Российские спецслужбы. От Рюрика до Екатерины Второй

Глава III НОВЫЕ ЦАРИ И СТАРЫЕ ПРОБЛЕМЫ

В начале XVII века для России открылась новая эра: на царский трон взошел Михаил Федорович Романов, первый представитель династии, правившей государством чуть более трех сотен лет. Но Михаил Федорович, скорее, царствовал, но не правил. Практически вся государственная власть сосредоточилась в руках его отца, жесткого и не терпящего прекословий патриарха Филарета. Он лично занимался международной политикой России, курировал внешнюю разведку[100].

Естественно, что, руководя внешней политикой, патриарх Филарет лично взялся за дела Посольского приказа, вникая во все мелочи, зная «подноготную правду» про каждого из дьяков этого ведомства, про их жен, детей и родителей, про их привычки, слабости и склонности. Удивительно, но получается, что «первую скрипку» в превращении разведки в России начинают играть представители — высшие чины — православной церкви. (А может быть, и нет ничего удивительного, церковь всегда умела хранить свои тайны и добираться до чужих?[101]) Филаретом лично был разработан единый шифр для ведения тайной переписки. Как отмечается в последних исследованиях, «при нем шифрованные послания стали называть не „затейными“ (так это было принято на Руси), а „закрытыми"». Тайнопись переставала быть «детской забавой», но — одним из средств и способов хранения государственной тайны. В 1633 году патриарх Филарет написал «для своих государевых и тайных посольских дел» особую азбуку и «склад затейным письмом». Сохранился наказ русскому представителю в Швеции Д. А. Францбекову, из которого видно, что при составлении донесений царю, посол должен был использовать тайнопись. Наказ заканчивался следующим образом: «Да что он, Дмитрий [Францбеков], будучи в Свее [Швеции], по сему тайному наказу о тех или иных о наших тайных делах и наших тайных вестях проведает и ему о всем писати ко государю царю и великому князе Михаилу Федоровичу всея Руси к Москве по сему государеву тайному наказу закрытым письмом»[102]. До наших времен дошел черновик этого наказа, в котором слово «затейным» зачеркнуто и заменено «закрытым». Следовательно, можно сделать вывод, что в России тайнопись перестала быть затеей и превратилась в одно из средств сохранения государственных тайн[103].

При Михаиле Романове спецслужбы (в первую очередь — внешняя разведка) все более начинают напоминать паука, чья паутина охватывала все сферы государственной жизни, регламентации, казалось, подвергается каждый шаг того или иного чиновника, дабы врагу (в том числе и потенциальному) не дать возможность учинить «разбой и поругание»[104]. Так, в специальном наказе от 1628 года по поводу часто приезжавших в Астрахань дипломатических представителей говорилось, что воеводы должны «честь и береженье послам, посланникам и гонцам держать и приставом у них быти, и корм им давати», но в то же время и «спасенье от них всякое имети, и городских и острожных крепостей рассматривать им не давати»[105]. Можно было подумать, что воеводы и сами не знали, как себя вести в той или иной ситуации. Но и за ними был установлен серьезный надзор, чтобы и здесь не допустить возможности прокола.

Или другой случай.

В своем «статейном списке» (отчете о поездке за границу) некто Г. Дохтуров подробно описывает все, что он видел на пути своего следования в Англию в 1645 году. Описывая, например, датский порт Варгаву, он замечает: «И гонец Герасим Дохтуров корабельных людей спрашивал, которые ехали на английском корабле с ним, сколь людно в том дацком городе и много ли служилых людей. И корабельщик аглиц-кий Вадим Гудлев сказывал, что служилых людей в том городе мало, а дворов всего со 100, да и те худы»[106].

При царе Алексее Михайловиче, сыне Михаила Федоровича, разведка (под флагом дипломатии) получает более широкое распространение. Основным направлением внешней политики России с середины 1670-х годов стала борьба с Турцией (из-за украинского вопроса)[107]. Наиболее вероятными союзниками России могли стать те государства, которые также подвергались турецкой агрессии, а именно Речь Посполитая (Польша), Римская империя и Венеция[108]. В задачу Посольского приказа входила оценка военной мощи этих стран. Вот как описывали боеспособность Речи Посполитой в статейных списках 1667 года российские разведчики (и по совместительству дипломаты) И. А. Желябужский и Г. Кузьмин: «…И прежь до сего владенье его (короля Яна Казимира) было несовершенное, а ныне де и до-сталь стало владенье королевское безмочно». В то же время послы подчеркивали, что «служилые люди и чернь готовы от турка обороняться и с великим государем перемирия не разрывать»[109]. В 1673 году переводчик Посольского приказа А. Виниус в дополнение к этому писал, что в Польше «разделение великое, где друг друга встретят, бьют, скудость такая, что войску заплаты достать не могут, многие начальные люди, немцы из Польши выезжают и за их денежной скудостью и несогласием служить им не мочно».

После заключения в 1686 году «Вечного мира» России с Речью Посполитой дьяк К. Н. Нефимо-нов должен был выяснить, почему польский король, не соблюдая союзного договора, плохо воюет с турками и можно ли на него надеяться впредь. В своем отчете Нефимонов, связывая события внешней политики с внутренним экономическим положением Речи Посполитой, приходит к выводу, что войско оголодало и «изнищало по причине великого недороду хлеба, и потому де и поборов взять не с кого»[110].

Как видно из приведенных сообщений сотрудников Посольского приказа, разведка выстраивает свои действия достаточно планомерно, расширяет сектор наблюдения, очень глубока в анализе и не спешит с обобщениями.

На наш взгляд, совершенно точно подмечено, что во второй половине XVII века «тайные операции начали проводиться уже не только во время военных действий, но и в мирное время. Разведка стремится стать непрерывной. Успех был на той стороне, где ей уделялось должное внимание, где она располагала достаточными силами и средствами, действовала находчиво и дерзко, где ею руководили и в ее рядах были бесстрашные и талантливые люди. Разведка была чрезвычайно опасной профессией: допущенные ею ошибки никогда не прощались, вели к тяжелым потерям. И еще одно — было ясно, что она не приемлет людей посредственных»[111]. Здесь, в разведке, начинают работать действительно специалисты (в первую очередь, те, кто прекрасно разбирается в международных делах, в экономике, географии, во взаимоотношениях, складывающихся между различными правящими домами Европы, кто в состоянии «играть» на противоречиях между многочисленными родственниками восточных деспотов). И такие люди были[112].

Все это писалось при помощи тайнописи.

Сам царь использовал в личной переписке множество шифров. Отечественные исследователи считают, что, как правило, это была система специально вымышленных знаков (подобной «азбукой» будут пользоваться и его дети). Особенно Алексей Михайлович использовал шифр для написания инструкций подьячим Приказа тайных дел, выезжающих за границу. Например, в шифрованном предписании подьячему Г. Никифорову поручалось передать руководителю русской делегации на переговорах с Польшей А. Д. Ордин-Нашокину написанные тайнописью рекомендации царя. Из инструкции Г. Никифорову следовало, что царь озабочен складывающейся в Ливонии и Балтике ситуацией: «Проведать подлинно, сколько ратных людей и каких в Риге и в иных городах по сей стране…»[113].

Здесь стоит вернуться к вопросу о «предателях». Одним из последних можно назвать Григория Карповича Котошихина, служившего во время царствования Алексея Михайловича подьячим Приказа тайных дел.

Вот что нам известно из опубликованных источников об его истории:

«Предателем он оказался оригинальным — после измены, проживая в Швеции, Г. К. Котошихин написал труд «О России в царствование Алексея Михайловича», опубликованном в России только в конце XIX века[114], который пользовался успехом у исследователей по истории нашей страны.

Настоящих причин измены теперь, конечно, мы никогда не узнаем, но можно предположить следующее.

Во-первых, обида на царя-батюшку. При написании грамоты вместо «великий государь» написал «великий», пропустив слово «государь». В XVII веке подобных ошибок не прощали — «подьячему Гришке Котошихину, который тое отписку писал, велели… за то учинить наказание — бить батоги».

Во-вторых, Г. К. Котошихин проявлял недовольство по поводу собственного жалованья. К тому же летом 1661 года он узнал, что его отец, монастырский казначей, был обвинен в растрате. Подоплека растраты оказалась навсегда темной, поскольку, когда у Г. К. Котошихина за долги отца конфисковали дом с имуществом, вскоре оказалось, что в монастырской казне не хватало… пятнадцать копеек! К тому же конфискованное имущество Г. К. Котошихину, конечно, не вернули.

Однако и ошибка в правописании, и долг отца не послужили поводом для «увольнения» Г. К. Котошихина из древнерусской спецслужбы. Так, если в 1661 году за год он получил «тринадцать рублев», в 1663 году — тридцать.

Однако возможно предположить с большой долей уверенности, что Г. К. Котошихин являлся злопамятным человеком и не мог простить выпавшее на его долю «наказание», считая себя способным и даровитым человеком.

Как бы то ни было, «в прошлом во 172 году [1664 год] Гришка своровал, изменил, отъехал в Польшу». Еще ранее Г. К. Котошихин успешно «работал» на шведов. Так, в конце 1663 года продал определенного рода информацию шведскому послу в Москве Адольфу Эберсу, получив сорок рублей (впоследствии оказалось, что Г. К. Котоши-хину было выделено сто рублей, а разницу А. Эбере положил в собственный карман).

После бегства Г. К. Котошихин предлагает свои услуги польскому королю Яну Казимиру, выражая готовность давать королю «полезные» советы, от которых даже «к способу в войне будет годность». Кроме того, изменник предлагал королю собственные изобретения в «военно-технической» сфере — изготовить рогатки (т. е. рогатины), которые «лутче и легче московских».

Однако Яну Казимиру перебежчик не понравился, и последний уехал в немецкий город Любек (один из главных городов Ганзы — знаменитого торгового союза Средневековья), откуда предатель перебирается в Нарву, к шведам. Однако он сильно рисковал — по следам Г. К. Котошихина уже шли стрельцы с приказом доставить его в Москву. Но изменнику везло — шведы заинтересовались его персоной, и 24 ноября 1665 года Карл XI подписал специальный указ о «некоем русском Грегори Котосикни», в котором говорилось:

«Поелику до сведения нашего дошло, что этот человек хорошо знает русское государство, служил в канцелярии великого князя и изъявил готовность делать нам разные полезные сообщения, мы решили всемилостивейше пожаловать этому русскому двести риксдалеров серебром». Одновременно Г. К. Котошихину сообщили, что он принят на королевскую службу, и под именем Иоганна Александра Селецкого он прибыл в Стекольн (старое русское название Стокгольма). В результате изменник был зачислен на государственную службу с неплохим окладом.

Казалось, дальнейшая жизнь Иоганну Селец-кому обеспечена. Однако произошло одно неприятное событие, истоки которого, вероятно, так и останутся невыясненными. В конце августа 1667 года он пришел домой пьяным и «в состоянии алкогольного опьянения» ударил ножом хозяина дома, у которого снимал квартиру (коллегу по работе) и его родственницу; «от полученных ножевых ранений» через две недели мужчина скончался.

II и 12 сентября 1667 года состоялся суд, который вынес довольно жесткий приговор: «Поелику русский подьячий Иван Александрович Селецкий, называющий себя также Григорием Карповичем Котошихиным, сознался в том, что он 25 августа в пьяном виде заколол… своего хозяина Даниила Анастазиуса, вследствие чего последний спустя две недели умер, суд не может пощадить его и на основании Божеских и шведских законов присуждает его к смерти». Смертный приговор незамедлительно был приведен в исполнение — все-таки изменник получил по заслугам. В заключение остается добавить, что в силу позднейших розысков, произведенных в 1837 году русским ученым С. В. Соловьевым, предатель не был предан земле и „его кости до сих пор [то есть к 30-м годам XIX века] хранятся в Упсале как некий монумент, нанизанные на медные и стальные проволоки “»[115].

Мрачная картина, нечего сказать! Здесь и предательство, и бегство из страны, и жалкое существование, и бесславный конец — все налицо!

Но, если разобраться по существу дела? Так и остается непонятным, почему «изменил» Котошихин. Все три причины, на которые ссылается цитируемый автор, вполне могли явиться причинами ухода за «кордон». И не стоит иронизировать по поводу их якобы «незначительности», «мизерности» и проч. Все не так просто. И незаслуженное наказание за пропущенное слово, и грошовая растрата, которую Котошихин смог бы покрыть без «напряга», и малая зарплата (даже выплата за первую информацию составила большие деньги, чем те, что Котошихин получал в приказе) — все это и толкает людей на «измену». А как же иначе маленький человек, каким и был, скорее всего, Котошихин, могут отомстить государству?[116]

Это, во-первых.

А, во-вторых, не все ясно с этой, проданной шведскому послу информацией. Судя по всему, Котошихин не занимал каких-либо крупных постов, то есть знания его о внешнеполитической деятельности были весьма скудны. Что он мог продать шведам? Только второстепенную информацию, не более того. А перед нами настоящий детектив, с посылкой стрельцов на задержание. Видимо, незначительность Котошихина и привела его к бесславному концу: к пьянке, к совершению преступления, и, наконец, к смертной казни. И это все при довольно высокой «пенсии», назначенной ему шведским королем. Что-то здесь не вяжется?

А уж о «костях, нанизанных на медную и стальную проволоку», якобы виденных С. В. Соловьевым, и говорить всерьез не приходится.

Но, продолжим об отмеченных нами проблемах более серьезно.

Российский государь Алексей Михайлович никогда не забывал о собственной безопасности, причем ставку делал не на старых родовитых подчиненных, а на «худородных» дворян, готовых служить своему государю верой и правдой, чтобы вырваться из нищеты и Богом забытых провинциальных углов в столицу. Более преданных слуг царь вряд ли бы нашел. Алексей Михайлович создал собственную структуру — канцелярию, которая в 1654 году была переименована в Приказ тайных дел. Последний с самого начала, еще со времен канцелярии, был наделен просто фантастическими полномочиями. Как отмечают историки, даже члены боярской думы, то есть государственного совета, «в этот приказ не ходили и дел там не ведали». Приказ подчинялся самому царю и осуществлял контроль над деятельностью всех государственных учреждений, послов, городовых и воевод, вел следствия по важным политическим делам, занимался разведкой»[117]. Это уже не неуправляемое опричное войско, действовавшее, хотя и с именем царя на устах, но на свой страх и риск. Приказ тайных дел расписал свою деятельность буквально по пунктам. Мало того, Приказ подчинил себе не только внешнюю дипломатическую разведку, но и контролировал (причем, очень жестко) силы, отвечающие за порядок внутри страны. Это было впервые в истории Руси. Но процесс закономерен, Русь медленно, но верно превращалась в централизованное государство, которому требовались жесткие карательные структуры, могущие твердой рукой наводить и поддерживать порядок[118]. Но недочетов в деятельности Приказа оставалось более чем предостаточно. Ярким тому доказательством может служить тот факт, что под понятием «разведывательная служба» Приказа тайных дел скрывался еще и поиск полезных ископаемых!

Но это еще цветочки! Вот что можно найти в современной литературе о первых шагах Приказа, которые оценивали, как «неуклюжие, полные курьезов». «Одна из причин этого — отсутствие надежной информации о событиях в стране и за рубежом. О том, насколько была слаба (на первых порах, подчеркнем мы. — В. Т.) эта спецслужба, можно судить о ее безуспешной борьбе с фальшивомонетчиками. В середине XVII века государство решило провести денежную реформу, то есть заменить серебряную монету медной. И по всей России тут же расплодились фальшивомонетчики. Причем деньги изготовлялись из привезенных из-за границы серебряных талеров, в которых содержание серебра было гораздо меньше.

«Тайные дела» выяснили следующее: фальшивомонетчики в основном были из сословий посадских людей и крестьян. Как правило, это были группы, в которые люди объединялись, чтобы воспроизводить весь процесс чеканки, как это было на денежных дворах. Техника чеканки была организована и в кузнечных мастерских. Эти деньги были хуже качеством, и их легко можно было отличить простым глазом.

Для выявления фальшивомонетчиков сотрудники Приказа тайных дел по ночам ходили по дворам. Они наблюдали за кузнями и домами посадских людей. И где ночью слышали стук молотка и видели дым, врывались с обысками. Сыщикам помогали и обыватели, которым за помощь в поимке фальшивомонетчика полагалась половина двора того. Для установления вины в Москве в 1659–1660 годах в тюрьму посадили 400 человек. В тюрьме их пытали — дыбой, бичеванием, каленым железом (суровые были времена. — В. Т). Помощникам фальшивомонетчиков отсекали два пальца на левой руке. Самим фальшивомонетчикам после казни отрубали руки. Руки и пальцы прибивали железом к воротам двора. В назидание другим. С 1654 по 1661 годы было казнено более 22 тысяч человек»[119]. Сентиментов, как видим, мастера тайных дел, при всей их нерасторопности, не допускали, интересы государства блюли без компромиссов. Топорно, но система потихоньку начинала работать, вращая на разных уровнях колесики сыскных механизмов[120].

Продолжим, однако, цитировать источник: «в руководстве приказа тайных дел процветала коррупция. Главным фальшивомонетчиком на Руси считался глава Приказа тайных дел и Приказа большой казны, царский тесть боярин Милославский. Он привозил на денежный двор вместе с государственной медью и свою медь и заставлял и из нее чеканить монеты. Неучтенную продукцию он вывозил целыми возами на свой двор. Ему как главе спецслужбы Приказа тайных дел многие крупные денежные воры давали взятки. Потому охота на фальшивомонетчиков ожидаемого итога не принесла. В результате указом 15 марта 1663 года медные деньги отменили. Была восстановлена прежняя денежная система. Из-за коррумпированного начальства эта крупная операция Приказа тайных дел завершилась полным провалом»[121].

Это не совсем так. Операция не «завершилась провалом», на некоторое время фальшивомонетчиков все же удалось загнать в подполье. И это был определенный успех. А то, что брали взятки, так для Руси это всегда был вид своеобразного «спортивного многоборья»: кто возьмет больше и незаметнее…[122]

Добавим к общему «абрису» Приказа тайных дел еще несколько важных штрихов:

Для работы туда отбирались самые способные и ответственные подьячие из других приказов, проходившие специальные «курсы» обучения при Спасском монастыре. Они получали гораздо больший оклад, чем их «коллеги», служащие в других приказах (коих насчитывалось при Алексее Михайловиче не менее семидесяти), а также «имели, выражаясь современным языком, значительное социальное обеспечение»[123].

Практически всю дипломатическую переписку Алексей Михайлович вел исключительно через Приказ тайных дел (чем очень обижал Посольский приказ и его руководство), кроме того, всегда поручал ему же собирать сведения о настроениях населения тех местностей, по которым он путешествовал[124]. Сообщения всегда получались достаточно объемными и объективными, что в немалой степени радовало царя. Большое значение Приказ тайных дел придавал шифровальному делу, «тарабарской грамоте»[125], работе над составлением новых шифров, над расшифровкой перехваченных сообщений, составлением аналитических обзоров. Русские послы, отправляемые на службу за границу, получали жесткий приказ «вытвердить… памятно» (то есть, выучить наизусть) шифры, применяемые Посольским приказом и Приказом тайных дел. Посол Николай Воркач получил от царя Федора Ивановича наказ, в котором говорилось: «писат писма мудрою азбукою, чтоб оприч Царского Величества никто не разумел».

Вся переписка по дипломатическому ведомству шла через «затейное письмо», причем шифровались даже самые безобидные данные (очень силен был страх перед враждебной разведкой). Ключ к расшифровке этих посланий не записывался, — как считают исследователи, его заучивали наизусть. Существовало великое множество вариантов «секретного письма» и, как положено, никто из подьячих не должен был знать всех вариантов тайнописи. Каждый знал лишь то, что должен был знать: один или два варианта, не больше. Таким образом, уменьшалась возможность утечки информации[126].

Как правило, тайнопись составлялась «по одному из наиболее примитивных способов зашифровки, получивших название «литорея» (с латинского «litera» — «буквенный»), «Сложность» подобного способа шифровки заключалась в обыкновенной перестановке букв, когда тот или иной текст разбивался на отдельные слоги, последние же расставлялись вместе с буквами по заранее определенному принципу: порой каждая буква заменялась специальным, особым, иногда причудливым значком (каждый из которых был прост в написании). Зачастую писцы или писали фразы в обратном порядке, составляя удивительные криптограммы, или не дописывали букв. Такой шифр назывался «полусловицей».

В 1676 году, после смерти Алексея Михайловича, Приказ тайных дел был расформирован и дела внешней разведки перешли снова в сферу деятельности Посольского приказа. Думается, что дело не обошлось без подковерной борьбы между различными политическими группировками, вылившейся затем в перманентную войну представителей одной «околопарской» фамилии с другой. Конец этой борьбы был положен Петром Великим.