Россия и русские. Книга 1

Славяне и викинги

Славяне неожиданно вошли в исторические хроники во время правления византийского императора Юстиниана, появившись на Дунае и следуя скорее всего со стороны Карпатских гор. В 626 г. вместе с аварами, тюркским народом, или монголами, они пытались осаждать столицу самой Византии, правда, безуспешно. В течение последующих двух веков славяне проживали на территории Балкан. Объединившись в племена, они стали проникать в Европу, в бассейн реки Эльбы и северную Баварию, где встретились с франками. На протяжении нескольких веков весьма слабо очерченная граница, разделявшая славянские и германские поселения, проходила вдоль рек Эльбы и Заале и через богемские леса. Другие же славяне жили вокруг озер и в лесах, расположенных на юге и востоке от Балтийского моря, в верховье Днепра, вдоль рек Неман, Западная Двина и Волхов. Там они смешивались с балтийскими и финскими племенами.

Прародиной славян была, по-видимому, территория между реками Бугом, Припятью и Днепром. В результате миграции из азиатских степей ими были заняты регионы, окруженные горами и лесами. Занимались славяне пахотным земледелием и скотоводством, которым не мешали условия северного климата. Археологические раскопки указывают на заимствование славянами более передовой римской техники обработки земли, удобрения ее навозом и севооборота. Сельское хозяйство стало гораздо эффективнее как после внедрения плуга с металлическим наконечником, так и в результате выращивания озимых, особенно подходящих к влажному северному климату. От урожая озимой ржи оставались излишки, которые помогали ремесленникам и купцам обеспечивать себя средствами к жизни.

В этот период в черноморской и кубанской степях, от Днепра до Каспия, доминировал Хазарский каганат, полиэтническое государство племенного типа, управляемое полукочевой тюркской аристократией. Оно обеспечивало славянам и финно-угорским народам определенную защиту от нападений с юга и востока, что позволяло им относительно спокойно заниматься сельским хозяйством и жить в своих поселениях. Обустраиваясь в степи, они сооружали небольшие каменные крепости и платили хазарам дань за охрану. Территория Хазарии включала будущий Киев, а на юге это государство соперничало с Аббасидским халифатом за контроль над Кавказом и с Византией — за Крым. Со временем хазары стали союзниками Византии в борьбе с кочевниками. Помимо Хазарии существовал еще один каганат, населенный тюркским народом — булгарами. Он располагался в среднем бассейне Волги¹.

В этой обстановке славяне встретились с «русами», когда те пришли с севера. Происхождение русов вызывало многочисленные споры среди историков. Сейчас практически достоверно установлено, что это были скандинавские викинги, «варяги» (так их называли славяне), купцы-воины, искавшие торговые пути на территориях, заселенных славянскими, балтийскими и финно-угорскими народами. Слово «викинг» изначально обозначало «пират». Викинги прибыли из государств, где население росло очень быстро, а земля из-за климата и гористой поверхности приносила низкие урожаи. С VIII по X в. они хлынули на территорию всей Северной и частично Южной Европы в поисках земли, торговых путей, добычи, рабов или просто ради военной славы. Их отличие от предшествующих и последующих завоевателей состояло в том, что они являлись не кочевниками, а оседлым народом с довольно высоким уровнем материальной культуры².

Викинги были заинтересованы в торговых речных путях по Волге с ее многочисленными притоками; особенно их привлекала Кама. Место, где она впадала в Волгу, являлось точкой пересечения транспортных путей, ведущих одновременно на запад, в Европу, и на восток, в Центральную Азию. Именно там булгары создали основную торговую сеть, покупали меха, воск и мед у северных народов и везли эти товары на юг, в Хазарский каганат, которому они к тому же выплачивали дань. На этот рынок русы и поставляли меха в обмен на серебро³.

С конца VIII в. русов заинтересовал другой торговый путь, шедший от Финского залива и Ладожского озера вниз по рекам Нарве, Волхову и Ловати, через короткий отрезок Западной Двины волоком в Днепр, а из Днепра — в Черное море. Однако на этом пути было серьезное препятствие: цепь крутых гранитных скал в низовьях Днепра, протянувшихся поперек реки и опасных для движения судов. То быстрое течение швыряло беспомощные суда на скалы, то, когда вода спадала, они могли сесть на мель, и тогда их приходилось тащить до 70 километров по суше. Для того чтобы пересечь этот отрезок, каганату требовалась сильная армия.

Но все же русы сумели преодолеть эти препятствия и получили доступ по Днепру к Византии, богатейшему мировому рынку. Туда стали везти рабов, шкуры, меха, мед и воск, а возвращались на север с зерном, вином, шелком и предметами роскоши. В «Повести временных лет» говорилось о том, что славянские племена, жившие вдоль этого пути, приветствовали появление русов. Отказавшись с самого начала платить дань, славяне решили не приглашать правителя со стороны, а установить принцип самоуправления, и вот что из этого получилось:

«…и встал род на род, и была в них усобица, и начали воевать друг с другом. И сказали они: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. [И они] сказали руси: «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет. Приходите княжить и владеть нами»⁴.

Эти летописные сведения появились двумя веками позже, и в них прослеживается тенденция к восхвалению династии Рюрика, старшего из трех братьев, откликнувшихся на просьбу славян и поселившихся среди их племен. Но возможно, это лишь приукрашенный вымысел. Известно, однако, что относительно неразвитые народы для искоренения распрей иногда приглашали иноземного правителя — носителя более высокой культуры, чтобы положить конец междоусобным распрям, наладить торговлю и обеспечить защиту от внешних врагов. Позднее потомки русов нередко использовали этот исторический опыт по отношению к другим народам.

Пришедшие викинги установили укрепленные торговые поселения вдоль пути «из варяг в греки» (из Скандинавии в Византию). Одно из них находилось в верховьях Ладожского озера, от которого расходилось два пути: южный вел к Днепру, юго-восточный — к Волге и Каспию. Укрепленные города располагались также вдоль реки Волхов, особенно там, где она впадала в озеро Ильмень, рядом с нынешним Новгородом. Когда это стало возможным, викинги передвинулись дальше к югу, к середине Днепра, где он протекал между лесистыми холмами, поднимавшимися примерно на 100 метров над поверхностью реки. Это место располагалось ближе к Черному морю и было в определенной степени защищено от нападений кочевников. Здесь русы построили свой главный южный город — Киев, очевидно, названный так в честь паромщика — основателя этого города. Город находился там, где в Днепр впадали его основные притоки, в самом центре плодородного района.

Русский каганат середины IX в. существовал как независимая федерация, управляемая военной элитой, жившей за счет торговли, награбленного добра и дани от славянских, балтийских и финских народов, занимавшихся сельским хозяйством в лесных и лесостепных районах. Судя по словам арабского путешественника Ибн-Русти.

«…у [русов] нет земель для сельского хозяйства. Они питаются лишь тем, что им дает земля Саклаба [принадлежащая славянам, балтийцам и финнам]. Когда рождается ребенок, отец кладет ему в руки обнаженный меч и произносит: «Я не завещаю тебе никакого богатства, а ты помни: все то, что добудешь этим мечом, — твое». У них нет ни земельной собственности, ни деревень, ни возделанных земель; торговля мехом серой белки и других животных — их единственное занятие»⁵.

К середине IX в. каганат русов с его славянским населением и торговыми контактами представлял собой довольно мощную силу. В 861 г. он даже попытался вторгнуться в Византию, однако эта попытка была безуспешной. И все же она показала, что у империи появился новый серьезный и опасный соперник. В 907 г. каганат заключил соглашение с Византией, что дало ему постоянное право на ведение торговли в самой столице империи. Взамен Русь ограничивала численность купцов, посещавших город, а те обязывались оставлять оружие у его ворот. Таким образом, Византия пыталась обезопасить себя от незнакомого и воинственно настроенного народа.

Русь подтверждала свою мощь и другими способами. Князь Святослав (962–972) отдал на разграбление своим воинам Итиль, столицу Хазарского каганата, положив тем самым конец его господству в степи и обеспечив удобный доступ к Дону и берегам Азовского моря. Это, в свою очередь, открывало новые перспективы для развития торговли. Однако ослабление хазарского влияния открыло дорогу для набегов кочевников — печенегов, которые вскоре лишили русских всех вышеперечисленных завоеваний⁶, исключая часть Азовского побережья (Таманский полуостров), где было расположено Тмутараканское княжество.

К середине X в. варяги добились определенных успехов и заручились поддержкой многих восточнославянских племен. В результате получивших распространение смешанных браков исчезали различия между викингами и славянами, пока они не слились в единый народ. Доминирующими остались язык и культура восточных славян. «Славяно-викинги» сформировали своего рода племенной союз с центром в Киеве, предназначенный для отражения угрозы со стороны печенегов и проведения походов, нацеленных на различные объекты, включая саму Византию.

С одной стороны, этот союз был добровольным, продиктованным геополитическими нуждами, с другой — навязанным богатым и властным киевским князем. Для того чтобы стать долговременным и прочным, ему необходимо было выйти за рамки племенных отношений и споров местных правителей и образовать независимое государство, по крайней мере такое, как в средневековой Европе. История Киевской Руси — это история порой удачных попыток создать государственность, которые, однако, заканчивались так же, как и в случае с ранней империей Каролингов в Западной Европе, — раздробленностью и неудачей. Осмысливая причину этого, следует учесть протяженность территории Киевской Руси во время ее расцвета, несравнимую ни с одним государством в Европе (кроме территории империи Каролингов). Более того, Русь стала первым некочевым государством, сформировавшимся в степях Внутренней Евразии.

Основу общества составляла местная община, которая в ходе развития сельского хозяйства и становления государства перешла от родственных к соседским отношениям. Этот важный переход особенно ярко проявился в IX и X вв., когда названия племен перестали упоминаться в летописях, указывая тем самым, что родственные отношения перестали быть основой политической организации. Чем больше развивались сельское хозяйство, ремесла и торговля, тем ощутимее становились различия между богатыми и бедными. А также между сильными и слабыми: князь с его дружиной оказались оторваны от остальной общины и представляли собой привилегированный, хорошо вооруженный слой. Однако они не стали феодальным правящим классом (как утверждали советские историки), так как не владели обширными землями, а имели всего лишь небольшие участки с домами. Таким образом, привилегированность базировалась не на земельном, а на силовом преимуществе. Князь обеспечивал своим старшим дружинникам (боярам) кормление, право собирать дань с общины, отдавая одну часть князю, а другую как законный доход оставляя себе. Бояре взимали дань не с каждого дома в отдельности, а с общины в целом, по принципу круговой поруки. Правосудие же должно было вершиться следующим образом: каждая община расследовала серьезные преступления, передавала преступников дружинникам или платила коллективный штраф⁷.

Судебные и военные дела общины решались на собраниях, которые назывались «вервь» (слово, означающее «связь, крепления»), потом появилось слово «мир» (которое, как мы знаем, означает «покой, гармония»). В городах, ставших военными, административными и религиозными центрами племен, получило распространение слово «вече» (произошедшее от «ведать»). Собрания не выходили за рамки племен и не имели ничего общего с парламентом. И тем более — с собранием представительным: слово на собрании давалось любому взрослому мужчине — члену общины, обычно обладавшему землей или небольшим делом. Рабы, женщины и иммигранты не могли принимать участия.

Самым низшим классом общества являлись рабы (не вассалы), Крестьяне и ремесленники платили дань и оставались свободными. Государственная система напоминала скорее систему древнегреческих городов-полисов, чем западноевропейскую феодальную систему: финансы пополнялись в первую очередь за счет торговли, а во вторую — за счет сельского хозяйства. Города и пригороды объединялись в единое политическое образование, все члены этого образования имели право на защиту и сами должны были принимать участие в вооруженной охране общины.

В источниках содержится довольно скупая информация об этих местных образованиях: все дела решались путем устных выступлений, и поэтому осталось мало сведений. В летописях встречаются иногда упоминания о том, что князь «имел совет с людьми». Вероятно, князь советовался не только со своими приближенными и старейшинами, но и с простыми общинниками. Это было естественно в том случае, когда князь собирал народ для борьбы с врагами. Именно тогда он не мог игнорировать интересы и мнение народа, которое нередко становилось решающим на собрании горожан.

В наиболее развитой форме вече созывалось князем или кем-то из членов общины звоном церковных колоколов. Так, жители Новгорода, которые особенно гордились своей традицией, использовали для этой цели специальный колокол. Обычно горожане собирались на ярмарочной площади, или у церкви, или в поле за городскими стенами. Какой-то определенной процедуры проведения веча не существовало, как и постоянного председателя, поэтому на собраниях доминировали сильнейшие, богатейшие или старейшие жители города. Иногда расхождения во мнениях доходили до крайностей, но предпринимались попытки прийти к согласию. Если же это в той или иной ситуации не удавалось, то мог разгореться конфликт, нередко заканчивавшийся дракой между собравшимися. Сохранилось упоминание о собрании в Киеве в середине XII в. Согласно ему порядок там поддерживался князем, митрополитом и тысяцким (предводителем городского народного ополчения)⁸.

Главными задачами веча являлось принятие решения об установлении мира или ведении войны, а также, если необходимо, о выборе нового князя. Не все князья избирались подобным образом, некоторые захватывали власть силой. Процесс выборов мог вызывать разногласия, особенно если он шел вразрез с соглашениями князей между собой⁹.

Вопрос о войне был весьма щекотливым для соглашения между князем и вечем. Князь с одной лишь дружиной не представлял значительной силы, он нуждался в поддержке многочисленного и иногда лучше вооруженного народного ополчения. Особенно остро эта необходимость ощущалась в борьбе с кочевниками. Недавние исследования свидетельствуют о том, что все свободные мужчины имели право (более того, были обязаны) носить доспехи, шлемы и оружие: меч, копье, топор, лук и стрелы, что делало их, с одной стороны, потенциально опасными, а с другой — полезными для князя. Городское народное ополчение включало наряду с пехотой и кавалерию, хотя к XII в. право воевать на конях стали получать только избранные дружинники. Ополчение делилось на сотни, возглавляемые сотскими, или «центурионами». Войска больших городов могли состоять из нескольких тысяч, руководимых тысяцким — авторитетной фигурой в общине, который избирался на вече или назначался князем¹⁰.

Как греческие города-полисы, которые со временем столкнулись с трудностями объединения жителей для совместных действий и поддержания влияния на бывшие колонии, разбогатевшие в результате торговли или успешных войн, так и основные города Руси постепенно начинали дробиться и терять периферии: пригороды или подчиненные города. Пригороды хотели независимости, своей власти, которую они могли узаконить, приглашая князя для управления. Отпрыски правящей династии Рюрика обычно были только рады принять такое приглашение.

Крещение славян

Для стабилизации жизни государства его правителю необходимо было выполнять некие «сверхъестественные» санкции. В 972 г. после смерти Святослава начались распри между его сыновьями. Владимир, младший сын, низверг своего брата Ярополка, чтобы захватить Киев и стать князем. Для придания этому незаконному захвату власти хоть какого-то правового обоснования, он развернул широкую религиозную кампанию, пытаясь объединить народ, веровавший в различных богов. На холме, возвышавшемся над Киевом, он возвел идолов этих многочисленных богов — норманнского, славянского, финского и даже иранского происхождения.

Но после этого Владимир неожиданно отошел от эклектичных языческих верований и принял христианство. Пожалуй, данное решение далось нелегко предводителю воинственного народа. Его отец Святослав, когда его вынуждали обратиться в другую веру, сказал следующее: «Да ведь надо мной моя дружина смеяться будет!»¹¹ Однако христианство имело два преимущества в глазах князя, желавшего не только вести войну, но и мирно управлять обширной территорией, населенной различными народностями. Во-первых, эта религия осуждала кровавые распри и междоусобицы, а во-вторых, она располагала письменным сводом законов, утверждавших порядки и поддерживавшихся с помощью власти монарха, данной ему Богом.

Кроме того, христианство обеспечивало перспективы тесных отношений с Византией. Византийцы были связаны со. славянами так, как в свое время римляне с германскими племенами, то есть посредством военных контактов, торговли, дипломатии и евангелизации (обращения в христианство). Их цель заключалась в том, чтобы сделать из славян мирных соседей, возможно, включить их в состав империи, но только после крещения и «окультуривания». В течение IX в. византийцы достигли в этом направлении заметных успехов.

Очень большую роль в христианизации Руси сыграли братья Кирилл и Мефодий, которых в 860 г. прислали из Византии с важной миссией: они должны были крестить славян. Их миссионерская деятельность началась в королевстве Моравия, к северу от Дуная. Братья привнесли в процесс христианизации новый элемент, значительно способствующий успеху. Кирилл и Мефодий выучили славянский язык, на котором говорили в Моравии, и разработали алфавит (глаголический). Именно благодаря этому стал возможен перевод молитв и литургий. Германские священники из этого региона настаивали на латыни как на единственно возможном «священном» языке для служб. Подобное мнение преобладало в Моравии. Однако Кирилл отправился в новое балканское государство Болгарию, где хан Борис и его сын Симеон приняли христианство византийского толка и вместе с ним новый алфавит, основанный на греческом. Этот алфавит получил название кириллицы, а его использование было призвано подчеркнуть связь между славянской церковью и греческой христианской культурой. Новый болгарский патриархат появился в 924 г.

Византийское христианство было не единственной религией, которую могла выбрать Русь. Благодаря дипломатическим и торговым отношениям она познакомилась с исламом персов и арабов и иудаизмом хазар, а на Западе с католичеством. Княгиня Ольга, бабка Владимира, поддерживала отношения с римским императором Оттоном I. В летописи отмечено, что Владимир послал своих подданных в разные страны для изучения обычаев ислама, иудаизма, католичества и православия. Посланники сообщили о том, что католические ритуалы не произвели на них впечатления, а ислам запрещал употребление алкоголя, что делало невозможным принятие мусульманства дружиной, любившей выпить. Иудаизм они обошли молчанием. А православное богослужение настолько поразило подданных Владимира, что те «и не знали — на небе или на земле мы»¹².

Даже если не воспринимать летописи буквально, все же очевидно, что Владимир сознательно выбрал веру, исходя из геополитического положения Руси, а также находясь под сильным впечатлением от православной литургии, как средство, способное оказать влияние на его подданных. Но более всего он желал поддерживать близкие отношения с Византией, с которой у него установились торговые связи и которая казалась священнее и внушительнее, нежели полукочевые каганаты или недавно возникшие и раздробленные королевства Западной Европы.

Приняв это решение, князь начал действовать незамедлительно. Он демонстративно разрушил идолов языческих богов: Перуна стащили с холма с помощью лошадей, потом двенадцать человек высекли его розгами и скинули в Днепр. Владимир приказал всем жителям Киева выйти к реке, чтобы погрузиться в воду для крещения, говоря: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый или бедный, или нищий, или раб, — будет мне врагом»¹³. Насколько «добровольной» была церемония принятия христианства, можно только догадываться: когда священники в Новгороде попытались низвергнуть Перуна, в городе вспыхнули массовые восстания. Юрий Лотман и Борис Успенский в этой грубой и категоричной смене веры увидели первый тревожный симптом угрожающей тенденции русского общества к поиску изменений через крайности, к противоречивым действиям, а не к последовательной эволюции¹⁴. Несмотря на княжеские приказы, языческие ритуалы оставались действенными еще не для одного поколения русских людей. Особенно привязаны к своим многочисленным языческим богам были крестьяне. Именно они нередко вплетали языческие элементы в принятое ими христианство, тем самым создавая «двоеверие», свойственное почти всей средневековой Европе.

Владимир сам принял титул великого князя, аннулировал свои многочисленные браки, отрекся от наложниц и женился на принцессе Анне, сестре византийского императора Василия. Император, в свою очередь, согласился на этот брак, так как его государство переживало тяжелый кризис и остро нуждалось в поддержке для борьбы с повстанцами в Анатолии. Владимир с готовностью прислал подкрепление, которое успешно помогло защитить императорскую столицу.

Греческие мастера посылались из Византии на Русь для строительства церквей. Болгарские священнослужители привозили книги на славянском языке, написанные кириллицей. В то же время греческие священники приезжали на Русь в качестве епископов, дабы встать во главе новой Церкви. Однако на более низких уровнях их места заняли местные церковники.

К концу X в. православное христианство распространилось из Византии на Балканы, Русь и часть Центральной Европы. У этой религии были некоторые особенные черты, отличавшие ее от западно-римского христианства. Прежде всего язык, на котором велись службы и писались священные книги, был близок общеупотребительному языку местных жителей, что облегчало процесс крещения, но и отчуждало Православную церковь от римской и даже греческой культур, а также от культурно и интеллектуально развивающейся Европы. Как отметили Симон Франклин и Джонатан Шепард: «Старославянский церковный язык оказался одновременно и мостом, и барьером: мостом для веры, барьером для других европейских языков»¹⁵. Эта тенденция к изоляции усилилась после появления ряда национальных церквей, каждая из которых возглавлялась своим патриархом или даже монархом. Более того, восточные церкви не претерпели григорианских реформ X и XI вв. и сохранили возможность брака для духовенства, более склонного к мирской жизни, нежели католическое.

Все увеличивавшаяся разница между восточной и западной Церквями в XI в. достигла своего апогея. В 1040 г. патриарх Византийский закрыл все столичные церкви римского толка, объявив их еретическими. Папа Лев IX ответил тем, что направил в Константинополь легатов, требуя, чтобы эти меры были отменены и чтобы Византийская церковь признала папу главным лицом христианской Церкви. Патриарх отказался признать статус легатов и отверг претензии папы. За это он был отлучен от Церкви в папской булле, возложенной легатами на алтарь Софийского собора. В итоге был созван совет Греческой церкви, который, в свою очередь, постановил отлучить от Церкви легатов и осудил еретическую Римско-католическую церковь. Этот раскол никогда не был преодолен, и противоречия между Православной и Католической церквями и по сей день остаются самыми острыми в христианстве.

Христианство, окончательно укоренившееся на Руси с конца X в., было принято как единое целое, без анализа исторической ситуации, без какой-либо эволюции, без внутренних конфликтов, просто как нечто красивое и не требующее обсуждений и улучшений. Русь не знала столетий теологических и церковных споров, не созывала вселенских соборов, не вычерчивала постепенно и последовательно контуров символов веры. На Руси правители (да и сам народ) безоговорочно приняли новую веру, отвечавшую их умственным и духовным потребностям, приняли целиком во всей ее гармонии. Вера находила полнейшее отражение скорее в службе, чем в догме. В православии фактически не было догматических суждений о Боге; предполагалось, что Бог — это нечто не поддающееся рационализации и путь к Нему возможен лишь через покаяние и молитву, — именно к этому и побуждает верующих символика церковной службы. Таким образом, восточнославянское христианство обладало чувственным, священным и непоколебимым достоинством, свойственным этой религии на протяжении веков. Песнопения и молитвы во время служб, фрески, мозаика и иконы раскрывали суть веры. Именно эти атрибуты стали основной чертой русского христианства, а никак не теология или выраженная словами вера индивида.

Стоит отметить и то, что христианство приспосабливалось к идеологии мировой империи и тем самым становилось союзником абсолютной (или по меньшей мере потенциально абсолютной) мировой власти. На протяжении веков оно включало в себя миссионерскую церковь, возглавляемую иностранцами и нуждавшуюся в поддержке князя, так как простые люди все же в большинстве своем оставались язычниками. Христианство становилось политический религией, призванной гарантировать долгожданный и длительный мир, а также стабильность в обществе. Именно православие знакомило молодое государство с традицией патриархов, пророков и апостолов, возвещало второе пришествие Христа и Судный день, а также в определенной степени влияло на историческое развитие России. Несмотря на то что князья нередко были вынуждены жестко и настойчиво обозначать свои позиции во внешней политике с Византией, церковная и светская элита относилась ко Второму Риму с большим теплом.

Во времена Киевской Руси между князем и Церковью практически не было серьезных разногласий. Оба института — и государственный, и религиозный — нуждались друг в друге и опирались друг на друга. В Nomocanon, или Кормчей книге, византийском своде канонических законов, говорилось о том, что император являлся главой Церкви и обязался защищать как ее неприкосновенность, так и чистоту догматов. Эти установки были перенесены в Киев, а роль императора начал исполнять великий князь. Церковь, в свою очередь, подчинялась земному правителю.

Идея единства правящей династии была настолько важна для Церкви, что та способствовала распространению легенд о Борисе и Глебе, сыновьях Владимира, которых силой заставили отказаться от прав на престол. Когда Борис услышал о намерении своего брата Святополка убить его, чтобы захватить право на престол, он не стал противостоять злу, а провел ночь в молитвах: «Господи Иисусе Христе! Как Ты в этом образе явился на землю ради нашего спасения, собственною волею дав пригвоздить руки свои на кресте, и принял страдание за наши грехи, так и меня сподобь принять страдание». Глеб умер позже, также молясь перед гибелью. Братьев канонизировали — они стали первыми святыми восточных славян. Борис и Глеб были названы «защитниками земли Русской» за то, что принесли себя в жертву идее единства государства. Основным же в русской вере стал мотив смиренного принятия страданий во имя общественных интересов и «земли Русской»¹⁶.

Игумен Киево-Печерского монастыря Феодосий поддерживал принцип династической власти в 1076–1078 гг. и отказывался признать право Святослава на престол, которым обладал его старший брат Изяслав. Священнослужитель убедил в своей правоте и киевлян. В итоге горожане свергли узурпатора и пригласили Изяслава взойти на трон¹⁷.

Церковь играла главенствующую роль в общественной жизни. Определенные слои населения, включая беглых, выкупленных рабов и нищих, назывались церковными людьми и управлялись при помощи духовного закона. Именно этот закон в целом определял многие аспекты частной жизни: бракосочетание, отношения в семье, наследование.

С самого начала в центре восточнославянского христианства стояло монашество. Оно возникло в период обновления и распространения византийского монашества, после окончательной победы истинной веры над богоборческой ересью. Залогом удачного возрождения стал самый большой и устойчивый религиозный институт Византии — монашеская республика на горе Афон. В X в. она образовалась на гористом полуострове, протянувшемся от Фракии до Эгейского моря. В свое время Афон стал средоточием силы восточно-христианского духовенства (и остается таковым до наших дней). Там развивались традиции иконописи, аскетизма и обета молчания.

Многие ранние монастыри на Руси основывались князьями и знатью, которые заботились о собственной славе и долгой о себе памяти. Исключением стал Печерский монастырь, созданный в 1051 г. на днепровских песчаных холмах около Киева. Его основатель, монах Антоний, проведший какое-то время на горе Афон¹⁸, нашел все остальные монастыри слишком неспокойными для уединенной жизни, полной созерцания и преданности Богу. После того как новое прибежище было воздвигнуто, к Антонию потянулись послушники. Позже этот монастырь стал излюбленным пристанищем православных монахов, жаждавших духовной жизни в сообществе иноков и возможности уединения, необходимого для молитв и размышлений.

Стремление к объединению Киевской Руси

Для объединения государства Владимир отправил своих сыновей в разные города: Вячеслава в Новгород, Изяслава в Полоцк, Святополка в Туров и Ярослава в Ростов. У каждого сына были дружина и право на кормление, что позволяло им собирать с местного населения дань и требовать поддержки в обмен на защиту от набегов кочевников. Однако местные общины продолжали жить по своим законам и обычаям и вести хозяйственную деятельность.

Отношения с печенегами, обитавшими в те времена преимущественно в южных степях, были непростыми. А от этих отношений зависело развитие торговли с Византией. К тому же Киевская Русь получала определенную прибыль и от торговли с самими печенегами: их скот они использовали и как транспортное средство, и как источник пищи и одежды. И все же, как все кочевники, печенеги время от времени нападали на территорию Руси, увозя с собой зерно, предметы роскоши и рабов. Особенно опасными эти соседи стали после падения Хазарии во второй половине X в. Тогда в целях безопасности Владимир приказал построить оборонительные укрепления вдоль Днепра и в нижнем течении реки.

К 1015 г. (год смерти князя) Владимир достиг заметного успеха в объединении некогда разрозненных земель, обращении русов в единую веру и в создании хотя и примитивной, но единой административной и налоговой системы. Кроме того, он обеспечил Русь надежным союзником и ограждал ее от опасных врагов. Рюриковичам оставалось принять все эти достижения и впредь быть не хуже своего предшественника в управлении огромной и теперь единой страной.

Сын Владимира, великий киевский князь Ярослав (1019–1054), продолжил завоевательную политику, совершенствование административной системы и внедрение христианства, хотя он не считался единоличным правителем до 1036 г. Он возвел новые укрепления для своего города и построил величественные Золотые ворота на въезде. За воротами лучшие мастера построили дворцы и церкви, спроектированные византийскими архитекторами. Самым впечатляющим был собор Святой Софии, соперничавший по красоте с одноименным храмом в Константинополе и выдержанный в том же архитектурном стиле.

Чтобы укрепить верность своих потомков, Ярослав пытался найти исторические корни Руси. При нем монахи Печерского монастыря начали вести летописи, запечатлевшие основные вехи эволюции восточных славян и преподносившие их прошлое как важнейший период мировой истории и как божественный промысел. Летописцы решали непростую задачу теологического, общественного и государственного характера.

Древнейшая летопись, «Повесть временных лет», была составлена в 1037–1039 гг. и продолжена монахом Никоном в 1060—1070-е гг. Развивавшая в техническом и тематическом планах византийские образцы, «Повесть временных лет» стала основным, базисным текстом для всех последующих русских летописей. И Владимир, и Ярослав понимали необходимость подобной летописи, которая смогла бы дать Руси возможность самоопределения, осознания своего места и своей роли в восточной христианской цивилизации. Отсюда и подзаголовок: «Повесть о прошлых годах, откуда есть пошла Русская земля и кто начал править в Киеве». Летопись обращалась к древнейшей истории, ко временам сыновей Ноя, и приписывала русские корни апостолу Андрею, который пришел не в Крым, а на Днепр, где, оказавшись на месте будущего Киева, предвещал: «На этих холмах воссияет милость Божия, будет здесь великий город, и возведет Господь тут множество церквей»¹⁹.

Это же мнение разделял Иларион, первый славянский митрополит Киева²⁰. В своей проповеди «Слово о законе и благодати» в конце 1040-х гг. он представил появление Руси как исполнение божественного провидения и залог окончательной победы христианства над иудаизмом и исламом. Дети Авраама от его служанки Агари изображались как люди рабства, закона и Ветхого Завета, а дети от его жены Сары — как потомки свободы, благодати и Нового Завета. По словам Илариона, Владимир, как и Константин Великий, явился для основания новой Церкви. Он был призван для «перенесения Креста Господня из Константинополя и воздвижения его на Руси» и для строительства великого города, «сияющего в великолепии, как в венце». Ярослав же продолжил историческое дело отца²¹.

Другим памятником правления Ярослава стал свод законов, известный как «Русская правда», опиравшийся скорее на местные обычаи, чем на византийские прецеденты. В переработанной и дополненной форме свод сохранял свою силу до конца XV в.²² Как уже говорилось, под словом «правда» понималось «то, что правильно», то есть истина, справедливость, честность и т. д. Самым важным нововведением свода можно считать ограничение кровавой мести как способа улаживания конфликтов. Убийство, оскорбление, ранение, посягательство на собственность наказывались штрафом. В «Русской правде» много говорилось о размере штрафа в зависимости от тяжести преступления, а также от социального положения человека, его совершившего, и жертвы. Предполагалось, что с введением свода законов в общине воцарится хоть какая-то справедливость. В дальнейшем позиции князя, следователей, судей и суда заметно укрепились, кровная месть была совсем запрещена, а великий князь стал верховным судьей²³.

Ярослав пытался также установить принцип династической власти: престол отныне мог наследоваться лишь потомками Рюрика. После смерти его отца и деда между братьями начиналась борьба за власть. Ярослав стремился предотвратить подобные распри, которые могли начаться и после его смерти. В своем завещании он наставлял сыновей: «Если пребудет меж вами мир — с вами пребудет Господь, сделает врагов союзниками вашими и будете жить в мире. Но коли начнете вражду да ссоры, то сами себя погубите и разрушите землю предков ваших, которая им далась с таким трудом!»²⁴ Полный текст завещания не сохранился, но известно, что Ярослав установил иерархию главных городов государства и поделил их между сыновьями. После смерти любого из них право на престол получал следующий по старшинству брат. Остальные же соответственно поднимались на ступень выше.

Такова обычная трактовка завещания Ярослава. В сохранившихся текстах много недомолвок, намеков и образов, поэтому взгляды Ярослава не совсем ясны. И все же известно, что он считал Киевскую Русь не просто объединенным государством, а скорее федерацией, управляемой членами династии. Подобная модель была бы невозможной, если бы князья обладали землями княжеств как своей собственностью, — тогда они не смогли бы ездить по всей стране, оставляя свои наделы. Менталитет жителей оставался скорее племенным, чем родовым, а основные доходы шли от торговли и даней. Предполагалось, что все пойдет по намеченному Ярославом плану.

Однако события развивались иначе. Вскоре после смерти Ярослава государство вновь содрогнулось от междоусобиц, войн между родными и двоюродными братьями, хотя, конечно, периодически предпринимались попытки объединить Русь. К тому же Русь столкнулась с новой угрозой — теперь она исходила от кипчаков (известных также как куманы или половцы), кочевников, пришедших из степи в 1050-х гг. Они оказались более опасными, нежели их предшественники, преодолевая защиту, воздвигнутую Владимиром и Ярославом. Помимо набегов и грабежей, половцы нападали на города, захватывали жителей в плен, для того чтобы продать их на черноморском рынке как рабов. Кочевники в своих интересах также подрывали торговые связи Руси с Византией. Как и в случае с печенегами, отношения русских с кипчаками были весьма противоречивыми и включали как торговлю и сотрудничество, так и враждебные действия. В 1094 г. великий князь Святослав женился на дочери хана кипчаков. Этот факт наряду со многими другими свидетельствовал о желании достичь согласия с опасными соседями. Но это стремление вкупе с разобщенностью князей стало помехой для ведения единой оборонительной политики.

В конце концов князьям удалось объединить усилия для борьбы с кипчаками. Во время встречи в Любече в 1097 г. правители южных территорий согласились на взаимодействие. В 1103 г. Святополк из Киева и Владимир из Переяславля провели совместную военную операцию в степи, принесшую первую победу над кипчаками. Далее последовали довольно удачные оборонительные кампании и наступательная операция 1111 г. Таким образом, князья обеспечили безопасное существование будущим поколениям русских людей, но именно из Руси теперь осуществлялись набеги, захватывались добыча и рабы.

Этот общий успех русских правителей укрепил за Киевом статус политического центра. После смерти Святослава в 1113 г. жители Киева пренебрегли династическими условностями и пригласили Владимира уехать из Переяславля и править ими. Во многом это стало результатом его успехов в борьбе с половцами. Победы князя давали ему огромное преимущество перед другими возможными претендентами на киевский престол. Существует предание, что от византийского императора он получил отороченную мехом шапку Мономаха, ставшую символом великих русских князей и впоследствии русских императоров.

В это время в Киеве вспыхнуло восстание, вызванное проблемой долгов и появлением долгового рабства. Долги росли из-за усиления социальной дифференциации, ставшей признаком экономического развития и обогащения горожан. В Киеве было много ремесленников, производивших стеклянные, глиняные, керамические и эмалевые изделия, украшения, иконы, которые начинали пользоваться спросом на мировом рынке. Владимир отреагировал на проблему задолженностей подобно древнегреческому реформатору Солону в Афинах: он ликвидировал самые старые долги, ограничил власть владельцев над их работниками и определил условия, при которых должники могли попасть в рабство. Киев переживал тот же социальный кризис, что и ранний афинский полис. Кризис этот возник из-за смены аристократического общественного строя, основанного на родстве, более открытым, в основе которого лежала торговля. Не только огромная разница между материальным положением жителей и долговое рабство угрожали общественному порядку и стабильности. Порабощение горожан ослабляло военный потенциал города — рабам запрещалось носить оружие. Решая проблему долгов, Владимир обеспечивал горожанам, по крайней мере на какое-то время, мирное существование и основные меры безопасности²⁵.

Владимир Мономах был самым образованным из всех киевских князей. Он покровительствовал монастырям, в которых велись летописи и собирались рукописи. Его «Поучение» стало попыткой рассмотреть княжескую власть на Руси с точки зрения морали. Он восхвалял Бога, наказавшего своим наместникам жить в мире, защищая бедных и несчастных, «…лишаемый — не мсти, ненавидимый — люби, гонимый — терпи, хулимый — молчи, умертви грех.

Избавляйте обижаемого, давайте суд сироте, оправдывайте вдовицу.

…ни затворничеством, ни монашеством, ни голоданием, которые иные добродетельные претерпевают, но малым делом можно получить милость Божию»²⁶. Однако эти принципы так и не стали основополагающими в управлении государством. Но они создавали образ смиренной и миролюбивой христианской веры, призванной стать идеалом в далеко не идеальном, жестоком мире.

После 1130-х гг. Киевское государство утратило некогда свойственное ему единство и начало распадаться на отдельные, временами воюющие княжества. Эта тенденция наблюдалась во. всей средневековой Европе, где новые государства были еще недостаточно сильны и неизбежно переживали периоды раздробленности. Так распались империя Карла Великого, многие другие королевства и самопровозглашенные империи: Бургундия, Польша, Богемия, Сербия и Болгария. Русь не стала исключением.

Однако на Руси в силу многих причин раздробленность приняла несколько иные формы. Основные центры получали прибыль благодаря не только военным удачам, но и развитию торговли и промышленности. Новые города, основанные в период между X и XI вв., искали собственные источники доходов, создавали свои пригороды. Последние научные исследования показали, что доходы этих городов были намного больше, чем предполагалось предыдущими поколениями историков²⁷. Таким образом, новые города становились экономически и политически менее зависимыми от Киева. Но он оставался самым богатым городом и символическим центром Руси, ее сердцем. И все же его значение несколько уменьшилось после того, как «дочерние» города укрепились и стали требовать причитавшуюся им землю.

Изменения торговых потоков также способствовали раздробленности. К XII в. Византия потеряла свое экономическое мировое значение, что привело к падению роли пути «из варяг в греки». После начавшихся в конце XI в. крестовых походов за освобождение Гроба Господня и завоеваний территорий Леванта торговля между Европой и Азией стала проходить не через Русь, а через Средиземноморье и Ближний Восток. Русские земли становились экономически второстепенными. В результате основной доход Русь начала получать от сельского хозяйства и мелкого производства.

Перемены, произошедшие в XII в., разрушили все надежды на создание объединенного государства или даже стабильной конфедерации. Власть единого князя была ослаблена, а местные князья рассматривали свои земли не как собственность династии, а как свои личные вотчины, переходившие от отца к сыну (с обеспечением наследования по женской линии). Землевладение начало вытеснять торговлю и владение торговыми путями как основными рычагами власти, а земельная рента вместо дани превратилась в основной источник дохода землевладельца. Право бояр на сбор дани превратилось в нечто большее — феодальную повинность. Местная же община становилась структурой чисто крестьянской, а представители других слоев общества, вышедшие из ее состава, заботились о своем доходе и правах на собственность. Уже до татаро-монгольского нашествия Русь стала феодальным государством, в котором князья и бояре владели вотчинами и взимали плату с крестьянских общин за пользование землей. Общины сохраняли свои права только на крайнем севере. Там было мало пригодных для пашни земель, а соответственно не было и частных землевладельцев²⁸.

До своего окончательного распада киевская цивилизация успела создать необычное литературное произведение, в котором явно прослеживались языческо-христианские корни. Речь идет о «Слове о полку Игореве», написанном примерно в конце XII в. неким приближенным князя, возможно, придворным поэтом. В этом произведении описывался неудачный поход новгород-северского князя Игоря против половцев, закончившийся пленением главного героя. Автор восхвалял храбрость и мужество Игоря, но сожалел о том, что ему не хватило поддержки других князей и что без такой поддержки он действовал слишком неосторожно. По сравнению с летописями того же времени в «Слове» практически отсутствовали христианские мотивы. Наоборот, упоминались дохристианские боги, а дружины Игоря сравнивались с животными и птицами. Действие происходило на фоне передвижения небесных тел, а в кульминационный момент случилось солнечное затмение. Основная концепция «Слова» по сути своей языческая и пантеистическая, а его основная идея — идея земли Русской²⁹.

Монголы — хозяева Евразии

В середине XIII в. у Руси появился новый враг, еще более опасный, чем все предыдущие. Это был народ Чингисхана, выдающегося предводителя урало-алтайских племен, обитавших в степи, между озером Байкал и Великой Китайской стеной. Типичные обитатели центральных степей Евразии, они жили за счет скотоводства, искали пригодные равнинные территории для пастбищ, нападали на соседние земли, но и сотрудничали с жителями этих земель. У кочевников существовала племенная социальная организация. Мужская часть населения, особенно самые юные ее представители, занималась военным делом и сильно в этом преуспела. Воины собирались в особые названые братства (анды), которые, в свою очередь, объединялись вокруг одного правителя, хана, обладавшего либо незаурядными военными способностями, либо даром привлекать к себе людей. Существовала и аристократия, владевшая большим количеством скота или другой собственности. Однако военные командиры выбирались не по принципу принадлежности к аристократии — решающими оставались качества воина и вождя, так как жизнь кочевников зависела от способности вести победоносную войну.

В конце XII в. в обществе кочевников произошли кардинальные перемены: на племенном уровне была установлена стабильная система правления. Можно сказать, что появилось своеобразное примитивное государство кочевников. Его создателем стал Темучин, выбранный в 1206 г. Чингисханом (то есть всемирным ханом). Его отец, пытавшийся объединить урало-алтайские племена в рамках монгольского клана, был убит завистливыми соперниками. Темучин сумел привлечь воинов на свою сторону как военными успехами, так и личными качествами, и с их помощью разгромить племя убийц отца, а потом победить и в других кампаниях.

Эти первые военные успехи Темучина привели к формированию новой империи. Если бы не завоевания, кочевники скорее всего вернулись бы к прежнему строю. Множившиеся победы, возможно, внушили Чингисхану мысль о его особой, предназначенной Высшим Существом Небесным роли в мировой истории. Свою миссию он видел в объединении воюющих племен и народов под его началом — только после этого могла настать эра мира и преуспевания. Неизвестно, откуда у хана взялись подобные глобальные идеи. Возможно, здесь сказалось влияние Китая, где Темучин провел часть своей юности. А может быть, эти идеи стали результатом вдохновенных размышлений о центральном географическом положении степной империи и соответственно ее решающем историческом значении.

Для выполнения своей миссии Чингисхан нуждался в преданных сторонниках, независимо от их положения. Согласно монгольскому уставу о воинской обязанности все молодые люди должны были обучаться военному мастерству и регулярно тренироваться, чтобы быть способными к воинской службе вплоть до 60 лет. С пяти-шести лет мальчика учили ездить верхом, развивали его силу и выносливость. Ему полагалось целый день скакать на лошади, лишь изредка останавливаясь для кратковременного отдыха или приема пищи. Время от времени кочевники охотились: с большой территории животных сгоняли к месту, где ждал хан. Затем военачальники со своими войсками поражали зверей стрелами.

Правила военного монгольского государства распространялись не только на всех его жителей, но и на жителей захваченных земель. Они не могли участвовать в принятии важных решений, однако платили дань и проходили военную службу. Наказание за несоблюдение правил было очень суровым. Покоренные народы могли рассчитывать на «мир» и «гармонию» с монголами лишь в случае беспрекословного повиновения их власти. Все законы были внесены в Великую ясу, монгольский свод законов, начатый еще при Чингисхане и законченный после его смерти.

Монголы проявляли крайнюю религиозную терпимость. По их мнению, все веры несли частицу священного знания и вносили свой вклад в миропорядок. Церкви и храмы получали тарханы, или грамоты на неприкосновенность, которые освобождали их от уплаты налогов и других обязанностей, возложенных на остальное население.

Избрание Чингисхана произошло на курултае, собрании лидеров племенных группировок. Чтобы не допустить соперничества, Темучин казнил своих ближайших родственников мужского пола. Он также провел ряд реформ, придавших поселениям монголов некоторые черты оседлости и укрепивших государственность: разбил армию на десятки (обычно они составлялись из семей), сотни и тысячи, каждая из которых имела свои функции, управляющих и пастбища. Кроме того, Темучин сформировал и десятитысячное подразделение, тиумен. Он окружил себя охраной из элитных войск, освобожденной от выполнения ряда правил племенной системы (как, кстати, и управляющие тиуменами). Таким образом, он целиком освободил себя от племенных ограничений. В конце жизни Чингисхан писал даосскому монаху: «Я смотрю на нацию как на новорожденное дитя, а о своих солдатах забочусь как о родных братьях»³⁰. Темучин, объединив некогда разрозненные племена, создал новую форму общества, высвободившую необычайную мощь степных жителей.

Еще более важна и такая деталь: неграмотный правитель неграмотного народа осознал необходимость письменности для утверждения своей власти над обширной территорией и многочисленными народами. Он принял уйгурское письмо, совместил с монгольским языком и приказал доверенным людям выучить его и использовать для написания указов. У китайцев Чингисхан перенял практику переписи населения и ведения рекрутского и налогового учетов. Он усовершенствовал систему сообщений и почтовую связь. Без этих нововведений даже кратковременное управление огромной империей было бы невозможно³¹.

В 1211–1215 гг. монгольская конница напала на северную часть Китая, захватив столицу Пекин. Монголы заимствовали у китайцев новейшее и более усовершенствованное вооружение, и таким образом богатства Китая перешли к монгольской правящей элите. Это еще больше укрепило Чингисхана в его далеко идущих планах занять главенствующее положение в сердце Евразии. В результате монголам удалось создать самую обширную в истории человечества империю, просуществовавшую, однако, недолго³².

Военным успехам монголов способствовало несколько факторов. Один из них — многочисленность монгольской армии. Но возможно, русские летописи несколько преувеличивали количество воинов, ведь для того чтобы добраться до Руси, им нужно было пройти тысячи километров по степи в разных погодных условиях. Монголы тщательно готовились к своим походам. Они (в отличие от русских князей³³) собирали сведения о народе — будущей жертве, посылали специальных людей, сеявших распри во враждебном им государстве, применяли психологические факторы (нападали неожиданно и беспощадно). Их лошади были быстрыми и сильными, а наездники опытными и, кроме того, великолепно стреляли из лука. В Китае монголы овладели техникой и стратегией ведения осадной войны, которую они использовали при взятии городов Руси. Подобной организации многочисленных войск в условиях наступательных операций на обширной территории мир не знал вплоть до появления армии Наполеона. Весьма эффективной была и монгольская система мобилизации населения и ресурсов; историк XX в. Лидделл Харт назвал монголов первым народом в мировой истории, способным вести «тотальную войну»³⁴.

В 1219–1220 гг. монгольские войска двинулись на империю Хорезм-шахов, занимавшую территорию Центральной Азии и Персии. Затем они обогнули южный берег Каспия и вышли к Кавказу и Крыму. Оказавшись в черноморских степях, они столкнулись с кипчаками. Те обратились за помощью к русским князьям со словами: «Сегодня они захватили наши земли, завтра захватят ваши!» В сложившейся ситуации для победы над врагом необходимо было сплотить все наличные силы. Однако создать альянс оказалось фактически невозможно: среди самих князей отсутствовало согласие, не говоря уж о кипчаках, традиционно воспринимавшихся как злейшие враги. Но вероятно, князья просто недооценили опасность, исходившую от новых захватчиков.

Как бы там ни было, когда князь Мстислав из Галича собрал совет в Киеве, только два князя присоединились к нему. Это были его тезки из самого Киева и из Чернигова. Узнав о воинственных намерениях русских князей, монголы послали своего гонца со словами: «Прослышали мы, что вы направляете на нас войска и сотрудничаете с половцами. Мы же не нападали на ваши земли. Мы пришли, посланные Богом, не для войны с вами, а для борьбы с варварами — половцами. И вы должны жить с нами мирно». Но русские князья не поверили монголам, посчитав это послание степной хитростью воинственного народа, направленной на раскол союзников. И действительно, подобный прием уже использовался монголами для того, чтобы поссорить кипчаков с осетинами. Мир был отвергнут, а посол убит³⁵.

Русь оказалась расколотой. Даже трем Мстиславам не удалось объединиться и достичь взаимодействия. Двое из них присоединились к кипчакам и были повержены в 1223 г. в битве на реке Калке, недалеко от Азовского моря. О том, что бы произошло, если бы действовали с большими и соединенными силами, можно судить по тому факту, что изможденные тяжелым степным путем монголы не решились напасть на Волжскую Булгарию и вернулись в Монголию.

Чингисхан вскоре умер, и в 1228 г. курултай избрал ханом его сына Угедея. В 1235 г. другой курултай решил возобновить кампанию против Волжской Булгарии и Руси. Западные земли, включая Русь, предполагалось сделать улусом (автономной территорией) Батыя, внука Чингисхана.

Русские князья не смогли воспользоваться временным затишьем. До конца 1230-х гг. они продолжали вести ожесточенную борьбу за Киев. Силы их были подорваны, а сами они перессорились между собой, когда зимой 1237 г. на Русь пришли тиумены Батыя, которые уже пересекли Волгу, покорили Волжскую Булгарию и стали наступать на границы рязанской земли. С Рязани монголы потребовали своеобразную дань: десятую часть всех мужчин и оружия. Рязанский князь Юрий Игоревич отказал им и позвал других князей на помощь. Однако помощи не последовало, и рязанские отряды оказались разгромлены, а их главный город опустошен. Около Коломны, в месте впадения Москвы-реки в Оку, были повержены и дружины владимирского князя, запоздало отправленные на помощь.

Опыт Рязани повторился во многих других городах. В течение следующих трех лет монголы нападали на города, убивали жителей, разрушали постройки. Во Владимире многие жители спрятались в Успенском соборе, где и были сожжены живьем или изрублены при попытке покинуть укрытие. Подобная участь ждала и Суздаль: «Татары разграбили церковь Святой Богородицы, и двор княжеский огнем сожгли, и монастырь святого Дмитрия сожгли, а других разграбили… Старых монахов и монахинь, и попов, слепых, и хромых, и горбатых, и больных, и всех людей убили, а юных монахов и монахинь, и попов, и попадей, и дьяконов, и жен их, и дочерей, и сыновей — всех увели в станы свои…»³⁶ Некоторые города, такие, как Козельск и Смоленск, какое-то время сопротивлялись, но тоже были захвачены монголами. Однако армия Батыя никогда не пыталась взять Новгород, самый богатый город Руси, представлявший собой заманчивую добычу. Монголы не были сверхлюдьми, поэтому вполне возможно предположить, что сопротивление несколько ослабило их и они были вынуждены отступить на 18 месяцев для восстановления сил.

Батый продолжил наступление далее на запад: в Молдавию, Венгрию и Трансильванию. Ему удалось одержать ряд побед над поляками, богемцами и тевтонскими рыцарями в Лейгнице, возле Бреслау (1241). Однако вскоре выявилась слабость политических структур монголов: когда хан Угедей умер, Батый решил вернуться в Каракорум (столицу Монголии), дабы пресечь династические амбиции сына умершего, Гуюка. В результате Батый потерял контроль над завоеванными в конце военной кампании территориями и основал город Сарай-Батый в низовье Волги, столицу своеобразной ветви Монгольской империи — Кипчаковского ханства, более известного историкам как Золотая Орда.

Монгольское иго

Каким был результат монгольского завоевания? Бесспорно, с психологической точки зрения оно сильно повлияло на русский народ. Летописи свидетельствуют об этом, хотя записи нередко носят скорее риторический, нежели исторически точный характер. Считается, что на самом деле разрушительное воздействие нашествия было несколько меньшим, чем полагали летописцы. Монголы грабили далеко не все города Руси, а многие из разграбленных не разрушались или восстанавливались довольно быстро. Экономическая жизнь продолжалась, равно как и торговля с Западом (в основном она осуществлялась через Новгород и Псков), освободились некоторые восточные пути благодаря, например, покорению Волжской Булгарии. Золотая Орда обеспечила стабильность караванных маршрутов, идущих через Центральную Евразию. Таким образом, у Руси появились многообещающие торговые возможности — теперь она могла поддерживать экономические отношения с Азией. Особого внимания заслуживал Китай, который был несравнимо богаче, чем любая европейская страна, даже Византия. Ранее Киевская Русь сотрудничала с кипчаками и печенегами, теперь она беспрепятственно могла развивать связи с более организованными монголами³⁷.

Политически Русь была унижена и подчинена высшей власти. Она стала частью Золотой Орды, а князья были вынуждены отбивать земные поклоны в Сарае Батыю, а позже — его сыну Сартаку. Так русские правители выражали свою преданность и одновременно просили ярлык, право на княжение. Время от времени они даже отправлялись в Каракорум к великому хану. Монголы вели перепись населения, а затем жителей Руси облагали налогами к забирали на военную службу. К каждому князю прикреплялся даругачий (губернатор или вице-король), который следил за ведением князем дел и ставил свою подпись под официальными документами³⁸.

С другой стороны, монголы не оккупировали и не заселяли территорию Руси, как поступали с другими частями своей империи. Поэтому русскими землями они руководили на расстоянии, посылая своих людей для получения с Руси всего им необходимого.

Возможность приспособиться к монгольскому игу все же существовала, и ее частично реализовал Новгород. Удачно расположенный географически, то есть находившийся в некотором отдалении, окруженный густыми лесами, он сохранял определенную независимость от монголов, несмотря на то что испытывал давление со стороны Запада: шведы и тевтонские рыцари пытались утвердиться на реке Неве и Ладожском озере. Князь Александр в своей политике исходил из того, что монголы — враги более опасные и мощные, а потому старался использовать каждую возможность добиться их благожелательного нейтралитета для борьбы с западными недругами.

В начале 1260-х гг. татары изменили свой способ правления, но по-прежнему требовали от русских князей все той же преданности, уплаты дани и рекрутских наборов, а иногда насильственного людского труда для строительства дорог, мостов или почтовых пунктов. Их ямская (почтовая) система со станциями, расположенными примерно на расстоянии дня езды друг от друга, обеспечивала связь с помощью курьера между всеми частями империи и способствовала осуществлению постоянного контроля над ними. Местному населению полагалось кормить курьерских лошадей и достойно принимать самих гонцов.

В течение примерно 75 лет Монгольская империя доминировала во всей Внутренней Азии и сопредельных государствах, а в некоторых из них и намного дальше. Ни одна евразийская империя ни до, ни после не обладала такой обширной территорией. В будущем к этим масштабам приблизилась поздняя Российская империя, однако она не сумела в отличие от монголов покорить Персию и Китай. За время своего существования Монгольская империя практически создала объединенную Евразию, торговые пути которой простирались от Венеции до Пекина. Благодаря этому китайские товары пользовались спросом даже на черноморском побережье. Одним из результатов этой универсализации стала болезнь под названием «черная смерть». Вирус заболевания был широко известен в Бирме и других странах Юго-Восточной Азии, однако европейцы перед его лицом оказались похожи на туземцев Нового Света после прихода конкистадоров, принесших с собой неизвестную болезнь³⁹.

Русским князьям монгольская власть казалась тяжелой. Но монголы положили конец их междоусобицам подобно варягам, поступившим так же с племенами восточных славян. Они поддерживали власть князей и в случаях народных восстаний. К тому же монголы укрепили позиции князя в его противостоянии с вечем.

Простые люди воспринимали присутствие монголов намного острее и нетерпимее. В 1262 г. в некоторых северо-восточных городах вспыхнули восстания против рекрутских наборов и налогов. Сопротивление организовывало вече. В основном горожане выступали против того, чтобы забирали в рабство или на военную службу тех домовладельцев, которые не могли заплатить дань⁴⁰. Эти и другие городские восстания конца XIII и XIV вв. были вызваны не только этническим и религиозным унижением простых русских людей, но и тем, что монгольские правители заменили вече в вопросах выбора князя, войны и мира, контроля над налоговой системой и ополчением. Самые важные решения теперь принимали монголы или князья, действовавшие под их началом. Интересы правителей Золотой Орды и русских князей во многом совпадали, по крайней мере в том, что касалось умиротворения беспокойных горожан. Многие бунты по времени совпадали с проведением переписи населения, призванной создать административную базу для набора рекрутов и сбора налогов⁴¹.

С середины XIV в. Золотая Орда разрешила русским князьям самим занимать должности даругачего и баскака (сборщика дани) и время от времени приезжать в Сарай, чтобы выполнить символический акт подчинения. Это нововведение стало первым сигналом ослабления центральной власти монголов. Русские князья могли воспользоваться моментом для укрепления своей собственной власти, хотя они и находились под тотальным контролем монголов⁴².

Выгоду из сложившегося положения получили не только князья. Под монгольским сюзеренитетом, как ни парадоксально, начала процветать и Православная церковь. Она стала единственным привилегированным социальным институтом. Церковь получала тархан — грамоту, освобождавшую ее от уплаты дани. Священнослужители не подвергались регистрации и не были обязаны служить в армии и принудительно трудиться. Таким образом, Церковь получила возможность развивать свои хозяйства в наиболее выгодных условиях.

Церковь выигрывала не только материально. После наступившей раздробленности, унижения власти князей и веча она единственная могла олицетворять собой идею земли Русской. Православие стало воплощением не только религиозного, но и национального и даже политического единства русского народа. В отличие от ислама, который на Среднем Востоке получил распространение несколькими веками ранее, религия монголов не могла предложить что-то особенное подчиненным народам и повлиять на их веру. Зачастую монголы сами принимали веру завоеванного народа и обращались к исламу, тогда как покоренные христиане оставались верны своей вере и укреплялись в ней⁴³.

Торговля и княжеская власть выполняли функции основных артерий организма северо-восточных земель, в то время как монастыри представляли собой сердце этой системы. В своей работе «Курс русской истории» Василий Ключевский показал, как духовные и экономические достижения монастырей положили начало Московии, ее культуре и экономическому преуспеванию⁴⁴. По мнению ученого, если Русь и являлась колонизирующим государством, то во многом благодаря монахам.

Однако само понятие «монастырской колонизации» содержало парадокс. По сути, наиболее удачливые основатели монастырей должны были пренебречь своими основными принципами, как, например, цистерцианцы в средневековой Западной Европе. Монахи накапливали земельную собственность, природные ресурсы, получали прибыль от крестьян, живших на их территориях. В итоге монастыри, призванные олицетворять собой аскетизм, бедность и отрешенность от всего мирского, утопали в роскоши и наслаждении земными благами. После избавления русских земель от монгольского ига это внутреннее противоречие стало особенно заметным.

Филолог и историк Николай Трубецкой говорил о том, что «татарское иго было для Руси прежде всего религиозной эпохой. Обращение в монашество и создание новых монастырей стали массовым явлением»⁴⁵. Немецкий историк Гюнтер Стокль сказал, что в жизни русской средневековой Церкви было два духовных аспекта. Один из них проявлялся в относительно открытой и активной набожности киевской элиты, близкой князю. Другой же скорее ассоциировался с простым, аскетичным и более преданным вере народом, нежели с государством⁴⁶.

Монгольское иго позволило некоторым княжествам усилить свои позиции за счет других. Успех частично зависел от географического расположения, а частично — от личных характеристик правящего князя. Тремя основными княжествами стали Галицко-Волынское (находившееся под правлением Литвы и Польши), Новгородское и Ростово-Владимиро-Суздальское. Во всех трех случаях своим преуспеванием княжества были обязаны относительной отдаленности от степи или расположению в лесистой местности, что обеспечивало защиту от нападений кочевников.

Галиция, Волынь и Литва

Галиция и Волынь располагались на достаточно плодородной земле недалеко от границ с Польшей и Венгрией, на Днестре и Южном Буге, рядом с нижним притоком Дуная. Галиции естественную связь с Польшей и Балтикой обеспечивали верховья Вислы. Довольно удачное расположение двух княжеств позволяло им вести торговлю с новыми европейскими королевствами. Связи с ними должны были заменить прежние торговые отношения с Византией и Средним Востоком. Галиция была образована потомками Ярослава Мудрого, а Волынь стала вотчиной потомков Владимира Мономаха. В 1199 г. их объединил князь Роман Мстиславич Волынский, одно время правивший Киевом. Его сын Даниил столкнулся с волынскими боярами, предпочитавшими пригласить на правление венгерского короля. Однако в 1234 г. при помощи волынских горожан Даниилу удалось вновь объединить свои земли⁴⁷.

После монгольского нашествия жителям этих княжеств понадобились союзники, и таковые нашлись на севере, в языческом литовском княжестве. В течение XIII в. литовский князь Миндовг Миндаугас смог объединить различные балтийские и восточнославянские племена бассейнов Немана и Западной Двины. Его наследники, особенно Гедимин (1316–1341), расширили владения княжества на юго-восток. Там находились территории, включавшие Волынь, Полоцк и Турово-Пинские земли (последние сейчас занимают немалую часть Белоруссии). Галиция же была присоединена к Польше.

До конца XIV в. литовские князья проповедовали воинственную веру, требовавшую кровавых жертвоприношений. Гедимин централизовал и систематизировал культ, построив храм в Вильнюсе, где располагался и княжеский двор. Он и его наследники не только разрешили принятие христианства, но и всячески способствовали его распространению. Делалось это, во-первых, для привлечения иммигрантов, во-вторых, для получения поддержки от других христианских держав. Литва находилась на границе между католической и православной Европой. И Православной, и Католической церквям разрешалось возводить свои храмы в главных городах княжества. Однако у православного христианства было больше последователей.

Хотя о системе правления Гедимина известно немного, скорее всего большую часть власти он отдал в руки военной элиты бывших племен — боярам, советовался с ними и с главными членами своей семьи, перед тем как начинать те или иные кампании. Новое, но все еще языческое государство, Литва пользовалась военной техникой, перенятой от соседей-христиан. Как и впоследствии Московия, она выгадала от слабости и раздробленности Руси, которые усилились за годы татаро-монгольского ига. Литва удачно расположилась на торговых путях, связавших Северную Европу, Византию и Золотую Орду, и сама экспортировала лес, а также воск, мед и меха. Лесистость и болотистость литовской территории обеспечивали ей определенную защиту от всадников-кочевников и от тяжелой кавалерии тевтонских рыцарей. Литовские князья создали собственную подвижную и легкую кавалерию, которую усиливала и защищала партизанская пехота. Литва привлекала к себе заинтересованных в торговле, производстве или военном деле иммигрантов, покидавших более слабые и уязвимые для врагов княжества.

В период одновременного правления Ольгерда (1341–1377) и Кейстута (Кестутиса) (1341–1382) Литва, уже в союзе с Тверью, присоединила к себе Брянск, Чернигов, Новгород-Северский, Подолию, Переяславль и Киев. Под напором литовских войск в 1403 г. пал Смоленск. Все эти города являлись центрами старой Руси, а их завоевание позволило Литве не только перенять законы, культуру и традиции Киевского княжества, но и дало право назваться «объединителем земель русских». А в 1362 г. литовские войска одержали победу над монголами в битве у Синих Вод близ самой восточной излучины Днепра. В сложившихся условиях литовцы могли продвигаться далее в южные степи вплоть до черноморского побережья.

Большое по размерам, литовское государство, находившееся между православием и католицизмом, Польшей, тевтонами и Золотой Ордой, оказалось уязвимым с геополитической точки зрения. В своей основе это государство еще оставалось племенным, что могло привести его после резкого взлета к не менее резкому падению. Ягайло и Витовт (сыновья Ольгерда и Кейстута) сильно повздорили. Витовт обратился за помощью к тевтонам, а Ягайло к полякам. Польша же в то время переживала кризис власти — умер последний наследник по мужской правящей линии. Ягайло решил эту проблему, женившись на королеве Ядвиге, став королем и приняв имя Владислава Ягайло (1386–1434). Вместе с аристократией он крестился по католическому обряду и установил династическую унию Литвы с Польшей. Ягайло уничтожил всех языческих идолов и призвал к обращению в католичество как язычников, так и православных. Боярам-католикам обеспечивались привилегии, включая право стать правителями провинций. Вот таким образом появилась Кревская уния (1385–1386), возникшая как династическая договоренность двух «корон» и двух держав. Более того, двумя веками позже она привела к настоящему объединению Польши и Литвы.

Западные территории Киевской Руси перешли к Польше и Римско-католической церкви. Там стали развиваться свои особые языки и культура, в те века известные как русинские, или рутенские, а в наши дни как белорусские и украинские. Польско-литовское государство считало себя державой-форпостом, бастионом западной католической цивилизации, боровшейся с исламом, православием и грубым военным колониализмом тевтонских рыцарей. Ягайло/Владислав хотел собрать все без исключения русские земли «под вечным началом польской короны». С этой целью он принял рутенский язык как язык внешнеполитического общения, отразив тем самым и этническое происхождение своих подданных, и собственное честолюбие.

К началу XV в. Литва-Польша оказалась самым большим по территории государством в Европе. Его владения простирались до рек Угры и Оки, расположенных западнее Москвы, и южнее — вниз по Днепру до Черного моря. Продвижение дальше на восток было невозможно из-за Золотой Орды, победившей литовцев в битве на реке Ворскле в 1399 г. В 1410 г. польско-литовская армия разбила тевтонов в Грюнвальдской битве (при Танненберге) и заняла подходы к Риге. Какое-то время территория Литвы простиралась от Балтийского до Черного моря. Однако остается неизвестным, был ли постоянным ее контроль за южными регионами, так как литовская техника ведения войны не соответствовала условиям открытой степи.

Многие некогда православные литовские бояре безболезненно перешли в католицизм. С принятием новой веры росли и права польской аристократии — шляхты. Бояре и шляхта теперь составляли единый слой, освобожденный по соглашению в Хородло (1413) от многих налогов и несения военной службы. Аристократия могла выбирать правительство, включая самого короля, занимать официальные должности и распоряжаться землей как личной или семейной собственностью. Эта часть населения стала столь могущественной в неменьшей мере и из-за своего доминирующего положения в экономической жизни государства. Особую выгоду аристократия получала от балтийской торговли зерном. Крестьяне же были обязаны нести бремя барщины на землях бояр. Вступать в монашеские ордена могла Только шляхта, бедным, но образованным горожанам путь был закрыт. Аристократия командовала армией и монополизировала как королевский двор, так и королевскую администрацию. Только «благородные» становились членами сейма (парламента) и его провинциальных эквивалентов, сеймиков.

В сущности, только шляхта имела права граждан аристократической республики, а ее увеличивающаяся власть и богатства явились следствием той смешанной системы власти, которая установилась в государстве. Выбранный Польшей-Литвой путь оказался противоположным тому, по которому в XV в. шла Московия, где вся власть принадлежала узкому кругу княжеской семьи и ее приближенным.

В то же самое время в Польшу-Литву хлынули евреи, бежавшие из Западной Европы от антисемитизма и искавшие прибежища и религиозной терпимости на новой родине. Шляхта взяла их под свое покровительство, обеспечила работой. Евреи занимали должности лавочников, держателей таверн, ростовщиков, сборщиков дани, управляющих. Они получили защиту короны и даже некоторые права (право на самообложение налогами, самоуправление через собственный кагал — коммуну). Таким образом, евреи заняли довольно удобную нишу в польско-литовском обществе. До середины XVII в. они могли вести свой образ жизни и исповедовать свою религию. Притом евреи получили такую безопасность, какой они не имели, наверное, нигде в Европе⁴⁸.

Господин Великий Новгород

Господин Великий Новгород (как он сам себя называл) с древних времен являлся благодаря своему географическому положению основным торговым центром Руси. Он располагался в начале речного пути «из варяг в греки», недалеко от Балтийского моря и Валдайской возвышенности, где берет свое начало Волга, впадающая в Каспийское море. Главным источником богатств этого города стали леса, расположенные на востоке и на севере, вокруг Ладожского и Онежского озер, простирающиеся к Белому морю, до северной части Печоры и арктических склонов Урала. Новгород не мог постоянно контролировать балтийские и финно-угорские народы, заселявшие эти территории, однако всегда исправно собирал с них дань. До XI в. он торговал мехом, медом и воском с Булгарией по Волге, с Киевом и Византией по Днепру. Кроме того, Новгород торговал с Балтией и Скандинавией.

Двумя веками позже торговый путь по Волге стал недоступен из-за укрепившегося Ростовского княжества, а южный больше не приносил прибыли и после падения Византии потерял свое значение. Важнейшим оставался западный торговый путь, и новгородцы им активно пользовались. С другой стороны, шведы в центре Новгорода имели «готический двор», а «немецкий двор» предлагал товары Ганзейской лиги. Позднесредневековая Германия очень быстро богатела и тем самым создавала новгородцам рынок для реализации меха, золота и серебра. Ганза располагала в городе своей собственной хозяйственной территорией — Петергофом, где находились конюшни, гостиницы, большие магазины, склады и даже тюрьма. Ганза использовала как коммерческие законы, так и сложные кредитные соглашения для развития новгородской торговли, которая проходила через порты Ганзы в Риге и Ревеле (нынешний Таллин). Дважды в год купеческий караван отплывал из Ревеля к острову Котлин (нынешний Кронштадт), откуда все товары переносились на новгородские суда, для того чтобы отправиться по Неве к Ладоге и Волхову. Этот своеобразный караван получал особые привилегии и защиту от новгородских властей, а петергофские немцы жили по своим законам, защищались своими официальными лицами и имели свою тюрьму⁴⁹.

До 1136 г. Новгород находился под властью великого киевского князя и считался вторым после Киева. А новгородский князь был первым претендентом на киевский престол. Великий князь Ярослав в знак благодарности новгородским жителям, оказавшим ему помощь в борьбе за киевский престол, разделил город на две части, одной из которых он правил сам, а другую отдал в правление боярам. В 1136 г. они в знак неповиновения выбрали своих посадника и тысяцкого, управлявших народным ополчением и «сотнями». Бояре использовали и свое право приглашать или отвергать потенциальных князей, заключая с каждым из них своеобразный договор, согласно которому князь исполнял определенные военные обязанности и получал годовой доход.

Совет господ, избранный вечем, стал основной силой в городе. Контроль за ним осуществлял архиепископ (статус был введен в 1165 г.), что символизировало тесные отношения между боярами и церковью. В боярской части города в середине XI столетия был возведен каменный собор Святой Софии, соперник киевского храма. Этот шаг должен был показать, что статус города определяет его богатство, но никак не княжеская власть. Теперь он называл себя «господин Великий Новгород» или «вотчина святой Софии».

В отличие от других княжеств Новгород управлялся не какой-то одной династией, а приглашал представителей разных, иногда воюющих между собой княжеских семей. Эта деталь наряду с богатством города делала его особо лакомым кусочком для соперничавших князей. Кроме храма Святой Софии он мог еще похвастаться каменным кремлем (а не деревянным, как в других городах). К тому же его горожане отличались довольно высоким уровнем грамотности, о чем свидетельствуют последние исследования найденных там берестяных грамот. Подобно Нью-Йорку в США или Кёльну на Рейне Новгород обладал значительными богатствами, не обусловленными политической властью, и поэтому становился главным призом для завоевателей.

После нашествия монголов (1238–1240) произошли важные перемены, как и везде на Руси, но в другом направлении. Благодаря северо-западному расположению Новгорода и дипломатическим способностям его князя Александра город не был завоеван, а, наоборот, занял привилегированное положение в Золотой Орде. Его территорию не захватывали монгольские войска, с новгородцев не взимали налоги. Однако князь Александр согласился платить существенную дань за право самоуправления города.

Если монгольская угроза казалась чем-то отдаленным, то другие источники опасности были куда ближе. Шведы расположились в Финляндии и наступали в восточном направлении, к лесам и озерам между Ботническим заливом и Белым морем. В этих краях рыболовство и охота обещали солидную прибыль. Чем севернее территории и чем холоднее климат, тем мягче и ценнее мех обитающих там животных. В 1240 г. шведы приплыли вверх по Неве, чтобы напасть на Новгород, однако русские разбили врага, а князь Александр был назван Невским в честь этой победы⁵⁰.

Кроме шведов, особую опасность в XIII в. представляли тевтонские рыцари из ордена крестоносцев, созданного в свое время на Святой земле. С благословения папы они двинулись на северо-восток, к язычникам Балтийского побережья. Как их предшественники захватили Константинополь, так и эти рыцари ополчились против православия на Руси. В 1241 г. они заняли крепость Изборск и важный торговый город Псков. Александр, понимая, что монголы представляют более серьезную опасность и их нельзя тревожить, решил дать отпор западной угрозе. Во-первых, нужно было разбить тевтонов, что Невский сделал на Чудском озере в 1242 г. Благодаря фильму Сергея Эйзенштейна эта битва была представлена как одна из величайших в мировой истории. Последние исследования показали, что обе армии (русская и рыцарская) были небольшими, а силы новгородцев превышали тевтонские втрое. Однако эти факты несколько затемнены, а битвы под Нарвой и на Чудском озере представлены как важный показатель постоянного противостояния между православием и западными формами христианства⁵¹.

У политики Александра Невского были многочисленные и мощные противники в самом Новгороде, особенно среди ремесленников и купцов, входивших в вече. Они были заинтересованы в достижении мирного соглашения с рыцарями тевтонского ордена, для того чтобы продолжать торговлю с Балтией. Младший брат Александра Андрей преуспел в поддержке и веча, и хана и правил в течение пяти лет. Александру же удалось вновь завоевать доверие хана и обезвредить своих братьев при поддержке половцев. Впоследствии он дважды обращался к ним за помощью для подавления прозападных восстаний. Поддержанный таким образом монголами, Невский получил титул великого князя Владимирского, главного князя на Руси, который он сохранил до самой смерти в 1263 г. Это был единственный случай, когда титул новгородского князя совпадал с действительным экономическим значением города.

Еще более серьезный кризис произошел в 1257 г., когда монголы попытались напрямую провести перепись населения и сбор налогов. Их представители прибыли и «начали требовать церковную десятину и тамгу» (таможенную пошлину), но новгородцы им отказали. Монголы вернулись на следующий год с войсками, которые парадом прошли по улицам, составив эскорт Александру. Оппозиция переписи тогда была просто уничтожена⁵².

Ростов — Владимир — Суздаль

Со временем стало ясно, что ни Литва-Польша, ни Новгород не могли стать базой для развития позднесредневекового государства восточных славян — Руси. В случае с Новгородом проблема состояла в политической разобщенности, а в случае с Литвой — в религиозных разногласиях и ориентации на западную, латинскую (римскую) культуру.

В XII в. мелкие северные и восточные княжества, расположенные в треугольнике верховья Волги и Оки, были еще менее перспективными в этом отношении. Славяне поселились там относительно поздно: только в VIII–IX вв. в этих местах появились вятичи, вытеснившие местные финно-угорские племена. Вятичи и после того, как другие славянские племена приняли христианство, долгое время оставались язычниками. Советский этнограф Лев Гумилев утверждал, что смешение славянской и финно-угорских народностей создали некий новый этнический элемент, великороссов, отличных от восточных славян Киевской Руси, живших южнее и западнее. Согласно этой версии, последующее взаимодействие с татарскими и тюркскими народами в дальнейшем повлияло на формирование евразийских особенностей великороссов⁵³.

Большим преимуществом региона, расположенного между Окой и Волгой, были его отдаленность от степей и густые леса. Эти факторы обеспечивали некоторую безопасность от кочевников. Более того, он обладал большими запасами древесины, рыбы и мехов, что и привлекало колонизаторов с юго-запада. Меха пользовались неизменным спросом при европейских дворах, а в течение позднего средневековья рынки становились все богаче. Города Ростов, Суздаль и Владимир-на-Клязьме превращались в заметные коммерческие центры. В XIII в. вся их торговля практически полностью контролировалась Новгородом, и последующая борьба за нее была одной из важнейших на Руси.

Владимир Мономах отправил своего сына Юрия Владимировича править Ростовом. Юрий женился на половецкой княжне и стал известен как Юрий Долгорукий. Он получил это имя благодаря своей безжалостной и амбициозной политике расширения территорий. Юрий всячески способствовал развитию Ростовского княжества, строил церкви и дворцы в Суздале и Владимире, жаловал земли местным крестьянам и монастырям. Он выступал против булгар и Новгорода, стремясь заполучить контроль над богатствами северных лесов.

Сыновья Юрия Андрей и Всеволод превзошли отца по честолюбию. Андрей перенес столицу во Владимир и создал свою собственную резиденцию за городом, в деревне Боголюбово (отсюда и его прозвище — Боголюбский). Он вмешался в междоусобицы князей в 1169 г., чтобы свергнуть киевского князя, завоевать и ограбить город и посадить на трон своего брата Глеба Юрьевича. Из церкви, расположенной неподалеку от Киева, он взял очень почитаемую икону Византийской Богоматери, оправил ее в золото, серебро и драгоценные камни и перенес в только что построенную церковь Спаса в Боголюбове. Впоследствии икона стала излюбленной национальной святыней. Во Владимире появились Золотые ворота, созданные по киевскому образцу, и Успенской собор, названный в честь храма в Печерском монастыре. Андрей пытался создать для своего города независимую от Киева епархию, однако эта идея была отвергнута патриархом Константинопольским. В итоге Андрей действительно поднял престиж Владимира. Особенно это было заметно в условиях символического доминирования Киева. Конечной целью князь, возможно, считал вытеснение Киева и даже соперничество с самой Византией. В этом отношении его брат Всеволод III Большое Гнездо (1175–1212) продолжил его политику⁵⁴.

Князья и местные общины

Перемены, происходившие в XII в., положили конец всем надеждам на формирование единого государства или хотя бы стабильного союза. Между князьями не было согласия. Они рассматривали свои территории как личные вотчины, а не как доверенные всей династии владения. Землевладение в большей степени, чем торговля и контроль за транспортными путями, стало показателем власти. А плата за пользование землей заменила дань, превратившись в основной источник доходов.

Эти изменения привели к разобщенности князей и местных собраний, известных теперь под названием «мир» или волость, управлявших большой деревней или несколькими маленькими населенными пунктами. Каждую волость возглавлял избранный старшина, староста или сотский (человек сотни). Переписка князей или монастырей со старостами свидетельствует о том, что мир должен был регулировать использование лесов, пастбищ, источников, а также назначать и собирать дань. Мир определял норму взноса с каждого двора по размеру принадлежавшей ему земли и по тем средствам, которыми тот располагал. Также в обязанности волости входили расследование нарушений и поиск преступников. Княжий же суд разбирался с серьезными преступлениями, но и тогда «добрые люди» из мира участвовали в процессе при общем вынесении вердикта.

Мир (или миры, в зависимости от размера) являлся и духовным, в сущности своей приходским объединением. Его члены строили церковь, выбирали священника и давали ему участок под семейное хозяйство и церковные нужды. Иногда построенная церковь использовалась для собраний мира, там также хранились богатства. Очень часто сотский был еще и церковным стражем⁵⁵.

Так как основа русской экономики переместилась от торговли к сельскому хозяйству, князья получали все больше земель, либо силой, либо по традиции, либо благодаря экономическому превосходству. Все эти земли они рассматривали как свои личные владения. Право бояр собирать дань и право на кормление все более походили на право получать еще и плату за пользование землей. Местные же миры все больше походили на крестьянские общины.

Таким образом, уже в киевский период, а особенно после монгольского нашествия на Руси сформировалось общество, которое уже можно было считать феодальным⁵⁶.

И все же основные признаки привычного для Западной Европы феодализма на Руси отсутствовали. Между хозяевами и вассалами не было взаимоподдержки, лояльного отношения друг к другу. Самого вассалитета не существовало: подчиненные не были связаны с хозяевами никакими клятвами верности, а хозяева не были связаны никакими моральными законами или обязательствами защищать своих подчиненных или помогать им во время голода. На Руси хозяин вел себя как завоеватель, требующий прибыль, но не дающий ничего взамен. Крестьяне и горожане подчинялись до тех пор, пока у них не было другого выхода, но если угнетение становилось совсем уж невыносимым, они отправлялись на поиски более подходящего покровителя. Их право так поступать закреплялось обычаем. Кроме того, феодал мог отвергнуть службу одному князю и служить любому другому. В этом заключалась определенная свобода, не установленная, однако, никаким законом или учреждением⁵⁷.

Историки обычно называют русские княжества в период феодальной раздробленности уделами. Удел был владением князя, частью отцовской собственности, владением, унаследованным сыном в результате деления этой собственности между наследниками (включая вдову и дочерей, если не было другого обеспечения). На английский этот термин часто переводится как «апанаж». Однако этот перевод по сути своей неверен, так как апанаж — это территория, даваемая для управления младшим сыновьям монархов по праву первородства и возвращаемая короне, как только надобность в ней отпадает. Удел же становился постоянной собственностью в рамках системы разделенного наследования. Если сын наследовал землю, он мог потом передать ее своим сыновьям, разделив ее на всех. Последствия оказались легко предсказуемыми: с каждым поколением уделов становилось все больше, а их размеры заметно уменьшались. Подобный процесс не мог продолжаться вечно — рано или поздно территории княжеств стали бы такими незначительными, что их защита или экономическое использование были бы абсолютно невозможны⁵⁸.

Эта система поставила князей перед болезненной дилеммой: все они нуждались в мужчине-наследнике для передачи власти и собственности, но не больше чем в одном. Иначе все их владения уменьшались бы, а споры и распри продолжались нескончаемо долго. Князья пытались решить проблему составлением завещаний для каждого из своих иногда многочисленных наследников, однако на практике это не приносило желаемого результата — завещания теряли силу после смерти князя.

Центром каждого удела являлся город большего или меньшего значения, обычно в речной долине, вдоль которой располагались торговые пути и поселения жителей. Более крупные княжества с хорошо укрепленными городами назывались великими княжествами и напрямую поддерживали отношения с ханом Золотой Орды. Великий князь Владимирский имел номинальное превосходство над всеми другими. На деле же все решал хан, который, смотря по ситуации, выдавал ярлык и предоставлял его владельцу право действовать как доверенное лицо хана: собирать налоги, укреплять свою власть и заниматься рекрутами.

Каждый князь считался полноправным правителем своей территории, делившейся обычно на две категории: 1) земли князя, обрабатываемые его рабами и управляемые его придворными (дворянами, дворными людьми); 2) наделы, принадлежавшие боярам, членам княжеской дружины и обрабатываемые свободными («черными») крестьянами или монастырями, платившими дань, часть которой шла великому князю, а в основном хану. Вторая категория земель управлялась наместниками (заместителями) или волостелями (руководителями волости), которые избирались из самых доверенных слуг князя. Они взимали дань, налоги, акцизные сборы, дворовые взносы и различного рода пени и пользовались правом оставлять значительную часть, традиционно половину, собранного себе. Итак, система доходного хозяйства называлась кормлением. У облагаемого налогами населения были определенные трудовые обязанности: гужевая перевозка, ремонт дорог и мостов, обеспечение приезжающих официальных лиц лошадьми, едой и жильем. Эти обязанности осуществлялись всей общиной, вместе с денежной и другой данью, части которой делились по дворам и определялись миром. Мир постепенно менялся, менялись и его функции. Он становился скорее крестьянским учреждением, распределявшим трудовые и налоговые обязанности, оттого и ближе связанным с производственным процессом. Объем обязанностей во многом зависел от традиции. Поэтому князь старался избегать резких перемен, боясь спровоцировать недовольство⁵⁹.

Кормление было чем-то большим, нежели фискальным механизмом. Оно являлось и формой «всеобщего обмена», как его называют антропологи, средством, благодаря которому местные общины могли уживаться с князем, преподнося подарки и проверяя его реакцию. В то же время они стремились вовлечь его в сеть взаимных обязанностей и тем самым ослабить княжескую власть⁶⁰.

Князья были связаны друг с другом посредством договора, обычно определявшего вклад каждого в объединенные военные действия. Великий князь Владимирский (позже Московский) командовал главным войском, а назначенные им воеводы возглавляли второстепенные войска, собранные младшими князьями и боярами, и приводили их на смотр. Ополчение набиралось из городских и деревенских общин и возглавлялось тысяцким (во главе тысячи), назначенным князем. После военной кампании воины возвращались домой. На практике, если князь не видел своей выгоды в военной кампании, его невозможно было убедить принять в ней участие.

Каждый князь собирал совет, состоявший из родовитых бояр и дворян, с которыми он советовался, или индивидуально, или со всеми вместе, в зависимости от сути дела. Князь нуждался в совете и поддержке своих приближенных.

По той же причине князь давал боярам землю, как, впрочем, и самым доверенным дворянам. С некоторым упадком торговли земля стала самым ценным товаром. Однако сложные вопросы о дани и юрисдикции могли привести к конфликту. Многим князьям не нравилось то, что их бояре имели право оставлять службу, но помешать этому они не могли в связи с ограниченностью средств давления на них. Ущерб от потери бояр возрастал в силу того, что они, начав служить другому князю, вверяли ему свои наделы со всеми доходами. В результате многие княжеские земли превращались в лоскутное одеяло, сшитое из маленьких кусочков ткани. А власть князя приобретала скорее личный, чем территориальный характер. Вот почему большинство князей находило данные порядки крайне неудовлетворительными. В некоторых договорах, заключенных друг с другом, они даже обещали не принимать бояр, если те служили князю-союзнику. На ранних стадиях своего развития Московия была заинтересована в праве свободного передвижения бояр, бесспорно, выгодного для княжества. Но заключая соответствующие договоры, она на практике их не исполняла. Боярам не разрешалось переходить к другим князьям, а «перебежчики» из Московии считались предателями, и их старались вернуть.

Имело больше смысла привлекать бояр из соседних территорий, поэтому в XV в. Московия приложила немало усилий для привлечения бояр и князей из приграничных территорий Литвы⁶¹.

Расцвет Москвы

В первые десятилетия XIV в. никто не мог и предположить, что из всех княжеств Руси именно Московия будет играть главную роль. Изначально укрепленный пограничный форт Суздальского княжества, она впервые была упомянута в летописи за 1147 г. Скорее всего отдельным княжеством Москва стала после смерти Александра Невского в 1263 г. Престол унаследовал его двухлетний сын Даниил. В 1301–1304 гг. Московия, расширив свои границы за счет присоединения Можайска на западе, Переяславля на севере и Коломны на юго-востоке, превратилась в серьезного соперника другим княжествам. Эти приобретения дали ей контроль практически над всем побережьем Москвы-реки с ее притоками, вверх к месту ее впадения в Оку, а также над верхним бассейном Клязьмы. Московия также получила часть относительно плодородной земли на север от Клязьмы и доступ к самому Владимиру. Безопасность ее южных рубежей обеспечивала Ока, служившая естественной защитой от набегов кочевников. Эта территория могла стать безопасной зоной для развития экономической жизни.

Относительно молодое Тверское княжество крепло примерно в то же время, что и Московское, и в течение нескольких десятилетий соперничало с ним. По степени естественной защищенности оно уступало Московии, однако располагалось дальше от степей, и его географическое положение было более выгодным для ведения торговли. Княжество находилось на берегу Волги, сравнительно недалеко от Новгорода. Исторически возможный союз между Тверью, Новгородом и Литвой мог бы привести к переносу центра Руси дальше на запад, ближе к Балтийскому морю.

В начале XIV в. Тверь и Москва являлись единственными княжествами с достаточно мощной экономической и военной базой, позволявшей им претендовать на ярлык. Московские князья происходили из младшей династической линии Даниловичей (от сына Невского). По традиции наследования власти, восходившей к эпохе Киевской Руси, Москва не имела законного права на владимирский престол.

Таким образом, она вдвойне зависела от воли Золотой Орды. Когда в 1327 г. в Твери начался бунт, восстанавливать порядок туда был послан князь Иван I с многочисленным татарским войском. В награду за успешную операцию князь получил ярлык. Иван (1325–1341) оказался надежным доверенным лицом, регулярно, вовремя и полностью платившим хану дань. В результате Орда перестала высылать на Русь своих людей для сбора денег, отдав это право Московии. Именно получение фискальной власти стало для княжества переломным моментом. С тех пор ярлык почти беспрерывно находился у московских князей, во-первых, потому, что хан желал создать некий противовес возможному союзу Твери, Новгорода и Литвы, а впоследствии из-за того, что княжество стало достаточно сильным для выполнения постоянной и ответственной задачи по сбору дани.

Теперь Московия обладала властью, полученной вместе с ярлыком. К тому же благодаря удаче и рассудительности князей княжеству удалось избежать раздробленности. Иван I оставил завещание трем своим сыновьям: Семену, Андрею и Ивану. Он разделил территорию на три более или менее равных участка. Семен признавался старшим в семье. Иван привез своих сыновей в Сарай и убеждал хана утвердить завещание в знак признания его заслуг (ведь князь успешно справлялся с обязанностями и поэтому мог рассчитывать на вечное владение династии московских князей ярлыком на великое княжение). После смерти Ивана его сыновья следовали договоренности, но предприняли еще один шаг: во избежание конфликтов они признали Семена главным держателем политической власти, а подвластные им территории — своей вотчиной. Тем самым они порывали с киевской традицией общего владения династией всеми землями и всей властью. Подобные соглашения оговаривались и в завещаниях последующих князей. Вотчины отныне принадлежали отдельным лицам, и любая ответственность теперь лежала на семье, но не династии в целом. И в волеизъявлении Дмитрия Донского (1389), внука Ивана I, ясно говорилось: «Благословляю сына моего, князя Василия, и вверяю ему вотчину мою, великое княжество»⁶².

Православная церковь

Во время раздробленности русских княжеств Церковь находилась в куда более выгодном положении, чем любой из светских правителей и служила центром для преданных восточных славян. Главенствующий прелат, митрополит (сначала Киевский, затем Владимирский) являлся единственным общественным деятелем, титул которого подразумевал власть над всей землей Русской: всея Руси. Церковь не зависела от князей, ее епархиальные границы не совпадали с постоянно меняющимися княжескими, а епископов обычно назначали священнослужители или миряне. Церковь получала определенные владения от Золотой Орды, а ее священники, зачастую происходившие из княжеских или боярских семей, занимали высокое социальное положение. Нередко они выступали как посредники между князьями или между князьями и ханом. Специально для этих целей в Сарае существовала особая епархия.

Решающее значение имел выбор митрополитом всея Руси места своей резиденции. В 1299 г. митрополит Максим перенес его из Киева во Владимир, так как жизнь на юге отличалась нестабильностью, а близкое расположение к степи грозило опасностью нападений. Однако вскоре Владимир начал терять свое былое значение, столкнувшись с серьезным соперничеством в лице Твери и Москвы. В 1322 г. митрополит Петр сделал выбор в пользу Московии, поддержавшей его кандидатуру. Через год после смерти (1326) он был канонизирован, что стало последним шагом на пути превращения Москвы в центр Русской православной церкви. Захоронение митрополита стало святыней для всех верующих православных людей и способствовало укреплению положения города⁶³.

Нередко князья, бояре, купцы и другие обеспеченные люди жертвовали монастырям деньги, товары или земли, а священнослужители обязывались произносить молитвы за спасение души своих благодетелей. К XV в. благодаря подаркам Церковь стала довольно крупным землевладельцем и вносила большой вклад в торговлю и производство. Прямая связь между богатством и властью, а также обширная сфера полномочий церковных приходов привели к тому, что Церковь стала своеобразным государством в государстве, взаимосвязанным территориально и юридически с владениями князей. Церковь нуждалась в собственных служащих: писарях, казначеях, судьях, управляющих имением, заведующих хозяйством. Митрополит Московский имел даже свой собственный полк и воеводу, которого, являясь вассалом князя Московского, он обязался отправлять на битву в случае необходимости⁶⁴. В каком-то смысле Церковь обладала самой большой политической властью на Руси. И это несмотря на то что немалая часть ее богатств уходила на помощь сиротам, вдовам, инвалидам и другим жертвам существовавших общественных порядков. Подобное сочетание богатства и власти, бесспорно, вызывало зависть князей. Вот почему церковные наделы становились предметом самых ожесточенных споров в позднесредневековой Руси.

Так же остро стоял вопрос о политической власти Церкви: митрополия находилась в Москве, но распространялись ли ее права на все княжество или даже на всю православную цивилизацию, главой которой оставался патриарх Византийский? Каким должно было быть ее отношение к литовским православным христианам, находившимся под влиянием польского католицизма?

Митрополит Алексий, ставший регентом в 1359 г., когда Дмитрий (позднее известный как Донской) в девятилетием возрасте стал правителем, пытался отстаивать интересы как Москвы, так и Церкви в целом. Возможно, из-за очевидной политической слабости Византии он видел в Москве будущее православия и делал все возможное, чтобы московская епархия была признана всеми восточными славянами, в том числе и живущими в Литве. Вначале он заручился поддержкой патриарха Византийского, но когда последний столкнулся с угрозой принятия Литвой католичества, то согласился на создание независимой митрополии в Галиции.

Наследник Алексия, Киприан, был совсем иным человеком. Алексий являлся политическим духовным лицом, привязанным к Великому княжеству Московскому, Киприана же надлежит рассматривать с учетом перемен в Византийском патриархате XIV в. Византия, так и не пришедшая в себя после римского господства в XIII в., переживала новый удар — большинство ее территорий было захвачено османскими турками. В итоге некогда великая держава стала анклавом, небольшой территорией, окруженной мусульманским доминионом (мусульманскими владениями). После падения Византии патриархат пытался превзойти византийский двор в престиже и дипломатической важности. Показателем всевозрастающего значения духовных ценностей стало появление в середине XIV в. течения исихазма. Исихасты утверждали, что человек приближался к Богу через аскетизм, самодисциплину, а также благодаря непрестанной молитве. В частности, они считали, что, сосредоточившись на простой молитве, взывавшей к Иисусу и повторяемой в ритме дыхания, верующий достигал высшей степени познания и входил в прямой контакт с «божественной энергией».

Исихазм представлял собой одновременную реакцию на традиционную иерархическую и ритуалистическую Византийскую церковь и на новый эллинистический гуманизм, приобретавший все большую популярность среди интеллектуалов. Одной из его задач стала трансформация очевидно слабеющей мировой империи в духовную обитель посредством проповеди религиозных учений. Эти учения могли быть принятыми даже на тех территориях, где сама Церковь оказалась подавленной светской властью. Нельзя сказать, что сторонники исихазма недооценивали Церковь, скорее наоборот, они стремились спасти ее, помогали ей вновь обрести важнейшие ценности, частично утерянные во время кризиса. Кроме того, они заботились о средствах, необходимых Церкви для существования. Центром движения стала гора Афон, «монашеская республика» в северной Греции, выступавшая в роли распространителя текстов и византийского учения в славянских православных общинах. Эта «республика» приобрела особенное значение после османских завоеваний на Балканах⁶⁵.

Митрополит Киприан провел несколько лет монахом на Афоне. Киприана, болгарина по происхождению, патриарх назначил дипломатом, призванным сеять раздор между Литвой и Москвой. Когда же в 1378 г. он стал митрополитом, его назначение оспаривалось Москвой, где князь Дмитрий выбрал другого кандидата, поддержанного Золотой Ордой. Однако Киприан принялся объединять две епархии: московскую и литовскую, отказываясь подчиняться политическим целям правителей этих княжеств. Некоторые ученые полагают, что он убеждал великого князя Ягайло не помогать татарской армии в Куликовской битве. В результате Дмитрий все же его принял⁶⁶.

Несмотря на мирские устремления русских князей, Киприан всегда подчеркивал их духовное единство под символичным началом Византии. Он настаивал на упоминании императора в литургии. Когда же в 1393 г. Василий I запротестовал против подобной практики, Киприан представил ему послание от патриарха, увещевая: «У христиан не может быть Церкви без императора, так как империя и Церковь неразрывно связаны и разделить их невозможно!»⁶⁷

Идеал сильной духовной деятельности, не вполне понятный грубым, властным князьям, наполнял жизнью монашеское движение, сыгравшее столь немаловажную роль в колонизации огромных лесистых территорий Северной и Восточной Руси в XIII–XV вв. Города переживали некоторый упадок, теряли значение и часть прав на самоуправление, и монастыри все чаще основывались за городскими стенами, притом без могущественных и богатых покровителей, а следовательно, завися только от собственных усилий и ресурсов.

Причины развития монастырей имели как духовный, так и экономический характер. Большинство ранних обителей делали упор на совместную жизнь монахов. Они вместе участвовали в физическом труде, приеме пищи, службах в установленное время и в установленных местах. Позднее же начали распространяться несколько иные принципы, пришедшие из Византии и присущие монахам Афона. Особое значение теперь придавалось уединению, аскетизму, воздержанной жизни, которую каждый монах вел по-своему, посредством своей личной самодисциплины. Движущей силой стали подвижники, воодушевленные аскетизмом, созерцанием и молитвой.

Густые леса Северо-Восточной Руси предоставляли идеальные условия для принятия такого образа жизни. Отдаленность, непроходимость, постоянная опасность, исходившая от диких зверей, создали особые условия и атмосферу, в которых послушник мог рассчитывать только на себя, на развитие новых навыков и на укрепление своего духа⁶⁸.

«Жития» русских святых предлагают нам множество биографических примеров, благодаря которым мы можем представить себе тип святого на Руси. Рожденный в обеспеченной семье, он с ранних лет проявлял необычайную набожность, читал Писание и жаждал принятия сана. Родители далеко не всегда приветствовали подобные устремления чада и стремились приобщить его к мирской деятельности. Сын виделся им продолжателем какого-нибудь семейного дела. Против воли родителей будущий святой все же принимал постриг, выполнял в монастыре самую грязную и неприятную работу, но в итоге оставался неудовлетворенным недостаточной дисциплинированностью и излишней многословностью других послушников. Иногда еще до принятия обета он покидал монастырь и селился в уединении, где-нибудь в лесу. Жил в возведенной им же самим хижине или даже в дупле, питался ягодами и кореньями, иногда хлебом, оставленным случайными прохожими. Замерзая зимой и мучаясь от мошкары летом, он проводил все свое время в молитвах и пении псалмов. Целью этого одиночества и аскетизма было достижение духовной сосредоточенности, иногда при помощи техники созерцания, пришедшей из Византии.

Как правило, отшельник живущий в лесу, недолго оставался в уединении: к нему присоединялись либо его бывшие собратья по монастырю, либо паломники, проходившие мимо его обиталища. Появлялись другие хижины, одинокие монахи формировали скиты, в которых жило несколько братьев, собиравшихся вместе для общих празднеств или богослужения. Иногда в итоге появлялась монашеская община. Нередко крестьяне приходили к монахам, привлеченные как перспективой обретения душевного успокоения, так и экономическими возможностями — в девственных лесах можно было вести сельскохозяйственные работы. Так постепенно возникала большая, шумная, небедная община. Однако этот результат все-таки противоречил идеалам тех, кто изначально образовывал уединенные поселения. Часто в суматохе этой новой жизни находился какой-нибудь недовольный послушник, возжелавший одиночества. И он отправлялся на северо-восток, заново начиная старый цикл⁶⁹.

Подобной была биография Сергия Радонежского (родился в 1314), который вместе со своим братом Стефаном покинул родительский дом, ушел в лес и построил там хижину и часовню Святой Троицы. Его брат вскоре покинул отшельника, которого теперь лишь изредка посещали забредшие монахи или священники, желавшие разделить с ним служение Богу. Постепенно Сергий приобрел репутацию святого одухотворенного слуги Господня. С другими монахами он создал скит, а впоследствии и большую общину, в которой стал игуменом. Поначалу Сергий отказывался от этой должности, не желал менять созерцательную жизнь на административные обязанности, однако после настоятельных просьб местного епископа согласился. Монастырь Сергия Радонежского располагался на территории вотчинных владений двоюродного брата князя Дмитрия, почитавшего Сергия и прислушивавшегося к его советам. Сергий стал играть определенную роль в политической жизни, беседуя с приезжавшими к нему за советом русскими князьями об их обязанностях перед Церковью, об отношениях с патриархатом Византийским, Литвой и Золотой Ордой. Свято-Троицкий монастырь (позднее к названию прибавилось и имя основателя), находившийся на северо-восток от Москвы, был основным центром подготовки монахов и духовенства. В конце XVI в. он стал местом расположения Московского патриархата, а вокруг монастыря образовалось поселение, Сергиев Посад⁷⁰.

Выбор Сергием символа Святой Троицы для монастыря не был случайным. Троица имела особое значение в исихазме, учившем, что, лишь безмолвно молясь Господу, человек сможет смирить плоть и прийти к видению не самого Бога, а его «энергии», выраженной в «Фаворском свете» (как его называл Григорий Палама, основатель доктрины). Считалось, что это причастие светом имело непосредственное отношение к Святому Духу и предназначалось не только для умиротворения души человеческой, но и для того, чтобы эта душа смогла преодолеть земные соблазны и отказаться от злобы. Отец, Сын и Дух Святой составляли Живую Единоначальную Троицу. Биограф Сергия Радонежского Епифаний Премудрый в своей книге особенно подчеркивал этот аспект духовного прозрения русского святого⁷¹.

Верующие поселенцы также возрождали дух Кирилла и Мефодия. Стефан Пермский (1340–1396), сын священника из Устюга на Северной Двине, «полуночной земли» (как назвал ее Епифаний Премудрый), стал монахом в Ростове, выучил там греческий язык и собрал коллекцию греческих книг. Он отправился учить язычников-зырян, живших по соседству. Стефан придумал зырянский алфавит и синтезировал слова таким образом, чтобы стал возможен перевод служб и Писания. Епифаний отвел этому монаху почетное место среди распространителей православной веры, таких, например, как апостолы Павел и Петр⁷².

Исихастский дух — поиск покоя, внутреннее сосредоточение и личная преданность — вдохновляли иконописцев на шедевры, создаваемые на протяжении конца XIV–XV вв. Именно этот период эксперты оценивают как вершину в истории русского религиозного искусства. Иконопись как жанр берет свое начало из византийского христианства. Однако уже на раннем этапе русское искусство стало развиваться в своем неповторимом направлении и приобретать особые отличительные черты. Русские иконы были менее внушительными и величавыми, человеческие фигуры казались проще, сокровеннее и ближе. Для создания икон русские мастера заимствовали византийские традиции или использовали материал повседневной жизни, подчеркивая потенциальную возможность преобразить мир. Иконописец должен был развивать свою способность духовного проникновения. Как заметил теолог XX в. Павел Флоренский: «Иконописцы — люди не простые: они занимают высшее, сравнительно с другими мирянами, положение. Они должны быть смиренны и кротки, соблюдать чистоту, как душевную, так и телесную, пребывать в посте и молитве и часто являться для советов [к] духовному отцу»⁷³. Другими словами, мастерам полагалось вести аскетический образ жизни исихастов. Только таким образом они могли достичь достаточного просветления, нужного для работы по превращению тайны божественной в человеческую⁷⁴.

Новое направление развила группа художников московского двора и Троицкого, монастыря в Сергиевом Посаде, возглавляемая Феофаном Греком. Судя по имени, он прибыл из Византии. Этот мастер с 1370-х по 1400-е гг. работал над фресками в Новгороде, Нижнем Новгороде и Коломне. Он расписывал Архангельский и Благовещенский соборы Московского Кремля. Его ученик Андрей Рублев работал вместе с ним в Благовещенском соборе, а затем продолжил свое дело в Звенигороде, во Владимире и в Троицком соборе Троице-Сергиева монастыря. Его самое знаменитое творение, икона «Троица», стало выражением исихастского идеала: спокойные светло-голубые тона, смиренные и непринужденные позы трех ангельских фигур говорят о стремлении к единству, гармонии и согласию посредством глубокого духовного познания⁷⁵.

По сравнению с предшественниками и Феофан, и Рублев были менее монументальными и более динамичными в создании образов. В их работах фигуры и одеяния выполнялись с большим чувством — это проявлялось в жестах, неуловимых движениях. Служба и природа на заднем фоне изображались более реалистично (хотя и без упора на детали и использования перспективы, в то время уже начинавшей распространяться в западноевропейском искусстве). Иконы Рублева были насыщены яркими красками, наполнены мягким меланхоличным лиризмом, не создававшим, однако, пессимистического настроения⁷⁶. (Полтора века спустя, в 1551 г., Церковный собор представил Рублева образцом иконописи.)

Падение Золотой Орды

Во время правления Дмитрия I (1359–1389) Москва приобрела власть над Ростовским, Суздальским и Нижегородским княжествами и расширила свои территории дальше на северо-восток. Путем финансовых сделок либо завоеваний она присоединила Стародуб (к востоку от Суздаля), Кострому, Галич, Углич и Белоозеро⁷⁷. Приобретение северных земель с их богатыми лесными и водными ресурсами способствовало укреплению Москвы за счет сокращения важнейших территорий, принадлежавших Новгороду.

Расширение владений Москвы совпало с периодом упадка Золотой Орды, стабильно правившей более века. До конца XIV в. она, бесспорно, представляла собой лидирующую силу в Евразии. Под ее контролем находился важнейший торговый путь, шедший из Балтики по Волге, к Среднему Востоку, Персии и Индии; она покровительствовала торговым караванам, двигавшимся вдоль степей из Центральной Азии и Китая к Черному морю и портам Средиземноморья. Размеры доходов из этих источников вместе с размерами дани с подчиненных земель свидетельствовали не только о могуществе этого государства, но и о его богатстве. С другой стороны, это богатство порождало все более усложнявшуюся городскую цивилизацию, которая фактически не могла больше сосуществовать с кочевым правлением. К тому же все сложнее становилось адекватно управлять, «сидя в седле», обширными и разнообразными территориями Золотой Орды, каждая из которых развивалась по-своему. Накопленное давление привело к взрыву. Убийство хана Берди-бека в 1359 г. вызвало ряд государственных переворотов, в ходе которых ханы Сарая сменяли друг друга на троне. А Мамай, один из самых предприимчивых военачальников, собрал в степях к западу от Волги независимую орду, посчитав земли Руси частью своего улуса. Столкнувшись с требованиями признания и дани, исходившими одновременно от Золотой Орды и от орды Мамая, русские князья несколько растерялись и погрузились в раздумья. Они могли использовать противоречия между двумя хозяевами, если бы сумели объединиться и превзойти монголов.

В это время чуть далее на восток монгольский полководец Тимур (Тамерлан) захватил контроль над улусом Чагатая и использовал эту территорию как базу для построения великой Азиатской империи со столицей в Самарканде. Один из его подданных, Тохтамыш, собрал свою армию и отправился на запад, чтобы захватить власть в Сарае и воссоединить Золотую Орду. Только Мамай мог предотвратить эту попытку.

Перед схваткой с Тохтамышем Мамай решил разобраться со своенравными русскими князьями, находившимися у него в тылу. В 1378 г. он послал к Москве свою армию, но Дмитрий разбил ее в битве на реке Воже. Неожиданное поражение заставило Мамая провести более тщательную дипломатическую подготовку, необходимую для второй попытки. Он установил связи с купцами из Генуи, которым пообещал некоторые торговые права, связанные с путями по русским рекам, а также с Ягайло в Литве и рязанским князем. После этого Мамай направил на северо-запад куда более мощное войско и потребовал подчинения Москвы, издавна избегавшей каких бы то ни было военных конфликтов с Золотой Ордой. Теперь же Дмитрий собрал войска из нескольких княжеств и получил благословение от Сергия Радонежского на военные действия против Мамая, являвшегося в глазах русских людей узурпатором.

Две армии столкнулись 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле, в верховье Дона. Рязань же сохраняла нейтралитет, да и литовские войска не прибыли на помощь монголам. Дмитрий взял инициативу в свои руки и пересек Дон, придя к тому месту, где реки могли защитить оба фланга его армии. Там он смог противостоять татарскому войску и в итоге добиться бесспорной победы для Московии. Однако она была далеко не решающей. Вскоре Тохтамыш, одержавший верх над Мамаем, решил восстановить сюзеренитет над Русью и организовал карательную экспедицию, в ходе которой разграбил Москву (1382). Русские князья вновь оказались вынуждены платить дань хану Золотой Орды⁷⁸.

И все-таки битва на Куликовом поле стала символическим переломным моментом, так как она показала, что единство в действиях русских князей может привести к победе даже над татарскими войсками. К концу XV в. Москва стала не только религиозным центром восточнославянской Православной церкви, ее признанным покровителем, но и лидером национального движения против татарского ига.

В 1395 г. сам Тимур отправился на запад, стремясь нанести поражение бывшему протеже, а теперь злейшему врагу Тохтамышу, который для укрепления своих позиций заключил союзы с Москвой, Польшей и Литвой, Тимур предпочитал видеть земли своих врагов опустошенными. Когда он приблизился к Москве, Василий I направил против него войско, а митрополит Киприан принес в город чудотворную икону Владимирской Богоматери. Неожиданно Тимур изменил курс и увел свои войска, что многие связывали с чудотворным действием иконы. На самом деле Тимур уже достиг своей главной цели — победы над Тохтамышем и больше не видел смысла в действиях против Москвы.

Как это часто случается со степными армиями, войско Тимура потерпело поражение в час победы. Дело в том, что один из полководцев, Едигей, восстал против Тимура и, получив власть над степными землями к западу от Волги, правил ими примерно двадцать лет. В 1408 г. Едигей осадил Москву и разграбил несколько городов вокруг нее. Нижний Новгород и Владимир были разорены татарскими воинами. Однако эти разрозненные кампании свидетельствовали о раздробленности и ослаблении Золотой Орды.

После смерти Василия I в 1425 г. династия Даниловичей оказалась в кризисной ситуации. В течение нескольких поколений установилось правило, согласно которому трон великого князя Московского после смерти князя мог занять только один реальный претендент, получавший его либо по принципу старшинства, либо в результате прямого, от отца к сыну, наследования. Дмитрий Донской попытался изменить эту систему. У Василия I были сын-наследник, Василий II, и несколько братьев. Один из них, Юрий Дмитриевич, отказался признавать новую систему и претензии Василия II на княжеский престол. У него, в свою очередь, было двое сыновей, Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Оба они приняли сторону отца и после его смерти продолжили борьбу уже в своих интересах. Гражданская династическая война, несмотря на попытки Троице-Сергиева монастыря положить ей конец, длилась непрерывно 30 лет. Победа Василия II укрепила вертикальную систему наследования, хотя на протяжении последующих двух веков она так и не была признана окончательно.

Раскол в Православной церкви

Некоторые византийцы видели свою задачу в сохранении и защите православия, которое само неспособно было это сделать. Они также хотели объединить две христианские церкви — константинопольскую и римскую. По мере того как положение Византии становилось все более критическим, она все больше надеялась на военную помощь католических государств. В 1430-х гг. прошел ряд переговоров по подготовке Вселенского собора. Собор должен был состоять из представителей католицизма и православия. В 1436 г. Исидора, одного из греческих участников переговоров, патриарх Иосиф назначил митрополитом всея Руси, несмотря на то что в Москве уже выбрали другого кандидата, Иону, и ждали только благословения патриарха. Василий II принял Исидора, как он позже сам утверждал, без особого расположения, неохотно, однако позволил ему приступить к своим обязанностям.

Сразу после этого Исидор уехал на Феррарский собор (позже перенесенный во Флоренцию, 1438–1439), где решался важнейший вопрос об объединении двух церквей: Католической и Православной. Политическая слабость Византии предопределила превосходство римских делегатов. Православные же, включая Исидора, должны были принять римскую позицию в целом, не только «филиокве» (добавление к христианскому символу веры, которое заключалось в утверждении, что Святой Дух исходит от Бога Отца и от Бога Сына) — камень преткновения двух вер, приведший к расколу в XI в., но и чистилище, евхаристию (причащение) и папскую власть, то есть все, что противоречило канонам Православной церкви.

С военной точки зрения религиозная капитуляция перед Римом дала Византии немного. Папа Евгений IV призывал всех верующих принять участие в крестовом походе. Однако в 1444 г. армия, которую ему удалось собрать, была разбита при Варне султаном Мурадом. Греческие же послы по возвращении домой заметили, что их капитуляция католикам воспринималась с негодованием, и некоторые из них даже отреклись от своего решения. Исидор повел себя довольно самонадеянно. Он вступил в Москву, «неся перед собой католическое распятие», хотя вполне мог догадаться, какая реакция его ожидала. Исидора арестовали и заточили в Чудов монастырь, откуда он впоследствии сбежал, возможно, с молчаливого согласия Василия, и через Литву отправился в Рим⁷⁹.

Гражданская война в Московии мешала выбрать замену Исидору. И лишь в 1448 г. митрополитом был официально назначен Иона, так неожиданно лишенный этой должности одиннадцать лет назад. Решение о назначении было принято без участия Константинополя или патриархата. По сути дела, Московская церковь объявила себя автокефальной (административно независимой).

В том же году Василий II, желая устранить династический беспорядок, так мешавший его правлению, назвал своего старшего сына Ивана наследником. Более того, при принятии этого решения он не согласовывал свои действия с золотоордынскими ханами. Еще он стал называть себя государем, то есть единым правителем, не признававшим над собой никакой земной власти⁸⁰. Для укрепления этой позиции в последние годы правления Василий II фактически ликвидировал большинство удельных княжеств своих двоюродных братьев. Он принудил Новгород платить большую контрибуцию за то, что тот поддерживал его врагов. Василий II, обеспечив себе власть над этим городом, потребовал изображать на монетах только великого князя и запретил вечу заключать договоры с иностранными державами.

В 1462 г., к концу своего правления, Василий II, обладавший несметными богатствами и множеством титулов, являлся бесспорным главой государства. Он даже имел право решать, как должны вести себя остальные члены династии. Он сохранил эти права и для своего старшего сына. Наконец, Василий II окончательно заменил ступенчатую систему наследования системой первородства, при которой на престол мог претендовать только старший сын. В 1452–1453 гг. Василий II создал Касимовское ханство, став, таким образом, первым русским князем, взявшим татарского хана на службу⁸¹.

В мае 1453 г. все эти преобразования и успехи были несколько омрачены падением Византии под натиском османских турок. Великая и единая Православная церковь, частью которой являлась и Русская церковь, оказалась в униженном и раздробленном состоянии. Даже сама Русская церковь делилась между митрополичьими кафедрами Москвы и Литвы. Унижение православной ойкумены и церковный раскол привели православных верующих к кризису, принимавшему апокалиптические масштабы. Русская церковь и русский народ должны были сами выбрать свою судьбу без опоры на духовного отца, у которого до этого они нередко искали защиту.

В то самое время, когда Москва укрепляла свою власть, ее жители теряли духовную опору. Москва теперь являлась единственным суверенным государством, населенным православными. Должен ли был великий князь Московский заменить византийского императора и стать им земным защитником? И как он должен был поддерживать свою власть над такими уязвимыми и беспокойными землями? Религиозная и геополитическая дилеммы были очень важными и сложными для решения. Неудивительно, что в ходе последующих десятилетий москвичи чувствовали тоску перед апокалиптическим роком и одновременно испытывали неслыханное воодушевление.

Московия — независимое государство

В 1460-х годах Москва начала приходить в себя после династического кризиса и взяла курс на территориальную экспансию. Ее ранние стадии имели аналоги в Европе эпохи Возрождения, например, в землях Габсбургов и Польше или в Англии и Франции. Но в итоге эта политика приобрела несравнимые масштабы. Москва была так геополитически расположена, что ее завоевания стали более обширными (весь путь от Балтики и Черного моря до Тихого океана и оазисов Центральной Азии) и долговечными (до конца XX в.), чем у любого европейского государства.

Однако те условия, благодаря которым Москве удалось так расширить свои владения, а точнее, отсутствие естественных границ на севере и в центре Евразии постоянно подвергали ее опасности нападения. Кроме того, эти факторы определяли как многонациональный состав населения Московии, так и нестабильность, изменяемость ее границ. Все это влияло на административную структуру и культурные ценности России да и сегодня продолжает на них воздействовать, обусловливая как величие, так и слабость России.

В конце XV в. оставалось много нерешенных вопросов, связанных с идентификацией Москвы как государства. Было ли оно наследником Чингисхана, членом степного монгольского союза? А может, истоки правления московского князя стоило искать в византийской традиции, только недавно прерванной османами? Если так, каково же было отношение к этой традиции? Заключалось ли ее основное значение в православной вере или в императорской власти?

На протяжении конца XV–XVI вв. Москва продолжала сталкиваться со стратегическими дилеммами, возникавшими из-за ее геополитического положения. Постоянная опасность исходила с двух сторон: с запада, от Польско-Литовского государства, и с юга и востока, от Золотой Орды, Крыма, Сибири, Казани и Астрахани. Территориальные завоевания не решили эту проблему, наоборот, они сделали Москву соперником Швеции, Дании, Османской империи и рыцарей Тевтонского ордена. Чем обширнее становились московские земли и богаче ресурсы, тем незащищеннее оказывались ее границы и многочисленнее потенциальные враги.

С окончанием династической войны XV в. Москва провозгласила себя сторонником единства всех православных людей и восточных славян, несмотря на неблагоприятные последствия, связанные с падением Византии. Церкви хотелось, чтобы великий князь назывался самодержцем (автократом) и царем (базилевсом, императором). Эти титулы были призваны символизировать как религиозное, так и имперское наследие Византии, однако князья не спешили идти навстречу пожеланиям Церкви. Сначала они одобрили титул царя (в тот период это слово было ближе к слову «хан») и использовали его в документах, обещавших безопасное передвижение по территории Руси (наверное, в этом качестве они заменили хана Кипчака). Потом этот термин был осторожно расширен и к нему был добавлен титул «государь всея Руси», который, с одной стороны, был созвучен титулу митрополита, а с другой — пресекал притязания Литвы на киевское наследие. Князья также начали использовать для государственной княжеской печати эмблему двуглавого орла в ее византийском варианте. В 1547 г. во время коронации Ивана IV титул «царь» был впервые употреблен в конкретном церемониальном обозначении великого князя Московского. Однако и тогда оставалось не совсем ясно, был ли он ближе к «хану» или к «базилевсу»¹.

Иван III (1462–1505) был талантливым, хитрым, гибким и жестоким политиком, подчинявшим все достижению главной цели — обладанию властью над всеми территориями Руси. Ради этого он даже мог пожертвовать семейными связями, что и продемонстрировал разводом со своей первой бездетной женой и отношением к дочери, которую он выдал замуж за литовца и фактически обрек на заточение и смерть в принявшей ее стране. Следует заметить, что Василий III (1505–1533), выбранный отцом как наследник лишь после долгих колебаний, стал достойным продолжателем отцовского дела. С 1460-х по 1520-е гг., во время правления Ивана и Василия, посредством династических браков, давлений или завоеваний, Москва завладела территориями Ярославского, Ростовского, Тверского и Рязанского княжеств.

Самой же большой наградой стал Новгород. Положение этого мощного с экономической и слабого с политической точки зрения центра зависело от покровительства Золотой Орды. Ее ослабление в период с XIV по начало XV в. привело и к некоторому падению новгородского статуса. Спустя примерно полвека после смерти Александра Невского, в начале XIV в., горожане отвергли титул князя Новгородского и вместо этого признали формальный сюзеренитет за внешним правителем, обычно тверским или московским князем. Отсутствие местного правителя привело к тому, что распри боярских кланов ослабили военную мощь города. С ростом Москвы и Литвы жители Новгорода оказались перед выбором союзника. С одной стороны, Москва была православной, как и сам Новгород, а Литва сначала языческой, а потом католической. С другой стороны, Литва предоставляла большие возможности для тесных отношений с торговыми партнерами из Европы и контакт с европейской культурой позднего Средневековья и эпохи Возрождения.

К концу XV в. Московия стала намного могущественнее, и в Новгороде борьба между ее сторонниками и сторонниками Литвы приняла еще более ожесточенный характер. После бурного обсуждения в 1471 г. вече решило отклонить московские притязания и пригласить на правление литовского князя Казимира IV. Иван III ответил тем, что послал карательные отряды, которые разбили более многочисленное, но менее опытное новгородское ополчение. В итоге в Новгороде установилось московское правление.

Победа Ивана говорила о многом: Москва столкнулась с самым большим государством на Руси, к тому же близким ей по социально-политическому строю. Узнав о том, что не только бояре, но и простые горожане могли влиять на принятие решений, великий князь позаботился об их политическом воспитании и стал проповедовать идею московской религиозной и национальной миссии. Иван временно признал право Новгорода на самоуправление, по крайней мере на словах, ища в жителях скорее союзников, чем подчиненных. Однако в городе все еще существовала и продолжала активно действовать пролитовская партия, собравшаяся вокруг семьи Борецких, а вече не разорвало связей с Литвой. И в 1478 г. Иван решил окончательно присоединить Новгород. Он послал туда новое войско, которое захватило город, у вечевого колокола демонстративно «вырвали язык» и увезли его в Москву. Иван лишил собственности и сослал немало состоятельнейших бояр, а в 1494 г. закрыл Немецкий двор, изгнав оттуда торговцев².

Даже после уничтожения самоуправления Новгород переживал период интеллектуального и духовного расцвета, одним из результатов которого стало появление нескольких еретических движений. На их развитие оказали влияние западные религиозные течения позднего Средневековья. Возникновение ересей совпало с политическим и экономическим кризисами, а затем, в конце XV в., они сами вызывали нестабильность в обществе. Когда-то богатый и независимый город был теперь покорен и доведен если не до бедного, то довольно скромного экономического состояния. Политически же Новгород теперь полностью подчинился Москве, в результате чего Русь потеряла возможность развиваться как федерация самоуправляющихся олигархий³.

В Новгороде Иван III конфисковал свыше миллиона гектаров сельскохозяйственной земли, включая владения самых состоятельных бояр, которых он изгнал. Эти территории он отдавал своим приближенным за их верную военную или гражданскую службу. Создание такого земельного фонда было необходимо для постоянно расширяющегося, а потому нуждающегося в средствах коммуникации и управления государства. Так было положено начало поместьям, то есть земельным владениям, данным за службу. Эта система позволила великим князьям московским присваивать новые земли и управлять ими, привлекать слуг и обеспечивать их наделами, а также финансировать большую армию.

В 1509–1510 гг. Василий III захватил Псков, низвергнув его традиционную систему городских собраний. По его приказу вечевой колокол был сорван, а многие влиятельные жители изгнаны. Он передал псковские земли своим приближенным, а местных торговцев привез в Москву, чтобы повлиять на городскую торговлю.

Литва была слишком сильным противником и не могла быть повержена таким же образом. Но Иван III спровоцировал несколько инцидентов на ее границах и развязал ряд войн, проходивших на восточной территории литовского государства. В итоге в 1514 г. был отвоеван Смоленск. В то же время аристократию восточных территорий Литвы привлекали выгодные условия службы московскому князю, и несколько важных боярских семей перешли в Московское государство.

В то же время Москва отразила мощное нападение с юга. В 1460-х гг. один из степных полководцев — хан Ахмат собрал кланы с низовьев Волги. Эти кланы представляли собой остатки Золотой Орды. Не признанный ханом другими правителями «осколков» Орды, Ахмат все же предпринял попытку обложить Москву данью. В 1480 г. он заключил союз с Литвой и попробовал заручиться помощью братьев Ивана III Андрея и Бориса, надеявшихся возродить династические распри в Москве. Хан собрал внушительное войско и двинул его вверх по реке Угре, притоку Оки. Иван же пошел на союз с крымским ханом, представлявшим теперь для Ахмата такую же угрозу в тылу, какой в свое время Литва являлась для Руси. Затем великий князь использовал свои растущие административные ресурсы и главенствующее положение на Руси для того, чтобы собрать достойную армию. После неудачной попытки пересечь реку татарское войско стало менее дисциплинированным, воины начали грабить близлежащие районы. Иван не терял твердости и выжидал момент, когда Ахмат осознает, что помощи со стороны Литвы и Бориса с Андреем не последует. В итоге хан увел свои войска обратно в степь.

Несмотря на то что татары представляли собой серьезную опасность и еще в течение трех последующих веков осуществляли набеги, нередко оставлявшие города опустошенными, никогда более они не угрожали суверенитету Руси. Историки часто считают эту несостоявшуюся битву 1480 г. моментом полного прекращения монгольской власти над Русским государством. И ни одно из монгольских государств — наследников Орды — не было достаточно сильным для требования дани. Лютой зимой 1502 г. Золотую Орду захватил Менгли-Гирей, крымский хан, который стал сосредоточивать оставшиеся ресурсы кочевого мира с юга и запада на своей территории⁴.

Власть и общество в Московском государстве

Для того чтобы управлять обширной и постоянно растущей территорией Московии, обеспечивать военные силы, необходимые для защиты открытых границ, великие князья должны были мобилизовать все ресурсы и создать такие административные органы, какие и не снились их более скромным предкам. Сам размер территории давал государству достаточные ресурсы: пахотными землями, полезными ископаемыми и рабочей силой. Трудность состояла в доставке этих ресурсов туда, где в них возникала насущная потребность. Для реализации этой цели была необходима гражданская и военная бюрократия, которая действовала бы в соответствии с установленными нормами и составляла подробные записи. В новых условиях монарх не мог лично знать всех своих слуг; он нуждался в специальных учреждениях, которые бы. действовали в его отсутствие. Как и в средневековых европейских государствах, поначалу у великого князя просто увеличилось число домочадцев и одновременно расширился круг их обязанностей. Посты дворецкого, конюшего и казначея потеряли «семейный» характер и стали официальными должностями. Дьяки, государственные секретари, вели корреспонденцию и несли ответственность за бумаги и записи. Для беспристрастного ведения дел эти люди не должны были являться членами боярских кланов, а для работы с книгами и корреспонденцией от них требовалась достаточная образованность⁵.

В конце XV в. были сделаны первые шаги, чтобы связать отдаленные территории расширившегося государства, создав систему коммуникаций. Иван III, бесспорно, опирался на монгольский образец почтовой системы и даже использовал то же обозначение — ям. Ямом являлось почтовое отделение, станция, где путник мог получить пищу, ночлег, лошадей, а также карету или сани в соответствии со временем года. Ямы располагались вдоль важных путей, например, из Москвы в Псков и Новгород, в Смоленск через Можайск и Вязьму, в Муром, а также в Нижний Новгород и Казань через Окско-Волжский водный путь. Великий князь и его ближайшее окружение могли обеспечить путешественника (официального курьера, иностранного посла или просто человека с положением) особой подорожной, при наличии которой владелец каждого яма обязан был предоставить пристанище, пищу и лошадей.

Габсбургский посол Сигизмунд фон Герберштейн сообщал о том, что благодаря этой системе он добрался до Москвы из Новгорода за 72 часа, преодолев около 500 км. При этом он заметил, что данное путешествие оказалось намного быстрее, чем где-либо в Европе. За небольшую плату можно было получить все необходимое:

«Каждому позволялось скакать на предельной скорости, а если лошадь случайно падала или не могла больше бежать, разрешалось безнаказанно взять другую из близлежащего дома или у любого встретившегося на пути (за исключением лишь правительственных гонцов). За оставленными в пути лошадьми смотрел ямщик, он же возвращал лошадь тому, у кого ее взяли, и платил ему в зависимости от расстояния»⁶.

Иван III и Василий III постепенно превращали московское войско из разношерстной дружины и местных ополчений, управляемых боярами и удельными князьями, в более или менее единую силу, подразделения которой можно было быстро мобилизовать и направить туда, куда нужно. Великие князья никогда не доверяли боярам из окружения своих младших собратьев, удельных князей, и давали им лишь второстепенные задания на границах. Важнейшие же поручения исполняли войска, управляемые боярами и дворянами самого великого князя. Крупнейшие аристократы из присоединенных к Руси земель поначалу обычно оставались на своих землях, но после того как они доказывали свою преданность, им позволялось свободно перемещаться из одной части растущего государства в другую. Командные должности даровались детям боярским и дворянам, получавшим поместья за военную службу. Среди старых московских родов, отпрыски которых взяли на себя ответственность за судьбу Москвы, были Оболенские, Сабуровы, Кошкины, Ховрины, Челяднины и Морозовы. К ним присоединились Холмские из Твери и Ярославские (фамилия указывает на место происхождения этого рода). А из Литвы — Бельские, Воротынские, Мезецкие и Новосильские. Одна из таких семей, семья Патрикеевых, стала настолько могущественной и богатой, что в 1499 г. Иван III заставил ее главу, князя Ивана Юрьевича, уйти в монастырь. Сыновья Ивана Юрьевича были заточены в темницу. В итоге линия прекратилась, и род вымер. Однако подобные решительные меры принимались редко и являлись следствием как зависти одного боярского клана другому, так и недовольства самого Ивана III⁷.

Конечным результатом подобной политики стало создание служилой аристократии, только небольшая часть которой имела фамилии, связанные с местом происхождения рода, и которая не была прикреплена ни к какой определенной области и не имела эквивалентов «де» и «фон» в своих фамилиях. Эти слуги князя являлись более сговорчивыми, чем феодалы, которых западноевропейские монархи пытались в то время привлечь в свои свиты. Дворяне напоминали скорее командиров степного войска. Поместье стало фактическим аналогом икты, позволявшей кавалерии мусульман завоевывать и присоединять обширные территории в VI и VII вв., и тимара османов времен их имперской экспансии: части недавно завоеванной территории, дарованной за верную службу⁸.

С тех пор как князь Московский начал претендовать на титул государя, одновременно обладавшего как властью, так и собственностью, вотчины также стали вручаться за службу и конфисковываться в случае ее окончания. Преданные князю боярские семьи теперь могли получить новые поместья, компенсируя тем самым потери от разделенного наследования. Различие между поместьем и вотчиной состояло лишь в том, что поместье нельзя было продать, отдать в залог или подарить⁹.

Одной из главных задач дьяков являлось создание земельных регистров, так называемых писцовых книг, сначала для новгородских земель, а затем и для других территорий, в целях справедливого распределения военных обязанностей¹⁰. Горожане и «черные» крестьяне (не трудившиеся во владениях бояр, служилых людей или монастырей) облагались прямым налогом доверенными лицами государя и обязались пополнять пехотные и запасные войска полностью обмундированными и экипированными. С развитием огнестрельного оружия из городского населения набирались аркебузьеры, мушкетеры и артиллеристы. Первая пушка была отлита в Москве в 1475 г., но в течение многих десятилетий артиллерия использовалась редко и только с установленных позиций, обычно из укреплений, так как еще не было оборудования, необходимого для передвижения тяжелых орудий¹¹.

Московская политическая система на практике представляла собой компромисс между великим князем и его основными слугами — дворянами. Это нужно подчеркнуть, так как и современники, и историки способствовали созданию впечатления, что к XVI в. великий князь/царь был абсолютным автократом, способным заставить все государство исполнять любую его прихоть. Например, в начале XVI в. Герберштейн писал: «В том, как князь правит своими людьми, он превосходит монархов всего мира»¹². Это мнение было выражено с особым изяществом и силой в 1970 г. Ричардом Пайпсом, который для характеристики царской власти использовал термин «вотчинная монархия». Пайпс полагал, что это была абсолютная монархия деспотического вида, в которой не существовало разницы между суверенитетом и собственным владением. Все подданные монарха являлись его рабами¹³.

Можно согласиться с тем, что русский термин «государство» означает «власть», «владение» и таким образом, стирается граница между владением и государственной властью. Однако толкование Пайпса кажется мне основанным на неверной интерпретации слова «вотчина», которое он переводит как «доминиум». На латыни это значило «абсолютное владение, включающее все последующие приобретения, а также право пользования, злоупотребления и разрушения пожеланию хозяина»¹⁴. По сути же дела, собственник вотчины не имел подобных прав, особенно последних двух. Зато у него были некоторые обязательства, в частности использовать землю для пользы своей семьи и крестьян, живших на ней. В целом концепция владения в Московии XV–XVI вв. была куда более расплывчатой, чем в следующих веках¹⁵, и сочетала многочисленные пересекающиеся права.

Завещания великих князей свидетельствовали о том, что вотчины рассматривались как вверенные Богом наделы, а соответственно влекли за собой и большую ответственность. При составлении волеизъявления князья не забывали получить благословение митрополита, дабы продемонстрировать свою признательность церкви и подчеркнуть ее важность для судьбы родины. Так, Василий II начал свое завещание 1461 или 1462 г. следующим образом: «Во имя Святой Троицы, Отца, Сына и Святаго Духа, с благословения отца нашего Феодосия, митрополита всея Руси, я, грешник, жалкий раб Божий, Василий, в здравии и в трезвом уме, пишу сие завещание». Затем следовал список территорий, которые оставлялись сыновьям и вдове, подчеркивались обязательства всех членов семьи друг перед другом и оговаривались права подчиненных князей на беспрепятственное правление своими территориями. Подобным образом Иван III в завещании 1504 г. особенно подчеркнул, чтобы бояре и князья имели свои вотчинные владения, а его сын Василий не должен был вмешиваться в управление ими¹⁶.

В коротком термине «вотчина» заключалось сложное понятие, которое не ограничивалось простым определением полного обладания. Это понятие являлось частью религиозного, морального и традиционного миропорядка, которому недоставало институционального подкрепления, характеризовавшего, например, высшую стадию феодализма во Франции, но имевшего свои собственные, присущие ему ограничения.

Термин «вотчинная монархия» лучше интерпретировать не как крайнюю форму абсолютизма, а скорее как систему, созданную для обеспечения местной элите возможности мобилизации всех ресурсов любыми доступными им средствами. Это было своего рода огосударствление личной власти¹⁷. Символы абсолютной власти должны были поддерживать личную власть, даже личную прихоть местного землевладельца или представителя городской элиты. Эти символы позволяли простым людям воспринимать государство или по крайней мере власть в той форме, которая была нужна для эффективного осуществления княжеской власти. Из-за обширности территории и уязвимости границ Московское государство нуждалось в быстрой мобилизации населения, несмотря на недостаточное развитие своих институтов управления по сравнению с другими европейскими странами. Пока же на Руси отсутствовала бюрократическая система, приходилось использовать для управления страной все доступные средства. Огосударствление личной власти и стало одним из таких средств. Но оно по своей сути было явлением догосударственным, сравнимым с национализмом, который, по словам Эрнеста Геллнера, предшествовал появлению самой нации¹⁸.

Эта преждевременная форма «построения государства» мешала дальнейшему образованию более зрелой и стабильной властной структуры. Она препятствовала установлению закона и прочных социальных институтов, так же как и возникновению различий между публичной и личной сферами жизни. Центр был силен, сильны были и местные общины, однако требовалось немного больше, чем личное желание властных должностных лиц, чтобы понять их отношения¹⁹.

Великий князь Московский безоговорочно полагался на сотрудничество боярских родов, наследников титулов, обязывавших не меньше, чем титул князя. (Термин «боярин» изначально означал «великий человек», «богатый человек» или «воин».)²⁰ Они представляли собой серьезную силу, без поддержки которой князь вряд ли мог достичь каких-то долговременных результатов. По ряду причин он был вынужден приспосабливаться, считаться с боярами. Не в последнюю очередь из-за того, что поколение — два назад их праотцы были свободными воинами, имевшими право служить какому угодно владыке, а затем уйти со службы, податься к другому, если его условия казались более выгодными. Уничтожение этого «права на уход» было постепенным и нерешительным, поскольку ни один князь не желал спровоцировать вооруженное восстание.

И наоборот, бояре нуждались в великом князе, так как из-за обычая разделения земель между наследниками их наделы неизменно сокращались и раздроблялись. Поэтому были необходимы периодические пополнения земельных запасов. К тому же без постоянного и сильного правителя распри между боярскими родами могли выйти из-под контроля, принять угрожающие масштабы и стать причиной раскола государства. Летописи отчасти создавались для напоминания о плачевной судьбе Киевской Руси. В результате к концу XV в. у великого князя и бояр появился общий интерес, заключавшийся в создании мифа об абсолютной монархической власти. В этом кроется ключ к пониманию московской политической системы.

Бояре обладали правом быть принятыми ко двору. Старшие же из них принимали участие в регулярных совещаниях с великим князем, которые можно назвать Боярской думой (хотя этот термин стали употреблять только в XIX в.). Любой официальный документ принимался согласно следующей формулировке: «Бояре посоветовали, и великий князь решил». Эти слова обозначали, что абсолютная власть монарха основывалась на коллегиальном опыте, опираясь на мнение старейших бояр.

Статус боярина получали только молодые люди, принадлежавшие к существующей боярской семье и являвшиеся следующими в очереди в соответствии с наследственной семейной системой. Право на постоянное участие в заседаниях Боярской думы давалось только боярам, проведшим годы или даже десятилетия в безупречной военной и гражданской службе. До конца XV в. состав думы обычно не превышал пятнадцати человек. Затем он стал быстро расти, что отражало растущее разнообразие административных нужд и военных задач. Символическая важность членства в думе заключалась в том, что бояре не имели своих собственных учреждений: им не даровались титулы, они не обладали щитами с гербами или геральдическими знаками, не прибавляли к своей фамилии названий поместий.

Так как родословная и служба князю нанялись основными критериями для вступления в думу, бояре заботились о том. чтобы их генеалогия и государственное положение отмечались в дворовых записях (родословных и разрядных книгах). Развивающаяся система местничества вела к тому, что официальные посты давались в соответствии со старшинством каждого рода. Она была аналогична системе рангов у ханских воинов, согласно которой для каждого участника удачной военной кампании определялась соответствующая доля награбленного добра. Жесткие условия местничества отражали силу, влияние и власть боярских родов. В соответствии с этой властью и происходило назначение на ту или иную должность (среди военного состава подобная система соблюдалась менее строго). Однако необходимым условием для поддержания хрупкого единства государства являлось сглаживание конфликтов между самими родами. Как и деревенской общине, великокняжескому двору был нужен свой мир²¹.

Стремясь заменить удельных князей, Иван III и его наследники посылали в провинции своих представителей, выбранных из Московского двора. Наместники несли ответственность за сбор налогов, сохранение общественного порядка, судейство и хорошее состояние коммуникаций. Исполнение возложенных на них обязанностей требовало сотрудничества с местными общинами. Князь устанавливал сферы деятельности наместников и волостей, одной из которых являлась обязанность обеспечивать княжеских представителей кормлением²². У городов не было отдельного статуса, и они подчинялись тем же властям и той же налоговой системе, что и деревни. Кормление стало решающим аспектом в процессе этатизации личной власти: оно позволило князьям наблюдать за местными общинами, не платя при этом жалованья своим официальным представителям, а общинам — самим договариваться с местными держателями власти, частично неофициально²³,

Роль мира, или волости, в местном управлении оставалась важнейшей. Отдельные хозяйства арендовали и обрабатывали пахотные земли, но мир регулировал доступ к рыбным ресурсам, лесам, лугам, пастбищам, ручьям и пасекам. Таким образом, он мог обложить налогом своих членов, учитывая использование всех этих ресурсов каждым двором. Мир должен был поддерживать общественный порядок, ловить опасных преступников и вершить правосудие в соответствии с местным обычным правом. Наместник, или волостель, не имел достаточного штата помощников, чтобы исполнять все эти функции. Да и действовать приходилось на огромных территориях. Избранный в волости староста нередко выступал как низший по рангу представитель наместника. Общины были связаны круговой порукой, которая распространялась до уровня дел государственной службы, включая налоги и набор в рекруты. Если какой-то дом не мог платить, остальные добавляли недостающую сумму. Подобным же образом, если какой-то солдат из деревни оказывался негодным или дезертировал, община брала на себя обязательство найти кого-нибудь на его место²⁴.

Иван III попытался объединить обычаи и законы княжеств в единый свод, Судебник 1497 г. Его основное содержание сводилось к определению сферы полномочий различных судов, призванных утвердить и распространить действие единых законов на всей территории, находившейся под властью московской короны²⁵.

На самом же деле внутреннее управление осуществлялось во многом благодаря компромиссу между князем, официальными лицами (боярами) и местными общинами. Все они нуждались друг в друге из-за опасностей жизни на открытых, незащищенных территориях, и каждый надеялся на другого при христианском отношении друг к другу. Христианская культура стала особенно развиваться во время татаро-монгольского ига, а на рубеже XV–XVI вв. переросла даже в некую идеологию. Великокняжеский двор, превратившийся в центр, где распределялись поощрения и наказания, был также средоточием сети личной власти, распространявшейся и на местное управление. В основе этого компромисса, обеспечивавшего прочные внутренние связи между государством и землевладельцами, были великий князь/царь, московские боярские семьи, бояре и князья, пришедшие из других княжеств, а также служилые люди. Западная историография недооценила эти связи, являвшиеся одной из особенностей развития Московии. Благодаря этим связям на рубеже XV–XVI вв. удалось построить преуспевающее, достаточно сильное государство, пережить кризисы конца XVI — начала XVII в., достигшие кульминации в Смутное время, а затем создать обширнейшую империю в мире, которая просуществовала на несколько веков дольше, чем Британская, и исчезла не так уж давно.

Эту систему во многом поддерживала особая политическая культура, возникшая в середине XV в., во время династического кризиса²⁶. Гражданская война рода Даниловичей грозила Москве новым периодом раздробленности и подчинением какой-нибудь чужой власти. Трагический опыт, напоминавший князьям и боярам о смертельной опасности неразрешенных споров, толкал их к достижению согласия.

Первостепенное значение имела княжеская власть, благодаря которой можно было избежать постоянной угрозы разобщенности.

У бояр не было своих учреждений. Они мыслили категориями «род», «родство», «родословная». Каждый заботился в первую очередь об интересах своего рода, но не забывал и о необходимости подчиняться царю. Благодаря преданной службе появлялось больше шансов удовлетворить и свои интересы. Как отмечал Эдвард Кинан, «это были сплоченные кланы, из которых формировалась тяжелая кавалерия и которые составляли ядро военной силы московских князей; кланы, которые мобилизовали ресурсы русской деревни, и получали с этого прибыль; кланы или, скорее, сверхкланы, которые управляли политической игрой при Московском дворе и являлись в ней главными игроками»²⁷.

Бояре с помощью своих слуг были управляющими и судьями, покровителями и эксплуататорами большинства крестьянских общин (некоторые же находились на монастырских землях или являлись «черными» общинами, расположенными в лесах, на берегу рек и озер на севере). Князь не мог по-настоящему сдерживать эту эксплуатацию крестьян, но бояре сами ограничивали ее, так как хотели нормально жить и были заинтересованы в преуспевании своих деревень.

Бояр отличало чувство чести, во многом благодаря которому они и выполняли свои обязанности. Московский закон предусматривал защиту от бесчестья (обиды словом или делом) посредством ряда наказаний. Система разделенного наследования вызывала у мужчин материальную заинтересованность в богатстве и чести их семей. С другой стороны, важно было не делить владения рода слишком часто, поэтому в семьях, где было много сыновей, право на наследование больших долей земли признавалось за немногими сыновьями. Семьи заботились о том, чтобы хотя бы один из них получил достаточно средств. Тогда он мог достойно содержать себя при дворе и оказывать покровительство всему роду²⁸.

Женщины играли важнейшую роль в жизни рода. Когда глава семьи уходил на войну или отсутствовал по делам, жена вела хозяйство и нередко участвовала в управлении поместьем. Брак и рождение детей становились решающими событиями для рода, а кодексы чести и морали передавались по наследству. По этой причине семьи пытались сделать так, чтобы женщина, если она не была обеспечена мужем или отцом, могла наследовать собственность. Традиционно женщина владела собственностью и после брака и отделяла свою часть от владений мужа. Благодаря этому после его смерти жена обеспечивалась средствами к существованию. По заключению одного ученого: «К концу XV в. большинство замужних женщин и вдов из обеспеченных слоев населения обладали правом владеть и распоряжаться движимой и недвижимой собственностью практически наравне с мужчиной»²⁹.

В XV–XVI вв. с укреплением централизованного государства свобода и в какой-то степени права женщин знатного происхождения оказались урезаны. Поместные земли вручались мужчинам в награду за службу. В теории женщина не могла ими владеть и управлять, хотя на практике семьи старались сделать так, чтобы она обладала узуфруктом (правом пользования чужой собственностью без причинения ей ущерба). Что касается вотчинных земель, то разделение между мужской и женской частями здесь оказалось несколько размытым из-за того, что собственник был обязан поставлять воинов со всей площади владения. Бесспорно, это не играло на руку женщинам³⁰.

В XVI в. женщины знатного происхождения обычно спали и ели отдельно от мужчин, находясь в изолированной и защищенной части дома, носившей название «терем», надежном укрытии от нежелательных посетителей мужского пола. Как заметил один из наблюдателей, «она сидит за тридевятью замками, закрытыми на тридевять ключей, где ветер никогда не дует, солнце не светит, да добры молодцы ее не видят»³¹.

Подобное уединение, возможно, практиковалось под влиянием византийского опыта³². Мотивировалось же оно желанием уберечь женскую честь, которая защищалась законом еще строже, чем мужская. Особенно тщательно предотвращалась возможность незаконного рождения ребенка, из-за которого могла нарушиться система наследования и владения собственностью, столь важная для функционирования государства³³. В то же время подобное «заточение» отражало растущее влияние Церкви на повседневную жизнь, а особенно на брачные отношения в боярских семьях. Церковь устанавливала очень строгие правила сексуального поведения, и любое отклонение от норм приличия могло на всю жизнь испортить репутацию женщины.

Значение иерархичности и стабильности в семейной жизни московитов отразилось в популярной книге, своеобразном справочнике, известном как «Домострой» и посвященном религии, морали, семейной жизни и ведению хозяйства. Он был написан в 1550-х гг., однако точно установить его автора (или же нескольких авторов) не удалось. Традиционно предполагалось, что книгу написал Сильвестр, духовник Ивана IV. Но ему скорее всего принадлежали лишь статьи религиозного характера. Вряд ли Сильвестр составлял статьи, дающие практические советы по торговле, сельскому хозяйству и экономии. Вероятнее, что автором этих разделов являлся какой-нибудь состоятельный купец, связанный с международной торговлей и читавший книги по этикету и ведению домашнего хозяйства. Подобные сочинения пользовались определенным успехом у европейской элиты эпохи Возрождения.

«Домострой» отразил желание московской элиты внедрить закон Божий в повседневную жизнь, заменив обычай законом, а местные традиции — едиными предписаниями³⁴. Такого рода работа была по силам лишь человеку с достатком, державшему слуг, привыкшему к хорошему мясному обеду на столе и меховой шубе зимой. Он рассматривал общество как иерархию, где человек, расположенный на высшей ступени, имел право требовать повиновения от тех, кто стоял ниже, но и брал на себя обязательство заботиться об их благосостоянии и спасении душ. У мужчин и женщин были свои четко разделенные владения и в практических делах, и в духовной жизни. «Подобает поучити мужем жен своих с любовию и благорассудным наказанием; жены мужей своих вопрошают о всяком благочинии: како душа спасти, Богу и мужу угодити и дом свой добре стоити и во всем ему покорятися; и что муж накажет, то с любовию приимати и со страхом внимати, и вторити по его наказанию. Перьвие — имети страх Божий и телесная чистота, якоже впереди указано бысть»³⁵.

Осталось неизвестным, насколько же широко был распространен «Домострой» и как много семей его читали. Возможно, его аудитория ограничивалась малограмотностью населения, ведь даже в высших слоях Московии мало кто умел читать. Предположительно его главными читателями являлись купцы, должностные лица, священники, грамотные бояре и дворяне.

В крестьянской же культуре идеи «Домостроя» рассматривались несколько с иных позиций и сформировались при иных обстоятельствах. Деревенская община была вынуждена действовать в довольно неблагоприятных условиях: работать на неплодородной земле, пережидать длинную, холодную, темную зиму, завершающуюся весенними паводками. Приходилось заниматься сельским хозяйством и среди мрачных лесов, дававших кров и пищу, но скрывавших и множество опасностей в виде диких животных, разбойников и даже вражеских солдат. В подобной ситуации люди начинали представлять, что они окружены различными злыми духами, присутствующими повсюду. По мнению простых жителей, мир находился в руках дьявола. Такой взгляд на вещи приводил к постоянному и жесткому самоконтролю, усмирению страстей, чтобы уменьшить риск, остаться в безопасности, следуя проверенным способам ведения сельского хозяйства, занятия рыболовством, постройкой избы и т. д. Урожай и доход были скромными, но надежными и регулярными, а нововведения хоть и могли принести большую прибыль, но могли и навлечь беду. В течение веков этот консерватизм и нежелание рисковать заставляли общину противостоять переменам, особенно когда инновации привносились извне благонамеренными реформаторами.

Крестьяне, как и большинство русских людей, особое значение придавали понятию морали. Они осознавали, что последствия человеческих слабостей и грехов — пьянства, лени, жадности, похоти — разрушали нормальную жизнь и планы семьи, мешали домашнему хозяйству и в итоге грозили существованию всей общины. В деревнях для поддержания спокойствия и во избежание любого риска принимались негласные правила поведения. Нарушители правил наказывались, что уменьшало пагубное воздействие какого-либо проступка. В подобных условиях принятие решений являлось коллегиальным, общим, с вовлечением всех дворов, с предоставлением каждому права свободно высказаться на ту или иную тему. Притом старались всячески избегать открытого столкновения мнений, авторитарного поведения и давления. Эта система гармонировала с практикой круговой поруки, распределением налогов и набором рекрутов в общине.

Существовала тенденция изображать московское общество XV–XVI вв. как отсталое и крайне бедное. Действительно, завоеванные земли лежали далеко от основных международных торговых артерий. Вот почему эти владения Москвы не особенно оспаривались, за исключением, возможно, лишь Балтики, расположенной близко к коммерческим путям. Однако Русь производила ряд продуктов, пользовавшихся на мировом рынке высоким спросом. Для того чтобы спрос встретился с предложением и торговля, например собольим мехом (высоко ценимым при европейских дворах эпохи Ренессанса), велась удачно, московиты расширили свои территории до Вятки, Вычегды и Камы. Завоевания происходили в конце XV — начале XVI в. и благодаря им государство бросало своеобразный вызов Новгороду, а впоследствии и Казанскому ханству. Великий князь требовал с местных жителей — зырян, пермяков, вогулов (манси) и югров (ханты) — выплаты дани мехами, а также разрешал ограниченному числу купцов вести отсюда выгодную торговлю³⁶.

Всегда активно велась местная торговля рыбой, мясом, солью, спиртными напитками, медом, воском, дарами леса, деревянными изделиями. Таким образом, сформировалось два вида купцов: богатых, обладавших специальным разрешением на ведение внешней торговли или владение официальной монополией, и мелких торговцев, без какой-либо специализации, в основном крестьян и/или ремесленников. Купцы второй категории обычно продавали то, что производили сами, иногда в течение долгих зимних месяцев, что могли поймать в лесу или реке либо купить по более низкой цене³⁷.

Москва — Третий Рим

Благодаря стечению обстоятельств Москва освободилась от татарского ига вскоре после того, как Византия пала под натиском османских турок. Это сыграло значительную роль в ее судьбе. Несчастье, произошедшее с колыбелью восточного христианства, повергло православных верующих в глубокую печаль и бездну безысходности. Великое Московское княжество, которое всегда играло роль младшего партнера в религиозных делах, неожиданно оказалось в особом положении. Теперь оно несло ответственность за весь православный христианский мир. Освободившееся от Золотой Орды княжество стремилось обрести новую основу государственности. Важно учесть и то, что осознание Русью своей исторической роли происходило во время напряженных эсхатологических ожиданий конца света в 7000 г., то есть в 1492 г. (православный календарь считал годы со времени сотворения мира).

В результате началась лихорадочная переоценка миссии Православной церкви на Руси, особенно ее отношений со светской властью. Церковь владела обширными землями, населенными множеством крестьян и горожан. Кроме того, она являлась главной духовной властью, посредником между людьми и Богом, представителем всего русского народа, то есть тем, кем не был еще ни один князь. Теперь же московский князь стремился заменить Церковь, выбрав тот момент, когда главный духовный наставник, патриарх Византийский, оказался ослаблен сначала расколом в Православной церкви, а затем падением Константинополя и торжеством ислама.

Московская церковь теперь могла вступить на тот трудный и узкий путь, который завел в тупик Византию — ее старшего наставника. Принятое на Флорентийском соборе решение Византийской церкви объединиться с Римом и согласиться с римской доктриной выглядело как отступничество, за которое затем Бог и покарал государство. Именно такое мнение сложилось в русских церковных кругах после возвращения Исидора с собора в Москву. Во многом из-за этого Москва не подчинилась священнической власти патриарха и в 1448 г. выбрала митрополитом Иону. Духовный же разрыв с Византией произошел несколько раньше, чем фактический. В итоге Московская православная церковь оказалась более зависимой от великого князя Московского. И настало время пожинать плоды этой зависимости.

Происходившие на Руси изменения требовали, чтобы князь нашел новую, законную, основу своей власти. Роль Церкви в создании этой основы была хоть и важной, но не доминирующей. До определенного момента московские князья Даниловичи не решались проследить свою родословную, уходившую во времена домонгольской Киевской Руси, так как являлись представителями младшей линии и поэтому согласно старому династическому принципу не имели права на престол. Теперь же в летописях и при дворе они всячески подчеркивали свое происхождение от правящей династии святого Владимира и вспоминали о византийской символике Владимира Мономаха. Первое подобное утверждение появилось в «Житии Дмитрия Донского», предположительно написанном в Троице-Сергиевом монастыре в 1454 или 1455 г., то есть сразу после падения Византии. Оно описывало Дмитрия как «самую плодоносную ветвь и самый прекрасный цветок из сада Господня царя Владимира, нового Константина, что крестил землю русскую и был родным Борису и Глебу чудотворцам»³⁸.

Московские князья не спешили следовать теории translatio imperii (переноса империи), означавшей переход императорской власти из Византии в Москву. В ином случае они взяли бы на себя обязательство завоевать Константинополь, освободить его от неверных, о чем время от времени им напоминали византийские послы.

Москва же, рассуждая о своем «происхождении», представляла две версии «выдуманного прошлого»³⁹. Кроме византийского, она вспоминала еще и наследие Золотой Орды и даже линию Чингисхана, правда, без династических на нее претензий. Законное правление разнообразными степными народами подразумевало формирование особого вида религии, не исключительно православного, а скорее смешанного, эклектичного вида.

Одно оставалось очевидным: какой бы ни была версия законности московской власти — византийской или монгольской, — сама новая великокняжеская власть нуждалась в создании многочисленной армии. А для того чтобы содержать воинов и награждать их, князю требовались сельскохозяйственные земли. Очевидным источником, откуда он мог их добыть, являлась Церковь. (Бесспорно, в Московии располагались обширные невозделанные территории, но владельцы поместий — помещики — нуждались в таких угодьях, которые использовались бы сразу, без какого-либо промедления.)

Поэтому новая роль Москвы обернулась для Церкви двойной опасностью. Во-первых, Церковь могла потерять значительную часть земель и богатств, а во-вторых, стать всего лишь одной из нескольких официальных религий на Руси.

Сначала эту угрозу в полной мере оценили в претерпевшем столько унижений Новгороде, духовенство которого ранее обладало огромными наделами и полной независимостью. Ведь Новгород поддерживал тесные отношения с Балтийскими странами и европейскими рынками и был наиболее открыт новым религиозным учениям позднего Средневековья и Реформации. Уже в XIII–XIV вв. реакцией на политический и религиозный вызов монголов стало появление в Новгороде и Пскове групп верующих, утверждавших, как важно (особенно духовенству) знать Писание и вести духовно чистый образ жизни. Они призывали христиан исповедоваться друг перед другом и самим принимать причастие перед крестом, если священники не могли выполнять своей священной обязанности участия в таинствах. Эти фанатики позже приобрели название стригольники⁴⁰.

В 1470-х гг. появилась новая секта, известная как ересь жидовствующих и состоявшая как из священников, так и из мирян. Название секте дали ее противники, и оно вовсе не означало иудейского вероисповедания ее сторонников. Никакие записи жидовствующих не сохранились, поэтому их вера могла истолковываться как угодно и использоваться против ее же носителей. Судя по всему, они являлись антитринитариями, то есть отрицали существование Святой Троицы, считали Христа скорее человеком, а не божеством, не признавали икон и подобно стригольникам считали иерархию Православной церкви испорченной и развращенной, а саму Церковь — недостойной ведения таинств. К тому же жидовствующие выступали против монашеских ценностей и (если читать между строк обвинений в их адрес) искали «мудрости» и образа жизни, предполагавшего «любовь к ближнему своему». Списки книг, найденных в домах жидовствующих, говорили о высокой культуре их обладателей: помимо писаний, сектанты читали классическую греческую литературу, работы на арабском и иврите, тексты по философии, праву, риторике, истории, астрономии и математике. Людей, имевших список таких книг, можно сравнить с гуманистами эпохи ранней Реформации Западной и Центральной Европы, такими, например, как представители Общежитийного братства в Нидерландах⁴¹.

Очевидно, движение пользовалось поддержкой городского населения и «белого» (приходского) духовенства. Им симпатизировал Иван III, возможно, потому, что секта призывала к законопослушной набожности, а царь был заинтересован в хорошо образованных и космополитично настроенных людях, которые могли занять официальные и церковные должности. Кроме того, осуждение обогащения священников давало ему дополнительные аргументы для изъятия церковных земель. В 1480 г. после визита в Новгород Иван взял двух жидовствующих духовников для служб в храмах Кремля. В то же самое время один из его ведущих дипломатов, Федор Курицын, являлся важнейшей фигурой в кругах московских гуманистов-реформаторов.

Оппозицию жидовствующим, естественно, составили церковные иерархи. Новгородский архиепископ Геннадий (1484–1504) активно противостоял новому веянию и отстаивал право Церкви на разоблачение ереси и борьбу с ней. Он начал с подготовки церковного идеологического оружия, направленного против еретиков. Архиепископ собрал вокруг себя авторов и переводчиков, которые сделали новейший славянский перевод Библии, и послал на Запад своего человека, Дмитрия Герасимова (ранее московского посла), для того чтобы тот изучил последние духовные учения. Геннадий также провел беседу с Йоргом фон Торном, послом Священной Римской империи, о ереси, с которой сталкивалась и боролась Католическая церковь. Особое впечатление на архиепископа произвели рассказы об испанской инквизиции. В результате он выступил с инициативой созыва церковного собора, чтобы осудить ереси и создать на Руси инквизицию. Собор состоялся в 1490 г., но Иван III согласился не со всеми пунктами программы Геннадия: никакой инквизиции не появилось, а самое худшее, что разрешалось делать с еретиками, — это сажать их задом наперед на лошадей в вывернутой наизнанку одежде и в колпаке с надписью «Смотрите на войско Сатаны!» Таким образом, до 1504 г. ересь не получила полного осуждения⁴².

Кроме других текстов, Герасимов привез из своего путешествия «Легенду о белом клобуке», взятую из византийских архивов, а возможно, и сочиненную им самим с учетом интересов архиепископа. Это была популярная легенда, рассказывавшая о том, как белый клобук — головной убор священников, олицетворявший истинную веру и «святое воскрешение», — ушел из Рима, отказавшегося от православия и принявшего аполлинарианизм, в Византию, также отвергнувшую эту форму христианства на Флорентийском соборе.

«Древний Рим отверг славу и веру Христову из-за гордыни и самолюбия своего. А в новом Риме, Константинополе, вера Христова погибнет от рук неверных сыновей агаровых [мусульман]. В третьем же Риме, которым станет земля русская, сияние Святого Духа будет вечным. Знайте же… все христиане рано или поздно объединятся на Руси в вере своей. Ведь еще в древние века по велению Константина, императора земного, имперская корона была отдана из имперского города русскому царю. Но белый клобук по воле царя небесного Иисуса Христа будет отдан архиепископу Великого Новгорода. И белый клобук более почетен, чем царский венец, так как это имперская корона архангельского духовного порядка»⁴³.

То, о чем говорилось в тексте, было скорее не «переносом империи», а передачей духовной власти в православном мире. Эта идея высказывалась и остальными священнослужителями, однако в особом, апокалиптическом контексте. Самым известным примером могло служить послание Филофея, игумена Елеазарова монастыря в Пскове, адресованное Мисирю Мунехйну, секретарю, входившему в псковскую администрацию после присоединения республики к Москве. Дата послания точно не установлена, однако в нем Филофей высказывает обеспокоенность намерением великого князя конфисковать часть псковской земли. Кроме того, он советовал правителю уничтожить распри между священнослужителями и помогать бедным. Таким образом, его восхваление Москвы и высокая оценка ее роли в православном мире были не без шпильки в конце. «Если будешь править своей империей верно, станешь сыном света и жителем небесного Иерусалима… А сейчас скажу тебе: храни осторожность, внимание и дальновидность… Все христианские империи объединены… в твоей, так как два Рима пало, а третий стоит и поныне. Четвертому же не быть»⁴⁴.

Предупреждение ясно говорило о лежавшей на Москве ответственности за судьбу истинного христианства. Эту ответственность ей вручили Рим и Византия. Если великий князь Московский окажется недостойным столь высокой миссии, другого шанса не предвидится («Четвертому же не быть»), и конец света станет неизбежным. Видя в этом Божье провидение, Москва переняла власть у Византии, но могла использовать эту власть правильно лишь в том случае, если бы согласилась быть ведомой церковью.

Теория «Москва — Третий Рим» возникла благодаря новгородским и псковским священникам, пытавшимся защитить земельные владения и прерогативы церкви. Их метод заключался в превознесении государства, однако делать это предполагалось так, чтобы стало ясно — величие государства зависело от церкви. Как заметил один ученый, эта теория «восхваляла княжескую власть», но и «подчеркивала ее обязанности», притом не обязательно в благоприятной для правителя форме⁴⁵.

И для теории государства, и для отношений государства и Церкви самым важным оставался вопрос о церковном землевладении, которое на рубеже XV–XVI вв. оказалось предметом горячих споров. Традиционно ученые полагают, что существовали две группы среди высшего духовенства, обсуждавшие этот вопрос: стяжатели и нестяжатели. Обе эти группы столкнулись на Церковном Соборе в 1503 г., когда Иван III поддержал нестяжателей и попытался установить программу по секуляризации церковных (в основном монастырских) земель. Главой стяжателей предположительно являлся Иосиф Волоцкий, игумен большого монастыря в Волоколамске и протеже Геннадия. Во главе нестяжателей находился пришелец из отшельнических поселений на севере страны Нил Сорский, выдающаяся фигура среди «заволжских старцев».

Последние научные исследования источников поставили под сомнение бесспорность ранее утвердившегося мнения, что церковные владения стали на Соборе главным предметом обсуждения и что две противоборствующие партии вели ожесточенную полемику; более того, в своих работах ни Иосиф, ни Нил не высказывали ясных точек зрения по поводу монашеских земель⁴⁶.

Трудно сказать, принял ли Собор 1503 г. какое-либо решение о наделах, ясно одно — к концу XV в. великие московские князья пытались установить контроль над процессом сосредоточения родовых земель и живущих там крестьян в руках монастырей. Церковники получали владения от набожных прихожан, оставлявших их в наследство, или просто покупали земли. Князья не могли остановить этот процесс, поэтому они пытались добиться хотя бы регистрации земельных поступлений в собственность Церкви. Кроме того, Иван III после присоединения Новгорода к Москве экспроприировал его монастырские земли. Наследники великого князя могли в любое время продолжить эту политику, Церковь же стремилась ее сдерживать.

Довольно горячие споры внутри самой Церкви специально не касались монастырских земель, но влияли как на саму религиозную жизнь, так и на отношения между Церковью и государством. Иосиф высказал «квазипапскую», близкую Геннадию точку зрения по поводу этих отношений. Он даже писал о том, что церковь являлась охранителем моральных принципов и стандартов во всем мире и имела право осуждать земного правителя, неверующего богохульника, погрязшего в грехе и разврате, так как «подобный царь — не Божий слуга, а дьявол и мучитель». Позже, однако, он отказался от идеи морального суда Церкви над правителем. Иосиф пришел к выводу, что будущее Русской церкви тесно связано с великим княжеством Московским, ибо оно могло гарантировать право на борьбу с ересью, а также поддержать ее земельные владения и власть над крестьянами и горожанами, жившими на монастырских землях. Иосиф считал, что монашество должно подчиняться строгим правилам, и уделил много внимания составлению этих правил. Земельную же собственность и другие богатства монастырей он отстаивал в первую очередь для того, чтобы церковь подобающим образом выполняла свои функции, включая помощь неимущим и страждущим. При этом он полагал, что собственность должна носить коллективный характер, а сами монахи должны быть связаны узами бедности и не иметь собственности. Иначе говоря, Церковь для исполнения своих обязанностей должна была обладать средствами, а лично монах — быть нищим. По его мнению, перед лицом еретического вызова священнослужители обязаны были сохранять чистоту духа, а монастыри оправдывать свои богатства благотворительностью и наблюдением за физической и духовной сферами жизни своих крестьян⁴⁷.

Более традиционной точки зрения о месте и роли Церкви придерживались Нил Сорский и «заволжские старцы». Рассматривая ее как часть православной цивилизации, возглавляемой патриархом Константинопольским, они полагали, что Церкви надлежит избегать слишком тесных контактов с земными правителями, сохраняя тем самым за собой право наблюдать со стороны и судить действия князей с позиций закона Божия. Хотя в принципе Нил не возражал против жизни в обители, все-таки его идеалом являлся скит, уединенное жилище, где совместно обитали двое или трое братьев, полностью себя обеспечивавших и не использовавших наемный труд. Такова была древняя сирийская традиция, распространенная и на горе Афон, где в юности Нил пробыл некоторое время. Работы Сорского наполнены духом поздневизантийского исихазма, расцвет которого он успел застать. Нил акцентировал внимание не на правилах общежития, а на необходимости индивидуального поиска каждым верующим своей дороги спасения посредством аскетизма, созерцания и постоянной безмолвной молитвы⁴⁸.

Возможно, наиболее ярким выразителем этой же идеи выступил Максим Грек, образованный монах, приглашенный в 1518 г. Василием III в Москву для перевода религиозных текстов на славянский язык (для продолжения работы, начатой приближенными Геннадия). Грек по происхождению, он родился около 1470 г., обучался во Флоренции во времена Лоренцо Медичи и некоторое время был монахом-доминиканцем. Но, пообщавшись с мыслителями-гуманистами эпохи Возрождения и изучив греческих и римских классиков, Максим вернулся к вере своих отцов и в Ватопедиев монастырь на горе Афон. Там в его распоряжении оказалась прекрасная библиотека, содержавшая работы отцов Церкви. Прожив годы на горе Афон, Максим пришел к выводу, что монахи должны вести аскетический и созерцательный образ жизни, поддерживая себя работой. Он писал, что на горе Афон монахи «живут без деревень, своим производством и беспрестанным трудом. В поте лица добывают они себе все, что нужно для ежедневного использования. Нет у них в сокровищницах несметных богатств, равно как и у монастырских людей. Так тут принято»⁴⁹.

На Афоне и после переезда в Москву Максим создал множество научных трудов, написанных под сильным влиянием исихазма. Убежденный сторонник православного экуменизма, Грек считал, что правитель должен быть помазан священнослужителями и ведом божественным законом, а митрополит всея Руси — избираться только с согласия патриарха Константинопольского.

Подобное мнение не приветствовалось Василием III, желавшим подчеркнуть независимость светской власти и право Московской церкви самой заниматься своими делами. В 1525 г. Максим был арестован по обвинению в ереси. Он провел оставшиеся тридцать лет жизни в заточении, хотя к нему и продолжали относиться как к источнику мудрости. Его советами пользовался сам Иван IV⁵⁰. Арест Максима обозначил момент, когда государство окончательно дистанцировалось от еретиков и пошло на компромисс с последователями Иосифа. Василий III согласился принять церковное мнение о еретиках. Взамен Церковь отреклась от наследия исихазма и поствизантийских амбиций и согласилась, по сути дела, стать Московской государственной церковью, находившейся под покровительством великого князя/царя.

Это утверждение нашло свое отражение в собраниях текстов и символов, составленных в ранние годы правления Ивана IV митрополитом Макарием, родом из Новгорода, являвшимся учеником Геннадия и Иосифа. Он составил две компиляции, сравнимые с коллекциями текстов китайских императоров, в которых говорилось об императорском «небесном мандате». Книгами митрополита являлись «Великие Четьи-Минеи» и «Степенная книга царского родословия». Вместе они демонстрировали как светскую, так и духовную родословную московского царя. Первая книга включала жития святых, решения церковных соборов, проповеди, послания (в том числе и Филофея Псковского) и выдержки из исторических документов, отредактированные и изданные таким образом, чтобы их можно было читать с амвона во все дни церковного календаря. Они выбирались и систематизировались таким образом, чтобы показать: со времен сотворения мира Бог пытался найти истинно христианскую империю на земле, и такой империей отныне стала Русь.

Москва же символично называлась «Третьим Римом» и «вторым Иерусалимом», наследницей как Римской империи, так и христианской Церкви. Верующие прихожане каждый день слушали о том, как русские князья происходили от Пруса, брата римского императора Августа, и о том, как Владимир Мономах получил регалии от византийского императора Константина, признавшего его статус царя. Макарий начал сличать и готовить летописи, составленные в различных русских землях. Все они были собраны в «Лицевой свод» — последовательное и полное повествование, проследившее московское наследие со времен Киевской Руси, Римской империи и древних евреев⁵¹.

Теория «Москва — Третий Рим» в сущности своей являлась скорее не политической, а моральной и религиозной доктриной. Она должна была восприниматься как часть комплекса символов и рассказов, подчеркивавших особенное, уникальное наследие, доставшееся Руси. Сама теория обладала парадоксальным и двусторонним потенциалом, так как могла рассматриваться с пессимистической и оптимистической точек зрения и использоваться либо как выражающая интересы светской власти, либо как оппозиционная ей. По сути, светские лица Москвы редко обращались к этой теории из-за ее противоречивости и из-за того, что она укрепляла позиции Церкви, в их глазах и так уже достаточно сильные. Проповедуемая с кафедры, идея «Москва — Третий Рим» оказалась, однако, довольно популярной среди простых православных людей, убежденных в уникальности и неповторимости миссии, предназначенной их стране. Для людей, живших на уязвимой территории и вынужденных постоянно быть готовыми к войне, это было и утешительное, и потенциально возбуждающее мировоззрение⁵².

Иван IV: личность и идеология

В 1533 г., когда Иван IV сел на престол, Москва строила все более грандиозные геополитические и религиозные планы. Завоевание великой Новгородской республики было завершено, и Москва претендовала на то, чтобы стать главой не только наследников Киевской Руси, но и всех христианских держав.

Однако государство оставалось довольно уязвимым и не могло стать великой азиатской или европейской державой, не обеспечив себе большей безопасности. В Балтийском регионе тевтонские рыцари представляли еще заметную силу, Дания и Швеция постепенно крепли, а Литва превратилась в серьезного соперника, обладавшего примерно такой же территорией, но с более плодородными землями. А ее претензии на наследие Киева были не менее убедительны, чем московские. Более того, Литву поддерживала католическая Польша: вместе они формировали самое обширное государство в Европе.

В какой-то степени еще большую опасность представляли наследники Золотой Орды: Крымское ханство, Ногайская Орда и ханства Сибири, Казани и Астрахани, являвшиеся исламскими государствами, переходившими к оседлости, но не терявшими удивительной силы своих предшественников-кочевников. Их поддерживала Османская империя, самое могущественное государство на Среднем Востоке, находившееся в зените славы и в полном расцвете сил после подчинения Балкан и окончательного завоевания Византии. Защита открытых южных границ степи от набегов крымских татар постоянно требовала немалых усилий и вложений от Московского государства, с его еще малонаселенной и относительно неплодородной землей.

Обстоятельства, при которых Иван вступил на трон в 1533 г., показывали, что Московии грозила не только внешняя опасность, но и разрывавшие ее внутренние проблемы. Отец Ивана умер, когда тому исполнилось всего три года. Ребенок с матерью-вдовой остался на попечении ее семьи, Глинских. Регентство — всегда нелегкий период для монархии, и этот случай не стал исключением. Глинские, Бельские и Шуйские, в то время наиболее сильные боярские семьи, ожесточенно боролись за влияние на маленького князя, за богатство и покровительство двора. Таким образом, среда, в которой рос Иван, была далеко не благоприятной, что стало особенно заметно после смерти его матери в 1538 г. Самому Ивану никогда не угрожала непосредственная опасность, и он не подвергался никакому насилию, ибо, несмотря на свои распри, бояре продолжали испытывать благоговейный трепет перед государем всея Русы.

Иван же мог видеть и понимать, что его придворные, находясь и действуя под властью великого князя, ему самому эту власть практически не оставляли. Таким образом, еще в детстве он начал испытывать постоянную затаенную злобу по отношению ко всем боярским кланам. Это чувство перманентно теплилось в нем, иногда перерастая в пламя.

В январе 1547 г. во время коронации в Успенском соборе Кремля молодой Иван получил титул «Царь и великий князь всея Руси». Он стал первым московским князем, официально нареченным царем в самом начале своего правления. Митрополит Макарий перекрестил Ивана и надел ему на голову шапку Мономаха как символ двойного происхождения его власти — и от церкви, и от Византийской империи. Иван претендовал не только на суверенитет, независимость от других держав, но и на превосходство своего государства — универсальной христианской монархии — над всеми остальными в мире. Он убедил патриарха Константинопольского, старшего среди православных церковников, прислать ему документ, ратифицировавший статус Руси. Однако Иван отказался от того, чтобы византиец возлагал венец на его голову. Он нуждался в публичном признании патриархом статуса государства, но не желал прямого подчинения Греческой церкви, носившей пятно поражения неверными⁵³.

С другой стороны, Иван хотел сохранить связь с наследием Византийской империи (отсюда и византийские регалии, и шапка Мономаха). Позже в Золотом зале Кремлевского дворца и в Архангельском соборе появились фрески и иконы, изображавшие Ивана в длинном ряду князей, начинавшемся с израильских правителей времен Ветхого Завета и включавшего римских и византийских императоров. Там были и картины крещения Руси при Владимире, а также фрески, изображавшие вручение византийских регалий Владимиру Мономаху. Князья изображались с непокрытой головой и с нимбом в византийском духе, символизировавшим святость⁵⁴.

Эти фрески отражали осмысление Иваном IV своей миссии, заключавшейся в том, чтобы вести человечество сквозь трудности, невзгоды и обман современной эпохи нестабильности к спасению или проклятию. Таким было понимание великим князем идеи святости его земли. Этой идее, сформулированной Макарием и другими наставниками, он привык верить. Однако представления Ивана несколько отличались от учения Макария, и это различие в годы правления нового царя становилось все более заметным. Макарий, как и Иосиф Волоцкий, верил в то, что монарх прежде всего должен быть набожным и представлять собой идеал добродетели, богобоязненности. «Он остается чистым перед Богом в любых ситуациях… он никогда не пропускает церковные службы… Оставляя охоту и все остальные царские развлечения, он обязан исполнять волю Христову, сохранять вверенное ему государство, поддерживать справедливость и защищать от варваров и римлян». Таким образом, царь оказывался связанным законом Божиим. «Если царь, что носит алые одежды и корону, надеется на свое высокое происхождение и начинает гордиться собой и своим положением, то наполняется он ненавистью к другим и не исполняет наказов святых отцов; если осмеливается он так вести себя, то будет он осужден как любой, кто борется против слова Божьего»⁵⁵.

Таково было мнение не только Макария. Церковь благодаря обширным земельным владениям и объединяющей национальной роли, которую она приняла на себя еще под монгольским владычеством, оставалась влиятельной силой в Московии. Публичный церемониал подчеркивал ее роль. Например, во время водосвятия на Крещение царь стоял с непокрытой головой на льду замерзшей Москвы-реки среди своих бояр. А митрополит в это время освящал воду и кропил ею собравшихся. В Вербное воскресенье в ходе процессии в центре Москвы, изображавшей вхождение Христа в Иерусалим, царь вел осла, на котором восседал митрополит. Церемония водосвятия проводилась по византийской модели, процессия в Вербное воскресенье — по католической: в обоих случаях царская набожная, благоговейная униженность намеренно преувеличивалась⁵⁶.

Иван же (особенно когда стал старше и увереннее в своих силах), наоборот, полагал, что ответственность давала ему право на неограниченное распоряжение человеческой жизнью и собственностью, даже на отказ, если потребуется, от морального закона. «Пристало ли царю подставлять другую щеку, когда его ударили по одной? — задавал он вопрос князю Андрею Курбскому. — Это, конечно, идеальный поступок, но как же сможет управлять своим государством тот, кто позволит обесчестить себя?!» Следовательно, его моральные качества как простого человека отличались от его моральных качеств как монарха, и одни не должны были сравниваться с другими. «Хоть как человек я грешен, но как царь я праведен»⁵⁷.

Вполне возможно, что на формирование концепции Ивана значительное влияние оказало учение мелкого литовского дворянина Ивана Пересветова, служившего в свое время османскому султану. Поступив на военную службу в Московию, Пересветов настрадался от жадных и ссорившихся между собой бояр, которые, в свою очередь, оставили его без средств к существованию. Воспоминания о жизни в Османской империи легли в основу двух трактатов, которые Иван представил царю, — «Сказание о падении Царьграда» и «Сказание о Мехмет-салтане». В них автор, описывая завоевание в 1453 г. Византии турками, размышлял и о факторах, «подорвавших» некогда великую империю.

Пересветов придерживался особого мнения о причинах падения Византии, которое отличалось от точки зрения Макария или создателей «Легенды о белом клобуке». Фатальная слабость Византии, на его взгляд, заключалась не в отступничестве Церкви, а в жадности, распрях и изменах аристократии, которые сделали невозможным создание единого фронта, чтобы достойно противостоять османской агрессии. Вместе с тем Пересветов, проводя очевидную параллель между поведением византийской аристократии и московских бояр, противопоставил слабость и мягкотелость последних византийских императоров жесткому и мудрому правлению Мехмета II, который пренебрегал родословным принципом и выбирал себе советников только в соответствии с их заслугами. Пересветов полагал, что правитель должен внушать трепет или «благоговейный страх», как это делал жесткий, бесстрастный и временами жестокий Мехмет II. «Без благоговейного страха невозможно установить справедливость [правду] в государстве. А справедливость — это когда царь не прощает даже своему любимцу, если тот виновен… Царствование без грозы (устрашения) подобно лошади без узды»⁵⁸.

Однако Пересветов не слепо восхищался опытом Османской империи и кое-что все же подвергал критике. Например, он полагал, что полководцы вовсе не должны становиться царскими слугами. В его работах чувствовалось влияние представителей европейского Ренессанса, особенно Макиавелли. Неизвестно, читал ли его произведения сам Иван Пересветов, но влияние итальянского автора оказывало значительное влияние на политическую мысль того времени, и кто-нибудь из окружения московского идеолога, вероятно, испытал его на себе. Оба высказывали следующее предположение: правитель, снисходительно относившийся к человеческим слабостям, порождал зло, приходившее в форме анархии и гражданской войны. И это зло было куда большим, чем порождаемое жестким, даже жестоким царем, подавлявшим амбиции, жадность и бунтарский дух своих подчиненных. Другими словами, государство являлось автономной сферой со своей моралью, своим смыслом существования (raison d’etat), не обязательно совпадавшим с церковным⁵⁹.

Пересветов не был религиозным мыслителем. В основном он обосновывал идею необходимости эффективной мобилизации людских и земельных ресурсов. Армия, как полагал он, должна финансироваться монархом, что позволит ей оставаться рекрутской и хорошо подготовленной и не быть орудием того или иного боярского рода в случае распрей. Полководцы должны были назначаться в соответствии с заслугами, а не родословной или по принципу местничества. Однако он не дал конкретных рекомендаций, за счет чего должны содержаться армия и ее военачальники⁶⁰, хотя сама система служебных поместий соответствовала бы логике его доводов.

Попытки реформ Ивана IV

Иван начал свое самостоятельное правление при неблагоприятных обстоятельствах. В Москве вспыхнули пожары, и большая часть центра деревянного города сгорела. Ходили упорные слухи о причастности к пожарам Глинских. Дядю Ивана, Юрия Глинского, толпа выволокла из Успенского собора и растерзала прямо на ступенях храма. Иван IV, столкнувшись с толпой, категорически отказался от выдачи остальных членов семьи и потребовал от москвичей успокоения. После этого оставшиеся Глинские бежали в Литву.

Иван повел себя в этой ситуации как человек серьезный, крайне религиозный и желавший идти на контакт с простым людом. Восприятие пересветовской концепции монархии требовало от него создания такого государства, которое стало бы свободным как от утомительного морализаторства духовенства, так и от разрушительных ссор бояр. Это означало пойти в обход священников и бояр и укрепить связи с местными элитами, с землей как противоположностью государства.

Концепция земли являлась решающей для московской политики, обращенной к местным общинам и их главам, столь отличным от двора и официальных лиц центра. Сбор налогов, правосудие и управление той или иной территорией воспринимались князьями и боярами как вынужденное дополнение к вотчинам, как часть поместных административных функций. Притом они не делали никаких различий между личными и общественными делами. Именно таким было кормление, и именно оно составляло тот центр, где пересекались интересы местных общин и князя.

В соответствии со своим амбициозным видением миссии Москвы Иван IV хотел не только полностью мобилизовать ресурсы общин, но и установить более близкие отношения между ними и государством. Преследуя эти две цели, царь попытался положить конец кормлению или по крайней мере урезать его права, ограничив власть наместника и вверив его обязанности (сбор налогов, свершение правосудия и местное управление) местным собраниям, известным как земства, и судам, известным как губы. Таким образом, Иван IV предоставлял официальный статус существующим городским и деревенским собраниям — мирам и их избранным старостам. Все эти новые положения нашли свое отражение в новом своде законов — Судебнике 1550 г.⁶¹

Однако на практике реформа оказалась труднореализуемой (именно поэтому ее так часто пытались заново проводить и в следующих столетиях). Члены мирских собраний были связаны общей ответственностью за налоги и другие пошлины, что обязывало их покрывать все недостачи из своего кармана. Старшины оказались в незавидном положении и служили неохотно. К тому же не сложилось никаких промежуточных звеньев между местными собраниями и центральной властью, не формировались горизонтальные связи между самими местными собраниями. Из-за больших расстояний и слабой системы сообщения указания «сверху» плохо доходили до адресата, равно как и сигналы «снизу» до центральной власти. В результате приходилось возвращаться, особенно в случае войны, к старым испробованным методам. Да и старые «кормленщики» еще не исчезли, и чтобы заручиться их преданностью, достаточно было просто вернуть им власть⁶².

В 1549 г. Иван созвал так называемый Собор примирения, чтобы попробовать «все начать сначала», провести моральные и институциональные реформы, так необходимые после происшедших в начале его царствования беспорядков. Перед Собором Иван IV босиком совершил 60-километровое покаянное паломничество в Троице-Сергиев монастырь. Очистив таким образом душу перед Богом, царь осудил бояр за жадность и отсутствие преданности, признав в то же время и свои грехи и призвав к всеобщему покаянию и примирению. Так, в стиле Макария, то есть на принципах набожности и богобоязненности, он и пытался строить свое правление. В некоторых случаях Иван советовался с представителями местных элит. Например, в 1566 г. он обсуждал вопрос о продолжении войны в Ливонии и о расходах, связанных с ней. Иногда историки называют эти собрания Земским собором, но в то время такого определения не существовало, а собрания происходили нерегулярно и не являлись неким социальным институтом. Однако их созывы подчеркивали понимание Иваном отличия государственных дел от дворовых интриг, его стремление скрыть государевы заботы от завистливых глаз бояр и иметь дело напрямую с землей^б3.

С той же целью Иван заменил своих советников-бояр избранными людьми из более низких социальных слоев. Некоторые историки называют этих приближенных Избранной радой. Он также старался координировать процесс центрального управления при помощи укрепления и увеличения постоянных государственных учреждений. Поместный приказ следил за распределением служебных поместий и владением ими, Разрядный приказ — за назначением на военные должности, Посольский приказ занимался иностранными делами и т. д. Некоторые приказы прикреплялись к конкретным территориям, подобно старым управлениям удельных княжеств. Главы трех вышеперечисленных приказов и начальник казны получили право на посещение собраний Боярской думы и, следовательно, сами являлись боярами. Как отметил русский историк Р.Г. Скрынников: «только с формированием системы приказов Боярская дума окончательно стала высшим органом государственной власти»⁶⁴.

В государстве с такими религиозными требованиями было необходимо, чтобы Церковь неплохо обеспечивалась, но в соответствии с державными целями. Более того, Иван хотел взять под контроль земельные поступления в Церковь и, если возможно, завладеть их определенной частью. В 1551 г. он созвал Церковный Собор и представил на рассмотрение в общей сложности сто вопросов. Собор получил название «Стоглав». Дебаты прошли в византийском духе — в них принял участие и сам царь. Большое внимание уделили стандартам грамотности и нравственности священников и монахов. Собор резко выступил против широкомасштабной секуляризации церковных земель, но согласился вернуть те земли, которые оказались в руках Церкви с начала правления Ивана IV, и обязался далее принимать новые поступления только с согласия царя. Обсуждался также и вопрос об освобождении монахов от уплаты налогов.

Сторонники более тесных отношений разных церквей православной экумены подняли тему изменения славянских писаний и славянской церковной службы согласно греческим образцам. Собор, однако, предпочел придерживаться существующих традиций, например, привычной для православных манеры креститься двумя пальцами, а не тремя^65.

Не менее важной задачей Иван считал создание большой, хорошо оснащенной и подвижной армии, способной к боевым действиям в случае конфликтов на границах государства. В первую очередь это означало, что военачальники — бояре — были обязаны не только нести службу, но и получать за все время ее прохождения определенное пожалование.

Иван собрал «избранную тысячу» конных воинов, предоставив поместья боярским и княжеским семьям или даже людям попроще. Поместья в 200 четей (100 десятин) находились в пределах 70 верст от Москвы. Получить место в армии и одновременно поместье считалось большой честью: те, кто уже владел поместьем, его не лишались, к тому же они заносились в специальный список («Книгу тысячников»). С другой стороны, условия службы были крайне обременительными. От военных требовалось постоянное проживание на своих территориях, откуда их могли послать на выполнение любого военного или гражданского задания — руководить воинским подразделением, командовать гарнизоном на границе, принять должность наместника или возглавить делегацию за границу⁶⁶.

На Стоглавом соборе Иван поднял вопрос о секуляризации церковных земель, чтобы получить земли для своей «избранной тысячи». В 1551 и 1562 гг. Иван сократил число вотчинников и таким образом увеличил площадь свободных земель. Владельцам запрещалось продавать или дарить свои вотчины без официального разрешения, а право передавать их по женской линии было урезано. Поместья без прямого их наследника переходили в казну.

В 1556 г. Иван IV издал указ (Уложение о службе), призванный упорядочить перечень военных обязанностей всех владельцев поместных земель и вотчин. Теперь каждый, кто имел 150 десятин «хорошей плодородной земли», должен был снаряжать для царской службы одного полностью оснащенного воина с лошадью.

Этот декрет стал вехой в русском законодательстве, так как по нему вся земля считалась находившейся во власти царя, определявшего и условия службы. Однако на практике этот принцип утверждался крайне непоследовательно, ибо на его пути стояло поместье, находившееся в руках одной и той же семьи. Но с другой стороны, сам этот принцип способствовал накоплению у царской власти дополнительных сил⁶⁷. Ядром армии оставались «дети боярские» (служилые люди, а также младшие сыновья из боярских семей) с их шлемами, доспехами, мечами, луками и стрелами. Оружие и обмундирование оставались довольно архаичными для того времени, но достаточными для устрашения степных противников — кочевников. Перед лицом угрозы со стороны армий европейских держав Иван был вынужден усилить свои войска стрельцами, набранными из посадских общин. Как и служилые дворяне, стрельцы получали источник доходов в виде мастерских и надельных земель. Таким образом они могли прокормить себя, занимаясь торговлей и не забывая при этом о военной подготовке. К началу 1560-х гг. войско включало 7000 стрельцов для полевой армии, а еще 3000 охраняли загородную резиденцию царя в подмосковном селе Воробьеве.

К началу XVII в. стала применяться линейная тактика фронтального огня, использовавшаяся также и другими европейскими армиями. Для растущей артиллерии набирались опытные бомбардиры. Существовал и Пушечный приказ, обеспечивавший производство артиллерийского оружия и проводивший его регулярные испытания⁶⁸.

Казаки

Иван IV — первый русский правитель, попытавшийся решить серьезную проблему южных границ посредством заключения постоянного союза с казаками. Казаки были охотниками и разбойниками, наездниками и скотоводами, которые скитались по Дикому полю, оставшемуся после падения Золотой Орды. Не имевшая четких границ территория степи была окружена государствами: Московией, Польшей, Османской империей, Крымским ханством, Ногайской Ордой и северокавказскими племенными «королевствами». Казаки не имели государства как такового, они жили в вольных военных братствах, развивая искусство верховой езды, столь необходимое для жителей степей. Слово «казак» тюркского происхождения, означало «вольный человек». По сути, «вольные люди» вели кочевой образ жизни.

Первые казачьи поселения появились в низовьях двух великих рек — Дона и Днепра. На раннем этапе своей истории казачество в основном состояло из татар, возможно, наследников Золотой Орды или других кочевников. Однако среди них присутствовало и много славян, охотников, рыболовов и торговцев, которые скитались по границам Московии и Польши, а также крестьян или даже землевладельцев, сбежавших из родных мест от правосудия или несправедливости. Со временем славяне стали преобладать, и большинство казаков приняло православие⁶⁹.

Казаки жили сначала в поселениях из кожаных шатров, похожих на юрты кочевников. Когда образ жизни стал более стабильным и оседлым, начали появляться деревянные или глиняные дома, курени, формировавшие станицу (деревню или укрепленный лагерь). Казаки использовали острова или даже церкви как крепости, где они могли скрыться со своими стадами в случае вражеской атаки. Политический строй представлял собой смесь примитивной демократии с жестким авторитаризмом, то есть систему, характерную для общин, находившихся на незащищенной территории, жители которой зависели друг от друга. Казаки гордились статусом вольных людей и были готовы защищать свою волю до конца. В подготовке и проведении военных кампаний они беспрекословно подчинялись своим предводителям, а недисциплинированность жестко наказывалась, иногда даже смертью.

Со временем их социальные институты становились более развитыми и сложными, но база всегда оставалась прежней, степной. Собрание всех членов отряда или подразделений казачьего войска называлось кругом. Там избирался глава (гетман на Днепре, атаман на Дону) и принимались наиболее важные решения, притом чаще всего при помощи согласия, а не голосования. Войсковой круг донских казаков в Черкасске представлял собой фактически высший независимый орган: он вел переговоры с иностранными послами, заключал союзы, объявлял войну или провозглашал мир. Круг также избирал войскового атамана, который являлся военным и административным главой.

Примерно до конца XVII в. казаки презирали сельское хозяйство и считали это занятие недостойным вольных лю дей и по крайней мере бесполезным на столь незащищенной территории. Как и все кочевники, они были вынуждены либо завладевать чужой сельскохозяйственной продукцией, либо покупать ее. Сами казаки продавали рыбу, мясо, кожи и мед. Случалось, что они грабили торговые суда, особенно часто на Каспии. Иногда совершались набеги и на прибрежные поселения, в результате которых казаки забирали с собой различные товары, сельскохозяйственную продукцию и пленных. Такие кампании возглавлялись опытными казаками-гребцами на маленьких, но очень маневренных лодках. Вожаки могли использовать для неожиданного нападения темноту, штиль или попутный ветер. Против организованных морских сил или хорошо защищенного торгового судна они были бессильны и сами могли потерпеть поражение при столкновении с ними⁷⁰.

Жизнь казаков характеризовалась экономической нестабильностью. Несмотря на принцип воли, они сильно зависели от внешнего мира в экономическом отношении (в том числе и от успеха грабежей), а также обращаясь к нему в поисках защиты. У днепровских казаков была договоренность с польским королем, в соответствии с которой они служили ему как пограничные войска, а взамен получали деньги или продовольствие.

Иван IV заключал подобные соглашения с донскими казаками, вовлекая их тем самым в войны Москвы против Казани и Астрахани. А в 1570 г. этот союз приобрел постоянный характер: Иван IV дал казакам грамоту, согласно которой они охраняли границы и отражали набеги кочевников, а царь за это признавал их право на территории в низовьях Дона. В начале XVII в. Русское государство заключило сделку по регулярным поставкам на Дон зерна, огнестрельного оружия и амуниции, то есть всего того, что казаки раньше были вынуждены получать в результате обмена или грабежа. Это стало началом длительного процесса, в ходе которого казаки постепенно превращались в неотъемлемую часть русской имперской армии и административной системы, теряя большую часть собственных институтов самоуправления⁷¹.

Завоевание Казани

В 1552 г. Иван IV благодаря реформам армии и союзу с казаками достиг наибольшего триумфа в своем правлении. В течение как минимум полувека его предшественники пытались найти способ справиться с Казанским ханством, сильнейшим наследником Золотой Орды, которое перекрыло доходный торговый путь на Средний Восток вниз по Волге и через Каспийское море. Временами князья вмешивались во внутренние конфликты казанских правителей, стремясь утвердить своих кандидатов на ханский трон, но чаще им оставалось только беспомощно смотреть на то, как престол занимали противники московского влияния⁷².

В конце концов Иван решил прекратить политику дипломатического маневрирования. В подтверждение правильности своего решения он привел ряд взаимоисключающих аргументов. Он утверждал, что Казань в прошлом признала сюзеренитет Москвы как наследницы власти Золотой Орды, а отрицая сейчас эту власть, ханы нарушали свою собственную клятву. В целом его аргументы были непоследовательны. Уже после одержанной победы Иван подчеркнул свой статус православного победителя над неверными и то, что как русский царь он нес ответственность за воссоединение наследия династии Рюриковичей и «земли русской», в которую «с древних времен» входила и Казань⁷³.

Царь воспользовался восстанием черемисов, чтобы построить крепость в Свияжске, на западном берегу Волги. В октябре 1552 г. крепость стала опорным пунктом для решающего успешного взятия города. В ней располагались артиллерия и стрельцы, сыгравшие ключевую роль в кампании.

Это был поворотный момент в истории, который прочно и надолго определил власть Москвы над евразийскими степями. Непрочный союз наследников Золотой Орды был разрушен, а Ногайская Орда, сибирский и астраханский ханы, князья Пятигорья и Кабарды признали себя вассалами царя. Более того, несмотря на то что ранее Русь в ходе территориальной экспансии включила в состав своего населения многие нерусские народы, именно завоевание Казани ознаменовало первое поражение и присоединение нерусского суверенного государства. Укрепившись на Средней Волге, Москва сумела, с одной стороны, установить через Каспийское море и Кавказ стабильные торговые отношения со Средним Востоком, а с другой — продолжить дальнейшие завоевания, теперь Сибири.

Чтобы укрепить свою власть над Казанью, Иван выслал из нее большинство мусульманского населения, а вместо них поселил русских купцов и ремесленников. В последующие годы он неоднократно сталкивался с восстаниями недовольных татар, жестоко подавляя их. В честь победы Иван приказал построить в центре Казани огромный православный храм. В самом сердце Москвы, на Красной площади, он воздвиг Покровский собор (известный также как собор Василия Блаженного) с восемью храмами, каждый из которых символизировал московскую победу. Все вместе они были сгруппированы вокруг восьмиугольного нефа. Луковицы куполов, венчающих храмы, придают всему сооружению незабываемую роскошь. Этот уникальный памятник архитектуры делает Красную площадь столь неповторимой вплоть до сегодняшнего дня.

Иван положил также начало новому стилю иконописи, который наиболее полно выразился в иконе, известной как «Воинствующая Церковь». Она изображала победоносную христианскую армию, ведомую святыми воинами старой Руси и Матерью Божией. Войска шли в сторону Москвы, а на заднем плане полыхала огнем неверная Казань. Новым веянием стала попытка наполнить иконы политическим смыслом, и это лишало их чисто духовного содержания, характерного для старой манеры иконописи, присущей Рублеву и др. Иван Висковатый, один из наиболее выдающихся должностных лиц при Иване IV, считал подобные иконы, например, изображавшие распятого Христа в доспехах, откровенно еретическими. Однако церковный собор 1554 г. отверг его аргументы⁷⁴. Более того, вполне правомерным стало считаться использование священных изображений в государственных интересах.

В последующие годы, несмотря на клятвы верности, оставшиеся татарские ханства попытались взять реванш у Москвы. В 1555 г. Крымская Орда напала на территорию Московии и почти разбила русскую армию Ивана Шереметева, который сам был серьезно ранен. Астраханский хан Дервиш-Али при поддержке турецких янычар и артиллерии вытеснил русские войска с низовьев Волги и Дона. В ответ казаки Нижней Волги напали на центры управления ханства и разрушили их. Дервиш-Али не только не успел воспользоваться своей победой, но и был вынужден бежать из страны. Астраханское ханство стало частью Московии. Иван хотел развить этот успех еще и покорением Крыма, чтобы искоренить источник постоянной опасности. На Дону и Днепре, занятых стрельцами, началось возведение флота. Однако Иван IV был вынужден отказаться от этого плана из-за недостатка сил для его завершения⁷⁵.

Балтийские войны

Теперь Иван обратил свое внимание в сторону Балтики. Он полагал, что государство с такими территориями и таким значением, как Московия, нуждалось как в торговле с европейскими державами, так и в строительстве стратегически важных опорных пунктов, необходимых для защиты в случае конфликта с этими самыми державами. Именно поэтому Иван надеялся взять под контроль часть береговой линии Балтийского моря вместе с одним (или больше) портовым городом. К середине 1550-х гг. единственным европейским торговым партнером Московии, имеющим соответствующий договор, являлась Англия. Начало торговых связей положил Ричард Ченслер, который в 1553 г. в поисках морского пути в Китай был вынужден укрыться от шторма в Белом море. В следующем году королева Елизавета с помощью специально созданной для торговли с Россией «Российской компании» решила воспользоваться новыми перспективными торговыми возможностями, а английские купцы получили торговые привилегии и освобождение от налогов внутри Московии. Англия нуждалась в большом количестве лесоматериалов, пеньки и смолы для строительства кораблей и надеялась найти новый путь в Азию по Волге. Русские же, в свою очередь, покупали английскую металлургическую и химическую продукцию для снабжения армии⁷⁶. Недостатком являлась трудность и опасность длинного пути через Северный Ледовитый океан, а также отсутствие «московского» контроля над балтийскими портами.

К 1550-м гг. тевтонские рыцари оказались в состоянии окончательного упадка. Их политика по христианизации местного прибалтийского населения потеряла какое-либо значение, ибо к тому времени не осталось больше язычников, которых можно было крестить. Последний наследник рыцарства, Ливонский орден, правил Ливонией, установив там более или менее нормальные феодальные порядки и власть. Однако государство раздиралось внутренними противоречиями как из-за религиозных распрей, вызванных Реформацией, так и из-за политического конфликта, связанного со всевозрастающим влиянием городского населения. Так для Москвы появился удачный момент отстоять свои интересы на Балтике⁷⁷.

В 1558 г. Москва потребовала невмешательства ливонских купцов в ее балтийскую торговлю, производимую в основном через Ригу и Ревель. Не получив удовлетворительного ответа, Иван послал русскую армию под командованием А.Д. Басманова, которая захватила основной торговый порт — Нарву и возвела на противоположном берегу вокруг крепости Ивангород новое поселение. Начало балтийской кампании было явно удачным. Далее в течение нескольких лет последовали и другие успехи, включая захват Полоцка и Дерпта. После побед в Ливонии и Литве, как в свое время в Казани, Иван отдал земли местных землевладельцев русским служилым людям.

Однако полностью реализовать свои планы ему не удалось, так как агрессия Москвы спровоцировала реакцию других балтийских держав, обеспокоенных своим отстранением от раздела Ливонии. В войну вступили Дания и Швеция. Дания захватила большой остров Эзель, а Швеция завоевала Ревель и северную Эстляндию. Густав Кеттлер, глава Ливонского ордена, перешел под протекторат Литвы. Более того, действия Москвы окончательно укрепили союз Польши и Литвы, которые в 1569 г. заключили Люблинскую унию. Воинственность Ивана разворошила осиное гнездо, а от русских войск все чаще отворачивалась удача. Свою роль сыграла и незащищенность южных границ, на охрану которых Москва должна была направить часть своей армии. В конце концов Москва потеряла Полоцк, Нарву, Ивангород и Дерпт, захваченные во время войны, а также стратегически очень важную территорию в Карелии и на востоке Финского залива, взятую московской властью под контроль у Новгорода еще задолго до начала действий на Балтике.

Между тем в 1571 г. армия крымских татар под предводительством Девлет-Гирея миновала южные защитные рубежи и напала на Москву. Татары разграбили монастыри и купеческие предместья, а затем предали город огню. По рассказам очевидцев, дым заволок улицы, на которых столпились испуганные жители, раздавался тревожный звон колоколов из всех церквей и монастырей. Затем колокола стали падать на землю и умолкали один за другим, по мере того как пламя настигало церкви⁷⁸.

Эти ощутимые неудачи привели к тому, что теперь тенденция перехода литовских бояр на службу в Москву стала принимать обратный характер. С тех пор как права вотчинников стали урезаться, а монархия все более бесцеремонно посягала на привилегии людей знатного происхождения, некоторые из них решили воспользоваться прерогативой предков самим выбирать место службы. Перешедшая на московскую службу литовская знать учитывала также то, что близкая им по социальному статусу польско-литовская шляхта обладала большими правами, вплоть до права выбора монарха.

Ярким примером этой тенденции стала история с личным другом Ивана князем Андреем Курбским, военачальником и членом Боярской думы. В апреле 1564 г. он «отъехал» в Литву, откуда написал серию посланий, обличавших тиранию Ивана, противоречившую закону Божию. Иван ответил ему, приводя библейские примеры, указывавшие на происхождение всей земной царской власти от Бога. Он утверждал, что правители несли особую ответственность и выполняли ряд обязанностей, освобождавших их от узкого истолкования закона Божия. Иван посчитал отъезд Курбского не почетным правом феодала, а скорее предательством своего государства и его великих целей⁷⁹. Постоянная смена мест военной службы и очевидная неверность бояр еще больше укрепили намерение царя стать абсолютным монархом. По его мнению, именно таковым его и хотел видеть Господь.

Растущие властные амбиции Ивана вызывали недовольство Церкви. Филипп, митрополит Московский, публично обвинил царя в «пролитии крови невинных христиан… Татары и язычники, да и все в мире могут сказать, что любой народ имеет право на справедливость и законы, только на Руси — нет!». Иван не сразу ответил на этот выпад, но позже Филиппа арестовали и заточили в монастырь⁸⁰. После этого случая ни один прелат не осмеливался открыто упрекать царя.

Но существовали религиозные движения, чей вызов Церкви и государству был куда более радикальным. Один из «избранной тысячи» Ивана, Матвей Башкин, оказавшись, под влиянием взглядов антитринитариев из Новгорода, проповедовал, что Христос являлся не Божьим сыном, а простым смертным, а церковь — не храмом, а «собранием верующих». Для того чтобы воплотить эти убеждения в жизнь, он освободил своих холопов и призвал к равенству, взаимной любви и уничтожению социальной иерархии. В 1553 г. он был арестован и заточен в Волоколамский монастырь, крепость иосифлян⁸¹.

Еще более радикально настроенным оказался Феодосий Косой, бывший холоп, сбежавший в монастырь на Белом море. Там он собрал круг единомышленников и проповедовал возвращение к Евангелию и деяниям апостолов, догматы которых, по его мнению, должны были быть доведены до каждого верующего посредством отказа от церкви со всеми святыми, иконами и ритуалами, не упоминавшимися в Писании. Он полагал, что истинное христианство заключалось не в языческих храмах и идолопоклонстве, а в созерцательной жизни, безмолвной молитве и тяжком труде в общине с равным разделением имущества⁸².

В этих учениях слышится эхо современного протестантизма, равно как и исихазма и «нестяжательства». Были и другие заграничные еретические течения, исчерпывающие сведения о которых не дошли до наших времен и не оставили никакого ощутимого следа. Однако имеющиеся свидетельства говорят о том, что в Московии существовало учение, отвергавшее не только концепцию Церкви-собственника как союзника государства, но и любой вид иерархической, ритуалистической Церкви в пользу бедного, духовного и общего христианства. Подобные идеи остались впоследствии ощутимым скрытым течением на Руси.

Возникновение и распространение таких мыслей и болезненная реакция на них властей мешали развитию печатного дела. Первую типографию, так называемый Печатный двор, в Москве открыл в 1564 г. бывший дьякон московской церкви Иван Федоров. Его поддерживал митрополит Макарий, однако после смерти последнего Федоров испытал на себе недовольство влиятельных церковников, подозревавших первопечатника в извращении намерений Макария, то есть в распространении ереси вместо истинной веры. Федоров закрыл типографию и бежал в Польшу-Литву, где вновь открыл ее во Львове⁸³.

Опричнина и последние годы правления Ивана IV

В декабре 1564 г. Иван неожиданно перенес свой двор из Москвы в Александровскую слободу, небольшую княжескую резиденцию на северо-востоке, взяв с собой всю государственную казну и несколько почитаемых икон. Оттуда он отправил боярам и главам Церкви послание. В нем царь объявлял о своем намерении отлучиться от царствования, обвинял бояр в предательстве и массовом расточении государственного имущества, а также говорил о том, что предпринимаемые им попытки наказать виновных встречали постоянное противодействие со стороны Боярской думы и Церкви, стремившихся, по словам Ивана, мешать ему всеми силами. Если они не хотят его отлучения, то должны дать ему право установить свое независимое государство, опричнину (это слово использовалось в законе для обозначения женской части наследства), которое давало бы ему необходимые материальные средства и полную свободу в борьбе с казнокрадами, предателями и еретиками.

Неестественное, театральное поведение Ивана в утрированной форме должно было доказать то, что Москва нуждалась в жесткой и неразделенной власти. Бояре поспешили направить своих послов к Ивану, умоляя его принять обратно трон и делать то, что он считал нужным. Вернувшись в Москву, царь разделил свое государство на две части: опричнину, где он становился абсолютным монархом с неограниченной юрисдикцией, и земщину (территорию «земли»), где согласно обычаю правила Боярская дума. В опричнину Иван включил большинство оставшихся удельных владений, некоторые служилые поместья в Московии и обширные территории, находившиеся на севере и изначально принадлежавшие Новгороду.

Иван использовал доход с этих земель для создания и обеспечения нового опричного войска, которое охраняло его самого, оберегало границы и искореняло коррупцию, предательство и ересь. Солдаты этого войска получали особое право проводить расследования и арестовывать любого по сокращенной юридической процедуре, а то и вовсе без нее. Опричнина имела собственный двор в Москве и функционировала помимо всего прочего и как своего рода монастырь. Она следовала аскетическому режиму, который, правда, временами прерывался оргиями и садизмом. Иван обращался к своим опричникам как к «братьям». Одетые в длинные черные плащи, почти как монахи, они скакали на черных лошадях, прикрепив к седлу собачью голову и длинную метлу. «Эти символы означали то, что опричники кусаются как собаки, а затем сметают все ненужное». Принятые в эту элиту должны были тщательно проверяться на честность и порядочность: для этой цели Иван поместил при дворе ящик для письменных обличений⁸⁴.

Одной из первых задач опричнины стала экспроприация земель местной элиты из числа служилых людей и обладателей удельных владений. Их ссылали на территорию бывшего Казанского ханства. С собой не разрешали брать никакого имущества, и по дороге ссыльных сопровождали царские войска.

Однако на новых местах они обеспечивались поместьями. По сути дела, Иван относился к Казани как в дальнейшем цари к Сибири: то есть как к отдаленной части империи, развивающейся благодаря полуссыльным, присутствие которых в центре являлось нежелательным. Однако спустя несколько лет Иван простил большинство опальных и позволил им вернуться в свои бывшие владения. Он понял, что не может править, попирая традиции и интересы главенствующего класса, и поэтому вернул их назад, оставив в изгнании только самых опасных. На практике многие из них не могли возобновить прошлую жизнь в уже разграбленном и запущенном владений, а потому иногда продавали свои земли монастырям, что явно противоречило ожиданиям Ивана⁸⁵.

Со временем рациональный подход, присутствовавший при создании опричнины, начал исчезать. «Братство» Ивана деградировало, все более становясь привилегированным войском алчных и жестоких разбойников, вредящих интересам государства куда больше самих бояр и удельных князей, которых они должны были смирять. Наиболее показательным и абсурдным из всех их действий стало разрушение Новгорода в 1570 г. Иван отправился туда из-за подозрения, что городские старшины вновь вступили в предательскую связь с Литвой. Его опричники блокировали городские окрестности, грабили монастыри, убивали монахов, а затем в ходе инсценированных судебных заседаний обвиняли ведущих горожан в предательстве. Наконец, две или три тысячи человек были приговорены к смерти, некогда богатейший город оказался разрушен, а его торговля подорвана на несколько десятилетий. Одновременно вспыхнула эпидемия чумы и начался голод, поэтому даже трудно определить, сколько же всего смертей повлекли за собой (прямо или косвенно) насильственные действия опричников⁸⁶.

Иван намеревался поступить так же и с Псковом, но Никола, местный юродивый, предупредил его, что тот должен прекратить мучить людей и уехать в Москву, «не то лошади твои не понесут тебя назад». Когда Иван приказал снять колокол с Троицкого собора, его лошадь неожиданно пала прямо под ним. Устрашившись, царь покинул Псков и поспешил в Москву⁸⁷. Возможно, он надеялся стать князем эпохи Возрождения, свободным от любых норм морали, но в то же время не мог оставаться безразличным к суевериям и древней морали Руси, выражаемой в столь драматической форме.

«Божьи люди», юродивые, давно существовали на Руси и в Византии, но наибольшую популярность они приобрели во время правления Ивана IV. Даже сам царь испытывал по отношению к этим людям своеобразное уважение, столь редко оказываемое им кому бы то ни было. Возведенный по его указу Покровский собор вскоре стал известен как храм Василия Блаженного в честь одного из них. Юродивые могли восприниматься как носители крайней, даже гротескной, формы идеалов исихазма, как реакция против официальной воинствующей Церкви Иосифа Волоцкого, а также против чрезмерного соблюдения Иваном государственных интересов (raison d’etat). Олицетворяя слова апостола Павла в Первом послании к коринфянам: «…мудрость мира сего есть безумие пред Богом», юродивые вели аскетический образ жизни, полностью отвергая гордыню и даже самоуважение, бросая вызов миру, церковной иерархии и ее нормам, странствуя обнаженными и немытыми. Но они делали это во имя особой миссии, которая обязывала их говорить правду миру, в первую очередь властям предержащим, и которую не мог выполнить ни один из тех, кто принадлежал к этому миру⁸⁸. Так авторитарный режим в Московии начал формировать свою собственную контркультуру.

Вскоре после возвращения из Пскова Иван распустил опричнину и запретил даже упоминать ее название. Вероятно, ему стало абсолютно ясно, что опричнина не выполняла предназначенной ей функции очищать землю и укреплять власть царя. Наоборот, она сеяла разрушение и распри, излишне усложняла саму систему управления, придавала ей авторитарный характер, крайне обременительный для страны. Историки глубоко разошлись в оценках действий Ивана. Возможно, модель опричнины в его представлении включала элементы испанской инквизиции, порядки воинствующих балтийских рыцарей и даже иезуитов. Кто-то же рассматривал опричнину как фактическое возрождение удельных княжеств, где Иван мог править как на своей земле, не связанный ограничениями, присущими монархическому правлению христианских государств⁸⁹.

Понятие опричнины как удельного княжества заслуживает доверия из-за следующего факта. В 1575 г. Иван ненадолго посадил на трон Симеона Бекбулатовича, служилого татарского князя, назвав его «великим князем всея Руси» (но не царем), позволив ему править земщиной и попросив разрешения на борьбу с предателями на территории его собственного удела⁹⁰. Бекбулатович был внуком Ахмата, последнего хана, претендовавшего на правление Золотой Ордой, поэтому поступок Ивана мог расцениваться как своеобразный отказ от попыток формирования сложных институтов, нужных для растущей европейской державы, гротескным возрождением правопорядка Чингизидов и относительной простоты системы управления степных ханств. Казалось, удобнее соблюдать государственный интерес (raison d’etat) в удельных владениях или ханстве, чем добиться согласия с церковью и Боярской думой.

Иван был очень противоречивой натурой и не только из-за своеобразного склада психики. Он пытался найти для своей власти новую базу, соответствующую как огромной и все увеличивающейся территории его государства, так и грандиозной исторической миссии Москвы, на выполнение которой Иван и претендовал. Он хотел править в соответствии с законом Божиим, но также чувствовал, что князь должен иметь и исключительные права, особые «привилегии». К тому же царь желал обладать абсолютной властью, чтобы, не потакая боярам, привыкшим получать чины в соответствии с происхождением, создать мощную и многочисленную армию. Его крайняя набожность и посвящение себя задаче, которую, как он полагал, возложил на него Господь, перемежались с периодами нелепой чувственности, садизма, разврата и пьянства. Во время этих периодов Иван проявлял необузданную гордыню, утверждая, что цари несли особую ношу и поэтому им прощались те грехи, которые другим людям прощать было нельзя. Эта внутренняя неупорядоченность говорила о том, что Иван разрывался между идеей Третьего Рима, степным ханством и подающей надежды европейской державой; между смиренным, богобоязненным византийским правителем, кочующим наездником-полководцем и разумным безжалостным князем эпохи Возрождения. Все политические и религиозные традиции Евразии, казалось, встретились и вступили в конфликт в личности Ивана, столь необычной и терзаемой внутренними противоречиями.

Когда царь уставал от внутреннего конфликта или когда ему становилось страшно, что враги могут его низвергнуть, он искал своеобразное «прибежище» в идее объединения с Польшей, раз уже спасшей Литовское княжество, или даже подумывал бежать в Англию. Он послал королеве Елизавете несколько писем, осторожно выясняя условия, при которых он мог бы в случае необходимости найти убежище в ее государстве⁹¹.

Правление Ивана раскрыло в драматической и даже страшной форме всю парадоксальность попыток создать мировую империю на незащищенной и неблагодатной земле северо-востока Европейской равнины. В военном плане Московия становилась ведущей державой. В экономическом — была весьма многообещающей благодаря своим богатым людским и территориальным ресурсам. Однако уровень ее технического развития оказался слишком примитивен для мобилизации всех этих ресурсов, а расслаивающаяся, ограниченная и патримониальная природа унаследованной Русью социальной структуры препятствовала объединению ее сил. Перед лицом этих трудностей Иван достиг неплохого результата, но этот результат обошелся очень дорого как ему самому, так и его несчастному народу.

К концу правления Ивана IV большая часть центральной Московии была опустошена, так как крестьяне бежали от разорительных налогов и трудовых обязательств в поиске лучших условий на монастырских землях и открытых границах. Многие бояре оказались уничтожены, но боярство продолжало существовать как класс, а его межродовые конфликты ослабляли государство и в XVII в. Молодая служилая знать, получив поместья, добилась более высокого и прочного статуса, но она оставалась еще достаточно бедной социальной группой, а ее положение отличалось нестабильностью. Духовенство было деморализовано охотой за еретиками, в то время как горожане все жестче облагались налогами и плюс к тому связывались «круговой порукой».

И наконец, Иван не закончил создание институтов, которые соединили бы сильные местные общины с центральной администрацией и таким образом обеспечили бы государство прочной публичной поддержкой. Вместо этого царь утвердил традицию, согласно которой мобилизация и объединение русской земли требовали от ее правителей не только решительности, жестокости и властности, но и нарушения закона Божия, что грозило разобщением, деморализацией и подрывом тех идеалов, которые проповедовала сама монархия. При отсутствии установленных законом промежуточных институтов, связывавших население и центральную администрацию, государственная власть на местах оборачивалась самодурством правившей там знати. То, чем занимался Иван, являлось не строительством государства, а огосударствлением личного главенства. Именно таким образом определилась особенность русского стиля правления: огромная, разнообразная и незащищенная империя, основанная наличной власти.

К тому же Иван, который должен был лучше всех осознавать опасности оспариваемого царского наследия, ударил и смертельно ранил своего сына, царевича Ивана, весьма популярного в земщине. Царь сделал это в припадке гнева, вызванного попыткой сына защитить свою беременную жену. Сам Иван IV умер в 1584 г. в агонии раскаяния за совершенные поступки. Перед смертью царь принял монашеский обет. Дмитрий, один из двух его оставшихся сыновей, являлся потомком от седьмого брака и поэтому не считался Церковью законным наследником. Второй же, Федор, был слаб здоровьем и страдал расстройством психики.

Во время правления Ивана IV Московия предприняла первую попытку сыграть свою евразийскую геополитическую роль. Однако она оказалась неспособна построить институты, необходимые для исполнения этой роли. Поэтому на рубеже XVI–XVII вв. она пережила кризис, почти разрушивший ее. Однако Московия была достаточно сильна для того, чтобы выжить и позже совершить вторую попытку.