Глава 22

Для Моррисов воскресенье было днем, посвящаемым не только Богу, но и семье. Обычно это заключалось в общей послеобеденной прогулке. Иногда в ней участвовала и Mаргед, но чаще она оставалась дома, откровенно заявляя, что ей хочется побыть и тишине и покое. Оуэн же с удовольствием проводил время наедине с детьми: ведь если мужчина не уделяет достаточного внимания своим отпрыскам, то можно и не заметить, как они вырастут, и пропустить самые интересные годы, когда они развиваются, мужают, а ты от души помогаешь им в этом…

День выдался типично валлийский: проливной дождь сменяли прояснения, а порой на небе ярко светило солнце. По просьбе Тревора, старшего сына Оуэна и Маргед, Моррисы отправились сегодня на холмы не по тому пути, которым пользовались обычно, а по другому. Этой дорогой ходили редко, потому что она пролегала рядом с Брин-Мэнор, имением лорда Майкла Кеньона, а там посетителей встречали неприветливо. Окруженное каменной стеной имение лорда Майкла было прямой противоположностью Эбердэру, вдоль и поперек пересеченному тропами, по которым ходили все кому не лень. Однако Оуэн знал, что если он с детьми не станет переходить границу владений Кеньона, то все обойдется, а путь, предложенный Тревором, и впрямь был хорош и живописен, особенно когда небеса прояснялись и начинало светить весеннее солнце.

Дочь Оуэна Меган, чинно, как маленькая леди, шла рядом с отцом, а мальчики, словно стайка неугомонных щенков, все время бегали взад и вперед. У Оуэна сердце радовалось, когда он видел, как маленький Хью резвится вместе с его собственными сыновьями. После того как малыша забрали из шахты, он вырос на целых три дюйма, поправился и приобрел здоровый цвет лица. По словам Маргед, Хью был способным учеником и проглатывал каждый новый урок с такой же жадностью, с какой ел, когда семья садилась в кухне за стол.

Тропа стала забирать вверх.

— Скоро будет твой день рождения. Что бы ты хотела получить в подарок? — спросил Оуэн у Меган. Она искоса посмотрела на отца.

— Котенка.

Оуэн поднял брови.

— Да ведь у нас уже есть кот.

— Но я хочу котенка, — объяснила Меган. — Моего собственного.

Оуэн спрятал улыбку.

— Но имей в виду: котята превращаются во взрослых котов, — предупредил он дочку, — и если тебе подарят котенка, ты должна будешь заботиться о нем сама. Впрочем, тебе исполняется уже десять лет, так что ты станешь почти взрослой. Ты уверена, что хочешь именно котенка? Тогда я поговорю с твоей мамой. Но если она будет возражать…

Меган перебила его радостным воплем, который никак не подобал чинной маленькой леди.

— Не будет! Мама велела мне поговорить с тобой, и если ты не против, то и она согласна. У кошки Этельвин только что родились котята. Через две недели одного из них мы уже сможем забрать.

Оуэн усмехнулся. Он никогда ни в чем не мог отказать малышке Меган, потому что она была очень похожа на свою мать.

Однако от его довольства не осталось и следа, когда из леса вдруг пулей вылетел Тревор.

— Папа, иди скорее сюда, что-то случилось с Хью! — закричал он, задыхаясь. — Он отошел в сторону, чтобы нарвать нарциссов для мамы, а потом вдруг прибежал обратно с таким видом, будто за ним гнался сам дьявол. Я спросил его, что стряслось, но он ничего не говорит, только плачет.

Оуэн ускорил шаг и, пройдя несколько минут по лесу, подошел к детям. Хью судорожно рыдал, все еще прижимая к груди нарциссы. Дэвид, младший сын Оуэна, гладил его по плечу в тщетной попытке успокоить. Когда он увидел отца, на его лице отразилось облегчение. Оуэн поднял Хью на руки и начал его утешать. Хотя за последнее время мальчик сильно вытянулся, он все же был совсем крохой, и его легко было испугать. Когда рыдания Хью немного поутихли, Оуэн спросил:

— Что с тобой случилось, малыш? Хью вытер глаза грязным кулачком.

— Я… я видел врата ада, дядя Оуэн. Никакими терпеливыми расспросами Оуэну не удалось добиться от него большего. Наконец он сказал.

— Тревор, отведи Дэвида и Меган домой. Хью покажет мне, что он видел.

Тревор послушно повел своих младших брата и сестру по тропинке. Хью явно не испытывал большой охоты возвращаться на то место, где его что-то так сильно напугало, но когда Оуэн взял его за руку, мальчик, не споря, направился в глубь леса. Они шли, пока не уперлись в полуразрушенную каменную стену. Здесь Хью отпустил руку Оуэна и пролез в дыру в стене.

Оуэн нахмурился.

— Это частная земля, имение Кеньона. Тебе не следовало туда заходить.

— Я увидел нарциссы и захотел нарвать немного, чтобы отнести тете Маргед, — виновато сказал Хью. — Пойдем. Отсюда уже недалеко.

Подумав, что Хью надо хорошенько рассмотреть то, что его так напугало, иначе потом его будут мучить кошмары, Оуэн протиснулся в узкий проем в стене. На другой ее стороне оказался пригорок, на вершине которого цвело множество ярко-желтых нарциссов. Хотя склон пригорка густо порос деревьями, они еще не покрылись листвой и можно было различить столб дыма, поднимающийся с противоположной стороны.

Хью с тревожным выражением на лице обернулся через плечо и прижал палец к губам. Потом нагнулся и крадучись полез вверх, к гребню пригорка, который, как оказалось, нависал над небольшой ложбинкой. Присев на корточки за кустами, из-за которых их было не видно, Оуэн обнял Хью одной рукой и посмотрел вниз, чтобы разглядеть то, что так напугало мальчика.

«Врата ада» оказались убогой хижиной, построенной на склоне пригорка. Солнечные лучи, проходившие сквозь идущий из трубы дым, почему-то придавали ему красное адское свечение, что и объясняло испуг Хью.

— Видишь, парень, как солнечный свет проходит через этот дым? — сказал Оуэн. — Чего же тут страшного? Это всего-навсего хижина дровосека.

Хотя Хью не ответил, он немного расслабился. Однако Оуэн, вместо того чтобы уйти, продолжал рассматривать хижину со все возрастающим любопытством. Странно, очень странно, что кто-то развел в очаге такой сильный огонь в теплый весенний день…

Пока они наблюдали, струя дыма становилась все тоньше и наконец исчезла совсем. Спустя несколько минут дверь хижины отворилась, и оттуда вышли двое мужчин, одетых в темное. Хью уткнулся лицом в грудь Оуэна.

— Демоны, — прошептал он.

Узнав Джорджа Мэйдока и отца Хью, Ная Уилкинса, Оуэн насторожился. Чем они здесь занимаются?

Мэйдок закрыл и запер дверь хижины и вместе с Уилкинсом направился в сторону, противоположную той, где прятались Оуэн и Хью. Ожидая, пока они скроются из вида, Оуэн раздумывал над тем, что только что увидел. Как управляющий лорда Майкла Кеньона Мэйдок имел полное право находиться в его владениях; дом Мэйдока стоял на земле Кеньона, невдалеке от деревни. Однако его присутствие в этой жалкой укрытой от посторонних глаз лачуге представлялось странным. И почему вместе с ним находился Най Уилкинс? На шахте он числился у Мэйдока в любимчиках, но сегодня было воскресенье, день нерабочий. Едва ли эти двое стали бы встречаться в порядке дружеского общения, ведь Мэйдок очень чванился тем, что по своему положению стоит намного выше простых шахтеров.

Когда Мэйдок и Уилкинс исчезли за деревьями, Оуэн сказал Хью:

— Подожди меня здесь, малыш. Я хочу осмотреть эту хибару.

Тихонько подойдя к хижине, он заглянул в одно из ее маленьких окошек. Первое, что бросилось ему в глаза, была огромная печь, напомнившая ему печь для обжига гончарных изделий, которую он однажды видел неподалеку от Суонси. Но представить себе, что Джордж Мэйдок вдруг решил заняться гончарным ремеслом, было никак невозможно. И Оуэн принялся внимательно разглядывать инструменты и принадлежности, разложенные на грубо сколоченном неструганом столе. Назначение некоторых из них он знал, о других же не имел ни малейшего представления.

Пока они с Хью шли обратно в деревню, он продолжал размышлять над увиденным. Возможно, у него просто разыгралось воображение, и в хижине не происходило ничего особенного, но тем не менее Оуэн решил, что когда Никлас-Дэйвис вернется из Лондона, он пойдет и расскажет ему о таинственном лесном домишке.


Очень скоро Клер убедилась, что обходиться без ежедневных поцелуев намного проще и удобнее, чем постоянно чувствовать себя на краю пропасти. Но — увы! — без поцелуев Никласа жизнь стала менее приятной — однообразной и пресной. Клер не хватало не только самих его прикосновений, по и той фамильярной непринужденности в их отношениях, которая раньше была, а теперь исчезла. В последнее время Никлас дотрагивался до нее только тогда, когда этого требовали нормы вежливости: например, помогая ей сесть в экипаж или выйти из пего. Хотя они по-прежнему вели непринужденные беседы, она чувствовала, что какая-то часть его отгораживается от нее и не принимает участия в разговоре. На обратном пути в Эбердэр не скакал верхом вместо того, чтобы ехать в экипаже вместе с нею и Полли. Это уменьшало напряжение, которое Клер ощущала от его близости, однако дорога из Лондона в Эбердэр показалась ей намного длиннее, чем путь из Эбердэра в Лондон.

Возвращаясь в родную долину. Клер испытывала противоречивые чувства. Здесь был ее дом, самое знакомое место на земле. Однако ей казалось, что вернулась она в этот дом другой женщиной, не той, что уехала отсюда в Лондон. Она изменилась, и долина уже никогда не будет для нее такой, как прежде…

По приезде в Эбердэр Клер сразу же встретилась с Рисом Уильямсом. Описав дворецкому все, что она заказала для особняка, и сообщив, когда прибудут из Лондона эти покупки, Клер напрямую спросила:

— Кто-нибудь из служанок уволился, сказав, что не желает оставаться в одном доме с распутной, безнравственной женщиной?

Мгновение поколебавшись, дворецкий ответил с такою же прямотой:

— Двое: Тегвен Илайес и Бронвин Джонс. Бронвин не хотела увольняться, но настояла ее мать.

Могло быть и хуже: нравственность почиталась в долине очень высоко. Клер спросила:

— Как, по-вашему, у нас будут еще проблемы?

— Вряд ли. Я бы без труда мог нанять двух других служанок, но подумал, что вы предпочтете сделать это сами, когда вернетесь. — Он насмешливо улыбнулся. — Здесь не так-то легко найти работу, и весьма немногие захотят уйти с хорошего места из-за каких-то сплетен. Я бы, например, ни за что не ушел.

Итак, прагматики на ее стороне. Клер хотела было спросить Уильямса, каково его личное мнение о ее нравственных устоях — или отсутствии таковых, — однако решила, что лучше ей об этом не знать.

Следующий день после возвращения она начала с осмотра того, что было сделано в доме в ее отсутствие. Рис Уильямс и остальные слуги славно потрудились над столовыми и гостиными: теперь эти комнаты стали чистыми и светлыми, и их больше не загромождала уродливая вычурная мебель. После того как доставят обои, краску и декоративные ткани, которые она заказала в Лондоне, дом очень скоро вновь обретет былую красоту.

Хотя работа шла превосходно, по мере того, как день клонился к вечеру, тревога Клер нарастала. Сегодня собиралась ее группа, и девушка не знала, как ее примут. За ужином Никлас заметил настроение Клер и спросил, в чем дело. Когда она объяснила, он заметил:

— Я бы пошел с вами, но уверен, что это только усугубило бы ваши проблемы. Полагаю, вам даже в голову, не пришло, что можно не явиться на собрание.

Она покачала головой.

— Это было бы трусостью. И даже хуже того — если я не пойду, то может показаться, будто теперь, сведя компанию со знатью, я начала воротить нос от своих прежних друзей. — Ее лицо напряглось. — Если они попросят меня уйти… Что ж, по крайней мере я буду знать, что обо мне здесь думают.

После ужина Клер поднялась к себе и облачилась в одно из своих прежних «долондонских» платьев, которое можно было надеть без посторонней помощи. Члены кружка были ее самыми близкими друзьями, людьми, которые скорее всего поверят в нее. Однако в глубине души Клер чувствовала, что заслуживает их порицания и даже того, чтобы ее выгнали. Хотя с чисто формальной точки зрения она, быть может, все еще оставалась девственницей, но, вне всяких сомнений, виновна в безнравственном поведении. И хуже всего было то, что Клер в этом не раскаивалась. Она была растерянна и несчастна, однако по-настоящему нисколько не сожалела о случившемся.

Клер остановила свою повозку возле дома Моррисов перед самым началом собрания. Когда она вошла, в комнате мгновенно воцарилась тишина, и одиннадцать пар глаз разом уставились на нее. Молчание нарушила Маргед — она подошла к подруге, обняла ее и сказала:

— Клер, как же я рада видеть тебя! Ты сможешь где-то на этих днях пойти со мной в школу? Дети скучают по тебе. — Она улыбнулась. — И еще им ужасно хочется поскорее увидеть пингвинов лорда Эбердэра.

Клер была рада, что лучшая подруга поддержала ее, по это вовсе не значило, что и остальные непременно последуют примеру Маргед. Клер с неуверенной улыбкой оглядела комнату. Несколько членов кружка улыбнулись в ответ, а юный Хью Ллойд даже подмигнул. Остановив взгляд на Эдит Уикс, которая по складу своего характера была, пожалуй, наиболее расположена ее осудить. Клер спросила:

— Меня еще рады здесь видеть или уже нет? Эдит хмыкнула.

— Ты очень неразумно вела себя, дитя мое. Половина людей, живущих в долине, убеждена, что ты шлюха.

— Я не любовница лорда Эбердэра, — ответила Клер, мысленно благодаря Бога за то, что может сказать это с чистой совестью.

— Надеюсь, что нет, — деловито проговорила Эдит. — Но есть в наших краях и такие, которые предпочитают думать о людях плохо, — такие, как миссис Илайес. — Эдит фыркнула. — Когда в Судный день Господь станет отделять овец от козлищ, он найдет на ней мало хорошей шерсти. Она заявила, что теперь, когда ты работаешь в большом доме, ты не снизойдешь до посещения собрания нашего кружка, но я-то знала, что это ерунда.

Чувствуя, что от великого облегчения ей хочется петь, Клер наклонилась и обняла Эдит.

— Да благословит тебя Бог за то, что веришь в меня. Не могу сказать, что мое поведение всегда было безупречно, но я не совершила ничего ужасного. Кстати, как идет учеба в воскресной школе?

Оуэн как староста кружка заметил с мягким укором:

— Дамы, поговорить вы можете потом, а сейчас пора начинать собрание. Давайте споем гимн Господу.

Клер с благодарностью расслабилась, отдавшись знакомому ритуалу, состоящему из пения общей молитвы и обсуждения. Когда подошла ее очередь говорить, она коротко сказала, что в Лондоне было много интересного и много искушений и что она рада вернуться домой.

Когда собрание завершилось, все остались, чтобы попить чаю с пирожными и послушать, как Клер рассказывает о своей поездке в Лондон. Попотчевав их рассказами о Тауэрс, механических монстрах и посещении первой молельни Джона Уэсли, она с сожалением встала.

— Мне пора идти.

Группа начала расходиться, и тут Оуэн вдруг сказал:

— Я провожу тебя в Эбердэр, Клер. Не хочу, чтобы ты так далеко ехала одна.

Клер посмотрела на него с легким удивлением — ведь в долине всегда было очень спокойно и безопасно, однако сразу же согласилась. Пока они ехали обратно в Эбердэр в ее повозке, он объяснил, что его главная цель — переговорить с Никласом. Нет, то что он собирается сказать, не представляет собой ничего важного, но может быть, лорду будет интересно это узнать.

Услышав, как открылась парадная дверь, Никлас вышел из библиотеки в вестибюль, как будто только и ждал возвращения Клер. Увидев Оуэна, он широко улыбнулся н крепко пожал ему руку.

— Какое удачное совпадение! У меня как раз возникло несколько вопросов, на которые я надеюсь найти у тебя ответ.

— У меня тоже имеется несколько вопросов, — сказал Оуэн.

— Мне уйти или остаться? — поинтересовалась Клер.

— Остаться, — ответил Никлас, ведя их обоих в библиотеку. — Оуэн, первая очередь твоя.

— Возможно, все это пустяки, но несколько дней назад я видел здесь неподалеку кое-что странное, — начал Оуэн, усевшись в одно из удобных, обитых кожей кресел.

И он рассказал про хижину, которую вместе с Хью видел в имении Кеньона.

— Интересно… — задумчиво произнес Никлас, когда Оуэн закончил. — У тебя есть какое-нибудь мнение насчет того, что все это может значить?

— Сдается мне, что хижину используют для переработки высококачественной металлической руды, — медленно проговорил Оуэн. — Может быть, содержащей золото, но скорее всего серебро.

— Разве это возможно? — изумленно спросил Никлас. — Я знаю, что время от времени в Уэльсе находят золото и серебро, но всегда понемногу и к тому же не в наших краях.

— Иногда очень чистое серебро находят в виде комков, которые называются проволочным серебром, — объяснил Оуэн. — Как-то раз я видел образчик, найденный неподалеку от долины Эббоу. Удивительная это была штука — не руда, а металл, да такой чистый. Для того чтобы делать из него слитки, достаточно было бы одной очень жаркой печи вроде той, которую я видел в хижине в лесу. Не думаю, что серебро встречается в угольных пластах, но помнишь тот заброшенный штрек, о котором я тебе говорил, что угольный пласт там сходит на нет и затем начинается другая порода? Не исключено, что в этой породе есть и серебро. Никлас сдвинул брови, задумавшись.

— Наверное, Уилкинс наткнулся на серебро и сообщил о нем только одному человеку — Мэйдоку. Если металл встречается в виде небольших самородков и очень чист, то его можно выносить с шахты так, что остальные шахтеры ничего не заметят. А земля Кеньона — идеальное место для того, чтобы тайно его выплавить, потому что лорд Майкл не живет там, а надзор за имением осуществляет Мэйдок.

— Но почему Уилкинс пошел к Мэйдоку, вместо того чтобы оставить такую цепную находку себе? — спросила Клер.

— Най Уилкинс недостаточно умен для того, чтобы плавить и продавать серебро в одиночку, без опытного компаньона, каким и является Мэйдок, — ответил Оуэн. — Если наши догадки верны, эти двое кладут себе в карман неплохие деньги.

— Это как раз то, что мы искали! — От возбуждения Клер чуть не вскочила со стула. — Договор аренды разрешает арендатору добывать из земли только уголь, но не передает ему права на добычу других минералов. Если Мэйдок и Уилкинс выносят из шахты серебряную или какую-то иную ценную руду, то у вас есть все основания расторгнуть договор. Даже если лорд Майкл не знает о том, что делают его работники, все равно его компания наверняка несет юридическую ответственность за присвоение ими того, что принадлежит вам.

На мгновение в комнате воцарилась тишина, затем Никлас издал торжествующий вопль, вскочил со стула и сгреб Клер в охапку, чтобы поцеловать. Однако он вовремя вспомнил, что поцелуй этот должен быть коротким и невинным.

— Я встречался с лордом Майклом Кеньоном в Лондоне, — повернувшись к Оуэну, сказал Никлас. — Он был в армии, воевал на Пиренейском полуострове, поэтому и не занимался делами шахты. Поскольку в нашем разговоре он наотрез отказался предпринять какие-то меры, чтобы изменить ситуацию к лучшему, мы с Клер ломали голову над тем, как отобрать у него право на аренду. И теперь, слава Богу, у нас есть для этого повод — благодаря тебе и Хью. Оуэн улыбнулся.

— Вот именно — слава Богу. Ты должен благодарить его, а не меня. Трудно поверить, что Хью отыскал дорогу к хижине и привел туда меня всего лишь по воле случая.

Не желая отклоняться от темы и углубляться в теологию, Никлас сказал:

— Но пока что все это только догадки — а нам нужны свидетельства очевидцев. Ты не мог бы еще раз взять меня с собой в шахту? Если мы двое сможем под присягой дать показания, что видели, как там незаконно добывается что-то помимо угля, я обращусь в суд, расторгну договор аренды с Майклом Кеньоном и стану управлять шахтой сам.

Оуэн нахмурился.

— Спустить тебя в шахту будет непросто. После того как Мэйдок запретил тебе появляться на территории шахты, он приказал немедленно сообщить ему, если тебя там заметят. Рукоятчик, который работает возле устья главного ствола шахты, — человек порядочный, но он никогда не пойдет против Мэйдока.

— А как насчет того, чтобы спуститься ночью? Когда мы окажемся под землей, нам будет уже все равно, который час.

— После твоего первого посещения Мэйдок велел обнести территорию шахты забором, и по ночам се охраняет сторож да еще и сторожевая собака: Мимо них мы, может, и пробрались бы, по нам все равно не удастся незаметно запустить лебедку — это невозможно. Все шахтеры считают, что Мэйдок малость помешался, раз тратит столько усилий, чтобы не пускать тебя на шахту. — Оуэн пожал плечами. — Правда, мы и без этого всегда считали его слегка помешанным.

— Раз дело обстоит так, что главный шахтный ствол для вас действительно недоступен, — сказала Клер, — то как насчет старого ствола Бичен? Того, который теперь используется главным образом для вентиляции?

Оуэн обрадовался.

— Ну и память у тебя, девушка! Я и забыл про этот ствол.

— А по нему можно будет спуститься? — спросил Никлас.

— Думаю, да, — задумчиво ответил Оуэн. — Ствол Бичен очень узкий, но там есть бадья, в которой можно поднимать и опускать одного человека. Да, вот еще что — этот ствол проходит недалеко от того закрытого штрека, о котором я тебе говорил, так что под землей тебе не придется далеко ходить и не будет риска, что тебя заметят. Пожалуй, мы сможем это сделать.

— Мы могли бы спуститься через четыре дня, если ты не против. Это даст время моему стряпчему в Суонси изучить юридическую сторону дела, — сказал Никлас. — И еще. До того как мы спустимся в шахту, я хочу побывать в этой хижине, чтобы осмотреть се более тщательно. Если там плавят серебро, то от него должны остаться следы вокруг печи и на оборудовании. Это тоже улики.

Оуэн кивнул:

— Хорошо, через четыре дня. За это время я как раз проверю, в хорошем ли состоянии веревка и бадья. — Его лицо омрачилось. — Надо что-то делать, и чем быстрее, тем лучше. В последние две недели рудничного газа с каждым днем становится все больше, и в трех штреках были обвалы из-за недостатка стоек. С тех пор как ты спускался в шахту, никто больше не погиб, но я нутром чую — скоро случится большая беда.

— Через неделю шахта перейдет в мои руки, и я смогу сделать ее более безопасной, — с уверенностью сказал Никлас.

Его цыганский инстинкт говорил ему, что они нашли верное средство для того, чтобы отнять право владения у лорда Майкла. Майклу это, конечно, не понравится, но он сам виноват.

Загрузка...