Русская деревня. Быт и нравы

Праздничное время

Как лето сменяло зиму, день — ночь, так же неотвратимо в крестьянской жизни будни сменялись праздниками. Праздники были разновеликие, и отмечали их по-разному. Воскресенье после рабочей недели — день не просто свободный, а день праздничный, к которому готовятся. Хозяйки моют полы и скребут их ножами-косарям и, топят бани, готовят хорошую одежду, чтобы в ней идти в церковь. Очищаются душой и телом.

«Воскресенье считалось праздником. Не работали, считали за грех. Кто в воскресенье работал, у того в жизни нет спорины» (Т. А. Богомолова, 1910).

Праздники перебивали монотонность будней, задавали жизни определенный ритм. К большим праздникам готовились очень задолго. И радости в этих приготовлениях, предвкушениях было порой не меньше, чем в самом праздновании. Праздничное время текло отдельно от обыденного, человек жил и растворялся в нем. «Из самого далекого детства: до революции и в первые годы после революции вспоминается, как с утра до вечера звонили колокола на колокольнях. Раз мне даже довелось мальчишкой ударить в колокол— вот здорово! И еще — как жгли костры на Масленице и как мчались по улицам сани, перегоняя друг друга. И лошадь, и сани, и седоки — разряженные, веселые!» (И. И. Семенов, 1908).

Да и само празднование заключалось не просто в освобождении от тяжелого труда, в обильной и вкусной пище, а в создании атмосферы праздника, атмосферы всеобщей радости.

«Праздники в то время отмечали по-иному. К празднику готовились. Что-то новенькое одеть разрешат только в праздник. Тогда пекли ватрушки, варили суп (мяса было мало, только по праздникам варили мясной суп). Начинали собирать стол, стелили чистую скатерть, на стол ставили все угощения и домашнее пиво или сваренный квас. Вся семья садилась за стол. Отец играл в гармонь-однорядку, пели песни, иногда плясали. Большие праздники отмечали всем селом. Народ шел в село со всех сторон. Звонили колокола в церкви, на утренней заре было слышно далеко. Вся эта торжественность поднимала настроение, возвышала душу. Родители с детьми, жившие в соседних деревнях, приезжали в село на общее торжество; спешили успеть в церковь к заутрене, сходить в магазины, повидаться с родней, друзьями, знакомыми, посмотреть на молодежь, которая сходилась со всех сторон с бубнами, гармонями, песнями. Начиналось гулянье: плясали, пели, веселились на несколько кругов. Люди были счастливы, радостны, довольны, доброжелательны друг к другу. Рады были свободной минуте, общению друг с другом. В Вознесеньев день, помню, я еще девочкой была, как-то очень ясно всегда светило солнце, звенели колокола, было радостно. На реке десятки лошадей начинали купать. В то время все было проще: мы были рады солнцу, дню, людям» (М. П. Перевалова, 1924).

А вот как пытается выразить свои мысли об этом А. И. Бояринцева (1911): «Жизнь была какая-то разнообразная. Работа, потом праздник. А сейчас не отличишь, когда праздник, когда простой день. Вино пьют, когда вздумают. Едят всегда одинаково. Мясо каждый день. Нынче очень плохо питаемся, неправильно. То и болезни всякие».

Праздник был настоящим ритуалом, где всему было свое время и свое место. Праздничное время и текло по-другому.

Давайте послушаем, о чем вели речь мужики, собравшись на завалинке. Какой простор тут был фантазии, жесткой иронии, соленой шутке!

«Вот, бывало, в село праздник придет. Мужики тогда такую речь заведут: про покосы, про снега, про пашню. Разговор идет и где какое население живет, как работают, как живут. Говорят, что скоро все машины будут делать. Сама косит, пашет, жнет. Скоро такие и у нас будут. Мы тогда ходили бы по полям и рассуждали, как жилось плохо нам. А тут Библией другой мужик тряхнет и скажет, что не то еще будет. Хитроумные, слышь, люди-то, еще не такую машину сделают. Люди будут птицами летать, даже будут звезды с неба доставать. Все такие разговорчики идут, а потом запляшут, запоют о том, как девки по воду пойдут, “Волгу-матушку” помянут, “Хуторочек” напоследок споют. Вечером девки хороводы водили, песни пели, плясали. Я очень любил это время, когда работы в поле сделаны, хлеб обмолочен и в закрома свезен» (П. Н. Русов, 1897–1978).

Важно сегодня также вспомнить, что все основные крестьянские праздники были религиозными: Рождество, Масленица, Пасха, Троица. Во все эти праздники часто вносились очень древние языческие элементы (особенно в Масленицу и Троицу). Для всякого праздника были свои особенные развлечения. Каждый неповторим, один-единственный в году и у каждого — своя радость. Именно за утерю вкуса радости, умения веселиться наши старики горько сетуют на современную жизнь. «Все праздники признавали, жили как в раю, а теперь как черви в земле копаются. Ведь света Божьего не видим, никаких праздников, никакого веселья, только мат один да пьянка. В старых книгах написано: будете плохо жить, день убавлю, а если станете хорошо жить, так снова прибавлю. Это Бог сказал. Так вот сейчас целый день крутишься как белка в колесе, а ничего не успеваешь, вот и укоротил Бог день-то» (О. Е. Стародумова, 1914). Ольга Егоровна заметила для себя главное — резко нарушилось привычное течение времени: года, дня. Праздники, как спицы в колесе, вращали привычное течение жизни, круг забот.

Продолжительность праздников в разных местах, видимо, была разной. Василий Иванович Комаровских (1899) из деревни Кумачи Орловского уезда Вятской губернии вспоминает: «Праздновали следующие праздники: 1. Рождество. Празднество длится две недели. Пляшут, поют песни тринадцать вечеров. Как правило, днем спят — ночью пляшут. 2. Масленица — длится с четверга до воскресенья. Каждый день молодежь запрягает лошадей и съезжается со многих деревень. Ездили иногда на лошадях и ходили пешком за двадцать — двадцать пять километров. Едут девки и парни. Там пляшут, веселятся. В конце праздника на окраине деревни зажигают сноп соломы — “масленку сожгли”. 3. Говенье (Великий пост) начинается за семь недель до Пасхи. В это время не пляшут. Все находятся в работе — пряли, вязали. 4. Пасха длится 3 дня. Делают качели. Парень качается с девкой. Пляшут, веселятся. 5. Летом — маленькие праздники: Троица, “Духов день”-земля-именинница. Старики собираются в праздники отдельно от молодежи, но приходят во время праздников посмотреть на молодых».

Интересно, что в систему праздников он включил и Великий пост. Кроме больших (великих) праздников, было огромное количество малых. В конечном счете всякий день был значимым — или это именины кого-то из родственников, или он важен в системе примет, но была в нем какая-то зацепка-зарубка, делавшая его уникальным, единственным днем в году. Пустых дней в крестьянском календаре вообще не было. «Всему в старину придавали значение» (М. Я. Харина, 1905). Широко в каждой деревне праздновались престольные (приходские) праздники: «Были еще праздники, которые не являлись общими для всех деревень. В нашей деревне был осенний праздник— Митревские, в другой (зимой) — Николин день, в третьей — Михайловские (летом). Родня идет в гости туда, где этот праздник отмечается» (Т. С. Ситчихина, 1917).

Отрешение от привычного ритма будней достигалось в первую очередь обращением к церкви, к Богу. «Старики были безграмотны, с утра до вечера работали на земле, пахали — кормились землей. Они очень были набожны, верили в Бога. Каждое воскресенье ходили в церковь — молились. Прежде чем идти в церковь, каждый ходил в баню —“смывал грехи”, прийти в церковь грязным считалось грехом. Маленькие дети вместе со стариками ходил в церковь, молились; на молебен давали деньги. Все религиозные праздники почитались как стариками, так и молодыми» (М. Я. Харина, 1905).

Кроме общезначимых праздников, своего престольного праздника всей деревней могли отмечать и иные даты, празднование которых стало здесь традиционным. Мария Федоровна Бабкина (1913): «Всей деревней мы встречали только три главных праздника: Веденеев день, Фролов день, Петров день. Сначала праздновала в доме каждая семья, а на следующий день — на улице. Выставлялись столы, сносилось сюда все что можно съестного. Плясали вместе, смеялись. Особенно веселые пляски были в Святую неделю после Рождества. Вот собирались, откупали избу и плясали целую неделю».

Давайте медленно пройдем по праздничному кругу, рассмотрим повнимательнее хотя бы главные из русских крестьянских праздников.

Рождество

«Рождество — это Святки, гаданья, сочельник, игрища, вечерки и многое другое. В канун Рождества — сочельник. Из ржаной муки без соли пекли пресные сочни и крестики. Сочни съедали сразу, а крестики по одному раскладывали в муку, зерно и другие продукты питания. Клали под дверями во всех помещениях. Чтобы в крещенские вечера нечистый дух “Шиликун” не веселился. Две недели до Крещения в них устраивали игрища. Каждую ночь под гармошку плясали кадриль, играли, пели частушки и песни. За ночь до того угорали от табачного дыма и уставали от пляски, что еле домой приходили. Мужики целыми ночами играли в карты. Рассказывали, что как-то из нашей деревни Гаврил Ефимович выиграл хорошего жеребца с упряжью и дорогую енотовую шубу. А второй раз все свое с себя проиграл. Его привезли домой в чужом тулупе, выкинули в снег у ворот дома. После он вскоре умер. В крещенские вечера девушки гадали. В обручальное кольцо, опущенное в воду на дно стакана, старались увидеть своего суженого жениха. Ночью, выйдя на перекресток дорог, сняв с ноги валенок, бросали. Упав, валенок должен был показать своим носком, в какой стороне живет жених. Накрывшись постилахой, присядут. Каждая по очереди слушает, в какой стороне залает собака, в той стороне будет ее жених. Собирались в одну избу петь “Илею”. Пели разные песни: веселые и грустные. Каждая девушка и молодуха приносила баранью лодыжку. Их клали в миску и закрывали платком. Для каждой песни через платок ловили лодыжку. Этим определяли судьбу на год — что будет, счастье или горе? Кто выйдет замуж, кто умрет. По старому стилю 6 января — Крещение» (А. Е. Кочкина, 1923, дер. Овчинниковы).

Рождество — праздник светлый. Дети его очень ждут! Урожай еще не съеден. Но и в праздник зимой крестьянин думает о будущем урожае. И. П. Шмелев (1911) передает свои детские впечатления: «Самый запомнившийся праздник — Рождество. Накануне ложился на полати спать. Отец приносил пудовку пшеницы. А ребята-подростки приходили и пели: “Рождество твое, крести, Боже нас!” А я за час проснусь и жду славильщиков — это самое большое наслаждение. А отец наделял пшеницей, чтобы росла хорошая пшеница. А некоторые проводили их в передний угол и садили на подушки, чтобы у хозяев водились гуси, а другие садили их на овчины, чтобы овцы водились. После этого праздновали».

Игры, забавы, шум, смех молодежи — не смолкали все дни праздника. Т. С. Ситчихина (1917) вспоминает рождественские игрища: «Откупали дом. На длинных лавках девчата и парни рассаживались. Приходили на игрище ряженые — какие-нибудь страшные животные: медведь (выворачивали шубу, надевали большую шапку); изображали лошадь. Как она в избу входит, так все старались подальше спрятаться. Были тут хороводы с песнями. Для каждого праздника — свои песни. Тут пелись только те, что предназначены для Рождества. Иногда во время песни просто ходит пара (парень и девушка) вдоль избы. Поют и приплясывают, все им подтягивают:

И так далее. Все строчки повторяются».

Впрочем, новые песни, пляски проникали в крестьянскую среду в XX веке довольно быстро. Кроме этого в рассказе Анны Гавриловны Посохиной (1907) обратите внимание на высокую культуру ухаживания за девушкой: «Ходили парами по кругу, пели песни; пройдут по кругу, споют песню и поцелуются. Танцы танцевали: “Прохожая”, “Краковяк”, “Коробочка”, “Кадриль”, “Топотуха” или проходили по кругу под “Испань”, “Яблочко”, “Во саду ли, в огороде”, “Польку”, “Польку-бабочку”. Еще играли в третьего лишнего: садились парами — парень с девушкой, а другая, лишняя, девушка ходила по кругу и спрашивала: “Милы — целуйтесь”, “Не милы — выходи!” Если девушке не нравился парень — она выходила, на ее место садилась та, что водила. И так все шло по кругу». Веселье было бурным и шумным, но не опасным. Игры захватывали и опьяняли молодежь без вина, раскрепощали в праздник ее душу.

Катание на ледяных горках не только детей, молодежи — это примета Рождества. Хотя в некоторых местах ледяные горки, снежные городки — это примета уже нового праздника.

Масленица

После Рождества справят свадьбы и начинают готовиться провожать зиму. Вот, пожалуй, самый веселый, простодушный русский праздник. Чисто языческое детство и радостное ощущение единства со всей природой. Смех и игры не знают удержу. Веселье просто отчаянное, как и блины от пуза. Торопятся отвеселиться, отъесться сразу на много недель вперед — ведь грядет Великий пост, да и само по себе время не сытное. А пока идет Масленица — веселись до упаду!

«Масленица — блины каждый день, катание на чем только можно: на шестах, колобельницах, ледянках, лошадях, стар и млад на улице. Колобельницы изготовляли, вместо санок, из широкой доски. Спереди прибивали поперечину, чтобы меньше втыкалась в снег. Чтоб удобнее было сидеть, приделывали облука. Снизу обмажешь жидким коровяком, заморозишь, косой поскоблишь, сделаешь ровным, наморозишь лед и каждый день, всю Масленицу, до поздней ночи катаешься с горы по дороге. Чаще всего в деревнях, что на горе, собирался народ со всей округи, делался посреди дороги желоб длинный-длинный. Девки и парни поливали его водой. А потом на ледянках, специально сделанных санях, по нескольку человек катались по этому желобу. Несло, осыпая снегом, на большие расстояния. Смех, визг, крики. Взрослые катались с “городка” на шестах. Тут же на горе выстраивалась молодежь на кадриль. Хотя и на улице, и в одежде, но отплясывали кадриль, а то и барабушку. А зевак стояло, кто постарше, и того больше. Особенно в последние дни Масленицы. Приходили смотреть молодых зятевей. Целую неделю длилась Масленица. Хороша и вкусна! Каждое утро пекут блины. Кушаешь их со сметаной, с маслом, мороженым, сболтанным молоком. Каждый день свежие рыбные пироги, вкусное домашнее пиво и квас. В “чистый понедельник” провожали Масленицу. Жгли солому, под гармошку пели, играли в снежки, сжигали соломенное чучело. Это символ плохого человека, пьяницы, лентяя, человека неавторитетного, плохого хозяина. Парни снимали шесты и раскидывали “городок” из снега. Наступал Великий пост» (А. Е. Кочкина, 1923).

Масленица объединяла сразу несколько деревень, округа дышала празднично: песнями, звоном колоколец под дугами, играми и забавами. Не случайно А. А. Кожевников (1925) решительно считает: «Если народный праздник — то это, конечно, Масленка. Все деревни на этот праздник собирались. Запрягали коней в кошовки — сибирки. Ездили по деревням и сравнивали, у кого наряд коней лучше. Катались с гор на санках, на коньках, делали деревянные корыта с ледяным дном, делали такие шесты-гиганты, с которыми, взявшись за руки, съезжали попарно с гор. А вечером все выходили в поле за деревню, жечь масленицу. Собирали обмолотки, обмолотка по три со двора, делали кучу из соломы. Здесь и шутки, и пляска, и гармонь играет, весело было».

И в этом уж совсем никак не регламентированном церковью празднике никакого сумбура внутри не было. Время распределено от предков на веки вечные, какой забаве когда черед — все знают загодя. И никакого утеснения свободы, никакой тягости в этом нет — наоборот, острое предвкушение нового веселья, нового занятия удваивает радость встречи с ним. Нина Никитична Коснырева (1920) помнит: «А Масленица длилась целую неделю. Каждый день Масленичной недели имел свое название: понедельник — встреча, вторник — заигрыш, среда — лакомка, четверг — разгул, воскресенье — прощеный день.

Молодожены обязательно посещали родителей, зятьев приглашали тещи на блины.

Свахи высматривали на катаньях с горок да на посиделках застенчивых невест, статных женихов.

С четверга начинались пение, катанья на санях, проходили кулачные бои, обряды. Дети строили снежный городок: одни с метлами охраняли замок, другие, вооруженные палками, атаковали его. После упорной борьбы замок “сдавали”, а воеводу купали в проруби.

В воскресенье чучело из соломы сжигали с песнями и радостными криками, катались на санях…»

С горок, кстати, катались и дети, и большие парни с девушками, и взрослые. Горки поливали и намораживали до полкилометра длиной. Веселились и в домах. Там тоже всему был свой срок. Когда гости собирались домой, обычно пели протяжные плясовые песни. Например:

Или:

Заканчивалась Масленица и начинался Великий пост. Первый понедельник был «чистым» — топили баньку, мылись. Семь недель запрещалось кушать скоромное (мясное и молочное), а разрешалось есть рыбу, хлеб, картошку и другие растительные продукты питания. Такая ритмичность, чередование разных периодов в питании человека сказывались на его здоровье благотворно. Об этом вспоминают многие старики. «Потому сейчас и болеем, что питаемся неправильно. Ни праздников — ни буден» (А. М. С-ова, 1917). Трудный, тяжкий искус для духа и тела человеческого — Великий пост. Но в этом испытании душа человека оттаивала, отмякала, уходила от суеты. С нетерпением ждали новый великий праздник.

Пасха

Если Рождество и Масленица — это ледяные горы и ледянки, то Пасха — это качели. Есть и еще одна особенность. Пожалуй, ни один религиозный праздник, даже Рождество, не праздновался русским крестьянином так истово, проникновенно и сопереживательно как Пасха. Е. С. Лебедева (1903) из деревни Уветы вспоминает: «В трудные годы проходило мое детство, а радости и веселья было много. Как весело было в деревне в праздники! Для меня был самый веселый праздник — Пасха. Мама готовила к пасхальному столу разные кушанья из творога, пекла кулич, печенье, крендельки и красила яйца. Такой стол у нас был только в Пасху. Накануне Пасхи вечером в церкви начиналась служба, шла служба до утра. Мама шла в церковь и брала меня с собой. Какая красота была в церкви! Она вся светилась огнями от свечей. Какое пение звучало! Днем в деревне на улицах шло веселье. Качались на качелях, водили хороводы с песнями, играла гармонь. Девушки, парни плясали кадриль. У детей были свои игры. Так веселились до позднего вечера. В другие дни веселье продолжалось всю Пасхальную неделю. Всю неделю звонили церковные колокола. У людей было веселое настроение и на лицах светилась радость».

Многие помнят свое детское ощущение от праздника, насытиться которым при всем его богатстве, разнообразии красок, игр, развлечений так и не удается до конца: «И хотелось, чтоб долго-долго длилось такое празднование». Святили воду (во дворах, домах тоже), наряжали вербу, пекли куличи, красили яйца — катали яйца на улице. В каждой игре, забаве — свои неписаные правила, свой распорядок (порой отличающийся от порядка игры уже в соседней деревне). «Интересно праздновали Пасху. Родители заготовляли брагу, пиво, самогонку. Но эта брага и пиво были не очень хмельными. Называли это празднование — питухи. Гостились с родственниками. Обычно готовили блюда мясные, пекли пироги, а самое обязательное — большие шаньги. Утром всей семьей помолятся, затем завтракают. Взрослые уходили в гости друг к другу. Молодые качались на качелях. Качели устраивали посреди деревни: одна — карусель, другая — обыкновенная: широкая доска — сиденье на веревке, которая висит на перекладине. Человека, который сидит на качели, раскачивают два человека и качают до тех пор, пока тот, кто качается, не скажет: “Три дни, три дни хлебушка не исть. Да Иванушка Михайлыча любить” (имя того, кого этот человек любит). А если не говорит, то веревкой толстой так хлопнут по коленям, что не хочешь да скажешь. Качели были на дворе у каждого. Там собирались подростки. Девчата скакали на досках. Одна на одном конце, другая — на другом» (Т. С. Ситчихина, 1917).

Были качели также круговые; во многих местностях в Пасху качались и взрослые. Праздник! На двенадцатый день после Пасхи — Радуница. Шли в церковь и на кладбище поминать умерших родственников.

Наступало время сева. «День год кормит». Уже расцветали, распускались клейкие листочки березы. Приходила яркая летняя пора.

Троица

Самым большим и радостным летним праздником была Троица. Люди радовались началу лета. Уже закончен сев, можно передохнуть до сенокоса. К Троице, как и к другим праздникам, вели большую подготовку. Перед Троицей обязательно надо очистить все: вывозят навоз на поля, дочиста подметают двор. Привозят из леса небольшие березки и ставят их перед окнами, вкопав в землю. Или просто убирают окна с улицы березовыми веточками. Вся улица подметена дочиста. «Троицу хорошо помню. В каждой деревне все от мала до велика выходили на улицу. Везде толпы народа: пляски, танцы, водили хороводы. Избы в деревнях украшены веточками березы, дуба, сирени. На улице расставляли скамейки, выносили ведра с домашним пивом (оно без дрожжей). В каждом ведре — ковшик, все могли угощаться — и старые, и малые. Оно было не хмельное, а подымало настроение. На сборище много музыкантов. Из малых деревень, за 2–3 километра, люди приходили в большие села и деревни. Все эти торжества и гулянья шли часов с 12 и до поздней ночи. Дети, насмотревшись на танцы и гулянья, отделялись подальше и устраивали всякие игры: лапту, городки, чиж-палку, котел-шар и другие» (И. И. Зорин, 1918).

Троица — это праздник русской березы. Она — любимое дерево на празднике. «В Троицу, после того, как сходили в церковь, собирались на угоре, срубали березку, наряжали платками, лентами и отпевали: “Не на местечке березка вырастала, не на месте. Не на месте в чистом поле, никто к березке не подъедет”. Все было очень весело, никто матерного слова не скажет, пьяных не было. Пели всякие круговые песни» (А. И. Семенова, 1908).

Каждый праздник при этом был произведением активного творчества данного села, округи, деревни. Зрителей и артистов в современном понимании слова не было. Каждый был и участником, и выступающим. Так, порой игру в лапту начинали ребятишки, затем их оттесняли взрослые парни, а на смену им шли почтенные бородачи. Не подлежит, однако, сомнению, что роль молодежи в каждом празднике была очень велика. Это — его бродило, закваска.

В праздничных играх дети имитировали жизнь взрослых, учились многому. Игры переходили по округе из деревни в деревню.

«Были такие детские игры: “чур-чур не на дереве”, на этот счет все должны ступить на дерево, кто не стоит на нем — тот водит. Игра в лошадку, игра в лапту, любили прыгать на доске, собирали красивые стекляшки, шили из тряпок куклы, из коробок делали коня. Девчонки часто играли в дом, пекли пирожки из глины. Устраивали свадьбу, каждый играл свою роль — кто невесту, кто жениха, кто ямщика, кто коня».

«Любили в праздники играть. Играли в горелки, лапту, лунки и другие. Сперва мы, ребятишки, играли в лапту. Постепенно к нам присоединялись старшие, и, наконец, мужики совсем нас вытесняли. Забавно было смотреть, как несется такой мужик-бородач за мячом да как поддаст его к самому небу. В праздники ребятишек посылали звать на игры из другой деревни гостей. Состязались в пении, ловкости. На другой день звали нас. И так игры шествовали из деревни в деревню».

А для самой молодежи праздники — это необходимая школа культуры ухаживания. В каждом хороводе, танце, песне, частушке многое зависело от творчества каждой отдельной пары. Язык ухаживания, объяснения в любви многие обретали именно здесь. Вот что вспоминает об этом В. А. Ведерникова (1925, село Мокино): «Особенно мне запомнился праздник, который проходил в июне каждый год, это Луговое заговенье. В этот праздник проходили массовые гулянья молодежи на лугах возле речки Гремечки. Собирались на гулянье парни и девушки всех деревень. Посмотреть шли все: от мала до велика. Мне даже запомнились песни, пляски, танцы, хороводы, частушки. А в наше время все забыли. Так отмечались летние праздники до 1940 г. Сочиняли песни, частушки сами помнили из прошлого. Танец “Заводская” танцевали под гармошку и песню. Это танец с красивыми переходами, массовый, для многих пар. Слова песни этого танца я помню, помню и народную мелодию.

А вот например, в песне “Розочка алая” объяснение в любви было творчеством пар. Каждая пара составляла свои куплеты. Мне запомнилось, как в центре хоровода поет пара молодых:

Молодец:

Хор:

Молодец:

Хор:

Девушка:

Хор:

Девушка:

Хор:

Молодец:

Хор:

Молодец:

Хор:

Молодец:

Оба:

Хор:

Оба:

Хор:

В конце танца запевает молодец:

Хор:

Молодец:

Хор:

Поют вместе:

Хор:

Оба:

Хор:

Парень и девушка прощаются за руку, расходятся в разные стороны. Хоровод продолжается. В центре хоровода появляется новая пара. Каждая пара в центре хоровода не только пела куплеты, но и сопровождала их танцевальными движениями, которые соответствовали музыкально-песенному оформлению».

На другой день после Троицы — Духов день. В этот день землю обрабатывать нельзя — земля именинница. Зачастую праздники отмечали не только всей деревней, а всей округой. Собирались со многих деревень в определенном месте — на лесной поляне, или около реки, или в определенной деревне. Это было уже традицией. Веселились — пели песни, плясали, водили хороводы.

Сами и наводили порядок, если что. А. Я. Двинских очень образно вспоминает: «Праздники в деревне у нас все сполнялись. Начиная: Рождество Христово, Масленица, Пасха Христова, Семеновская, Покров, Ильин день. До обеда все деревни собирались у нас, в деревне Онучины, а после обеда в Полканах — пляшут и танцуют. Народ гулял отлично и весело. На кадрелочку под гармошку встанут 30 пар — любо-дорого посмотреть. Если кто пьяный защехободится, у нас были такие мужики — поднимут за грудь и к земле прищелкнут, больше не скувякает. И вот это были праздники дак праздники — веселились от души. Вся округа гуляла вместе». Выделяет она и праздничную природу — кажется ей, что больше было красоты вокруг в прошлые праздники. «Вот о Масленице выйдешь кататься — все небо усыпано звездами и все сверкают-переливаются, интересно было на небо смотреть. Тепере не так, вот тут-тут звездочка, и все. Выйдешь на улицу, народ весь радостный, катается. А катались-то как. Из деревни в деревню в колокольца лошадях на десяти едут — просто душу задевает, на подушках, одеялом закрыты — красота-то какая! Молодежь в гармошки играет. Соберутся у Захара Никоновича — все в ограде плясали. Ограда большая, дак ведь не уходит народ-то в нее и высыпает на улицу плясать».

Немало летних праздников справляли в деревнях — где-то свои престольные праздники, где-то дошедшие с очень древних языческих времен. Многие вятские крестьяне с радостью вспоминают, например, яичное заговенье. Много праздников и осенью. Уже в колхозной России широко справляли дожинки… Всего попросту здесь не назовешь и не перечислишь. Но любой из крестьянских праздников был немыслим без песни. Причем пели все, пела душа человеческая.

Крестьянские песни, пляски, частушки

И в радости, и в печали с людьми всегда была песня. На каждый праздник, на каждое время года была своя песня. Она двигала тот праздник, для которого была предназначена. Иван Петрович Чугаев (1911), родом из Афанасьевской волости, вспомнил песню, которую у них пели на Троицу:

Песни пели на посиделках, в застолье, вечером в будни своей семьей, отдыхая в середине рабочего дня, возвращаясь с работы. «Как-то было принято раньше, что без песен нет и жизни. Идут на сенокос — поют, сошлись 3–4 женщины в доме, чтоб посидеть вместе за работой, — поют, оказалось свободное время в воскресенье, собрались на завалинке женщины — опять поют» (Т. С. Ситчихина, 1917). Вот такой своеобразный лирический настрой крестьянской души говорил о высокой культуре чувств.

Если одни песни пели в свободное от работы время, другие — на летних и зимних игрищах, третьи — на свадьбах… Репертуар был очень широкий, в каждой деревне свой. Были в нем и широко известные песни, и песни, которые пели только в округе.

Возьмем обычную деревню в центре Вятского края. Что же пели здесь чаще всего наши деды и бабушки в начале века? А вот что! «Течет речка-невеличка с бережками вровень…», «Поехал казак на чужбину далеку, ему не вернуться в родительский дом…», «По Дону гуляет казак молодой…», «Потеряла я колечко, потеряла я любовь, я об этом о колечке буду плакать день и ночь…», «Ой да ты калинушка, ой да ты малинушка! Ой да ты не стой, не стой на горе крутой!», «По диким степям Забайкалья», «Ты, липа, ты, липа, ты зачем, липа, разлипаешься? Ты куда, мой милой, собираешься? — Собираюсь я во солдатушки, не на год, не на два, а на двадцать лет», «Как во полюшке девонюшка гуляла, самоцветные каменья собирала», «Суд судил девицу одну, она дитя была годами…», «На Муромской дорожке стояли три сосны…» — и это еще не все. Человек вырастал в атмосфере песни, дышал, жил ею.

Без песни были немыслимы посиделки (вечерки). Проблемы одиночества среди молодежи не было. На вечерке любой парень мог легко познакомиться и свободно поговорить с любой девушкой. «В вечеринку обычно все расходились по парам, одна из которых водила. Водящие подходят к каждой паре и спрашивают — люба ли? Если не люба, то эту девушку забирают, спрашивают, кто люба, и приводят ее» (А. И. Веретенникова, 1913).

Бывало и вот так: «Любили мы раньше в избушках собираться. Вечером так приоденешься, сарафан красивый да косу туго заплетешь и пойдешь в избушку. Там много молодежи собиралось. Мы всегда сидели пряли и песни пели. Сперва парней нету, а потом к ночи стучатся. Только зайдут, так гармошку затягивают и пошли плясать. Любили очень хороводы водить и у озера сидеть, рассвет встречать» (А. Ф. Санникова, 1923). Живое слово песни, частушки, сказки давали отдых человеческой душе, освобождали ее от тяжкого быта.

Гармонь во многие деревни пришла довольно поздно — в конце XIX — начале XX века. Продолжали кое-где играть и на балалайке. Но парни-гармонисты быстро стали людьми авторитетными и уважаемыми, любимцами девушек. К 1930-м годам даже в глухих деревнях, кроме хороводов, плясали немало и других, более современных плясок. Александра Дмитриевна Бякова (1924) вспоминает родную деревню Желни Куменского района: «Песни в это время пели все, молодые и средних лет люди. Пели не все время: по праздникам или когда лен мотыжили, жали вручную. В праздники на угорах собиралась молодежь, играли гармонисты на несколько гармошек или по очереди. Мы плясали, под собой ног не чуяли. Плясали вальс, краковяк, подгорную, испань, подыспань, коробочку, барыню». Иной раз веселье не смолкало всю ночь — и это после напряженного трудового дня. Очевидно, дело в посильном человеку ритме жизни. «Сейчас все спешат-торопятся, и мы раньше спешили — но не так.

Помню, на вечерочку соберется столько народу, как будто и не работали целый день. И пойдет веселье!» (А. И. Гребенева, 1917).

Вечерка в XX веке уже немыслима без частушки, так недавно, но столь прочно вошедшей в крестьянскую жизнь. Частушка — это элемент прежде всего молодежной культуры. Главная тема частушек — любовь. Сила ее была в быстрой импровизации, узнаваемости конкретных лиц и деталей, диалоге поющего частушку и его соперника. Частушка была немыслима без пляски. «А какие мы частушки пели — на месте сочиняли. Тебе б не так просто словами сказать, а нужно выскочить в круг и, приплясывая, ответить парню, да еще со смешинкой» (А. И. Гребенева, 1917).

Удавалось это далеко не всем. Поэтому были и «домашние заготовки». Об этом помнит Т. С. Ситчихина (1917): «Частушки в основном сочиняли коллективно. Иногда одна девушка или молодая женщина сочинит первые две строфы, а вторые уже сочинят другие строфы. Сочинялись они, конечно, более талантливыми, пусть даже неграмотными людьми. Они как-то сами собой складывались, если человек сильно переживает измену любимого или полюбил кого-то, но не признался еще в любви. Через частушки иногда человек хочет выразить свое удовольствие каким-нибудь событием. Например, при появлении первого трактора в деревне много создавали частушек о тракторе и трактористе. Особая симпатия девушек была к гармонистам, поэтому о них много создавалось частушек. Любимыми частушками для девушек были лирические, в которых пелось о любви, об измене, о замужестве».

Частушка — это блестящая, озорная импровизация в стихах «со смешинкой». Без смешинки — нет частушки.

Думается, что небольшая подборка частушек, которую припомнила Татьяна Ивановна Ситчихина (1909, Омутнинский район) из времен своей юности, наглядно показывает это:

Праздники были немыслимы без игр. В 20-30-е годы дети и молодежь еще любили играть в лапту, «лали-вали», городки, бабки, «третий лишний», ходить на ходулях, качаться на костровых качелях парочкой.

Старики любили наблюдать за игрищами, праздновали по-своему. Большинство из них были люди набожные. В религиозные праздники, по воскресеньям они ходили молиться в церковь, причем некоторые даже ходили в день по три раза: к заутрене, обедне и вечерне. Для среднего поколения праздник — это свои радости и свое веселье. В стороне не оставался никто.

Чередование праздников и будней, мощная праздничная культура, приносящий удовлетворение труд, ощущение своего единства с природой — все это создавало у крестьянина ощущение полноты жизни, ее полнокровности и эмоциональной насыщенности. Крестьянин мечтал быть только крестьянином — и эту истину нам стоит понять.