Рубеж

- Сударыня! Не изволите ли выпить молока? В лицо ударил острый сосновый дух. Ярина открыла глаза. Солнце! Да, солнце. Вечернее, теплое. Ничего, что сквозь прутья, ничего, что вокруг все та же клетка! - Сударыня! Вы меня слышите... -воспринимаете? Незнакомое лицо было рядом - у самой решетки. А, вот в чем дело! Железо-то сняли! Не все, но почти половину. - Это молоко. Если хотите, я хлебну первым. - Нет, не надо, - Ярина наконец-то пришла в себя. - Спасибо, я выпью! Узкая глиняная филижанка с трудом пролезла через прутья. Пить лежа было неудобно, молоко лилось по подбородку, капало на железный пол. Ярине стало неудобно. Гоже ли ей, как нищенке последней, угощением давиться? Она украдкой взглянула - и никого не увидела. С понятием оказался пан герой - не стал глаза пялить. - Спасибо! Не глядя протиснула пустую филижанку через прутья. И тут же ее руки коснулись чьи-то пальцы. - Извините. Лицо снова было рядом. Обычное, чуть скуластое. Молодой парень, пригожий, с глазами веселыми. Только волосы уже успел потерять, оттого старше кажется. - Если хотите, могу принести еще. Нам выдали целый жбан. Не уверен, правда, что все оно - от черной коровы... - Как? - поразилась Ярина. - От коровы. Черной, без единого пятнышка, - улыбнулся пан герой. Считается лучшей защитой от Глиняных Шакалов. Ах, да! Ярина не удержалась - дернула губы усмешкой. Славно придумано, а главное... - А вы-то не боитесь, пан герой? - Да как вам сказать, сударыня... И вновь - усмешка в голосе. Но почудилось панне сотниковой, что все это неспроста. С чего бы старшому стражу с нею лясы точить? Или это тоже по уставу? - Боюсь, конечно. Но Глиняный Шакал опасен и для тех, кем он овладевает. То есть, извините, для вас. Глиняные Шакалы часто скрываются под видом обычных людей, как правило чужестранцев... иноземцев... Пан герой непринужденно болтал, но Ярина уже поняла - время тянет Для чего? И стражи не видать. Или попросить его, чтобы выпустил - хоть по нужде? Так ведь клетка цельная, не отворить! - Его, так сказать, носители порой и не подозревают - до поры до времени. Как вы, например. Слушать эту чушь не хотелось. Ярина вновь попыталась сесть, ударилась головой о железо, поморщилась. - То пан герой не знаком ли с паном героем Рио? Спросила просто так, чтобы про Шакалов не слушать. Но ее собеседник ответил сразу. - С тем, кто получил Большой Заказ... поручение? Конечно, конечно! Я, признаться, тоже пытался, но, увы, споткнулся у самого финиша... у конечной точки. Господин Рио - герой из самых лучших, но мне, честно говоря, не хотелось бы меняться с ним местами. Ведь рассказывают, сударыня, что он заклят. Представляете? А жить заклятым, я вам скажу... И вдруг Ярина поняла, что голос ее стража звучит совсем тихо, и солнце уже не светит, а перед глазами серое что-то... - Бедняге не повезло - не вернулся. Есть слушок, что Заказ... поручение перехватил тот господин, что привез этого странного ребенка. Сударыня, возможно, слыхала о господине Мазапуре?.. Хотелось ответить - ведь слыхала о "господине Мазапуре"! Ох, слыхала! Но Ярина вдруг поняла, что не может шевелить губами и руками двинуть не может. - Ну вот и все! - голос пана героя донесся, словно из несусветной дали. Спит, господа! Всего-то и работы! Спит? Девушка невольно удивилась. Она спит? Но почему? Ей совсем не хотелось спать! - А точно спит, господин герой? - Убедитесь! Недаром я говорил, что с собой надо сонного зелья брать. И побольше. - Ну вы и герой, господин герой! И тут Ярина поняла. Поняла, попыталась усмехнуться, но серая тьма заволакивала, гасила сознание. - Да я бы лучше помер, чем с чудищем этим толковать! - Э-э, нет, господа, с Шакалом тонкость нужна! Он ведь на свою речь надежду имеет, значит, разговаривать захочет. И молоко, как ни странно, любит. Книги читать, господа, надо! Все, можно ужинать! А она еще подумала, что незнакомый ей пан герой пожалел девушку! Ярина рассмеялась сквозь подступившую со всех сторон тьму - беззвучно, горько. Как это ее сердюк назвал? Чудище? А ведь и вправду - чудище! Чудило Глиняное!.. ...Лед был не белым, не синим даже - зеленым, словно молодая трава. Горный пик врезался в черное небо острым зубом, и холодом веяло от его неприступной мощи. - Не бойся, Ирина! Я здесь! Теплая рука подхватила, помогла стать на ноги. - Красиво, правда? Денница улыбался, и был на нем все тот же лиловый плащ, и так же сверкал серебром обруч в светлых волосах. Ярина оглянулась. Вокруг лед - зеленый, в дивных узорах, вот еще одна вершина, чуть пониже, вдали, у черного горизонта - еще одна. И звезды - огромные, яркие. Совсем близко - протяни руку. - Красиво! А где мы, Денница? - Не на Земле. Но и не так далеко. Этот мир совсем рядом, и даже не за Рубежом. Соседняя планета, очень древняя, старше Земли. Ярина не поняла - но и не испугалась. Пусть так! С Несущим Свет - не страшно. - Здесь хорошо думается - и никто не мешает. Мои, - он негромко засмеялся, - мои сородичи почему-то боятся космоса. А люди сюда придут нескоро. И вновь не поняла Ярина, но теперь уже почувствовала тревогу. Почему они здесь? Почему ей снится эта чужая земля? - Что случилось, Денница? Он не ответил - задумался. И странным стало его лицо. - Мне... Мне следует принять решение. Очень важное, Ирина! И я пока не знаю, что делать. - Я могу помочь? Она подошла ближе, легко коснулась его руки. Несущий Свет улыбнулся - еле заметно, одними губами. - Сказавши "алеф", следует говорить "бейт". Пять воинств перешли ко мне. Два - остались верны Рубежам. Я должен решиться. Девушка хотела спросить, узнать, что за воинства такие и с кем баталия предстоит (ведь ясно - о бое близком речь), но вдруг поняла - нельзя. И страшно стало - словно вновь в подземелье оказалась. Нет! Страшнее! Куда страшнее! - Он - всемогущ, Ирина, но ведь мы - и ты, и я - тоже Он! А дом, расколовшийся надвое, не устоит - Он сам так говорил. Он отдал слишком много Себя, чтобы создать и нас, и людей. Но ведь если мы - это Он, то бунтовать против самого себя нелепо, правда? Все миры, все Сосуды, все Существа Служения, все люди - одно целое! Но ведь начали не мы! Внезапно ей захотелось проснуться - пусть даже в подземелье, пусть в Цепях. Что-то жуткое решалось тут, на неведомой планете, среди зеленого льда. Денница словно понял. Замолчал, легко коснулся ее плеча. - Извини. Это - моя забота. Просто я с детства очень уважал тебя Несущая Мир. Если бы не ты, я бы вырос совсем другим... То есть вырасту. Он рассмеялся - и тревога исчезла. Без следа, без приметы. Она --свободна, его теплая рука касается ее пальцев... - Жаль, я ничем не смог тебе помочь, Ирина! Тот, кто будет мной еще мало понимает. Он дал тебе силу - ненадолго, всего на какой-то час! - но не открыл дорогу... - Кто ты, Денница? - Я? - он развел руками. - Пока я маленький некрасивый мальчик которого все боятся. Я могу заболеть, умереть, погибнуть, и тогда все, что ты видишь, останется просто твоим сном. Будущего еще нет, Несущая Мир! - Я не понимаю! - отчаянно воскликнула Ярина. - Денница, объясни! Мне страшно! - Мне тоже, - его глаза внезапно стали суровыми. - Но Будущее не должно говорить с Настоящим. Скажу лишь то, что уже известно в твоем мире. Существа Служения посчитали себя мудрее Его и решили уничтожить Сосуды, дабы воссоединился весь Мир и исчезли преграды. Тот Сосуд, в котором находимся я и ты, должен погибнуть очень скоро. Он - проба, очередная попытка. Удастся - погибнут и остальные. Слова были непонятны, но страх почему-то исчез. Словно и вправду - перед боем. Ожидание кончилось. Вот он, враг - от одного конца поля до другого. Дымятся фитили, заряжены рушницы, вот-вот грянет первый залп... - Но ведь мир не погибнет, Денница? Он не должен погибнуть, слышишь! Холодно сверкал зеленый лед, ярко горели близкие звезды, и тепла была его рука. - Не погибнет, Ирина. Я спасу! Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи Тетка тоже умеет разговаривать с бабочками. Она их боится. Бабочки ей приказывают. Дядька Князь потерял смыслу. Он погас. Он уже не светится. Мне его не жалко. Мальчик Княжич Тор плачет. Мне его жалко. Братик говорит, что будет "смута". Что нам нужно уехать. Я сказал, что нам нужно ехать к батьке, но братик не хочет. Братик боится батьки. Я не понимаю. Батька добрый. Он скоро вернется. Тогда я сказал, что мы поедем к доброму дядьке. Добрый дядька меня любит. Братик не хочет. Он боится доброго дядьки. Мой братик всего боится. Наверно, он еще не вырос. Я сказал, что если его будут обижать, я их всех убью, как Ирина Логиновна Загаржецка. Братик очень испугался. "Эвакуация" - это когда все уезжают, нагрузив вещи на телеги. Телег нужно много. Пленочки порвались! Это плохо! Это очень-очень плохо! Ярина Загаржецка, сотникова дочка Вначале удивило покрывало - легкое, почти невесомое. И чистое. Она уже успела отвыкнуть от чистоты. От чистоты, от мягкой перины, от тишины, от забытого чувства покоя. Веки не хотели открываться, но это было ни к чему. Можно было просто лежать, чувствуя еле ощутимую тяжесть теплого покрывала, вдыхая приятный запах. Лаванда вроде? Или не лаванда, но уж очень похоже. И боли нет! А если и есть, то где-то далеко, в самом темном уголке. Или в рай ты попала, сотникова? В рай? А как же Шакал Глиняный? - Госпожа должна спать. Не будите. А проснется - зелья дайте, как я прописал. - Да-да, господин лекарь, не сумлевайтесь... Лекарь? Уж не ее ли лечат? А клетка? Хотелось протянуть руку, нащупать решетки. То есть не нащупать, а наоборот... - С господином наместником я сам переговорю, когда он вернется. - Вы уж подождите, господин лекарь. Скоро ему быть! Вот супостата проклятого со звонницы скинут, он и вернется. - Хорошо. Пойдемте, господин управляющий... маршалок, не будем ей мешать. Только единый раз и сбился невидимый толмач. Мог бы и не стараться. Что маршалок, что управляющий - все едино. Стало быть, наместник, при нем маршалок с лекарем... Ярина вздохнула. Плохо, когда жизнь лишь обрывками видится. То черное забытье, то клетка, а теперь вот и вовсе непонятно. Звонница? А ведь что-то знакомое! "А неужто, господин герой, в столице колокольни не нашлось?" Выходит, отыскали? Но для кого? - Погодите! - крикнула она. То есть не крикнула - хотела крикнуть. Вместо крика - шепот из горла. Услышали! Тихие голоса - далеко, наверно, у самой двери. - Госпожа проснулась! - Только много не говорите, господа! Ей нельзя! Открыла глаза - и ничего не увидела. Темно - собственных пальцев не разглядишь. Протянула руку - пусто. Значит, не почудилось - расклепали клетку. Да где же она? Девушка попыталась привстать. Привстала. Рука коснулась чего-то мягкого, плотного. Полог? Точно, полог! Выходит, она на кровати, да не простой - под пологом. Таких даже не видала, только слыхивала. - Госпожа! Как вы себя чувствуете, госпожа? Ага, кажется, пан лекарь! - Н-ничего... Только... Только сил нет совсем. Руки скользнули по телу. Рубаха! Ткань тонкая, словно паутинка. Ого! И к какому такому пану она попала, ежели первую встречную так привечают? То есть не первую встречную... - Госпожа пока не должна вставать! Госпоже следует соблюдать покой... недвижность. Упала на подушки Ярина, закрыла глаза. Чего могла она ждать, после того как прошла кровавым шляхом от подземелья до кнежьей горницы? Ясно чего! Потому и клетка не удивила. Не поразило даже, что за Шакала этого клятого приняли. А здесь что? Полог, покрывало мягкое, лаванды запах. И где это - здесь? - Пан лекарь! Панове! - заспешила она. - Объясните, где я? Молчат, шушукаются. Снова молчат. - Госпожа сейчас в Замке Медного Венца. Госпожа - гостья господина районного наместника... сотника. Последнее слово невидимый толмач произнес с явным сомнением. Но Ярина даже не удивилась. У них дома - сотня, здесь - район, не в том сила. - Как... Как я сюда попала? Снова шушукаются. Долго. - Госпоже не стоит пока об этом думать. Госпоже следует отдыхать... набираться сил. Скоро госпожа сможет поговорить с господином наместником Медного Венца. Ага! С тем, кто супостатов со звонницы спускает! - Господин наместник сейчас в городе... в населенном пункте. Там важное мероприятие... дело. Господин наместник руководит экзекуцией... наказанием Глиняного Шакала. От удивления Ярина вновь привстала. Или толмач совсем службу забыл? Или ей уже чудиться начало? - Это который... в клетке железной? - жалобно спросила она. - В клетке он, поганый! Как есть в клетке! - радостно подтвердил другой голос, не иначе - маршалка. - Вопит, да на три голоса, жуть одна! Ох, вопит, госпожа! Один голос ругается, другой - плачет, а третий кричит, что он - герой! Знаем мы этих героев, знаем!.. - Господин управляющий! Госпоже сейчас не нужны эти подробности... детали. Ярина не спорила. Вновь уронила голову на подушки и глаза закрыла. Не понять! Если тех Шакалов с колокольни скидывают, так отчего в клетке не она? Или то все почудилось: и вежливый пан герой, и прутья стальные, И молоко от коровы черной? Шепот затих, скрипнула дверь. Ярина улыбнулась, глубоко вздохнула. Потом, все потом! Жива! Она жива! ..И вновь Черная Птица парила по холодному небу, и хохотал Месяц-Володимир, и ледяные звезды мерцали недобрым стылым огнем. Она была одна - под пустым черным небосводом. Денница! Где ты? Хотела позвать, окликнуть, но речь отнялась. Вместо слов - вопль, отчаянный, хриплый. И тогда Черная Птица закричала. Громко, из последних сил. Но не было ответа. Небо молчало. - Даже странно, господин наместник! При ее ранах... травмах... повреждениях, госпожа удивительно быстро выздоравливает. Ведь подумайте только, эти изуверы давали ей, видите ли, сонное зелье. Да этим, извините, зельем можно дюжину воинов навечно усыпить! Чудо, да и только! Конечно, как человек науки, я в такое верить не могу, но - сами видите. Спасибо, господин наместник, спасибо, это очень щедро. Да-да, в любой момент, в любой момент к вашим услугам! Лекаря Ярина узнала сразу. А вот господин наместник... Ой, интересно! Привстала, тронула полог. Открыть? - Э-э, да ты не спишь, Ярина Логиновна! Славно! Дрогнула рука. Дрогнула, похолодела. Нет! Нет! Нет!!! - Все вон! Вон, говорю, песья кровь!.. Ну-ка, ну-ка, поглядим! Все еще не веря, надеясь на чудо, на совпадение невозможное, замерла сотникова, в перину вжалась. И камнем показалась ей та перина. Огромная лапища отдернула полог. - То гратулюю панну Загаржецку! Весело глядел пан Мацапура-Коложанский, крутил черный ус. Видать, и вправду рад был! Логин Загаржецкий, сотник валковский То ли седло жесткое попалось, то ли горелки перед сном перебрал... Так ведь нет! Почитай сорок лет в походы ходил, спал, щекой к седлу прижавшись, - и ничего. А о горелке и вспоминать грешно - всего-то и хлебнул глотка Два, кулеш запить. Иной раз по кварте кружлять приходилось - и без всякого кулешу. Снилось после Хмельницких тех баталий, конечно, разное, но чтоб такое! И ладно бы, черти болотные или басаврюк красноглазый. Не удивился бы - не в родных Валках ночевничать выпало. Но ведь не черти привиделись, не басаврюк, и не Конячья Голова! То есть поначалу все вроде бы понятно снилось, привычно. Горница, а в горнице той - все паны зацные да моцные, и он, сотник Логин, среди них. Только уже не сотник он и не полковник даже, а вроде как гетьман наказной. И мала на столе. Карта то есть. Огромная, аж с краев свисает. Все ясно! Святому святое снится, а вояку старому, стало быть, война. А что не сотник, а гетьман наказной, целому воинству голова, так даже приятно. Вот только на плечах вместо жупана - ферязь зеленая немецкого сукна с "разговорами" из китайки. Ну точно как у стрельцов москальских! И цапка тяжелая к той ферязи винтом на самой груди привинчена. Красивая, а что на ней - не поймешь. Ну, ничего! Сон все-таки! Другое плохо. Знает Логин, что велят сейчас ему воинство на штурм вести фортецию брать. Да не простую фортецию... Ага, вот и велят уже. Стоит среди панов зацных, в такие точно ферязи наряженных, самый главный. И не гетьман даже, не король - выше. Ампиратор! Видом неказист, в сюртучке немецком колеру болотного, рука левая висит, сухая не иначе, в правой - люлька дымится. И голос дивный. Не по-нашему говорит, и не по-москальски. Или все же по-москальски, только слова перекручивает? И ведь что говорит? Велит, стало быть, фортецию некую взять, и не просто взять, а чтоб аккурат через две недели. Паны зацные по сторонам поглядывают - молчат. Знают (и Логин, гетьман наказной, знает), что через две недели, час в час, у того ампиратора праздник будет - день его ампираторского рождения. А чтобы в тот праздник слаще гулялось - бери фортецию, пан Загаржецкий! Геройствуй! То есть даже не "пан", а как-то иначе. Да не это важно. И стоит у карты сотник, и думу думает. Но не о войне отчего-то, не о сикурсах и маневрах всяких, а о дочке своей, Яринке. Словно бы сама жизнь ее от его слова зависит. Даже удивился пан сотник во сне. Война войной, а с чего это ему за дочь родную волноваться-тревожиться? Ведь не в таборе черкасском она, а дома, в Валках... То есть не в Валках, горемычная, не дома! Ну, так ведь сон! А паны в ферязях уже и подмигивать стали, чуть ли не рожи корчить: чего молчишь, мол? Соглашайся, пока жив, дурень старый! И ампиратор люльку на стол положил, глядит косо, глазами желтыми светит. Филин, не иначе! И уж хотел согласиться пан Логин, каблуками щелкнуть, как вдруг рвануло сердце... Словно в тот день далекий, как первый раз на шанцы турецкие идти довелось. Под Бендерами дело было, когда чуть не пропали без галушек да горелки. Эх, много на тех шанцах хлопцев справных полегло! Страшно было - но лишь в миг самый первый, а потом... Рвануло ретивое! Ударил кулаком сотник по столу, по карте расстеленной, аж гул по горнице пошел. Ударил - да заговорил. И дивно было в том сне пану Догину самого себя слушать. И где только таких слов набрался? Про фортецию ту клятую, что на две сотни верст в ширину, а на полсотни в глубину растянулась-разлеглась (где ж такое видано?!), да про проволоку колючую-кусачую, и про то, что повозки железные, самострельные по дорогам не провести - нет там дорог! Тьфу ты, слова какие! И про мороз, на котором горелка киселем сизым становится, а корка хлеба железом. И что после такого приступу лобового, бездумного поляжет в снегах не сотня, не две, а полторы сотни - тысяч. Полягут - и зазря! (Слушает сам себя сотник, слушает - не верит. Полторы сотни тысяч! Нет, видать мухи в ушах завелись, не бывает такого!) Белеют лица панов в зеленых ферязях, желтым огнем горят глаза ампиратора-филина, и понимает сотник, что нет уже ему ходу назад, и что пропала его голова, и дочкина пропала, и родичей всех, каких сыщут... И ведь сыщут, сыщут! А все одно, не станет он, Логин Загаржецкий, хлопцев своих зазря гробить! Для того ли их матери рожали да на ноги ставили, для того ли их он учил науке военной? Ведь не для смерти учил - для победы! Лучше уж ему самому пропасть да дочку единую погубить, чем полстраны сиротами оставить за ради ампираторского праздника. Эх, пропадай голова, пропадай навек! ...И схватили под руки, и рванули железку, что на груди красуется, - с мясом, с нитками зелеными, и потащили коридором... Эх, Яриночка-ясонька! Погубил я тебя! Вдругорядь погубил! А как открыл глаза сотник, как увидел вновь небо серое, как перекрестился да горелки хлебнул, усы седые намочив, не знал даже - радоваться ли, что проснулся. Фу ты, клятое место! Встал сотник Логин, головой лобастой помотал, оглянулся. Спят хлопцы, похрапывают, третий сон видят. Вон Шмалько, греховодник старый, вон и Бульбенко, и Свербигуз, и Гром-затейник. И Юдка проклятый тоже спит, сны свои жидовские переваривает! Вновь перекрестился пан Логин, нахмурился. Ой, не зря снилось! Словно бы урок ему дали. Там, во сне, жизнь потерял, чтобы хлопцев на смерть верную не посылать. Перед самим ампиратором желтоглазым труса не спраздновал! А здесь? Куда хлопцев завел? И за ради чего? Ведь сам завел, сам позвал, и нечего на Юдку-нехристя кивать! Правда, не сто тысяч, и даже не сотню, так не в числе сила! А может, бред это все? Просто седло жесткое попалось? Юдка Душегубец Ко всему привыкаешь. Даже к такому. Едешь себе и едешь, и вроде как не замечаешь... ...И отвечал Саул: Самуила выведи мне. И увидела женщина Самуила и громко вскрикнула. Какой он видом? - спросил у нее Саул. Она сказала: выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду. Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицом на землю и поклонился. И сказал Самуил Саулу: для чего ты тревожишь меня, чтобы я вышел?.. Вэй, слышал я, как спорили однажды мудрецы в лембергской синагоге, как эти слова понимать. Спорили, кричали, а после бороды друг у друга драть начали. Да так, что седые клочья - снегом! Ведь не велит великая книга Талмуд в призраков верить! Не велит! Но написано же - не сотрешь. Как же понимать? Не иначе, обманула проклятая колдунья царя Саула! Я и сам не верил, тем более уже успел в "Зогар" заглянуть. Какие призраки, если Душа одна, лишь на миллионы частей поделена! - Тебе никуда не деться, Иегуда бен-Иосиф! У меня времени много! Кто это говорит? Тот, чья лапа четырехпалая на моем плече угнездилась? Или я сам? ...И ведь видел я уже такую руку! Видел! - Ты сделаешь, что я велю. Иначе тебе не будет покоя! Зря это он! Пугали уже. Всю жизнь, почитай, пугали. Вон, пан сотник валковский тоже пытался! Да и когда в моей жизни покой был? - Как только откроется нужное Окно, я дам тебе знать. И ты выведешь их с Околицы. Выведешь, куда я скажу! ...Голос - морозом по коже. В иное время да в месте ином - испугаться можно. До смерти! Да только не здесь! - Ты их выведешь, Иегуда бен-Иосиф! Ты слышишь? Слышу, слышу! И вижу. Лапа четырехпалая, а если повернуться... Ошиблись мудрецы! Зря бородами трясли! ...Темный, длинный, на плоской личине - черные губы. И глазищи - узкие, нездешним огнем горят. - Ты не боишься смерти. Заклятый, знаю! Но я сделаю хуже: выверну твою душу - и покажу тебе. Твою настоящую душу, мальчишка из Умани, воззвавший к Неведомому в страшный час! Твои мечты, твои надежды - все то, что не случилось и не случится никогда. И твой род, твою кровь, твоих неродившихся детей, не открывших глаз внуков! Хочешь, покажу? С этими ли словами Противоречащий к Иову Многострадальному подступал? Впрочем, Иову на его гноище легче было. Он - не Заклятый. Он не знал, что такое, когда вместо души - гроб с прахом! - Итак, мы договорились, бен-Иосиф? Тяжело падали страшные слова, и тяжела была его невесомая длань. Тяжела! Но я молчал. - Ты напрасно не отвечаешь, Иегуда. Я не уйду, не исчезну! Не исчезнет. Я уже вспомнил все Имена, какие знал. Вспомнил, прочитал. Тщетно! Но ведь и он не заставил меня говорить! Так что мы на равных. - Подумай! В последний раз. Я скоро вернусь. Миг - и сгинула четырехпалая клешня. Недалеко, конечно. Здесь он, рядом. Но все-таки легче стало. Надолго ли? Над головой - серое марево, слева и справа - склоны вверх ползут. Стучат по камням копыта. Едем! Окна на нашем странном пути встречались часто. Какие - огромные, словно полтавский майдан, какие - с узкую калитку. Значит, не ошибся я, глупый жид! Идет дорога, что над Бездной Левиафановой простерлась, вокруг Мира, вокруг великого Древа Сфирот, мимо всех Сосудов. Идет, и даже название имеет. Околица! И не первые мы здесь. Уже дважды кострища встречались. Возле одного скляницы пустые, у другого - кости обглоданные. И ведь чьи кости! Вэй, был бы гоем - точно крест бы сотворил. Видать, совсем кого-то голод одолел! И тот, четырехпалый, эти места знает. И ведь что интересно? Запугал он меня, бедного жида, до гусиной кожи, а зачем? Стоило ему на крестец иного коня пересесть - хоть к сотнику Логину, хоть к есаулу Шмалько... Я-то ему зачем? И еще. Хорошо он слова плести умеет. Убедительно. Только сильный пугать не станет. Сильный - убьет. Или простит. А пугать!.. Значит? - Эй, Юдка, сучий ты сын! Стой! Стой, кому говорят! Ах, да! Замечтался! Замечтался и чуть вперед не уехал, к самой передовой заставе. Неглуп пан Логин, неглуп! Мало что тихо, опаску всегда иметь надо. Значит, стоим. Ждем. - Что-то долго не едут! - Так там же Свербигуз, панове! Небось опять девку увидел. Без всего Грохнуло, покатилось - и замерло. Нет в Бездне эха! Ага, вот и застава! Что-то прытко скачут! - Пане сотнику! Пане сотнику! Там! Там впереди!.. Так-так, все трое: Свербигуз-змееборец, Нечитайло и этот, уж не упомню как кличут... - С полсотни их. Или больше даже! С пиками! - С пиками, говоришь? А нумо, хлопцы, заряжай! А ты, Юдка, давай-ка ко мне! Да, неглуп он, сотник валковский! Ни на шаг не отпускает. И верно делает! - Ну-ка, говори, жиду, кого это ты сюда покликал? Я даже восхитился. Вэй, за кого же он меня держит? За Самаэля Малаха? Или я Рубежам сторож? - Не иначе, заблукал кто. Вроде нас. Сказал - и плечами пожал. Отвернулся даже, будто и неинтересно мне. А ведь интересно! То ли заблукали, то ли... То ли дорогу знают! ...Его смех только я услыхал. Громкий, торжествующий. Весело стало четырехпалому! Только рано ему смеяться. Мало ли откуда гости едут? - Готово, пан сотник! - Добре, Ондрию! Тока без меня не палить! Скажу - тогда уж... Прочь Тени! Над черной Бездной - белая паутинка дороги. Вот мы - кучка тараканов, вот я... А вот и они! Я открыл глаза. Нет, пока не видать! Зато слыхать! - Ну, хлопцы, товарищи войсковые, встречайте! ... Из-за каменистого уступа - сразу четверо. Комодные, в темной броне. За ними - еще, еще... Ого! Да тут не полсотни! Тут вся сотня будет! - Спокойно, Панове, спокойно! Эй, Гром! Бонба гранатная готова? - И фитиль горит, пане сотник! Стук копыт все ближе, уже и коней разглядеть можно. Добрые кони, кровные! - Видал таких, Юдка? Я всмотрелся. Вэй, интересно! - Не видал, пан сотник! Может, турки? Но я уже понимал - не турки. Не носят османы такие латы. И шлемы не носят. Не турки, не татары, не москали. - Пане сотнику, а рушниц-то нема! - Вижу, Ондрий, вижу! То добре! Вот уже совсем близко, лица видать - загорелые, белозубые... - Стой! Кто крикнул - я вначале и не понял. А что "стой", сообразил сразу. Хоть и не по-русински сказано. И не на идише. - Копья к бою! Остановились. Ощетинились. Подняли круглые щиты. А я замер, рот раскрыв да глаза вылупив. Что за притча? Оли говорят - я понимаю. Польский? Нет, не польский... - Кто такие? Почему загородили нам путь? Это, наверно, старшой. Шлем серебром блещет, панцирь в каменьях... - Панове! Панове! По-какому это они? Старшой в шлеме ждал. Пан Логин с есаулом переглядывался, Панове черкасы перешептываться начали. - Он спрашивает, кто мы такие и почему мешаем им проехать, - не выдержал я. Вэй, длинный мой язык! Ну отчего я его не отрезал! - А растолкуй как есть, - сотник Логин нахмурился, провел рукой по седатым усам. - Да только не ври, жиду! Я открыл рот - и вновь замер. Растолковать? Да на каком наречии? Ведь не могут же эти, в темных латах... - Отряд военачальника Логина. По своей надобности. ...изъясняться на Наречии Исключения! Почудилось! Почудилось? - Логин? - темные брови старшого поползли вверх. - Спроси его, толмач: не родич ли он Секста Логина, что командует сотней в Гамале? Не почудилось! Наречие Исключения, язык мудрецов, язык "Зогара"! Делать нечего - перевел. И ответ тоже. Не родич, как выяснилось. - Спроси господина Логина, не доходили ли до него слухи о Царе Иудейском, что будто бы родился в недавнее время? Вэй, веревочку бы мне! Челюсть подвязать! Странно, когда я перевел, пан Логин вроде как успокоился. Успокоился, хмыкнул. - Никак свои это, хлопцы! Не басурмане! А ты, Юдка, перетолкуй, что о Царе Иудейском всем ведомо. Родился он во граде Вифлееме, в пещере, где пастухи тамошние череду от дождей прятали! По загорелому лицу старшого промелькнула усмешка. Ох и не понравилась мне она! - Спасибо! Передай господину Логину благодарность от имени царя нашего, царя Великого, Владетеля Четырех Стран! Счастливо оставаться, ну а нам пора! В Вифлеем, ребята! Зададим им жару! - В Вифлеем! В Вифлеем! - гаркнула сотня глоток, да так, что сам пан Логин отшатнулся. Расступились. Опустили рушницы. Долго взглядами провожали. - Эх, дорогу не спросили! - вздохнул есаул. Ему не ответили. Даже пан Загаржецкий промолчал. Словно понял что-то. И я молчал. Поздно вспомнил я, глупый жид, что Наречие Исключения - "язык ветвей" - всего-навсего арамейский! ...Глас в Раме слышен, и плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет... Теперь уже не кулеш варили - затируху из соломахи. Вот беда! И жида салом не накормишь! Ковырял я ложкой соломаху да все кости вспоминал, что у кострища старого нашли. Те тоже, наверное, сперва салом пробавлялись. Сперва салом, после кашей... Вэй, читал я как-то в "Лембергской газете" про капитана британского. Храбр был капитан, два раза вокруг земли плавал. А в третий раз поплыл - и попал аккурат к таким, как мы. Оголодавшим. К ужину. Подумал - и застряла в горле та соломаха. Хороша шутка, цудрейтор Юдка! Эх, если бы шутка! Вот и панове черкасы словно тоже про того капитана вспомнили. Уже не зубоскалят, не гогочут. И я не буду. Посижу, соломаху-затируху ложкой поковыряю. Да и подумаю. Сытое брюхо, как известно, к ученью глухо, голодное же наоборот. - Ну чего, жиду, скучно без сала? - Ох, скучно, Панове! Думаю. Говорил как-то один мудрый человек: правильно ставь вопросы, а ответы сами придут. Ну, например. Если тому четырехпалому от меня что-то вконец нужно, отчего это он пропал? Отдохнуть решил, что ли? Я даже оглянулся. Пусто! А говорил - не отстанет! - Эй, пан Юдка, чего глядишь? Или места знакомые? - Пока нет, пан Логин. Пока еще нет. Места, действительно, прежние - горы нависают, сосны за камни цепляются. И Окон не видать. Давно уже. Вопрос второй. Кому нужно, чтобы жид Юдка этих Черкасов не погубил, а на верный шлях вывел? Хороший вопрос! Только ответов на него много. Поэтому иначе спросим. У кого такая сила есть... - Или не слышал, жид? Сказано - по коням! - Бегу, бегу, пан есаул! ...чтобы к бедному Юдке некоего призрака приставить? Да не просто чтобы выл и цепями тряс, а чтоб в нужную сторону толкал? Вэй, как интересно! Один вопрос, два ответа! Едем!

Сполох сторожа подняла - Тарас Бульбенко да Нечитайло-заризяка. Громко вопили, словно впереди целое воинство фараоново. А что? "А не видел ли господин Логин некоего Моше, что бежал из страны нашей с голотой разной?" Я бы не удивился. Околица! - Пан сотник! Пан сотник! Там... Там такое! Да не ворог, Панове, нечего рушницы хватать! Эге, и вправду! Шла себе дорога меж гор, бежала. Петляла. Исчезла. - Ого, хлопцы! И чего ж тут такое было? Я и сам затылок почесал. Что ж тут было такое, чтобы превратить горы... ...в щебень, в черную гарь, в грязный песок, в мелкое крошево? Да не просто, а, почитай, на целую версту! Были горы - и сгинули! Я оглянулся по сторонам. Нет, остались горы. Да только обрубленные, оплавленные, почерневшие. - С коней, хлопцы! В поводу держать. Осторожно идти. - Да тут, пане сотник, не иначе, велеты гопак плясали! Велеты? Прочь Тени! Та-а-ак! Никуда не делась дорога. И Бездна никуда не исчезла. Значит, просто мара. Призрак, тень, след чего-то страшного, что случилось здесь. Или не здесь даже. Ведь Околица! - Пане сотник! Пане сотник! Понял я, чего здесь было! Бонба тут рванула! Да так рванула, так ахнула!.. - Все-то тебе, Гром, бонбы да мины! Это ж какая бонбища нужна, чтоб горы своротить?! Чем дальше, тем меньше обломки. Вот уже один песок остался - черный. Вроде бы и вправду горело! А это что? Уж не стекло ли блестит? Ну и пусть себе блестит! Дорога никуда не делась, а я... ...А я еще один вопрос задам. Самый интересный. Что важнее? Чтобы я Черкасов пана Логина спас - или чтобы заклятие нарушил? И опять - два ответа. - Осторожней, панове! Вэй! Аврааам, Ицхак, Иаков! Да что ж это? - Свят, свят, хлопцы! А ну, стой! Сперва молитву сотворим! Отче наш иже еси... И вправду! Яма. Ямина. Ямища. Кругом идет, а в том круге саженей... Триста? Больше? Больше! Края ровные, черным стеклом блестят, на дне... Вэй, и смотреть не хочу - А ведь и вправду, панове, рвануло! Рвануло - аж камень запекся - Да врешь ты, Дмитро! Такое лишь Сатане клятому под силу! - Цыть, дурни, доболтаетесь! А ну, хлопцы, в обход! Да по сторонам глядите. Не ровен час!.. А я смотрел в черный зев пасти Шеоловой, стеклянным блеском блиставший, и иной блеск вспоминал. Вспоминал да в который раз себя дурне величал. Как же, Юдка-шлемазл, забыть такое мог! -"Смотри, Консул! Дальше ни ты, ни я не властны... Будет наша смена -проскочите без потерь. Или для вида придерутся... Ой, продала дивчин сердце, та и купила черкасу седельце... Пан или пропал. Держи, Консул..." Держи, Консул! Держи! Дурень я, дурень! Ой, продала дивчина сердце, Та и купила черкасу седельце! Седельце за сердце купила - Она его верно любила! И еще один вопросик. Маленький такой вдогон! Или яблоко от яблони далеко падает? Уже и соскучиться успел. Уже и в седле вертеться начал. И когда клешня четырехпалая вновь на плечо легла, не выдержал - расхохотался. - Чего смеешься, жиду? Или палю вспомнил? Эх, будь я на месте пана сотника!.. - То я знаю доброту вашу, пан есаул! Да только после вас. Огрызнулся, не думая. Все на руку химерную смотрел. Явился! Ну-ка, с чего начнешь, пан морок? - Мы можем договориться, Иегуда бен-Иосиф! Ого! Сперва пугает, после сделку сулит. Ну точно допросчик из приказа разбойного, что в Москве-городе меня на дыбу поднимал... ...Земля ему пухом - и кол осиновый. Стоеросовый. - Тебе лучше ответить, Иегуда бен-Иосиф! Вэй, помню я свое имя, помню! А ответить? Отчего бы и нет? Эх, в таком деле перво-наперво нельзя пытаемому времени давать! А то опомнится... ...Как я тогда в Москве, к примеру. Да, рано пташечка запела!.. Ну-ка, ну-ка! Хоть и серый был день, а вместо неба - туман сизый, все же засветилось, заиграло золото. Славный медальон, добрые руки делали. Не иначе жидовские (вэй, смири гордыню, Юдка!). А вот и пчелка! Еще краше, еще фигурной. Дуну - и улетит! - Не смей! Не смей! Именем Святого, благословен Он, прошу тебя! ...как бы кошечка не съела! Едем! И снова затируха. Всего по нескольку ложек на брата. Ну и на этом спасибо! И цимесом показалась мне пресная соломаха - даже ложку облизал. А паны-молодцы, черкасы гетьманские, явно приуныли. Кажись, и горелка на исходе! - Так чего, хлопцы? Доведется конину жрать! Слышь, Нечитайло, давай с твоего серого начнем! - Тьфу! Да я лучше жида клятого съем! А что же вы думали, глупые гои? Легко ли вокруг Света Мирового ехать? Да только не сожрете вы меня - подавитесь! - Эх, вареников бы сейчас! Да со сметаной! - Цыть! Балачки о жратве запрещаю! Чтоб ни про вареники, ни про галушки, ни про борщ, ни про бок бараний с чесноком и с подливкою, прожаренный да пропеченный, с корочкой... Фу ты, прости Господи! Лучше про девок языки чешите! - Да какие после соломахи девки, пан сотник! А я все на плечо глядел. Но нет, сгинула клешня. Спрятался морок! А ведь тут он, близко, чую! Да и чуять нечего. Вот она, цацка золотая, с пчелкой дивной. Эх, пан Панько, удружил! И за что? Или я твоему Ковену на дороге встал? Или не в Ковене дело? - Эй, морок! Чего пропал? Хоть и ждал, да все же дрогнуло сердце. Вот он! Длинный, темный, рукастый, узкие глаза нездешним огнем горят. ...И пальцы! На одной руке - четыре, на другой... Шесть на другой! Вэй, яблочко-то от яблони!.. - Что тебя от меня надо, Иегуда бен-Иосиф? - Что?! - восхитился я (шепотом, шепотом!). - Сначала ты, нежить, тревожишь почтенного человека, грозишь даже, а потом еще удивляешься! Вэй, что за мир? Даже у призраков не осталось совести! - Я проиграл, - печально проговорил морок. - А мне что за дело? - возмутился я. - Или это повод приставать к бедному жиду?! Да клянусь Именем Ав, чье число семьдесят два, и именем Саг!.. Грустный смешок. Я осекся. Во-первых, нечего зря клясться, а во-вторых... - Мне так уже ответил один Заклятый. Только без имени Ав. Он был не столь учен, как ты, бен-Иосиф! - Эй, Юдка! Чего не отвечаешь, пархатый жид? Ага, панове черкасы! Эх, спугнули! - До пана сотника, живо! А не то я тебя, курвий сын, канчуком! - А ты попробуй, хазер! - предложил я, взглянув прямо в его наглые глаза. Дернулась рука, за шаблю хватаясь, дернулась, опустилась. - Потом поговорим, - прошептал я в никуда. - Как заснут все. Не уходи! Тихий шелест был мне ответом.

По тому, как крутил он седой ус, понял я - кончились шутки. Совсем. И раньше пан Загаржецкий шутить мало был расположен. Особенно со мной. А уж теперь! - Отойдем, пан Юдка. Важная у нас с тобой беседа будет. Важная - и последняя. Тихо говорил, равнодушно даже. Словно сам с собой. От камня несло нежданным теплом. Не удержался, коснулся рукой. Слаб человек, хоть и создан по образу и подобию Его! Захотелось мне, чтобы все вокруг правдой стало - и горы, и сосны, и дорога. И чтоб вела эта дорога хоть куда, только бы прочь от проклятой Бездны. И жить захотелось. Вэй, Юдка! Ты ли это? Пан сотник тоже ладонь на камень опустил. Опустил, отдернул, стряхнул пыль. - Вот чего, жиду. Говорить я буду. А ты слушай! Добре слушай! Я поглядел вверх. Сизый туман как будто ниже стал. Ниже - и гуще. Или почудилось? - Нет нам двоим места на земле, пан Юдка! - Знаю, - поморщился я. - И за этим стоило меня тревожить? И вновь показалось мне, что передо мной - вставший на дыбы разъяренный буйвол. - Ты слушай, жиду! Слушай! Потому и дал я слово крепкое, и поклялся всем, чем черкас вольный поклясться может, что порешу тебя, вражье отродье, вот этой рукой! Хрустнули пальцы, в кулак сжимаясь. Побелели. А мне вдруг скучно стало. Сначала скучно. Потом злоба накатила. - Вэй, Логин, сотник валковский! Твоя клятва - зеленая, еще и почки на ней не набухли. А моей уже трех десятков лет поболе! Поклялся я, что никто из вас, губителей семьи моей, от меня не уйдет. А как помирать станешь, пан Загаржецкий, вспомни всех жидов, что твои черкасы зарезали, огнем сожгли да на пали набили. И девушек наших вспомни, что так матерями и не стали! Ты по своей дочке плачешься, а кто оплачет сестер моих? Кто оплачет мою мать? Смертью меня напугать хочешь, дурной гой? Да я уже умер давно, меня уже собаки съели, а вороны кости разнесли! Понял? Крикнул - и задохнулся. И сердце болью зашлось. Ждал удара - не ударил. Даже за эфес сабельный не взялся. Стоял, набычившись, словно и вправду - буйвол. Молчал. Плохо молчал. Трудно. - День тебе даю, пан Юдка, - наконец вздохнул он. - От этого вечера до следующего. Выведешь нас из пекла - шаблю дам. Схватимся один на один, а там уж как Бог рассудит. И с хлопцев клятву возьму, чтоб отпустили тебя, кровопийцу, коли меня порешишь. А нет - плохо умрешь, пан сотник надворный. И сам умрешь, и все жиды, что от Валок до Иерусалима вашего землю поганят, кровью умоются! И в том тебе Покровой клянусь. Понял ли? Хотел я ему припомнить, что не он первый грозит народу моему. И фараоны грозили, и цари греческие, и кесари римские. Да где они теперь? Хотел - но не стал. Я - мертвец, а он кто? Что толку душам в Шеоле лаяться? Как сказал - так и будет. - День тебе, - хрипло повторил он. - Я пожал плечами. Отвернулся. Отвернулся - и пошел прочь от этого мертвеца.

- Потому я и проиграл, - невесело усмехнулся он. - Даже тебя заставить не смог. Вот и весь сказ, Иегуда бен-Иосиф! Я поглядел на черную тень в сером сумраке. Руки-клешни бессильно свесились, глаза вниз, на битый щебень смотрят. Думал ли я, что придется беседовать с каф-Малахом? И где? - Самаэль против Рахаба, - медленно проговорил я. - Розовое воинство против голубого. И Блудный Ангел посередине... - И мой сын, - глаза блеснули страшным, запредельным огнем. - Ребенок, никому не сделавший зла! Помню! Помню я эти глаза! Как взглянул на меня тот байстрюк, Пленник, памятной ночью мне встретившийся, как заглянул в душу... - Мне кажется... Мне кажется, Самаэль задумал что-то плохое. С миром. И с моим ребенком. Поэтому я спешу. Мы и так потеряли много времени. День на Околице - это почти неделя в Сосуде. Я не должен опоздать. Кивнул я, но не потому что поверил. Просто кивнул, словно черту подводил. Что он мне хотел сказать, ясно. А вот что ему ответить? - Пан сотник валковский дал мне один день, - наконец начал я. - Этот глупый гой думает, что за день я разыщу нужное Окно. Так что к следующему ночлегу тебе придется обратиться со своей заботой к нему самому, каф-Малах! Хочешь, я завещаю ему медальон? С ним и решай. Медленно качнулась его голова. Влево... Вправо. Не хочет! ...Еще бы! Не зря старшой Ковена дал медальон мне! Мне, не Логину! Я, глупый Юдка, заклятый Юдка Душегубец, должен черкасам путь указать! Я! Но почему? Если этот призрак к Пленнику, к сыну своему страхолюдному торопится, то худшего проводника не найти! Или не торопится? В ином дело? Не выдержал, хотел спросить. Но рядом со мной уже никого не было. Пусто! У кострища храп стоит, бедные кони из-под камней колючую траву выдирают (вот кого жалко!), часовые носами клюют... Странный я все же человек! Другой на моем месте давно бы шаблю из чьих-нибудь ножен достал, до ближайшего коня добрался... То есть это глупый другой. А умный другой вначале бы подпруги перерезал, а напоследок по горлу пана сотника шаблей полоснул. И ходу! В галоп - до ближайшего Окна. А там - ищи ветра в поле! А я вот стою. Думаю. И добро бы о коне да о шабле. Так нет же! Словно и не мне пан Логик всего день жизни оставил. То есть не день - уже меньше. Все не так! Все! Ну, поссорились между собой Существа Служения. Так впервой ли? Сперва Противоречащего изгнали, что Адаму поклониться не возжелал после - Азу и Азеля к горам приковали. Даже если князь Самаэль решил подрубить Древо Сфирот и Сосуды разбить (спаси нас Святой, благословен Он, от такого!), что за забота ему за младенем сопливым гонцов посылать? Поверил бы я, если те гонцы (вэй, пан Рио, вот чей ты слуга!) Пленника придушили, чтоб в батьку-бунтаря не вырос. Так ведь нет! И что теперь? Растет себе байстрюк, батьке-призраку Имена посылает, тот и рад - из медальона потихоньку выглядывает, силы копит. Вот и сидел бы пан каф-Малах в золоте, и ждал бы, пока сынок вырастет да на ноги его поставит. А вместо этого? - Эй, жиду! Ты куда? Задумался! А панове часовые, оказывается, не спят! Так что зря я к горлу пана Логина подбирался. - Назад! Назад, а то стрельнем! - Иду, иду, пан Бульбенко! Уже иду! Возле камня, где мы с мороком четырехпалым беседу вели, было пусто. Я тронул медальон. Сидишь? Сиди, сиди, бунтарь поднебесный, там тебе и место! А что бы случилось, ежели б я его послушал? Послушал - да и указал нужное Окно пану Логину? Спас бы голову свою? Ой, не верю! Выручил бы байстрюка огнеглазого? Так ведь не грозит ему беда вроде. Во всяком случае, не сейчас. И что за глупость именно мне медальон поручать? Ой, хитрое было лицо у пана Панька! Ой, хитрое! Словно старую клячу за трехлетнего жеребца цыганам продал! - "Держи, Консул!" Почему помочь каф-Малаху поручено именно мне? Я усмехнулся. Правильный вопрос, Юдка! А потому и ответов всего два. Первый - до обычного человека мороку не достучаться. Не услышат его. И это возможно. Да только не верится что-то. Не услышат, так во сне явится. Или еще как. Велика сила Малаха, даже если от него одна искра осталась! А посему первый ответ забудем и над вторым подумаем. А вот второй ответ... Логин Загаржецкий, сотник валковский Не привык труса праздновать сотник Логин. Ни в бою, ни в походе, ни на совете. И нрав имел крутой - не подступись. Потому и в сотниках остался. Сватали его на полковника миргородского, только покрутился Логин по канцеляриям да по избам приказным, поглядел - и шапкой об пол ударил. Не по нему! Полк - почитай держава целая. А державой править - не сотню в атаку вести. Кому - поклон, кому - миску с талярами, кого на охоту позвать, а кому и молодицу сосватать. Политая! Тьфу! Так что презирал пан Логин всякие политии с политесами, в старшины генеральные не рвался, в прихожей гетьманской диваны турецкие не просиживал. Зато совесть чиста! И думал сотник, что это и есть награда. Что там в раю и в пекле, то попам виднее. А здесь, на земле, выше совести чистой награды и нет. С тем и жил. С тем и помереть думал. И вот теперь... - То сторожа вернулась, пан сотник! Никого впереди. И проходу нет. - Вижу, Ондрий, вижу! Ты новых пошли. Пусть смотрят, пусть руками щупают! Должен быть путь, должен! Сказал - и еле сдержался, чтобы самому вперед не рвануть. Все чудилось, что проглядят хлопцы тропинку нужную, не заметят... - Чего встали! Вперед! Вперед! Рысью шли кони, да не бодро, не споро. Видел сотник - притомились, отощали, вон уже ребра видать. Хорошо, хоть вода есть в местах этих клятых! И коням плохо. И хлопцам. И ему, Логину Загаржецкому, не по себе. Влево покосился, осторожно, чтобы себя не выдать. Вот он, Юлка-злодей! Ишь, ухмыляется, бороду рыжую гладит! Так бы и выхватил "ордынку", так бы и рубанул поперек поганой рожи! Эх, нельзя! До вечера обождать надо. Может, одумается лиходей, о жизни своей вспомнит, о душе? Но уже понимал сотник - не одумается. Тверд Юдка, не уступит. Решил погубить всех, с собой в пекло забрать, - и погубит. И заберет.

Аж зубами скрипнул Логин. Его вина! Его! Не раскусил жида клятого! В глаза не взглянул! Так что не Юдка виноват, а он сам. Это он, Логин Загаржецкий, взял в проводники сатану-анчихриста, чаклуна Панька послушавшись. Сам и расхлебывай, сотник валковский! ...Эх, Панько, Панько! Или не спасал его сотник? Не покрывал, не прятал, когда хотели химерника старого в полковую канцелярию за ворожбу отправить - прямиком на дыбу? И чем отплатил ведьмач? Не утерпел пан Логин - обернулся. Вот они, хлопцы! Его гордость, сыны его! Позвал в самое пекло - и пошли! И ведь знали, что не за Мацапурой-нелюдем спешит их сотник. Чорт с ним, с Диким Паном (а ведь и вправду - с ним!). Ярина! Ярина Логиновна! Яринка! И сон вспоминается - про совет военный да про ампиратора-филина. Ведь тому, кем был он, Логин, в том сне тоже небось немало сулили! Но ведь не оплошал, не повел хлопцев на погибель! Эх-ма! Когда ему в палец игла золотая ткнулась, простился сотник с душой своей бессмертной. Думал: душу - на дочку. Свою душу. Свою! Не хлопцев, Не Черкасов валковских, за которых перед Богом да гетьманом в ответе. И кто ж он после этого? Ну, разорвут Юдку-убивца конями, ну, отрежут Поганую голову. И что? Обернулся пан сотник влево. Твердо смотрел клятый Юдка. Твердо, без страха. А как поймал его, Логина, взгляд - ухмыльнулся в пламень-бороду. И жаром залилось лицо, и рванулась рука к верной "ордынке"... - Пане сотник! Пане со-о-отник! Что?! Нет, не обмануло эхо. Да и нет тут эха! А как рушница бьет, Логин Загаржецкий помнил крепко. Помнил - не спутает. - Хлопцы! К бо-о-ою! Юдка Душегубец Вэй, ну и людно на Околице стало! Прямо прошпект питербурхский! - Отряд там! С рушницами! Нечитайлу ранили! - Как? Нечитайло! Эх, рассучьи дети! Ну-ка, хлопцы, заряжай! Так-так! На белом коне долговязый... Как бишь его? Ага, Забреха, второй конь - с седлом пустым... - Трое! Или четверо! И коней с дюжину. То есть не коней... - Впере-е-о-од! Эх, горяч ты, пан Логин! Я бы сперва хлопца дослушал. А вдруг там не кони, а медведи? Или тигры? - Гром, бонба готова? - Завсегда готова! Ага, вот они! Вначале почудилось, что встречались уже. Латы темные, да шлемы, да пики. Не из Вифлиема ли едут? Вкруговую? - Пали! Хорошо, рот раскрыть успел - знатно ахнуло. Добрая вещь гаковница! Тот, что впереди ехал, кажется, уже оценил. - Шабли! А ну-ка, Дмитро! Бонбу! Ой, вэй! А как дым рассеялся, как откашлялись да сажу с лиц вытерли, стало понятно - кончилась баталия. На земле - четыре мертвяка, трое - в латах, один в каптане, да две лошади, да еще одна ногами дергает. Отбегалась, бедная! - Вот так, Юдка! Так со всеми вами будет! - Вэй, пан сотник! Вы прямо-таки Голиаф! А вот и Нечитайло в сторонке лежит, глазами лупает. Жив? Вроде как. - Они... Мы... Мы к ним, кто такие, спрашиваем, а они - из мушкетов! Из мушкетов? Не утерпел - с коня спрыгнул. И пока хлопцы по сумкам седельным шарили да лошадей уцелевших сгоняли, поднял рушницу. - А ну, положь! Положь, клятый жид! Положил, тем более - разряженная. Ой, дивная рушница! Где-то видел я такие! Ствол короткий, раструбом, кремня нет, приклад тяжелый, зато в насечке серебряной... - А вы сами взгляните, пан Логин! - Тю! Вспомнил! Видел, ой видел! И совсем недавно, и трех недель не прошло. Славная у пана Мацапуры оружейная! Все там есть! То есть было, конечно. - Фитильное ружье, пан сотник. Аркебуза. Видали такое? Посопел, потрогал, нахмурился. Не видал. - Пан сотник! Пан сотник! Вот кони эти! Химерные! Он оглянулся - и я оглянулся. У него глаза на лоб полезли, и у меня следом. Он перекрестился... Вэй, почему я не гой! Такого и у пана Станислава не было. То есть таких. Ни лошадь, ни осел, ни верблюд. Шея длинная, уши острые, шерсть белая. Может, верблюд все-таки? Только поменьше, и горбов нет. - Их тут с дюжину. Под вьюками. Чего делать будем? Мы смотрели - и верблюды эти безгорбые смотрели. На нас. В глазах темных - страх и тоска. И вправду, изголодались Панове черкасы. Затоскуешь тут! - Вот чего, хлопцы! Перво-наперво - отче наш прочесть. Затем - каждую тварь крестом осенить. А потом - во вьюки заглянуть! Ну что с них взять, с этих гоев-язычников? Пока крестили да молились (ой, смех!), я потихоньку в сторону отошел. Все ясно - караван. Не иначе, заблудились, свернули на Околицу, да в недобрый час на заставу нашу налетели. Прочь Тени! Оглянулся, всмотрелся... Нет, не видно Окна. А интересно бы знать, откуда ехали бедолаги. Это ж где сейчас из аркебуз стреляют? И где такие верблюды травку щиплют? - Панове! Да тут припасу - море Черное! И горелка, горелка! - Гур-р-р-ра-а-а-а! Да, кому что, а курци - просо! - Пей, пей, жиду! За погибель свою пьешь! Пью! Тем более не горелку, не медовуху даже - мадеру. Настоящую. Пил я мадеру у пана Станислава, да куда ей до этой! Табор разбили тут же. Только трупы подальше унесли да камнями завалили. И вправду, трудно сдержаться. Мясо копченое, рыба, сухари, фрукты. И мадера, конечно. И печенье даже - на закуску. Гей, наливайте полные чары, Щоб через винця лилося! Щоб наша доля нас не цуралась. Щоб краще в свити жилося! Славно поют! А ведь действительно, не чурается их доля! Или кто там решил, что не написано им на роду среди этих гор помереть? Выходи я Б-гоборцем стал? Оглянулся, осмотрелся - нет пана морока. Спрятался! А жаль, хотелось ему напоследок вопрос задать. То есть не вопрос. Вопрос я уже знаю. И ответ знаю. Просто интересно, зачем ему надо, чтобы я, Иегуда бен-Иосиф НАРУШИЛ ЗАКЛЯТИЕ? - Вот так, жиду! Голодом заморить нас решил? А хрен тебе, пейсатый! - ...Сказала мышка, кушая сало в мышеловке. Смачного, пане Свербигуз! Сходится! Сходится все! Потому и медальон мне дали, потому и хотел каф-Малах блудный, чтобы я, тот, кому нельзя миловать, черкасам валковским путь к спасению указал! Да только зачем это ему? ЗАЧЕМ? Вот ведь загадка! И что обидно? Помру - а ответа не узнаю... - То иди-ка сюда, пан Юдка! Ну все! Иду! Пан Логин уже не походил на буйвола. Не иначе, тоже мадеры хлебнул. С кварту - а то и с полведра. - Ты это, жиду... Того... Прежде чем рубать тебя, сукина кота, буду, взгляни. Хорошее начало! Ладно, поглядим. Да чего тут глядеть? Карта, от руки исполнена, сверху вензель, вроде как литера "К" с короной королевской. Дорога, а вот и город. Город Сигсо. Как? Кузко? Или Куско? - Ты не туда, Юдка, смотри! Ворота видишь? И вправду! Ворота, да не одни! ...В самом низу - вроде как горы, и дорога меж них вьется. Вьется - в ворота упирается. А дальше... А дальше черта через всю карту, вроде молнии. И... Еще одни ворота. А из ворот - дорога. В Куско. Вэй, что-то знакомое! Или читал, или рассказывал кто. Далеко город этот! Было дело, брали его приступом паны в темных латах с аркебузами... - Смекаешь, жиду? Не просто шли! По мапе. Спешили, видать! Спешили - а все одно на Околицу попали. Ай, интересно! Мы шли, они шли... Что это с Рубежом? То есть как это, что? Усмехнулся я. Ухмыльнулся даже. Ухмыльнулся - до медальона золотого дотронулся. Незаметно. Паны дерутся - у хлопов чубы трещат. Малахи воюют - Адамовы дети по Околице шныряют. Вэй, любопытно! Хотя, если задуматься, все понятно станет. Раз война, значит, первым делом все дороги перекрыть должно. Вот и перекрыли. Вроде как в осаду взяли. - Не лыбься, не лыбься, Юдка! Лучше скажи - надумал? Просто спросил, без злости. Словно ответ знал. - Надумал, пан Логин. Не знаю я нужное Окно. А знал бы - все одно не сказал! Кивнул, задумался. - И никого тебе не жалко? Или в Бога не веришь? Ведь мои хлопцы твоих родичей не рубили. Это ты, пес кровавый, наши семьи резал да жег! Неужто до сих пор кровью не упился? Ведь и у тебя душа есть! Просто сказал - как и спрашивал. Да так просто, что захотелось волком февральским завыть. Или я в самом деле вообразил себя Святым, будь трижды благословен Он? Кто я, чтобы чужое племя карать до седьмого колена? Невинных, ни мне, ни родне моей зла не сделавших? И ударил мне в лицо смрад плоти горящей, и встала перед глазами раскисшая от дождей дорога... Зачем Ты послушал меня, Г-ди? Зачем? Почему я не умер тогда, возле уманских ворот, и не приложился к предкам своим - безгрешный, кровью чужой не замаранный? Зачем Ты позволил мне стать бездушным чудовищем. Левиафаном, Юдкой Душегубцем, убийцей и слугой убийц? Зачем, Г-ди? Молчало серое небо. Молчала серая земля. Поздно жалеть, Иегуда бен-Иосиф, сопливый мальчишка из распятой Умани. Поздно! И винить некого. Я посмотрел ему в глаза. Посмотрел, отвел взгляд. - Нет у меня души. Рубите! Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи Я пошел к братику. Я сказал, что пленочки порвались. Он не понял. Я стал искать злую тетку. Я ее нашел. Я рассказал про пленочки. Она поняла и испугалась. Мы пошли к дядьке Князю. Дядька Князь весь вытек. Он не светится. Он темный. Он скоро умрет. Я хотел сказать ему, но не сказал. Он будет плакать. Я сказал про пленочки. Он понял. Дядька Князь стал говорить тетке другие слова. Он думал, я не понимаю. Я понимал. Я сказал, что другие слова не нужны. Они удивились. Дядька Князь сказал, что я могу послушать. Я слушал. Я думал. Красивый человек учил меня ездить на лошадке. Лошадка добрая. Она красивая. Я учился. Я сказал красивому человеку, что, когда вырасту, научу его летать, если он захочет. Он смеялся. Он веселый. У него есть своя девка, о которой он все время думает. Я хотел рассказать ему об Ирине Логиновне Загаржецкой, но он испугался. Он сказал, что она - Глиняный Шакал и что ее сбросили с высокого дома. Я смеялся. Я знаю, что ее ниоткуда не сбрасывали. Она у доброго дядьки. Когда я вырасту, то помирю доброго дядьку с Ириной Логиновной Загаржецкой. Я скажу ему, что она хорошая. Я не умею думать. Я еще маленький. Это плохо. Бабочки будут надо мной смеяться. Бабочки плохие. Они обманули дядьку Князя и тетку. Они обещали им, что я спасу Сосуд. Нет, они обещали иначе, но дядька Князь их так понял. Он не умеет правильно понимать по-бабочьи. Сосуд - это наша Капля. Я еще маленький и не могу спасти. Дядька Князь очень боится за мальчика Княжича Тора. Он его любит. Он думает о другом мальчике, который умер. Он его жалеет. Я считал бабочек. Их много. Они разных цветов. Я их всех вижу, но не знаю слов, чтобы назвать. Сейчас бабочки летают возле места, где лопнули пленочки. Дядька Князь велел мне молчать о пленочках и никому не говорить. Даже братику. Иначе будет "паника". Я не буду говорить. Я не хочу, чтобы была "паника". Надо спросить у батьки, что мне делать. Батька знает. Он поможет. Ярина Загаржецка, сотникова дочка - И ведь чего выходит, Ярина Логиновна? Интересно выходит, а? Ярина молчала. И не потому, что ответить нечего. Просто растерялась. Казалось бы, ко всему готова, ан нет! Уже и смерти в глаза смотрела, взгляда не отводя, и сама Смертью была. А как поняла, к кому в пасть угодила, сгинуло все. Ни руки не поднять, ни слова вымолвить. - Ведь чего я думал, панна Ярина? Думал в этих краях отсидеться, жирком обрасти. Чтоб ни Черкасов с их вольностями, ни попов с анафемой. Живи - не хочу! Странное дело, вроде бы и шутил Дикий Пан, а вроде бы и нет. На пухлых губах - улыбка, а глаза... Ой, страшные глаза! Недобрые! - Всем жить-то хочется, Ярина Логиновна! Как подумаешь, глупо это. Ведь все одно помрем. А ведь цепляемся, зубами грызем... Как ты меня грызла, помнишь? Молчала Ярина. Силы собирала, чтобы броситься на врага, руки на горле жирном сомкнуть. А если надо - то и зубами вцепиться, чтоб только мертвую и оторвали. Да только не собирались силы. Словно жилу невидимую отворили. Вытекли - и нет их. - А знаешь что, панна сотникова! А не заключить ли нам мир? Вроде как угоду подпишем. Ты к горлу моему примериваться не будешь, а я... А я добрым стану. Хорошим. Не выдержала девушка - вперед рванулась. Рванулась - и остановилась. Словно на стену невидимую налетела. Вновь ухмыльнулся Дикий Пан, рукой по усам провел. И вправду, пошутил славно! Добрый да хороший пан Мацапура! От слов таких мороз не по коже до сердца пробирает. - Да ты не удивляйся, Ярина Логиновна. Просто так одни детишки сопливые дружат. А настоящая дружба - это когда ворог общий есть. Или не так? - С кем же воевать будем? - не утерпела девушка. - Не с кнежем Сагорским? Долго смеялся Дикий Пан. Хохотал, по брюху себя хлопал, вытирал слезы платком батистовым. Видать, хорошее настроение было в тот день у пана! - Ой, уморила! Стратиг ты, панна сотникова! Архистратиг даже! Можно и с ним повоевать, ежели хочешь! Что ты ему оторвала-то? Руку? Ой, не руку надо было! Ну, не буду, не буду... Отсмеялся, спрятал платок да как-то сразу серьезным стал. Хрустнули пальцы, в кулаки сжимаясь. Побелели костяшки. - Я б того кнежа, Ярина Логиновна, и сам бы на шашлыке изжарил. Изжарил бы - и съел. И за дело. Ведь чего выходит-то? Помолчал, присел в кресло, пальцы на брюхе сложил. Дернул щекой. - В ангелы я, Ярина Логиновна, не записывался. Скучное это дело, ангелом быть. Поэтому не в обиде я ни на тебя, ни на батька твоего. Я одного хотел, вы - другого. Миром не смог - силой взял... Вновь замолчал Дикий Пан. Задумался, лицом потемнел. - А с кнежем Сагором - иное дело. Ведь для чего ему тот байстрюк, чумаков брат, надобен был? Мир спасти! Целый мир, разумеешь? Привел я того хлопца, из рук в руки отдал. И что? - Или наградой обошли пана? - не выдержала девушка. Укорить, обидеть хотела. Да не обиделся Мацапура. - И с наградой обошли. Сотником сделали да два десятка деревень приписали. И Серебряным Венцом поманили - вроде как обещали в полковники вывести. Да только Серебряный тот Венец - наследственный. Дадут мне - наследника обойдут. Значит, стану я шляхетству здешнему первый враг. А паны тут пышные, чуть что - за меч. И войска у каждого - не пересчитать. Это первое. А вот и второе. Тебе, Ярина Логиновна, визу выписали? Визу? Вначале не поняла даже, а после вспомнила. Гриб-поганка! Колдунишка мерзкий, что иголкой в пальцы тычет! - Знаю, выписали. А вот мне - забыли. И не то плохо, что без визы наречие здешнее не разумеешь. Не наш это мир. С визой в нем год прожить можно, а без визы - только три месяца. Смекаешь? Еще бы немного - и рассыпался бы я прахом... Тебе на радость. Вот уж точно! Ярина скрипнула зубами. Прахом! Плотью гниющей! Чтобы с червями белыми! - Ну, с визой-то у них не вышло. Подсказали добрые люди, так что пришлось кнежу и печать ставить, и чаклуна звать. И за что, скажи, такое? Или я ему ворог был? А вот и третье. Просил я кнежа, чтобы он тебя со мной отпустил. Обещал - так нет же, себе оставил. Ну, оставил так оставил. Может, по душе ты ему пришлась... И вновь заскрипела зубами Ярина. Ох, не вовремя тот мальчишка в горницу вбежал! Ох не вовремя! - А теперь - присылает. Разумеешь? Когда понял, что ты одна можешь сотню сердюкскую по косточкам разнести. Подарочек мне, видишь ли! Или та ведьма Сале не поведала ему, как ты меня любишь? А ведь и вправду! Вот почему ее с колокольни не скинули! Послал ее кнеж Сагорский Мацапуре вроде как бочку пороховую. С фитилем. - Хитро придумал! Или я тебя с колокольни скину - или ты меня на шматки разорвешь. Все выгода! А коли не то и не другое, то слух пойдет, что пригрел я в замке Глиняного Шакала. А такому, по обычаям здешним, можно и анафему пропеть. Ловко! Даже причмокнул Дикий Пан. Не иначе - оценил кнежью задумку. - Ну, с Шакалом тем я сразу разобрался. Перехватил вас у околицы. Тебя - в замок, а дурней тех - за прутья. Ох и славно вопили! Странное дело! Вроде бы и не за что было Ярине жалеть стражников, что ее, словно зверя дикого, в клетке везли, а все-таки пожалела. Всего на миг какой-то, но жалко стало. И пана героя, и его поделыциков. Польстились дурные хлопцы на полсотни золотых! Как это сердюк тот про войну говорил? Может, и вправду кому-нибудь она мать родная. Да только не им. Не тот устав читали! - Так что, Ярина Логиновна, не за что любить мне кнежа здешнего. Да только не в нем дело. Ворог наш того кнежа посильнее. Погибель нам грозит - и тебе, и мне. И не от кнежа Сагора вовсе. Не понимаешь? Не понимала Ярина. Но странное дело - поверила. Не шутит Дикий Пан и над ней не глумится. Вроде бы и в самом деле договориться хочет. - Зачем ты мне нужна, потом скажу. А погибель вправду близка. И думать нам о том вдвоем придется. Крепко думать, Ярина Логиновна! Ну да ладно, отдыхай пока, после поговорим... Встал, кивнул, взялся ручищей за полог. Словно очнулась Ярина. Словно цепи с рук упали да кляп из горла вынули. - Не на чем нам мириться, нелюдь! Крикнула, вперед подалась. Встать хотела, да ноги не пустили. - Не на чем! Не на чем, слышишь? Живой буду - убью тебя, анчихриста! А помру - мертвой вернусь. Слышишь? Вернусь - и с собой уведу! Покачал головой пан Мацапура. Вздохнул. Словно была Ярина ребятенком неразумным. - Убивать тебе меня, панна сотникова, и не надо. Визу не продлишь, так жить нам с тобой осталось много - год. Да и года у нас нет. Вот и весь сказ. Сказал, снова головой мотнул, полог задернул. Ушел. Только половицы скрипнули. И вновь подушка камнем показалась... * * * Она искала его в небе, но пусто было под звездами. И в земле дальней, где лед зеленый мерцает, тоже искала - и там не нашла. Кричать - не услышит, дальше лететь - воздух не пускает. Бьют впустую крылья, каждый взмах болью отдается... - Денница! Позвала - и замерла. Тихо, только звезды холодные перемигиваются. Но вот издалека, из черной дали, еле слышным эхом донеслось: - Я - Денница!.. Рванулась в небо Черная Птица, ударила крыльями. - Я - Денница. Я - Несущий Свет. Уходи, уходи Ирина! Сейчас... Сейчас не время. Сейчас - война. - Нет! - она закричала, глотнула ледяной воздух, обернулась, надеясь его увидеть... Тщетно! Только тьма, только звездный огонь. - Денница! Денница! Я хочу быть с тобой! Я хочу быть с тобой!.. - Хорошо. Протяни руку. Черная Птица взмахнула крылом... рукой, в глаза ударило синее пламя, закружило, бросило в сверкающий, кипящий водоворот... - Не бойся! Я здесь! Ярина кивнула - ей не было страшно. Его рука была тепла и тверда. - Когда откроешь глаза - не удивляйся. Ты увидишь не все. Даже я вижу не все. Она удивилась, хотела переспросить, но поняла - не время. Не все? Ну и пусть! Лучше что-то, чем пустое ледяное небо. Ярина открыла глаза. Открыла, зажмурилась... Голубым огнем горела сталь. Слепящей лазурью. И был таким же лазурным стяг - огромный, тяжелый. - Кого ты привел, сын греха? Или забыл Азу и Азеля? Забыл своего отца? Синим светом сверкали глаза того, кто стоял напротив. И не было у него возраста, как нет возраста у небес. - Я ничего не забыл, Архистратиг! Она - дочь Хавы. Сейчас решается и ее судьба тоже. Ярина оглянулась. В темно-лиловом плаще стоял Денница - без лат и без шлема. Лишь серебряный обруч сверкал в волосах. - Пусть остается, - Архистратиг презрительно скривился. - Она все равно ничего не увидит. Не увидит - и не поймет. Ничего не поймет? Девушка быстро осмотрелась. Ну так уж и ничего! Холм, вокруг поле, а поперек поля - войско. И еще одно - напротив. А тут никак переговоры? Над миром Божиим стояла серая тьма. Ничего не разглядеть - ни хоругвей, ни доспехов. Но почудилось Ярине, будто сила, что за спиной Денницы стоит, совсем малая. Добро, если пара сотен наберется! А напротив... - Ты рассчитывал на пять войск, Несущий Свет? Ты ошибся. Они все со мной и Задкиэль, и Рафаэль, и Иофиэль, и Рахаб, и другие. А во главе них - я. Не ожидал? Легко улыбнулся Денница. Поднял взгляд к серым небесам. - Не ожидал, Архистратиг. Значит, и ты теперь - раб Самаэля? Темным огнем полыхнули синие глаза. Дрогнул голос. - Лучше... Лучше поклониться Самаэлю, чем тебе, сын греха! Лучше сохранить порядок, пусть даже ценой крови, чем дать волю этим... этим... Молчал Денница. Молчал, в серое небо смотрел. - Ты знаешь, я долго ждал. Я не хотел вмешиваться. Но сейчас - время выбора. Если рухнут Рубежи, мир превратится в хаос! - Так сказал Самаэль, - Денница усмехнулся, не отводя взгляда от серого марева наверху. - А я скажу другое. Когда рухнут Рубежи, дети Адама станут наконец свободными. И настанет новый мир. Колыхнулся голубой стяг. Злым пламенем горели глаза вождя в сияющих латах. - Мир низших тварей! Мир грешной плоти! - Я покажу тебе вещь, - Несущий Свет протянул вперед руку, раскрыл ладонь. - Ты скажешь, что это, без подсказки? Я приведу к тебе зверей и гадов земных по роду их. Сможешь ли ты дать им имена? Не сможешь! Люди - смогут. Человек - Его образ. Человек - не ты! А ты лишь Существо Служения! О чем они? Ярине вдруг показалось, что слыхала уже она о таком. Слыхала или читала, или Хведир-Теодор рассказывал... - Это все слова, сын греха! Только слова! Я не знаю имен зверей и гадов, зато знаю, кто ты, Светоносный! Тебе не поможет словоблудие. Чтобы сокрушить Семь Воинств, нужно иное, совсем иное. Веди своих заброд! Веди! Чего же ты ждешь? - Знака! - рука Денницы еле заметно пожала ее пальцы. - Знака, Архистратиг! Серым было небо, безвидным. Но вдруг почудилось Ярине, что колыхнулось марево, и словно чья-то длань отдернула занавес... ...Проснулась - долго понять не могла. Когда же поняла - не по себе стало. Сон ли это? А если сон - то от Бога ли? Как назвал Денницу пан Архистратиг? Светоносный? Дрогнуло сердце. Вроде бы и нет в том имени ничего дурного, напротив. Светоносный свет людям несет, тьму разгоняет. Ведь и Бог, перед тем как мир творить, свет возжег! Отчего же так страшно? Странное было платье - не шелковое, но и не аксамитовое. Словно парча, только легкая, невесомая. А красоты такой - залюбуешься. Переливается ткань серебряным огнем, не хочешь, а рукой погладишь. - Не хочу, - Ярина опомнилась, оттолкнула обнову. - Не надену! И не пойду никуда. - Но господин наместник велели! Девушка вздохнула. Переспорить служанку оказалось мудрено. Да и понимала: не в служанке дело. Не в ней и не в платье из ткани невиданной. Не хотелось в очередной раз чужой наказ выполнять. И ведь не просто чужой! - Господин наместник просил поторопиться. Господин наместник просил госпожу пройти в Зал Грамот. Просил! Вежливый он, пан Мацапура! Этим утром Ярина впервые смогла встать. Нога, что с подрезанным сухожилием, по-прежнему не слушалась, но все же стоять было можно. И гут озаботился Дикий Пан - прислал со служанкой трость. Легкую, твердого дерева, с узорной резьбой - тоже серебряной.

Для гостьи дорогой ничего не жалко! Вздохнула панна сотникова. Поняла - придется идти. Не таков Мацапура, чтобы отговорки слушать. Не захочет она - на веревке притащат. Голой. Замок не удивил. Видела такие Ярина возле Киева-города. Старые Паны строили. Ладные фортеции - с добрыми стенами, с бойницами, с главной башней-донжоном. После гетьмана Зиновия мало их осталось - пожгли да по камню разобрали посполитые. И не только у Киева такие стоят. И у Валок тоже. Бывала в одном похожем замке пана сотникова, гостила - не забудет. Только там все больше подвал осматривала. Как выразился бедный пан Станислав, Девятый Круг. Здесь же довелось поглядеть на парадные покои. Пока шла, пока по лестницам крутым взбиралась, ногу волоча, осмотрелась. Осмотрелась - и удивилась даже. Бедновато! Один камень да камень. Где в побелке, где так просто. Хоть бы зброю на стены повесили или парсуну какую! А может, наместник прежний банован был, вот и вывезли добро, а в пустой замок Дикого Пана вселили? Зал Грамот оказался на самом верху. Окна - в рост человеческий,стрельчатые. И без решеток. Ярина не выдержала - к первому же подошла. Закрыто! Вгляделась, сквозь толстые стекла на мир посмотрела. Высоко! Внизу, за стенами начинались луга, холмы; дальше, по левую руку - рощица. Невеликая, редкая. От рощицы дорога наискосок ведет, к реке дальней и через мост - к местечку. А вон и звонница вдали торчит! Не с нее ли Шакалов Глиняных в полет вольный отправляют? - Любуешься, Ярина Логиновна? Вздрогнула. Повернулась быстро, трость на звонкие плиты уронила. Тихо подошел пан Мацапура. Словно кот к мыши. - То надежду имею, что панна зацная в добром здравии пребывает? Ярина кивнула - не думая, не слыша даже. Почему-то стало трудно стоять. Схватилась за подоконник мраморный. Трость! Ах ты, досада! - Пусть панна не беспокоится! Миг - и трость уже в Мацапуриных лапах. Улыбнулся, с поклоном вернул. Шагнул ближе. - И я тут бывать люблю. Красиво! Вон, только глаголей не хватает. Ничего, я уже распорядился - аккурат близ рощицы поставим. Ведь тут, Ярина Логиновна, и не вешают почти, больше головы рубят. Дело доброе, да глаголь лучше. Удавленника хлопы в полном виде лицезреют, что зело поучительней бывает. А ежели смолой облить, то целый год провисеть может. Или два. Все польза! И для порядку, и для души. И подати платить станут справно! На толстых губах - улыбка, глаза добротой лучатся. Заботлив пан Мацапура, не запускает хозяйство. - Много чего тут поправить надо, Ярина Логиновна. Богатая земля, ткни палку - дерево вырастет, а толку мало. Ты бы почитала, сколько податей тут собирают! Смех! Батька бы твой сразу втрое их поднял, ну а я... Ярина и вовсе слушать перестала. Вдруг показался ей Дикий Пан шкодливым мальчишкой, что хвалится кошками умученными. Тот словно понял - сам себя оборвал. - Умна, умна ты, панна сотникова. Видишь - пустое болтаю. Не для того пригласил. Сгинула улыбка. Потемнели глаза. - Посмотри-ка ты, Ярина Логиновна, на ясное солнышко! Что? Или ослышалась? Или опять Дикий Пан шутит? - Погляди, погляди! От его взгляда враз мурашки по коже побежали. Никак в последний раз посмотреть приглашает? Ладно! ...Ударил в глаза желтый огонь, ударил - ослепил. Закрыла веки - а все одно желтое пятно плавает. - Не открывай глаз-то, панна сотникова. Пройдет скоро. Не открывай - и меня слухай. Лето сейчас, солнце здесь жаркое, жарче нашего. Жарче - и ярче. Не иначе, на полдне мы, вроде как в Берберии. Какой дурень на солнце будет смотреть? Подняла веки Ярина, а перед глазами все одно - пятно желтое плавает. Помотала головой. Не проходит. - Да вот нашелся дурень такой, что на солнце смотреть стал. Может, догадаешься, кто? Догадалась. И диву далась. Что это с Мацапурой? Или в коллегиум поступить решил, звезды считать? Говорил Хведир, что есть такие. Ходят в балахонах темных, трубы зрительные таскают. - То присядем, панна сотникова. Нечего тебе ногу томить. Взял под руку не сопротивлялась даже. Поняла - не в вежестве притворном дело. Что-то случилось. Иначе не стал бы Дикий Пан на солнце глядеть! Сели тут же - в высокие кресла, что вроде как на помосте стояли. Неудобные кресла, жесткие. Мацапура долго устраивался, по сиденью елозил. Устроился. Хмыкнул, ус крутанул. - А знаешь, Ярина Логиновна, что это за места? На сих креслах только кнеж пребывать право имеет. Ежели, стало быть, в гости заглянет, тут его усаживать должно. Так что я-на кнежском сиденье, а ты - вроде как кнежна! Хохотнул. Хихикнул. Подмигнул. И вновь подивилась Ярина. Ну точно, мальчишка! Хведир, тот тоже, как мальцом был, все норовил за батьковским столом усесться да окуляры пана писаря на нос нацепить. - Так что мы с тобой с сего дня - злодеи державные. Эх, было бы время, я бы не сюда, а на самый трон пана Сагора взобрался! Жестковато, говорят, да ничего! Помнила тот трон Ярина. И трон помнила, и кнежа, что за него цеплялся, кровью исходя. А славно бы у того трона самого пана Мацапуру приветить! Чтоб так же кость хрустнула да жилы лопнули. И чтобы перстень... Перстень! Камень кровавый! Даже испугалась. Поглядела - замерла. Кровавым огнем горел самоцвет на груди пана Мацапуры-Коложанского. Горел, переливался - словно подмигивал. "Пойдешь ко мне на цепь?" Ах, чародеи-химерники! Колом бы осиновым вас!

То ли взгляд ее перехватил Дикий Пан, то ли просто - почуял. - Чему дивишься, Ярина Логиновна? То прикраса фамильная, от батька моего Леопольда досталась. Сперва был тут белый камень-диамант, только потерял его батька в городе Париже. Потерял - да другой вставил. Рубин этот, панна сотникова, из самой Индии привезли, из страны Кашмир. Спокойно сказал, невзначай словно. Сказал, а сам взгляд от лица ее не отрывал. Будто испытывал. Хотелось Ярине об узнике седобородом спросить да о площади Гревской, что в том Париже-городе, но - смолчала. Успеется! Будет час - все Дикому Пану припомнит. И пана Станислава тоже! Поерзал пан Мацапура по креслу. Поерзал - успокоился. - Ну, слушай, Ярина Логиновна. С безделицы все началось. Три дня тому разголос по местечку прошел, будто на закате искра возле солнца сверкнула. Сверкнула - да и погасла. Поговорили - забыли. А я вот не забыл. Помолчал Дикий Пан, пальцами толстыми по подлокотникам побарабанил. Будто слова искал. - Сам дивился: с чего такую безделицу помню? А потом на ум пришло: "Искрой, пятном, хоботом, а после - столпом". Вроде загадки детской. Не слыхали ли, панна сотникова? Покачала головой Ярина. Не слыхала. Не любила она загадок. Одно поняла не шутит Мацапура. Не шутит - и на солнце смотреть не зря заставляет. - Книга такая есть - "Рафли" зовется. Чернокнижие сугубое, даже мне порой тошно. Да только вот читывал я там некое повествование - про Аспида, что землю сгубить хотел в годы давние. Вот с того и запомнил - про искру, про пятно да про все прочее... Встал Дикий Пан, шеей повел, словно бы душно ему было. Будто бы схватил кто за шею его бычью. - Послали того Аспида аггелы некие, самим Сатаной назначенные. А чтоб до времени не увидели губителя, возле самого солнца спрятали. Только и можно было заметить, что искру на закате. А через дней несколько... Только сейчас и догадалась Ярина крест сотворить. Ишь кого помянул, людоед! - Или пан Сатаны испугался? - не утерпела она. - Чего ж слуге хозяина своего бояться? Моргнул Дикий Пан, брови высоко поднял. Вот-вот рассмеется. Да только не стал смеяться. - Дура ты, панна Ярина! То мугыри пальцы гвоздем колют да заполночь на печь лезут, чтобы душонку свою продать. Пропадают - и зазря. Сатане-то до них и дела нет. Ты хоть Библию читала? И вновь перекрестилась панна сотникова. Сперва Врага, после - Писание Святое оборотень поминает. Неведомо, что хуже! - Сатана, которого должно Противоречащим звать, Богу отнюдь не ворог. Или Иова Многострадального книгу не помнишь? "И был день, когда пришли Сыны Божий предстать пред Господа; между ними пришел и Сатана". Поняла? Пришел он среди ангелов, потому как сам - ангел! К Господу приходит и от него наказы получает. Ты, Ярина Логиновна, попов меньше слушай. Вредно это! В третий раз перекреститься не пришлось. Замерла рука. Помнила Ярина книгу об Иове. И о Сатане клятом помнила, да как-то не задумывалась. - А потому и землю сгубить Противоречащий отнюдь не сам задумал. Да не о том речь. Пойдем, снова посмотрим. Вместе. Как вставала - трость подал, руку калачиком согнул. И впрямь кавалер! Возле окна дивное началось. Поглядел Дикий на небо, прищурился и принялся в карманах шарить. Долго шарил - видать, глубокие карманы панские. - А вот гляди, Ярина Логиновна! Нравится? Взяла, в руках повертела. Зеркальце? Нет вроде. Стекло, да какое-то мутное. Словно коптили его. Тронула пальцем - не мажется. - Сие, панна сотникова, оптика называется. Не простое стекло - с дымом. А как через него глянешь, все больше кажется - в четыре раза. Знатные тут мастера! Ну-ка, проверь! Поглядела Ярина на Дикого Пана - и чуть не отшатнулась. Экое чудище! Черный, словно арап, рожа - с гарбуз знатный! - Поняла? Ну, а теперь - на солнце взгляни. Не бойся, глаз не обожжешь. Делать нечего. Взглянула. Маленьким было солнце - словно плошка медная. Плоское, а по краям - вроде темной каймы. Даже обидно Ярине стало - это ли светило, что жизнь всем дает?! Фу ты, химерия! - А теперь - влево. Чуть-чуть. Серым казалось небо, словно то, во сне виденное. И странно гляделось на том небе черное пятнышно. Вроде как школяр-неряха кляксу посадил. - Так это что - Аспид? - поразилась она. Отняла мутное стекло - и зажмурилось. Яркое солнце в этих краях! Задумался Дикий Пан, крутнул ус, губами пухлыми причмокнул. - Про Аспида, Ярина Логиновна, книга "Рафли" пишет. А для того пишет, чтобы всем ясно стало. Не Аспид это, понятно. Да не в названии дело. Скоро пятно вырастет, хоботом вниз опустится. А в тот хобот весь сей мир и вытянет. Вот так! Не удержалась - снова на небо взглянула. Пятнышко - и пятнышко, маленькое, еле разглядишь. А вот ежели разглядишь... - Никак дыра? - поразилась она. - Словно небо насквозь проткнули! Ничего не ответил Мацапура. Кивнул только. - Надо гетьману... кнежу написать!.. - быстро заговорила Ярина. И осеклась. Кнежу Сагорскому? А может, еще и самой приехать - со своей же головой на блюде? Да и к чему писать? Ведь знает кнеж! Знает! "... Незаконный... несанкционированный переход господина Мазапуры через Рубеж каким-то образом нарушил его функционирование... существование. Более того, вероятна угроза нашему миру... Сосуду... реальности". Прав был, выходит, пан прокурор Иллу! - Но что же делать, пан Станислав? Сказала - и язык прикусила. Как только повернулся? Прости, пан Станислав, лыцарь благородный! И на это ничего не ответил Мацапура. Руки за спину заложил, голову понурил. Шагнул к пустому кнежскому креслу. Не дошел, назад повернул. - Написал я кнежу Сагору, Ярина Логиновна. Неглуп он, поймет. Да что толку? Чародеев позовет? Лапки лягушачьи сушить станет? Снова повернулся к креслу, шагнул - и опять назад повернул. - И через Рубеж не перейти. Ни с визой, ни с чародейством! Как в домовине! Всмотрелась Ярина. Или кажется ей, или вправду Дикий Пан труса спраздновал? Да неужто? Вот так дела! - То пан Мацапура не знает? - усмехнулась она. - Рубежи те по милости зацного пана закрыты. Ой, пан, пан мостивый! Такой чернокнижник - и в силок попался! Ровно тот мугырь, что гвоздем палец колол да чорта в полночь ждал! Дернул плечом Мацапура. Смолчал. А Ярине и в самом деле весело стало. - Попов, говоришь, слухать не надо? Так ведь попы разные есть. Вон Еноха Хведир, которого ты батьки лишил, мудрые слова сказал как-то. Нельзя материи тонкие трогать, потому как из них мир Божий соткан. А ты, пан моцный, сапогом проломиться решил! Сказала - и возгордилась. И ведь запомнила! Эх, мало им с Хведиром-Теодором толковать пришлось! А если и толковали - то все про материи да энергии эти тонкие, будь они трижды!.. Эх, Хведир, Хведир! Встретимся ли? - Ну, считай устыдила, Ярина Логиновна. Вот выберемся, так я прямиком в обитель Межигорскую отправлюсь. Власяницу надену, вериги с два пуда. И почну слезы лить. Слезы лить - и образам кланяться... Да это ежели выберемся, смекаешь? Ярина очнулась. Далеко Хведир, а Дикий Пан - вот он. Ухмыляется, усы гладит. Видать, опамятовался. - Я так прикидываю, панна сотникова. Месяц у нас - не больше. И за тот месяц извернуться нам следует. Понимаешь ли? - Извернуться? Дернулась трость в руках. Если бы не нога бессильная, размахнулась, полоснула бы поперек ненавистной рожи. - Ой, умен ты, пан Мацапура! Ой, умен! Давай, вертись, а я погляжу. Весело глядеть будет! - Ничего-то ты, видать, не поняла, Ярина Логиновна! Вздохнул Мацапура, каптан на брюхе оправил. К окошку подошел, стеклышко дымное к глазу приставил. - Вчера-то меньше было. Растет! Нет, Ярина Логиновна, смотреть я стану. А ты - вертеться. Дурак кнеж Сагор - талисман волшебный из рук выпустил! А за меня не бойся, моя ясочка. Не выпущу! Заперты двери. На окнах переплет мелкий, не открыть, не выглянуть. Темница! А что не подвал сырой, а покои богатые - велика ли разница? Только и осталось - горницу шагами мерить. Да и то, много ли пройдешь с ногой хворой? Раз, другой... - Отворите! Отворите!

Тихо. Слуг - и тех нет. Словно бы вымер замок. Присела Ярина на край кровати, трость уронила. Нагибаться не стала - ни сил, ни надобности. К чему? Гулять не покличут. - Эй, кто-нибудь! Никого! То есть тут они, небось в коридоре стоят, а отозваться боятся. Суров Дикий Пан, сумел пахолков в руки взять! Если и осталась тут душа добрая, то все одно - не поможет. Страшно! Ну почему так выходит? Почему только раз довелось с упырем этим лицом к лицу сойтись, шаблей о шаблю ударить? Все бы отдала за дедову "корабелку", да где она теперь? Разве что у Юдки, пса панского узнать. Да и не одолеть ей Дикого Пана. Страшно, смертно бьется! Словно и впраду бес. Бес? Задумалась Ярина, подбородком в кулаки сжатые уперлась. В одном просчитался Дикий Пан - дал ей время. Не иначе, слишком в себе уверен. И то - в полной воле она, Ярина Загаржецка, у этого изверга. Захочет - на дыбу подвесит, захочет - на ложе бросит... ...Плеснула краска в лицо. "Стало быть, сердце с перцем? А, Ярина гновна? Какова ты с шаблей - знаю..." Не вспоминать бы, так не забудется! Как навалился, как в лицо задышал... Нет, нельзя! Нельзя вспоминать! Потом вспомнит - когда час настанет эго Пана в клочья рвать! Потом! Мотнула головой панна сотникова, словно мару прогоняла. Не взять шаблей беса. А иначе если? Вроде бы и умен Мацапура, и "Рафли" колкие читал... Умен? Усмехнулась Ярина, на покрывало тканое легла, руки за голову закинула. Вспомнилось, как спорил как-то с попом валковским химерный чародей Панько. Панотец Никодим ему из Библии словеса, а румяный пасичник щурится, усмешкой рот кривит: "Умен ты, батюшка, умен. Да только ум у тебя - дурак!" Не великого ума Дикий Пан! Умен был - не вставал бы войной против всего Войска Запорожского! Или на острове они, посреди моря Черного? Сжег бы Валки, и Полтаву сжёг - неужто на том все кончилось? Хоть и обросли жирком полковники да старшины генеральные, а все равно бы - не стерпели. Видать, жадность Мацапурина того ума посильнее! А как нашкодил - бежать вздумал. Вроде бы и умно - через Рубеж перебраться, в мир запредельный. А о том не подумал, что визы чаклунской всего-то на год хватает. Значит, и страх панский ума посильнее! Теперь она, Ярина Загаржецка... Не утерпела - вновь вскочила. Долго трость поднимала, встала, проковыляла к двери. Тихо было за дверью. Ну и пусть! Думать никто не мешает. Ведь что получается? Узнал Мацапура, что у нее, у Ярины Загаржецкой, откуда-ниоткуда сила неведомая взялась. Узнал - и понял, что ту силу можно на спасение направить. На свое спасение. Узнает панна сотникова, что миру этому конец приходит, позовет спасителя неведомого, а Дикий Пан в ее подол клешней вцепится. Вроде рака! Умно? Ой ли? Решил Дикий Пан, что она жизнь свою выше всего любит. И за эту жизнь готова даже его, Мацапуру-анчихриста, из пекла вытащить. Значит, грозить станет. Грозить - и сулить всякое. Ну и пусть! Усмехнулась Ярина, легонько тростью в дверь ударила: тук, тук, тук! Как бить это в байке, что Хведир когда-то рассказывал? "Я, Черная Рука, иду тебя кушати - с ручками, с ножками, с пальчиками!" Тук, тук, тук, Дикий Пан! Или не слышишь, как Смерть твоя стучится? Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи Теперь я знаю, как летают! Это очень просто! Я летал. Я поднялся на большое дерево в саду. Я не испугался. Когда я вырасту, то смогу летать под самыми звездочками. Я научу летать Ирину. Красивый человек, который ходит за мной, познакомил меня со своей девкой. Она хорошая. Она погладила меня по щеке. Она удивилась. Она сказала, что меня называют чудовищем. А я - не чудовище, я очень красивый парень. И мне скоро надо будет искать невесту. Я спросил, что такое невеста. Она смеялась. Она сказала, что скоро все девки будут умирать, когда меня увидят. Я сказал, что не хочу, чтобы они умирали. Она снова смеялась, и красивый человек - тоже. Они хорошо смеются. Красивый человек принес железную рубаху и попросил меня примерить. Рубаха тяжелая и очень большая. Красивый человек сказал, что ее носил княжич, который умер. Я тоже буду ее носить, когда рубаха станет меньше. Красивый человек дал мне подержать меч. Он не тяжелый. Я сказал, что этот меч ненастоящий. Настоящий меч не из железа, а из огня. Тетка спросила, слышу ли я бабочек. Я сказал, что слышу. Тетка повела меня к дядьке Князю. Дядьке Князю больно. Он сидит в большом кресле. Красный камень на его перстне не горит. Дядька Князь попросил меня позвать бабочек. Он сказал, что с бабочками желает поговорить Князь Сагор. Я звал. Я звал долго. Бабочка отозвалась. Она розовая. Она яркая. Бабочка сказала мне, чтобы я не вмешивался. Она сказала, чтобы я не лез не в свое дело. Я обиделся. Я сказал, что скоро вырасту и тогда ее поймаю. Бабочка испугалась. Она согласилась говорить с дядькой Князем. Дядька Князь спросил у бабочки, почему она не выполнила обещание. Дядька Князь сердился. Дядька Князь кричал. Бабочка ответила, что обещание она выполнит. Дядька Князь и тетка могут улететь. Бабочки им помогут. Дядька Князь спросил, может ли с ними улететь Княжич Тор. Бабочки сказали, что нет. Бабочки сказали, что закрыт какой-то Рубеж. Что они могут перенести дядьку Князя и тетку в спокойное место. Там можно жить долго без "визы". Розовая бабочка просила меня показать дядьке Князю это место. Я взял его за руку и показал. Он испугался. Спокойное место - плохое. Там очень холодно. Там плохо дышать. Бабочка сказала, что дядька Князь не умрет. Он будет ждать в спокойном месте, пока бабочки не найдут ему дом. Дядька Князь очень сердился. Он сильно кричал. Он думает, что обманет бабочек. Он думает про "эвакуацию". Он думает, что ему поможет тетка. Тетка не хочет помогать дядьке Князю. Она хочет, чтобы он умер. Она вспоминает мальчика по имени Клик. Этот мальчик умер. Тетка хочет улететь. Розовая бабочка ей обещала. Дядька Князь об этом не знает. Они злые. Они плохие. Мне было больно. Они забрали у меня все смыслы. * * * Я показал братику место, где лопнули пленочки. Он не увидел. Он сказал, что я все выдумал. Он сказал, что мир не может погибнуть, если не захочет Бог. Я спросил, кто такой Бог. Братик объяснял. Он сказал, что Бог правит миром. Я сказал, что Бог - это и есть мир. Он велел мне никому об этом не говорить. Батька далеко. Он меня не слышит. Я не знаю, чем ему помочь. Мои смыслы слишком легкие. Мне надо поговорить с Богом. Ярина Загаржецка, сотникова дочка На этот раз не светило солнце. Темно было в горнице, даром что свечи всюду натыканы. В черной тени сидел Дикий Пан. Только красной огонек от панской люльки горел-подмигивал. Ну точно, дьяволово око! Дымил Мацапура люлькой, молчал. Ярина тоже не спешила разговор заводить. С чего начнет? Дыбу посулит - или червонцев мешок? - А знаешь, Ярина Логиновна, что кнеж Сагор удумал? Вздрогнула. Все-таки сумел удивить, упырь! - Ведь чего он у тебя расспрашивал? Про Багряные Ворота да про землю нашу? Верно? - Верно. Вспыхнуло дьяволово око. Вспыхнуло, погасло. - От паскудство! И люльки доброй вырезать не могут! И тютюн тут не растет... Сагор, Ярина Логиновна, чернокнижник знатный! Да и мир этот чернокнижием спокон века силен. Прикидывал я, чего это здесь даже до пороха не додумались? Приезжай с гарматой да скручивай всех в бараний рог! ан нет! Тут у них магия такая, что и порох не нужен. Кивнула Ярина, глаз от красного огонька не отводя. Слыхала! Рассказывал ей о том химерный пан Рио. Как это он говорил? "Мне кажется, что в моем мире законы магические... волшебные имеют большую силу, чем законы физические. У вас такое - исключение. У нас - правило". - То мне пани Сале пояснить пыталась. Честно говоря, не очень я и понял. Вроде как Сосуд этот к Небесному Огню ближе. Может, и правда. Правда? "...Мы говорили с господином Теодором, и он предположил, что мой мир находится ближе к Внутренней Сфире, поэтому в нем больше тонких материй..." - Ну и что? - не выдержала Ярина. - Какой с того чернокнижия толк, ежели мир свой спасти не могут? - Не могут. Полыхнул огонек, погас. Встал Мацапура, повел плечами - вроде как груз тяжкий скидывал. - Спасти не могут. А вот что иное... Видишь ли, Ярина Логиновна, есть у кнежа Сагора некая магия на самый распоследний случай. Какая - не скажу пока. Магия эта сама мир тутошний в пепел превратит, зато иной мир как бы в полон возьмет... Шагнул ближе, склонил голову набок, в лицо всмотрелся. Мол, поняла, панна Загаржецка? - Ведь чего тебя про Багряные Ворота расспрашивали? Думаешь, бежать кнеж решил? Э-э, не бежать! Узнать ему хочется, откуда мы взялись. Стражи Рубежные не скажут, их дело - визы смотреть да через Ворота пускать. Конец дорожки он видел, а начало - нет. Тут, панна сотникова, каждая мелочь важна. Узнает, откуда дорожка наша началась, вот тут и магию свою последнюю в дело пустит. Ясно ли объяснил? Молчала Ярина, не знала, что и думать. Врет упырь, цену набивает? Так ее ведь и правда о том расспрашивали! И об обряде сатанинском, и о земле родной. Дороги, города, крепости... - Вот тебе и цена договору нашему. Ты своих заступников просишь - крепко просишь! - чтобы нас с тобой выручили. Или в иное место, безопасное, перевезли, или это безопасным сотворили. А вот моя цена. Первое - жизнь тебе спасу. Второе - расскажу, что кнеж Сагор придумал. Магия его сильная, да тонкая. Порвешь ниточку - рассыплется все. Вот я тебе ту ниточку и укажу. Спасешь ты, Ярина Логиновна, все Войско Запорожское, а может, и весь мир Божий. Прямо как Маруся Богуславка!| Хохотнул Дикий Пан, да странным тот смех Ярине показался. Словно не смеялся Мацапура - лаял. - А коли заступнички твои нас обратно под Валки отправят, ты, ясочка моя, за меня, старика, перед батьком да перед гетьманом слово замолвишь. Потому как фитиль уже горит, а погасить его только я смогу! Наклонился, тютюном в лицо дохнул. И почудилось девушке, что красным жаром горят панские очи. Словно кто две люльки в темноте запалил. Закрыла глаза панна сотникова. Закусила губу - до боли, до крови. Что же делать-то ей? Не иначе придумал всю эту химерию проклятый колдун! А если нет? Если и вправду? - То пан добре выдумал, - наконец усмехнулась она. - Все-то пан подсчитал, все взвесил. Да только у меня тоже в руках ниточка имеется. И на той ниточке, пан зацный, жизнь твоя подвешена. Или нет? Словно бы дверь заскрипела. Дрогнули толстые губы. - И твоя! И твоя, ясочка! Разом висим, разом падать будем! - А коли так, то поведай-ка и мне про кнежью задумку. А то не привыкла я верить на слово - особливо таким, как ты. А я послушаю! Шумно вздохнул Дикий Пан. Хмыкнул, головой качнул. - Не веришь, значит? Ну ладно, все одно - коли не выберемся, в пекле только рассказать сможешь! Отошел, обратно в кресло бухнулся. - Узнал я, понятно, от пани Сале. Умная она, а все же баба. А баба да будет тебе ведомо, панна Загаржецка, болтлива бывает. Особливо как размякнет или в гнев впадет. Ну, размякнуть я сам ей помогал. Хе-хе!.. Ничего, мягкая становилась. А гнева да злости в ней - море целое. Знаешь ли, что кнеж ее жениха смертью казнил? Вот даже как? Ярина только диву далась. И после этого ведьма тому кнежу служит? Или не после? Или у пани Сало своя задумка есть? Так-так! - Много чего она про кнежа порассказывала! Ой, много! Ну и среди прочего такую байку сплела. Будто пращур его не просто шаблей престол взял. Заключил он завет с демоном неким. Ну, чисто Моисей на Синае!.. Вновь засветились красным огнем панские очи. Даже вперед подался - до того завелся. Ярине и самой интересно стало. И не просто интересно... - И обещал тот демон... Гей, чего надо? Не поняла Ярина. Кому это надо? Ах да, пахолок! Подобрался тихо, теперь на ухо панское шепчет. Долго шепчет! - Как?! Как звать, говоришь? Вроде бы сидел только что Мацапура - а уже стоит. И не у кресла - у окна. Стоит, в стекла темные смотрит. И шабля в руке! - Ну, веди сюда, раз пришел! Да свечей, свечей побольше! Поразилась Ярина. Или от кнежа гонец? Или сам кнеж Сагорский пожаловал? Тогда отчего один? А вот и свечи! Что-то Мацапура с лица спал! Вот уж не думала она Дикого Пана таким увидеть! - Сидишь, Ярина Логиновна? Ну, сиди, не вставай. Чтоб падать не пришлось! Шаги... Вошел! Нет, это всего лишь давешний пахолок. - Господин Теодор Еноша к господину наместнику Медного Венца! Услышала - не поняла сперва. Теодор Еноша? Ено... Хведир!!! - То добрый вечер панству! Вначале узнала окуляры. Потом... - Хведир! Не закричала - прошептала. Услышал бурсак, улыбнулся: Добрый вечер, Ярина Логиновна! И вам добрый вечер, пан Станислав! Поглядела панна сотникова на потолок - не падает. На пол не проваливается. На пана Мацапуру... - То... То и вам добрый, пан писарь сотенный! В иной миг бы и засмеялась. Знатно глаза вытаращил, пан моцный! Ровно сом на вертеле! - Я... Я мешать не буду. Мне только вызов передать зацному пану. Полез за пазуху, грамотку достал. Мятую. - То пана Мацапуру-Коложанского в Полтаву кличут. Ведено пану на суд явиться. Белым стал Мацапура - словно мелом натерли. - А обвинения моцному пану Станиславу будут такие. Первое - ребелия, сиречь бунт супротив власти державной. Второе - невинных христиан убиение, равно как иное мучительство. Третье... Был Дикий Пан белым - зеленым сделался. Ярина же ушам своим не верила. Что же это такое? Или пан бурсак решил, что они в Валках? - ...Третье - чернокнижие, сиречь магия, бесов вызывание, а такоже иное чаклунство упыриное... - Да ты!.. Да как ты!.. Или разума лишился, хлопче? Качнулся свечной огонь от Мацапуриного крика. - Ах ты, семя крапивное! На суд?! Меня?! Меня, Мацапуру-Коложанского! - Вас, пан Станислав, - вздохнул Хведир, грамотку пряча. - Так как, поедет пан в Полтаву? Зарычал Дикий Пан. Вскочил, сжал пальцы, что шаблю держали. Побелели пальцы, хрустнули. - Да я!.. Ах ты, сопляк! Ах ты!.. - Ну так мы и без ласки панской обойдемся! Весело усмехнулся Хведир-Теодор, окуляры снял. Снял - Ярине подмигнул. Подмигнул, пальцами щелкнул... ...Брызнули стекла. Звякнуло. Грохнуло. Громыхнуло. - А вот и мы! Гоп, куме, не журись, туды-сюды повернись! Хватай упыря! - Ату волчину! И тогда рассмеялась Ярина-Смерть. Верила! Верила! Есть Бог на свете! ...Ничего не помнила - кажется, плакала. Плакала, Хведира в обе щеки Целовала. И Мыколу. И Петра-молчуна. - Ну, ну, Яринка, успокойся! Добре все! А скоро еще лучше станет! Очнулась, вытерла слезы. - Хлопцы! Хлопцы!.. - Мы и есть, Ярина Логиновна! Словно и не было ничего. Словно опять дома. Она в горнице парадной. а к ней гости завернули. Славные гости - браты Енохи. Вон Мыкола чуб за ухо заправляет, вон Хведир - никак окуляры на нос не пристроит. А вот и Петро с гаковницей... Нет, не ходят в гости с гаковницей! Не дома она! Но как же это? - Откуда? Рассмеялись. Даже Петро-молчун хохотнул. Хохотнул, гаковницу с плеча снял. Добрая гаковница! И о панскую голову не разбилась! ...Ай, пан, пан мостивый! Или думал ты, что будешь кулем на полу валяться? То-то! - Тут, Яринка, рассказывать - ночи не хватит. Ну чего, сестренка жива? Вздохнула Ярина, закрыла глаза. Неужто все позади? И муки, и боль, и ужас смертный? Даже не верится пока... - Жива, хлопцы! Жива! Юдка Душегубец - Ты прав, Иегуда бен-Иосиф. Через Ворота можно попасть не только в иной Сосуд, но и переместиться внутри самого Сосуда. Главное - знать, как. Но ведь ты хотел спросить не об этом. В эту ночь (вэй, тоже мне ночь!) морок уже не походил на морока. Загустел, плоти набрался. Славный сынок у каф-Малаха. Не жалеет Имен для батьки! Костер погас. У пустого бочонка мадеры - попоище. Пали черкасы гетьманские в Хмельницкой баталии, но пали с честью - чубами к бочке. Даже завидно! - Я до сих пор жив, каф-Малах. Это ты попросил сотника Логина? - Я не мог попросить. Мог лишь кое-что показать. Поэтому и опустилась его рука. Но ведь ты хочешь узнать о другом? Смотреть на его черную личину не было сил. Пылающие узкие глаза прожигали насквозь. А ведь он - только призрак! Каков же настоящий Малах? - Ты прав, морок! Я хотел узнать, зачем спрятанному в медальоне нужно, чтобы глупый жид Юдка нарушил заклятие? Обидным был его смех. Всего в нем хватало - и злости, и пренебрежения ко мне, сирому. - Ты не умнее, Иегуда бен-Иосиф, своего Двойника! Не умнее - любопытнее. Тот просто струсил. Не удержался - взглянул в его горящие глаза. Вот даже как? - Так с паном Рио тебе тоже не повезло? Вэй, да ты неудачник, каф-Малах! Уязвил? Кажется, уязвил. Отвернулся морок, плечом дернул. - Ты не первый, кто так зовет меня. Может, и правда. Но мои неудачи стоят твоих удач. Я мог бы ответить тебе, Иегуда бен-Иосиф, но не станет ли мой ответ водой, проливаемой на горячий песок? Но если хочешь, намекну. Когда нарушится заклятие. Внешний Свет разъединит верх и основу, сотрясутся сфиры, и в ракурсе Многоцветья станет возможным Чудо. Понял ли ты меня, мастер Нестираемых Имен? Мне бы удивиться. Поразиться. Но не стал я удивляться. - Эге, так вот ты кто, каф-Малах! Ты не только бунтарь, ты еще и еретик! У какого безумца ты учился, сын греха? Ибо любой рав пояснит тебе, что никакого Чуда в ракурсе Многоцветья не настанет, зато в ракурсе Сосудов случится большая беда. Или ты хочешь, чтобы я стал Разрушителем Миров? Внезапно почудилось, что я в синагоге, куда посмел зайти какой-то оав-самозванец. И не просто войти - сесть на возвышение, развернуть свиток Торы... Ах ты, нечестивец! Я быстро опомнился. Самое время изощряться в ученых спорах! Все-таки ты жид, бен-Иосиф. Хоть две шабли в руки возьми! - Я учился у человека, которому твои равы недостойны омыть ноги. Ноги?! они все, вместе взятые, недостойны кормить его осла!..

...Вэй, да и он, кажется, жид!

- Его звали Элиша бен-Абуя... - ...Которого все благочестивые люди именовали Чужим - дабы не осквернять уста проклятиями, - подхватил я. - Который побывал в Саду Смыслов, но вынес оттуда только безумие. Значит, это он научил тебя именно так трактовать Сокровенную Книгу? Я укусил себя за язык. Перед кем я стараюсь? Перед тем, для кого Сокровенное Знание - только лопата, которой ставят в печь хлебы? Но в его печи может поспеть только Глупость. И та - горелая! - Я тебя понял, каф-Малах. Нарушение заклятия взорвет сфиры. Но тебе нет до этого дела. Ты думаешь, что это даст тебе лазейку, чтобы пролезть из Не-Существования в Существование. Ты похож на безумца, который решил изжарить яичницу в пламени горящего дома! Нет, не зря я всегда остерегался Малахов! Но бейт-Малахи, по крайней мере, соблюдают законы! - Какой же ты зануда, Иегуда бен-Иосиф! Не стал отвечать. Встал, повел плечами, отгоняя сонную одурь. Внезапно я почувствовал странную приязнь к спавшим у погасшего костра чубатым разбойникам. Всего-то и хотят они - посадить вредного жида на палю. Им и в голову не придет трясти Древо Сфирот! - Ты не понимаешь, бен-Иосиф! Я обернулся. Он еще здесь? - Нарушение заклятия - выход не только для меня, но и для тебя. Кто ты сейчас? Сторож собственного гроба - не больше. И уйдет душа твоя в никуда, в бездну, худшую, чем Шеол, не выполнив ничего из предначертанного. Если же не побоишься, если сможешь переступить через себя... Я закрыл уши, не желая слушать. Поздно жалеть о несбывшемся. Поздно! Этот бунтарь ко всему еще и глуп. Разве понять Малаху, что для Заклятого переступить через себя - горше самоубийства? Впрочем, что для него люди? Тараканы, не больше! - Я выбрал свою дорогу много лет назад, каф-Малах! И теперь она подошла к концу. И твоя похоть к жизни не заставит меня стать Б-гоборцем! Уйди! Я закрыл глаза, и передо мной предстала Бездна. Рядом - протяни руку. Этим ли грозил мне морок? Ну и пусть! Пусть моя душа навеки останется здесь, на дороге, ведущей из Ниоткуда в Никуда... За одно я был благодарен ему, еретику и ученику еретика. Бунтарь-морок подтвердил то, о чем я только догадывался. Заклятие - дитя сфир, дар из самой из сердцевины. Мог ли я думать, что прилеплюсь своей погибшей душой к величайшей из Тайн? А мы еще думаем, что далеки от Небес! И не было ночи, и было утро... - Едут, батька, едут! Я даже головы не повернул. Не иначе с похмела почудилось пану Буль-бенко. Я бы услышал - не спал да и не пил почти. Услышал бы - и увидел. Вот она, Бездна, вот и дорога белой лентой протянулась... Эге! - Скачут! Чортопхайки, вроде! Одна.. нет, целых три! - До бою, хлопцы! До бою! А ну, вставайте, пьяндыги, а не то в пекле проснетесь! Пока глаза протирали, пока шаровары подтягивали да порох в запалы сыпали, уже и слышно стало: и копыт перестук и колесный скрип. Ошиблись сторожа, и я ошибся: не три там чортопхайки! Целых десять. Но не они удивили (после верблюдов безгорбых уже и дивиться нечему). Окно! Совсем рядом! Небольшое, вроде калитки широкой - как раз чтоб чортопхайку пропустить. И кто же на этот раз к нам на Околицу пожаловал? - А ну, цыть! Слухайте, вроде как поют? Точно! Сквозь скрип тележный да топот копытный... - Пане сотнику! Пане сотнику! Да то ж наши! А ведь не ошибся пан есаул! Ваши! Эх, яблочко, да куды котишься? На "Алмаз" попадешь - не воротишься! Эх, яблочко, да крыто золотом, Тебя срежет Совдеп серпом-молотом! Катись, яблочко, пока не съедено Побили Троцкого, побьем Каледина! А вот и они, любители яблочек! Странная чортопхайка, высокая, словно карета, и колеса не прыгают - гладко бегут. А это что? Хоругвь! Черная? Красная? На миг привиделся мир цветным: и хоругвь двуцветная, чернь с кровью, и на шапках ленты похожие... - А ну, стой! Кто такие будете? А я уж подумал, что пан Логин обниматься полезет с земляками! Вэй, верно рассудил, от земляков - самые неприятности. Отвечать не стали - словами. Дернул возница вожжи, присвистнул. Миг - и развернулась чортопхайка. Хороши же у них колеса! А это что? Никак гармата? Эге-ге-ге! - Кто такие, спрашиваю? А ну, отвечай! Спрашивай, пан Загаржецкий, спрашивай! А они уже вторую чортопхайку развернули. И тоже с гарматой. Или не с гарматой? Дуло узкое, короткое, стрелка щиток прикрывает... - Мы-то кто? Мы есть революционный боевой отряд имени товарища Кропоткина! А ну с дороги, а то из кулемета пригостим! Отозвались! Логин Загаржецкий, сотник валковский Разбойники? Так не ездят разбойники со штандартом! Или все-таки ездят? Оглянулся пан Логин, силы соизмеряя. Ущелье узкое, больше двух чортопхаек и не проедет. Густо залегли хлопцы - в два ряда. Первый выпалит, второй уже рушницы заряжает. Эх, укатила гармата вместе с братами Енохами! И гаковница с ними. Ну, ничего! - Гром! Гром! Дмитро, бес тебя, москаля, задери! Бонба еще есть? - То обижаете, пан сотник! Я и фитиль поджег. Ото добре! Те, на чортопхайках, тоже услыхали. Переглядываться стали, шушукаться. - Эй, товарищи, а вы кто? Какого отряду? Хотел пан Загаржецкий пояснить, кому гусь не товарищ, да не стал. Не время задираться. - Мы - черкасы гетьманские, Валковской сотни. А я - над ними старшой, Загаржецкий-сотник! Сказал - и усмехнулся в седые усы. Ну чего, герои, схлестнетесь с реестровцами? Или кишка тонка? На этот раз шушукаться не стали. - Гетьманцы? Ах, сучьи дети, контрреволюцьонеры, наймиты германские! А ну, кидай зброю, не то всех к Духонину отправим, как врагов пролетарьята мирового! Только моргнул пан Логин. Сколько прожил, сколько лаяться пришлось, а о словах подобных и не слыхивал. Сами они эти... курвицыонеры! А сзади шепот есаулов. - Хлопцы! Лучше цель! Каждый своего выбирай! Вновь хмыкнул пан Загаржецкий. Молодец, Ондрий! Пока те дурни на чортопхайках лаяться будут да Духонина своего поминать, его черкасы как раз все рушницы зарядить успеют. - Вы бы гетьмана нашего, пана Олександра Розума, не чернили б зазря. Ненароком языки отпадут! Просто так сказал - чтобы время потянуть. Перед тем как "Пали!" хлопцам скомандовать. - Кого? Розума? А не Скоропадского, матери его чорт и батьке кондратий? - Да вы чего? - озлился сотник. - Или с глузду последнего съехали? Да Скоропадский Иван восемьдесят годков как помер! - Какой еще Иван? Павло он, вражий сын. И не помер, а в Немечину к кайзеру драпанул! И недели не прошло! Тьфу ты! - Командир вольного отряда Кныш! Только вздохнул пан сотник. Экий командир! От горшка - два вершка. Молоко на губах не просохло... А бойкий-то, бойкий какой! - Извиняйте, товарищ Загаржецкий, обознались - за гетьманцев приняли. А товарищу Розуму посоветуйте гетьманом не величаться, потому как слово это негодное... Не стал спорить пан Логин. Пусть болтает, Шиш-Кныш! Сюртучок заморский мышиного колеру напялил, ремнями затянулся, а на голове-то - блин зеленый! Блин - да еще с козырьком! Ну, болтай, болтай, послушаем! - Из Гуляй-Поля мы. По приказу Гуляйпольского ревкома наш отряд направлен в Катеринослав. Так что едем мы по революцьонной надобности а посему и пропустить нас должно. Не то было сотнику интересно, в какой-такой Катеринослав разбойники эти собрались. А вот откуда они? Гуляй-Поле - лихое имечко, самое гайдамацкое! Зато свое. А коли вход есть, то значит, и выход! Как говорит Юдка-поганец - Окно! - Не ведено пропускать, - буркнул, для верности нахмурившись. - Велел гетьман... товарищ Розум дорогу стеречь. Потому как шлях этот - секретный. Понимать надо! Не удивился командир Кныш. Блином своим зеленым кивнул, нос длинный почесал. - Так мы понимаем, товарищ Загаржецкий. Мы тихо прошли. Не было никого у Ворот. Можете проверить. Екнуло сердце. Если "проверить" - значит, рядом. Есть Бог на свете! - И проверю! Вот сейчас и поедем. Пока Кныш-командир своим разбойникам приказы отдавал, успел сотник есаулу Шмалько подмигнуть. Да не просто - со значением. Держись, Ондрий, сейчас дело будет! Только бы не сорвался с крючка дурень мышиный! Неужто выберутся? Пока ехали, почти и не слушал сотник, что ему командир Кныш рассказывает. Свое сердце слушал - рвется, из груди просится. Не сгубил я вас, хлопцы, не отправил на погибель! Не схарчит нас, Черкасов вольных, и сам чорт подавится рогатый! Нема черкасскому роду переводу! А потом слушать стал - вполуха. Да не дослушал - бросил. Ясное дело, чаклун какой-то путь подсказал. Имя только странное - Краевед. Чех, не иначе! А зовется тот шлях Сирым или же Левенцовским. Будто бы ходили им в давние годы левенцы-заризяки... Ага, вот и мапа! Хоть на обрывке нарисована, а все ясно. Ворота, еще одни. А вот и Катеринослав-город! А это что за река? Никак Днепр-Славутич? Дальней тревогой отозвалось сердце. Нет такого города в Войске Запорожском! Тем паче на Днепре... - Вот сюда, товарищ Загаржецкий. Прямо на скалу. Здорово замаскировали! Даже не ответил сотник. Только ударил коня каблуком - и крест сотворил... ...И расступилась скала. Поверил. Да вот только когда с седла слез да снег мокрый пощупал и солнышко! Здравствуй, родное! Близкий лес, санный след на дороге, а за спиною - ворота. Кирпичные, старые. За воротами - тоже кирпич. Стояло что-то тут в давние годы. Рухнуло - одни руины остались. Вздохнул сотник, воздух сырой губами попробовал. Эх, славно! И хуже смерти было обратно в Ворота поворачивать! Пока назад ехал, мысли собирал, словно Черкасов после боя. Перво-наперво Юдку-кровопивца порубать! Нет, не то! Перво-наперво хлопцам слово сказать... - А какая твоя политическая платформа будет, товарищ Загаржецкий? Очнулся сотник. Еще этих сдыхаться следует. Пусть катят в свой Катеринослав! - Я потому спрашиваю, товарищ Загаржецкий, что сейчас все, кто за народ да за пролетарьят мировой, вместе быть должны! Только и вздохнул пан Логин. Вот привязался, отаман мышиный! И где только слов таких нахватался? - За кого мы, то наше дело, - нахмурился он. - Так что как встретились, так и разъедемся, пан зацный! Сказал - и взгляд вперед бросил. И от того, что увидел, душа похолодела. ...Вместо линии ровной, рушницами ощетинившейся, - ярмарок сорочинский. Никак бьются? Да нет, не бьются - обнимаются! Обнимаются? Рот раскрыл - да слов не нашлось. Хлопцы! Да чего ж вы это творите? Да что ж это деется, в христа-богородицу да параскеву пятницу через почаевский крест?! Юдка Душегубец Смешались, зашумели, набежали со всех сторон. Гвалт! - Эй, товарищи! Кончай биться, давай мириться! Даешь братание! - Или не свои мы? Вяжи ахвицеров да отаманов! Да здравствует мировая революция! - А кому самогону? Выпьем за всеобщую погибель контры! - Даешь!!! Уже обнимаются. Целуются даже. Вэй, меня не надо! - Здоров, товарищ! Эге, никак жид? Шапка с лентой, пистоля дивная на ремне, да только нос не спрячешь! - Шолом! Удивился, моргнул, снова моргнул. Я и сам удивился. Или не так сказал? А у чортопхайки уже и горелку льют. Льют, не жалеют. - Налетай, товарищи! Не старый, чай, режим! Анархия - мать порядка, - Гур-р-ра-а-а! Вначале подивился я даже. Чего это с панами черкасами? Только что игрушниц в заброд этих целили, а теперь горелку вместе пьют! Подивился - но тут же понял. Страшно было панам черкасам на Околице. Хоть и бодрились, и гонор держали - а страшно. И тут - свои. Какие-никакие, хоть под хоругвью черно-красной, но свои! - А ну, товарищи, на митинг! На митинг! Миг - и вот уже оседлал чортопхайку какой-то лохматый в длинном лапсердаке. А шляпа-то, шляпа! Вэй, даже завидно! - Товарищи! Братва! От имени Гуляйпольского Ревкома приветствую героический партизанский отряд из города Валки! Ура! Заорали - уши зажимай. А чего не поорать, если горелку подливают, не жалея? - И ты выпей, товарищ! За революцию! Это мне? Ого, и вправду - не жалеют! У-у-у-ух! - Какой сейчас, товарищи, политический момент? А такой сейчас политический момент! Революция - это, товарищи, факт! А раз факт, то каковы выводы из этого факта? Хорошо, хоть горелки не пожалели! Такое слушать - не на трезвую голову. Да и на пьяную тоже, признаться... Но ведь слушают! - Перво-наперво, власть народу! То есть - вам! Не нужно нам ни офицеров, ни отаманов, ни прочей сволочи. Правильно? - Гур-р-ра-а-а! И тут я понял. Ой, неглупые эти разбойники! Пана Логина в сторонку отвели, а сами его хлопцами занялись. А то, что слова непонятные, так это даже лучше. Убедительней! - Второе, значит, земля крестьянам! Панам - петуха красного, добро всякое забрать, а землю взять - и поделить. И чтобы поровну. Правильно? Все-таки гайдамаки! И зброя иная, и амуниция, а нутро то же. Вэй, наслушался! Наслушался, насмотрелся... - А как у вас, товарищ, с еврейским вопросом? Эге, жид давешний! Ну и дела, уже и жиды в гайдамаки подались! - Будем знакомы. Я - Аркадий Харьковский, секретарь еврейской секции ревкома. А ты кто будешь? Ну, если он Харьковский... - Иегуда бен-Иосиф... Уманский. А что пан Харьковский под еврейским вопросом разумеет? Как жидов на палю набивать? Тогда пан попал куда следует. Вэй, опять не то сказал! Рассердил пана Харьковского. - Во-первых, товарищ Уманский, слово "жид" есть ругательное, а потому надо говорить не "жид", а "еврей". Во-вторых, читал ли ты статьи товарища Жаботинского? Хотел убежать - не смог. Крепко за руку держит пан секретарь! Логин Загаржецкий, сотник валковский Закричать, "ордынку" выхватить, развалить до пояса патлатого горлопана? Оглянулся сотник, головой покачал. Поздно! Или рано еще. Пусть поорет, позавывает! Ведь не дурные хлопцы, поймут! - Так не можно нам, пан добродий, под Катеринослав с вами ехать. Нужно нам Мацапуру-упыря сперва изловить. Или не так, Панове? А на что нам эта леварюция, если Мацапура будет и дальше землю поганить! Улыбнулся пан Логин. Молодец, есаул, обрезал болтуна. Да только что значит "сперва"? - Верно! Верно! - зашумели черкасы. - Убьем Мацапуру-беса! Да только патлатого не проймешь. - Дело, товарищи, не в Мацапуре! Дело - в Мацапурах как классовом явлении. Много у вашего Мацапуры земли? Много! Вот и объединились против трудового народа Мацапуры, чтобы ту землю не отдать, а вашу - в карман положить. Под Катеринославом сейчас судьба всей революции решается. Побьют нас кадеты, и вместо одного Мацапуры десять явятся. Землю у вас отберут, своих урядников поставят, а вы им чоботы целовать станете! Загудели хлопцы, потемнели лицами. Перегнул патлатый с чоботами! А вот насчет земли... - А так: побьем кадетов - и в каждой волости народную власть устроим. Земли у Мацапур и прочих богатеев отрежем и себе возьмем! Неуютно почувствовал себя пан Загаржецкий. Как бы не вспомнили Панове черкасы, сколько за ним сотенных грунтов записано. За ним да за паном Енохой покойным. Да и у есаула кой-чего имеется. - А чего, универсал вышел - землю делить? Поморщился сотник. Началось! Ну кто же тебя, Свербигуз, за язык твой тянул? Или засвербило? - Вот! - радостно усмехнулся патлатый, грамоту из-за пазухи выхватил. Выхватил, расправил. - Не универсал, товарищи, а декрет. Декрет о земле. Читаю! Слушайте, товарищи! "Помещичья собственность на землю отменяется немедленно и навсегда..." Понял сотник - плохи дела. - Так ведь доброе дело те хлопцы затеяли, пан сотник! - И гетьман Зиновий с того начинал. Как же нам им не помочь? Обступили, глаза прячут. Прячут - но свое гнут. - А победят под тем Катеринославом богатей, а после и к нам доберутся Побьют по одному! Молчал сотник, слушал. Ему бы о присяге хлопцам напомнить, о клятве что они давали, - Мацапуру-изверга извести. И Яринка... Но - молчал. Об Окне помнил. И о дороге бесконечной, что над про пастью черной протянулась. - А потом мы все разом с Мацапурой управимся! Зброя-то у тех хлопцев загляденье! - А бонбы какие! Покачал головой пан Логин. Все-то тебе, Гром, бонбы да мины! - И земля опять же... И снова промолчал сотник. Промолчал, оглянулся. Стоят заброды кля тые в сторонке, вроде как мешать не хотят. Посреди Шиш-Кныш, отаман мышиный, рядом - патлатый горлопан, а с ним... Юдка! Ах ты, сволочь - Ведь мы все понимаем. Надобно того Мацапуру на палю набить. И ну Ярину выручить, опять же... Оно конечно, пан сотник, известное, да только тут, почитай, судьба всего поспольства решается! И ты, Бульбенко? Ох, не ожидал! А где же есаул, молчит чего? Поискал глазами пан Загаржецкий - вот он, стоит! Тоже глаза прячет. Или боишься, Ондрий Микитич, что и до твоих грунтов доберутся? - Мы же не разбойники, не гайдамаки какие, пане сотник! Как скажете, и будет. Да только... Обвел взглядом своих хлопцев Логин Загаржецкий. Может, и будет. Может, и послушают его. А может, и нет! Не зря глаза прячут. Не зря Зиновия-гетьмана поминают! И Окно. Совсем рядом Окно! И второе, что в тот химерный Катеринослав ведет, тоже, говорят, совсем близко, полчаса всего ехать. А земля там пусть не своя, но и не чужая. Стражи у Ворот опять же нет. Вот оно, спасение! Гаркнет он сейчас, махнет "ордынкой", уведет Черкасов дальше - и прости-прощай белый свет! Что дороже ему - жизнь Яринкина или его хлопцы? Трудно было даже во сне о таком думать. А наяву? И почудилось сотнику, что вновь стоит он перед желтоглазым филином-ампиратором. Дымится люлька, клубы сизые под потолком высоким тают. Веди, пан Загаржецкий, своих хлопцев на смерть! И дочка цела будет, и, глядишь, ещё одну железку к ферязи привинтят, не поскупятся! Эх, Яринка! Сцепил зубы пан Логин. Глаза на миг закрыл. Прости, дочка! - Вот чего, панове черкасы, товарищи войсковые! Прежде чем решать будете, узнать вы должны. Тот шлях, на котором стоим, - не шлях вовсе. И горы - не горы... Юдка Душегубец Вэй, ну и дела! Эх, яблочко, куда ж ты катишься? - Эй, морок! Здесь ты? Здесь! Или ростом выше стал? Или темнее? Да, набирает силы! - Радуешься, Иегуда бен-Иосиф? Не знаю, как я, а он уж точно не рад! - Когда будешь уезжать с этими разбойниками, оставь медальон сотнику Логину. Мой сын не услышит меня из другого Сосуда. - А если и сам пан Загаржецкий с теми разбойниками уедет? - усмехнулся я. - Слыхал ведь, что он черкасам своим говорил? Понял наконец, что нет с Околицы пути к пану Мацапуре! - Путь есть. Скоро будет нужное Окно. Ты бы мог сказать ему об этом. Не было в его голосе надежды. Сообразил уже - не скажу. На миг мне даже жалко его стало. - Они все могут сейчас уйти, каф-Малах. Уйти - и спастись. Я не могу помешать этому - да и не стану. Если это нарушение заклятия, то, считай, повезло тебе, а не мне. Я оглянулся. Не спят черкасы, кружком собрались. В центре - Бульбенко, рядом с ним - Свербигуз. И пан Кныш тут же. Разговаривают! Знаю, знаю, о чем! А около пана Логина всего-то и остались, что есаул да еще четверо. Негусто! - Ты не нарушишь заклятия, бен-Иосиф. Не нарушишь, потому что не ты милуешь их. Но ты, кажется, доволен? Чем? Доволен? - Может быть, тем, каф-Малах, что есть Сосуд, где "жид" стало бранным словом. И что мне не придется больше убивать. Может быть. - Ты разве не поедешь с ними? Я усмехнулся. А славно было бы! Прямиком к пану Жаботинскому. - Нет, каф-Малах, не поеду. Ты забыл о заклятии. Поеду - значит отпущу пана Логина. Страшное дело - быть Заклятым! И кроме того... Ты бы сам хотел очутиться в том Сосуде? Подумал. Черной головой покачал. - И я тоже. А мне, глупому жиду... Внезапно я рассмеялся. Прав пан Харьковский, темный я еще. Как бишь он говорил? "Продукт кагально-раввинатного воспитания"? Вот уж точно, продукт! - Мне, глупому еврею, казалось, что я родился в слишком жестокий век. Вэй, да то, что я видел, это еще даже не цветочки! ...И верить не хочется. Десять миллионов на войне положить! Десять миллионов! А дымы ядовитые? А повозки крылатые, с которых бомбы бросают? Но все-таки для них я не "пархатый жид", а "товарищ Уманский"! - Так что сиди в своем медальоне, морок. Связало нас с тобою ниточкой. Прочной - не порвать!