Русские народные сказители

Тункинский край по праву считается одним из красивейших уголков Сибири. Долина реки Иркут и прилегающие к ней горы — Тункинские гольцы — издавна вызывали восхищение путешественников, сравнивавших здешние места со швейцарскими Альпами. Со второй половины XVII века в Тунке появились русские люди, постепенно смешались они с местным населением — бурятами, и к середине XIX века, глядя на коренного тункинца, уже трудно было определить, русский он или бурят. Внешний облик в большинстве монгольский. Те, кто осознает себя русским, кроме русского, владеют еще бурятским языком. А буряты свободно говорят на русском. И те и другие знают русскую и бурятскую сказку, русскую песню и бурятский улигер.

В этой-то смешанной этнической среде и родился в селе Талое выдающийся русский сказитель Е. И. Сороковиков. Предки его по отцу были буряты, поэтому помнили в семье сказочника свое второе родовое имя — Магай. Отец сказителя был охотником, музыкантом-скрипачом, знатоком сказок. От него-то и перенял Е. И. Сороковиков свой основной репертуар.

Как сказочник Е. И. Сороковиков сформировался, еще будучи подростком. "Мы вместе с ним пасли коров несколько лет, — вспоминал один из его друзей детства, — и я хорошо помню, как он около огня, где мы варили варево, сидел с палочкой в руках, что-то всегда чертил и спокойно рассказывал о богатырях, которые одолевали моря и океаны, побарывали всех, кто стоял на дороге... Верно, в ту пору я тоже много сказок знал, но рассказывал их с пятое на десятое, а Егор, как большой, умел поведать, что деется в тридевятом царстве, в тридесятом государстве. К нам часто в поле ребята приходили специально сказки послушать".

Ценили земляки талант Магая и в зрелые годы. "Рассказывать сказки приходилось большую часть на мельнице, в какое время придет молоть, как приготовишь хлеб, — пояснял сказитель собирателям. — Приезжаешь на мельницу — даже принимают мешки мне-ка помогать. "Он седне будет рассказывать сказки!" И пускали через очередь. "Смелем тебе, только говори сказки нам!" Вот таким путем много приходилось сказок говорить. Но и на промыслу (на охоте) с товарищами приходилось говорить много. Ночь длинная осеновская. Делать нечего. Начинаешь сказки говорить, и у них настроение повышается".

Отец научил Магая грамоте. Е. И. Сороковиков был одним из немногих грамотных сказителей до революции. Сказочник очень любил читать. У него была своя довольно большая по тем временам для сельского жителя библиотека (книги по сельскому хозяйству, пчеловодству, домашние лечебники, лубочные издания). К 1925 году, когда с Магаем впервые встретились фольклористы, он знал Пушкина, Ершова, читал Владимира Соловьева и даже Фламмариона. В советское время, став уже известным сказителем, он прочел Конан Дойла, "Хижину дяди Тома" Гарриет Бичер-Стоу, "Князя Серебряного" А. К. Толстого. Прекрасно знал лубочную литературу. Не случайно в его репертуаре мы найдем традиционных для лубка "Еруслана Лазаревича" и "Бову-королевича". Знакомство с книгой наложило отпечаток и на манеру речи, стиль его сказок и лексику.

Добрую память оставил по себе сказочник в народе. "Удивляюсь, что за старик был! — вспоминал один из его земляков. — Веселый старик был, очень веселый. Что за память была! Хороший был старик шибко. Хороший охотник был, на все мастер, столяр, плотник, все-все мог делать. Охотился, через какие Саяны переходил пеший, интересовался шибко охотой". Другой его односельчанин отмечал: "Жил он умно, шибко за работой не гнался. Посеет маленько, столько, чтобы прокормиться, и сена немного покосит. А все по лесу любил бродить. Там всякие ягоды и травы собирает, ходит. Охотиться он не охотился, как его отец, а так просто какая-то страсть у него была ходить в лес. Еще он умел лечить. В травах лекарственных хорошо разбирался".

Сказителя Магая открыл для науки в 1925 году известный советский фольклорист Марк Константинович Азадовский. Затем в 1930-е годы с ним неоднократно работали А. В. Гуревич и Л. Е. Элиасов. По инициативе ученых Е. И. Сороковиков выступал со своими сказками в Улан-Удэ, Иркутске, Москве. Он был принят в члены Союза писателей СССР. Незадолго до смерти сказочнику было присвоено звание заслуженного деятеля искусств Бурятской АССР.

Литература:Матвеева Р. П. Творчество сибирского сказителя Е. И. Сороковикова-Магая. — Новосибирск, 1976; Мадасон И. Сказочник из народа // Байкал, 1968, № 3. С. 148-149; Элиасов Л. Чародей сибирской сказки // Байкал, 1968, № 3. С. 147-148.

Любитель сказок

Жил-был один крестьянин. Конечно, много прохожих разного люду бывало у него. Конечно, он так никого, никого не пропускал, чтобы кто-нибудь не рассказал сказку. Однажды приходит прохожий, просится ночевать. Он спрашивает его: "Умеешь сказки сказывать?" — "Что же, уметь не уметь, а ночевать-то ведь надо", — думает на уме прохожий да и говорит: "Умею, очень могу хорошо сказки сказывать".

"Ну, теперь, — думает крестьянин. — ну ладно, значит, все-таки нашелся сказочник".

Невестка ему наказывает: "Накорми сказочника хорошенько". — "Конечно-де, постараюсь накормить". Теперь старик его беспокоит: "Ну ладно, покушал довольно, теперь сказывай сказки". — "Ах нет, дедушка, людьми-то я не буду говорить, а расскажу только одному вам". — "Да где же будешь говорить?" — "Да вот у вас высокие полати, мы двое залезем — я буду рассказывать, а вы будете слушать".

Старик и правду думает, что им хорошо — я буду лежать, он будет рассказывать, — кончено, так и сделаем, полезем на полати оба.

Теперь старик, конечно, постелил себе помягче и уложился поудобнее. Теперь сказочник начинает рассказывать ему. Рассказал про Еруслана Лазаревича, про Бову-королевича — старик прямо изумился: наяву ли я, во сне такие сказки слышу.

До того он увлекся слушанием этим, глядит, перед ним что-то нечеловеческое: смотрит, медвежья морда торчит перед ним.

"Что же это такое, — думает, — в тайге я, нет ли, вижу медведя перед собою. Теперь, — думает, — не об сказках, а об спасении своем". Да стал себя осматривать, оглядывать, видит — лапы у него такие же вот медвежьи. Посмотрел лицо свое — тоже самое в шерсти. Смотрит на себя — тоже одежды нет, торчит медвежья шерсть на нем. Теперь он спрашивает своего товарища: "И все-таки раньше я считал себя человеком, а теперь смотрю на тебя, а ты медведь, я медведь — ясно, что мы медведи с тобой — звери, зиму пролежали, теперь приходится уж из берлоги выходить, а как выходить, прежде всего надо осмотреться".

Когда старик стал смотреть, оглядывать все это — видит двух охотников вооруженных. И просто это не охотники, а две его невестки, конечно, у печки стряпают. Одна с клюкой, а другая с ухватом.

Тогда он спрашивает своего товарища-сказочника, — и уж считает его тоже зверем, — стал толковать, как спасаться от охотников. "Давай выскакивать из берлоги, — сказочник говорит ему, — я буду прежде выскакивать". А старик говорит: "Нет, я буду прежь выскакивать". Тогда старику сказочник говорит: "Давай лучше будем скорей вылезать, а то, гляди, убьют, коли сзади останешься".

А как хотел он выскочить из берлоги — да из полатев-то, — и бух на пол. Две невестки, сыновья прибежали, заревели: "Что ты, что ты? Что с тобой случилось?"

А сказочник сидит на полатях, хохочет. Старик схватился: "Убирайся ты к черту! Таких сказочников век не буду пущать ночевать!"

А сказочнику только это и надо было. Давай бог ноги, лишь бы более сказок не рассказывать. С тех пор старик не стал пускать ночевать. Конец.

Сказка

Были хозяйка и дворник. Хозяйка любила сказки слушать. Однажды приходит солдат николаевский. "Солдат, а ты умеешь сказки сказывать?" — "Да, — говорит, — могу. Я только с тем уговором, кто меня перебьет, тот сам досказывает".

Ладно, когда разделся, она стала его просить рассказывать. "Ты прежде напой, тогда сказки сказывать". Напоила, накормила. "Ну, начинай!" — "Ты прежде всего постель постели, чтобы было ловче рассказывать".

Теперь сказочник лег, легла хозяйка, а у дверей лег дворник, ее работник. "Ну, теперь начинай говорить!" Он ей и говорит: "Только не перебивай! Если перебьешь, будешь сама уже рассказывать".

И вот он начал рассказывать: "Не дай бог заходить к такой хозяйке ночевать, которая заставляет все сказки сказывать. Не дай бог заходить к такой хозяйке ночевать, которая заставляет все сказки сказывать..."

И начал это рассказывать. И говорил, и говорил. Хозяйка видит, что это не сказка, — ей надоело: "Что ты! Я тебя запустила сказки сказывать, а ты что это рассказываешь?" Он говорит: "А-а! Перебила! Сама и досказывай!" Она и принялась: "Кто пускает таких прохожих, да они надоедают со своею сказкою..."

Начала эти слова говорить. Работник говорит: "Ты докудова будешь ворчать своими разговорами? Мне спать не дашь!" Вот она и говорит: "Раз ты перебил, вот теперь ты и досказывай!" А сама завернулась в одеяло и давай спать.

А он, работник, говорил до самого утра, а тот уснул.

Буй-волк

Не в котором было царстве, не в котором было государстве, именно в том, в котором мы живем, жил-был царь по прозванью Степанов. У него было два сына, старшего звали Федор, а младшего величали Иван-царевич. Федор стремился к царской жизни, а Иван стремился, наблюдал всю природную жизнь. Недолго пришлось отцу с ними жить, и скончался. Не оставив по себе как подготовленного к царской жизни. И пришлось старшему сыну занять царский престол.

Но не пришлось ему так жить, как холостому. Собрались все князья и бояре, стали ему подыскивать невесту. Нашли в известном государстве прекрасную царевну Феодору. И которая в жизни была ему совсем не по плечу. Об свадьбе мы не будем говорить, станем продолжать ихнюю жизнь, которой стала управлять сама царевна, всемя́ царскими делами.

А Иван-царевич находился всегда в уединении. Никогда он не участвовал в разных пиршествах и уклонялся от всех собраний. Поэтому царевне казалось это подозрительным, и она стала исход искать, как бы погубить его.

Стала предлагать ему невесты. Где-то есть за морями, за реками и за горами, есть там терем, есть находится царевна одинокая. Ни слуг и ни рабов. Никому не известна ее странная жизнь. "Вот бы, Ваня, вам по сердцу". Народный слух ходил, что будто она занималась, эта царевна, людоедством. И она думала, что она его съест. И стала мужа своего, царя, как чтоб непременно снарядил он флот, направил своего брата за невестой.

Вот снарядили флот. Поехал Иван-царевич по синему мо-рю-окияну. Ехал он месяц, и ехал он другой, и ехал он третий, и в четвертый прибыл он на незнакомый остров, где была страшная трущоба непроходимая, где с трудом можно было пробираться даже зверю. Взял он трех приближенных солдат и пошел в туё страшную трущобу.

День идет и другой идет, на третий день доходят они — стоит избушка. Ожидали они — думали, что тут какая-нибудь живет старая ведьма в таком глухом лесу. И вот они стали стучать в эту избушку. И оказалось, что вместо старой ведьмы оказалась очень красивая дева. Приветствовала она их как хозяйка. И она сказала имя́: "Добро пожаловать, милости просим. Откуда вы такие дальние гости, с чем вы сюда приехали и зачем?"

Стал ей рассказывать Иван-царевич по своей жизни. Что вот, настало ему время жениться, что он слыхал от старых людей, где-то есть на незнакомом острове такая-то вот царевна, которая единственно будет ему по душе. Царевна рассмеялась. "Странно, — сказала она, — как это люди знают меня. Я-то вот и есть самая. Ну, только можешь ли ты быть моим женихом? И вот давай сейчас поедем вместе".

Она, значит, открыла свой ковер-самолет. Полетели они выше лесу стоячего, ниже облака ходячего. "Ничем я не занимаюсь, — сказывала царевна, — пользуюсь тем только, что чем мир божий живет. Как, понравились ли мои занятия вам?" — "Очень даже доволен, — сказал Иван-царевич, — потому я и сам бы мечтал такую же жизнь".

И она сказала, что, значит, будешь ты моим женихом.

Посмотрели они на все диковинки на свете, вернулись они в туё же избушку. А уж тут солдат в живых не было. Остались от них только одни кости. И вот они полетели, где стоял ихний флот. Флот уже их обратно поехал домой, не считая уже в живых Ивана-царевича. А Иван-царевич вступил на ихний флот, на свой корабль. Ну и царевна сказала, что этот флот теперь нас знает. "Теперь мы этот флот превратим его в неизвестную сторону, а сами поедем в твое отцовское государство. Но только чтобы не было эта тайна открытая твоёму брату и твоёй невестке".

Пошел назавтра Иван-царевич (когда по приезде) к брату своему Федору. Приходит, спрашивает, где его брат. Брата его дома не было. Слуги сказали, что он теперя уже не царем. Брат так страшно удивился. "Чем же должон он теперь быть?" — спрашивает у слуг. "Дак ведь он уж теперь свиней пасет. Почему он не ученый политике, вот сама государыня правит всем царством".

Вот приходит он домой. Рассказывает своей царевне с горечью и со слезами. "Вот до чего довел брат себя — пасет свиней". Царевна удивилась, конечно: "Ну ты, Иван-царевич, выручай брата".

Вытащила она сундучок, в сундучке у ей было мыло и полотенце, велела ему она умыться этим мылом и утереться этим полотенцем. Теперь он стал похож: как есть на брата.

"Теперь же ты иди в поле, ищи брата, где он пасет свиней. Скажи своему брату, что вот, я пришел тебя, любезный брат, выручать. Зачем допустил своей жене так властвовать над собою, и вот оставайся ты здесь в поле, а я пойду со свиньями во дворец. Заставлю ее, чтобы она опять стала любить тебя".

Конечно, брат пошел, отыскал своего брата, хотя уж физиономия осталась та же на нем, по наряду же своему и внешности он не похож; был на царя. Каким-то уж был забросанным замухрышкой. Брат его отдал почтение как царю и поклонился ему в ноги. Тот с удивлением хватает его: "Что ты, зачем такая почесть? Я ведь теперя не царь. Сам видишь ты, что я теперь свиней пасу седьмой год. Какой же вы это странный человек не знаете?" — "Конечно, я бы не знал, братец мой, которою изведал я от ваших слуг, как ты мог допустить себя, значит, в старое низкое положение?" — "Нельзя было, потому что она такая страшная колдунья. Когда ложиться приходилось с ней в спальне, одна ночь приходилась мне цельной вечностью, когда положит руку на меня, как будто бы я сижу в кле́щах. И вот она стала меня журить, что ты недостоин царского звания, а уж лучше я тебе дам полегче службу. Тебе будет попросторнее ходить в поле со свиньями. — Я-то и подумал — и вправду будет полегче, а пожить-то надо всякому. Вот моя жисть такая!" — "Нет уж, брат, мне тебя очень жаль. Уж ты теперь оставайся в поле — не ходи, а я пойду вместо тебя я, проучу я ее так, чтобы она видела, не давала над тобой такие разные издевательства".

Брат Федор удивился так сильно: "Да неужель же ты мог быть моим братом, который уже семь лет пропал бесследно? На такое на неизвестное место, где его могла заесть ведьма?" — "Нет, уже, брат, это не ведьма, а это уж настоящая невеста. Так ты смотри, когда будешь жить со своей царицей, никогда не пророни ей слова обо мне".

И потом они вот схватились в объятия два брата, стали обниматься и целовать друг друга.

И потом оставил брата своего в поле. Погнал Иван-царевич свиней, пригоняет он свиней во дворец и командует, как повелитель, над слугами: "Что вы все так это разбросались, ходите? Никто не знает своего места! Довольно слабо я дался вам, так попытал вас, какого направления вы ко мне! Это только жена моя так издевается, нет уж, теперь я — будет! Ради притворства походил. А вот уж теперь если хочет, так я буду отправлять ее свиней пасти. Если только будет любить меня, то и будет моей женой, а то иначе я с ей поступлю".

Слуги все так страшно удивились: "Смотри-ка, и верно не на шутку он высказывает себя так повелительно!"

Все с боязнью поглядели на него. Он никуда даже не угнал свиней, а сам пошел в царские палаты. И заходит прямо в царскую опочивальню. И охает: "Ах, как я сильно устал — надо будет отдохнуть!"

Живо, значит, горничная с удивлением побежала царице в кабинет, что государь пришел в спальню. Царица так страшно удивилась, что бы значило с Федором. Что это, разве он с ума спятил.

Сейчас же оставила все дела, и пошла в спальну, и топнула ногой на него, и заревела на него прямо-таки нечеловеческим голосом: "Что ты, мерзкой, так позволил пожаловать сюда?" Царь Федор садится на спальне: "Что это|' государыня, правда или шутите?" — "Кака это шутка! Я сейчас велю вас убрать отсюдова". — "Ах, вот что, — царь Федор говорит, — и вправду ты не шутишь!"

И соскакивает он со своей спальни. А этая уже побежала к нему за слугами, а он мгновенно вцапался в ее головные уборы и сорвал с нее, как будто бы с публичной девки. Она не в состоянии была с ним бороться больше. И была у него с собой нагайка, которой он пас свигней, и стал он ее пороть, и до тех пор порол, когда оставилась она без сознания. Без сознания он уложил ее на кровать. И когда она очувствовалась, и увидела коло себя Феодора: "Что же это, Федя, с тобой случилось так?" — "Нет уж, это не со мной случилось, а с вами. Это я ведь только для притворства сделался пастухом, а на другой раз ты смотри, не вздумай опять таку же штуку проделывать".

Царица стала вся избитая, истрепанная. Стала просить царя Феодора, чтобы он ее простил. "Нет уж, простить-то пока я не прощу вас, а посмотрю, как вы будете вести себя. Тогда уж я буду вам приближенным человеком. А то уж я просто совсем отвыкнул за эти семь лет". Царица с воплем всего его целовала: "Нет уж, теперь я не позволю себе этого". — "Ну, и ладно, — сказал Феодор. — Снарядить сейчас же мне вот карету. Поеду я в поле и подберу там свои безделушки".

Царица строго распорядилась над своими конюхами: "Сейчас же чтобы было все это представлено, карета!"

Тотчас ему подали карету, и он выходит сейчас как не пастух во всем своем царском величии. Пышно он был одет, и усаживали его в карету слуги его. И он поехал в поле, где находился его брат. Когда он приехал к брату, незаметно оставил своих слуг с каретой, а сам пошел в ближний лесок, где его с нетерпением дожидался брат.

"Ну уж, брат, устроил для тебя все как следует. Только будь уж сам поаккуратнее, а то уж будет, пропадет твое дело — останешься навек пастухом. Смотри, ничуть не пророни никогда ей слова об себе и обо мне. Не ставьте себя в слабость как быть царем. Всегда чтоб была она у вас в большом подчинении. Теперь можете идти и садиться в карету и ехать обратно во дворец".

И брат его, значит, попрощался, и они поцеловались. Пошел он к назначенному месту, где его стояла карета. Тут слуги его встречают, и подхватывают под руки, и садят с царским почтением, а он им дает такие строгие исполнения: "Будет, довольно, уж потешилась государыня!" И поехали они во дворец.

Царица его встречает у царских врат. Слуги подстилают ковры, по которым сходит царь Феодор в пышные зерцала. Там уже был подготовлен обед, и все стоят там, разнообразная знать. Которые все стояли с низкой покорностью. И он даже принял, не отдав имя́ поклона. Вот тут уж все-то и подумали: "Натворила теперь, значит, царица, теперь, пожалуй, всем-то нам придется нелегко!"

И после этого стал жить царь Феодор мирной жизнью, а царица так куда тебе стала! Ни в сказке сказать и ни пером описать — все ему представляла живности, а царь был как занят царскими делами, не обращал на это никакие внимания.

Иногда станут прогуливаться вечерней прогулкой, и всегда в одиночку.

Царица стала его подозревать. И у ней была верная служанка по прозванию девка Чернявка, и она ей наказала, чтоб следить за царем, куда удаляется вечерней прогулкой. Девка Чернявка стала переболакаться в скомороха. И стала всегда на виду у царя. Всегда в незнатное время забавлят царя на пути его. А царю так очень понравилось. Все ж таки хоть не один. Для людей-то не так будет заметно. И когда он подходил ко братной квартире, уже отсылал ее на проход по улице. Незаметным образом заходил он к брату, и это повторялось несколько раз. И все сопровождал его этот скоморох. А ему это очень нравилось. А когда девка Чернявка являлась обратно к государыне, что вот государь заходит неизвестно в какую квартиру, где нет никакого адресу. Царица стала удивляться, что не явился ли это его брат: она как его помнит, что он был способен на все.

И вот в одно прекрасное время, это уже было как семь часов, в спальне — жили они уже хорошею жизнью, наслаждались, и царица сумела как обойти царя. И стала ему говорить, что же мы живем в государстве, приходится этому всему народу покупать все с купли, продукты эти все и все такое: "Как бы это все приобрести нам. Я слыхала от старых людей, где-то за тридевять морями, за тридесять землями есть ходит вепря-кабан. Носом роет, хвостом боронит, взади хлеб растет, и тогда бы у нас государство было лучше". — "Дак не знаю, — сказал ей царь. — Может, я поищу таких людей". — "Ну, так ты уж, Федя, постарайся".

Царь-то вот тут и сказал, что есть у меня один знакомый человек. Я его спрошу, что, может, он и не согласится ли.

Вот при всей этой любезности он и выдал себя. Вот тут-то царица и сдогадалась, что у него есть брат жив-здорав. Вот она стала настойчиво и любезно просить его. Такие ласки представляла, что едва ли где встретишь, а царю так это и вовсе по сердцу было. Он дал ей честное слово, что я постараюсь.

И вот однажды вечернею прогулкой пошел он туда же, где его жил брат. Ну уж тут-то не было никакого скомороха ради того, чтобы не было подозрений. Вот он заходит к брату и заводит речь: "Вот бы что, братец, я слыхал у родителя своего, где-то есть за тридевять землями, за тридесять морями, мол, есть ходит вепря-кабан. Носом роет, хвостом боронит, взади хлеб растет. Вот это бы недурно было нам приобрести. Не можешь ли ты, братец, это достать?" А брат его сказал: "Нет уж, братец, я немножко подумаю (а ведь царъ-то не знал, что у него есть царевна. Он думал, что как раньше он жил уединенно, такг и теперя)".

И когда он обращался домой, царица никогда не делала ему этих запросов, чтоб не было подозрениев. А когда оставались, Иван-царевич стал говорить своей царевне, что, вот, брату его такого хочется достать: где-то есть вепря-кабан. Носом роет, хвостом боронит, взади хлеб растет, и вот как бы его достать.

Царица немного подумала и сказала, что, пожалуй, это можно: "Попроси у государя годовой паспорт".

Недолго это было, конечно, сделали ему. Представил паспорт.

В одну прекрасную ночь вынимает царица из сундучка ковер-самолет, и садятся они на этот ковер-самолет. "Подымайся, ковер-самолет, выше облаку ходячего, выше лесу стоячего".

Пролетают они на то утро в туё местность, где находится вепря-кабан. Носом роет, хвостом боронит, взади хлеб растет.

Царевна вынула платочек носовой и махнула на его платочек. Который (кабан) как будто бы приученой. Сразу пришел, и она сделала ему повеление, чтоб он пришел туда, где ихнее государство. А сами сейчас яке на ковер-самолет и обратно домой.

Однажды приходит его брат: "Ну, как, братец мой родимой, придумал или нет, как его достать". — "Чего думать-то — завтра надо его встречать. Назавтра же одевайся как свинопасом и иди в поле; дам я тебе этот платочек, он встретится с тобой, этот кабан, набежит на тебя, хочет даже пожрать тебя. Махни на него этим платочком, и он будет смирный, как приученый. И ты иди обратно, и он пойдет за тобою. И заходи во дворец, и он будет за тобою. И вот когда он во дворце будет пахать и будет хлеб расти — и ты давай распоряжение этот хлеб жать и убирать. И царица со страху будет в тереме, будет просить тебя, скажет: "Федя, убери этого кабана, поколь он эти все здания не перевернул". И дам я тебе посох, укажи этим посохом кабану, и кабан бесследно уйдет, а вечерком являйся ко мне".

Царь приходит домой, просит строгое распоряжение у царицы: "Где же моя пастушеская одежда?" — "А для чего тебе?" — царица спрашивает. "Как же, мне же нельзя, кабан же ведь меня не узнает так".

Где бы они ни взяли, все ж таки слуги отыскали его старую одежду, все ж таки хранилась она где-то. И вот, когда принесли ему одежду, он стал одевать ее и говорит народу: "Ах, ведь это я одеваю ради удовольствия. Могу я владеть всем".

Надевает он котомку, отправляется в поле. Все с удивлением так на это смотрят, что бы это значило.

В поле навстречу идет ему кабан. Носом роет, хвостом боронит, взади хлеб растет. А как скоро увидел царя, он тотчас же хотел его пожрать. А как он вынул носовой платочек, махнул на него, и он как будто бы вкопанный и приученой остановился. И вот обратно пошел Феодор, а кабан за ним. Он не взирая на то, что во дворе так чисто и так убрано, когда уж так заинтересовалась царица, и он пошел по ограде — и вот вепря-кабан не глядит ничего: носом роет, хвостом боронит, взади хлеб растет.

Царь дает строгий приказ хлеб убирать и просит царицу повиноваться. А царица-то со страху забежала в терем и с терему просит в трепете Феодора, чтоб он убрал этого кабана: "А то ведь, пожалуй, он и все тут у нас приворотит".

Царь Феодор показал ему посохом, и он пошел в чистое поле. Носом роет, хвостом боронит, взади хлеб растет. А там все же таки за ним убирают хлеб.

День прошел уже к вечеру, а царь Феодор отправился на вечернюю прогулку, а царица не успела опомниться с удивлением, она даже не могла его подозревать.

А он к брату — отдал ему платочек и посох. "Вот дак уж и, братец, у вас платочек и посох очень замечательные". — "Смотри, брат, помалкивай. Ничего, это все нам будет доступно".

И пошел брат домой. Приходит, и зажили они опять по-старому. Живут-поживают, жизнею наслаждаются, конечно.

Царь ничего этого не подозревает, а царица все же таки его выслеживала через девку Чернявку. И стала сумнение иметь: "Однако это брат все проделывает, не сам же он".

Однажды семь часов утра государыня опять-таки с царем так любезно обходится, все ему ласки предоставляет. Куда уж, в восхищении царь, не нарадуется всему этому. "А что же, Федя, я слыхала: правда или нет?" — "Что такое опять?" — "Старые люди говорили, когда я была еще в девицах, где-то есть за тридевять землями, тридесять морями, есть сорокопегая кобыла. На кажной пежине у ей по сороку жеребцов. Это, знаете, сорокопегая кобыла. На кажной пежине у ей по сороку жеребцов — сорок пежин у ей было, и в каленой пежине табун — целое богатство в государстве".

Она стала его просить, нельзя ли воспользовать ему кобылу как-нибудь. "Ну и что же, — Федор сказал, — это я помогу. Я подумаю, можно ли ее достать".

И однажды он вечернею порою удалился на прогулку, конечно, и опять же к брату, любезным разговором с братом. Он опять же не указывает на царицу, а указывает на своего родителя покойного, где-то вот есть сорокопегая кобыла, и на кажной пежине по сороку жеребцов. "Может быть, это в сказке, а может быть, это правда. Если только правда, не достанешь ли, Ваня, так эту кобылицу?" — "Да где же это, братец, это ведь надо подумать!"

Очень даже благодарен остается брат, что думает. Ну уж думает: "Удовлетворю-то я все-таки свою царицу".

И вот, значит, уходит брат домой. А Иван-царевич обращается к своей царевне. Рассказывает всю эту историю. Царевна отвечает: "Так, пожалуй, можно. Вот, пожалуй, сегодня же мы и поедем".

И вот она сейчас вынимает свой сундучок, а из сундучка вынимает ковер-самолет, и садятся они на ковер-самолет, поднимаются выше леса стоячего, выше облака ходячего. Тогда полетел ковер-самолет за тридевять морей, за тридесять земель, в чистое поле, в широкое раздолье, — там ходит сорокопегая кобыла, и так, значит, на кажной пежине по сороку жеребцов.

И вот тут-то она дает ему, значит, уздечку тесмённую и отправила его, значит, навстречу кобылице.

И кобылица на него кинулась, свирепо хотела забить его копытом. И он махнул на ее уздечкою тесменною. И он, значит, поймал ее на уздечку тесмённую и приехал к царевне.

Царевна вынула чего-то и дала поесть кобылице и сама сейчас же на ковер-самолет. И обратно в путь.

Вечерком приходит к ему брат: "Ну что, как, брат, придумал, как, можно ли кобылицу достать?" — "Да что, брат, завтра же одевайся в свою пастушескую одежду. И на вот тебе ветку зелени и вот эту уздечку. Когда кобылицу ты увидишь в поле, махни на ее этой уздечкой, и она станет как вкопанная. Надевай на ее уздечку и веди в государство, а когда не понравится твоей царице эта кобылица, то вывести ее в улицу и скормить ей эту ветку зелени. Тогда может она удалиться".

И вот приходит брат домой очень так свирепой, и государыня приходит ему в спальну, спрашивает его: "Что, Федя, вы такой печальный?" — "А как мне не печалиться, когда только на словах твои ласки. Опять же заставляешь мне пастушескую лопоть одевать". — "Ну да уже ладно, Федя, теперя как-нибудь поладим".

И Федор-царь ложится спать, так что утром поднялся, еще царица спала. Надиёт он на себя пастушескую ло́поть, и пошел он в чистое поле, в широкое раздолье, и увидал он там, на зеленой мураве ходит сорокопегая кобыла, на кажной пежине по сорок жеребцов. И он стал к ей подходить, и вот она бросилась на его, хотела забить его копытами, и вот он махнул на ее уздечкой тесмённой. Которая сейчас же стала, как вкопанная.

Надиёт уздечку, ведет ее во дворец. И все табуны, все жеребцы за ними. Много наделали переполоху в государстве. Жеребцы эти все со страшной свирепостью и перегрызли многих тут извощичьих и ломовых лошадей. От которых не было пощады. А царица с трепетом ревела в тереме: "Пожалуйста, Федя, убери эту кобылу. Совсем она будет нам не по сердцу".

А он выводит ее за вороты, дает ей пучок зелени. Она уходит в чистое поле, в широкое раздолье, а Федя обратно в спальню. Давай раздеваться, прибрал тут пастушескую одежду, а он с таким большим разеванием говорит: "Ах, как сильно я устал!" А царица тогда уж совсем присмирела.

Вот стали жить да поживать, и все государственные дела шли как следует. Проживши они три года. Царица опять стала так печальна. Стала она толковать со своей девкой Чернявкой, что это не сам Федор работает и все ж таки кто-то есть у него. Девка Чернявка отвечает: "А вот что, государыня, я слыхала от старых людей, за тридевять землями, за тридевять морями, за тридесятым царством есть там где-то богатырь Буй-волк, обвертывается он волком. Мимо его никакой человек не проезживал, и зверь не прорыскивал, и птица не пролетывала. И вот ты вели достать от него меч-кладенец. Хотя его и дома не будет, то меч-кладенец может убить его".

Вот тут царица осталась очень довольной.

В одно прекрасное утро расположением хорошего духу царица стала просить опять царя Феодора: "Вот уж, Федя, нам бы завестись-то..." — "Чем опять?" — "Я слыхала от старых людей, что где-то есть за тридесять землями, за тридевять морями, за тридесятым царством, есть там где-то Буй-волк. У него есть меч-кладенец, который без него может рубить. Вот хорошо бы было его достать сюда". — "Вот уж напрасно, нако, государыня, мы затеваем. Не может быть речи об этом. Ну да ладно, все ж таки попробуем".

Царица осталась очень довольной. День проходит, другой и третий. На четвертый день идет царь к брату, не идет уж он вечером, а идет днем, чтобы не было особого подозрения. Брат его встречает, целует, обнимает: "Ну, что, Федя, так призадумался?"- "Дак вот, брат, все охота испытать на свете". — "А чё ж таково?" — "Я слыхал прежде от покойного родителя, где-то за тридевять землями, за тридесять морями, за тридесятым царством есть дремучий лес. В этом дремучем лесу находится заколдованный замок, в этом замку проживает Буй-волк богатырь со своей матерью, У него есть меч-кладенец. Не надо никакой страты и ничего — он может сам рубить. Вот как бы его достать!" Брат немного подумал и сказал: "Нет уж, брат. Я могу теперя только подумать и ничего не могу теперя сказать, иди ты теперя домой".

А потом уже Иван-царевич стал беседовать со своей царевною: "Что правда это или люди врут?" Царевна немного подумала: "Да, Иван-царевич, за тридевять землями, за тридесять морями, за тридесятым царством есть дремучий лес. В этом дремучем лесу находится заколдованный замок, в этом замке проживает Буй-волк богатырь со своею матерью. У него есть меч-кладенец. Не надо никакой страты и ничего — он может сам рубить: это правда, так уж это правда. Ну уж только трудно придется тебе. Может быть, придется оставить там тебе буйну голову свою. Пред смертью, может, придется, так умойся, причешись и оставь после смерти перстень свой. Вот этот, чтобы знак был его жизни, чтобы знать, значит, кто был такой".

Он недолго сумневался, велел снарядить флот царю Феодору. С этим флотом поехали два брата. Год едут, другой едут и на третий год достигают край земли — оставляет он флот у берегу, и оставляет он их на три месяца. Если только в три месяца он не вернется, то боле его ждать некуды. А они дали ему ширинку, и шатер, и обеденный прибор, заморского варенья и сластей для прохлажденья, и пошел тогда, куды глаза глядят. Шел он шел, значит, пока хватало его силы, и зашел в дремучий лес. В этом-то дремучем лесу он нашел замок. Замок — сидит старуха. Поздоровался Иван-царевич с этой старухой: "Здравствуй!" — "Здравствуй, мил человек! Откудова ты пожаловал сюда?" — "Да, бабушка, так судьба меня застигла". — "Жалко тебя, милой человек. Буй-волк прилетит скоро, и он может тебя съесть". — "Так что же, бабушка, не придется мне боле с ём говорить?" — "Нет, милой человек, он не любит этого". — "Ты, бабушка, будь настолько добра, заставь за себя бога молить, сохрани меня как-нибудь, сохрани меня как-нибудь на покаяние души моей". — "Ну ладно, милой человек. Я превратю тебя в иголку. Хотя он прилетит, дух-то услышит, искать будет, но все же ему нельзя будет в руки-то лезть чужие".

И вот преобратила она его в иголку. Невзадолгое время прилетает Буй-волк: "Фу, что-то это такое? Видом не видано и слыхом не слыхано. Чтобы такая иностранная кость сама во двор пришла! Дак давай, мать, скорей его сюда! Есть хочу — так больно проголодался". — "Что ты, сыночек, ты ведь летал везде и нахватался этого духу. Так вот будто тебе и пахнет". — "Ну нет, мать, все же-таки меня не проведешь, а вот давай сейчас лее". — "Нет уж, сыночек, я так-то тебе не дам, я дала такое обещание, чтобы сохранить, а уж со временем. Что хотишь, то и делай".

Конечно, мать преобратила его опять в человека.

Вышел Иван-царевич и поздоровался с этим волком: "А, Иван-царевич, зачем же ты сюда пожаловал? Или уж так тебе жисть надоела? А что же тебя заставило сюда прибыть?" — "Да вот видишь ли, я пообещал брату, чтобы достать брату ваш меч-кладенец". — "Ох, какой у тебя брат очень прыткий, без меня меч достать. Никто его не может трогать. Ни зверь и ни птица и никакой богатырь. В любое время может он поражать каждого". — "А вот я пошел наудалую, — Иван-царевич говорит ему. — Авось, может, и удастся счастье". — "Дак на какое же ты счастье надеялся? К чему же ты способен? У тебя есть сила или какая хитрость?" — "Дак вот я только способен в карты играть", — Иван-царевич говорит. "Вон де дак вот что — и я тоже не прочь. Если только ты проиграешь мне, то я должон тебя съесть". — "Ну дак что же. Тогда давайте уж играть в карты".

Сейчас Буй-волк вынимает карты, начинает тасовать. Иван-царевич — нет, говорит, Буй-волк, я ведь сейчас не могу в карты играть. "А зачем же?" — говорит. "Я ведь сильно голодный", — говорит. "Да чо же — тогда мы попросим чо-нибудь покушать. Ну-ка мамаша, давай-ка нам чего-нибудь такого покрепче покушать".

Мать приносит им щи укладны, сухари булатны. И вот садятся они за стол. Иван-царевич ложку, а Буй-волк две иль три. Что он жевал да что. Буй-волк все это съел.

Иван-царевич опять остается голодный. "Ну, тогда время идет. Давай начинать".

Буй-волк растасовал колоду, разделил карты, начали играть. День играют, и другой играют, и третий. Так уже неделя прошла, а все же-таки обыграть никто не может. Иван-царевич сильно утомился, даже уже и спать захотел, начинает дремать. Буй-волк ему говорит: "Что ты делаешь?" — "Извиняюсь, — говорит, — думу думаю". — "А какую же думу думаешь?" — "Стоячего лесу больше или лежачего". — "Дак это, брат, я не знаю, не могу сказать". — "А вот еще бы интересно это узнать. Может быть, жив буду, буду другим рассказывать". Тогда Буй-волк ему и говорит: "Ты пока колоду тасуй, а я слетаю, узнаю".

Он-то думал скоро это сделать, а пришлось ему целую неделю возиться. А в то время Иван-царевич навалился на стол и спал.

А как прилететь ему — он опять тасует колоду карт. "Ну что, как, брат, узнал?" — "Да, узнал". — "Ну и что же?" — "Да лежачего боле". — "Хорошо, значит, давай играть".

Опять играют неделю, вторую играют — опять начинает Иван-царевич дремать. "А что ты, брат, делаешь?" — "Да не говори, больно задумчивый человек я". — "Дак об чем же вы думали?" — "А вот я думал: женского полку больше или мужского". — "Это, брат, я не знаю". — "Раз уж вы могли лес узнать, дак вы можете и людей узнать, будьте добры, сделайте это, узнайте".

Буй-волк улетел, а Иван-царевич свою ширинку достал, наелся, напился и на стол спать навалился. А как прилететь ему, он опять тасует колоду карт. "Ну что, узнал?" — "Узнал. Женского полку боле". — "Ну, начали опять играть".

Играли, играли, играют неделю, вторую, играют и третью, Иван-царевич начал дремать. "А что же ты, брат, делаешь?" — "Да вот все думу думаю". — "А какую же думу думать?" — "Которого боле: звезд на небе али травы на земле". Тот сразу отказался, что не знает. А он к нему: "Ну вот, уважьте, Буй-волк, боле я вас не буду уж беспокоить".

И вот он прилетает, и Буй-волк не узнал и травы на земле и звезд на небе. И думает себе: "Но уже что же это я теперь должен сказать Ивану-царевичу? Ведь он меня просмеёт. Соврать неудобно. Я ведь не любитель врать".

А когда он вернулся обратно, Иван-царевич спит, не пробудился. Вот тут-то и думает Буй-волк: "Вот теперя ты и мой. Хотя и я не сосчитал — но и ты-то уснул, не проснулся до меня".

И взял колоду карт — давай тасовать. Тасует и чертит на бумаге знаки-цифры: будто бы он и день тасует, и другой, и третий и все будто бы не может Ивана-царевича добудиться, а сам совсем его рукой не трогает. И потом стал Буй-волк будить его. Когда Иван-царевич пробудился, и показывает ему рукопись: "Я старался для тебя, как для человека. Устал, все вот счеты сводил — нет уж, видно, придется с тобой порешить сейчас же". Иван-царевич видит себя проигранным, конечно уж. "Что же, значит, дело мое проиграно. Решай, что хотишь". — "Ну давай, идем сейчас же".

И потом он его просит перед смертью своей, чтобы он дал ему умыться. Вынимает он полотенце и обручальное кольцо. Как увидел его Буй-волк — и ахнул: "Оказывается, это мой зять!"

И поймал его в объятия. И стал его целовать. И стал, значит, звать мать к себе. Мать, увидя это, стала очень плакать, обрадовалась своей потерянной дочере́. Задали они такой уж большой пир тогда. На столах уже были не щи укладные и не сухари булатные, а совсем другое дело.

И вот Буй-волк ему и дает меч свой кладенец. Но только Иван-царевич сказал: "Теперя время уже просрочено, и теперя флот мой уже ушел обратно домой". Ну и Буй-волк ему сказал: "Садись за меня и накрепко держись — за шерсть мою держись".

И догнали они флот на половине пути. И опустилися на корабль. Где все в страхе и трепете не знали, что делать, и царь Феодор тоже. Но только благодаря тому, что узнал брата своего, успокоился он.

Тогда он уже не Буй-волком был, а каким-то красавцем. Ну потом поехали они в ихнее знакомое государство. Приезжают; они туда, отправляют царя Феодора к царице. "А утречком потолкуем мы сами".

Буй-волк и Иван-царевич отправились к царевне. Которая так долго ждала Ивана-царевича живым или мертвым к им. Бросилась она в объятия Буй-волку: "Ах, братец мой родимый, не думала я тебя увидеть. Уехала без ведома вашего. Позавидовала скромности Ивана-царевича. И вот сейчас я вам извиняюсь". (Царевна все это говорит брату.) — "Ну да ладно, покамесь будем дело продолжать, об этом поговорим опосля".

Когда переночевали, а назавтра пошли к Феодору-царю. Взяли с собой меч-кладенец. Которы (то есть — царь с царицей) в ожидании его ждали с хлебом с солью.

Царица когда увидела — не успела ахнуть и померла. А царя Феодора оставили — так уж просто, как будто знатного человека, а Иван-царевич женился на сестре Буй-волка и сделался царем. И устроили пир большой, свадьбу. Такой был славный пир, продолжался цельную неделю.

Там вино рекой лилось, даже и выпить мне пришлось. Квасу и пива много пил, да только лишь усы замочил, а по усы текло и в рот не попало.

Буй-волк и Иван-царевич

За тридевять земель, в тридесятом царстве, в славном могучем государстве жил-был царь. У царя было два сына. Старшего сына звали Федор-царевич, младшего звали Иван-царевич. Вскоре царь помер, остался царствовать Федор-царевич. Задумал жениться Федор-царевич и стал искать себе невесту. Однажды он услышал, что за тридевять землями, за тридевять морями, в тридесятом царстве, в славном девичьем государстве живет прекрасная Царь-девица. Поехал он ее сватать вместе со своим братом Иваном-царевичем. Когда поехали они на кораблях, то приехали они в то царство, в славное девичье государство. Высватал себе Федор-царевич прекрасную Царь-девицу, и поехали в обратный путь.

Когда ехали обратно, на пути повстречались с одним кораблем. Иван-царевич обменялся словами со встречным кораблем, чтобы перейти ему на их корабль. Так перешел он на чужой корабль. На корабле Иван-царевич увидел молодую девицу неописуемой красы. Стал Иван-царевич сватать ее, она сказала ему: "Я до тех пор замуж: не выйду, пока своих родных не увижу".

А кто ее родные, она этого не говорила. Когда хватился Иван-царевич свой корабль, то его не тут-то было. Брат со своею женою уехал в свое царство. Иван-царевич хорошо понял, что брат позавидовал половине его надела и захотел перевести на себя.

Иван-царевич взял красавицу и попросил капитана корабля перевезти на сухой берег. Капитан корабля перевез их на другой берег. Иван-царевич пошел со своей молодой красавицей в свое государство. Вдруг она расстилает свой ковер и велит Ивану-царевичу садиться на ковер, а Иван-царевич думает, что она хочет отдохнуть. Вдруг она проговорила такое слово: "А ну-ка, ковер-самолет, подымайся выше леса стоячего, ниже облака ходячего".

Прилетели они в одну минуту в свое государство. Говорит она Ивяну-царевичу, чтобы он никому не открывал, что такая-то красавица живет у него. Иван-царевич привел свою тайну в свою спальню, и никто их не видал. А когда он выходил, то дверь он закрывал на замок, а когда приходил, то всегда брал дверь на крючок. И видит он, у брата старшего Федора-царевича с женой дело не ладится: она всегда его бранила, ругала и впоследне даже поколачивать стала. Так что Ивану-царевичу стало жалко брата Федора-царевича.

Однажды Царь-девица говорит Федору-царевичу: "Если ты мне не достанешь вепрю-кабана, который носом роет, хвостом боронит, а взади хлеб растет, то заточу я тебя в темницу, и будешь сидеть веки веков".

Федор-царевич испугался, стал искать помощи, и он обратился к брату Ивану-царевичу: "Родимый ты мой брат, не поможешь ли ты моему горю? Жена моя в корень меня заела". — "А за что?" — спрашивает Иван-царевич. Федор-царевич отвечает: "Жена велит мне достать вепрю-кабана, который носом роет, хвостом боронит, а взади хлеб растет". Иван-царевич пообещал помочь своему брату и говорит: "Дай мне время, я прежде подумаю, погадаю, а потом тебе скажу".

Приходит Иван-царевич в свою спальню и спрашивает у своей дорогой красавицы: "Что мне делать? Брат мой просит о помощи. Злая жена его в корень, заедает, велит ему привести вепрю-кабана, который носом роет, хвостом боронит, а взади хлеб растет. Скажи, моя дорогая, есть ли такой кабан?" Молодая красавица говорит: "Кеты". — "А что же, можно его достать?"- "Вполне можно", — проговорила красавица. "Так вот, помоги ты мне его достать. Мне жалко своего брата".

Она вынимает из кармана свой платочек и подает Ивану-царевичу: "Если только придется тебе повстречаться с этим кабаном, то махни на него этим платочком, то он смирнее будет теленка. Куда бы ты ни пошел, он пойдет за тобою".

Пошел Иван-царевич в чистое поле — широкое раздолье. Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, скоро сказка сказывается, да дело не скоро делается. День он идет, другой, на третий день попадается ему вепря-кабан, носом роет, хвостом боронит, взади хлеб растет. Когда увидал кабан Ивана-царевича и налетел на него, хотел своими клыками засечь, а Иван-царевич встречу махнул платочком, и кабан стал смирнее теленка. Тогда Иван-царевич пошел передом, а кабан пошел за ним.

Привел Иван-царевич кабана в свое государство. Когда кабан зашел за Иваном-царевичем в царский двор, стал он носом рыть, а хвостом боронить, а взади хлеб стал колоситься. Выскакивает Царь-девица и просит Ивана-царевича, чтобы он его выгнал на улицу, а то он взроет весь дом и ходить нельзя будет.

Вышел Иван-царевич на улицу, а кабан за ним. Махнул по дороге платочком, и кабан ушел в чистое поле — широкое раздолье. А после этого Федор-царевич стал в согласии жить со своей царицею. Прожили они не так долго. Царь-девица опять взбесилась, потому Федор-царевич ей не люб был. Стала она снова бить, кричать на него, и говорит она Федору-царевичу: "Если ты мне не достанешь сорокопегую кобылу, на кажной пежине по сорок жеребцов, на каждого жеребца по сорок кобыл, то я тебя тогда брошу в помойную яму".

Федор-царевич испугался, опять прибегает к своему брату Ивану-царевичу: "Братец ты мой родимый, избавь меня от этой напасти". Иван-царевич пожалел своего брата: "Погоди, братец, я маленько подумаю".

Приходит в свою спальню и говорит своей возлюбленной красавице про жизнь своего брата. Просит Иван-царевич свою красавицу помочь ему выручить брата, чтобы достать сорокопегую кобылицу. Она, не долго думая, вытаскивает уздечко тесменное и говорит: "Когда ты пойдешь и увидишь сорокопегую кобылицу, которая налетит на тебя со злобою, а ты махни этой уздечкой на кобылу. Она станет, как вкопанная, подходи тогда, надевай уздечко, садись на нее и поезжай, и побегут за тобой жеребцы и кобылы".

Взял Иван-царевич уздечко и пошел в чистое поле — широкое раздолье. День идет, другой, а на третий день кобыла бежит, налетела на Ивана-царевича и тут же хотела загрызть его. Он махнул на нее уздечкой тесменной, и она стала как вкопанная. Надел Иван-царевич на нее узду, сел на нее и поехал. Все какие только были жеребцы и кобылы побежали за ней. Приехал он в свое государство, заехал во дворец к брату Федору-царевичу. Федор-царевич со своей Царь-девицею вышел на крыльцо, и жеребцы налетели на них, чуть им головы не оборвали. Они успели заскочить в свои белокаменные палаты. В окно ревет Царь-девица, чтобы выгнали всех, эта забава ей не по душе. Иван-царевич вывел кобылу на улицу, скинул с нее узду, и кобылица ушла со своим табуном в чистое поле — широкое раздолье. Иван-царевич зашел в свою спальню, а жена Федора-царевича сразу присмирела.

Прошло немного времени, как жена Федора-царевича опять начала беспокоить Федора-царевича и стращала его лютою смертью, которою, пожалуй, никто не придумает. "А если достанешь от Буй-волка меч-кладенец, тогда тебя помилую от смерти".

Федор-царевич закручинился, запечалился, горячими слезами заливается. Увидал он своего брата родимого Ивана-царевича и стал ему кланяться и просить, чтобы еще помог ему в его горе. "А какое твое горе?"- спрашивает Иван-царевич. Федор-царевич ему и отвечает: "Опять злая жена заела меня, угрожает лютою смертью, да такой, что никто не придумает, и велит она мне достать от Буй-волка меч-кладенец". А Иван-царевич отвечает таковое слово: "Так вот, родимый мой братец, я прежде подумаю и погадаю".

Удалился Иван-царевич в свою спальню и стал говорить своей дорогой красавице: "Вот что, дорогая красавица, есть ли возможность достать от Буй-волка меч-кладенец? Если есть возможность, то скажи, что есть, а если нет, то лучше я пойду сложу свою буйную голову". Говорит ему дорогая красавица: "Что ты, что ты, Иван-царевич, лучше я сложу свою голову, чем ты свою, но помогу я тебе достать меч-кладенец. Иди скажи прежде своему брату Федору, чтобы он флот снарядил и чтобы капитан корабля был под твоим приказанием".

Пошел Иван-царевич доложил своему брату Федору-царевичу о снаряжении флота и послушании Ивану-царевичу капитана корабля. А сам пошел обратно в свою спальню. Когда зашел в спальню, то встречает его красавица девица. В руках держит полотенце и подает Ивану-царевичу именной перстень. "Когда тебе будет предстоять верная смерть, то ты перед смертью умойся и вытрись этим полотенцем".

Поцеловала она Ивана-царевича в сахарные уста, проводила его до дверей, а сама сильно призадумалась.

Вышел Иван-царевич из своего государства и пошел к морю синему. У берега стоял снаряженный флот. Заходит Иван-царевич на корабль, приказывает капитану корабля плыть на восточную сторону.

Плыли они очень долгое время, плыли они год, другой, а на третий год они подъехали к берегу. Берет Иван-царевич шлюпку и двух матросов, и велел он отвезти себя на берег. Когда его отвезли к берегу, Иван-царевич наказал, чтобы во что бы то ни стало ждать его. Пошел он к лесу дремучему. Шел он близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, скоро сказка сказывается, а дело не скоро делается. Вышел он на чистую поляну, а на поляне стоит белокаменный дворец. Подходит ко дворцу, отпирает вороты и заходит во внутрь дворца. Во дворце сидела старуха, старая-престарая, белая как лунь. Поздоровался он со старухою, она тоже поздоровалась с ним, и стала спрашивать старуха: "Откуда и куда путь держишь?" Иван-царевич стал ей откровенно говорить: "Я послан из одного государства и хочу видеть Буй-волка". Она ему и говорит: "Увидеть тебе Буй-волка не на радость, а на горе, он все равно тебя съест. А вот прежде всего нужно смягчить его сердце. Я оберну тебя иголкой и буду шить сидеть, а Буй-волк, когда прилетит, учует твой дух и станет требовать тебя. Я до тех пор тебя не буду показывать, пока не смягчится его сердце".

Пока обернула она его иголкой, вдруг Буй-волк упал на крыльцо, аж весь двор ходуном заходил. Заходит он в белокаменную палату и сказал таковое слово: "Фу, фу, фу! Русской кости видом не видано, слыхом не слыхано, а теперь русская кость сама во двор пришла".

И говорит старухе: "Давай я есть ее буду". Старуха и говорит ему: "Ты сам по всему свету летал, русского духу нахватался, да и говоришь, что русская кость сама во двор пришла".

А Буй-волк походил немного и лег отдохнуть, и сердце у него улеглось, и он стал просить у матери поесть. В это время она выпустила Ивана-царевича. "О Иван-царевич, — говорит Буй-волк, — зачем же ты прибыл сюда ко мне?" А Иван-царевич отвечает: "Что ты, Буй-волк, не накормил, не напоил, да вестей спросил?"

Тогда мать стала наставлять на стол щи укладны и сухари булатны. Буй-волк просит Ивана-царевича садиться за стол, и стали они кушать. Иван-царевич только ложку, а Буй-волк две-три хлебнет и в момент, что было и что не было, все съел. Стали они беседовать. Буй-волк и говорит Ивану-царевичу: "Все же, Иван-царевич, я должен тебя съесть, потому у меня здесь предел такой". А Иван-царевич ему и говорит: "Все же ты не должен меня съесть, а вот давай играть в карты. Если ты меня обыграешь, то тогда съесть можешь, а если не обыграешь, то не можешь съесть меня".

Начал за столом Буй-волк карты тасовать и говорит: "Давай сделаем договор, чтобы в карты играть и не дремать, а кто задремлет, тот проиграет".

Сели, начали играть. Играют месяц, другой, а в третий месяц Иван-царевич задремал, а Буй-волк и говорит: "Что ты, Иван-царевич, дремлешь?" — "Нет, не дремлю". — "А что ты поник головою?"- "А я это думушку думал". — "А что же ты задумал, Иван-царевич?" — "Задумал — стоячего леса боле или лежачего?" Тогда Буй-волк и говорит: "А кто же может знать, стоячего боле или лежачего?" Царевич и говорит: "Ты, Буй-волк, здорово летаешь, полетай, посмотри, а я до тебя буду карты тасовать".

Буй-волк живо свернулся, стал, стряхнулся и полетел, а Иван-царевич прилег на диван спать. Буй-волк летал месяц, другой, на третий месяц прилетел Буй-волк, а Иван-царевич до него успел выспаться, сидит и карты тасует. Когда вступил в палаты Буй-волк, Иван-царевич спрашивает его: "Ну как, узнал, какого леса боле, лежачего или стоячего?" — "Да лежачего лесу боле", — ответил Буй-волк.

Мать им опять наставила щи укладны, сухари булатны. Стали есть они. Иван-царевич ложку, а Буй-волк две-три, и все щи съел Буй-волк, а Иван-царевич остался голодом. Опять начали играть в карты. Играют они месяц, играют другой, играют они третий. Иван-царевич опять задремал, Буй-волк говорит: "Что ты делаешь?" — "Думу думаю", — отвечает Иван-царевич. "А какую думу думаешь?" — "Я думаю, женского пола боле или мужского?" — "А кто может знать это?" — говорит Буй-волк. "Вы здорово летаете, вы и слетайте".

Буй-волк свернулся, стал, стряхнулся и полетел. А Иван-царевич после него лег спать. Летал он месяц, летал другой, а на третий месяц прилетел обратно, а Иван-царевич тасует карты. Прилетает Буй-волк, заходит в палаты, Иван-царевич спрашивает его: "Ну как, узнал мужского пола боле или женского?" — "Да, узнал, — женского больше".

Мать опять наставила на стол сухари булатны, щи укладны. Сели за стол и стали есть. Иван-царевич ложку, а Буй-волк две да три. Все щи съел Буй-волк, а Иван-царевич остался голодом. Сели они опять играть. Играют месяц, играют другой, на третий месяц Иван-царевич задремал сильно и, наконец, уснул. Буй-волк ткнул его под бок: "Что ты, спишь?" Иван-царевич стал извиняться, что уснул. "Можешь теперь меня есть, только дай мне перед смертью последний раз умыться".

Буй-волк показал ему на умывальник, а когда подошел он к умывальнику, скинул самоцветное кольцо своей дорогой красавицы и давай мыться. Когда умылся, вынул полотенце, стал он утираться, и в это время Буй-волк заметил это полотенце и подскочил к нему: "Где ты это взял полотенце?" — "Так это собственное мое". — "Да как же собственное твое, когда это полотенце моей родной сестры".

А когда Буй-волк взглянул на кольцо, то почти совсем на месте он замер. Это кольцо было Буй-волка, он спросил: "Где моя сестра?" А Иван-царевич сказал: "Мы с ней заручились друг друга навечно любить".

Тут Буй-волк схватил его в свои объятия, стал обнимать и целовать: "Значит, по сестре ты мне выходишь родимый зять".

А когда пошел Буй-волк и сказал своей матери о своей сестре, ее дочери, что это родимый наш зять, то старая старуха сразу помолодела, как тридцатилетняя. Буй-волк подошел к столику дубовому, постукал о столик своим показательным пальцем, вдруг ниоткуда взялись разные яства, напитки и наедки, заморские варенья и сласти для прохлаждения. Посадили Ивана-царевича за стол, стали пить, гулять и веселиться. И вот тут сказал Иван-царевич своему родному шурину, что приехал он от брата по его меч-кладенец, потому братова жена требовала, что хотела. Вот я и приехал.

Буй-волк живо собрался, об землю ударился, и Буй-волком представился, и дал свой меч-кладенец Ивану-царевичу, и велел садиться на себя, то есть на Буй-волка: "Садись да крепче за шерсть держись".

Полетел Буй-волк пыльчее вихря-урагана, как каленая стрела с туго спущенного лука. Поднялся выше леса стоячего и ниже облака ходячего. Догнали они тот флот, на котором Иван-царевич приехал. Флот, не дождавшись Ивана-царевича, отчалил домой. Вдруг Буй-волк упал на корабль, так, что весь флот задрожал. Все думали, что получилась какая-то катастрофа, а вместо катастрофы оказался Иван-царевич и Буй-волк. Капитан корабля стал извиняться, что он не дождался Ивана-царевича. Иван-царевич простил капитану.

Приехали в царство Федора-царевича, и тайно Буй-волк и Иван-царевич пришли в спальню Ивана-царевича, а сестра увидала своего брата Буй-волка, от радости даже заплакала. Садятся все трое за стол и начинают беседу. Иван-царевич стал расспрашивать про своего родного брата Федора-царевича, как он поживает. Красавица девица говорит, что Федор-царевич теперь свиней пасет. Царь-девица загнала его прямо в доску.

Назавтра утром рано Буй-волк и Иван-царевич ушли в поле, где Федор-царевич свиней пасет. Федор-царевич ходил босой, весь оборванный, кругом погоняет свиней, а когда он увидел Ивана-царевича, то он даже своим глазам не верил, а когда подошел и поцеловал своего любимого брата, тогда только поверил Федор-царевич своим глазам и стал рассказывать про свое житье-бытье, как он таскается со своими свиньями по полю.

Буй-волк об землю ударился, и Федором-царевичем представился, и взял кнут, и пошел со свиньями. Когда пригнал он свиней во дворец, то Царь-девица вылетела с нагайкой, и хотела она его стегнуть, а Буй-волк взял ее за шиворот, и пригнул ее к своим ногам, и давай этим кнутом охаживать ее; до тех пор дул, едва живую оставил. Дала она клятву Федору-царевичу почитать и любить всю жизнь. Буй-волк затребовал от нее царское одеяние, и когда он оделся в царское одеяние, то пошел к брату Ивану-царевичу, как будто бы Федор-царевич. А Федор-царевич сидел в спальне у Ивана-царевича. Приходит и говорит Буй-волк Федору-царевичу: "Живи и действуй, имей старшинство над своей женою".

Распрощались все они, и Федор-царевич ушел в свои палаты. Сами вышли на двор. Расстелила прекрасная девица ковер-самолет, сели все трое на него и полетели в Буй-волково царство. Учинили хороший пир. Пир был задан на весь мир. Я там был, мед-пиво пил и огурцами закусил.

Волшебное платье (хороший охотник)

В одной деревне был хороший охотник. Единственное развлечение у него было — это охота, и он из-зо дня в день ходил на охоту. Однажды он собрался и пошел на охоту. Ходил он до вечера. На охоте не мог никого повстречать, стал он думать: "Эко, какая неудача, проходил целый день, а домой надо вернуться пустому".

Он повернул домой и думает себе на уме, что попадет на дороге, то он и будет стрелять. Вдруг он увидел на лесине филина и хотел его застрелить. Когда охотник в него прицелился, то вдруг филин заговорил: "Охотник, не стреляй меня, я тебя научу многому. Если ты меня застрелишь, то тебе не выйти домой вовек".

Охотник остановился стрелять и стал расспрашивать его, почему он не может выйти. А филин говорит ему: "Очень просто, потому что ты хотел меня застрелить. А теперь я тебе скажу: за твой проступок ты должен мне отдать, кого ты не знаешь дома, а го иначе ты не выйдешь из лесу".

Мужик и думает на уме: "Что я не знаю дома? Я все знаю, у меня все наперечет. Ну ладно, не знаю, сколько денег у меня осталось дома, пусть он это возьмет, а другого у меня ничего нет, что бы я не знал".

"Ладно, даю тебе обещание, но только — что я не знаю отдать, — я на это согласен". А филин ему и говорит: "Дойдешь до дома, сам узнаешь".

Для охотника казалось, что он беседовал с филином один день, а на самом деле прошло уже много времени. Филин подает охотнику яйцо и говорит: "Возьми это яйцо и пусти его, оно покатится, и ты за ним пойдешь, а без этого яйца домой не придешь".

Охотник взял яйцо, пустил по траве, яйцо покатилось, и охотник пошел за ним. Яйцо так скоро катилось, что охотник едва поспевал за ним. И вот это яйцо привело его домой, а когда яйцо дошло до дома, то его не стало.

Охотник заходит в свой дом. Жена увидела его, очень обрадовалась, прибежала к нему и всего расцеловала и стала расспрашивать: "Где был, что так долго ходил?" Жена показала на мальчика: "Без тебя родился сын, и сейчас ему уже три года". Охотник сильно удивился: "Я думал, что проходил только один день, а тут, оказывается, три года".

Охотник утаил свою тайну и подумал: "Вот что я не знал, что есть у меня дома, — выходит, что обещал филину своего сына". Охотник страшно задумался, как бы не отдать своего сына. А сын все рос и рос. Когда сын его стал десяти лет, то стал отцу говорить: "Что же ты, папаша, так задумываешься, почему не веселишься. Как посмотрю на свою родимую мамашу, она бывает всегда веселой и не может нарадоваться мною, а тебя вижу — ты как будто бы не рад мною".

Но отец таил свою тайну и о том, что он должен отдать своего сына филину, никому не говорил.

Однажды утром садятся они за стол завтракать, и во время этого завтрака прилетает ворон-чародей, садится он напротив окон на столбик и начинает сильно каркать. Мать говорит: "Эта вещая птица не к добру прилетела и каркает". А сын говорит: "Это пустое горе, мало ли куда ворон не садится и каркает".

Отец хорошо понял, что значит это карканье. В карканье ворон говорил: "Охотник, охотник, что ты обещал, то должен отдать, не отдашь — самого убьют, а обещанное неволею возьмут".

Когда отец услышал это, он горько сплакал, а почему он плакал: ему жалко было сына отдать.

Сын и говорит отцу: "Что ты, отец, плачешь, открой ты мне свою тайну".

Но охотник все же не говорил. Ворон прилетел уже третий раз, покаркал, и охотнику стало невтерпеж держать тайну, и он наедине рассказал своему сыну: "Когда-то я был па охоте, повстречался я с филином, которого я хотел застрелить, а филин меня предупредил: "Если, охотник, меня застрелишь, то из леса не выйдешь во веки веков". Когда я не стал стрелять в него, он сказал мне: "За то, что ты хотел меня стрелять, ты должен отдать мне то, что ты не знаешь дома". И вот я ему поклялся, чтобы отдать обещанное: не знал, что ты родился, и обещанное будет теперь ты. Была у меня на сердце страшная дума: как бы не отдать тебя. Когда ты стал десяти лет, тогда стал прилетать ворон-чародей и требовать от меня, что было обещано филину. Прилетает ворон в третий раз и стал требовать долг очень строго. "Если не отдашь, -сказал ворон, — то сам будешь убит, а долг возьмем на сильно". Тогда я горько сплакал. Когда ты стал спрашивать о причине слез, я таился, а когда ты более настойчиво стал спрашивать, я решил сказать тебе".

Сын выслушал отца внимательно и сказал ему: "Дорогой мой отец, зачем же ты так долго томил себя и ничего не говорил. Что отсулено, то не твое. Поэтому мне надо собираться и уходить от вас".

Сын скрывал все это от матери и стал собираться под предлогом охоты. Отец с матерью благословили своего сына. Он взял ружье и вышел из отцовского дома. Пошел сын куда глаза глядят.

Шел он по чистому полю долгое время, пришел он к дремучему лесу, и долгое время скитался он по этому лесу, ничто ему не попадало. Шел он, шел и подошел, наконец, к каменной стене; стал искать проход через каменную стену, но никак прохода найти не мог. Пойдет он в одну сторону каменной стены — конца нет, пойдет в другую сторону — ей тоже конца нет. Он так сильно утомился, сел на колодинку, сильно призадумался, пригорюнился, и вдруг он увидал дверь в каменной стене. Он сильно обрадовался, что теперь перейдет эту стену. Подходит к двери, отворяет ее и заходит туда, но там никого нет. Идет дальше, отворяет вторую дверь — и там не находит никого. Идет дальше, отворяет третью дверь, заходит вовнутрь и увидел, что сидит старичок, белый как лунь, весь обросший шерстью. Он поздоровался с ним, как с хозяином. Старичок стал расспрашивать его: "Откудаво идешь, добрый молодец, и куда путь держишь?"

Молодой охотник стал рассказывать о своем приключении, как получилось с его отцом и как отец его пообещал филину. "Отец не выполнял свой долг до десяти лет, а когда стал прилетать черный ворон, чтобы отец отдал сына своего, тогда отец открыл свою тайну. Когда отец мне открыл свою тайну, я решил пойти искать того, кому я был обещан. Пришел я к вот этой каменной стене, провел здесь целую неделю, а прохода найти не мог. Вот нечаянно попалася дверь, по этой двери пришел до тебя". Старик и говорит ему: "Не ищи того, кому ты был обещан, а ты останься у меня, ты научишься тому, что не знают люди".

Молодой охотник остался у него жить. Старик частенько куда-то уходил, велел припирать двери крепче и самому никуда не ходить. Старик однажды куда-то ушел, а молодой охотник остался дома. Вечером старик пришел обратно и спросил молодого охотника: "Ну, как, охотник, никто не приходил сюда?" — "Никуда я не ходил и никого не видал". Старик ушел второй раз, а молодой охотник остался дома. Приходит старик обратно и спрашивает это же самое, а молодой охотник отвечает теми же словами.

Когда старик ушел в третий раз, молодой охотник и думает про себя: "А что же я здесь сижу, как пташка в западне". И решил выйти погулять. Охотник вышел из каменной стены. Пошел на восток, и подошел он к такой прекрасной речке, которая была ни в сказке сказать, ни пером описать. Около речки были знаменитые деревья, которые охотник никогда не видел. Тут же росли разные цветы. Он был очарован ихним благоуханием. Охотник прилег отдохнуть. Вдруг он услышал шум и хлопанье крыльями. Он присел и стал из-за кустов рассматривать и увидел двенадцать голубей, все они об землю ударились, и все красавицами представились. Стали они купаться, и плавать, и брызгать друг друга водою. Стали смеяться и веселиться. В это время молодой охотник подкрался к ихнему одеянию, берет одной красавицы цветное платье и уползает назад в кусты. Красавицы, досыта накупавшись, стали одеваться. Одиннадцать оделись, превратились в голубей и улетели, а двенадцатая осталась. Стала она искать свое цветное платье и горько плакать и говорить: "Если только взял старый человек, то буду звать родным отцом, если взяла старая женщина, буду звать родной матушкой, если взяла девица, буду называть ее родимой сестрою, а если взял молодой паренек, то я ему буду названая невеста".

Молодому охотнику понравились ее слова, и он вышел из кустов. Когда она увидела красивого молодого охотника, от стыда она скраснела и отвернулась. Охотник положил ей цветное платье и отвернулся в свою сторону. Красавица стала одеваться и сказала ему: "Из-за меня тебе придется перенести большие приключения".

Сама оделась, спорхнула и улетела. Охотнику в душу запала ее неописанная красота. Он рассуждал сам с собой: "Или идти ее сейчас отыскивать, или идти к старому в каменную стену. Уйти от старика ни честь мне ни хвала, потому я дал ему обещание никуда не отлучаться и он хотел научить тому, о чем люди на земле не : знают". :

Подошел к каменной стене, припирает за собою двери и ложится спать. Но никак не мог заснуть, и мерещилась ему красавица в глазах. Прожил он с неделю, приходит старик и спрашивает у него — как он живет и куда ходит.

Молодой охотник скрывает свою тайну. А на лице его была заметна тоска и печаль. Старик называет его по имени и не называет его охотником потому, что охотники не знают тоски и печали, и говорит: "Что ты, Алеша, запечалился?" Алеша и говорит старику: "Ах, дедушка, не сказал бы я тебе, да приходится сказать заедает мое сердце тоска". — "О чем же ты тоскуешь? — спрашивает старик, — о доме, по отцу и матери или о красной девице?"

Алексей начинает рассказывать: "Не разрешал ты мне, дедушка, никуда не ходить, а все-таки я твое заданьице не выполнил. Однажды я сходил на восточную сторону, подошел я к красивой речонке, где леса растут нигде не виданы, пташечки поют нигде не слыханы, цветы цветут ни в каких садах не сажены; был я очарован благоуханием цветов, и прилег я отдохнуть на зеленую траву. Вдруг ниоткуда не возьмись двенадцать голубей, которые об землю ударились и прекрасными девицами представились, стали они плавать и кувыркаться в воде. Вот в это время я подкрался и украл у одной красавицы платье, а сам спрятался в кусты. Красавицы досыта накупались и наплавались, стали одеваться. Одиннадцать спорхнули, оделись и улетели, а двенадцатая искала свое платьице, плакала, рыдала и говорила таковое слово: "Если взял старый человек, то будь отец родной, а если пожилая женщина, то назовешься матерью родной, если красная девица, то будешь родимой сестрой, а если будешь молодой паренек, то будешь любезный мой". Вот соблазнили меня эти речи, и я показался ей. Она сказала: "Ты будешь мой любимый друг". Я отдал ей платьице; она надела его, спорхнула и улетела. Я вот пошел сюда с тоскою и печалью. Не могу я вынести этой тоски, хожу день и ночь, как пьяный. Виноват я перед тобою, дедушка, что я не выполнил твои слова. Теперь я хочу просить тебя твоего совета умного, как мне избавиться от той тоски, которая заедает мое сердце ретивое".

Старик выслушал Алексея и сказал ему: "Я тебе наказывал, чтобы ты никуда не ходил, а ты не выдержал свое обещание, данное мне. Я бы многому тебя научил. Ты сам не сумел завладать этой красавицей, не надо было отдавать платье, тогда она сама бы пришла сюда. Теперь я дам тебе совет, куда идти, а дальше действуй сам. Нужно быть осторожным и выдержанным. Иди подле этой стены на запад; пойдешь ты возле нее, покуль тебе не откроется отверстие, а уж тогда сам знаешь, как следует действовать".

Простился Алексей со стариком и вышел из проклятой келий, и пошел он подле этой стены. Шел он долгое время, наконец он увидел отверстие в стене. Прошел он всю каменную стену, пошел по узкому ущелию. Шел он долгое время по этому ущелию. Иногда трудно приходилось ему пройти: преграждал ему путь лес. Изорвал он все на себе, изорвал он свои унты, тужурку и остался почти полунагой. Наконец он выбрался на чистую поляну. На этой поляне стоял волшебный замок. Когда он стал подходить к нему, вдруг выскочил к нему навстречу дворник и принял его к себе в комнату. Стал его расспрашивать, куда он путь держит. Алексей стал ему рассказывать: "Иду куда глаза глядят; нет у меня ни роду ни племени; я есть круглый сирота". Дворник посмотрел на Алексея и сказал: "Я тебя поставлю к себе в помощники, и ты никого не будешь слушать, кроме меня".

Алексей устроился на новой квартире и по приказанию дворника выполнял все задания и даже вдвое больше.

В комнате, где жил Алексей, находилась прислуга — молодая девушка. Видимо, она была из роду простого, плохо одетая.

За то, что Алексей делал для дворника вдвое, дворник стал заставлять его делать втрое и еще хуже стал угнетать Алексея. Алексей стал выполнять в шесть раз боле.

Вдруг хозяин поставил дворника по чину ниже Алексея. Теперь уже стал дворнику давать задания Алексей. Дворник, несмотря на то, что стал ниже Алексея, очень злился на него и стал клеветать хозяину на Алексея и говорит на Алексея хозяину: "Какие бы ни были трудни, я выполню", — сказал как будто бы Алексей.

Хозяин призывает Алексея и сказал ему: "Сегодняшнюю ночь придешь в конюшню, там будут стоять двенадцать кобылиц, и чтобы ты из этих двенадцати кобылиц узнал, которая из них будет всех моложе".

Алексей приходит на кухню, закручинился, запечалился, и молодая девушка спрашивает Алексея: "Что ты, Алексей, закручинился и запечалился?" Алексей, не долго думая, стал этой молодой прислуге рассказывать: "Должно быть, дворник наклеветал на меня, и хозяин наложил на меня тяжелую службу, чтобы я узнал из двенадцати его кобылиц, которая будет всех моложе. И вот я теперь не знаю, что делать. Если я это не выполню, то хозяин меня поставит опять ниже дворника". — "Когда придешь ты в конюшню, — говорит ему девушка, — будешь просматривать кобылиц и будешь трепать своей ладонью по хряслам и когда дойдешь до той кобылицы и ударять будешь своей ладонью по хряслам, то она немного вздрогнет, а ты пройди, как бы не замечая, всех до конца, а потом обернешься и скажешь: "Младшая вон та (которая вздрагивала)".

Алексей пошел к вечеру в конюшню, а хозяин уж давно был в конюшне. Проходя мимо кобылиц, Алексей всех пошлепывал ладонью. Одна кобылица как бы вздрогнула. Алексей проходит до последней, повертывается обратно и показал на туё кобылицу, которая незаметно вздрогнула.

Хозяин удивился и назвал Алексея молодцом. Алексей пришел в свою комнату и лег спать. Назавтра пробуждается, приходит на работу со своим помощником. Алексей проработал немного, его вызвала хозяйка и говорит ему: "Вот, Алексей, я тебя прошу. Есть у меня двенадцать гусей, которую лучше оставить на приплод?" Алексей ей сразу не ответил. "Я лучше ночь просплю, а ночью увижу сон и потом скажу".

Приходит он к себе на кухню, сел, а сам закручинился и запечалился. К нему подошла молодая девушка, спрашивает: "Что ты, Алексей, закручинился, запечалился?" Тогда Алексей начал ей объяснять, что приказала ему хозяйка отгадать, которая из двенадцати гусей будет к приплоду лучше. Прекрасная девушка посоветовала Алексею: "Одна из двенадцати будет захудалая, а одиннадцать из них будут жирные. Покажи на захудалую, она будет самая плодовитая".

Назавтра утром Алексей встает и идет к хозяйке в столовую. Хозяйка ведет его туда, где находилися гуси. Когда Алексей зашел туда, то увидел двенадцать гусей, все они клевали зерно. Он обходил всех гусей и заметил среди них одну очень захудалую, на нее он и показал. "Да, действительно, — сказала хозяйка, — как ты показывал на кобылиц, так и на нее показал".

Алексей, выполнив задание, уходит к себе на кухню. На кухне он начал по-прежнему работать. День этот прошел спокойным. Назавтра Алексей встает. Хозяйка заказывает с помощником Алексея, чтобы он пришел к ней.

Алексей пришел к хозяйке. Хозяйка задает ему задание — велит выгнать на болото двенадцать серых уток, а к вечеру велит собрать их полностью, чтобы они не распрятались по камышам. Алексей и говорит хозяйке: "Я пойду домой, возьму что мне надо, а потом приду".

Алексей приходит к себе в кухню. Прекрасная девушка-служанка спрашивает Алексея: "Что ты, Алеша, закручинился, запечалился?"- "Как мне не кручиниться, как мне не печалиться, — хозяйка задала заданьице — выгнать в болото двенадцать серых уток, чтобы эти утки были в сохранности, и вечером всех пригнать домой". — "Да, это уже не службишка, — говорит прекрасная служанка, — а служба. Вот, Алексей, помнишь ты, когда у речки купались мы, двенадцать голубей, а ты у одной украл платье. Одиннадцать улетело, а двенадцатая осталась, и вот двенадцатая, которая ходила и плакала, кто отдаст платье, то она обещала: "Если взял старец, то будет звать его отцом, если старая женщина, то будет мать, если девица, то будет сестрой, а если добрый молодец, то назовется милым другом". Помнишь, когда ты вышел и отдал платье той красавице, а она надела его и улетела. Эта красавица и есть я сама. Я не могла с тобою долго быть тогда. Я боялась того страшного волшебника, у которого находился ты. Речка была его, она была волшебная и привлекала много красавиц туда. Старик всегда у этой речки подстерегал красавиц. Я боялась, как бы он не застал нас с тобою. Я тебе дала обещание быть твоею женою, а когда я прилетела домой, отстала от своих сестер, то отец на меня за это прогневался, и он дал мне наказание, чтобы я служила на всех. Я была из сестер самая младшая, и всех была лучше, и всех была красивей. Нельзя было мне получить больше этого платья. Отец отобрал его у меня. Нечаянно судьба нас свела с тобою опять увидеться. Я сохраняла свою тайну до удобного времени".

Прекрасная девушка пошла к своему отцу просить свое волшебное платье. Она стала перед ним на колени и умоляла его: "Отец ты мой родной, дорогой, я служила тебе верой и правдой, отдай ты мое дорогое платье".

Отец взял, принес и отдал дорогое платье своей дочери. Когда она принесла платье на кухню, Алексей был там и уже собирался выполнить задание хозяйки. А сама прекрасная девушка тоже должна была идти в числе двенадцати серых уток. Она и говорит Алексею: "Когда ты выгонишь двенадцать уток в болото и среди двенадцати уток будет одна захудалая, ты следи за ней и не отставай от нее, а остальные пусть разбегаются".

Алексей взял прутик и выгнал двенадцать уток в болото к большому озеру. Увидел Алексей одну захудалую утку, она от всех отстает. Алексей которых уток прутиком нахлестал, стали разбегаться, а захудалая утка никуда не убегает и все время идет подле него. Когда уже утки разбежались, то эта захудалая утка об землю ударилась и прекрасной красавицей представилась. Вынимает она какой-то пузырек, прыскнула Алексея и себя из этого пузырька, и Алексей стал соколом, а она соколицей. "Полетим мы, — сказала она, — в твою сторону". Полетели. Летят день, летят ночь, а наутро сказала соколица: "Ну, сокол, за нами погоня, и скоро нас нагонят. Давай ударимся о землю; я представлюсь часовней, а ты монахом. Ты стань и читай псалмы. Когда догонит нас страшное крылатое войско, станут спрашивать тебя: "Не видал ли ты беглецов?" И ты скажешь: "Что видел, вчерашний день пролетел сокол с соколихой". Тогда они вернутся к злой мачехе, а мы полетим дальше".

Когда погоня их нагнала, они ударились об землю; она сделалась часовней, а он монахом.

Глава погони прилетел и спрашивает у монаха: "Не видали ли вы, когда пролетала пара соколов?" Монах отвечает: "Да, видели, они пролетели вчера".

Погоня погналась дальше за ними, но догнать их не могла и вернулась обратно.

Монах ударил часовню о землю, часовня сделалась молодой девицей, а монах сделался прекрасным молодцем.

Теперь уже погоня их миновала, но прекрасная девица с молодцем не успокаивалась. "Мать, — говорит девица, — поймет, в чем дело, и пошлет вторую погоню за нами и заставит разбить часовню. Давай будем скрывать свои следы. Никуда не полетим, а то нас могут скоро нагнать".

Ударились они опять о землю. Добрый молодец сделался щукой, а добрая девица сделалась осетром. Упали они обои в большое озеро и уплыли.

От злой мачехи погоня прилетела быстро, стали разыскивать часовню с монахом, но уже на этом месте никого не оказалось. Стала погоня гнаться по следам и выследила их к озеру. Тогда глава погони узнал, что они в озере, тогда они заделались рыбаками и закинули свои невода. Стали тянуть невода во все стороны озера, тогда щуке и осетру делать было нечего. Они из воды вылетели на коргу, встрепенулись на песке. Щука сделалась пастухом, а осетер сделался козою. Сделали они вид, что пастух пасет козу.

Рыбаки, как их ни ловили, но поймать не могли.

Рыбаки сделались охотниками, и стали делать они загоны. Сколько они ни загоняли, но диких коз не оказалось. Оказалась только ручная коза, которая прибежала к своему пастуху. Охотники прибегают к пастуху и спрашивают: "Не видал ли здесь двух коз?" А сгорбленный пастух говорит: "Видел, но теперь, наверно, они далеко". Сколько охотники ни охотились, но таковых они не видали.

Вернулась погоня обратно к той злой мачехе, которая их отправила в поиски.

Пастух и коза ударились об землю и представились в пару голубей и полетели в свою сторону.

Погоня обо всем доложила злой мачехе, что они отыскать никого не могли, видели только сгорбленного пастуха с ручной козой. Злая мачеха осердилась и говорит: "Вот надо было их и вести".

Мачеха не давала покоя своему старику: зачем он отдал платье, которое превратилось в волшебство и увезло все их драгоценности. Вынудила она своего старика, чтобы лететь вместе и разыскать злую дочь его и неверного слугу.

Старик сделался орлом, а злая мачеха орлицею, и полетели они так быстро, что от шума и завывания ихних крыл прекрасная девушка услышала и сказала своему возлюбленному: "Теперь за нами самая злейшая и лютая погоня. Догонит — тогда нам несдобровать".

Два голубя напрягли все силы и улетали все дальше от злой мачехи и ближе к своему дому. И вот красавица говорит своему возлюбленному: "Если мы перелетим красивую волшебную речку, тогда мы с тобою спасены".

Речка эта была заколдована тем старцем, у которого жил Алексей.

Прилетели они к этой речке, а погоня была уже на пятах. Когда два голубя перелетели и ударились об землю, представились красавец с красавицею. А злая мачеха на другой стороне речки ударилась об землю и представилась злой мачехой с отцом. Злая мачеха грозно ей грозила, а молодая красавица кланялась своему отцу и просила благословления на брачный союз. Злая мачеха со своим злым стариком обратно полетели не орлами, а печальными воронами.

Алексей и прекрасная девица ударились об землю, сделались двумя голубями и полетели к его отцу — хорошему охотнику.

Прилетели они на двор, ударились об землю, сын их представился красивым юношей с прекрасной девицей. Зашли они в избу. Увидел Алексей своего отца и мать.

Поклонились они им до земли и просили ихнего благословления на брачный союз. Учинили они хорошую свадьбу, прогуляли на этой свадьбе все друзья и все соседи. Жили они после этой свадьбы до глубокой старости.

Иван-царевич и Алихон-богатырь

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с царицею. При старости лет у них родился сын. Его назвали Иваном-царевичем. После рождения Ивана-царевича царь вскоре помер.

Иван-царевич рос не по дням, а по часам. Стал он десяти лет. Начал ходить играть с княжескими и боярскими детьми. Любил играть разными забавами, но его забавы каждому были не по сердцу. У кого ногу сломает, у кого руку вывернет, а кому и насмерть голову отвернет.

Стали ходить жаловаться царице, но мать ничего с ним не могла сделать. Изо дня в день он творил много беды, и мать стала ему говорить: "Пора тебе, сынок, выезжать на дела ратные и на побоища смертные, а ты все не бросаешь детские игры".

Слова матери Ивану-царевичу стали неприятными. Иван-царевич пошел к себе на конюшню выбирать коня. Как он ни выбирал, но кони были не по нем. На которого коня положит руку на шею, у коня шея отломится, а если положит ногу на спину, спина ломится надвое. Так выбрать он и не мог. Когда вышел он из конюшни, то ему попалась старушка, подол в зубы закусила и здоровается: "Здравствуй, Иван-царевич!" А Иван-царевич сказал ей: "Цыть, старая псовка, я тебя ударю в ухо — даже будет в заде глухо, а если ударю высоко, то посыпится песок, а если на ладонку посажу и пришлепну, то мокренько будет".

А старуха и не подумала, что Иван-царевич будет это говорить. "Я ведь — старуха, могу разуму научить". Иван-царевич одумался и стал с нею разговаривать: "А какому ты, бабушка, разуму научишь меня?" — "А скажи, что тебе потребуется?" — "Так вот, бабушка, мне нужен добрый богатырский конь, а я его не могу выбрать". — "Эко ты, Иван-царевич, давно бы так сказал. Есть конь еще твоего дедушки, за двенадцатью дверями, на двенадцати замках. Если сумеешь его достать, то может он тебе служить верою и правдою".

Иван-царевич вынул из кармана горсть золотых и подал старухе, взяла она и побежала, от радости ног не чуя. Бежит — только вся дрожит и сразу скрылась — убежала.

Иван-царевич пошел к этому подвалу и стал двери ломать, а конь, почуя сильного богатыря, стал цепи рвать. Иван-царевич все двери изломал, а конь все цепи изорвал. Выбежал конь навстречу, стал Ивану-царевичу на плечи передними ногами. Иван-царевич ударил коня по плечу и сказал ему такое слово: "Стой, волчий корм, травяной мешок".

Иван-царевич оседлал его в турецкое седельце, взял он саблю острую и копье долгомерное, и выехал он в чистое поле — широкое раздолье, и наехал он в поле на столб, на котором подпись подписана, подрезь подрезана: "Кто этот столб разобьет, тот немного силою подастся Алихону-богатырю".

Разбежался Иван-царевич на своем лихом коне, ударил этот столб своею острой саблею и разбил столб так, что от него остались одни щепки. После удачи поехал Иван-царевич домой со своей грозною силою. Бежит — земля дрожит: у кого кривые избы — падают, у кого худые печи — разваливаются. Услыхала мать, что бежит на своем лихом коне ее сын, вышла на балкон и стала спрашивать Ивана-царевича: с радостью он прибежал или кого испугался? "С радостью, родимая матушка!" — вскричал Иван-царевич. "С какой же радостью?" — спросила мать. "Я ехал в чистом поле и наехал на столб, у которого подпись подписана, подрезь подрезана: "Кто этот столб разобьет, тот немного силою уступит Алихону-богатырю". Мать тогда и говорит сыну: "Что ты, Иван-царевич, кто помянет про Алихона-богатыря, тот должен быть казнен". Иван-царевич и говорит: "Ничего, матушка, я его не боюсь".

Расседлал своего доброго коня, заводит его в конюшню и насыпает ему белояровую пшеницу, а сам пошел в спальню и заснул богатырским сном. Спит он день, спит другой, а на третий день встает, умывается и в путь-дороженьку собирается. Пошел он в конюшню, выводит своего лихого богатырского коня и поит его ключевою водою. Напоил, оседлал в турецкое седло, берет он саблю вострую и копье долгомерное, выезжает в чистое поле — широкое раздолье.

Доехал до растаней и увидал: стоит столб в два раза толще разбитого. Подпись подписана, подрезь подрезана: "Кто этот столб разобьет, тот с Алихоном-богатырем сравняется".

Разбежался Иван-царевич на своем верном богатырском коне, ударил этот столб так, что остались от него одни щепки. Поехал домой Иван-царевич. Бежит — только земля дрожит, из ушей у коня пламя пышет, из ноздрей дым столбом идет, у кого худые избы — падают, и кривые печи — распадаются. Мать услыхала, что едет ее сын на славном богатырском коне, выбежала на балкон и увидела Ивана-царевича: "Что ты, Иван-царевич, с радостью или кого испугался?" — "С радостью", — отвечает Иван-царевич. "С какой же?"

Иван-царевич стал ей рассказывать: в чистом поле стоял столб в два раза толще вчерашнего. Подпись подписана, подрезь подрезана: "Кто этот столб разобьет, тот поравняется с Алихоном-богатырем". Мать и говорит Ивану-царевичу: "Что ты, Иван-царевич, кто про Алихона-богатыря расскажет, того казнят". — "Ничего, матушка, я его не боюсь".

Слезает с своего доброго коня, расседлал, ведет в конюшню, насыпает ему белояровую пшеницу, а сам идет в спальню, ложится и засыпает богатырским сном. Проспал он три дня, на четвертый день встает, умывается и в путь-дороженьку собирается. Идет в конюшню, выводит лихого богатырского коня, поит ключевой водой, седлает его в седлище турецкое, берет саблю вострую и копье долгомерное, садится на богатырского коня, выезжает в чистое поле — широкое раздолье. И опять видит — стоит на растани столб в два раза толще вчерашнего. Подпись подписана, подрезь подрезана: "Кто этот столб разобьет, тот Алихона-богатыря побьет".

Набежал Иван-царевич на этот столб, разбил его, как и те разбивал, вернулся домой. Мать так же его встретила, как и те разы. "С радостью вернулся или нет?" — стала спрашивать мать. "С радостью, матушка! Наехал я сегодня на столб в чистом поле в два раза толще вчерашнего. Подпись подписана, подрезь подрезана: "Кто этот столб разобьет, тот Алихона-богатыря побьет". И вот разбил я этот столб". Тогда мать и говорит: "Что ты, Иван-царевич, кто помянет Алихона-богатыря, того лютой смерти предают". — "Ничего, матушка, я его не боюсь".

Расседлал своего доброго коня, увел, поставил его в конюшню, насыпал белояровой пшеницы, пришел в спальню и ложится спать. Проспал Иван-царевич целую неделю. Встает, умылся, причесался, в путь-дороженьку собрался. Вывел из конюшни своего богатырского коня, напоил ключевой водою, оседлал его в седельце турецкое, взял он саблю вострую и крепкий щит, и копье долгомерное, выехал в чистое поле — широкое раздолье, на поле ратное и на побоище смертное. Увидел в чистом поле сильного могучего Алихона-богатыря, у которого гордился сильный богатырский конь и ржал.

Стали съезжаться два могучих богатыря, столкнулись долго-мерными копьями. Иван-царевич ударил Алихона тупым концом копья прямо в сердце ретивое и вышиб его из седла, и упал Алихон на сырую землю, как овсяный сноп. Богатырский конь Ивана-царевича наступил ему на грудь, а Иван-царевич поворачивает свое копье долгомерное острым концом и ставит ему прямо в ретивое сердце и спрашивает у Алихона-богатыря: "Смерти тебе или живота?" Замолился ему Алихон-богатырь: "Иван-царевич, прежде у нас с тобой брани не было, да и впредь не будет, не дай; мне смерти, а дай живота".

Сжалился Иван-царевич, слез с своего коня, привязал его к седлу в торока и привез его домой, посадил в темницу, а сам пошел в свою спальню. А мать все это видела и не выходила и не спрашивала Ивана-царевича. Она затаила свою злобу в сердце своем. После этого Иван-царевич ездил много раз в разные страны, и нигде не нашлось ему равного богатыря.

Когда Иван-царевич ездил, в это время мать брала ключи и ходила в темницу и полюбила крепко Алихона-богатыря. И вот они стали придумывать, как свести Ивана-царевича с белого света. Алихон-богатырь постоянно говорил матери Ивана-царевича: "Надо что-то делать с твоим сыном. Если он еще подрастет и узнает нашу любовь с тобою, то может обоих убить".

А царица любила Алихона-богатыря очень крепко и не хотела изменить его слов.

Однажды начала она спрашивать у Алихона-богатыря, как поступить с ним: "Если отравить — жалко, все-таки он сын мне. Как бы сделать исход иным путем?"

Алихон-богатырь стал ей советовать послать его в лес, чтобы он достал волчонка. Тогда его волки растерзают.

Матери понравился этот совет. Однажды она стала говорить своему сыну Ивану-царевичу: "Я, сынок, очень болею, и вот я видела во сне, как будто бы волчицы молоко пила и оздоровела. Не достанешь ли ты мне этого молока?"

Иван-царевич, ничего не говоря, вышел из царских палат, пошел в лес. А когда пришел в лес, вдруг он увидал волчицу с двумя волчонками. Иван-царевич, увидя волчицу, заревел громким голосом: "Стой, волчица, покуда я тебя не убил!" Волчица вдруг заговорила человеческим языком: "Что ты, Иван-царевич, не бей меня, а возьми одного сына". А Иван-царевич говорит ей: "Да он пойдет ли за мною?" — "Подой молочка, так он побежит за тобою".

Иван-царевич подоил молочка и пошел, а один волчонок побежал за ним.

Приходит Иван-царевич домой, подает волчицыно молоко своей матери. А царица будто бы пьет, а сама в запазуху льет. Незадолго времени царица опять свидалась с Алихоном-богатырем. Алихон-богатырь спрашивает царицу: "Ходил ли Иван-царевич в лес?" — "Ходил, — говорит царица, — и принес даже молока. Сам остался цел и невредим". — "Так вот что. Ты пошли еще его в лес, — говорит Алихон царице, — чтобы он теперь достал медвежье молоко".

Царица приходит в спальню и стала говорить сыну мягким и жалобным голосом: "Вот, сынок мой, которое я пила молоко волчицыно, оно мне пользы не принесло. Видела я во сне сегодняшнюю ночь: кабы я пила медвежье молоко, то я бы оздоровела. Будь дорогим и уважающим мать свою, сходи ты в лес, может быть, ты принесешь медвежье молоко".

Иван-царевич, ничего не говоря, встает, умылся, причесался и в путь-дороженьку собрался.

Идет в дремучий лес. Вдруг встречается ему медведица с двумя медвежатами, а Иван-царевич крикнул на нее богатырским голосом: "Стой, медведица, пока я тебя не убил!" Медведица заговорила: "Что ты, Иван-царевич, не бей меня, возьми одного сына". — "А он пойдет ли за мною?" — "Подой моего молочка, и он побежит за тобою".

Иван-царевич живо подоил медведицу в кружку и пошел, а медвежонок побежал за ним.

Когда приходит он домой и подает матери кружку молока, а мать взяла, будто бы пьет, а сама в запазуху льет. Иван-царевич уходит в свою спальню, а волчонок и медвежонок играют возле него.

Через некоторое время Алихон-богатырь сделал свидание с царицей и стал ее расспрашивать: ходил ли ее сын за медвежьим молоком. "Да, сходил, и принес он полную кружку молока, а сам остался цел и невредим". Алихон-богатырь, немного подумав, сказал: "Теперь нужно его послать в лес, чтобы он достал львицыно молоко, тогда львы растерзают его".

Мать приходит опять к сыну в спальню и опять стала говорить сыну ласково: "Дорогой мой сынок, Иван-царевич, ничего мне не помогло от медвежьего молока, и вот я сегодняшнюю ночь видела во сне, как бы я пила львицыно молоко и оздоровела. Иди в лес и достань мне этого молока".

Иван-царевич опять же умылся, причесался и в путь-дороженьку собрался. Пошел он в лес дремучий. Зашел он в непроходимую трущобу. Вдруг в трущобе зарычала львица. Иван-царевич крикнул на нее богатырским голосом: "Стой, пока я тебя не убил". Львица и говорит ему: "Не бей меня, Иван-царевич, а возьми одного моего сына". — "А пойдет ли он?" А львица говорит: "Подой моего молочка, и он пойдет за тобою".

Иван-царевич надоил кружку молока и пошел, за ним побежал львенок. Приходит домой, подает кружку матери. Мать взяла кружку, будто бы пьет, а сама в запазуху льет.

Иван-царевич уходит в свою спальню, теперь у него волчонок, медвежонок, львенок, и все они играют подле него.

Царица опять свиделась с Алихоном-богатырем, и он расспрашивает ее: "Ну как твой сын, ходил ли он в лес?" — "Да, ходил, — говорит царица, — и принес молока". — "Да львицыно ли это молоко?" — спрашивает Алихон-богатырь. "Да, — говорит царица, — я бы не поверила ему, но он даже львенка привел". Алихон сильно удивился и говорит ей: "Ты скажи своему сыну Ивану-царевичу, что эти чертенята, твои звери, мне-ка очень надоели. Когда он скажет: "Куда я их деваю", то ты посоветуй ему, чтобы запереть их в пустой амбар, а когда он исполнит твои слова и запрет их в пустой амбар, тогда скажи сыну своему: "Так вот, мол, дорогой Иван-царевич, ты за разными зверями ходил, наверно от них и вшей накопил, давай-ка я лучше поищу у тебя вшей в голове". Когда будешь искать вшей в голове, увидишь на голове три золотых волоса. Вот в этих-то трех волосках заключается вся сила. Незаметно вырви эти три волоса, тогда он будет обессилен, тогда мы узнаем, что с ним сделать".

Так царица и сделала, как сказал ей Алихон.

Приходит к ней Иван-царевич, она ему и говорит: "Дорогой Иван-царевич, твои черти-звери мне уже надоели, надо их в лес отправить или запереть".

Поскольку Иван-царевич слушал свою мать, так и сделал. Взял троих зверят и запер в пустой амбар, замкнул их крепко-накрепко и приходит в свою спальню. Мать увидела его в окно, что он запер зверей в амбар, то она побеспокоилась скорее прийти к нему, стала говорить: "Дорогой ты мой Иван-царевич, ты все время возишься с этими зверями, и наверно, ты обовшивился от них, дай-ка я лучше поищу у тебя в голове вшей".

Иван-царевич был очень доволен, что мать беспокоится об нем. Он сел на стул, она на другой. Стала мать искать вши. Увидела она на голове три золотых волоска, незаметным образом она их выдрала. Когда выдрала эти три волоса, то Иван-царевич сделался сильно расслабленным и даже не мог стать со стула, а она пошла к темнице, отворила ее, выпустила Алихона-богатыря. Приходит царица с Алихоном к Ивану-царевичу, приносят цепи и заковывают Ивану-царевичу руки и ноги цепями. Повели его в цепях в туё темницу, в которой сидел Алихон-богатырь. Выколол Алихон Ивану-царевичу глаза и приковал к стене, а сами вышли на двор, заперли Ивана-царевича тремя дверями. Каждая дверь была на крепком замке. Затем царица с Алихоном собрали в своем царстве все драгоценное и уехали в Алихоново царство, а Ивана-царевича оставили до конца его жизни.

Сидел в темнице Иван-царевич много лет, а медвежонок, волчонок и львенок сидели и думали, что придумана какая-то хитрая напасть для ихнего хозяина, и они стали думать: что если им выйти на свободу. Порешили, так и сделали. Попеременно стали грызть они двери. Наконец, удалось прогрызть им эти три крепкие двери и выйти на волю. Побегали по всему царству, поискали Ивана-царевича, но нигде его не было. Вдруг попадает им старая-престарая старушка, они стали у нее расспрашивать, что бы значило, куда это все девалось и где сейчас Иван-царевич. Старушка с удивлением стала рассказывать зверям, что Иван-царевич сидит много лет в темнице, посаженный своею матерью и Алихоном-богатырем. Звери сейчас же бросились отыскивать Ивана-царевича. Прибегают к той двери, где ее даже песком занесло. Звери стали усердно отгребать песок от дверей, а потом стали грызть двери попеременно. Наконец, они прогрызли все двери, зашли туда и стали здороваться с Иваном-царевичем.

Иван-царевич спросил: "Кто вы такие, я вас не знаю и не вижу". А они ему и говорят: "Мы ведь твои дети-звери". А Иван-царевич им говорит: "Если бы вы были мои дети-звери, то я бы здесь не сидел". Звери ему и говорят: "Если бы ты нас не посадил в амбар, мы тебя никогда бы не выдали".

Вся вина пала на Ивана-царевича, что он послушал свою лукавую мать. "Ну, ладно, — сказали звери, — один будет стеречь темницу, а два зверя пойдут искать живую воду".

Медведь остался у темницы, волк и лев пошли искать живую воду. Приходят они на возвышенную сопочку. Волк ложится, как убитый, а лев лежал и ждал, когда прилетит ворон-чародей выклевывать глаза у волка. Вдруг прилетает ворон с вороненком, садятся они на волка. Лев стал скрадывать. Старый ворон был хитрее, он спорхнул и улетел, а молодого вороненка схватил лев. Вороненок стал каркать и, биться. Старый ворон стал просить льва, чтобы отпустили его сына-вороненка: "Я укажу тебе за это хороший выкуп". Лев и говорит ворону: "Мне ничего твоего не надо, а вот достань-ка ты живой воды".

Ворон живо спорхнул и улетел. Летал он два дня и прилетел обратно и подал льву пузырек. Лев хотел убедиться в чудодейственности воды. Он разорвал вороненка пополам и спрыснул этой водою вороненка, и вороненок спорхнул и полетел. Лев и волк пошли обратно. Пришли к темнице, где их медведь ожидал. Заходят они все трое, дали волку прыскать Ивана-царевича из этого пузырька. А лев и медведь стали грызть цепи. Как только волк спырснул Ивану-царевичу глаза, и Иван-царевич сразу увидел все, стал благодарить своих детей. Пока лев и медведь не имели надежду перегрызть эти цепи. Иван-царевич приподнялся на ноги, как рванул руками и ногами, так и цепи слетели, как век на нем не бывали. Стал Иван-царевич благодарить своих детей: "Вот вы выполнили для меня большой долг. Я также достигну своей цели и вас пущу на свободу к своим матерям".

Иван-царевич стал показывать им свою голову, на которой они увидели три золотых волоска. Теперь, значит, силы Ивана-царевича восстановлены с помощью живой воды.

Пошел Иван-царевич вместе со зверями в Алихоново царство. Приходят они туда, а Алихон-богатырь с царицею блаженствуют и думают, что Иван-царевич погиб навеки. Как только увидели Ивана-царевича со зверями, то Алихон-богатырь на своем сиденье заколел, как лед. Взял Иван-царевич Алихона-богатыря и мать свою, посадил их на ворота и заставил слуг расстрелять их. А сам женился на Алихоновой сестре. Стал он жить да поживать и добра наживать, а зверям дал свободу. И жил Иван-царевич до глубокой старости.

Серебряные шевяки

Ну-с, ладно, начнем. Был один крестьянин в деревне. Очень был беден. Была у него жена, конечно, и одна кобылица. Не особенно ему жилось. Как-то все выходило, куда ни кинь, туда и выходит клин.

В одно прекрасное время он поехал за дровами. Дело было летом. Когда он ехал е дровами обратно домой, увидал, за ним едут какие-то двое. По виду по всему, что приискатели. А он их хорошо раньше знал, что народ это завистливой. Было у него с собой несколько серебряных монет. И вдруг стала кобылица его шевяки ронять, а он тут же и подбросил эти мелкие монеты. Они хорошо заметили это, приискатели, и подъехали за ним на то место и увидели несколько серебряных монет да еще в шевяках. И они подстегнули своих лошадей, стали догонять крестьянина, а он себе едет, напевает песенки. Ни о чем не думает. Сейчас они догоняют его и спрашивают: "Что, мужичок, ты едешь так неосторожно?" Он спрашивает: "В чем же вы заметили мою неосторожность?" — "А зачем серебро-то рассыпал?" — "Да это ничего, — говорит. — Если бы мою кобылицу кормить хорошенько овсом, она бы, пожалуй, серебро одно роняла".

"Вот так-так, — думают, — и кобылица!" И как раз они были оба братья. Вот старший брат и говорит младшему: "А что, брат, давай купим кобылицу, чем нам скитаться с тобой по приискам, жисть убивать, завести такую кобылицу и сидеть дома".

"А что же, мужичок, у тебя кобыла заветная или продажная? Дак, значит, ты ее продашь?" — "Пожалуй, продал бы, все равно шибко не кормлю, а эту мелочь надоело собирать". — "А что же бы ты взял за кобылицу?" — "Да тысчонку-то надо было бы взять".

Приискатели думают, что это нам наплевать. "Ну так что же, давай по рукам, — запрягай кобылу!" — "Так-то так, а разве я дрова на себе повезу?"

"Ну тогда едем к тебе-ка".

Приезжают мужику на двор, не дали опомниться, посадили, кобылу выпрягли, отсчитали ему тысячу рублей. И повели кобылу. "А ведь мы не спросили его, чем ее кормить-то настояще-то". — "Конечно, обыкновенно, надо кормить лошадь овсом и сеном, и поить водой досыта, и проезжать почаще, и ставить нужно ее в залу, а то, пожалуй, рассыпет деньги, и не соберете по двору".

Повели кобылу и стали спорить между собою, кому прежде взять. Старший брат говорит: "Я ведь родился-то прежь, поэтому я и должо́н взять кобылу себе прежь".

Привел домой, стал поить и кормить ее сколь хотел. И прогнал ее сажен сотни две. И завел ее в зало. Запер окна все крепко-накрепко, чтобы кобыла в окно не выскочила. Наутро он наказывает женке своей пораньше разбудить. А наутро жена его рано будит, побежала с голиком заметать деньги.

Забегает в залу — темно, а тут вместо серебра раскатился да чуть не упал, обмарал все свои руки и пошел окна отворять — смотреть, что такое там.

Видит — там не осталось ничего, все в брызгах, даже и стены и потолок. "Вот так-так, — думает, — за тысячу-то рублей удружил!"

"Ну, жена, скорей надо убирать это все, покуль брат не пришел". Живо заставили прислугу убирать и сами давай помогать и покончили все это. Приходит брат...

А он скоре поспешил ему навстречу. С засученными рукавами у рубашки. "Ну что как, брат, много серебра?" — "Ничего, брат, здорово. Везде на подоконнице, везде, брат, серебряны монеты". — "Ну, ну, давай скорее кобылу, я ее кормить буду".

Брат повел кобылу домой, а старшой брат с женою ссориться остались. Жена его так колотит, что на чем свет стоит.

Давай кобылу кормить младший брат: старается, как бы поболе скормить, а она уже не ест — ей и старого довольно.

Наутро получилась у них такая же история. Вот и жена так же принялась его колотить. А он давай бежать к брату: "Ну что, брат, ты зачем мне не сказал, как?" — "А у тебя как?" — "Да как у тебя да так и у меня!" — "Вот так и сволочь мужик!" — "Давай тепере пойдем убьем его, так и так от него не будет нам спокою".

Идут они к мужику, а мужик тоже подготовился до них, начинил он бычачий пузырь кровью и уложил этот пузырь жене под пазуху. А сам подготовил бич и вострый нож и велел ругать себя на чем свет стоит.

Те приходят с таким злым настроением два брата, а тут не до их, тоже стоит содом, дым столбом. Жена бегает по избе, ругает мужика, что продал такую кобылу, — не дождаться ни детям, ни внучкам, ни правнучкам такой кобылы теперь.

Да как соскочит мужик со злостью зверя, да как хвать ножом ее под пазуху — и жена тут же и растянулась на полу, и весь пол залила она кровью. Лежит замертво. Мужик глядел-глядел: "На что ты сдумала притворяться?" Да как схватит бич, начинает ее пороть, а как, должно быть, стало ей больно, она вдруг соскакивает. Словно шелковая стала. Забыла и про кобылу и про содом, стала бегать взад и вперед.

"Это что же такое?" — думают приискатели. Даже забыли о своем отомщении. А только стали расспрашивать ямщика, какое чудное свойство имеют ножик и бич. "Да посредством бы этого ножа и бича можно бы хорошо учить жен". Те и думают: "Вот, брат, бы купить. А то, пожалуй, нам жены и так спокою не дадут теперь".

Так и порешили. "Не продашь ты этот ножик и бич?" — "Нет, я их вовсе не продам, а только на время с возвращением, да и то за добрые деньги". — "Что же будет стоить, если взять на неделю?" — "На неделю ежели дать, это будет стоить двести рублей".

Ну, порешили они взять по неделе. Отдали деньги, получили ножик и бич и пошли домой. "Кто прежь будет унимать жен?" — "Конечно, я", — говорит старший брат. "Только я тебе надолго не дам, дам только на сегодняшнюю ночь, мне тоже надо поспешить".

Ну так и порешили. Один домой, и другой домой.

Приходит старший брат домой, жена ему встречу — чуть ли не с поленом. А он скорее заскочил в избу да как хватит ее ножом тоже самое под ложку, она сейчас же и опрокинулась и застыла. Он немного посидел. Берет бич и начинает пороть. Порол ее, порол, только уж боле она не стала. "Вот так-так, выучил на тот свет сразу, — думает. — Раз досталась такая участь, надо уж наделить и младшего брата".

Младший брат подходит поутру: "Ну как, брат, твоя жена?" — "Ну куда! Прямо шелковая стала!" — "Ну а сколько раз ты ее тыкал?" — "А куда же больше, — говорит, — нужно".

Идет младший брат домой и думает: "Уж выучить, так выучить надо порядком". Приходит домой. Тоже жена ухватом ему чуть глаза не выткнула. Он заскакивает в избу, схватывает ножик да как хватит ее по боку — так и повалилась, а он еще ее вдогонку раз. Та свалилася и лежать. А он сидел — давай пороть стал. Сколько ни порол, а она уже не стала. Посмотрел, а она уже заколела.

"Ну, брат, — думает на уме, — чо мы с ём будем делать, чем мы его накажем за всю эту обиду. Наказать его надо, придумать казнь".

Пошел он к брату. "Ну что, брат?" — спрашивает тот. "Конечно, что — сам знаешь!" — "А что теперя мы будем с ним делать?" — "Давай теперя распорядимся над ём".

И вот пошли они к ему. А он это хорошо знал, что они придут. А он как будто бы скоропостижно помер. И велел похоронить себя за избой. Оставил незаметное отверстие для дыхания.

Спрашивают: "Где муж у тебя?" — "Скончался он скоропостижно, я и похоронила уж его". — "А где он похоронен?" — "Да он похоронен за избой".

Пошли братья посмотреть, правда ли это. Видят: правда, свежой холмик. "Давай раскопаем его, посмотрим". Когда раскопали, он еще правда, свежий лежит. Давай они вынимать это мертвое тело и думают себе утопить его хоть бы мертвого, да в последний раз.

Посадили его в тулун, принесли его на реку, а вода уже тогда замерзла. Надо было пролубь раздавливать, а у них с собой не было взято ни пешни, ни кайлы. И они побежали домой. Принести хошь пешню или кого-нибудь.

Пока бегали, за это время проезжал мимо этого места священник. На паре лошадей. Он услышал, кто-то проезжает мимо, стал гаркать: "Спасите, погибаю". Священник сжалился, подъехал к этому тулуну и так узнал, что это кто-то говорит о спасении. Священник слез с кошевки и стал развязывать тулун.

Видит он — и мужик-то знакомой. "Да, батюшка, вот так и так, маленько пришлось мне, не погиб я". — "А за что же?" — спрашивает священник. "Да ужо, батюшка, дай я вам покажу, перво вот меня загребли вот так, как я на тебя буду надевать сейчас тулун". — "Так я понимаю, как вас пехали в тулун". — "Недостаточно, батюшка, этого. Как в тулуне сидеть душно, вы попробуйте".

И все ж таки напялил на его тулун. Ну и что же, священник хотел вылезать, а он все ж таки уверяет его: "Вот погоди, я завяжу, посмотрите, батюшка, как душно сидеть". А когда как крепко завязал: "Ну теперя, батюшка, можете оставаться с богом здесь. А я поеду. Мне нечего делать тут".

И полетел он на кошевке на паре так, что аж шишки воют.

Потом приходят два приискателя, давай долбить пролубь. Когда выдолбили, потащили тулун к пролуби. А священник смекнул, в чем дело, стал просить их: "Оставьте меня, я ведь батюшка!" — "Ах, вот ты из мертвого-то батюшкой заделался!" Ничего не говоря, опустили его в пролубь. И пошли довольные домой. "Ну, — говорят, — закончили теперь его мошенника".

Только стали до дому доходить, а он им настречу на паре катит. "Ох ты, дьявол эдакой! Он откуда же?" Стали его умолять, чтобы он остановился. "Что же ты, брат, как выбрался из пролуби-то?" — "А вот я, когда спустили вы меня в пролубь, и вот я приобрел там в воде сивку и бурку и вот еду сейчас обратно домой". — "А что же, кажному удается поймать там?" — "Возможно, возможно. Только там реветь надо: "Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!" — "Так, пожалуйста, ты нас спусти-ка в эту пролубь". — "Так скорей тащите по новому тулуну".

Братья сбегали домой, взяли по новому тулуну, приходят: "Ну, давай, идем скорей!"

Приходят к пролубе́, и садят старшего брата в тулун. Он и спрашивает: "Что говорить там?" — "Ты все время вспоминай сивку-бурку".

Что же, вместо сивки-бурки, когда его спустили в пролубь, там только получилось буль-буль-буль.

И так же и второму. Тоже велел спрашивать сивку-бурку. И тоже получилось то же буль-буль-буль. Конец!

Волк, пес и кот

Однажды старый пес лежал на завалине, а по улице бежал волк и спрашивает: "Что ты, старый пес, лежишь тут на завалине?"- "А как мне не лежать? Потому силы отказываются служить мне-ка. Когда был молодой, то хозяин меня уважал и кормил хорошо, а вот когда я стал старый, то меня бросил взаброс". Тогда ему волк говорит: "Тогда идем со мной и будем вместе жить".

Пес, не долго думая, поднялся и поплелся за волком. Пришли они в чистое поле. Тут ходил большой табун лошадей. Когда волк их увидел, стал валяться. Когда он повалялся, и спрашивает пса: "Ну, как, пес, глаза у меня стали красные или нет?" Пес ему отвечает: "Нет". Тогда он стал валяться второй раз и второй раз стал спрашивать: "Ну, как у меня глаза красные?" Тогда пес сказал ему: "Да, теперь покраснели".

И волк бросился. Свалил молодого жеребца и перегрыз ему лен. "Ну, как думаешь, теперя, можем жить с тобой?" И вот пока ходили — они его ели. Наконец они его закончили.

Теперь старый пес говорит волку: "Пойдем к нам. Тут у меня хозяин сына женит, свадьба, может, тута-ка нам что-нибудь достанется".

Вот в темноте протискались они в избу меж людей, проскочили и залезли под столы. А когда гостей угощал хозяин, в этот момент пес ему лизнул руку. "Ох, ты! Это мой хороший Барбос заявился". И стал расхваливать свою собаку и подавать ему со стола. Даже ему подал стаканчик водки. А пес почти сам не ел, угощал своего гостя и угостил его водочкой, с которой даже забрался хмель ему в голову.

Когда гости подпили, стали песни петь, и волк стал подтягивать. Вдруг тут заревели: "Волк, волк в избе!" А он между людей да и выскочил во двор. А пса-то уж пинками проводили на двор, что он едва ноги потащил.

Теперь что делать псу? Пошел он странствовать один. Вышел из своей деревни, приходит в другую. Идет по улице, видит: на завалине сидит старый кот. "А что ты, котище, долгий хвостище, лежишь?" — "Да не говори, брат, -кот ему отвечает, -когда был молодой, то хозяин меня кормил, когда я мышей ловил. А когда я стал стар, то и перестали в избу пускать". — "Тогда идем со мною, будем питаться как-нибудь".

Кот, не долго думая, собрался за старым псом.

Вот они пошли в чистое поле. Идут, видят — ходит табун. Теперь старый пес давай валяться. Он видел, как волк проделывал. Повалялся и спрашивает у кота: "Ну что, кот, стали глаза красные или нет у меня?" — "Нет, даже нисколько".

Пес стал валяться второй раз, и опять спрашивает у кота: "Ну, как? Стали красные у меня глаза?" — "Тоже нет", — говорит ему

Пес удивился. Давай валяться и в третий раз. Повалялся в третий раз и спрашивает у кота: "Ну, как? Покраснели глаза у меня?" А кот ему говорит: "Тоже нет". Тогда ему пес говорит: "Эй, ты, старый кот, не понимаешь в чем дело!"

Не стал боле валяться. Бросился он на жеребца и хотел его поймать за лен. А тот обернется, да как лягнет его прямо в лоб. А пес тут же растянулся и ножки протянул.

А кот подскакивает и смотрит на него и говорит пропащему псу: "А вот тепере покраснели у тебя глаза".

Сактахи Мэргэн

Сактахи Мэргэн был охотником, да такой, что свет не знал таких охотников. Где бы он ни стрелил, то никто от него не уходил.

Однажды он пошел охотиться. Подходит к бурной речке и увидел на другой стороне зверя громадного размера, что отродясь такого не видел. Стал стрелить он в этого зверя своей кремневкой. Когда он стрелял в зверя, то зверь набрасывался на него. Охотник бросал в него свое одеяние. Сначала бросил в него хармяй. Зверь разорвал хармяй, а в это время охотник заряжал ружье. Что было и не было он скидал в зверя, но седьмым выстрелом он убил зверя. Когда освежевал мясо, то таскал его три дня в свою избу.

Вечером к Сактахи приехал гость. Он признал, что гость очень подозрительный: из какой тайги мог приехать невооруженный гость? Гость действительно оказался Хангаем. Он приехал рассчитаться с Сактахи за то, что он перебил у него всех зверей. Сактахи угостил гостя, наварил ему мяса и чая. Гость просидел допоздна и стал говорить: "Я ночую у тебя".

Сактахи постелил постель из звериных шкур на нарах. Сам себе тоже постелил постель. Балаган был холодный, посередке таяли две головешки, и дым выходил кверху в отверстие. И легли они спать. Но Сактахи оделся звериной шкурой и не спал. Он все время наблюдал из-под шкуры за гостем. Гость поднялся и начал что-то вытаскивать из-за пазухи, как бы белое. Когда он вынул белое, Сактахи как будто тоже пробудился и сел. В это время гость говорит: "Я думал, что ты спишь, а ты еще так лежишь". — "Что-то холодно, надо подложить дров на огонь".

Гость лег спать, а Сактахи подложил дров и тоже лег спать. Сактахи как будто захрапел. Гость живо встает и вытаскивает из-за пазухи белое. Сактахи, увидя это, тоже соскочил. Гость сказал: "Я думал, что ты спишь". — "Что-то холодно, я думал дров положить на огонь".

Гость лег спать, и Сактахи тоже. Слышит Сактахи, что гость захрапел. Он вышел на улицу, взял отрубуш чурки и положил на постель вместо себя. Вышел на двор, взял свою кремневку, натянул курок и стал наблюдать в окошечко. Вдруг гость соскакивает, вытаскивает из-за пазухи белое, ткнул в огонь и бросил в звериную шкуру, где лежал Сактахи. Эта чурка со шкурой взорвалась, разбила стену и вылетела на воздух и горит. Гость стал смеяться и бить в ладоши и приговаривать: "Разорил ты меня, убил самого большого зверя льва. Но все же сумел я тебя убить".

В это время Сактахи выстрелил в гостя. Гость в пух и в прах разлетелся, и ничего тут не стало.

Назавтра Сактахи встает, идет охотиться и опять набил много зверей и приходит в свой балаган. Стал варить мясо для ужина, и услыхал он на дворе плач и причитание. Он вышел на двор узнать, кто может тут охать и плакать. Сактахи увидел, что одна женщина едет на карем коне, плачет и причитывает: "Сколь я ни говорила своему мужу — не езди к Сактахи, он убьет тебя. Ты все же не послушал меня и получил смерть от Сактахи". — "Смотри, не езди здесь, — сказал Сактахи, — а то и тебя убью".

После этого никто здесь не стал проезжать. А Сактахи до самой старости бил помногу зверей.

Почему хвост у ласточки раздвоенный

Значит, называлась в бурятском преданье ласточка — божье творенье. А овод называют — дьявольское созданье.

Вот однажды дьявол послал овода испытать, чья кровь слаще — скотская, звериная, птичья или что бы там ни было на свете.

И вот овод летет, пробует этой всякой крови и не нашел лучше крови человечьей.

Когда он обращался на обратном пути к дьяволу, в то время ласточка находилась в разведке от бога, какие силы уничтожить или оставить навечно маяться калеками.

Встречается ласточка с оводом, вопрос задает по случаю его командировки. Тот отвечает, что "я важный делегат по испытанию разных кровей животных, птиц и людей". — "Ну а что же узнал ты из этих кровей?"-"Да, — говорит, — лучше крови человечьей нет". Ласточка его предупреждает: "Наверно, врешь ты, я тебе не поверю. Если только человечья кровь лучше, то осталась она, наверно, у тебя на языке". — "Да, — говорит, — я часть крови этой несу показать дьяволу". Ласточка ему и говорит: "Если только вправду слаще, вы дайте мне попробовать, тогда я вам поверю".

Насколько был прост овод: садится ласточке на нос и выпялил свой язык с кровью ласточке.

В знак пробы ласточка откусывает совсем с кровью его язык. Тогда овод остается уже безо всего. Нечем объяснить уже дьяволу, какая кровь вкуснее, — он только летит и жужжит, больше ничего.

Ласточка прилетает, садится, где прилетает, черт выслушивает слова овода, что он будет объяснять дьяволу. Ну и разным жужжанием, разным показанием — и все-таки объяснить не мог.

Дьявол схватился за лук и стрелы и выскочил на двор. В это время ласточка со страху слетела и улетела. Который успел в это время пустить стрелу в нее. Но стрела не угодила в нее, а угодила в хвост, который раздвоился пополам.

Так и до сих пор остался ее хвост.