и всячески покрывает. Именно поэтому операция по уничтожению боевиков затянулась. Каждый куст и опушку не проверишь, для этого нет возможностей..."
Что же изменилось с тех пор? Ведь к июлю войска, по сути, уже прошли Чечню, а диверсионная война еще не приобрела таких масштабов, как в конце года. Логично будет заключить, что никаких оснований говорить о снижении активности боевиков нет. И тем не менее, на новый уровень выходят миротворческие инициативы, информация о которых тогда же, в июле, просочилась в прессу и была подтверждена как Сергеем Ястржембским, так и Казанцевым, патетически воскликнувшим: "Цель одна - хватит воевать!"
Интонационно это очень напоминало аналогичные заявления Лебедя. Казанцев же еще за полгода до того назвал имя Гелаева как участника, наряду с Масхадовым, ведущихся тайных переговоров. Тогда тема не получила развития, быстро исчезла из поля внимания СМИ (а стало быть, и общества), но, как видим, не из реального процесса, развивающегося на Северном Кавказе, и, соответственно, разворачивающихся вокруг него политических игр. К сожалению, слово "игра" является здесь едва ли не ключевым, и обозначающиеся контуры "конца" войны обязывают нас вернуться к ее началу, где зловещий характер подобной игры был выражен необычайно выпукло.
Известный военный журналист Александр Жилин в свое время предпочел использовать эвфемизм, отметив, что "эскалация боевых действий на Северном Кавказе носит (так в тексте - К.М.) не военный, а политический характер" ("Московская правда", 27 октября 1999 года). Это, разумеется, не меняет существа дела, тем более что сам Жилин прямо указал на источник и первопричину этой "политической мотивации" - приближающиеся выборы президента РФ и сопряженный с ними клубок интриг. Основные нити этих интриг держал в своих руках Б.А. Березовский, озабоченный тем, чтобы не допустить к власти Примакова. Многое разворачивалось буквально на глазах у страны то есть у телезрителей; другое происходило "за кадром", но и на это, закадровое, открыто намекала пресса. И даже не только намекала.
Речь прямо шла о заказном характере и войны в Дагестане, и дальнейшей ее эскалации в Чечне, и даже московских взрывов жилых домов, ставших непосредственным поводом к этой эскалации. Первый взрыв, однако, прогремел еще 4 сентября в Буйнакске и унес жизни 64 человек, на что москвичи, с привычным для них равнодушием ко всему, происходящему в "горячих точках", почти не обратили внимания. Два других - 9 сентября на улице Гурьянова и 13 сентября на Каширском шоссе - произошли уже в самой столице; погибли, соответственно, 96 и 130 человек. Завершил череду взрыв в Волгодонске 19 сентября, число жертв - 17.
Особенности общественного мнения сегодня в России таковы, что оно, существуя в "клиповом" режиме, ни на чем не задерживается надолго. Даже и взрывы уже подзабылись, хотя никакого внятного ответа на вопрос об их виновниках до сих пор не получено. А потому, по прошествии уже двух лет и в перспективе столь же "игрового", как и ее начало, окончания войны возникает настоятельная необходимость хотя бы эскизно обрисовать контуры уже тогда обозначившихся загадок и напомнить некоторые ключевые события параполитического характера.
В конце лета 1999 года тот же Александр Жилин привел на страницах "Московской правды" (в приложении "Столичный криминал") документ под названием "Буря в Москве", где речь шла о плане дестабилизации обстановки в Москве с использованием самых крайних средств, в том числе и взрывов. "План, - напомнил Эрих Котляр в том же "Столичном криминале" уже в феврале 2000 года, - был опубликован с конкретным адресом, откуда выпорхнул этот страшный документ. И что же? Тогда в ответ последовала тишина".
И лишь после выборов главный политтехнолог Кремля Глеб Павловский в программе "Глас народа" с раздражением бросил в адрес группы "Столичного криминала": "Вы же помните, что писали о взрывах?" Реакция, прямо скажем, несоизмеримая масштабу обсуждаемого вопроса, тем более что "Московская правда" вовсе не была единственной, кто писал о заказном и, подразумевалось или даже прямо говорилось, электоральном характере терактов в Москве. Уже в январе 2000 года английская газета "Индепендент" выступила с сообщением о том, что, по ее информации, находящийся в плену у чеченцев сотрудник ГРУ Алексей Галтин заявил, что взрывы в Москве произошли при участии его ведомства. Странным образом, никаких разъяснений (существует ли такой сотрудник разведведомства и действительно ли он находится в плену) не последовало и на сей раз. И это при том, что звучали высказывания компетентных экспертов, полагавших невозможным проведение взрывов подобного масштаба без соответствующего и очень надежного прикрытия.
Тем же летом появилось сообщение о встрече главы кремлевской администрации Александра Волошина с Басаевым во Франции - на средиземноморской вилле уже известного читателю Аднана Хашогги. Упоминались французскими спецслужбами, установившими наблюдение за виллой, и некие старые знакомые братьев Басаевых по ГРУ. На французской вилле стороны, согласно этой версии, договорились о том, что отряд Басаева вторгнется в Ботлихский район, затем переместится в Новолакский, а оттуда в Хасавюртовский. Именно так - точнее же, почти так, но об этом чуть ниже - и произошло. А газета "Монд" сообщила, что за неделю до вторжения в Дагестан состоялась встреча Березовского с эмиссаром Басаева, которому олигарх будто бы и передал 30 млн долларов.
Оснований отбросить подобные утверждения с порога было тем меньше, что на такие же контакты Березовского с Басаевым уже указывал ранее экс-министр внутренних дел РФ и командующий Объединенной группировкой во время первой чеченской кампании Анатолий Куликов. "На деятельность этого "патриота", заявил он, - у меня своя точка зрения. Я уже рассказывал о том, как в апреле 1997 года по его заданию Бадри Патаркацишвили передал лично Басаеву крупную сумму в американских долларах. Кстати, он этого не отрицает" ("Сегодня", 1 октября 1999 года).
Казалось бы, естественно ожидать объяснений и опровержений. Но опять-таки никаких опровержений не последовало, а ведь факты сообщались, мягко говоря, неординарные - в особенности в том, что касалось Волошина, лица официального, представителя кремлевской администрации. А коль скоро их не последовало, то исследователь имеет полное право рассматривать и эту версию - версию cговора, предваряющего "предвыборную войну", - в числе прочих. Тем более что подобный cговор, в частности, может объяснить и такой удивительный факт, как вывод частей МВД из Дагестана буквально накануне начала военных действий. При этом одновременно российские пограничники, по жесткому требованию правительств этих стран, были выведены из Киргизии тоже накануне вторжения моджахедов ИДУ в Баткенскую область и Туркмению, а это протяженная граница с Афганистаном и такая же с Ираном.
Если добавить, что, по проходившей в прессе информации, Туркмения, 20 мая 1999 года в одностороннем порядке расторгнув считавшийся бессрочным российско-туркменский договор 1993 года о совместной охране границы Туркмении и статусе погранвойск России здесь, сделала это не без участия зачастивших в республику американских эмиссаров и после интенсивных контактов со Стивеном Сестановичем* , то картина получается довольно любопытная. Ведь именно по Каспию уже были отработаны пути переброски афганских моджахедов в Чечню.
А в конце сентября, то есть как раз перед началом боевых операций в Чечне, российские пограничники по требованию Тбилиси полностью ушли с российско-грузинской (или чеченско-грузинской, коль скоро президент Путин полагает, что "не так важен формальный статус Чеченской республики") границы. Объяснить все это как цепь случайностей невозможно. Очевидно другое: перед нами - несколько колец встроенных друг в друга параполитических игр, и самым крупным из них, разумеется, является кольцо "Большой Игры". Его диаметр охватывает пространство от Балкан до Центральной (бывшей Средней) Азии и до Афганистана - или, если воспользоваться уже упоминавшейся формулой Алии Изетбеговича, "от Адриатики до Великой Китайской стены". Этим кольцом традиционно управляет Запад, целью же "Игры", помимо опять-таки традиционных - геополитического контроля, овладения ресурсами и коммуникациями (с ними связан весь блок "нефтяных игр"), - на сегодняшний день является также и обеспечение контроля над транзитом наркотиков.
По данным всех международных организаций по борьбе с наркотиками, в том числе и Интерпола, около 80% опиума, из которого затем изготовляют более концентрированный дорогой героин, поступает из Афганистана. Со своей стороны, крупным поставщиком индийской конопли стала Албания (о роли ОАК уже говорилось в IV-й главе), так что исламистская дуга нестабильности с полным основанием может быть также названа наркодугой. По оценке директора Международной организации по борьбе с наркотиками Лоренцо Мартинса, наркобизнес сегодня является специфической и самой доходной после подпольной торговли оружием отраслью экономики, приносящей тем, кто контролирует ее, ежегодный доход в 500 млрд долларов. Ясно, что за такой контроль не может не идти ожесточенная борьба и что на него претендуют также и исламистские группировки - притом с немалыми основаниями.
Ведь талибы, например, буквально внедряли культуру опиумного мака, о чем, конечно, не могло не быть известно их американским спонсорам. До поры до времени такого рода деятельность нимало не тревожила их; вот почему обоснованной представляется точка зрения некоторых экспертов, по мнению которых нынешние трения в отношениях между США и талибами вызваны не в последнюю очередь их соперничеством в этой деликатной области. Примечательно во всяком случае, что демонизация бен Ладена спецслужбами США в конце лета 1998 года началась тогда, когда их британские коллеги установили, что "террорист номер один" намерен взять под свой контроль весь афганский наркобизнес, включая доставку "товара" в Европу.
Как бы то ни было, исламистские группировки из инструмента в руках Запада, каковым они были вначале, все более активно превращаются в самостоятельного субъекта "Большой Игры", в которую встраивают свои собственные не только тактические, в том числе и финансово-экономические интересы, но и крупные стратегические цели. Главная из них - воссоздание могущественного исламского халифата, что может достигаться поэтапно, через создание и последующее соединение его фрагментов: на территории Ферганской долины (разумеется, с последующим распространением на всю Среднюю Азию) и на Северном Кавказе, чему и должно было послужить соединение Чечни и Дагестана в единое исламское государство. К тому же, как и в Средней Азии, здесь речь тоже идет о контроле над наркотрафиком: согласно имеющейся информации, по планам талибов Чечне предназначалась роль второй по величине перевалочной базы для наркокурьеров.
Разумеется, само по себе это не вызывало никаких возражений со стороны США, которые, напомню, приветствовали приход талибов к власти. Не в последнюю очередь такая благожелательность была связана с проектом строительства газопровода из Туркмении в Пакистан через территорию Афганистана; им с американской стороны занималась компания "Юнокэл Интернэшнл Энерджи", президент которой прямо назвал приход талибов к власти "весьма позитивным" событием. В таком контексте не вызывал возражений и свирепый "талибский тоталитаризм" (соответствующие сцены вопиющих посягательств на права человека - эту будто бы "священную корову" западных демократий - весь мир мог видеть в телехронике). Пресса сообщила о намерении Клинтона открыть дипломатическое представительство США в Кабуле (где его не было с 1989 года). А представитель госдепартамента Глинн Дэвис заявил, что пока правительство США не увидело "ничего предосудительного в мерах по насаждению шариата".
Трения появились позже, и проблемой в талибо-американских отношениях стал саудовский миллионер Усама бен Ладен, в совместную с американцами борьбу против которого как олицетворения "международного терроризма" все глубже втягивается Россия. Между тем все обстоит далеко не столь хрестоматийно просто, и бен Ладен, который в свое время встречался с госсекретарем США Джеймсом Бейкером, а также, как уже говорилось, был в Косово во время натовской агрессии против сербов, имеет свою давнюю и сложную историю отношений с Соединенными Штатами вообще и с ЦРУ в частности и в особенности.
Он активно участвовал в управляемой этим ведомством войне моджахедов против советских войск в Афганистане и с тех пор поддерживает активные связи с там же воевавшим Хаттабом. Наличие этих связей, притом в очень конкретной сфере организации денежных потоков и доставки наемников, подтвердил уже упоминавшийся попавший в руки российских спецслужбистов ноутбук Хаттаба, однако последнего, как уже говорилось, американцы в 1999 году отказались включить в список "международных террористов". Это явный признак двойной игры, приметами которой отмечена и вся история со взрывами в Кении и Танзании, превратившими бен Ладена (который упорно отрицает свою причастность к ним) в "bete noire", то есть монстра, дьявола, и давшими американцам возможность опробовать тактику "ударов возмездия". Ту самую, которую они собираются применить против талибов с территории СНГ - с непредсказуемыми для России последствиями. Между тем от взрывов у посольств США в Найроби и Дар-эс-Саламе пострадали в основном не американцы (всего 12 человек), а в основном африканцы (200 человек убитых, 5000 раненых).
Неужели бен Ладен такой плохой профессионал? Или, наоборот, очень хороший, и американской крови пролил ровно столько, сколько было нужно, чтобы не ввергнуть страну (США) в болевой шок, но привести ее в ярость и обосновать тактику карательных ударов по любой точке в мире? Ведь удары возмездия по Судану и Афганистану можно считать прелюдией к натовской агрессии против Югославии. Есть и еще одна версия, согласно которой бен Ладен действительно не имел никакого отношения к упомянутым взрывам: что это дело рук спецслужб, бен Ладену же, нарочито превращаемому в фигуру совершенно сказочного, всепланетного могущества, отводится новая специфическая роль.
Ее прекрасно описал российский политолог Александр Игнатенко в статье "Фантом, созданный ЦРУ" ("Независимая газета", 14 сентября 1999 года). Согласно концепции Игнатенко, этот фантом "помещается американцами в любое место земного шара", в котором США собираются провести очередную партию своей геополитической игры. А при том, что сам бен Ладен, разумеется, отнюдь не персонаж из рождественской сказки и что он сетью тесных и сложных отношений связан практически со всеми значимыми исламистскими группировками, возможности такого манипулирования, понятно, безграничны. Дальнейшее рассмотрение этой стороны вопроса увело бы нас слишком далеко в сторону, но и сказанного, думается, достаточно, чтобы представить сложный контур того основного кольца "Большой Игры", внутри которого разворачивалась новая военная кампания на Северном Кавказе.
Не успели отгреметь московские взрывы, как имя Усамы бен Ладена и экзотический его портрет, в белой чалме и с черной "ваххабитской" бородой, заполонили телеэкраны, газетные и журнальные страницы. Небезынтересно напомнить также, где впервые прозвучало имя бен Ладена как виновника терактов на территории России: в Окленде, во время визита тогда еще премьера Путина в Новую Зеландию. Улетая туда сразу же после первого взрыва в Печатниках, он, в ответ на заданный ему прямой вопрос, заявил: "Оставлять (страну - К.М.) не боюсь." Отсюда можно сделать вывод, что второго взрыва он не предполагал. Но взрыв на Каширском шоссе прогремел - и что же? Премьер тут же назвал виновника: бен Ладен. Странным образом это заявление прозвучало сразу же после пятидесятиминутной конфиденциальной беседы с Клинтоном. А подключившийся к обсуждению проблемы помощник американского президента Строуб Тэлбот совсем уж прямолинейно указал на Иран и Ирак (то есть на те страны, которые США считают своими главными противниками на Востоке) как на пособников терактов, организованных на территории России.
Удивляет также оперативность, с какой эксперты ЦРУ получили возможность изучить химический состав примененной при взрывах смеси, и скорость, с какой они указали на след бен Ладена.
Для полноты картины остается добавить, что, как подчеркивала пресса, одной из главных целей встречи российского премьера с Клинтоном, равно как и самой поездки, побудившей его оставить страну в столь тревожное время, была попытка погасить разгорающийся коррупционный скандал. Известный под именем "рашагейт", он затрагивал интересы самых высоких эшелонов российской власти - семьи президента Ельцина и его ближайшего окружения, то есть "Семьи" в том смысле, в каком это понятие прилагается к мафиозным кланам. И, таким образом, кольцо внутрироссийской политической интриги встраивалось во внешнее кольцо "Большой Игры", образуемое сложно сплетенными отношениями Запада и исламистских радикальных группировок.
Основу этой интриги составляли, как уже говорилось, надвигающиеся парламентские, а затем уже президентские выборы, где задачей номер один для "Семьи" было сокрушение Лужкова и Примакова: с их возможной победой - в данном случае не важно, обоснованно или нет, - связывалось неизбежное расследование финансовых махинаций "Семьи". Командовал парадом Березовский, в планы которого, по весьма аргументированной гипотезе, входило возвращение на арену большой политики генерала Лебедя, с чем и связана загадочная фраза последнего о его будто бы грядущей в ближайшем времени востребованности.
Однако число игроков не ограничивалось, конечно, одним Березовским и его кремлевским партнером Волошиным. Восхождение Лебедя никак не устраивало Анатолия Чубайса, а его неожиданным союзником оказался начальник Генштаба Анатолий Квашнин. Версию о его вовлеченности в интригу сразу же по следам событий "горячей осени" 1999 года высказал на станицах "Новой газеты" политолог и журналист Борис Кагарлицкий. Согласно этой версии, Квашнину, в отличие от того, что намечалось на тайных переговорах на вилле Хашогги, нужна была масштабная война, "с большими армейскими расходами и возвышением значения тактических видов вооружения над стратегическими резервами Сергеева. Министр должен был убедиться, как он недопонимал, разоружая армейские корпуса, важность и необходимость остальных родов войск" ("Столичный криминал" в "М.П.", 10 февраля 2000 года).
Сегодня, когда Квашнин, по оценке некоторых наблюдателей, одержал "окончательную победу над министром обороны Игорем Сергеевым", эта версия кажется не столь фантастичной, как год назад. Первые же признаки отдельной, "квашнинской", игры обозначились, полагают некоторые эксперты, еще в ходе боевых действий в Дагестане. Разгром под Новолакском, не позволивший чеченцам, согласно первоначально согласованному плану, успешно продвинуться на Хасавюртовское направление, означал, что в игре возникла новая конфигурация, связанная с появлением в ней новых игроков. Радиоперехваты зафиксировали, в октябре 1999 года, сетования боевиков на нарушение генералами каких-то "договоренностей". Так это или не так - предмет для специального исследования, однако то, что внутри кольца российской политической интриги было еще одно кольцо, кольцо интриги собственно военной и спецслужбистской, вряд ли подлежит сомнению: косвенные факты, подтверждающие это, изобилуют, и здесь перечислена лишь малая их часть.
Разумеется, к этой интриге не имела никакого касательства армия как таковая - масса служилого офицерства и уж тем более солдат. Но именно они, за спиной которых сплетались и расплетались нити "Игры", клубилась атмосфера безбрежной коррупции, подковёрных клановых схваток, грязных скандалов, 1 октября 1999 года вновь пересекли границу Чечни. Так началась вторая чеченская война, кровью повязавшая все эти разномастные круги интриги в единое целое.
Годичное кольцо
Она была глубоко оправдана по своей сути - такова моя принципиальная позиция, которую, во избежание всяких недомолвок, я сразу же хочу заявить здесь. Какое государство должно терпеть на своей территории анклав нарко- и работорговли, киднэппинга, постоянных грабительских набегов на соседей? Наконец, терроризма, ибо если "чеченский след" во взрывах жилых домов осенью 1999 года остается версией, то ведь довольно и других, безусловно доказанных фактов террористической деятельности боевиков. Да к тому же чеченская сторона неоднократно даже с вызовом грозила России терактами, в том числе, как уже говорилось, не гнушаясь и ядерным шантажом. И одно это уже давало стране право на соразмерную угрозе самозащиту.
Киднэппинг (похищение людей, в том числе и детей, с целью выкупа), по имеющимся данным, давал 38% чеченского оборота, опередив по доходности даже печатание фальшивых долларов и наркоторговлю.
Что же до рабовладения и работорговли (в частности и в особенности, обращения в рабство пленных российских солдат), то они стали чем-то вроде национального обычая: по крайней мере, по словам Шамиля Басаева. В декабре 1996 года он без всяких комплексов повествовал корреспонденту "Независимой газеты": "У чеченцев такой закон - пленный является частной собственностью. Многие это воспринимают как дикое средневековье, как рабство. Нет, это не рабство! Они едят то же, что мы едим. Некоторые сами поймали пленных, некоторые купили, некоторые, вот как сейчас пришел просить человек, получили в подарок. Я уже свыше 200 человек отдал просто так. Солдатским матерям, чеченцам из разных диаспор" (курсив мой - К.М.).
Последнее особенно примечательно, если принять во внимание, какой авторитетный источник, в глазах многих - национальный герой Чечни, подтверждал причастность диаспоры к преступному делу насаждения рабовладения в России. И уже только для наказания и пресечения этого дела были оправданы самые жесткие действия правительства, вплоть до использования армии. К сожалению, однако, изначальная сплетенность справедливой в своей основе войны с многоуровневой интригой, с "Игрой" чем дальше, тем больше замутняла ее ясные и оправданные цели, придавала ей многие из тех же странных черт, которые уже явила первая чеченская кампания. Ход операции наглядно продемонстрировал это.
Начало ее внушало надежды, а у многих даже возбудило настоящий восторг. Признаюсь, я не разделяла его и уже тогда в ряде публикаций высказала опасения, что и на сей раз не обойдется без параполитического "фона" и что внешние и внутренние силы, заинтересованные в сохранении тлеющего очага напряженности на Северном Кавказе, опять обессмыслят жертвы армии. К сожалению, опасения эти во многом подтвердились.
Относительно ясным и свободным от "фона" ход войны был до 20 октября, когда в результате проведения федеральными войсками первого этапа антитеррористической операции были освобождены три северных района республики - Наурский, Шелковской и Надтеречный. С 1 по 10 октября под контроль объединенной группировки войск на Северном Кавказе перешло 39 сел и станиц.
Началу операции предшествовали ракетно-бомбовые удары по целям в Итум-Калинском, Ножай-Юртовском районах Чечни, по окраинам сел Сержень-Юрт и Автуры, по Веденскому ущелью, по целям в Октябрьском, Старопромысловском и в Староюртовском районах Грозного. За сутки было совершено 20 боевых вылетов. А 1 октября три группировки ("Запад", "Север" и "Восток") с трех направлений двинулись в глубь Чечни. 2 октября после артподготовки подразделения внутренних войск заняли первый населенный пункт на территории Чечни - село Бороздиновское Шелковского района в 3 километрах от административной границы с Дагестаном. А уже 5 октября премьер-министр России Владимир Путин заявил, что около одной трети территории Чечни и 30 населенных пунктов ЧРИ находятся под контролем федеральных войск, которые вышли на линию Терека. По официальным данным, потери объединенной группировки с начала боевых действий на территории Чечни составили 4 человека убитыми и 22 ранеными. В начале октября парламент ЧРИ утвердил указ президента Масхадова о введении военного положения в Чечне и принял постановление о состоянии войны с РФ, но северные районы были оставлены противником практически без боя.
В большой степени это объясняется традиционной, более спокойной и пророссийской ориентацией надтеречных, равнинных районов Чечни, к тому же до 1957 года входивших в состав Ставропольского края. Такая ориентация наглядно проявилась уже в 1991-1996 годы. Однако право решающего голоса давно принадлежало здесь не затерроризированному населению, а боевикам, и такой их стремительный отход уже сам по себе не мог не вызывать вопросов. Это продвижение армии в раздвигающуюся перед ней пустоту чем-то напоминало марш армии Самсонова в 1914 году и просто обязывало задаться вопросом о возможной ловушке.
Впрочем, можно ли было в данном случае действительно говорить о пустоте? Уже через несколько дней после того, как армия, установив зону безопасности (или санитарный кордон) по Тереку, что первоначально и представлялось главной задачей всей операции, перешла к ее "второму этапу", стала поступать информация о локальных боях и перестрелках, возникающих в селах и лесополосах на освобожденной территории. Снайперы по ночам выдвигались к позициям военнослужащих и в упор били из "зеленки".
Уже тогда наиболее проницательные наблюдатели задавались вопросом, так ли эффективна выбранная Объединенной группировкой тактика "мягкого вытеснения" боевиков в горы, а не их окружения и уничтожения. И уже на этом этапе становилось очевидно, что, несмотря на ураганный огонь артиллерии и авиации, он наносил не так уж много ущерба именно боевикам, либо отходившим мелкими мобильными группами, либо вообще растворявшимся в массе гражданского населения. В середине зимы 1999-2000 годов человек, вернувшийся из Чечни, с горечью говорил мне, что, проезжая по освобожденным в октябре районам, он испытал странное и горькое чувство - "будто мы и не воевали здесь". А вот другое аналогичное свидетельство из Наурского района, сопровождаемое и довольно точным, как показало близкое будущее, прогнозом: "Когда видишь, как ... на легковушках мимо проезжают улыбающиеся мужчины-чеченцы, чьи лица совсем недавно появлялись в кадрах хроники чеченской войны, в голову закрадываются различные мысли. Первая - вряд ли суждено сбыться надеждам, что боевики будут загнаны на зиму в горы, где и перемрут от тоски и безысходности. Большая их часть перезимует в домах, освещаемых "федеральным" электричеством, согреваемых "федеральным" газом и где они будут обеспечены гуманитарной помощью, поставляемой МЧС.
Вторая - что весной 2000 года наверняка начнется партизанская война вариант весны 1995-го. Это очевидно как для тех, кто воюет, так и для мирного населения, которое вынуждено с тревогой ожидать будущего. Подобные факты взывают к размышлениям: такое развитие ситуации на Кавказе выгодно тем, кто всего этого склонен не замечать" ("Солдат удачи", № 1(64), 2000 год).
Разумеется, не все были так легковерны, чтобы поддаться победному барабанному бою, нагнетаемому СМИ, - в частности и в особенности ОРТ и РТР, за чем не могли не угадываться предвыборные технологии. И уже тогда из среды военных прозвучали слова об "оголенности тылов", для чего были немалые основания. Так, разведка установила, что в Шелковском районе действуют два отряда численностью по 50 человек, замаскированных под местных жителей. И это был отнюдь не исключительный случай. Обозначилась сознательно выбранная тактика боевиков: действия небольшими маневренными группами, стремительные их набеги и отходы, вовсе не говорившие о панике и растерянности.
В те же дни, при переходе от первого ко второму этапу, выступил командующий ВДВ генерал-полковник Георгий Шпак, заявивший, что установленный санитарный кордон слишком прозрачен для того, чтобы обеспечить абсолютный контроль за перемещением боевиков по лесным и горным массивам. Причиной такой "прозрачности зоны" генерал Шпак назвал банальную нехватку войск, и прежде всего ВДВ. Вывод? Следует увеличить численность ВДВ (по словам Шпака, на рассмотрении у министра обороны уже находился его доклад об увеличении численности ВДВ), а также - "пройти всю Чечню вплоть до южных границ с Грузией". Последнее было несколько неожиданно: ведь если, по словам генерала, войск не хватало для настоящего закрытия кордона, то каким образом предполагалось обеспечить контроль над южными, гораздо более "острыми" районами Чечни? И насколько вообще оценка Шпака соответствовала реальному положению дел? Ведь вряд ли он руководствовался при этом исключительно ведомственными интересами.
Оценки здесь затруднялись еще и тем, что численность боевиков никак не поддавалась точному учету и чем дальше, тем больше начинала превращаться в какую-то совершенно условную и ускользающую величину. А ведь только по отношению к этой достоверной численности и можно было бы говорить о достаточности или недостаточности 50-тысячной российской Объединенной группировки войск. Тем не менее, к 16 октября (то есть к формальной дате начала второго этапа операции) военными экспертами общая численность чеченских вооруженных сил оценивалась в 20 тысяч человек. Сообщалось, что на вооружении боевиков состоит 15 танков, 3 самоходные артустановки, 5 систем "Град", около 20 полевых орудий, 16 зенитных установок, до 40 зенитных ракетных комплексов и около 500 различных противотанковых средств.
Весь ход дальнейших военных действий позволяет заключить, что эта оценка военного потенциала боевиков была весьма заниженной, да к тому же действовали открытые каналы их бесперебойного снабжения оружием, о чем было достаточно хорошо известно спецслужбам.
22 октября "НВО" констатировало, опираясь в том числе и на данные российских спецслужб: "Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос об источниках пополнения бандформирований оружием и боеприпасами. Конечно, многое из этого осталось в Чечне после вывода оттуда войск в конце 1991 г. (по мнению экспертов, "трофеев" было достаточно для вооружения армейского корпуса). Однако есть и новые каналы поступления оружия.
Чеченская оппозиция подтверждает наличие в бандформированиях переносных зенитных ракетных комплексов типа "Стингер". Они были доставлены Хаттабу в мае-июне этого года из Афганистана через Турцию и Грузию. Вместе с тем оппозиция считает, что основных организаторов поставки оружия и боеприпасов следует искать в России. И сделать это не так трудно. В частности, по маркировкам на боеприпасах, номерам на оружии, химическому анализу стали можно проследить всю цепочку их продвижения, начиная от изготовления. Если это невозможно, значит за этим "бизнесом" стоят весьма влиятельные люди, против которых бессильны даже органы ФСБ".
То же "НВО" (23 ноября 1999 года) спустя два с половиной месяца после начала операции в Чечне, когда освобожденной считалась уже большая часть территории республики, привело достаточно впечатляющие данные, согласно которым потенциал вооруженных боевиков превосходил тот, что имелся у них в октябре. "По данным военной разведки, - сообщала газета, - численность основного состава бандформирований составляет 22-25 тыс. боевиков. На их вооружении не менее 28 танков, 61 единица БМП и БТР, 14 зенитных установок, батарея установок системы залпового огня "Град", 20 единиц 152-мм гаубиц и 122-мм минометов. Это, не считая внушительного количества 82-мм минометов, ручных противотанковых гранатометов различных модификаций, а также зенитных ракетных переносных комплексов типа "Стрела-2", "Игла" и "Стингер".
Разнобой в столь важном вопросе, как оценка вооруженности боевиков, позволяет оценить потенциал влияния кругов, очевидно, не заинтересованных в быстрой и эффективной реализации армией поставленных перед ней задач. Чем дальше углублялись войска в Чечню, тем это становилось очевиднее, к чему мы еще вернемся. Одновременно источники Интерфакса в Главной военной прокуратуре выразили озабоченность тем, что Объединенная группировка на Северном Кавказе испытывает серьезные проблемы, которые отрицательно влияют на выполнение боевых задач. Сотрудники прокуратуры, изучив состояние дел в войсках, одной из основных проблем назвали оснащение частей и подразделений федеральных сил боевой техникой. По их данным, общая исправность вертолетного парка армейской авиации Северо-Кавказского военного округа составляла менее 50%, а боевых вертолетов - 53%. Указывалось, что около 80% вертолетов летает с агрегатами, у которых истекли сроки эксплуатации; из-за сокращения лимита ГСМ значительно снизился уровень подготовки летного состава. Технические недостатки и слабая подготовка личного состава по пользованию средствами связи привели к тому, что подразделения МВД четырежды попадали под удары армейской авиации, в результате чего погибли 17 и ранены 77 человек ("Независимая газета", 03 ноября 1999 года).
Тем не менее, подводя предварительные итоги действий авиации на Северном Кавказе, главком ВВС РФ Анатолий Корнуков заявил 25 сентября, что для продолжения воздушной атаки против террористов у авиации есть и боеприпасы, которых на складах скопилось в 3-4 раза больше положенного, и топливо, выделенное федеральным Центром из госрезерва. Однако в интервью Главкома, опубликованном в "НВО" 19 ноября 2000 года под заголовком "Корнуков озабочен состоянием техники ВВС", он констатировал: "Самая большая беда - морально и физически устаревает техника. В бедственном положении полки, вооруженные истребителями Су-27, - низка исправность по двигателям и выносной коробке агрегатов. Их нужно закупать. После окончания нынешних событий это станет приоритетной задачей".
Получила ли армия новейшую российскую технику? Мой весьма надежный источник подтвердил промелькнувшую в прессе информацию, согласно которой всю зиму на аэродроме в Моздоке простояли три "Черные акулы", но войска в Чечне так и не дождались их. Причиной, как полагают, было предупреждение нескольких арабских стран о том, что они откажутся покупать эти вертолеты в случае, если последние будут использованы в Чечне. Самым удивительным для меня здесь было то, что мой собеседник, сам вертолетчик высокого ранга, не усмотрел в таком поведении правительства по отношению к собственной воюющей армии чего-либо особо аморального; и это, пожалуй, лучше многого другого характеризует атмосферу, в которой под огонь вновь пошли только что призванные солдаты-срочники.
По тем же данным Военной прокуратуры, комплектование Объединенной группировки являлось серьезной проблемой. В ноябре-декабре 1999 года подлежали увольнению 40% военнослужащих, принимающих участие в операции в Чечне, из них желание продолжить службу по контракту изъявили менее 2%. Зато в операции приняло участие немало военнослужащих, призванных на службу в мае-июне 1999 года.
22 октября главный военный прокурор генерал-полковник юстиции Юрий Демин сообщил: "Ряд воинских частей укомплектовали почти наполовину военнослужащими, которых с учетом требования закона нельзя направлять в республику Дагестан (очевидно, и в Чечню - К.М.).
При проверке на одном из опорных пунктов обнаружили, что воинское подразделение отдельного мотострелкового батальона было укомплектовано на 90% военнослужащими со сроком службы в 1-2 месяца. Какой отпор экстремистам смогут оказать эти необстрелянные молодые ребята? А потом, это влечет за собой неоправданные потери личного состава" ("НВО", 22 октября 1999 года).
Действительно, на начало ноября в Российской армии уже были погибшие, в том числе и среди недавно призванных. Однако число погибших в ходе первого этапа операции являлось одной из главных тайн начинающейся войны. 20 октября первый заместитель начальника Генштаба генерал-полковник Манилов заявил, что с начала боевых действий на Северном Кавказе (в Дагестане и в Чечне) погибло "около 190 военнослужащих Минобороны и около 400 получили ранения".
Эти цифры совершенно неправдоподобны: как уже говорилось, по уточненным данным только в Дагестане погибли 197 военнослужащих Минобороны и 17 сотрудников МВД. Даже с учетом неизбежной погрешности (+-7), получается, что из российских военнослужащих на первом этапе операции не погиб ни один человек, что представляется совершенно невероятным. Ведь не было контактных боев, но боевые-то действия все-таки были, а чеченцы вовсе не принадлежат к числу тех, кто ударившему их по одной щеке подставляет другую и не отвечает выстрелом на выстрел.
Удуговская пропаганда называла фантастические цифры убитых российских военнослужащих, но это была именно пропаганда, и такую статистику, разумеется, всерьез принимать не стоит. А вот Комитет солдатских матерей утверждал, что с начала войсковой операции в Чечне до конца октября общие потери федеральных сил превысили 300 человек, не считая умерших в госпиталях от ран. И хотя Комитет тоже склонен завышать статистику, в данном случае его данные представляются более достоверными и подтверждаются другими, косвенными источниками.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги