Матвей Михайлович Коргуев. 1883-1943
В большом беломорском селе Кереть (Кемский уезд Архангельской губернии — ныне Карельская АССР) в 1883 году родился М. М. Коргуев. Кереть была богатым селом, жители которого занимались рыбной ловлей, выезжали на промысел морского зверя, держали оленей, некогда добывали в речке, давшей название селу, жемчуг. Достаток царил здесь почти в каждом доме. Но М, М. Коргуева судьба обошла. В семилетнем возрасте он лишился отца и мальчонкой "ходил по миру". В девять лет стал подпаском; в тринадцать нанялся поваром на судно местного купца; затем — рыбаком. Его заветной мечтой было обзавестись собственной рыболовной снастью. Несколько лет упорных трудов и удачных промыслов позволили этой мечте осуществиться. Вскоре он стал опытным рыбаком. Но, кроме рыбацкого дела, довелось М. М. Коргуеву прирабатывать на строительстве Мурманской железной дороги, прокладывать телеграфную линию, валить лес, промышлять на тонях. И везде — в родном селе, на лесозаготовках, на тонях — М. М. Коргуев жадно слушал сказки, которые в длинные зимние вечера в начале века заменяли и радио, и телевизор, и магнитофон. Видимо, уже в молодости он сам становится известным сказочником. Как это было принято в Поморье, М. М. Коргуева нанимают в артели специально для рассказывания сказок, выделяя за это особый пай в промысле.
М. М. Коргуев — сказочник с удивительно разнообразным репертуаром. Богатырская, волшебно-фантастическая, новеллистическая сказки, лубочная повесть, детская сказочка о животных, анекдот — все разновидности жанра впитал в себя сказитель. И в каждом виде сказки он предстает настоящим артистом, внешне невозмутимым, искусно владеющим всем арсеналом формул, точно чувствующим поэтику сказки, мастерски строящим диалог. Самыми любимыми произведениями М. М. Коргуева были длинные волшебно-фантастические и богатырские сказки. Хотя сказитель был неграмотен, в его репертуаре много лубочных повестей ("Бова-королевич", "Еруслан Лазаревич", "Портупей-прапорщик" и др.), которые он слышал в чтении или пересказе от других любителей сказок. Память у М. М. Коргуева была блестящей. Прослушав какой-нибудь сюжет один раз, он запоминал его на всю жизнь.
Сказки были любимым, но не единственным жанром, привлекавшим внимание сказителя. По матери он был карелом, владел карельским языком, знал и пел руны. Исполнял М. М. Коргуев и былины.
В жизни сказителя переломными, сделавшими неграмотного помора известным всей стране оказались 1930-е годы. В 1934 году состоялась встреча с фольклористами. Ученые, обследуя поморские села, искали жемчуг русского поэтического слова, и одной из самых крупных жемчужин, обнаруженных ими в Керети, оказался М. М. Коргуев.
На протяжении нескольких лет А. Н. Нечаев записывает от сказителя 115 сказок. В результате этого совместного поистине титанического труда сказочника и собирателя появились на свет две книги "Сказок М. М. Коргуева".
М. М. Коргуев, до 1934 года лишь раз побывавший в большом городе Архангельске, приглашается для выступлений в Петрозаводск, Ленинград, Москву. О нем охотно пишут газеты и журналы. В 1938 году он становится членом Союза писателей СССР; в 1939 году его награждают орденом "Знак Почета". Земляки избирают М. М. Коргуева депутатом Верховного Совета республики.
Включение в водоворот общественной жизни пробудило в Коргуеве тягу к индивидуальному творчеству. В январе 1937 года на вечере народного творчества в Петрозаводске он услышал из уст знаменитого былинщика П. И. Рябинина-Андреева "новину" (песенное эпическое произведение на сюжет из советской жизни) о Чапаеве. Так у Коргуева родился замысел создать сказку о легендарном герое гражданской войны.
Скончался М. М. Коргуев в 1943 году. Рассказывают, что в суровые блокадные дни он привез в Ленинград собранные поморами продукты. Документального подтверждения это предание до сих пор не имеет. Но, вероятно, совсем не случайно молва приписывает этот подвиг М. М. Коргуеву: хранители духовного богатства народа остаются в памяти земляков не просто сказочниками и певцами, но людьми, разделяющими с Родиной все ее радости и беды, личностями, наделенными способностью к активной, деятельной доброте.
М. М. Коргуев — второй (после М. Д. Кривополеновой) из русских сказителей, ставший героем художественного произведения. Его земляк, петрозаводский писатель В. Пулькин, посвятил сказочнику свою повесть "Добрая поветерь".
Литература:Чистов К. В.: Матвей Михайлович Коргуев // Чистов К. В. Русские сказители Карелии: Очерки и воспоминаниводск, 1980. С. 179-210; Пулькин В. Добрая поветерь: Повесть о сказочнике // Пулькин В. Подаренье. — Петрозаводск, 1984. С. 147-238.
Козарин
Во городе было во Муромле,
Да во селе было Карачарове,
То у того ли Данила Коромыслова
Зародился сын да Козарин-свет.
Отец с матушкой сына на́ руки не бра́ли,
И отдали ёго баушке-задворенке,
Не велели ёго кормить хлебом крупищатым
И не велели ёго поить клюцевой водой.
А баушка того не слушала,
Кормила сынка хлебом крупищатым,
Поила ёго ключевой водой.
Стал Козарин-свет ходить по улоцке,
И услышал он таковы слова:
"Не отцов ты есть сын да не ма́терин,
Ты баушкин сын да задворенкин".
Вот приходит он да ко баушке,
И говорит он ей таковы́ слова́:
"По чужим словам, ты есть мне баушка,
А по мне — живешь как будто мать родна́,
Уж ты баушка да родимая мать,
Ты спусти меня из Литвы в Литву,
Из Литвы в Литву да прогулятися,
Да в Потай-реценьку да покупатися".
"Уж ты гой еси, да Козарин-свет,
Еще молод ты ехать в эту реценьку.
Эта реценька змеиная,
А змеиная есть реценька, лебединая.
Ты поедешь теперь в этой реценьке,
Как во перву́ струю нырнешь, — дак только дым столбом пойдет,
А во вторую струю нырнешь, — ты вынырнешь,
А во третью́ струю нырнешь, — ты не вынырнешь.
Налетит на тебя да змея лютая,
Змея лютая, змея пещерная,
Она захватит тебя во когти лютые,
И потащит тебя детям на съеденьицё".
И умолк Козарин с таковых-то слов,
И прожил еще Козарин два года́.
Он ходил с робятами на поцесной двор,
И там расспрашивал да все разведывал.
У нёго шутка была да нехорошая,
Хоть он по́любя шутил, —
Да все смертельнёё.
Кого шаткой возьмёт за́ ногу — нога проць,
Кого возьмет за голову — и голова проць.
Имел Козарин силу непомерную.
Остальные дети в укоризну пошли:
"Не отцов ты сын есть да не материн,
Тебя кормит, поит баушка,
А что баушка да ведь задворенка".
Обиделся Козарин и пошел себе домой,
И приходит он к своей баушке,
И говорит ей он да таковы́ слова:
"По цужим словам, дак ты мне баушка,
А по мне — живешь дак будто мать родна́,
Расскажи-ко ты мне, баушка,
Есть ли у мня кто роду-племени,
Есть ли у мня люди-родители?"
"Я скажу тебе, да Козарин-свет,
Есть у тебя ведь родители,
Отец-от твой да знатной есть,
Он Данило есть да Коромыслов,
А мать у тебя змея лютая".
Услыхал Козарин таковы́ слова́,
И говорит он ей да таковы слова:
"По людям, ты есть мне баушка,
А по мне — живешь будто мать родна́,
Ты пусти меня в Потай-реценьку,
В Потай-реценьку да покупатися,
Съездить мне-ка, добру молодцу,
Из Литвы в Литву,
В прокляту Литву да в белокаменну".
Тут и баушка на ответ ёму:
"Уж ты, свет Козарин, да ясён сокол,
Не советую тебе я ездить
Да в Потай-реценьке купатися.
Ты еще, сынок-то мой, да молодёшенек,
Тебе от роду всего есть девять лет,
А Потай-реценька змеиная,
А змеиная реценька, лебединая".
Невтерпеж: было Козарину,
Говорит он баушке таковы́ слова́:
"По цужим словам, ты мне баушка,
А по мне — живешь ты как мать родна́,
Ты отправь меня как родного сына есть!"
"Ну, отправлю я тебя, родимой ты мой,
Не родимой ты мой — да возро́щенной,
Ну, на́ тебе, сынок, я даю плётоцку.
Как понесет тебя да змея лютая,
Она захватит тебя в когти змеиные,
Понесет сынкам да на съеденьицё,
(И она ткнула плётоцку ему под пазуху),
Когда понесет тебя змея лютая,
Ты спомни меня и бей змею да этой плётоцкой,
Этой плётоцкой по хоботу по правому,
А по правому хоботу да и по левому,
Ударяй ты ей да и приговаривай:
"Вот тебе, змея лютая,
От Козарина первой подароцек".
Она взмолится да и прираскается,
Упадёт она да на сыру́ землю́
И расскажет тебе да и всю правду,
Всю правду расскажет, всю истину".
Благословила баушка сынка своёго,
Хоть не ро́дного — да желанного,
И сказала ёму таковы слова:
"Приедешь ты к Потай-реценьке,
Будешь ты в Потай-реценьке купатися,
И смотри да поглядывай,
Налетит змея поганая, лютая
И захватит тебя в когти во змеиные,
Не забудь тогда, Козарин, мою плётоцку,
И спомни свою баушку-кормилицу".
Ну, тогда он поехал.
И приехал прямо к этой реценьке.
Раздевается Козарин-свет,
Он во перву́ струю забрёл — дым столбом пошел;
И в струю нырнул — он вынырнул,
Во втору́ струю нырнул — тоже вынырнул,
А во третью́ струю нырнул — то уж не вынырнул.
Налетела на нёго змея лютая,
Змея лютая, змея пещерная,
Захватила ёго в когти лютые, во змеиные,
Потащила детям на съеденьицё,
И спомнил Козарин свою баушку,
Вытащил плёточку из правой пазухи
И нача́л плёткой этой помахивать,
Отбил у змеи шесть хоботов,
И упала змея на сыру́ землю́
И говорит Козарину таковы́ слова:
"Уж ты гой еси, ясен соко́л, Козарин-свет,
Ты не бей меня до смерти,
А оставь меня на помин души,
Своих деток покормить да подро́стить их,
А расскажу тебе да всю правду-истину
Про сестру твою да про родимую.
Унесёна она трёмя татарами,
Эти татары-то есть да больши воины,
Они сильны есть да могутные.
И живет она в проклято́й Литвы́,
В проклятой Литвы да в белокаменной.
А татары будут скоро дел делить,
Дел делить да пай отпаивать.
На перву́ кисть кладут красна золота,
На втору́ кисть кладут чиста се́ребра,
На третью́ кисть кладут ей, красну девушку,
И кому она теперь достанется.
Вот поезжай ты Козарин-свет, да выручай сестру,
Выручай сестру да желанную.
Ты не знаешь, свет, как она жила,
Ты не знаешь, свет, как ты вырос есть".
Да еще ёму змея добавила:
"Когда выруцишь ты роди́му сестру,
То приедешь ты на свою родину". —
"Ну, отпущу тебя я, змея лютая,
Утащи назад к добру́ коню,
Дай одеться мне, добру молодцу".
И сказал ей таковы слова:
"Ты оставь привычки-то змеиные,
Ты змеиные да лебединые!
Если будешь ты это делати,
Не прощу тебя за посулочки,
Все за старые да за прежние,
Носить людей себе в пещерушку,
Пожирать их или в плен брать".
Раскаялась змея лютая:
"Слушай ты, ясен соко́л да Козарин-свет,
Не буду я больше это делати,
Дам тебе клятву я, да клятву верную,
А коль услышишь ты это, да ты и сам меня знашь".
Тогда сел Козарин на добра́ коня,
И поехал он из Литвы в Литву,
Из Литвы в Литву, в прокляту́ Литву,
В прокляту́ Литву, в белокаменну.
Увидал в поле — три шатра стоит,
Три шатра стоит белокаменных.
Подъезжает он к первому шатру,
И скрылся он за ракитов куст,
И услышал он плач да де́вичий,
Плачет девушка да обливается:
"Заплетёна моя коса на святой Руси,
Придется мне расплетать в проклято́й Литвы́,
В проклято́й Литвы́ да в белокаменной".
Вдруг приходит татарин во бело́й шатёр,
Говорит девице таковы слова:
"Что ж ты, девушка, плачешь да убиваешься,
Мы назавтра ведь будем дел делить,
Дел делить да пай отпаивать,
На перву кисть кладем красна зо́лота,
На втору кисть кладем чиста се́ребра,
А на третью кисть тебя, красну девицу.
Если ты мне достанешься, красна девица,
То я возьму тебя за себя за́муж".
Тогда не стерпело сердце богатырское,
Закипела кровь тут могучая,
Приходит он во бело́й шатер,
Ударяет татарина этой плёточкой,
От татарина только осталось основаньицё.
Второй татарин заходит во бело́й шатер,
А она пуще плачет, убивается.
"Что ты, девушка, плачешь да убиваешься,
Мы назавтра будем дел делить,
Дел делить да пай отпаивать,
На перву кладем кисть красна зо́лота,
На втору чиста се́ребра,
На третью тебя, красна девушка.
Если ты мне достанешься,
То я возьму тебя в судомойнички".
Опять выходит татарин из бела́ шатра́,
Не стерпело сердцё богатырскоё,
Ударил Козарин-свет этой плеточкой,
И от татарина только славы поют.
Она пуще плачет, убивается
Да брата своего Козарина споминает:
"Если бы был бра́телко мой, Козарин-свет,
Не пришлось бы расплетать мне русой косы́,
Он бы выручил и помог бы мне".
То приходит тогда старший татарин их
И говорит ей таковы́ слова́:
"Что ты плачешь, девушка, убиваешься
Да какого брата споминаешь ты,
Назавтра будем дел делить,
Дел делить да пай отпаивать,
На перву кисть кладем красна золота,
На втору кисть кладем чиста серебра,
На третью кисть — тебя, красну девушку,
Да раскрасавицу да молодёшеньку.
Если ты мне, красна девица, достанешься,
Отрублю твою я буйну голову,
Рассею тебя по чисту полю,
И развеет тебя по буйну́ ветру́".
Еще пуще плачет слезами горе-горькими.
Не стерпело сердцё богатырское,
И заходит Козарин-свет во бело́й шатер,
Увидал татарин, могутной самой:
"Это есть ли твой братец, Козарин-свет?
Я вот ёго сейчас размечу!" "
Берёт Козарин свою плеточку,
Ударил Козаерин ёго по плеча́м,
Упал тугарин на сыру землю́,
От татарина только славы́ поют.
Увидала бога́тыря красна девица,
Стала ёго просить да ума́ливать:
"Уж ты той еси, ясён соко́л, бога́тырь незнаемой,
Ты вези меня с проклято́й Литвы,
Увези в свое отечество,
И поедем с тобой ко божьёй церквы,
Ко божьёй церквы да повенчаемся".
Тогда берет Козарин ей из-под бела́ шатра,
Посадил ей на добра́ коня,
Приехали они ко божьёй церквы,
Говорит тогда красна девица:
"Ты скажи-ко, доброй молодец,
Чей ты есть да откулешной,
Какого роду ты будешь, какой племени?"
Отвецает ей доброй молодец:
"Я есть тебе ро́дной брат,
Ясён соко́л да Козарин-свет,
Хотя мать-то моя уж ненавидела,
Отдала меня уж баушке-задворенке,
И воспитывала она как будто мать родна,
И я узнал про тебя у змеи лютоей,
У змеи лютоей да пещерноей,
И поехал тебя да выручати.
Да еще змея мне добавила:
"Когда выручишь-то родиму́ сестру́,
Приедешь ты на свою родину,
А для тебя маменька уж все приготовила.
Коль она тебя от роду ненавидела,
На воротах стоит змея лютая,
Она броси́тся на тебя, на света Козарина,
Когда ты привезешь роди́му сестру,
Ты ведь скоро с ней-то справишься,
Коли ты меня победил, такову змею.
Но еще, Козарин, тебе говорю:
Твоя маменька да родимая
Оберет змею эту лютую
Да натопит сало змеиное,
Напекёт тебе калациков на том ли на сале на змеиноем,
Ты не ешь, Козарин, тех калациков".
И приехал Козарин-свет в свою родину
Да в свою отцовщину,
К своему отцу да ко родимому,
К своей матушке, да ко родимоей.
Увидала змея и броси́лась на Козарина,
Вытягает Козарин свою плётоцку,
И ударил ей змею по хоботу,
И свалилась змея на сыру́ землю.
Приходит Козарин в широ́ки хоромы,
Стретили молодца со поче́стьицём,
Дарили подарками и кормили, поили ёго.
"Ты скажи-ко нам, доброй молодец,
Какого ты есть роду, какой племени?"
Стали поить, кормить и вином угощать,
И нанесли пищи разной.
Нанесла мать калациков заморскиих,
И говорит ёму таковы́ слова:
"Уж ты пей, доброй молодец, да закусывай
За спасенье да моей доцери".
Когда выпил Козарин, дак и говорит ей таковы́ слова:
"А не пивал я отроду воды клюцёвой,
Не едал хлеба крупивчатого,
Не благословлёно мне было отцом-матерью.
Не отцов я был сын да и не материн".
А сестра плакала да обтиралася,
Да и на матерь родну да обижалася.
"Я есть-то сын того ли Данилы Коромыслова,
Из города из Муромля, из того ли села Карацарова,
Отец с матушкой меня на руки не́ брали
И отдали меня баушке-задворенке.
По цужим словам, она мне баушка,
А по мне — была как будто мать родна́.
Ты изволила меня, да ро́дна матушка,
Кормить меня салом змеиныим,
Не прощу я тебе за это".
Вынимает он тут свою плётоцку
И ударил ей мать по крутым бедрам,
И упала мать на́ пол замертво.
Приходит тут отец Коромыслов-свет
И говорит сыну таковы слова:
"Ты послушай, сын да Козарин-свет,
Твоя волюшка теперь хозяйницать,
А уж меня, отца, ты за старо прости".
Ну тогда сказал Козарин-свет:
"Я простил бы и ро́дну матушку,
Да за то не простил,
Что кормить стала меня салом змеиныим".
Тут она и концается.
Во городе было во Муромле,
Да во селе было Карачарове,
То у того ли Данила Коромыслова
Зародился сын да Козарин-свет.
Отец с матушкой сына на́ руки не бра́ли,
И отдали ёго баушке-задворенке,
Не велели ёго кормить хлебом крупищатым
И не велели ёго поить клюцевой водой.
А баушка того не слушала,
Кормила сынка хлебом крупищатым,
Поила ёго ключевой водой.
Стал Козарин-свет ходить по улоцке,
И услышал он таковы слова:
"Не отцов ты есть сын да не ма́терин,
Ты баушкин сын да задворенкин".
Вот приходит он да ко баушке,
И говорит он ей таковы́ слова́:
"По чужим словам, ты есть мне баушка,
А по мне — живешь как будто мать родна́,
Уж ты баушка да родимая мать,
Ты спусти меня из Литвы в Литву,
Из Литвы в Литву да прогулятися,
Да в Потай-реценьку да покупатися".
"Уж ты гой еси, да Козарин-свет,
Еще молод ты ехать в эту реценьку.
Эта реценька змеиная,
А змеиная есть реценька, лебединая.
Ты поедешь теперь в этой реценьке,
Как во перву́ струю нырнешь, — дак только дым столбом пойдет,
А во вторую струю нырнешь, — ты вынырнешь,
А во третью́ струю нырнешь, — ты не вынырнешь.
Налетит на тебя да змея лютая,
Змея лютая, змея пещерная,
Она захватит тебя во когти лютые,
И потащит тебя детям на съеденьицё".
И умолк Козарин с таковых-то слов,
И прожил еще Козарин два года́.
Он ходил с робятами на поцесной двор,
И там расспрашивал да все разведывал.
У нёго шутка была да нехорошая,
Хоть он по́любя шутил, —
Да все смертельнёё.
Кого шаткой возьмёт за́ ногу — нога проць,
Кого возьмет за голову — и голова проць.
Имел Козарин силу непомерную.
Остальные дети в укоризну пошли:
"Не отцов ты сын есть да не материн,
Тебя кормит, поит баушка,
А что баушка да ведь задворенка".
Обиделся Козарин и пошел себе домой,
И приходит он к своей баушке,
И говорит ей он да таковы́ слова:
"По цужим словам, дак ты мне баушка,
А по мне — живешь дак будто мать родна́,
Расскажи-ко ты мне, баушка,
Есть ли у мня кто роду-племени,
Есть ли у мня люди-родители?"
"Я скажу тебе, да Козарин-свет,
Есть у тебя ведь родители,
Отец-от твой да знатной есть,
Он Данило есть да Коромыслов,
А мать у тебя змея лютая".
Услыхал Козарин таковы́ слова́,
И говорит он ей да таковы слова:
"По людям, ты есть мне баушка,
А по мне — живешь будто мать родна́,
Ты пусти меня в Потай-реценьку,
В Потай-реценьку да покупатися,
Съездить мне-ка, добру молодцу,
Из Литвы в Литву,
В прокляту Литву да в белокаменну".
Тут и баушка на ответ ёму:
"Уж ты, свет Козарин, да ясён сокол,
Не советую тебе я ездить
Да в Потай-реценьке купатися.
Ты еще, сынок-то мой, да молодёшенек,
Тебе от роду всего есть девять лет,
А Потай-реценька змеиная,
А змеиная реценька, лебединая".
Невтерпеж: было Козарину,
Говорит он баушке таковы́ слова́:
"По цужим словам, ты мне баушка,
А по мне — живешь ты как мать родна́,
Ты отправь меня как родного сына есть!"
"Ну, отправлю я тебя, родимой ты мой,
Не родимой ты мой — да возро́щенной,
Ну, на́ тебе, сынок, я даю плётоцку.
Как понесет тебя да змея лютая,
Она захватит тебя в когти змеиные,
Понесет сынкам да на съеденьицё,
(И она ткнула плётоцку ему под пазуху),
Когда понесет тебя змея лютая,
Ты спомни меня и бей змею да этой плётоцкой,
Этой плётоцкой по хоботу по правому,
А по правому хоботу да и по левому,
Ударяй ты ей да и приговаривай:
"Вот тебе, змея лютая,
От Козарина первой подароцек".
Она взмолится да и прираскается,
Упадёт она да на сыру́ землю́
И расскажет тебе да и всю правду,
Всю правду расскажет, всю истину".
Благословила баушка сынка своёго,
Хоть не ро́дного — да желанного,
И сказала ёму таковы слова:
"Приедешь ты к Потай-реценьке,
Будешь ты в Потай-реценьке купатися,
И смотри да поглядывай,
Налетит змея поганая, лютая
И захватит тебя в когти во змеиные,
Не забудь тогда, Козарин, мою плётоцку,
И спомни свою баушку-кормилицу".
Ну, тогда он поехал.
И приехал прямо к этой реценьке.
Раздевается Козарин-свет,
Он во перву́ струю забрёл — дым столбом пошел;
И в струю нырнул — он вынырнул,
Во втору́ струю нырнул — тоже вынырнул,
А во третью́ струю нырнул — то уж не вынырнул.
Налетела на нёго змея лютая,
Змея лютая, змея пещерная,
Захватила ёго в когти лютые, во змеиные,
Потащила детям на съеденьицё,
И спомнил Козарин свою баушку,
Вытащил плёточку из правой пазухи
И нача́л плёткой этой помахивать,
Отбил у змеи шесть хоботов,
И упала змея на сыру́ землю́
И говорит Козарину таковы́ слова:
"Уж ты гой еси, ясен соко́л, Козарин-свет,
Ты не бей меня до смерти,
А оставь меня на помин души,
Своих деток покормить да подро́стить их,
А расскажу тебе да всю правду-истину
Про сестру твою да про родимую.
Унесёна она трёмя татарами,
Эти татары-то есть да больши воины,
Они сильны есть да могутные.
И живет она в проклято́й Литвы́,
В проклятой Литвы да в белокаменной.
А татары будут скоро дел делить,
Дел делить да пай отпаивать.
На перву́ кисть кладут красна золота,
На втору́ кисть кладут чиста се́ребра,
На третью́ кисть кладут ей, красну девушку,
И кому она теперь достанется.
Вот поезжай ты Козарин-свет, да выручай сестру,
Выручай сестру да желанную.
Ты не знаешь, свет, как она жила,
Ты не знаешь, свет, как ты вырос есть".
Да еще ёму змея добавила:
"Когда выруцишь ты роди́му сестру,
То приедешь ты на свою родину". —
"Ну, отпущу тебя я, змея лютая,
Утащи назад к добру́ коню,
Дай одеться мне, добру молодцу".
И сказал ей таковы слова:
"Ты оставь привычки-то змеиные,
Ты змеиные да лебединые!
Если будешь ты это делати,
Не прощу тебя за посулочки,
Все за старые да за прежние,
Носить людей себе в пещерушку,
Пожирать их или в плен брать".
Раскаялась змея лютая:
"Слушай ты, ясен соко́л да Козарин-свет,
Не буду я больше это делати,
Дам тебе клятву я, да клятву верную,
А коль услышишь ты это, да ты и сам меня знашь".
Тогда сел Козарин на добра́ коня,
И поехал он из Литвы в Литву,
Из Литвы в Литву, в прокляту́ Литву,
В прокляту́ Литву, в белокаменну.
Увидал в поле — три шатра стоит,
Три шатра стоит белокаменных.
Подъезжает он к первому шатру,
И скрылся он за ракитов куст,
И услышал он плач да де́вичий,
Плачет девушка да обливается:
"Заплетёна моя коса на святой Руси,
Придется мне расплетать в проклято́й Литвы́,
В проклято́й Литвы́ да в белокаменной".
Вдруг приходит татарин во бело́й шатёр,
Говорит девице таковы слова:
"Что ж ты, девушка, плачешь да убиваешься,
Мы назавтра ведь будем дел делить,
Дел делить да пай отпаивать,
На перву кисть кладем красна зо́лота,
На втору кисть кладем чиста се́ребра,
А на третью кисть тебя, красну девицу.
Если ты мне достанешься, красна девица,
То я возьму тебя за себя за́муж".
Тогда не стерпело сердце богатырское,
Закипела кровь тут могучая,
Приходит он во бело́й шатер,
Ударяет татарина этой плёточкой,
От татарина только осталось основаньицё.
Второй татарин заходит во бело́й шатер,
А она пуще плачет, убивается.
"Что ты, девушка, плачешь да убиваешься,
Мы назавтра будем дел делить,
Дел делить да пай отпаивать,
На перву кладем кисть красна зо́лота,
На втору чиста се́ребра,
На третью тебя, красна девушка.
Если ты мне достанешься,
То я возьму тебя в судомойнички".
Опять выходит татарин из бела́ шатра́,
Не стерпело сердцё богатырскоё,
Ударил Козарин-свет этой плеточкой,
И от татарина только славы поют.
Она пуще плачет, убивается
Да брата своего Козарина споминает:
"Если бы был бра́телко мой, Козарин-свет,
Не пришлось бы расплетать мне русой косы́,
Он бы выручил и помог бы мне".
То приходит тогда старший татарин их
И говорит ей таковы́ слова́:
"Что ты плачешь, девушка, убиваешься
Да какого брата споминаешь ты,
Назавтра будем дел делить,
Дел делить да пай отпаивать,
На перву кисть кладем красна золота,
На втору кисть кладем чиста серебра,
На третью кисть — тебя, красну девушку,
Да раскрасавицу да молодёшеньку.
Если ты мне, красна девица, достанешься,
Отрублю твою я буйну голову,
Рассею тебя по чисту полю,
И развеет тебя по буйну́ ветру́".
Еще пуще плачет слезами горе-горькими.
Не стерпело сердцё богатырское,
И заходит Козарин-свет во бело́й шатер,
Увидал татарин, могутной самой:
"Это есть ли твой братец, Козарин-свет?
Я вот ёго сейчас размечу!" "
Берёт Козарин свою плеточку,
Ударил Козаерин ёго по плеча́м,
Упал тугарин на сыру землю́,
От татарина только славы́ поют.
Увидала бога́тыря красна девица,
Стала ёго просить да ума́ливать:
"Уж ты той еси, ясён соко́л, бога́тырь незнаемой,
Ты вези меня с проклято́й Литвы,
Увези в свое отечество,
И поедем с тобой ко божьёй церквы,
Ко божьёй церквы да повенчаемся".
Тогда берет Козарин ей из-под бела́ шатра,
Посадил ей на добра́ коня,
Приехали они ко божьёй церквы,
Говорит тогда красна девица:
"Ты скажи-ко, доброй молодец,
Чей ты есть да откулешной,
Какого роду ты будешь, какой племени?"
Отвецает ей доброй молодец:
"Я есть тебе ро́дной брат,
Ясён соко́л да Козарин-свет,
Хотя мать-то моя уж ненавидела,
Отдала меня уж баушке-задворенке,
И воспитывала она как будто мать родна,
И я узнал про тебя у змеи лютоей,
У змеи лютоей да пещерноей,
И поехал тебя да выручати.
Да еще змея мне добавила:
"Когда выручишь-то родиму́ сестру́,
Приедешь ты на свою родину,
А для тебя маменька уж все приготовила.
Коль она тебя от роду ненавидела,
На воротах стоит змея лютая,
Она броси́тся на тебя, на света Козарина,
Когда ты привезешь роди́му сестру,
Ты ведь скоро с ней-то справишься,
Коли ты меня победил, такову змею.
Но еще, Козарин, тебе говорю:
Твоя маменька да родимая
Оберет змею эту лютую
Да натопит сало змеиное,
Напекёт тебе калациков на том ли на сале на змеиноем,
Ты не ешь, Козарин, тех калациков".
И приехал Козарин-свет в свою родину
Да в свою отцовщину,
К своему отцу да ко родимому,
К своей матушке, да ко родимоей.
Увидала змея и броси́лась на Козарина,
Вытягает Козарин свою плётоцку,
И ударил ей змею по хоботу,
И свалилась змея на сыру́ землю.
Приходит Козарин в широ́ки хоромы,
Стретили молодца со поче́стьицём,
Дарили подарками и кормили, поили ёго.
"Ты скажи-ко нам, доброй молодец,
Какого ты есть роду, какой племени?"
Стали поить, кормить и вином угощать,
И нанесли пищи разной.
Нанесла мать калациков заморскиих,
И говорит ёму таковы́ слова:
"Уж ты пей, доброй молодец, да закусывай
За спасенье да моей доцери".
Когда выпил Козарин, дак и говорит ей таковы́ слова:
"А не пивал я отроду воды клюцёвой,
Не едал хлеба крупивчатого,
Не благословлёно мне было отцом-матерью.
Не отцов я был сын да и не материн".
А сестра плакала да обтиралася,
Да и на матерь родну да обижалася.
"Я есть-то сын того ли Данилы Коромыслова,
Из города из Муромля, из того ли села Карацарова,
Отец с матушкой меня на руки не́ брали
И отдали меня баушке-задворенке.
По цужим словам, она мне баушка,
А по мне — была как будто мать родна́.
Ты изволила меня, да ро́дна матушка,
Кормить меня салом змеиныим,
Не прощу я тебе за это".
Вынимает он тут свою плётоцку
И ударил ей мать по крутым бедрам,
И упала мать на́ пол замертво.
Приходит тут отец Коромыслов-свет
И говорит сыну таковы слова:
"Ты послушай, сын да Козарин-свет,
Твоя волюшка теперь хозяйницать,
А уж меня, отца, ты за старо прости".
Ну тогда сказал Козарин-свет:
"Я простил бы и ро́дну матушку,
Да за то не простил,
Что кормить стала меня салом змеиныим".
Тут она и концается.
Илья Муромец
Во городе во Муроме, во селе Карачарове жил-был прожиточный человек. У их не было никого детей. Они жили до глубокой старости и стали у бога просить, чтобы дал им бог какого-нибудь де́тища, и вот тогда родился у них сын, назвали ёго Ильёй. Он был на рода́х испорцёной и лежал без рук, без ног. Отец-мать ёго плакались: "Вот бог даёт людям де́тище, при старости опору, а при смерти на поми́н души. А нам дал кали́ку без рук, без ног". И пролёжал Илья ровно тридцать лет.
Раз ушли отец с матерью на́ поле, и приходят к нёму две кали́ки перехо́жие и просят милостинку Христа ради. Он начинает им говорить: "Ох, кали́ки перехо́жие, не могу я встать, не могу я встать и вам милости́ну подать. Вы откройте шкап да возьмите себе, что надо". Потом стал их спрашивать: "А что на Руси делается? Как живет Соловей-разбойник?" Он раньше слыхал про Соловья́. Отвецают кали́ки перехо́жие: "Да что Соловью жить? Живет он неплохо. Загородил дорожку прямоезжую и царствует тридцать лет, и сидит он на двенадцати дуба́х. Раньше до Киёва было́ езды три дня, а теперь в объезд три года́. Сидит Соловей и свищёт по-соло́вьему, и лаёт, собака, по-собацьёму, и крицит, зверь, по-звериному. Но-ко, вставай, Илья, прошел твой срок тридцать лет, подымай-ко свои руки́, но́ги резвые", — говорят калики перехожие.
Вот Илья нацинает руку подымать, подымается. Стал ногу растяга́ть, растяга́ется: и стал Иле́юшко на́ ноги. Говорит кали́ка перехо́жая: "Ну-ко, принеси́ у отца из погрёба пи́ва эту чашку полную". И пошел Илья в глубо́кой погрёб, и зацерпнул эту чашку пи́ва полную, и приносит эту чашку кали́ке. Кали́ка передаёт другому калике. А этот передает чашку́ Илье: "На-ко, пей Илеюшко, эту чашку пива, и мы спросим тебя, каково́ будет?" Когда выпил Илья на один дух, и спросили кали́ки: "Ну, каково, Илеюшко, в себе поцувствовал силушки?" Отвецат Илья каликам перехожиим: "Во мне силушки? Как бы был столб от земли до неба, в том столбе золото́ кольцо, и я бы за это схватил кольцо, и перевёрнул бы всю землю-матушку". То говорит калика другому: "Церез меру мы силы Илье дали, надо сбавить, а то не будет ёго носить мать сыра земля". Потом сказали Илье Муромцу: "Ну-ко, сходи, Илья Муромец, принеси чашку пива из погрёба". Вот пошел Илья второй раз за пивом. Приносит чашу пива и передаёт калике перехожей. Калика передал второму и дает пить Илье Муромцу: "Ну, пей, Ильюшенька, теперь втору́ ча́рочку". Выпил Илеюшко на единый дух. И спросил калика перехожая: "Ну, каково́, Илеюшко, чувствуешь в себе силушки?" — "Во мне силушки во половинушку", — отвецает Илья Муромец, сын Ивановиц.
Да, говорит калика опять перехожая: "Ну, Илья Муромец, сын Ивановиц, тебе смерть не пи́сана во цисто́м поле. Со всема́ сражайся на бе́лом све́те, только не сражайся с одним со Святогором с богатырём. Святогора-богатыря мать сыра́ земля не носит, и он только ездит по крутым борам, скацёт на своём добро́м коне. Да, потом не сражайся с ро́дом Нику́линым. У ро́ду Нику́лина ангельской волос есть, не победить тебе ёго, и ёму тебя, да еще не сражайся с Иваном Деревенщиной, у нёго тоже есть ангельской волос: он знает про житьё-бытьё и что деется на святой Руси".
Теперь ему еще говорят: "Ну, Илеюшко, твой конь только сейчас родился, на котором ты будешь ездить. Вот ты пойдешь из своёго города, и зайдёшь в одну деревёнку, и стретишь — старик ведёт трех лошадей. Одна лошадь во тысяцу рублей, друга́ лошадь в две тысяци, а третья лошадь — уже цены нет. Залагай отцовско имущество и откупи эту лошадь, она будет по виду хуже всех. Потом корми эту лошадь один год и уж после этого поезжай куда хошь. Вот и поезжай, поклонись ко гробу господнему, поклонись гробу этому и до тех пор не кровавь своёго меца. И тебе, Илеюшко, когда будет оцень трудно, то спомяни нас, тебе будут в цистом поле такие слуцяи́. И когда ты спомнишь нас, в тебе силушка прибавится непомерна: победишь противника в любу́ по́рушку".
И разошлись кали́ки перехожие. И пошел Илеюшко на бе́лой двор: подбирать житьё-бытьё отцовское — стал распахивать бе́лой двор. И вдруг идёт ёго отец и мать. Мать и говорит отцу: "Ну-ко, смотри, отец, полюбуйся-ко, смотри, Илеюшко пашет нам бе́лой двор". — "Ох, ты, баба моя женоцка, ты ведь глу́па совсем, разве мыслимо, что цёловек лежит без рук, без ног тридцать лет, разве может он пахать наш бе́лой двор?" Она говорит опять ёму: "Да смотри, ведь это Илеюшко пашет наш бе́лой двор". — "Ох, ты, глупая баба, если бы ты не жена мне была, я бы тебе за это голову срубил, где же он может пахать, как такой расслабленной был?"
Когда пришли уже совершенно близко, тогда отец уверился. Вот подошли к нему рядом, и так сильнё обрадели, и прославили бога. "Ну, родился нам сын, хоть и не в утеху при младости, но будет опорой при старости и после смерти на упокой души". Тогда заговорил им Илья Муромец, сын Ивановиц: "Ну, отец и мать родна́, я родился, сын, в младости не утехой был, а лежал тридцать лет без рук, без ног, и под старость вам не кормилец буду, и при смерти вам не на помин души. — Сразу все рассказал. — А вот теперь пойду я искать себе добра́ коня, и потом поеду поклонюсь гробу господнему, и прочищу путь-дорогу прямоезжую. Там проеду, где сидит Соловей-разбойник на двенадцати дубах".
И пошел Илеюшко по дороженьке. И видит — идёт старик, и ведёт старик трёх лошадей на базар продать. И вот он спрашивает цену первой лошади: "Сколько стоит, дедушко, первая лошадь?" Отвечает старик: "Тыщу рублей". — "Ну, сколько стоит у тя вторая лошадь?" — "Вторая лошадь моя — две тыщи рублей". — "А сколько стоит третья твоя лошадь, она худенькая?"- "Этой лошади даже и цены нет. Потому она худенькая, что даже и не доросла". — "Ну, продай ее, я подро́щу её". — "Коли хошь купить, доброй молодец, ну, продам её, только стоит она оцень дорого". Не считался Илеюшко с денежками и сказал таково слово: "Но скажи ты мне, дедушко, правду-истину, сколько она будет стоить?" — "Ну, отдам тебе, коли нужно. А отдам тебе за десять тысяч с половиною".
И подает Илеюшко де́нёжки и берет себе эту лошадку лохматую. И уводит в свой дом и начинает ей кормить целый годик и катать ей в росы́. А когда он вырастил ее до возраста до полного, тогда он пришел к отцу, к матери и сказал таковы́ слова: "Ну, теперь, отец с матушкой, пустите меня, до́бра мо́лодца Илью Муромца, я поеду ко гробу господнему, ко гробу господнему поклонитися, мне нужно исполнить заповедь кали́чию, то заказывали кали́ки перехожие". Тогда отец с матерью заплакали: "Ты поедешь дорогой прямоезжею, увидишь там Соловья-разбойника, он убьёт тебя и не оставит даже на по́мины". То сказал Илья Муромец: "То отец ты мой, ро́дна матушка, вы не думайте о мне, добром молодце, мне не пи́сана смерть в чисто́м поле".
И распростился он с отцом, с матерью. Отец с матушкой прирасплакались. И садился Илеюшко на добра коня и пустил его в путь-дороженьку. И наехал он на шайку разбойников. Задержала его шайка разбойников и стала его ценить и выспрашивать: "Ты скажи-ко теперь, доброй молодец, кто ты есть да откулёшной?" — "А что вы, воры-разбойнички, думаете что с меня взять, с добра молодца?" Оценили они очень дорого. "Доброй конь твой — цены нет; цвет кафтан твой — десять тысяч рублей. И вот, друзья мы, разбойнички, оберём у него цвет кафтан, отнимем у него добра́ коня, а ёму отрубим буйну голову". Сказал им Илья таковы слова: "Уж вы воры-разбойнички, отпустите меня на все на четыре на сто́роны. Вам не след ссориться с Ильей Муромцем. Я кровавить меча не стану до тех пор, пока не приеду во Киев-град поклониться гробу господнёму". И говорит Илья Муромец еще им, разбойникам, таковы слова: "Отойдите от меня честью, отпустите меня, добра молодца". Но они этого не пытаются, зарядили своё. Тогда Илья Муромец берет стрелоцку калёную и спустил стрелоцку в разбойников, их не оставил и на се́мена.
Поехал Илья Муромец дальше в путь. Видит: войска громадные стоят; подъезжает к войскам и спрашивает: "Кто эти войска побиваёт здесь?" Отвечает князь один ёму. "Ох, ты есть богатырь незнающий, кабы ты нам помог войски́ побить, я бы отплатил не знаю чем. А уж привел войска последние, больше нет у меня, и возьмет меня тепереча себе в плен". Тогда отвечает Илья Муромец: "Уж я окровавил мец свой". И спустил стрелу на противника. Как спустил он только, тут смешалась вся земля евонная и ёго противника.
И поехал Илья Муромец дальше. Тут не спрашивал никакого вознагражденьица, стал спешиться в Киёв-град, попасть ёму к заутрени, а не к заутрени, то хоть в обёденки. Так он едёт опять путем-дорогою и видит Соловья-разбойника. Сидит он на двенадцати дубах. Засвистал Соловей по-соловьиному, закричал зверь по-звериному, залаяла собака по-собачьёму — на все двенадцать голосов. Ёго доброй конь на колени пал, заговорил он своёму до́брому коню: "Эх, ты, волчья шерсть, травяной мешок, не слыхал ты свисту соловьиного иль не слыхал ты граю вороньего? Как грает ворон на святой Руси, так же и Соловей поет". Зарядил он калену́ стрелу́ и спустил Соловью-разбойнику прямо в правой глаз. И упал Соловей на сыру́ землю.
Подъезжает Илья Муромец, сын Ивановиц, приковал он Соловья ко стремена́м, поехал дальше и идет к двору Соловьиному, где сидела жена и сын его. И сын матери и говорит теперь: "Ну, смотри-ко, мама, отец мужика ведет, мужика ведет да деревенщину". Посмотрела мать и сказала сыну: "Нет, сын, не отец мужика ведет, а мужик отца ведет". Не стерпел сын, сказал матери: "Я убью ёго теперечу". — "Нет, сын, уж коль отец не убил, то и тебе не убить, надо просить его с честью, с милостью, чтобы оставил дома ёго в покое. А спустить ёго во двор, да поить, кормить, да просить милостью".
Потом открылись широкие ворота́, и запускали Илью Муромца, стречали ёго с поклонами. Заехал Илья Муромец на широкой двор, просила ёго жена Соловья-разбойника: "Ты скажи-ко, доброй молодец, кто ты есть, и оставь Соловья-разбойника дома здесь. И бери с нёго выкуп, какой желаешь себе". То сказал им Илья Муромец: "Не оставлю ёго у вас здесь, свезу ёго во Киёв-град: почему дорогу загородил прямоезжую".
И повернул с широка́ двора прямо в Киёв-град. Не стерпел сын и сказал: "Подниму воротницу триста пудов и ударю этого добра молодца". Так и сделал — ударил Илью Муромца воро́тницёй. Но Илья Муромец не заметил, не трёснул ёго стальнёй шишак. И поехал Илья Муромец в путь-дороженьку. Когда выехал, призадумался: "Ну уж не хотел меча я кровавить-то, ну еще спущу калену́ стрелу". И спустил на этот двор калену́ стрелу́, заметало́ землёй все ёго жительство. И поехал Илья Муромец дальше. Приезжаёт теперь он во Киёв-град и как раз успел к обедёнке. Вот послушал он обедню всю до конца, а стоял у обедни Владимир Красно Солнышко, всё смотрел на бога́тыря незнаема и пригласил ёго на почёстной пир. Вот сидел Илья Муромец на почёстном пиру́, подавали ему чару зелена́ вина́, зелена́ вина́ — полтора́ ведра. Брал молодец на одну руку́, выпивал молодой на единый дух. Богатыри друг на дружку оглянулися, оглянулися — усмехну-лися. Тогда заговорил Владимир Красно Солнышко: "Ну-ко, ты скажи, молодец, ты откулёшной, какого ты роду есть, какой племени да как тебя звать?" — "Меня зовут Илья Муромец, Илья Муромец, сын Ивановиц. Из города я есть из Муромля, из села я есть Карачарова". — "Ты скажи, доброй молодец, какой ты дорогой ехал во Киёв-град, в како время выехал со двора своёго?"- "Ты Владимир есть Красно Солнышко, ехал я дорогой прямоезжею, ехал я три дня".
То не поверил Владимир Красно Солнышко и все князья-бо́яры: "Что не может быть, что ты ехал дорогой прямоезжею, той дорогой тридцать лет никто не ездит". Заговорили богатыри мо́гучие, Олёшенька Поповиц, Самсон Колупаевиц, Добрынюшка Никитинец: "Что врет теперь доброй молодец Илья Муромец, сын Ивановиц". — "А коль не верите, пойдем на широкий двор, то увидите вы всю правду-истину".
И все пошли на широкий двор, и вышел Владимир Красно Солнышко. Подошел Илья Муромец ко своёму́ коню, отковал Соловья-разбойника от стремён своих и сказал Соловью таковы слова: "Ну, Соловей, пропой впо́лсвиста по-соловьиному, вполголоса прокричи по-звериному, вполлая пролай по-собачьёму, чтобы убедились все князья-боя́ра, узнал Владимир Красно Солнышко, кто ты есть такой". Засвистал Соловей по-соловьиному в полной голос, закричал, зверь, по-звериному и залаял, собака, по-собачьему в полный голос. Тут пали все князья-боя́ра на́земь, упал и Владимир Красно Солнышко со своей Опраксой-королевичной, а богатыри все забегали со страху по́ двору. Тогда заговорил Владимир Красно Солнышко: "Уж ты есть богатырь Илья Муромец, уж ты уйми Соловья-разбойника, а то попадали мы все на́ землю, не слыхали мы крику соловьиного, а то мы все погинём. Уж теперь верим мы, где ты ехал".
То вынимает Илья Муромец свой мец, отсекает у Соловья голову: "Ну, собака Соловей-разбойник, не послушал меня, закричал на все двенадцать голосов, то убью тебя топереча". И так отрубил у нёго буйну голову. И приходит снова на почёстной пир. Вот тогда Владимир Красно Солнышко поил, кормил и дарить его стал. Подарил ёму шубу цве́тную и поил ёго, до́бра мо́лодца, вином.
Он пил только, колько хотел. Когда был Илья выпивши, то он волочил шубу по́ полу да приговаривал: "Кабы мне Калина-царя таскать, как эту шубу, за жёлты кудри́, то было бы очень хорошо!" А про это слуги на Илью наврали, что говорил: "Кабы мне таскать Владимира Красно Солнышко за жёлты кудри́". То Владимир Красно Солнышко обиделся, призывает Илью Муромца и говорит ёму таковы слова: "Уж ты есть богатырь Илья Муромец, уж я это слово тебе не прощу, ты хотел меня таскать за жёлты́ кудри́, посажу я тебя за это в ямушку".
И открыли ёму яму тридцать сажен глубиною и шириною и засыпали жёлтым песком. И Илья Муромец не противился, шел в эту яму без разгово́рицу. А Опраксия-королевична сделала тунель в подземельё и кормила Илью Муромца все время, пока сидел Илья Муромец в ямушке. И прошло тому тридцать лет, всё сидел Илья Муромец в этой ямушке.
Вот узнал Калин-царь, что уж нет у Владимира бога́тырей потому что все богатыри́ разъехались, как посадили Илью Муромца в ямушку, — и пошел на Владимира Красно Солнышко войной, нагони́л войска в Киёв-град столько, что не было гДе котла сварить, а под Киёв-град столько, что не было солнца видно, и еще было с ним несколько бога́тырей. И остался он под Киёв-градо́м. Вот Владимир Красно Солнышко и запечалился: "Нет у меня славного богатыря Ильи Муромца, нет у меня Олешеньки Попо-вица, нет и Добрынюшки Никитица, не знаю, куда они разъехались. Приходит, видно, конец Владимиру Красну Солнышку".
Тогда Опраксия-королевична ёму и говорит: "Слушай ты, Владимир Красно Солнышко, отрой ты в ямушке Илью́ Муромца, ведь он живой теперь. Попросишь его, Илью Муромца, чтобы он шел в войну с Калин-царем". Тогда заговорил Владимир Красно Солнышко: "Что ты, баба, волос долог, ум короток, разве может жить человек без пищи, без питья тридцать лет?" Она ёму говорит второй раз: "Уж ты сделай милость, отрой ямочку". То он опять ей говорит: "Слушай, баба, ты не жена мне была бы, то я велел у тебя голову срубить". То она опять: "Отрой ямочку, а я знаю. Илья еще жив сейчас".
Не стерпел Владимир Красно Солнышко, взял приказал отрыть ямочку и смотрит: стоит Илья у стола и читает святое евангельё, а сам седой уж стал. То стал просить ёго с поклонами: "Уж ты смилуйся, Илья Муромец, помоги, то пришел тут к нам Калин-царь, наступил под Киёв-град, уж ты выйди к нам на помо́гу". — "А слушай-ко, Владимир Красно Солнышко, я для тебя не пойду, Владимир Красно Солнышко, ни для тебя, Опраксия-королевична. А я пойду для сирот, для божьи́х церквей, что сиротушек все повыдавит, а божьи церкви все повыжигёт".
И стал Илеюшко из ямочки, поехал во чисто́ полё. Выехал в чисто полё, видит: шатер стоит, а в том шатре три брата: Олёшенька Поповиц, Самсон Колупаевиц и Добрынюшка Никитинец. "Ставайте вы, братья, поедём на дело ратноё, на кровавоё побоище, наступил теперь на нас Калин-царь".
Вот ставали богатыри скорёшенько, садились на добры́х коней и приехали во Киёв-град, ко тому ли к Владимиру Красну Солнышку. Тут заговорил Илья Муромец, сын Ивановиц: "Ну, робята, что поедём теперь к Калину-царю с подарками, попросить ёго, чтобы он дал нам три дня служить молебны с панифидами, а потом мы пойдём на дело ратноё, на побоищё смёртноё".
Тогда сразу он сказал Добрыне Никитичу. Добрыня Никитич отказался: "Я не смею, Илья Муромец, сын Ивановиц". И отказался Самсон Колупаевиц и Олёша Поповиц. Тогда он сказал богатырям: "Ну, тогда дайте, я пойду".
И дает Владимир Красно Солнышко ми́су кра́сна зо́лота и вторую ми́су чиста се́ребра, чтобы он там дал три дня пропеть молитвы с панифидами, а потом пойдём на дело ратноё, на побоищё смёртноё. И так Илья Муромец отправился под Киёв-град. Приходит он к Калину-царю и говорит: "Ну, Калин-царь, вот я тебе подарок дам от Красна Солнышка: ми́су кра́сна зо́лота и чи́ста се́ребра, за то дам, чтоб ты нам дал три дня пропеть молебны с панифидами, а потом мы с тобой станём на дело ратно́, на побоищ́ см́ртно́".
Теперь заговорил Калин-царь: "Нет, доброй молодец, я не дам вам ни одной минуты. Я сюда не гулять пришел, не растешивать вашей милости, не ожидать вашего моленьица, сейчас же пойдем на дело ратноё, на побоищё смёртноё". Тогда заговорил Илья Муромец: "Ах, ты, собака Калин-царь, отойди от нашей святой Руси, а то не оставим тебя и на се́мена".
То вызывает он татар-бога́тырей, захватили Илью Муромца, обвязали его шелками богатыми и повели ёго на плаху убитую. И сам шел Калин-царь. И говорил Илье таковы слова: "Ах, ты, ста́рой богатырь, скажи, кто ты есть, зачем ты выкинул слова дерзновенные. Вот скажешь про себя, отпущу тебя". Да шел, да изредка ёму в бороду тросткой потыкивал, да в глаза поплю́ивал. То он сказал, Илья Муромец: "Ах, ты, собака Калин-царь, не скажу я тебе ничего до́ тех пор, пока не сломите моей буйной головы́".
Привели Илью Муромца на плаху убитую, повалили на плаху убитую, и заговорил про себя Илья Муромец: "Верно, пришла смерть непи́саная во чисто́м поле, коли говорили кали́ки, что не будет тебе, Илья Муромец, смерть во чисто́м поле". Тогда Илье Муромцу силы прибавилось, хватил он в грудь одного татарина, то поднялся выше земли стоячей, выше облака ходячего, схватил одного татарина за́ ноги, нача́л им Илеюшко помахивать. Как в ту сторону вернет, — так валит их улками, в другу сторону махнет, — валит переулками. Ну, корепкой татарин, жи́лковатый, не со́рвется. И убил Илья Муромец до одной души, ударил татарина о сыру́ землю́. Осталась от татарина только грязь да вода. И пришел во палаты белокаменны ко тому ко царю-Калину. Захватил ёго за жёлты́ кудри́, открыл окно и броси́л ёго на панель из палаты трехэтажные. От Калина-царя только грязь осталась. И пришел Илья к Владимиру Красну Солнышку, и сказал ёму таковы слова: "Дал прослужить молебны с панифидами три дня".
Вот прослужили молебны с панифидами и выступили под Киёв-град рать-сила великая и всё бога́тыри. А под Киёв-градом было силы столько, что солнце не пропекало, не было где котла сварить. Вот бились они целы суточки, и не было ни убыли, ни прибыли, все богатыри и Илья Муромец. Вот на вторые сутки немножко солнце стало пропёкатися, заговорили ему богатыри: "Слушай, Илья Муромец, сын Ивановиц, надо отдых сделать нам, добрым молодцам". Добавил Илья Муромец, сын Ивановиц: "До тех пор не будём отдых дёржать, пока не убьём до одной души".
Опять разъехались добры молодцы, стали силу бить по-старому. Вот и наехала на Добрыню Никитица баба Коло́мёнка, и они с ней сразилися, ударились копьем долгомерным, — ко́пья пополам переломились. Ударились мечами, — мецы пополам переломились, ну друг друга с коней сбить не могли. Потом схватились рукопашкою. Возились они шесть часов. Подвернулась у Добрынюшки ноженька, упал Добрыня на сыру́ землю, и села баба Коломенка не бе́лу грудь и спрашивает у Добрыни Никитица: "Ну, скажи-ко ты, до́брой мо́лодец, кто ты есть, чьёго роду, чьей племени и как тебя звать?" А он отвечает ей таковы слова: "Если я бы лёжал у тебя на бело́й груди́, не спрашивал бы ни роду, ни племени, ни отца с матерью, колол бы брюхо до печени".
И вдруг едет Илья Муромец, сын Ивановиц: "Эй, мужик, грит, под бабой лёжишь?" — "Выручи, Илья Муромец, сын Иванович, видно, пришла Добрынюшке смерть в чисто́м поле". Отвечает ёму Илья Муромец: "Бей бабу по титькам, пихай под жопу, будёт баба мягче". И сам проехал дальше. Только и помог.
Постом спомнил заповедь Ильи Муромца. Стал бить по ти́тькам, пихать под жопу и стал наверх. Потом уж не спрашивал у ней отца с матерью, а колол брюхо до печени и убил ей насмерть. И сел он на добра коня с этого стыда, и поехал по крутой скалы́, и видит, что корабль плывет, и бросился со скалы на этот корабль, а тот был не корабль, а просто скала, и убился насмерть со своим конем.
Побили братья все войско и стали ждать Добрыни Никитица, нигде ёго в войска́х не нашли. И спомнил Илья Муромец, сын Ивановиц, что он лёжал под бабою, нет ли ёго там. Поехал туда, приезжаёт, видит, что баба Коломёнка убита. "Ну, ни больше ни меньше, что брат наш поехал куда со стыда". Поехали дальше и видят, что лежит он на скале убитой. И поехали братья в Киёв-град к Владимиру Красну Солнышку. Владимир Красно Солнышко очень обрадовался, и сделал почёстной пир, и стал спрашивать: "Что где у вас, богатыри́, Добрынюшка Никитинец?" То говорит ёму Илья Муромец, сын Ивановиц: "При войны бывают случа́и, что кто-нибудь лёжит в чисто́м поле. Убит Добрынюшка или, вернее, не убит, а со стыда скончался, что лёжал под бабой Коло́мёнкой. Убил он ей, а потом со стыда броси́лся на скалу, и скончался наш Добрынюшка". Пожалел Владимир Красно Солнышко, да делать нечего.
Вот поил, кормил и хвалился има: "Ну, если не вы бы да Илья Муромец, то не быть бы нам на святой Руси, не оставил нас Калин-царь даже на по́мины".
Заговорил ёму Илья Муромец, сын Ивановиц: "Все-таки надо мне идти на святую Русь да посетить свою родину, увидеть отца с матерью, есть ли нет хоть и в живых. А вы, братья мои да товарищи, вы останьтесь у Владимира Красна Солнышка на охрану нашего отечества, до тех пор, пока я приду, не давайте ёго во обидушку".
И сам распростился с Владимиром Красным Солнышком, и пошел он в путь-дороженьку. Вот он пошел далеко, и подходит он уж к своёму селу, к своёму селу Карачарову. Приходит он в дом отецкой. Не было уж отца-матери — все они были примёрши. Отдал он дом этот нищим бедным кали́кам перехожиим, ро́здал деньги всем поровну, сам отправился опять вперед. И вот стретился он с кали́кою с Иванищем с Деревенщиной, и начал у нёго он спрашивать: "Ты скажи-ко мне, Иванище Деревенщина, что у нас на Руси да деется, как живет Владимир Красно Солнышко? Ты ходишь по святой Руси, так знаешь все новости". — "Да, Илья Муромец, сын Ивановиц, на Руси хорошего нет теперь. Приступил к Владимиру Красну Солнышку Идолищё поганоё. Владимир Красно Солнышко связан ко дубовому столу за шелко́в ремень, а с Опраксой-королевичной пьет, ест с одного стола. И спит он с ней на одной кровати, и держит руки в пазухи и ниже поясу".
Заговорил Илья Муромец: "Ты отдай мне, Иванище, эту свою клюшечку". — "Нет, не отдам". Вот Илья Муромец стал у него отнимать, они с ним возились три дня, никоторой никоторого победить не мог. Илья Муромец клюшечку не отнял. Рассердился Иванище Деревенщина, броси́л клюшку в землю, улетела клюшка в землю сорок сажен, и пошел он дальше, не сказал Илье Муромцу ни одного слова.
Илья Муромец на это не разгневался, нача́л землю рыть, рыл он ровно три дня и достал эту клюшечку. И пошел он с клюшкой пробираться в Киёв-град.
Вот, конечно, он пришел теперь уж в Киёв-град, под окно Владимира Красна Солнышка, и просит ми́лостину Христа́-ради́: "Дай, Владимир Красно Солнышко, мне ми́лостину".
Владимир Красно Солнышко, конечно, ничего не знает. Сидел Идолищё поганоё у окна, услышал кали́чий крик и позвал кали́ку в и́збу. Приходит Илья в и́збу к Идолищу поганому, где сидела с ним Опракса-королевична. Вот когда пришел он к ней, она и спрашивает: "Ну, скажи, кали́ка перехо́жая, ты много ходишь по святой Руси, ты знаешь, наверно, про Илью Муромца, какой он был богаты́рь, до́брой молодец". — "Знать-то я ёго знаю, росту был как будто и я". — "Ну скажи теперь, кали́ка перехожая, много ли он пил и ел, как он славился силой непомерною". — "У ёго выть была аккуратная, ел он всёгда по калачику, а пил он всёгда по стаканчику". — "Эх, не есть богатырь ваш был Илья Муромец. Вот я есть доброй молодец, — говорит ёму Идолищё поганоё. — Я молодец уда́лой, вот у меня какая выть: я ем семь печей хле́бов, три коровы ем за один обед, три ведра вина выпью, на закуску ем двенадцать гусей, запиваю ведром молока коровьего. Вот эта выть моя умеренна". — "А ты есть доброй молодец, у моего батюшки была корова такая же обжора, как и ты есть, много ела, пила, да и лопнула. Такой же конец и тебе будет, доброй молодец. Не смерть, а уж лопнёшь", — сказал ёму Илья Муромец.
Не понравилось Идолищу поганому, он схватил кинжал да и бросил в Илью Муромца. Но Илья Муромец увёртист был: отвернулся, конечно, Илья Муромец. Не попало, а ударило в стойку с дверьми, стойка с дверьми провалилась на улицу. Тогда видит он Владимира Красна Солнышка, связанного у ножки столовой, а питался он костями да объедками. "Уж ты слушай-ко, Владимир Красно Солнышко, дай-ко твою каменную палату белу окровавить теперь". Отвечаёт ёму Владимир Красно Солнышко: "Делай, что хошь, калика доброхожая, власть уж не моя сейчас".
А Идолище сидел за столом, смотрел, что говорит кали́ка перехожая. Тогда Илья Муромец, сын Ивановиц, ударил ёго клюшкой. Идолище вылетел на улицу с простенками. И отвязал Владимира Красна Солнышка от столовой ножки. И сказал ёму таковы слова: "Вот я есть старо́й богаты́рь Илья Муромец, спас тебя, Владимира Красна Солнышка, и живи теперь в спокое. Послежу я за тобой теперь. Еще тебе, Владимиру Красну Солнышку, будет много беды да напасти вперед. Ну, где твои бога́тыри: Олёшенька Поповиц, Самсон Колупаевиц?" — "Мои богатыри испугалися, уехали они из царства, не знаю где. Испугались они Идолища поганого". — "А почему мне не надо было, Владимир Красно Солнышко, пугатися, надо было ёго уничтожить со земли". И так обрадовался Владимир Красно Солнышко, посадил за свой стол, угощал только чем было́, приказал Опраксе-королевишне: "Кормить, поить да уговаривать, чтоб не ездил Илья Муромец. А уж я тебя, Опраксия-королевична, за то прощу, что жила с Идолищем поганыим. Это было дело насильнёё".
Отыскал Илья Муромец своего коня и поехал разыскивать бога́тырей. Вот он ездил, ездил, наконец, нашел во чисто́м поле шатер и сказал: "Ну, что же вы, братья-бога́тыри, так ли охраняете Владимира Красна Солнышка?" Но они сильнё перепугались, что Илья Муромец убьёт, но он ничего не убил, не наказал и сказал: "Ну, теперь поедем к Владимиру Красну Солнышку".
Когда приехали, то Илья Муромец положил Олёшу Поповица на охрану города и дежурить, какие проезжающие богатыри́ будут. Вот он стоял, все охранял и вдруг приезжает бога́тырь, такой большой, что Олёша Поповиц со страху испугался. На правом плече ясной голубь был, на левом ясной со́кол, и кричал поединщика. Олёша Поповиц так перепугался, прибежал сказывать Илье Муромцу. Илья Муромец ёму и говорит: "Почему ж ты не выехал с ним на поединок? Ты бы выехал и скрикнул, если ёго конь падёт на коленки, то поезжай смело, уж если не падёт, то не выёзжай".
И так он отправил ёго на пробу. Отказаться Олёшенька Поповиц не смел. Когда выехал, скрикнул по-богатырски, ну, конь ёго не почувствовал. Повернул и Олёшенька Поповиц, поскакал обратно к городу: "Ну, Илья Муромец, я не смел поехать на нёго. Скрикнул, — конь повернул на меня, и я поехал обратно". — "Ну, ладно, тогда я поеду, старой богатырь Илья Муромец".
Вот и выехал Илья Муромец, сын Ивановиц. Скрикнул, — конь у него и пошатнулся. Съехались они, ударились копьями: копья пополам переломились, но никоторый никоторого не мог из седла вышибить. Мечами ударились: мечи пополам переломились. Потом схватились.рукопашкою, этот богатырь послал с левого плеча голубя матери: "Нашел в поле поединщика, не знаю, справлюсь ли, нет?"
Вот они возились с Ильей Муромцём целые сутки, никоторой никоторого не может победить. Вот он посылает с правого плеча я́сна со́кола: "Нашел в поле поединщика, мама, ну, не справиться".
Тогда все-таки Илья Муромец ёго свёрнул, берет нож, распорол брюхо до печени, сам сел на коня и уехал. Вот приехал домой, а теперь поставил Самсона Колупаевица: "Вот теперь дежурь город, мало ли кто придёт, скажешь".
Вот в одно прекрасноё время приезжает богатырь. Богатырь был Сокольничек-раскольничек. Конь у богатыря был, как сильная буря; богатырь был, как сильная туча. Богатырей ничем считал, а Красное Солнышко смехом вёл. Вот и приезжает Самсон Колупаевиц к Илье Муромцу, рассказал, что видел. Илья и говорит: "Эх вы, богатыри, не смеете выехать на бога́тырей, какие же вы бога́тыри, надь опять выехать старому Илье Муромцу".
Когда выехал Илья Муромец на него, скрикнул, — конь на него поворотил. Съехались они, ударили копьем, — копья переломились; ударились мечом, — мечи переломились. Никоторой никоторого победить не может. Засмеялся богатырь, схватился с Ильей рукопашкою. Возились, возились они целы сутки, — никоторой никоторого победить не может. На вторы сутки подвернулась у Илеюшки ноженька, — богатырь на него. Сидит на груди и спрашивает: "Эх ты, стар богатырь, ну удалый был, ты скажи-ко, как тебя звать, какого роду, какой племени?" Говорит Илья ёму на ответ: "Кабы я у тя, доброй молодец, сидел на груди, не спрашивал ни роду, ни племени, колол бы брюхо до печени". А он ёго всё спрашивает: "Ты скажи, скалки, доброй молодец, не убью тебя, побратаемся". А Илья ему ничего не говорит, только так промеж себя сказал: "Верно, пришла Илье смерть непи́саная во чисто́м поле".
Тогда Илье сила прибавилась непомерная. Ударил он в грудь богатыря кулаком, и он поднялся выше лесу стоячего, ниже облака ходячего и упал о ка́менья, рассыпался на мелкие дребезги. А Илья Муромец стал на добра коня, поехал к Владимиру Красну Солнышку.
Владимир Красно Солнышко обрадел, собрал почестной пир, собрал бога́тырей на пир. И говорит Илья Муромец: "Ну, Владимир Красно Солнышко, теперь я поеду к брату старшему, к тому ли Святогору бога́тырю. А вы оставайтесь да царствуйте, споминайте Илью, да не увидите".
И говорит еще братьям Самсону Колупаевицу да Олёше Поповицу: "А вы, братья, не пугайтесь, не разъезжайтесь, охраняйте Владимира Красна Солнышка".
И так распростился он с Владимиром Красным Солнышком, с братьями, сел на добра коня и поехал. Вот приехал он к крутой горы́, нача́л ставать в гору, конечна, и поднялся; поднялся, увидал — шатер стоит. Заехал к шатру, — конь стоит богатырской, как сильная гора: "Никто больше, как здесь Святогор".
Поставил своего коня, заходит в шатер; заходит, видит — Святогор богатырь спит с женой. Будить он не стал; делать ёму нечего, и сам повалился спать. Вдруг стала Святогора-богатыря жена, улыбнулась, вышла из шатра, взяла мешок и спустила в мешок Илью Муромца и коня. И сунула мешок Святогору-богатырю в карман. Когда стал Святогор-богатырь, нужно ёму было ехать, говорит жене: "Ну, поедём на третью гору".
Сели на лошадей и поехали. Лошадь поднялась в перву и втору гору, а на третью и подняться не может. Вот он и говорит ей: "Ну, что ж ты, волчья шерсть, травяной мешок, раньше скакала с горы на гору, а теперь и поднять не можешь?" Она и заговорила человечьим голосом: "Раньше я носила богатыря и богатырскую жену, а теперь несу двух богатырей, и богатырского коня. Богатырь хоть не супротив тебя, и конь не супротив меня". — "А где же они?" — спрашивает. "А посмотри у себя в кармане".
А Илья спал и ничего не чуял. И вот он сунул, протянул руку в карман, и вытряс Илью с конём, и спросил жену: "А как он мне попал в карман?" — "А я, грит, клала ёго". Взял он жену, конечно, и убил, и стал Илью Муромца спрашивать: "Какого ты роду, какой племени и как звать тебя?" Он ёму и начал: "Я есть Илья Муромец, сын Ивановиц, посмотреть мне тебя захотелось". — "Ну, ладно, коли так пришлось, то побыть у меня, и будь ты меньшим братом, а я буду старшим, и поедем с горы на горы".
Сели они на ко́ней и поехали. Прискакали на одну гору, и стоит на горы́ гроб, и был открытой этот гроб. Ну, он был слишком большой. Вот и говорит Святогор-богатырь Илье Муромцу: "Ну-ка, Илья Муромец, применись к гробу, по тебе ли он будет?" Илья Муромец повалился в гроб и не хватают ни руки, ни ноги. "Нет, Святогор-богатырь, этот гроб не по мне. Нас таких войдет десятками в этот гроб".
Потом слез с коня Святогор-богатырь, повалился в гроб. Как повалился, крышка закрылась, и Святогор-богатырь подняться не может. Потом заговорил Святогор-богатырь: "Бей мечом, расколи, я не хочу умирать". Как ударил по гробу, покрылся гроб обручем. То заговорил Святогор-богатырь: "Возьми мой меч да ударь, твой лёгок". Тогда он берет ёго мец, захватил, поднять не может, сам по колено в землю ушел: "Нет, Святогор-богатырь, я твой мец поднять не могу". — "Ну, прислонись ко мне, я силу дам".
Вот дохнул он на нёго, у Ильи силы прибавилось, взял он мец, как ударит им по гробу, то опять сделалась железная полоса. Тогда опять Святогор-богатырь говорит: "Припади еще раз, я опять силы дам, ударь тепереч крышка и рассыплется". — "Нет, я второй раз не припаду, ударить я ударю". — Потом Святогор-богатырь ему заговорил: "Ну, ударяй, не ударяй, все равно я уже начинаю коле́ть. Хорошо, что не припал, я бы тебе земляным духом дал, тебе бы тут и живым не быть. А мне уж здесь смерть. Привяжи моего коня ко гробу, им никому не владеть, и мой меч оставь тут".
Потом распростился Илья Муромец с Святогором-богатырем, и тот тут умер, а он поехал вперед. И вот подъезжает он ко второму гробу и сказал: "Ну, наверно, это моя смерть, уж коль умёр Святогор-богатырь, то, наверно, и я умру".
И он сошел с коня, привязал к гробу, зашел в гроб, крышка закрылась, и Илья кончился.
Не-мал человек
Вот не́ в котором царстве, не́ в котором государстве был-жил царь, у нёго была одна дочь. И вот он ей берёг, конечно, и не отпускал никуда одну гулять, чтобы она никуда не делась. А потом вдруг приходит пароходик, которых еще не было в царстве. А на этом пароходе был хозяин купец Нира́нда. И когда он приплыл к царству, то был такой красивый, что многие ходили, интересовались. И пришлось царской дочери пойти со своима́ нянюшками посмотреть этот пароходик. И вот когда она пришла, то этот купец Ниранда и говорит: "Слушай, красавица, зайдите ко мне в пароходик, только одна, я тебе покажу редкости". И вот она, конечно, не знала евонной никакой хитрости и сказала нянечкам: "Ну, подождите минутку, а я пойду посмотрю". И вот только она зашла на пароход, то пароход полетел стрелой в морё и скрылся из виду.
Ну, царю это несчастье было очень тяжело, что погибла неизвестно куда дочь.
И вот он привёз, конечно, ей в свое жительство, а царь стал разыскивать людей таких, — богатырей, чтобы где-нибудь ей разыскали. И вот у нёго в царстве был, конечно, солдат, звали ёго Портупеем. А у нёго дедушко был волшебной, и он рассказал ему всё, как эту достать царевну: "И вот иди теперь к царю и объяви себе, что "я достану тебе дочь твою, только дай мне корабль и матросов, капитанов и продуктов на́ год, и напиши власть, чтобы меня слушались капитаны, куда нужно мне идти, и поставь мне какой-нибудь чин".
Вот когда услыхал царь, что называется солдат, то он обрадел, конечно, и говорит: "Ну, а если ты не достанешь, то тогда как?" — "Ну, уж я ручаюсь своей головой, только сделай это мне всё". Тогда, конечно, царь даёт ёму чин — Портупей прапорщик. И в скоро время он срядил корабль, дал матросов и капитанов и дал ёму власть править этими капитанами. И вот, конечно, Портупей прапорщик в скороё время пошел, как обсказал ёму дедушко.
Вот они плыли шесть месяцев. И эти капитаны все соскучились, не знали, куда Портупей прапорщик плывёт. И потом вдруг образовалась земля, через три месяца они приплыли к берегам. Когда приплыли к берегам, то он берёт матросов и шлюпку: "Я поеду на го́ру". Берёт он двенадцать матросов и выехал. Выезжает, конечно, на го́ру, идут по дороге вперёд вместе с матросами. И приходят они в один дом. Когда пришли в дом, то он сказал матросам: "Вот, товарищи, вы идите, охотитесь чего-нибудь, а я сварю сам суп".
Матросы ушли, а он заходит на двор, убил два вола и стал варить. Вот у нёго уж суп почти готов, он берёт кусок мяса, попробовал и говорит: "Вот, кабы к этому супу да была вишнёвка, было бы очень хорошо". И вдруг является к нёму He-мал цёловек с потолок ростом. Когда явился и заговорил: "Здравствуй, Портупей прапорщик". — "Здравствуй, He-мал цёловек", — "Дай мне-ка супу и мяса". — "Пожалуйста, только жалко, что нет выпивки". — "Выпивки достанем".
И нанёс He-мал цёловек выпивки столько, что полно́ прямо, и садятся они за стол и начинают выпивать. И этот He-мал цёловек сильно напился, а Портупей прапорщик пьёт аккуратно, думает: "Что дальше будет?" И этот He-мал цёловек свалился лежать. Портупей прапорщик сразу выдумал, отстягивает ёму меч и отрубил ёму голову и раздумался: "Если я отрубил ёму голову, то надо отрубить и ноги, а то он станет на ноги, не знаю, что может со мной сделать".
И взял отрубил ноги. И потом обшарил его все карманы и нашел ключей. И кряду же пошел открывать все помещенья, узнать, где сидит эта царевна. Вот ходил-ходил по евонному подземелью, добрался до стеклянной двери и видит: сидит красавица, это она как раз и была. Подошел к ней: "Здравствуй, прекрасная царевна!" — "Здравствуй, здравствуй, кто ты такой есть и зачем ты сюда пришел? Придет He-мал цёловек и тебя убьёт". — "Нет, прекрасная царевна, He-мал цёловек больше не придет, он уж у меня убитой, а я есть Портупей прапорщик, посла́нной от твоёго батюшка тебя достать. И вот одевайся сейчас и поедем". Она очень обрадела и говорит: "Ну, Портупей прапорщик, коли ты меня достал, то тебе мной и владеть". И даёт ёму перстень свой, обещается выйти за нёго замуж.
И вот он выходит с ней оттуда, из за́мку, смотрит — шум такой на кухне, эти матросы разодрались из-за вина, одни говорят: "Не все пейте, оставьте Портупею прапорщику, он придёт, потому что убитой He-мал цёловек".
Он пришел и говорит: "Слушайте, товарищи, вы не деритесь, а пейте, сколько хочите. А вот уберем этого He-мал цёловека". И он, чтобы не запачкать перстень, поло́жил ёго на окно. Вот они убрали всё и кряду же собрались и пошли на корабль, а этот перстень он забыл. Когда он приехал на корабль, то схватился, у него на руке перстню нет. Он и говорит: "Ну, матросы, везите меня обратно на го́ру, возьмём, что я оставил, а вы, капитаны, подождите".
И вот он, конечно, собрал матросов и поехал. Сходил на го́ру, взял этот перстень и пришел обратно. И видит, что уж эти капитаны уехали, оставили ёго с матросами. А капитан, когда пошел, то сказал этой красавице: "Если ты не скажешь, что это я тебя спас, то мы тебя в воду бросим". Она сказала: "Хорошо".
И видит Портупей прапорщик: корабль ушел, и он в шлюпке поехал ёго догонять. И пал сильной шторм, и вся команда погибла, только Портупея прапорщика выбросило на го́ру. И вот, конечно, ёму было делать нецёго, мокрой, холодной, и он пошел на кухню, где осталось мясо. Пришел, поел, поотдохнул и подумал: "Все равно мне надо куда-нибудь попадать".
И вот, конечно, он пошел. И шел он далеко́ ли близко, высоко́ ли ни́зко, и сам не зияет, куда оп сейчас идёт. И вот вдруг приходит он на какой-то двор, прибегает к нему молодой парень: "Здравствуй, Портупей прапорщик!" — "Здравствуй, здравствуй, молодой парень. Как тебя звать?" — "Меня зовут Ванюша". — "И давно ты здесь живёшь?" — "Я живу у одного полковника очень давно". — "Дак вот, дорогой Ванюша, как бы мне попасть на родину?" — "Слушай, Портупей прапорщик, тебе нужно у меня пожить немного. Вот поживешь у меня шесть месяцев, охраняй, что я тебе велю, потом я тебе скажу и попадёшь". Он сказал: "Ну, ладно, коли так, то буду я и у тебя жить". — "И вот, Портупей прапорщик, не ставай на эту крышу, и там есть два рожка, не труби в них, а то вернётся зверья, и тебя они растерзают".
И вот он прожил два месяца, ёму показалось очень скучно: "И что же Ванюша не велел поиграть в эти рожки, какие они есть?" И вот он вылез на эту крышу и нача́л играть в рожок. И вдруг бежит полковник и этот Ванюша. Ванюша и кричит: "Портупей прапорщик, не играй, брось, а то пожрут они тебя". И он спустился и пошел прочь. Полковник сказал: "Ну, отправь ёго теперь домой, как он не прожил шесть месяцев у нас". И сам куда-то ушел.
Ванюша его призвал и говорит: "Ну, Портупей прапорщик, теперь можешь ехать домой, тебя больше полковник не велел держать". И приносит он ёму саблю́ ржавую и хорошую одежду. И вывел ёму коня худенького, такого, что чуть на ногах стоит. И заговорил ёму Портупей прапорщик: "Слушай, Ванюша, на что ты мне такую худую саблю дал, случае чего мне и не обернуться будет, и такого худого коня, мне на нём не доехать будет". — "Нет, Портупей прапорщик, я тебе дал саблю́ не худую, самую хорошую, лучше у нас нет. Ты поедешь дорогой, заедешь в лес, махнешь направо и налево и увидишь, что будет. И этот конь не будет худой, а самой лучший будет, садись на нёго, только держись крепче, чтобы не выпал". — "Ну, спасибо, Ванюша, если будет так". — "Ну, слушай, Портупей прапорщик, я тебе скажу, только жене всей правды не сказывай, а то будешь несчастной. А уж если какой случа́й, то приходи ко мне".
И вот он распростился с Ванюшей, сел на коня, конь понёсся как стрела, и у него выпала с головы шляпа. Он и говорит: "Эх, ко́ничок, шляпа выпала". — "Ну, уж теперь делать нецёго, пятьсот назади". Он и подумал: "Вот так конь! А я подумал, будет худой!"
И вот он заехал в густой лес, и ёму захотелось испытать эту саблю́. Как махнёт рукой, и за несколько вёрст лес поклонился: "Да, это хоро́ша сабля́".
И вот в скоро время он приезжает в царство. Ну еще не успел корабль прийти, как уж он был у этого короля. И вот пришел к царю и говорит: "Вот, ваше велицество, ваша дочь доста́та, и везут ей на корабле, ну, а меня оставили, вот по такому случа́ю, я ездил за кольцём, и меня оставили".
И вдруг не через до́ ́лго приходит этот корабль, и этот капитан все время радовался, что женится на царской доцери. Только пришел, как Портупей прапорщик был на корабле, и он кряду испугался ёго. И все матросы, конечно, сказали, что капитан захотел идти, а тебя оставили. И он у нёго взял ссек голову, а царевну повёл во дворец.
Увидал царь, что объявилась ёго доць, и оцень обрадел, и сказал: "Ну, что Портупей прапорщик, теперь тебе надо за спасенье моей дочери?" — "Ваше величество, отдайте ей за меня замуж, она мне обещалась и дала перстень, и я из-за нёго остался на берегу".
И она, конечно, всё это подтвердила, что действительно всё правильно, убил Не-мал цёловека. Ну, конечно, там царь разрешил ёму жениться на дочери.
В это время узнал один король, что у нёго явилась доць и выдана была за Портупей прапорщика, за низкого чина. И он открыл войну на царя, чтобы взять ей силой за себя замуж. И вот когда он открыл войну, эта дочь, конечно, согласна выйти за этого короля, ну, ничего не высказывала.
Царь и говорит Портупей прапорщику: "Ну, зять, надо мне помочь в войне". — "Хорошо, батюшко, я помогу, мне никакого войска не надо". И он всегда выезжал один. И вот выезжает Портупей прапорщик и смотрит: войска много. И он вы́стал на камень и нача́л махать шпагой. И эта сила валилась так быстро, что не прошло несколько часов, как во́йска не стало. И вернулся обратно в царство. Царь ёму очень обрадел и хвалил Портупей прапорщика, зятя своёго. Этот царь, конечно, со́брал второй раз войско, еще в два раза́ больше, и пошел на царя. Тогда Портупей прапорщик опять пошел, стал на камень, войска́ стали подходить к нёму, и нача́л саблёй махать, и кряду же они клонились, как будто мячики падали на землю, и за несколько часов всё войско было уничтожено.
И вот, конечно, этому королю было делать нецего, уж он не стал последнюю силу губить, а стал писать царевне, чтобы она испытала мужа своёго, что чем он владеет, какие у нёго есть средства. И вот однажды она и стала спрашивать: "Скалки, Портупей прапорщик, как ты можешь столько войска убить, чем ты можешь владеть?" Он, конечно, не знал хитрости жены и возьмёт ей скажет: "У меня есть сабля́, и сколько бы ни было во́йска, все равно я их уничтожу, и она у меня всегда хранится в своей спальне, я ей держу".
И она это дело смекнула, вот сейчас же и приискала наподобие этой сабли́, а эту саблю́ унесла, подменила, и послала эту саблю́ королю, и сказала: "Приезжай хоть с малым войском, теперь уж он не может вас побить, у нёго сабля о́тнята".
И этот король как получил саблю́ и письмо, приехал и объявил царю войну. Тогда король сказал: "Ну, Портупей прапорщик, опять он приехал". — "Хорошо". И вот когда тот выступил, король, он пошел на этот камень и начал махаться, и не один цёловек не падёт больше. Он сразу и понял, что это обман от жены, как я ей сказал.
Вот ёго захватили в плен и посадили в темницу, а этот король женился на царевне и увез ей домой. И вот, конечно, он сидит теперь в тюрьме и думает: "Ну, вот теперь уж я попал, и сказнят, наверно, меня". Вдруг заходит к нёму девушка-чернавка, носила хлеб, хоть и понемногу. Вот он и говорит чернавке: "Слушай, чернавка, выпусти меня из тюрьмы, а как я вернусь обратно, то тебя не забуду или возьму замуж за себя, сделай тако добро". И она тогда сказала: "Ну, ладно, Портупей прапорщик, я тебя отпущу, оставлю темницу по́лу, а ты бежи, куда знаешь".
И вот так она и сделала, а он в ночную пору выбежал из темницы и давай бежать, где жил этот Ванюша. Конечно, ёму было долго бежать, ну, все-таки добрался, хоть с большим трудом. И вот тогда он пришел к Ванюше, Ванюша на нёго посмотрел и говорит: "Эх, Портупей прапорщик, зачем ты сказал жене правду, уж теперь ты сделался несчастным. Уж теперь и я не знаю, что с тобой сделать. Коня-то я тебе даю того же проехать, а уж сабли́-то больше я подобрать такой не могу. Тебе придется другой выход дать, чтобы ты мог обратно у нёго эту саблю́ достать. И вот ты теперече что сделай. Когда ты приедешь в ёго королевство, а у нёго тут есть неподалёчку озёрко, где он всегда купается. Я тебе даю порошок, и ты обернись голубочком или уточкой, он тебя будет стрелять, саблёй махать, и узнает жена, что это явился Портупей прапорщик в другом виде, и захоцет тебя убить. А этот король уже без сабли́ никуда не ходит. И он всяко будет придумывать, как тебя достать. И разденется наго́й и будет плавать за тобой. А ты в то время нырни и вы́стань на том берегу, где это ёго платьё лежит и меч. Ты тогда одевайся и бери эту саблю́, а уж тогда ты будешь правой. И вот бери коня и поезжай".
И вот он теперича поехал оттуда и поблагодарил Ванюшу, что он дал ему совет.
И вот приезжает уж к этому озёрку и отпустил коня. И увидали, что приехал Портупей прапорщик, и кряду же он стал меры принимать, как ёго сгубить, а уж в эту пору он обернулся уточкой и стал нырять в озеро. И этот король всяко умудрялся ёго, и под видом будто бы он ей обра́нил и достать никак не может, и взял разделся наго́й и поплыл, чтобы ей достать. И вот только отплыл от берега, та уточка нырнула и вы́стала на берегу, где он разделся, и тут же была сабля́. И он кряду побежал, захватил саблю́ в руки. Да. Когда король только пришел на берег, он сразу у ёго отрубил голову и сказнил эту царевну.
Потом пошел на двор разыскивать, где была эта девка-чернавка. Но она была посажена тоже в темницу, в ту, из которой она ёго выпустила. Но он ей ослободил и взял за себя замуж. И, конечно, повенцялся и поступил на королевство.
И начал жить, и жил до глубокой старости.
Аленькой цветочек
Не́ в котором царстве, не́ в котором государстве жил-был купец, у купца было́ три дочери. И все были они красавицы, но ме́ньшая всех была красивее. А отец всё ходил за границу кажной год за товарами. И вот эти дочеря́ все заказывают ёму по обновке. Старшая дочь заказывает ёму: "Батюшко, привези мне хоть шелку на сарафан". Средняя: "Привези мне-ка батисту хорошего, самого дорогого". А ме́ньшая просит: "Батюшко, привези мне аленькой цветочёк".
Ну, он всё это исполнял, а уж аленькой цветоцек найти не мог. Двум старшим исполнил, а где он хранился, этот маленькой цветок, найти не мог. Когда он первой год пришел, то по́дал старшим дочерям эти подарки, а младша спросила: "Батюшко, а мне-ка привез ли аленькой цветок?" Она и заплакала: "Ну, вот, старшим сёстрам привёз по подарку, а мне нет". — "Ну, слушай, дочка, неужели бы я пожалел, не купил для тебя? Ну, ладно, дочка, успокойся, на другой год пойду, приму все меры, а достану".
И стала дожидать. Вот похо́дит на второй год. Дочери опять стали наказывать подарки, там шелку, батисту или еще что, а она опять аленькой цветоцек: "Мне больше ничего не надо". И опять пОшел купец. Сказал команде: "Вот вы грузите такими-то и такими-то товарами, а я пойду разыскивать для своей дочери".
Старшим купил по обновке по хорошей, а ей пошел разыскивать. Вот он ходил, весь город обошел, у всех спрашивал, все сады обошел, нигде найти не может. Вот пришел на корабль, а там уж всё готово. Что делать? Просто́й до́рого платить. И так решился идти домой. Приходит он опять же домой и этим дочеря́м даёт по обновке. Она и говорит: "Ну, что, батюшка, а мне-то привёз?" — "Да нет, дочка, нигде найти не мог, уж я везде искал, спрашивал у всех местных старичков и старушек, где растет такой, нигде найти не мог". Дочка опять заплакала: "Батюшко, всё-таки ты не можешь меня утешить, что я просила у тебя. Вот там сёстрам привёз, а мне нет". — "Дак ты бы то́ заказала, что и сёстры, уж я бы привёз. Успокойся, дочка, я еще на третий год пойду, постараюсь, может и найду".
Она успокоилась. И вот похо́дит он на третий год. Она кря́ду ёму и даёт наказ: "Батюшко, уж если ты не найдешь, уж не знаю, что со мной и будет. Наверно, ты не ищешь. Этот цветок только меня бы и утешил, иначе я без нёго жить не могу". — "Уж ладно, дочка, наверно, найду, не уйду до тех пор, пока не найду".
Вот приходит он на третий год в город и говорит капитанам: "Вот вы грузите товары, покупайте в таких-то магазинах, грузите все двенадцать кораблей, а я до тех пор буду в городу́, пока не найду заказ дочери".
Вот он тогда их оставил, а сам пошел. Оставил город и пошел лесной дорогой. Вот идёт и идёт, и всё его тянет лесной дорожкой. Идёт по дороге и смотрит: стоит сад. "Вот зайду в этот сад, нет ли чего, посмотрю". Пришел в сад и смотрит, цветов до чего, не окинешь взглядом. Воздух хорошей, ароматы по всему носит. Вдруг он и увидал: стоит аленькой цветочек. Подошел к этому цветку, и только что он дотронулся, со́рвал ёго, вдруг такой сделался шум, гром, что прямо ужас, и какоё-то налетело чудовище и такоё стра́шно, что он не знает, что тут и деется. И вот это чудовище заговорило: "Ну вот, дорогой купец, коли ты этот цветочек хочешь взять, то я тебе даю, только отдай мне-ка дочерь. И вдобавок даю кольцо, я ей потешу. Пусть уж она поиграет с ним. И вот теперь на́, ей это кольцо отдай. Пусть когда она поиграет, наденет на́ руку. А теперь и поди".
И так купец берет этот цветок да кольцо и приходит к кораблям, уж они были готовы. И поплыли.
Вот когда пришел он домой, принес и дочерям по обновке, какие они заказывали, уж я не помню, что они заказывали, кажной раз сме́нные. Отдал он им, а младшая и спрашивает: "Ну, как, батюшко, принес ли мне?" — "Привёз". Вот она очень обраде́ла, стала с им играть и уж больнё ей хочется узнать, где этот цветок живёт, сходить туда. Несет от этого цветка разными ароматами. И она стала спрашивать отца: "Батюшко, а где этот сад, где ты достал этот аленькой цветок?" — "О, дочка, далёко, за разными морями". — "Вот, батюшко, мне надо этот сад увидать". Он и подумал: "Дать ей кольцо, она тогда и узнает, что это за сад". Но молчит, не даёт еще. Ну, дальше думает: "Ну как ни быть, надо дочь успокоить, чтобы ей не думалось". — "Ну, дочка, на тебе это кольцо, чтобы ты успокоилась до го́ду. А потом когда этот год будет, я тебя возьму на корабль, увезу в этот сад".
Так, ладно. Вот когда она одела только это кольцо, и в ту же минуту образовалась в этом саду, и до чего ей понравилось. Она и думает: "Дак как же я образовалась в этом саду? До чего здесь хорошо!" Духи́, растения, дворец стоит, блестит, что облитой золотом! И до чего ей стало весело, что она не знает, что делать. Вот ей так жить хорошо, что она не знает, как время идёт. И тут же аленькой цветоцек. Пере́жила этот день, и зашла во дворец, и пошла в свою спальню. И смотрит, такая у́бранная хорошая кровать, пуховая кровать, всё ковровоё, зеркала́, духи́, ну, такое удовольствие! Ее одолел сон, она и заснула. Вот она, конечно, проснулась, пошла к столу. Ну, чего только нет на столе! Играют музыки, веселье, чего бы только она не задумала, у ней всё есть.
И раз она сидит, пьет чай и себе и думает: "Кто же это такой у меня есть благодетель, кто меня так держит? У меня всё здесь есть, чего бы я ни желала, я и дома так не живала, у меня всего хватает. Покажись, хозяин, кто ты есть такой". И вдруг раздался голос: "Слушай, прекрасная Олександра, я бы и показался тебе, но ты меня испугаешься. Я тебя всем тешу, что ты захотела, аленькой цветочек, бери все, что пожелаешь, но показаться я тебе не смею, я уж больнё стра́шен, ты испугаешься меня". А она ёму опять и говорит: "Ну, покажись, хозяин, всё равно, я, быват, тебя и не забоюсь". — "Ну, ладно, потешу я тебя, покажусь, только смотри, не бойся".
И вдруг выплыло такое чудовище стра́шно, она и в обморок упала. Полежала, пришла в чувство, он и спрашивает: "Ну, что, видела теперь?" — "Ничего, хозяин, это хорошо, что ты показался, теперь я тебя бояться не буду". — "Ну, вот, и живи, я тебя буду тешить, что ты ни захочешь, всё исполню для тебя, только живи, Санечка".
И вот она после этого пошла в сад, и там ароматы, духи́, до чего ей весело! Любуется аленьким цветочком и вспомнила: "Что как бы мне увидать родных!" Когда она спомнила, что ей хочется повидать родных, он и говорит: "Ну, так что, Санечка, пойди сходи к родным. Только аленького цветочка не бери, а у тебя есть кольцо, только подумай, и будешь здесь. Только не долго живи там, не больше, как неделю, а потом возвращайся домой".
А когда она исчезла из дому, ушла, то прошло несколько лет. Отец с матерью стали очень печаловаться, что у них дочь пропала: "Напрасно я ей дал кольцо. Не иначе как ее какой дух унес". И вот она отправилась домой. Вот она не взяла аленького цветочка, оставила ёго здесь. Вот она задумала и оказалась дома. Когда она домой пришла, то мать-отец до чего обрадели! "Да что ты, дочка, мы уже тебя несколько лет не видали, соскучились, да как ты живешь, хорошо ли тебе там?"
Долго они ей спрашивали, она все рассказывала: "Жить мне хорошо, до чего там весело, каких веселий нет, духо́в, цветов, всего! Хозяин кормит меня хорошо, одёжи много, у вас ничего здесь такого нет. И я здесь долго жить не буду, опять же уйду к моему хозяину. И мне хозяин не велел долго жить у вас, а то ёму будет скучно без меня".
И вот, конечно, она прожила, не знаю, сколько у неё там прошло, неделя или больше, и вспомнила про аленькой цветок: "Ой, сколько я прожила, наверно, много. Надо мне полететь домой". Спомнила про аленькой цветок и полетела домой. Когда она только туда явилась, сразу побежала в сад этот, где аленькой цветок. Приходит к этому аленькому цветку, а смотрит, ее хозяин обвил этот аленькой цветок рукой, совершенно мёртвой. Вот она обняла его и стала плакать: "Кто же меня теперь утешать будет, ведь я осталась теперь сиротой! Как же жить буду! Кто станет меня кормить, поить, кто услаждать будет! Не стало тебя, милой хозяин!"
Тогда вдруг такая сделалась страсть, гром, стон, треското́к! Она сильнё забоялась, упала в обморок. Когда она только очумела, то смотрит, такой красавец стоит перед ей и приводит ей . в чувство. И сад тоже остался, а дворец стал еще лучше, хоть и тот хорошой был. И говорит: "Ну, стань, Санечка моя, я — царевич. Ты обласкала меня и тем спасла. Многие были у меня, да никто не захотел спасти, а ты обласкала и теперь будешь моей женой, знать, нам здесь и судьба. Теперь ты спасла мою жизнь, и пойдем с тобой под венец". Она подала ёму руку и заходит во дворец. А там уже князья, бояра, встречают их слуги, везде по́лно людей.
Весёлы́м пирком, конечно, да за свадебку. Повенчались и стали они жить да быть со своей прекрасной Олександрой.
Иван Сосновиц
Не́ в котором царстве, не́ в котором государстве жил-был крестьянин, конечно, жил он ни богато, ни бедно, а так, средне. И жил он двое со старухой. И вот всё им было жить хорошо, только не было никого детей у них. В одно прекрасно время старуха и говорит: "Слушай, старичок, у нас нет детей и не будет, а я вот слыхала в одном месте, как можно достать детей". — "Ну-ко, говори, бабушка, как можно достать детей, как мы уж стали стары?" — "А вот как: сходи в лес да выруби кусок со́сны и сделай из со́сны па́рня, не живого, конечно, а из со́сны, и вот принеси ёго мне, а я поло́жу в зыбку и буду качать три году́, и вот родится у нас парень. Вот поверь меня, а я слыхала; испытаем".
Вот старик так послушал ей, пошел в лес и сделал, знаешь, из со́сны парня. Принес ей: "Ну, старуха, на, не лень, дак качай три году". — "Уж я постараюсь, буду".
Так. Старик, конечно, работает в поле, а она качает. Сготовит обед и опять качает. Так качает, качает, и вот проходит три года. Дело сделалось к весне, старику надо сеять да пахать, — делать свое дело. Так. Раз старик уехал в полё пахать, а уж сполнилось три года. Вот она качала, вдруг выходит сын и говорит: "Здравствуйте, маменька, вот я родился". Та и обрадела, прямо стал на ноги, вышел из зыбки и заговорил. "Родился-то ты хорошо и заговорил, ну, не знаю, как тебя звать стать". — "Ну, зови меня Иваном Сосновицём".
А она приготовила обед. "Вот обед-то дедушке и готовой, да ты еще не можешь снести, как ты еще малый. А надо мне самой понести дедушке обед". — "Ну, мама, собирай, я понесу, найду, где он в поле работает, пойду по полям, найду". Она со́брала ёму все в корзинку: "Ну, неси, если можешь". Указала ёму полосу, куда нести.
Иван Сосновиц и пошел. И вот идет, идет, идет и увидал старичка, который работает. Он ёго узнал, конечно. "Здравствуй, дедушко, мой отец ты будешь". — "Я тебя не знаю, сынок, ты еще малой, ты скажи, кто ты есть, тогда я тебя узнаю". И вот он и говорит: "Вот что, дедушко, ведь я есть Иван Сосновиц, мать моя качала меня три года, вот я и вырос. И принес тебе обед". — "Ну, и хорошо, коли ты такой малый и принес мне обед. Ну, садись вместе со мною обедать". — "Нет, я не хочу, а ты дай мне кобылу, я попашу". — "Что ты, что ты, сынок, ты еще малый, не можешь". — "Нет, я попашу". — "Ну, попробуй". И вот старик думает: "Ну, раз просишь, так что же делать, попробуй".
Вот берет со́ху и запрягает кобылу, а старик ест. Вот взял со́ху и так упер ей в землю, что кобыла тянуть не может. "Нет, слушай, Иван Сосновиц, тебе не пахать на моей кобыле, ты очень упираешь ей в землю, она не может снести твою силу, ты очень сильный. Отпусти ей, пусть она немножко травы пощиплет, и садись со мной обедать. А я после обеда немного отдохну, потом ты сходишь и приведешь ей".
Вот, конечно, он отпустил кобылу травы щипать, а сам сел с ним. Дедушко пообедал и повалился спать. Вот дедушко встал со сна и говорит: "Ну-ко, Иван Сосновиц, сходи, приведи кобылу, а после ты пойдёшь к своей матери, а я после приду".
Вот, значит, он пошел за кобылой. Приходит к кобыле, а уж волк — медной лоб съел кобылу у них. И бросился на нёго: "Съем, мол, тебя". И допустил ёго близко, схватил ёго за ноги и бросил на́зень, да так, что осталось только мокро от нёго, только земля задрожала вся. И пошел к старику. И пришел к дедушке и говорит: "Ну, отец, волк — медной лоб нашу кобылу съел". — "Ой, Иван Сосновиц, как же он тебя не съел?" — "Нет, он меня не съел, а я ёго убил, больше уж он ни у кого кобыл есть не будет". — "Ну, пойдем тогда домой".
И пошли. Старик думает: "Нет, это мне тоже не кормилец будет, уж раз волка убил, так порядочной богатырь".
Приходит к своей старухе. Старуха и спрашивает: "Ну, так что прочь, старичок, пришли со сыном?" Старик начал рассказывать про сына и про волка: "Вот принес мне сын обед, и я сел есть. Сел есть, он и говорит: "Дай мне-ка, я буду пахать". И я не мог отказать. Взял он соху, запрёг кобылу и так соху запустил в землю, что еле видно, и кобыла не может идти. Я и сказал: "Отпусти ей, пусть траву щиплет". И вот мы ее отпустили, потом я немножко отдохнул и сказал: "Ну-ко, Иван Сосновиц, пойди сходи, приведи кобылу". А в это время он пришел за кобылой, а уж волк — медной лоб у нас кобылу съел. И вот он схватил этого волка за ноги, как ударит этого волка о́ землю, так вся земля задрожала. Убил этого волка, вот мы и пришли поэтому домой. И слушай, баушка, — потом он ей и говорит, — опять же он нам не кормилец, думали, кормилец, а нет. Наверно, он у нас жить не будет".
Иван Сосновиц это все слышит, что они говорят, хотя стоит неблизко.
И вот они пере́спали ночь. На другой день Иван Сосновиц и говорит: "Вот, отец, пойди-ко в кузницу да скуй мне топор, а я пойду вам дров порубить, у вас дров мало". — "Какой тебе, Иван Сосновиц, надо топор?" — "Да в пятьдесят пудов".
Старик пошел, конечно, в кузницу и заказал кузнецам топор в пятьдесят пудов. Кузнецы сказали: "Мы, конечно, скуем, только пусть сам за ним при́дёт, мы не можем ёго принести для твоёго сына".
Вот, конечно, они начали ковать. Он приходит к сыну: "Вот, сынок, сходи сам за топором, они уж куют, но никто принести ёго не может".
Иван Сосновиц сам пошел в кузницу. Приходит в кузницу. Кузнецы и говорят: "Ну, бери топор, вот он лежит, мы ёго нести не можем".
Иван Сосновиц берет топор одной рукой и пошел домой. Пришел он домой, конечно, к матери, к отцу и говорит: "Ну, теперь пообедаем, а потом я пойду дров рубить".
Пообедали. Иван Сосновиц пошел дров рубить. Рубил он целый день. Приходит вечером домой и говорит: "Ну, отец, мало же сёгодня я нарубил, только пятьдесят сажен, топор легкой. Пойди завтра, закажи в кузнице топор в сто пудов, а я пойду еще завтра дров рубить". (Это уж не рубил, а ломал.)
И старик пошел кряду же в кузницу и заказал топор в сто пудов. И вот кузнецы, конечно, начали ковать. Приходит на другой день, берёт топор, пообедал и пошел в лес. Вот он пошел в лес, порубил до вечеру, пришел домой и говорит: "Ну, отец, нарубил-то я мало, только сто сажен, топор легкой. Пойди, закажи завтра в кузнице топор в полтораста пудов".
Старик кряду же пошел, заказал в кузнице топор в полтораста пудов, чтобы к утру был готов. Кузнецы не смеют отказаться и к у́тру опять сковали. Утром стает со сна, пообедал, пошел в кузницу, а из кузницы прямо в лес. Приходит в лес, конечно, и рубит он целый день. Вечером приходит и говорит: "Ну, отец, сёгодня я порядочно порубил, полтораста саженей, да топор легкой, ну, уж вот теперь вам хватит на целый век. Больше я тебя да кузницей затруднять не буду".
И взял эти три топора и стащил в кузницу. Ну, делайте теперь что хотите с топором.
И сам пришел опять обратно домой и говорит на следующий день отцу: "Ну, отец, сходи еще в кузницу, пусть скуют кузнецы мне-ка палицу в триста пудов, такую, чтобы эта палица не гнулась и об камень не ломалась и чтобы через сутки была готова".
И вот старик пошел заказывать. Сам боится. "Хоть бы ты, однако, ушел, уж мне не кормилец".
И вот кузнецы, значит, и куют эту палицу. Куют, и куют, и куют; сутками сготовили, как попало, тоже боятся, какая будёт. Вот приходит он в кузницу на второй день. Приходит в кузницу и говорит: "Ну, вот, Иван Сосновиц, вот тебе палица, бери, а уж мы ей поднять не можем".
Вот когда он взял в руки эту палицу, нагнул только, она вся в дугу согнулась, и сказал: "Если вы мне хорошо не сделаете, то вам плохо будет, я приду завтра к вам".
Так им пригро́зил, что кузнецы сразу взялись за работу. Вот он пережил опять сутки. Приходит в: кузницу, взял палицу в руки — не гнется, бросил о камень — сломалась. "Ну, ребята, сделайте так, чтобы она и от камени не сломилась, а тогда я вам заплачу".
Вот уж на третий день приходит, берет эту палицу — не гнется. Поднял кверху, бросил — чуть погнулась. "Ну, ладно, ребята, уж больше я вас тревожить не буду".
Запло́тил кузнецам, уж какой уплаты они отроду не видали, и пришел домой. И вот он, значит, когда пришел домой, и говорит: "Ну, отец, мать, пеките мне теперь подорожнички, а я пойду, куда меня голова несет, так что вы меня больше не увидаете". — "Ну, что же делать, пойди, сынок".
На второй же день это все было готово. Распростился с отцом, с матерью, насыпал им денег: "Вот, говорит, вам на старость, а дров у вас есть, живите на здоровье".
И так в путь-дорогу.
И вот пошел. Идёт и идёт со своей палицей. Вдруг пришел он к двум дубам, и стоит между дубам старик. Стоит и в руки тот и другой берет и поколачивает дуб о дуб. Он увидал и заговорил: "Здравствуй, богатырь, Дубиня!" — "Здравствуй, здравствуй, доброй человек. Нет, не есть я богатырь Дубиня. Вот Иван Сосновиц волка убил, вся земля дрожала, вот это богатырь!" — "Ну, дак вот я и есть Иван Сосновиц". — "Возьми меня, брат, с собой". — "А куда?" — "Куда голова несет". — "Ну, пойдем".
И вот их стало двое. И вот идут себе. Пришли они к двум горам. Стоит человек между горами и изредка поколачивает, гору о́ гору поднимает. Вот он и заговорил: "Здравствуй, богатырь Горыня!" — "Здравствуй, здравствуй. Не есть я богатырь Горыня, вот есть богатырь Иван Сосновиц, волка — медного ло́ба убил, так вся земля дрожала, вот богатырь!" — "Дак я и есть Иван Сосновиц". — "Куда пошел? Возьми меня с собой". — "Пойдем".
Вот пошли дальше. Вот шли-шли, приходят они к реке. Стоит богатырь, на усах людей перевозит. Иван Сосновиц и заговорил: "Здравствуй, богатырь Усыня!" — "Здравствуйте. Нет, не есть я богатырь Усыня. Вот есть Иван Сосновиц, волка — медного ло́ба убил, вот богатырь!" — "Дак я и есть Иван Сосновиц". — "Возьмите меня с собой". — "Ну, пойдем. А нам нужно попасть через реку". — "Ну, становитесь на ус по одному цёловеку, я вас перевезу".
И так всех перетащил через реку. А потом растянул свой ус: "Вы меня перетащите, и больше здесь перевозу не будет".
Так и сделали. Вот и пошли они по дороге все вчетвёро́м. И шли, шли, шли они, конечно, так не близко место. Вдруг увидали, стоит дом, кругом ограда, дом большой. Зашли они в этот дом. Зашли в этот дом, а в доме никого нет. Смотрят: столовая, кухня, где приготовляют кушанья. Иван Сосновиц и говорит: "Вот что, ребята. Во дворе есть волы, надо зарезать пять волов и сжарить. Ну, кто сёгодня будет за повара? Останься ты, Дубиня, приготовь нам обед, а мы потом придем".
Вот Дубиня сходил на двор, зарезал волов и варит. Сварил, покушал немного, а сам все в окно поглядывает, что как долго то-варищев не видать. Всё как будто чего-то боится. Однажды взглянул в окно, смотрит — бежит старик, сам с нокоть, борода с локоть, и сам сорок возов за собой сена тащит. Сейчас притащил, открывает двор, начал воды качать, волов выпускать и считать. Считал, считал — пяти волов по счету не хватает. "Э, говорит, кто тут у меня есть? Не ко́рмит, не пои́т, а моим интересом пользуется".
И побежал в избушку. Прибежал в кухню, смотрит — сидит Дубиня. Взял ёго за́ волосы, бил, бил, возил, возил, до того возил, что Дубиня ни с места. Выбежал на улицу, сунул под угол: "Ну, пускай этот угол не гниёт". И убежал.
Этот Дубиня лежал, лежал — опомнился. Опомнился и начинает под у́глом шевелиться. Вертелся, вертелся да и вышел. Пошел в кухню, смотрит — огонь погас под котлом. Зажег огонь, сам повалился на кровать. Вот приходят братья: "Ну, что, Дубиня, обед готов?" — "Готов". — "Дак вставай есть". — "Не хочу, угорел". — "Ну, не хочу, так не надо".
Вот сели они есть, суп выхлебали, мясо съели. Им показалось мало. Вот Иван Сосновиц и говорит: "Ну, вот, Горыня, ты теперь оставайся, а Дубиня пойдёт с нами. Готовь обед и зарежь сёгодня голов семь, чтобы нам хватило пообедать".
И ушли. Вот, конечно, это Горыня приходит на двор, берет семь голов, зарезал. Вымыл, поставил мясо и варит также. Вари́т, уже покипело часа три-четыре, мясо стало поспевать. Вынул кусок, поел в ожиданье, а сам все смотрит в окно: "Скоро ли придут товарищи, уже совсем всё готово".
Однажды сглянул в окно, смотрит — бежит старик, сам с нокоть, голова с локоть, сорок возов за собой сена тащит. Прибежал во двор, начал опять воды качать и быков считать. Считал, считал — семи не хватает. Не хватает семи, -он и побежал: "Кто такой у меня здесь поселился? Не поит, не кормит, чужим интересом пользуется". Прибежал в избу и давай возить Горыню. Бил, бил, смял, выбежал на улицу, сунул под угол: "Ну, пускай и другой не гниёт".
А сам под тем не смотрит. Этот Горыня опять таким же путем вертелся там под углом, вертелся и вышел. Побежал скорее, огня подло́жил и свалился на кровать. Вот идут товарищи: "Ставай, Горыня, давай обедать!" — "Не хочу, голова болит, угорел". А вот Дубиня отвечает: "Угарна же здесь изба есть". Ну, сам не говорит, что тоже с ним было, молцит. Теперь они поели это мясо, им показалось мало. Иван Соснович и говорит: "Ну, вот что, Усыня, ты сегодня останься, зарежь десять волов, чтобы нам поесть честь честью, а мы пойдем".
И вот собрались все трое, ушли. Вот Усыня сейчас идет на двор, зарезал десять быков, поставил варить. Вынул кусок, поел — хороша. "А долго братьев нет", — все поглядывает в окно.
И смотрит из окна — бежит старик, сам с нокоть, борода с локоть, сорок возов за собой сена тащит. "Что такое?" Забежал во двор, начал быков считать, опять не хватает, теперь десяти уже. "Что такое у меня творится, кажной день завелось, что быки теряются. Не пои́т, не ко́рмит, а чужим интересом пользуется".
Забежал в избу, хватил Усыню за усы и давай ёго таскать. Усыня ничего не может с ним делать. Бил, бил, таскал, выбежал на улицу, сунул под угол: "Ну, пускай и третий угол не гниёт". Усыня подумал: "Ну, наверно, такая же честь и братьям была; оттого, наверно, им и угар был".
И начал также под углом шевелиться. Вышел, пришел в избу, видит — все потухло. Он зажег огня, растопил и свалился на кровать, не может больше. Вдруг слышит, что идут братья. Вот спрашивает опять Иван Сосновиц: "Ну, суп готов?" — "Готов". — "Так ставай есть". — "Не могу, угорел оцень, голова болит".
Ну, сели они есть, поели, мясо все съели. Иван Сосновиц и говорит: "Ну, так вы все подьте, а я останусь, что у вас за угар?" Вот они все собрались, пошли и говорят: "Ну, да ладно, будет же и тебе такая честь, Иван Сосновиц, какая нам была".
А Иван Сосновиц пошел на двор. Пошел на двор и зарезал двенадцать волов. Притащил, намыл, заставил и ходит по комнатам, песни поет. Посмотрел, мясо готово. Вытащил кусок, поел и опять поёт: "Что-то долго братьев нету. Что у них было за угар? Никакого угару нет".
И видит в окно — бежит старик, сам с нокоть, борода с локоть, сорок возов сена за собой тащит. Забежал во двор, начал воды качать, быков поить. А он выходит, попевает песню. Старик считал, считал — не хватает двенадцати. "Что такое? Кто у меня поселился? Не ко́рмит, не пои́т, а моим интересом пользуется".
Побежал в избу и давай возиться с Иваном Сосновицём. Возились, возились — ничего с Иваном Сосновицём сделать не может. Иван Сосновиц ёму всю бороду обо́рвал, осталась только что одна голова. Захватил в обей руки голову эту, взял молоток, гвозди и прибил к стенке, только голова вертится. Вдруг слышит, идут братья. А голову он затащил, прибил в другу избу, только дверь немного полая. Приходят: "Ну, садитесь, ребята, обед готов". Они думают: "Что такое?"
Сам садится с ними есть, а дверь-то полая. Вот они в щелку и видят — голова вертится. "Смотрите, братья, угар-то наш!" Иван Сосновиц услыхал: "Ну, что, ребята?" — "Да мы говорим, вон старик, угар-то наш". — "Да вы что мне раньше не сказали?" — "А мы потому не сказали, что кто из нас сильней будет. Теперь видим, что ты всех сильней".
А вот старик вертелся, вертелся да со стены и сорвался, и покатился по полу. Они за ним вслед. Иван Соснович за палицу, да за ним, а он катился, катился да в яму. Они и не застали, он и укатился в подземельё, им делать уж нечего. Вот Иван Соснович теперь и говорит: "Знаете что, братьё, этот старик, он справится да на нас пойдет войной. Теперь нам нужно кому-нибудь спуститься да убить ёго там".
Ну, а яма была прямо непомерной глубины. А Иван Соснович говорит: "Ну, теперь пойдем на двор, наделаем ремней, нать нам его убить, а то он на нас пойдет войной, не сделаться тогда нам, будет".
Они пошли во двор, зарезали всех волов, которы оставши были. Ремней нарезали и пришли в яму. "Ну, кто пойдет?" Все отказались. Иван Соснович: "Ну, пойду я. Только когда приду обратно, вы меня дожидайтесь". -"Ладно".
Вот ёго спустили в яму. Когда спустили ёго, то аккурат хватило этих ремней до земли до самой. Он пошел со своей палицей.
Вот шел, шел, шел — стоит домик. Он и заходит в этот домик. Смотрит — сидит девушка красивая и шьет. Как стегнёт, — так солдат выскочит, как другой раз стегнёт, — так другой выскочит. Он начал у ней спрашивать: "Что, девушка, шьёшь-кропаешь, на кого силу сгоняешь?" — "А я сгоняю силу на Ивана Сосновиця, так что Иван Сосновиц всю бороду у моего батюшка вытащил, еле прибежал. Так что нужно силу сгонять, а потом на ёго воевать пойдет". — "А брось-ка, девушка, швейку в печку, я ведь тебя замуж: возьму, как обратно пойду".
Она и бросила. Рада, что он сказал. Он поотдохну́л, поел, конечно, у ей и пошел дальше. Идёт, идёт и идёт, также приходит в домик. Заходит в домик, также сидит девушка, шьёт, еще красивее той. Как стёг стегнет, — два солдата выскочит, еще стёг стегнет — два выскочат. "Что, девушка, шьёшь, на кого силу сгоняешь?" — "А сгоняю силу на Ивана Сосновица, так что он у моего батюшка всю бороду вытащил, еле домой прибежал. Так что надо силу сгонять, а потом пойдет воевать на нёго". — "А он сейчас где?" — "А он еще далёко. Там есть третья девушка, он у ей". — "Брось, девушка, швейку в печку. Я тебя замуж возьму, как домой пойду".
Вот она и бросила швейку. Он у ней отдохнул и дальше пошел. Вот он дальше пошел, приходит он уж к третьей девушке, так те в избе сидит и шьет. Как стёг стегнёт, — так три солдата выскочит, как другой стегнёт, — так опять три. "Что, девушка, шьёшь-кропаешь, на кого силу сгоняешь?" — "А сгоняю силу на Ивана Сосновица". Он и говорит: "Слушай, девица, брось-ко швейку в печку, а я тебя замуж возьму".
Она ёго послушала, сама накрыла стол и стала ёго кормить. Ну, эта была всех красивее. Он и стал говорить: "Ведь я иду ёго убивать, этого вашего дедушка". — "Ой, Иван Сосновиц, тебе его не убить. Хотя он и кругом утиреблёной, ты у него всю бороду выдрал, он лёжит сейчас в байне ранёной, а мы в это время силу приготовляем, он нас заставил. Но сейчас тебе ёго не убить". — "А как?" — "Иначе тебе ёго не убить, как если я тебя не научу". — "Ну, так говори, прекрасная девица, научи. Если я не убью ёго, то и мне не выйти отсюда и не вывести вас". И вот как он сейчас лежит в байне, тут на берегу байна. Правда, ты сейчас к нёму не ходи. А сейчас иди прямо к нему в сад. И в саду есть небольшая комнатка, а в этой комнатке есть шкапик. Открой дверь, и там стоит две бутылочки на правой руке и две на левой. На правой руке стоит две бутылочки с живой водой, а на левой руке две бутылочки с мертвой. И вот возьми мертвую воду переставь, где жива стояла, а живую, где мёртвая стояла. И живой воды попей немного, много не пей. Когда попьешь, тогда выйди к байне, он лёжит на полку. Он не такой теперь, как ты видел; он такой большой старик лежит на полку, что ты устрашишься. И чем ты его будешь бить? Есть ли у тебя что за собой?" — "У меня есть палица в триста пудов". — "Ну, вот и бей ёго, хотя с первого разу ты его и не разбудишь. И вот когда со второго, третьёго, он встанет и скажет: "А, Иван Соснович, ты здесь пришел? Я здесь с тобой разделаюсь". Засвищет на подмогу себе двуглавого змея. И этот змей выскоцит и побежит к этой избушке. Ёму нужно будет попить живой воды для укрепления силы, а попьёт мертвой и околеет. Вот к чему я велела тебе их переменить. А тогда уж делайся с им что хочешь, он будет свистать войска, а у нас уж войсков не будёт, и тогда ты можёшь ёго легко убить. А теперь ты пойди".
Вот Иван Сосновиц, конечно, это все выслушал и пошел. Пошел кряду в сад. И зашел в комнату. Видит шкапик, открывает, смотрит — на той и на другой стороне по две бутылочки. Вот он живую воду перело́жил, где мёртвая была, а мертвую переложил, где живая была. Напился живой воды и пошел прочь, спустился к байне. Спустился в байну; открыл дверь, смотрит — старик лежит, и такой большеносой, что прямо страшно, и подошел к нему. Подошел к нему и сейчас ударил ёго палицей. Старик с боку на бок повернулся, ничего ему не сказал. Он ударил ёго второй раз еще покрепче. Старик еще повернулся и ничего не сказал. Вот уж он так ударил третий раз сильно, что с размаху выскочил потолок. Старик вскочил: "А, Иван Сосновиц, ты ко мне пришел? Ну, теперь ты мой! Выйдем-ко на волю". И начал свистать. Засвистал, змей поднялся, бросился в эту комнату, попил мертвой воды вместо живой и околел. Нет никого: ни войсков, ни змея.
Старик и заговорил: "Ну, курвы, обманули. Ну, да ладно, я еще тебе живой в руки не сдамся, сначала повожусь, а потом ты меня убьёшь". Вот он, конечно, хотел старик возиться, но Иван Сосновиц ударил палицей по голове, старик и упал на землю. Иван Сосновиц ударил второй раз и размозжил ёго всёго, осталось от него только мокро. Ну, потом пошел к девице: "Ну, вот, девица, я теперь убил этого старика". — "Ну, убил, Иван Сосновиц, теперь пойдем, я согласна с тобой идти".
И вот они собрались. Она ёму даёт перстенёк и говорит: "Ну, вот, Иван Соснович, этот перстенёк храни, пока мы не придём в царство". Она была царская дочка. И она и говорит: "Ну, а других как же, возьмешь, что ли?" — "Как же, надо взять. Нас есть еще там три брата, они дожидают нас всех".
Вот он приходит, конечно, к другой и говорит: "Ну, прекрасная королевна, пойдем". Та оделась, и пошли. И тая ёму ничего не дает. И так к третьей пришли. Приходит к третьей, он тоже сказал: "Ну, одевайся, де́вица, я всех вас выведу, коли вы сослужили мне службу, преставлю всех я вас на Русь".
Когда они пришли, они и говорят: "Я — царская дочь, я — королевская, я — княжеская". Он и говорит: "Ну, я отдаю вас за братьев, а эту за себя возьму, а одному не достанется".
И вот они приходят к этой яме, где был ремень. Вот и начинает ёго трясти и говорит: "Ну, давайте, поочередно ставайте, а в последних я. Вас они вызданут".
И вот они начали здымать. Перву княжеску. Они и говорят: "Ах, какая девушка, хорошо!" Вторую выздынули. "Хорошо, коли бы третью достать". Он и говорит: "Ну, царевна, давай теперь ты подымайся". Она и говорит: "Слушай, Иван Соснович, ты сначала выстань сам, а потом подымёшь меня, а то они тебя оставят в яме". — "Ну, что ты, разве они меня оставят?" — "Ну, смотри, спомянешь меня. Их трои и нас трои, а то смотри, сам останешься. Слушай, ты меня выстанешь, а пропадут все твои труды. Ты убил змея, и я тебе не достанусь, останешься ты в яме навеки". — "Нет, они меня вызданут". — "Ну, смотри". И так он все-таки положил ей. "Ну, ставай, прекрасная царевна, подымайся".
И вот когда они вытащили третью и говорят: "Ну, вот, нам теперь всем по одной, если у него еще какая? Если нет, то мы, пожалуй, ёго и не потянем". Спрашивают у девиц. Те говорят: "Мы не знаем". А Усыня и говорит: "Нет, тянуть ёго все-таки надо".
Спустили ремень и стали тянуть. А Дубиня и говорит: "Нет, я буду не женат". Взял ремень, срезал, он и полетел обратно туды. Когда он полетел в яму, то царевна, конечно, им ничего не сказала, а сама подумала: "Говорила я ёму, а теперь все его труды пропали".
И так взяли они эти три красавицы и пошли в город. А про эти красавицы знал Кощей Бессмертной. И как узнал, что они пришли до царства, налетел на царство, отобрал этих красавиц, молодцев двоих убил, а третьёго ранил. И сам с красавицами улетел. А это царство все окаменело.
Пока этих оставим, теперь за Ивана Сосновица возьмемся.
Ну, вот когда этот Иван Сосновиц пал на землю, пролёжал полсуток без памяти. Потом очнулся: "Ну, где я, черт возьми! Не послушал прекрасной царевны, вот опять в яме. Вот они что со мною сделали, братья. Ну, ладно".
И пошел обратно в подземелье. Потом приходит он к этой избушке. Ну, что, нет никого. Посидел, поел и дальше идет. Пришел уже в третью, ёму захотелось спать. По́спал, поел, пошел на эту площадь, где убил старика. Потом пошел в сад. Глядит — около этого домика свалился змей, лежит. Ну, что, нет никого. Дальше пошел в чисто поле. Приходит в полё, смотрит — стоит большая сосна, и видит — стадо волов ходит само собой, без пастуха. Большое стадо. Вот он пришел к этой большой сосне, и сел, и слышит — на сосне кричат Орловы дети: "Ох, спаси нас, молодец". — "Как я вас спасу, чего вам нужно?" — "Да мы голодные, мать улетела на Русь, долго нет, а мы голодные, подняться не можем". — "Дак вы что, есть хочете?" — "Да, есть". Он схватил вола, притащил, разо́рвал на мелкие части и дал им. "Ну, спасибо, Иван Сосновиц, а мать прилетит, она уж тебе отомстит, сделает, что тебе нужно. Только ухоронись, когда прилетит, чтобы она тебя самого не сглонула, она ведь большая".
Вот он стоит. Стоял, стоял, стоял, видит — летит какая-то сильная гора. Это птица. Дети и закричали: "Смотри, Иван Сосновиц, это мать летит. Ухоронись за дерево, чтобы она тебя не видала".
И вот он ухити́лся за дуб, она и прилетает. Вот они начали плакать, говорить: "Вот ты бросила нас, мы чуть не умерли. Вот кабы не добрый человек, мы бы и умерли". — "Да как он спас?" — "Накормил нас, мы и живые". — "Ну, а где этот цёловек, кто он есть?" — "А этот цёловек Иван Сосновиц, остался здесь в подземелье". Вот она и начинает ёму говорить: "Здорово, Иван Сосновиц. Ну, так что тебе нать за то, что ты моих детей покормил?" — "Да мне ничего такого не нать, сослужи мне-ка службу, если можешь". — "Ну, каку́ тебе, Иван Соснович, надо службу сослужить?" — "Вот вынеси меня на Русь отсюда, больше мне ничего и не надо". — "Да на Русь, Иван Сосновиц, лететь далёко, надо; большие запасы иметь. А ведь ты, Иван Сосновиц, не легкой, тебя тащить, так надо большой запас иметь". — "Ну, я уж не знаю, какой нать запас, скажи". — "Прежде всего нужно убить сорок волов мне-ка в дорогу. И как полетим, ты мне кидай по полуволу в рот. И потом нужно сорок ведер воды. Как полвола бросишь, съем, и так ведро воды. А теперь ты убил нашего старика здесь?" — "Убил". — "Вот сходи в евонный домик и принеси живой воды, мне даёшь немного и себе возьми с собой. Вот это все собери, притащи, а уж я буду готова, сослужу тебе службу, как ты спас моих детей".
И вот он пошел в это стадо, зарезал сорок голов, притащил это мясо и пошел в сад. Взял живой воды пузырек с собой и приходит к ней обратно. Она спустилась с этой лесины с большой, и он все привязал ей к крыльям. Сел он, они и полетели. Вот летят, летят, она оглянется, — он ей полвола да ведро воды. Летят, летят, а нужно было перелететь через три моря. И вот он так летел, все кидал. Второе перелетели, вот уж на третье вылетели. У его уж волов стало мало, всего десяток, а лететь нать целое море. Он стал ей поменьше кидать куски. Когда он стал поменьше кидать куски, она стала чаще оборачиваться и садиться стала книзу. Вот стал берег виднеться, а у него уж осталось только полвола. Она и говорит: "Ну, я есть хочу, а то я тебя брошу". Он дал ей последнего полвола и немножко живой воды. Она и приобо́дрилась. Ну, подлетел он немного и говорит: "Есть хочу". А ему бросить больше нецего. Она и говорит: "Ну, Иван Сосновиц, вырезай хоть икры из ног да бросай мне, а то нам не долететь". Он ничё не говоря, икру вырезал да потом и другую, бросил ей. Так они добрались до берега. Когда перебрались через, стала она на землю, а он стать на ноги не может и говорит: "Ну, куда я теперь пойду, как стать на ноги не могу, слушай, орлица". Тогда она и говорит: "Ну, ладно, Иван Сосновиц, коли ты не пожалел уже икр своих, я тебе их обратно вытошню". Вот она и выкашлянула. "Ну, а теперь ты их ставь обратно да смажь живой водой, будешь здоров". Он вставил, смазал и встал. "Ну, а теперь остальную воду дай мне напиться, а то я не долечу. Ведь мне надо было тебя тащить да твою палицу триста пудов. Тебе она больше не понадобится, хотя ты еще много горя примешь дорогой".
И так распростился Иван Сосновиц с птицей, она выпила и полетела вперед.
И вот он идет, идет и идет, смотрит — лежит рать убита. Идет он по этой рати, и увидал Горыню убитого. Посмотрел он на него и пошел дальше. Дальше пошел, идет, смотрит — вторая рать лежит убитая. И вот подошел и видит — лежит Дубиня и тоже убитой. И он идет дальше. И видит — невдалеке виднеется палище какоё-то, и толк лежит рать убитая, ну все оно было спалёно́. Вот, когда пришел к третьей рати, видит — сидит Усыня на кусту, ноги и руки отрублены и весь израненой, но только живой. Вот он к нёму и подошел. Вот он когда увидал ёго и стал спрашивать: "Ну, здравствуй, богатырь Усыня". — "Здравствуй, здравствуй, Иван Сосновиц, как ты сюда попал?" — "Да как попал! А где же твои братья?" — "Братья мои все убитые, и я в таком лее положении". — "Ну, дак где эти красные девицы, которых я достал из подземелья. Скажи, почему вы меня оставили в подземелье, бросили, обратно не выпустили". — "Да слушай, Иван Сосновиц, я-то тут не виноват, я-то просил братьёв, что давай вытянем, а Дубиня как раз резал ремни, потому что ёму не достанется невесты. И, конечно, нам никому-то не досталось". — "А где они теперь есть?" — "А их унес Кощей Бессмёртной, а царство все окаменело. Он убил наши все три рати, прижгал, забрал этих девушек и улетел, и не знаю, где он есть". — "Ну, Усыня, я бы тебе уж не помнил зла, ну, а как у меня нет средствов, чтобы тебя поправить, уж извини, я тебя убью, чтобы тебе не мучиться".
Теперь Иван Сосновиц пошел опять вперед. Вдруг видит — идёт два человека с копорулями. Он подошел к ним и спрашивает: "Куда отправились, молодцы?" — "Пошли узнавать к высоким горам, где Кощея Бессмёртного смерть, иначе нам не убить ёго, пошли разыскивать, так что он погубил наше все царство". — "Ну, так возьмите меня в товарищи. Я вам помогу, он мне нужо́н".
То они пошли дальше. Вот стречаются им, идёт два человека с лопатами, тоже по этому делу. Собирается компания цела. "Вы куды", — он спрашивает. "Мы идем к высоким горам узнать, где Кощея Бессмёртного смерть. Надо стать доставать". — "Возьмите нас". — "Пойдемте".
Идут дальше. Теперь идут, смотрят — идут два бурщика, и третий человек несёт сумочку, взрывчато вещество. И он спрашивает их: "Куда отправились, молодцы?" — "К таким-то таким горам, надо во что бы ни стало,, убить Кощея Бессмёртного". — "Ну, давайте вместе".
И пошли. Вот они приходят к такой высокой горе, что прямо голову заломить. Этот последний, который был с сумочкой, и говорит: "Вот, ребята, эту всю гору надо разобрать, а там ящичек, в нем смерть Кощея Бессмёртного. И этот ящичек надо еще разбить, а там яйцо, ёго надо раздавить. Ну, у нас силы, наверно, ни у кого не хватит". — "Так вот вы, молодцы, рвите, разрывайте гору, а уж этот ящичек я разобью и вам буду тоже и сейчас помогать".
Вот все принялись за дружно работу. Вот эти бурщики принялись за свою работу — бурить; срывальщик отрывал; копорульщики своими копорулями работали; лопатники лопатами сгребали, а Иван Соснович большие камни руками отрывал. И в три дня они эту всю гору разо́брали. И вот добрались до той подошвы, где лежал этот ящичек. Ну, этот ящичек не мог стоять на одном месте, так и вертелся с боку на бок, когда освободился из-под горы. Тогда и говорит бурщик: "Ну, ребята, кто из нас может теперь этот ящичек раздавить, не теряйте времени. Если налетит Кощей Бессмертной (узнал ведь), то, как схватит этот ящичек, нам его и не убить будет, он ведь силён".
Потом Иван Сосновиц вытаскивает свою палицу и так размахнул, что ящичек лопнул, и гром пошел по всем лесам, и осталось на этом месте одно мокро. Теперь говорит взрывщик: "Ну, теперь пойдем к Кощею Бессмёртному, хотя ёго нету, он где-то летал. А мы пойдем к нёму и возьмём этих девиц, которых он за́брал. Хотя это твое дело, Иван Сосновиц, ты все это сделал, ты будешь у нас за старшего, хотя и мы помогали отчасти".
Так они пошли. Он шел наперёд. Вот и приходят они к Кощею Бессмёртному в жилище. Иван Соснович пошел разыскивать этих девиц, а они остались смотреть помещенье. И чёго-чёго они только там и не видали, и долго Иван Сосновиц ходил по темному замку, ничего он не видит. Наконец, видит дверь, зашел туда, а там еще хрустальная дверь, а там сидят эти три девушки. А у них играют гусли-самогудки. Когда он пришел только, сразу они ёго узнали: "Ох, Иван Сосновиц, как ты пришел, ведь Кощей Бессмёртной тебя убьёт". — "Нет, не печалуйтесь, красные девицы. Ёго нет, и я вас пришел, спас последний раз. И пришел я оттуда, где меня оставили братья, и видел я их убитых всех". — "Ну, а теперь, Иван Сосновиц, забирай гусли-самогудки, потому что весь наш город окаменелой. И когда придём туда, заиграй в гусли-самогудки, и весь народ оживёт. У нас будет житьё, и я выйду за тебя. А с остальными красавицами, воля твоя, хошь за кого хошь отдавай, хошь отпускай".
И вот он берет гусли-самогудки и пошел оттуда. И видит — братья роются в золоте и нагребают себе денег. Он и говорит: "Ну, берите себе столько, сколько вам надо, а мне не надо, я и так буду не бедной".
Вышли они все вместе оттуда из Кощеева жилища и подходят к городу, которой окаменелой. Заиграл Иван Сосновиц в гусли, и весь народ очнулся. Все было по-старому, и они сразу зашли в царской дворец с этими девицами, где сидел царь на своём троне.
Когда она пришла в царство своё, и подошла к отцу, и говорит: "Ну, отец, смотри на моего спасителя, он меня первой раз достал из подземелья, ну, ёго братья там оставили, а уж теперь он достал от Кощея Бессмертного". Тогда сказал этот царь: "Ну, ладно, дочь, коли так, достал он тебя второй раз, то он порядочно истерпел".
Сейчас пошел у них пир, играться свадьба. Тогда Иван Сосновиц все это обсказал, что с ним случалось, как он родился, с конца и до конца. После этого царь поставил ёго наследником, а после смерти своей оставил ёму престол.
И стали жить да быть до глубокой старости со своей царевной.
На том она и кончится.
Упрямая жена
Вот у одного крестьянина была жена. И она была до цёго упряма, что все делала напротив. Если он скажет — так, дак она обязательно другоя́ко. И все делает напротив. И вот он так к ней привык, что если ёму надо что испечь, ли сварить, или что сошить, или куда ехать, идти, он ей всегда уж говорил: "Ты, жена не пеки, ли там не вари, или не шей, или там, мы туда не пойдем". Одним словом, все, что надо, дак говорил напротив. Так к ней применился. И вот так и жил.
И вот приходит лето, конечно, сенокос, и он ей говорит: "Ты завтра, жена, ницего не стряпай". — "А вот состряпаю!" Уж он знает ей, дак так наоборот все и говорит. И она столько ёму наделала, что он уж и смерти ейной рад. И надумал, тако раз дело: "Слушай, жена, не пойдем сёдне косить, день худой". — "А вот дак пойдем", — она ёму говорит.
Вот нацинает собирать с собой, наклал там хлеба, коё камней да коё-цёго и говорит: "Жена, ты не бери этого кошеля́, тяжелой он будет тебе". — "А вот так возьму!"
И взяла этот коше́ль. Пошли. Идут, а надо было переходить рецку по жердоцкам. Он, конечно, с лёгким кошелём перешел и говорит жене: "Пойдешь, ну, смотри по жердям не трясись, а то упадешь в воду". И вот Она пошла. "Ну, смотри, жена, не трясись!" — "А вот да потрясусь!" И стала потряхиваться на этих жердях. Он еще предупреждает: "Не трясись!" Она еще пуще стала трястись. И черт ее хватил, оборвалась в воду. Ну, это каменьё и потянуло ей на дно. "Ну, слава богу, теперь я от тебя избавился!"
И пошел против течения, а там косили други сенокосцы. Пришел и спрашивает у этих людей: "Слушайте, товарищи, не видали ли вы моей жены, как она упала, дак не несло ли ей по реке сюда?" — "Да что ты, чудак, разве может цёловека против воды нести?" — "Да как же, она така противница мне всегда была, дак ей, наверно, уж понесло не по теченью, а напротив".
Ну, конечно, этот крестьянин после этого женился на одной вдовке молодой и стал жить по-хорошему.
Солома, ты, солома
Вот жил-был один старик со своей старухой. И он женился немолодым, а она была моло́дая. И вот она такая прихотливая была, всё посылала старика или рыбки хорошей наловить, или птиц настрелять — всё ей было мало. А она зналась с дьяконом.
Раз она говорит старику: "Пойди, старик, или вылови, или купи где-ка мне рыбы сёмги, потому что ты сам знаешь, я моло́дая, а ты старой, и вот у молодых людей всегда бывают разные прихоти".
Старик пошел исполнять, что ёму говорит жена. Идёт себе в город, и попадается ёму старицок настрецу, тянет соломку в керёжи. "Здорово, старичок!" — "Здорово, рыбак. Куда попадаешь, скажи мне, рыбак?" — "Иду я старухины прихоти исполнять, так что она моло́дая, а я старой; купить ей нужно сёмги или выловить". — "Слушай, рыбак, у твоей старухи прихотей много, а хошь, я тебе все ейны прихоти покажу?"
Этот старик знал все ейны прихоти. "Ты эти прихоти сам увидаешь, только ложись ко мне в керёжку, и я тебя прикрою соломкой, они все будут у тебя на глазах". Старик, конечно, согласился: "Давай, коли уж ты это всё знаешь". И повалился в керёжку, а старик прикрыл ёго соломой и потащил в то село, откуда был этот рыбак.
Притянул он к этой избушке, в самой ёго́ной дом, и просится на квартиру. А там сидел уже дьякон. Старицёк стал проситься: "Спусти меня, хозяюшка, переноцевать". — "Да я уж не знаю, у меня квартира те́сна, куда я тебя спущу?" — "Спусти на одну ночку, хозяюшка, ненадолго".
Старуха не спускает. Дьякон и говорит: "Да спусти старика, пусть он переноцует, может быть, хоть нам чего расскажет: сказку ли, песню споёт. Спусти, пусть переноцует". Ну, хозяйка и говорит: "Ну, ладно, дедушко, ноцуй, уж что же сделаешь!"
И вот они его спустили. Он и говорит: "Хозяюшка, уж раз меня спустила, дак спусти и керёжку мою в избу занести, у меня там ценные вещи тянутся, мало ли что может быть на улице". Ну, и говорит хозяйка: "Ну, что же, уж раз так, тяни в избу, раз ценные вещи там, чтобы ты сумленья не держал".
Ну, вот он керёжку затянул, поло́жил в по́дпорог. "Можно, хозяюшка, это класть?" — "Можно, ничего". — "Вот, хозяюшка, я повалюсь на печку, ваше дело путать не буду, только воды дай мне напиться". — "Ну, дак что, ложись, дедушко". Подала воды, и дедушко повалился на печку.
А рыбак когда ложился в керёжку, старик ёму сказал: "Слушай, вот когда я притяну тебя, и меня заставят песен петь. Я и запою, выпью рюмоцку и запою:
Солома, ты, солома,
Посмотри-ко ты, что деется дома!
Да на спице безме́н,
Пусть достанется обе́м.
Это я буду петь до трех раз, а ты уж сам узнаешь, что надо будет делать". Это он предупреждал, когда рыбак валился в керёжу.
И вот старицёк повалился на печку, вдруг хозяйка приносит вина, закусок и нацижают пить, угощаться. Когда они подвыпили, завеселели, дьякон говорит: "Слушай, дорогая, давай позовем старика-то, пусть выпьет с нами маленькую с дороги, и что-нибудь, может, старик не споет ли нам; это нам для веселья кстати". Вот, конечно, хозяйка и говорит: "Давай, дедушко, спускайся к нам, выпьешь с нами". — "Да нет, спасибо, дети, я устал да прозяб". — "Вот, вот, с у́стали да с дороги-то и хорошо, спускайся к нам".
Вот старицёк, конечно, спустился, сел. Налили ёму стопоцку. Выпил. Налили вторую. Старик выпил, закусил, и говорит дьякон: "Слушай, дедушко, а умеешь ли ты песен петь?" — "Я бы, отец дьякон, и спел, дак ведь, может быть, вам не понравится, у меня старинны песни все". — "Ну, спой, ницёго".
Вот он и запел:
Солома, ты солома,
Посмотри-ко ты, солома, что деется дома!
А на спице безме́н,
Да достанется обе́м.
Старухе и дьякону очень понравилась песня, и они заставляют его второй раз петь, а уж сами подгулявшись порядком. Он и второй раз спел. Когда он спел второй раз, они и говорят: "Спой еще, дедушко, раз! Да выпей стопочку и закуси".
Вот он выпил еще стопочку, закусил и третий раз запел:
Солома, ты, солома,
Посмотри-ко ты, солома, что деется дома.
Да на спице безме́н,
(указал, где и взять)
Пусть достанется обе́м.
И вот когда он третий раз спел, из-под соломы выскоцил старик, взял безмен в руки и давай нахаживать. Сперва угостил дьякона так, что тот и домой едва ушел. И потом, конечно, и старухе немало было.
А потом и говорит старичку: "Ну, теперь сядем мы с тобой угощаться". И вот сели они. Трое суток он его угощал и говорит: "Но, спасибо тебе, что ты мне все эти тайны открыл. Вот тебе еще пятьдесят рублей больше, как ты сам знаешь, у меня, у бедного рыбака, нету". Старицёк отказывается от денег: "Не надь мне твоих денег. Как ты мой го́док, дак мне было охота тебе показать, что твоя старуха хочет".
Старички на том распростились, и после этого старуха жила со старичком тихо, спокойно и никуда ёго из дому не отправляла.
Коза-нирёза
Был-жил старик да старушка, а у нёго была дочь. Имел у себя одну козу. И очень старик эту козу любил, никому не доверял ей кормить, только дочери да сам. Раз он и посылает дочерь: "Пойди покорми козу".
И вот дочь погони́ла ей в лес, по́ит, кормит целой день, гонит обратно домой. А старичок дожидает у ворот и спрашивает козу: "Коза ты моя, козинька, что сёдне пила и ела?" — "Твоя дочка прогоняла меня целой денёк, а я съела один только листок". Осерчал старик и говорит: "Ну, старуха, завтра ты иди".
Вот погони́ла на второй день старуха козу в лес. Пасёт целой день, по́ит, кормит, а вечером ожидает старик опять козу домой и спрашивает: "Коза ты моя, козинька, что сёдне пила, ела?" — "Гоняла твоя старушка целой денёк, я только успела схватить один листок". Осерчал старик: "Ну, ладно, завтра сам пойду пасти".
И вот походит старик сам. Коза целой день ест, пьет. Так целой день прошел. Обегает старик козу вперёд, ожидает дома навстречу: "Ну, коза ты моя, козинька, что сёдне пила, ела?" — "Сёдне побегала целой денёк, хватила один только листок". — "Ну, держи козу, сейчас пойду зарежу. Дай нож!"
Коза видит, что хозяин хочет ей резать, рванулась и бежать. И убежала из виду. Бежала, бежала, прибегает в заинькову избушку, завалилась на печь и лежит. Вдруг заинька прибегает: "Кто, кто в мою избушку зашел?"
— Я, грит, коза-нирёза,
За три гро́ша куплена́,
Под бока луплена́,
Топу́, топу́ ногами,
Заколю тебя рогами,
Ножками затопчу,
Хвостиком подмечу!
Заинько испугался, побежал прочь. Попадает ему навстречу лиса: "Что, заинька, плачешь?" — "Не знай кто-то в избу пришел, не могу выгнать". — "Ну, пойдем, я выгоню". Вот пошли они; приходит лиса на порог и закричала: "Поди отсюда прочь!" Отвечает коза:
— Я коза-нирёза,
За три гро́ша куплена́,
Под бока луплена́,
Топу́, топу́ ногами,
Заколю тебя рогами,
Ножками затопчу
И хвостиком подмечу!
Лиса испугалась, прочь вернулась; и заинько вслед бежит, плачет. Попадает волк навстречу: "Что вы плачете?" — "Да вот не знай кто-то в избушку зашел, не можем выгнать". — "Ну, пойдем, я выгоню". И пошли. Вот приходит волчонок и кричит: "Кто в избушке заинькиной, ступай прочь!"
— Я коза-нирёза,
За три гро́ша куплена́,
Под бока луплена́,
Топу́, топу́ ногами,
Заколю тебя рогами,
Ножками затопчу,
И хвостиком подмечу!
И волк опять же испугался, побежал прочь. Попадает им медведь: "Что ты, заинько, плачешь?" — "Да не знай кто-то зашел в избушку, не могу выгнать". --"Ну пойдем, я тебе помогу" — Вот пришел медведь и закричал: "Выходи прочь, кто здесь сидит!" А коза с печки отвечает:
— Я коза-нирёза,
За три гро́ша куплена́,
Под бока луплена́,
Топу́, топу́ ногами,
Заколю тебя рогами,
Ножками затопчу,
Хвостиком подмечу!
Подумал медведь, испугался и прочь побежал. Вдруг идет петушок навстречу: "Здорово, заинько, что плачешь?" — "Да вот забрался кто-то в избушку, не могу выгнать". — "Пойдем, я выгоню". И пошли. Идут, петушок вылетел на порог и закричал: "Кто в заиньковой избушке, выходи прочь!" Отвечает коза:
— Я коза-нирёза,
За три гро́ша куплена́,
Под бока луплена́,
Топу́, топу́ ногами,
Заколю тебя рогами,
Ножками истопчу,
Хвостиком подмечу!
Петушок нейдет и заговорил:
— А я иду на ногах
В красных сапога́х.
Несу косу́,
Твою голову снесу́
По саме пле́чи.
Полезай с пе́чи!
Коза так сильно испугалась, упала с пе́чи, разбилась, тут и околела. Петушок да заинько насилу вытащили ей, а сами стали жить да быть в избушке.
И до сих пор живут.
Как три брата пошли поле́совать
Три брата пошли поле́совать и взяли хлеба и горшок или котел, чтобы там что-нибудь сварить. И вот они шли, шли, убили там коё-цёго. Сели поесть и сварили каши. Сварили каши и едят. Потом, когда поели, пошли дальше. Идут и нашли берлог медведя. Старшой и говорит: "Но, вы тут постойте, а я спущусь в берлог. И ёго там привяжу за́ но́гу, а потом мы вытащим и убьём".
И вот он пошел в берлог. Спустился гуды наперед головой, а ноги у нёго торцат вверху. Братья смотрят. И вот как он спустился туда, стал вязать медведя за ноги, а медведь схватил ёго и отъел ёму голову.
А братья-то всё были вроде как малоумные. Ждали, ждали они старшего брата, дождаться не могли. Взяли потом и вытащили. Вот когда они его вытащили, один и говорит другому: "Смотри, головы-то у ёго нет". А другой отведает: "Да хоть была ли у нёго голова-то?" — "Ну, как помнишь, кашу ели, дак борода у ёго тряслась, поэтому была у ёго голова".
Тогда заговорил средний брат: "Ну-ко, я пойду, посмотрю, что за медведь, что го́ловы ест". Спустился средний брат таким же путём, как и старшой. Вот младший брат дожидал, дожидал и вытащил ёго. Вытащил и думает: "Что как я в деревню пойду да у мужиков спрошу, были ли хоть у моих братьев го́ловы?"
Пришел в деревню и когда рассказал, пошли други охотники и убили медведя.
Про Чапая
Вот не́ в котором царстве, не в котором государстве, а именно в том, в котором мы с тобой живём, жил-был крестьянин, звали ёго Иваном. И у ёго было троё детей. Старшего звали тоже Иваном, среднего Петром, а младшего Василием. Василий Иванович по прозванию Чапаев. Жили они бедно́ очень, так что своих ловушек не имелось и также не было своих посудин, на которых нужно было выезжать на лов.
И вот крестьянин этот по́жил немного и помер. Осталась вдовка одна с детьми. И вот, когда выросли дети, в это время слуцилась война. Этих старших сыновей забрали на войну, остался один только младший Василий; и этому тоже приходила очередь идти на войну, потому что всех брали поголовно, кто только был трудоспособен к военному действию, не считались не́ со старым и не́ с малым. И вот когда очередь дошла до младшего сына, конечно, ёму пришлось идти тоже на войну. Распростился он с матерью и отправился на при́зыв. Вот идет он себе по деревне, а надо было ёму проходить мимо тетки. Жила тут же недалёко евонная тетка, ма́терина сестра. Он и думает сам себе: "Давай, — думает, — зайду к тетушке, прощусь, может, и не вернусь с войны".
И зашел. "Здравствуй, тётя!" — "Здравствуй, здравствуй, племянник, куда пошел?" — "Да вот, тетушка, на войну надо идти, старшие братья уж воюют, ну и мне приходится". Она ёму и говорит: "Слушай, племянник, вот я даю тебе кольцо, и это кольцо у меня еще от мужа, принес с турецкой войны. И в этом кольце такая волшебная сила, что никакая тебя пуля не возьмет и никакой тебя меч не сечет. Ну, кольцо будет действовать только на суше, а уж на воды́ такой силы у нёго не будет, так что остерегайся воды".
И так он пошел дальше. Вот приходит он на при́зыв, и стали их обучать военному действию. Когда он выучился к военному действию, то начал участвовать в боях. И так он выучился быстро и так был си́лен, что уж ёго произвели в офицеры. И никакая пуля ёго не берет. Так. Вот он прослужил на войне три года, и эта война уництожилась. Приезжает Василий Чапаев домой, и вот у нёго только была одна мать, братьев убили на войне. Пришлось ему жениться. Мать, конечно, не препятствовала. И вот взял он из своей деревни тоже у одного крестьянина дочерь. Сыграли свадьбу, и стал Василий Иванович жить со своей женой. Вот прожили там год или два, родилось у них двое детей.
Так. Да, вот прошло немного времени, и прослышал Василий Иванович, что перешла власть Колчаку и Деникину, настала власть белая. Стали притеснять вольную большевицкую власть и гнать ее от силы орудия. Тут Василию Ивановичу стало очень обидно, что погинет весь трудовой народ, перейдет власть белая. Подумал Василий и размыслил сам: "Нет, лучше я еще раз пойду на войну, а уж не дам погинуть своей родине. А пуля меня все равно не возьмет". Да и говорит своей матери: "Ну, маменька родимая, я еще пойду на войну спасать трудовой народ, защищать власть советскую". Говорит ему мать со слезами: "Эх, ты сын мой, была ты у меня последняя опора при старости. Было́ у меня три сына, вернулся только один да опять хочешь идти. Все поклали тама головы, и тебе покласть придется, коль походишь второй раз". — "Ну, мать, все равно пойду, не оставь ты моих малых деточек, если я умру на войне".
Распростился он с матерью и с женой, оседлал своёго́ ворона́ коня и поехал в Красную Армию.
Приезжает он в войска советские к красным командирам, поклонился и говорит: "Здравствуйте, красные командиры советские, я хочу служить в Красной Армии, хочу помочь своей родине, прогоню Колчака и Деникина, чтобы освободить трудовой народ". Командиры и говорят: "Здоро́во, молоде́ц, а кто ты есть такой? Много бывает всяких, натреплют языком, а там глядишь и поминай как звали". — "Нет, командиры, я хочу доказать на деле, а языком трепать не охоч. А есть я вот из такой деревни, по имени Василий Ивановиц, по прозванью Чапаев". — "Молодец, Василий Ивановиц, ну, возьмем тебя в Красну Армию, только помоги нам".
Так. И вот наступил бой кровавой. Тогда скочил Чапай на коня и пустился на неприятеля, и нача́л он бить, как траву́ косить, колчако́вичей и дени́кинцей. И так он сильно их бил, и мецём рубил, и копьём колол, приходилось и из нагана бить. Не переставал он бить их ни минутоцки. И не прошло даже шесть часов, как всё поле было усеяно войсками. И этот Колчак не удержался и убежал с остальным своим войском.
Тогда вся Красная Армия поверила, и командиры все на деле видели. Вот солдаты и говорят: "Мы с Чапаем пойдем куды хошь в бой и никогда с ним не погинем".
Да, и вот не прошла неделя, как этот Колчак собрал опять войска́, даже в два раза больше, и пошел опять на Красну Армию. Вот пошел опять Чапай на второй бой, скоцил на своёго коня и в саму середину заехал вражеска войска, где стоял сам Колчак на передней линии. И нацал так жестоко бить, как и в первой раз. И мечом рубил, и копьем колол, и носился как вихорь. И бил он их целы сутки. И ёго войска́, конечно, тоже помогали. Всё полё засеяли телами, но своих войсков потери было мало. Больше половины колчако́вичей убили, кого в плен взяли, сам Колчак еле-еле успел скрыться.
Вот после боя отдохнули, конечно, поели, попили, и пошел Чапай к Фрунзе. Фрунзе ёму и говорит: "Ну, Чапай, молодой ерой, вот даю тебе армию, иди теперь командиром на другой фронт. Уж Колчак опять войска́ набирает".
Да. Вот пошел Чапай со своим войском к реке Белой. И располо́жил он свои войска у одной деревни, ну, где белые находятся — не знают. Ну, надо во что ни стало узнать, где штаб Колчака. Вот и говорит Чапай своим войскам: "А что, ребята, кто пойдет со мной на вылазку, узнаем, где енерал Колчак стоит, а потом и все войско поведем за собой".
И вот много, конечно, вызвалось идти с ним, ну, он отобрал там так цёловек пятьдесят или там сто, и поехали. А уж дело к вецеру было. И стречает он по дороге одну там, одним словом, женщину. "Эй, тетка, куда идешь?" — "Да вот иду, командир, проведать мужа своёго́ в Красну Армию; да сбилась с пути, голодна, иду уж вторы сутки, не знаю, куда и попадаю". — "Ну, иди, тетка, мы тебя накормим".
И приказал Чапаев взять ей с собой и накормить. Вот и идет она с нима́. А эта женщина, она была полячка, обманула Чапая, она была послана от Колчака шпионкой. Ну, он этого ничего не знал.
Да. И вот доехали до одной деревни, как раз деревня на берегу реки Белой стояла. А уж там им мужики и рассказали, где колчако́вичи стоят, тут недалёко за лесом, так верст с десяток будет. Василий Ивановиц и говорит своим войскам: "Дак вот что, ребята, ночуем здесь, уж ночь нас застала, а наутри пойдем за своима́ войсками".
Вот располо́жил Чапай свои войска и посты, а сами стали на отдых, отдохнуть нать перед боем. Вот заснули, и Василий Ивановиц спит, остался только один каравул стоять. А эта полячка не спит, дожидает. Дождалась, как Чапай уснул, и скорей к Колчаку прибежала и обсказала, где войско Чапаево стоит, а что главного войска с ним нету. Колчак, конечно, обрадел и сейчас дает приказ своим енералам поикать Чапая живого или мёртвого. Собрали енералы свои войска и окружили Чапая с трех сторон. Сняли посты и напали на них в ноцную пору, когда спал Василий Ивановиц крепким сном. Когда приступили белые к ихнему штабу, скочил Чапай со сна, видит себя окруженным и закричал: "Ставай, ребята, измена!"
Скочили чапаевцы — и за оружие. Ну, что, их, может, сотня и была, а колчако́вичей нагнано — тьма! Ну, красные в избах, дак держатся, отстреливают, ну, к себе не подпускают. А уж патронов совсем мало осталось. Вот и дает Чапай такой приказ: "Бежите, ребята, к реке, с суши не прорваться нам будет, а уж за рекой и войска наши близко, опять на Колчака пойдем".
Кинулись чапаевцы плыть через реку́, чтобы прорваться через белых. Увидал Колчак, что Василий Ивановиц с войском бросились в реку́. Кричит своим енералам: "Стреляй по реке, а уж если переплывут реку Белую, соберут свои силы, то нам всем живым не быть".
Вот колчако́вичи сейчас пулемет повернули и давай палить. Долго плыл Василий Ивановиц, а потом ёго в руку ранило, на воде уж кольцо не действовало, дак! Ну, он все равно не переставал плыть. Кругом стреляют, много тогда красных поло́жили, а Колчак всё кричит: "Как мож, добивай Чапая, чтобы он не перебрался; стреляй по нему по одному".
Вот и второй раз пуля попала, покрыла вода ёго голову. Тут Василий Чапаев и преставился. А уж недалёко было от берега. Да, а уж свои войска на помогу шли. Собрали подкрепленья и ударили на колчако́вичей и дени́кинцей, разбили Колчака наголову и прогнали с советской земли.
Прославился Василий свет Иванович, по прозванию Чапаев. И почитают ёго по всей нашей земле. А семье ёго и матери дали пособие, не оставили в обидушку.
И теперь о нем все славится, ну, назад Василий не воротится.
На этом она и концилась.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги