Глава 2

— Мое доброе имя? — недоуменно повторила Клер. — Что вы имеете в виду?

По лицу графа было видно, что он очень доволен собой.

— Если вы проживете со мной, скажем, три месяца, мисс Морган, — ответил он, — я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вашей деревне.

Сердце Клер сжалось от страха. Несмотря на свои смелые речи, она ни сном ни духом не предполагала, что он может ею заинтересоваться.

— Стало быть, невзирая на всю ту скуку, которую вам придется вытерпеть, — ехидно заметила она, перейдя от нападения к обороне, — вы все-таки хотите, чтобы я стала вашей любовницей?

— Только если вы пойдете на это по доброй воле, что вряд ли произойдет — вы кажетесь мне слишком чопорной, чтобы получать удовольствие от плотского греха. — Он снова окинул ее оценивающим взглядом. — Впрочем, если за эти три месяца вы перемените свои взгляды, я с готовностью предоставлю себя в ваше распоряжение. Среди моих пассий еще никогда не было добродетельной школьной учительницы-методистки. Интересно: если переспать с такой праведницей, это приблизит меня к раю?

— Ваши речи возмутительны!

— Спасибо. Я стараюсь. — Он глотнул еще коньяку. — Однако вернемся к предмету нашего разговора. Хотя вы и будете вести здесь такой образ жизни, что вас можно будет счесть моей любовницей, в действительности вам не придется спать со мной.

— Но тогда ради чего вы хотите затеять этот глупый фарс? — спросила Клер. Она чувствовала облегчение и вместе с тем была сбита с толку.

— Я хочу посмотреть, насколько далеко вы готовы зайти в стремлении добиться своего. Если вы примете мое предложение, ваша драгоценная деревня, вероятно, извлечет из этого немалую выгоду, однако сами вы уже никогда не сможете ходить по ней с гордо поднятой головой, поскольку ваша репутация будет погублена. Готовы ли вы заплатить за успех такую цену? Простят ли соседи ваше грехопадение, пусть даже оно принесет им пользу? Весьма интересный вопрос, однако на вашем месте я не стал бы слишком полагаться на их добрую волю.

Уразумев наконец, чего он хочет. Клер холодно сказала:

— Для вас это всего лишь бесцельная игра, не так ли?

— Игры не бывают бесцельными. И в них всегда есть правила. Какие же правила будут в нашей игре? — Он глубокомысленно сдвинул брови. — Дайте подумать… Итак, основное условие — это моя помощь деревне в обмен на ваше присутствие под моей крышей, и, как все будут думать, в моей постели. Еще у нас с вами будет что-то вроде пари. Оно, я уверен, завершится успешным соблазнением, которым мы оба насладимся. А чтобы дать мне возможность соблазнить вас, вы позволите мне целовать вас раз в день в том месте и в тот час, которые я выберу сам. Все остальные любовные ласки будут иметь место только с взаимного согласия.

После каждого поцелуя у вас будет право сказать «нет» — и тогда я уже не смогу дотронуться до вас вплоть до следующего дня. По прошествии трех месяцев вы вернетесь домой, а я буду продолжать свою помощь деревне так долго, как это будет необходимо. — Он нахмурился. — Для меня наша договоренность таит немалую опасность: ведь если я позволю вам втянуть меня в осуществление ваших планов, то, быть может, не смогу избавиться от этой долины до конца моей жизни. Однако это справедливо: ведь должен же я рискнуть чем-то, что имеет для меня значение, поскольку вы, приняв мое предложение, потеряете так много, не правда ли?

— Ваше предложение нелепо!

Он посмотрел на нее невинными глазами.

— А я, напротив, полагаю, что из него могло бы получиться нечто очень занятное, так что мне почти жаль, что вы ответите отказом. Ведь запрашиваемая мною цена оказалась чересчур высока, не так ли? Своей девственностью вы могли бы пожертвовать втайне, так что никто бы ничего не узнал, а вот доброе имя — дело другое. Этот товар всегда выставлен на всеобщее обозрение, его, легко утратить и невозможно вернуть назад. — Граф изящно взмахнул свободной рукой (вторая по-прежнему была занята бокалом с бренди), недвусмысленно указывая на дверь. — Теперь, когда я выяснил, насколько далеко вы готовы зайти в своем стремлении к мученичеству, я должен еще раз попросить вас удалиться. Полагаю, что больше вы меня не побеспокоите.

Сейчас у него был самодовольный вид цыганского барышника, который только что продал простаку-покупателю загнанного коня-доходягу да еще и умудрился взять за него в пять раз больше настоящей цены. От одного взгляда на его расплывшуюся в ехидной улыбке физиономию Клер захлестнула непреодолимая ярость. Он был так высокомерен, так равнодушен, так уверен в том, что одержал над нею верх…

— Отлично, милорд, я принимаю ваше предложение. Мое доброе имя в обмен на вашу помощь! — не думая о последствиях, вне себя от бешенства, рявкнула она.

На мгновение граф потерял дар речи. Затем вдруг сел совершенно прямо, будто аршин проглотил.

— Вы шутите! Ведь, приняв мое предложение, вы навлечете на себя презрение ваших друзей и соседей, наверняка потеряете свое место учительницы и вполне возможно, будете вынуждены покинуть Пенрит. Подумайте, стоит ли жертвовать всем, что вам дорого в жизни, ради мимолетного удовольствия утереть мне нос?

— Я соглашаюсь на ваше предложение вовсе не за этим, а потому, что хочу помочь моим друзьям, хотя не стану отрицать, что мне приятно будет немного сбить с вас спесь, — холодно произнесла Клер. — Скажу больше: репутацию, которая складывалась двадцать шесть лет, не так легко разрушить, как вы воображаете. Я откровенно расскажу своим друзьям, что я намерена делать и почему. Надеюсь, они поверят в мое достойное поведение. Если же мои надежды окажутся тщетными и игра, которую вы затеяли, и впрямь будет стоить мне всего того, чем я жила до сих пор… — Она мгновение помолчала, потом пожала плечами, одновременно плотно стиснув губы. — Что ж, значит, так тому и быть.

— Но что бы сказал ваш отец? — беспомощно пробормотал граф.

Теперь сила была на стороне Клер, и это было пьянящее чувство.

— Он бы повторил то, что говорил всегда; долг христианина состоит в том, чтобы служить другим, даже если за это приходится очень дорого платить, и что в своих поступках он подотчетен только Богу.

— Если вы и вправду сделаете то, что сказали, то вам придется об этом пожалеть, — убежденно сказал граф.

— Возможно, но если я этого не сделаю, то буду сожалеть еще больше — потому что струсила. — Ее глаза сузились. — Что это с вами? Неужели великий спортсмен вдруг испугался играть в игру, которую сам же и придумал?

Не успела Клер договорить, как граф вскочил с дивана и размашистым шагом направился к ней. Остановившись в ярде от девушки, он смерил ее пристальным взглядом. Его черные глаза сверкнули.

— Хорошо, мисс Морган. Впрочем, нет, отныне я должен называть вас Клер, ведь вы уже почти стали моей любовницей. Вы получите то, чего добивались. Посвятите остаток этого дня улаживанию своих дел в деревне, а завтра утром я жду вас здесь. — Он еще раз окинул се взглядом, на сей раз критическим. — И не трудитесь привозить с собою много одежды. Скоро мы с вами поедем в Лондон, где вас оденут должным образом.

— В Лондон? Но ведь ваши обязанности не в Лондоне — они здесь. — И хотя это казалось ей возмутительной фамильярностью, Клер заставила себя добавить: — Никлас.

— Не тревожьтесь, — коротко бросил он. — Я исполню свою часть договора.

— Но разве вам не хочется узнать, что именно нужно сделать?

— Времени для этого у меня будет достаточно и завтра, Граф уже снова расслабился; он непринужденно подошел и встал к ней вплотную, так что их тела почти соприкасались.

Сердце Клер учащенно забилось: уж не намерен ли он получить свой первый поцелуй прямо сейчас? Его близость оказалась столь подавляющей, что ей стало не по себе, несмотря на тот яростный гнев, который поддерживал ее до сих пор. Смутившись, она поспешно сказала:

— Мне пора уходить. У меня еще много дел.

— Подождите. — Он улыбнулся ей, медленно и хищно. — На протяжении следующих трех месяцев мы будем много времени проводить вместе. Так не пора ли нам познакомиться поближе?

Он начал поднимать руки, и Клер чуть не выпрыгнула из собственной кожи. Помедлив, он тихо проговорил:

— Возможно, ваше доброе имя и переживет пребывание под моей крышей, однако сможете ли вы выдержать это сами?

Она непроизвольно облизнула мгновенно пересохшие губы и покраснела, заметив, что от него не укрылось ее волнение.

— Я смогу выдержать все, что велит мне долг, — стараясь говорить твердым тоном, произнесла Клер.

— Уверен, что так оно и есть, — согласился он. — А я постараюсь научить вас получать от этого удовольствие.

К удивлению девушки, он не сделал попытки поцеловать ее. Вместо этого Никлас сначала легко коснулся ее головы, а затем принялся вытаскивать шпильки из ее волос. Клер охватило непривычное тягостное чувство, острое ощущение животной мужской силы, от которого у нее в голове вдруг все смешалось. Умелые движения его пальцев, треугольник смуглой кожи и расстегнутом вороте рубашки… Кроме бренди, от него пахло еще и чем-то иным, и этот странный запах навевал ей мысли о сосновых лесах и крепком, свежем моржом ветре.

Клер стояла совершенно неподвижно, с бешено бьющимся сердцем. Она почувствовала, как се густые локоны тяжелым потоком скользнули вниз, закрыв спину и талию. Никлас приподнял одну шелковистую прядь и пропустил ее между пальцами, словно пух семян чертополоха.

— Вы никогда их не стригли, ведь правда? Она молча кивнула.

— Какая красота… — пробормотал он. — Темно-шоколадный цвет, но с оттенком рыжины. Быть может, и во всем остальном вы такая же. Клер: на поверхности — чопорность и скованность, а внутри — скрытый огонь?

Вконец растерявшись, девушка торопливо пролепетала:

— До завтра, милорд.

Когда она попыталась вырваться, граф сжал ее запястье и, прежде чем Клер окончательно охватила паника, вложил ей в руку все вынутые из ее волос шпильки, после чего отпустил.

— До завтра.

Обняв девушку за талию, граф повел ее к двери. Перед тем как отворить, он заглянул Клер в глаза, и она заметила, что его настроение стало иным: дразнящее заигрывание сменилось полнейшей серьезностью.

— Если вы решите отказаться от всей этой затеи, я не стану думать о вас хуже.

Он что, прочел ее мысли или же просто слишком хорошо знает человеческую натуру? Клер толкнула дверь и опрометью бросилась вон из комнаты. К счастью, Уильямса поблизости не оказалось, и он не мог увидеть ее распущенные волосы и горящие щеки. Будь дворецкий здесь, он наверняка бы подумал, что…

И тут у Клер перехватило дыхание. Ведь, приняв вызов графа, она должна жить здесь три месяца, и Уильямс будет видеть ее каждый день! Поверит ли он, если она объяснит ему, как в действительности обстоит дело, или же начнет презирать ее, сочтя лгуньей и блудницей?

Чувствуя, что еще немного, и ее самообладанию придет конец, Клер юркнула в первую же открытую дверь и очутилась в маленькой гостиной, где на всем лежал толстый слой пыли. Девушка бессильно опустилась на один из покрытых холщовыми чехлами стульев и закрыла лицо руками. Она едва знает Уильямса, однако оказалось, что его мнение о ней значит для нее очень много. Уже одно это с неумолимой ясностью говорило о том, как тяжело ей придется, если она ввяжется в эту безумную авантюру. Неодобрение Уильямса — ничто по сравнению с тем, что будет, когда все в Пенрите узнают, что она живет в доме отъявленного развратника.

Теперь, когда Клер до конца осознала все адское коварство игры, предложенной ей Никласом Дэйвисом, се ярость вспыхнула с новой силой. Граф знал, куда мстить: он рассчитывал, что страх перед общественным осуждением заставит ее пойти на попятный.

Эта мысль помогла Клер снова взять себя в руки. Приглаживая и закалывая волосы, она с досадой поняла, что приняла его нелепый вызов из-за собственного гнева и гордыни. Чувства не самые благочестивые, по ведь, по правде говоря, она никогда и не была по-настоящему благочестивой женщиной, хотя и очень к этому стремилась.

Когда ее прическа наконец опять приняла должный вид, Клер тихонько выскользнула из гостиной, незаметно вышла из дома и направилась к конюшням, где оставила своего пони и двуколку.

У нее еще было время передумать. Чтобы расписаться в своей трусости, ей даже не придется встречаться с графом лицом к лицу: достаточно просто-напросто не прийти к нему завтра утром, и тогда никто, кроме нее самой и Никласа, вовек не узнает, что произошло.

Но… Дело-то вовсе не в ней, не в ее гордости и даже не в графе с его упрямством и себялюбием! Главное — Пенрит. Когда дорога поднялась на пригорок и внизу как на ладони стала видна деревня, Клер вдруг остро осознала это. Она остановила лошадь и медленно обвела взглядом знакомые шиферные крыши. В Пенрите не было ничего необычного или выдающегося, он походил на сотни других валлийских деревень с их рядами каменных коттеджей, окруженных сочной зеленью долин, но это ничем не примечательное место было ее домом, и она любила его, любила в нем каждый камень. С его жителями ее связывали самые тесные узы, потому что вместе с ними она выросла и прожила всю свою жизнь. И если некоторых из них было труднее любить, чем других, — что ж, ничего не поделаешь, она все равно старалась изо всех сил.

Квадратная башня англиканской церкви виднелась издалека, более же скромная молельня методистов терялась среди коттеджей. А шахту, находящуюся еще дальше, отсюда рассмотреть невозможно. Эта шахта — самый крупный источник рабочих мест в округе и самая большая угроза для жителей деревни: она была так же непредсказуема и опасна, как те взрывчатые вещества, которые иногда использовались здесь для взрывных работ.

Эта мысль разом усмирила сумбур, воцарившийся в голове у Клер. Да, нынче она поступила плохо, поддавшись гневу и гордыне, но причины, заставившие ее отправиться к графу, были вескими, а намерения — благими. В борьбе за благополучие Пенрита нет и не может быть ничего дурного, но теперь сей предстоит испытание: она должна постараться уберечь свою душу от гибели.


Сердцем методистского братства были еженедельные собрания, и группа, к которой принадлежала Клер, встречалась сегодня вечером. Это очень кстати: можно будет, не откладывая, поговорить со своими самыми близкими друзьями и рассказать им все. Однако пока члены ее группы пели гимн, которым всегда открывалось их собрание, Клер снедало мучительное беспокойство.

Староста Оуэн Моррис первым начал общую молитву. Когда она окончится, для членов маленького кружка наступит время поведать остальным о тех духовных радостях или испытаниях, которые они пережили за предыдущие семь дней. На сей раз у всех выдалась спокойная неделя, и Клер не заметила, как настал ее черед говорить о своем. Она встала и по очереди взглянула в каждое из пяти мужских и шести женских лиц. Лучшие методистские кружки были образцами радостного и светлого христианского братства. Когда умер отец Клер, члены ее группы помогли ей в этом испытании точно так же, как прежде она помогала им в их невзгодах. Люди, собравшиеся сегодня в этой комнате, были ее духовной семьей, теми, чьим мнением она дорожила больше всего.

Помолившись в душе о том, чтобы ее вера в них не оказалась напрасной, она начала:

— Друзья мои… братья и сестры… Я собираюсь предпринять шаг, который, как я надеюсь, принесет пользу всем жителям Пенрита. Но мои действия выйдут далеко за рамки общепринятого поведения — более того, они будут скандальными — и многие меня осудят. Я прошу только об одном: пусть среди тех, кто станет презирать меня, не будет вас.

Жена Оуэна, Маргед, самая близкая подруга Клер, ободряюще улыбнулась.

— Расскажи нам, что ты собираешься сделать. Я ни за что не поверю, что ты можешь совершить поступок, который заслужил бы паше порицание.

— Надеюсь, что ты права. — Клер опустила глаза и посмотрела на свои крепко сцепленные руки. Ее отец был горячо любим всеми методистами Южного Уэльса, и немалая часть этой любви и благоговения, которые он вселил в их сердца, перешла по наследству к Клер. Будучи дочерью преподобного Моргана, она пользовалась в местном обществе куда большим уважением и влиянием, чем ей могли бы дать ее собственные заслуги… Снова подняв голову, она сказала:

— Граф Эбердэр вернулся в усадьбу. Сегодня я ходила туда с просьбой использовать его влияние для помощи деревне.

На лице Эдит Уикс, которая всегда и обо всем имела свое особое мнение, изобразился ужас.

— Как! Ты говорила с этим человеком?! Но, дорогая моя, разве это благоразумно?

— Наверное, нет, — ответила Клер и коротко изложила суть сделки, которую заключила с графом Эбердэром. Она не стала рассказывать, что сейчас чувствует и как при встрече с нею вел себя граф; умолчала девушка и о том, что по условиям их договора она должна будет позволять ему целовать себя один раз в день. И уж тем более не решилась Клер поведать духовным братьям и сестрам, как бурно откликнулась на прикосновения Никласа ее грешная плоть. Лишенный всех этих деталей, рассказ не занял много времени.

Закончив его, Клер увидела, что друзья смотрят на нее широко раскрытыми глазами и все взгляды — одни в большей, другие в меньшей степени — выражают негодование я беспокойство.

Первой заговорила Эдит Уикс. — Ты не можешь на это пойти! — решительно отрезала она. — Это непристойно. Это тебя погубит.

— Возможно. — Клер с мольбой простерла руки к своим старым друзьям. — Но вам ли не знать, как обстоят дела на шахте? Если существует хоть малейшая надежда, что граф Эбердэр может изменить положение к лучшему, я просто обязана попытаться склонить его оказать нам помощь.

— Но не за счет же твоего доброго имени! Незапятнанная репутация — это самое ценное, что есть у женщины.

— Только по мирским понятиям, — возразила Клер. — Основной принцип нашей веры гласит, что каждый человек должен поступать так, как велит ему совесть. И его не должен останавливать страх перед тем, что подумают о нем другие.

— Это верно, — с сомнением в голосе сказала Маргед. — Но убеждена ли ты, что Господь в самом деле призвал тебя сделать это? Ты спрашивала его об этом в молитве?

— Да, убеждена, — стараясь говорить как можно увереннее, ответила Клер. Эдит нахмурилась.

— А что, если Эбердэр погубит твое доброе имя, а потом возьмет и откажется от своих обещаний? У тебя ведь нет никаких гарантий — только его слово, а этот человек, будь он хоть трижды граф, наверняка такой же ловкий лгун, как все цыгане.

— Для него судьба нашей деревни — игра, а к играм он относится весьма серьезно, — сказала Клер. — Думаю, что по-своему он человек чести.

Эдит фыркнула.

— Ну уж нет, кому-кому, а ему доверять нельзя. В детстве он был сущим чертенком! Кроме того, все мы отлично знаем, что случилось в Эбердэре четыре года назад.

Джейми Харки, который до того, как потерять ногу, служил солдатом в королевской армии, заметил в своей обычной манере, спокойной и неторопливой:

— А вот и нет. В действительности мы вовсе не знаем, что тогда приключилось. Да, слухов ходило много, но никаких обвинений против молодого Никласа так и не выдвинули. Я помню его мальчишкой — он был неплохим пареньком. — Джейми покачал головой. — Но мне все равно не по душе, что нашей Клер придется жить в господском доме. Мы-то с вами знаем ее достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: она не собьется с правильного пути. Но другие наверняка станут болтать про нее всякие гадости и порицать ее поведение. Думаю, тебе придется туго, девочка.

Маргед взглянула на своего мужа, который работал в шахте проходчиком. Ему повезло: у него была работа, но Маргед никогда не забывала, насколько эта работа трудна и опасна.

— Было бы просто чудесно, если бы Клер смогла убедить лорда Эбердэра улучшить условия труда в шахте.

— Это точно, — согласился Хью Ллойд, молодой парень, который тоже работал на шахте — Потому что и владельцу шахты, и его управляющему наплевать на нас к чертям собачьим… — Он осекся и покраснел. — Извините меня, сестры, за нечестивое слово. Я хотел сказать — им все равно, что случится с нами, угольщиками. Им дешевле набирать новых работников взамен погибших, чем ставить новое оборудование.

— Это чистая правда, — угрюмо промолвил Оуэн — Но скажи нам, Клер: ты действительно веришь в сердце своем, что поступаешь правильно? Готовность рискнуть своим добрым именем говорит о том, что ты мужественна и благородна, но никто не вправе требовать от женщины действий, столь оскорбляющих ее скромность.

Клер снова обвела друзей взглядом, пристально всматриваясь в каждое лицо. Считая, что недостойна быть старостой группы, она отказалась занять это место, и ей никогда не приходило в голову заняться чтением проповедей. Но она была учительницей и умела завладеть вниманием аудитории.

— В те дни, когда члены нашей общины подвергались преследованиям, мой отец не раз рисковал жизнью, чтобы проповедовать слово Божие. Дважды враждебные толпы чуть не растерзали его до смерти, и шрамы от этих нападений остались на его теле до самой кончины. Если он с готовностью подвергал опасности собственную жизнь, то как же я, его дочь, могу отказаться рискнуть вещью столь незначительной и суетной, как моя репутация?

Судя по выражениям их лиц, друзья были тронуты словами Клер, однако все еще сомневались Ей же была нужна их безусловная поддержка, поэтому она постаралась придать своей речи еще большую убедительность.

— Лорд Эбердэр не делал секрета из того, что его предложения продиктованы вовсе не похотью, а всего лишь желанием отделаться от меня. Собственно говоря, он сделал ставку на то, что я откажусь, и проиграл. — Она с усилием сглотнула, после чего решила подправить правду так радикально, чтобы от нее мало что осталось. — Мне думается, — твердо сказала она, — что когда я поселюсь под одной с ним крышей, он решит взвалить на меня работу экономки или же станет использовать в качестве своего секретаря.

На озабоченных лицах членов ее кружка отразилось обличение. В работе экономки не было ничего неподобающего. Одна только Эдит продолжала гнуть свое:

— Даже место экономки не спасет тебя, если лорд вдруг положит на тебя глаз. Недаром его прозвали графом-демоном.

Решительно подавив чувство вины — она не могла не корить себя за то, что внушила своим друзьям, надежду, которая скорее всего окажется ложной, — Клер сказала:

— С какой стати ему обращать взоры на меня? Ведь у него наверняка есть широкий выбор и среди безнравственных светских дам, и среди… — Она на мгновение замолчала, стараясь подобрать нужное слово — …среди тех, кого называют девицами вольного поведения.

— Клер, что за выражения! — воскликнула шокированная Эдит Уилкс.

Джейми Харки усмехнулся.

— Полно, Эдит. Всем нам известно, что такие женщины существуют. Некоторые из них даже нашли путь к Господу и стали хорошими методистками. Так почему же нельзя говорить о них откровенно?

Эдит бросила на старого солдата сердитый взгляд. Они и раньше нередко сталкивались; хотя членов методистского кружка связывала общая вера и взаимная симпатия, они происходили из разных слоев общества и далеко не всегда соглашались друг с другом по вопросам, касающимся чисто мирских дел.

— А как же быть со школой. Клер? Теперь у тебя не будет времени на преподавание; но даже если бы оно нашлось, большинство жителей деревни были бы крайне шокированы, вздумай ты учить их детей, живя в Эбердэре в качестве, столь неподобающем для порядочной женщины, — чопорно поджав губы, заявила Эдит.

— Я надеюсь, что Маргед сможет вести занятия по будним дням. — Клер взглянула на свою подругу. — Маргед, ты согласна?

Та широко раскрыла глаза. — Ты думаешь, я справлюсь? Ведь до сих пор я вела занятия только в воскресной школе, и кроме того, у меня нет твоего образования.

— Ты прекрасно справишься, — заверила ее Клер. — Уроки, которые тебе придется вести, мало чем отличаются от того, чему ты учила в воскресной школе: те же самые чтение, письмо, основы правописания, арифметика и домоводство. Основное различие состоит в том, что в моей школе теперь меньше времени отводится на изучение Писания. И еще у старших учеников больший объем знаний. Само собой разумеется, что пока ты будешь замещать меня, ты будешь получать учительское жалованье.

Как Клер и предполагала, упоминание о жалованье окончательно убедило Маргед. У нее было трое детей, и ей всегда хотелось иметь побольше денег, чтобы дать им все самое лучшее.

— Хорошо, Клер, я согласна. Буду стараться изо всех сил.

— Вот и прекрасно. Я уже составила планы уроков и написала заметки относительно каждого ученика, чтобы было ясно, кто на каком уровне находится. Если ты зайдешь ко мне после собрания, я дам тебе все, что может понадобиться. — Клер повернулась к Эдит. — Дорогая, в ближайшие три месяца у Маргед будет очень много дел. Я понимаю, что это прибавит тебе хлопот, но не могла бы ты заменить меня на это время в воскресной школе?

Почтенная матрона сначала изумилась такой просьбе, но потом обрадовалась.

— Ну конечно, дорогая, если тебе это необходимо. Другой член группы, Билл Джонс, сказал:

— Знаешь, поскольку мы с тобой живем по соседству, я. пожалуй, буду приглядывать за твоим домиком.

— А если кто-нибудь скажет о тебе хоть одно худое слово, я его так отбрею, что всю жизнь будет помнить, — решительно добавила его жена Гленда.

Растроганная Клер закусила губу.

— Огромное вам спасибо. Какое счастье, что Бог дал мне таких друзей!

Про себя она поклялась, что ни за что не обманет их доверия.


— А вот краткие заметки о том, что именно изучает сейчас каждый ученик. — И Клер вручила Маргед последнюю стопку бумаги из тех, которые она исписала после визита в Эбердэр.

Маргед просмотрела все листки, время от времени задавая вопросы. Закончив, она с беспокойством сказала:

— Трое из них знают почти столько же, сколько и я. В конце концов прошло не так уж много времени с тех пор, как я ходила в твой класс для взрослых.

— Не тревожься, Маргед. Как раз с наиболее развитыми учениками тебе будет легче всего. Во-первых, по большей части они занимаются сами, не прибегая к помощи учителя, а во-вторых, помогают учить малышей. Так что будь уверена: у тебя все получится как нельзя лучше. И помни: если возникнут какие-то вопросы или трудности, то я буду неподалеку — всего лишь в двух милях от тебя.

Маргед улыбнулась, но в ее улыбке все еще сквозила некоторая робость.

— Ты, как всегда, все устроила и все предусмотрела. А я все равно боюсь… Но знаешь, Клер, меня так воодушевляет твоя вера, твоя уверенность, что я справлюсь! Ведь пять лет назад я даже не умела читать. Кто бы мог представить себе, что когда-нибудь я сама стану учительницей?

— Вот именно. Больше всего меня волнует то, что, вернувшись в школу, я окажусь там совершенно ненужной. — Хотя Клер сказала это шутливо, на сердце у нее и впрямь было неспокойно: она понимала, что ее слова могут обернуться правдой.

Если Маргед наберется опыта, она станет прекрасной учительницей, в чем-то даже лучше, чем Клер. Ведь хотя Маргед менее образованна, у нее куда больше терпения…

Покончив с делами, Маргед откинулась на спинку своего стула и начала мелкими глотками пить чай, который приготовила Клер.

— А как он выглядит? Клер не поняла вопроса.

— Кто? — недоуменно спросила она.

— Трегар, или, вернее, граф Эбердэр, как его теперь называют. — Маргед лукаво покосилась на Клер. — Наш Никлас. Ему нечасто удавалось улизнуть от своих сторожей и прибежать в деревню, чтобы поиграть со здешними ребятишками, но я его не забыла — такого, как он, невозможно забыть. Ты тогда, конечно, была маленькая, младше меня, так что вряд ли хорошо его помнишь. Он был проказник и сорванец, но без малейшей вредности или чванства. И по-валлийски он говорил не хуже нашего. Не то что старый граф.

— А я и не подозревала, что он знает валлийский, — удивленно протянула Клер. Представители уэльской знати обычно говорили только по-английски, а в манерах и быте старались быть еще большими англичанами, чем сами англичане, так что Никлас Дэйвис волей-неволей вырос во мнении Клер. — Во время своего визита я беседовала с ним по-английски.

— Мне вспоминается то время, когда он только что вернулся из Оксфорда вместе со своими тремя друзьями, — задумчиво проговорила Маргед. — Кто-то рассказал мне, что в Лондоне их называли «Падшими ангелами». Никлас, такой же смуглый и красивый, как сам дьявол. Люсьен, белокурый и прекрасный, как Люцифер. Еще Рэйфиел, ставший теперь герцогом, и лорд Майкл, от которого потом пошли все беды Пенрита. Пожалуй, все они были немного шальные, но зато как хороши собой! Других таких красавцев я в жизни не видела. — Она усмехнулась. — Кроме моего Оуэна, конечно. Хорошо, что как раз в ту пору он за мною ухаживал, иначе я бы, пожалуй, могла и не устоять и сделаться падшей женщиной.

— Уверена, что ты преувеличиваешь.

— Ну разве что самую малость. — Маргед допила свой чай. — Стало быть, теперь Никлас стал графом и снова поселился дома, после того как столько лет мотался по всяким языческим странам. Интересно, он все так же красив, как и раньше?

— Да, — сухо произнесла Клер. Маргед с надеждой ждала новых подробностей и, не дождавшись, спросила:

— А ты видела в поместье каких-нибудь диковинных зверей? Говорят, что из своих путешествий нынешний граф прислал сюда каких-то странных тварей и они теперь бегают по усадьбе. Я едва удерживаю детей, которые все время рвутся проникнуть туда и разведать, что к чему.

— Я не видела в Эбердэре никого более экзотического, чем павлины, а они были там и раньше. — Сложив все бумаги в аккуратную стопку. Клер отдала ее подруге.

Поняв, что пора уходить, Маргед встала.

— Ты ведь будешь приходить на собрание нашей группы, правда?

— Конечно. — Сказав это, Клер вдруг заколебалась. — Во всяком случае, когда смогу. Лорд Эбердэр говорил, что собирается взять меня с собой в Лондон.

Брови ее подруги взлетели вверх.

— Правда? Экономку он бы с собой не взял, — шутливо заметила она.

— А личного секретаря мог бы и взять, — возразила Клер, чувствуя себя весьма неуютно, оттого что ответ ее не вполне правдив. — В общем, я еще не решила, чем буду заниматься.

— Ты все-таки будь поосторожнее со Старым Ником, Клер. Он человек опасный, — серьезно сказала Маргед.

— Не думаю. Лорд Эбердэр слишком высокого о себе мнения, чтобы взять женщину, которая этого не желает.

— Меня сей факт нисколько не беспокоит, — мрачно изрекла Маргед. — Опасность состоит как раз в том, что ты можешь этого пожелать.

Закончив разговор этим зловещим предсказанием, она ушла. Клер вздохнула с облегчением.

Она очень быстро собрала немногочисленные пожитки, которые собиралась взять с собою в Эбердэр. Других дел как будто не было, сон не приходил, и Клер принялась бесцельно бродить из комнаты в комнату, время от времени касаясь руками знакомых предметов Она родилась в этом скромном доме и никогда не жила под чужой крышей Самая маленькая комната в Эбердэре куда просторнее любой из здешних комнатушек, но ей все равно будет не хватать побеленных известью стен и прочной незатейливой мебели.

Клер легонько погладила кончиками пальцев потемневшую от времени крышку резного дубового сундука, с сожалением подумав о том, что вряд ли у нес когда-нибудь появится дочь, которой она смогла бы оставить в наследство этот сундук, передававшийся в семье из поколения в поколение от матери к дочери. На внутренней крышке сундука вырезана надпись: «Энгерхад, 1579 год». Иногда Клер думала об этой Энгерхад, чья кровь текла и в ней. Наверное, та давняя владелица сундука — дочь небогатых фермеров, которые трудились в поте лица, обрабатывая свой клочок земли. Но за кого она вышла замуж? Сколько у нее было детей? И даровал ли ей Господь счастье?..

Единственной роскошной вещью в доме был доверху набитый книгами шкаф, стоявший в углу гостиной. Томас Морган происходил из валлийского дворянского рода; закончив Оксфорд, он удостоился посвящения в сан пастора англиканской церкви. Однако, услышав однажды проповедь Джона Уэсли[2], преподобный Морган испытал глубокое духовное просветление и сам стал проповедником учения методистов. Хотя после этого его семья, строго придерживавшаяся традиционных церковных канонов, отреклась от него, он ни разу не пожалел о сделанном выборе. Отказавшись от своей прежней жизни, он женился на дочке мелкого фермера и поселился в Пенрите, проповедуя и разъясняя истину, которая осветила его собственную жизнь.

Он не утратил своей любви к знаниям и передал ее единственной дочери. Всякий раз, уезжая для чтения проповедей в других местах — а таких поездок было немало, — он старался купить там хотя бы одну недорогую подержанную книгу. Клер прочитала их все, причем многие — по нескольку раз.

Мать Клер умерла двенадцать лет назад, угаснув так же тихо, как и жила. После смерти жены преподобный Моргам предложил своей четырнадцатилетней дочери жить в других методистских семьях, пока он будет в разъездах, однако Клер наотрез отказалась покидать свой коттедж — единственный раз, когда она ослушалась отца. В конце концов преподобный Томас Морган уступил желанию дочери — при условии, что во время его отлучек члены общины будут присматривать за ней.


Когда Клер было всего шестнадцать, она организовала свой первый небольшой класс и начала учить грамоте взрослых женщин деревни. Четыре года спустя Эмили, вторая жена старого графа, пожертвовала Пенриту деньги на учреждение школы. Десятки жителей деревни вышли на работу, чтобы отремонтировать давно заброшенный сарай, в котором когда-то хранилась собранная десятина. Обыкновенно преподавателями бывали только мужчины, но поскольку Клер уже накопила достаточно опыта, новую школу доверили именно ей, и с тех пор она работала там учительницей. За это время в учениках у нее перебывала по меньшей мере половина жителей Пенрита. Клер зарабатывала двадцать фунтов стерлингов в год, этих денег было недостаточно, чтобы сделать ее богатой, но вполне хватало на пристойное существование.

Только Никласу Дэйвису удалось заставить ее покинуть отчий дом и отказаться от привычного упорядоченного образа жизни. Посмотрев на свой еще не засаженный огород. Клер вдруг задрожала, не в силах отогнать предчувствие, что она видит все это в последний раз. Может быть, и не в буквальном смысле слова, но… Как бы то ни было, девушка была уверена, что нынешняя фаза ее бытия подходит к концу. Что бы ни случилось в Эбердэре, это изменит ее навсегда. И хотя Клер сомневалась, что перемены будут к лучшему, ее решимость исполнить задуманное была непоколебима.

В конце концов, отчаявшись обрести душевный покой, Клер встала на колени и начала молиться, но молитвы ее остались без ответа. Ответа на них она не получала никогда.

Завтра ей придется сойтись лицом к лицу со сноси судьбой. Как всегда, в одиночку.

Загрузка...