Ружье

Глава 1

Сначала детектив Стив Карелла подумал, что ослышался. Во всяком случае, совсем не такие слова ожидаешь услышать от овдовевшего мужа, когда его жена лежит с распоротым животом на полу спальни. Собеседник Кареллы в пальто, узкополой шляпе и перчатках стоял у ночного столика с телефоном. Это был высокий худощавый мужчина с ухоженными седыми усами. В его холодных голубых глазах не было и намека на боль или сострадание. Чтобы окончательно убедиться, что Карелла понял его правильно, он повторил свою последнюю фразу, на этот раз более выразительно:

— Я очень рад, что она мертва.

— Сэр, — резко произнес Карелла, — мне кажется, излишне предупреждать вас…

— Совершенно верно, — перебил его хозяин квартиры, — вам ни о чем не нужно меня предупреждать. Я адвокат по уголовным делам. Мне отлично известны мои права, и я полностью отдаю себе отчет, что все сказанное мной по доброй воле в дальнейшем может быть использовано против меня. Повторяю еще раз: моя жена была самой настоящей сукой, и я очень рад, что кто-то ее прикончил.

Карелла кивнул и открыл свой блокнот.

— Полицию вызвали вы?

— Да.

— В таком случае вы и есть Джеральд Флетчер?

— Совершенно верно.

— Мистер Флетчер, как звали вашу жену?

— Сара. Сара Флетчер.

— Расскажите, пожалуйста, что здесь произошло?

— Я вернулся домой… примерно минут пятнадцать назад. Вошел в прихожую, окликнул жену, но она не отозвалась. Я обнаружил ее мертвой на полу в спальне и сразу же позвонил в полицию.

— Комната была в таком же состоянии?

— Да.

— Надеюсь, вы ничего не трогали?

— Ничего. После звонка я не сходил с этого места.

— Кто-нибудь еще был в квартире?

— Ни души. Кроме моей жены, естественно.

— Значит, вы утверждаете, что пришли домой примерно пятнадцать минут назад…

— Что-то вроде этого. Можете уточнить у лифтера.

Карелла посмотрел на часы.

— Получается так, что вы пришли домой в половине одиннадцатого или около того.

— Да.

— А в полицию вы позвонили в… — Карелла заглянул в блокнот, — в двадцать два тридцать четыре. Это верно?

— Я не смотрел на часы, но, по-моему, это достаточно точно.

— Так, у меня здесь написано, что вызов принят в…

— Да, в двадцать два тридцать четыре.

— Это ваш чемодан в прихожей?

— Да.

— Вы куда-то ездили и только что вернулись?

— Да, уезжал на три дня на Западное побережье.

— Куда?

— В Лос-Анджелес.

— С какой целью?

— Моему коллеге понадобилась помощь в подготовке документов для процесса, который он ведет.

— Когда прибыл ваш самолет?

— В двадцать один сорок пять. Я получил багаж, взял такси и поехал прямо домой.

— И приехали сюда примерно в половине одиннадцатого, верно?

— Да верно, верно! В третий раз верно!

— Простите, сэр?

— Вы уже в третий раз у меня это спрашиваете. Если у вас на этот счет остались какие-то сомнения, то позвольте еще раз повторить, что я приехал домой в двадцать два тридцать, обнаружил, что моя жена мертва и в двадцать два тридцать четыре позвонил в полицию!

— Да, сэр, я все понял.

— Как ваша фамилия? — неожиданно спросил Флетчер.

— Карелла. Детектив Стив Карелла.

— Я это запомню.

— Пожалуйста.

Пока Карелла беседовал с Флетчером, следствие уже начало работать.

Полицейский фотограф расхаживал вокруг трупа, щелкая фотоаппаратом со вспышкой. Смерть фиксировалась на поляроидную пленку для мгновенного подтверждения этого факта — нажал на кнопку, подождал пятнадцать секунд — хлоп, щелк — и вытаскиваешь фото, чтобы убедиться, что леди на снимке вышла отлично, насколько это вообще возможно для женщины с распоротым животом, из которого на ковер вываливаются сизые внутренности.

Моноган и Монро — детективы из отдела убийств, озираясь по сторонам, ворчали по поводу того, что их вытащили из дома холодной декабрьской ночью за две недели до Рождества.

Детектив Берт Клинг допрашивал в вестибюле лифтера и швейцара, пытаясь установить, во сколько именно мистер Джеральд Флетчер подъехал на такси к подъезду своего шикарного многоквартирного дома на Сильверман-Овал, поднялся к себе на лифте и обнаружил, что его жена Сара Флетчер распласталась на полу спальни наподобие амебы.

Тем временем Маршалл Дэвис, техник из полицейской лаборатории, осматривал кухню квартиры Флетчера, дожидаясь, когда медэксперт объявит, что женщина мертва, и выскажет предположение о наиболее вероятной причине смерти, хотя не надо быть гением, чтобы понять, что кто-то вспорол ей живот здоровенным ножом. Только после этого сообщения Маршалл Дэвис имел право войти в спальню и с величайшей осторожностью вытащить торчавший из жертвы нож, на рукоятке которого могли сохраниться отпечатки пальцев.

Хотя Дэвис был новичком в лаборатории, ему нельзя было отказать в наблюдательности, и первое, на что он обратил внимание, войдя на кухню, было широко распахнутое окно. Следовало заметить, что для декабрьской ночи, когда на улице всего 11° по Цельсию, это было не совсем обычным делом. Дэвис перегнулся через подоконник и выглянул в окно. Рядом с ним проходила пожарная лестница. Несмотря на то что Дэвис получал зарплату лишь за осмотр поверхностных следов насильственных преступлений, например, таких, как осколки стекла в глазу жертвы, или следы от картечи, изрешетившей всю грудную клетку, или, как сейчас, нож в животе, он не мог удержаться от предположения, что кто-то — скорее всего убийца — вскарабкался по пожарной лестнице, влез в окно кухни, после чего вошел в спальню и разделался там с этой дамочкой.

Поскольку на подоконнике остался один грязный след ботинка, на полу у раковины виднелся второй, а еще несколько, постепенно теряя четкость, вели к двери гостиной, Дэвис пришел к выводу, что именно так все и произошло. А что, очень даже может быть. Преступник переступает с подоконника в раковину, спрыгивает на пол, проходит через гостиную, оказавшись в спальне, выхватывает пружинный нож и вспарывает женщине живот с такой же легкостью, словно это целлофановая обертка на пачке сигарет.

Медэксперт все еще возился у тела ("Смерть от ножевого ранения, — нетерпеливо подумал Дэвис. — Господи, неужели трудно догадаться?!") с таким видом, словно для вынесения окончательного решения ему надо было посоветоваться с начальством ("Слушайте, у нас тут очень сложный случай — женщина с распоротым животом. Как по-вашему, что могло послужить причиной ее смерти?"). Дэвис решил подвести итоги. Сначала он сфотографировал следы ботинка на подоконнике и на полу, а затем вылез на пожарную лестницу и посыпал дактилоскопическим порошком нижний край рамы, за который взломщик обязательно должен был схватиться, открывая окно. Подумав, Дэвис на всякий случай проделал то же самое и со ступеньками пожарной лестницы.

Так что теперь, если только медэксперт закончил осмотр этой несчастной и на ноже сохранились отпечатки пальцев, с помощью Маршалла Дэвиса ребята из 87-го участка смогут решить половину проблем.

Он чувствовал себя великолепно…

Детектив Берт Клинг, напротив, чувствовал себя просто отвратительно.

Он продолжал убеждать себя в том, что его нынешнее состояние никак не связано с разорванной три недели назад помолвкой с Синтией Форрест. Хотя, если говорить откровенно, она с самого начала производила впечатление какой-то ненастоящей. И, естественно, никто не в силах уничтожить то, чего никогда не существовало. Синди совершенно определенно дала понять, что когда-то они действительно отлично проводили время вместе, притворяясь, будто безумно влюблены друг в друга, и она всегда с благодарностью будет об этом вспоминать.

Но, проходя интернатуру в больнице "Буэнависта", она познакомилась с симпатичным молодым человеком, который работает там психиатром. У них очень близкие интересы, и он готов тут же на ней жениться, в то время как Клинг, по ее мнению, уже давно женат на своем револьвере 38-го калибра модели "детектив-спешл", обшарпанном столе и камере для допросов. А потому им лучше расстаться сразу, чем потом залечивать раны, причиненные медленным и мучительным разрывом.

Все это произошло три недели назад. Боль от расставания можно было сравнить лишь с болью от бурсита в правом плече, несмотря на то что на запястье Клинг носил медный браслет. Браслет ему принес детектив Мейер Мейер, которого никак нельзя было обвинить в том, что он верит в приметы и нелепые предрассудки. Предполагалось, что браслет должен начать действовать через десять дней ("Ну, может, через пару недель", — уклончиво пообещал Мейер). Клинг носил его уже одиннадцать дней, но никакого облегчения не чувствовал, хотя на запястье под браслетом уже появилась зеленая полоска. Что ж, у человека всегда должна оставаться надежда на лучшее. Где-то глубоко в подсознании Клинга таилось волосатое обезьяноподобное существо, обгладывающее у костра звериные кости и молящее духов об удачной охоте. Там же, правда, более явственно, маячил образ обнаженной Синтии Форрест в его объятиях. Неосознанная "надежда на лучшее", что она вот-вот позвонит и скажет, что совершила ужасную ошибку и готова бросить своего дружка-психиатра, не давала покоя. Впрочем, и больное плечо тоже…

К тому же лифтер оказался не одним из тех умных и пронырливых молодых людей, для которых эта работа — лишь очередная ступенька по дороге наверх, а престарелым олухом, который был не в состоянии запомнить даже свое имя. В который раз повторялась эта надоевшая и утомительная процедура.

— Вы знаете мистера Флетчера в лицо? — начал допрос Клинг.

— Да, конечно, — ответил лифтер.

— Опишите, как он выглядит.

— Слушайте, он называет меня Максом и…

— Я понимаю. Макс, но дело в том…

— … он говорит: "Привет, Макс", "Как дела, Макс?", а я отвечаю: "Привет, мистер Флетчер, отличный сегодня денек, как по-вашему?"

— Будьте добры, опишите его.

— Очень приятный и симпатичный человек.

— Какого цвета у него глаза?

— Карие? Голубые? Что-то вроде этого.

— Понятно. Какого он роста?

— Высокого.

— Выше вас?

— Да.

— Выше меня?

— Нет. Мистер Флетчер примерно вашего роста.

— Какого цвета у него волосы?

— Белого.

— Белые волосы? Вы хотите сказать — седые?

— Вот-вот, что-то в этом роде.

— Так все-таки какие, Макс? Постарайтесь вспомнить поточнее.

— Говорю вам, вроде бы белые… седые то есть.

Спросите лучше у Фила, уж он-то знает. Он вообще потрясающе запоминает время, даты и все такое.

Филом звали швейцара, и у него действительно оказалась отличная память на "время, даты и все такое". Это был болтливый одинокий старик, который очень обрадовался возможности поучаствовать в "документальном фильме" про полицейских и воров. Клингу никогда бы не удалось убедить Фила в том, что это самое настоящее расследование, в котором фигурируют мертвая женщина и убийца, и что у полиции есть желание призвать этого негодяя к ответу.

— Да-а, — сказал Фил, — жуткие вещи творятся в этом городе, жуткие. Когда я был мальчишкой, такого не было. Я родился в Саут-Сайд, в таком квартале, что, если ты ходил в ботинках, все считали тебя чистоплюем. И еще мы все время воевали с бандой итальяшек. Швыряли на них с крыш всякий хлам. Кирпичи, яйца, куски железа, а один раз даже тостер — клянусь Богом, однажды мы скинули на них старый тостер моей мамаши. И он — бац! — угодил одному из них прямо по башке. Прямо скажем, не самое подходящее место, а им от этого хоть бы хны. Ничего им от этого не сделается. Но что я хочу сказать: все равно так плохо, как сейчас, не было. Даже когда мы метелили этих макаронников, а они нас, это было… мы делали это ради забавы, понимаете? А что творится сейчас?! Вы заходите в лифт, а там сидит тип, свихнувшийся от наркотиков. Он сует вам под нос пистолет и говорит, что вышибет вам мозги, если вы не отдадите ему все деньги. Думаете, я шучу? А что было с доктором Хоскинсом? Точно такая же история. Приходит он домой в три часа ночи. Макса нет, он в сортир отошел. А в лифте этот тип, Бог его знает, как он забрался в дом, наверное, перепрыгнул с соседней крыши — эти чертовы наркоманы скачут по крышам, что твои горные козлы! И он тычет своей пушкой доктору Хоскинсу прямо в нос, прямо вот сюда, чуть ли не в самую ноздрю, и говорит: "Гони сюда все деньги и наркотики, что у тебя в саквояже". Доктор Хоскинс думает: что за черт, погибать здесь из-за каких-то паршивых сорока долларов и пары пузырьков кокаина? Да подавись ты ими! Он отдал ему все, что тот требовал, и знаете, что сделал этот гад? Избил доктора, да так, что его отправили в больницу и наложили семь швов — этот сукин сын раскроил ему лоб рукояткой пистолета. Пистолетом его бил, представляете? Да что же это такое творится, а? Ей-богу, гнусный город, а особенно этот район. Я еще помню времена, когда можно было вернуться домой в три часа ночи, в четыре… да хоть в шесть утра, и никому не было никакого дела до того, во сколько вы идете домой! Вы могли одеться хоть во фрак или в норковую шубу — какое кому было дело, как вы одеты? Да хоть обвешайтесь драгоценностями и нацепите бриллиантовые запонки — вас никто не трогал. А в наше время? Попробуйте прогуляться по улице, как стемнеет, без добермана на поводке. Посмотрим, далеко ли вы уйдете. Эти наркоманы учуют вас за квартал и нападут из подворотни. В нашем доме было уже много ограблений, и все это дело рук наркоманов. Они залезают в дом через чердак, понимаете? Мы чинили замок на чердачной двери раз сто, и все без толку! Что им эти замки? Только починишь — бац! — и снова дверь нараспашку. А бывает, влезают в окна по пожарным лестницам — кто их остановит? Приходишь на работу, и первое, что узнаешь, — обчистили чью-нибудь квартиру! И считайте, что вам крупно повезло, если они не стянули вашу вставную челюсть из стакана. Не знаю, куда катится этот город! Клянусь Богом! Позор, да и только!

— А как насчет мистера Флетчера? — напомнил Клинг.

— Насчет мистера Флетчера? Уважаемый человек, адвокат. Он приходит домой и что видит? Что его жена лежит на полу мертвая, и скорее всего ее убил какой-нибудь псих-наркоман. Разве это жизнь? Кому это нужно, если уже нельзя спокойно войти даже в собственную спальню? Черт знает что такое!

— В котором часу мистер Флетчер приехал сегодня домой? — перебил его Клинг.

— Около половины одиннадцатого, — ответил Фил.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Знаете, какая у меня память? В нашем доме в квартире 12 "С" живет миссис Горовиц. У нее нет будильника. А может, и есть, да только она разучилась его заводить после смерти мужа. И каждый вечер она мне звонит, чтобы узнать точное время, и просит передать дневному швейцару, чтобы тот позвонил ей утром во столько-то и разбудил ее. Конечно, здесь не отель, но, если старушка просит оказать ей небольшую любезность, как тут откажешь? К тому же она очень щедра под Рождество, которое, кстати, не за горами. И вот сегодня вечером она звонит и спрашивает: "Фил, скажите, пожалуйста, который час?", я смотрю на часы и говорю: "Десять тридцать, миссис Горовиц", и как раз в этот момент у дома останавливается такси и оттуда выходит мистер Флетчер. Миссис Горовиц попросила передать дневному швейцару, чтобы он разбудил ее в семь тридцать. Я пообещал, что передам, а потом вышел из подъезда, чтобы помочь мистеру Флетчеру внести вещи. Поэтому я точно запомнил, в котором часу он приехал.

— Скажите, мистер Флетчер сразу поднялся наверх?

— Конечно. Куда же еще? Не пойдет же он гулять по этому району в такое время. Это было бы примерно то же самое, что прыгнуть за борт в открытом море.

— Ну что ж, большое спасибо, — кивнул Клинг.

— Не за что. — Фил пожал плечами. — Когда-нибудь здесь произойдет еще что-нибудь в этом роде.

Они стояли, окружив Флетчера с трех сторон, и его ответы повергали всех в изумление. Углами этого треугольника были лейтенант Бернс и детективы Карелла и Мейер. Флетчер сидел на стуле, сложив руки на груди. Он по-прежнему был одет в пальто, шляпу и перчатки, словно с минуты на минуту ожидал, что его отпустят и он снова окажется на улице, где царил лютый мороз. Допрос проходил в маленькой комнатке без окон, а табличка на двери из матового стекла гласила: "Для снятия показаний". Комната была "шикарно" обставлена: длинный дубовый стол образца года этак 1919-го, два стула с прямыми спинками и зеркало в раме, расположенное на стене. Это было так называемое "одностороннее" зеркало: стоя по одну сторону от него, можно было видеть собственное отражение, а находясь по другую — обозревать всю комнату, оставаясь при этом невидимым. Что ж, иногда блюстители закона вынуждены идти на разные уловки. Разумеется, то же самое касается и преступников, но во всем городе не найдется уголовника, который бы с первого взгляда не распознал "одностороннее" зеркало. Часто случается, что задержанные, обладающие чувством юмора, подходят к зеркалу вплотную, дабы выразить свою "любовь и признательность" к наблюдающим за ними с другой стороны полицейским — кто показывает язык, кто корчит рожи… Таким образом проявляется "взаимоуважение", существующее между теми, кто нарушает закон, и теми, кто пытается им в этом помешать. Попасть за решетку всегда неприятно, но если выдается такая возможность, то почему бы не повеселиться напоследок?

Полицейские, окружившие Джеральда Флетчера, были удивлены, но отнюдь не шокированы его откровенностью, если не сказать — грубой прямотой. Правда, одно дело — побеседовать о смерти чьего-то супруга чисто гипотетически и совсем другое — осудить человека на пожизненное заключение. Однако было очень похоже на то, что Флетчер именно к этому и стремился.

— Я ее на дух не выносил, — заявил он.

Мейер удивленно вскинул брови и посмотрел на Бернса, который отреагировал точно так же, посмотрев, в свою очередь на Кареллу. Карелла стоял напротив зеркала. Оттуда на него смотрел высокий мускулистый человек с прямыми каштановыми волосами и карими глазами. На его лице было написано то же самое выражение, что и у Бернса с Мейером.

— Мистер Флетчер, — сказал Бернс, — насколько мне известно, вас ознакомили с вашими правами…

— Я знал их задолго до того, как вы меня с ними ознакомили, — хмуро ответил Флетчер.

— И, как я понимаю, вы согласились отвечать на наши вопросы без адвоката…

— Я сам адвокат.

— Я хотел сказать…

— Я прекрасно знаю, что вы хотели сказать. Да, я согласен отвечать на любые ваши вопросы без адвоката.

— И все-таки, мне кажется, следует напомнить вам о том, что была убита женщина…

— Да, да, да!.. Моя обожаемая, замечательная женушка, — язвительно сказал Флетчер.

— …что является очень серьезным преступлением…

— …которое среди прочих правонарушений карается строже всего, — договорил за Бернса Флетчер.

— Совершенно верно, — кивнул тот. Это был голубоглазый крепыш с телосложением бейсболиста из команды "Техасские викинги" и легкой сединой на висках. Кого-кого, а уж Бернса никак нельзя было назвать стеснительным, но тем не менее в присутствии Флетчера он чувствовал себя как-то скованно. Он поправил галстук, откашлялся и посмотрел на коллег, словно прося поддержки. Мейер и Карелла внимательно изучали носки своих ботинок.

— Ну ладно, — пожал плечами Бернс. — Если вы сами понимаете, что делаете, то давайте начнем. Мы вас предупредили.

— Что верно, то верно, предупредили. И не раз. Не представляю только — зачем? Лично я не чувствую себя в опасности. Да, мою жену убили. Кто-то прирезал эту сучку, но это не я.

— Мистер Флетчер, мне очень жаль, но ваши заверения пока что не развеяли наших сомнений, — сказал Карелла, удивляясь, кто это говорит? "Я сам и говорю, — понял он. — Пытаюсь произвести впечатление на Флетчера, сбить с него гонор, чтобы адвокат оставил свой снисходительный тон. Послушайте, — мысленно обратился он к Флетчеру, — ведь я же не тупоголовый фараон, я умный и наблюдательный человек, способный понять ваше нахальство, сарказм и даже вашу злобную радость". Привалившись бедром к исцарапанному столу, Карелла, сложив руки на груди, наблюдал за Флетчером. Когда же до него внезапно дошло, что он неосознанно копирует подозреваемого, он сразу сменил позу и окинул его пристальным взглядом. Флетчер ответил тем же.

— Итак? — прервал затянувшееся молчание Карелла.

— Что "итак", детектив Карелла?

— Что вы на это скажете?

— На что?

— Откуда нам знать, что это не вы ее зарезали?

— Во-первых, — начал Флетчер, — на кухне было открыто окно, а окно спальни разбито — налицо все следы взлома и поспешного бегства. Дверцы буфета распахнуты…

— Вы очень наблюдательный человек, — неожиданно вмешался Мейер. — Вы заметили все это за те четыре минуты, которые вам понадобились, чтобы войти в квартиру, осмотреться и позвонить в полицию?

— Моя работа и заключается в том, чтобы быть наблюдательным, — огрызнулся Флетчер. — Мне за это деньги платят. Но ответ на ваш вопрос будет отрицательный. Я заметил все это уже после разговора с детективом Кареллой, когда он звонил по телефону вашему лейтенанту. Могу также добавить, что живу в этой квартире уже двенадцать лет, и не требуется особой наблюдательности, чтобы заметить, что окно на кухне открыто, а окно в спальне разбито. И уж вовсе не надо быть великим сыщиком, чтобы понять, что мое фамильное серебро украдено, тем более что на полу у разбитого окна спальни валялось несколько серебряных ложек, ножей и половник для супа. Кстати, вы не осматривали переулок под окном? Очень может статься, что ваш убийца все еще там валяется.

— Но ведь ваша квартира находится на втором этаже, — возразил Мейер.

— Потому я и говорю, что он все еще может быть там. — Флетчер усмехнулся. — Со сломанной ногой или разбитым черепом.

— За все то время, что я работаю в полиции, — сказал Мейер, и Карелла вдруг понял, что он тоже старается произвести впечатление на Флетчера, — я ни разу не встречал преступника, который бы выпрыгнул со второго этажа. (Странно, что он не сказал "покинул здание", подумал Карелла.)

— У этого преступника были очень веские основания для таких рискованных действий, — тут же возразил Флетчер. — Представьте, он натыкается на нее в квартире, которую считал пустой, и убивает. Вдруг он слышит, что кто-то открывает входную дверь, и понимает, что не сможет покинуть квартиру тем же путем, каким вошел, — кухня слишком близко от входа. Тогда он решает, что лучше рискнуть сломать ногу, чем угодить за решетку до конца жизни… Как по-вашему, подходит это к тем преступникам, которых вы знали?

— Я знал многих преступников, — невозмутимо сказал Мейер, — и некоторые из них слишком хорошо к себе относились, чтобы пойти на такое. — Он был изрядно смущен, даже несмотря на то, что сумел заставить Флетчера оправдываться. Но этот чертов адвокат умел каким-то образом заставить человека почувствовать себя полным кретином. Мейер погладил ладонью лысину, старательно избегая взглядов Кареллы и Бернса. Почему-то ему казалось, что он их предал. Каким-то непонятным образом удар шпагой, который он намеревался нанести Флетчеру, превратился в жалкое фиглярство с перочинным ножичком.

— Что вы можете сказать про нож, мистер Флетчер? — спросил он. — Вы когда-нибудь раньше его видели?

— Никогда.

— Значит, это не ваш нож? — уточнил Карелла.

— Нет.

— Когда вы вошли в спальню, ваша жена что-нибудь говорила?

— Когда я вошел в спальню, моя жена была мертва.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— Достаточно, мистер Флетчер! — резко бросил Бернс. — Будьте любезны, подождите снаружи.

— Пожалуйста. — Флетчер встал и вышел из комнаты.

Некоторое время все трое молчали, а потом Бернс спросил:

— Что вы думаете?

— Я считаю, что это его работа, — сказал Карелла.

— Почему ты так решил?

— Давайте еще раз проверим.

— Ради Бога, давай проверяй.

— Я считаю, что он вполне мог это сделать.

— Даже несмотря на то, что в квартире есть следы ограбления?

— Именно поэтому.

— Объясни, Стив.

— Он мог прийти домой, увидеть, что его жена ранена — но не смертельно! — и добить ее тем же ножом. В отчете экспертизы говорится, что скорее всего смерть наступила в результате проникающего ножевого ранения брюшной аорты и болевого шока или и того, и другого вместе. У Флетчера было целых четыре минуты, а на такое дело ему бы хватило и четырех секунд.

— Вполне возможно, — согласился Мейер.

— А может быть, мне просто не нравится этот сукин сын, — добавил Карелла.

— Давайте посмотрим, что скажет лаборатория, — подвел итог Бернс.

На раме кухонного окна, на серебряной ручке ящика буфета и на некоторых предметах серебряного сервиза, разбросанных на полу у разбитого окна спальни, остались четкие отпечатки пальцев. Но куда более важным было то, что несколько отпечатков хорошо сохранилось и на рукоятке ножа. Все они совпадали, а следовательно, принадлежали одному человеку.

Джеральд Флетчер любезно позволил полиции получить набор его "пальчиков", который затем сравнили с присланным Маршаллом Дэвисом из полицейской лаборатории. Отпечатки на оконной раме, на ручке ящика буфета, на столовом серебре и на рукоятке ножа не соответствовали отпечаткам пальцев адвоката.

Впрочем, это еще ничего не доказывало, поскольку, убивая свою жену, он запросто мог надеть перчатки.

Глава 2

В понедельник утром небо над рекой Гарб было голубым и безоблачным. По дорожкам Сильверман-парка, не желая упустить такой необычайно ясный декабрьский день, гуляли молодые мамаши с колясками. Воздух был чистым и прохладным, ярко светило солнце, и почему-то возникало ощущение, что улицы, выходившие к реке, должны были выглядеть в начале века точно так же. Загудел буксир, пронзительно крикнула чайка, проносясь низко над водой. Женщина поправила одеяло на младенце и что-то ласково ему прошептала. У ограды парка стоял полисмен, сцепив руки за спиной, и лениво разглядывал противоположный берег.

В квартире на втором этаже дома № 721 по Сильверман-Овал лишь начерченный мелом силуэт на полу напоминал о том, что вчера вечером здесь лежала мертвая женщина. Обойдя рисунок, Карелла и Клинг подошли к разбитому окну. Ребята из лаборатории аккуратно собрали и упаковали осколки стекла, поскольку, выпрыгивая из окна, взломщик мог оставить на них капли крови или обрывки одежды. Карелла посмотрел сквозь неровное отверстие на узкую асфальтовую дорожку. Расстояние от окна до соседнего дома не превышало четырех метров. Чисто теоретически взломщик мог перепрыгнуть через дорожку, уцепиться за подоконник и залезть в одну из квартир. Но тогда бы это подразумевало предварительную подготовку и расчет, а уж если человек собирается совершить подобный прыжок, то не будет в панике и спешке выбивать закрытые окна. Конечно, квартиру в доме напротив надо проверить обязательно, но все же казалось наиболее вероятным, что взломщик спрыгнул вниз на асфальт.

— Высоко падать, — заметил Клинг, глядя вниз через плечо Кареллы.

— Как по-твоему, сколько здесь?

— Футов тридцать, не меньше.

— Тогда он почти наверняка должен был сломать ногу.

— А может, этот парень акробат.

— Ты думаешь, он протаранил окно головой?

— А как же еще?

— Ну… он мог сначала разбить стекло, а уж потом сигануть вниз.

— Если он знал, что может вляпаться во что-то серьезное, то почему не открыл окно заранее?

Они внимательно осмотрели раму и шпингалет.

— Ничего, если я потрогаю? — спросил Клинг.

— Конечно. Его уже осматривали.

Клинг взялся за рукоятки рамы и потянул ее вверх.

— Тугая, — пожаловался он.

— Попробуй еще разок.

Клинг рванул ручки сильнее.

— Не идет.

— Может, закрашена?

— Наверное, он тоже пробовал открыть окно, а когда не получилось, высадил стекло.

— Да, — согласился Карелла. — Он очень спешил. Флетчер открывал входную дверь, а может, уже вошел в квартиру.

— И тогда этот тип взмахнул сумкой и…

— Какой сумкой?

— Как какой? Должна же у него была быть сумка или еще что-нибудь, чтобы куда-то складывать награбленное.

— Да, наверное. Хотя лично мне кажется, что он не слишком-то опытный вор.

— То есть?

— Он полез сюда без перчаток, оставил отпечатки по всей квартире. Почти наверняка он в этом деле новичок.

— Даже если и так, то у него была сумка. И скорее всего ею-то он и разбил окно. Кстати, это сразу объясняет, почему на полу были разбросаны серебряные ножи и вилки. Когда он понял, что окно просто так не открыть, то разбил стекло сумкой, и при этом оттуда вывалилось кое-что из добычи.

— Очень может быть, — согласился Карелла.

— А потом он пролез в эту дырку и спрыгнул вниз "солдатиком", — продолжал развивать свою теорию Клинг. — Это имеет больше смысла, чем прыгать "рыбкой", правда? Хотя вообще-то, Стив, сначала он почти наверняка бросил сумку.

— Если она у него была.

— Любой громила идет на дело с сумкой. Даже новичок.

— Гм-м, возможно.

— Ну хорошо, если у него была сумка, то он сначала должен был бросить ее вниз и только потом вылезти из окна и повиснуть на подоконнике, прежде чем спрыгнуть, понимаешь? Чтобы ему оставалось лететь вниз как можно меньше.

— Не знаю, Берт, было ли у него столько времени. К тому моменту Флетчер уже должен был войти в квартиру и направляться в спальню.

— А кстати, Флетчер ничего не говорил о звоне стекла?

— Не помню. По-моему, его никто об этом и не спрашивал.

— Надо спросить.

— Зачем? Какая разница, слышал он…

— Не знаю, — пожал плечами Клинг. — Но если вор все еще находился в квартире, когда вошел Флетчер…

— То что?

— Ну, мне кажется, что получается именно так.

— Тогда он должен был находиться в квартире и услышать, как открывается дверь. В противном случае у него хватило бы времени, чтобы спокойно подойти к окну кухни, вылезти наружу и спуститься по пожарной лестнице — тем же путем, каким он и вошел.

— Да, верно, — задумчиво сказал Клинг. — Флетчеру еще повезло. Этот парень мог запросто и его прирезать.

— Знаешь что, давай-ка осмотрим переулок за домом, — предложил Карелла.

Женщина, случайно выглянувшая из окна цокольного этажа, увидела двух плечистых мужчин в длиннополых плащах и без шляп, расхаживающих взад-вперед по дорожке у задней стены дома. У одного из них были каштановые волосы и слегка раскосые глаза, придававшие ему некоторое сходство с китайцем. Второй — высокий румяный блондин — был моложе, но даже это не делало его менее подозрительным. Мадам без колебаний подошла к телефону и позвонила в полицию.

Карелла и Клинг, не подозревавшие, что кто-то подглядывает за ними в щель жалюзи, к тому моменту закончили обследовать асфальтовую дорожку между домами и теперь рассматривали окна квартиры Флетчера.

— Все-таки падать отсюда высоковато, — сказал Клинг.

— А отсюда, когда смотришь, кажется еще выше.

— Как ты думаешь, где он приземлился?

— Наверное, как раз там, где мы стоим, а может быть, чуть левее. — Карелла, наморщив лоб, оглядывался по сторонам.

— Заметил что-нибудь интересное?

— Да нет, просто пытаюсь кое-что представить.

— Что?

— Предположим, он спрыгнул со второго этажа и ничего себе не повредил…

— Так оно и было. Иначе бы он до сих пор тут валялся.

— Допустим. Но, даже если он ничего себе не сломал, я не могу поверить, что он просто так взял и ушел. — Карелла снова посмотрел на окно. — Слушай, Берт, сдается мне, здесь все сорок футов.

— С каждой минутой становится все больше, — хмыкнул Клинг. — Да нет, футов тридцать плюс-минус несколько дюймов.

— Пусть так. Человек пролетает вниз тридцать футов…

— Если он сначала повис на подоконнике, то скидывай еще десять.

— О'кей. Что тогда получается? Падение с высоты в двадцать футов?

— Примерно так.

— Так вот, человек падает с высоты в двадцать футов на асфальт, ничего себе не ломает, встает, отряхивается — и поминай как звали? — Карелла сделал паузу и покачал головой. — Я считаю, он должен был на какое-то время задержаться. Хотя бы для того, чтобы перевести дыхание.

— И что?

— А если бы Флетчер выглянул из окна?

— Чего это ради?

— Если твоя жена лежит на полу вся в крови, а в комнате разбито окно, то уж наверняка ты подбежишь к окну и выглянешь наружу. Вдруг тебе удастся увидеть убийцу?

— Нет, он торопился позвонить в полицию.

— Зачем?

— Господи, Стив, но это же естественно! Если Флетчер невиновен, он бы позаботился о своем алиби. Он звонит в полицию и остается в квартире…

— Знаешь, а мне по-прежнему кажется, что это его работа, — сказал Карелла.

— На твоем месте я бы не стал так раздувать это дело, — заметил Клинг. — Лично я бы с большим удовольствием двинул мистера Флетчера под зад коленом, но не забывай, что нам надо найти парня, который оставил свои отпечатки. Согласен?

Карелла вздохнул.

— Согласен.

— Нет, серьезно, Стив, давай все-таки придерживаться фактов. Если на рукоятке ножа отпечатки этого парня, а нож все еще в жертве…

— … то муж жертвы понимает, какая прекрасная возможность ему предоставлена, — подхватил Карелла. — Жена почти мертва, в квартире разгром и явные следы ограбления. Почему бы ему не довершить начатое? Ведь все равно подумают на взломщика.

— Докажи, — сказал Клинг.

— Не могу, — покачал головой Карелла. — До тех пор, пока мы не поймаем взломщика…

— Ну так давай ловить. Как по-твоему, куда он мог смыться после того, как выпрыгнул из окна?

— Есть только две возможности. Либо в ту дверь, которая ведет в подвал, либо перепрыгнул через ограду в дальнем конце переулка.

— Ну, а куда бы на его месте смылся ты?

— Грохнись я с такой высоты, сразу бы приполз домой и поплакался мамочке.

— Лично я выбираю дверь подвала. После такого падения напрочь отобьет охоту скакать через заборы.

— Да уж, радости мало.

Неожиданно дверь подвала распахнулась. На пороге стоял здоровенный красномордый патрульный, целясь в них из револьвера 38-го калибра.

— А ну-ка, ребята, быстро выкладывайте, что вы тут делаете? — рявкнул он.

— Ого! — Карелла рассмеялся. — Мы все время на посту!

Пока Карелла и Клинг доказывали патрульному, что они сами полицейские, Маршалл Дэвис, закончив свои исследования, позвонил в 87-й участок и попросил к телефону сотрудника, занимающегося делом Флетчера. Поскольку оба детектива, ведущие расследование, отсутствовали, трубку взял Мейер.

— Как дела? — спросил он. — Откопал что-нибудь интересное?

— По-моему, появилась довольно любопытная информация о нашем подозреваемом, — сказал Дэвис.

— Я должен что-нибудь записать?

— Не думаю. Насколько хорошо ты знаком с этим делом?

— Ну, скажем так — я в курсе.

— Тогда ты должен знать, что в квартире было полно отпечатков пальцев.

— Да, мы только что послали запрос в картотеку.

— Может быть, вам повезет, — с сомнением сказал Дэвис.

— Может быть, — согласился Мейер.

— А тебе известно, что на кухне остались следы ботинок?

— Нет, я этого не знал.

— Ну так вот, очень четкий след на кухонной раковине, скорее всего оставленный, когда он влезал в окно, и еще несколько следов похуже — они ведут из кухни в гостиную. У меня есть отличные фотографии плюс несколько увеличенных снимков подошвы ботинка — для сравнительных тестов, если позже появится такая необходимость.

— Отлично.

— Но главное то, — продолжал Дэвис, — что по этим снимкам можно получить представление о его походке. Судя по всему, это был мужчина, и он шел нормальным шагом — не быстро, не медленно.

— Как ты это определил? — удивился Мейер.

— Когда человек идет медленно, расстояние между его следами обычно не превышает двадцати семи дюймов. Если он бежит, следы отстают друг от друга дюймов на сорок. Расстояние в тридцать пять дюймов соответствует быстрой ходьбе.

— А что в нашем случае?

— Тридцать два дюйма. Он шел довольно быстро, но и не особенно спешил. Цепочка следов прямая и без изломов.

— Что это означает?

— Ну, представь себе линию следов, оставленную нашим подозреваемым. Как правило, эта линия проходит вдоль внутреннего края отпечатков каблуков. Толстяки и беременные женщины чаще всего оставляют неровную линию, потому что обычно ходят, слегка расставляя ноги… чтобы было легче удерживать равновесие.

— Но эта линия была нормальной? — спросил Мейер.

— Совершенно верно, — подтвердил Дэвис.

— Значит, наш клиент — ни толстяк, ни беременная.

— Совершенно очевидно, что это мужчина. Размер и фасон обуви, то, как он ставит ногу… в общем, это не вызывает сомнений.

— О'кей, спасибо, — сказал Мейер. Честно говоря, он не был склонен считать информацию Дэвиса ценной или важной. Они и так с самого начала пришли к выводу, что женщина вряд ли будет взламывать квартиры. Более того, в докладной Кареллы говорилось, что, судя по размерам следов, оставленных в раковине, они явно принадлежали мужчине. Если только на территории 87-го участка не появилась новая взломщица откуда-нибудь из России. Мейер зевнул.

— Так или иначе, но мы не считали эти сведения ценными или какими-то крайне важными, пока не обработали всю информацию целиком, — сказал Дэвис.

— И что у вас получилось?

— Окно в спальне было разбито, и детективы из отдела убийств…

— Моноган и Монро?

— Да. У них возникло предположение, что преступник мог выпрыгнуть из окна в переулок. Я подумал, что стоит туда спуститься и посмотреть. Вдруг найдутся еще какие-нибудь следы.

— Ну и как, нашел?

— Да, у меня есть несколько фотографий того места, где он приземлился. Мне удалось проследить, куда он затем направился. Следы ведут к двери в подвал. Однако это еще не самое главное.

— А что же самое главное? — терпеливо спросил Мейер.

— Он повредил ногу. И, на мой взгляд, довольно основательно.

— С чего ты взял?

— Его походка после падения резко изменилась по сравнению с той, которую мы наблюдали на кухне. Разумеется, следы те же самые, нет никаких сомнений, что их оставил один и тот же человек. Но по тому, как он передвигался, видно, что основная нагрузка приходилась на левую ногу и приволакивалась правая. Точнее, четких следов правой ноги вообще не осталось, только царапины на земле там, где край подошвы волокли по земле. Я бы посоветовал тому, кто расследует это дело, разослать предупреждения всем городским врачам. Если этот тип не сломал ногу, то я готов съесть все фотографии.

Когда Карелла и Клинг в сопровождении краснолицего патрульного (к тому времени раскрасневшегося еще больше) поднялись из подвала в вестибюль и направились к выходу, их кто-то окликнул. Обернувшись, они увидели высокую темноволосую девушку, которая стояла, прислонившись к стене и глубоко засунув руки в карманы зеленого пальто.

— Простите, вы детективы? — нерешительно спросила она.

— Да, — кивнул Карелла.

— Слушайте, ребята, вы уж меня извините, — смущенно сказал патрульный. — Меня только недавно перевели в этот участок, и я еще не знаю всех в лицо…

— Да брось ты, все в порядке, — успокоил его Клинг.

— Управляющий сказал мне, что в доме полиция, — продолжала девушка, переводя карие глаза с одного детектива на другого, как бы спрашивая, кто из них отзовется первым.

— Чем мы можем вам помочь, мисс? — улыбнулся Карелла.

— Вчера вечером я видела в подвале человека в окровавленной одежде.

Карелла быстро посмотрел на Клинга, потом снова на девушку.

— В котором часу?

— Примерно без четверти одиннадцать.

— А что вы делали в подвале?

— Стирала, — с удивлением ответила она. — Там стоят стиральные машины. Да, простите, я не представилась — меня зовут Нора Симонов. Я живу в этом доме.

— Ну ладно, ребята, пока, — уже от двери сказал патрульный. — Извините, если что не так, о'кей?

— О'кей, о'кей. — Клинг помахал ему рукой.

— Я живу на пятом этаже, — добавила Нора. — Квартира 5"А".

— Расскажите, что вы видели, — попросил Карелла.

— Я сидела у стиральной машины и смотрела, как одежда крутится в барабане. Знаете, порой это просто завораживает. — Она быстро улыбнулась. — И тут вдруг дверь, выходящая на задний двор, распахнулась. Та, что выходит в переулок. Понимаете, какую дверь я имею в виду?

Карелла кивнул.

— Этот человек спустился по лестнице. По-моему, он меня даже не заметил. Дело в том, что стиральные машины стоят чуть в стороне. Он направился прямо к лестнице в дальнем конце подвала, которая выходит на улицу. В подвале две лестницы: одна ведет в вестибюль, другая — на улицу. Он поднялся по той, что выходит на улицу.

— Вы узнали его?

— То есть?

— Он живет в вашем доме? Или где-нибудь по соседству?

— Нет. До вчерашнего вечера я его ни разу не видела.

— Вы сможете его описать?

— Конечно. На вид ему двадцать один — двадцать два года, высокий, примерно вашего роста и телосложения… ну, может быть, чуть пониже — пять футов десять-одиннадцать дюймов. Каштановые волосы…

Клинг уже торопливо строчил в своем блокноте.

— Вы не заметили, какого цвета у него глаза? — спросил он.

— К сожалению, нет.

— А цвет кожи?

— Белый.

— Как он был одет?

— В темные брюки, высокие кроссовки и поплиновую куртку-ветровку. Передняя часть куртки и рукав были в крови.

— Какой рукав?

— Правый.

— На нем была шапка?

— Нет.

— А в руках у него ничего не было?

— Была, маленькая красная сумка, похожая на те, что дают авиапассажирам.

— Не заметили каких-нибудь шрамов, татуировок, родимых пятен?

— Точно сказать не могу, он был слишком далеко. И, несмотря ни на что, он шел довольно быстро.

— Что значит "несмотря ни на что"? — быстро спросил Карелла.

— Он хромал на правую ногу. Мне показалось, что он сильно ранен.

— Вы бы узнали его, если бы увидели еще раз?

— В ту же минуту, — не задумываясь, ответила Нора.

Разумеется, первое, что им пришло в голову, это опознание по фотографии. Кроме того, не исключалась возможность того, что бюро идентификации даст положительный ответ по поводу отпечатков пальцев преступника, посланных туда из участка. Все они очень надеялись, что, может быть, хотя бы на этот раз дело окажется простым и легким — из бюро идентификации пришлют копию досье на известного рецидивиста, они без помех его арестуют, приведут в участок, организуют опознание, и Нора Симонов сразу же подтвердит, что именно этого человека она и видела вчера в 22.45 в подвале своего дома в перепачканной кровью одежде.

Но, увы, из Бюро пришел ответ, из которого явствовало, что отпечатков пальцев, соответствующих найденным в квартире Флетчера, в картотеке не имеется.

Повздыхав, Карелла и Клинг пришли к выводу, что им опять попалось трудное дело (что за жизнь — что ни дело, так обязательно трудное, подумали они, испытывая к себе глубокое чувство жалости), и поступили так, как им советовал Маршалл Дэвис. Они разослали всем городским врачам бюллетень с просьбой сообщить о пациенте, обратившемся к кому-нибудь из них по поводу перелома ноги или растяжения связок и отвечающем следующему описанию: белый, чуть старше двадцати, ростом 5 футов 10–11 дюймов, весом около 180 фунтов, каштановые волосы, одет в темные брюки, высокие кроссовки и поплиновую куртку-ветровку, передняя часть и правый рукав которой испачканы кровью.

И словно в доказательство того, что полицейские, как и все остальные, тоже могут ошибаться, вышло так, что дело и вправду оказалось простым и легким.

В 16.37 того же дня, когда Карелла уже собирался домой, в участок позвонил врач из Риверхеда.

— Это доктор Мендельсон. Я только что получил ваш бюллетень и хочу сообщить, что оказывал медицинскую помощь человеку, который подходит под ваше описание.

— Где находится ваш кабинет, доктор Мендельсон? — поспешно спросил Карелла.

— В Риверхеде. Довер-Плейнс-авеню, 3461.

— Когда вы оказывали помощь этому человеку?

— Сегодня рано утром. По понедельникам я принимаю с утра, так как днем дежурю в больнице.

— Что установил ваш осмотр?

— Сильное растяжение лодыжки.

— Но не перелом?

— Нет. У него сильно распухла нога. Сначала я думал, что у него действительно перелом, но потом мы сделали рентген, и оказалось, что это только сильное растяжение. Я наложил тугую повязку и посоветовал этому пациенту какое-то время оставаться в постели.

— Он назвал свое имя?

— Да. Могу вам продиктовать.

— Будьте любезны, сэр.

— Его зовут Ральф Корвин.

— А адрес?

— Вудсайд, 894.

— Это в Риверхеде?

— Да.

— Спасибо, доктор, — сказал Карелла.

— Не за что, — ответил тот и положил трубку.

Из верхнего ящика стола Карелла достал телефонную книгу Риверхеда и быстро нашел нужный раздел. Он не надеялся найти там имя Ральфа Корвина. Нужно быть полным идиотом, чтобы залезть в чужую квартиру без перчаток, зарезать женщину, а потом назвать свое имя врачу, который лечил травму, полученную во время бегства с места преступления.

Однако, судя по всему, Ральф Корвин был как раз из таких.

Его имя и адрес значились в телефонной книге и совпадали с теми, что он назвал доктору.

Они высадили дверь без стука и с револьверами на изготовку ворвались в квартиру.

На кровати лежал человек в нижнем белье с повязкой на правой ноге. Простыни и одеяло были испачканы. В тесной жаркой комнате стоял невыносимый запах рвоты.

— Ральф Корвин? — спросил Карелла.

— Да, — прохрипел человек на кровати. Лицо его было искажено от боли, глаза остекленели.

— Полиция.

— Что вам от меня нужно?

— Мы хотим вас кое о чем спросить. Одевайтесь, Корвин.

— Нечего тут спрашивать, — пробормотал Корвин и уткнулся лицом в подушку. — Я убил ее.

Глава 3

Ральф Корвин сделал свое признание в присутствии двух детективов из 87-го участка, полицейского стенографиста, помощника районного прокурора и адвоката, предоставленного ему городскими властями. Допрос вел представитель прокуратуры.

В: Назовите, пожалуйста, ваше имя.

О: Ральф Корвин.

В: Где вы живете, мистер Корвин?

О: Вудсайд-авеню, 894. Это в Риверхеде.

В: Расскажите о событиях, имевших место в воскресенье вечером двенадцатого декабря. Короче говоря, мистер Корвин, что вы делали прошлым вечером?

О: С чего мне начать?

В: Вы заходили в дом 721 по Сильверман-Овал? О: Да. В: Как вы проникли в дом?

О: Сначала я с улицы спустился в подвал. С той стороны, где стоят мусорные баки. Через подвал прошел в другой конец здания и вышел на задний двор. А потом вскарабкался по пожарной лестнице.

В: В котором часу это было?

О: Приблизительно в десять вечера.

В: Значит, в десять?

О: Да, в десять.

В: Что вы дальше делали?

О: Залез в квартиру.

В: В какую квартиру?

О: В ту, что на втором этаже. Ее окна выходят на задний двор.

В: С какой целью вы проникли в эту квартиру?

О: Чтобы обчистить ее.

В: Ограбить?

О: Ну да.

В: А до этого вы когда-нибудь были в этом доме?

О: Нет. До этого я ни разу не делал ничего подобного. Ни-ког-да. Да, я наркоман, но до этого я за всю свою жизнь ни у кого ничего не украл. И никому не причинил зла. Я бы и сейчас не пошел воровать, если бы моя девушка меня не бросила. Я был в абсолютно безвыходном положении. Обычно она давала мне деньги. Сколько было нужно, столько и давала. Но в пятницу она меня бросила. Взяла и ушла.

В: Как зовут вашу девушку?

О: Зачем ее втягивать в это дело? Она здесь совершенно ни при чем. Она не сделала мне ничего плохого, и я не держу на нее зла… хотя она ушла от меня. Она всегда хорошо ко мне относилась. Я не хочу называть ее имя, она не имеет к этому никакого отношения.

В: Вы сказали, что до этого никогда не бывали в этом доме?

О: Никогда.

В: Почему тогда вы выбрали именно эту квартиру?

О: Просто это была первая квартира, где не горел свет. Я как увидел, так сразу подумал, что никого нет дома.

В: Как вы попали в квартиру?

О: Окно кухни было чуть-чуть приоткрыто, совсем чуть-чуть. Я подсунул пальцы под раму и приподнял ее.

В: Вы были в перчатках?

О: Нет.

В: Почему?

О: У меня нет перчаток. Перчатки денег стоят, а я наркоман.

В: А вы не боялись, что оставите отпечатки пальцев?

О: Я думал, что это все липа. Что такое бывает только в кино, понимаете? По телевизору. Да и какая разница, все равно у меня нет перчаток.

В: Что вы делали после того, как открыли окно?

О: Встал на раковину и спрыгнул на пол.

В: А потом?

О: У меня с собой был маленький фонарик. Я посветил вокруг и прошел из кухни в гостиную.

В: Взгляните, пожалуйста, на фотографию.

О: Да?

В: Узнаете эту комнату?

О: Не знаю, там было темно. Наверное. Точно не могу сказать.

В: Что вы делали в гостиной?

О: Вытащил из буфета все их столовое серебро и сложил его в сумку авиакомпании. В прошлом месяце я летал в Чикаго на похороны отца и купил эту маленькую сумку в самолете. Моя девушка дала мне денег на билет. Она отличная девушка, даже не представляю, почему она меня бросила. Знаете, если бы не это, я бы ни за что сейчас не влип в эту историю. Да я за всю жизнь ничего не украл, ни разу, клянусь Богом. И никого пальцем не тронул. Даже не знаю, что это на меня нашло. Должно быть, сильно перепугался. Это единственное, что приходит в голову.

В: Куда вы направились, когда вышли из гостиной?

О: Я искал спальню.

В: С включенным фонариком?

О: Да. Это очень маленький фонарик, такие называются "фонарик-карандаш". Совсем крошечная штучка, знаете такие? Чтобы хоть какой-то свет давал.

В: Зачем вам понадобилась спальня?

О: Я подумал, что именно там люди обычно оставляют часы, кольца и тому подобное. Хотел прихватить любые драгоценности, что попадутся мне на глаза, а потом смыться. Я ведь не профессионал, просто меня уже по-настоящему ломало, и мне позарез были нужны деньги на укол.

В: Вы нашли спальню?

О: Да, нашел.

В: Что было дальше?

О: В постели оказалась женщина. Понимаете, было всего пол-одиннадцатого. Мне и в голову не пришло, что кто-то так рано может лечь спать. Я думал, что в квартире никого нет.

В: Но в постели была женщина…

О: Да. И едва я вошел, она включила свет.

В: А что сделали вы?

О: У меня в кармане был нож, и я достал его.

В: Зачем?

О: Хотел ее напугать.

В: Посмотрите, пожалуйста, на этот нож.

О: Да, это мой.

В: Именно этот нож вы и вытащили из кармана?

О: Да.

В: Эта женщина вам что-нибудь говорила?

О: Да. Это было даже смешно. То есть, когда я сейчас об этом вспоминаю, мне это кажется смешным, а тогда я сам перепугался до смерти. Это было похоже на кино, понимаете? Совсем как в фильме. Она смотрит на меня и говорит: "Что вы здесь делаете?" Смех, да и только, вам не кажется?

В: А вы?

О: Я сказал, что если она не будет поднимать шум, то я ей ничего не сделаю.

В: Продолжайте.

О: Она вскочила с постели. То есть не вскочила, а откинула одеяло и спустила ноги на пол, понимаете? Села. Я сначала даже не понял, что она делает, а потом гляжу — она тянется к телефону. Надо быть просто сумасшедшим, верно я говорю? У нее в спальне человек с ножом, а она хватается за телефон.

В: А вы?

О: Схватил ее за руку, оттащил от телефона и стянул с постели. И снова сказал, что никто не причинит ей вреда, что я сию же минуту ухожу и пусть она успокоится.

В: Так и сказали?

О: Как?

В: Вы просили ее успокоиться?

О: Не помню точно, что именно я ей сказал, но что-то в этом духе — чтобы она успокоилась, потому что было видно, что у нее начинается истерика.

В: Посмотрите на эту фотографию. Вы были в этой спальне?

О: Да, вот ночной столик с телефоном, а в это окно я выскочил из квартиры. Это та самая комната.

В: Что произошло потом?

О: Она начала кричать.

В: Как вы на это отреагировали?

О: Приказал ей сейчас же замолчать. Я сам в тот момент запаниковал, а она вопила громко, во весь голос.

В: Она замолчала?

О: Нет.

В: Что вы тогда сделали?

О: Ударил ее ножом.

В: Куда?

О: Не помню. У меня это вышло чисто машинально. Она кричала, и я испугался, что весь дом сбежится. Я просто… ткнул ее ножом. Я был очень напуган.

В: Вы ударили ее в грудь?

О: Нет.

В: А куда?

О: В живот. Куда-то в область живота.

В: Сколько раз?

О: Один. Она… она попятилась от меня. Я никогда не забуду, как она на меня смотрела. А потом она… упала на пол.

В: Посмотрите на эту фотографию. О: О Господи!

В: Эту женщину вы ударили ножом?

О: О Господи… Господи… я никак не думал… Боже мой!

В: Это та женщина?

О: Да. Да, это она.

В: Что случилось потом?

О: Можно попросить стакан воды?

В: Принесите ему воды. Итак, вы ударили ее ножом, и она упала на пол. Что произошло потом?

О: Потом…

В: Да?

О: Лотом я услышал, как кто-то отпирает входную дверь. А потом кто-то вошел.

В: В квартиру?

О: Да. И позвал ее.

В: От входной двери?

О: Наверное. Откуда-то из другого конца квартиры.

В: Этот человек позвал ее по имени?

О: Да. Он крикнул: "Сара!", а когда не услышал ответа, снова крикнул: "Сара! Я приехал!"

В: Так-так, продолжайте.

О: Я понял, что попался. Я не мог уйти тем же путем, каким пробрался в квартиру, потому что хозяин вернулся домой. Поэтому я пробежал мимо женщины — она лежала на полу… Господи, ужас какой… и попробовал открыть окно, но раму заклинило. Тогда я разбил стекло сумкой и… я не знал, что делать… ведь это был второй этаж, я не знал, как мне выбраться. Первым делом я выбросил из окна сумку — что бы ни случилось, но мне позарез были нужны деньги на дозу, — а потом протиснулся сквозь разбитое стекло — при этом я порезался — и уцепился за подоконник. Мне было очень страшно прыгать, но в конце концов я решился, другого выхода все равно не было.

В: Продолжайте, пожалуйста.

О: Мне показалось, что я летел целую милю. Едва я ударился об асфальт, как сразу понял, что здорово повредил себе ногу. Попробовал встать и тут же упал. Лодыжка жутко болела, да еще и руку о стекло располосовал. Я провалялся в этом переулке минут пятнадцать, не меньше, только встану — и снова падаю. Наконец мне удалось встать и выбраться оттуда.

В: И куда вы скрылись?

О: Прошел через подвал и поднялся на улицу. Короче говоря, точно так же, как и вошел.

В: Куда вы после этого отправились?

О: Поехал на метро в Риверхед, домой. Как вошел, сразу включил радио, чтобы узнать, не передавали ли что-нибудь про то… что я сделал. Но ничего не было. Я попытался заснуть, но нога очень болела, и мне было необходимо кольнуться. Утром я пошел к доктору Мендельсону, потому что мне казалось, что речь идет о моей жизни. Если я не смогу ходить, как же я тогда куплю наркотики?

В: Когда вы пришли к доктору Мендельсону?

О: Рано утром. Часов в девять.

В: Он ваш семейный врач?

О: Я до этого в глаза его не видел. Я живу в двух шагах от его приемной, прямо за углом. Я только потому к нему и пошел, что это рядом. Он перебинтовал мне лодыжку, но лучше не стало. Я так и не могу ходить, совсем как калека. Я попросил выписать мне счет и сказал, что заплачу сразу, как только у меня появятся деньги. Потому-то я и назвал свои настоящие имя и адрес. Я и не собирался его обманывать. Я знаю, что поступил плохо, но… я неплохой человек.

В: Когда вы узнали, что миссис Флетчер умерла?

О: По дороге домой от доктора купил газету, и там про это было написано. Тогда-то я и понял, что убил ее.

В: А до этого вы не знали?

О: Я не знал, насколько это было серьезно.

Глава 4

Во вторник 14 декабря — в первый из двух выходных Кареллы на той неделе — ему домой позвонил Джеральд Флетчер. Карелла был очень удивлен, поскольку его номер не значился в телефонном справочнике Риверхеда, и он знал, что никто в участке не дал бы его домашний телефон постороннему.

— Мистер Флетчер, а как вы узнали мой номер?

— У меня есть приятель в прокуратуре.

— Гм-м… ну ладно. Что вам от меня нужно? — не слишком любезно спросил Карелла.

— Извините, что побеспокоил вас дома…

— Да, это мой выходной, — подтвердил Карелла, отлично сознавая, что его слова звучат грубо.

— Я хотел извиниться за вчерашнее, — сказал Флетчер.

— Ах, вот оно что…

— Я знаю, что вел себя отвратительно. Вам, полицейским, надо было выполнять свою работу, а я… ни в коей мере этому не способствовал. Я пытался понять причину такого поведения с моей стороны, и единственное, что приходит в голову, так это то, что я, видимо, был в шоке. Я не любил свою жену, это правда, но когда я нашел ее мертвой… да еще в таком виде… наверное, у меня не такие крепкие нервы, как мне казалось. Извините, если я доставил вам какие-то неприятности.

— Никаких неприятностей не было, — заверил его Карелла. — Вам, конечно, сообщили, что…

— Да, вы поймали убийцу.

— Да.

— Это была быстрая и достойная восхищения работа, детектив Карелла. И я чувствую себя еще более неловко от того, что вел себя так по-идиотски.

— Ну… — промямлил Карелла, и оба замолчали.

— Пожалуйста, примите мои извинения, — наконец сказал Флетчер.

— Да, разумеется, — смутился Карелла.

— Я подумал: может быть, вы свободны сегодня во время ленча?

— Вообще-то я собирался пройтись по магазинам за рождественскими подарками. Мы с женой вчера составили список, и я…

— А в центр вы не поедете?

— Да, но…

— Может быть, вам удастся совместить и то и другое?

— Послушайте, мистер Флетчер, — сказал Карелла, — я понимаю, что вы чувствуете себя неловко из-за вчерашнего, но вы уже извинились, и, поверьте, этого вполне достаточно. Очень любезно с вашей стороны, что вы позвонили, решиться на это было нелегко…

— Почему бы нам не встретиться в час дня в "Золотом льве"? — предложил Флетчер. — Беготня за рождественскими подарками утомит кого угодно. Небольшая передышка вам не повредит.

— А… где находится "Золотой лев"?

— На углу Джунипер и Хай-стрит.

— Так это в центре? Рядом с уголовным судом?

— Совершенно верно. Значит, вы знаете, где он…

— Да, знаю. О'кей.

— Отлично. Буду ждать.

Карелла и сам не знал, что в тот день погнало его в полицейскую лабораторию к Сэму Гроссману. Он подумал, что все равно направляется в ресторан, расположенный неподалеку от суда и от полицейского управления. Но Карелла не смог бы объяснить, почему он, так и не купив куклу для своей дочери Эйприл, поспешил в лабораторию, чтобы успеть туда до встречи с Флетчером.

Когда Карелла вошел, Гроссман сидел, прильнув к окулярам микроскопа. Не поднимая головы, он сказал:

— Садись, Стив, я сейчас закончу.

По-прежнему не глядя на него, Гроссман продолжал вертеть настройку объектива, время от времени делая пометки в блокноте. Карелла сел, с удивлением размышляя: как Гроссман узнал, что это именно он? По звуку шагов? По запаху лосьона для бритья? До этого он и не подозревал, что детектив-лейтенант Сэм Гроссман в своих очках с толстыми линзами, с холодными голубыми глазами, скуластым лицом и строгим отрывистым голосом на самом деле был Шерлоком Холмсом с Бейкер-стрит, 221-Б, способным узнавать человека, даже не взглянув на него. Этот потрясающий фокус Гроссмана мучил Кареллу целых пять минут. Наконец Гроссман оторвался от микроскопа и протянул Карелле руку.

— Ну, выкладывай, что привело тебя на восьмой круг ада?

— Откуда ты узнал, что это я?

— Что-что? — переспросил Гроссман.

— Я вошел в комнату, а ты, не поднимая головы, сказал: "Садись, Стив, я сейчас закончу". Как ты определил, что это я?

— Ага, — с загадочным видом сказал Гроссман.

— Нет, серьезно, Сэм, у меня из-за этого уже шарики за ролики заехали.

— Ну что ж, вообще-то это довольно просто. — Гроссман улыбнулся. — Обрати внимание, сейчас без двадцати пяти час. Минуя зенит, солнце осветило окна лаборатории, и его лучи, преломившись в оконных стеклах, слегка коснулись моих часов и отразились от них под углом, который нам ничего не стоит вычислить.

Карелла неуверенно кивнул.

— Кроме того, образец на предметном стекле этого микроскопа крайне светочувствительный, а это означает, что малейшее отражение любых лучей — гамма-лучей, ультрафиолетовых, инфракрасных — способно вызвать заметные изменения на предметном стекле даже за то короткое время, что я его осматривал. Добавь к этому температуру воздуха, которая, насколько мне известно, десять градусов ниже нуля, уровень загрязненности воздуха — совершенно недопустимый, что, впрочем, характерно для нашего города, — и ты сам поймешь, что этого вполне достаточно, чтобы мгновенно определить, кто пришел.

— Да? — с сомнением спросил Карелла.

— Точно тебе говорю. Впрочем, есть еще один важный фактор, и мы должны учитывать и его, если хотим иметь полное представление об этом процессе. Ты хотел знать, как я определил, что это именно ты вошел в лабораторию и подходишь к столу? Начнем с того, что я услышал, как открывается дверь…

— Да, но как ты узнал, что это я?

— О, это важнейший элемент, позволивший мне прийти к неизбежному заключению, что это…

— Да-да, что это?

— Маршалл Дэвис заметил тебя в коридоре и за полминуты до того, как ты вошел, заглянул ко мне и сказал, что идет Карелла.

— Сукин ты сын! — воскликнул Карелла и расхохотался.

— Кстати, как вам, ребята, понравилась его работа?

— Отлично.

— Фактически он преподнес вам этого типа на блюдечке.

— Без вопросов.

— Полицейская лаборатория наносит новый удар! — Гроссман рассмеялся. — Скоро мы сможем обходиться вообще без вас.

— Знаю. Потому-то и пришел проситься к тебе на работу.

— Почти вовремя. Нет, а кроме шуток, зачем ты пришел? Очередное крупное дело, которое мы должны раскрутить в рекордный срок?

— Да так, ничего особенного. Стянули пару бумажников на Калвер-авеню.

— Ну так приведи сюда потерпевших. Мы постараемся найти отпечатки пальцев вора на их задницах.

— Не думаю, что им это понравится.

— Почему же? Мы будем обращаться с их задницами с величайшей осторожностью.

— О, я уверен, что дама возражать не будет, но тот парень, у которого свистнули бумажник…

— Сукин ты сын! — закричал Гроссман, и оба дружно заржали.

— Серьезно, — отдуваясь, сказал Карелла.

— Как же, серьезно, — передразнил его Гроссман.

— Слушай, я и вправду стараюсь быть здесь серьезным.

— Да-да, конечно.

— Я пришел поблагодарить тебя.

— За что? — Гроссман перестал смеяться и удивленно уставился на Кареллу.

— Я почти раскрыл это дело. А те данные, что ты нам прислал, очень помогли и позволили быстро задержать этого Корвина. Я хотел тебя поблагодарить, вот и все.

— Что значит — "почти раскрыл это дело"?

— Я думаю, что ее убил муж.

— М-да?

— М-да.

— Почему?

— Не могу объяснить. — Карелла пожал плечами и, помолчав, добавил: — Сэм, я по-прежнему уверен, что это сделал Флетчер.

— И поэтому ты сегодня встречаешься с ним в "Золотом льве"? — насмешливо спросил Гроссман.

— Черт бы тебя побрал! А это ты откуда знаешь? — изумился Карелла.

— Ага! — Гроссман ухмыльнулся. — Он звонил тебе из кабинета Ролли Шабрье. А немного погодя я разговаривал с Ролли, и он…

— До свидания, сэр, — поспешно сказал Карелла. — Для одного дня это уже слишком.

Большинство полицейских нечасто балуют себя посещением таких ресторанов, как "Золотой лев". Обычно они завтракают в какой-нибудь забегаловке неподалеку от участка или по-быстрому перехватывают сандвич с кофе прямо за своим рабочим столом. Но в свободное время, развлекая своих жен и подружек, они, как правило, ходят в рестораны, где все знают, что они полицейские, и демонстративно протестуют, когда хозяин говорит: "Сэр, это за счет заведения". Однако в итоге щедрое предложение чаще всего принимается, и вы не найдете ни одного полицейского, который посчитал бы эту практику бесчестной. Получая мизерную зарплату, они перегружены работой, которая заключается в том, чтобы защитить граждан и их имущество от посягательств преступников. И если кто-то из этих граждан может позволить себе сделать жизнь полицейского более терпимой, то зачем же обижать этих людей отказом от бесплатного угощения, предложенного, можно сказать, от чистого сердца?

До этого Карелле никогда не приходилось бывать в "Золотом льве". Один взгляд на меню, выставленное в окне у входа, мог отпугнуть кого угодно — обед обошелся бы ему в месячную зарплату.

Зал представлял собой точную копию гостиной английского постоялого двора первой половины XIX века. Сводчатый потолок поддерживали огромные дубовые балки. На столах, покрытых белоснежными накрахмаленными скатертями, поблескивали тяжелые серебряные столовые приборы. Белые, грубо оштукатуренные стены были увешаны портретами дам и джентльменов елизаветинской эпохи с белыми кружевными воротниками и манжетами, в роскошных бархатных плащах и накидках. Их нарядные костюмы, освещенные свечами, яркими цветными пятнами выделялись в строгой обстановке ресторана.

Столик Джеральда Флетчера находился в дальнем углу зала. При появлении Кареллы Флетчер встал и протянул ему руку.

— Рад, что вы смогли прийти. Садитесь, пожалуйста.

Карелла пожал ему руку и сел. Он чувствовал себя крайне скованно, но не мог сказать почему — то ли из-за обстановки в зале, то ли из-за человека, который его сюда пригласил. Комната была переполнена юристами, обсуждавшими свои последние дела громкими голосами, которые куда больше подошли бы для оглашения приговора на судебном процессе. В их присутствии Карелла ощущал себя кем-то вроде содержателя подпольного игорного притона в компании крупных акул рэкета, вызванного в их шикарные апартаменты для проработки и окончательного решения его судьбы. Служба закону была его жизнью, но он прекрасно отдавал себе отчет, что эти люди по сравнению с ним занимают куда более высокое положение. Человек, сидевший напротив него, был адвокатом по уголовным делам, что само по себе смущало и настораживало. Но, возможно, не только это, а нечто большее заставляло Кареллу чувствовать себя неотесанным и неуклюжим. Неважно было, на самом ли деле Флетчер умнее, изысканнее, привлекательнее Кареллы, или лучше в своей работе, или способен более правильно излагать свои мысли, — главным было отнюдь не это. Карелла и без этого знал, что Флетчер обладает всеми этими качествами: манеры этого человека, его поведение и напористость (да, иначе это и не назовешь) убедительно давали ему понять, что он находится в присутствии человека, намного превосходившего его.

— Выпьете что-нибудь? — спросил Флетчер.

— А вы сами будете?

— Да.

— Тогда мне шотландского с содовой, — сказал Карелла, хотя у него не было привычки пить за ленчем — ни во время работы, ни в выходные. Единственный раз в году он позволял себе это в Рождество, когда садился с семьей за праздничный стол.

Флетчер небрежно махнул рукой официанту.

— Вы когда-нибудь бывали здесь раньше? — спросил он Кареллу.

— Нет, ни разу.

— А мне казалось, что вы могли сюда захаживать. Это же в двух шагах от суда, а вам приходится проводить там много времени, так ведь?

— Да, и довольно часто, — согласился Карелла.

— Будьте любезны, — сказал Флетчер подошедшему официанту, — шотландского с содовой джентльмену, а мне — чистого.

— Слушаюсь, мистер Флетчер, — ответил тот и отправился выполнять заказ.

— Не могу даже выразить, насколько меня поразила та скорость, с которой ваши люди произвели арест, — продолжал Флетчер.

Карелла пожал плечами.

— Нам очень помогла полицейская лаборатория.

— Просто невероятно… Я говорю о неосторожности этого человека. А потом я узнал от Ролли… — Флетчер запнулся и быстро взглянул на Кареллу, — от Ролли Шабрье из прокуратуры… Кажется, вы его знаете?

— Да, знаю.

— Это он дал мне ваш домашний телефон. Надеюсь, вы на него не в обиде?

— Нет-нет, все в порядке.

— Сегодня утром я звонил вам из его кабинета. Представляете, так совпало, что он ведет дело против Корвина.

— Шотландское с содовой, — возвестил официант, ставя стакан перед Кареллой. Второй стакан он поставил перед Флетчером. — Мистер Флетчер, не желаете взглянуть на меню?

— Немного погодя, — ответил тот.

— Да, сэр. — Официант кивнул и отошел.

Флетчер поднял свой стакан.

— За обвинительный приговор.

Карелла последовал его примеру.

— Не думаю, чтобы у Ролли возникли какие-то трудности во время процесса. На мой взгляд, дело элементарное.

Оба сделали по глотку, и Флетчер, промокнув губы салфеткой, сказал:

— В наше время ничего нельзя утверждать наверняка. Как вы знаете, я адвокат и обычно нахожусь по другую сторону баррикад. Вы не поверите, сколько раз мы выигрывали дела, которые многим казались совершенно безнадежными.

Он снова поднял стакан и посмотрел Карелле прямо в глаза.

— Впрочем, надеюсь, что вы правы. Исход дела почти не вызывает сомнений. — Он отхлебнул виски. — Ролли сказал мне, что…

— Да, вы начали рассказывать…

— … что убийца — наркоман…

— Да.

— … который до этого никогда в жизни не грабил квартир.

— Совершенно верно.

— Должен признаться, я испытываю к нему известное сочувствие.

— Неужели?

— Да. И если он наркоман, то автоматически достоин жалости. И когда он признался, что убил женщину, которая была такой сучкой, как моя жена…

— Мистер Флетчер…

— Джерри. О'кей?

— Ну что ж…

— Да знаю, знаю. Не очень-то вежливо с моей стороны говорить так о покойной. Боюсь, вы не знали мою жену, мистер Карелла, и… Кстати, можно называть вас Стивом?

— Конечно.

— Так вот, будь вы с ней знакомы, вы бы меня прекрасно поняли. Но все же мне стоит последовать вашему совету. В конце концов она мертва и больше ничем не сможет мне навредить. Ради чего, спрашивается, ее проклинать? Ну что, Стив, будем заказывать?

Официант буквально подлетел к столу. Флетчер посоветовал Карелле попробовать форель, запеченную в тесте, или пирог с говяжьими почками, которые, по его словам, здесь готовили просто бесподобно. Однако Карелла заказал телячьи ребрышки и кружку пива.

Пока они ели и беседовали, за столом начало происходить что-то странное. А может быть, Карелле так только казалось — точно он сказать не мог. Он не стал бы и пытаться описать кому-то свои ощущения. На первый взгляд разговор с Флетчером выглядел обыкновенной болтовней о таких пустяковых вещах, как условия жизни в городе, приближающиеся праздники, рост цен на бензин… Обсудили несколько новых фильмов. Поговорили об эффективности медного браслета, подаренного Мейером Клингу. Затем вспомнили Висконсинский университет, где Флетчер учился на юридическом, и письма, которые дети Кареллы писали и продолжали писать Санта-Клаусу. Похвалили качество жаркого и достоинства эля по сравнению с пивом. Но сквозь эту спокойную, вежливую и абсолютно бессодержательную болтовню прорывалось нечто такое, что заставило Кареллу почувствовать возбуждение и страх. Во время этого разговора детектив с поразившей его самого уверенностью понял, что Джеральд Флетчер действительно убил свою жену. Он знал это, хотя никто ему об этом не говорил; знал, несмотря на то что об убийстве больше не было сказано ни слова. Вот почему Флетчер позвонил ему в то утро и пригласил на ленч. И пока они не закончили есть и не встали из-за стола, выражение лица адвоката и каждый его жест кричали: да, он знает, что Карелла подозревает его в убийстве. Именно потому он и находится в этом респектабельном ресторане, чтобы дать понять этому паршивому фараону: да, я убил свою жену, однако все улики указывают на другого человека, и ты уже получил его признание. А я убил эту суку и очень рад, что убил ее!

И ты ничего не сможешь мне сделать.

Глава 5

В ожидании суда Ральф Корвин сидел в старейшей городской тюрьме, которую как полицейские, так и заключенные почему-то издавна окрестили "Калькуттой". Каким образом городской дом заключения превратился в "Калькутту", оставалось загадкой. Совершенно автоматически в голову приходила мысль о какой-то жуткой зловонной яме, но, как ни странно, "Калькутта" считалась неплохой тюрьмой: во всяком случае, среди ее обитателей был самый низкий процент самоубийств по сравнению со многими другими городскими учреждениями подобного типа. Само здание было старым, построенным еще в те времена, когда масоны знали, как класть кирпичи, и именно поэтому успешно выдержало натиск времени и непогоды, уступив лишь городскому смогу, покрывшему красно-рыжие кирпичные стены толстым слоем копоти и сажи.

Однако внутри здания стены и коридоры сверкали свежей краской, камеры были хоть и маленькими, но чистыми. Заключенные имели все необходимые условия для отдыха и развлечений — пинг-понг, телевизор, а во внутреннем дворе — площадку для гандбола. Персонал тюрьмы состоял из сотрудников, прекрасно знавших свое дело и неплохо обращавшихся со своими подопечными. Кто сказал, что все тюремщики — это обязательно злобные тупые садисты?

Ральф Корвин отбывал предварительное заключение в левом крыле здания, отведенном для совершивших особо тяжкие преступления. Помимо самого Корвина в его тюремном блоке сидели еще трое: первый джентльмен уморил голодом своего шестилетнего сына, приковав его цепью в подвале собственного дома в Калмз-Пойнте; второй поджег синагогу в Маджесте, а третий представитель криминальной элиты во время ограбления бензоколонки в Беттауне выстрелил кассиру в лицо, ослепив его. Раненый, истекая кровью и ничего не видя, в панике выскочил на дорогу и был задавлен двадцатитонным грузовиком. Однако, как говорится в одном старом анекдоте, он бы не умер, если бы сначала в него не стреляли.

Камера Корвина находилась в самом конце коридора. В среду утром Карелла застал его сидящим на нижней койке — руки зажаты между колен, голова опущена, как во время молитвы. На посещение тюрьмы было необходимо получить разрешение прокурора и адвоката Корвина, и Карелла получил его, хотя и тот, и другой опасались, что разговор детектива с подследственным может повредить ведению дела. Услышав приближающиеся шаги, Корвин вскинул голову и, едва открылась дверь, поднялся с койки.

— Как ваши дела? — спросил Карелла, протягивав руку.

Корвин слабо стиснул его ладонь.

— А я все гадал, кто же из вас Карелла. Я перепутал ваши фамилии — вашу и того блондина, не помню, как его там. Теперь я знаю, вы — Карелла.

— Да.

— Зачем вы пришли?

— Хотел задать вам несколько вопросов.

— Мой адвокат сказал…

— Я говорил с вашим адвокатом, он в курсе.

— Да, но он сказал, что я ничего не должен добавлять к тому, что говорил раньше. Вообще-то он тоже хотел прийти, но я сказал, что сам смогу о себе позаботиться. К тому же мне этот тип совершенно не нравится. Вы его видели? Такой маленький очкастый шпент, очень похож на таракана.

— Тогда почему вы не попросите другого адвоката?

— А можно?

— Конечно.

— А у кого?

— Обратитесь в общество юридической защиты.

— Вы не могли бы это сделать для меня? Позвонить им и сказать, что…

— К сожалению, нет.

— Почему? — Корвин с подозрением посмотрел на Кареллу.

— Я не хочу делать ничего такого, что могут посчитать попыткой помешать ведению дела.

— Какого дела? Моего или прокуратуры?

— И того, и другого. Откуда мне знать, к какому выводу может прийти судья, если…

— О'кей, как мне отсюда позвонить в это самое общество?

— Попросите кого-нибудь из администрации. Или просто скажите вашему адвокату. Уверен, если вы объясните ваши чувства, у него не останется возражений и он оставит ваше дело. Вам бы захотелось защищать кого-то, кому вы не нравитесь?

— Нет, конечно, — отозвался Корвин и вяло пожал плечами. — Но мне бы не хотелось его обидеть. Он маленький таракан, но какого черта?

— Учтите, Корвин, у вас поставлено на карту очень многое.

— В том-то и дело. Хотя… какая разница!

— Что вы имеете в виду?

— Ведь я же убил ее. Какая в таком случае разница, кто адвокат? Никто меня не спасет. Все и так ясно как дважды два.

Веки Корвина задрожали. Переплетя пальцы рук, он снова сел на койку и сказал:

— Мне приходится сцеплять руки, иначе меня так начнет колотить, что я рассыплюсь на куски, понимаете?

— Вам плохо?

— Ломка — это всегда плохо, а еще хуже, когда нельзя кричать. Стоит мне закричать, как этот сукин сын в соседней камере, тот, что запер своего сына в подвале, велит мне заткнуться. Я его боюсь. Вы его видели? Он, должно быть, весит с центнер. Представляете, этот гад посадил своего сына на цепь в подвале. И не давал ему есть. Что только заставляет людей вытворять такие вещи?

— Не знаю, — вздохнул Карелла. — Вам давали какие-нибудь лекарства?

— Нет, они сказали, что здесь не больница. Как будто я сам не знаю! Я попросил своего адвоката, таракана этого, чтобы меня перевели в клинику для наркоманов в "Буэнависта", а он говорит, что сначала администрация тюрьмы должна произвести тесты, чтобы я у них проходил по делу как наркоман, а это займет еще пару дней. Да через пару дней я уже не буду проходить ни по какому делу, через пару дней я все свои кишки выблюю и загнусь. Кто придумал эти правила? Какой во всем этом смысл? Не понимаю я правил, ей-богу, не понимаю я этих дурацких правил! Я понимаю только одно — наркотики. Без наркотиков я забываю обо всех идиотских правилах! Когда нужно уколоться, все правила катятся к черту! Господи, как же я ненавижу все эти правила!

— Как вы себя чувствуете? Можете отвечать на вопросы?

— Как я себя чувствую? Так, как будто сейчас упаду замертво, вот как я себя чувствую!

— Я могу прийти в другой раз.

— Нет-нет, спрашивайте. Что вас интересует?

— Конкретно меня интересует, как вы ударили ножом Сару Флетчер.

Корвин нервно стиснул руки, облизнул губы и подался вперед, словно борясь с неожиданным приступом тошноты.

— А как по-вашему, что происходит, когда пыряешь человека ножом? Просто… втыкаешь в него нож, вот и все.

— Куда?

— В живот.

— С левой стороны?

— Да, наверное. Я правша, а она стояла лицом ко мне. Наверное, туда я и ударил.

— А потом?

— В каком смысле?

— Что вы делали потом?

— Я… знаете, наверное, надо было вытащить нож. По-моему, я настолько перепугался, ударив ее, что забыл обо всем на свете. Надо было вытащить из нее нож, правда? Я помню, как она от меня попятилась, а потом упала, и нож все еще торчал в ней.

— Она вам что-нибудь говорила?

— Нет, она… у нее на лице было такое жуткое выражение… ужаса… боли и… как будто она не могла понять, зачем я это сделал.

— Где был нож, когда она упала?

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Нож был у нее в правой стороне тела или в левой?

— Не помню.

— Постарайтесь вспомнить.

— Не знаю. Как раз в тот момент я услышал, как открывается входная дверь, и единственное, что меня интересовало, — как бы поскорее смыться.

— Что она сделала, когда вы ее ударили? Может быть, дернулась? Отпрянула от вас?

— Нет, попятилась прямо назад. Так, как будто не могла поверить в то, что я сделал, и… как будто не хотела находиться рядом со мной, понимаете?

— А потом она упала?

— Да. У нее… подломились ноги… она схватилась за живот, ее руки… это было ужасно… они хватали воздух, понимаете? А потом она упала.

— В каком положении?

— На бок.

— На какой?

— Я по-прежнему мог видеть рукоятку ножа — значит она упала… на бок, противоположный тому, куда я ее ударил.

— Вы же видели, как она лежала на полу. Покажи те мне.

— Ну… — Корвин поднялся с койки и встал перед Кареллой. — Предположим, что койка — это окно. Ее ноги были вытянуты в мою сторону, а голова повернута к окну. Представьте себя на моем месте… — Корвин лег на пол и вытянул ноги по направлению к Карелле. — Вот в таком положении она и лежала.

— Хорошо, теперь покажите, на каком боку.

Корвин перекатился на правый бок.

— Вот на этом.

— Значит, на правом?

— Выходит, что да.

— А нож торчал в левом боку, так?

— Да.

— Точно там, куда вы ее ударили?

— Наверное, да.

— Когда вы разбили стекло и вылезали из окна, нож был в том же самом положении?

— Не знаю. Я больше не смотрел ни на нож, ни на нее. Я только хотел побыстрее выбраться оттуда. Ведь кто-то же вошел в квартиру, понимаете?

— И последний вопрос, Ральф. Когда вы вылезали из окна, она была мертва?

— Понятия не имею. Она истекала кровью и… лежала очень Тихо. Наверное, да. Точно не знаю.

— Алло, мисс Симонов?

— Да.

— Детектив Клинг, восемьдесят седьмой участок. Я…

— Простите, кто?

— Клинг, детектив Клинг. Помните, мы с вами говорили в вестибюле…

— Ах да, конечно! Как ваши дела?

— Спасибо, отлично. Я вам весь день звоню. И только сейчас мне пришло в голову — тоже мне, тот еще детектив! — что вы, наверное, на работе и до пяти вас не будет дома.

— Да, я действительно работаю, — сказала Нора, — но только дома. Я свободный художник. Вообще-то мне давно пора завести автоответчик. Я ездила навестить мать. Жаль, что вам пришлось так долго дозваниваться.

— Что ж, — Клинг улыбнулся, — все-таки мне повезло.

— Я только что вошла, даже не успела снять пальто.

— Я подожду.

— Подождете? А то эта квартира ужасно жаркая. Стоит закрыть все окна, и здесь можно будет выращивать орхидеи. А если оставить окно открытым хотя бы на маленькую щелочку, то приходишь домой и как будто попадаешь на Северный полюс. Я сейчас… Боже, да здесь задохнуться можно!

Дожидаясь, пока Нора подойдет к телефону, Клинг разглядывал медный браслет на запястье. Если он и в самом деле начнет действовать, надо будет послать такой же своей тетушке в Сан-Диего, которая вот уже почти пятнадцать лет страдает от ревматизма. А если не начнет, то он подаст на Мейера в суд.

— Алло, вот и я.

— Алло.

— Теперь все в порядке, — сказала Нора. — Не выношу крайностей, а вы? На улице жуткий мороз, а в квартире градусов под тридцать… Мистер Клинг, а по какому поводу вы звоните?

— Наверное, вам уже известно, что мы арестовали человека, который совершил убийство у Флетчеров…

— Да, я прочла в газете.

— Сейчас прокуратура возбудила против него уголовное дело. Сегодня утром нам оттуда позвонили и просили узнать, не могли бы вы подъехать и опознать Корвина как человека, которого вы видели в подвале вашего дома?

— А для чего это нужно?

— Простите, мисс Симонов, не понял…

— В газетах писали, что вы получили полное признание. Зачем же вам понадобилось еще и…

— Да, разумеется, все это так, но его адвокат настаивает, чтобы в деле были представлены все улики.

— Зачем?

— Ну, например… предположим, что я признался в том же убийстве, а вышло так, что на ноже не мои отпечатки пальцев и я не тот, кого вы видели в подвале, потому что на самом деле в ночь убийства я был где-нибудь в Сканектеди. Понимаете, что я имею в виду? Есть признание или нет, но прокурор должен располагать неопровержимыми доказательствами.

— Понятно.

— Вот я и звоню, чтобы выяснить, согласны ли вы опознать этого человека?

— Да, конечно.

— Как насчет завтрашнего утра?

— В котором часу? Обычно я встаю довольно поздно.

— Назовите удобное для вас время сами.

— Сначала скажите, где все это будет происходить.

— В центре, на Арбор-стрит, там, где здание уголовного суда. Вы заворачиваете за угол и…

— Но я не знаю, где находится уголовный суд.

— Суд? На Хай-стрит.

— Теперь понятно, это в самом центре.

— Да.

— Одиннадцать утра для вас не слишком поздно?

— Нет, отлично.

— Тогда договорились.

— Я встречу вас в вестибюле. Арбор-стрит, 33. Без пяти одиннадцать, о'кей?

— О'кей.

— Если только я не перезвоню вам. Мне надо договориться с прокуратурой…

— А когда вы будете перезванивать? Если, конечно, будете.

— Через две-три минуты.

— Тогда все в порядке. Просто я хотела принять ванну.

— Если я не позвоню в ближайшие… ну, скажем, пять минут, то увидимся утром.

— Хорошо.

— Спасибо, мисс Симонов, — сказал Клинг.

— До свидания, — ответила она и положила трубку.

Глава 6

Адвокат Корвина быстро сообразил, что если он не даст согласия на проведение опознания своего клиента, то прокуратура просто-напросто направит в Верховный суд соответствующий запрос и без помех получит нужное разрешение, поэтому не стал чинить никаких препятствий. Он поставил только два условия: во-первых, чтобы это было беспристрастное опознание, и, во-вторых, чтобы ему позволили на нем присутствовать. Ролли Шабрье, который в данном деле представлял прокуратуру, с готовностью пошел ему навстречу.

Беспристрастное опознание означало, что Корвин и другие люди, выстроенные в шеренгу перед свидетелем, должны быть одеты приблизительно в одном стиле и иметь почти одинаковое телосложение и цвет кожи. Например, было бы недопустимо, если бы все остальные в шеренге были карликами-пуэрториканцами, одетыми в клоунские костюмы, что, конечно же, дало бы свидетелю возможность сразу же исключить их из числа подозреваемых и опознать оставшегося, не особенно задумываясь, тот ли человек пробежал через подвал в ночь убийства.

Ролли Шабрье выбрал шестерых детективов из прокуратуры, по росту и телосложению очень походивших на подследственного, попросил их одеться по-спортивному, а затем гуськом загнал в свой кабинет вместе с Корвином, еще в "Калькутте" переодевшимся в свою повседневную одежду.

В присутствии Берта Клинга и Харви Джонса, адвоката Корвина, который и в самом деле оказался очень похожим на таракана, Ролли Шабрье подвел Нору Симонов к шеренге.

— Мисс Симонов, я прошу вас посмотреть на этих семерых мужчин и сказать, есть ли среди них тот, кого вы видели в подвале дома 721 по Сильверман-Овал вечером двенадцатого декабря приблизительно в двадцать два сорок пять.

Нора внимательно оглядела всех семерых.

— Да.

— Вы узнаете кого-нибудь из этих людей?

— Да.

— Кого из них вы видели в подвале?

— Вот этого. — Нора без колебаний указала на Корвина.

Детективы из прокуратуры снова надели на Ральфа Корвина наручники, вывели его в коридор, спустились с ним в лифте на цокольный этаж здания и посадили в полицейский фургон, который отвез его назад в "Калькутту". Харви Джонс поблагодарил Шабрье за прекрасно организованное опознание и сказал, что клиент больше не нуждается в его услугах и что скорее всего к делу будет подключен новый адвокат, но это вовсе не означает, что ему не было приятно работать с Шабрье. Ролли, в свою очередь, поблагодарил Джонса, и тот уехал к себе в контору. Потом Шабрье поблагодарил за сотрудничество Нору, пожал руку Клингу, проводил их до лифта, попрощался и убежал по коридору еще до того, как двери лифта захлопнулись, — розовощекий толстяк с тонкой ниточкой усов, в темно-синем костюме и коричневых ботинках. Клинг подумал, что такому человеку, как Ролли, амбиций не занимать.

Когда они оказались в мраморном вестибюле, Клинг сказал:

— Ну вот, все оказалось очень просто, правда?

— Да, — ответила Нора. — Но я себя чувствую… не знаю… кем-то вроде доносчика. Нет, я понимаю, этот человек убил Сару Флетчер, но в то же время мне неприятно думать, что мои показания помогут осудить его. — Она пожала плечами и смущенно улыбнулась. — В любом случае я рада, что все это кончилось.

Клинг усмехнулся.

— Мне очень жаль, что вы так болезненно все это переживаете. Может ли полицейское управление загладить свою вину, пригласив вас на ленч?

— От кого исходит это предложение — от управления или лично от вас? — подозрительно спросила Нора.

— Вообще-то лично от меня. Что вы на это скажете?

Клинг отметил про себя ее абсолютно бесхитростную манеру держаться и задавать вопросы непосредственно, совсем как ребенок, который ожидает услышать только честный ответ. Она на ходу посмотрела на него, поправила спадавшую на глаза длинную прядь каштановых волос и сказала:

— Если только на ленч, то все отлично.

— Не более того, — с улыбкой сказал Клинг, хотя и не смог скрыть своего разочарования. Он все еще скучал по Синди Форрест, и ему казалось, что самый лучший способ для мужчины доказать себе, что он по-прежнему привлекателен для женщин, это взять приступом кого-нибудь вроде Норы Симонов на зависть и удивление Синди. Впрочем, в том, что Нора Симонов разделяет это мнение, уверенности не было.

— Если это будет только ленч, то это прекрасно, — повторила она, ясно давая понять, что не стремится к установлению более тесных отношений. Однако она уловила тон ответа Клинга, он это знал — на ее лице, как на барометре, отражались все ее эмоции, любая перемена настроения. Она прикусила губу и опустила голову. — Мне очень жаль, что это прозвучало так… решительно. Видите ли, все дело в том, что я люблю одного человека и не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, что я могу быть… ну… заинтересована в… Господи, что я несу!

— Ну что вы, все в порядке, — успокоил ее Клинг.

— Терпеть не могу людей с донжуанскими замашками. Боже, как это противно! Но как бы то ни было, неужели нам сейчас обязательно устраивать себе ленч? Я даже не голодна. Кстати, который час?

— Начало первого.

— Может быть, мы немного прогуляемся и поболтаем? Если так, то у меня не возникнет ощущения, что я неверна своей "гран амур", — шутливо сказала она. — Да и у вас не будет чувства, что все ваши усилия пропадают впустую.

— С удовольствием пройдусь с вами, — покладисто сказал Клинг.

В тот четверг за девять дней до Рождества небо над городом заволокли тяжелые серые облака, а во второй половине дня бюро погоды обещало обильный снегопад. Резкие порывы ветра, хлеставшие со стороны реки, закручивали снег в маленькие бешеные смерчи, с воем проносившиеся по узким улочкам делового центра. Нора шагала, низко опустив голову, то и дело поправляя свои длинные волосы. Защищаясь от ветра, который, казалось, твердо вознамерился смести ее с тротуара, она взяла Клинга под руку и несколько раз утыкалась лицом ему в плечо, когда ее глаза начинали слезиться. Клинг уже начал жалеть, что она предупредила его обо всем заранее. Пока она рассуждала о погоде и о том, как ей нравится город накануне рождественских праздников, он тешил себя дикими фантазиями, несомненно, порожденными комплексом мужского превосходства: далеко неглупый, решительный, симпатичный, остроумный, отзывчивый полицейский завоевывает сердце красивой молодой девушки и уводит ее прямо из-под носа у ни на что не способного недотепы и идиота, которого она по какому-то недоразумению обожает…

— И люди тоже, — говорила Нора, — что-то с ними происходит под Рождество… я не знаю… наступает какой-то душевный подъем.

…Девушка, в свою очередь, понимает, что все эти годы она тщетно мечтала о встрече с симпатичным, решительным и вообще на редкость положительным полицейским, и щедро дарит ему свою любовь, которую она раньше так нелепо, впустую растрачивала на этого сладкоречивого придурка…

— Нет, серьезно, — тем временем продолжала Нора, — это чувство настигает и меня, хотя в душе я понимаю, что все это выхолощено и коммерциализировано. Мне это самой странно, потому что я еврейка и мы никогда не отмечаем Рождество.

— Сколько вам лет? — спросил Клинг.

— Двадцать четыре. А вы еврей?

— Нет.

— Клинг… — Нора пожала плечами. — Вполне может быть еврейской фамилией.

— А ваш приятель тоже еврей?

— Нет.

— Вы помолвлены?

— Не совсем. Но мы собираемся пожениться.

— Чем он занимается?

— Если не возражаете, я бы предпочла не обсуждать эту тему.

В тот день они больше не говорили о приятеле Норы. Они шли по улицам, ярко освещенным рождественскими елками, мимо магазинных витрин, увешанных мишурой и гирляндами разноцветных лампочек. На перекрестках Санта-Клаусы звонили в колокольчики, собирая пожертвования, музыканты из Армии спасения дули в трубы и тромбоны, звенели бубнами, протягивая прохожим жестяные кружки для мелочи; покупатели торопились по магазинам, нагруженные подарками в ярких обертках, а облака над головой становились все более густыми и зловещими.

Еще Нора рассказала, что все свое рабочее время обычно проводит в студии, которую оборудовала в одной из комнат своей большой квартиры ("Я работаю каждый день, но раз в неделю езжу в Риверхед к матери, как раз там я вчера и провела весь день, когда вы пытались мне дозвониться"). Она занимается самыми различными видами дизайна, начиная с оформления книжных обложек, театральных афиш и рекламных буклетов промышленных фирм и кончая рисунками в поваренных книгах и цветными иллюстрациями для детских книжек. Обычно ее день загружен. Это ведь не только работа. Надо еще обегать редакторов, продюсеров, авторов — короче говоря, множество людей. ("Будь я проклята, если стану платить двадцать пять процентов своих гонораров агенту. В наше время некоторые из них гребут деньги лопатой! Вам не кажется, что надо принять закон по этому поводу?") Она изучала искусство в "Купер-Юнион" в Нью-Йорке, потом пошла в Род-Айлендскую школу дизайна, чтобы приобрести больше практических навыков, а год назад переехала сюда и устроилась в рекламное агентство "Тадлоу, Браннер, Гроулинг и Кроув", где проработала чуть больше полугода, делая эскизы к оформлению консервных и сигаретных упаковок и выполняя другие не менее "интересные" задания, пока наконец не решила уволиться и уйти на вольные хлеба. ("Вот и вся история моей жизни".)

Было уже почти три часа дня.

Клинг начал подозревать, что он уже почти влюбился в нее, но ему было пора возвращаться на работу. Он отвез Нору домой на такси и перед тем, как высадить у дома на Сильверман-Овал, подозревая, что ее слова по поводу великой любви к своему избраннику были чисто женским притворством, сказал:

— Нора, прогулка с вами доставила мне огромное удовольствие. Могу я увидеться с вами еще раз?

Нора озадаченно посмотрела на него, как бы удивляясь тому, что, несмотря на все свои усилия, так и не сумела втолковать ему, что это абсолютно невозможно. Печально улыбнувшись, она покачала головой.

— Пожалуй, нет.

Потом вышла из такси и скрылась в подъезде.

Среди личных вещей Сары Флетчер, представлявших интерес для следствия до ареста Ральфа Корвина, была записная книжка, найденная в ее сумочке на комоде. В четверг днем, сидя за рабочим столом, Карелла внимательно изучал ее содержание, в то время как Мейер и Клинг обсуждали целебные свойства медного браслета, который Клинг по-прежнему продолжал носить на запястье. В дежурке было необычайно тихо — можно было даже слышать собственные мысли.

Ни треска пишущих машинок, ни телефонных звонков; за решеткой в дальнем конце комнаты никто не орал о жестокости полиции и о нарушении прав человека, все окна были плотно закрыты, как ножом обрезав доносившийся с улицы рев машин. Из уважения к этой мирной тишине, а также потому, что Карелла с сосредоточенным видом уткнулся в записную книжку Сары Флетчер, Мейер и Клинг разговаривали вполголоса.

— Могу сказать только одно, — говорил Мейер, — этот браслет способен творить чудеса. Этим все сказано.

— А ты можешь объяснить, как так получается, что я пока что никаких чудес не ощущаю?

— Когда ты его надел?

— Сейчас посмотрим. Я пометил в календаре.

Они сидели в ближайшем к камере предварительного заключения углу дежурки — Клинг за своим столом, а Мейер примостился на краешке столешницы. Стол стоял у стены, служившей своеобразной доской объявлений, а потому залепленной всевозможными бумагами. Там были циркуляры из полицейского управления, пометки о новых правилах и инструкциях, расписание дежурств на следующий год (включая ночные и дневные смены, а также выходные дни для всех шести детективных групп участка), карикатура, вырезанная из журнала, который выписывал каждый уважающий себя блюститель закона, несколько телефонных номеров потерпевших, с которыми Клинг рассчитывал связаться до того, как кончится его смена, фотография Синди Форрест, которую он вот уже неделю собирался снять, и несколько куда менее симпатичных фото преступников, находившихся в розыске. Чтобы добраться до календаря, Клингу пришлось сорвать объявление о ежегодной новогодней вечеринке сотрудников управления.

— Вот, пожалуйста, — сказал он. — Ты подсунул мне этот браслет первого декабря.

— А сегодня у нас какое? — спросил Мейер.

— Шестнадцатое.

— С чего ты взял, что я дал его тебе первого числа?

— Вот пометка — "БМ". Браслет Мейера.

— Ну ладно, значит, получается ровно две недели. Ну и чего ты от меня хочешь? Я же сказал, что он начнет действовать через две недели.

— Ты сказал — через десять дней.

— Быть такого не может. Я сказал: через две недели.

— В любом случае прошло больше двух недель.

— Слушай, Берт, этот браслет творит чудеса, он может вылечить буквально все, начиная с артрита и кончая…

— Тогда почему он на меня не действует?

— А чего ты, собственно, ждал от него? — ухмыльнулся Мейер. — Чуда?

На алфавитных страничках записной книжки Сары Флетчер Карелла не нашел ничего интересного. У нее был хороший почерк, и все имена, адреса и номера телефонов читались легко. Даже когда она вычеркивала старый телефонный номер, то это делалось одной ровной чертой, а под ней вписывался новый. Полистав книжку, Карелла пришел к выводу, что большинство ее знакомых представляли собой супружеские пары (Чак и Нэнси Бентон, Гарольд и Мэри Спендер, Джордж и Ина Гроссман и так далее). Помимо этого, там были телефоны нескольких ее подруг, местных магазинчиков и предприятий бытового обслуживания, парикмахера Сары, ее зубного врача, а также номера нескольких городских ресторанов. Это была самая обычная, ничем не примечательная записная книжка, однако в самом ее конце Карелла наткнулся на страничку, наверху которой было напечатано: "ДЛЯ ЗАМЕТОК".

— Меня из всего этого интересует только одно, — тем временем продолжал Клинг, — мое плечо по-прежнему болит. Да это просто счастье, что мне не пришлось участвовать в какой-нибудь перестрелке, потому что в этом случае мне бы не удалось быстро выхватить револьвер.

— Когда ты в последний раз был в перестрелке? — скептически прищурился Мейер.

— Да я, считай, каждый день в них участвую, — засмеялся Клинг.

Под словами "ДЛЯ ЗАМЕТОК" было пять имен, адресов и телефонных номеров, вписанных аккуратным почерком Сары. Все имена принадлежали мужчинам. Было совершенно очевидно, что они были занесены в книжку в разное время, поскольку одни были написаны карандашом, другие чернилами. Заключенные в скобки загадочные сокращения, сопровождавшие каждую запись, были сделаны разноцветными фломастерами.

— Эндрю Харт

Холл-авеню, 1120, 622-8400 (БиГП) (СДж)

— Майкл Торнтон

Саут-Линдер, 371, 881-9371

(С)

— Лу Кантор

Северная 16-я улица, 434, ФР-2346

(ЛС) (СДж)

— Сэл Декотто

Гровер-авеню, 831, ФР-3287

(С) (СДж)

— Ричард Феннер

Хендерсон, 110, 593-6648

(ОуК) (СДж)

Если что Карелла и любил, так это всевозможные коды и шифры. Он "обожал" их почти так же, как корь, ветрянку и краснуху у своих близнецов.

Тяжело вздохнув, он выдвинул верхний ящик стола и достал оттуда телефонный справочник Айсолы. Он искал адрес первого человека из списка Сары Флетчер, когда Клинг сказал:

— Слышь, Мейер, есть парни, которые обожают мусолить дело даже после того, как оно закрыто.

— Ты кого имеешь в виду?

— Одного вполне конкретного, очень подозрительного детектива.

Карелла сделал вид, что ничего не слышал. Адрес Эндрю Харта в телефонном справочнике совпадал с адресом в записной книжке. Он еще раз сверился со списком и полез в конец справочника.

— Когда-то я знал одного очень подозрительного полицейского, — сказал Мейер и подмигнул.

— Ух ты! Расскажи, — попросил Клинг и тоже подмигнул.

— Случилось это в Беттауне, когда он был на обходе… Это было… года три-четыре назад. Стоял дикий мороз, не такой, как сегодня, а еще хуже, но тот парень… он был таким дотошным, таким подозрительным, что обходил свой участок, что твоя ищейка, даже в бары не заходил выпить кофейку или там капельку-другую для согреву.

— Прямо ненормальный какой-то, — ухмыльнулся Клинг.

Карелла нашел адрес Майкла Торнтона, второго человека из списка Сары Флетчер. Он тоже совпадал с адресом в записной книжке.

— Так он и был ненормальным, можешь не сомневаться, — закивал Мейер. — А уж подозрительный до того, что просто жуть берет. Я говорил, что в тот день было чертовски холодно?

— Кажется, говорил.

— Ты слушай дальше, — продолжал Мейер, закуривая. — Так вот, у одной симпатичной и о-очень хорошо сложенной дамочки из Беттауна была привычка купаться каждый Божий день в любую погоду, не важно — дождь, снег, жара или слякоть. Да, я говорил, что грудь у нее была необъятная?

— По-моему, говорил.

Карелла продолжал листать телефонный справочник, сверяя имена и адреса.

— Жила она у самого берега реки и обожала купаться нагишом, потому что дом ее стоял на отшибе, почти в самом конце острова. Это было еще до того, как построили новый мост, и в ту часть Беттауна надо было добираться на пароме. Так получилось, что дом этой дамочки находился на участке того самого подозрительного полицейского. И вот, представь себе, она выскакивает на берег, обхватив себя руками и растирая бока — ведь холодно! — и тот подозрительный…

— Ну-ну, и что же он? — нетерпеливо спросил Клинг.

— Он смотрит, как она, растираясь, несется к воде и орет: "Стой, полиция!" Она останавливается, поворачивается к нему, по-прежнему обхватив себя под грудями, и возмущенно спрашивает: "Что я сделала, офицер? Что я такого нарушила?" А он ей отвечает: "Не то, что вы сделали, леди, а то, что собирались сделать. Неужели вы думаете, что я буду стоять и спокойно смотреть, как вы топите этих двух милых щенков с розовыми носиками?!"

Клинг захохотал. Мейер тоже заржал над своей собственной шуткой и хлопнул ладонью по столу.

— Ребята, может, вы наконец заткнетесь? — поинтересовался Карелла.

Он проверил все пять адресов. Утром ему предстояла большая работа.

Это было шестое по счету письмо, написанное Эйприл Кареллой Санта-Клаусу. Стоя на кухне, она еще раз перечитывала его через плечо матери.

"Дарагой Санта!

Надеюсь, что тебя не очинь расердят эти мои письма. Я знаю, что ты очинь занет в это время года. Но я кое-что придумала и хотела изминить мое последнее письмо. Пжалуста, не принаси швейный наборчик, а вместо этого я бы хотела куклу как у Ронни. Мой брат Марк сам напишит тебе о сваих желаниях. Пока с увожением Эйприл Карелла"

— Мам, ну как? Что об этом думаешь? — спросила Эйприл.

Она стояла у матери за спиной, и та не видела ее губ, а потому даже не подозревала, что к ней обращается дочь. Тэдди Карелла, очаровательная женщина с черными как ночь волосами и блестящими темно-карими глазами, была глухонемой. Только глазами она могла почувствовать, как рождаются слова, потому что для нее слова были видимыми и осязаемыми, "вылепливались" прямо в воздухе пальцами, она могла прочесть их на ощупь в темноте, положив руку на губы своего мужа, и значение каждого слова было для нее куда более глубоким, чем если бы она воспринимала их только на слух. Она была целиком поглощена ошибками в письме дочери и не заметила, как Эйприл обошла вокруг ее стула. Ну почему дочь в состоянии правильно написать слово "желания" и тут же до неузнаваемости искорежить слово "занят"? Это находилось за пределами понимания Тэдди. Может быть, стоит сходить к учительнице Эйприл и деликатно посоветовать, что какими бы великолепными ни были у ребенка способности к правописанию, но у нее будет получаться гораздо лучше, если бы воображаемый процесс складывания букв в слова можно было как-нибудь контролировать. Конечно, что-то из первоначального смысла слова может потеряться, но…

Эйприл дотронулась до ее руки.

Тэдди посмотрела на дочь в неярком свете лампы, висевшей над старым дубовым столом в большой кухне, и в который раз поразилась их почти невероятному сходству. Но, что более важно, даже выражение лиц у обеих было одинаковым. Когда Эйприл повторила вопрос, Тэдди посмотрела на ее губы, потом подняла руки и медленно "произнесла" свой ответ, в то время как Эйприл не сводила глаз с рук матери. С некоторым удивлением Тэдди подумала, что ребенок, который не может правильно написать слово "занят", с легкостью понимает фразу, которую она составляла пальцами, особенно если это фраза: "Ты пишешь с ошибками". Но Эйприл, улыбаясь и кивая в знак понимания, смотрела, как из букв складывается одно слово, потом другое, потом целое предложение… Наконец она кивнула и сказала:

— Мам, а в каких словах у меня ошибки? Покажи, пожалуйста.

Они начали перечитывать письмо, но в этот момент Эйприл услышала щелчок замка во входной двери. Ее глаза встретились с глазами Тэдди, и на их лицах мгновенно появилась улыбка. Они вместе поднялись из-за стола. Марк, брат-близнец Эйприл, уже летел сломя голову вниз по лестнице встречать отца.

Карелла вернулся домой.

Глава 7

На следующее утро, в начале девятого, полагая, что большинство людей через час будут находиться по дороге на работу, Карелла позвонил Эндрю Харту по номеру из записной книжки Сары Флетчер. Трубку сняли после пятого звонка.

— Алло? — спросил мужской голос.

— Мистер Харт?

— Да, я слушаю.

— Это детектив Карелла из восемьдесят седьмого участка. Я хотел бы…

— В чем дело? — тут же перебил Харт.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, мистер Харт.

— Я бреюсь, — недовольно буркнул тот. — Мне скоро выходить на работу. По какому поводу вопросы?

— Мистер Харт, мы расследуем убийство…

— Что?! Убийство?

— Да, сэр.

— Чье? Кого убили?

— Женщину по имени Сара Флетчер.

— Я не знаю никакой Сары Флетчер.

— У меня сложилось впечатление, что она-то вас знала.

— Сара… Флетчер, вы сказали?

— Совершенно верно.

— Нет, я не знаю никого с таким именем. Кто сказал, что мы были знакомы? В жизни о ней не слышал.

— Ваше имя есть в ее записной книжке.

— Что? Мое имя? Это невозможно.

— Мистер Харт, в данный момент эта книжка лежит передо мной, и здесь есть ваше имя, адрес и телефон.

— Ну что ж… могу только сказать, что я понятия не имею, как они туда попали.

— Я тоже. Именно поэтому я и хочу с вами поговорить.

— О'кей, — согласился Харт. — Который час? Боже, уже начало девятого!

— Да.

— Слушайте, мне надо срочно добриваться и выбегать из дома. Вы не могли бы позвонить мне на работу? Часов в десять, а? К тому времени я буду посвободнее. Я бы встретился с вами и раньше, но ровно в девять ко мне придет посетитель.

— Хорошо, мы подъедем к десяти. Где находится ваша контора, мистер Харт?

— На углу Хамильтон— и Рид-стрит. Точный адрес:

Рид-стрит, 480, шестой этаж, "Харт и Уиддлерман". Мы занимаем весь этаж.

— Хорошо, мистер Харт, увидимся в десять.

— Договорились.

Тяжелые серые облака, нависшие над городом, угрожающе колыхались, словно живот женщины на десятом месяце, но упорно отказывались обрушить на головы прохожих обещанный снег. Горожане начали нервничать. Спеша на работу, толкаясь у входов в метро, штурмуя автобусы и залезая в такси, они нет-нет да и поглядывали с опаской на небо, недоумевая; неужели бюро погоды и на этот раз ошиблось? Рядовой горожанин боится надвигающейся снежной бури, как бубонной чумы. Ни один нормальный человек не любит снег. Никому неохота надевать галоши и, чертыхаясь, натягивать цепи на колеса автомобилей, отменять свидания и опаздывать в театр, а также поскальзываться на обледенелых тротуарах и шлепаться на задницу. Но что еще хуже — никто не любит, когда вам все это обещают, и вы вынуждены смириться с неизбежным, а потом вдруг не получаете обещанного. При всей своей искушенности в житейских делах горожанин — это человек, привыкший к раз и навсегда заведенному порядку, и любое нарушение привычной рутины нагоняет на него страх. Его не выбить из колеи аварией на городской электростанции, забастовкой мусорщиков или ограблением в парке, потому что это не является нарушением рутины, это и есть сама рутина. Кроме того, подобные вещи только дополняют тщательно создаваемый им образ безоглядного хвастуна XX века, способного справиться с любыми напастями. Но что будет, если его напугают забастовкой таксистов, а потом отложат ее или вовсе отменят? Обещают демонстрацию протеста, а ее разгонит полиция? Предскажут снегопад, а вместо этого налетит настоящий ураган, который повиснет над городом наподобие длиннющей серой змеи, вот-вот готовой ужалить? Нет, с горожанами так обращаться нельзя! От этого они становятся нервными, неуверенными в себе и страдают запорами.

— Ну и где он, черт бы его подрал? — недовольно спросил Мейер.

Положив руку на дверцу полицейского седана, он посмотрел на хмурое небо и погрозил ему кулаком.

— Пойдет еще, — успокоил его Карелла.

— Когда только? — вяло пожал плечами Мейер и полез в машину.

Карелла завел мотор и вырулил со стоянки.

— Эти чертовы олухи из бюро погоды… их давно пора гнать с работы, — продолжал ворчать Мейер. — В тот день, когда у нас был последний ураган, они обещали солнце и слабый ветерок. Надо же! Мы в состоянии отправить человека на Луну, но до сих пор не можем точно сказать, пойдет ли во вторник дождь.

— Интересная мысль, — сказал Карелла.

— Какая?

— Насчет Луны.

— В каком смысле?

— Почему у нас должно быть все тихо и гладко, раз мы можем отправить человека на Луну?

— Что за чертовщину ты несешь?

— Мы можем летать на Луну, но порой не можем дозвониться в Риверхед. Мы можем летать на Луну, но не в состоянии справиться с пробками на дорогах. Мы можем летать на Луну…

— Теперь понял, — перебил его Мейер. — Но не пойму, к чему ты клонишь. Ведь есть же связь между погодой и миллионами долларов, которые мы тратим, запуская в космос метеозонды!

— Просто я подумал, что это очень интересное наблюдение.

— Очень интересное, — с сарказмом подтвердил Мейер.

— Да что с тобой сегодня?

— Ничего.

— О'кей, — пожал плечами Карелла.

Некоторое время они ехали молча. Город был серым и представлял собой классический фон для гангстерского фильма 30-х годов. Складывалось впечатление, будто кто-то лишил его всех ярких красок, и рекламные плакаты сразу же потускнели, фасады домов зловеще нависли над тротуарами, модные пальто и куртки на женщинах превратились в заношенные тряпки, и даже рождественские украшения в витринах магазинов поблекли, потеряв свою привлекательность. Окутанные серой мглой, мишура и гирлянды свисали словно клубки лохмотьев, лишь отпугивая покупателей и еще раз напоминая, что все это выставляется только раз в году, а потом убирается в пыльные подвалы. Даже костюмы Санта-Клаусов на перекрестках казались не ярко-красными, а тускло-коричневыми, их бутафорские бороды напоминали клочья грязной ваты, а звон медных колокольчиков казался дребезжанием консервных банок. Сначала у города отобрали солнечный свет, а теперь еще и лишили чистого снега. Город ждал и с каждой минутой становился все мрачнее.

— Я все думаю о Рождестве, — сказал Карелла.

— А что такое?

— Я дежурю. Не хочешь со мной поменяться?

— Чего это ради? — возмутился Мейер.

— Ну, я бы мог подежурить в Хануку[27] или еще когда-нибудь.

— Ты давно меня знаешь?

— Слишком давно, — улыбнулся Карелла.

— Сколько же лет мы с тобой знакомы? — Мейер почесал в затылке. — И ты до сих пор не знаешь, что я справляю и Хануку, и Рождество! Да у меня дома каждый год на Рождество елка, еще с тех самых пор, как у меня дочка родилась. Каждый год! И ты каждый год ходишь ко мне в гости. Вы же с Тэдди были у нас в прошлом году, и ты прекрасно видел эту чертову елку. Прямо в центре гостиной!

— Извини, я забыл. — Карелла хитро усмехнулся.

— Я справляю и то, и другое, — твердо сказал Мейер.

— О'кей.

— О'кей. Так что нет, не буду я с тобой меняться.

— О'кей.

— Вот именно.

Продолжая подтрунивать друг над другом, Мейер и Карелла оставили машину на стоянке, вошли в дом номер 480 по Рид-стрит и поднялись на лифте на шестой этаж. Фирма Харта и Уиддлермана производила браслеты для часов. Большой рекламный щит у стола секретарши в приемной гордо возвещал: "ХАРТ И УИДДЛЕРМАН ШТАМПУЮТ БРАСЛЕТЫ", а ниже шли пояснения в менее восторженном духе, из которых, впрочем, явствовало, что Харт и Уиддлерман сумели решить сложнейшие технические проблемы и теперь располагают возможностью распространять свою замечательную продукцию по всему миру. Весь этот процесс был проиллюстрирован цветными фотографиями в блестящих золотистых тонах, и постепенно у Кареллы сложилось впечатление, что он мог бы без особого труда заложить такой браслет в ближайшем ломбарде. Волосы секретарши были почти такого же золотистого оттенка, но он не шел ни в какое сравнение с блеском на фотографиях. Она оторвалась от чтения журнала и без особого интереса посмотрела на детективов. Мейер с изумленным видом дочитывал рекламу.

— Будьте любезны, нам нужен мистер Харт, — сказал Карелла.

— Кто его спрашивает? — У секретарши был типичный калмпойнтский акцент. Когда она говорила, было похоже, что она жует резинку.

— Детективы Мейер и Карелла.

— Одну минуту. — Девушка нажала кнопку селектора. — Мистер Харт, вас хотят видеть двое полицейских. — Выслушав ответ, она положила трубку и кивнула на дверь. — Проходите, пожалуйста. Его кабинет в самом конце коридора. — Сказав это, она снова уткнулась в свежий номер журнала "Вог".

Унылая погода явно подействовала и на Эндрю Харта.

— Вовсе необязательно было объявлять всем и каждому, что вы из полиции, — сварливо заметил он, едва детективы вошли в кабинет.

Карелла пожал плечами.

— Мы просто представились.

— Ну ладно, раз уж вы здесь, то давайте во всем разберемся.

Это был крупный мужчина лет пятидесяти пяти с серо-стальной проседью в волосах и в очках в черной оправе. Он сидел за своим рабочим столом, повесив пиджак на спинку стула; рукава рубашки были закатаны, обнажив мощные запястья, покрытые густыми черными волосами, одно из которых охватывал толстый золотой браслет часов, несомненно, производства его фирмы.

— Честно говоря, я до сих пор не понимаю, какого черта вы здесь делаете. Я уже сказал, что не знаю никакой Сары Флетчер, и это действительно так.

— Вот ее записная книжка, мистер Харт, — сказал Карелла, решив не тратить время попусту на бессмысленные препирательства. Открыв записную книжку на нужной странице, он подал ее Харту. — Ведь это ваше имя, не так ли?

— Да, — согласился Харт, недоуменно тряхнув головой. — Но как оно туда попало, даже не представляю.

— Значит, вы не знаете никого по имени Сара Флетчер?

— Нет.

— Возможно ли такое, что вы встретились с ней на какой-то вечеринке, обменялись номерами телефонов, а потом…

— Нет.

— Мистер Харт, вы женаты?

— А какое это имеет отношение к делу?

— Вы женаты?

— Нет.

— У нас есть фотография миссис Флетчер и…

— Не надо мне показывать фотографии трупов, — запротестовал Харт.

— Эта фотография была сделана при ее жизни. Это старый снимок, он стоял на комоде у нее в спальне. Надеюсь, вы не откажетесь на него взглянуть?

— Не вижу во всем этом никакого смысла, — отрезал Харт. — Я уже сказал, что не знаю ее. Что изменится, если я…

— Манер, — сказал Карелла, и тот протянул ему конверт. Карелла вытащил оттуда фотографию Сары Флетчер в рамке и поставил ее на стол. Едва взглянув на фото, Харт настороженно вскинул глаза на Кареллу.

— Что здесь происходит?

— Мистер Харт, вы узнаете эту женщину?

— А ну-ка, покажите мне ваш значок!

— Что?

— Значок, значок. И ваши документы.

Карелла достал из кармана бумажник, раскрыл его и показал свой полицейский значок и удостоверение. Харт внимательно изучил и то, и другое, а потом медленно произнес:

— А я сначала подумал, что вы пришли меня шантажировать.

— Почему вы так решили?

Харт не ответил. Он снова посмотрел на фотографию и покачал головой.

— Значит, ее кто-то убил?

— Да, — кивнул Карелла. — Вы ее знали?

— Да, знал.

— По-моему, вы только что это отрицали.

— Я не знал никакой Сары Флетчер, если вы думаете, что ее так звали. Но я действительно знал эту женщину.

— И кто это такая, по-вашему? — спросил Мейер.

— Мне она представилась совсем по-другому.

— Как?

— Сэди Коллинз. Под этим именем я ее и знал.

— Мистер Харт, где вы с ней познакомились?

— В баре.

— В каком?

— Черт возьми, не помню. В баре для одиноких. В городе таких полным-полно.

— Давно?

— Примерно полгода назад.

— Вы когда-нибудь приглашали ее к себе домой?

— Да.

— Как часто?

— Ну… достаточно часто.

— Насколько часто?

— Обычно мы встречались один-два раза в неделю.

— Вы говорите — "встречались". А когда вы с ней перестали встречаться?

— Прошлым летом.

— Но до этого виделись регулярно?

— В общем-то, да.

— Приблизительно дважды в неделю?

— Да.

— Вы знали, что она замужем?

— Кто, Сэди? Да вы шутите!

— Она никогда не говорила, что она замужем?

— Нет.

— Вы встречались с ней дважды в неделю…

— Да.

— … и не знали, что у нее есть муж?

— Откуда? Она не говорила мне об этом ни слова. Слушайте, в этом городе достаточно незамужних женщин, и мне ни к чему нарываться на лишние неприятности.

— Где вы ее подцепили? — неожиданно спросил Мейер.

— Я же сказал — в баре. В каком, не помню.

— Я имею в виду, куда вы пошли, выйдя из бара? К ней домой?

— Нет, она всегда приходила ко мне.

— А куда вы ей звонили, когда хотели встретиться?

— Никуда я ей не звонил. Обычно она звонила сама.

— Мистер Харт, когда вы с ней встречались, вы ходили куда-нибудь вдвоем?

— Мы не очень часто выходили.

— А что вы делали?

— Обычно она приходила ко мне домой, и мы там проводили много времени.

— Но когда вы выходили из дома…

— Честно говоря, мы ни разу никуда не ходили.

— Ни разу?

— Ни разу. Она не очень-то любила гулять.

— А вам это не кажется странным?

— Нет. — Харт пожал плечами. — Я просто решил, что ей больше нравится сидеть дома.

— Мистер Харт, если вы никуда не ходили, то чем же вы занимались все это время?

— Черт возьми, а как вы думаете, чем мы могли заниматься?

— Это уж вы нам расскажите.

— Подумайте сами. Вроде бы уже не мальчики.

— Мистер Харт, а почему вы перестали с ней встречаться?

— Я встретил другую девушку, очень милую. Я очень серьезно к ней отношусь. Потому-то я и решил…

— Да?

— Нет, ничего.

— Что вы решили, мистер Харт?

— Потому-то я и решил, что вы пришли вымогать у меня деньги. Я подумал, что кто-то узнал о нас с Сэди и… Я очень серьезно отношусь к этой девушке и не хочу, чтобы она знала хоть что-нибудь о моих прошлых похождениях… о нас с Сэди.

— А что было такого ужасного в том, что вы встречались с Сэди? — спросил Мейер.

— Ничего.

— Тогда на каких основаниях кто-то мог вымогать у вас деньги?

— Не знаю.

— Если не было ничего ужасного в том…

— Разумеется, не было.

— Тогда почему вы что-то скрываете?

— Да ничего я не скрываю. Просто я очень серьезно отношусь к моей девушке и не хочу, чтобы она знала об этом.

— О чем?

— О Сэди.

— Почему?

— Просто не хочу, и все.

— С этой Сэди было что-то не так?

— Нет-нет, она была очень красивой женщиной.

— Тогда почему вы стесняетесь…

— Стесняюсь? Кто сказал, что я стесняюсь?!

— Но вы же только что сказали, что не хотите, чтобы ваша знакомая…

— Слушайте, в чем дело? Я прекратил встречаться с Сэди полгода назад, даже по телефону с ней не разговаривал. Если эта бешеная доигралась до того, что ее убили…

— Бешеная?

Неожиданно Харт вытер лицо ладонью, облизнул губы и выпрямился.

— Уверяю вас, джентльмены, больше мне добавить нечего. Если у вас еще есть вопросы, то вам лучше предъявить мне какое-нибудь обвинение, и тогда я обращусь к своему адвокату.

— Что вы имели в виду, когда назвали ее бешеной? — спросил Карелла.

— Всего хорошего, джентльмены, — твердо заявил Харт.

Карелла сидел в кабинете лейтенанта Бернса. Оба пили кофе и хмуро разглядывали друг друга. Карелла ждал. В дежурке зазвонил телефон, и Бернс покосился на часы.

— Ну что, Пит, да или нет? — наконец спросил Карелла.

— Вообще-то я больше склоняюсь к тому, чтобы сказать "нет".

— Почему?

— Потому что до сих пор не понимаю, чего ради ты так вцепился в это дело?

— Брось, Пит! Если Флетчер все-таки убил свою…

— Это только твоя теория, к тому же абсолютно бездоказательная. А предположим, он этого не делал или что ты выкинешь нечто такое, что не понравится прокуратуре?

— Например?

— Ну, не знаю. У них есть обвинительный акт большого жюри, они готовят дело против Корвина, откуда же мне знать, на что ты способен? Один твой неверный шаг, и это дело полетит ко всем чертям!

— Флетчер ненавидел свою жену, — спокойно сказал Карелла.

— Многие ненавидят своих жен. Половина мужей в нашем городе ненавидит своих жен.

— Судя по словам Харта…

— Ну хорошо, она немножко гуляла на стороне, ну и что с того? Позволила себе немножко поразвлечься, а кто не без греха? Да половина женщин в нашем городе в эту самую минуту…

— Но ее "маленькие развлечения" дают Флетчеру отличный повод для… Слушай, Пит, чего тебе еще нужно? У него был мотив, у него была прекрасная возможность и даже оружие — нож другого человека торчал у Сары в животе! И ты еще сомневаешься? Чего тебе еще нужно?

— Доказательства. Стив, ты забыл, в каком городе и в какой системе мы работаем? Прежде чем арестовать человека и предъявить ему обвинение в убийстве, надо иметь доказательства.

— Правильно. Все, о чем я тебя прошу, это дать мне возможность раздобыть новые доказательства.

— И, конечно, организовать слежку за Флетчером. Ты только представь, что будет, если он подаст в суд на управление!

— За что?

— Уж он-то придумает.

— Да или нет. Пит? Я хочу получить у тебя разрешение установить за Джеральдом Флетчером круглосуточное наблюдение начиная с воскресного утра. Да или нет?

— Так и быть. — Бернс вздохнул. — Наверное, я сошел с ума.

Глава 8

В половине восьмого самого тоскливого и одинокого вечера недели Берт Клинг совершил глупость — он позвонил Hope Симонов. Он не ожидал, что она окажется дома, да и сам толком не знал, зачем ей звонит. Единственное объяснение, пришедшее ему в голову, заключалось в том, что, по всей вероятности, он испытывал острый приступ великой американской болезни, известной под названием "тоска субботнего вечера".

Приступ "тоски субботнего вечера", или ТСВ, как его фамильярно называют те, кто больше всего им подвержен, обычно начинается вечером в пятницу, когда "больной" начинает понимать, что ни с кем не договорился о свидании даже на такое замечательное время, созданное для зажигательного веселья и легкомысленных поступков, как СУББОТНИЙ ВЕЧЕР В США.

Впрочем, не стоит поддаваться панике на такой ранней стадии болезни. Все равно все эти волшебные развлечения начнутся не раньше чем через сутки, и у вас еще есть время обзвонить десяток, а то и сотню знакомых красоток. Не стоит слишком болезненно реагировать, если вы не успели сделать это в пятницу вечером, разве что можете слегка попенять себе за нерасторопность. У вас впереди еще весь следующий день, чтобы набрать тот или иной знакомый номер и… "Привет, крошка, ты свободна сегодня вечером? Мне кажется, мы можем отлично провести время и слегка расслабиться". Короче говоря, никаких проблем, времени сколько угодно.

Но часа в три в субботу начинают появляться первые признаки беспокойства, особенно когда на то или иное заманчивое предложение вам отвечают: "О нет, дорогой, я бы с радостью встретилась с тобой и пошла куда угодно, хоть в жерло пушки, но — Боже мой! — уже вторая половина дня, и нельзя ждать от девушки, чтобы она была свободна в СУББОТУ ВЕЧЕРОМ, правда, милый? Ведь ты звонишь в последнюю минуту и…" В последнюю минуту? Что значит — в последнюю минуту? Еще только три часа дня… четыре часа дня… пять вечера… Вечера?! Черт возьми, когда это успел наступить вечер? И тут на вас наваливается отчаяние.

Вы быстро причесываетесь, протираете дезодорантом подмышки, уверенно подходите к телефону (в углу рта зажата сигарета), небрежно перелистываете страницы маленькой черной записной книжки, решительно набираете номер и… "О, дорогой, я бы с удовольствием отправилась с тобой хоть на Луну или даже на Юпитер и обратно, но уже почти шесть часов самого РОМАНТИЧЕСКОГО ВЕЧЕРА недели. Ты ведь не думаешь, что девушка будет свободна в такой поздний час, правда?" И вот тут-то вас и настигает приступ ТСВ. Он бьет в полную силу, потому что на часах уже шесть, вот-вот будет семь, а в семь тридцать вы вообще никому не будете нужны.

Именно в семь тридцать Берт Клинг и позвонил Hope Симонов, абсолютно уверенный, что ее нет дома и что она где-то развлекается, как и все нормальные люди в субботу вечером в Соединенных Штатах Америки.

— Алло?

— Нора? — Удивлению Клинга не было предела.

— Да.

— Привет. Это Берт Клинг.

— Привет. А который час?

— Половина восьмого.

— Кажется, я заснула. Я смотрела шестичасовые известия. — Она зевнула и тут же добавила: — Извините.

— Может, мне перезвонить попозже?

— Зачем?

— Чтобы вы смогли окончательно проснуться.

— Все в порядке, я проснулась.

Наступила пауза.

— Ну и… э… как ваши дела? — осторожно спросил Клинг.

— Отлично, — ответила Нора и снова замолчала.

В течение следующих тридцати секунд в трубке слышались лишь легкие потрескивания помех на линии, пока Клинг решал, не задать ли ей рискованный вопрос, отрицательный ответ на который мог еще больше усугубить его страдания. Только сейчас он начал понимать, насколько его избаловала Синди Форрест, которая всего четыре недели назад находилась в пределах досягаемости в любое время дня и ночи, особенно в субботу, когда ни один нормальный американец не желает оставаться дома наедине со стаканом виски.

— Ну что же, я рад, что у вас все о'кей, — наконец сказал Клинг.

— Вы за этим и звонили? А то я уже подумала, что у вас появился еще один подозреваемый, которого я должна опознать, — засмеялась Нора.

— Нет-нет. — Клинг тоже засмеялся, но тут же посерьезнел и быстро сказал: — Да, кстати, Нора, я подумал…

— Да?

— Вы не хотели бы сходить куда-нибудь сегодня вечером?

— Что вы имеете в виду?

— Ну… пойти куда-нибудь.

— С вами?

— Да.

— О…

Следующие десять секунд молчания тянулись для Клинга гораздо дольше, чем предыдущие полминуты. Он понял, что совершил ужасную ошибку и теперь смотрит прямо в двуствольное дуло отказа, готовое снести с плеч его глупую голову.

— Кажется, я вам уже говорила, — сказала Нора, — что у меня есть человек, с которым…

— Да, я помню. Послушайте, Нора…

— Но как раз сегодня вечером я свободна и… если вы хотите погулять или…

— Я подумал, что мы могли бы где-нибудь поужинать…

— Ну…

— Лично я ненавижу ужинать в одиночестве. А вы?

— Да, я тоже. Но, Берт…

— Да?

— Вообще-то я чувствую себя довольно неловко насчет…

— Насчет чего?

— Я бы не хотела вселять в вас напрасные надежды.

— Но я ведь уже в курсе. Вы меня честно предупредили.

— Тогда я с удовольствием с вами поужинаю. Но…

— Вы будете готовы к восьми?

— Но вы понимаете, что я…

— Разумеется, понимаю.

— М-м-м, — с сомнением пробормотала она.

— Значит, в восемь?

— Лучше в восемь тридцать.

— До встречи. — Клинг быстро положил трубку, пока она не передумала. Он посмотрел в зеркало и усмехнулся, почувствовав себя симпатичным, уверенным и ловким — в общем, настоящим хозяином Америки.

Он понятия не имел, кто таков этот таинственный возлюбленный Норы, но теперь-то был абсолютно убежден, что она только изображает из себя тихоню, играя в старую как мир игру, и довольно скоро поддастся его мужскому обаянию.

Клинг не представлял, насколько сильно он ошибается.

Ужин прошел превосходно. Придраться было не к чему. За едой они обсудили множество самых разнообразных тем.

— Однажды я оформляла обложку исторического романа, — рассказывала Нора. — На ней была дама в таком бархатном платье с глубоким вырезом… в общем, представляете… и пока я рисовала набросок, я просто обалдела от скуки и нарисовала ей три груди. И, представьте себе, главный художник даже не заметил. Разумеется, когда я делала окончательный вариант, то третью грудь стерла.

— А я смотрю на себя, — разглагольствовал Клинг, — и точно знаю, что я самый обыкновенный человек, который старается хорошо делать свою работу. Конечно, иногда попадаешь в ситуации, которые тебе не по душе. Думаете, приятно появляться в студенческом городке и разгонять демонстрацию? Ребята просто не хотят ехать во Вьетнам и умирать на этой глупой войне. Но в то же время надо следить, как бы они сгоряча не спалили административное здание. Попробуйте уговорить таких соблюдать закон и порядок. Приходится порой заставлять, это же моя работа. И получается, что насилие над ними… Да, иногда бывает довольно трудно.

— Я уверена, что спортсмены, выбравшие контактные виды спорта, — продолжала Нора, — по натуре своей гомосексуалисты. Не говорите, что полузащитник не испытывает этого чувства по отношению к нападающему каждый раз, когда ловит мяч…

И так далее.

После ужина Клинг начал уговаривать Нору, что, мол, неплохо было бы сходить потанцевать в одно приятное местечко в Латинском квартале, где играет отличное рок-трио и вообще очень здорово. Сначала Нора заупрямилась, заявив, что ужасно устала да к тому же обещала матери завтра утром съездить с ней на кладбище, но, когда Клинг сказал, что всего пол-одиннадцатого, и обещал привезти ее домой к полуночи, уступила.

Как и обещал Клинг, в баре "У Педро" была уютная обстановка и отличная музыка. Казалось, что полумрак — идеальное освещение для любовников — женатых и неженатых, изменяющих своим благоверным или нет — подействовал на Нору устрашающе, едва они переступили порог бара.

Как уже успел заметить Клинг, она не умела скрывать своих чувств. Атмосфера в баре была волнующей и ностальгической, и вскоре ее глаза затуманились, уголки губ опустились, плечи поникли, и случилось то, чего так боятся в субботний вечер все стопроцентные американские мужчины — она окончательно и бесповоротно размякла.

Клинг пригласил ее потанцевать, надеясь, что это поможет ускорить обольщение, так успешно начатое во время ужина. Но она держала его на расстоянии, твердо уперевшись рукой ему в плечо, и скоро он устал — физически от попыток притянуть ее поближе (бурсит все еще давал о себе знать) и морально от всех этих неуклюжих маневров, достойных разве что учеников старших классов.

Тогда Клинг, будучи представителем поколения, твердо верившего в волшебную силу алкоголя, решил накачать ее коктейлями. (Вообще-то, несмотря на свою работу в полиции, он дважды пробовал курить травку. Ему очень понравилось, однако он понял, что недалеко пойдет, если будет предлагать ее молодым леди или даже просто курить ее в их присутствии, и с сожалением бросил это приятное занятие.) Нора выпила всего один бокал, вернее, даже полбокала, уныло позвякивая льдинками. Когда Клинг, обогнавший ее на два коктейля, вежливо поинтересовался, не желает ли она еще, она с печальной улыбкой покачала головой.

Тут группа заиграла битловскую "Что-то". Глаза Норы затуманились еще больше, и она угостила Клинга монологом о своем возлюбленном, хотя еще два дня назад из нее и слова нельзя было вытянуть о ее "гран амур". Как призналась Нора, до недавнего времени он был женат, в связи с чем у него сейчас кое-какие проблемы, но она надеется, что через несколько месяцев все уладится и они смогут пожениться. Она не сказала, что это за проблемы, но Клинг решил, что речь идет о разводе, алиментах или о чем-то а этом роде, хотя ему, честно говоря, было на это наплевать. Конечно, его предупредили, но тем не менее проводить субботний вечер с кем-то, кто вот уже пять минут подряд болтает о другом человеке, это все равно что пригласить мать своего друга в стриптиз-клуб, а то и еще куда похуже. Он попробовал сменить тему, но магия "Битлз" пересилила, и, когда группа перешла ко второму припеву, а Нора — ко второй части своего рассказа, у Клинга появилось ощущение, что он слушает поэму, написанную белым стихом в музыкальном сопровождении.

— Мы встретились совершенно случайно, — говорила Нора, — хотя потом поняли, что на самом деле могли встретиться в любое время в течение всего прошлого года.

— Что ж, большинство людей встречаются по чистой случайности, — поддакнул Клинг.

— Да, конечно, но это было самое замечательное совпадение на свете.

— Гм-м, — пробормотал Клинг и выдал совершенно оригинальный, с его точки зрения, обзор феномена "Битлз", особо подчеркнув тот факт, что их взлет и распад произошли в течение пяти лет или около того, что само по себе удивительно, если вспомнить, что они — продукт культуры космической эпохи, сущностью которой является скорость и быстрота перемен…

— Он настолько значительнее и умнее меня, — словно не слыша его, продолжала Нора, — что порой я удивляюсь, почему он вообще со мной встречается.

— Чем он зарабатывает на жизнь? — спросил Клинг, с большим трудом изображая вежливый интерес.

Нора заколебалась всего на мгновение, но, поскольку ее лицо отражало все ее чувства, он понял, что она сейчас солжет. Неожиданно ему стало ужасно интересно.

— Он врач, — ответила Нора, старательно избегая его взгляда. Она подняла бокал, немного отпила и посмотрела на эстраду.

— Он работает в какой-нибудь больнице?

— Да, — тут же кивнула она, и он снова понял, что Нора лжет. — В "Айсола Дженерал".

— А, это та, что на Уилсон-стрит?

— Да.

Клинг кивнул. Больница "Айсола Дженерал" находилась на углу Парсонс— и Лоуэлл-стрит, на набережной реки Дикс.

— Когда вы собираетесь пожениться?

— Мы еще точно не решили.

— Как его зовут? — спросил Клинг и, подняв бокал, отвернулся, сделав вид, что поглощен группой, которая теперь играла попурри из шлягеров 40-х годов — по-видимому, для пожилой части аудитории.

— А почему вы спрашиваете?

— Просто так. У меня пунктик. Я уверен, что некоторые имена очень подходят друг к другу. Например, если женщину зовут Фрида, то я буду очень удивлен, если ее приятеля зовут не Альберт.

— И к кому же, по-вашему, подходит имя Нора?

— К Берту, — сказал Клинг и тут же пожалел об этом.

— Но у нее уже есть человек, которого зовут по-другому, — твердо ответила она.

— Как?

— Нет. — Нора решительно покачала головой. — Не думаю, что когда-нибудь скажу вам это.

Часы показывали без двадцати двенадцать. Верный своему обещанию, Клинг оплатил счет, взял такси и отвез Нору домой. Она сказала, что вовсе необязательно подниматься с ней на лифте, но он заявил, что не далее как неделю назад в этом доме убили женщину, а поскольку он полицейский, вооруженный до зубов, то ему ничего не стоит ее проводить. У двери квартиры она пожала ему руку.

— Спасибо, я очень хорошо провела время.

— Я тоже, — соврал Клинг и слегка кивнул.

Он вернулся домой около половины первого, а через двадцать минут зазвонил телефон. Это был Стив Карелла.

— Берт, я тут договорился с Питом о круглосуточном наблюдении за Флетчером и первый день хочу взять на себя. Ты не мог бы завтра сходить с Мейером к Торнтону?

— К кому?

— К Торнтону. Это второе имя из записной книжки Сары Флетчер.

— Конечно, смогу. Во сколько?

— Мейер тебе позвонит.

— А сам-то ты сейчас где? Дома?

— Нет. У меня сегодня ночное дежурство. Кстати, тут тебе звонили.

— Да? Кто?

— Синди Форрест.

У Клинга перехватило дыхание.

— И что она сказала?

— Просто просила передать, что она звонила.

— Спасибо.

— Спокойной ночи, — сказал Карелла и положил трубку.

Клинг сделал то же самое, снял пиджак, распустил узел галстука и расшнуровал ботинки. Некоторое время он бесцельно слонялся по квартире, дважды поднимал трубку и начинал набирать номер Синди, но каждый раз передумывал. Вместо этого он включил телевизор и попал как раз к самому началу часовых новостей. Синоптики объявили, что обещанная снежная буря ударила со стороны моря. Клинг чертыхнулся, разделся и пошел спать.

Глава 9

Майкл Торнтон обитал в многоквартирном доме, расположенном неподалеку от Латинского квартала — как раз настолько, чтобы иметь слегка богемный вид и в то же время относительно невысокие цены на жилье. Клинг и Мейер приехали туда к одиннадцати исходя из теории, что в воскресное утро любой человек имеет право выспаться, даже если его имя и значится в записной книжке убитой женщины.

Дверь открыл светловолосый человек лет двадцати восьми в пижаме, с всклокоченной бородкой и припухшими от сна глазами. Перед тем как открыть, заспанный блондин долго допытывался, кто там, а когда они представились сотрудниками полиции, тут же попросил их предъявить документы. Он внимательно изучил значок Мейера, кивнул, зевнул и, не двигаясь с места, спросил:

— Ну ладно, чем могу быть вам полезен?

— Нам нужен Майкл Торнтон. Это случайно не вы?

— Майка нет дома.

— Но живет он здесь?

— Живет-то здесь, но сейчас его нет дома.

— Где он?

— А в чем дело?

— Обычное расследование, — сказал Клинг.

Он давно заметил, что слова "обычное расследование" имеют обыкновение вселять ужас в сердца обывателей. Если бы он сказал, что они расследуют зверское убийство, совершенное топором, или поджог детского сада, лицо блондина не побледнело бы больше и он не заморгал бы так испуганно. Но сдержанное выражение "обычное расследование" звучало куда более устрашающе, чем боевые трубы и литавры, и несло в себе скрытую угрозу. Блондин явно перетрусил и теперь лихорадочно соображал, как лучше ответить. Мейер и Клинг терпеливо ждали. Молчание затягивалось.

— Вы знаете, где он? — наконец спросил Клинг.

— Что бы там ни случилось, он не имеет к этому никакого отношения.

— Ну что вы, это же всего-навсего обычное расследование, — с улыбкой повторил Клинг.

— Как вас зовут? — строго спросил Мейер.

— Пол Вендлинг.

— Вы тоже здесь живете?

— Да.

— Вам известно, где мы можем найти Майкла Торнтона?

— Он пошел в магазин.

— В какой магазин?

— У нас ювелирный магазин в Латинском квартале. Мы делаем серебряные украшения.

— М-да? И ваш магазин сегодня открыт?

— Не для торговли! Мы не нарушаем никаких законов, если вы об этом.

— Если вы сегодня не торгуете…

— Да нет же, просто Майк готовит новую партию. Мы делаем украшения там же, в задней комнате магазина.

— Адрес? — спросил Мейер.

— Хедли-плейс, 1156.

— Спасибо.

Несколько секунд Пол Вендлинг наблюдал, как они спускаются по лестнице, а потом поспешно захлопнул дверь.

— Знаешь, что он делает в эту самую минуту? — насмешливо спросил Мейер.

— А как же, конечно, знаю, — безмятежно отозвался Клинг. — Он названивает своему дружку в магазин, чтобы предупредить о нашем приходе.

Как они и предполагали, Майкл Торнтон совершенно не удивился, увидев у своего магазина полицейских. Они показали ему свои значки сквозь стеклянную дверь, но он явно ждал их, потому что открыл сразу же.

— Мистер Торнтон? — спросил Мейер.

— Да.

Торнтон был одет в синий рабочий халат, но мешковатая одежда не могла скрыть его могучей мускулатуры. Широкоплечий, с бочкообразной грудью и толстыми запястьями, он неуклюже, словно валун на деревянных катках, отодвинулся в сторону и впустил их в магазин. У него были голубые глаза и черные волосы. В густой брови над левым глазом белел маленький шрам.

— Насколько я понимаю, вы работаете, — сказал Мейер. — Извините, если помешали.

— Ничего, все в порядке, — заверил их Торнтон. — Что случилось?

— Вы знаете женщину по имени Сара Флетчер?

— Нет.

— А Сэди Коллинз?

— Да, — после короткого замешательства кивнул Торнтон.

— Это она? — Мейер протянул ему ксерокопию фотографии, конфискованной из спальни Флетчера.

— Да, это Сэди. Что с ней?

Они стояли рядом с демонстрационной витриной Торнтона — стеклянной коробкой фута четыре длиной на трубчатых стальных ножках. Кольца, браслеты, ожерелья и кулоны переливались и сверкали в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь витрину магазина. Ни слова не говоря, Мейер аккуратно спрятал ксерокопию в свой блокнот, давая Клингу возможность понаблюдать за реакцией Торнтона. На первый взгляд фотография не произвела на того ни малейшего впечатления. Он стоял, сложив руки на груди, огромный как скала, и с вызовом смотрел на детективов.

— В каких вы были с ней отношениях? — спросил Клинг.

Торнтон пожал плечами.

— А что? У нее какие-то неприятности?

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Гм-м, как и вы на наш, — улыбнулся Мейер. — Так в каких отношениях вы с ней были и когда видели ее в последний раз?

— Мы познакомились в июле, а в последний раз я видел ее в августе. У нас был короткий роман, а потом — до свидания.

— Где вы с ней познакомились?

— В баре под названием "Салун".

— Где это?

— Прямо за углом, рядом с кинотеатром, где крутят порнушку. А этот "Салун" — обычная забегаловка, помимо выпивки там подают сандвичи и суп. В общем, неплохое местечко. Обычно там полно народу, особенно по выходным.

— Холостяки?

— В основном да. Иногда заглядывают "голубые", но нечасто. Короче говоря, самый обыкновенный бар.

— Значит, говорите, вы познакомились с Сэди в июле?

— Да, в начале июля. Я это запомнил, потому что в те выходные собирался в гости в Гринсуорд, но знакомая, которая арендовала бунгало, уже пригласила человек десять, и я застрял в городе. Вам когда-нибудь приходилось проводить выходные в городе в июле?

— Время от времени, — сухо ответил Мейер.

— И как же вы с ней познакомились? — с интересом спросил Клинг.

— Она похвалила мое кольцо. Это был отличный повод, чтобы завязать разговор, поскольку я сделал это кольцо сам… Сам его придумал и изготовил. Прямо здесь, в этом магазине.

— Когда вы ее встретили, она была одна? — продолжал Клинг.

— Одна как перст, — ухмыльнулся Торнтон. Это была ухмылка бывалого человека, рассчитанная на то, что Клинг и Мейер тоже ухмыльнутся в ответ, так как полицейские, конечно же, видели и слышали все на свете. Поэтому им, как и самому Торнтону, должно было быть понятно, что делают одинокие женщины в барах для холостяков.

— Вы знали, что она замужем? — спросил Клинг.

— Нет. А разве она замужем?

— Да, — кивнул Мейер. Никто из детективов еще не известил Торнтона, что леди, о которой шла речь, — Сара, или Сэди, — в настоящий момент находилась в морге. Они приберегли это под конец, так сказать, на десерт.

— Так-так, и что же было дальше? — продолжал допытываться Клинг.

— Ну надо же! Я и не подозревал, что у нее есть муж, — удивленно проговорил Торнтон. — В этом случае у нас ничего бы не было.

— А что было?

— Ну, я угостил ее парой коктейлей, а потом повел к себе. Я тогда жил в той же самой квартире на Саут-Линдер, но один. Мы очень неплохо провели время, а потом я посадил ее на такси и отправил домой.

— Когда вы встретились снова?

— На следующий день. Все произошло как-то по-дурацки. Она позвонила утром и сказала, что едет в центр. Я все еще был в постели и предложил ей приехать ко мне. И она приехала, уж поверьте. — Торнтон вновь улыбнулся, опытный донжуан, как бы приглашая Мейера и Клинга в свой мужской клуб для посвященных, где знают абсолютно все о женщинах, которые звонят с утра пораньше и говорят, что собираются в центр. Клинг и Мейер никак не отреагировали на эту улыбку.

— А после этого вы с ней встречались? — спросил Клинг.

— Два-три раза в неделю.

— Где?

— У меня дома.

— Больше никуда не ходили?

— Обычно она звонила мне, говорила, что едет, и спрашивала, готов ли я. Ребята, для нее я всегда был готов.

— Почему же вы перестали встречаться?

— Я ненадолго уезжал из города, а когда вернулся, она больше не звонила.

— А вы сами ей не звонили?

— Я не знал, как до нее добраться.

— Что, она не дала вам свой телефон?

— Нет. Она даже не значится в телефонной книге. И вообще нигде не значится. Я просмотрел телефонные справочники всех пяти районов города.

— Кстати, о книгах, — сказал Клинг. — Что вы на это скажете?

Он открыл записную книжку Сары Флетчер на нужной странице и протянул ее Торнтону. Тот прочитал список и пожал плечами.

— Ну и что тут такого? Она записала это в тот вечер, когда мы познакомились.

— Вы видели, как она это записывала?

— Конечно.

— И тогда же она записала и эти инициалы?

— Какие еще инициалы?

— Вот эти, в скобках. Прямо под вашим телефоном.

Торнтон пригляделся повнимательнее и нахмурился.

— Откуда мне знать?

— Вы сказали, что видели, как она записывала…

— Да, но саму страницу я не видел. Это было, когда мы встретились во второй раз, мы тогда лежали в постели, и она спросила мой адрес и как со мной можно связаться. Я продиктовал ей, но саму страницу не видел. Видел только, что она записывает что-то себе в книжечку, понимаете?

— Как по-вашему, что могут означать эти инициалы?

— "С" может означать только "сексуальный", — с улыбкой сказал Торнтон.

— А зачем ей было записывать это себе в книжку? — удивился Мейер.

— Да нет, это Я шучу. — Улыбка Торнтона померкла. — У нас был роман. Иначе зачем еще она ко мне ходила?

— Кто ее знает! Ведь потом она перестала к вам ходить.

— Только потому, что я ненадолго уехал из города.

— На сколько?

— На четыре дня. Ездил в Аризону за индейскими серебряными украшениями. Мы продаем и их тоже. В дополнение к тем, что делаем с Полом.

— Значит, вы уехали всего на четыре дня, и дама тут же перестала вам звонить, — подытожил Клинг.

— Ну, может быть, она обиделась? Я уехал довольно неожиданно.

— Какой это был день?

— Что?

— В какой день недели вы уехали?

— Не помню. Где-то в середине недели, точно не могу сказать. Да и какая разница! В городе полным-полно баб. Одной больше, одной меньше… — Он пожал плечами, а потом замолчал, задумавшись.

— Да? — спросил Мейер.

— Да нет, ничего. Просто…

— Да?

— Надо признать, было в ней что-то особенное. То есть я хочу сказать, что она была не из тех женщин, которых можно привести домой и познакомить с матерью, в ней было кое-что другое. Она была совершенно другого типа.

— То есть?

— Она была… — Торнтон снова усмехнулся. — Ну, скажем так — она сумела открыть для меня такие места, где я раньше не был, понимаете?

— Нет, не понимаю, — покачал головой Клинг.

— Воспользуйтесь своим воображением, — сказал Торнтон, по-прежнему усмехаясь.

— Не могу, — честно признался Клинг. — Таких мест, где я не был, просто не осталось.

— Уж Сэди нашла бы для вас что-нибудь этакое, — заверил его Торнтон, и улыбка вдруг исчезла с его лица. — Она еще позвонит, вот увидите. Ведь у нее в книжке есть мой номер — значит, она непременно позвонит.

— Я бы на вашем месте на это не рассчитывал, — сказал Мейер.

— Это еще почему? Ведь она сама ко мне бегала. У нас был…

— Ее убили.

Детективы внимательно наблюдали за лицом Торнтона. На нем не было выражения шока, горя или даже удивления. Наоборот, его лицо исказила злобная гримаса.

— Идиотка! — взорвался Торнтон. — Она была просто похотливой, сексуально озабоченной идиоткой!

Служба в полиции, как, впрочем, и сама жизнь, порой бывает не слишком легкой. В пятницу днем Карелла уговорил лейтенанта Бернса разрешить ему организовать круглосуточную слежку за Джеральдом Флетчером начиная с понедельника. Поскольку сам Бернс тоже был полицейским и прекрасно знал, что служба в полиции отнюдь не сахар, ему и в голову не пришло спросить Кареллу, почему вместо того, чтобы начать слежку прямо со следующего дня, в субботу, он тратит целых два дня неизвестно на что. Однако причина, по которой Карелла решил отложить задуманное до понедельника, как раз в том и заключалась, что работа полицейского отнюдь не сахар.

Все воскресенье Карелла провел в участке, расчищая накопившиеся дела, чтобы потом можно было с чистой совестью бросить все силы на Флетчера. Целый день он просидел на телефоне и за пишущей машинкой. За все время работы в полиции ему ни разу не довелось встретить преступника, который был бы настолько внимательным к полицейским, чтобы дождаться, пока они раскроют одно преступление, а уж потом совершить новое. На Карелле висело четыре квартирные кражи, две драки, ограбление и мошенничество — все еще не раскрытые, — и он должен был как минимум попытаться создать некую видимость порядка из информации, имевшейся по каждому делу, прежде чем приступить к этому долгому и утомительному занятию.

Начал Карелла с обычного полицейского приема — рано утром позвонил Флетчеру домой из ближайшего телефона-автомата. Этот довольно примитивный трюк преследовал одну цель — убедиться, что объект находится дома, после чего "хвост" ждал его внизу, а затем следовал за ним, куда бы тот ни направился. Однако у Флетчера никто не брал трубку. Было воскресное утро, и Карелла совершенно обоснованно предположил, что Флетчер проводит свои выходные где-то вне дома. Но поскольку Карелла был полицейским до мозга костей, а к тому же еще и очень упорным человеком, он припарковал подержанный казенный "Бьюик" прямо напротив дома Флетчера и стал ждать, время от времени поглядывая на дверь подъезда и надеясь, что "объект" решил потратить на развлечения лишь субботний вечер и вот-вот вернется домой.

В двенадцать Карелла вылез из машины, вошел в парк и уселся на скамейку, откуда хорошо просматривался вход в подъезд. Там он съел приготовленный Тэдди сандвич с сыром и ветчиной и запил его кока-колой, размышляя о том, что прохладительные напитки зимой ни в коей мере не способствуют согреванию. Потом, не отрывая глаз от дома, размял ноги, прогуливаясь вдоль набережной, и вернулся к машине. Его дежурство закончилось в пять вечера, когда его сменил детектив Артур Браун, приехавший на старом "Шевроле", тоже принадлежавшем участку. У Брауна имелись описание внешности Флетчера и его фотография, нахально украденная Кареллой из его спальни. Кроме того, благодаря любезности транспортного отдела полицейского управления он знал, на какой машине ездит Флетчер. Он посоветовал Карелле не слишком расстраиваться и приступил к выполнению своих обязанностей — наблюдению за подъездом Флетчера в течение следующих семи часов, после чего его должен был сменить О'Брайен, которого, в свою очередь, в восемь утра должен был сменить Капек — ему выпало самое длинное дневное дежурство.

Карелла приехал домой, прочитал очередное письмо сына Санта-Клаусу, поужинал и расположился на диване в гостиной с купленным неделю назад, но так еще и не открытым романом. Буквально через минуту зазвонил телефон.

— Я сам возьму трубку! — тут же крикнул он, хотя знал, что Тэдди все равно ничего не услышит. Он просто вспомнил, что в последнее время его сын Марк завел привычку хватать трубку и говорить: "Розыск угнанных автомобилей, Карелла слушает".

— Алло?

— Алло, Стив?

— Да. — Карелла не узнавал голоса.

— Привет, это Джерри.

— Кто?

— Джерри Флетчер.

Карелла чуть не выронил трубку.

— Привет. Как ваши дела?

— Спасибо, отлично. Я уезжал на выходные, только недавно вернулся. Эта квартира на меня чертовски неприятно действует, и меня потянуло на выпивку. Вот я и подумал, не захотите ли вы присоединиться ко мне?

— Вообще-то уже поздно, и я…

— Ерунда, еще и восьми нет!

— Да, но завтра понедельник и…

— Садитесь в машину и выезжайте. Встретимся в центре. Какого черта! Устроим рейд по барам, вспомним молодость, а?

— Нет, я действительно не могу. Спасибо большое, Джерри, но…

— У вас есть полчаса, — перебил его Флетчер, — чтобы спасти мою жизнь. Если я просижу здесь еще пять минут, то, наверное, из окна выброшусь! — Он неожиданно захохотал. — А знаете, что говорится в уголовном кодексе по поводу самоубийств?

— Нет, а что?

— Самая идиотская статья во всей книге, — продолжал веселиться Флетчер. — Там говорится… я цитирую: "Самоубийство квалифицируется как правонарушение, наносящее вред обществу, но, учитывая невозможность преследования потерпевшего в судебном порядке, наказание настоящим законодательством не предусматривается". Как вам нравится этот узаконенный бред? Да бросьте вы, Стив! Я покажу вам несколько самых злачных мест в нашем городе, немного выпьем, развеемся… Что вы на это скажете?

Неожиданно Кареллу осенило: похоже, перед тем, как ему позвонить, Джеральд Флетчер уже пропустил несколько рюмок. Он тут же сообразил, что, если слишком упорствовать, Флетчер может передумать и отменить свое щедрое предложение. А поскольку для Кареллы не было ничего более желанного, чем провести вечер с подозреваемым, который может напиться и потерять осторожность, он быстро сказал:

— О'кей, встретимся в половине девятого. Если, конечно, мне удастся уговорить жену.

— О'кей. — Судя по всему, Флетчер был доволен. — До встречи.

Глава 10

"Бар и гриль Пэдди" находился на Стеме — в районе, где было расположено большинство городских театров. Карелла и Флетчер появились там около девяти, когда в заведении было еще относительно спокойно. Действие начнется чуть позже, объяснил Флетчер, и даст возможность понаблюдать, как ведут себя холостяки и одинокие женщина испытывающие горячее желание найти себе пару. Если вы пришли слишком рано, то можете показаться чересчур нетерпеливым; если слишком поздно, то рискуете вообще остаться с носом. Самое главное — точно рассчитать время и прийти в тог момент, когда бар будет переполнен до отказа, причем желательно делать вид, что вы забрели сюда случайно, не в поисках партнера, а, скажем, позвонить по телефону.

— Похоже, вы неплохо в этом разбираетесь, — заметил Карелла.

— Просто я наблюдательный человек, — улыбнулся Флетчер. — Что будете пить?

— Шотландское со льдом.

— Шотландское со льдом и мартини с "Бифитером", — бросил Флетчер бармену.

Карелла вспомнил, что в тот день, когда они встретились за ленчем в "Золотом льве", Флетчер пил неразбавленное виски, а теперь нацелился на мартини. Что ж, это хорошо. Чем крепче выпивка, тем быстрее она развяжет ему язык. Карелла оглядел помещение. В столь ранний час посетителей было не больше дюжины — в основном люди от тридцати до шестидесяти лет. Мужчины были одеты кто в аккуратные выходные костюмы, другие в спортивные пиджаки, некоторые щеголяли в свитерах. Женщин было в два раза меньше, и их одежда тоже была достаточно разнообразной — брючные костюмы, юбки, блузки и свитера; только одна из них, по-видимому, самая решительная и некрасивая, была затянута в шелковый комбинезон, плотно облегавший ее фигуру. Пока что все общение состояло из изучающих взглядов исподтишка и осторожных улыбок. Никто не желал делать первый шаг, не охватив всю перспективу целиком.

— Ну и как вам здесь нравится? — спросил Флетчер.

— Приходилось видеть места и похуже, — ответил Карелла.

— Охотно верю. Весь вопрос в том, доводилось ли вам бывать в заведениях получше.

Принесли их заказ, и Флетчер поднял рюмку в молчаливом тосте.

— Как по-вашему, что за люди ходят в такие бары?

— Судя по тому, что большинство присутствующих сидят в одиночестве, и учитывая, что еще довольно рано…

— Довольно типичная публика, — вставил Флетчер.

— … то я бы сказал, что здесь собирается довольно милая клиентура среднего класса, склонная вступить в контакт с представителями противоположного пола.

— В общем, вы считаете, это вполне приличное место?

— Да, — кивнул Карелла. — Бывает, заходишь в бар и тут же понимаешь, что половина присутствующих — уголовники. Здесь я этого не чувствую. Мелкие бизнесмены, клерки, разведенные женщины, незамужние девушки… Например, здесь нет проституток, что довольно необычно для Стема.

— А вы так запросто можете распознать проститутку?

— Обычно да.

— А как бы вы отреагировали, если бы я сказал, что вон та блондинка в шелковом комбинезоне — шлюха?

Карелла внимательно оглядел женщину.

— Я бы вам не поверил.

— Почему?

— Ну, во-первых, она для этого несколько старовата, а в наше время по улицам разгуливают такие молоденькие… Во-вторых, она увлечена разговором с той толстушкой, которая, несомненно, приехала откуда-нибудь из Риверхеда в поисках симпатичного паренька, которого можно затащить в постель, а со временем и выйти за него замуж. В-третьих, она ничего не продает. Она ждет, когда двое-трое мужчин постарше сделают первый шаг. Проститутки не ждут, Джерри. Они сами делают первый шаг, предлагая товар. Бизнес есть бизнес, а время — деньги. Они не могут позволить себе быть скромными. — Карелла сделал паузу и насмешливо посмотрел на Флетчера. — Ну и как, по-вашему, она проститутка?

— Не имею ни малейшего представления, — отозвался Флетчер. — До сегодняшнего вечера я ее в глаза не видел. Просто я пытался показать, что порой внешность бывает обманчивой. Допивайте, есть еще несколько мест, которые я хочу вам показать.

Карелла подумал, что уже достаточно хорошо знает Флетчера, чтобы понять, что эта прогулка затеяна им неспроста. Как и то, что в прошлый четверг за ленчем Флетчер совершенно недвусмысленно бросил ему мысленно вызов: "Да, я убил свою жену, но как ты это докажешь?" Сегодня вечером в очень похожей манере он старался внушить ему что-то еще, но пока Карелла никак не мог догадаться, что именно.

Бар "Смешинка" был расположен всего в двенадцати кварталах от "Пэдди", но с таким же успехом он мог находиться на Луне. По сравнению с первым баром, обслуживавшим спокойную публику с милыми романтическими наклонностями, "Смешинка" выглядела шумным прокуренным сараем, набитым разношерстной толпой, выряженной в поношенное хиппистское тряпье и новомодные синтетические одежки, явно купленные в дешевых магазинчиках на Джексон-авеню. Если "Бар и гриль Пэдди" по воображаемой десятибалльной шкале респектабельности имел все шансы на твердые семь баллов, то "Смешинка" с великим трудом тянула на четверку. Язык, на котором общались посетители, был прекрасно знаком Карелле — точно такие же словечки и выражения он мог услышать в участке или в любой из камер "Калькутты". Вдоль стойки бара расположилось с полдюжины проституток, с ненавистью взиравших на непрошеных конкуренток — девиц с голодными глазами в плотно обтягивающих брюках и колготках, постоянно норовивших прижаться грудью ко всему, что теплое и шевелится. Подход к клиентам был неприкрыто бесстыдным. Там было больше рук на задницах, чем Карелла смог бы сосчитать; больше многозначительных взглядов и сладострастных вздохов, чем это возможно вне спальни; больше приглашений, чем Трумен Капоте[28] разослал на свой маскарад. Едва Карелла и Флетчер протолкались к стойке, дорогу им преградила брюнетка в мини-юбке и полупрозрачной блузке без лифчика. Она хищно улыбнулась Карелле и сказала:

— Привет, незнакомец. Пароль?

— "Шотландское с содовой".

— Неверно. — Девушка придвинулась ближе.

— Тогда какой?

— "Поцелуй меня".

— Как-нибудь в другой раз.

— Но это же не приказ, — захихикала девушка. — Это только пароль.

— Отлично.

— Так что если хочешь пройти к бару, ты должен назвать пароль.

— Ну хорошо, поцелуй меня, — сказал Карелла и двинулся было к стойке, но тут она обхватила его за шею и влепила ему мокрый слюнявый поцелуй, от которого его буквально передернуло. Карелле показалось, что эта пытка продолжалась часа полтора, после чего девица, по-прежнему не разжимая объятий, откинула голову на миллиметр, прижалась кончиком носа к его носу и прошептала:

— Увидимся позже, незнакомец. Мне надо сбегать в туалет.

У стойки Карелла попытался вспомнить, когда он в последний раз целовал другую женщину, кроме Тэдди. Заказывая выпивку, он почувствовал мягкое прикосновение к своей руке, повернул голову и увидел одну Из шлюх, молодую негритянку лет двадцати, с улыбкой прижавшуюся к его плечу.

— Почему тебя так долго не было, дорогуша? — нежно проворковала она. — Я прождала тебя весь вечер.

— Это зачем же?

— Чтобы показать, какой кайф могу тебе доставить.

— По-моему, ты меня с кем-то спутала, — буркнул Карелла и посмотрел на Флетчера, который уже поднимал бокал с мартини.

— Добро пожаловать в "Смешинку", — провозгласил Флетчер, одним глотком осушил бокал и кивнул бармену, чтобы тот повторил. — На этой выставке вы найдете еще много таких.

— Каких?

— Смешинок. И еще много чего другого.

Бармен молниеносно смешал еще одну порцию мартини и поставил перед ним. Флетчер поднес бокал к губам.

— Надеюсь, вы не будет возражать, если сегодня я надерусь как следует?

— Ради Бога.

— Когда соберемся домой, просто затолкайте меня в машину, и я буду перед вами в вечном долгу. — Флетчер сделал солидный глоток. — Обычно я столько не пью, но я очень переживаю за того парня…

— За какого еще парня? — насторожился Карелла.

— Послушай, милый, — сказала чернокожая проститутка, — а ты не собираешься угостить девушку?

— За Ральфа Корвина, — пояснил Флетчер. — Насколько мне известно, у него возникли какие-то проблемы с адвокатом и…

— Да ладно тебе, не жмись, — не унималась проститутка. — Я просто помираю от жажды.

Карелла повернулся и в упор посмотрел на нее. Их глаза встретились. Взгляд девушки говорил: "Что скажешь, красавчик? Хочешь или нет?" Послание Кареллы можно было истолковать так: "Крошка, ты напрашиваешься на крупные неприятности". Оба не произнесли ни слова, но девушка поспешно встала и пересела за четыре табурета от него поближе к человеку средних лет в расклешенных замшевых брюках и оранжевой рубашке с широкими рукавами.

— Что вы сказали? — переспросил Карелла, обернувшись к Флетчеру.

— Я сказал, что хотел бы чем-нибудь помочь Корвину.

— Помочь?!

— Да. Как вы считаете, Ролли Шабрье посчитав бы странным, если бы я попросил пригласить хорошего адвоката для этого парня?

— М-да, мне кажется, это могло бы показаться ему довольно странным.

— Я чувствую нотку сарказма в вашем голосе.

— Вовсе нет. Я полагаю, что девяносто процентов всех мужей, чьи жены были убиты, вряд ли пойдут в суд и порекомендуют хорошего адвоката для обвиняемого. Должно быть, вы шутите.

— Отнюдь. Послушайте, я знаю: то, что я собираюсь сказать, вряд ли вам понравится…

— Тогда ничего не говорите.

— Нет-нет, я должен это сказать. — Флетчер отхлебнул мартини. — Мне очень жаль этого парня. Мне…

— Привет, незнакомец, — вынырнула из темноты брюнетка. Взгромоздившись на табурет, на котором до этого восседала проститутка, она фамильярно взяла Кареллу под руку и спросила: — Ты без меня скучал?

— Чуть не сдох от тоски. Но сейчас у меня важный разговор с другом и…

— Да Бог с ним, с твоим другом! — махнула рукой девушка. — Меня зовут Элис-Энн, а тебя как?

— Дик Никсон.

— Очень рада познакомиться. Дик. Не хочешь еще разок меня поцеловать?

— Пожалуй, нет.

— Почему?

— Дело в том, что у меня во рту в последнее время какие-то язвы появились — наверное, что-то подхватил от своей подружки. Мне бы не хотелось, чтобы и ты…

Элис-Энн потрясенно уставилась на него и заморгала. Она потянулась к его бокалу, чтобы прополоскать рот, сообразила, что это его заразная выпивка, резко повернулась к соседу Кареллы слева, схватила его бокал и набрала полный рот дезинфицирующего алкоголя.

— Эй, ты чего?! — Возмущению соседа не было предела.

— Остынь, жмот! — резко оборвала его Элис-Энн, слезла с табурета и, метнув на Кареллу испепеляющий взгляд, направилась к группе молодых людей, столпившихся в углу переполненного помещения.

— Вы, конечно, этого не поймете, — продолжал Флетчер, — но я благодарен этому парню. Я чертовски рад, что он ее убил, и мне ненавистна сама мысль о том, что его покарают за то, что я считаю актом милосердия.

— Вот вам мой добрый совет, — сказал Карелла. — Не говорите этого Ролли. Не думаю, что он вас поймет.

— А вы понимаете?

— Не совсем.

Флетчер допил свой бокал мартини.

— Ну ладно, пошли отсюда. Если только вы не присмотрели себе чего-нибудь интересного.

— Все, что мне надо, у меня уже есть, — холодно ответил Карелла и снова подумал: говорить ли Тэдди об этой брюнетке в мини?

Бар "Лиловые стулья" находился еще ближе к центру. Было совершенно очевидно, что название не соответствует действительности, поскольку в баре было лиловым все что угодно, кроме стульев, — потолок, стены, стойка бара, столы, шторы, салфетки, рамы зеркал, абажуры ламп… Стулья же были белыми.

Ошибка в названии была сделала намеренно.

"Лиловые стулья" представлял собой типичный бар для лесбиянок, и в самом названии заключался тонкий намек. Стулья были белыми. Чистота. Невинность. Девственность. Зачем же так упорствовать и называть их лиловыми? Кто может сказать, в чем больше порока — в содержании или в названии?

— Почему сюда? — сразу же спросил Карелла.

— А почему бы и нет? — пожал плечами Флетчер. — Я же обещал показать вам некоторые из самых злачных мест в нашем городе.

Карелла сильно сомневался в том, что это одно из самых злачных мест в городе. Часы показывали начало двенадцатого, но народу было немного, причем клиентура состояла исключительно из женщин — женщины беседовали между собой, поглаживали друг друга, танцевали под джук-бокс, улыбались, обменивались поцелуями… Когда Карелла и Флетчер двинулись к стойке, которую обслуживала здоровенная матрона в рубашке с закатанными рукавами, открывавшими крепкие бицепсы, десятки враждебных взглядов скрестились на них наподобие лучей смерти в фантастическом боевике. Барменша быстро перевела их в слова.

— Что, поглазеть сюда пришли? — неприязненно спросила она.

— Нет, просто занимаемся самообразованием, — не остался в долгу Флетчер.

— Лучше сходите в библиотеку.

— К сожалению, она уже закрыта.

— Может, вы меня еще не поняли?

— А что тут понимать?

— Вас кто-нибудь трогает?

— Нет.

— Ну так не трогайте нас. Вы нам здесь не нужны, и мы не хотим, чтобы вы тут околачивались. Охота на уродцев посмотреть — валите в цирк. — Барменша отвернулась и направилась в другой конец стойки к посетительнице.

— По-моему, нам предложили убраться, — сказал Карелла.

— Что верно, то верно, остаться не пригласили, — кивнул Флетчер. — Но вы хорошо все рассмотрели?

— Мне уже доводилось бывать в подобных барах.

— Правда? А я впервые побывал здесь только в сентябре. Действительно, прямо как в цирк сходил. — Флетчер засмеялся и неверной походкой двинулся к лиловой двери.

Холодный декабрьский воздух только ускорил действие многочисленных порций мартини, выпитых Флетчером, и к тому времени, когда они добрались до бара "Отдых у Куигли", расположенного почти на Скид-Роу, он спотыкался и хватался за руку Кареллы для поддержки. Карелла сказал, что, наверное, пора по домам, но Флетчер заупрямился и заявил, что хочет, чтобы Карелла "увидел их все, все их увидел", и затащил его в совершенно жуткий вертеп. Именно о таких барах Карелла упоминал раньше, когда говорил, что может мгновенно распознать уголовников среди посетителей, и неожиданно очень обрадовался, что у него к поясу пристегнута кобура с револьвером 38-го калибра.

Пол был посыпан опилками, освещение тусклое. Незадолго до полуночи бар заполняли личности, принадлежавшие к той породе людей, которые обычно просыпаются в десять вечера и остаются на ногах до десяти утра. Их внешность имела мало общего с внешностью посетителей первого бара, где побывали Карелла и Флетчер. Все были одеты почти одинаково, говорили одинаково бесстрастными голосами и ни в коей мере не походили ни на нахальную толпу в "Смешинке", ни на любительниц тихого досуга в "Лиловых стульях". Но если акулу в мутной воде еще можно спутать с дельфином, то посетители "Отдыха у Куигли" сразу же показали себя опасной публикой. Впрочем, Карелла не знал, почувствовал ли это Флетчер. Знал он только одно — долго он не хотел оставаться здесь ни за какие коврижки. Особенно если учесть, что Флетчер едва держался на ногах.

Неприятности начались почти сразу.

Флетчер протиснулся сквозь толпу и занял место у стойки, и тут узколицый парень в темно-синем костюме и галстуке в цветочек, больше уместном в апреле, нежели в декабре, резко повернулся к нему и сказал: "Смотри!" Он прошептал эти слова едва слышно, но они угрожающе повисли в воздухе, и еще до того, как Флетчер успел как-то отреагировать, парень опустил ему руку на плечо и толкнул с такой силой, что тот рухнул на пол. Пьяный Флетчер недоумевающе уставился на него, удивленно заморгал и начал вставать. Неожиданно парень пнул его ногой в грудь — даже слабее, чем в первый раз, но эффект был точно таким же. Флетчер снова упал, и на этот раз его голова ударилась о пол с отчетливым стуком. Молодой человек застыл, приготовившись к еще одному удару — теперь уже в голову.

— А ну завязывай! — резко сказал Карелла.

Парень застыл. Опираясь на одну ногу и слегка отведя назад другую, он посмотрел на Кареллу.

— Тебе чего? — Он осклабился, казалось, только радуясь возможности заполучить еще одну жертву. Балансируя на носках, он повернулся к Карелле, сжал кулаки и, по-прежнему улыбаясь, спросил: — Ты что-то сказал?

— Я сказал: завязывай, сынок, — проворчал Карелла и наклонился, чтобы помочь Флетчеру подняться на ноги.

Он был готов к тому, что последовало за этим, и ничуть не удивился. Удивился парень, который попытался ударить Кареллу кулаком и неожиданно для себя перелетел через его голову и грохнулся на спину в опилки. И инстинктивно сделал то, к чему привык с юных лет, — потянулся за ножом в кармане брюк. Однако Карелла, не дожидаясь, когда тот вооружится, четко и быстро приложил его носком ботинка по самому чувствительному у мужчин месту. Потом повернулся к бару, где еще один молодой человек, похоже, тоже собирался вмешаться, и очень спокойно произнес:

— Я полицейский. Так что остынь, понял?

Второй парень остыл очень быстро. В баре наступила полная тишина. Повернувшись спиной к стойке и надеясь, что бармен не ударит его по голове обрубком бильярдного кия или бутылкой, Карелла подхватил Флетчера за руку и помог подняться.

— Вы в порядке? — спросил он.

— Все о'кей, — прохрипел тот.

— Тогда пошли.

Стараясь идти как можно быстрее, он подвел Флетчера к двери. Он полностью отдавал себе отчет, что его полицейский значок служит очень хлипкой защитой в таком месте, и больше всего на свете ему хотелось поскорее исчезнуть отсюда. Ведя Флетчера к машине, он молил Бога, чтобы на них не набросились до того, как они успеют уехать. Он открыл дверцу, и в этот момент пять-шесть человек вышли из бара.

— Закрыть дверь! — рявкнул Карелла, повернул ключ зажигания, нажал на газ, и машина с визгом рванулась вперед. Запахло паленой резиной. Карелла не снимал ногу с акселератора, пока не проехал милю и не убедился, что их не преследуют.

— Это было просто бесподобно, — сказал Флетчер.

— Да уж, бесподобно, — сердито передразнил его Карелла.

— Восхитительно. Я восхищаюсь человеком, способным на такое.

— Слушайте, Джерри, за каким чертом вам понадобилось лезть в этот притон?

— Я хотел, чтобы вы увидели их все, — заплетающимся языком пробормотал Флетчер и, откинув голову на спинку сиденья, захрапел.

Глава 11

Утром в понедельник — в свой законный выходной — Клинг позвонил Синди Форрест. Часы показывали только половину восьмого, но он отлично знал, когда она ложится спать и встает. Обычно в это время она завтракала, а поскольку телефон висел у нее на кухне у холодильника, он не удивился, когда она сняла трубку после второго звонка.

— Алло? — торопливо спросила Синди.

Клинг вспомнил, что каждое утро у нее уходит по крайней мере полчаса, чтобы собраться на работу, — на беготню из спальни на кухню, из кухни в ванную, из ванной опять в спальню, пока наконец она не выбегала из квартиры, спеша к лифту, как всегда, аккуратная, подтянутая и готовая к противоборству во всем миром. Он представил, как она стоит у телефона в ночной рубашке, и в нем вновь проснулась тоска по Синди.

— Синди, это я.

— А, привет, Берт. Подожди секунду, а то кофе перекипит. — Через секунду она снова взяла трубку. — О'кей. Вчера вечером я пыталась тебе дозвониться.

— Да, я в курсе. Потому и звоню.

— Верно. — Наступила долгая пауза. — Я стараюсь вспомнить, зачем я тебе звонила. Ах, да! Я нашла в комоде твою рубашку и хотела узнать, что с ней делать. Я позвонила тебе домой, но тебя не было, и тогда я подумала, что ты на ночном дежурстве. Позвонила в участок, но Стив сказал, что тебя нет. Я решила упаковать ее и послать по почте. — Снова наступила долгая пауза. — Так что по дороге на работу я зайду на почту и отправлю ее.

— О'кей.

— Если, конечно, ты хочешь, чтобы я это сделала.

— Ну хорошо, ты можешь это сделать?

— Она уже упакована и так далее, так что, по-видимому, я это сделаю.

— Можно подумать, что ее будет очень трудно развернуть.

— Чего это ради мне ее разворачивать?

— Ну, не знаю. Зачем ты мне звонила в субботу вечером?

— Чтобы узнать, что делать с твоей рубашкой.

— И какие же варианты пришли тебе в голову?

— Когда? В субботу вечером?

— Именно. Когда ты мне звонила.

— Что ж, наверное, было несколько возможностей. Ты мог бы зайти за своей рубашкой, я могла бы занести ее тебе домой или на работу, мы могли бы встретиться, немного выпить, и я бы…

— Вот уж не знал, что ты можешь себе это позволить.

— Что?

— Выпить со мной. Или вообще как-то пообщаться.

— Ну, теперь-то это все не имеет значения, правда? Дома тебя не было, на работе тоже, тогда я решила упаковать эту чертову рубашку и отправить ее тебе утром по почте.

— Чего ты злишься?

— Кто злится, я?

— Ты. Я, что ли?

— Мне выходить через двадцать минут, а я еще даже не пила кофе.

— Ага, не хочешь опаздывать на работу, — ехидно засмеялся Клинг. — Боишься огорчить своего дружка доктора Фрейда?

— Ха-ха! — саркастически усмехнулась Синди.

— Между прочим, как у него дела?

— Между прочим, отлично.

— Ну что ж…

— Берт!

— Да, Синди?

— Да нет, ничего.

— Ну что там такое, говори, не стесняйся.

— Ничего. Я отправлю рубашку почтой. Я постирала ее и погладила. Надеюсь, она не помнется при пересылке.

— Я тоже.

— До свидания, Берт, — холодно сказала Синди и положила трубку.

Клинг тоже положил трубку, тяжело вздохнул и отправился на кухню. Он позавтракал апельсиновым соком, кофе и двумя тостами, а затем вернулся в спальню и позвонил Норе Симонов. Когда он спросил, не хотела бы она встретиться с ним за ленчем, она вежливо отказалась, сославшись на важную встречу с главным редактором. Опасаясь, что с такой же легкостью Нора откажется и от предложения поужинать, он подстраховался, спросив: не желает ли она выпить по паре коктейлей часов в пять — в полшестого? К его удивлению, она сразу согласилась, и они договорились встретиться в баре одного из старейших городских отелей недалеко от западной окраины Гроув-парка. Клинг довольно ухмыльнулся и отправился бриться.

Дом № 434 по Северной Шестнадцатой улице представлял собой многоквартирное здание из коричневого кирпича и находился на территории участка между Эйнсли и Калвер-авеню. На одном из почтовых ящиков в вестибюле Мейер и Карелла отыскали табличку с надписью "Л.Кантор" и, обнаружив, что внутренняя дверь вестибюля не заперта, поднялись на четвертый этаж, но сразу звонить в квартиру не стали. Перед выездом они пытались дозвониться по телефону, указанному в записной книжке Сары, но в телефонной компании им сказали, что номер временно отключен. Насколько это соответствовало действительности, представляло собой серьезную тему для обсуждения.

"Телефонный блюз" — эту наполненную грустью песню пели и продолжали петь большинство жителей города. В наше время становится все труднее узнать, что происходит с телефоном абонента, до которого вы пытаетесь дозвониться, — занят ли он, не работает, временно отключен или вообще украден "международной бандой похитителей телефонных аппаратов". Система прямого набора является, конечно, замечательной вещью, одно плохо — чаще всего, набрав номер, вы слышите либо полную тишину, либо сигнал "занято", либо запись, а порой просто серию странных гудков и пощелкиваний. После трех-четырех безуспешных попыток вы звоните на телефонную станцию, где с вами разговаривают так, словно вы прошли подготовку на курсах для людей с показателем интеллекта ниже 48 по шкале Бине[29]. Иногда вам и в самом деле удается поговорить с вашим абонентом. Но чаще всего перед глазами Кареллы возникал образ какого-нибудь потерпевшего, тщетно пытающегося дозвониться до врача, пожарным или в полицию. В принципе, в участке был номер для оказания срочной помощи, но что в этом хорошего, черт возьми, если телефон нельзя заставить работать? Так думал Карелла, поднимаясь на четвертый этаж к квартире Лу Кантора, третьего человека, имя которого было в записной книжке Сары Флетчер.

Мейер постучал, и они встали по обе стороны двери, дожидаясь ответа.

— Да? — спросил женский голос. — Кто там?

— Полиция, — ответил Мейер.

Последовало короткое молчание.

— Одну минуту, пожалуйста.

— Ты думаешь, он дома? — прошептал Мейер.

Карелла пожал плечами. Они услышали приближающиеся шаги, и тот же голос спросил через запертую дверь:

— Что вам угодно?

— Нам нужен Лу Кантор, — сказал Мейер.

— Зачем?

— Обычное расследование.

Дверь приоткрылась, но лишь на узенькую щелочку — дальше не пускала цепочка.

— Покажите ваши значки, — потребовала женщина.

Одно правило жители этого прекрасного города усвоили четко — если к вам пришел полицейский, обязательно попросите его показать свой значок, потому что в противном случае он может оказаться грабителем, насильником или убийцей — и что тогда делать? Мейер показал свой значок. Женщина внимательно рассмотрела его, сняла цепочку и широко распахнула дверь.

— Входите.

Они вошли в квартиру, и женщина сразу же закрыла и заперла дверь. Они стояли в маленькой аккуратной кухне, а в дверном проеме была видна следующая комната, несомненно, гостиная с двумя креслами, диваном, торшером и телевизором. На вид женщине было лет тридцать пять — высокая шатенка с крупной фигурой и квадратным лицом, обрамленным короткими темными волосами. Поверх ночной рубашки на ней был халат. В ее голубых глазах застыло подозрительное выражение. Она молча ждала, переводя взгляд с одного детектива на другого.

— Он дома? — спросил Мейер.

— Кто?

— Мистер Кантор.

Она озадаченно посмотрела на него, но неожиданно догадка промелькнула у нее в глазах, и она слегка улыбнулась.

— Лу Кантор — это я. Луиза Кантор. Чем могу вам помочь?

— А-а!.. — сказал Мейер, с интересом разглядывая ее.

— Чем я могу вам помочь? — нахмурившись, повторила Лу.

Карелла вытащил из блокнота ксерокопию фотографии Сары и протянул ее хозяйке квартиры.

— Вы знаете эту женщину?

— Да.

— Как ее зовут?

— Сэди Коллинз. А почему вы спрашиваете?

Карелла решил не ходить вокруг да около, а сразу открыть все карты.

— Ее убили.

— Понятно. — Лу вернула ему ксерокопию. — Я так и подумала.

— Почему вы так подумали?

— На прошлой неделе я видела ее фотографию в газете. Или фотографию женщины, очень похожей на нее. Имя было другое, и я подумала: "Нет, это не она". Но, Боже мой, чем больше я смотрела на фото, тем больше убеждалась, что это Сэди. — Лу пожала плечами и подошла к плите. — Хотите кофе? Если да, то могу сделать.

— Спасибо, не стоит, — сказал Карелла. — Мисс Кантор, насколько хорошо вы ее знали?

Она снова пожала плечами.

— Мы были знакомы совсем недолго. Кажется, мы встретились в сентябре и виделись всего три-четыре раза.

— А где вы с ней познакомились? — спросил Карелла.

— В баре "Лиловые стулья", — ответила Лу и, посмотрев на него, быстро добавила: — Совершенно верно, вы правы.

— Никто ни о чем вас не спрашивал.

— Ваши глаза спросили.

— Так как насчет Сэди Коллинз?

— Что насчет Сэди Коллинз? Выражайтесь яснее, офицер, я не собираюсь думать за вас или помогать вам.

— Почему?

— Главным образом потому, что мы не любим, когда лезут в наши дела.

— Мисс Кантор, никто в ваши дела не лезет. У вас своя религия, у меня своя. Мы здесь для того, чтобы поговорить об убитой женщине.

— Ну так спрашивайте! Что вас конкретно интересует? Была ли она нормальной? Но ведь до какого-то момента все нормальные, разве не так? Она хотела научиться, и я ее научила.

— Вы знали, что она замужем?

— Да. Ну и что с того?

— Она сама вам это сказала?

— Сама. Однажды ночью она разрыдалась и до утра проплакала у меня на руках… Да, я знала, что у нее есть муж.

— Что она рассказывала о своем муже?

— Ничего такого, что могло бы меня удивить.

— Что именно?

— Она сказала, что у него есть женщина. Что он встречается с ней каждый уик-энд, а Сэди говорит, что ездит за город по делам. Каждый Божий уик-энд, можете себе представить?

— И как долго это продолжается?

— Кто его знает! Она узнала об этом год назад перед Рождеством.

— Как часто вы с ней встречались?

— Три или четыре раза. Обычно она приходила ко мне по выходным, когда он уезжал из города.

— А что вы об этом скажете? — Карелла протянул ей записную книжку Сары, открытую на странице с надписью "ДЛЯ ЗАМЕТОК".

— Я не знаю никого из этих людей.

— А инициалы под вашим именем?

— Гм-м. И что же?

— "ЛС" и "СДж". Никаких мыслей по этому поводу?

— Ну, "ЛС" — это же совершенно очевидно.

— Вы так думаете?

— Конечно. Ведь мы познакомились в "Лиловых стульях". Что же еще это может означать?

Неожиданно Карелла почувствовал себя полным дураком.

— Ну конечно! Действительно, что еще это может означать?

— А как насчет другого сокращения? — тут же спросил Мейер.

— Не имею ни малейшего представления, — отрезала Лу и протянула записную книжку Карелле. — Надеюсь, у вас все?

— Да, большое спасибо, — сказал тот. — Мне жаль ее, — неожиданно сказала Лу. — Она была какая-то… дикая и неугомонная.

Разгадать шифр — это почти то же самое, что научиться кататься на роликовых коньках: стоит только привыкнуть, и уже кажется, что это очень легко. С помощью Джеральда Флетчера, организовавшего в воскресенье вечером экскурсию по барам, и с помощью Лу Кантор, подсказавшей ключ к шифру, Карелла мог теперь изучать страничку из записной книжки Сары Флетчер совсем другими глазами и решить эту загадку почти до конца.

— Эндрю Харт

Холл-авеню, 1120, 622-8400

(БиГП) (СДж)

— Майкл Торнтон

Саут-Линдер, 371, 881-9371

(С)

— Лу Кантор

Северная 16-я улица, 434, ФР-2346

(ЛС) (СДж)

— Сэл Декотто

Гровер-авеню, 831, ФР-3287

(С) (СДж)

— Ричард Феннер

Хендерсон, 110, 593-6648

(ОуК) (СДж)

Прошлым вечером, когда Флетчер таскал его по кабакам, они успели побывать в "Баре и гриле Пэдди" (БиГП), в "Смешинке" (С), в "Лиловых стульях" (ЛС) и в "Отдыхе у Куигли" (ОуК). По каким-то причинам, возможно, чтобы избежать совпадений, Сара Флетчер чувствовала необходимость составить зашифрованный список мест, где она знакомилась со своими партнерами по постели. Теперь, когда Карелла умел "кататься на роликовых коньках", он был уверен, что "С" под телефоном Майкла Торнтона должно означать не что иное, как "Салун", где, по его словам, он и познакомился с Сэди. Хотя вчера Флетчер не водил туда Кареллу, вполне возможно, что посещение этого заведения тоже входило в программу экскурсии, пока он не напился и не случилась драка в "Отдыхе у Куигли".

Но что, черт возьми, означало "СДж"?

По самым скромным подсчетам Кареллы, за последние двадцать четыре часа он посетил больше баров, чем за последние двадцать четыре года. И тем не менее в тот вечер он решил сходить еще и в "Салун". Вы никогда не узнаете ничего нового, если не будете спрашивать. К тому же следует помнить, что, даже умея кататься на роликах, можно запросто упасть.

Трое скрипачей переходили от столика к столику, играя попурри из таких известных шлягеров, как "В час отлива", "Странники в ночи" и "Где и когда?", но Клинг заметил, что ни одна из этих песен не действует на Нору так сильно, как битловская "Что-то". Они сидели в "Оазисе". Искусственные пальмы в кадках покачивали полупрозрачными пластиковыми листьями, а у дальней стены зала перед раскрашенным задником, на котором были изображены пустыня, песок и голубое небо, журчал маленький фонтанчик, как бы подчеркивая название заведения.

— Я рада, что вы позвонили, — сказала Нора. — Терпеть не могу возвращаться с работы прямо домой — квартира кажется такой пустой… Да и сегодняшняя встреча с главным художником прошла ужасно. Он из тех, кто начинал лет сорок назад, окончив заочные курсы в одной из тех школ, что дают рекламные объявления на спичечных коробках. И он имел наглость мне заявить, что с рукой у девушки что-то там не в порядке. — Она посмотрела на Клинга поверх бокала и добавила: — Это был рисунок девушки, которая откидывает рукой прядь волос со щеки.

— Понятно.

— А вам приходилось сталкиваться с такими типами?

— Иногда.

— В любом случае я рада, что вы позвонили. Нет ничего лучше выпивки после беседы со слабоумным.

— А как насчет моего общества?

— Что-что?

— Я рад, что вам нравится выпивка…

— Перестаньте, — перебила Нора. — Вы знаете, что мне ваше общество нравится.

— С каких это пор?

— Всегда нравилось. А теперь перестаньте нести чушь.

— Можно вас кое о чем спросить?

— Конечно.

— Почему вы сидите здесь со мной, а не со своим приятелем?

— Видите ли… — промямлила Нора и отвернулась, готовясь солгать, — как я уже говорила вам… О, смотрите, скрипачи совсем близко! Подумайте скорее, что мы им можем заказать?

— Попросите их сыграть "Битлз". Скажем, "Что-то", — лукаво сказал Клинг, и Нора тут же повернулась к нему с горящими от негодования глазами.

— Берт, это не смешно!

— Расскажите мне о вашем приятеле.

— Рассказывать нечего. Он врач и проводит много времени в больнице и у себя в кабинете. В результате он не всегда свободен, когда я этого хочу, и поэтому я была не прочь выпить с вами. А вообще-то, если вы перестанете все время задирать нос и настаивать, чтобы я заказала эту песню, зная, что она имеет для меня особое значение, вы могли бы пригласить меня на ужин, и скорее всего я бы ответила "да".

— Вы не согласились бы поужинать со мной? — спросил Клинг, изрядно удивленный.

— Да, — ответила Нора.

— Значит, на самом деле нет никакого приятеля?

— Вы ошибаетесь, Берт. Есть, и я люблю его.

Я собираюсь выйти за него замуж, как только… — Тут она замолчала и отвернулась.

— Как только что? — спросил Клинг.

— Ой, смотрите, а вот и скрипачи! — вовремя нашлась Нора.

Ураган, ударивший со стороны океана, обошел город стороной, но приближался второй, и на этот раз было похоже, что синоптики не ошибаются. Когда Карелла подходил к "Салуну", снегопад еще не начался, но его приближение чувствовалось в воздухе, и можно было легко представить, что к утру город будет похож на заснеженную тундру. Карелла не особенно любил снег. Несколько лет назад, когда два хулигана облили его бензином и ему пришлось долго кататься в сугробе, чтобы сбить пламя, он был просто счастлив, что на свете существует такая замечательная вещь, как снег. Но сколько может продолжаться любое пылкое увлечение? Недолго. Карелла охладел к нему уже на следующей неделе, когда после очередного снегопада ему пришлось поскальзываться и спотыкаться на обледенелых тротуарах вместе с десятью миллионами других жителей города, проклиная надоевшую зиму.

Карелла посмотрел на небо, скорчил недовольную гримасу и вошел в бар.

Внутри "Салун" представлял собой самый настоящий салун.

Утыканная окурками стойка бара, за которой подслеповато поблескивало мутное зеркало с пятнышками осыпавшейся амальгамы. Деревянные кабинки с сиденьями из залатанной кожи. Блюда с бутербродами и картофельными чипсами. Джук-бокс, наяривавший рок-н-ролл, запах потных тел, несмолкающий гул слишком громких голосов…

Карелла повесил пальто на покосившуюся вешалку рядом с сигаретным автоматом, нашел относительно свободный участок в дальнем конце стойки и заказал пиво. Понаблюдав за бурной деятельностью, кипевшей за и перед стойкой, он пришел к выводу, что поговорить с барменом ему удастся еще не скоро. Так и получилось: он сумел приступить к разговору только около половины двенадцатого, когда большинство посетителей интересовала не выпивка, а куда более серьезная проблема — как без помех добраться до дома.

— Да их каждый вечер здесь полным-полно, — проворчал бармен, — и всегда им нужно одно и то же. Неугомонные. Вы знаете, что означает это слово — "неугомонные"? Это как раз то, что здесь происходит.

— Да, у вас тут настоящее столпотворение, — согласился Карелла.

— Столпотворение? Точно, так оно и есть. Столпотворение. И мужчины, и женщины. Но в основном мужики. Хотя и бабы приходят за тем же самым, понимаете? Впрочем, чтобы одной пойти в такой бар, женщине требуется гораздо больше смелости, даже если это место, куда все ходят с одной целью — с кем-нибудь познакомиться, понимаете? Смелости. Вы знаете, что это означает?

— Знаю, — кивнул Карелла.

— А взять, к примеру, вас, — продолжал бармен. — Ведь вы здесь тоже для того, чтобы подцепить какую-нибудь девчонку, верно?

— В основном я здесь для того, чтобы выпить пива и отдохнуть, — усмехнулся Карелла.

— Отдохнуть? В таком грохоте? С этой чертовой рок-музыкой? С таким же успехом можно было отдохнуть на передовой во время войны. Вы на войне-то были?

— Был.

— Да, та еще была война, — важно кивнул бармен. — Нынче какую войну ни возьми — сплошное дерьмо. Но вторая мировая… — Тут он усмехнулся с видом знатока. — Это была славная война! Славная! Понимаете?

— Понимаю.

— Извините, клиент в другом конце стойки, — буркнул бармен и отошел.

Карелла отхлебнул пива и посмотрел в окно. На улице густо повалили первые хлопья снега. Великолепно, черт возьми, недовольно подумал он и взглянул на часы.

Обслужив клиента, бармен вернулся.

— А чем вы занимались во время войны?

Карелла ухмыльнулся.

— В основном валял дурака.

— Нет, серьезно.

— Служил в пехоте.

— А кто не служил? В Европе были?

— Да.

— Где?

— В Италии.

— В боях участвовали?

— Немного. Слушайте… что, если мы немножко поговорим насчет того, чтобы с кем-нибудь познакомиться?

— И вы туда же? Впрочем, здесь об этом только и говорят.

— Я рассчитывал встретить здесь одну девушку…

— Кого?

— Ее зовут Сэди Коллинз.

— Ну да, — хмуро кивнул бармен.

— Вы ее знаете?

— Кто ж ее не знает!

— Вы ее здесь не видели в последнее время?

— Нет. Раньше она частенько сюда заглядывала, но я не видел ее уже несколько месяцев. А что вам от нее нужно? Побаловаться с ней хотите?

— А что? С ней какие-то проблемы?

— Знаете, что я вам скажу? Сначала я думал, что она проститутка. Однажды я чуть не вышвырнул ее отсюда. Боссу не нравится, когда здесь болтаются шлюхи.

— Ас чего вы взяли, что она проститутка?

— Уж больно напористая. Понимаете, что это означает? Обычно она являлась сюда в таком костюмчике… снизу вот посюда, а сверху вот досюда. — Бармен показал. — Прямо скажем, довольно круто, даже если учесть, что носят в наше время. Она была готова к действию, понимаете? Продавала все, что имела.

— Ну, большинство женщин всегда стараются…

— Нет-нет, давайте не будем! Она была совсем непохожа на большинство женщин. Она приходила, выбирала себе мужика и охотилась за ним так, будто в полночь наступит конец света. Вся из себя деловая, точь-в-точь как проститутка, разве что цену не назначала. Она четко знала, чего ей нужно, и действовала напрямик — бац! — и все тут. И я почти всегда мог точно предсказать, кого она подцепит, еще до того, как она сама это решит.

— Откуда такая точность?

— Всегда мужики одного и того же типа.

— Какого?

— Во-первых, это всегда были здоровенные парни. У вас бы с ней не было ни малейшего шанса, вам просто повезло, что ее здесь нет. Не то чтобы вы коротышка, поймите меня правильно, но Сэди обожала гигантов. Понимаете, гигантов! Вот это был ее тип. Гигантские подлые бугаи. Все, что надо было сделать, это оглядеть бар повнимательнее и высмотреть самого громадного, самого гнусного сукина сына, и можно было смело биться об заклад, что именно его-то Сэди и подцепит. Знаете что?

— Что?

— Я рад, что она сюда больше не ходит. Она меня нервировала. В ней было что-то такое… не знаю. — Бармен покачал головой. — Она была какой-то… неотступной. Понимаете, что это означает? Неотступная?

Клинг проводил Нору до квартиры и после уже ставшего ритуальным прощания (скромное рукопожатие и вежливое "Спасибо, я прекрасно провела время") спустился на лифте на первый этаж, размышляя, как ему быть дальше. Он больше не верил в существование ее приятеля-врача (черт возьми, в последнее время у него сплошные неприятности с девушками и их приятелями-врачами), но в то же время был вынужден признать, что в ее жизни был какой-то мужчина, чью личность по каким-то непонятным причинам Нора предпочитала хранить в тайне. Клинг не признавал анонимного соперничества. Он подумал: а может быть, в отношениях с Норой больше подошел бы "блицкриг"? Телефонный звонок, едва он вернется домой, утром еще один, дюжина роз, телеграмма, еще дюжина звонков, еще дюжина роз — весь этот глупый юношеский напор, цель которого — убедить девушку, что кто-то безумно в нее влюблен.

Гм-м, а действительно ли он так уж в нее влюблен?

Пожалуй, нет.

Тогда к чему все эти бешеные усилия? Он вспомнил, как читал в одном журнале, что когда мужчина и женщина разводятся, то обычно во второй брак раньше вступает мужчина. То, что было у него с Синди, в какой-то степени напоминало супружеские отношения, и этот неожиданный разрыв… Впрочем, было бы глупо считать это браком, но то, чем у них это кончилось, — а он не сомневался, что у них все кончились, — очень походило на развод. В таком случае его настойчивые ухаживания за Норой были всего лишь реакцией на разрыв с Синди и…

Черт возьми, стоит достаточно долго пообщаться с психологами, и начинаешь, совсем как они, все раскладывать по полочкам!

Клинг вышел из лифта, быстро пересек вестибюль и открыл дверь подъезда. На улице шел настоящий снегопад. Когда они с Норой десять минут назад подъезжали к дому на такси, в воздухе кружились лишь редкие снежинки. Снег падал густыми хлопьями, а ледяной ветер непрерывно закручивал их в колючие злые вихри, которые секли лицо и со свистом уносились в темноту. Он пригнул голову и, засунув руки в карманы пальто, направился в сторону освещенного проспекта к конце квартала. Он почти утвердился в мысли, что ни в коем случае не должен больше встречаться с Норой Симонов и даже звонить ей, когда из ближайшего подъезда вышли трое мужчин и преградили ему дорогу.

Клинг поднял голову слишком поздно.

Из снежной пелены вылетел кулак, со страшной силой ударив его в лицо и отшвырнув к стене дома. Двое нападавших схватили его за руки, которые он так и не успел вытащить из карманов, а третий, оставшийся стоять перед ним, еще раз двинул ему в лицо кулаком. Голова Клинга запрокинулась назад, и он почувствовал, как у него из носа брызнула кровь.

— Держись от Норы подальше, щенок, — прошептал боксер и обрушил град ударов на грудь и живот Клинга. Тот безуспешно пытался вырваться, но, по мере того как время шло, его силы таяли, сопротивление слабело, а ноги начали подгибаться. Двое продолжали заламывать ему руки назад, а третий неутомимо молотил Клинга короткими резкими апперкотами, пока ему не захотелось изо всех сил закричать, потом умереть… а потом он впал в долгожданное забытье и уже не почувствовал, как его, истекающего кровью, выпустили и швырнули на снег.

Глава 12

— Ну ладно, — недовольно проворчал Бернс, — мой сотрудник угодил в больницу. Может, ты объяснишь, что за чертовщина там произошла?

Во вторник утром кабинет лейтенанта был залит лучами солнца.

Буря кончилась, и после того, как по улицам прошлись снегоочистительные машины, вдоль тротуаров вытянулись длинные высокие сугробы. До Рождества оставалось всего четыре дня, температура была минусовая, и было ясно, что если городской смог не одержит победу, то к двадцать пятому город по-прежнему останется белым.

Детектив Артур Браун был черным. Шесть футов четыре дюйма ростом, он весил двести двадцать фунтов и обладал могучим телосложением и мышцами боксера-тяжеловеса. Стоя перед столом лейтенанта, он только пожал плечами, и его глаза сверкнули на солнце.

— Я думал, что ты следил за Флетчером, — сказал Бернс.

— Следил, — подтвердил Браун.

— Но ведь Флетчер и эта девушка живут в одном доме! На Клинга напали, когда он выходил из дома. Значит, если ты следил за Флетчером…

— Я следил за ним со вчерашнего вечера, с семнадцати ноль-ноль, когда он вышел из конторы. — Браун полез в карман пиджака. — Вот расписание. Я не возвращался на Сильверман-Овал до начала первого, а к тому времени Берта уже увезли в больницу.

— Дай-ка взглянуть. — Бернс взял у Брауна листок с машинописным текстом и молча начал читать.

Результаты наблюдения за Джеральдом Флетчером

Понедельник, 20 декабря

16.55 — сменил детектива Капека у дома по адресу: Батлер-стрит, 4400. Подозреваемый вышел из дома в 17.10, сел в машину и поехал домой по адресу: Сильверман-Овал, 721. Вошел в подъезд в 17.27.

19.26 — подозреваемый вышел из дома, направился на юг, потом вернулся, поговорил со швейцаром и дождался, когда тот подгонит его машину. Приехав на Норт-Крейн, 812, припарковал машину и вошел в дом в 20.04.

20.46 — подозреваемый покинул дом 812 по Норт-Крейн в сопровождении рыжеволосой женщины лет тридцати в черном меховом пальто, зеленом платье и зеленых туфлях (приблизительные рост и вес — 5 футов 6 дюймов, 120 фунтов). Сели в машину и поехали в ресторан "Рэндольф" (Харроу-стрит, 127).

Ведущий наблюдение (чернокожий) пытался занять столик в ресторане, но ему было сказано, что столы обслуживаются только по предварительным заказам, и он был вынужден ждать в машине до 21.05.

Бернс поднял голову.

— Что это за ерунда насчет предварительных заказов? Там что, было полно народу?

— Нет, но…

— Арти, мы можем прижать их с правами человека?

— Сначала надо доказать, что они их нарушили.

— Сволочи! — буркнул Бернс и снова уткнулся в бумагу.

22.20 — подозреваемый и рыжеволосая женщина вышли из ресторана, в 22.35 вернулись на Норт-Крейн и вошли в дом 812. Швейцара не было на месте, и ведущий наблюдение проник в дом незамеченным. Судя по табло над дверью лифта, подозреваемый вышел на 11-м этаже. Проверка почтовых ящиков в вестибюле показала, что на 11-м этаже находится восемь квартир (имена жильцов не указаны, равно как и цвет их волос).

Бернс вскинул голову. Браун ухмыльнулся, и Бернс, тяжело вздохнув, вернулся к докладу.

23.40 — подозреваемый вышел из дома, пешком добрался до Глейд-стрит, где оставил машину, и поехал прямо домой, куда прибыл в 00.10. У дома 721 по Сильверман-Овал наблюдается большая активность — у дома две патрульные машины, полицейские допрашивают швейцара. Подозреваемый обменялся несколькими словами со швейцаром и вошел в подъезд. Детектив О'Брайен, уже заступивший на дежурство, сообщил, что полчаса назад был сильно избит детектив Клинг и увезен в больницу на Калвер-авеню.

Сменен О'Брайеном в 00.05.

— Во сколько туда приехал О'Брайен? — спросил Бернс.

— Когда я отъезжал от дома подружки Флетчера, то сообщил ему по рации, что подозреваемый скорее всего едет домой, и попросил сменить меня там. Он сказал, что приехал в самом начале первого. К этому времени "скорая" уже уехала.

— Как дела у Берта?

— Я звонил в больницу несколько минут назад. Он в сознании, но они хотят продержать его пару дней для обследования.

— Он что-нибудь сказал?

— На него напали трое.

— Сукины дети! — с ненавистью прорычал Бернс.

Несмотря на то что Карелла еще не беседовал с Сэлом Декотто и Ричардом Феннером — двумя оставшимися людьми из списка Сары Флетчер — он уже не видел особого смысла продолжать поиски в этом направлении. Его уже водили по барам, где Сара (она же Сэди) познакомилась с ними, и, хотя Карелла не принадлежал к тому типу людей, которые, образно говоря, судят о книге по обложке, он догадывался, что представляют собой эти двое. Большие и подлые, судя по словам бармена из "Салуна".

Самое неприятное, с чем Карелле пришлось столкнуться за всю свою жизнь, заключалось в признании того факта, что на свете и в самом деле существуют подонки и подлецы. В молодости он считал, что люди совершают дурные поступки только потому, что они пережили трудное детство, несчастную любовь, смерть близких или еще какую-нибудь душевную травму. Но, поступив на службу в полицию, он был вынужден изменить это мнение. Он узнал, что бывают хорошие люди, совершающие дурные поступки, и бывают отъявленные негодяи, способные на точно такие же дурные поступки. Хорошие люди кончали в тюрьме с тем же результатом, что и негодяи, но остерегаться в первую очередь следовало негодяев. Оставалось загадкой, почему Сара Флетчер выбирала только здоровенных и подлых мужчин, среди которых затесалась и одна женщина. Если запись адресов в ее блокноте велась в хронологическом порядке, то можно было сделать вывод, что в поисках новых партнеров она шла от плохого к еще худшему, для разнообразия переспав с одной лесбиянкой (а может быть, Сэл Декотто — тоже женщина?), закончив в "Отдыхе у Куигли", куда рискнет пойти далеко не всякий.

Но зачем? В пику своему мужу? Что ж, если он действительно проводил каждый Божий уик-энд с какой-то женщиной, то, может быть, Сара решила отплатить ему той же монетой и стала не просто Сэди Коллинз, а женщиной, которая, по словам ее многочисленных поклонников, была "бешеной", "сексуально озабоченной" и даже "дикой", не говоря уже о "неотступной".

Не вызывало сомнений, что из разговора с Ричардом Феннером и Сэлом Декотто Карелла узнает только то, что у обоих сложилось одинаковое мнение об этой женщине. Было бы просто глупо тратить время на подтверждение версии, ведущей в никуда. Карелла сунул черную записную книжку Сары в конверт вместе с другими документами по этому делу и занялся сведениями, добытыми вчера вечером Артуром Брауном.

"Шерше ля фам", — говорят французы. Ищите женщину. Вполне возможно, что этим афоризмом гораздо чаще приходилось пользоваться сотрудникам Сюрте[30], чем детективам 87-го участка, но Браун, даже не пытаясь "шерше" какую-нибудь "фам", совершенно случайно наткнулся на эту рыжую, которая жила на 11-м этаже дома номер 812 по Норт-Крейн, в котором Джеральд Флетчер провел вчера вечером целых четыре часа. Проще всего было бы нагрянуть к ней домой и выяснить, кто она такая, но Карелла решил воздержаться от подобных необдуманных шагов. Осторожная беседа с управляющим домом или разговор с соседями тоже могли дойти до женщины, и в итоге Флетчер только бы насторожился. А именно он был одним из подозреваемых в убийстве — порой Карелле приходилось напоминать себе об этом. Сара состояла в близких отношениях с несколькими партнерами — судя по ее собственным записям, с пятерыми, хотя один только Бог ведает, сколько еще человек не попало в этот список и что означает аббревиатура "СДж" под четырьмя именами. Фактически она открыто демонстрировала свою неверность, что давало Флетчеру достаточно веский повод для того, чтобы вспороть ей живот ножом, несмотря на его воскресные вылазки якобы "по делам".

Но даже если и так, то зачем ему надо было таскать Кареллу по барам и показывать, что у него были все основания для убийства? За каким чертом Флетчеру понадобилось предлагать хорошего адвоката человеку, которому уже предъявлено обвинение в убийстве и который скорее всего в ближайшее время будет признан виновным, если только никто не раздобудет конкретных доказательств обратного?

Карелла был вынужден признать, что начинает запутываться в этом чертовом деле.

В пять часов вечера он сменил детектива Хэла Уиллиса у здания, где работал Флетчер, дождался появления своего "подопечного", и тот довел его до одного из крупнейших универмагов Айсолы. Обычно Карелла не любил применять всяческие трюки, изменяющие внешность, но, поскольку Флетчер отлично знал, как он выглядит, ему пришлось приклеить фальшивые усы, нацепить длинный парик грязно-белого цвета и черные очки. Он был уверен, что все эти ухищрения не обманут Флетчера на близком расстоянии, но он и не собирался подходить к нему вплотную и чувствовал себя в относительной безопасности. Куда больше он нервничал не от того, что его может засечь Флетчер, а от того, что потеряет его из виду.

Универмаг был переполнен покупателями. Был вторник, 21 декабря. До Рождества оставалось всего четыре дня, точнее, три, потому что в тот день магазин закрывался в девять вечера. Паника охватила "страну чудес", жаркие страсти кипели под свисавшими с потолка пластиковыми сосульками. Американский синдром безумия достиг своего пика под Рождество, когда вся нация превращается в Двести Миллионов Страждущих, стремящихся успеть купить подарки родным, близким и знакомым.

Джеральд Флетчер продирался сквозь толпу, как нападающий бейсбольной команды, не встречающий сопротивления соперников. Карелла, как осторожный полузащитник, следовал за ним футах в двенадцати.

Самым опасным участком был лифт. Заметив, как Флетчер повернул к ряду лифтов в конце магазина, он быстро прикинул, что для него опаснее — быть замеченным Флетчером в переполненной кабине или не садиться в лифт, а значит, почти наверняка упустить подозреваемого. Карелла не знал, сколько тысяч человек в данный момент находится в универмаге, но не сомневался, что, если Флетчер уедет на лифте без него, слежка будет безнадежно провалена. В большинстве универмагов лифты останавливаются на каждом этаже, и Флетчер мог выйти на любом из них. Попробуй потом отыщи его в этой толчее!

Подошел лифт, двери открылись, и Флетчер, дождавшись, когда все пассажиры выйдут, рванулся в кабину вместе с десятком других покупателей. Карелла, не по-джентльменски оттеснив от двери женщину в леопардовой шубе, протиснулся следом и быстро повернулся спиной к Флетчеру, стоявшему у задней стенки. Как он и предполагал, лифт делал остановки на каждом этаже. Он усердно старался держаться лицом ко входу, отступая в сторону каждый раз, когда кому-нибудь надо было выйти. На пятом этаже он услышал голос Флетчера: "Пропустите, пожалуйста" — и почувствовал, как тот пробирается к выходу. Убедившись, что Флетчер вышел, Карелла досчитал до трех и выскочил из кабины, к большому неудовольствию лифтера, который уже начал было закрывать дверь.

Флетчер повернул налево, буквально промчался по проходу, разглядывая вывески, и остановился у отдела дамского белья. Карелла юркнул в соседний отдел и под прикрытием халатов и кимоно продолжал наблюдать за Флетчером, который теперь разговаривал с продавщицей. Девушка с улыбкой кивнула и показала ему то ли комбинацию, то ли короткую ночную рубашку, приложив ее к себе. Флетчер тоже кивнул и что-то ей сказал. Девушка нагнулась, через несколько секунд появилась с охапкой белья и начала раскладывать его на прилавке, дожидаясь, пока клиент сделает окончательный выбор.

— Сэр, чем я могу вам помочь? — послышался голос за спиной у Кареллы.

Он обернулся и увидел перед собой дородную седую женщину в очках в черной роговой оправе, высоких армейских ботинках и черном платье с белым кружевным воротничком. Со своей подозрительной улыбочкой, как бы молчаливо обвинявшей его в том, что он магазинный воришка или того хуже, она выглядела точь-в-точь как одна из надзирательниц в женском отделении "Калькутты".

— Нет, спасибо, — вежливо ответил Карелла. — Я просто смотрю.

Тем временем Флетчер выбирал, показывая то на один предмет, то на другой. Продавщица записала заказ, и Флетчер полез в бумажник за деньгами или кредитной карточкой — на таком расстоянии рассмотреть было трудно. Поговорив с девушкой еще немного, он повернулся и направился к лифтам.

— Вы уверены, что я ничем не могу вам помочь? — спросила "надзирательница".

— Абсолютно, — отрезал Карелла и зашагал к отделу дамского белья. Флетчер отошел от прилавка с пустыми руками. А это означало, что он собирается отправить свои покупки через отдел доставки. Никто не станет посылать изящное женское белье какому-нибудь боксеру, и Карелле очень хотелось узнать имя дамы, которой предназначались эти рождественские подарки. Продавщица уже собирала вещи, отобранные Флетчером: черную комбинацию, сорочку дикой расцветки, ночную рубашку персикового цвета, такие же трусики-бикини, обшитые кружевами, и еще четыре пары трусиков — голубые, черные, белые и бежевые. Девушка выжидающе посмотрела на Кареллу.

— Да, сэр? Чем я могу вам помочь?

Карелла раскрыл бумажник и показал ей свой значок.

— Полиция. Меня интересует заказ, который вы только что записали.

Девушке, скорее всего студентке колледжа, решившей подработать в дни суматошной предпраздничной распродажи, на вид было лет девятнадцать. Самое волнующее событие, произошедшее с ней за все время работы в универмаге, заключалось в том, что один пожилой француз поинтересовался, не желает ли она провести февраль на Средиземном море на борту его яхты. Теперь же, изумленно раскрыв глаза, она с восхищением рассматривала настоящий полицейский значок. Карелле пришло в голову, что Флетчер мог попросить отправить все покупки на свой домашний адрес. В этом случае вся работа Кареллы пошла бы насмарку. Что ж, подумал он, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

— Эти вещи должны быть доставлены клиенту на дом?

— Да, сэр, — кивнула девушка, не сводя глаз с Кареллы, и, облизнув губы, выпрямилась, готовая давать свидетельские показания настоящему полицейскому детективу.

— Вы можете сказать, куда именно?

— Да, сэр. — Девушка повернула к нему бланк заказа. — Он хотел, чтобы каждый предмет был упакован отдельно, но все они должны быть отправлены по одному адресу. Мисс Арлене Ортон, Крейн-стрит, 812.

— Большое вам спасибо, — улыбнулся Карелла.

Он чувствовал себя так, словно Рождество уже наступило.

Когда Карелла около семи вечера вошел в больничную палату Клинга, тот, сидя на кровати, с аппетитом уплетал ужин. Они обменялись рукопожатиями, и Карелла сел на стул рядом с кроватью.

— Вкус у этой стряпни просто мерзостный, — заявил Клинг, — но с тех пор, как я сюда попал, мне постоянно хочется есть. Я готов слопать даже этот поднос.

— Когда тебя выписывают?

— Завтра утром. Представляешь, мне сломали ребро. Хорошенькое дельце, правда?

— Да уж, — хмуро кивнул Карелла.

— Мне еще повезло, что обошлось без внутренних повреждений. Врачи боялись какого-нибудь кровоизлияния. Но кажется, все о'кей. Мне наложили повязку, и какое-то время я не смогу исполнять свой знаменитый трюк на трапеции, но на работу выйду.

— Кто это сделал, Берт?

— Три локомотива. По крайней мере тогда мне так показалось.

— Почему?

— Чтобы я держался от Норы Симонов подальше.

— Ты что, часто с ней виделся?

— Да так, встречались пару раз. Наверное, кто-то нас засек. И решил уложить меня в больницу. Откуда им было знать, что я полицейский?

— Действительно, откуда им было знать? — повторил Карелла.

— Когда я отсюда выберусь, придется задать Hope несколько вопросов. Кстати, как продвигается дело?

— Я нашел подружку Флетчера.

— А я и не знал, что у него есть подружка.

— Вчера вечером Браун следил за ним и раздобыл ее адрес. А я сегодня — ее имя. Флетчер послал ей в подарок бельишко.

— Мило, — хмыкнул Клинг.

— И даже очень. Я собираюсь попросить ордер на прослушивание ее квартиры.

— И о чем же, по-твоему, они будут говорить?

— Может быть, об убийстве. — Карелла пожал плечами. Некоторое время оба молчали.

— Знаешь, что бы я хотел в подарок на Рождество? — неожиданно спросил Клинг.

— Что?

— Найти парней, которые меня избили.

Глава 13

Человек, проникший в квартиру Арлены Ортон через десять минут после ее ухода, работал в главном полицейском управлении, но разбирался в дверных замках почище любого взломщика. На открывание двери у него ушло не больше трех минут, после чего в квартиру вошел техник-электронщик с микрофонами. Хотя оба полицейских были мастерами своего дела, с установкой подслушивающего оборудования технику пришлось повозиться куда дольше, чем его напарнику с дверью.

Самым легким делом был телефон. Вывинтив из трубки микрофон, техник заменил его своим микрофоном, подсоединил проводки и вновь собрал трубку. Но прослушивание не было бы столь действенным, если бы телефонная компания не снабдила полицию подробным планом участков линии с так называемыми "соединительными точками", ведущей к телефону Арлены Ортон. Подключив к ним записывающую аппаратуру, можно было с помощью специального индикатора определить номер телефона, с которого звонили в квартиру. В случае с Арленой Ортон такая "соединительная точка" находилась в семи кварталах от ее дома.

Разумеется, технику ничего не стоило вмонтировать в телефонный аппарат "жучок", который мог бы улавливать любой звук в гостиной и даже записывать голос Арлены во время телефонного разговора, но вместо этого он решил установить микрофон в книжном шкафу у стены. Это устройство представляло собой миниатюрный передатчик с микрофоном на батарейках, которые надо было менять каждые двадцать четыре часа. Он работал на той же частоте, что и магнитофон; стоило кому-нибудь заговорить, как магнитофон автоматически включался и начинал записывать. Конечно, вместо того, чтобы каждые двадцать четыре часа менять эту проклятую батарейку, техник предпочел бы подсоединить к микрофону провода и вывести их куда-нибудь в соседнюю квартиру или в другое место, где будет установлена записывающая аппаратура, но это бы означало, что надо выбирать место для проводки — обычно вдоль электрического или телефонного кабеля, — что само по себе заняло бы гораздо больше времени. Если возникала необходимость организовать прослушивание гостиничного номера, то, как правило, всегда существовала возможность снять соседний номер и посадить туда человека, который мог без всяких хлопот заниматься своим делом. Но пустые квартиры в этом городе были такой же редкостью, как исправно работающие телефоны, и, хотя прослушивание осуществлялось по разрешению суда, техник никогда бы не посмел обратиться к домоуправляющему по поводу свободной комнаты, куда можно было бы посадить "слухача". Возможно, домуправы и не такие болтуны, как парикмахеры, но эффективность прослушивания прямо пропорциональна его секретности, и болтливый домуправ может испортить расследование быстрее, чем налет шайки бандитов.

Поэтому техник установил микрофон с батареечным питанием и был вынужден смириться с тем, что каждые двадцать четыре часа он и его напарник должны будут ухитряться каким-то образом проникать в квартиру, чтобы менять эти чертовы батарейки. А менять придется целых четыре, поскольку он установил четыре "жучка": на кухне, в спальне, в ванной и в гостиной. Пока он работал, его напарник сидел в вестибюле с портативной рацией, чтобы успеть его предупредить, если Арлена Ортон войдет в дом, а в случае необходимости помешать ей подняться в квартиру. Во время работы техник периодически поглядывал на часы, надеясь, что из рации, пристегнутой к его поясу, не послышится возбужденный голос его коллеги. Он не боялся, что против полиции будет возбуждено дело в суде, если его застанут в квартире, — в конце концов у него был ордер, узаконивавший взлом и проникновение. Единственное, что его волновало, — как бы не завалить операцию.

В кузове небольшого фургончика, припаркованного в нескольких шагах от подъезда дома № 812 по Крейн-стрит, на расстоянии вытянутой руки от магнитофона, работающего на той же частоте, что и четыре микрофона, установленных в квартире, сидел Стив Карелла. Он знал, что в некоторых районах города появление такого фургончика было равносильно появлению патрульного. Посадите человека в кузов фургона, замаскированного под грузовичок из прачечной, поставьте его на улице и начните фотографировать всех, кто входит и выходит из кондитерской, поскольку есть подозрение, что ее хозяин является содержателем подпольной лотереи, и совершенно неожиданно для себя вы обнаружите, что весь квартал в курсе, что в кузове во-он того фургончика сидит легавый с фотоаппаратом, и каждый прохожий начнет корчить рожи и гримасничать, а значит, наблюдение не продвинется ни на йоту и надо будет придумывать что-то новое. Но Норт-Крейн-стрит находилась в одном из фешенебельных районов города, и оставалось надеяться, что местные жители не столь подозрительно относятся к полицейским, сидящим в грузовичках и занимающимся подслушиванием и подглядыванием. Карелла откупорил бутылку пива, развернул пакет с сандвичем и приготовился слушать и записывать каждое слово, произнесенное в квартире Арлены Ортон.

В семи кварталах от него на "соединительной точке" за аппаратурой, подключенной к магнитофону, сидел Артур Браун и ждал, когда зазвонит телефон Арлены. Время от времени он переговаривался по рации с Кареллой, который, находясь в фургончике, мог сразу же сообщать ему о любых изменениях ситуации.

Первый звонок раздался в 12.17. Магнитофон автоматически включился, записывая разговор, который Браун одновременно прослушивал через наушники.

— Алло?

— Алло, Арлена?

— Да. Кто это?

— Нэн.

— Нэн? Что у тебя с голосом? Ты простудилась?

— Каждый год в одно и то же время. Я буквально на минуту. Скоро праздник, и я ужасно тороплюсь. Ты случайно не знаешь, какого размера платья носит Бет?

— Кажется, десятый. Или восьмой.

— Так все-таки какой?

— Точно не помню. Почему бы тебе не позвонить Дэнни?

— У тебя есть его рабочий телефон?

— Нет, но он есть в справочнике. Фирма "Рейнольдс и Абельман" в Калмз-Пойнте.

— Спасибо, дорогая. Давай как-нибудь встретимся после праздников, о'кей?

— С удовольствием.

— Я тебе позвоню. Пока.

На протяжении следующих двух часов Арлена говорила еще с тремя подругами. Первая, помимо всего прочего, желала узнать ее мнение о новых противозачаточных таблетках. Арлена сказала, что перестала принимать их после развода. В первое время сама мысль о сексе вызывала у нее отвращение, и поскольку она до конца жизни не собиралась искать другого мужчину, то и не видела смысла эти таблетки принимать. Но потом, когда она пересмотрела свое отношение к противоположному полу, ее врач посоветовал на время воздержаться от их приема. Ее подруга тут же поинтересовалась, чем она пользуется сейчас, и они пустились в долгое и подробное обсуждение эффективности спиралек, презервативов и прочих тому подобных приспособлений. Браун так и не понял, чем же сейчас пользуется Арлена.

Вторая ее подруга только что вернулась с Гренады и целых пятнадцать минут восторженно описывала отель, в котором она жила, упомянув между делом, что у теннисистов-профессионалов отличные ноги. Арлена сказала, что вот уже три года не играет в теннис, так как это любимый вид спорта ее бывшего мужа, а ее тошнит при любом упоминании о нем.

Третья подруга Арлены говорила исключительно о стриптиз-шоу, которое она видела вчера, и утверждала, что это самое мерзкое и вульгарное зрелище, которое она в жизни видела, а уж ты меня знаешь, Арлена, я не монашка.

Потом Арлена позвонила в супермаркет по соседству и сделала продуктовый заказ на неделю (включая и индейку — наверное, к Рождеству, подумал Браун), а затем в отдел кредитов одного из крупнейших в городе универмагов и устроила настоящий скандал, заявив, что еще три недели назад просила заменить купленный у них чемодан на другой, но их новый работник, занимающийся упаковкой и отправкой, — полный идиот, и новый чемодан так и не доставлен. Хорошо, что она не собиралась никуда уезжать, и вообще это настоящее свинство, если учесть, что в этом году она потратила в их магазине около двух тысяч долларов. Лучше бы извинились, чем ссылаться на какой-то дурацкий компьютер.

У Арлены Ортон был прекрасный голос — глубокий и сильный — и совершенно восхитительный смех, напоминавший весеннюю капель. Браун с огромным интересом слушал все эти разговоры.

В четыре часа дня телефон в квартире Арлены зазвонил снова.

— Алло?

— Арлена, это Джерри.

— Привет, дорогой.

— Я сегодня ухожу с работы пораньше и подумал, что мог бы поехать прямо к тебе.

— Хорошо.

— Скучаешь по мне?

— Угу.

— Ты меня любишь?

— Угу.

— Ты что, не одна?

— С чего ты взял, дорогой?

— Тогда почему ты не говоришь этого вслух?

— Я люблю тебя, милый.

— Вот это другое дело. Буду у тебя минут через тридцать-сорок.

— Поторопись.

Браун тут же вызвал по рации Кареллу и сообщил ему о подслушанном разговоре. Карелла поблагодарил и приготовился ждать прибытия Флетчера.

Стоя в коридоре перед дверью Норы Симонов, Клинг размышлял, как ему обставить свое появление. Он вспомнил, что во всем, что касалось Норы, ему всегда приходилось тщательно разрабатывать стратегию поведения, и подумал, что любая девушка, ради которой приходится пускаться на подобные хитрости, заслуживает того, чтобы ее бросили. Но тут же напомнил себе, что сегодня он здесь не по сердечным делам, а по поводу своего сломанного ребра — если уж быть совершенно точным, то третьего ребра справа.

Клинг позвонил. Из квартиры не донеслось ни звука, но неожиданно крышечка глазка поднялась, и он понял, что Нора его рассматривает. Он улыбнулся и приветственно помахал рукой. Глазок закрылся, послышалось щелканье замка, и дверь широко распахнулась.

— Привет, — улыбнулась Нора.

— Привет. Заходил в ваш дом по делам, надо было кое-что проверить, вот и решил заскочить на минутку.

— Входите.

— Вы не заняты?

— Я всегда занята, но все равно входите. Это был первый раз, когда она впустила его в квартиру, может быть, решив, что со сломанным ребром он безопасен, если она, конечно, знала про ребро. Просторная прихожая вела в большую гостиную с камином, находившимся у стены напротив окна. Интерьер комнаты был выполнен в ярких и сочных тонах, чехлы на креслах и на диване совпадали по цвету с ковром и портьерами. Это была теплая и уютная комната, и Клингу было бы гораздо приятнее появиться здесь в качестве гостя, чем полицейского. Он подумал, что в этом есть какая-то злая ирония — Нора впустила его слишком поздно и теперь напрасно расточала свое гостеприимство на полицейского, расследующего дело о нападении.

— Вам налить что-нибудь? — спросила Нора. — Или для вас еще слишком рано?

— С удовольствием.

— Что будете пить?

— Думаю, можно налить по бокалу мартини, а потом мы разожжем камин, сядем и выпьем за Рождество.

— Прекрасная мысль.

Он наблюдал, как она направляется к бару в дальнем углу комнаты. На ней была рабочая одежда — перепачканный красками белый халат и джинсы. Ее темные волосы были зачесаны назад, подчеркивая тонкий изящный профиль. Нора двигалась легко и грациозно, держась очень прямо, как ходят большинство рослых девушек, в школьные годы вынужденных сутулиться, чтобы не перегнать самых высоких ребят в классе. Она обернулась, увидела, что он смотрит на нее, и улыбнулась, явно польщенная этим.

— Вам с джином или с водкой?

— С джином.

Дождавшись, когда она достанет из бара бутылку, Клинг спросил:

— Нора, а где у вас туалет?

— В самом конце коридора. Вы хотите сказать, что полицейские тоже ходят в туалет, как и все простые смертные?

Он усмехнулся и вышел из комнаты. Пройдя по длинному коридору и заглянув по пути в маленькую студию с освещенной люминесцентной панелью чертежной доской, к которой был прикреплен рисунок, изображавший человека, подпрыгивающего за чем-то — руки вытянуты над головой, мышцы груди напряжены, — и целой кучей тюбиков акриловой краски, разбросанных рядом с пустым мольбертом на рабочем столе, Клинг двинулся дальше. Дверь спальни была открыта. Оглянувшись в сторону гостиной, он хлопнул дверью туалета громче, чем это было необходимо, и быстро вошел в спальню.

Первым делом он занялся комодом. На краю справа стояла фотография мужчины в серебряной рамке с надписью: "Дорогой Норе с любовью от Фрэнки". Он внимательно вгляделся в лицо мужчины, пытаясь вспомнить, не похож ли он на одного из тех троих, что напали на него в понедельник вечером. На улице было темно, и как следует он разглядел только одного — человека, который молотил его кулаками по груди и животу. Он быстро выдвинул верхний ящик — трусики, чулки, носовые платки и лифчики. Средний ящик был набит свитерами и кофточками, а в нижнем Нора хранила перчатки, ночные рубашки, пояса для чулок и комбинации — довольно странное сочетание.

Закончив с комодом, Клинг перешел к ночному столику у кровати, на котором стоял телефон. В верхнем ящике столика он нашел записную книжку Норы и быстро просмотрел ее. В книжке был только один мужчина по имени Фрэнк — Фрэнк Ричмонд из Калмз-Пойнта. Закрыв книжку, Клинг подошел к двери, выглянул в коридор и подумал, что времени у него осталось совсем мало. Он спустил воду в туалете, повернул кран с холодной водой, выйдя в коридор, тихонько прикрыл дверь и на цыпочках снова прокрался в спальню.

Он нашел то, что искал, в ночном столике — штук двадцать писем, перетянутых толстой резинкой, отправленных из одного и того же места. Верхний конверт был адресован Hope Симонов по адресу: Сильверман-Овал, 721. Обратный адрес на левой стороне конверта гласил:

"Фрэнк Ричмонд, 80-17-42

Государственная тюрьма "Кастлвью",

Кастлвью-он-Роули, 23751"

Кем бы ни был этот Фрэнк Ричмонд, в первую очередь он был заключенным. Клинг прикинул, стоит ли класть письма на место, и, решив, что ему все же следует их прочесть, сунул всю пачку в правый карман пиджака. Задвинув ящик, он вернулся в туалет, выключил воду и вошел в гостиную как раз в тот момент, когда Нора разливала мартини по бокалам.

— Ну как, нашли? — спросила она.

— Все, что требовалось, — с улыбкой кивнул Клинг.

Глава 14

Утром в четверг, за два дня до Рождества, Карелла сидел в дежурке и читал расшифровку магнитофонной записи, напечатанную для него Мисколо. Запись разговора, имевшего место прошлым вечером начиная с 16.35, когда Флетчер вошел в квартиру Арлены Ортон, и кончая 19.30, когда они отправились ужинать, заняла пять бобин ленты. Больше всего Кареллу заинтересовала вторая. Именно там разговор резко менял тон и содержание, и он надеялся, что сможет получить подтверждение своим подозрениям, тщательно анализируя запись.

"Нижеследующий текст является расшифровкой разговора между Джеральдом Флетчером и Арленой Ортон, состоявшегося в квартире мисс Ортон по адресу: Норт-Крейн-стрит, 812, в среду 22 декабря. Разговор, записанный на этой пленке, начался в 17.21 и закончился в 17.45 того же дня.

Флетчер: Я хотел сказать — после праздников.

Мисс Ортон: Я думала, ты имел в виду — после суда.

Флетчер: Нет-нет, после праздников.

Мисс Ортон: Может быть, мне и удастся уехать, но я не уверена. Надо уточнить мое расписание.

Флетчер: А какое оно имеет к этому отношение?

Мисс Ортон: Ну, ты же знаешь, я должна заплатить, буду я там или нет.

Флетчер: Ты хочешь сказать… А, понятно!

Мисс Ортон: Ну, конечно.

Флетчер: Лучше всего было бы, если бы мы могли…

Мисс Ортон: Да-да, планировать все вместе, если получится.

Флетчер: А он едет в отпуск?

Мисс Ортон: Последний раз ездил в феврале.

Флетчер: Да-да, в феврале.

Мисс Ортон: На две недели.

Флетчер: Верно, в феврале, я помню.

Мисс Ортон: Короче, я у него спрошу.

Флетчер: Да уж, спроси. Потому что я бы с удовольствием уехал.

Мисс Ортон: Угу… Как по-твоему, этот процесс… (неразборчиво).

Флетчер: Где-нибудь в марте, не раньше. Ты же знаешь, у него новый адвокат.

Мисс Ортон: Положить тебе еще?

Флетчер: Чуть-чуть.

Мисс Ортон: На крекере или на тосте?

Флетчер: А на чем у меня сейчас?

Мисс Ортон: На крекере.

Флетчер: Что ж, тогда давай попробуем на тосте. М-м-м… ты сама это приготовила?

Мисс Ортон: Нет, милый, заказала в ресторане. А что значит — у него новый адвокат?

Флетчер: Да ничего особенного. Его приговорят в любом случае.

Мисс Ортон: (неразборчиво.)

Флетчер: Ну…

Мисс Ортон: Так, я смотрю, ты делаешь еще один коктейль?

Флетчер: Я думал, что…

Мисс Ортон: На сколько ты заказал столик?

Флетчер: На без четверти восемь.

Мисс Ортон: Тогда время еще есть.

Флетчер: Тебе налить?

Мисс Ортон: Нет, просто добавь немного льда. Один кубик.

Флетчер: О'кей. У тебя есть еще… (неразборчиво).

Мисс Ортон: Там, внизу. Ты внизу смотрел?

Флетчер: (неразборчиво.)

Мисс Ортон: Там еще должно было остаться.

Флетчер: Вот, держи.

Мисс Ортон: Спасибо.

Флетчер: Во время процесса мне придется нелегко.

Мисс Ортон: М-м-м…

Флетчер: И перед этим я бы хотел как следует отдохнуть.

Мисс Ортон: В общем, я его спрошу.

Флетчер: Когда ты его увидишь?

Мисс Ортон: А что у нас сегодня?

Флетчер: Среда.

Мисс Ортон: Значит, завтра. Вот тогда и спрошу.

Флетчер: И ты будешь знать заранее…

Мисс Ортон: Да, у него могут возникнуть какие-нибудь мысли…

Флетчер: Но хотя бы приблизительно?

Мисс Ортон: Конечно, тогда мы сможем уже сейчас строить совместные планы…

Флетчер: Да.

Мисс Ортон: А судебный процесс начнется… когда, ты говоришь?

Флетчер: В марте. Да, по-моему, в марте.

Мисс Ортон: И как скоро после суда…

Флетчер: Пока еще не знаю.

Мисс Ортон: Но, Джерри, она мертва, и я не вижу смысла…

Флетчер: Да, но…

Мисс Ортон: Я не понимаю, зачем же нам тогда ждать? А ты?

Флетчер: Нет.

Мисс Ортон: Тогда почему бы нам не решить уже сейчас?

Флетчер: После суда.

Мисс Ортон: Решить после суда или…

Флетчер: Нет, мы поженимся после суда.

Мисс Ортон: Да. Но разве мы не можем это сделать во время процесса?

Флетчер: Ты это читала? Мисс Ортон: Что — "это"? Флетчер: Посмотри.

Мисс Ортон: А, это? Нет. Мне не нравится, как он пишет.

Флетчер: Тогда зачем ты купила эту книгу?

Мисс Ортон: А я и не покупала. Мне ее подарила Мария на день рождения… Джерри, я считаю, что мы можем назначить дату уже сейчас, хотя бы приблизительную. В зависимости от того, когда кончится суд.

Флетчер: Гм-м.

Мисс Ортон: У нас будет в запасе достаточно времени. Наверное, это будет долгий процесс, как по-твоему, Джерри?

Флетчер: М-м-м…

Мисс Ортон: Как ты думаешь, это будет долгий процесс?

Флетчер: Что?

Мисс Ортон: Джерри!

Флетчер: Да?

Мисс Ортон: Да что с тобой?

Флетчер: Просто засмотрелся на твои книги.

Мисс Ортон: Как по-твоему, ты не мог бы ненадолго оторваться от этого занятия? Чтобы мы могли обсудить…

Флетчер: Прости, дорогая.

Мисс Ортон:…один маленький пустячок. Нашу свадьбу, — например.

Флетчер: Извини.

Мисс Ортон: Если суд начнется в марте…

Флетчер: Может, начнется, а может, и нет. Говорю тебе, это всего лишь мое предположение.

Мисс Ортон: Хорошо, допустим, он начнется в марте.

Флетчер: Если только действительно в марте…

Мисс Ортон: Как долго все это может тянуться?

Флетчер: Не думаю, чтобы очень долго. Возможно, неделю.

Мисс Ортон: А мне казалось, что дела об убийстве…

Флетчер: Но у них же есть его показания, парень сам сознался в убийстве! И там не будет много свидетелей, скорее всего вызовут только меня и этого парня. Я буду очень удивлен, если суд продлится больше недели.

Мисс Ортон: Что, если тогда мы назначим свадьбу на апрель?

Флетчер: Если, конечно, на суде не всплывет ничего неожиданного.

Мисс Ортон: Например?

Флетчер: Ну, не знаю. Над этим делом работают далеко не глупые люди.

Мисс Ортон: В прокуратуре?

Флетчер: Нет, те, кто ведет следствие.

Мисс Ортон: Да что там вообще расследовать?

Флетчер: Всегда существует вероятность, что он этого не совершал.

Мисс Ортон: Кто?

Флетчер: Корвин. Это тот самый парень…

Мисс Ортон: (неразборчиво)… подписанное признание?

Флетчер: Мне казалось, что ты не хочешь коктейля.

Мисс Ортон: Я передумала. (Неразборчиво)… конец апреля?

Флетчер: Да, я думаю, что так оно будет надежнее.

Мисс Ортон: (неразборчиво)… забыть о том, чтобы уехать в феврале. Там ведь начинается сезон ураганов, разве нет?

Флетчер: Кажется, в сентябре или в октябре.

Мисс Ортон: Тогда давай поедем сразу же после суда! Это будет наш медовый месяц.

Флетчер: Вообще-то во время процесса они могут изрядно потрепать мне нервы.

Мисс Ортон: С чего бы это?

Флетчер: Один из полицейских считает, что ее убил я.

Мисс Ортон: Ты шутишь?

Флетчер: Увы, нет.

Мисс Ортон: Кто же это?

Флетчер: Некий детектив Карелла.

Мисс Ортон: Почему он так думает?

Флетчер: Видишь ли, скорее всего он знает о наших с тобой отношениях…

Мисс Ортон: Но откуда?

Флетчер: Он умный полицейский. Я им просто восхищаюсь. Интересно, догадывается ли он об этом?

Мисс Ортон: Восхищаешься?

Флетчер: Да.

Мисс Ортон: Восхищаешься человеком, который подозревает тебя…

Флетчер: Верно, хотя для того, чтобы хоть что-то доказать, ему придется потратить чертовски много времени.

Мисс Ортон: Да как ему такая мысль вообще могла прийти в голову?!

Флетчер: Ну как же, он знает, что я ее ненавидел.

Мисс Ортон: Откуда?

Флетчер: Я сам ему сказал.

Мисс Ортон: Что?! Джерри, какого черта ты это сделал?

Флетчер: А почему бы и нет?

Мисс Ортон: О, Джерри…

Флетчер: Он бы все равно об этом узнал. Говорю тебе, он очень толковый полицейский. Наверное, он уже знает, что Сара переспала с половиной мужиков в этом городе. И скорее всего он знает, что я в курсе всех ее проделок.

Мисс Ортон: Но это еще не означает…

Флетчер: А если он к тому же знает и о нас с тобой…

Мисс Ортон: Какая разница, что он там разнюхал? Ведь Корвин сознался. Джерри, я тебя не понимаю.

Флетчер: Я только пытаюсь поставить себя на место Кареллы.

Мисс Ортон: Он итальянец?

Флетчер: А что?

Мисс Ортон: Итальянцы — самые подозрительные люди на свете.

Флетчер: Я могу понять ход его мыслей. Просто я не уверен, что он может понять ход моих.

Мисс Ортон: Тоже мне, ход твоих мыслей! Зачем тебе было ее убивать? Если бы ты хотел ее убить, то давным-давно мог это сделать!

Флетчер: Разумеется.

Мисс Ортон: Еще когда она отказалась подавать документы на развод.

Флетчер: Конечно.

Мисс Ортон: Ну и пусть себе расследуют, нам-то какое дело? Знаешь что, Джерри?

Флетчер: М-м-м?

Мисс Ортон: Желать смерти своей жене и убить ее — это совершенно разные вещи. Скажи это своему детективу Копполе.

Флетчер: Карелле.

Мисс Ортон: Ну Карелле, какая разница! Обязательно скажи.

Флетчер: (смеется.)

Мисс Ортон: Что здесь смешного?

Флетчер: Я передам ему твои слова, дорогая.

Мисс Ортон: Вот и хорошо. Ну и ладно, черт с ним!

Флетчер (смеется): Переодеваться будешь?

Мисс Ортон: Вообще-то я думала пойти так. А что, это очень шикарный ресторан?

Флетчер: Я никогда там не был.

Мисс Ортон: Дорогой, будь любезен, позвони туда и узнай, можно ли там женщине появиться в брюках, о'кей?

По словам техника, организовавшего прослушивание в квартире мисс Ортон, микрофон в гостиной был установлен в книжном шкафу напротив бара. Карелла перелистал несколько страниц назад и еще раз перечитал заинтересовавший его отрывок.

Флетчер: Ты это читала?

Мисс Ортон: Что — "это"?

Флетчер: Посмотри.

Мисс Ортон: А, это? Нет. Мне не нравится, как он пишет.

Флетчер: Тогда зачем ты купила эту книгу?

Мисс Ортон: А я и не покупала. Мне ее подарила Мария на день рождения… Джерри, я хотела сказать, что мы можем назначить дату уже сейчас, хотя бы приблизительную. В зависимости от того, когда кончится суд.

Флетчер: Гм-м.

Мисс Ортон: У нас будет в запасе достаточно времени. Наверное, это будет долгий процесс, как по-твоему, Джерри?

Флетчер: М-м-м…

Мисс Ортон: Как ты думаешь, это будет долгий процесс?

Флетчер: Что?

Мисс Ортон: Джерри!

Флетчер: Да?

Мисс Ортон: Да что с тобой?

Флетчер: Просто засмотрелся на твои книги.

Карелла считал, что Флетчер обнаружил микрофон в книжном шкафу примерно девять реплик назад, когда впервые произнес задумчивое "М-м-м". Именно тогда его внимание начало притупляться, и он был не в состоянии сосредоточиться на двух столь важных для него и Арлены вещах — на предстоящем судебном процессе и на их свадебных планах. Однако Кареллу куда больше интересовало, что говорил Флетчер, уже зная, что квартира прослушивается. Уверенный в присутствии незримой аудитории и зная, что в этот момент у магнитофона сидит полицейский в наушниках и что расшифровка беседы все равно попадет к следователю, Флетчер:

— намекал на возможность того, что Корвин не виновен в убийстве;

— прямо утверждал, что полицейский по фамилии Карелла подозревает, что он убил свою жену;

— выражал Карелле свое восхищение и как бы исподволь спрашивал, как он к этому относится;

— предполагал, что Карелла как "толковый полицейский" уже разгадал цель воскресного рейда по барам, знал об изменах Сары и что Флетчер тоже знает об этом;

— пошутил, пообещав Арлене передать ее слова Карелле, хотя на самом деле Арлена сама сказала это через подслушивающую аппаратуру, установленную в квартире.

Карелла чувствовал то же самое возбуждение, что и во время ленча с Флетчером и позже, когда пил с ним. Казалось, Флетчер сознательно затеял опасную игру, давая Карелле обрывки информации, которые тот мог рано или поздно сложить в одно целое и получить сведения, позволявшие доказать, что он убил Сару. На пленке Флетчер сказал удивительно мягким голосом: "Я могу понять ход его мыслей. Просто я не уверен, что он может понять ход моих". Он сказал это уже после того, как понял, что квартира прослушивается, и можно было считать, что они адресованы непосредственно Карелле. Но что именно он пытался этим сказать? И зачем?

Полученные сведения показались Карелле крайне важными, и он попросил у лейтенанта Бернса разрешения обратиться в суд за ордером на установку микрофона в машине Флетчера. Бернс не возражал, а суд выдал ордер. Карелла снова позвонил в полицейскую лабораторию, и ему сказали, что как только Карелла обнаружит, где Флетчер паркует свою машину, ему тут же пришлют техника.

Читать чужие любовные письма — это почти то же самое, что пробовать изысканные блюда китайской кухни в одиночку.

Сидя за своим столом в дежурке, Клинг безрадостно "пережевывал" лучшие образцы творений Ричмонда, лишенный возможности с кем-то поделиться ими или обменяться мнениями по поводу их "вкуса" и "аромата". Следовало отдать Ричмонду должное — письма были интересными, учитывая тот факт, что перед тем, как покинуть тюрьму, все письма проходят цензуру, а цензура во многом способна подорвать любовный пыл мужчины. В результате Ричмонду приходилось писать о своих чувствах к Hope лишь иносказательно — с каким нетерпением он ждет встречи с ней по окончании срока, который, как он надеялся, будет сокращен, и его выпустят на поруки.

Однако в одном из писем Клингу попался короткий абзац, который можно было принять за открытую угрозу:

"Надеюсь, ты будешь мне верна. Пит писал мне, что он уверен в этом. Если тебе что-нибудь понадобится, сразу же звони ему, он всегда готов помочь. В любом случае он будет за тобой присматривать".

Клинг еще раз перечитал абзац и потянулся к телефону. В этот момент телефон зазвонил, и Клинг с удивлением поднял трубку.

— Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг.

— Берт, это Синди.

— Привет.

— Ты не занят?

— Так, собирался звонить в бюро идентификации.

— Извини, что помешала.

— Ну что ты, какая ерунда! Это может подождать.

— Берт… А ведь завтра сочельник.

— Знаю.

— Я тебе кое-что купила.

— Зачем ты это сделала, Синди?

— По привычке.

Клингу показалось, что она улыбается.

— Синди, я бы хотел тебя увидеть, — мягко сказал он.

— Я заканчиваю в пять.

— Разве у вас не будет предрождественской вечеринки?

— В больнице? Берт, дорогой, мы каждый день имеем дело с жизнью и смертью.

— Мы тоже. Я встречу тебя у больницы.

— Хорошо. У бокового входа. Это рядом с приемным отделением.

— Я знаю, где это. В пять?

— Нет, давай в четверть шестого.

— О'кей, договорились.

— Тебе понравится мой подарок, — пообещала она и положила трубку.

По-прежнему улыбаясь, Клинг набрал номер бюро идентификации, передал свой запрос сотруднику по фамилии Рейли, и тот заверил его, что найдет все нужные сведения через десять минут.

Рейли позвонил через восемь минут.

— Клинг?

— Да?

— Это Рейли из картотеки. У меня здесь есть дело Фрэнка Ричмонда. Хочешь, чтобы я прислал копию?

— А ты бы не мог просто зачитать его послужной список?

— Гм-м, — хмыкнул Рейли, — вообще-то это довольно длинная история. У этого парня неприятности с законом начались в шестнадцать лет.

— Какого рода неприятности?

— Да в общем-то так, мелочь. Кроме последнего дела.

— Когда?

— Два месяца назад.

— В чем его обвиняют?

— Вооруженное ограбление.

Клинг присвистнул.

— Рейли, а подробности у тебя есть?

— Здесь нет. Сейчас посмотрю, есть ли копия рапорта об аресте. — Клинг ждал, слушая, как на другом конце провода Рейли шуршит бумагами. — Ага, вот он!.. Так… Он и еще один тип вошли в универмаг перед самым закрытием и забрали дневную выручку. Не успели они выйти за дверь, как их арестовал полицейский, который жил по соседству.

— А кто был вторым?

— Некий Джек Янси. Тоже сидит. Хочешь, чтобы я прочитал информацию и на него?

— Нет, это необязательно.

— А третий просто чудом отделался.

— По-моему, ты только что сказал, что их было двое.

— Нет, на стоянке у грузового входа была машина с шофером. Когда его задержали, мотор работал, но он клянется, что не имеет никакого отношения к тому, что произошло в магазине. Ричмонд и Янси выгородили его, сказали, что в жизни его не видели.

— Ха, тоже мне, благородство среди воров! — презрительно сказал Клинг. — Я в эти сказки не верю.

— Бывает, случаются еще более странные вещи, — возразил Рейли.

— Как его зовут?

— Кого, шофера? Питер Брайс.

— У тебя нет его адреса?

— В рапорте нет. Посмотреть в деле?

— Сделай одолжение.

— Я перезвоню, — пообещал Рейли и положил трубку.

Когда через десять минут телефон зазвонил вновь, Клинг подумал, что это Рейли, но ошибся — это оказался Артур Браун.

— Слушай, Берт, — без всякого предисловия начал он, — эта Ортон только что звонила Флетчеру. Ты можешь связаться со Стивом?

— Постараюсь. А в чем дело?

— Они договорились встретиться завтра вечером. Собираются в соседний штат, в ресторан под названием "При свечах". Флетчер заедет за ней в половине восьмого.

— Понял.

— Берт!

— Что?

— Стиву нужно, чтобы я сидел на телефоне, пока они будут ужинать? Завтра ведь последний день перед Рождеством. Сам понимаешь.

— Я его спрошу.

— И Хэл тоже хочет знать, дежурить ему в фургоне, пока их не будет дома?

— Стив тебе позвонит.

— Сам посуди, Берт, если они будут развлекаться в соседнем штате, то кого тогда слушать в квартире?

— Все верно. Думаю, Стив согласится.

— О'кей. Как там у вас дела?

— Все спокойно.

— Даже не верится, — засмеялся Браун и повесил трубку.

Глава 15

Детективом, втянувшим сторожа гаража в идиотский разговор о вымышленном наезде, был Стив Карелла. Техник из полицейской лаборатории, изображавший механика из автомобильного клуба, якобы посланного заменить испорченный аккумулятор в машине Флетчера, был тем же сотрудником, который организовал прослушивание квартиры Арлены Ортон.

Машина Флетчера стояла в гараже в четырех кварталах от его конторы — факт, установленный в результате обыкновенной слежки за ним по пути на работу 24 декабря. Карелла был уверен, что Флетчер оставит машину там, где, по словам Брауна, оставлял ее в первый раз: человек, который каждый день ездит на работу, обычно паркует машину в одном и том же гараже.

Итак, Карелла задавал сторожу выдуманные вопросы о помятом бампере и разбитой левой фаре несуществующего "Бьюика" выпуска 1968 года, а тем временем полицейский техник сажал "жучок" на "Олдсмобиль" Флетчера 1972 года. Было бы гораздо проще и быстрее использовать батареечный микрофон того же типа, что и в квартире Арлены Ортон, но, поскольку батарейки требовали регулярной замены, а доступ к любой машине куда труднее, чем к квартире, он решил подсоединить микрофон к автомобильной электропроводке. Открыв капот и протянув провода от аккумулятора Флетчера к своему ремонтному грузовичку, он деловито копался в моторе, зачищая контакты. Ему не хотелось устанавливать микрофон на приборную доску: во-первых, так его легче всего обнаружить, а во-вторых, зимой в машине наверняка будет работать печка, и чувствительный микрофон вместо разговора запишет лишь одно гудение. Поэтому он, уложив проводки между сиденьем и спинкой водительского кресла, протянул их под ковриком на полу кабины и через приборную доску вывел к электрической системе "Олдсмобиля". В пределах городской черты микрофон будет четко передавать любой звук на расстояние чуть больше квартала, а это означало, что за автомобилем Флетчера придется следить с близкого расстояния в машине без опознавательных знаков. Если же Флетчер выберется за пределы городской черты, что он и собирался сделать сегодня вечером, пригласив Арлену в ресторан "При свечах", то на открытом пространстве радиус действия передатчика увеличится до четверти мили. Но и в том, и в другом случае полицейскому, который будет следить за Флетчером, придется изрядно попотеть.

Дождавшись, когда техник закончит свою работу, Карелла быстро поблагодарил сторожа и поехал в участок.

До Рождества оставались считанные часы, и в соответствии со старой недоброй традицией в 87-м участке уже вовсю шла "предпраздничная вечеринка". Камеры предварительного заключения начали принимать первых "гостей" — в основном воров и карманников, промышлявших в магазинах, а также пьяных, среди которых затесался даже один убийца.

Воров и карманников свозили из находившихся на территории участка универмагов пачками, что было в порядке вещей: предрождественская распродажа — самая горячая пора для "работы". Сочельник был последним днем, когда можно было продемонстрировать свое "искусство" в магазинах, набитых толпами обалдевших покупателей. Магазинные воры работали самыми разными способами. Например, когда в дежурку ввели стройную женщину по имени Эстер Брейди, она была похожа на беременную. Ее "беременность" была вызвана ворохом краденых вещей на сумму в двести долларов, засунутых в эластичные спортивные брюки, надетые под платье, — довольно рискованная процедура, если учесть всю сложность операции: поднять подол платья, схватить вещь, спрятать ее в брюки и вновь опустить подол. Тем не менее это позволило ей за двадцать минут из красотки с точеной фигурой превратиться в даму на восьмом месяце.

Феликс Хопкинс, высокий худощавый негр с изящными манерами, с аккуратными усиками и в очках в золотой оправе, был одет в длинное пальто с множеством карманов, набитых маленькими, но очень ценными ювелирными изделиями, которые он время от времени хватал с прилавков. Обычно он заходил в отдел и просил показать ему зажигалку; пока продавец доставал ее из витрины, Хопкинс успевал прикарманить пять-шесть авторучек с золотыми перьями. Его руки работали с быстротой фокусника — он занимался своим ремеслом так давно, что для того, чтобы спрятать украденное, ему даже не надо было расстегивать пальто. И хотя, когда его задержали, карманы его пальто были битком набиты — золотая ручка, платиновые часы, золотая скрепка для банкнот, ожерелье с фальшивыми бриллиантами, пара золотых серег, обтянутые кожей часы для путешествий и кольцо с черным ониксом, — он продолжал убеждать полицейского, что все эти вещи он купил в других магазинах. Чеки выбросил, а сами покупки нес домой, чтобы упаковать, как ему больше нравится, поскольку его не устраивает, как упаковывают вещи в магазинах.

Остальными ворами были наркоманы, которым позарез было необходимо раздобыть денег на дозу. Мысли о детективах — как о состоявших в службе охраны магазина, так и о городской полиции — отступали перед соблазнами, которые таили в себе прилавки одного из крупнейших в мире универмагов. Они знали только одно — каким бы он ни был ничтожным, но в этот вечер у них есть шанс заработать на один-два пакетика героина, а это уже гарантировало, что хотя бы Рождество обойдется без ломки. Они уныло расхаживали за решеткой в задней части дежурки. Вид у них был жалкий — арест означал, что Рождество они проведут без наркотиков с единственной надеждой на порцию метадона, да и то под вопросом. Они с презрением наблюдали за Эстер Брейди в ее раздутых спортивных брюках, за Феликсом Хопкинсом с его хитроумным пальто и за Джуниусом Купером, которого ввели в участок, нагруженного пакетами с бумагой.

Джуниус Купер работал в одиночку. Это был хорошо одетый мужчина сорока трех лет, с виду похожий на управляющего рекламным агентством, который в последнюю минуту примчался покупать рождественские подарки, поскольку это забыла сделать растяпа-секретарша. Он заходил в магазин с несколькими сумками, набитыми пакетами в ярких подарочных обертках, и пускал в ход один из двух способов, оба из которых, впрочем, были в одинаковой степени эффективными. При малейшей возможности он останавливался рядом с обыкновенным покупателем, который на секунду ставил на пол свою сумку, и мгновенно перекладывал один из его пакетов к себе или подменял его сумку своей. Аккуратно упакованные пакеты в сумке Джуниуса были набиты старыми газетами. Разумеется, при его системе работы многое зависело от быстроты, но тем не менее она позволяла действовать даже в присутствии детектива универмага, таская пакеты, за которые действительно уплатили честные покупатели и которые были упакованы магазинными клерками. Поймать Джуниуса было практически невозможно, разве что засечь, как он совершает подмену. На этом он сегодня и попался.

Пестрая компания магазинных воров в дежурке была разбавлена их ближайшими родственниками — карманниками, которые точно с таким же нетерпением ожидали открытия "охотничьего сезона" — бешеного наплыва покупателей под Рождество. Для карманника нет ничего лучше, чем толпа, а в приближающиеся праздники народ хлынул на улицы, как тараканы из-под раковины в ванной, — толпы в магазинах, в метро… Эти артисты с ловкими пальцами работали и в одиночку, и парами: легкий толчок, возглас: "О, простите!", и вот уже кошелек деликатно извлечен из сумочки, а карман пиджака разрезан бритвой, и бумажника там как не бывало. В городе не было ни одного детектива, который бы носил бумажник в кармане пиджака — нет, только в левом кармане брюк, ведь полицейские тоже не обладают стопроцентным иммунитетом к карманникам. Сегодня они были окружены карманниками, которые, естественно, возмущались, доказывая свою невиновность, и кричали, что знают свои права.

Что касается пьяных, то эти о своих правах не имели ни малейшего представления, на что, впрочем, большинству из них было наплевать. Все они начали отмечать праздник раньше времени, и каждому от избытка эмоций довелось совершить тот или иной поступок, признанный в этом чудесном городе правонарушением, — например, вышвырнуть на тротуар водителя автобуса, который не смог разменять десятку, или разбить ветровое стекло такси после того, как таксист заявил, что сегодня очень тяжелый день и он не потащится аж в Калмз-Пойнт, или отвесить пинка леди из Армии спасения, которая отказалась дать подудеть в свой тромбон, или налить виски в почтовый ящик, или помочиться на ступеньках крупнейшего в городе кафедрального собора и так далее. Одним словом, мелочь.

Но один из пьяных оказался убийцей.

Несомненно, в предрождественский вечер этот маленький черноволосый человек с бегающими глазками и тонкими пальцами скрипача, провонявший алкоголем и рвотой, был "звездой" 87-го участка. Несмотря на то, что его белая рубашка, лицо и руки были забрызганы кровью, он гневно допытывался, по какому праву его притащили в полицию.

Он убил свою шестнадцатилетнюю дочь.

Казалось, он не отдает себе отчета в том, что она мертва, и не помнит, как всего час назад пришел домой с работы, начав отмечать Рождество в конторе сразу после ленча, и обнаружил, что его дочь занимается любовью с каким-то парнем прямо на диване в гостиной. Телевизор с приглушенным звуком тускло освещал зашторенную комнату, голоса с экрана что-то нашептывали, а его дочь, ничего не слыша и издавая сладострастные стоны, извивалась в объятиях незнакомого парня. Тихо выйдя на кухню, оскорбленный папаша полез в ящик стола за оружием, подходящим для наказания, нашел только нож для чистки картошки и решил, что он не отвечает поставленной задаче. Затем он обнаружил молоток в коробке из-под обуви под раковиной, стиснул зубы и, постукивая им по ладони, вернулся в гостиную, где дочь продолжала стонать под своим любовником, схватил его за плечо, отшвырнул в сторону и принялся колошматить девушку по лицу, пока ее голова не превратилась в месиво из мозга, волос и костей. Парень кричал от дикого ужаса, пока не потерял сознания. На шум вбежала соседка, а отец продолжал бить молотком, обезумев от ярости за "непростительный грех" дочери, совершенный за день до Рождества.

— Джордж, — прошептала соседка, и он посмотрел на нее пустыми глазами. — Джордж, что вы наделали? — Он опустил молоток и с этого момента не мог вспомнить, что натворил.

Да, о таких "гостях" ребята из 87-го могли только мечтать!

Клинг даже не сразу ее узнал.

Когда она вышла из сверкающей стеклом и хромом вращающейся двери больницы и стала спускаться по лестнице, он увидел коротко подстриженную блондинку с прекрасной фигурой и сначала отреагировал на нее так же, как и на любую другую красивую незнакомку, но затем понял, что это Синди, и его сердце учащенно забилось.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

Синди взяла его под руку, и некоторое время они шли молча.

— Ты отлично выглядишь, — наконец сказал Клинг.

— Спасибо. Ты тоже.

Он и в самом деле знал, как здорово они смотрятся вместе, и тут же преисполнился уверенности, что все, мимо кого они сейчас проходят по этой насквозь продуваемой ветром улице, не могут не замечать, что они без ума друг от друга. Еще ему казалось, что каждый прохожий должен был только сильнее ощущать свое одиночество, завидуя их молодости, силе и здоровью, и страстно желать оказаться на их месте — на месте Синди и Берта, Настоящих Американских Влюбленных, которые когда-то повстречались, и долго любили друг друга, и боролись за свое счастье, и печально расстались, но теперь, в этот замечательный праздник, вновь обрели один другого и пылают от горячей любви, словно лампочки на рождественской елке!

Они нашли маленький бар неподалеку от больницы, в котором никогда до этого не бывали — ни вместе, ни порознь. Клинг чувствовал, что это ощущение новизны должно только подчеркнуть, что их страсть вспыхнула с новой силой.

Они сели за маленький круглый столик в углу. Негромкий шум разговоров вокруг действовал успокаивающе. Клинг с умилением подумал, что так, наверное, и должна выглядеть старинная английская гостиная в сочельник — уютная теплая комната, приглушенные и убаюкивающие голоса посетителей — идеальное место для того, чтобы возродить их любовь, которая чуть было не угасла, но теперь так властно заявила о себе…

— Так где же мой подарок? — с притворным беспокойством спросил Клинг.

Синди потянулась к своему пальто, висевшему рядом на вешалке, достала из кармана маленький пакетик и положила его на середину стола. Он был завернут в ярко-синюю бумагу и перевязан зеленой ленточкой с бантиком. Клинг немного смутился — он всегда чувствовал себя неловко, когда ему что-нибудь дарили. Пошарив в кармане своего пальто, он положил свой подарок рядом с подарком Синди — коробочку чуть побольше размером в блестящей красно-золотой обертке.

— Итак? — сказала Синди.

— Итак? — повторил Клинг.

— С Рождеством.

— С Рождеством.

Они неуверенно посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Чур, ты первая.

— Хорошо.

Поддев ногтем полоску скотча, Синди развернула бумагу, вытащила коробочку, отодвинула обертку в сторону и подняла крышку. Он купил ей толстое золотое сердечко, которое, казалось, горело изнутри, как живое; старинная золотая цепочка на двух петельках не давала ему болтаться из стороны в сторону при ходьбе. Она посмотрела на сердечко, быстро взглянула на застывшее в ожидании лицо Клинга и коротко кивнула.

— Спасибо, Берт. Оно замечательное.

— Сегодня не День святого Валентина, но…

— Да. — Синди снова кивнула и посмотрела на сердечко.

— … но я подумал, что…

— Да, Берт, это замечательный подарок. Спасибо.

— Ну что ж… — Клинг пожал плечами и покраснел, потому что терпеть не мог ритуала разворачивания подарков. Он снял ленточку с ее пакетика, разорвал обертку и раскрыл коробочку. Она купила ему золотую заколку для галстука в виде миниатюрных наручников, и он тут же понял значение ее подарка — у полицейских, как и у всех остальных, тоже есть свои "рабочие инструменты", в том числе и наручники, в настоящий момент висевшие у него на поясе. Его подарок должен был сказать Синди о его чувствах, и Клинг был уверен, что ее подарок означает то же самое — что они снова вместе.

— Спасибо.

— Тебе понравилось?

— Очень.

— Я подумала…

— Да, Синди, очень понравилось!

— Я рада.

Они еще ничего не заказывали, и Клинг подозвал официанта. Пока тот шел к их столику, они сидели молча, но, когда официант отошел и Синди по-прежнему не произнесла ни слова, Клинг впервые заподозрил, что здесь что-то не так. Синди закрыла крышку и уставилась на коробочку.

— В чем дело? — настороженно спросил Клинг.

— Берт…

— Я слушаю, Синди.

— Берт, я пришла сюда не для того, чтобы…

Она еще не успела договорить, но он уже все понял. Неожиданно ему показалось, что в комнате шумно и душно.

— Берт, я собираюсь выйти за него замуж, — тихо сказала Синди.

— Понятно.

— Извини, если…

— Нет-нет, Синди, прошу тебя…

— Берт, то, что у нас с тобой было, — это замечательно…

— Я знаю, дорогая.

— И я не могла закончить все это просто так… как это кончилось у нас. Я должна была еще раз увидеться с тобой и сказать, как много ты для меня значил. Я хотела, чтобы ты это знал.

— О'кей.

— Берт?

— Да, Синди. Все о'кей. — Он грустно улыбнулся и коснулся ее руки. — Все в порядке.

Они просидели в баре еще полчаса, выпили по коктейлю и вышли на улицу. Затем пожали друг другу руки, попрощались и разошлись в разные стороны.

Питер Брайс жил на третьем этаже старого кирпичного дома в Саут-Сайд. Клинг приехал туда около половины седьмого, поднялся наверх, постоял у двери, прислушиваясь, потом достал свой служебный револьвер и постучал. Ответа не последовало. Он снова постучал, подождал еще и начал спускаться по лестнице, как вдруг дверь квартиры напротив приоткрылась. Оттуда выглянул мальчишка лет восьми и разочарованно посмотрел на Клинга.

— Привет, — не останавливаясь, сказал Клинг.

— А я-то думал, это Санта-Клаус, — обиженно заявил мальчишка.

— Вообще-то для него немного рановато, — бросил Клинг через плечо.

— А во сколько он обычно приходит?

— После полуночи.

— Когда это будет? — крикнул вслед ему мальчишка.

— Попозже! — крикнул Клинг в ответ.

Оказавшись на первом этаже, он нашел квартиру управляющего рядом с дверью черного хода, где на ночь оставляли мусорные баки, и постучал. Дверь открыл негр в красном халате и, прищурившись, вгляделся в полумрак лестничной площадки.

— Кто здесь? — Его глаза внимательно ощупывали лицо Клинга.

— Полиция. Я ищу Питера Брайса. Не знаете, где его можно найти?

— На третьем этаже. Только, пожалуйста, не начинайте стрельбу в доме, ладно?

— Дома его нет. Где еще он может быть?

— Иногда он любит посидеть в закусочной за углом.

— В какой закусочной и за каким углом?

— Маленькая забегаловка, где продают жареных цыплят. Там его брат работает.

— На этой улице?

— Да. А что он натворил?

— Обычное расследование. Большое спасибо.

На улице уже стемнело. Последние покупатели, клерки и продавщицы, рабочие и домохозяйки — короче говоря, все те, кто с нетерпением дожидался завтрашнего дня еще с конца ноября, теперь спешили домой, чтобы нарядить елку, выпить горячего глинтвейна и провести в кругу семьи недолгие спокойные часы перед завтрашним нашествием родственников и друзей и суматошной церемонией обмена подарками. Все вокруг дышало безмятежностью. Вот для чего нужно Рождество, это мирное доброе время года, подумал Клинг и неожиданно вспомнил, что в нынешнем году день перед Рождеством запомнится ему куда больше, чем сам праздник.

Покрытые румяной корочкой цыплята медленно поворачивались на вертеле в электрической духовке и их аромат переполнял помещение закусочной, когда Клинг открыл дверь и вошел. Высокий толстяк в белом фартуке и поварском колпаке стоял за прилавком, насаживая на вертел еще четыре бледные тушки. Он пристально посмотрел на Клинга. Рядом с сигаретным автоматом спиной к двери сидел еще один человек. Он был даже массивнее, чем толстяк за прилавком, — с широкими плечами и бычьей шеей. Когда Клинг закрывал за собой дверь, он обернулся, и они оба мгновенно узнали друг друга. Клинг понял, что именно этот человек избил его до потери сознания в понедельник вечером, а тот — что Клинг был его жертвой. На его лице появилась зловещая усмешка.

— Эл, глянь-ка, кто к нам пожаловал.

— Вы Питер Брайс? — холодно спросил Клинг.

— Ну я, а в чем дело? — сказал Брайс и, сжав кулаки, шагнул ему навстречу.

У Клинга не было ни малейшего желания ввязываться в драку с таким здоровяком, как Брайс. Помимо того, что его плечо по-прежнему болело (браслет Мейера, как и следовало ожидать, ни черта не помог), у него было сломано ребро, а к тому же еще и разбито сердце. Третья пуговица его пальто была расстегнута. Он сунул руку за пазуху, выхватил револьвер и направил его Брайсу в живот.

— Я полицейский и хочу задать вам несколько вопросов о…

Грязный вертел хлестнул его по руке как сабля, разбив в кровь костяшки пальцев. Он повернулся к прилавку, и в этот момент последовал еще один удар, на этот раз попавший по запястью и выбивший револьвер на пол. В ту же секунду Брайс изо всех сил двинул его кулаком, целя в кадык.

В течение следующих трех секунд в мозгу Клинга промелькнуло три мысли. Во-первых, он понял, что, попади кулак Брайса на дюйм правее, он уже был бы мертв. Во-вторых, он сообразил, хотя и слишком поздно, что Брайс сказал человеку за прилавком: "Эл, глянь-ка, кто к нам пожаловал". В-третьих, вспомнил слова негра-управдома — в закусочной у Брайса работает брат.

Совершив эти три ошеломляющих открытия, он на четвертой секунде едва успел увернуться от следующего удара, отскочил к двери и приготовился защищаться здоровой рукой — левой, а потому не слишком подходящей для этой цели. Правое запястье, по которому попал Эл, жутко болело (наверное, что-то сломал, сволочь!). Теперь Эл поднял крышку прилавка и вылезал в зал, чтобы помочь своему братцу. Возможно, эта мысль пришла в голову им обоим — что было бы неплохим развлечением как следует отделать щенка, который волочится за девушкой Фрэнка Ричмонда. Плохо было лишь то, что этот щенок оказался полицейским, а еще хуже — выпустить его отсюда живым.

Шансы выбраться отсюда живым казались детективу Берту Клингу весьма незначительными. Это был такой район, где вас могут избить и бросить окровавленного на тротуаре и ни одна живая душа не то что не подойдет к вам, а даже не обратит внимания. Питу и Элу ничего не стоило разорвать Клинга на мелкие кусочки, насадить на вертел, поджарить в духовке в собственном соку и продать его завтра по 69 центов за фунт. Если только он не придумает чего-нибудь поумнее.

Однако в настоящий момент ничего умного Клингу в голову не приходило. Разве что ни в коем случае нельзя близко подпускать Эла с его грязным вертелом.

Револьвер валяется на полу в углу комнаты — слишком далеко, не дотянуться.

Прошло восемь секунд.

Вертела висят за прилавком — тоже не схватишь.

Прошло девять секунд.

Пит стоял прямо перед ним, примериваясь для решающего удара, после которого голова Клинга должна была бы вылететь на тротуар перед закусочной. Эл, сжав кулаки, заходил справа. В воображении Клинга предстала такая картина: могучим рывком детектив Клинг — весь, а не только одна голова — вылетает на тротуар перед закусочной… Эх, вот было бы здорово!

Он пожалел, что не может могучим рывком вылететь из этой чертовой закусочной. Сжавшись в комок, он шагнул к Питу, неожиданно рванулся вправо к Элу и выкинул вперед ногу, целясь ему в живот на несколько дюймов ниже пояса. Пит замахнулся, но Клинг, пригнувшись, подскочил к сложившемуся пополам Элу и изо всех сил рубанул его ребром ладони по шее. Тот рухнул как подкошенный на усыпанный опилками пол.

Один есть, подумал Клинг и повернулся к Питу как раз в тот момент, когда тот наносил ему аперкот снизу в грудь — Господи, хорошо, хоть по сломанному ребру не попал, хоть за это спасибо! Охваченный болью, он отлетел к прилавку и попытался ударить противника коленом в пах, но Пит отлично знал приемы уличной драки и успел отскочить, одновременно ухитрившись заехать Клингу по скуле.

"Боже, — пронеслось у Клинга в голове, — сейчас он меня убьет!"

— Твоему брату крышка! — выкрикнул он.

Эти слова вырвались у него совершенно спонтанно — первая стоящая мысль за неделю. Пит замер с занесенным кулаком, которым он в ближайшие тридцать секунд мог запросто покончить с Клингом, например, размозжив ему сопатку или гортань. Клинг даже не пытался снова ударить Пита или пнуть его ногой, он знал, что дальнейшие попытки одолеть его в драке обречены на провал, а кроме того, ему совершенно не хотелось вывихнуть себе большой палец ноги. Вместо этого он метнулся в угол к револьверу, схватил его левой рукой — рукоятка показалась неудобной и какой-то угловатой, — перекатился на спину, сел и прицелился в Пита, который снова повернулся в его сторону.

— Стоять, сукин сын! — крикнул Клинг.

Брайс с ревом рванулся к нему.

Клинг дважды нажал на курок, целясь ему в туловище, совсем так, как он не раз проделывал в полицейском тире. Большая мишень в конце коридора, части тела помечены номерами, отмечающими максимальную степень поражения. Голова и горло — пять очков, то же самое — грудь и живот, четыре очка — плечи, три — руки, два — ноги. В случае с Питером Брайсом Клинг заработал бы десять очков, поскольку обе пули попали в грудь: одна прямо в сердце, вторая в левое легкое.

Брайс упал, и Клинг медленно опустил револьвер.

По-прежнему сидя на полу в углу комнаты, он посмотрел, как кровь Питера Брайса впитывается в опилки, вытер пот со лба и заплакал. Это было самое поганое Рождество в его жизни.

Карелла сидел в машине, припаркованной напротив ресторана "При свечах", уже почти два часа, ожидая, когда Флетчер и Арлена Ортон наконец закончат ужинать. Было уже без десяти десять, он устал, хотелось спать, и ему начало казаться, что "жучок" в машине Флетчера — не такая уж блестящая идея. По дороге в ресторан Флетчер и Арлена ни разу не упомянули о Саре и о своих планах относительно предстоящей свадьбы. Единственной более или менее интимной темой, которую они обсуждали, было белье, подаренное Флетчером. Арлена сказала, что ей все понравилось, и пообещала продемонстрировать Флетчеру обновки этим же вечером.

Однако было уже поздно, и Карелла мечтал лишь об одном — чтобы они поскорее легли в постель и он бы со спокойной совестью смог поехать домой. Когда они вышли из ресторана и направились к "Олдсмобилю", Карелла проворчал: "Слава Богу!" и включил магнитофон. Флетчер молча завел мотор, подождал, пока он прогреется, и так же молча выехал со стоянки. Карелла следовал за его машиной на близком расстоянии, напряженно прислушиваясь. Пока что ни Флетчер, ни Арлена не произнесли ни слова. Вскоре они свернули на шоссе № 701 и по-прежнему молча повернули на восток, к мосту. Сначала Карелла думал, что с аппаратурой что-то не в порядке, а может быть, Флетчер обнаружил и этот микрофон и теперь молчит нарочно, но тут заговорила Арлена, и он все понял. По-видимому, в ресторане парочка поссорилась, и Арлена демонстративно молчала, пока была в силах сдерживать накопившуюся злость. Ее первые слова прозвучали так громко и негодующе, что Карелла невольно поморщился.

— Может быть, ты вообще не хочешь на мне жениться?

— Какая ерунда!

— Тогда почему ты никак не назначишь дату?

— Мне казалось, что мы все уже обсудили.

— Ничуть не бывало. Ты все время твердишь — после суда, после суда. Когда "после суда"?

— Еще не знаю.

— Черт бы тебя побрал, Джерри, а когда ты будешь знать?!

— Не кричи.

— Может, ты меня обманывал? Может, ты никогда и не собирался на мне жениться?

— Арлена, ты же знаешь, что это неправда.

— Откуда мне знать, действительно ли ты подавал на развод?

— Конечно, подавал. Я же говорил, у меня были подготовлены все документы.

— Тогда почему она их не подписала?

— Потому что любила меня.

— Чушь!

— Да, она сказала, что любит меня.

— Если она так тебя любила…

— Да, любила.

— Тогда почему же она занималась такими ужасными вещами?

— Не знаю.

— Потому что она была шлюхой, вот почему!

— Мне кажется, чтобы мне отомстить.

— И поэтому она показывала тебе свою черную записную книжечку?

— Да. Чтобы отомстить.

— А вот и нет! Просто потому, что она была шлюхой!

— Наверное. Наверное, она ею стала.

— И каждый раз, когда заводила нового любовника, заносила туда пометку "СДж"?

— Да.

— На каждого, с кем она путалась?

— Да.

— "Сказала Джерри". Вот ведь что означает это "СДж"?

— Да, чтобы мне отомстить.

— Шлюха! Тебе надо было приставить к ней частного детектива, он бы заснял все ее похождения, запугал бы ее и заставил подписать эти несчастные документы на…

— Нет, я не мог на это пойти. Это повредило бы моей репутации.

— И твоей драгоценной карьере!

— Да, и моей драгоценной карьере.

Оба снова замолчали. Подъехав к мосту, Флетчер заплатил за переезд и, оказавшись на Ривер-хайуэй, прибавил газу. Карелла проделал то же самое. Разговор возобновился только после того, как они уже въехали в город. Карелла старался не отставать, но расстояние между машинами увеличилось, и некоторые фразы стали звучать нечетко.

— Ты же знаешь, она держала меня в клещах, — оправдывался Флетчер. — Арлена, ты же прекрасно все это знаешь.

— Раньше я и вправду так думала, но теперь совсем не уверена…

— Она бы не стала ничего подписывать, и меня… супружеской измене, потому что… выложить начистоту.

— Ну ладно.

— Дорогая, мне казалось… абсолютно ясно.

— И я думала…

— Я сделал все возможное.

— Все это так, Джерри, но теперь-то она умерла. Какие у тебя сейчас могут быть оправдания?

— У меня есть свои причины, чтобы повременить со свадьбой.

— Это какие же?

— Я тебе уже сто раз говорил.

— Что-то я такого не припомню.

— Черт возьми, меня же подозревают в убийстве!

Тишина. Флетчер свернул налево и съехал с шоссе. Карелла увеличил скорость, не желая упустить ни слова.

— И что с того? — наконец сказала Арлена. — В конце концов какая разница?

— Ну что ты, абсолютно никакой, — с сарказмом отозвался Флетчер. — Я уверен, что ты бы не отказалась выйти замуж за человека, которого осудили за убийство.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о возможности… впрочем, не важно.

— Нет уж, договаривай.

— Я сказал — не важно.

— Я хочу знать все.

— Ну хорошо, Арлена. Я говорю о вероятности того, что меня могут признать виновным в убийстве. И осудить за это.

— Это самая параноидальная идея, которую…

— Нет, это не паранойя.

— Тогда что же еще? Ведь убийцу поймали, и он…

— Я говорю только предположим. Как ты можешь выйти за меня, если я убил ее, вернее, если кто-то будет утверждать, что это сделал я?

— Но, Джерри, ведь этого никто не утверждает.

Тишина. Карелла находился в опасной близости от машины Флетчера и рисковал быть обнаруженным. Но в то же время он не мог себе позволить упустить ни слова из этого разговора, даже если бы пришлось ехать бампер к бамперу. На полу его машины стоял магнитофон, исправно фиксировавший на пленку каждое слово, произнесенное Флетчером и Арленой, — улики на тот случай, если Флетчеру будет предъявлено обвинение и он предстанет перед судом. Затаив дыхание, Карелла сосредоточил все свое внимание на том, как бы не отстать от машины Флетчера. Когда Арлена заговорила снова, голос ее звучал очень тихо:

— Вот так послушаешь тебя и начнешь думать, что ты и в самом деле это сделал.

— Ты же знаешь, что это дело рук Корвина.

— Да, знаю. Это как раз то… Джерри, я ничего не понимаю.

— Здесь и понимать нечего.

— Тогда почему… если ты ее не убивал, то почему ты так волнуешься, что тебя обвинят в убийстве и будут судить и…

— Кое-кто может состряпать из этого отличное дело.

— Каким образом?

— Кое-кто может сказать, что Сару убил я.

— Господи, да кому это может понадобиться? Они знают, что Корвин…

— Они могут сказать, что я вошел в квартиру и… что, когда я вошел в квартиру, она была еще жива.

— А она была жива?!

— Они могут так сказать.

— Кого интересует, что они там могут…

— Они могут сказать, что у нее в животе торчал нож и я… я вошел, увидел это и прикончил ее.

— Но зачем?

— Чтобы развязать себе руки.

— Джерри… но ведь ты никого не убивал?

— Нет!

— Тогда почему тебе вообще приходят в голову такие ужасные мысли?

— Если она этого хотела… если кто-то скажет, что это сделал я… чтобы довершить начатое… полоснуть ее ножом поперек живота… они могут попробовать доказать, что она сама меня об этом попросила.

— Боже мой, Джерри, что ты такое несешь?!

— А ты не понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— Я стараюсь объяснить тебе, что Сара могла…

— Джерри… я ничего не хочу об этом знать.

— Я хочу сказать…

— Нет, я не хочу ничего слушать! Прошу тебя, Джерри, ты меня пугаешь, я ничего не хочу знать…

— Нет уж, черт возьми, теперь послушай! Я пытаюсь объяснить, что могло произойти, неужели так трудно выслушать? Разве она не могла попросить меня добить ее?

— Джерри, прошу тебя, я…

— Я хотел позвонить в больницу! Если хочешь знать, я уже начал было набирать номер. Неужели ты не понимаешь, что я бы не заметил, что рана не смертельная?

— Джерри, умоляю…

— Арлена, она умоляла меня убить ее, покончить со всем этим, она… Черт возьми, неужели вы все не можете этого понять? Я же старался показать ему, таскал по всем этим кабакам, мне казалось, что уж он-то способен меня понять! Ради Бога, скажи, неужели это так сложно?

— О Боже, и ты убил ее?!

— Что?

— Значит, это ты убил Сару?

— Нет, не Сару, а ту женщину, которой она стала… шлюху, в которую я ее превратил. Видишь ли, когда я ее убивал, она была Сэди.

— Боже мой! — в ужасе прошептала Арлена, и Карелла мрачно кивнул. Он вовсе не ощущал радости от того, что в конце концов оказался прав. Когда он вслед за машиной Флетчера подъезжал к дому Арлены, он испытывал лишь знакомое чувство чего-то уже не раз виденного. Флетчер вылез из машины, обошел ее и открыл дверцу для рыдающей Арлены, которая, опираясь на его руку, ступила на тротуар. Не успели они подойти к двери подъезда, как Карелла преградил им дорогу. Спокойным голосом он предъявил Флетчеру обвинение в убийстве жены и надел на него наручники.

Флетчер не сопротивлялся. Похоже, он даже не удивился.

Все было кончено. По крайней мере так казалось Карелле.

Когда он приехал домой, дети уже спали. В тишине гостиной, освещенной гирляндой разноцветных огоньков на елке, он обнял Тэдди в длинном белом халате и впервые за сутки почувствовал, как спадает напряжение.

В четверть третьего утра зазвонил телефон. Карелла выскочил на кухню и схватил трубку после третьего звонка, надеясь, что телефон не разбудил близнецов.

— Алло? — тихо спросил он.

— Стив?

Он сразу узнал голос лейтенанта.

— Да, Пит.

— Мне только что позвонили из "Калькутты".

— Что такое?

— Сегодня после полуночи Ральф Корвин повесился в камере. Скорее всего это произошло в тот момент, когда Флетчер подписывал признание в участке.

Карелла молчал.

— Стив!

— Что, Пит?

— Да нет, ничего, — вздохнул Бернс и повесил трубку.

Несколько секунд Карелла стоял с трубкой в руке, а потом осторожно опустил ее на рычаг. По пути в спальню он заглянул в гостиную, где по-прежнему тепло мерцали лампочки на елке, и неожиданно почувствовал острую жалость к этому отчаявшемуся наркоману в тюремной камере, который лишил себя жизни, даже не зная, что он не виновен в смерти другого человека.

Наступило Рождество.

Но иногда, подумал Карелла, бывает так, что во всем этом нет никакого смысла.