Русские князья в политической системе Джучиева Улуса (орды)

Заключение

В ходе монголо-татарского завоевания в первой половине XIII столетия было прервано поступательное развитие и мирное функционирование русских княжеств. Персональный состав русской знати был значительно сокращен (за счет военных потерь), а уцелевшая в ходе завоевательных войн аристократия завоеванных народов была включена в состав элиты Джучиева Улуса.

На территории покоренных русских княжеств была установлена система зависимых от Орды отношений, включавшей в себя: обретение монгольским каганом (позже — ордынским ханом) суверенитета над княжествами; вассально-ленную зависимость; распространение на зависимых землях судебных прав хана и его чиновников; налоговую зависимость; административную зависимость (появление в русских княжествах особых ордынских чиновников — численников, баскаков, даруг); военнополитическую зависимость.

Данная система зависимости Руси от Орды представляет собой особую форму, в полной мере не находящей соответствий в иных видах подчинения. Именно в этой связи для обозначения системы зависимости и времени подчинения русских княжеств Джучиеву Улусу следует употреблять устоявшийся в историографии термин «иго» (от лат. jugum). Из множества возможных толкований латинского слова jugum в данном случае предпочтительнее всего взять за основу следующее значение: воротца из двух вертикальных копий, воткнутых в землю, и одного горизонтального, под которым римляне заставляли пройти побеждённых в знак их покорности[1531]. Данный термин позволяет в полной мере учитывать все формы подвластности и динамику их изменений в течение времени зависимости Руси от Орды, не вводя путаницу при употреблении иных устоявшихся понятий.

Сама система зависимых отношений — ордынское иго — не была статичной. Взяв за критерий изменение степени суверенитета и юрисдикции ордынского хана в отношении русских княжеств, можно выделяется семь периодов:

1) 1223–1242 — время завоевания;

2) 1242–1245 — оформление зависимости (условно — вассально-ленный);

3) 1245–1263 — период максимального проявления всех признаков зависимости от центрального правительства Монгольской империи (условно — имперский период);

4) 1263–1290–1310-е гг. — период широкого представительства ордынских чиновников — баскаков (условно — баскаческий период);

5) 1290–1310-е гг.–1389 г. — время сокращения представительства баскаков и усиления власти князя (условно — министериальный период);

6) 1389–1434 гг. — период перехода утверждения княжеств в сферу полномочий князей (передача по наследству) (условно — переходный период);

7) 1434–1480 гг. — время, когда основным и единственным признаком зависимости является выплата ордынской дани — «выхода» (условно — даннический (трибутарный) период).

Максимальную степень зависимости мы наблюдаем в 1245–1263 гг.; минимальную — в 1434–1480 гг.

Ордынская система функционирования элиты в XIII — первой трети XV в. представляла собой сложную социальную структуру. Верхнюю ступень занимали представители рода Чингиз-хана, точнее, его старшего сына Джучи. Они имели первое и исключительное право на наследование государственной власти в пределах Джучиева Улуса.

Привилегиями высокого уровня наделялись эмиры-нечингизиды, находившиеся в родстве с правящим домом по женской линии. Близкое к ним положение занимали гвардейцы хана. Эти слои элиты ордынского общества представляли собой родовитую знать, и составляли самый высший слой ордынской правящей аристократии.

Следующую по значению ступень в иерархической лестнице ордынского общества занимала служилая знать: эке нойоны (великие эмиры) и нойоны (эмиры) — владельцы улусов-туменов и улусов-тысяч. Социальное положение этого слоя напрямую зависело от пожалований великого хана. Обязанности несения военной и административной службы позволяли отдельным представителям данного слоя продвигаться вверх по социальной лестнице. Вполне закономерно, что данный слой являлся источником для воспроизводства высшего слоя аристократии, а его резервом, в сою очередь, были сотники и десятники.

Учитывая вышеизложенные положения, элитарное сообщество Орды следует ограничить теми лицами, которые получали назначения на управленческие должности лично от хана.

В этой связи, именно к этой же страте необходимо отнести и большинство представителей национальной аристократии завоеванных стран, например, русских княжеств.

Наличие внешних атрибутов четко определяло принадлежность к знати ордынского государства: ярлык подтверждал ханское пожалование, которое выражалось в преподнесении зависимому владетелю колчана, меча/сабли, головного убора, халата/кафтана, пояса.

Элита Джучиева Улуса в полной мере несла на себе, в той или иной степени, все основные общественные функции (политические — военная, административная, дипломатическая и др.; экономическую; социальную; культурную; религиозную). Ордынская аристократия, организованная в аппарат власти, выполняла функцию господствующего слоя, господствующего класса, который определял политику государства, формировал культурное поле в обществе, осуществлял социально-политическое представительство, основанное на сакральности и авторитетности, которая, в свою очередь, основывалась на родовитости и служебном продвижении.

Военное поражение, понесённое русскими княжествами во время вторжения монголо-татар в 1237–1241 гг., привело к необходимости оформления отношений (в соответствии и с иерархией) с каанами Монгольской империи и ханами Джучиева Улуса (Золотой Орды).

Признав власть ордынского хана, русские князья соглашались с нормами монгольской политической культуры. Получая ярлыки на свои княжества, выплачивая дань и участвуя в военные акциях ордынских ханов, русская знать оказалась включена в систему взаимодействий элиты Джучиева Улуса на правах улусных владетелей (темников и тысячников). Это означало включение их в состав правящего слоя Орды. Большинство политических вопросов отныне решались при дворе ордынского хана. Потому необходимость пребывания князей в ставке степного правителя долгое время была неизбежной.

Данные обстоятельства обусловили пребывание при ордынском дворе в течение практически двухсот лет (с 1242 по 1445 г.) 108 князей и трёх княгинь, которые в общей сложности совершили 266 поездок[1532].

Подавляющее большинство поездок ко двору ордынского хана совершили великие князья соответствующих княжеств, либо ближайшие претенденты на великокняжеский титул. Необходимо подчеркнуть, что именно они определяли пути развития княжеств, в частности, и Руси в XIII–XV вв., в целом. Этот факт наводит на мысль о том, что именно в столице Орды окончательно решалась судьба того или иного великого княжества.

Показательно, однако, что уже с началом XV в. в Орде наблюдается резкое понижение количества поездок русских князей к ордынскому двору. Данное обстоятельство находится в прямой связи с ослаблением центральной ханской власти. По-видимому, ханы в данное время оказались не в состоянии решать судьбы русских княжеств. Князья больше не считают нужным отправляться в дальнее и опасное путешествие, которое не окажет никакого влияния на политическую жизнь в княжествах.

Среднее и характерное время, которое князья тратили на поездки в Орду и пребывание в ставке хана, составляло около полугода (до полутора лет занимала дорога в Каракорум и обратно).

Больше всех времени в Орде провели князья Нижегородско-Суздальского дома — Василий Дмитриевич Кирдяпа и его брат Семен Дмитриевич — 7 и 9,25 лет соответственно. Будучи заложниками (Василий Кирдяпа) и изгнанниками (и Василий, и Семен) они вынуждены были пребывать в степи более длительное время, нежели другие князья. При этом князь Семен провел в Орде 48,7 % от лет правления в уделе и 18,5 % от лет жизни.

Из великих князей самое длительное пребывание зафиксировано у Ивана Даниловича (Калиты) — более пяти лет. Он совершил восемь поездок.

Довольно длительное пребывание в ставке хана — 4,5 года — отмечено у Александра Невского; 4 года — у Глеба Васильковича Белозерского (брата Бориса Васильковича Ростовского), Андрея Александровича Городецкого (сын Александра Невского).

Наиболее значительная доля пребывания при ордынском дворе отмечается у нижегородских князей братьев-Борисовичей: Ивана и Даниила. Первый, в общей сумме четырежды побывав в ставке хана, провел в Орде до 50 % от времени своего княжения. Второй, трижды ездив в степь, около 25 % времени правления потратил на поездки в степь и обратно.

Наибольшее количество поездок в ставку ордынского хана, кроме Ивана Даниловича Калиты, совершили Борис Василькович Ростовский и Симеон Иванович Московский (Гордый). Все они ездили к ордынскому двору восемь раз. Время, проведённое ими при ордынском дворе, составило 4 года — довольно большой показатель. Часто — по семь раз — в ставку хана ездили Андрей Александрович Городецкий и Иван Иванович Красный.

Рекордсменом по времени пребывания при ордынском престоле в статусе великого князя является Святослав Всеволодович: при двух поездках в ставку хана князь провел за время своего правления на Суздальском уделе — 37,5 %, на великокняжеском Владимирском столе и в борьбе за него — 50 %. При этом от лет жизни это составило всего 2,7 %.

Обращает на себя внимание тот факт, что чаще всех ездивший в степь князь Борис Василькович Ростовский, от лет жизни провёл в Орде не самое большое количество времени — 8,7 %. По этому показателю Бориса превзошел его брат — белозерский князь Глеб Василькович — 9,5 % — наибольший показатель для XIII столетия. При этом он только пять раз ездил в Орду, но провел там 4 года. Несколько больше — 10,5 % от лет жизни — провел в Орде Александр Ярославич (Невский). Будучи шесть раз при дворе хана, он провел там более пяти лет, что составило 41,7 % от лет правления на уделе и 18,2 % от времени княжения на великом княжестве Владимирском. Для XIII столетия в процентном отношении от лет княжения это самый высокий показатель.

В XIV в. мы наблюдаем князей, которые довольно долго находятся в Орде (в заложниках или изгнании) и князей, которые при частых поездках в степь, пребывают там крайне малый временной отрезок. При этом в период «великой замятни» складываются условия, при которых князья избегают поездок в Орду. Данное время (1360–1370-е гг.) представлено самыми низкими показателями по количеству поездок — князья предпочитают отправлять в Орду уполномоченных послов. Примером является князь Дмитрий Иванович (Донской), который за свою жизнь провел при ордынском дворе 3,9 % от лет жизни, чуть меньше 5,2 % от лет удельного княжения, и примерно столько же — 5,4 % — от времени княжения великого и совершил только три поездки в степь (причем, в статусе великого князя — только один раз).

Среднее время, затрачиваемое князем на посещение ставки хана составило от лет жизни — 3,3 %; от лет правления — 14,6 %[1533]. Таким образом, русским князьям приходилось проводить при дворе хана не большую половину времени княжения, а только, в среднем, 1/7 часть. От лет жизни это составляло ничтожную цифру в три процента. Конечно, в каждом конкретном случае эти показатели были индивидуальны, но никогда не превышали половины времени правления.

Ещё одним показательным фактом является широкое участие в военных мероприятиях ордынского государства галицких и волынских князей. Чаще всего — по пять раз — зафиксировано участие Льва Даниловича Галицкого, Мстислава Даниловича Луцкого и Владимиро-Волынского. При этом отмечена только одна поездка князя Владимира Васильковича Волынского к Ногаю в 1286 г.

В статусе великого князя наибольшее количество времени провел в Орде Дмитрий Михайлович Тверской 37,5 % (от лет жизни доля составила всего 5 %). Его отец, Михаил Ярославич Тверской, потратил на пребывание в ставке хана 31 % от великого княжения и 12 % от лет жизни. Иван Калита, вопреки устоявшемуся мнению оказался в этом списке не самым заметным князем, проведя в Орде и по дороге туда и обратно соответственно: 8 % от жизни и 17 % от великого княжения.

Тверские князья (Михаил Ярославич и его сыновья Дмитрий и Александр), таким образом, оказываются по этому показателю «рекордсменами». Показательно, что от лет жизни довольно большую долю — 13 % — провел при дворе хана княжич Федор Александрович. Однако все вышеперечисленные представители тверского княжеского дома были в Орде казнены.

Всего же за период ордынского владычества по решению ханского суда было казнено 14 русских князей.

Наибольшее количество поездок в Орду русских князей фиксируется в период 1330–1340 гг. — последние годы правления хана Узбека и первые годы пребывания на престоле Джанибека.

Поездка в ставку хана не совершалась без совета с ближайшим княжеским окружением. Среди провожающих князя обязательно должен быть митрополит, епископ или какое-либо другое церковное лицо. В соответствии с целями, преследуемыми князем в своей поездке к хану, выбирался святой покровитель начала визита.

Князя в дорогу, полную тревог и опасностей провожали его родные и близкие — в первую очередь, жена и дети, родные братья. Для нормального функционирования управления княжеством князь в своих землях оставлял взрослого брата или сына (в случае невозвращения князя по причине смерти (казни или по болезни), он мог стать его преемником). Столичные жители княжества провожали князя до границ города: в это время князь раздавал милостыню своим подданным.

Сопровождающие лица — свита — представлены боярами-советниками, дружиной (вооруженной охраной) и слугами, обеспечивающими быт. Обязательно в свите присутствовал духовный отец князя — для осуществления религиозных обрядов.

Дорога в ставку хана по суше или рекой занимала у княжеского каравана в среднем около двух месяцев. Вне всякого сомнения, непредвиденные обстоятельства в пути могли ускорить движение или задержать караван.

В дальнюю дорогу бралось только самое необходимое, что могло потребоваться в пути и при этом не сильно обременяло обоз. При этом надо помнить, что князь вез с собой сумму ежегодного выхода, подарки для хана и его жен, а также знатнейших эмиров государства.

Среднее время ожидания аудиенции хана составляло 25–26 дней. В данное время надо было успеть навестить кроме хана, его жен и знатнейших эмиров и преподнести им подарки. Довольно часто князей задерживали в ставке хана на более длительный срок. Надо полагать, что у каждого князя в русском квартале Сарая, должно было быть обустроено собственное подворье[1534]. Если же хан находился на кочевье, там обустраивались шатры, палатки или юрты. И в том и другом случае князь располагался в особом отдельном помещении — «двор».

В сопровождении собственных дружинников и ордынцев, составлявших вооруженную охрану, князья передвигались русские по столице или ставке хана, причем исключительно верхом на лошадях. Данные обстоятельства обусловили крайнюю сложность самовольного выезда из ставки хана. Однако русскими летописями фиксируется череда побегов князей задержанных в ставке Токтамыша в 1385–1387 гг.

Строго определенный ритуал предстояло пройти русским князьям дабы попасть на прием к хану: войти в шатер или юрту нужно было безоружным, приклонить колени перед ханом, изложить суть своего посещения (простое почтение или какая-либо просьба (например, ярлыка на княжества или военной помощи)), принять чашу с кумысом и испить её. В последующие дни князья навещали жен хана и эмиров.

Получив ярлык на княжение или военную поддержку ордынского хана, русские князья выезжали домой.

Обратный путь, по-видимому, занимал тоже время, что и дорога в ставку хана — около двух месяцев.

К княжескому каравану нередко присоединялся ханский посол или кредиторы князя. При приближении к столице своего княжества князя и его свиту, как правило, встречали родные и близкие, а также церковные иерархи. Есть основания полагать, что русские князья старались въехать в столичный город на рассвете, с восходом солнца.

В случае же, если князь был казнён в Орде по приказу хана, или тяжело заболев, скончался в степи или по дороге, сразу же после похоронных церемоний в ставку хана собирался кто-то из его ближайших родственников — сын или брат.

Таким образом, включение русских князей в состав элиты Джучиева Улуса обусловило появление особого поведенческого стереотипа, связанного с системой регулярных посещений верховного правителя.

Пребывание при дворе хана сопровождалось соответствующими ритуалами, обычаями и традициями. Соответствие им и выполнение их определяло политическую культуру великих и удельных княжеств в рассматриваемый период.

Военно-политические реалии обусловили признание русскими книжниками в прямой или косвенной форме верховенство ордынского правителя над русскими землями. Со времени оформления зависимости кааны Монгольской империи именуются «царями», а с момента фактического приобретения независимости Ордой в 1260-х гг. этим титулом неизменно именуются ханы Джучиева Улуса. Особое внимание необходимо обратить на тот факт, что до первой четверти XV в. в различных летописных памятниках мы наблюдаем регулярную запись о кончине ордынских правителей. То есть, они воспринимались как верховные правители Руси, а их смерть существенным образом влияла на политическую жизнь в русских княжествах (столь же регулярно записывают кончины иранских Ильханов армянские хронисты, для которых именно они были верховными сюзеренами). Таким образом, ордынские «цари» заняли чётко определённое место в политической и ментальной картине мира русского книжника.

Осмысление причин зависимости Руси от Орды приводят русских книжников к концепту «Вавилонского плена», который мотив в законченном виде присутствует в «Житии Михаила Тверского». Однако, одновременно, ханская власть рассматривалась хотя и как верховная, требующая смирения, но, в то же время, иноплеменная, «поганая».

Анализ сообщений о русско-ордынских конфликтах показывает, что русские книжники не только нашли эквивалентные понятия к ордынской системе титулований, но и четко вплели их в повествования о событиях того времени. В памятниках древнерусской письменности представлена четкая система титулований ордынской аристократии («князь», «великий князь», «царевич», «царев сын», «царь»; «посол»), что позволяет уяснить масштабы отдельных вооруженных конфликтов русских княжеств с Ордой, их результаты и последствия. В тоже время данный вывод способствует более ясному представлению о степени зависимости русских князей от ордынских ханов. Кроме того, само по себе включение ордынской иерархической системы в культурное поле Руси свидетельствует о значительности влияния социальных институтов Орды на русскую политическую практику того времени. Русские князья оказываются четко вписанными в социально-политическую систему ордынского государства. Княжеские владения в этой связи должны были представлять собой аналогию ордынским улусам: Великие княжества — улусам-туменам (тьмам); удельные — улусам-тысячам. Русские княжества в источниках так и расценивались — «царев улус»[1535] а князья имели статус ордынского «улусника». Административные прерогативы русских владетелей определялись, точно также как и ордынской знати,[1536] ханским «жалованием», сведениями «девтерей» и ярлыком[1537].

Соответствующая иерархия государственно-политической системы находит четкие отражения в письменной традиции (например, при записи о смерти княгини Василисы (1378 г.), жены князя Андрея Константиновича Нижегородского)[1538]. При этом высшей властью традиционно признается духовная власть византийского императора и константинопольского патриарха; высшей светской властью признана власть ордынского хана; следующую ступень в иерархии занимает великий князь Владимирский и митрополит Киевский и Всея Руси.

Однако русско-ордынские взаимоотношения не могли оставаться и не оставались неизменными. Они изменялись в зависимости от развития русских княжеств или ордынского государства. Показателем могут быть изменения властных и поземельных взаимоотношений Руси и Орды, выражавшихся категориями «честь» и «жалование». Содержательный смысл изменений выразился в приобретении русскими князьями статуса не только «улусников», но и «служебников» ордынского хана, что ознаменовалось широким появлением в письменных памятников термина «жалование».

Таким образом, образование в XIII столетии Джучиева Улуса и завоевание Руси привело к необходимости признания русскими князьями суверенитета ордынского хана. В результате, представители высшей русской аристократии оказались включенными в элиту Джучиева Улуса и составили там довольно представительную долю (106 князей составили 8 % к общей численности зафиксированных представителей элиты Орды за XIII — первую половину XV вв., если же взять только служилую знать — то доля увеличится до 20–25 %). Однако говорить о полном слиянии русской знати с аристократией Орды не представляется возможным. Это наглядно демонстрирует фиксация только шести браков со знатными ордынками (из них источники сохранили не крестильное имя только Кончаки (Агафьи) — сестры Узбека). Если сравнивать с количеством браков с половчанками, то их зафиксировано 10[1539] — в полтора раза больше. Показательно, что своих дочерей русские князья предпочитали не отдавать замуж за ордынских аристократов. По крайней мере, таких случаев источники не зафиксировали. Впрочем, это вполне закономерно, если учитывать различную конфессиональную принадлежность знати Руси и Орды.

Тем не менее, русская высшая знать активно усваивала политическую культуру Орды и являлась относительно влиятельным слоем при дворе хана, с которым, по всей вероятности, трудно было не считаться. В то же время русские князья не могли оказывать определяющее влияние на политику ордынского государства, поскольку, хотя и являлись участниками курултая, тем не менее, не имели права голоса при решении важнейших политических вопросов в Орде.