В течение ста пятидесяти лет Россия была великой европейской державой и успешно справлялась со своими имперскими задачами, используя сильную самодержавную власть, армию и полицию. Исход Крымской войны показал, что этот период закончился.
Вторая половина XIX в. уготовила России значительно более серьезные испытания, чем первая. Сто пятьдесят лет моральный дух русской армии был очень высок. Техническое оснащение армии не уступало ее противникам, а в области артиллерии даже превосходило их. Крымская война доказала, что это соотношение изменилось не в пользу России.
Стойкость и взаимовыручка русских солдат были неизменны, так же как высокий уровень военного руководства. Эти качества российских военных позволили превратить оборону Севастополя под руководством князя Александра Меншикова в длительный, изматывавший врага процесс.
Однако в распоряжении англичан и французов были винтовки, превосходившие по своим боевым параметрам российские аналоги. Они стреляли дальше и точнее. Более того, российская армия не получала достаточно продовольствия и снаряжения для ведения столь долгой кампании.
В общем, стало ясно, что промышленность и транспортное сообщение Российской империи были совершенно не приспособлены для ведения крупномасштабных европейских войн, даже если война велась на ее собственной территории с противником, преодолевшим тысячи верст пути.
К югу от Москвы не было железных дорог. Продовольствие и военное снаряжение постоянно задерживались, тащась по бугристым, грязным трактам, весной и осенью превращавшимся в сплошное топкое месиво. Огромные размеры империи и многочисленные беспокойные точки также сыграли свою отрицательную роль. Большое количество солдат и военных кораблей оставались вдалеке от главного театра военных действий. Россия вынуждена была держать войска в Балтийском регионе, опасаясь высадки там войск Англии, Франции и Швеции, а также защищать свои границы на Кавказе от постоянных вылазок османских войск, поддерживаемых восставшими горскими племенами.
Крымская война гораздо более серьезно подорвала политическую стабильность России, чем ее противников. Как и в 1812 г., многие крепостные крестьяне думали, что участие в войне может принести им освобождение. Они записывались в добровольные народные отряды в значительно большем количестве, чем это было необходимо. Даже когда война закончилась, крестьяне продолжали настаивать на том, чтобы их посылали в Крым. Они были уверены, что там на золотом троне сидит царь и дарует свободу тем, кто пришел, те же, кто не пришел или опоздал, останутся крепостными1.
Последствия войны и выполнение обязательств Парижского мирного договора 1856 г. причинили России значительно больше вреда, чем это могло показаться вначале. Россия потеряла территории Дунайских княжеств и право держать свои военные корабли на Черном море, главной артерии международной торговли.
Однако тяжелее всего был ущерб, нанесенный внешнеполитическому престижу России и репутации самодержавия внутри страны. Династия Романовых полностью отождествляла себя с военной мощью страны. Военное поражение в регионе, бывшем предметом ее экспансионистских устремлений, заставило многих сомневаться в дееспособности самодержавия. Не случайно, что за несколько лет в России появились политические течения, отрицавшие монархию и преследовавшие цель ее свержения.
События второй половины XIX в. продолжали угрожать международному положению России. В начале столетия она была одним из европейских лидеров в Священном союзе, что предполагало стабильное решение конфликтов. Во второй половине века Россия превратилась в униженного, борющегося за существование члена разрозненного европейского сообщества.
В 1871 г. произошло объединение Германии. На уязвимых границах Российской империи появился сильный противник. Будущее в Европе принадлежало индустриально развитым национальным государствам. Россия не была ни тем, ни другим. То же самое можно сказать и об Османской империи, и об империи Габсбургов.
Постепенное ослабление Османской и Габсбургской империй открывало для России новые возможности, но в то же время таило серьезные опасности. Восстания балканских народов против империалистического господства ставили Россию перед выбором. Они создавали для нее возможность вторжения и приобретения влияния и даже новых земель, но, с другой стороны, Россия опасалась войны с сильными державами. Она также не хотела быть уличенной в поддержке восставших против законной монархии племен, даже если восставшие были православными, а монархи католиками или мусульманами.
Во второй половине XIX в. Россия, несмотря на многочисленность ее населения и колоссальные размеры, вынуждена была действовать с позиции слабого государства. Российские государственные деятели хорошо это осознавали. Великая держава должна быть готова в случае необходимости вступить в войну. Для тогдашней России это было чревато тяжелыми затратами, перегрузкой государственной финансовой системы, ростом инфляции и подрывом экономического развития, необходимого для ведения войны.
Более того, война неизбежно привела бы к внутренней нестабильности. Два наиболее вероятных театра военных действий — Польша и Закавказье — были местом постоянно возникавших восстаний, не так давно подавленных. В Польше снаряды, предназначавшиеся для русской артиллерии, регулярно попадали в руки восставших поляков. В случае угрозы войны мобилизацию следовало отложить до тех пор, пока, эти снаряды не будут найдены и возвращены из специальных закрытых хранилищ2.
Российская армия была рассредоточена по империи, поддерживая внутренний порядок, вместо того чтобы сосредоточиться в точке наиболее вероятной внешней угрозы. В 1873 г. Н.Н. Обручев, главный советник Генерального штаба, предупреждал о том, что «вооруженные силы России в настоящем их положении недостаточны для ограждения ее безопасности»3. Министр иностранных дел (1856–1882) Александр Горчаков в 1876 г. с горечью признался в том, что Россия «великая и бессильная страна». И добавил: «Можно искусно притворяться, но следует помнить о том, что ты притворяешься»4. «Притворство» оставалось основным средством русской дипломатии. Россия продолжала вести переговоры с позиций великой державы, всегда готовой подтвердить свои слова силой оружия, даже тогда, когда ее дипломаты не были уверены в эффективности его использования.
После Крымской войны даже самые консервативные политики вынуждены были согласиться с тем, что в стране назрели радикальные перемены. В первую очередь это касалось крепостничества. Такое единодушие во взглядах было результатом длительного исторического процесса. В 1842 г. Николай I осудил крепостничество. Его оговорка о том, что прикасаться к крепостному праву «было бы злом… еще более гибельным»5, уже не имела силы. После крымского фиаско Россия не могла больше позволить себе «не прикасаться к крепостничеству».
Александр II по природе своей был человеком осторожным и консервативным. Ему были чужды радикальные настроения, но после восшествия на престол он оказался в окружении людей, недовольных существующим положением дел в стране. Эти люди делали все возможное для проведения в стране реформ, в том числе даже далекоидущих.
Многие из окружения Александра II получили интеллектуальную закалку и способность мыслить по-новому в полуподпольных студенческих кружках. Все они были единодушны в своем мнении о том, что Крымская война выявила полную недееспособность существующего общественного строя.
Славянофил Юрий Самарин писал по этому поводу: «Мы сдались не перед внешними силами Западного союза, а перед нашим внутренним бессилием… Чем бы ни болела земля: усыплением мысли, застоем производительных сил, разобщением правительства с народом, разъединением сословий, порабощением одного из них другому… всякий подобный недуг, отнимая возможность у правительства располагать всеми подвластными ему средствами… воздействует неизбежно на общий ход политических и военных дел»6.
Славянофилы и западники сходились в том, что крепостничество было ключом к решению многих проблем. Западник Борис Чичерин писал об этом так: «Человек, у которого связаны руки и ноги, не пользуется свободным движением всех членов. Крепостное состояние есть верига, которую мы влачим за собою и которая приковывает нас к одному месту, между тем как другие народы неудержимо стремятся вперед». Чичерин упоминает в качестве примера тот факт, что царь отменил декрет о формировании добровольных отрядов милиции из крепостных крестьян во время Отечественной и Крымской войн, опасаясь вселить в них напрасные надежды об освобождении7.
Константин Кавелин, бывший член кружка Т.Н. Грановского, был смещен с поста наставника царевича за то, что опубликовал меморандум, осуждавший крепостничество. В меморандуме говорилось о том, что крепостничество препятствует реорганизации образовательной, правовой и паспортной систем, а также военной, налоговой реформам и реформе систем государственного надзора8.
Образцом для русских реформаторов была западноевропейская модель национального государства. Они хорошо знали ее не только по университетским курсам, но и благодаря путешествиям и дипломатической службе. История развивалась в направлении национальных государств. Большинство русских политических деятелей понимали, что Россия должна сделать то же самое, хотя и более осторожно.
Новые европейские государства отличали, с одной стороны, правовые нормы, рыночная экономика и сильные гражданские институты, с другой — вновь обретенная идентификация населения, особенно городского, с нацией и ее руководителями.
Русские реформаторы решили следовать той же стратегии по двум направлениям: гражданскому и национальному. Гражданское направление подразумевало усиление институтов гражданского общества, а через них — лояльность по отношению к государству. Национальное направление предполагало внушение всему населению Российской империи, включая нерусское, чувства принадлежности к России.
Гражданские и национальные стратегии не были достаточно хорошо согласованы друг с другом — государство постоянно переходило от одной стратегии к другой. В 60—70-х гг. XIX в. акцент делался на гражданском направлении, в 80—90-х гг. — на национальном. Национальное направление называли русификацией.
Выполнение намеченных реформ подразумевало переход от общества, основанного на родовых принципах, наследственном праве, покровительстве, взимании дани и государственной службе, к обществу, основанному на личных достоинствах, личных правах, правовой системе и налогообложении.
Реформаторы с самого начала столкнулись с практическими трудностями. Крымская война создала политические предпосылки для реализации самых радикальных идей, но в то же время она лишила реформаторов средств реализации этих идей. Война внесла сумятицу в российские финансы, способствовала росту инфляции, увеличению государственного долга, отрицательному балансу платежей, создала угрозу конвертируемости рубля и платежеспособности государственных кредитных учреждений. Все это произошло как раз в тот период, когда экономика страны требовала более значительных вложений в промышленность и транспорт. Недостаток бюджетных средств грозил проведением радикальных реформ в урезанном, ущемленном виде, извращавшем их цели9.
Освобождение крепостных крестьян стало ключевым моментом реформ, так как крепостничество в течение двух столетий было фундаментом всей общественной системы страны. Демонтаж целой общественной системы — дело сложное и опасное, тем более что землевладельцы и крестьяне понимали освобождение по-разному. Для обсуждения практических деталей реформы крепостного права правительство созвало губернские дворянские комитеты, в которых крепостные крестьяне участия не принимали.
Дворяне были не против освобождения крепостных крестьян. Многие из них сами хотели этого. Они понимали, что если уж царь решил отменить крепостничество, любая оппозиция будет незаконна и бесполезна. Дворяне были озабочены тем, чтобы на руинах крепостничества сохранить для себя как можно больше собственности. В южных провинциях они старались оставить за собой побольше пахотных земель и заставить крестьян платить тяжелый денежный выкуп за каждый полученный надел пашни. На севере, где земля была менее ценна, землевладельцы предпочитали получить денежную компенсацию за потерю обслуживавших их дворовых слуг.
Правительство пошло навстречу желаниям дворянства. Оно настаивало на том, чтобы бывшие крепостные были наделены землей. В противном случае страну наводнила бы армия бродяг, скитающихся в поисках пропитания. С другой стороны, правительство сохранило большую часть земельных владений в руках помещиков. Никто не мог разрушить жизнь правящего класса одним росчерком пера.
В результате, возможно неизбежном, был осуществлен комплекс мер, которые никого не удовлетворили и оставили неразрешенным целый ряд негативных противоречий. В принципе освобождение от личной зависимости почти половины крестьян должно было обеспечить всем крестьянам возможность стать полноправными гражданами страны, получить право на собственность, на защиту в суде, на самостоятельное вступление в рыночные отношения и на участие в политической жизни страны. На деле же Манифест 19 февраля 1861 г., давший волю крестьянам, резко тормозил этот процесс. Из-за нехватки бюджетных средств и в целях обеспечения внутренней безопасности страны планы выдачи крестьянам денежных кредитов, реформы паспортной и налоговой систем, призванные облегчить свободу передвижения и уменьшить налоговое бремя, были отложены, как выяснилось, на долгие десятилетия. Положение крестьян практически не изменилось. Они по-прежнему были привязаны к месту проживания и отягощены налоговым гнетом10.
Крестьянин, получавший свободу от своего помещика, приписывался к волости или к крестьянской общине на той территории, где он проживал. Как член общины, он получал минимальный земельный надел, размер которого определялся в каждом уезде независимо от других. Освободившийся крестьянин должен был ежегодно выплачивать денежный выкуп, чтобы покрыть покупную цену этого земельного участка.
Землевладельцы получали компенсацию за землю, которую они, по их мнению, потеряли. При любых обстоятельствах они имели право настаивать на возвращении по крайней мере трети своих прежних земельных владений.
Крестьяне остались не удовлетворены реформами и позицией правительства, столь заботливого по отношению к дворянству. Их ожидал двойной удар: они мечтали получить в безвозмездное пользование землю, которая, по их понятиям, была им дарована Богом. А теперь «их» землю у них отняли, а за ту, что оставили, заставляли платить. Они не только были ограблены в пользу того, кто перестал быть их защитником, но, что еще хуже, — Божья земля стала предметом денежных сделок11.
В деревне Бездна Казанской губернии недовольство крестьян результатами реформ приобрело драматические формы. Старовер Антон Петров объявил, что царь действительно передал крестьянам всю землю. Для того чтобы понять это, нужно внимательно прочитать Манифест об освобождении крепостных крестьян и расшифровать цифры в приложениях к нему.
Крестьяне из соседних деревень толпами приходили послушать Петрова. Они приняли решение не расходиться, пока «царева воля» не будет исполнена. Для расправы над крестьянами правительство прислало в Бездну войска. Это не испугало крестьян. Под дулами винтовок они стояли и скандировали: «Воля!» Несколько человек были убиты12.
Трудно сказать, верили ли крестьяне всему, что говорил Петров. Ясно одно: они были абсолютно убеждены в том, что правда за ними, и были готовы отстаивать ее даже под пулями. По мнению крестьян, условия освобождения были не просто невыносимы, они нарушали закон Божий.
С точки зрения правительства, основной проблемой освобождения крестьян стало нарушение отношений между господином и крепостным. На этих отношениях была основана вся государственная служба. Необходимость замены личной прихоти правовыми нормами осознавалась всеми, но каким образом это можно было сделать? Вот тут-то и пригодились идеи славянофилов.
Господскую власть было решено заменить сельской общиной и волостью, которым были даны новые полномочия как основным учреждениям местного управления. Община с выборным старостой и чиновниками должна была отвечать за закон и порядок в своем регионе, за распределение земель, за налогообложение и выплаты взносов за полученные крестьянами участки земли. Короче говоря, крестьяне должны были стать самоуправляемыми, хотя, как и раньше, они были связаны круговой порукой, выплачивали подушную подать и могли подвергаться телесным наказаниям. Для них это стало невыносимой смесью новых прав и новой зависимости.
Община и волость были чисто крестьянскими учреждениями. Представители других сословий, проживавшие в селе, не были подчинены им и не имели влияния на их решения. Крестьяне все еще оставались изолированным классом. Более того, связь волости с другими административными учреждениями страны осуществлялась только через начальника волостной полиции, назначавшегося чиновниками Министерства внутренних дел. Это означало, что налогообложение, набор в армию, общественная гигиена и другие средства, необходимые современному управлению, приходили к крестьянам в виде чуждых им полицейских директив.
Таким образом, освобождение вместо того, чтобы интегрировать крестьян в общество, на самом деле еще больше изолировало их от него. В течение двух последующих поколений процесс интеграции все же произошел, но эффективных возможностей для реализации крестьянских чаяний политическая система не обеспечивала.
Отмена крепостничества неизбежно подняла вопрос о реформировании политических учреждений империи. Некоторые высокопоставленные политики понимали, что русское высшее общество недовольно режимом и пришла пора вводить представительное управление.
Министр внутренних дел Петр Валуев предложил создать кабинет, или Совет, министров и дать дворянству и регионам право голоса в Государственном Совете по образцу австрийского рейхстага. Эти предложения Валуев изложил в меморандумах 1861 и 1862 гг.13
Валуев был не единственным дворянином, выступившим с подобными предложениями. Участвуя в подготовке крестьянской реформы, дворяне тем самым впервые принимали участие в законодательном процессе. Не удовлетворившись результатами своей деятельности, некоторые губернские комитеты по подготовке реформ выдвинули более радикальные предложения, невзирая на то что царь не уполномочил их на это.
Даже консерваторы, которые обычно тормозят реформы, достаточно хорошо относились к гражданскому обществу. Они были готовы отказаться от некоторых своих привилегий в пользу создания более открытого и равноправного общества. Они выдвигали такие требования, как свобода слова, равные права для всех общественных классов, единая система налогообложения, выборное местное управление и учреждение представительного собрания в Санкт-Петербурге.
Тверское мелкопоместное дворянство жаловалось царю на «странное непонимание, сокрытое в исполнении Вашего императорского величества доброго намерения» и уверяло его в том, что «введение выборных представительных учреждений по всей России — единственное средство достигнуть удовлетворительного решения проблем, поставленных, но не решенных Манифестом 19 февраля 1861 года»14.
Александр, не задумываясь, отверг их представления. Он сказал Валуеву, что делает это не потому, что боится ограничения своей власти, а потому, что любая конституция спровоцирует развал такой огромной и многонациональной империи15.
Дабы ни у кого не оставалось сомнений в том, что он не желает вмешательства промежуточных учреждений в свои прерогативы, Александр распустил Московское дворянское собрание и запретил его членам обращаться к нему с петициями16. Эта ситуация подтверждает старый русский парадокс: самодержец-реформатор требует больше власти, чем приверженец традиционных форм правления.
И тем не менее старания дворян не оказались напрасными. Они создали основу для новых учреждений местного управления, появившихся в последующие десятилетия. Тогда и условия освобождения крестьян стали выполняться более эффективно17.
В экономическом отношении освобождение крепостных означало начало заката поместного дворянства. С 1862 по 1905 г. земельные владения уменьшились с 87 до 50 миллионов десятин. Эта тенденция продолжала расти. Крупные земельные владения, использовавшие в основном труд крепостных крестьян, исчезали особенно быстро.
Многие помещики продавали все свои имения и начинали профессиональную карьеру в городах. Однако владельцы средних и мелких земельных хозяйств начали использовать современные сельскохозяйственные методы и преобразовывать поместья в животноводческие хозяйства, промышленные или коммерческие предприятия.
После реформы 1861 г. дворяне не потеряли врожденного чувства принадлежности к основам Российского государства. Когда они собрались для защиты своих интересов после событий 1905 г., то по-прежнему называли себя дворянами, а не землевладельцами. Они ощущали себя значительной и уважаемой общественной силой, а не группой людей, объединенных экономическими интересами, то есть дворянство оставалось общественным сословием и не превратилось в экономический класс18.
В центре не должно было быть выборных представительных учреждений, но Александр разрешил создавать представительные органы управления на промежуточном уровне, в уездах и губерниях. Они назывались земствами. Земские представители избирались помещиками, горожанами и крестьянами. Система выборов в земства была основана частично на сословном, частично на имущественном принципах.
В 1870 г. на тех же принципах были основаны городские думы. Однако имущественный ценз при выборах в городские думы имел гораздо большее значение, чем в уездах или губерниях. Это обстоятельство позволило доминировать в них небольшим группам богатых горожан.
Подобный гибрид избирательной системы отражал неопределенность всего общественного устройства Российской империи в тот период. Институты гражданского общества соседствовали в ней с иерархической структурой, основанной на государственной власти.
Следует отметить, что земства и городские думы были введены только в провинциях, где русские составляли большинство населения и его элиту. В Польше, Прибалтике и на Кавказе не было земств, следовательно, не было и экспериментов с самоуправлением. Александра все еще мучила мысль о развале империи.
Хотя крестьяне и были представлены в выборных органах власти, процент их участия оказался ничтожно мал. В земствах и городских думах преобладали представители поместного дворянства, чьи интересы и были отражены ими в большей степени.
Участие в представительных органах власти улучшало политический опыт и навыки дворянства, а также способствовало притоку в маленькие города и деревни профессионалов, работавших по найму. Половину из них составляли учителя, остальные были адвокатами, врачами, фельдшерами, ветеринарами, агрономами, статистиками, библиотекарями и мелкими служащими. Их называли третьим элементом, потому что они дополняли деятельность государственных чиновников и земских депутатов.
Вовлеченность в работу местного самоуправления придавала этим людям чувство собственного достоинства. Они оживили и обновили смысл этики государственной службы, привнесли в это понятие больше демократизма, больше внимания к людям, а не к государству19.
Многие из них неоднозначно, скорее даже враждебно, относились к государству. С одной стороны, государство было для них основным источником дохода. С другой — оно часто препятствовало их инициативам. Когда врачи или школьные учителя пытались созвать общероссийские съезды для обсуждения насущных проблем, полиция не давала им на это разрешения или прерывала мероприятия на том основании, что выступления ораторов имеют политическую окраску. Попытки преодолеть препятствия на пути к свободе профессиональных организаций послужили импульсом к дальнейшим политическим реформам начала XX столетия20.
Этот активный и продолжавший увеличиваться общественный слой сформировал основы того, что в России называют общественностью, — то есть образованную, политически сознательную часть общества, способную влиять на общественное мнение. Существование такой общественной прослойки подразумевает существование гражданского общества, которое в России еще не созрело, поэтому отношения общественности с правящим режимом были напряженными.
Сами представители общественности думали, что составляют нечто вроде «альтернативного истеблишмента», который более правдиво представляет русскую нацию и более искренне служит ей, чем это делает правительство. Когда в 1891 г. в Поволжье начались голод, эпидемия тифа и холеры, представители российской общественности, особенно те, кто служил в органах местного самоуправления, собирали денежные средства и героически трудились, чтобы облегчить страдания крестьян, попавших в беду.
Впоследствии они говорили, что их действия во время кризиса были более эффективны, чем действия правительства, но исследования показывают, что общественность в очень большой степени зависела от денежных и материальных средств, выделяемых центральными и местными органами власти21.
Реформа судебного права, проведенная в 1864 г., положила конец старой закрытой системе правосудия, основанной на сословном принципе. Теперь судебное право было полностью независимо от администрации.
Реформа 1864 г. утвердила принципы, по которым закон становился объективной силой, беспристрастно относящейся к каждому человеку. Реформа подрывала основы наследственной иерархической системы, личного произвола и коллективной ответственности.
Гражданские и уголовные суды стали публичными и доступными для всех сословий. Одно, но существенное исключение делалось для крестьян, чьи дела рассматривались отдельно волостными судами. Серьезные уголовные дела должны были заслушиваться судом присяжных и судьей, назначенным на пожизненный срок. Обвиняемому полагалась квалифицированная адвокатская помощь, если это было необходимо, за счет государства.
Менее сложные дела рассматривались мировыми судьями, выбираемыми уездным земством. Расследование уголовных дел, которыми раньше занимались полицейские чиновники, было передано новым официальным служащим — следователям.
Судебная реформа стала одним из самых радикальных преобразований Александра II. Она более всего противоречила наследственной политической структуре российского общества. Судей нельзя было увольнять, даже если их решения не нравились властям, как, к своему неудовольствию, обнаружил Александр, когда в 1867 г. попытался уволить одного из членов Сената (высшей судебной инстанции). К чести императора, он, пусть и неохотно, но все-таки подчинился своему собственному закону22.
Была создана новая профессия — адвокат. Контроль за обучением и профессиональной честностью юристов-защитников осуществляла Коллегия адвокатов. В будущем членами Коллегии адвокатов станут Керенский, Ленин и много других ведущих русских политиков начала XX в.
Адвокаты были единственными служащими в России, напрямую заинтересованными в правовых нормах и свободе слова. Суды были единственным местом, где заботились об их поддержании. Возможно, по этой причине правительство опасалось институализации профессии, и в 1874 г. запретило создание новых отделений Коллегии адвокатов. К тому времени существовало три отделения: в Санкт-Петербурге, Москве и Харькове. В 1889 г. евреям был закрыт доступ в Коллегию адвокатов. Правительство не следило за качеством подготовки адвокатов, поэтому профессиональный уровень адвокатуры был подорван изнутри23.
Развитие профессии юриста способствовало эволюции отношений собственности, семейных и родовых отношений. В то время семейные отношения рассматривались в контексте родовых. Род возглавлял старейший мужчина. Женщины подчинялись мужчинам, а дети родителям. Наследство передавалось по мужской линии. Незаконные дети не имели прав.
Члены рода имели право на свою долю движимого и недвижимого имущества. У русских женщин было больше прав собственности, чем у многих жительниц Европы. Они имели право востребовать свое приданое. В случае необходимости они имели право на получение своей доли земли и другой собственности, но после смерти женщины эта собственность опять возвращалась к мужчинам ее рода.
С другой стороны, женщине требовалось разрешение мужа для поступления на работу, получения образования, вступления в любые финансовые отношения. Юрисдикция над семейными отношениями принадлежала церкви. Получить развод было чрезвычайно трудно. Раздел собственности между супругами не признавался законом.
В начале XIX столетия образованные люди в России стали смотреть на брак как на равноправные отношения двух любящих друг друга людей. Дети по достижении ими совершеннолетия должны уравниваться в правах с родителями. Такой взгляд на вещи предполагал, что в случае развода судебная процедура, подтверждающая перераспределение собственности и опеку над детьми, должна быть простой и основываться на принципах равенства, а не патриархальной морали.
Юристы, знакомые с западными правовыми концепциями, все больше склонялись к той точке зрения, что собственность должна принадлежать человеку, осознающему свою ответственность за нее, а не большим семьям. Они также были уверены в том, что светские суды значительно больше подходили для решения семейных споров, чем церковный суд.
В вопросах законодательства, касающихся семьи и собственности, происходила постепенная эволюция. Она была связана не с неповоротливым и неопределенным законодательством, а с решениями судов. Знакомство российских судей с западноевропейской судебной практикой дало свой эффект. Гражданский кассационный суд при Сенате, в который поступало много дел о разводах и перераспределении собственности, все больше и больше склонялся к признанию прав собственности за женщинами и признавал разделение имущества между супругами по крайней мере за тридцать лет до того, как это получило законодательное оформление24. К концу XIX в. российские суды постепенно утвердились во мнении, что юридическими и собственническими правами в большей степени должен быть наделен отдельный человек, а не большая патримониальная семья.
Законодательство 1864 г. упростило открытие начальных и средних школ при условии, что основатели будут соблюдать нравственные и религиозные принципы. Начальные и средние школы были доступны для детей всех сословий. Они подчинялись уездному школьному совету. Устранение социальной дискриминации в начальном и среднем образовании стало возвращением к давно установленному принципу российской образовательной практики, временно преданному забвению при Николае I. Была восстановлена также «лестница» образовательной иерархии. Только успешное завершение одного уровня позволяло ученику перейти к следующему.
Реформа высшего образования затронула самые насущные проблемы царской системы. С одной стороны, правящий режим нуждался в знающих и квалифицированных кадрах, соответствующих самым высоким стандартам, и для этой цели предоставлял свободу к приобретению и распространению знаний, как это было заведено в лучших университетах Европы. С другой стороны, выполнение этого требования означало развитие у студентов независимого и критического мышления, что абсолютно не соответствовало ценностям, чтимым в патримониальном иерархическом обществе.
Одним из результатов этой двойственности стало формирование интеллигенции, начало которого восходит к 30-м годам XIX в. Это были люди по меньшей мере со средним образованием западного образца. Они были обучены для службы империалистической системе и ею же отвергнуты. Интеллигенцию беспокоила культурная и экономическая дистанция между элитой общества и народом. Она искала способы ее преодоления. Представителей интеллигенции можно назвать наиболее радикальным и решительным крылом общественности, готовым к конкретным действиям для поддержания своих принципов.
Несмотря на сомнения правительства, высшее образование было полностью реформировано в 1860-е годы. Высшие учебные заведения впервые открыли двери для бывших крепостных крестьян. Ограничения на поступление в высшие учебные заведения сыновей священников были существенно ослаблены.
Университеты вернули себе право на самоуправление, теперь они сами могли присваивать ученые звания своим преподавателям, устанавливать собственные исследовательские и образовательные программы, принимать, оценивать и поддерживать дисциплину среди студентов.
Студентам, однако, запрещалось создавать свои собственные организации. Женщинам разрешалось посещать лекции, но оценок и дипломов об окончании учебных заведений они не получали25.
С 1865 по 1899 г. количество университетских студентов выросло вчетверо (с 4 до 16 тысяч). Социальный состав студентов стал более разнообразным. В университеты стало поступать больше крестьян, мещан и, до 1879 г., сыновей священников. Сыновьям священников было разрешено поступать в университеты в начале 60-х гг. XIX столетия, чтобы таким образом повысить культурный уровень священнослужителей. Вскоре, однако, обнаружилось, что многие из них используют свои университетские дипломы для того, чтобы избежать церковной службы. В 1879 г. ограничения на поступление сыновей священников в университеты были возобновлены26.
Получение высшего образования требовало большого напряжения. Для всех студентов, кроме тех, кто принадлежал к знатным и богатым семьям, поступление в высшее учебное заведение означало резкое повышение социального и личного статуса. Оно также влекло за собой перемену образа жизни. Молодые люди, привыкшие к жизни в семье, в сельской местности, должны были научиться жить в больших городах. Эта перемена была особенно трудна для женщин, которые сталкивались с гораздо более жестким выбором — либо поддаться семейному гнету и остаться просто матерями и женами, либо попытаться сделать карьеру и добиться финансовой независимости.
Следуя русской тенденции воспринимать все стремления в мировом контексте, это изменение в окружающем мире и переход к внезапному взрослению нашли выражение у многих в настоящем поклонении науке.
Будущий историк Павел Милюков вспоминал, что он в 1878 г. вошел в Московский университет «как в храм»27. Его «священные врата» возбуждали у новичков надежды не только получить образование, но и расширить свой взгляд на мир, приобщиться к современной философии, что впоследствии позволит им действовать на благо общества. Образованные русские люди стали верить в то, что наука принесет им избавление.
Более близкое знакомство с переполненными аудиториями, скучными лекциями, плохими библиотеками и высокомерными профессорами разочаровывало студентов. Однако многие из них находили выход в создании различных организаций самопомощи: учебных кружков, фондов взаимопомощи, общих библиотек и т. д. Строго говоря, такие организации были запрещены, но на практике они все же существовали. В таких организациях студенты приобретали практический опыт взаимодействия и чувство собственного достоинства, что усиливало их отвращение к субординации и иерархии. Этот опыт впоследствии выльется в движение 70-х гг. XIX в. «хождение в народ», студенческие забастовки и столкновения с властями в период 1899–1906 гг.28
В конце 50-х — начале 60-х гг. XIX в. власти решили создать условия для более свободного обсуждения общественных проблем. Термин «гласность», введенный тогда в словарный оборот, стал политическим лозунгом. Действие довольно жесткой до того времени цензуры было ослаблено, хотя новые цензурные положения не были обнародованы вплоть до 1865 г. Ежедневные газеты больше не подвергались ежедневной цензуре. Это правило распространялось на все книги и периодические издания объемом свыше 160 страниц, а также на все научные издания. Однако Министерство иностранных дел сохранило за собой право изымать из оборота публикации, показавшиеся «неблагонадежными», и преследовать их издателей по суду. Газеты могли быть сокращены в объеме, приостановлены, а при повторном нарушении правил цензуры власти имели право газету закрыть.
Сохранив за собой эти привилегии, правительство думало, что тем самым гарантирует себя против средств информации, направленных на подрыв общественных устоев. На практике эти гарантии оказались менее эффективными, чем ожидалось. Все преимущества оказались на стороне прессы. Петр Валуев написал в служебной записке 1866 г., что пресса «обращается к чувствам читателей, используя попеременно правду, полуправду и откровенную ложь». Правительство часто оказывалось беззащитным перед нападками прессы. Оно не могло отвечать на них по соображениям государственной безопасности, но, если оно молчало, сокращало публикации или закрывало газету, общественное мнение было не на его стороне29.
Только процветающие и твердо стоявшие на ногах массовые издания могли извлечь выгоду из создавшегося положения. Новые цензурные правила открыли новую эпоху в русском издательском деле, целью которого было распространение информации и идей.
С другой стороны, это осложнило жизнь издателей и редакторов, которые больше не могли прятаться за цензором. Теперь они должны были принимать решения самостоятельно.
Ситуация благоприятствовала смелым редакторам с серьезной финансовой поддержкой. Лавируя на грани дозволенного, они стремились возбудить любопытство читателей. Число читающей публики в России росло очень быстро, поэтому стоило рисковать штрафом, чтобы продать хороший роман и тем самым приобрести новых читателей.
Популярные журналы могли быть закрыты, если их уличали в деятельности, запрещенной законом, в разжигании межнациональной розни или в оскорблении официального лица или учреждения. Наследие Пушкина, журнал «Современник», эта участь постигла в 1866 г. Редактором «Современника» в то время был поэт Николай Некрасов, который привлек многих своих сотрудников к основанию нового журнала «Отечественные записки». В течение двух десятилетий этот журнал регулярно предлагал читателю острые критические публикации, в которых использовался эзопов язык.
В 1884 г. «Отечественные записки» были закрыты как «орган печати, предоставляющий свои страницы для распространения опасных идей и тесно сотрудничающий с членами тайных обществ»30.
Лучшим способом избежать опасностей, которые таила в себе новая ситуация, было придерживаться умеренно неприспособленческих взглядов, за которые власти не смогли бы открыто преследовать, не противореча своим собственным принципам. Использование нединастической разновидности русского национализма было в таких случаях излюбленным средством, особенно в периоды войн или обострения международных дипломатических отношений.
Во время балканского кризиса 1875–1878 гг. многие газеты начали кампанию в поддержку «наших братьев славян и православных», несмотря на то что официальная политика стремилась к урегулированию османской проблемы. Этим настроениям потворствовал генерал Михаил Скобелев, гарцуя на белом коне. Отставной генерал Михаил Черняев отправился в Сибирь командовать добровольцами. Дипломатическое унижение России на Берлинском конгрессе в 1878 г. вызвало волну неистовых обвинений официальных властей в трусости Эту кампанию в печати возглавлял главный редактор ежедневной газеты «Московские ведомости» Михаил Катков31.
И это не было журналистской уловкой: такие редакторы, как Катков, а также редактор ежедневной газеты «Новое время» А.С. Суворин, верили в то, что Россия сможет сохранить за собой статус великой державы, выработав четкое демократическое национальное сознание, подобное тому, что возникло в объединенной Германии. Они оба разделяли веру в то, что всеобщая преданность царю сможет создать и поддерживать эту разновидность политического национализма даже среди многочисленных народностей Российской империи. Они также гордились миссией России на Кавказе и в Средней Азии, которая, по их мнению, была недостаточно оценена на Западе.
Еще одним эффективным направлением печати было освещение общественных проблем. В этом особенно преуспел издатель дешевой, «копеечной» газеты «Русское слово» И.Д. Сытин, последователь Льва Толстого. Статьи «Русского слова» живо и подробно описывали криминальные происшествия, проблемы алкоголизма, проституции, болезни и страдания крестьян, рабочих и иммигрантов — всех жертв эксплуатации и насилия. Такие издания поддерживали в простых русских людях чувство собственного достоинства, а также сострадания к ближним. Возможно, властям не нравились подобные репортажи, но их вряд ли могли запретить при условии, что они были достаточно точны.
К концу XIX столетия в России с помощью газет и журналов начало формироваться определенное общественное мнение по вопросам имперской, национальной и социальной политики. Оно не зависело ни от правительства, ни от радикалов. Суть его сводилась к тому, что неповторимое своеобразие России заключается в ее способности мирно управлять многочисленными народностями и в склонности к коллективизму, вдохновляемому то ли Православной церковью, то ли завуалированным социализмом32, в решении социальных задач.
Самые горячие споры вызывала военная реформа Александра II. Она вводила воинскую повинность для всего взрослого мужского населения страны. Это положение входило в силу с 1874 г. Военный министр Дмитрий Милютин поставил задачу создания хорошо оснащенной, профессионально управляемой армии, состоящей из сознательных граждан России. Сторонник Милютина, министр внутренних дел Петр Валуев, писал: «Военная служба — это разновидность национального начального образования граждан»33.
Образцом для создания новой российской армии была армия Наполеона, а позже — прусская армия, объединившая Германию. И в том и в другом случае армии нового образца появились после революции или всеобщего национального унижения. Россия не оказалась исключением. Однако даже после поражения России в Крымской войне потомственное дворянство не желало отказываться от своей монополии на офицерский корпус. Великие князья не могли смириться с тем, что высшие командные посты в русской армии больше не будут автоматически принадлежать им. Императорский двор был связан с армией теснее, чем с любым другим общественным институтом, и эти связи были более прочными.
И тем не менее Милютину удалось ввести всеобщую воинскую повинность для достигших совершеннолетия мужчин. И только образовательный уровень, а не социальное происхождение определял срок и характер службы.
Рекруты, не имевшие начального образования, должны были служить полные шесть лет, в течение которых обучались, помимо прочего, чтению и письму, так как все солдаты российской армии должны были быть грамотными.
После окончания срока службы солдаты возвращались к гражданской жизни. Они обязаны были ежегодно проходить переподготовку и в случае необходимости явиться в свои полки.
Кадетские корпуса были распущены. Вместо них было создано несколько военных училищ, поставивших перед собой задачу подготовки офицеров из недворянских сословий. Курсанты таких училищ, помимо военной подготовки, получали среднее образование34.
И все-таки дворяне продолжали бороться за сохранение собственных элитных военных училищ. При Александре III (1881–1894) кадетские корпуса были восстановлены. Тогда же уроки грамоты для простых солдат были отменены. Вплоть до 1917 г. высшее армейское командование находилось под патронажем императорского двора, а офицеры более низких чинов и происхождения боролись за признание своего статуса и профессиональной квалификации в атмосфере снисходительности и презрения вышестоящих офицеров35.
К концу XVIII в. православное духовенство превратилось в закрытую касту, хотя официальных ограничений на вступление и выход из духовного сословия не существовало. Дворяне очень редко становились священниками. Вступление дворян в духовное сословие означало резкое понижение социального статуса, и в этом случае они получали не столь хорошее образование. У простых же крестьян и мещан не было средств для обучения в семинарии. В результате большинство священников были сыновьями священников, а дочери священников, как правило, становились женами священников. Если сын священника избирал себе другое занятие, это означало его понижение в разряд низших налогоплательщиков, и, кроме того, ему грозила служба в армии в качестве рядового.
Во избежание подобной участи священники изо всех сил старались подыскать приходы для своих сыновей и зятьев. Эта задача становилась все труднее по мере того, как число священников в России быстро увеличивалось, а количество православных приходов и епархиальная казна оставались прежними. К тому же отставные священнослужители не получали пенсии.
Пожилой священник Владимирской губернии писал с необычайной прямотой своему епископу в 1791 г.: «…позаботьтесь обо мне и моей обедневшей семье. Прикажите студенту суздальской семинарии жениться на моей дочери и назначьте моего зятя на мое место»36. Об этом же хлопотали, возможно более скрытно, многие русские священники.
Из-за этих проблем церковь превратилась в агентство по трудоустройству и социальному обеспечению многочисленных полууниженных семейств духовного звания. Эта вспомогательная и в то же время жизненно необходимая деятельность препятствовала нескольким попыткам сократить число церковных приходов, где прихожане вынуждены были материально поддерживать священников, чтобы улучшить положение остальных. Такие попытки предпринимались в 1820-х, 1840-х и 1860-х гг. Священники боролись против сокращения их численности и даже против переводов в другие приходы. Это стало бы катастрофой для их семей, и епископы обычно старались не прибегать к принуждению37.
Православная церковь отражала неопределенность отношения русского народа к своему положению в «собственной» империи. Ей не удалось воплотить русский мессианский национальный миф. Это намного эффективнее делали староверы. Они к тому же были грамотнее и теснее связаны между собой38.
В больших городах лютеранская, католическая и баптистская церкви действовали более успешно. Деревенские жители, только что прибывшие в города, легко становились их последователями. То же самое можно сказать и о деятельности социалистических партий.
Деятельность Церкви на поприще благотворительности велась с переменным успехом. Многочисленные монастыри оказывали значительную, но неравномерную помощь бедным, больным, старикам и ветеранам армии.
Конфискация монастырских земель, проведенная в 1762–1764 гг., значительно уменьшила возможности монастырей в этом отношении. Церковные приходы также были ограничены в своих возможностях. Некоторые православные теоретики считали, что благотворительность не следует организовывать, что она должна идти прямо от сердца, как импульс любви от дающего берущему. Такой взгляд мог показаться уклонением от решения проблемы, но это было не так. Существует множество свидетельств искренней благотворительности, исходившей от людей различных общественных сословий, которые помогали нищим, заключенным, калекам и пожилым людям39.
Но, даже принимая во внимание все эти обстоятельства, отсутствие организованной деятельности Православной церкви в области благотворительности на протяжении XIX–XX вв. не может не поражать. Благотворительность исходила в основном от отдельных приходских священников и была результатом их собственной инициативы.
Александр Гумилевский, служивший в 1856–1866 гг. в Песках, недалеко от Санкт-Петербурга, и отец Иоанн Сергиев, полвека, начиная с 1855 г. прослуживший в Кронштадте, морской базе на острове недалеко от столицы, собирали денежные средства для открытия домов призрения для нищих и бродяг, работных домов для безработных, ремесленных училищ для детей из бедных семей.
Отец Иоанн впоследствии стал известен под именем Иоанна Кронштадтского. Его труды были переведены на несколько иностранных языков. После смерти отец Иоанн Кронштадтский был канонизирован Православной церковью. Александр Гумилевский был заподозрен властями в подпольной политической деятельности и переведен в отдаленный приход40.
Православная церковь была бедна, всегда в боевой готовности и отодвинута светским государством на задний план. В этот не самый удачный для нее период истории в ее недрах начали появляться ростки духовного обновления, восходившие к полузабытой традиции квиетизма. Раньше квиетизм был философией «нестяжателей». Возможно, поэтому возрождение этого религиозного течения связано с лишением церкви ее земель.
Центром нового религиозного течения стала гора Афон. Там в 1782 г. святой Никодимиус Хагиорит сверил и опубликовал собрание священных текстов отцов Церкви, посвященных молитве и созерцанию. Этот сборник назывался «Филокалия» («Любовь к Богу»). «Филокалия» была переведена на русский язык украинским монахом Паисием Величковским и опубликована в Санкт-Петербурге в 1793 г.
Паисий основал в Молдавии монастырь Ниаметс. В этом монастыре развивались квиетистские учения. Он служил убежищем для монахов из закрывшихся монастырей и для тех, кто был разочарован светским духом, проникшим в существовавший в России монастырский устав41.
Митрополит Санкт-Петербургский (с 1783 г.) Гавриил основал в России скиты, в которых созерцание и молитва совершались по-квиетистски. Управлять ими Гавриил пригласил монахов из Молдавии.
Одним из самых известных был Саровский скит в Нижегородской губернии. Там в начале XIX столетия старец Серафим, ведя квиетистский образ жизни, одновременно принимал людей, нуждавшихся в духовном наставлении. Миссия Серафима была поворотной для этого религиозного течения. Квиетисты перешли от совершенствования личной духовности к работе в миру. Простые люди получали у квиетистов утешение и духовные наставления. Некоторые монахи критиковали Серафима за общение с миром, но он отвечал им: «Научитесь смирению, и тысячи душ вокруг вас обретут спасение»42.
Получив отказ на свое предложение перевести на современный русский язык Библию, митрополит Филарет был отстранен от работы в Священном синоде. Вслед за этим он без официального одобрения основал свой собственный скит недалеко от Троице-Сергиевой лавры, назвав его Гефсиманская обитель. Филарет провел в Гефсиманской обители более десяти лет. Он вернулся в Санкт-Петербург только после смерти Николая I43.
В начале XIX в. Платон, митрополит Московский, восстановил разрушенный скит Оптина Пустынь неподалеку от маленького городка Козельска в Калужской губернии. В Оптиной Пустыни, ставшей главным центром духовного подвижничества, обитали три старца — Леонид, Макарий и Амвросий. Они придерживались квиетистских традиций почти сто лет (1828–1911). Продолжая и расширяя деятельность Серафима Саровского, они давали душевное утешение простым людям. Оптина Пустынь привлекала не только простой люд. Многие известные русские интеллектуалы и писатели совершали туда паломничество.
Теоретик славянофильства Иван Киреевский регулярно посещал Оптину Пустынь. Киреевский переводил на русский язык труды отцов церкви и часто консультировался по этому поводу со старцами, но не только это приводило его к ним. Он, как и все простые люди, нуждался в духовном наставничестве.
Во время своего религиозного кризиса Гоголь как минимум дважды посетил Оптину Пустынь. У религиозных философов Владимира Соловьева и Константина Леонтьева также были духовники в этом скиту. Лев Толстой несколько раз приезжал туда, несмотря на то что он отвергал Православную церковь как недостойный образец христианства. Перед смертью в ноябре 1910 г. он вновь отправился в Оптину Пустынь, но по дороге скончался44.
В 1878 г. в Оптиной Пустыни три дня провел Федор Михайлович Достоевский. Он приехал туда после смерти своего маленького сына. Его жена вспоминала, что Достоевский вернулся с вновь обретенной верой и миром в душе. Писатель видел знаменитого старца отца Амвросия три раза, один раз среди толпы народа и дважды наедине. Он ощутил на себе сильное положительное воздействие старца45. Амвросий стал прототипом отца Зосимы в знаменитом романе Достоевского «Братья Карамазовы»:
«Итак, что же такое старец? Старец — это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением… К старцам нашего монастыря стекались, например, и простолюдины, и самые знатные люди, с тем чтобы, повергаясь пред ними, исповедовать им свои сомнения, свои грехи, свои страдания и испросить совета и наставления…Они повергались пред ним, плакали, целовали ноги его, целовали землю, на которой он стоит, вопили, протягивали к нему детей своих, подводили больных кликуш. Старец говорил с ними, читал над ними краткую молитву, благословлял и отпускал их»46.
В романе Достоевского у Зосимы возникают трудности с монастырским начальством и некоторыми из монахов. Он не придерживался строго правил монастыря и пускал на его землю грешных людей. Квиетистское движение и особенно его вовлеченность в жизнь простых людей никогда не получало поддержки Священного синода, но отдельные епископы поддерживали квиетизм. Он продолжал оставаться экзотическим ответвлением Православной церкви, хотя таил в себе огромный потенциал для русской культурной и религиозной жизни, привлекая все социальные слои русского общества.
В самом начале реформ Александра II в наиболее нестабильных пунктах Российской империи начались волнения. Александр восстановил статус польской автономии, способствовал распространению начального образования, собирался вновь открыть Варшавский университет и рассматривал вопрос об освобождении крепостных крестьян. Все это позволило польской элите вновь почувствовать себя самостоятельным лидером потенциальной нации.
В польском национально-освободительном движении существовало два направления. Первое возглавлял маркиз Александр Велопольский, придерживавшийся умеренных взглядов. Он считал, что полякам следует сотрудничать с русским правительством и развивать реформы дальше вплоть до восстановления независимой Польши.
Другое, более радикальное крыло польского национально-освободительного движения требовало немедленной независимости для Польши и возвращения ей восточных территорий в Литве и Белоруссии, утраченных в XVIII в.
В течение года на улицах польских городов проходили демонстрации с национальными лозунгами. Своей кульминации этот процесс достиг летом 1862 г., когда польские радикалы попытались убить Велопольского и русского наместника в Польше великого князя Константина.
Чтобы уменьшить число сторонников радикального крыла в польском освободительном движении, Велопольский объявил призыв польской молодежи в российскую армию. Но потенциальные рекруты не спешили являться на призывные пункты. Они уходили в леса и формировали партизанские отряды.
Восстание началось в январе 1863 г. и длилось более года. В отличие от восстания 1831 г. здесь не было крупных сражений. На этот раз война была партизанской, и многое в ней зависело от позиции крестьян, которая оказалась неоднозначной. Некоторые крестьяне поддерживали восставших, помогали им продовольствием и информацией, но большинство все-таки держалось в стороне. Крепостные крестьяне не ощущали личной заинтересованности в польском национальном вопросе. Многие были уверены, что русское правительство освободит их от крепостничества на более выгодных условиях, чем их собственные помещики47.
Возможно, именно по причине нейтрального поведения большинства крестьян русской армии удалось восстановить контроль над ситуацией и подавить восстание. Лидеры восстания были схвачены и казнены. Однако сам факт восстания поставил под сомнение основные направления правительственной программы реформ — расширение местного самоуправления, поддержку образования, ослабление цензуры и т. д.
На повестке дня опять встал вопрос об усмирении Польши. Советники Александра II высказывали по этому поводу самые разные мнения Министр внутренних дел Валуев и министр иностранных дел Горчаков выступали за продолжение сотрудничества с польской аристократией. Это означало, что польские землевладельцы остаются господствовать в регионе. Российское правительство имело право преследовать только явных бунтовщиков.
Военный министр Милютин считал, что польские помещики доказали свою оппозиционность по отношению к России, поэтому они должны быть безжалостно экспроприированы и лишены власти. Польскими имениями должны управлять русские помещики, а сама Польша должна быть русифицирована.
Это был новый подход к польской проблеме. Он обходил национальную аристократию и стремился к превращению империи в единое национальное государство, ответственное за благосостояние населения в целом. Такие перемены в политике Российской империи имели далеко идущие цели. Один из оппонентов этой политики, Александр Кошелев, заметил: «Невозможно действовать в одной части страны в духе радикальной демократии, а в остальных ее частях придерживаться других, более здоровых принципов»48.
В конце концов была принята программа, предложенная Милютиным. Сотни польских аристократов были сосланы в Сибирь. Их земельные владения передали русским помещикам. Царское правительство освободило польских, а заодно белорусских и украинских крепостных крестьян на более выгодных условиях, чем русских. Польские крестьяне получили в свободное пользование участки земли. Помещикам была выплачена компенсация.
Польские сельские окружные советы, гмины, включали в себя все слои населения. Гмин не был исключительно крестьянским институтом, как, например, община в России. В конечном итоге все эти мероприятия заложили основу для межклассового гражданского сознания поляков, в то время как в самой России межклассового гражданского сознания еще не было49.
Непосредственные результаты подавления польского восстания 1863 г. отрицательно сказались на польской нации. Остатки статуса независимости Польши были ликвидированы. Бывшее Великое княжество теперь официально именовалось Вислинским краем России. Польские чиновники были заменены русскими. Официальным языком стал русский. Польской католической церкви было запрещено поддерживать переписку с Ватиканом, а епископы, не подчинявшиеся этому запрету, смещались со своих постов. В Литве и Белоруссии шло насильственное обращение униатов в православную религию50.
Русская интеллигенция искала научно обоснованную доктрину, которая смогла бы помочь ей служить народу. Наиболее подходящим оказался социализм. В Европе он уже существовал в самых разнообразных формах. В России они приобретали новые черты.
Русский вариант социализма воспринял долго подавляемый национальный миф о «святой Руси» — носительнице истинного христианства, который придал социализму в России мессианскую направленность.
Русский социализм также вобрал в себя традиции круговой поруки (общей ответственности). Эти традиции были усилены и расширены в послепетровском государстве. Идеалом русских социалистов были самостоятельная, уравнительная для всех участников крестьянская община и рабочая артель.
Первым мыслителем, сумевшим сформулировать своеобразие русского подхода к социалистической революции, был Михаил Бакунин. Он происходил из семьи богатого тверского помещика. Однако Бакунин мало общался с крестьянами в своем поместье. К социализму его, как и многих его современников, привела немецкая философия. Особое впечатление на молодого Бакунина произвела философия Гегеля, придававшая вселенское значение идеологической и политической борьбе. Политическая борьба, по Гегелю, была тем средством, благодаря которому человечество вместе с Абсолютным Духом, или Богом, придет к полному самопознанию и примирится с собой. Бакунин верил в то, что революция неизбежна в России. Она должна наступить тогда, когда диалектические противоречия, накопленные человечеством, достигнут своей кульминации и в конце концов разрешатся в великом очистительном социальном конфликте. Сам Бакунин выразил это емкой, ставшей крылатой фразой: «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!»51
Михаил Бакунин верил в то, что на русский народ возложена божественная миссия свершения революции, так как отчуждение народных масс от государства в России чрезвычайно велико. Во взглядах Бакунина был силен элемент русского и славянского национализма. Он утверждал, что славяне, сохранившие крестьянскую общину, способны на истинную солидарность, которую разрушает современное бюрократическое государство немецкого образца.
«Славяне, — писал Бакунин, — были по преимуществу племенем мирным и земледельческим… Живя отдельно и независимо в своих общинах, управляемых по патриархальному обычаю стариками, впрочем, на основании выборного начала и пользуясь все одинаково общинною землею, они… были все равны между собою, осуществляя, правда, еще только в патриархальном и, следовательно, в самом несовершенном виде, идею человеческого братства»52.
Михаил Бакунин был неглубоким и непоследовательным мыслителем. Он мало что мог сказать о том, когда может произойти восстание, и о практических политических его целях. Но его идеи были очень важны в тот период, потому что он определил крестьянскую общину как силу, которая сможет совершить тысячелетний переворот, смести безликую рациональную бюрократию по всей Европе и восстановить первозданную человеческую солидарность. «Русская демократия, — заявлял он, — своим пламенем поглотит мощь государства и осветит всю Европу кровавым заревом!»53. Учение Бакунина получило широкое распространение во всем мире, но в России оно стало особенно популярным.
Михаил Бакунин был пламенным пророком революционного социализма. Александр Герцен был скорее сомневающимся мудрецом. События 1848 г. во Франции и Италии, свидетелем которых ему довелось стать, развеяли его иллюзии о спасительной роли Запада. Теперь Герцен возлагал надежды на традиции русской крестьянской общины, которая сможет защитить свободу без высоких каменных стен, без полицейских и судей в огромных белых париках.
Первым шагом на этом пути должно было стать освобождение крестьян и наделение их землей. «Земля и воля» — эти слова стали лозунгом первого поколения русских социалистов. У Герцена не было четкого представления о том, каким образом должны быть освобождены крестьяне и на каких условиях они должны получить землю. Он знал, что крестьянское восстание а-ля Бакунин может разрушить многое из того, к чему он стремился.
В конце 50-х гг. XIX в. взгляды Герцена стали особенно умеренными. Он надеялся на то, что социализм будет введен сверху по указанию царя как продолжение крестьянской реформы. Когда же был провозглашен Манифест об освобождении крепостных крестьян, для всех стало очевидным, насколько глубоко заблуждался Герцен. Несмотря на огромное влияние «Колокола» на читающую публику России, Герцен был постепенно оттеснен на задний план более молодыми, энергичными и менее сомневающимися революционерами54.
Идеи Александра Герцена нашли свое отражение в романе Николая Чернышевского «Что делать?». Этот роман появился в журнале «Современник» в 1862 г., самым невероятным образом обойдя царскую цензуру. В романе изображена жизнь швейной артели. Молодые женщины оставили свои патриархальные семьи, в которых главенствовали их мужья и отцы, и, объединив усилия, начали шить одежду на продажу.
Таков сюжет, но за ним безошибочно узнается завуалированная (из-за цензуры) в художественные образы деятельность подпольного кружка молодых революционеров, готовящих грядущую революцию. Рахметов, лидер кружка, ведет аскетический образ жизни. Он много времени посвящает чтению книг, физическим упражнениям и рациональному питанию, воздерживается от секса.
Можно сказать, что в Рахметове отразился петровский идеал — самоотверженная работа на благо общества, — соединенный с православным монастырским и социалистическим фаланстерством. Образ Рахметова, несмотря на его надуманность, стал необычайно популярен и оказал огромное влияние на два поколения русских революционеров. В их число входил и В.И. Ленин55.
В романе Чернышевского серьезное внимание уделено женскому вопросу. Одной из замечательных черт русского социализма было то, что он придавал большое значение активности женщин в этом движении. В начале XIX в. под влиянием идей Просвещения и романтизма взгляды на семейные отношения и соотношение полов в жизни общества начали меняться. В аристократических и профессиональных кругах утвердилась мысль о том, что женщина должна получать такое же хорошее образование, как и мужчина, быть равноправным партнером своему мужу и оказывать благотворное влияние на своих детей.
Однако подобное отношение к женщине противоречило русским традициям в гораздо большей степени, чем европейским. С одной стороны, русские женщины обладали значительно большими правами собственности, что создавало определенный базис для независимых действий. С другой — можно предположить, что они были более подавлены морально и более разобщены, чем во многих других странах.
Реформы 60-х гг. XIX в. только усилили это противоречие. Благосостояние многих аристократических семей было подорвано. Теперь им стало намного труднее обеспечивать содержание молодых женщин. В то же время эта ситуация, хотя и неохотно, открыла женщинам дорогу к образованию. Многим молодым аристократкам теперь пришлось вести самостоятельную жизнь, но для этого было необходимо создать определенные условия.
Конфликт поколений, принимавший болезненные формы, когда речь шла об отцах и сыновьях, еще более обострялся, когда речь заходила об отцах и дочерях. Многих отцов семейств оскорбляло, что их дочери не желали больше вести традиционный образ жизни, выйдя замуж или оставаясь в родительском доме, а стремились в большие, испорченные города, посещали одни, без сопровождавших их родственников или слуг переполненные лекционные аудитории или даже анатомические театры, открывали свои собственные счета и начинали свое собственное дело. Таким образом, вопрос самореализации стал особенно актуальным для российских женщин. Он был важной частью социалистического идеала самоэмансипации в обществе взаимной поддержки56.
Первые революционные организации начали возникать в 1860-х гг. Их появление стало результатом неудовлетворенности реформами, а питательной средой — исключительная атмосфера российских университетов. Студенческая практика взаимопомощи и чтение Чернышевского вдохновляли молодых людей на создание подпольных групп со злонамеренными целями, включая революционную пропаганду, контакты с рабочими и убийство правительственных чиновников.
Один из членов такой группы, Д.В. Каракозов, попытался в 1866 г. убить Александра II. Сам Каракозов так писал о мотивах революционеров того периода: «Братья! Меня долго мучила мысль о том, почему мой любимый русский народ так много страдает! Я искал причину его страданий в книгах, и я нашел ее. Человек, ответственный за все, — царь… Подумайте хорошенько об этом, братья, и вы поймете, что царь — главный господин. Он ни разу не протянул руки простому народу, потому что он и есть самый страшный враг народа»57.
Преклонение перед народом, наивная вера в книги, грубое деление мира на добро и зло — все это характерно для интеллигенции, оторванной от масс, без практического опыта, соблазненной тысячелетними надеждами, почерпнутыми из русской народной традиции «признаков, знамений».
Одной из самых отвратительных фигур подпольных революционных кружков был Сергей Нечаев. Он утверждал, что революционером может считать себя только тот, кто «порвал все связи с обществом… и с этикой его общежития»58. Свои взгляды Нечаев воплощал в жизнь. Он организовал подпольную группу, члены которой должны были чувствовать себя ничтожной частицей огромной машины. Единственным непререкаемым авторитетом для них был только сам Нечаев.
Нечаев отправился в Швейцарию к Михаилу Бакунину. Там он сумел убедить Бакунина в искренности своих намерений и получил от него большую сумму денег на революционную борьбу. Вернувшись в Россию, он заявил членам своей группы, что один из них является политическим шпионом, и приказал убить его. Они выполнили его приказ.
После полицейского расследования в 1872 г. дело Нечаева слушалось в суде. Власти решили сделать суд открытым. Они надеялись, что свидетельства жестокости революционеров по отношению к своему товарищу вызовут у людей отвращение. На деле все оказалось наоборот. Многие молодые люди восхищались мужеством и целеустремленностью Нечаева, а также тем, что он бросил вызов традиционной общественной морали59.
Однако в России были революционеры, с отвращением отринувшие его как пример извращения прекрасных целей революционного движения. В 70-е гг. XIX в. были предприняты мирные попытки вывести революционное движение из его болезненной замкнутости, найти контакт с массами и убедить их в необходимости общих действий, чтобы положить конец существующему строю.
Это мирное направление революционного движения в России возглавил отставной военный инженер Петр Лавров. В молодости он принимал участие в одном из студенческих кружков, за что и был сослан в Вологодскую губернию.
В 1869 г. Лавров написал свое главное произведение — «Исторические письма», ставшее своего рода библией интеллигенции. Лавров считал, что интеллигенция смогла получить образование и культуру только благодаря тому, что простой народ трудился и страдал. Теперь настал черед вернуть народу долг и поделиться с ним своими знаниями.
Лавров утверждал, что революция должна стать результатом работы самих людей, но он отрицал идею Бакунина, что слепое, бессмысленное разрушение может быть благотворным. Лавров призывал к повышению культурного уровня и сознания крестьянских масс, с тем чтобы они сами могли реализовать свои социалистические возможности и не растрачивали их на огульное, неразборчивое насилие.
В середине 70-х годов XIX в. тысячи молодых людей, большинство из которых были студентами, попытались претворить идеи Петра Лаврова в жизнь. Первые попытки «хождения в народ» были предприняты еще староверами и сектантами, ведь они больше кого бы то ни было были отчуждены от режима и церкви. Однако со временем оппозиционный пыл староверов остыл. В любом случае они с отвращением и опаской относились к атеизму наиболее радикально настроенных людей60.
Городские рабочие оказались очень восприимчивы к революционным идеям. В 1869 г. Марк Натансон основал революционный кружок в Санкт-Петербургской военно-медицинской академии. В 1871 г. Натансона арестовали. После его ареста кружок возглавил Николай Чайковский. «Чайковцы» отрицали «иезуитство и макиавеллизм» Нечаева. Сам Чайковский называл свой кружок рыцарским орденом. Обращаясь к соратникам, он писал: «Мы должны быть чисты. Мы должны очень хорошо узнать друг друга. Когда наступят тяжелые времена преследований и борьбы, мы будем заранее знать, как поведет себя каждый из нас»61.
Кружок Чайковского начинался с собирания социалистических книг. Сначала эти книги использовались внутри кружка, а затем их начали распространять среди рабочих. В библиотеку «чайковцев» входили «Капитал» Карла Маркса, «Исторические письма» Петра Лаврова, «История Французской революции» Луи Блана, а также произведения Александра Герцена и Николая Чернышевского. Помимо распространения социалистической литературы, члены кружка организовывали подпольные группы, в которых обучали рабочих и проводили с ними беседы. Такие группы приобрели большую популярность62.
В 1873 г. члены кружка поняли, что готовы к работе в самой гуще народа, в деревнях. Для молодых людей это был значительно более решительный шаг, чем агитация в городе. Они должны были прервать свое образование и карьеру, расстаться с семьей и друзьями. И тем не менее несколько тысяч молодых людей приняли решение отправиться в деревни. По словам одного из участников этой агитационной кампании, «молодые революционеры верили в народ и в свои собственные силы. Охваченные вдохновением, они отправились в долгое путешествие в неизведанное… Все их корабли сгорели. Дороги назад не было»63.
Судя по стилю этого документа, настроение молодых людей — революционеров вполне сравнимо с душевным порывом викторианских миссионеров, направлявшихся в «черную Африку». Живя среди крестьян, воспринимая их образ жизни, они хотели заново связать нити разорванного этнического полотна России. Кроме того, революционеры-народники пытались довести до крестьянского сознания плоды социалистического учения, распространившегося по всей Европе.
Стремление к национальному единству у народников в первую очередь проявлялось в одежде, которую они носили. Юноши надевали красные рубашки, мешковатые штаны, отращивали волосы. Девушки же, наоборот, коротко стриглись и носили простые белые блузы, черные юбки и грубую обувь. Они не только старались быть похожими на простых работников, но еще и намеренно пренебрегали половыми различиями в одежде, бросая вызов общественным условностям.
Некоторые народники обучились ремеслам. В деревнях они работали каменщиками, столярами и печниками. Другие революционеры смогли применить на селе полученное ими в городе образование. Они работали школьными учителями, фельдшерами и волостными чиновниками64.
На вопрос о том, как крестьяне относились к народникам, историки обычно отвечали, что простые деревенские жители не понимали революционных идей и с подозрением относились к самим революционерам. Часто крестьяне выдавали их властям. Однако последние исследования показали, что так было далеко не всегда. Бесспорно, в отношениях между революционерами-народниками и крестьянами существовали серьезные трудности. Сельские жители с уважением относились к царю и верили в Бога. Для большинства студентов вера в Бога и царя была грубым суеверием. Осип Аптекман, поселившийся в одной из деревень Псковской губернии, писал об этом так: «Мои взгляды на мир абсолютно отличаются от их взглядов. У нас разные мысли и два разных типа сознания. Они не просто противоположны, они противоречат друг другу»65.
И все-таки способы установления человеческих контактов существовали. Аптекман, служивший сельским фельдшером, понял, что может завоевать доверие крестьян, внимательно расспрашивая их о жизни во время своей работы. Вера Фигнер работала санитаркой в самарской земской больнице. Она также обнаружила, что крестьянам очень нравится, когда их доброжелательно и детально расспрашивают о здоровье и подробно объясняют им, как принимать лекарства.
Когда Вера Фигнер и ее сестра Евгения открыли бесплатную школу, учиться в ней захотели не только дети, но и взрослые. В своей школе сестры преподавали основы грамоты и арифметику. Эти знания были необходимы крестьянам в их повседневной жизни. «Каждую минуту мы чувствовали, что мы необходимы, что мы не лишние. Это понимание своей нужности и было той самой силой, которая привлекала молодых людей в деревни. Для этого нужно было только открыть свое сердце и смирить гордыню»66.
Крестьяне действительно разделяли некоторые идеи революционеров-народников. Например, об уравнительном землевладении и о предоставлении самоуправления крестьянским общинам. Но крестьяне понимали эти идеи совершенно по-другому. В крестьянском сознании справедливость на местах мог гарантировать только добрый царь-батюшка, не важно, что он был очень далеко.
Двое активистов народнического движения в Киеве выяснили, что крестьяне Киевской губернии надеялись получить всю землю в награду за несение всеобщей воинской повинности, недавно введенной Милютиным. Они распространили подложный манифест от имени царя, в котором призывали крестьян отнимать земли у помещиков, якобы препятствующих исполнению воли царя. Крестьяне образовали дружину, но полиция узнала о заговоре и обезвредила его67.
Этот эпизод показывает, что крестьяне были готовы на политические действия, если они думали, что царь одобряет их. Большинство революционеров-народников все-таки считали, что нельзя завоевывать поддержку крестьян хитростью. Это нарушало нравственные принципы, на которых основывалось их движение.
Деревенские власти — старосты, полицейские, а порой и священники — рано или поздно узнавали о незнакомцах в своих волостях. Молодые люди выделялись речью, поведением, иногда одеждой. Они были абсолютно незащищены, так как их движение было мирным и неорганизованным. Им не удалось избежать арестов, поскольку они и не предполагали скрываться. Несколько сотен человек были схвачены и брошены в тюрьму. С этого момента для них все изменилось: активная жизнь, наполненная социальными обязанностями, обернулась пассивным, изолированным от мира существованием в тюремной камере. Более того, многие обнаружили, что некоторые их товарищи вовсе не «рыцари в сверкающих доспехах». Они сломались под прессом следствия и стали доносчиками. Кто-то покончил с собой, кто-то сошел с ума.
В 1877–1878 гг. состоялось два больших судебных процесса. На первом слушались дела 50 подсудимых, на втором — 193. Суды были открытыми. Тем, кто хотел сохранить себе жизнь, был дан шанс доказать свою правоту перед публикой. Они могли это сделать лично или через адвокатов.
Опыт «хождения в народ» показал, что мирная социалистическая пропаганда ограничена существующим режимом. Основой социалистической деятельности в России стали подпольные организации. В 1876 г. Марк Натансон с товарищами основали организацию, которую впоследствии можно будет назвать первой политической партией России в том смысле, что она имела центральный комитет и ответвления во многих провинциях. Названием для организации послужили слова Герцена — «Земля и воля». В декабре 1876 г. члены «Земли и воли» организовали демонстрацию перед Казанским собором в Санкт-Петербурге, в которой принимало участие более 200 человек, включая рабочих.
С самого начала существования «Земли и воли» среди ее членов возникли разногласия по поводу методов борьбы. Одно крыло организации настаивало на продолжении мирной пропаганды, другое утверждало, что только насильственное свержение существующего режима может привести к реальным изменениям в стране.
Сторонников насильственных действий обнадежил исход дела Веры Засулич, которая в январе 1878 г. стреляла в генерал-губернатора Санкт-Петербурга Трепова в его приемной. Генерал был ранен.
Дело Засулич рассматривалось на открытом заседании судом присяжных. К ужасу властей, присяжные оправдали Засулич, хотя никто из них не отрицал, что было совершено покушение на убийство. Приняли довод ее адвоката о том, что у нее не было «личного интереса» убивать Трепова. Засулич «боролась за идею». Люди, собравшиеся в зале суда, встретили оправдательный вердикт аплодисментами68.
Присяжными на этом суде были мещане из Санкт-Петербурга и крестьянские официальные представители из близлежащих деревень. Аргумент защиты, что существовавший в России режим аморален, сильно подействовал на них. Даже Федор Достоевский, придерживавшийся монархических взглядов, признался как-то своему другу, что, если бы он узнал о готовящемся террористическом заговоре, он все-таки не доложил бы о нем правительству из-за боязни публичного осуждения и насмешек69.
В 1879 г. подпольный съезд «Земли и воли» принял постановление о начале политики систематического террора. Целью террористической деятельности народовольцев были дезорганизация деятельности правительства и в конце концов его свержение. Самодержавие планировалось заменить конституционным правлением, которое подготовит почву для народного самоуправления.
Несколько членов организации не согласились с этим решением. Среди них был бывший студент Горного института Георгий Плеханов, предпринявший не очень удачную попытку создать оппозиционную организацию.
Большинство же членов «Земли и воли» одобрили принятый курс на свержение существующего режима и проголосовали за новое название своей организации. Теперь она называлась «Народная воля». 26 августа 1879 г. исполнительный комитет «Народной воли» приговорил Александра II к смерти за «преступления против народа».. С тех пор деятельность организации была посвящена приведению этого приговора в действие.
Растущее напряжение между правящим режимом и образованной частью общества способствовало возникновению панславизма, первого независимого общественного движения, которое соответствовало как потребностям внешней политики так и потребностям государства и общества России того времени. Панславизм был особенно распространен среди богатых и образованных москвичей. Русские панслависты, воодушевленные примером Германии, надеялись, что Россия сможет восстановить национальное достоинство и усилить свои позиции в Европе, способствуя созданию национальных государств славянских и православных народов Центральной и Юго-Восточной Европы.
Причины возникновения панславизма были отчасти геополитическими. Результаты Крымской войны заставили Россию искать компенсации в Европе. Развитие отношений со славянами и православными народами могло привести к ослаблению мощи Габсбургской монархии и Османской империи.
Панславизм также был обращен к бессознательному мессианизму в русской культурной и религиозной традиции. В этом смысле он имел что-то общее с социализмом. В 1849 г. поэт Федор Тютчев писал о граде Константинополе как об одной из тайных столиц Русского царства. Он призывал к расширению границ империи от Нила до Невы, от Эльбы до Китая, как предвидел Святой Дух и прорицал Даниил70.
Мессианские настроения были сформулированы Николаем Данилевским в работе «Россия и Европа» (1869). Он заявлял, что романо-германское господство в Европе подходит к концу. Его заменит православно-славянское господство. В соответствии с теорией Данилевского новая славянская цивилизация со столицей в Константинополе синтезирует все лучшие достижения своих предшественников: религиозность Израиля, культуру Греции, политическое устройство Рима и социально-экономические достижения современной Европы. Она обогатит их славянским гением общинности и социальной справедливости. Славянские народы объединит глубоко укоренившаяся «вера в царя».
В рассуждениях Данилевского ясно слышится эхо мифа о «Москве как Третьем Риме», превращенного в современную геополитическую проповедь71.
Самым популярным распространителем таких идей был Достоевский. В его публицистических работах и романах явно прослеживается идея о богоизбранности русского народа, на который возложены невероятные страдания и особая миссия. Достоевский верил в то, что скромная, податливая природа русского характера облегчает взаимодействие русских с другими культурами и нациями. Из этого следует, что в Российское государстве другие нации могут процветать при условии, что они принимают законность русской политической власти.
В отношении балканских государств это означало принятие Россией руководства славянскими и православными народами в крестовом походе против Османской империи. Над собором Святой Софии в Константинополе вновь должен быть воздвигнут крест. Достоевский верил в то, что это станет первым шагом к установлению «вечного мира» в Европе в славянском духе72.
Некоторые панслависты надеялись, что сотрудничество России с другими славянскими и православными народами будет сопровождаться созданием Земского собора, представляющего различные народы. Через Земский собор они смогут доносить свои желания до царя. Если бы империя пошла таким путем, это было бы началом демократизации73.
Однако такую точку зрения разделяли отнюдь не многие. Далеко не все славянские народы были согласны на роль, отведенную им самозваными русскими пророками. Большинство польских интеллектуалов были католиками и не желали признавать себя частью православного культурного сообщества. Поляки были решительно настроены против российского господства, которое им уже порядком надоело.
Даже православные славяне Балкан, хотя и были рады принять помощь русских в борьбе против Османской империи, всеми силами избегали подчинения своей нации Российской империи.
Панславистская программа могла быть эффективной только в случае войны России против Османской империи и, возможно, против Австрии. После образования империи в Германии в 1871 г. панславизм переходит из области культурных представлений в область реальной политики. Он становится средством сдерживания влияния Германии в Восточной Европе.
Генерал Ростислав Фадеев был убежден в том, что выяснение отношений между славянами и немцами неизбежно. Россия, настаивал он, либо в противовес австрийской экспансии укрепит позиции на Дунае, используя свои славянские связи, либо утратит всякое влияние в Европе и будет отброшена за Днепр, вновь став абсолютно азиатской страной. «Славяне или Азия», — любил повторять Фадеев в разговорах с русскими дипломатами74.
За пропаганду подобных идей Фадеев был уволен из русской армии. Правда заключалась в том, что русские дипломаты не хотели рисковать, начиная большую европейскую войну. Их задачей было восстановление стабильности в Европе, которую уже довольно сильно нарушило появление объединенной Германии. Кроме того, царь не хотел поддерживать восстания против законных монархий.
Сербское и болгарское восстания 1875–1876 гг. против Османской империи выдвинули эту дилемму в острой и неизбежной форме. Армейские офицеры, светские дамы и купцы образовывали славянские благотворительные комитеты, собиравшие деньги и посылавшие добровольцев в Сербию. Власти официально не поддерживали эти начинания, но с их молчаливого согласия офицеры и солдаты русской армии покидали свои полки и присоединялись к сербским вооруженным отрядам. Одним из таких офицеров был друг Фадеева, генерал Михаил Черняев, герой последней русской кампании в Средней Азии.
После того как, несмотря на все усилия, сербская армия была все-таки разбита, русское правительство не могло больше медлить. Россия должна была либо прийти на помощь Сербии, либо смириться с резким уменьшением своего влияния на Балканах.
Наконец Александр II решился объявить войну Турции на том основании, что она не выполняет обязательств по введению реформ перед европейскими государствами. Военные действия начались после того, как между Россией и Австрией было заключено соглашение, исключавшее образование «крупного объединенного славянского государства»75. Россия вступила в войну с Турцией в соответствии с европейскими соглашениями, а не из солидарности с балканскими славянами.
Война оказалась очень сложной. Турция, хотя и имела репутацию «тяжелобольного», вовсе не была аутсайдером. Она способствовала разжиганию беспорядков на Кавказе среди недавно усмиренных мусульманских народов Дагестана и Чечни. Османские войска высадились на побережье Черного моря. Они привели с собой абхазцев, депортированных из этих мест несколько лет назад. Это вызвало волнения среди местного населения.
Русские сумели подавить восстания, но вынуждены были держать на Кавказе более 60 000 солдат. Командовал операцией генерал М.Т. Лорис-Меликов. Его войска успешно атаковали на юге и западе Анатолии, захватили город Карс и отрезали портовый город Батум.
На Балканском театре военных действий русские войска переправились через Дунай, форсировали Шипкинский перевал, одно из самых серьезных препятствий на их пути в южном направлении, и успешно продвигались вперед, отражая яростные атаки турок.
Первые сложности начались при взятии крепости Плев-на, которую пришлось штурмовать трижды. В конце концов после продолжительной осады Плевна сдалась. Затем дела пошли лучше. В результате большого сражения пал Пловдив. В январе 1878 г. русские войска вошли в Адрианополь и уже были готовы к захвату Константинополя.
Успехи русской армии на Балканах вновь встревожили европейцев, опасавшихся российской экспансии в Средиземноморье. Британцы послали свой флот в Мраморное море и расположили его рядом с Константинополем. Русские войска отступили и вместо взятия Константинополя заключили с Турцией Сан-Стефанский договор. По этому договору за Россией закреплялось право «гарантировать» реформы в Османской империи. К России также отходили порт Батум и анатолийский город Эрзурум. Договор оговаривал создание большого Болгарского государства, включавшего всю Македонию и имевшего выходы к Эгейскому морю. Сан-Стефанский договор фактически ставил Россию в зависимое положение от европейских государств.
И снова перспектива раздела Турции и присутствия России на Балканах вызвала общую тревожную реакцию в Европе. Бисмарк созвал в Берлине конгресс, который согласился признать русские аннексии на юге Кавказа, а также согласился с присутствием России в бассейне Дуная и в потерянной в результате Крымской войны Южной Бессарабии, но только за счет упразднения Болгарского государства: его южная часть, переименованная в Восточную Румелию, оставалась за Османской империей. Македония также переходила к туркам.
Панслависты были в бешенстве. То, что Россия завоевала ценой героических сражений, было предано ее дипломатами. В 1878 г. на банкете Славянского благотворительного общества Иван Аксаков осудил решения Берлинского конгресса. Он назвал его «открытым заговором против русского народа, в котором приняли участие сами русские»76.
Панславизм теперь пытался склонить власти и народ к более агрессивной, национально ориентированной внешней политике, аналогичной той, что проводила Пруссия по отношению к другим частям Германии. Эта позиция получила поддержку образованной части общества. Пресса также поддерживала ее. Однако народные массы оставались в стороне от этих дебатов. Панславизм был связан в их сознании с действиями, направленными против законной монархии77. Более того, идеология панславизма не могла укорениться в многонациональной империи, где далеко не все народы были славянами и православными. Насаждение панславизма было чревато возникновением национальных конфликтов, интернациональных войн и народных восстаний.
В течение двух десятилетий России удавалось сдерживать Германию путем сокращения возмещения материальных издержек Священного союза. В 1873 г. Россия, Германия и Австрия подписали «Союз трех императоров», но ему досаждали постоянные трения между Россией и Австрией. В конце 1880-х гг. действие договора кончилось. Россия для поддержания баланса сил вынуждена была заключить союз с Францией.
Она неохотно пошла на этот шаг. Франция была республикой. Против нее был настроен Священный союз. К тому же она была политически нестабильна. Русский царь ненавидел стоять с непокрытой головой и в торжественном молчании слушать Марсельезу, республиканский боевой гимн французов. Но несмотря на это, союз был заключен в 1891 г. За ним последовали совместные военные планы союзников78.
1 марта 1881 г. «Народная воля» достигла своей главной цели. Карета Александра II, возвращавшегося по набережной с военного парада в Санкт-Петербурге, была подорвана бомбой. Однако это трагическое происшествие на самом деле означало полный провал движения. Народовольцы не могли взять власть или созвать Конституционное собрание. А на политику нового царя, Александра III, они смогли повлиять разве что негативным образом. Большинство членов исполнительного комитета «Народной воли» были схвачены и арестованы в результате слежки и внедрения полицейских агентов в их ряды.
За год или несколько ранее до своей смерти Александр II учредил Верховную распорядительную комиссию, наделенную чрезвычайными полномочиями для борьбы с возросшей угрозой терроризма. Верховная распорядительная комиссия отвечала за подавление террора и за формирование общественного мнения, порицавшего терроризм.
Главой комиссии был назначен М.Т. Лорис-Меликов. Армянин по национальности, он отличился в период турецкой кампании 1877–1878 гг. Вскоре Лорис-Меликов понял, что карательные методы неэффективны, и подчеркивал важность внимательного и позитивного отношения правительства к нуждам людей всех сословий. Лорис-Меликов настаивал на принятии мер для усиления доверия общества правительству.
Он способствовал активизации общественных сил в борьбе с ложными идеологическими доктринами79.
Для реализации поставленных целей Лорис-Меликов взял на вооружение идеи, оставшиеся невоплощенными в 1860-е гг. Эти идеи постоянно упоминались в конфиденциальных правительственных документах.
Лорис-Меликов предлагал наделить крестьян большими гражданскими правами, расширить их правовой статус, облегчить им получение земельных наделов в полную собственность. Он хотел увеличить власть земств и городских дум и управ и усилить их налоговую базу.
Самым смелым было его предложение, по которому выборные представители от земств и больших городов вместе с делегатами от Сибири и национальных окраин, назначенными царем, должны были принимать участие в работе предварительного комитета Государственного Совета над проектами законов. Затем проекты законов направлялись на рассмотрение сессии Государственного Совета и в конечном итоге — к императору. Это был первый робкий шаг к участию в работе над законодательством выборных представителей. Проект был одобрен Александром II 1 марта 1881 г., за несколько часов до гибели80.
Когда его преемник Александр III собрал своих министров для решения вопроса о продолжении этого проекта, поверенный Священного синода К.П. Победоносцев осудил его. По его словам, формирование представительного государственного органа приведет к пустой болтовне и подражанию западной конституции. Одним словом, это будет конец России. «Россия была сильна благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царем… Мы и без того страдаем от говорилен, которые, под влиянием негодных, ничего не стоящих журналов разжигают только народные страсти»81.
Внимая призыву Победоносцева, правительственные чиновники должны были бы вспомнить, что в течение двух лет они не без основания опасались за свою жизнь. И тем не менее Победоносцев отверг предложения Лорис-Меликова об учреждении представительств в правительстве, не предложив ничего взамен. Лорис-Меликов подал в отставку, уведя за собой большинство своих сторонников.
В 1882 г. с альтернативными предложениями выступили панслависты. Н.П. Игнатьев, бывший посол России в Константинополе, а теперь министр внутренних дел, выдвинул проект возобновления Земского собора. Земский собор предполагалось созвать на Пасху 1883 г., приурочив его к коронации Александра III. Земский собор должен был доводить до царя желания «земель» и выдвигать предложения реформ, особенно в отношении крестьянских учреждений.
Победоносцев счел предложение Игнатьева аналогичным предложениям Лорис-Меликова. Он говорил, что конституция означает «ослабление правительства и ослабление России». Александр III отверг идею о созыве земских соборов. Игнатьев подал в отставку82. Навязчивая идея о том, что самодержавие — русская слава, победила.
Вместо робкого партнерства с гражданским обществом правительство ввело в некоторых частях империи чрезвычайное управление, которое позволяло министру внутренних дел, губернаторам и даже полицейским чиновникам значительно ограничивать гражданские права, смещать чиновников, включая судей, отменять решения земств, городских дум и управ, закрывать газеты и высшие учебные заведения, накладывать арест на собственность и брать под стражу людей без суда и следствия.
В десяти провинциях, включая Москву и Санкт-Петербург, чрезвычайное управление было введено немедленно. «Временное» законодательство просуществовало на самом деле вплоть до 1917 г. В некоторых областях России юридические гарантии в любое время могли быть заменены полицейским режимом83.
В 1880—1890-е гг. были приняты очередные меры по ограничению нежелательных последствий реформ 1860-х гг. Высшие чиновники продолжали бить тревогу по поводу недостатка надзора за крестьянскими учреждениями. Министр внутренних дел Дмитрий Толстой утверждал, что несобранная натура крестьян, их низкий экономический и культурный уровень, удаленность от судов требуют контроля со стороны чиновников, назначаемых правительством и «не страдающих излишним формализмом».
В 1889 г. была введена новая должность — земский начальник. Один земский начальник надзирал над несколькими волостями. Они назначались из числа местных мелких помещиков министром внутренних дел. Земские начальники были уполномочены отменять решения деревенских сходов и судов, а также смещать с постов любых чиновников. Это было частичное восстановление личной власти, характерной для крепостничества, тем более что контроль правительства над земскими начальниками был слабым. Один из них позднее написал в своих воспоминаниях: «…земскому начальнику ничто не мешает быть в полном смысле полновластным и почти бесконтрольным начальником»84.
Еще с 60-х гг. XIX в. власти были озабочены политической неблагонадежностью некоторых местных правительственных собраний. В 1890–1892 гг. участие в земских и городских выборах было резко ограничено в пользу крупных помещиков и буржуазии. Губернаторы получили больше прав для отклонения решений местных правительственных собраний и внесения изменений в них.
Попытка Дмитрия Толстого подчинить земства и городские советы Министерству внутренних дел не удалась, но «самоуправление» в первоначальном значении этого понятия было ограничено85.
В конце XIX в. российская внутренняя политика оказалась перед тяжелым выбором между двумя несовместимыми системами. Реформы Александра II сильно подорвали традиционную структуру личной власти, но не смогли заменить ее гражданско-правовой. Для восполнения вакуума власти у режима не нашлось ничего, кроме полиции, которую он наделил чрезвычайными полномочиями.
Режим сначала разобрал старое здание, построил новое, но затем передумал и начал восстанавливать руины. Получившийся в результате этих непоследовательных действий гибрид угрожал равновесию всего здания. Правящий режим стоял перед неразрешимой дилеммой: он разрывался между необходимостью введения гражданских институтов и невозможностью ввести их без подрыва собственной стабильности.
1860–1880-е гг. были временем наибольшего расширения территории Российской империи за счет Средней Азии. Издавна на границах империи строились многочисленные укрепления для отпора кочевым племенам. Теперь царское правительство поставило перед собой задачу присоединить все территории кочевых племен к России и установить там стабильную, предсказуемую власть.
Много столетий назад этот регион находился под властью одного правителя. На севере раскинулись в основном степные земли, а на юге — пустынные. Среди степей и пустынь было несколько оазисов. Наиболее известные из них Хива в устье Амударьи, долина Зеравшана между Самаркандом и Бухарой и очень плодородная Ферганская долина, омываемая реками, текущими с Памира. В Ферганской долине процветало интенсивное орошаемое земледелие.
Города Мерв, Бухара и Самарканд когда-то были крупными центрами международной торговли между Средней Азией, Ираном, Индией и Китаем. Через них проходил так называемый шелковый путь. Со временем эти города пришли в упадок. Этому способствовали развитие океанского транспорта и закат континентальной торговли.
Регион долгое время был сферой персидского господства. Его населяли древние иранцы. Турки называли их таджиками. На протяжении столетий, и особенно после монгольского нашествия в XIII в., таджики взаимодействовали с огромным количеством тюркских кочевых племен. Эти племена можно разделить на два вида. Одни оставались в степи весь год, перегоняя отары с одного пастбища на другое. Другие летом поднимались со своими отарами в горы, на альпийские луга, а зимой спускались обратно в долины.
В XII–XIII столетиях регион находился под властью монголов. Сначала это были непосредственные преемники Чингисхана, а позже Тимура (Тамерлана), который сам был родом из Самарканда.
В XVI столетии союз узбекских племен, которые также были в родстве с Чингисханом, объединял под своей властью большую часть территории, но постепенно она распалась на небольшие ханства и эмираты, осуществлявшие неустойчивую гегемонию над кочевыми вождями.
Языковое и культурное наследие региона было многообразным. Турецкий язык использовался в административной и военной областях, а персидский — в области торговли, культуры и религии. Управляли регионом в основном узбеки. Они становились все более и более оседлыми. Узбеки пользовались персидским языком, особенно в коммерции и светском общении.
Оседлые узбеки и таджики оазисов были двуязычными. Постепенно они смешивались и становились почти неразличимы. Русские называли их сартами (это санскритское слово означает купец).
На севере в Кипчакской степи жили казахи, а ближе к Аральскому морю — каракалпаки. На востоке в горах Тянь-Шаня жили киргизы, а в юго-западных пустынях и на восточном побережье Каспийского моря — туркмены, западнотюркский народ, принадлежавший к той же языковой группе, что и азербайджанцы1.
Ислам получил распространение среди народов, населявших оазисы, задолго до монгольского вторжения. Суннизм — одна из ортодоксальных форм ислама — процветал в этом регионе и после вторжения монголов.
На протяжении столетий Средняя Азия была крупным центром исламского образования. Ученые, получившие образование в учебных заведениях региона, путешествовали по всему мусульманскому миру. Они внесли значительный вклад в философию, юриспруденцию и науку. Ибн Сина (Авиценна), великий ученый XI в., последователь Аристотеля, был родом из Бухары.
Административная раздробленность и упадок мировой торговли в XVI в. подорвали экономические основы, на которых держалась эта культура. Кроме того, в Иране доминирующей религией стал шиизм, а русские постепенно оккупировали Волгу и прилегающие к ней степи. Среднеазиатский ислам стал изолированным и провинциальным. Для верующих этого региона даже традиционное паломничество в Мекку стало затруднительным2.
Кочевые народы были менее восприимчивы к исламу. Большинство кочевников оставались шаманистами. Они поклонялись богу неба Тенгри и почитали святые места, связанные с их предками, или обожествляли природу: рощи, родники, камни.
Ислам в эти места принесли миссионеры суфи, исповедовавшие суфизм. Суфи кочевали от одного племени к другому, приспосабливаясь к кочевому образу жизни. Завоевывая симпатии племенных вождей, суфи распространяли свою веру. Суфийские шейхи играли большую роль в укреплении власти местных ханов. Суфи наделяли шейхов аурой божественного избрания и помогали организовывать народ на поддержку властей.
Взамен суфи получали лучшие земли и другую собственность, поэтому суфийские благотворительные общества — ваафы — могли распределять социальные блага в значительных размерах.
В отдаленных областях вплоть до XVIII в. ислам не имел реального влияния. Многие племена и поселения имели свою собственную религию. Исханы, местные религиозные лидеры, были хранителями племенных обычаев и легенд, в которых слышались отголоски шаманизма. Исханы проводили молитвы и обряды, давали наставления и успокоение соплеменникам3.
Интерес России к Средней Азии проявился в конце XVI в., когда между Тобольском и Бухарой был установлен караванный торговый путь. В 1730–1734 гг. Малая и Средняя Орда, две крупные казахские племенные конфедерации, признали российское владычество. Генерал-губернатор Оренбурга на этом этапе не вмешивался во внутренние дела казахов. Он использовал свою власть, для того чтобы сохранять мир на зыбких российских границах.
В начале XIX в. хан Коканда решил объединить Среднюю Азию. Он посылал войска кочевников разрушать караванные пути. Русские вынуждены были защищаться. Российские армейские подразделения углубились в степь, где были построены новые крепости. Русские начали привлекать на свою сторону вождей племен. В то время в степи были заложены города Кокчетав и Акмолинск. К 1850 г. Россия располагала линией пограничных укреплений, протянувшейся от Южного Урала до Алма-Аты.
У России был еще один повод для укрепления своих позиций в среднеазиатском регионе. Наряду с другой стремительно растущей империей, Британией, она быстро увеличивала свои территории в Азии. Между двумя державами образовался огромный и неопределенный вакуум власти. Правительства обеих стран были обеспокоены неустойчивостью своего владычества над многочисленными неуправляемыми азиатскими народами. Появление серьезного соперника в регионе могло привести к неожиданному развалу империи.
В 1840 г. британцы аннексировали Синд и Пенджаб и начали посылать коммерческие, дипломатические и военные миссии в Афганистан. Премьер-министр Великобритании выступил в палате общин со следующим заявлением: «Какими бы ни были принципы, регулирующие поведение цивилизованных наций, вступая в контакт с варварами, необходимо придерживаться абсолютно другой линии поведения»4.
В своем заявлении британский премьер-министр подразумевал, что в Азии джентльменские соглашения невозможны. В момент кризиса необходимо показать свою силу и установить твердую власть.
Русский премьер-министр Горчаков выразил ту же точку зрения несколько иначе: «Положение России в Средней Азии… одинаково с положением всех образованных государств, которые приходят в соприкосновение с народами полудикими, бродячими, без твердой общественной организации. В подобном случае интересы безопасности границ и торговых сношений всегда требуют, чтобы более образованное государство имело известную власть над соседями, которых дикие и буйные нравы делают весьма неудобными. Оно начинает прежде всего с обуздания набегов и грабительств. Дабы положить им предел, оно бывает вынуждено привести соседние народы к более или менее близкому подчинению»5.
О том, какую силу необходимо было применять России в Средней Азии, новый наместник на Кавказе князь Барятинский писал так: «Англия сильна золотом. У России мало золота, поэтому она продемонстрирует силу оружия»6.
Однако делать это планомерно и систематически было трудно. Расстояние между Средней Азией и Санкт-Петербургом было настолько велико, что инструкции императора достигали своего назначения только через два или три месяца. Инициатива принятия решений во время кризисов была возложена на генералов и проконсулов. Они были уполномочены расширять «миссии и экспедиции» до полномасштабных военных вторжений.
Генерал Михаил Черняев, местный военный начальник, и генерал-губернатор Оренбурга Н.А. Крыжановский были честолюбивы и соперничали друг с другом. В 1864 г. Черняев в ответ на волнения местного населения захватил крупные торговые города Чимкент и Ташкент. Крыжановский, возможно, из зависти упрекнул его в превышении полномочий, но политику применения силы он оправдывал: «Настала пора прекратить потворствовать нашим слабым соседям, ханам Хивинскому и Кокандскому, а также эмиру Бухарскому. Мы должны заставить их принять наши правила игры. В Средней Азии мы одни должны быть хозяевами, вместе с нами туда придет цивилизация, и жизнь этих несчастливых отпрысков человеческой расы улучшится»7.
Военный министр Михаил Милютин довольно вяло отреагировал на факт подавления волнений в Азии: «Генерал Черняев доложил мне об уже состоявшемся факте. Теперь я вынужден либо подтвердить меры, полностью несовместимые с нашими главными задачами, либо отменить эти меры, что нанесет непоправимый ущерб престижу нашей власти»8.
Черняев в конце концов был отстранен от должности, но он изменил курс российской политики в Азии или по крайней мере ускорил эти перемены. Это вызвало бурю восторгов в России.
Преемники Черняева продолжили его политику. Хан Коканда принял русские условия мира. Они включали безопасность русских купцов, торговавших на территории ханства, и компенсацию их потерь в случае нападений на них.
Хивинское и Бухарское ханства стали русскими протекторатами, хотя номинально оставались самостоятельными. После восстания 1876 г. Коканд потерял статус ханства. Оставшиеся туркменские племена были подчинены в ближайшие годы, но перед этим, в 1879 г., в битве с туркменами под Геок-Тепе русская армия понесла серьезные потери. В ответ генерал Скобелев, герой недавней балканской кампании, в 1881 г. вырезал почти все мужское население крепости Денгил-Тепе.
Как и на Кавказе, в Азии Россия с самого начала прибегла к силовым методам, явно давая понять, кто здесь хозяин. Скобелев объяснял это так: «В Азии продолжительность мира находится в прямой зависимости от физического истребления врага. Сражайтесь отчаянно до тех пор, пока сопротивление не будет подавлено. Затем четко установите дистанцию отношений, прекратите кровопролитие и будьте добры и гуманны с поверженным врагом».
Американец, посетивший Среднюю Азию в тот период, оставил нам подтверждение этой политики: «Довольно странно, но мусульмане отзывались о русском императоре самым лучшим образом. Поведение генерала Черняева произвело на них самое благоприятное впечатление. С тех пор местное население ни разу не выступило против своих завоевателей»9.
Русские не собирались в то время делать Среднюю Азию полноценным субъектом империи. Ее жителей называли инородцами. Средняя Азия стала колонией в более или менее полном смысле этого слова. Она была географически отрезана от метрополии пустыней и степью, имела более низкий социально-экономический и культурный уровень. Для промышленности России она являлась источником сырья, в основном хлопка. В то же время освоение огромных азиатских территорий и несколько миллионов мусульманского населения усилили у России ощущение себя не только европейской, но и азиатской страной10.
Для надзора за вновь завоеванными территориями было образовано Туркестанское генерал-губернаторство. Его возглавил генерал К.П. Кауфман, ранее участвовавший в военной администрации Польши.
Сначала русская администрация не вмешивалась во внутренние дела местного населения. Однако дальнейшая интеграция среднеазиатских земель в российскую экономику привела к значительным переменам в религии, обычаях и правовой системе местного населения. В оазисах продолжалось интенсивное выращивание хлопка. Это требовало развития оросительных систем, строительства новых текстильных фабрик и железных дорог. Для этих объектов была необходима квалифицированная рабочая сила из России.
В степи происходили еще более кардинальные перемены. Земли ханов и беков были экспроприированы и перераспределены среди простых членов племен. Землями также наделялись крестьяне, переселенные из бедных регионов европейской части России. Эти земли были традиционными кочевыми пастбищами, и появление на них русских крестьянских хозяйств оскорбляло чувства местного населения.
Русское правительство, пытаясь сгладить это обстоятельство, обучало кочевников выращивать зерно, заготавливать сено и улучшать породные качества скота — овец и лошадей. Предпочтение отдавалось более покорным или более экономически эффективным племенам. Это обострило традиционную феодальную межплеменную рознь.
В то же время русские власти поддерживали распространение официального (провозглашаемого в мечети) ислама, который в отличие от доморощенных доктрин ишанов помогал им поддерживать законность, порядок и экономическую деятельность11.
Все эти причины способствовали постоянному возникновению волнений среди кочевого и оседлого населения региона. Волнения возглавляли суфийские шейхи или племенные религиозные вожди (ишаны). Далеко не всегда это были проявления религиозного фанатизма. В ситуации, когда светские власти оказались полностью подчинены русским властям, религиозные деятели стали естественными лидерами местного населения.
Участниками волнений были в основном безработные горожане и перемещенные кочевники. В 1898 г. двухтысячная толпа, руководимая одним из религиозных вождей, ворвалась в казармы Андижана и Ферганы. В результате этого инцидента погибли 22 русских солдата12.
Русское господство в Средней Азии не могло не повлиять на внутреннюю эволюцию ислама. Так же как и в других колониальных обществах, это влияние имело двоякое действие. Одни мусульмане восхищались колонизаторами и хотели реформировать местную религию. Другие не принимали завоевателей, относились к ним как к неверным и стремились сохранить свои традиционные верования.
К первому направлению относился джадидизм (новый метод). Он возник в 80-е гг. XIX в. в бассейне Волги, где русское воздействие на мусульман было особенно продолжительным. Изначально это было движение, направленное на европеизацию мусульманского образования. Оно способствовало распространению всеобщей грамотности, усваивало приемы светского образования, науки и техники. Благодаря джадидизму русский язык распространялся среди мусульман.
Движение ширилось, что особенно заметно в работах мыслителя Исмаила Бей Гаспирали, крымского татарина. В своих работах он призывал к проведению социально-политических реформ, демократии, равноправию женщин. Гаспирали способствовал развитию письменного языка для народов Туркестана. Таким образом он хотел объединить мусульманские и тюркские народы империи. Более радикальные сторонники джадидизма призывали к созданию пантюркистского союза, исключавшего как Россию, так и Османскую империю.
Джадидизм никогда не получал массовой поддержки, но имел влияние на образование и взгляды молодежи из аристократических семей. Как и движение младотурок в Османской империи, он способствовал развитию новых доктрин социальной солидарности в формах туркестанского национализма, панисламизма и пантюркизма13.
Когда после событий революции 1905 г. на политические организации был наложен запрет, идеи Гаспирали помогли создать Всероссийскую мусульманскую лигу. Лига потребовала отмены дискриминации мусульман и поддержала конституционные устремления русских либералов. Вопреки названию основной целью программы лиги стало формирование туркестанской нации внутри Российской империи. Туркестанская нация должна была состоять из тюрко-татарских народов и племен, рассчитывавших воспользоваться гражданскими правами, обещанными либералами14.
С началом работы Государственной думы в 1906 г. появилась надежда на то, что идеи джадидизма станут реальностью. Во Второй Думе был 31 представитель от Мусульманского союза.
В 1907 г. новый закон о выборах отменил представительство среднеазиатских мусульман в Думе. Российские власти поддержали хана Хивинского и эмира Бухарского, закрывавших джадидские школы и газеты. Драматург Абдальрауф Фитрат с горечью упрекал мусульманских лидеров за забвение деятельной религии пророков и замену ее болезненной верой, враждебной прогрессу и заискивающей перед светскими властями.
Разочаровавшись в России, некоторые мусульманские лидеры стали искать поддержку своему движению у мусульман Османской империи. «Наша кровь турецкая. Наш язык тюркский. Наша вера — священный Коран ислама, поэтому мы одна нация», — говорили они. Многие из них эмигрировали в Турцию, где в более благоприятной среде продолжали свою политическую и публицистическую деятельность15.
В 1916 г. в Ферганской долине вспыхнуло восстание. Оно совпало по времени с волнениями степных кочевников и превратилось в крупномасштабное антирусское выступление. Восставшие требовали немедленного освобождения всех мусульман от несения воинской повинности. Так как списки потенциальных рекрутов были уже составлены, толпы восставших бросились к призывным пунктам, полицейским участкам и другим административным зданиям в главных городах региона.
Для восстановления порядка правительство вынуждено было применить войска. Много восставших было убито. Сотни тысяч мусульман ушли за границу в Китай. В результате население региона уменьшилось на 17 %, а в некоторых районах этот процент был даже выше16. Русское господство в Средней Азии оказалось таким же беспокойным, как и покорение Кавказа.
Территории на Дальнем Востоке принадлежали России с XVII в. Однако отсутствие налаженной коммуникационной системы препятствовало освоению этого региона или даже серьезной попытке эксплуатировать его ресурсы. Единственной дорогой, соединявшей Россию с Тихоокеанским побережьем, был заросший травой тракт, пролегавший через тайгу и замерзшие равнины. Зимой и летом по тракту еще можно было проехать, но весной и осенью грязь и вода делали его непроходимым. В 1890 г. Антону Чехову понадобилось почти три месяца, для того чтобы добраться по тракту до Сахалина.
В середине XIX в. Россия, воспользовавшись слабостью Китая после Тайпинского восстания, захватила «Тихоокеанскую Ривьеру» — бассейн Амура и территорию между рекой Уссури и океаном. Инициативу проявил молодой непокорный офицер Военно-морского флота Геннадий Невельской. Без разрешения властей он обогнул малоизученный к тому времени Сахалин, доказав, что это остров. На территории материка напротив острова Сахалин был поднят флаг Российской империи. Невельской назвал это место Николаевский пост. Уловка удалась. Император Николай пожурил Невельского за самоволие и заявил: «Где русский флаг однажды, поднялся, там спускаться он не должен».
Российская экспансия на Дальний Восток расширялась благодаря усилиям Николая Муравьева, генерал-губернатора Сибири с 1847 г. Муравьев был убежденным сторонником реформ Александра II. Он верил в то, что Россия сможет удержать статус великой державы, только решительно завоевывая дальневосточные территории. России следовало воспользоваться слабостью Китая и опередить другие европейские государства, миссия которых в регионе была, по мнению Муравьева, несравнима с русской.
В Петербурге планы Муравьева были встречены настороженно. Тогда он сам собрал армию из бойцов Забайкальского казачьего войска, крестьянских рекрутов, осужденных и потомков донских и запорожских казаков. Во время Крымской войны он воспользовался перемещением англо-французского морского эскадрона с Сахалина и расположил русские гарнизоны по линии Тихоокеанского побережья.
По Айгунскому (1858) и Пекинскому (1860) договорам весь бассейн Амура, а также территория между рекой Уссури и океаном оставались за Россией. На такие условия договора Китай согласился по причине своей исключительной слабости. В 1860 г. в самой южной точке новой территории был основан город Владивосток. Он смотрел прямо на Корею и Японию и был базой Российского военно-морского флота. Так Россия открыла «окно в Азию»17.
Проблема состояла в том, как закрепить этот успех. Владивосток и весь Приморский край были незащищены. На их территории располагалось несколько военных гарнизонов, отрезанных несколькими месяцами пути от основных укреплений.
Ситуация изменилась только с завершением строительства Транссибирской железнодорожной магистрали. Это грандиозное мероприятие было предпринято также в целях укрепления российской мощи на Дальнем Востоке. Министр финансов Сергей Витте понимал, какие экономические выгоды принесло строительство этой магистрали. Даже он, лучше других осознававший экономическую цену войны, стремился к тому, чтобы Россия смогла стать могучей евразийской военной державой.
И тем не менее для Европы Россия была отсталой. страной. Она импортировала в Европу капитал и сама была объектом империалистических желаний крупных европейских стран. В Азии же Россия была империалистической державой в полном смысле этого слова.
В 1893 г. Сергей Витте сказал царю: «Большие перемены на монголо-тибетско-китайской границе неизбежны. Политическое превосходство европейских держав в этом регионе может повредить России. Если же Россия сможет опередить Европу в восточноазиатских делах, это сулит ей бесчисленные выгоды… С побережья Тихого океана и с гималайских высот Россия будет господствовать не только в азиатских, но и в европейских делах»18.
Воспринимал сам Витте серьезно полет своей фантазии или нет, но Министерство иностранных дел, как всегда осторожное, не отреагировало на его порыв. Проблема заключалась в том, что император был единственным человеком, координировавшим внешнюю политику, экономику и военную политику. Николай II был человеком чрезвычайно восприимчивым и легко подпадал под влияние сильных личностей с грандиозными проектами.
Кроме того, у России появился серьезный противник на Дальнем Востоке. Мало кто в то время понимал, какие потенциальные в качестве великой державы возможности таит Япония. С 1868 г., со времен социально-политических преобразований, проведенных в ходе реформ Мэйдзи Исин (обновление, реставрация — япон.), Япония укрепляла свою армию и военно-морской флот. В императорском дворце и в армии все чаще раздавались требовательные голоса в пользу расширения территорий страны и утверждения Японии в качестве великой азиатской империи.
В 1894 г. Япония атаковала китайские войска в Корее и Маньчжурии. Только согласованные действия России, Германии и Франции смогли предотвратить японскую аннексию Ляодунского полуострова. Россия воспользовалась возможностью заключить с Китаем договор, который позволял ей строить железную дорогу через Маньчжурию, ставшую бы ответвлением Транссибирской магистрали. Это было большим достижением, так как открывало России доступ к богатым полезным ископаемым Маньчжурии.
Для финансирования строительства железной дороги в Маньчжурии был основан Русско-Китайский банк, оказавшийся особенно привлекательным для французских, инвесторов. Россия также воспользовалась кяочоуским кризисом 1897 г. и потребовала в аренду Порт-Артур, город, расположенный на оконечности Ляодунского полуострова, откуда только что были выдворены японцы. Аренда Порт-Артура позволила России получить одновременно незамерзающую базу для военно-морского флота и торговый порт. К городу планировалось провести ветку от Маньчжурской железной дороги.
Благодаря этим достижениям российское присутствие в Маньчжурии резко усилилось. Участие в подавлении Боксерского восстания в 1899–1900 гг. обеспечило России еще большие преимущества. После подавления восстания Россия просто не стала выводить свои войска из региона.
В этот период в правительстве наметились серьезные разногласия по вопросу российского военного присутствия в Восточной Азии. Витте, при поддержке министра иностранных дел Ламсдорфа, считал, что Россия должна вывести войска из Маньчжурии, так как расходы на содержание армии становились непосильны казне. Кроме того, военное присутствие России в Маньчжурии провоцировало другие государства, особенно Японию, к началу войны. Этого нельзя было допускать, так как Россия в то время к войне готова не была.
С другой стороны, военный министр генерал Куропаткин утверждал, что Россия должна остаться в Северной Маньчжурии, объявив ее протекторатом. Номинальным сюзереном в этом случае мог стать Китай.
При дворе были люди, строившие еще более далеко идущие планы. В 1898 г. на реке Ялу в Корее начала работу российская лесозаготовительная компания. Ее основателем был гвардейский офицер в отставке капитан А.М. Безобразов, имевший связи при императорском дворе. В число акционеров компании входил сам император Николай. Ему принадлежала инициатива установления на Дальнем Востоке наместничества. Наместником был назначен адмирал Е.И. Алексеев, командовавший Тихоокеанским флотом.
Установление наместничества по образцу Кавказа вывело регион из-под юрисдикции российских министерств и означало, что Николай II лично собирается проводить экспансионистскую политику на Дальнем Востоке. В августе 1903 г. Сергей Витте был смещен, и его и без того уже ограниченное влияние на политику было полностью устранено. Двор праздновал победу над дипломатией и министерствами.
Такое положение дел встревожило японцев. Они направили ноту русскому правительству. Для стабилизации отношений между двумя странами японцы предлагали признать особые интересы России в Маньчжурии взамен на эквивалентное признание японских интересов в Корее. Обеим сторонам запрещалось вводить войска на указанные территории, за исключением случаев необходимости поддержания общественного порядка.
На эти предложения Японии Россия так и не дала однозначного ответа. Ни министры, ни наместники не могли решить этого вопроса самостоятельно без одобрения императора, который почти все лето и осень 1903 г. находился вне Петербурга. Россия оставляла за собой свободу действий в Маньчжурии, но не спешила признать эквивалентные права Японии в Корее19.
В конце концов Япония отозвала своих дипломатов из Санкт-Петербурга и торпедировала русские корабли в Порт-Артуре. Несмотря на то, что ответственность за непосредственное начало войны лежит на японцах, общее развертывание событий показывает русскую дипломатию далеко не в самом лучшем, но типичном для нее свете. Встревоженная появившимся на ее отдаленных границах вакуумом власти, Россия, как всегда, переоценила важность территориальных завоеваний (непонятно, зачем стране с таким количеством неосвоенных территорий нужны были новые земли). России не удалось правильно оценить свои возможности и четко сформулировать цели. Японская дипломатия внесла сумятицу в российские дела, потому что политическую линию поведения формировало не правительство, а дворцовая клика и отдельные министры, борющиеся за расположение царя.
Россия, как и все остальные страны в то время, недооценивала возможности Японии. Японцы сумели эффективно мобилизовать силы на суше и море. Россия перевозила войска и снаряжение по единственной одноколейной железной дороге — Транссибирской магистрали. Для укрепления Тихоокеанского флота она вынуждена была посылать корабли через целое полушарие. Никогда еще проблема нехватки выхода к морю не проявляла себя с такой остротой.
Русско-японская военная кампания 1904–1905 гг. была крупномасштабной и превзошла большинстве европейских сражений XIX столетия. Две армии численностью 100 и 150 тысяч вели боевые действия вдоль границы, протяженность которой составляла около ста километров. Один этот факт стал серьезным препятствием для передвижения российских войск. В декабре 1904 г. после шестимесячной осады японцы захватили Порт-Артур. Через несколько месяцев под Мукденом, в Маньчжурии, была разбита большая русская армия. Тихоокеанский флот, зажатый японцами в Порт-Артуре, был потерян. Балтийский флот, более шести месяцев шедший ему на помощь, был разбит и почти полностью уничтожен в битве под Цусимой в мае 1905 г.
Вслед за этим Россия приняла предложение президента Соединенных Штатов Америки Рузвельта выступить посредником в разрешении этого конфликта. Японцы, чьи ресурсы, несмотря на победу, резко истощились, были рады завершить войну. Потери России были не такими серьезными, как могло показаться. За ней оставались весь Приморский край, Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД) и господствующее положение в Северной Маньчжурии.
К 1881 г. можно было убедиться, что гражданская стратегия Александра II приведет его прямо под пулю убийцы. Со времен Польского восстания 1863–1864 гг. начались поиски альтернативной национальной стратегии. Главным ее сторонником был блестящий журналист Михаил Катков, издававший ежедневную газету «Московские ведомости». В начале своей карьеры Катков был страстным поклонником британской политической системы и поддерживал реформы Александра II. Польское восстание убедило его в том, что местное мелкопоместное дворянство в многонациональной империи не стремится поддерживать порядок и закон, а, как правило, возглавляет антиправительственные силы и поддерживает сепаратистские тенденции. Катков предупреждал: «Свобода не означает свободу вооружать врага». Он пришел к заключению, что Россия и Польша не могут быть суверенными государствами одновременно. «Должно быть только одно: или Польша, или Россия… В этнографическом смысле нет антагонизма между русскими и поляками… Но поляк, как термин политический, есть естественный и непримиримый враг России»20. Это был четкий призыв заменить гражданскую стратегию интеграции империи на национальную.
Польская модель стала просто отправным пунктом для процессов, происходивших в России в эпоху, когда национальное государство было одной из самых успешных политических форм в Европе.
«Есть в России одна господствующая народность, один господствующий язык, выработанный веками исторической жизни. Однако есть в России и множество племен, говорящих каждое своим языком и имеющих каждое свой обычай; есть целые страны со своим особенным характером и преданиями. Но все эти разнородные племена, все эти разнохарактерные области, лежащие по окраинам великого русского мира, составляют его живые части и чувствуют свое единство с ним в едином государстве, в единстве верховной власти — в царе»21 (М. Катков).
Рецепт Каткова заключался в объединении разрозненного национального материала в единый политический организм. Связующим звеном этого организма была верховная власть царя. Впоследствии это сочетание станет лейтмотивом многих авторитарных националистических движений XX столетия. Однако в самой Российской империи, где по-прежнему правили национальные элиты, его трудно было применять постоянно. Александра II сдерживали иерархия и привычные понятия об ответственном самодержавном правлении.
Его преемники, Александр III и Николай II, были более свободны в этом отношении. Они попытались объединить нерусские народы и регионы в единую систему империи сначала через административную интеграцию, а затем через распространение русского языка, культуры и православной религии. Национальные традиции нерусских народов из живой общественной силы превращались в декоративные этнографические придатки. Такая политика была естественным дополнением к экономической программе Витте, целью которой были развитие транспорта и ассимиляция отдаленных регионов в единую империалистическую экономику.
В исторической литературе Каткова обычно называют реакционером. На самом же деле то, что он предлагал, было радикальным средством обновления, прорывом в русской имперской практике, основанной на заигрывании с национальными элитами, используя их богатство, репутацию и покровительство, чтобы управлять различными народами. Катков предлагал обойти национальные элиты и установить протекторат непосредственно над народами, как это было сделано во время освобождения польских крепостных и последующих административных изменений в бывшем королевском конгрессе.
Катков понимал, что такая политика принесет стране больше единства и в дальнейшем будет способствовать распространению российской политической лояльности на территории империи. До некоторой степени эта модель напоминала британскую с ее монархией и национальными составляющими — Англией, Шотландией, Уэльсом и частью Ирландии, — принявшими единое гражданское сознание, не разрушив при этом свою национальную неповторимость.
Проблема заключалась в том, что даже после реформ Александра II гражданские институты в России были настолько неразвиты, что стратегия Каткова работала только в том случае, если нерусские народы оставались подчиненными и покорными. Такая национальная политика могла иметь успех на восточных окраинах Российской империи. Но среди более развитых народов запада России, например поляков, финнов, немцев или евреев, она привела бы к решительному сопротивлению с их стороны.
Наиболее жестко новая национальная стратегия была применена на Украине. Украина всегда была предметом спора между Россией и Польшей. Польское восстание только усугубило этот давнишний спор. Украина играла важную роль в этнической структуре империи. Украинцы были второй по численности национальностью. Согласно переписи 1897 г. их было 22,4 миллиона, что составляло 18 % всего населения империи. Если бы они были ассимилированы русскими, то русские составили бы большинство населения — 62 %. С другой стороны, если бы украинский разговорный диалект был признан самостоятельным литературным языком украинской нации, тогда русские составили бы всего 44 % населения империи22.
Во второй половине XIX в. начинает формироваться украинская интеллигенция. Она возникла не в среде малороссийских помещиков, представлявших дворянское сословие, а в среде духовенства, горожан, обедневшей казацкой аристократии, гетманства. Как и в России, они объединялись в кружки, которых особенно много было в университетах Харькова и Киева.
Создание литературного украинского языка стало важнейшей задачей для украинской интеллигенции. Украинский язык не использовался для письменных или официальных целей. Для этого применялись церковно-славянский и русский языки. Существовало только множество крестьянских диалектов украинского языка.
Многие образованные украинцы сомневались в необходимости развития своего литературного языка. Самый талантливый украинский писатель 30-х годов XIX в. Николай Гоголь намеренно покинул родину и уехал в Петербург, где его произведения публиковались на русском языке. Он считал, что это единственно правильный путь к серьезной литературе.
Выход из этой сложной ситуации нашелся неожиданно. В 1798 г. Иван Котляревский опубликовал пародию на «Энеиду» Вергилия. В этой пародии греческие герои и боги Олимпа говорят, как простые украинские крестьяне. Сатира Котляревского имела непредвиденный эффект. Она была воспринята очень серьезно, так как показала, что из сельских украинских диалектов можно создать литературный язык.
Пример Котляревского вдохновил первого крупного украинского поэта Тараса Шевченко. Его поэтический сборник «Кобзарь» был основан на сюжетах из украинской истории и фольклора. Шевченко синтезировал сельский и городской украинский диалекты с церковно-славянским языком, что позволило ему с предельной полнотой выразить свои мысли и чувства.
Поэзия Шевченко чем-то напоминает стихи Роберта Бернса. У обоих поэтов одинаковое мировоззрение. Шевченко выступал против русского самодержавного государства. «Земля наших предков теперь не наша», — писал он в своих стихах23. Проникнутые национальным духом стихи Шевченко оставались неопубликованными до 1905 г. Они распространялись в рукописи и убеждали грамотных украинцев в том, что они могут быть нацией.
Становление украинской нации было серьезной проблемой, так как большинство малороссийской элиты составляли русские и польские помещики, евреи, немцы и русские горожане. Национальный дефицит до некоторой степени восполнялся с территории Галиции, которая была частью Габсбургской империи. В Галиции развитие украинской (рутенианской) культуры в противовес польской официально поощрялось. Благодаря нелегальному ввозу литературы из Галиции к 60-м годам XIX в. российские украинцы открыли для себя собственный фольклор, начали собирать свои древности и писать собственную историю как историю, отличную от «москалей». В городах начали создаваться громады — украинские культурные общества. Для только что освобожденных украинских крепостных крестьян создавались специальные образовательные программы24.
Активные культурные процессы на Украине встревожили императорский двор. Министр внутренних дел П.А. Валуев в 1876 г. предостерегал царя о том, что «разрешение создавать специальную литературу на украинском диалекте для простых людей способствует отделению Украины от России… Допустить отделение тринадцати миллионов малороссов будет крайней политической безответственностью, особенно на фоне объединительных процессов, происходящих в соседней Германии».
В результате царь издал указ, запрещавший публикацию на украинском языке любых книг, кроме художественной литературы и фольклора. Украинский язык был запрещен для использования в театре. На ввоз литературы на украинском языке из-за границы также был наложен запрет25.
Эти меры способствовали тому, что центр культурной деятельности украинцев переместился за границу, в габсбургскую Галицию, регион с совершенно другими традициями. Корни восточных украинцев, непосредственно связанных с Россией, лежат в традициях казачьей вольницы. Украинцы, жившие в Галиции, имели собственную Греко-католическую, или униатскую, церковь. У них сильнее было развито сословное сознание, они были представлены на всех уровнях габсбургского общества, имели более крепкие правовые традиции. И тем не менее габсбургские галисийцы оставались бесперспективным, экономически неразвитым этносом. У них не было серьезных национальных лидеров в светской среде26.
К началу XX столетия перспективы появления самостоятельной украинской нации были весьма слабыми. Украинская национальная элита была неразвита и разбросана по маленьким городкам. Крупные украинские города находились в руках других национальных групп. Письменная культура украинцев была едва развита и не имела широкого распространения. Только революционные преобразования XX столетия наряду с крушением Российской империи смогли обеспечить условия для национальной независимости украинцев.
К юго-западу от Украины, между Днестром и Прутом, находилась Бессарабия. После Крымской войны она была потеряна, затем по условиям Берлинского договора вновь стала территорией России. Когда-то Бессарабия была частью Румынии. Там жило смешанное городское население. Крестьяне говорили на множестве романских диалектов. Это была единственная европейская территория Российской империи, находившаяся под постоянной угрозой отделения. Русское правительство активно посылало сюда своих чиновников, купцов и помещиков. В начале XX в. в среде этого грубого, неотесанного правящего класса иммигрантов получили широкое распространение антисемитские и правоэкстремистские взгляды.
Финляндия была особым регионом. Ее границы слишком близко прилегали к столице Российской империи и базе Балтийского флота. Финляндия стала частью России в 1809 г. С самого начала она пользовалась особым статусом великого княжества, управляемого царем. У Швеции Финляндия заимствовала четырехсословный парламент, в состав которого входили крестьяне. Поначалу финский парламент был не очень активен, но с 1863 г. начал собираться регулярно. Финляндия имела свои собственные законы, образовательную систему, валюту и даже армию. Лютеранская церковь пользовалась правом свободы религиозных отправлений и могла открывать свои школы.
Под покровительством империи, в условиях громадного российского рынка финская экономика развивалась в благоприятных условиях. Гражданские права в Финляндии были развиты гораздо сильнее, чем в других частях империи. Финны в отличие от темпераментных и непокорных поляков были весьма лояльны по отношению к России27.
Финский правящий класс, дворянство, чьи предки были увековечены в пышном готическом Риттерсаале в Хельсинки, говорили в основном по-шведски. По-шведски говорила торговая и промышленная буржуазия. С другой стороны, духовенство и быстро растущая интеллигенция одинаково хорошо владели и шведским, и финским языками. Они сознательно развивали и пропагандировали финскую культуру и финский язык. Финский язык преподавали в начальной и средней школах, где обучалась большая часть населения.
Доктор Элиас Лённрот много путешествовал среди финнов, карелов и лопарей, записывал их фольклор. Лённрот был уверен, что фольклорные песни и баллады, которые он записал, содержат фрагменты утерянного древнего эпоса. Он составил из них фольклорную поэму «Калевала» (1835), положив тем самым начало финскому литературному языку. Это был хороший пример того, как интеллигенция может если и не создавать национальные традиции, так по крайней мере синтезировать их28.
Относительная гармония между Финляндией и Россией была нарушена в конце 1898 г., когда Николай II назначил генерал-губернатором Финляндии Николая Бобрикова. Задачей Бобрикова была полная интеграция финского населения в рамках Российской империи. Бобриков намеревался отменить особый статус финской армии и призывать финнов на службу в российскую армию. Предполагалось также увеличить объем преподавания русского языка в средней школе и сделать русский официальным языком администрации. Парламент Финляндии должен был перестать подчиняться непосредственно императору и перейти в подчинение Государственному Совету в Санкт-Петербурге.
Ответная реакция финнов была достойна их прежнего автономного статуса. Они бойкотировали все русские учреждения и составили Великое обращение к царю, которое подписала примерно пятая часть всего населения. С этим письмом в Петербург к царю отправилась делегация из 500 человек (которую царь отказался принять). Призывники не являлись на призывные пункты. Соотечественники прятали их. Финское сопротивление оказалось не только пассивным. В июле 1904 г. Бобриков был убит29.
Русификация превратила спокойных, лояльных к империи финнов в разочаровавшийся и потенциально взрывоопасный народ. И тем не менее поведение финнов было необычно для подобных ситуаций. Их стремление иметь собственные политические учреждения, высокий уровень грамотности и традиции крестьянской независимости почти всегда сочетались с мирным гражданским сопротивлением.
Русское правительство применило политику русификации даже в Балтийских провинциях, где господствующим классом были немецкие землевладельцы, непоколебимо лояльные по отношению к царю. Балтийские бароны были единственным сословием в империи, сохранившим свои средневековые привилегии до XIX в. Правда, они не имели прав собственности над эстонскими и латышскими крестьянами, которые были освобождены в 1816–1819 гг., не получив в собственность даже маленького надела земли, поэтому бароны все еще имели над ними значительную экономическую власть.
В ландтаге — местной правительственной ассамблее Балтийских провинций — власть принадлежала корпорациям баронов (риттершафтен). Немецкие бароны контролировали органы самоуправления, гильдии и Лютеранскую церковь.
Начиная с Петра I все русские цари подтверждали привилегии немецких баронов. Александр III, взойдя на трон, принял символически важное решение более не подтверждать их. Он не отменил риттершафтен в качестве местных правительственных учреждений, а начал постепенно подтачивать их власть, вводя русское судопроизводство и русский язык для административных и юридических нужд. Были открыты «министерские школы», обучение в которых велось только по-русски. Эти школы контролировались непосредственно из Санкт-Петербурга. Многие эстонцы и латыши получили в них образование, позволявшее им работать в любом месте империи.
В 1893 г. был закрыт Дерптский немецкий университет. Он вновь открыл свои двери уже как русский Юрьев университет. В Риге и Ревеле были построены большие православные соборы с золотыми куполами. На фоне средневековой ганзейской архитектуры они выглядели довольно странно30.
Мероприятия русского правительства ослабили власть немецких баронов в регионе не очень значительно; они лишь подорвали их политическое положение. Это дало латышам и эстонцам возможность развить свой собственный гражданский статус. Они были к этому хорошо подготовлены. С конца XVI в. немецкие лютеранские пасторы доносили слово Божие своей пастве на латышском и эстонском языках. Библия также была переведена на эти языки и доступна для простых людей. В XIX столетии начальное обучение было уже широко распространено. Немцы также способствовали изучению фольклора и систематизации эстонского и латышского языков. Иоганн Гердер, первый крупный проповедник национальной самобытности в Европе, заимствовал идеи из латышского фольклора, когда служил пастором в Риге.
С 60-х годов XIX в. местные крестьяне получают землю в полную собственность. Они также начинают осваивать городские профессии и пополнять рабочий класс быстро растущих портовых городов Риги и Ревеля (Таллина). К концу XIX столетия у эстонцев и латышей появляется широкая сеть певческих клубов, учительских ассоциаций, сельскохозяйственных кооперативов и других культурных и экономических организаций. Не считая немцев, эстонцы и латыши были наиболее грамотными народами в империи31.
В результате образовалась взрывоопасная смесь: архаические политические институты, которые сдерживали быстрое экономическое развитие, и давление неудовлетворенных эстонцев и латышей, стремившихся принимать активное участие в политической жизни своих стран. Во время событий революции 1905–1907 гг. Балтийские провинции стали одним из самых беспокойных регионов империи. В январе 1905 г. Рига тоже прошла через «кровавое воскресенье». Войска расстреляли демонстрацию рабочих, протестовавшую против расстрела 9 января 1905 г. Двадцать два человека были убиты и около шестидесяти ранены. Крестьяне устроили забастовку, отказались платить ренту, бойкотировали немецкие и русские суды. Власти предприняли попытку усмирить крестьян, но те начали поджигать поместья. Ливонским помещикам пришлось прибегнуть к помощи вооруженных отрядов, чтобы защитить свою собственность. Потери с обеих сторон оказались серьезными. Для восстановления порядка правительство вынуждено было послать в регион карательные экспедиции32.
Русскому правительству и немецким баронам приходилось приспосабливаться друг к другу. Русификацию начали сворачивать. Немецкие бароны поддержали в Думе октябристов, сторонников реформы монархической империи. Некоторые балтийские землевладельцы, не особенно доверяя этим договоренностям, начали налаживать отношения с немцами из других регионов и культивировали связи с немецким рейхом. Они словно предвидели то время, когда принадлежность к немецкой нации будет более важна, чем статус в Российской империи33.
Русская администрация на Кавказе сумела объединить разрозненные феодальные княжества в более или менее единые провинции, сглаживая все несоответствия и аномалии, и, несмотря на жестокое сопротивление, феодальным распрям был положен конец. Грузинские аристократы и армянские торговцы были вовлечены в имперскую образовательную систему. Они усвоили европейские идеи, в том числе идею национального государства, и начали осознавать себя в качестве элиты формирующихся наций. Они осознавали свой долг донести национальный язык и культуру до неграмотных соплеменников. Часто такое национальное сознание принимало форму враждебного отношения к мусульманским народам, жившим среди них.
Экономическая система империи в целом способствовала обогащению кавказских народов. Особенно преуспевали армяне. Они с успехом использовали обширный рынок империи для продажи вина, коньяка, оливок и цитрусовых. У грузинских аристократов дела шли немного хуже, особенно после освобождения крестьян в 1860-х гг. Многие грузинские помещики так же, как когда-то русские, продавали то, что оставалось от их поместий, и искали себе занятие в больших городах. Здесь они, к своему неудовольствию, обнаружили, что в большинстве городских профессий доминируют армяне. В этих условиях некоторые из них стали членами подпольных националистических и социалистических организаций. В Грузии национализм и социализм шли рука об руку. Антиармянские настроения часто маскировались как антикапиталистические34.
Современное армянское национальное сознание формировалось не как оппозиция России, которую они рассматривали как свою защитницу, а как оппозиция Османской империи, где в 1890-е гг. армяне подвергались погромам со стороны турок и курдов. Дашнаки, члены армянской революционной партии, организовывали на территории Османской империи отряды народной милиции, но когда в 1896–1903 гг. русское правительство отобрало у армян их церковную собственность, включая церковные школы, оружие дашнаков обратилось против русских чиновников. Армяне также с подозрением относились к азербайджанским туркам, которых они считали родственниками своих угнетателей из Османской империи35.
Азербайджанцы были в основном скотоводами и торговцами цитрусовыми и оливками. Они принадлежали к той же языковой семье, что и анатолийские турки. Несколько столетий азербайджанцы жили на территории Персидской империи и исповедовали шиитскую форму ислама. Немногочисленная азербайджанская интеллигенция, сосредоточенная в основном в городах, пользовалась собственным письменным языком.
Развитие нефтедобывающей промышленности заставило многих неквалифицированных азербайджанских рабочих искать заработки на Каспийском побережье. Их национальное сознание резко активизировалось во время событий 1905–1906 гг. Армяне Баку и Тифлиса были изолированным и относительно благополучным средним классом. Они-то и стали мишенью для обиженных азербайджанцев, занимавших самые низкие социальные позиции в больших городах.
Теперь антиармянские погромы начали происходить и на территории Российской империи, так же как и Османской. Армяне под руководством дашнаков вновь стали создавать отряды народной милиции для самообороны. В этот момент политика русских властей по отношению к дашнакам резко изменилась. Осознав, что армяне — их неизменные союзники на Кавказе, русские власти вернули им церкви и школы и начали сотрудничать с дашнаками, восстанавливая порядок в регионе36.
Отношение русского правительства к евреям в этот период обычно рассматривается в русле политики русификации. Однако этот термин не совсем подходит. Царский режим постепенно отказался от ассимиляции евреев в российскую нацию и отверг их как чужаков. С 1880-х гг. наряду с кочевниками и мусульманами Средней Азии евреев стали причислять к инородцам37.
Опыт 1878–1882 гг. показал, что ни панславизм, ни популизм не годятся как стратегии для объединения народов Российской империи. В то же время после гибели Александра II в черте оседлости начались еврейские погромы. Это натолкнуло Ивана Аксакова, одного из лидеров панславистов, на мысль о том, что антисемитизм может стать альтернативной объединительной идеологией. «Евреи в черте оседлости, — писал Аксаков, — составляют у нас «государство в государстве»… Государство, центр которого вне России, за границей, которого верховным правительством является «Всемирный Еврейский Союз» в Париже». По мнению Аксакова, этот союз стремится к господству над христианским миром38.
Аксаков придумал историю о заговоре, которая в течение многих десятилетий была популярной темой для сплетен и упоминалась в одной или двух работах по этнографии и теологии, но которую ни один серьезный политический деятель не использовал. В теории «всемирного еврейского заговора» отразилась неосознанная неудовлетворенность русской интеллигенции своей неспособностью привести русскую нацию к процветанию. Сторонники этих взглядов ощущали себя жертвой некоей мистической международной силы. В каком-то смысле они были правы, но их истинным врагом было Российское государство, импортировавшее чуждую культуру и отвергавшее русские национальные традиции.
Антисемитизм был разновидностью неудовлетворенного славянофильства, порожденного отчаянным сознанием того, что русские потерпели неудачу в формировании собственной нации. В интересах империи русские подавляли свой мессианский миф, в то время как евреи продолжали верить, что они избранный народ. Славянофилы тщетно грезили о крестьянской общине, основанной на истинно христианских принципах. Руководимые религиозными лидерами, евреи сохранили прочные общественные связи и продолжали развивать свою мессианскую религию. Русские же не сумели сделать мессианскую религию центром своего национального единства39.
Антисемитизм не был логически последовательной правительственной политикой. Некоторые министры выступали против него. Министр финансов Витте одобрял энергию и предпринимательство евреев, имевших хорошие связи в международном финансовом мире. Однако с 1880-х гг. режим сократил и без того урезанные права евреев. Власти опасались, что в условиях более свободной пореформенной экономики евреи превзойдут русских в бизнесе и приведут их к банкротству.
Евреям запрещалось приобретать собственность в сельских районах, даже в черте оседлости. Полиции было предписано усилить паспортный режим. На Пасху 1891 г. евреев выселили из Москвы. Им запретили заниматься адвокатской практикой и военно-медицинскими профессиями. Доступ евреев к среднему и высшему образованию был ограничен. Они не могли принимать участие в земских и муниципальных выборах40.
Антисемитская кампания, направленная против Витте, достигла своей кульминации в создании документа, ставшего известным как «Протоколы сионских мудрецов». Непосредственное отношение к созданию «Протоколов» имеет глава департамента полиции при Министерстве внутренних дел Вячеслав Плеве, ярый противник Витте. «Протоколы сионских мудрецов» якобы представляют собой дословную запись собраний лидеров международных еврейских организаций, разрабатывавших захват мира. Из текста этого документа следует, что евреи использовали либерализм и лозунги Французской революции для подрыва законных монархий во всей Европе. Они манипулировали промышленностью и финансами, для того чтобы разрушить земельную аристократию. Используя школы, университеты и средства массовой информации, они пытались подорвать общественную мораль. Единственным препятствием на их пути осталось российское самодержавие. Свергнув его, евреи установят собственное мировое правительство и безжалостное, но действенное полицейское государство41.
Это была модернизированная версия старого русского мифа об Антихристе из заморских земель. Она не смогла повлиять на карьеру Витте, чьи заслуги были слишком очевидны, но запятнала конституционную политику России после
1905 г. и отрицательно повлияла на судьбы евреев по всей Европе. По иронии судьбы этот кошмар предвосхитил советское коммунистическое государство и нацистскую Германию.
«Протоколы сионских мудрецов» имели мало отношения к волне погромов, прокатившейся по черте оседлости в 1903–1906 гг. Этот деструктивный выброс нездоровых эмоций был результатом быстрого экономического роста, радикальных политических изменений и миграции населения. Все это возродило ненависть по отношению к народу, который, по общему мнению, преуспевал, не порывая с традиционным образом жизни.
Погромы следует рассматривать в контексте всех общественных беспорядков, имевших место в те годы: крестьянских волнений, стачек, демонстраций, беспорядков в городах и этнических распрей. Погромы возродили традиции самосуда. Простые люди, возомнив себя вершителями правосудия, жестоко и несправедливо мстили тем, кого они считали повинными в своих бедах. С октября 1905 г. по январь 1906 г. более 3000 евреев были убиты, 800 из них в Одессе, городе с этнически смешанным населением, где межэтнические распри были очень сильны.
Местные власти часто оказывались не в состоянии самостоятельно справиться с крупными общественными беспорядками, особенно после Октябрьского манифеста. Стало непонятно, где настоящая власть и кого нужно поддерживать. Даже если представители местной администрации не страдали антисемитизмом, они знали, что сам Николай II недолюбливал евреев. В письме своей матери он так объяснял причину еврейских погромов: «…народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, а так как 9/10 из них — жиды, то вся злость обратилась на тех — отсюда еврейские погромы»42.
Николай приветствовал образование Союза русского народа, создававшего вооруженные формирования — «черные сотни» — для защиты веры, царя и отечества против внутреннего врага. «Черные сотни» ответственны не только за нападение на евреев. Они нападали на студентов, на тех, кого они считали социалистами. На их совести убийство двух членов партии кадетов из Государственной думы. Они также покушались на жизнь Витте. Невзирая на все эти безобразия, Николай II носил знаки отличия Союза русского народа и публично приказал субсидировать его из государственной казны43.
Личная позиция царя не стала правительственной политикой и никого не освободила от ответственности за погромы. Наряду с другими революционными беспорядками погромы угрожали закону и хрупкому межнациональному согласию, на котором держалась империя. Однако отдельные министры поступали по-своему. Департамент полиции, подотчетный Министерству внутренних дел, отпечатал листовки, имевшие отношение к «Протоколам сионских мудрецов». «Знаете ли вы, братья, кто виноват в наших бедах? Знаете ли вы, что евреи всего мира объединились и решили разрушить Россию до основания? Когда бы вы ни встретили этих отступников Христовых, рвите их на куски, убивайте их»44. Министр внутренних дел П.Н. Дурново не мог лично приказать распространять такую пропаганду, но и не препятствовал этому.
И все же правительство не может полностью снять с себя ответственность за то, что использовало антисемитизм для привлечения в поддержку режима простых людей в периоды общественной нестабильности.
На протяжении всего XIX столетия ни самодержавное государство, ни Русская православная церковь не смогли создать образ России или краткую историю России и ее традиций, которые привлекали бы всех русских людей, независимо от их социального положения. Этим были обеспокоены писатели, музыканты, художники и театральные деятели.
В русской музыке можно выделить две традиции: фольклорные песни и танцы и церковные песнопения45. Песнопения пришли из Византии, где хоровое пение не сопровождалось инструментальным аккомпанементом. Так же как русские иконы, церковное пение приобрело на Руси свой неповторимый колорит, впитав традиции фольклорного пения.
Русское фольклорное пение было гетерофоничным. Оно не знало гармонии и полифонии. Каждый певец вел свою мелодическую линию независимо от других, но оставаясь с остальными в одном музыкальном ключе. Один из исследователей писал о русском пении: «Эти мелодии не греются на солнышке, как итальянские. Они, как корни, с трудом пробиваются в почве»46. Приземленность и меланхоличность русской мелодики обеспечили особую ценность в России низким голосам как в церковной, так и в светской музыке.
В XIX в. связи со средневековой литургической традицией в музыке были уже незначительны. После реформ Петра I русские музыканты изучили посттридентские образцы западной полифонической и гармонической музыки и освоили ее исполнение в императорской часовне, а потом новую манеру пения подхватили и другие церковные хоры. Старый стиль пения постепенно исчезал. Знаки, которыми он был записан, трудно было расшифровать. Собранное и опубликованное Священным синодом в 1772 г. четырехтомное собрание песнопений, пожалуй, единственная сохранившаяся запись подобной музыки.
Тем временем в поместьях начал появляться новый музыкальный стиль, основанный на западных образцах. Оркестр и хор состояли из крепостных музыкантов, обученных игре в итальянской и австрийской манере. В Санкт-Петербурге опера и балет развивались при поддержке двора. Сначала композиторов и постановщиков привозили из-за рубежа. Затем ведущих русских музыкантов стали посылать за границу для обучения.
Первым композитором, сумевшим объединить разрозненные музыкальные стили в нечто цельное, был Михаил Глинка (1804–1857). Он получил музыкальное образование в Италии у Доницетти и Беллини. Опера Глинки «Жизнь за царя», поставленная в Санкт-Петербурге в 1836 г., считается первой русской оперой. Она написана в итальянском формате с использованием мелодий, заимствованных из русского фольклора. Сюжет оперы относится к событиям 1613 г. Он повествует о простом крестьянине Иване Сусанине, который, рискуя жизнью, намеренно завел польскую армию в лес, спасая молодого царя Михаила. Звучащая в опере оркестровая пьеса «Камаринская» написана с использованием русской мелодической техники путем простых повторений.
В 1850—1870-е гг. все русские композиторы были либо самоучками, либо получили неполное образование за границей. Николай Римский-Корсаков (1844–1908), ставший профессором музыки в 1871 г., признавался, что ко времени своего назначения профессором он не написал ни одного контрапункта и не знал, как называется седьмая уменьшенная октава47. Возможно, по этой причине русские музыканты любили демонстрировать свое пренебрежение «академическим германским занятиям» гармонией и контрапунктом.
Значительно больше они заботились об изучении русской народной музыки. Милий Балакирев (1836–1910) объездил все Поволжье, собирая и записывая фольклорные песни, в том числе знаменитую «Дубинушку». Путешествуя по Кавказу, Балакирев услышал мотив, который использовал в фортепьянной пьесе «Исламей». Балакирев стал признанным лидером национальной школы композиторов, стремившихся создать истинно русский стиль в музыке. Влиятельный критик Владимир Стасов назвал их «Могучей кучкой».
Одним из самых талантливых и долгое время самым влиятельным композитором «Могучей кучки» был Модест Мусоргский (1839–1881). Он неоднократно повторял, что русская музыка должна отражать русскую жизнь. Некоторое время Мусоргский жил в артели, созданной по образцу той, что описана в романе Чернышевского «Что делать?». Он считал, что мелодии нужно заимствовать из фольклора, церковных распевов и ритмов русской разговорной речи. Оркестровки Мусоргского были очень скудны, а гармонии так необычны, что его последователи считали необходимым дорабатывать их перед исполнением на публике.
Исправления или до крайней мере редакция произведений Мусоргского были неизбежны. Он умер молодым и оставил два самых значительных произведения — оперы «Борис Годунов» и «Хованщина» — незаконченными. Сюжеты обеих опер относятся к поворотным моментам русской истории, когда сталкиваются русская и западная культуры и возникает вопрос о недостатке доверия народа к своим правителям.
Опера «Борис Годунов» основана скорее на пушкинском тексте, нежели на исторических событиях. В ней показан царь-герой, которому бросил вызов изворотливый, лживый притворщик, приведший в Россию польские войска и иезуитов.
У Бориса абсолютно русская натура, но он подточен изнутри, подавлен виной за убийство царевича Дмитрия, хотя больной человек не смог бы руководить национальным сопротивлением. Время от времени толпы москвичей собираются около Кремля, чтобы понаблюдать и обсудить события, на которые они не в силах повлиять48. Власть в России показана как вынужденная, но далекая от людей и аморальная.
«Хованщина» требовала более серьезной доработки, чем «Борис Годунов». В ней еще острее показан конфликт между русской стариной и западными нововведениями. Зрители наблюдают интриги конца XVII в., разворачивающиеся в период восшествия на престол Петра I. Опера заканчивается тем, что староверы, недовольные реформами правительства, сжигают себя заживо внутри деревянной церкви. К загорающейся церкви приближаются петровские солдаты.
Музыкально эта коллизия выражена полным сопоставлением православного литургического песнопения и западного военного марша. Комментаторы и корректоры партитуры так И не смогли с уверенностью сказать, на чьей же стороне был Мусоргский: на стороне Петра или на стороне староверов. Не исключено, что его занимал именно жестокий и неразрешимый конфликт между старым и новым.
В июне 1872 г. Мусоргский написал письмо критику Владимиру Стасову в связи с празднованием двухсотлетия со дня рождения Петра I. Оно помогает нам понять сильные, но еще незрелые чувства Мусоргского того времени:
«Черноземная сила проявится, когда до самого днища ковырнешь. Ковырнуть чернозем можно орудием состава ему постороннего, и ковырнули же в конце XVII-ro <века> Русь-матушку таким орудием, что и не распознала сразу, чем ковыряют, и как чернозем раздалась и дыхать стала. Вот и восприяла сердечная разных действительно и тайно статских советников и не дали ей, многострадальной, опомниться и подумать: «куда прет?»... «Ушли вперед!» — врешь, «там же!»... Пока народ не может проверить воочию, что из него стряпают, пока не захочет сам, чтобы то или то с ним состряпал ось — там же! Всякие благодетели горазды прославиться, документами закрепить препрославление, а народ стонет, а чтобы не стонать, лих упивается и пуще стонет: «там же!»49.
В 1862 г. Антон Рубинштейн открывает в Санкт-Петербурге консерваторию. В 1866 г. открывается консерватория в Москве. У русских появляется возможность получать высшее музыкальное образование. Одним из первых полный курс обучения прошел Петр Чайковский (1840–1893). «Могучая кучка» относилась к нему с подозрением. Он сделал больше, чем кто-либо другой, для сближения русской и западноевропейской музыки. В своих симфониях и концертах Чайковский использовал русские мелодии в рамках сонатной формы. Мелодии из его произведений, особенно балетов, вскоре стали известны в Европе и Северной Америке50.
Чайковский открыл дорогу более поздним композиторам, которые могли не просто синтезировать русскую и западную музыку, но и изобретать новые стили на базе этого синтеза, недаром в 1910-х гг. отсталая Россия находилась в авангарде мировой экспериментальной музыки. Европейцы перенимали у русских музыкантов современные технические приемы. Самым радикальным русским музыкантом был Игорь Стравинский (1882–1971). Он изучал традиции фольклорной музыки еще более углубленно, чем «Могучая кучка», его также интересовали языческие мелодии и ритмы.
В балете «Петрушка» в качестве музыкальной основы используются ярмарочные, балаганные мелодии, а движения танцоров напоминают движения кукол-марионеток51. В «Весне священной» Стравинский средствами балета воспроизводит древние обряды, связанные с культом плодородия и человеческими жертвоприношениями. Скупые мелодические средства и однообразные, повторяющиеся, суровые ритмы должны были олицетворять замкнутость и ненарушимость природных циклов. Здесь контраст между элитарной и народной культурой проявился очень резко. Никому из европейских композиторов не удавалось достичь такого поразительного результата. «Весна священная» резала уши как не подготовленным к ней европейцам, так и русским. Она была наполнена примитивной энергией, которая в зависимости от вкусов привлекала или отталкивала. Первое представление «Весны священной» в Париже было освистано, зрители покидали зал во время действия, но это было сигналом к появлению модернизма — нового направления в современной европейской музыке52.
Спектакли «Русского балета Сергея Дягилева», представлявшего в том сезоне произведения Стравинского, демонстрировали одновременно и достижения русского изобразительного искусства. В 1863 г. четырнадцать студентов Императорской академии художеств отказались принимать участие в борьбе за золотую медаль, присуждаемую за лучшее произведение в классическом стиле. Они покинули стены академии и основали независимую артель художников в духе Чернышевского. Молодые живописцы заявили о намерении отображать в своих работах жизнь простых русских людей, бедных и угнетенных. Они называли себя передвижниками, так как выставлялись в провинциальных галереях, переезжая из города в город. Их деятельность поддерживал русский промышленник Павел Третьяков, основавший в Москве картинную галерею. Билеты в эту галерею были очень дешевыми, поэтому ее могли посещать простые люди53.
Еще одним известным ценителем искусства был железнодорожный магнат Савва Мамонтов. В 1870 г. он купил Абрамцево, поместье писателя-славянофила Сергея Аксакова, расположенное неподалеку от Троице-Сергиева монастыря, и превратил его в центр по возрождению русских художественных ремесел. В Абрамцеве занимались керамикой, мебелью, вышивкой и иконописью. Мамонтов основал мастерские, в которых местные крестьяне обучались этим ремеслам, а также приглашал известных художников, изучавших народные приемы мастерства и использовавших их в своем творчестве. Такое взаимодействие положило начало новой школе русского прикладного искусства, которая включала гончарное искусство, дизайн интерьера, театральные декорации и так далее. Мамонтов финансировал журнал «Мир искусства», выпускаемый Сергеем Дягилевым. Этот журнал помогал объединить достижения абрамцевских мастеров с основными направлениями в развитии русского изобразительного искусства, а позднее использовать их при создании костюмов и декораций для постановок «Русского балета»54.
В живописи, как и в музыке, наметилась тенденция отхода от общепринятых сюжетов и форм в сторону примитивизма и основ. Так, Василий Кандинский изображавший в своих ранних работах казаков, церкви, крестьянские хаты и народные праздники в яркой красочной манере, постепенно изгнал эти сюжеты со своих холстов. Остались только цвет и форма. Наталия Гончарова и Михаил Ларионов вначале писали жанровые сцены из жизни крестьян, рабочих и солдат, но затем все больше и больше стали концентрироваться на линии и форме, пока их картины не приобрели абстрактные конфигурации. Кульминацией абстрактного искусства стала картина Казимира Малевича «Черный квадрат», выставленная в «красном» углу Петроградской выставки 1915 г. Трудно представить себе больший отход живописи от изобразительности и смысла.
Апокалиптические настроения в обществе и колоссальный разрыв между элитарной и народной культурой заставили русских художников искать новые изобразительные средства и формы, а также новый смысл искусства. Россия была местом самых радикальных экспериментов в Европе в области искусства. На протяжении большей части XX столетия она оставалась в авангарде эстетических исследований.
После отмены в 1882 г. монополии императорского театра Мамонтов снова помог в финансировании театральных постановок. Билеты на спектакли, финансируемые Мамонтовым, были доступны по цене простым людям. С помощью актера и режиссера Константина Станиславского Мамонтов открывает Московский Художественный театр, в котором играл роль хозяина по отношению к труппе, формировавшейся на принципах артели. В ней не было «звезд», которые обычно занимали все внимание рецензентов. Аплодисменты во время действия и музыка в паузах не поощрялись. Актеры старались создать на сцене иллюзию реальной жизни. Самые удачные постановки театра, включая пьесы Антона Чехова (1860–1904) и Максима Горького (1868–1936), содержали сильный элемент социальной критики. В них изображалась жизнь простых русских людей из разных общественных слоев, в том числе и самых низших55.
Третьякова и Мамонтова вдохновляла мысль о том, что они возрождают истинно русское, московское искусство, отличное от академической и космополитичной культуры Санкт-Петербурга. Вот почему они поощряли изображение в художественных произведениях жизни простых людей, фольклорные и религиозные темы, включая сюжеты из жизни староверов. Они были убеждены в том, что их богатство должно служить обществу и помогать людям как в материальном, так и в духовном смысле. Помимо прочего они хотели добиться признания и политического влияния в обществе, в котором все еще господствовали крупные помещики56.
Несомненно, однако, что художественной формой, в которой наиболее полно отразились чаяния русских людей, была литература, особенно художественная проза. Это направление было начато еще Пушкиным в поздний период его творчества, когда он все меньше писал стихи и все больше внимания уделял исторической прозе.
Еще в 1830—1840-х гг. Николай Гоголь поверил в то, что его произведения смогут спасти Россию. Он сравнивал государство с Молохом, разрушающим человеческие жизни. Империя держалась на «мертвых душах». Сюжет поэмы (именно так обозначил жанр сам автор) с таким названием был основан на административной уловке, которая позволяла считать живыми всех крестьян, умерших в промежутке между двумя переписями. Такие крестьяне официально именовались душами, что староверы считали очень оскорбительным. За таких крестьян нужно было платить налог. Мошенник Чичиков, скупавший «мертвые души», стал символом бездушия официальной России.
Во втором томе «Мертвых душ» Гоголь пытался отразить дух православия и тем самым сгладить впечатление от первого тома. Но он не смог закончить эту книгу и в конце концов сжег рукопись второго тома. Его величайшее произведение заканчивается символическим изображением несущейся тройки. По заснеженным просторам необъятной России она несется стремглав в неизвестном направлении, а люди с изумлением и ужасом смотрят ей вслед. Современники писали, что «Гоголь не выдержал груза своего предназначения»57.
Лев Толстой (1828–1910) вынес свои религиозные искания за рамки литературной деятельности, создал религиозное движение, не признанное Церковью. Оно стало очень популярным в последние десятилетия существования империалистического режима. Толстому в его литературных произведениях удалось отразить образ России. В романе «Война и мир» он показывает победу русских над Наполеоном не как триумф генералов, а как заслугу простого народа. Эту победу определило не «количество боевых знамен на поле боя», а нравственная убежденность простого русского человека, обезоружившая врага58. Для исхода битвы решающим фактором стали не расчеты генералов, а солидарность простых солдат. Кутузов у Толстого — мудрый командир, понимающий ограниченность своего значения для истории, в отличие от Наполеона, для которого поле боя — шахматная доска и который верит в то, что история совершается по его приказам.
Главный герой романа «Война и мир» Пьер Безухов — альтер эго самого писателя. В молодости он пытается спасти себя и Россию, став членом масонской ложи и мечтая об убийстве Наполеона. В конце книги он следует доморощенному учению простого крестьянина покориться воле Божией и принимать жизнь такой, какая она есть.
Религия Льва Толстого отрицала все государственные ценности: армию, правительство, Православную церковь. Толстой отрицал насилие и приветствовал создание общества, основанного на морали мирного взаимодействия. Работы, в которых Толстой изложил свои религиозные взгляды, были осуждены Православной церковью. Писатель был отлучен от церкви. Однако это не повлияло на его огромную популярность среди людей всех общественных слоев — скорее наоборот. После смерти Толстого в 1910 г. его отказались хоронить по церковному обряду. Это вызвало протест широких слоев российской общественности и привело к студенческим беспорядкам по всей империи.
Глубже других писателей в душу русского человека смог проникнуть Федор Достоевский (1821–1881). Популярность его литературных героев среди читающей русской публики была огромной. В своем романе «Братья Карамазовы» Достоевский описал старца отца Зосиму, ведущего аскетический созерцательный образ жизни в традициях Афонского монастыря. Еще в молодости Зосима порвал с царской Россией, которую для него олицетворяла армия, и ушел в монастырь. До конца своих дней он принимал паломников, приходивших к нему в трудные минуты своей жизни, и давал им утешение.
Герой романа «Братья Карамазовы» Алеша проходит через похожие испытания. Сначала его увлекает социализм и атеизм, но затем он встает на путь Зосимы, который был убежден: «От народа спасение Руси… Народ встретит атеиста и поборет его, и станет единая православная Русь»59.
Хотя Достоевскому не удалось претворить свои идеи в жизнь, он сумел создать «литературную конструкцию» России. Достоевский верил в богоизбранность русского народа. Он считал, что русские люди отмечены особыми страданиями, достоинством и исключительным сочувствием к другим народам. Вот почему на русский народ возложена особая миссия: донести правду православной религии всему остальному миру.
Это был мессианский миф о «святой Руси», возрожденный в век атеизма, национализма и технического прогресса. По мнению Достоевского, Россия не переняла этих ценностей Запада. Атеистическое сознание не было сильно в России, ее материальный уровень был низок, в ее национализме присутствовали щедрость и понимание по отношению к другим нациям. Именно эти качества русской натуры должны были спасти человечество. Достоевский больше, чем кто-либо, видел величие России в скромности ее людей и их умении страдать. Многонациональная империя и крестьянская община объединялись им в единое целое.
К 1890-м годам в русской литературе, помимо реализма, появляются другие направления. Реалистическое мировоззрение соединяется с детерминизмом, материализмом и секуляризмом. Застывшая, отставшая от жизни Православная церковь начинает сдавать свои позиции. Ее место в душах людей занимает искусство.
Лидером поколения символистов был философ, теолог и поэт Владимир Соловьев (1853–1900). Символисты считали, что «настоящий» мир находится за пределами действительности. Только там человек может быть абсолютно свободным, жить жизнью духа и разделять с Богом работу созидания. Идея богочеловечества очаровала многих молодых людей того времени. Другие более привлекательным находили образ сверхчеловека, созданный Фридрихом Ницше, или же новое, гармоничное человеческое общество, которое обещали социалисты-революционеры.
В своих поздних работах Соловьев выразил апокалиптические настроения человечества перед лицом надвигающейся урбанизации, индустриализации и появлением массовой культуры. В конце XIX в., так же как и в начале XVI, апокалиптическое мировосприятие предсказывало великие революционные перемены, которые изменят жизнь всего человечества, особенно жизнь угнетенных и бедных слоев населения.
Один из самых значительных поэтов-символистов, Александр Блок, разрываемый надеждами и отчаянием, желанием служить народу и страхом быть им раздавленным, в 1908 г. в своей публичной лекции обращается к образу гоголевской тройки. Блок считал, что Россия несется галопом в неизведанное будущее, и предупреждал: «если образованная часть российского общества бросит себя под ноги народу, она будет растоптана копытами свирепой тройки»60.