Русские народные сказки

⠀⠀ ⠀⠀ 26. Иван Быкович ⠀⠀ ⠀⠀

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с царицею; детей у них не было. Стали она бога молить, чтоб создал им детище — во младости на поглядение, а под старость на прокормление. Как-то раз помолились, легли спать и уснули крепким сном.

Во сне им привиделось, что недалеко от дворца есть тихий пруд, и в том пруду златоперый ерш плавает: коли царица его скушает, сможет родить сына. Просыпались царь с царицею, кликали к себе мамок и нянек, стали им рассказывать свой сон. Мамки и няньки так рассудили: что во сне привиделось, то и наяву может случиться.

Царь призвал рыбаков и строго наказал им поймать ерша златоперого.

На заре пришли рыбаки на тихий пруд, закинули сети, и на их счастье с первою же тонею попался златоперый ерш. Вынули его, принесли во дворец; как увидела царица ерша, не могла на месте усидеть: скоро к рыбакам подбегала, за руки хватала, большой казной награждала; после позвала свою любимую кухарку и отдала ей ерша златоперого с рук на руки: „На, приготовь к обеду, да смотри, чтобы никто до него не дотронулся!“

Кухарка вычистила ерша, вымыла и сварила, помои же на двор выставила. По двору ходила корова, те помои выпила; рыбку съела царица, а посуду кухарка подлизала. И вот разом родили: и царица, и ее любимая кухарка, и корова. У царицы родился Иван-царевич, у кухарки — Иван — кухаркин сын, у коровы — Иван Быкович.

Стали ребятки расти не по дням, а по часам; как хорошее тесто на опаре поднимается, так и они вверх тянутся. Все три молодца на одно лицо удались, и признать нельзя было, кто из них дитя царское, кто — кухаркино, а кто от коровы народился. Только по тому и различали их: как воротятся с гулянья, Иван-царевич просит белье переменить, кухаркин сын норовит съесть что-нибудь, а Иван Быкович сразу же отдыхать ложится.

Исполнилось им по десять лет, пришли они к царю и говорят: „Любезный наш батюшка! Сделай нам железную палку в пятьдесят пудов“. Царь приказал своим кузнецам сковать железную палку в пятьдесят пудов, те принялись за работу и в неделю сделали. Никто палки за один край приподнять не может, а Иван-царевич, да Иван — кухаркин сын, да Иван Быкович между пальцами ее повертывают, словно перо гусиное!

Вышли они на широкий царский двор. „Ну, братцы, — говорит Иван-царевич, — давайте силу пробовать: кому быть старшим братом!" — „Ладно, — отвечал Иван Быкович, — бери палку и бей нас по плечам".

Иван-царевич взял железную палку, ударил Ивана, кухаркина сына, да Ивана Быковича по плечам и вбил того и другого по колена в землю. Иван, кухаркин сын, ударил — вбил Ивана-царевича да Ивана Быковича по самую грудь в землю, а Иван Быкович ударил — вбил обоих братьев по самую шею. „Давайте, — говорит царевич, — еще силу попытаем: станем бросать железную палку кверху: кто выше забросит, тот и будет старший брат". — „Ну что ж, бросай ты!" Иван-царевич бросил — палка через четверть часа назад упала; Иван — кухаркин сын бросил — палка через полчаса упала, а Иван Быкович бросил — только через час воротилась. „Ну, Иван Быкович, будь ты старшим братом!"

После того пошли они гулять по саду и нашли громадный камень. „Ишь какой камень! Нельзя ль его с места сдвинуть?" — сказал Иван-царевич, уперся в него руками, возился, возился — нет, не берет сила. Попробовал Иван — кухаркин сын, — камень чуть-чуть подвинулся. Говорит им Иван Быкович: „Мелко же вы плаваете! Постойте, я попробую!" Подошел к камню да как двинет его ногою — камень аж загудел, покатился на другую сторону сада и переломал много всяких деревьев. А под тем камнем подвал открылся, в подвале стоят три коня богатырские, по стенам висит сбруя ратная: есть на чем добрым молодцам разгуляться!

Тотчас побежали они к царю и стали проситься: „Государь-батюшка! Благослови нас в чужие земли ехать: самим на людей посмотреть, себя в людях показать!" Царь их благословил, на дорогу казной наградил; они с царем простились, сели на богатырских коней и в путь-дорогу пустились.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Ехали по долам, по горам, по зеленым лугам и приехали в дремучий лес; в том лесу стоит избушка на курьих ножках, на бараньих рожках, когда надо — повертывается. „Избушка, избушка, повернись к нам передом, к лесу задом; нам в тебя лезти, хлеба-соли ести!" Избушка повернулась. Добрые молодцы входят в избушку — на печке лежит Баба Яга: костяная нога из угла в угол, нос в потолок. „Фу-фу-фу! Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано — нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится!" — „Эй, старуха, не бранись, слезь-ка с печки да на лавочку садись! Спроси: куда едем мы, я добренько скажу!" — говорит Иван Быкович.

Баба Яга с печки слезала, подходила к Ивану Быковичу близко, кланялась ему низко: „Здравствуй, батюшка Иван Быкович! Куда едешь, куда путь держишь?" — „Едем мы, бабушка, на реку Смородину, на калиновый мост; слышал я, что там не одно чудо-юдо живет!" — „Ай да Ванюша! За дело хватился: ведь они, злодеи, всех приполонили, всех разорили, ближние царства шаром покатили!"

Братья переночевали у Бабы Яги, поутру рано встали и отправились в путь-дорогу. Приезжают к реке Смородине — по всему берегу лежат кости человеческие, по колено навалено! Увидали они избушку, вошли в нее — пустёхонька, и вздумали тут остановиться.

Пришло дело к вечеру. Говорит Иван Быкович: „Братцы! Мы заехали в чужедальнюю сторону, надо жить нам с осторожкою; давайте по очереди в дозор ходить!" Кинули жребий; доставалось первую ночь сторожить Ивану-царевичу, другую — Ивану — кухаркину сыну, а третью — Ивану Быковичу.

Отправился Иван-царевич в дозор, залез в кусты и крепко заснул. А Иван Быкович на него не понадеялся: как пошло время за полночь — он тотчас готов был, взял с собой щит и меч, вышел и стал под калиновый мост.

Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы закричали — выезжает Чудо-юдо шестиглавое; под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Говорит Чудо-юдо шестиглавое: „Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, а ты, песья шерсть, ощетинилась? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он, добрый молодец, еще не родился, а коли родился — так на войну не сгодился: я его на одну руку посажу, другой прихлопну — только мокренько будет!"

Выскочил Иван Быкович: „Не хвались, нечистая сила! Не поймав ясна сокола, рано перья щипать; не отведав добра молодца, нечего хулить его! А давай лучше силы пробовать: кто одолеет, тот и похвалится!"

Вот сошлись они — поравнялись, так жестоко ударились, что кругом земля простонала. Чуду-юду не посчастливилось: Иван Быкович с одного размаху сшиб ему три головы. „Стой, Иван Быкович! Дай мне роздыху!" — „Что за роздых! У тебя, нечистая сила, три головы, у меня всего одна; вот как будет у тебя одна голова, тогда и отдыхать станем!“

Снова они сошлись, снова ударились: Иван Быкович отрубил Чуду-юду последние головы, взял туловище, рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а шесть голов под калиновый мост сложил. Сам в избушку вернулся.

Поутру приходит Иван-царевич: „Ну что, не видал ли чего?" — „Нет, братцы, мимо меня и муха не пролетела!"

На другую ночь отправился в дозор Иван — кухаркин сын, забрался в кусты и заснул. Иван Быкович и на него не понадеялся; как пошло время за полночь — он тотчас снарядился, взял с собой щит и меч, вышел и стал под калиновый мост.

Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися — выезжает Чудо-юдо девятиглавое; под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Чудо-юдо коня по бедрам, ворона по перьям, хорта по ушам: „Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, ты, песья шерсть, щетинишься? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он еще не родился, а коли родился — так на войну не сгодился: я его одним пальцем убью!" Выскочил Иван Быкович: „Погоди — не хвались, прежде богу помолись, руки умой да за дело примись! Еще неведомо — чья возьмет!"

Как махнет богатырь своим острым мечом раз-два, так и снес у нечистой силы шесть голов, а Чудо-юдо ударил — по колена его в сыру землю вогнал. Иван Быкович захватил горсть земли и бросил своему супротивнику прямо в очи. Пока Чудо-юдо протирал свои глазища, богатырь срубил ему и остальные головы, взял туловище — рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а девять голов под калиновый мост сложил.

Наутро приходит Иван — кухаркин сын. „Что, брат, не видал ли за ночь чего?" — „Нет, возле меня ни одна муха не пролетела, ни один комар не пропищал! "

Иван Быкович повел братьев под калиновый мост, показал им на мертвые головы и стал стыдить: „Эх вы, сони, где вам воевать? Вам бы дома на печи лежать! "

На третью ночь собирается в дозор идти Иван Быкович; взял он белое полотенце, повесил на стенку, а под ним на полу миску поставил и говорит братьям: „Я на страшный бой иду, а вы, братцы, всю ночь не спите да присматривайтесь, как будет с полотенца кровь течь: если половина миски набежит — ладно дело, если полна миска набежит — все ничего, а если через край польет — тотчас спускайте с цепей моего богатырского коня и сами спешите на помощь мне! "

Вот стоит Иван Быкович под калиновым мостом; пошло время за полночь, на реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися — выезжает Чудо-юдо двенадцатиглавое; конь у него о двенадцати крылах, шерсть у коня серебряная, хвост и грива золотые. Едет Чудо-юдо; вдруг под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Чудо-юдо коня по бедрам, ворона по перьям, хорта по ушам: „Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, ты, песья шерсть, щетинишься? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он еще не родился, а коли родился, так на войну не сгодился: я только дуну — его и праху не останется!" Выскочил Иван Быкович: „Погоди — не хвались, прежде богу помолись!" — „А, ты здесь! Зачем пришел?" — „На тебя, нечистая сила, посмотреть, твоей крепости испробовать! “

— „Куда тебе мою крепость пробовать? Ты муха передо мной!" Отвечает Иван Быкович: „Я пришел с тобой не сказки рассказывать, а насмерть воевать! "

Размахнулся своим острым мечом и срубил Чуду-юду три головы. Чудо-юдо подхватил эти головы, чиркнул по ним своим огненным пальцем — и тотчас все головы приросли, будто и с плеч не падали! Плохо пришлось Ивану Быковичу — Чудо-юдо стал одолевать его, по колена вогнал в сыру землю. „Стой, нечистая сила! Цари-короли сражаются — и те замиренье делают, а мы с тобой ужли будем воевать без роздыху? Дай мне роздыху хоть до трех раз!"

Чудо-юдо согласился; Иван Быкович снял правую рукавицу и пустил в избушку. Рукавица все окна побила, а братья спят, ничего не слышат. В другой раз размахнулся мечом Иван Быкович сильней прежнего и срубил Чуду-юду шесть голов; Чудо-юдо подхватил их, чиркнул огненным пальцем — и опять все головы на местах, а Ивана Быковича забил по пояс в сыру землю.

Запросил богатырь опять роздыху, снял левую рукавицу и пустил и избушку. Рукавица крышу пробила, а братья все спят, ничего не слышат.

В третий раз размахнулся он мечом еще сильнее и срубил Чуду-юду девять голов; Чудо-юдо подхватил их, чиркнул огненным пальцем — головы опять приросли, а Ивана Быковича вогнал он в сыру землю по самые плечи.

Иван Быкович опять запросил роздыху, снял с себя шляпу и пустил в избушку; от того удара избушка развалилася, вся по бревнам раскатилася. Тут только братья проснулись, глянули — кровь из миски через край льется, а богатырский конь громко ржет да с цепей рвется. Бросились они на конюшню, спустили коня, а следом за ним и сами на помощь спешат. „А! — говорит Чудо-юдо, — ты обманом живешь: у тебя помощь есть!..“

Богатырский конь прибежал, начал бить его копытами, а Иван Быкович тем временем вылез из земли, приловчился и отсек Чуду-юду огненный палец. После того давай рубить ему головы: сшиб все до единой, туловище на мелкие части разнял и побросал всё в реку Смородину.

Прибегают братья. „Эх вы, сони! — говорит Иван Быкович. — Из-за вашего сна я чуть-чуть головой не поплатился!"

Поутру ранёшенько вышел Иван Быкович в чистое поле, ударился оземь и сделался воробышком; прилетел к белокаменным палатам и сел у открытого окошечка. Увидала его старая ведьма, посыпала зернышек и стала сказывать: „Воробышек-воробей! Ты прилетел зернышек покушать, моего горя послушать. Насмеялся надо мной Иван Быкович: всех зятьев моих извел!" — „Не горюй, матушка! Мы ему за все отплатим”, - говорят чудо-юдовы жены. „Вот я, — говорит младшая, — напущу голод, сама выйду на дорогу да сделаюсь яблоней с золотыми и серебряными яблочками: кто яблочко сорвет, тот сейчас же лопнет!" — „А я, — говорит средняя, — напущу жажду, сама сделаюсь колодезем; на воде будут две чаши плавать: одна золотая, другая серебряная; кто за чашу возьмется, того я утоплю!" — „А я, — говорит старшая, — сон напущу, а сама прикинусь золотой кроваткою; кто на кроватку ляжет, тот огнем сгорит!"

Иван Быкович выслушал эти речи, полетел назад, ударился оземь и стал по-прежнему добрым молодцем. Собрались три брата и поехали домой.

Едут они дорогою, голод их сильно мучает, а есть нечего. Глядь — стоит яблоня с золотыми и серебряными яблочками; Иван-царевич да Иван — кухаркин сын пустились было яблочки рвать, да Иван Быкович наперед заскакал и давай рубить яблоню крест-накрест — только кровь брызжет! То же сделал он и с колодезем и с золотою кроваткою. Так погибли и чудо-юдовы жены.

Как проведала о том старая ведьма, нарядилась нищенкой, выбежала на дорогу и стоит с котомкою. Едет Иван Быкович с братьями, они протянула руку и стала просить милостыню. Говорит Иван-царевич Ивану Быковичу: „Братец! Разве у нашего батюшки мало золотой казны? Подай этой нищенке святую милостыню!" Иван Быкович вынул червонец и подает старухе; она же не берется за деньги, а взяла его за руку и вмиг с ним исчезла. Братья оглянулись — нет ни старухи, ни Ивана Быковича, и со страху поскакали домой хвосты поджавши.

А ведьма утащила Ивана Быковича в подземелье и привела к своему мужу — старому старику. „На тебе, — говорит, — нашего погубителя!"

Старик лежит на железной кровати, ничего не видит: длинные ресницы и густые брови совсем глаза закрывают. Позвал он двенадцать могучих богатырей и стал им приказывать: „Возьмите-ка вилы железные, подымите мои брови и ресницы черные: я погляжу, что он за птица, что убил моих сыновей!" Богатыри подняли ему брови и ресницы вилами, старик взглянул: „Ай да молодец Ванюша! Так это ты взял смелость с моими детьми управиться! Что ж мне с тобою делать?" — „Твоя воля, что хочешь, то и делай, я на все готов!"

— „Ну, да что много толковать, ведь детей не поднять; сослужи-ка мне лучше службу: съезди в невиданное царство, в небывалое государство и достань мне царицу — золотые кудри: я хочу на ней жениться!

Иван Быкович про себя подумал: „Куда тебе, старому черту, жениться, разве мне — молодцу!" А старуха взбесилась, навязала камень на шею, бултых в воду и утопилась.

„Вот тебе, Ванюша, дубинка, — говорит старик, — ступай ты к такому-то дубу, стукни в него три раза дубинкою и скажи: „Выйди, корабль! Выйди, корабль! Выйди, корабль!" Как выйдет к тебе корабль, в то же самое время отдай дубу трижды приказ, чтобы он затворился; да смотри не забудь! Если этого не сделаешь, причинишь мне обиду великую!"

Иван Быкович пришел к дубу, ударил в него дубинкою бессчетное число раз и приказал: „Все, что есть, выходи! Вышел первый корабль, Иван Быкович сел в него, крикнул: „Все за мной!" — и поехал в путь-дорогу.

Отъехав немного, оглянулся назад и видит: сила несметная кораблей и лодок! Все его хвалят, все благодарят.

Подъезжает старичок в лодке: „Батюшка Иван Быкович, много лет тебе здравствовать! Прими меня в товарищи!" — „А ты что умеешь?" — „Умею, батюшка, хлеб есть!" — „Фу, пропасть! Я и сам на это горазд; однако садись на корабль, я добрым товарищам рад!“

Подъезжает в лодке другой старичок: „Здравствуй, Иван Быкович! Возьми меня с собой!" — „А ты что умеешь?" — „Умею, батюшка, вино-пиво пить!" — „Нехитрая наука! Ну, да полезай на корабль!"

Подъезжает третий старичок: „Здравствуй, Иван Быкович! Возьми и меня!" — „Говори: что умеешь?" — „Я, батюшка, умею в бане париться!" — „Фу, лихая тя побери! Эки, подумаешь, мудрецы!"

Взял на корабль и этого, а тут еще лодка подъехала; говорит четвертый старичок: „Много лет здравствовать, Иван Быкович! Прими меня в товарищи!" — „Да ты кто такой?" — „Я, батюшка, звездочет". — „Ну, уж на это я не горазд, будь моим товарищем!"

Принял четвертого, просится пятый старичок. „Прах вас возьми! Куда мне с вами деваться? Сказывай скорей: что умеешь?" — „Я, батюшка, умею ершом плавать!" — „Ну, милости просим!"

Вот поехали они за царицей — золотые кудри. Приезжают в невиданное царство, небывалое государство, а там уже давно сведали, что Иван Быкович будет, и целые три месяца хлеб пекли, вино курили, пиво варили. Увидал Иван Быкович несчетное число возов хлеба да столько же бочек вина и пива, удивляется и спрашивает: „Что бы это значило?" — „Это все для тебя наготовлено: пока все не съешь и не выпьешь, царицы не увидишь!" — „Фу, пропасть! Да мне столько в целый год не съесть, не выпить!" Тут вспомнил Иван Быкович про своих товарищей и стал вызывать: „Эй вы, старички-молодцы! Кто из вас пить-есть разумеет?"

Отзываются Объедало да Опивало: „Мы, батюшка! Наше дело ребячье!" — „А ну, принимайтесь за работу!"

Подбежал один старик, начал хлеб поедать: разом в рот кидает не то что караваями, а целыми возами. Все приел и ну кричать: „Мало хлеба, давайте еще!" Подбежал другой старик, начал пиво-вино пить, все выпил и бочки проглотил. „Мало, — кричит. — Подавайте еще!"

Засуетилась прислуга, бросилась к царице с докладом, что ни хлеба, ни вина недостало. А царица — золотые кудри приказала вести Ивана Быковича в баню париться: та баня топилась три месяца и так накалена была, что за пять верст нельзя было подойти к ней. Стали Ивана Быковича в баню звать париться; он увидел, что от бани огнем пышет, и говорит: „Что вы, с ума сошли? Да я сгорю там!"

Тут ему опять вспомнилось: „Ведь со мной товарищи есть! Эй вы, старички-молодцы! Кто из вас умеет в бане париться?"

Подбежал старик: „Я, батюшка! Мое дело ребячье!"

Живо вскочил в баню, в угол дунул, в другой плюнул — вся баня остыла, а в углах снег лежит. „Ох, батюшки, замерз, топите еще три года!” — кричит старик что есть мочи.

Бросилась прислуга с докладом, что баня совсем замерзла; а Иван Быкович стал требовать, чтоб ему царицу — золотые кудри выдали. Что делать? Царица сама к нему вышла, подала свою белую руку, села на корабль и поехала.

Вот плывут они день и другой; вдруг ей сделалось грустно, тяжко — ударила она себя в грудь, оборотилась звездой и улетела на небо. „Ну, — говорит Иван Быкович, — совсем пропала!" Потом вспомнил: „Ах, ведь у меня есть товарищи! Эй, старички-молодцы! Кто из вас звездочет?" — „Я, батюшка! Мое дело ребячье", — отвечал старик, ударился оземь, сделался сам звездою, полетел на небо и стал считать звезды; одну нашел лишнюю и ну толкать ее!

Сорвалась звездочка со своего места, быстро покатилась по небу, упала на корабль и обернулась царицею — золотые кудри.

Опять едут они день, едут другой; нашла на царицу грусть-тоска, ударила она себя в грудь, оборотилась щукою и поплыла в море. Ну, теперь пропала!" — думает Иван Быкович, да вспомнил про последнего старичка и стал его спрашивать: „Ты, что ль, горазд ершом плавать?" — „Я, батюшка! Мое дело ребячье!" Ударился оземь, оборотился ершом, поплыл в море за щукою и давай ее под бока колоть. Щука выскочила на корабль и опять сделалась царицею — золотые кудри.

Тут старички с Иваном Быковичем распростились, по своим домам пустились, а он поехал к Чудо-юдову отцу.

Приехал к нему с царицею — золотые кудри, тот позвал двенадцать могучих богатырей, велел принести вилы железные и поднять ему брови и ресницы черные. Глянул на царицу и говорит: „Ай да Ванюша! Молодец! Теперь я тебя прощу, на белый свет отпущу!" — „Нет, погоди, — отвечает Иван Быкович, — не подумавши сказал!" — „А что?" — „Да у меня приготовлена яма глубокая, через яму лежит жердочка: кто по жердочке пройдет, тот за себя и царицу возьмет!" — „Ладно, Ванюша! Ступай ты наперед!"

Иван Быкович пошел по жердочке, а царица — золотые кудри про себя говорит: „Легче пуху лебединого пройди!"

Иван Быкович прошел — и жердочка не погнулась, а старый старик пошел — только на середину ступил, так и полетел в яму!

Иван Быкович взял царицу — золотые кудри и воротился домой: скоро они обвенчались и задали пир на весь мир. Иван Быкович сидит за столом да своим братьям похваляется: „Хоть долго я воевал, да молодую жену достал! А вы, братцы, сидите-ка на печи да гложите кирпичи! ”

На том пиру и я был, мед-вино пил, по усам текло, да в рот не попало; тут меня угощали — отняли лоханку от быка да налили молока… Я не пил, не ел, вздумал утираться, со мной стали драться; я надел колпак — стали в шею толкать!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 27. Подземные царства ⠀⠀ ⠀⠀

В то давнее время, когда мир наполнен был лешими, ведьмами да русалками, когда реки текли молочные, берега были кисельные, а по полям летали жареные куропатки, в то время жил-был царь по имени Горох с царицею Анастасьей Прекрасною; у них было три сына-царевича.

И вдруг сотряслась беда немалая — утащил царицу нечистый дух. Іоворит царю старший сын: „Батюшка, благослови меня, поеду отыскивать матушку!“ Поехал и пропал; три года про него ни вести, ни слуху не было. Стал второй сын проситься: „Батюшка, благослови меня в путь-дорогу, авось мне посчастливится найти и брата, и матушку!“ Царь благословил; он поехал и тоже без вести пропал — словно в воду канул.

Приходит к царю младший сын, Иван-царевич: „Любезный батюшка, благослови меня в путь-дорогу, авось разыщу и братьев, и матушку!" — „Поезжай, сынок!"

Иван-царевич пустился в чужедальнюю сторону; ехал-ехал и приехал к синю морю, остановился на бережку и думает: „Куда теперь путь держать?" Вдруг прилетели на море тридцать три колпицы, ударились оземь и стали красными девицами — все хороши, а одна лучше всех; разделись и бросились в воду. Много ли, мало ли они купались — Иван-царевич подкрался, взял у той девицы, что всех краше, кушачок и спрятал за пазауху.

Искупались девицы, вышли на берег, начали одеваться — одного кушачка нет. „Ах, Иван-царевич, — говорит красавица, — отдай мне кушачок! " — „Скажи прежде, где моя матушка?" — „Твоя матушка у моего отца живет — у Ворона Вороновича. Ступай вверх по морю, попадется тебе серебряная птичка — золотой хохолок: куда она полетит, туда и ты иди! "

Иван-царевич отдал ей кушачок и пошел вверх по морю; тут повстречал своих братьев, поздоровался с ними и взял с собой.

Идут они вместе берегом, увидели серебряную птичку — золотой хохолок и побежали за ней следом. Птичка летела, летела и бросилась под плиту железную, в яму подземельную. „Ну, братцы, — говорит Иван-царевич, — благословите меня вместо отца, вместо матери: опущусь я в эту яму и узнаю, какова земля иноверная, не там ли наша матушка!" Братья его благословили, он обвязался веревкой, и полез в ту яму глубокую, и спускался ни много, ни мало — ровно три года; спустился и пошел путем-дорогою.

Шел-шел, шел-шел, увидел медное царство: во дворе сидят тридцать три девицы-колпицы, вышивают полотенца хитрыми узорами — городами с пригородками. „Здравствуй, Иван-царевич! — говорит царевна медного царства. — Куда идешь, куда путь держишь?" — Иду свою матушку искать!" — „Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; он хитёр и мудёр, по горам, по долам, по вертепам, по облакам летал! Он тебя, добра молодца, убьет! Вот тебе клубочек, ступай к моей средней сестре — что она тебе скажет. А назад пойдешь, меня не забудь!“

Иван-царевич покатил клубочек и пошел вслед за ним. Приходит в серебряное царство, и тут сидят тридцать три девицы-колпицы. Говорит царевна серебряного царства: „Доселева русского духа было видом не видать, слыхом не слыхать, а нынче русский дух воочию проявляется! Что, Иван-царевич, от дела лытаешь или дела пытаешь?" — „Ах, красная девица, иду искать матушку! " — „Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; и хитер он, и мудер, по горам, по долам летал, по вертепам, по облакам носился! Эх, царевич, ведь он тебя убьет! Вот тебе клубочек, ступай-ка ты к младшей моей сестре — что она тебе скажет: вперед ли идти, назад ли вернуться?"

Приходит Иван-царевич к золотому царству, и тут сидят тридцать три девицы-колпицы, полотенца вышивают. Всех выше, всех лучше царевна золотого царства — такая краса, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит она: „Здравствуй, Иван-царевич! Куда идешь, куда путь держишь?"

— „Иду матушку искать!“

— „Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; и хитер он, и мудер, по горам, по долам летал, по вертепам, по облакам носился. Эх, царевич, ведь он тебя убьет! На тебе клубочек, ступай в жемчужное царство: там твоя мать живет. Увидя тебя, она возрадуется и тотчас прикажет: „Няньки-мамки, подайте моему сыну зелена вина!“ А ты не бери, проси, чтоб дала тебе трехгодовалого вина, что в шкапу стоит, да горелую корку на закусочку. Не забудь еще: у моего батюшки есть на дворе два чана воды — одна вода сильная, а другая малосильная; переставь их с места на место и напейся сильной воды; а когда будешь бороться с Вороном Вороновичем и побеждать его, проси у него только посошок-перышко".

Долго царевич с царевной разговаривали и так полюбили друг друга, что и расставаться им не хочется, но делать нечего — попрощался Иван-царевич и отправился в путь-дорогу.

Шел-шел, приходит к жемчужному царству. Увидела его мать, обрадовалась и крикнула: „Мамки-няньки! Подайте моему сыну зелена вина!” — „Я не пью простого вина, подайте мне трехгодовалого, а на закуску горелую корку!" Выпил царевич трехгодовалого вина, закусил горелою коркою, вышел на широкий двор, переставил чаны с места на место и принялся сильную воду пить.

Вдруг прилетает Ворон Воронович; был он светел, как ясный день, а увидел Ивана-царевича — и сделался мрачней темной ночи; опустился к чану и стал тянуть бессильную воду.

Тем временем Иван-царевич пал к нему на крылья; Ворон Воронович взвился высоко-высоко, носил его и по долам, и по горам, и по вертепам, и по облакам и начал спрашивать: „Что тебе нужно, Иван-царевич? Хочешь — казной наделю?" — „Ничего мне не надобно, только дай мне посошок-перышко!"

— „Нет, Иван-царевич! Больно в широки сани садишься!"

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

И опять понес его Ворон по горам и по долам, по вертепам и облакам. А Иван-царевич крепко держится; налег всей своей тяжестью и чуть-чуть не обломил ему крылья. Вскрикнул Ворон Воронович: „Не ломай ты мои крылышки, возьми посошок-перышко!" Отдал царевичу посошок-перышко, сам сделался простым вороном и полетел на крутые горы.

А Иван-царевич пришел в жемчужное царство, взял свою матушку и пошел в обратный путь; смотрит — жемчужное царство клубочком свернулось да вслед за ним покатилось.

Пришел в золотое царство, потом в серебряное, а потом и в медное, взял с собою трех прекрасных царевен, а те царства свернулись клубочками да за ними же покатились. Подходит к веревке и затрубил в золотую трубу: „Братцы родные! Если живы, меня не выдайте!"

Братья услыхали трубу, ухватились за веревку и вытащили на белый свет душу — красную девицу, медного царства царевну; увидели ее и начали меж собой ссориться: один другому уступить ее не хочет. „Что вы бьетесь, добрые молодцы! Там есть еще лучше меня красная девица!" — говорит царевна медного царства.

Царевичи опустили веревку и вытащили царевну серебряного царства. Опять начали спорить и драться; один говорит: „Пусть мне достанется!" А другой: „Не хочу! Пусть моя будет!" — „Не ссорьтесь, добрые молодцы, там есть еще краше меня девица", — говорит царевна серебряного царства.

Царевичи перестали драться, опустили веревку и вытащили царевну золотого царства. Опять было принялись ссориться, да царевна-красавица тотчас остановила их: „Там ждет ваша матушка!"

Вытащили они свою матушку и опустили веревку за Иваном-царевичем; подняли его до половины и обсекли веревку. Полетел Иван-царевич в пропасть и крепко ушибся — полгода лежал без памяти; очнувшись, посмотрел кругом, припомнил все, что с ним сталося, вынул из кармана посошок-перышко и ударил им о землю. В ту же минуту явилось двенадцать молодцев: „Что, Иван-царевич, прикажете?" — „Вынести меня на вольный свет!” Молодцы подхватили его под руки и вынесли на вольный свет.

Стал Иван-царевич про своих братьев разведывать и узнал, что они давно поженились: царевна из медного царства вышла замуж за среднего брата, царевна из серебряного царства — за старшего брата, а его наречённая невеста ни за кого не идет. И вздумал на ней сам отец-старик жениться: собрал думу, обвинил свою жену в том, что совет держит со злыми духами, и велел отрубить ей голову; после казни спрашивает он царевну из золотого царства: „Идешь за меня замуж?" — „Тогда пойду за тебя, когда сошьешь мне башмаки без мерки!"

Царь приказал клич кликать, всех и каждого выспрашивать: не сошьет ли кто царевне башмаков без мерки? На ту пору приходит Иван-царевич в свое государство, нанимается у одного старичка в работники и посылает его к царю: „Ступай, дедушка, бери на себя это дело. Я тебе башмаки сошью, только ты на меня не сказывай!" Старик пошел к царю: „Я готов за эту работу взяться!"

Царь дал ему товару на пару башмаков и спрашивает: „Да потрафишь ли ты, старичок?" — „Не бойся, государь, у меня сын чеботарь!"

Воротясь домой, отдал старичок товар Ивану-царевичу, тот изрезал товар в куски, выбросил за окно, потом отворил золотое царство и вынул готовые башмаки: „Вот, дедушка, возьми, отнеси к царю!"

Царь обрадовался, пристает к невесте: „Скоро ли к венцу ехать?" Она отвечает: „Тогда за тебя пойду, когда сошьешь мне платье без мерки!"

Царь опять хлопочет, сбирает к себе всех мастеровых, дает им большие деньги, только чтоб платье без мерки сшили. Иван-царевич говорит старику: „Дедушка, иди к царю, возьми материю, я тебе платье сошью, только на меня не сказывай!"

Старик поплелся во дворец, взял атласа и бархата, воротился домой и отдал царевичу. Иван-царевич тотчас за ножницы, изрезал на клочки весь атлас и бархат и выкинул за окно; отворил золоте царство, взял оттуда что ни есть лучшее платье и отдал старику: „Неси во дворец!"

Царь радёхонек: „Что, невеста моя возлюбленная, не пора ли нам к венцу ехать?" Отвечает царевна: „Тогда за тебя пойду замуж, когда возьмешь старикова сына да велишь в молоке сварить!" Царь не задумался, отдал приказ — и в тот же день собрали со всех дворов но ведру молока, налили большой чан и вскипятили на сильном огне.

Привели Ивана-царевича; начал он со всеми прощаться, в землю кланяться; бросили его в чан: он раз нырнул, другой нырнул, выскочил вон и сделался таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит царевна: „Посмотри-ка, царь! За кого мне замуж идти: за тебя ли, старого, или за него, доброго молодца?"

Царь подумал: „Если и я в молоке искупаюсь, таким же красавцем сделаюсь!" Бросился в чан и сварился в молоке…

А Иван-царевич поехал с царевной венчаться; обвенчались, выслал он своих братьев из царства и стал с царевной жить-поживать да добра наживать.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 28. Кощей Бессмертный ⠀⠀ ⠀⠀

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у этого царя было три сына, все они были на возрасте. Вдруг мать их унес Кощей Бессмертный. Старший сын и просит у отца благословенья искать мать. Отец благословил; он уехал и без вести пропал. Средний сын пождал-пождал, отпросился у отца, уехал и тоже без вести пропал. Младший сын, Иван-царевич, говорит отцу: „Батюшка! Благословляй меня искать матушку". Отец не отпускает, говорит: „Тех нет братьев, да и ты уедешь: я с кручины умру!“ — „Нет, батюшка, благословишь — поеду и не благословишь — поеду". Отец благословил.

Иван-царевич пошел выбирать себе коня: на которого руку положит, тот и падает; так и не смог выбрать себе коня, идет по городу, повесил голову. Ниоткуда взялась старуха, спрашивает: „Что, Иван-царевич, повесил голову?"

— „Уйди, старуха! На руку положу, другой пришлепну — мокренько будет". Старуха обежала другим переулком, идет опять навстречу, говорит: „Здравствуй, Иван-царевич! Что повесил голову?" Он и думает: „Что же старуха меня спрашивает? Не поможет ли мне она?" И говорит ей: „Вот, бабушка, не могу найти себе доброго коня". — „Дурашка, мучиться, а старухе не скажешь! — отвечает старуха. — Пойдем со мной". Привела его к горе, указала место: „Скапывай эту землю". Иван-царевич скопал, видит чугунную доску на двенадцати замках; замки он тотчас же сорвал и двери отворил, вошел под землю; тут прикован на двенадцати цепях богатырский конь; он, видно, услыхал ездока по себе, заржал, забился, все двенадцать цепей порвал. Иван-царевич надел на себя богатырские доспехи, надел на коня узду, черкасское седло, дал старухе денег и сказал: „Благословляй и прощай, бабушка!" Сам сел и поехал.

Долго ездил, наконец доехал до горы; пребольшущая гора, крутая, въехать на нее никак нельзя. Тут и братья его ездят — возле горы; поздоровались, поехали вместе. Доезжают до чугунного камня пудов в полтораста, на камне надпись: „Кто этот камень бросит на гору, тому и ход будет". Старшие братья не могли поднять камень, а Иван-царевич с одного маху забросил камень на гору — и тотчас в горе показалась лестница. Он оставил коня, выдавил из мизинца в стакан крови, подает братьям и говорит: „Если в стакане кровь почернеет, не ждите меня — я умер!" Простился и пошел. Зашел на гору — чего он не насмотрелся! Всякие тут леса, всякие ягоды, всякие птицы!

Долго шел Иван-царевич, дошел до дома: огромный дом! В нем жила царская дочь, тоже утащил ее Кощей Бессмертный. Иван-царевич кругом ограды ходит, а дверей не видит. Царская дочь увидела человека, вышла на балкон и кричит ему: „Тут, смотри, у ограды есть щель, тронь ее мизинцем — и будут двери". Так и сделалось. Иван-царевич вошел в дом. Девица его приняла, напоила-накормила и расспросила. Он ей рассказал, что пошел спасать мать от Кощея Бессмертного. Девица говорит ему на это: „Трудно спасти мать, Иван-царевич! Он ведь бессмертный — убьет тебя. Ко мне он часто ездит; вон у него меч в пятьсот пудов, подымешь ли его? Тогда ступай!" Иван-царевич не только поднял меч — еще бросил кверху; сам пошел дальше.

Приходит к другому дому, двери знает, как искать; вошел в дом, и тут его мать; обнялись, поплакали. Он и здесь испытал свои силы — бросил какой-то шарик в полторы тысячи пудов! Время приходит быть Кощею Бессмертному; мать спрятала его. Вдруг Кощей Бессмертный входит в дом и говорит: „Фу, фу! Русской костки слыхом не слыхать, видом не видать, а русская костка сама на двор пришла! Кто у тебя был? Не сын ли?" — „Что ты, бог с тобой! Сам летал по Руси, нахватался русского духу, тебе и мерещится", — ответила мать Ивана-царевича, а сама поближе с ласковыми словами к Кощею Бессмертному, выспрашивает то, другое и говорит: „Где же у тебя смерть, Кощей Бессмертный?" — „У меня смерть, — говорит он, — в таком-то месте: там стоит дуб, под дубом ящик, в ящике заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце моя смерть". Сказал это Кощей Бессмертный, побыл немного и улетел.

Пришло время — Иван-царевич благословился у матери и отправился искать смерть Кощея Бессмертного. Идет дорогой много времени, не пивал, не едал, хочет есть до смерти и думает, кто бы попался… Вдруг волчонок, он хочет его убить. Выскочила из норы волчиха и говорит: „Не тронь моего детища, я тебе пригожусь". — „Быть так!" Иван-царевич отпустил волчонка, идет дальше — видит ворону. „Постой, — думает, — здесь я закушу!" Зарядил ружье, хочет стрелять, ворона и говорит: „Не тронь меня, я тебе пригожусь". Иван-царевич подумал и отпустил ворону. Идет дальше; доходит до моря, остановился на берегу. В это время вдруг взметнулся щучонок и упал на берег; он его схватил, есть хочет смертно, думает: „Вот теперь поем!" Ниоткуда взялась щука, говорит: „Не тронь, Иван-царевич, моего детища, я тебе пригожусь". Он и щучонка отпустил.

Как пройти море? Сидит на берегу да думает, а щука как будто узнала его думу, легла поперек моря, он и прошел по ней, как по мосту; доходит до дуба, где была смерть Кощея Бессмертного, достал ящик, отворил — заяц выскочил и побежал. Где тут удержать зайца! Испугался Иван-царевич, что отпустил зайца, призадумался, а волчонок, которого не убил он, ринулся за зайцем, поймал и несет к Ивану-царевичу. Он обрадовался, схватил зайца, распорол его и как-то оробел, а утка выпорхнула и полетела. Он стрелял, стрелял — мимо! Задумался опять. Ниоткуда взялась ворона с воронятами — и за уткой; поймала утку, принесла Ивану-царевичу. Царевич обрадовался, достал яйцо; пошел, доходит до моря, стал мыть яичко да и уронил в воду. Как достать из моря? Безмерна глубь! Закручинился опять царевич, вдруг море встрепенулось — и щука принесла ему яйцо, а потом легла поперек моря. Иван-царевич прошел по ней через море и отправился к матери; приходит, поздоровались, и она его опять спрятала.

Прилетел Кощей Бессмертный и говорит: „Фу, фу! Русской костки слыхом не слыхать, видом не видать, а здесь Русью несет!" — „Что ты, Кощей? У меня никого нет”, — отвечала мать Ивана-царевича. Кощей и говорит: „Я что-то занемог!" (А Иван-царевич пожимал яичко: Кощея Бессмертного от того коробило.) Наконец Иван-царевич вышел, показывает яйцо и говорит: „Вот, Кощей Бессмертный, твоя смерть!" Тот на коленки перед ним и говорит: „Не бей меня, Иван-царевич, станем жить дружно; нам весь мир будет покорен". Иван-царевич не обольстился его словами, раздавил яичко — и Кощей Бессмертный умер.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Взяли они, Иван-царевич с матерью, что было нужно, пошли на родиму сторону. По пути зашли за царской дочерью, к которой Иван-царевич заходил, взяли и ее с собой. Пошли дальше; доходят до горы, где братья Ивана-царевича ждут. Девица говорит: „Иван-царевич! Воротись ко мне в дом: я забыла подвенечное платье, бриллиантовый перстень и нешитые башмаки".

Между тем он спустил с горы мать и царскую дочь, с которой они условились дома обвенчаться; братья приняли их да взяли спуск и перерезали, чтобы Ивану-царевичу нельзя было спуститься; мать и девицу угрозами уговорили, чтобы дома про Ивана-царевича не сказывали. Прибыли в свое царство; отец обрадовался детям и жене, только опечалился об Иване-царевиче.

А Иван-царевич воротился в дом своей невесты и взял обручальный перстень, подвенечное платье и нешитые башмаки. Приходит на гору, метнул с руки на руку перстень, и явилось двенадцать молодцев, спрашивают: „Что прикажете?" — „Спустите меня вот с этой горы". Молодцы тотчас его спустили. Иван-царевич надел перстень — их не стало. Пошел он в свое царство, приходит в тот город, где жили его отец и братья, остановился у одной старушки и спрашивает: „Что, бабушка, нового в вашем царстве?" — „Да чего, дитятко! Вот наша царица была в плену у Кощея Бессмертного; ее искали три сына, двое нашли и воротились, а третьего, Ивана-царевича, нет и не знают где. Царь кручинится о нем. А эти царевичи с матерью привезли царскую дочь, и старший жениться на ней хочет, да она сначала посылает его куда-то за обручальным перстнем или велит сделать такое кольцо, какое ей надо; уж кличут клич, да никто не выискивается”. — „Ступай, бабушка, скажи царю, что ты сделаешь, а я пособлю", — говорит Иван-царевич.

Старуха прибежала к царю и говорит: „Ваше царское величество! Обручальный перстень я сделаю". — „Сделай, сделай, бабушка! Мы таким людям рады, — говорит царь, — а если не сделаешь, то голову на плаху". Старуха перепугалась, пришла домой, заставляет Ивана-царевича делать перстень, а Иван-царевич спит, мало думает — перстень-то готов! Он шутит над старухой, а старуха трясется вся, плачет, ругает его: „Вот ты, — говорит, — сам-то в стороне, а меня, дуру, подвел под смерть". Плакала, плакала старуха и уснула. А Иван-царевич встал поутру рано и будит старуху: „Вставай, бабушка, да ступай, неси перстень, да смотри: больше одного червонца за него не бери. Если спросят, кто сделал перстень, скажи: сама, на меня не сказывай!" Старуха обрадовалась, снесла перстень; невесте понравился. „Такой, — говорит, — и надо!" Вынесла ей полное блюдо золота, а она взяла один только червонец. Царь говорит: „Что, бабушка, мало берешь?" — „На что мне много-то, ваше царское величество! После понадобятся — ты же мне дашь". Сказала это старуха и ушла.

Прошло некоторое время — вести носятся, что невеста посылает жениха за подвенечным платьем или велит сшить такое, как ей надо. Старуха и тут успела (Иван-царевич помог), снесла подвенечное платье. После снесла нешитые башмаки, а червонцев брала но одному и сказывала: эти вещи сама делает. Слышат люди, что у царя в такой-то день свадьба; дождались и того дня. А Иван-царевич старухе приказал: „Смотри, бабушка, как невесту привезут под венец, ты скажи мне". Старуха время не пропустила, Иван-царевич тотчас оделся в царское платье, выходит: „Вот, бабушка, я какой! " Старуха в ноги ему: „Батюшка, прости, я тебя ругала!" — „Бог простит!" Приходит в церковь, а брата его еще не было. Он стал в ряд с невестой, их обвенчали и повели во дворец. А по дороге попадается жених — старший брат; увидал, что невесту ведут с Иваном-царевичем, и со стыдом обратно!

Отец обрадовался Ивану-царевичу, узнал о лукавстве братьев и, как отпировали свадьбу, старших сыновей отослал в ссылку, а Ивана-царевича сделал наследником.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 29. Марья Моревна ⠀⠀ ⠀⠀

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-царевич; у него было три сестры: одна Марья-царевна, другая Ольга-царевна, третья Анна-царевна. Отец и мать у них померли; умирая, они сыну наказывали: „Кто первый за твоих сестер станет свататься, за того и отдавай — при себе не держи долго! "

Царевич похоронил родителей и с горя пошел с сестрами во зеленый сад погулять. Вдруг находит на небо туча черная, встает гроза страшная. „Пойдемте, сестрицы, домой!" — говорит Иван-царевич. Только пришли во дворец, как грянул гром, раздвоился потолок, и влетел к ним в горницу ясен сокол; ударился сокол об пол, сделался добрым молодцем и говорит: „Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я ходил гостем, а теперь пришел сватом; хочу у тебя сестрицу Марью-царевну посватать!" — „Коли люб ты сестрице, я ее не унимаю — пусть с богом идет!" Марья-царевна согласилась, сокол женился и унес ее в свое царство.

Дни идут за днями, часы бегут за часами — целого года как не бывало; пошел Иван-царевич с двумя сестрами во зеленый сад погулять. Опять встает туча с вихрем, с молнией. „Пойдемте, сестрицы, домой!" — говорит царевич. Только пришли во дворец, как ударил гром, распалась крыша, раздвоился потолок, и влетел орел; ударился об пол и сделался добрым молодцем: „Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я гостем ходил, а теперь пришел сватом! " И посватал Ольгу-царевну. Отвечает Иван-царевич: „Если ты люб Ольге-царевне, то пусть за тебя идет: я с нее воли не снимаю! " Ольга-царевна согласилась и вышла за орла замуж; орел подхватил ее и унес в свое царство.

Прошел еще один год; говорит Иван-царевич своей младшей сестрице: „Пойдем во зеленом саду погуляем! " Погуляли немножко, и опять встает туча с вихрем, с молнией. „Вернемся, сестрица, домой!" Вернулись домой, не успели сесть, как ударил гром, раздвоился потолок, и влетел ворон; ударился ворон об пол и сделался добрым молодцем: прежние были хороши собой, а этот еще лучше. „Ну, Иван-царевич, прежде я гостем ходил, а теперь пришел сватом: отдай за меня Анну-царевну!" — „Я с сестрицы воли не снимаю; коли ты полюбился ей, пусть идет за тебя! " Вышла за ворона Анна-царевна, и унес он ее в свое государство.

Остался Иван-царевич один; целый год жил без сестер, и сделалось ему скучно. „Пойду, — говорит, — искать сестриц".

Собрался в дорогу, пошел; шел, шел и видит: лежит в поле рать-сила побитая. Спрашивает Иван-царевич: „Коли есть тут жив человек — отзовися! Кто побил это войско великое?" Отозвался ему жив человек: „Все это войско великое побила Марья Моревна прекрасная королевна!“ Пустился Иван-царевич дальше, наезжал на шатры белые; выходила к нему навстречу Марья Моревна, прекрасная королевна: „Здравствуй, царевич, куда тебя бог несет — по воле аль по неволе?" Отвечал ей Иван-царевич: „Добрые молодцы по неволе не ездят!" — „Ну, коли дело не к спеху, погости у меня в шатрах!" Иван-царевич тому и рад; две ночи в шатрах ночевал, полюбился Марье Моревне и женился на ней.

Марья Моревна, прекрасная королевна, взяла его с собой в свое государство; пожили они вместе сколько-то времени, и вздумалось королевне на войну собираться; покидает она на Ивана-царевича все хозяйство и приказывает: „Везде ходи, за всем присматривай, только в этот чулан не моги заглядывать!"

Он не вытерпел: как только Марья Моревна уехала, тотчас бросился в чулан, отворил дверь, глянул, а там висит Кощей Бессмертный, на двенадцати цепях прикован. Просит Кощей у Ивана-царевича: „Сжалься надо мной, дай мне напиться! Десять лет я здесь мучаюсь, не ел, не пил — совсем в горле пересохло!" Царевич подал ему целое ведро воды, он выпил и еще запросил: „Мне одним ведром не залить жажды, дай еще!" Царевич подал другое ведро. Кощей выпил и запросил третье, а как выпил третье ведро — взял свою прежнюю силу, тряхнул цепями и сразу все двенадцать порвал. „Спасибо, Иван-царевич! — сказал Кощей Бессмертный. — Теперь тебе никогда не видать Марьи Моревны, как ушей своих!" И страшным вихрем вылетел в окно, нагнал на дороге Марью Моревну, прекрасную королевну, подхватил ее и унес к себе.

А Иван-царевич горько-горько заплакал, снарядился и пошел в путь-дорогу: „Что ни будет, а разыщу Марью Моревну!"

Идет день, идет другой, на рассвете третьего видит чудесный дворец, у дворца дуб стоит, на дубу ясен сокол сидит. Слетел сокол с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал: „Ах, шурин мой любезный! Как тебя господь милует?" Выбежала Марья-царевна, встретила Ивана-царевича радостно, стала про его здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать. Погостил у них царевич три дня и говорит: „Не могу у вас гостить долго: я иду искать жену мою — Марью Моревну, прекрасную королевну!" — „Трудно тебе сыскать ее, — отвечает сокол. — Оставь здесь на всякий случай свою серебряную ложку: будем на нее смотреть, про тебя вспоминать!" Иван-царевич оставил у сокола свою серебряную ложку и пошел в дорогу.

Шел он день, шел другой, на рассвете третьего видит дворец еще лучше первого, возле дворца дуб стоит, на дубу орел сидит. Слетел орел с дерева, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал: „Вставай, Ольга-царевна! Милый наш братец идет!" Ольга-царевна тотчас прибежала навстречу, стала его целовать-обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать. Иван-царевич погостил у них три денька и говорит: „Дольше гостить мне некогда: я иду искать жену мою — Марью Моревну, прекрасную королевну!" Отвечает орел: „Трудно тебе сыскать ее; оставь у нас серебряную вилку: будем на нее смотреть, тебя вспоминать!" Он оставил серебряную вилку и пошел в дорогу.

День шел, другой шел, на рассвете третьего видит дворец лучше первых двух, возле дворца дуб стоит, на дубу ворон сидит. Слетел ворон с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал: „Анна-царевна! Поскорей выходи, наш братец идет!" Выбежала Анна-царевна, встретила его радостно, стала целовать-обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать. Иван-царевич погостил у них три денька и говорит: „Прощайте! Пойду жену искать — Марью Моревну, прекрасную королевну!" Отвечает ворон: „Трудно тебе сыскать ее; оставь-ка у нас серебряную табакерку: будем на нее смотреть, тебя вспоминать!" Царевич отдал ему серебряную табакерку, попрощался и пошел в дорогу.

День шел, другой шел, а на третий добрался до Марьи Моревны. Увидала она своего милого, бросилась к нему на шею, залилась слезами и промолвила: „Ах, Иван-царевич! Зачем ты меня не послушался — посмотрел в чулан и выпустил Кощея Бессмертного?" — „Прости, Марья Моревна! Не поминай старого, лучше поедем со мной, пока не видать Кощея Бессмертного — авось не догонит!" Собрались и уехали.

А Кощей на охоте был; к вечеру он домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается: „Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?" Отвечает конь: „Иван-царевич приходил, Марью Моревну увез!" — „А можно ли их догнать?" — „Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть да тогда вдогон ехать — и то поспеем!"

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича. „Ну, — говорит, — первый раз тебя прощаю за твою доброту, что водой меня напоил, и в другой раз прощу, а в третий берегись — на куски изрублю!" Отнял у него Марью Моревну и увез; Иван-царевич сел на камень и заплакал.

Поплакал-поплакал и воротился назад за Марьей Моревной, а Кощея Бессмертного опять дома не случилося. „Поедем, Марья Моревна!" — „Ах, Иван-царевич! Он нас догонит!" — „Пускай догонит, мы хоть часок-другой проведем вместе!" Собрались и уехали.

Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается: „Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?" — „Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял!" — „А можно ли догнать их?" — „Можно ячменю насеять, подождать, пока он вырастет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяна напиться, до отвала выспаться да тогда вдогон поехать — и то поспеем!"

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича: „Ведь я же говорил, что тебе не видать Марьи Моревны, как ушей своих!" Отнял ее и увез к себе.

Остался Иван-царевич один, поплакал-поплакал и снова воротился за Марьей Моревной; на ту пору Кощея опять дома не случилося. „Поедем, Марья Моревна!" — „Ах, Иван-царевич! Ведь он догонит, тебя в куски изрубит!" — „Пускай изрубит! Я без тебя жить не могу!" Собрались и поехали.

Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается: „Что ты спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?" — „Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял!"

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича, изрубил его в мелкие куски, положил в смолёную бочку, скрепил железными обручами и бросил в синее море, а Марью Моревну к себе увез.

В то самое время у зятьев Ивана-царевича серебро почернело. „Ах, — говорят они, — видно, беда приключилася!" Орел бросился на сине море, схватил и вытащил бочку на берег, сокол полетел за живой водой, а ворон за мертвою. Слетелись все трое в одно место, разбили бочку, вынули куски Ивана-царевича, перемыли и склали, как надобно. Ворон брызнул мертвой водой — тело срослось, соединилось; сокол брызнул живой водой — Иван-царевич вздрогнул, встал и говорит: „Ах, как я долго спал!" — „Еще бы дольше проспал, если б не мы! — отвечали зятья. — Пойдем теперь к нам в гости!" — „Нет, братцы! Я пойду искать Марью Моревну!"

Приходит к ней и просит: „Разузнай у Кощея Бессмертного, где он достал такого доброго коня!"

Вот Марья Моревна выбрала добрую минуту и стала Кощея выспрашивать. Кощей сказал: „За тридевять земель, в тридесятом царстве, за огненной рекою живет Баба Яга; у нее есть такая кобылица, на которой она каждый день вокруг света облетает. Много у нее и других славных кобылиц; я у нее три дня пастухом был, ни одной кобылицы не упустил, и за то Баба Яга дала мне одного жеребеночка". — „Как же ты через огненную реку переправился?" — „А у меня есть такой платок — как махну в правую сторону три раза, сделается высокий-высокий мост, и огонь его не достанет!"

Марья Моревна выслушала, пересказала все Иван-царевичу и платок ему отдала.

Иван-царевич переправился через огненную реку и пошел к Басе Яге. Долго шел он не пивши, не евши, и попалась ему навстречу заморская птица с малыми детками. Иван-царевич говорит: „Съемка я одного цыпленочка!" — „Не ешь, Иван-царевич! — просит заморская птица. — В некоторое время я пригожусь тебе!" Пошел он дальше; видит в лесу улей пчел. „Возьму-ка я, — говорит, — сколько-нибудь медку!" Пчелиная матка просит: „Не тронь моего меду, Иван-царевич! В некоторое время я тебе пригожусь!" Он не тронул и пошел дальше; попадает ему навстречу львица со львенком. „Съем я хоть этого львенка — есть так хочется, даже тошно стало!“— „Не тронь, Иван-царевич, — просит львица. — В некоторое время я тебе пригожусь!" — „Хорошо, пусть будет по-твоему!"

Побрел голодный; шел, шел — стоит дом Бабы Яги, кругом дома двенадцать шестов, на одиннадцати шестах по человеческой голове, только один незанятый. „Здравствуй, бабушка!" — „Здравствуй, Иван-царевич! Почто пришел — по своей доброй воле аль по нужде?" — „Пришел заслужить у тебя богатырского коня!" — „Изволь, царевич! У меня ведь не год служить, а всего-то три дня; если упасешь моих кобылиц — дам тебе богатырского коня, а если нет, то не гневайся — торчать твоей голове на последнем шесте!"

Иван-царевич согласился, Баба Яга его накормила-напоила и велела за дело приниматься.

Только выгнал он кобылиц в поле, кобылицы задрали хвосты и все врозь по лугам разбежались; не успел царевич глазами вскинуть, как они совсем пропали. Тут он заплакал-запечалился, сел на камень и заснул. Солнышко уже на закате, прилетела заморская птица и будит его: „Вставай, Иван-царевич! Кобылицы дома!"

Царевич встал, воротился домой, а Баба Яга и шумит и кричит на своих кобылиц: „Зачем вы домой воротились?" — „Как же нам было не воротиться? Налетели птицы со всего света, чуть нам глаза не выклевали!" — „Ну, вы завтра по лугам не бегайте, а рассыпьтесь по дремучим лесам!"

Переспал ночь Иван-царевич, наутро Баба Яга ему говорит: „Смотри, царевич, если не упасешь кобылиц, если хоть одну потеряешь — быть твоей буйной головушке на шесте!”

Погнал он кобылиц в поле, они тотчас задрали хвосты и разбежались по дремучим лесам. Опять сел царевич на камень, плакал, плакал да и уснул. Солнышко село за лес, прибежала львица: „Вставай, Иван-царевич! Кобылицы все собраны!"

Иван-царевич встал и пошел домой; Баба Яга пуще прежнего и шумит и кричит на своих кобылиц: „Зачем домой воротились?" — „Как же нам было не воротиться? Набежали лютые звери со всего света, чуть нас совсем не разорвали!" — „Ну, вы завтра забегите в сине море!"

Опять переспал ночь Иван-царевич; наутро посылает его Баба Яга кобылиц пасти: „Если не упасешь — быть твоей буйной головушке на шесте!"

Он погнал кобылиц в поле, они тотчас задрали хвосты, скрылись с глаз и забежали в сине море — стоят в воде по шею. Иван-царевич сел на камень, заплакал и уснул. Солнышко за лес село, прилетела пчелка и говорит: „Вставай, царевич! Кобылицы все собраны; да как воротишься домой, Бабе Яге на глаза не показывайся, пойди в конюшню и спрячься за яслями. Там есть паршивый жеребенок — в навозе валяется; ты возьми его и в глухую полночь уходи из дому!”

Иван-царевич встал, пробрался в конюшню и улегся за яслями, а Баба Яга и шумит и кричит на своих кобылиц: „Зачем воротились?” — „Как же нам было не воротиться? Налетело пчел видимо-невидимо со всего света и давай нас со всех сторон жалить до крови!”

Баба Яга заснула, а в самую полночь Иван-царевич взял у нее паршивого жеребенка, оседлал его, сел и поскакал к огненной реке. Доехал до той реки, махнул три раза платком в правую сторону — и вдруг, откуда ни взялся, повис через реку высокий, славный мост. Царевич переехал по мосту и махнул платком на левую сторону только два раза — остался через реку мост тоненький-тоненький…

Поутру пробудилась Баба Яга — паршивого жеребенка видом не видать! Бросилась в погоню; во весь дух в железной ступе скачет, пестом погоняет, помелом след заметает! Прискакала к огненной реке, взглянула на мост и думает: „Хорош мост!“ Поехала по мосту, только добралась до середины — мост обломился, и Баба Яга чубарах в реку… Тут ей и лютая смерть приключилась!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

А Иван-царевич откормил жеребенка в зеленых лугах — превратился паршивый жеребенок в чудного коня! И вот приезжает царевич к Марье Моревне; она выбежала, бросилась к нему на шею: „Как тебя бог воскресил?" — „Так и так, — говорит. — Поедем со мной!" — „Боюсь, Иван-царевич! Если Кощей догонит, быть тебе опять изрубленному!" — „Нет, не догонит! Теперь у меня славный богатырский конь, словно птица летит!" Сели они на коня и поехали.

Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним конь спотыкается. „Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?" — „Иван-царевич приезжал, Марью Моревну увез!" — „А можно ли их догнать?" — „Кто знает! Теперь у Ивана-царевича конь богатырский получше меня!" — „Нет, не утерплю, — говорит Кощей Бессмертный, — поеду в погоню!"

Долго ли, коротко ли — нагнал он Ивана-царевича, соскочил наземь и хотел было разрубить его острой саблею, но в ту пору конь Ивана-царевича ударил со всего размаху копытом Кощея Бессмертного и размозжил ему голову, а царевич доконал его палицей… После того собрал царевич груду дров, развел огонь и спалил Кощея Бессмертного на костре, а пепел его пустил по ветру.

Марья Моревна села на коня Кощея, а Иван-царевич на своего, и поехали они в гости сперва к ворону, потом к орлу, а там и к соколу. Куда ни приедут, всюду встречают их с радостью: „Ах, Иван-царевич, а уж мы не чаяли тебя увидеть! Ну, да недаром же ты хлопотал: такой красавицы, как Марья Моревна, во всем свете поискать — другой не найти!"

Погостили они, попировали и поехали в свое царство; приехали и стали жить-поживать, добра наживать да медок попивать.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 30. Елена Премудрая ⠀⠀ ⠀⠀

В стародревние годы в некоем царстве, не в нашем государстве, случилось одному солдату у каменной башни на часах стоять; башня была на замок заперта и печатью запечатана, а дело-то было ночью. Ровно в двенадцать часов слышится солдату, что кто-то говорит из этой башни: „Эй, служивый!" Солдат спрашивает: „Кто меня кличет?” — „Это я — нечистый дух, — отзывается голос из-за железной решетки, — тридцать лет как сижу здесь, не пивши, не евши!" — „Что ж тебе надо?" — „Выпусти меня на волю; как будешь в нужде, я тебе сам пригожусь; только помяни меня — и я в ту же минуту явлюсь к тебе на выручку!"

Солдат тотчас сорвал печать, разломал замок и отворил двери — нечистый вылетел из башни, взвился вверх и сгинул быстрей молнии. „Ну, — думает солдат, — вся моя служба ни за грош пропала! Теперь засадят меня под арест, отдадут под военный суд и, чего доброго, заставят сквозь строй прогуляться; уж лучше убегу, пока время есть". Бросил ружье и ранец на землю и пошел куда глаза глядят.

Шел он день, и другой, и третий; разобрал его голод, а есть и пить нечего; сел на дороге, заплакал горькими слезами и раздумался: „Ну, не глуп ли я? Служил у царя десять лет, всегда был сыт и доволен, каждый день по три фунта хлеба получал, так вот нет же! Убежал на волю, чтобы помереть голодною смертию. Эх, дух нечистый, всему ты виною!"

Вдруг откуда ни возьмись — стал перед ним нечистый: „Здравствуй, служивый! О чем горюешь?" — „Как мне не горевать, коли протай день с голоду пропадаю!" — „Не тужи, это дело поправимое!" — сказал нечистый. Туда-сюда бросился, притащил всяких вин и припасов, накормил-напоил солдата и зовет его с собою: „В моем доме будет тебе житье привольное: пей, ешь и гуляй, сколько душа хочет, только присматривай за моими дочерьми — больше мне ничего не надобно!" Солдат согласился, нечистый подхватил его под руки, поднял высоко-высоко на воздух и принес за тридевять земель, в тридесятое государство — в белокаменные палаты.

А у нечистого было три дочери — собой красавицы. Приказал он им слушаться того солдата и кормить и поить его вдоволь, а сам полетел творить пакости; известно — нечистый дух! На месте никогда не сидит, а все по свету рыщет да людей смущает, на грех наводит.

Остался солдат с красными девицами, и такое ему житье вышло, что и помирать не надо! Одно его кручинит: каждую ночь уходят красные девицы из дому, а куда уходят — неведомо. Стал было их про то расспрашивать, так не сказывают, запираются. „Ладно же, — думает солдат, — буду целую ночь караулить, а уж усмотрю, куда вы таскаетесь".

Вечером лег солдат на постель, притворился, будто крепко спит, а сам ждет не дождется — что-то будет?

Вот как пришла пора-время, подкрался он потихоньку к девичьей спальне, стал у дверей, нагнулся и смотрит в замочную скважину. Красные девицы принесли волшебный ковер, разостлали на полу, ударились о тот ковер и сделались голубками; встрепенулись и улетели в окошко. „Что за диво! — думает солдат. — Дай-ка я попробую". Вскочил в спальню, ударился о ковер и обернулся малиновкой; вылетел в окно да за ними вдогонку…

Голубки опустились на зеленый луг, малиновка же села под смородинов куст, укрылась за листьями и высматривает оттуда. А на то место налетело голубиц видимо-невидимо, весь луг прикрыли; посредине стоял золотой трон.

Немного погодя осияло и небо и земля — летит по воздуху золотая колесница, в упряжи шесть огненных змеев; на колеснице сидит королевна Елена Премудрая — такой красы, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать!

Сошла она с колесницы, села на золотой трон, начала подзывать к себе голубок по очереди и учить их разным мудростям. Покончила ученье, вскочила на колесницу и была такова!

Тут все до единой голубки снялись с зеленого луга и полетели каждая в свою сторону; птичка-малиновка вспорхнула вслед за тремя сестрами и вместе с ними очутилась в спальне. Голубки ударились о ковер — сделались красными девицами, а малиновка ударилась — обернулась солдатом. „Ты откуда?" — спрашивают его девицы. „А я с вами на зеленом лугу был, видел прекрасную королевну на золотом троне и слышал, как учила вас королевна разным хитростям". — „Ну, счастье твое, что уцелел! Ведь эта королевна — Елена Премудрая, наша могучая повелительница! Если б при ней да была ее волшебная книга, она тотчас бы тебя узнала — и тогда не миновать бы тебе злой смерти. Берегись, служивый! Не летай больше на зеленый луг, не дивись на Елену Премудрую, не то сложишь буйну голову".

Солдат не унывает, те речи мимо ушей пропускает; дождался другой ночи, ударился о ковер и сделался птичкой-малиновкой. Прилетела малиновка на зеленый луг, спряталась под смородинов куст, смотрит на Елену Премудрую, любуется ее красотой ненаглядною и думает: „Если б такую жену добыть — ничего б в свете пожелать не осталося! Полечу-ка я следом за нею да узнаю, где она проживает".

Вот сошла Елена Премудрая с золотого трона, села на свою колесницу и понеслась по воздуху к своему чудесному дворцу; следом за ней и малиновка полетела.

Приехала королевна во дворец, выбежали к ней навстречу няньки и мамки, подхватили ее под руки и увели в расписные палаты. А птичка-малиновка порхнула в сад, выбрала прекрасное дерево, что как раз стояло под окном королевниной спальни, уселась на веточке и начала петь так хорошо да жалобно, что королевна целую ночь и глаз не смыкала — все слушала.

Только взошло красное солнышко, закричала Елена Премудрая громким голосом: „Няньки и мамки, бегите скорее в сад, изловите мне птичку-малиновку!”

Няньки и мамки бросились в сад, стали ловить певчую пташку, да куда им, старухам! Малиновка с кустика на кустик перепархивает, далеко не летит и в руки не дается.

Не стерпела королевна, выбежала в зеленый сад, хочет сама ловить птичку-малиновку; подходит к кустику — птичка с ветки не трогается, сидит опустя крылышки, словно ее дожидается. Обрадовалась королевна, взяла птичку в руки, принесла во дворец, посадила в золотую клетку и повесила в своей спальне.

День прошел, солнце закатилось, Елена Премудрая слетала на зеленый луг, вернулась, начала снимать уборы, разделась и легла в постель. Как только уснула королевна, птичка-малиновка обернулась мухою, вылетела из золотой клетки, ударилась об пол и сделалась добрым молодцем.

Подошел добрый молодец к королевниной кроватке, смотрел, смотрел на красавицу, не выдержал и чмок ее в уста сахарные. Видит — королевна просыпается, обернулся поскорей мухою, влетел в клетку и стал птичкой-малиновкой. Елена Премудрая раскрыла глаза, посмотрела кругом — нет никого. „Видно, — думает, — мне во сне это пригрезилось!" Повернулась на другой бок и опять заснула. А солдату крепко не терпится: попробовал в другой и в третий раз — чутко спит королевна, после каждого поцелуя пробуждается. После третьего раза встала она с постели и говорит:

„Тут что-нибудь да недаром: дай-ка посмотрю в волшебную книгу!“

Посмотрела в свою волшебную книгу и тотчас узнала, что сидит в золотой клетке не простая птичка-малиновка, а молодой солдат. „Ах ты невежа! — закричала Елена Премудрая. — Выходи-ка из клетки! За твою неправду ты мне жизнью ответишь!"

Нечего делать — вылетела птичка-малиновка из золотой клетки, ударилась об пол и обернулась добрым молодцем. Пал солдат на колени перед королевною и начал просить прощения. „Нет тебе, негодяю, прощения", — отвечала Елена Премудрая и крикнула палача и плаху рубить солдату голову. Откуда ни взялся — стал перед ней великан с топором и с плахою, повалил солдата наземь, прижал его буйную голову к плахе и поднял топор. Вот махнет королевна платком — и покатится молодецкая голова! „Смилуйся, прекрасная королевна, — просит солдат со слезами, — позволь напоследок песню спеть!" — „Пой, да скорей!"

Солдат затянул песню такую грустную, такую жалобную, что Елена Премудрая сама расплакалась; жалко ей стало доброго молодца, говорит она солдату: „Даю тебе сроку десять часов: если ты сумеешь в это время так хитро спрятаться, что я тебя не найду, то выйду за тебя замуж, а не сумеешь — велю срубить голову!"

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Вышел солдат из дворца, забрел в дремучий лес, сел под кустик, задумался-закручинился: „Ах, дух нечистый! Все из-за тебя пропадаю!" В ту же минуту явился к нему нечистый: „Что тебе, служивый, надобно?" — „Эх, — говорит, — смерть моя приходит! Куда я от Елены Премудрой спрячусь?" Нечистый дух ударился о сырую землю и обернулся сизокрылым орлом: „Садись, служивый, ко мне на спину: я тебя занесу в поднебесье!" Солдат сел на орла, орел взвился кверху и залетел за облака-тучи черные.

Прошло пять часов, Елена Премудрая взяла волшебную книгу, посмотрела — и все, словно на ладони, увидела; возгласила она громким голосом: „Полно, орел, летать по поднебесью, опускайся вниз — от меня ведь не укроешься!" Орел опустился наземь.

Солдат пуще прежнего закручинился: „Что теперь делать? Куда спрятаться?" — „Постой, — говорит нечистый, — я тебе помогу!" Подскочил к солдату, ударил его по щеке и оборотил булавкою, а сам сделался мышкою, схватил булавку в зубы, прокрался во дворец, нашел волшебную книгу и воткнул в нее булавку.

Прошли последние пять часов. Елена Премудрая развернула свою волшебную книгу, смотрела, смотрела — книга ничего не показывает; крепко рассердилась королевна и швырнула ее и печь.

А булавка выпала из книги, ударилась об пол и обернулась добрым молодцем. Елена Премудрая взяла его за руку: „Я, — говорит, — хитра, а ты и меня хитрей!“

Не стали они долго раздумывать, повенчались и зажили себе припеваючи.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 31. Покати-горошек ⠀⠀ ⠀⠀

Жили-были старик со старухой, и имели они шесть сыновей, а седьмая была дочка — Аленушкой звать. Вот уезжают сыновья пахать поле и говорят матери: „Обед нам принесите!” — „А где же вы будете пахать?” — спрашивает мать. „Под лесом. Да мы борозду пропашем от дома до того места, где будем пахать: Аленушка по ней пойдет и нас найдет”.

А черт все это услыхал и эту борозду запахал, а к себе новую припахал. Аленушка шла по борозде и пришла к черту. Черт схватил ее и не выпускает. А братья и говорят: „Вот, обещали обед принести и не приносят. Придется без обеда пахать”.

Приезжают они вечером домой и говорят матери: „Что же нам обед не принесли?” — „Да как же, — говорит мать, — ведь Аленушка понесла вам обед. Я думала, что она с вами приедет. „Так где же она есть? — спрашивают братья. — Надо идти ее искать!”

И пошли они по борозде и пришли к черту, а там Аленка. Она и говорит: „Ах, братья, зачем вы пришли сюда, вас черт убьет! Уходите”. Но они не ушли: решили бороться с чертом. И вот приходит черт. „Ох, хлопцы собрались! Биться или мириться?” — спрашивает. „Биться!” — они ответили. Схватил черт их всех шестерых и в погреб железный бросил.

А мать с отцом дожидались, дожидались, а их все нет. И вот как-то пошла мать на реку полоскать белье и видит: катится беленький горошек по дороге. Она подняла и съела его. И родила мальчика, и назвали его Покати-горошек. Покати-горошек быстро вырос и один раз пошел с отцом колодец копать. Копали они, копали и докопали до огромного камня. Отец и говорит: „Надо позвать двух человек камень выбросить”.

Нашел отец двух человек и идет с ними к колодцу, а Покати-горошек схватил этот огромный камень и как бросит! Чуть не упал камень на отца и тех двоих, которые шли на помощь. Люди перепугались и убежали, а отец только удивился, что сын такой сильный.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Пошел Покати-горошек с отцом обедать. А за столом спрашивает: „А у меня братья или сестры были?“ — „Как же, были, — говорит мать, — шесть братьев и одна сестра Аленка“.

— „А где же они?" — спрашивает Покати-горошек. „Пропали. Сначала пропала Аленка, а потом братья пошли ее искать и сами пропали". — „О! Тогда я пойду их искать, — сказал Покати-горошек, — и пока их не найду, не вернусь домой". — „Что ты, сыночек, их шестеро пошло, и пропали, а ты один пойдешь!"

Но Покати-горошек все равно решил идти искать свою сестру Аленку и братьев. Сковал он меч по своей силе и пошел.

Идет он по дороге и видит: один человек раздвигает две горы. Покати-горошек удивился, подошел к человеку и говорит: „Здорово, добрый молодец! Что ты делаешь?" — „Да вот дорогу делаю". — „А куда ты пойдешь?" — „В свет, счастья искать!" — „Давай пошли вместе!" Вот они идут, Покати-горошек и спрашивает: „А как тебя зовут?" — „Сверни-гора, — тот отвечает, — а как тебя?" — „Покати-горошек".

Идут они по дороге и решили свернуть в лес. Идут они по лесу и видят человека: как рукой махнет — дубы валятся. Удивились они, что он такой сильный, подошли и говорят: „Здорово, добрый человек! Что же ты делаешь?" — „Дорогу через лес". — „А куда ты пойдешь?" — „В свет, счастья искать". — „А как тебя зовут?" — „Верти-дуб“. — „Так давай пошли с нами!"

— „А вас как зовут?" — „Покати-горошек и Сверни-гора".

Пошли они дальше; вышли из леса и подходят к реке. Глядят: человек стоит; как махнул головой — реки не стало. Удивились они, подошли к нему и говорят: „Здорово, добрый человек! А что делаешь?" — „Воду высушиваю, чтобы пройти через реку". — „А куда пойдешь?" — „В свет, счастья искать". — „Так давай пошли с нами!" Идут они, а Покати-горошек спрашивает: „Как тебя зовут?" — „Крути-ус. А вас как?" — „Покати-горошек, Верти-дуб, Сверни-гора".

Идут они по дороге дальше и видят лес; свернули в лес и идут по лесу. Идут, идут и видят: стоит избушка. Зашли в нее, а там никого нет. И решили они пожить в этой избушке.

Разложили свои сумки и легли отдохнуть. Когда встали, Покати-горошек и говорит: „Сверни-гора, оставайся дома по хозяйству, а мы пойдем охотиться в лес".

Сверни-гора остался дома, настряпал всего и лег отдохнуть.

Только лег Сверни-гора, слышит — кто-то кричит: „Отопри!" А Сверни-гора и отвечает: „Не велик пан, отвори и сам!" Дверь открылась, и опять кто-то кричит: „Пересади меня через порог!" — „Не большой пан, перевалишь и сам!"

Вошел кто-то. Сверни-гора глядит и удивляется: сам маленький, а борода на сажень по полу тянется. Вот ходил, ходил он по избушке, потом как схватил Сверни-гору, вырезал ему из спины ремень и повесил его на гвоздь, а сам сел, все съел и ушел. Сверни-гора крутился, вертелся на гвозде и упал. Сразу схватился варить обед. Когда все вернулись, обед был еще не готов, но Сверни-гора не говорит, что к нему приходил дедок. Покати-горошек спрашивает: „Почему опоздал с обедом?" — „Я немножко уснул!" На другое утро Покати-горошек и говорит: „Верти-дуб, останешься обед варить! "

Верти-дуб остался дома. Нажарил-напарил всего и лег отдыхать. Только лег, слышит — кто-то кричит: „Отопри!" А Верти-дуб и отвечает: „Не велик пан, отвори и сам!" Дверь открылась и опять кто-то кричит: „Пересади меня через порог!" — „Не большой пан, перевалишь и сам!"

Пошел дедок. Верти-дуб глядит и удивляется: сам маленький, а борода на сажень по полу тянется. Вот ходил, ходил он по избушке, потом как схватил Верти-дуба, вырезал ему из спины ремень и повесил его на гвоздь, а сам сел, все съел, что было нажарено-напарено, и ушел. Верти-дуб крутился, вертелся на гвозде и упал. Сразу схватился варить обед. Когда все вернулись, обед еще не был готов. И он не сказал про дедка. А Покати-горошек и спрашивает: „Почему опоздал с обедом?" — „Да я немножко уснул". На другое утро Покати-горошек и говорит: „Крути-ус, останешься ты обед варить".

Вот остался Крути-ус. И с ним то же случилось, как со Сверни-горой и Верти-дубом. На четвертый день варить обед остался сам Покати-горошек. Нажарил-напарил всего и лег отдохнуть. Только лег, слышит — кричит кто-то: „Отопри мне!" Соскочил Покати-горошек с кровати, отворил дверь и видит — что за чудо! За дверью стоит дедок: сам маленький, а борода на сажень тянется. „Пересади меня через порог", — говорит дедок. Покати-горошек пересадил его через порог, а дедок ходит по избушке и ворчит; уже руку протянул, хотел Покати-горошка схватить, а Покати-горошек увидел и как схватил его за бороду да потащил за двери. Притянул дедка к дубу, вщемил его в дуб, чтобы он не вылез, и еще в нос ему дал. Уходит Покати-горошек и говорит: „Посиди, пока я не приду!“

Приходят все на обед, а Покати-горошек им все рассказал. А потом говорит: „Пойдем: я вам чудо покажу”.

Пришли на то место, где был дедок, и видят, что ни дуба, ни дедка нет. Тогда и другие рассказали, что дедок приходил к ним и поедал обеды, да еще по ремню из спины вырезал. „Ах вот он какой, — говорит Покати-горошек, — тогда пошли его искать!“

И они пошли. А когда дедок тянул дуб за собой, остался след… Шли они, шли и подошли к яме. Покати-горошек говорит: „Давайте канат плести!“

Сплели канат с руку толщиной. Покати-горошек и говорит: „Ну-ка, Сверни-гора, накручивай канат и спускайся в яму“. А Сверни-гора: „А ну его, не полезу!" И другие тоже, как Сверни-гора, отказались. Тогда Покати-горошек и говорит: „Спустите меня!"

Спустили они Покати-горошка в яму. Идет он и видит город, а в нем трактиры, тротуары, электричество… Только солнца нет. Вот идет он, а навстречу королевна — и говорит: „Ох, молодой человек, как вы сюда попали?" А он отвечает: „Как попал, так и попал. А вы как попали?" — „А меня, — говорит королевна, — черт схватил и в неволе держит!" — „Ну ничего, я вас отсюда вызволю!" — „А вот вас черт убьет! Он очень сильный. Он даже дуб вырвал!" — „Покажи, где он есть", — просит Покати-горошек. „Вот в этом доме", — она говорит.

Подошел Покати-горошек к дому, открыл дверь и видит — в доме дедок. Увидел дедок Покати-горошка и кричит: „Биться ай мириться?" — „Биться! Выходи, иначе я дом сломаю!”

Покати-горошек как махнул своей саблей, сразу и убил дедка. Подошел к королевне и говорит: „Пошли!" А она: „Идем в его палаты и возьмем добра!"

Так они и сделали. Потом Покати-горошек повел королевну к яме. Пришли, Покати-горошек как крикнет: „Эй, друзья, вы здесь? Если да, так опускайте канат!" Они опустили канат. Покати-горошек навязал на канат мешок золота и сказал, что это Сверни-горе. И все получили по мешку золота. А потом он и кричит: „А это мне!"

Когда друзья подняли наверх и увидели королевну, сразу же решили убить Покати-горошка. А Покати-горошек решил вместо себя привязать камень. Привязал он камень на канат, а сам стал в сторону. Друзья дотащили канат до половины ямы и отпустили. Камень упал и чуть не убил Покати-горошка. „Что же делать?" — думает Покати-горошек. А тут буря нагрянула. Куда деваться? Он встал под дуб и стоит. А на дубе было гнездо, в гнезде воронята начали кричать. Покати-горошек взял и накрыл воронят. Когда буря утихла, прилетел на дуб большой ворон и спрашивает детей: „Кто вас спас?" — „А ты не съешь его?" — „Нет, покажите!" — „Вот он стоит под дубом!"

Подлетел ворон к — Покати-горошку и говорит: „Вы моих детей спасли! Когда я улетаю в чужие страны и прилетаю назад, детей живых уж не нахожу. Они умирают во время бури. А вы их спасли. Что вы хотите за это? Я все сделаю!" — „Я хочу на тот свет", — ответил Покати-горошек. „Тяжелое задание, но я выполню. Садитесь на меня, я вынесу вас из ямы!" Ну, и вынес ворон Покати-горошка на этот свет.

Пошел Покати-горошек по дороге и видит лес; свернул он в лес, видит: стоит изба. Зашел он в нее: сидит за столом красна девица и шьет. Завидела она его и заплакала: „Ох, милый человек, зачем вы сюда пришли? Вас же черт убьет". — „Нет, что вы!" — говорит Покати-горошек.

И вот появился черт, а он был брат того дедка, которого Покати-горошек убил, и говорит: „Биться ай мириться, хлопец, пришел?" — „Биться!” И как махнет своей саблей и убил черта!

Красна девица начала его благодарить. „Как вы попали сюда?” — спрашивает Покати-горошек. „А я уже давно у него. Я несла братьям кушать, а черт меня схватил. У меня было шесть братьев. Они пошли меня искать, и их черт схватил. Теперь они в погребе. Надо их вызволить: ключ от погреба у черта!"

Покати-горошек схватил ключ, взял красну девицу за руку, и пошли они к погребу. Отомкнул Покати-горошек погреб и кричит: „Эй, вы живы?" — „Чуть живы!"

Зашел он в погреб, вывел их и привел домой. А мать с батькой так рады, что Покати-горошек, дочка и шесть сыновей вернулись домой! Но Покати-горошек не захотел сидеть дома, решил идти искать королевну. И мать просила, чтоб остался дома, но он все равно пошел.

Вот идет он по дороге и видит лес. Свернул в лес и идет по лесу. Уже и ночь скоро, а где спать — нет места. Залез он на дерево и переночевал; утром пошел дальше. Идет он, идет и видит: стоит избушка. Подходит он к избушке, слышит шум. „О! — думает, — это же мои друзья Сверни-гора, Верти-дуб и Крути-ус спорят, кому достанется королевна". Входит он в избушку, они как увидели его, сразу тихо стало, испугались: как это так, ведь они оставили его в яме! Как он выбрался? Сидят и дрожат. А Покати-горошек и говорит: „Не бойтесь, хоть вы меня и обманули и хотели убить, но я вас прощаю. Я возьму королевну и уйду!"

Взял Покати-горошек королевну, вернулся домой и женился на ней. Стал жить-поживать да добра наживать.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 32. Морской царь и Василиса Премудрая ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

За тридевять земель, в тридесятом государстве жил-был царь с царицею; детей у них не было. Поехал царь по чужим землям, по дальним сторонам, долгое время дома не бывал; в ту пору родила ему царица сына Ивана-царевича, а царь про то и не ведает.

Стал он держать путь в свое государство, стал подъезжать к своей земле, а день был жаркий-жаркий, солнце так и пекло! И напала на него жажда великая. Все бы отдал — только бы воды испить! Осмотрелся кругом и видит невдалеке большое озеро. Подъехал к озеру, слез с коня, прилег и давай глотать студеную воду. Пьет и не чует беды, а царь морской ухватил его за бороду. „Пусти!" — просит царь. „Не пущу, не смей пить без моего ведома!" — „Какой хочешь возьми выкуп — только отпусти!" — „Давай то, чего дома не знаешь". Царь подумал-подумал — чего он дома не знает? Кажется, все знает, все ему известно — и согласился. Попробовал — бороду никто не держит; встал с земли, сел на коня и поехал восвояси.

Вот приезжает домой, царица встречает его с царевичем — такая радостная! А он как узнал о своем милом детище, так и залился горькими слезами. Рассказал царице, как и что с ним было, поплакали вместе, да ведь делать-то нечего — слезами дела не поправишь. Стали они жить по-старому, а царевич растет себе да растет, словно тесто на опаре, — не по дням, а по часам, и вырос большой. „Сколько ни держать при себе, — думает царь, — а отдавать надобно: дело неминуемое". Взял Ивана-царевича за руку и привел прямо к озеру. „Поищи здесь, — говорит, — мой перстень, я ненароком вчера обронил". Оставил царевича, а сам повернул домой.

Стал царевич искать перстень. Идет по берегу, и попадается ему навстречу старушка. „Куда идешь, Иван-царевич?" — „Отвяжись, не докучай, старая ведьма! И без тебя досадно". — „Ну, оставайся с богом!" И пошла старушка в сторону. А Иван-царевич призадумался: „За что обругал я старуху? Дай ворочу ее — старые люди хитры и догадливы! Авось, что и доброе скажет". И стал звать старушку: „Воротись, бабушка, да прости мое слово глупое! Ведь я с досады вымолвил: заставил меня отец перстень искать, хожу-высматриваю, а перстня нет как нет!" — „Не за перстнем ты здесь: отдал тебя отец морскому царю; выйдет морской царь и возьмет тебя с собой в подводное царство".

Горько заплакал царевич. „Не тужи, Иван-царевич! Будет и на твоей улице праздник, только слушайся меня, старухи. Спрячься вон за тот куст смородины и притаись тихохонько. Прилетят сюда двенадцать голубиц — красных девиц, а вслед за ними и тринадцатая; станут в озере купаться, а ты тем временем унеси у последней платье и до тех пор не отдавай, пока не подарит она тебе своего колечка. Если не сумеешь этого сделать, ты погиб навеки: у морского царя кругом всего дворца стоит частокол высокий, на целые на десять верст, и на каждой спице — по голове; только одна порожняя, не угоди на нее попасть!" Иван-царевич поблагодарил старушку, спрятался за смородиновый куст и ждет поры-времени.

Вдруг прилетают двенадцать голубиц; ударились о сыру землю и обернулись красными девицами, все до единой красоты несказанной: ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! Поскидали платья и пустились в озеро: играют, плещутся, смеются, песни поют. Вслед за ними прилетела и тринадцатая голубица; ударилась о сыру землю, обернулась красной девицей — и была она всех пригожее, всех красивее! Долго Иван-царевич не мог отвести очей своих, долго на нее заглядывался да припомнил, что говорила ему старуха, подкрался тихонько и унес платье.

Вышла из воды красная девица, хватилась — нет платья, унес кто-то; бросились все искать, искали, искали — не видать нигде.

"Не ищите, милые сестрицы! Полетайте домой; я сама виновата — недосмотрела, сама и отвечать буду". Сестрицы — красные девицы ударились о сыру землю, сделались голубками, взмахнули крыльями и полетели прочь. Осталась одна девица, осмотрелась кругом и промолвила: „Кто бы ни был таков, у кого мое платье, выходи сюда; коли старый человек — будешь мне родной батюшка, коли средних лет — будешь братец любимый, коли ровня мне — будешь милый друг!“ Только сказала последнее слово, показался Иван-царевич. Подала она ему золотое колечко и говорит: „Ах, Иван-царевич! Что давно не приходил? Морской царь на тебя гневается. Вот дорога, что ведет в подводное царство, ступай по ней смело! Там и меня найдешь: ведь я дочь морского царя — Василиса Премудрая".

Обернулась Василиса Премудрая голубкою и улетела от царевича. А Иван-царевич отправился в подводное царство; видит: и там свет такой же, как у нас, и там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет. Приходит он к морскому царю. Закричал на него морской царь: „Что так долго не бывал? За вину твою вот тебе служба: есть у меня пустошь на тридцать верст и в длину и поперек — одни рвы, буераки да камёнье острое! Чтоб завтра было там как ладонь гладко и была бы рожь посеяна и выросла б к раннему утру так высока, чтобы в ней могла галка спрятаться. Если того не сделаешь — голова твоя с плеч долой!"

Идет Иван-царевич от морского царя, сам слезами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает: „Здравствуй, Иван-царевич! Что слезами обливаешься?" — „Как же мне не плакать? — отвечает царевич. — Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменье острое и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка спрятаться". — „Это не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее; все будет готово!" Лег спать Иван-царевич, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом: „Гей вы, слуги мои верные! Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменье острое, засевайте рожью колосистою, чтоб к утру поспело".

Проснулся на заре Иван-царевич, глянул — все готово: нет ни рвов, ни буераков, стоит поле как ладонь гладкое, и красуется на нем рожь — столь высока, что галка спрячется. Пошел к морскому царю с докладом. „Спасибо тебе, — говорит морской царь, — что сумел службу сослужить. Вот тебе другая работа: есть у меня триста скирд, в каждой скирде по триста копён — всё пшеница белоярая; обмолоти мне к завтрашнему дню всю пшеницу чисто-начисто, до единого зернышка, а скирд не ломай и снопов не разбивай. Если не сделаешь — голова твоя с плеч долой!" — „Слушаю, ваше величество!" — сказал Иван-царевич. Опять идет по двору да слезами обливается. „О чем горько плачешь?" — спрашивает его Василиса Премудрая. „Как же мне не плакать? Приказал мне царь морской за одну ночь все скирды обмолотить, зерна не обронить, и скирд не ломать и снопов не разбивать". — „Это не беда, беда впереди будет! Ложись-ка спать: утро вечера мудренее".

Царевич лег спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом: „Гей вы, муравьи ползучие! Сколько вас на белом свете ни есть — все ползите сюда и повыберите зерно из батюшкиных скирд чисто-начисто". Поутру зовет морской царь Ивана-царевича: „Сослужил ли службу?" — „Сослужил, ваше величество!" — „Пойдем, посмотрим". Пришли на гумно — все скирды стоят нетронуты, пришли в житницы — все закрома полнехоньки зерном. „Спасибо тебе, брат! — сказал морской царь. — Сделай мне еще церковь из чистого воска, чтоб к рассвету была готова; это будет твоя последняя служба".

Опять идет Иван-царевич по двору и слезами умывается. „О чем горько плачешь?” — спрашивает его из высокого терема Василиса Премудрая. „Как мне не плакать, доброму молодцу? Приказал морской царь за одну ночь сделать церковь из чистого воска". — Ну, это еще не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее".

Царевич улегся спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом: „Гей вы, пчелы работящие! Сколько вас на белом свете есть — все летите сюда и слепите из чистого воска церковь божию, чтоб к утру была готова!" Поутру встал Иван-царевич, глянул — стоит церковь из чистого воска, и пошел к морскому царю с докладом. „Спасибо тебе, Иван-царевич! Каких только слуг у меня не было — никто не сумел так угодить, как ты. Будь же за то моим наследником, всего царства сберегателем, выбирай себе любую из тринадцати дочерей моих в жены". Иван-царевич выбрал Василису Премудрую, тотчас их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.

Ни много, ни мало прошло времени, стосковался Иван-царевич по своим родителям, захотелось ему на святую Русь. „Что так грустен, Иван-царевич?" — „Ах, Василиса Премудрая, сгрустнулось по отцу, по матери, захотелось на святую Русь". — „Вот это беда пришла! Если уйдем мы, будет за нами погоня великая; царь морской разгневается и предаст нас смерти. Надо схитрить!" Плюнула Василиса Премудрая в трех углах, заперла двери в тереме, и поскакали они с Иваном-царевичем на борзых конях на святую Русь.

На другой день ранехонько приходят посланные от морского царя — молодых подымать, во дворец к царю звать. Стучатся в двери: „Проснитеся, пробудитеся! Вас батюшка зовет“. — „Еще рано, мы не выспались, приходите после!" — отвечает одна слюнка. Вот посланные ушли, обождали час-другой и опять стучатся: „Не пора-время спать, пора-время вставать!" — „Погодите немного — встанем, оденемся!" — отвечает вторая слюнка. В третий раз приходят посланные: царь-де морской гневается, зачем так долго они прохлаждаются! „Сейчас будем!" — отвечает третья слюнка. Подождали-подождали посланные и давай стучаться: нет отклика, нет отзыва! Выломали дверь, а в тереме пусто. Доложили царю, что молодые убежали, озлобился он и послал за ними погоню великую.

А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем уже далеко-далеко! Скачут на борзых конях без остановки, без отдыха. „Ну-ка, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?" Иван-царевич соскочил с коня, припал ухом к сырой земле и говорит: „Слышу я людскую молвь и конский топ!" — „Это за нами гонятся!" — сказала Василиса Премудрая и тотчас обратила коней зеленым лугом, Ивана-царевича старым пастухом, а сама сделалась смирною овечкою.

Догоняет погоня: „Эй, старичок! Не видал ты — не проскакал ли здесь добрый молодец с красной девицей?" — „Нет, люди добрые, не видал, — отвечает Иван-царевич, — сорок лет как пасу на этом месте — ни одна птица мимо не пролётывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!"

Воротилась погоня назад: „Ваше царское величество! Никого в пути не догнали, видели только: пастух овечку пасет". — „Что же не хватали? Ведь это они и были!" — закричал морской царь и послал новую погоню. А Иван-царевич с Василисой Премудрой давным-давно скачут на борзых конях. „Ну, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?" Иван-царевич слез с коня, припал ухом к сырой земле и говорит: „Слышу я людскую молвь и конский топ!" — „Это за нами гонятся!" — сказала Василиса Премудрая и сама сделалась церковью, Ивана-царевича обратила стареньким попом, а коней — деревьями.

Догоняет погоня: „Эй, батюшка! Не видал ты, не проходил ли здесь пастух с овечкой?" — „Нет, люди добрые, не видал; сорок лет тружусь в этой церкви — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!" Повернула погоня назад: „Ваше царское величество! Нигде не нашли пастуха с овечкою; только в пути и видели, что церковь да попа-старика". — „Что ж вы церковь не разломали, попа не захватили? Ведь это они самые и были!" — закричал морской царь и сам поскакал вдогонку за Иваном-царевичем и Василисою Премудрой. А они далеко уехали.

Опять говорит Василиса Премудрая: „Иван-царевич! Припади к сырой земле — не слыхать ли погони?” Слез царевич с коня, припал ухом к сырой земле и говорит: „Слышу я людскую молвь и конский топ пуще прежнего”. — „Это сам царь скачет. Оборотила Василиса Премудрая коней озером, Ивана-царевича селезнем, а сама сделалась уткою. Прискакал царь морской к озеру, тотчас догадался, кто таковы утка и селезень, ударился о сыру землю и обернулся орлом. Хочет орел убить их до смерти, да не тут-то было, что ни разлетится сверху, вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнет, вот-вот ударит утку, а утка в воду нырнет! Бился, бился, так ничего и не смог сделать. Поскакал царь морской в свое подводное царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем выждали доброе время и поехали на святую Русь.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Долго ли, коротко ли — приехали они в тридесятое царство. „Подожди меня в этом лесочке, — говорит царевич Василисе Премудрой, — я пойду доложусь сначала отцу, матери". — „Ты меня забудешь, Иван-царевич!" — „Нет, не забуду". — „Нет, Иван-царевич, не говори — позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, как станут два голубка в окна биться! "

Пришел Иван-царевич во дворец, увидали его родители, бросились ему на шею, стали целовать-миловать его, и на радостях забыл Иван-царевич Василису Премудрую. Живет день, другой с отцом, с матерью, на третий же задумал свататься к какой-то королевне.

А Василиса Премудрая пошла в город и нанялась к просвирне в работницы. Стала просвиры готовить: взяла два кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь. „Разгадай, хозяюшка, что будет из этих голубков?" — „А что будет? Съедим их — вот и все!“ — „Нет, не угадала!" Открыла Василиса Премудрая печь, отворила окно — и в ту же минуту голуби встрепенулися, полетели прямо во дворец и начали биться в окна. Сколько прислуга царская ни старалась, никак не могла отогнать их прочь.

Тут только Иван-царевич вспомнил про Василису Премудрую, послал гонцов во все концы расспрашивать да разыскивать ее, и нашли у просвирни. Взял он ее за руки белые, целовал в уста сахарные, привел к отцу, к матери, и стали они все вместе жить да поживать да добра наживать.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 33. Царевна-лягушка ⠀⠀ ⠀⠀

У царя Микидона было три сына, и все неженатые. Вот они просятся: “Батюшка, жени нас!" — "Нет, дети, вы сами уж взрослые, ищите себе невест. А я свадьбу сыграю, бал соберу, на пир гостей созову".

Вот сыновья собрались обдумать, где какую кому невесту сватать, и придумали: "Давайте мы сделаем стрелы!" Сделали они стрелы и договорились: куда попадет стрела, там и невеста.

Вот первый брат натянул свой лук и выпустил стрелу — попала стрела в царский дворец. Другой брат натянул свой лук и выпустил стрелу — попала его стрела в княжеский дворец.

Натянул свой лук Иван-царевич и тоже выпустил стрелу. Улетела стрела — не видно куда. Пошел Иван-царевич ее искать и нашел в речке; заплакал. Плачет Иван-царевич. А по речке волны расходятся: плывет Марья-царевна лягушчонка, во рту несет его стрелу и говорит: "Ква-ква! Что, Иван-царевич, плачешь?" — "Ну, — говорит, — как же не плакать: все мои братья невест нашли, а мне невесты нет…" — "Ну так что же, буду я твоей невестой! "

Хоть и не нравится Иван-царевичу лягушчонка, а судьба! Приходит к отцу, объясняет, что и у него невеста есть. Хоть совестно сказать, что лягушчонка-невеста, но все же сказал. А братья-хохотать. Подняли брата на смех! Отец и говорит: " Полно вам смеяться, пора за дела браться! " И приказал братьям на следующий день от снох в подарок полотенца принести.

Пошли старшие братья по домам и сказали женам, что батюшка требует от них на завтра по полотенцу. А Иван-царевич пришел к речке и слезно плачет. Плывет его лягушчонка: "Ква-ква! Что, Иван-царевич, плачешь?" — "Как же мне не плакать? Мой батюшка приказал полотенце принести. Где я его возьму?" — "Ну, ложись спать: утро мудренее вечера! "

А на берегу дворец выстроен прекрасный; лег он спать в нем. Вот выходит из воды Марья-царевна прекрасная и махнула рукавом: "Собирайтесь, мамки, няньки, ткать полотенце, каким батюшка мой утирался!" Те собрались, соткали ей такое полотенце — лучше, чем то, каким батюшка утирался, с разными розовыми цветами! Наутро проснулся Иван-царевич и понес своему отцу полотенце.

Пришли братья к царю и подали полотенца. Хорошее полотенце у старшего сына, у среднего — еще лучше, а Иван-царевич подал полотенце — и нельзя описать: красивее всех и лучше всех!

Задает царь еще задание, чтобы на другой день принесли все по скатерти. Старший брат пошел своей жене заказывать, средний — своей, а Иван-царевич опять заливается слезами, идет к речке.

Раздвоились на речке волны — плывет лягушчонка, спрашивает: „Ква-ква, Иван-царевич, что плачешь?" — „Как же не плакать: батюшка приказал мне принести скатерть, а где я ее возьму?" — „Ну, Иван-царевич, ложись спать: утро мудренее вечера!"

Лег он спать; вышла из воды Марья-царевна прекрасная и махнула рукавом: „Мамки, няньки, собирайтесь сюда ткать скатерть Иван-царевичу в точности такую, как у моего батюшки на столе!“ Выткали они скатерть — такая скатерть прекрасная: по краям узоры — лесами, посередине — морями!

Утром встал Иван-царевич, взял скатерть и пошел к отцу.

Собрались братья. Стал отцу старший брат подавать скатерть — какая же красота, как хороша! Отец радуется. Подал другой сын — еще лучше. Старший брат Иван-царевичу говорит: „А ты что от своей лягушчонки принес?" Подает Иван-царевич отцу скатерть — какая же красота выткана: и морями, и лесами, и звездочками, и месяцами, и кораблями! Невозможно придумать и невозможно описать; не видел царь никогда такой скатерти в своей жизни!

Задает им царь третье задание: чтобы их жены испекли назавтра по пирогу. Пошли старшие братья по домам заказывать, а Иван-царевич пришел к речке, заливается слезами. „Где я, — говорит, — батюшке пирог возьму?"

Вдруг раздается волна по речке — плывет лягушчонка: „Ква-ква! Что плачешь, Иван-царевич?" — „Вот мой батюшка приказал по пирогу принести в подарок. Братья мои пошли женам наказывать, а я где буду брать?" — „Ну, Иван-царевич, ложись спать: утро мудренее вечера!"

Лег он спать; вышла из воды Марья-царевна прекрасная и махнула рукавом: „Собирайтесь, мамки, няньки, пеките мне пирог, какой мой батюшка едал!" Испекли пирог. До того пирог вышел воздушен и всякими цветами алыми, какие только бывают, украшен!

Проснулся Иван-царевич утром, а пирог уж готов, и понес он отцу гостинец.

Собрались братья у отца. Стал показывать старший брат — пирог очень хорош. А средний показал — и того лучше! Старший брат Иван-царевичу и говорит: „А ты от своей лягушчонки, должно быть, не принес и корки!"

Вынимает Иван-царевич из-за пазухи пирог, завернутый в платок. И платок блестит — таких царь не видал! А развернул его — никогда таких во всем свете пирогов не было, лучше всех!

Тогда царь приказывает им: „Надо собрать бал, ваших жен посмотреть!" Старшие братья пошли своим женам приказать собираться на бал, а Иван-царевич призадумался, пошел к речке. Сел на берегу, заплакал: „Они жен привезут, а я кого?"

Вдруг плывет лягушчонка по речке — раздается волна: „Ква-ква! Иван-царевич, что ты слезно плачешь?" — „Как же, батюшка приказал нам завтра с женами приезжать на бал, а я с кем приеду, кого я покажу?" — „Иван-царевич, ложись спать: утро мудренее вечера!"

Вот назавтра старшие братья приехали со своими женами — разукрашены, разодеты. Их слуги встречают, раздевают, на стулья сажают. Одна сноха приехала роскошно одета, другая — еще лучше. А Иван-царевич идет один. Когда же он пошел к отцу, лягушчонка его провожала и приказала: „Тебя будут спрашивать: „Где твоя жена лягушчонка?" — скажи: „А она скоро приедет".

Старшие братья встречают и спрашивают: „Хоть бы ты свою лягушчонку в коробке принес!" Вдруг поднялся вихрь, и пыль столбом, и конный топот! А это лягушчонка едет в карете — все стонет, гремит… У коней ее из-под копыт огонь брызжет, из ноздрей дым валит! Карета ее — в золоте, сама в драгоценностях, вся наряженная! Братья Иван-царевича спрашивают: „Что за такой поднялся гул?" — „Это моя лягушчонка в коробчонке плывет!" — говорит.

Подъезжает она к царскому дворцу. И своя прислуга с нею: все убраны — какая красота, какая чистота! Подскакивает Иван-царевич к ней, берет под руку. И подходит он с ней под ручку к отцу; отец посмотрел — никогда не видел такой красоты!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

И пошел у них пир на весь мир. Марья-царевна не допьет и в рукав льет. Старшие снохи глядят и так же: не допьют и в рукав льют. Мясо она не доедает, а кости в рукав складывает. И снохи так же.

По окончании пира начались у них танцы. Махнула Марья-царевна правым рукавом — вода полилась, море образовалось, поплыли гуси и лебеди; махнула другим рукавом — полетели птички, Запели пташки. И так гости заслушались, зачаровались! А Иван-царевич на Марью-царевну не нарадуется — какая же она красивая!

Пошла старшая сноха плясать-танцевать. Махнула правым рукавом — всего свекра щами залила, махнула другим рукавом — лоб ушибла костью. Средняя сноха за ней поспешила и тоже ему по уху костью задела. Рассердился царь и прогнал их!

А Иван-царевич пораньше убежал домой, взял шкурочку лягушачью Марьи-царевны и сжег. В это время приехала она: „Ах, Иван-царевич, что ты сделал! Ты бы немного повременил, я бы была настоящая твоя жена!“ И унес Марью-царевну Кощей Бессмертный.

Заплакал Иван-царевич и пошел куда глаза глядят — невесел, головушку повесил. Идет старый старичок ему навстречу: „Что плачешь, Иван-царевич?“ — „Вот Кощей Бессмертный унес у меня жену!“ — „Я тебе дам клубочек: куда клубочек покатится, туда и ты иди“.

Идет он, клубочек катится — два чёрта дерутся. Подходит. Что вы деретесь?" — „Да вот делим вещи!" — „Какие же вещи? — Дубинка-самобивка, шапка-невидимка и скатерть-самобранка!

„Ну, я вам их поделю!"

Связал им сорокаметровую веревку: „Кто скорей до конца доберется, тот и получит вещи!" Они схватились за эту веревку и пока перехватывались, Иван-царевич ушел с теми вещами.

А клубочек все катится. Прикатился клубочек под дубочек. Под ним дубочком стоит сундучочек.

Откопал он этот сундучочек, там лежит заяц. Он разорвал зайца — а в нем утка. Он и ее разорвал — в ней яйцо. А в этом яйце Кощея бессмертного смерть!

Подкатился клубочек ко дворцу Кощея Бессмертного. Стоят там львы, стоят тигры, ревом ревут и проходу Иван-царевичу не дают. Надел он шапку-невидимку, пустил дубинку-самобивку. Шапка-невидимка в дом его пустила, дубинка-самобивка зверей побила.

Вошел он в дом — хорошо разукрашен, прекрасен дом у Кощея бессмертного. И сидит Марья-царевна во светлице. Как она царевича увидала — и без памяти упала. А Кощей Бессмертный почувствовал: „Это кто же пришел?" Бросился в дверь и чуть-чуть Иван-царевича не задавил. А Иван-царевич яйцо раздавил и его душу загубил!

Вот тогда Иван-царевич свою царицу за руку брал, в праву щеку целовал. Я там была, их встречала! А когда чай пила, по губам текло, а в рот не попало.

Вот и сказке конец.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 34. Перышко Финиста — ясна сокола ⠀⠀ ⠀⠀

Жил-был старик, у него было три дочери: старшая и средняя — щеголихи, а младшая только о хозяйстве заботилась. Собирается отец в город и спрашивает у своих дочерей: которой что купить? Старшая просит: „Купи мне на платье!“ И средняя то же говорит. „А тебе что, дочь моя любимая?" — спрашивает он у младшей. „Купи мне, батюшка, перышко Финиста — ясна сокола!"

Отец простился с ними и уехал в город; старшим дочерям купил на платье, а перышка Финиста — ясна сокола нигде не нашел. Воротился домой, старшую и среднюю дочерей обновами обрадовал. „А тебе, — говорит младшей, — не нашел перышка Финиста — ясна сокола". — „Так и быть, — сказала она, — может, в другой раз посчастливится найти". Старшие сестры кроят да обновы себе шьют да над нею посмеиваются, а она знай отмалчивается.

Опять собирается отец в город и спрашивает: „Ну, дочки, что вам купить?" Старшая и средняя просят по платку купить, а младшая говорит: „Купи мне, батюшка, перышко Финиста — ясна сокола!"

Отец поехал в город, купил два платка, а перышка и в глаза не видал. Воротился домой и говорит: „Ах, дочка, ведь я опять не нашел перышка Финиста — ясна сокола! " — „Ничего, батюшка, может, в иное время посчастливится".

Вот и в третий раз собирается отец в город и спрашивает: „Сказывайте, дочки, что вам купить?" Старшие говорят: „Купи нам серьги". А младшая опять свое: „Купи мне перышко Финиста — ясна сокола! "

Приехал отец в город, купил золотые серьги, бросился искать перышко — никто такого не ведает; опечалился и поехал из городу. Только за заставу выехал, а навстречу ему старичок — несет коробочку. „Что несешь, старина?" — „Перышко Финиста — ясна сокола". — „Что за него просишь?" — „Давай тысячу!"

Отец заплатил деньги и поскакал домой с коробочкой. Встречают его дочери. „Ну, дочь моя любимая, — говорит он младшей, — наконец и тебе купил подарок, на, возьми! " Младшая дочь чуть не прыгнула от радости, взяла коробочку, стала ее целовать-миловать, крепко к сердцу прижимать.

После ужина разошлись все по своим светёлкам; когда пришла и она в свою горницу, открыла коробочку, — перышко Финиста — ясна сокола тотчас вылетело, ударилось об пол, и явился перед девицей прекрасный царевич. Повели они меж собой речи сладкие, хорошие; услыхали сестры и спрашивают: „С кем это, сестрица, ты разговариваешь?" — „Сама с собой", — отвечает красна девица. „А ну, отопрись!"

Царевич ударился об пол — и сделался перышком, она взяла, положила перышко в коробочку и отворила дверь. Сестры и туда смотрят, и сюда заглядывают — нет никого! Только они ушли, красная девица открыла окно, достала перышко и говорит: „Полегай, мое перышко, во чистом поле, погуляй до поры до времени!" Перышко обратилось ясным соколом и улетело в чистое поле.

На другую ночь прилетает Финист — ясный сокол к своей девице, и пошли у них разговоры веселые. Сестры услыхали и сейчас же к отцу побежали: „Батюшка! У нашей сестры кто-то по ночам бывает и теперь сидит да с нею разговаривает".

Отец встал и пошел к младшей дочери; входит в ее горницу, а царевич уж давно обратился перышком и лежит в коробочке. „Ах вы, негодные! — накинулся отец на своих старших дочерей. — Что вы на нее понапрасну наговариваете? Лучше бы за собой присматривали!"

На другой день сестры придумали хитрость: вечером, когда на дворе совсем стемнело, подставили лестницу, набрали острых ножей да иголок и натыкали на окне красной девицы.

Ночью прилетел Финист — ясный сокол, бился, бился — не мог попасть в горницу, только крылышки себе обрезал. „Прощай, красна девица! — сказал он. — Если вздумаешь искать меня, то ищи за тридевять земель, в тридесятом царстве. Прежде три пары башмаков железных истопчешь, три посоха чугунных изломаешь, три просвиры каменных изгложешь, чем найдешь меня, добра молодца!"

А девица спит себе: хоть и слышит сквозь сон эти речи неприветливые, а встать-пробудиться не может. Утром просыпается, смотрит — на окне ножи да иглы натыканы, а с них кровь так и капает. Всплеснула руками: „Ах, боже мой! Знать, сестрицы сгубили моего друга милого!"

В тот же час собралась и ушла из дому. Побежала в кузницу, сковала себе три пары башмаков железных да три посоха чугунных, запаслась тремя каменными просвирами и пустилась в дорогу искать Финиста — ясна сокола.

Шла-шла, пару башмаков истоптала, чугунный посох изломала и каменную просвиру изглодала; приходит к избушке и стучится. „Хозяин с хозяюшкой! Укройте от темной ночи!“ Отвечает старушка: „Милости просим, красная девица! Куда идешь, голубушка?" — „Ах, бабушка! Ищу Финиста — ясна сокола". — „Ну, красна девица, далеко ж тебе искать будет!"

Утром говорит старушка: „Ступай теперь к моей средней сестре, она тебя добру научит, а вот тебе мой подарок: серебряное донце, золотое веретёнце; станешь кудель прясть — золотая нитка потянется!" Потом взяла клубочек, покатила по дороге и наказала вслед за ним идти: „Куда клубочек покатится, туда и путь держи!" Девица поблагодарила старушку и пошла за клубочком.

Долго ли, коротко ли — другая пара башмаков изношена, другой посох изломан, еще каменная просвира изглодана; наконец прикатился клубочек к избушке. Она постучалась: „Добрые хозяева! Укройте от темной ночи красну девицу". — „Милости просим! — отвечает старушка. — Куда идешь, красная девица?" — „Ищу, бабушка, Финиста — ясна сокола". — „Далеко ж тебе искать будет!"

Утром дает ей старушка серебряное блюдо и золотое яичко и посылает к своей старшей сестре: она-де знает, где найти Финиста — ясна сокола. Простилась красна девица со старушкой и пошла в путь-дорогу; шла-шла — третья пара башмаков истоптана, третий посох изломан и последняя просвира изглодана — прикатился клубочек к избушке. Стучится и говорит странница: „Добрые хозяева! Укройте от темной ночи красну девицу". Опять вышла старушка: „Поди, голубушка! Милости просим! Откуда идешь и куда путь держишь?" — „Ищу, бабушка, Финиста — ясна сокола". — „Ох, трудно, трудно отыскать его! Он живет теперь в таком-то городе, на дочери просвирни женился".

Утром говорит старушка красной девице: „Вот тебе подарок: золотое пяльце да иголочка; ты только пяльце держи, а иголочка сама вышивать будет. Ну, теперь ступай с богом и наймись к просвирне в работницы".

Сказано — сделано. Пришла красная девица на просвирнин двор и нанялась в работницы; дело у нее так и кипит под руками: и печку топит, и воду носит, и обед готовит. Просвирня смотрит да радуется. „Слава богу! — говорит своей дочке. — Нажили себе работницу и услужливую и добрую: без приказа все делает!"

А красная девица, покончив с хозяйскими работами, взяла серебряное донце, золотое веретенце и села прясть; прядет — из кудели нитка тянется, нитка не простая, а чистого золота.

Увидела это просвирнина дочь: „Ах, красная девица! Не продашь ли мне свою забаву?" — „Пожалуй, продам!" — „А какая цена? — Позволь мне ночью от твоего мужа мух отгонять!” Просвирнина дочь согласилась. „Ладно, — думает, — благодаря этому веретенцу мы с матушкой озолотимся!"

А Финиста — ясна сокола дома не было: целый день летал по поднебесью, только к вечеру воротился. Сели ужинать; красная девица подает на стол кушанья да все на него смотрит, а он, добрый молодец, и не узнаёт ее. Просвирнина дочь подмешала Финисту — ясну соколу сонного зелья в питье, уложила его спать и говорит работнице: „Ступай к нему в горницу да отгоняй мух!”

Вот красная девица отгоняет мух, а сама слезно плачет: "Проснись-пробудись, Финист — ясный сокол! Я, красна девица, к тебе пришла — три чугунных посоха изломала, три пары башмаков железных истоптала, три просвиры каменные изглодала да все тебя, милого, искала!" А Финист спит, ничего не чует; так и ночь прошла.

На другой день работница взяла серебряное блюдечко и катает по нему золотым яичком: много золотых яиц накатала! Увидела просвирнина дочь. „Продай, — говорит, — мне свою забаву. — „Пожалуй, купи!" — „А какай цена? — „Позволь от твоего мужа еще одну ночь мух отгонять". — „Хорошо, я согласна."

А Финист — ясный сокол опять целый день летал по поднебесью, домой прилетел только к вечеру. Сели ужинать, красная девица подает кушанья да все на него смотрит, а он словно никогда и не знал ее. Опять просвирнина дочь опоила его сонным зельем, уложила спать и послала работницу мух отгонять. И на этот раз, как ни плакала, как ни будила его красная девица, он проспал до утра и ничего не слышал.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

На третий день сидит красная девица, держит в руках золотое пяльце, а иголочка сама вышивает — да такие узоры чудные. Загляделась просвирнина дочка. „Продай, красная девица, продай, говорит, — мне свою забаву!" — „Пожалуй, купи! — „какая цена?" — „Позволь от твоего мужа третью ночь мух отгонять. — „Хорошо, я согласна!"

Вечером прилетел Финист — ясный сокол; жена опоила его сонным зельем, уложила спать и посылает работницу мух отгонять.

Вот красная девица мух отгоняет, а сама слезно причитает. „Проснись-пробудись, Финист — ясный сокол! Я, красна девица, к тебе пришла — три чугунных посоха изломала, три пары железных башмаков истоптала, три каменные просвиры изглодала: все тебя, милого, искала! " А Финист — ясный сокол крепко спит, ничего не чувствует.

Долго она плакала, долго будила его; вдруг упала ему на щеку слеза красной девицы, и он в ту же минуту проснулся. „Ах, — говорит, — что-то меня обожгло! " — „Финист — ясный сокол! — отвечает ему девица. — Я к тебе пришла — три чугунных посоха изломала, три пары железных башмаков истоптала, три каменные просвиры изглодала: все тебя искала! Вот уж третью ночь над тобою стою, а ты спишь — не пробуждаешься, на мои слова не отзываешься!"

Тут только узнал ее Финист — ясный сокол и так обрадовался, что сказать нельзя! Сговорились они и ушли от просвирни. Утром хватилась просвирнина дочь своего мужа: ни его нет, ни работницы! Стала жаловаться матери; просвирня приказала лошадей заложить и погналась в погоню. Ездила, ездила, и к трем старушкам заезжала, а Финиста — ясна сокола не догнала: его и след простыл! Очутился Финист — ясный сокол со своею суженой возле ее дома родительского; ударился он о сыру землю и сделался перышком; красная девица взяла его, спрятала за пазушку и пришла к отцу. „Ах, дочь моя любимая! Я думал, что тебя и на свете нет; где была так долго?" — „Богу ходила молиться".

А случилось это как раз около пасхи. Вот отец со старшими дочерьми собирается к заутрени. „Что ж, дочка милая, — говорит он младшей, — собирайся да поедем: нынче день такой радостный! " — „Батюшка, мне надеть на себя нечего! " — „Надень наши уборы", — говорят старшие сестры. „Ах, сестрицы, мне ваши платья не по росту! Я лучше дома останусь! "

Отец с двумя дочерьми уехал к заутрени; в эту пору красная девица вынула свое перышко. Оно ударилось об пол и сделалось прекрасным царевичем. Царевич свистнул в окошко — тут же явились и платья, и уборы, и карета золотая! Нарядились они, сели в карету и поехали. Приехали к церкви, входят, становятся впереди всех; народ дивится: какой такой царевич с царевною пожаловал?

На исходе заутрени вышли они раньше всех и уехали домой; карета пропала, платьев и уборов как не бывало, а царевич обратился перышком. Воротился и отец с дочерьми. „Ах, сестрица! Вот ты с нами не ездила, а в церкви был прекрасный царевич с ненаглядной царевной!" — „Ничего, сестрицы! Вы мне рассказали — все равно что сама была!" На другой день опять то же, а на третий, как стал царевич с красной девицей в карету садиться, отец вышел из церкви и своими глазами увидел, что карета к его дому подъехала и пропала.

Воротился отец домой и стал младшую дочку допрашивать; она говорит: „Нечего делать, надо признаваться! " Вынула перышко, перышко ударилось об пол и обернулось царевичем.

Тут их и обвенчали, и свадьба была богатая…

На той свадьбе и я был, вино пил, по усам текло, а во рту не было.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 35. Федот-стрелец ⠀⠀ ⠀⠀

В некотором царстве жил-был король — холост-неженат, и была у него целая рота стрельцов; на охоту стрельцы ходили, перелетных птиц стреляли, государев стол дичью снабжали.

В той роте служил стрелец-молодец, по имени Федот; метко в цель попадал, почитай никогда промаху не давал, и за то любил его король пуще всех его товарищей.

Случилось ему в одно время пойти на охоту раным-ранехонько, на самой заре; зашел он в темный, густой лес и видит: сидит на дереве горлица. Федот навел ружье, прицелился, выпалил и перешиб птице крылышко; свалилась птица с дерева на сырую землю. Поднял ее стрелок, хочет оторвать голову да положить в сумку, — и возговорит ему горлица: „Ах, стрелец-молодец, не срывай моей буйной головушки, не своди меня с белого света; лучше возьми меня живую, принеси в свой дом, посади на окошечко и смотри: как только найдет на меня дремота, в ту самую пору ударь меня правой рукою наотмашь и добудешь себе великое счастье!" Крепко удивился стрелок. „Что такое? — думает. — С виду совсем птица, а говорит человеческим голосом! Прежде со мной такого случая никогда не бывало…“

Принес птицу домой, посадил на окошечко, а сам стоит-дожидается. Прошло немного времени, горлица положила свою головку под крылышко и задремала; стрелок поднял правую руку, ударил ее наотмашь легохонько — пала горлица наземь и сделалась душой-девицей, да такою прекрасною, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Другой подобной красавицы во всем свете не бывало! Говорит она добру молодцу — королевскому стрельцу: „Умел ты меня достать, умей и жить со мной; ты мне будешь наречённый муж, а я тебе богоданная жена!”

На том они и поладили; женился Федот и живет себе с молодой женой потешается, а службы не забывает: каждое утро ни свет ни заря возьмет свое ружье, пойдет в лес, настреляет разной дичи и отнесет на королевскую кухню.

Видит жена, что от той охоты весь он измаялся, и говорит ему: „Послушай, друг, мне тебя жалко: каждый божий день ты беспокоишься, бродишь по лесам да по болотам, всегда мокрехонек домой возвращаешься, а пользы нам нет никакой. Это что за ремесло! Вот я так знаю такое, что без барышей не останешься. Добудь-ка рублей сотню-другую — все дело поправим!”

Бросился Федот по товарищам: у кого рубль, у кого два занял и собрал как раз двести рублей. Принес жене. „Ну, — говорит она, — купи теперь на все эти деньги разного шелку!” Стрелец купил на двести рублей разного шелку. Она взяла и сказывает: „Не тужи, молись богу да ложись спать: утро вечера мудренее!”

Муж заснул, а жена вышла на крылечко, развернула свою волшебную книгу — и тотчас явились перед ней два неведомых молодца: „Что угодно — приказывай!" — „Возьмите вот этот шелк и за единый час сделайте мне ковер, да такой чудный, какого в целом свете не видывали, а на ковре бы все королевство было вышито — и с городами, и с деревнями, и с реками, и с озерами!"

Принялись они за работу и не только в час, а в десять минут изготовили ковер — всем на диво; отдали его Стрельцовой жене и вмиг исчезли, словно их не было.

Наутро отдает она ковер мужу. „На, — говорит, — понеси на гостиный двор и продай купцам, да смотри: своей цены не запрашивай, а что дадут, то и бери!"

Федот взял ковер, развернул, повесил на руку и пошел по гостиным рядам. Увидал один купец, подбежал и спрашивает. „Послушай, почтенный! Продаешь, что ли?" — „Продаю". — „А что стоит?" — „Ты торговый человек, ты и цену уставляй!"

Вот купец думал-думал, не может оценить ковра — да и только! Подскочил другой купец, за ним третий, четвертый, и собралась их толпа великая, смотрят на ковер, дивуются, а оценить не могут.

В то время проезжал мимо гостиных рядов дворцовый комендант, усмотрел толпу, и захотелось ему разузнать: про что толкует купечество? Вылез из коляски, подошел и говорит: „Здравствуйте, купцы-торговцы, заморские гости; о чем речь у вас?" — „Так и так, ковра оценить не можем!“ Комендант посмотрел на ковер и сам дался диву. „Послушай, стрелец, — говорит он, — скажи мне по правде по истинной, откуда добыл ты такой славный ковер?“ — „Моя жена вышила". — „Сколько ж тебе дать за него?" — „Я и сам цены не ведаю; жена наказала не торговаться, а сколько дадут — то и наше!" — „Ну, вот тебе десять тысяч!"

Стрелец взял деньги и отдал ковер; а комендант этот всегда при короле находился — и пил и ел за его столом; вот он поехал к королю обедать и ковер повез: „Не угодно ль вашему величеству посмотреть, какую славную вещь купил сегодня я?"

Король взглянул — все свое царство словно на ладони увидел, так и ахнул: „Вот это ковер! В жизнь мою такой хитрости не видывал. Ну, комендант, что хочешь, а ковра тебе не отдам!" Сейчас же вынул король двадцать пять тысяч и отдал ему из рук в руки, а ковер во дворце повесил. „Ничего, — думает комендант, — я себе другой, еще лучше закажу".

Тут же поскакал к стрельцу, разыскал его избушку, входит в светлицу и, как только увидал Стрельцову жену, в ту же минуту и себя и свое дело позабыл, сам не ведает, зачем приехал: перед ним такая красавица, что век бы очей не отвел, все бы смотрел да смотрел! Глядит он на чужую жену, а в голове дума за думой: „Где это видано, где это слыхано, чтобы простой солдат да таким сокровищем владел? Я хоть и при самом короле служу и генеральский чин у меня, а такой красоты нигде не видывал!"

Насилу комендант опомнился, нехотя домой убрался. С той поры, с того времени сам не свой сделался: и во сне и наяву только и думает, что о прекрасной стрельчихе: и ест — не заест, и пьет — не запьет, все она представляется!

Заприметил король и стал его выспрашивать: „Что с тобой подеялось? Аль кручина какая?" — „Ах, ваше величество! Видел я у стрельца жену — такой красоты во всем свете нет; все об ней думаю, и не заесть и не запить, никаким снадобьем не заворожить!"

Пришла и королю охота самому полюбоваться, приказал заложить коляску и поехал в стрелецкую слободу. Входит в светлицу, видит — красота невообразимая! Кто ни взглянет — старик ли, молодой ли — всяк без ума влюбится. Защемила его зазноба сердечная: „Чего, — думает про себя, — хожу я холост, не женат? Вот бы мне жениться на этой красавице; зачем ей быть стрельчихою? Ей на роду написано быть королевою!"

Воротился король во дворец и говорит коменданту. „Слушай! Сумел ты показать мне Стрельцову жену — красоту невообразимую, теперь сумей извести ее мужа. Я сам на ней хочу жениться… А не изведешь, пеняй на себя: хоть ты и верный мой слуга, а быть тебе на виселице!"

Пошел комендант, пуще прежнего запечалился: как стрельца порешить — не придумает. Идет он пустырями, закоулками, а навстречу ему Баба Яга: „Стой, королевский слуга! Я все твои думки ведаю; хочешь, пособлю твоему горю неминучему?" — „Пособи, бабушка! Что хочешь, заплачу!" — „Сказан тебе королевский указ, чтобы извел ты Федота-стрельца. Это дело бы неважное: сам-то он прост, да жена у него больна хитра! Ну, да мы загадаем такую загадку, что не скоро справится. Воротись к королю и скажи: за тридевять земель, в тридесятом царстве есть остров, на том острове ходит олень — золотые рога. Пусть король наберет пол-сотню матросов — самых негодных, горьких пьяниц, и велит изготовить к походу старый, гнилой корабль, что тридцать лет в отставке числится, и на том корабле пусть пошлет Федота-стрельца добывать оленя — золотые рога. Чтоб добраться до острова, надо плыть ни много, ни мало — три года, да назад с острова — три года, итого шесть лет. Вот корабль выступит в море, месяц прослужит, а там и потонет: и стрелец и матросы все на дно пойдут!

Комендант выслушал эти речи, поблагодарил Бабу Ягу за науку, наградил ее золотом и бегом к королю. „Ваше величество! — говорит. — Так и так — можно наверняка стрельца извести!"

Король согласился и тотчас отдал приказ по флоту: изготовить к походу старый, гнилой корабль, нагрузить его провизией на шесть лет и посадить на него пятьдесят матросов — самых распутных и горьких пьяниц. Побежали гонцы по всем кабакам, по трактирам, набрали таких матросов, что поглядеть любо-дорого: у кого глаз подбит, у кого нос сворочен набок. Как скоро доложили королю, что корабль готов, он в ту же минуту потребовал к себе стрельца. „Ну, Федот, ты у меня молодец, первый в команде стрелец, сослужи-ка мне службу: поезжай за тридевять земель, в тридесятое царство — там есть остров, на том острове ходит олень — золотые рога; поймай его живого и привези сюда!"

Стрелец задумался, не знает, что и отвечать ему. „Думай не думай, — сказал король, — а коли не сделаешь дела, то вот мой меч — твоя голова с плеч!"

Федот повернулся налево кругом и пошел из дворца; вечером приходит домой крепко печальный, не хочет и слова вымолвить. Спрашивает его жена: „О чем, милый, закручинился? Аль невзгода какая?" Он рассказал ей все сполна. „Так ты об этом печалишься? Есть о чем! Это службишка, не служба. Молись-ка богу да ложись спать: утро вечера мудренее — все будет сделано!"

Стрелец лег и заснул, а жена его развернула волшебную книгу — и вдруг явились перед ней два неведомых молодца: „Что угодно, что надобно?" — „Ступайте вы за тридевять земель, в тридесятое царство — на остров, поймайте оленя — золотые рога и доставьте сюда!" — „Слушаем! К свету все будет исполнено!" Вихрем понеслись они на тот остров, схватили оленя — золотые рога и принесли его прямо к стрельцу на двор; за час до рассвета все дело покончили и скрылись, словно их и не было.

Стрельчиха-красавица разбудила своего мужа пораньше и говорит ему: „Поди посмотри: олень — золотые рога на твоем дворе гуляет. Бери его на корабль с собою, пять суток вперед плыви, на шестые назад поворачивай".

Стрелец посадил оленя в глухую, закрытую клетку и отвез на корабль. „Тут что?" — спрашивают матросы. „Разные припасы и снадобья: путь долгий, мало ли что понадобится!"

Настало время кораблю отчаливать от пристани; много народу пришло пловцов проводить, пришел и сам король; попрощался с Федотом и поставил его над всеми матросами за старшего.

Пятые сутки плывет корабль по морю, берегов давно не видать. Федот-стрелец приказал выкатить на палубу бочку вина в сорок ведер и говорит матросам: „Пейте, братцы, не жалейте!"

А они тому и рады, бросились к бочке и давай вино тянуть, да так натянулись, что тут же возле бочки попадали и заснули крепким сном. Стрелец взялся за руль, поворотил корабль к берегу и поплыл назад, а чтоб матросы про то не сведали — знай с утра до вечера вином их поит.

На одиннадцатые сутки привалил корабль к пристани, выкинул флаг и стал палить из пушек. Король услыхал пальбу и сейчас же на пристань — что там такое? Увидал стрельца, разгневался и накинулся на него со всей жестокостью: „Как ты смел до сроку назад воротиться?"

— „А куда ж мне деваться, ваше величество? Пожалуй, иной дурак десять лет в морях проплавает да путного ничего не сделает, а мы вместо шести лет всего-навсего десять суток проездили, да свое дело справили: не угодно ли взглянуть на оленя — золотые рога?" Тотчас сняли с корабля клетку, выпустили златорогого оленя; король видит, что стрелец прав, ничего с него не возьмешь, и позволил ему домой идти, а матросам, которые с ним ездили, дал свободу на целые шесть лет: никто не смей их и на службу спрашивать — по тому самому, что они уж эти годы отслужили.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

На другой день призвал король коменданта, напустился на него с угрозами. „Что ты, — говорит, — али шутки со мной шутишь? Видно, тебе голова твоя не дорога! Как знаешь, а найди случай, чтоб можно было Федота-стрельца злой смерти предать!" — „Ваше королевское величество! Позвольте подумать, авось можно исправиться?

Пошел комендант пустырями да закоулками, навстречу ему Баба Яга: „Стой, королевский слуга! Я твои думки ведаю; хочешь, пособлю твоему горю?“ — „Пособи, бабушка! Ведь стрелец вернулся и привез оленя — золотые рога!" — „Ох, уж слышала! Сам-то он простой человек, извести его нетрудно бы — все равно что щепоть табаку понюхать! Да жена у него больно хитра… Ну, да мы загадаем ей иную загадку, с которой не так скоро справится. Ступай к королю и скажи: пусть пошлет он стрельца туда — не знаю куда, принести то — не знаю что. Уж этой задачи он во веки веков не выполнит: или совсем без вести пропадет, или с пустыми руками назад придет!"

Комендант наградил Бабу Ягу золотом и побежал к королю; король выслушал и велел стрельца позвать: „Ну, Федот! Ты у меня молодец, первый в команде стрелец. Сослужил ты мне одну службу: достал оленя — золотые рога, сослужи и другую: поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что! Да помни: коли не принесешь, то вот мой меч — твоя голова с плеч! "

Стрелец повернулся налево кругом и пошел из дворца; приходит домой печальный, задумчивый. Спрашивает его жена: „Что, милый, кручинишься? Аль еще невзгода какая?" — „Эх, — говорит, — одну беду с шеи свалил, а другая навалилась: посылает меня король туда — не знаю куда, велел принести то — не знаю что… Через твою красу все напасти несу!" — „Да, это служба немалая! Чтоб туда добраться, надо девять лет идти да назад девять — итого восемнадцать лет, а будет ли толк с того, бог ведает! " — „Что же делать, как же быть?" — „Молись богу да ложись спать: утро вечера мудренее! Завтра все узнаешь".

Стрелец лег спать, а жена его дождалась ночи, развернула волшебную книгу — и тотчас явились перед ней два молодца: „Что угодно, что надобно?" — „Не ведаете ли, как ухитриться да пойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?" — „Нет, не ведаем! "

Она закрыла книгу, и молодцы исчезли с глаз.

Поутру будит стрельчиха своего мужа: „Ступай к королю, проси золотой казны на дорогу — ведь тебе восемнадцать лет странствовать, а получишь деньги, заходи со мной проститься! "

Стрелец побывал у короля, получил из казначейства целый мешок золота и приходит с женой прощаться. Она подает ему полотенце и мячик: „Когда выйдешь из города, брось этот мячик перед собою: куда он покатится — туда и ты ступай. Да вот тебе мое рукоделье: где бы ты ни был, а как станешь умываться — всегда утирай лицо этим полотенцем".

Попрощался стрелец со своей женой и товарищами, поклонился на все четыре стороны и пошел за заставу. Бросил мячик перед собою — мячик катится да катится, а он за ним следом идет.

Прошло с месяц времени, призывает король коменданта и говорит ему: „Стрелец отправился на восемнадцать лет по белу свету таскаться, и по всему видно, что не быть ему живому. Ведь восемнадцать лет — не две недели, мало ли что в дороге случится! Денег у него много — пожалуй, разбойники нападут, ограбят да злой смерти предадут. Кажется, можно теперь за его жену свататься. Возьми-ка ты мою коляску, поезжай в стрелецкую слободку и привези ее во дворец! "

Комендант поехал в стрелецкую слободку, приехал к стрельчихе-красавице, вошел в избу и говорит: „Здравствуй, умница, король приказал тебя во дворец представить!"

Приезжает она во дворец; король встречает ее с радостью, ведет в палаты раззолоченные и говорит таково слово: „Хочешь ли быть королевою? Я тебя замуж возьму". — „Где же это видано, где же это слыхано: от живого мужа жену отбивать! Каков ни на есть, хоть простой стрелец, а мне он законный муж! — „Не пойдешь охотою, возьму силою!" Красавица усмехнулась, ударилась об пол, обернулась горлицей и улетела в окно.

Много царств и земель прошел стрелец, а мячик все катится. Где река встретится, там мячик мостом перебросится, где стрельцу отдохнуть захочется, там мячик пуховой постелью раскинется. Долго ли, коротко ли — скоро сказка сказывается, не скоро дело делается — приходит стрелец к большому, великолепному дворцу; мячик докатился до ворот и пропал. Вот стрелец подумал-подумал: „Дай пойду прямо!“ — и вошел по лестнице в покои. Встречают его три девицы неописанной красоты: „Откуда и зачем, добрый человек, пожаловал?" — „Ах, красные девицы, не дали мне от дальнего похода отдохнуть да начали спрашивать! Вы бы прежде меня накормили-напоили, отдохнуть положили да тогда бы и вестей спрашивали! " Они тотчас собрали на стол, посадили его, накормили-напоили и спать уложили.

Стрелец выспался, встает с мягкой постели, а красные девицы уже несут к нему умывальницу и шитое полотенце. Он умылся ключевой водой, а полотенца не принимает. „У меня, — говорит, — свое полотенце: есть чем лицо утереть! " Вынул полотенце и стал утираться. Спрашивают его красные девицы: „Добрый человек! Скажи, откуда достал ты это полотенце?" — „Мне его жена дала! " — „Стало быть, ты женат на нашей родной сестрице! "

Кликнули мать-старушку, та как глянула на полотенце, в ту ж минуту признала: „Это моей дочки рукоделье!"

Начала у гостя расспрашивать-разведывать. Он рассказал ей, как женился на ее дочери и как царь послал его туда — не знаю куда, принести то — не знаю что. „Ах, зятюшка! Ведь про это диво даже я не слыхивала! Постой-ка, авось мои слуги ведают!"

Вышла старуха на крыльцо, крикнула громким голосом, и вдруг — откуда только взялись! — набежали всякие звери, налетели всякие птицы. „Гой еси, звери лесные и птицы воздушные! Вы, звери, везде рыскаете, вы, птицы, всюду летаете: не слыхали ль, как дойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?" Все звери и птицы в один голос отвечали: „Нет, мы про то не слыхивали!"

Отпустила их старуха по своим местам — по трущобам, по лесам, по рощам, воротилась в горницу, достала свою волшебную книгу, развернула ее — и тотчас явились к ней два великана: „Что угодно, что надобно?" — „А вот что, слуги мои верные! Понесите меня вместе с зятем на окиян-море широкое и станьте как раз на середине — на самой пучине!"

Тотчас подхватили они стрельца со старухою, понесли их, словно вихри буйные, на окиян-море широкое и стали на середине — на самой пучине: сами как столбы стоят, а стрельца со старухою на руках держат. Крикнула старуха громким голосом, и приплыли к ней все гады и рыбы морские: так и кишат — из-за них синя моря не видно! „Гой есте, гады и рыбы морские! Вы везде плаваете, у всех островов бываете: не слыхали ль, как дойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?" Все гады и рыбы в один голос отвечали: „Нет! Мы про то не слыхивали! "

Вдруг протеснилась вперед старая колченогая лягушка, которая уж лет тридцать как в отставке жила, и говорит: „Ква-ква! Я знаю, где этакое диво найти!" — „Ну, милая, тебя-то мне и надобно! " — сказала старуха, взяла лягушку и велела великанам себя и зятя домой отнести.

Мигом очутились они во дворце. Стала старуха лягушку допытывать: „Как и какою дорогою моему зятю идти?" Отвечает лягушка: „Это место на краю света — далеко-далеко! Я бы сама его проводила, да уж больно стара, еле ноги волочу — мне туда в пятьдесят лет не допрыгать! "

Старуха принесла большую банку, налила свежим молоком, посадила в нее лягушку и дает зятю. „Неси, — говорит, — эту банку в руках, а лягушка пусть тебе дорогу показывает!" Стрелец взял банку с лягушкою, попрощался со старухой и ее дочками и отправился в путь. Он идет, а лягушка ему дорогу показывает.

Близко ли, далёко ли, долго ли, коротко ли — приходит к огненной реке; за тою рекой высокая гора стоит, в той горе дверь видна. „Ква-ква! — говорит лягушка. — Выпусти меня из банки, надо нам через реку переправиться". Стрелец вынул ее из банки и пустил наземь. „Ну, добрый молодец, садись на меня, да не жалей — небось не задавишь! "

Стрелец сел на лягушку и прижал ее к земле; начала лягушка дуться: дулась, дулась и сделалась такая большая, словно стог сенной. У стрельца только и на уме, как бы не свалиться: „Коли свалюсь, до смерти ушибусь! "

Лягушка надулась да как прыгнет — перепрыгнула через огненную реку и сделалась опять маленькою. „Теперь, добрый молодец, ступай в эту дверь, а я тебя здесь подожду; войдешь ты в пещеру и хорошенько спрячься. Спустя некое время придут туда два старца; слушай, что они будут говорить и делать, а после, как они уйдут, и сам то ж говори и делай! "

Стрелец подошел к горе, отворил дверь — в пещере так темно, хоть глаза выколи; полез на карачках и стал руками щупать; нащупал пустой шкап, сел в него и закрылся. Вот немного погодя приходят два старца и говорят: „Эй, Шмат-разум! Покорми-ка нас". В ту же минуту — откуда что взялось! — зажглись люстры, загремели тарелки и блюда, и явились на столе разные вина и кушанья. Старики напились, наелись и приказывают: „Эй, Шмат-разум! Убери все". Вдруг ничего не стало — ни стола, ни вин, ни кушаньев, и люстры все погасли.

Слышит стрелец, что два старца ушли, вылез из шкапа и крикнул: „Эй, Шмат-разум!" — „Что угодно?" — „Покорми меня!" Опять явились и люстры зажженные, и стол накрытый, и всякие напитки и кушанья. Стрелец сел за стол и говорит: „Эй, Шмат-разум! Садись, брат, со мною: станем есть-пить вместе, а то одному мне скучно!" Отвечает невидимый голос: „Ах, добрый человек! Откуда тебя бог принес? Скоро тридцать лет, как я двум старцам верой-правдой служу, а за все это время они ни разу меня с собой за стол не сажали".

Смотрит стрелец и удивляется: никого не видать, а кушанья с тарелок словно кто метелочкой подметает, а бутылки с вином сами подымаются, сами в рюмки наливаются, глядь — уж и пусты!

Вот стрелец наелся-напился и говорит: „Послушай, Шмат-разум! Хочешь мне служить? У меня житье хорошее". — „Отчего не хотеть! Мне давно надоело здесь, а ты, вижу, человек добрый". — „Ну, прибирай все да пойдем со мною!"

Вышел стрелец из пещеры, оглянулся назад — нет никого. „Шмат-разум! Ты здесь?" — „Здесь! Не бойся, я от тебя не отстану!" — „Ладно!" — сказал стрелец и сел на лягушку. Лягушка надулась и перепрыгнула через огненную реку; он посадил ее в банку и отправился в обратный путь.

Пришел к теще и заставил своего нового слугу хорошенько угостить старуху и ее дочек. Шмат-разум так их употчевал, что старуха с радости чуть плясать не пошла, а лягушке за ее верную службу назначила по три банки молока в день давать. Стрелец распрощался с тещею и пустился домой.

Шел, шел и сильно уморился — прибились его ноги скорые, опустились руки белые. „Эх, — говорит, — Шмат-разум! Если б ты ведал, как я устал: просто ноги отнимаются!" — „Что же ты мне давно не скажешь? Я б тебя живо на место доставил".

Тотчас подхватило стрельца буйным вихрем и понесло по воздуху так шибко, что с головы шапка свалилась. „Эй, Шмат-разум! Постой на минутку, моя шапка свалилась!" — „Поздно, сударь, хватился! Твоя шапка теперь за пять тысяч верст позади!" Города и деревни, реки и леса так и мелькают перед глазами.

Вот летит стрелец над глубоким морем, и говорит ему Шмат-разум: „Хочешь — я на этом море золотую беседку сделаю? Можно будет отдохнуть, да и счастье добыть". — „А ну, сделай!" — сказал Стрелец и стал опускаться на море.

Где за минуту только волны подымались — там появился островок, на островке — золотая беседка. Говорит стрельцу Шмат-разум: „Садись в беседку, отдыхай, на море поглядывай: будут плыть мимо три купеческих корабля и пристанут к острову; ты зазови купцов, угости-употчевай и променяй меня на три диковинки, что купцы с собой везут. В свое время я к тебе назад вернусь!"

Смотрит стрелец — с западной стороны три корабля плывут; увидали корабельщики остров и золотую беседку. „Что за чудо! — говорят. — Сколько раз мы тут плавали, кроме воды, ничего не было, а тут — на поди! — золотая беседка явилась. Пристанемте, братцы, к берегу, поглядим-полюбуемся!"

Тотчас остановили корабельный ход и бросили якоря; три купца-хозяина сели в легкую лодочку и поехали на остров. „Здравствуй, добрый человек!" — „Здравствуйте, купцы чужеземные! Милости просим ко мне, погуляйте, повеселитесь, роздых возьмите: нарочно для заезжих гостей и беседка выстроена!"

Купцы вошли в беседку, сели на скамеечку. „Эй, Шмат-разум! — закричал стрелец. — Дай-ка нам попить-поесть!" Явился стол, на поле вина и кушанья, чего душа захочет — все мигом исполнено! Купцы только ахают. „Давай, — говорят, — меняться! Ты нам своего слугу отдай, а у нас возьми за то любую диковинку". — „А какие у вас диковинки?" — „Посмотри — увидишь!"

Один купец вынул из кармана маленький ящичек, только открыл его — тотчас по всему острову славный сад раскинулся: и с цветами и с дорожками, а закрыл ящичек — и сад пропал.

Другой купец вынул из-под полы топор и начал тяпать: тяп да ляп — вышел корабль! Тяп да ляп — еще корабль! Сто раз тяпнул — сто кораблей сделал: с парусами, с пушками и с матросами; корабли плывут, пушки палят, от купца приказы спрашивают… Натешился он, спрятал свой топор — и корабли с глаз исчезли, словно их и не было!

Третий купец достал рог, затрубил в один конец — тотчас войско мнилось: пехота и конница, с ружьями, с пушками, со знаменами; от всех полков посылают к купцу рапорты, а он отдает им приказы; войска идут, музыка гремит, знамена развеваются… Натешился купец, взял трубу, затрубил с другого конца — и нет ничего, куда вся сила девалася!

„Хороши ваши диковинки, да мне непригодны! — сказал стрелец. — Войска да корабли — дело царское, а я простой солдат. Коли хотите со мной поменяться, так отдайте мне за одного слугу-невидимку все три диковинки!" — „Не много ли будет?“ — „Ну, как знаете, а я иначе меняться не стану!"

Купцы подумали про себя: „На что нам этот сад, эти полки и военные корабли? Лучше поменяться — по крайней мере, без всякой заботы будем сыты и пьяны". Отдали стрельцу свои диковинки и говорят: „Эй, Шмат-разум! Мы тебя берем с собою, будешь ли нам служить верой-правдою?" — „Отчего не служить? Мне все равно у кого жить".

Воротились купцы на свои корабли и давай всех корабельщиков поить-угощать: „Ну-ка, Шмат-разум, поворачивайся!"

Наелись, напились и заснули крепким сном. А стрелец сидит в золотой беседке, призадумался и говорит: „Эх, жалко! Где-то теперь мой верный слуга Шмат-разум?" — „Я здесь, господин!" Стрелец обрадовался: „Не пора ли нам домой?" Только сказал, как вдруг подхватило его буйным вихрем и понесло по воздуху.

А купцы проснулись, и захотелось им попить-поесть: „Эй, Шмат-разум, дай-ка нам попить-поесть!" Никто не отзывается, никто не прислуживает. Сколько ни кричали, сколько ни приказывали — нет ни на грош толку. „Ну, господа! Надул нас этот маклак. Теперь черт его найдет! И остров пропал, и золотая беседка сгинула!" Погоревали-погоревали купцы, подняли паруса и отправились, куда им было надобно.

Быстро прилетел стрелец в свое государство и опустился возле синего моря на пустом месте. „Эй, Шмат-разум! Нельзя ли здесь дворец выстроить?" — „Отчего нельзя! Сейчас готов будет!"

Вмиг дворец поспел, да такой славный, что и сказать нельзя: вдвое лучше королевского! Стрелец открыл ящичек — и кругом дворца сад явился с редкими деревьями и цветами.

Вот сидит стрелец у открытого окна да на свой сад любуется; вдруг влетела в окно горлица, ударилась оземь и оборотилась его молодою женою. Обнялись они, поздоровались, стали друг друга расспрашивать, друг другу рассказывать. Говорит стрельцу жена: „С той самой поры, как ты из дому ушел, я все время по лесам да по рощам сирой горлинкой летала!"

На другой день поутру вышел король на балкон, глянул на сине море и видит: на самом берегу стоит новый дворец, а кругом дворца зеленый сад. „Какой это невежа вздумал без спросу на моей земле строиться?"

Побежали гонцы, разведали и докладывают, что дворец тот Стрельцом поставлен, и живет во дворце он сам, и жена при нем. Король еще пуще разгневался, приказал собрать войско и идти на взморье, сад дотла разорить, дворец на мелкие части разбить, а самого стрельца и его жену лютой смерти предать.

Усмотрел стрелец, что идет на него сильное войско королевское, схватил поскорей топор: тяп да ляп — вышел корабль! Сто раз тяпнул — сто кораблей сделал. Потом вынул рог, затрубил раз — повалила пехота, затрубил в другой — повалила конница. Бегут к нему начальники из полков, с кораблей и ждут приказа. Приказал Стрелец начинать сражение; тотчас заиграла музыка, ударили и барабаны, полки двинулись, пехота ломит королевских солдат, конница догоняет, в плен забирает, а с кораблей по столичному юроду так и жарят из пушек! Король видит, что его армия бежит, бросился было сам войско останавливать — да куда! Не прошло и полчаса, как его самого убили.

Когда закончилось сражение, собрался народ и стал стрельца просить, чтобы взял он в свои руки все государство. Он на то согласился и сделался королем, а жена его королевою.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 36. Кулик ⠀⠀ ⠀⠀

Жил старик со старухой. У них было три сына: два умных, а третий — Иванушка-дурачок. Умные поехали землю копать, посеяли на этой земле горох, а когда горох поспел, послали дурачка караулить. Он сделал шалаш из соломы и сидит караулит. Прилетает кулик горох клевать. Дурачок подкрался, поймал его и хотел голову ему свернуть. Кулик говорит: „Иванушка! Не отрывай мне голову, я тебе пригожусь". — „Чем же ты, — говорит, — мне пригодишься?" — „Приходи ко мне: я тебе дам скатерть". — „На что мне ее? У меня своя есть". — „Есть, да не такая! Ты скажи моей скатерти: „Скатерть, скатерть! Развернись, раскатись, напои, накорми меня, доброго молодца!" Она тебя и напоит и накормит". — „Хорошо", — говорит Иванушка и отпустил кулика.

Вот идет он к кулику и видит: пастухи лошадей стерегут. „Пастухи, пастухи, лошадиные духи! Где тут кулик живет?" Они говорят: „Ступай дальше: там коров стерегут, там тебе и скажут". Пошел он дальше, глядит — пастухи коров стерегут. Он спрашивает: „Пастухи, пастухи, коровьи духи! Где тут кулик живет?" — Ступай дальше: там свиней стерегут, там тебе и скажут". Пошел он дальше, глядит — свиней стерегут: „Пастухи, пастухи, свиньи духи! Где тут кулик живет?“ — „Ступай дальше: там овец стерегут, там тебе и скажут!" Пошел дальше, глядит — овец стерегут: Пастухи, пастухи, овечьи духи! Где тут кулик живет? — „Ступай дальше: там гусей стерегут, там тебе и скажут!" Подходит он: „Пастухи, пастухи, гусиные духи, где тут кулик живет? — „Ступай дальше: там уток стерегут, там тебе и скажут!" Подходит: „Пастухи, пастухи, утичьи духи! Где тут кулик живет?" — „Вон, — говорят, — белые хоромы, красные подпоры — там кулик живет!"

Пришел он к кулику, поздоровался и говорит ему: „Кулик, ты мне обещал скатерть. Давай ее!" Кулик дал ему скатерть, а он: „Скатерть, скатерть! Развернись, раскатись! Напои, накорми меня, доброго молодца!“ Только сказал — и все явилось.

Идет он домой, встречает его Баба Яга: „Батюшка Иванушка! Зайди ко мне — я тебя в баньке попарю, накормлю, напою и спать положу!“ Он согласился, заходит к ней, она его в баньке попарила, спать положила. Ложится он спать и говорит: „Ты смотри, Баба Яга, не говори: „Скатерть, скатерть! Развернись, раскатись, напои, накорми меня, доброго молодца!“ Лег он спать. Она подошла к скатерти и говорит: „Скатерть, скатерть! Развернись, раскатись, напои, накорми меня, доброго молодца!" Скатерть развернулась. Она увидела все и взяла скатерть себе. Встал он утром, а она подает ему совсем другую скатерть. Он взял ее и пошел домой. Приходит и говорит своему отцу: „Батюшка! Я хочу сделать пир: созовите невесток, братьев, всех родных!“ Все собрались, он положил скатерть на стол и говорит: „Скатерть, скатерть! Развернись, раскатись, напои, накорми меня, доброго молодца! " Она не развертывается. Братья и сестры подумали, что он над ними смеется, и прогнали со двора.

Пришел он опять к кулику и говорит: „Кулик, ты меня обманул!" — „На тебе лошадь!" — „На что мне ее? У меня своя есть". — „А ты скажи: „Лошадь, лошадь! Заржи!" Она заржет — у нее изо рта золото посыплется!" Иванушка сказал эти слова, у нее изо рта золото посыпалось: полную шапку насыпал. Поехал он домой, и опять на дороге встречает его Баба Яга, зовет к себе; он зашел к ней. Она истопила баню, вымыла его, укладывает спать. Он ей говорит: „Ты смотри не говори: „Лошадь, лошадь! Заржи! " Заснул, она прибежала к лошади и говорит: „Лошадь, лошадь! Заржи! " Лошадь заржала — золото посыпалось. Тогда Баба Яга взяла его лошадь себе, а вместо нее свою поставила. Проснулся Иванушка утром, взял лошадь Бабы Яги и поехал домой.

Приезжает, отец его спрашивает: „Зачем пришел?" — „Лошадь привел". — „У нас своя есть!" — „Есть, да не такая! Ты вели невесткам ковер постлать!" Вот разостлали ковер, он вывел, поставил лошадь на него и говорит: „Лошадь, лошадь! Заржи!" Лошадь заржала, а золота-то и нет… Снова рассердились на него родные и прогнали со двора.

Он опять пошел к кулику. Пришел и говорит: „Кулик, кулик! Ты меня обманул!" — „Ну, на вот тебе щипцы, скажи: „Щипцы, из коробки!" Он сказал. Щипцы выскочили и давай его щипать. Он и закричал: „Кулик, кулик, отними! Кулик, кулик, отними! " Кулик говорит: „Щипцы, на место! " Легли щипцы на место.

Пошел Иванушка домой. Баба Яга опять встречает его. Баню для него истопила, стала класть спать. Он ей: „Ты, смотри, бабушка, не говори: „Щипцы, из коробки! " Он заснул, она — к коробке и говорит: „Щипцы, из коробки! " Они выскочили и давай ее щипать. Она закричала: „Батюшка Иванушка! Отними, возьми твою скатерть и коня!" — „А, — говорит он, — так это у меня ты воровала!" Отнял щипцы, взял скатерть и коня и пошел домой.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Приходит домой. „Ну, батюшка, собирай теперь всех родных: я бал сделаю!" — „Ты опять обманешь". — „Нет, не обману! " Позвал отец всех родных, сел Иванушка за стол и говорит: „Скатерть, скатерть! Раскатись, развернись, напои, накорми меня, доброго молодца! " И всего стало вдоволь. Потом говорит: „Стелите ковры! " Постлали ковры, вывел он лошадь: „Лошадь, лошадь! Заржи! " Она заржала — золото посыпалось: полны ковры золота… Так им доволен отец! А братьям завидно стало. „Давай, — говорят, — украдем у него все это!" И украли у него коня и скатерть. Он говорит: „Эх, братья, зачем вы украли у меня коня и скатерть?" Они рассердились на него и хотели его бить, а он: „Щипцы, из кармана! " Щипцы выскочили из кармана и начали их щипать. Они закричали: „Батюшка Иванушка! Отними! Возьми свою скатерть и лошадь! "

У них там теперь стоит бочка, на бочке корец, а всей сказке конец.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 37. Иван-царевич и серый волк ⠀⠀ ⠀⠀

В некотором царстве, в некотором государстве был-жил царь по имени Выслав Андронович. У него было три сына-царевича: первый — Димитрий-царевич, другой — Василий-царевич, а третий — Иван-царевич.

У того царя Выслава Андроновича был сад — такой богатый, что ни в каком государстве лучше не было; в том саду росли разные дорогие деревья с плодами и без плодов, и была у царя одна яблоня любимая, и на той яблоне росли яблочки все золотые.

Повадилась к царю Выславу в сад летать жар-птица: на ней перья золотые, а глаза восточному хрусталю подобны. Летала она в тот сад каждую ночь и садилась на любимую Выслава-царя яблоню, срывала с нее золотые яблочки и опять улетала.

Царь Выслав Андронович весьма сокрушался о той яблоне, что жар-птица много яблок с нее сорвала, поэтому призвал к себе своих сыновей и сказал им: „Дети мои любезные! Кто из вас сможет поймать в моем саду жар-птицу? Кто изловит ее живую, тому еще при жизни моей отдам половину царства, а по смерти и всё!" Тогда дети его, царевичи, возопили единогласно: „Милостивый государь-батюшка, ваше царское величество! Мы с великою радостью будем стараться поймать жар-птицу живую!"

В первую ночь пошел караулить сад Димитрий-царевич и, усевшись под ту яблоню, с которой жар-птица яблочки срывала, заснул и не слыхал, как жар-птица прилетала и яблок весьма много ощипала. Поутру царь Выслав Андронович призвал к себе своего сына Димитрия-царевича и спросил: „Что, сын мой любезный, видел ли ты жар-птицу или нет?" Он родителю своему отвечал: „Нет, милостивый государь-батюшка, она в эту ночь не прилетала! "

На другую ночь пошел в сад караулить жар-птицу Василий-царевич. Он сел под ту же яблоню и, сидя час и другой, заснул так крепко, что и не слыхал, как жар-птица прилетела и яблочки щипала. Поутру царь Выслав призвал его к себе и спрашивал: Что, сын мой любезный, видел ли ты жар-птицу, или нет?" — Милостивый государь-батюшка! Она в эту ночь не прилетала! "

На третью ночь пошел караулить сад Иван-царевич; и сел он под ту же яблоню; сидит час, другой и третий; вдруг осветило весь сад так, как бы он многими огнями освещен был: прилетела жар-птица, села на яблоню и начала щипать яблочки. Иван-царевич к подкрался к ней так искусно, что ухватил ее за хвост, однако он не смог ее удержать: жар-птица вырвалась и полетела, и осталось у Ивана-царевича в руке только одно перо из хвоста, за которое он весьма крепко держался.

Поутру, лишь только царь Выслав от сна пробудился, Иван-царевич пошел к нему и отдал перышко жар-птицы. Царь очень обрадовался, что младшему его сыну удалось хоть одно перо достать. А перо это было так чудно и светло, что ежели принести его в темную горницу, то оно так сияло, как бы в том покое было зажжено великое множество свечей. Царь Выслав положил то перышко в свой кабинет как такую вещь, которая должна вечно храниться. С тех пор жар-птица не летала уже в сад.

И вот царь Выслав опять призвал к себе детей своих и говорит им: „Дети мои любезные! Поезжайте, я даю вам свое благословение, отыщите жар-птицу и привезите ко мне живую; а что прежде я обещал, то, конечно, получит тот, кто жар-птицу ко мне привезет".

А Димитрий и Василий-царевичи начали иметь злобу на младшего своего брата Ивана-царевича, что ему удалось выдернуть у жар-птицы из хвоста перо; взяли они у отца своего благословение и поехали вдвоем отыскивать жар-птицу.

И Иван-царевич начал у родителя своего просить на то благословения. Царь Выслав сказал ему: „Сын мой любезный, чадо мое милое! Ты еще молод и к такому дальнему и трудному пути непривычен; зачем тебе от меня отлучаться? Ведь братья и так поехали. Ну, а ежели и ты от меня уедешь и вы все трое долго не возвратитесь? Я уже при старости и хожу под богом, и ежели во время отлучки вашей господь бог отымет мою жизнь, то кто вместо меня будет управлять моим царством? Тогда может сделаться бунт или несогласие между нашим народом, а унять будет некому; или неприятель под наши области подступит, а управлять войсками нашими будет некому!"

Однако сколько царь Выслав ни старался удержать Ивана-царевича, но никак не мог не отпустить его по его неотступной просьбе. Иван-царевич взял у родителя благословение, выбрал себе коня и поехал в путь, сам не зная куда.

Едет он путем-дорогою, близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли, — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — наконец приехал он в чистое поле, в зеленые луга. А в чистом поле стоит столб, а на столбу написаны слова: „Кто поедет от столба сего прямо, тот будет голоден и холоден; кто поедет в правую сторону, тот будет здрав и жив, а конь его будет мертв; а кто поедет в левую сторону, тот сам будет убит, а конь его жив и здрав останется!" Иван-царевич прочел эту надпись и поехал в правую сторону, держа на уме: хотя конь его и убит будет, зато сам жив останется и со временем сможет достать себе другого коня.

Ехал он день, другой и третий; вдруг вышел ему навстречу пребольшой серый волк и сказал: „Ох ты гой еси, младой юноша Иван-царевич! Ведь ты читал: на столбе написано, что конь твой будет мертв, так зачем сюда едешь?" Волк вымолвил эти слова, разорвал коня Ивана-царевича надвое и пошел прочь в сторону.

Иван-царевич очень сокрушался по своему коню, заплакал горько и пошел дальше пешком.

Шел он целый день и устал несказанно, и только хотел присесть отдохнуть, вдруг нагнал его серый волк и говорит ему: „Жаль мне тебя, Иван-царевич, что ты изнурился, жаль мне и того, что я заел твоего доброго коня… Садись на меня, на серого волка, и скажи, куда тебя везти и зачем?"

Иван-царевич сказал серому волку, куда ему ехать надобно, и серый волк помчался с ним пуще коня и через некоторое время, как раз ночью, привез Ивана-царевича к каменной стене — гораздо высокой, остановился и сказал: „Ну, Иван-царевич, слезай с меня, с серого волка, и полезай теперь через эту каменную стену; тут за стеною сад, а в том саду жар-птица сидит в золотой клетке. Ты жар-птицу возьми, а золотую клетку не трогай; ежели клетку возьмешь, то тебе оттуда не уйти будет: тебя тотчас поймают! "

Иван-царевич перелез через каменную стену в сад, увидел жар-птицу в золотой клетке и очень на нее прельстился. Вынул птицу из клетки и пошел назад, да потом одумался и сказал сам себе: „Что я взял жар-птицу без клетки, куда я ее посажу?" Воротился и лишь только снял золотую клетку, как вдруг пошел стук и гром по всему саду, ибо к той золотой клетке были струны подведены. Караульные тотчас проснулись, прибежали в сад, поймали Иван-царевича с жар-птицею и привели к своему царю, которого звали Долматом.

Царь Долмат весьма разгневался на Ивана-царевича и вскричал на него громким и сердитым голосом: „Как не стыдно тебе, младой юноша, воровать! Да кто ты таков, и которой земли, и какого отца сын, и как тебя по имени зовут?" Иван-царевич ему молвил: „Я из царства Выславова, сын царя Выслава Андроновича, а зовут меня Иван-царевич. Твоя жар-птица повадилась к нам летать в сад каждую ночь, и срывала с любимой отца моего яблони золотые яблочки, и почти все дерево испортила; для того послал меня мой родитель, чтобы сыскать жар-птицу и к нему привезти!" — ,Ох ты, младой юноша, Иван-царевич, — молвил царь Долмат, — пригоже ли так делать, как ты сделал? Ты бы пришел ко мне, я бы тебе жар-птицу с честью отдал; а теперь хорошо ли будет, когда я разошлю во все государства о тебе объявить, как ты в моем государстве нечестно поступил? Однако слушай, Иван-царевич! Ежели ты сослужишь мне службу — съездишь за тридевять земель, в тридесятое государство и достанешь мне от царя Афрона коня златогривого, то я тебя в твоей вине прощу и жар-птицу тебе с великою честью отдам; а ежели не сослужишь этой службы, то дам о тебе знать во все государства, что ты нечестный вор! "

Пошел Иван-царевич от царя Долмата в великой печали, обещая ему достать коня златогривого. Пришел он к серому волку и рассказал ему обо всем, что ему царь Долмат говорил. „Ох ты гой еси, младой юноша Иван-царевич! — молвил ему серый волк. — Почему ты слова моего не слушался и взял золотую клетку?" — „Виноват я перед тобою", — сказал волку Иван-царевич. „Добро, быть так! — молвил серый волк. — Садись на меня, на серого волка: я тебя свезу, куда тебе надобно! "

Иван-царевич сел серому волку на спину, а волк побежал так скоро, как стрела, и бежал он долго ли, коротко ли, наконец прибежал в государство царя Афрона ночью. И, пришедши к белокаменным царским конюшням, серый волк Ивану-царевичу сказал: „Ступай, Иван-царевич, в эти белокаменные конюшни, — теперь караульные конюхи все крепко спят, — и бери ты коня златогривого. Только на стене висит золотая узда, ты ее не бери, а то худо тебе будет! "

Иван-царевич вступил в белокаменные конюшни, взял коня и пошел было назад, но увидел на стене золотую узду и так на нее прельстился, что снял ее с гвоздя; и только снял, как вдруг пошел гром и шум по всем конюшням, потому что к той узде были струны подведены. Караульные конюхи тотчас проснулись, прибежали, Ивана-царевича поймали и повели к царю Афрону.

Царь Афрон начал его спрашивать: „Ох ты гой еси, младой юноша! Скажи мне, из которого ты государства, и которого отца сын, и как тебя по имени зовут?" На то отвечал ему Иван-царевич: „Я сам из царства Выславова, сын царя Выслава Андроновича, а зовут меня Иваном-царевичем". — „Ох ты, младой юноша, Иван-царевич! — сказал ему царь Афрон. — Честного ли рыцаря это дело, которое ты сделал? Ты бы пришел ко мне, я бы тебе коня златогривого с честью отдал. А теперь хорошо ли тебе будет, когда я разошлю во все государства объявить, как ты нечестно в моем государстве поступил? Однако слушай, Иван-царевич! Ежели ты сослужишь мне службу и съездишь за тридевять земель, в тридесятое государство и достанешь мне королевну Елену Прекрасную, в которую я давно и душою и сердцем влюбился, а достать не могу, то я тебе эту вину прощу и коня златогривого с золотою уздою честно отдам. А если этой службы мне не сослужишь, то я о тебе дам знать во все государства, что ты нечестный вор, и опишу все, что ты в моем государстве дурного сделал!"

Тогда Иван-царевич обещал царю Афрону королевну Елену Прекрасную достать, а сам пошел из палат его и горько заплакал. Пришел к серому волку и рассказал все, что с ним случилось. „Ох ты гой еси, младой юноша Иван-царевич! — молвил ему серый волк. — Почему ты слова моего не слушался и взял золотую узду?" — „Виноват я пред тобою", — сказал волку Иван-царевич. „Добро, быть так! — продолжал серый волк. — Садись на меня, на серого волка, я тебя свезу, куда тебе надобно! "

Иван-царевич сел серому волку на спину, а волк побежал так скоро, как стрела, и бежал он, как в сказке сказать, недолгое время и наконец прибежал в государство королевны Елены Прекрасной. И, пришедши к золотой решетке, которая окружала чудесный сад, волк сказал Ивану-царевичу: „Ну, Иван-царевич, слезай теперь с меня, с серого волка, и ступай назад по той же дороге, по которой мы сюда пришли, и ожидай меня в чистом поле под зеленым дубом! "

Иван-царевич пошел, куда ему было велено. Серый же волк сел близ той золотой решетки и стал дожидаться, когда пойдет прогуляться в сад королевна Елена Прекрасная.

К вечеру, когда солнышко стало опускаться к западу, почему и в воздухе стало не очень жарко, королевна Елена Прекрасная пошла в сад прогуляться со своими нянюшками и с придворными боярынями. Когда она вошла в сад и подходила к тому месту, где серый волк сидел за решеткою, вдруг серый волк перескочил через решетку в сад и ухватил королевну Елену Прекрасную, перескочил назад и побежал с нею что есть силы-мочи.

Прибежал в чистое поле под зеленый дуб, где его Иван-царевич дожидался, и сказал ему: „Иван-царевич, садись поскорее на меня, на серого волка! ” Иван-царевич сел на него, а серый волк помчал их обоих к государству царя Афрона.

Няньки, мамки и все боярыни придворные, которые гуляли в саду с прекрасною королевною Еленою, побежали тотчас во дворец и послали погоню, чтоб догнать серого волка, однако, сколько гонцы ни гнались, не могли нагнать серого волка и воротились назад.

А Иван-царевич, сидя на сером волке вместе с прекрасною королевною Еленою, возлюбил ее сердцем, а она Ивана-царевича; и когда серый волк прибежал в государство царя Афрона и Ивану-царевичу надобно было отвести прекрасную королевну Елену во дворец и отдать царю, царевич весьма опечалился и начал слезно плакать. Серый волк спросил его: „О чем ты плачешь, Иван-царевич?“ На то ему Иван-царевич отвечал: „Друг мой серый волк! Как мне, доброму молодцу, не плакать и не крушиться? Я сердцем возлюбил прекрасную королевну Елену, а теперь должен отдать ее царю Афрону за коня златогривого, а если ее не отдам, то царь Афрон обесчестит меня во всех государствах!"

— „Служил я тебе много, Иван-царевич, — сказал серый волк, — сослужу и эту службу. Слушай, Иван-царевич: я сделаюсь прекрасною королевною Еленою, и ты меня отведи к царю Афрону и возьми коня златогривого — он меня почтет за настоящую королевну. И когда ты сядешь на коня златогривого и уедешь далеко, тогда я выпрошусь у царя Афрона в чистое поле погулять, и как он меня отпустит с нянюшками, и с мамушками, и со всеми придворными боярынями и буду я с ними в чистом поле, тогда ты меня вспомни — и я опять у тебя буду!”

Серый волк вымолвил эти речи, ударился о сыру землю и стал прекрасною королевною Еленою — так что никак и узнать нельзя, чтоб то не она была. Иван-царевич взял ее и пошел во дворец к царю Афрону, а настоящей прекрасной королевне Елене велел дожидаться за городом.

Когда Иван-царевич пришел к царю Афрону с мнимою Еленою Прекрасною, то царь очень возрадовался в сердце своем, что получил такое сокровище, которого так давно желал.

Принял он королевну, а коня златогривого вручил Ивану-царевичу. Иван-царевич сел на того коня, выехал за город, посадил с собою Елену Прекрасную и поехал, держа путь к государству царя Долмата.

Серый же волк живет у царя Афрона день, другой и третий вместо прекрасной королевны Елены, а на четвертый день пришел к царю Афрону проситься в чистое поле погулять, чтоб разбить тоску-печаль лютую. Как возговорил ему царь Афрон: „Ах, прекрасная моя королевна Елена! Я для тебя все сделаю, отпущу тебя в чистое поле погулять!" И тотчас приказал нянюшкам, и мамушкам, и всем придворным боярыням с прекрасною королевною идти в чистое поле гулять.

Иван же ехал путем-дорогою с Еленою Прекрасною, разговаривал с нею и забыл было про серого волка, да потом вспомнил: „Ах, где-то мой серый волк?" Вдруг откуда ни взялся — стал он перед Иваном-царевичем и сказал ему: „Садись, Иван-царевич, на меня, на серого волка, а прекрасная королевна пусть едет на коне златогривом! "

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Иван-царевич сел на серого волка, и поехали они в государство царя Долмата. Ехали они долго ли, коротко ли и, доехав до того государства, за три версты от города остановились. Иван-царевич начал просить серого волка: „Слушай, друг мой любезный серый волк! Сослужил ты мне много служб, сослужи мне и последнюю, а служба твоя будет вот какая: не можешь ли ты оборотиться в коня златогривого, потому что с этим златогривым конем мне расстаться не хочется! "

Вдруг серый волк ударился о сырую землю и стал конем златогривым. Иван-царевич, оставя прекрасную королевну Елену в зеленом лугу, сел на серого волка и поехал во дворец к царю Долмату.

И как скоро туда приехал, царь Долмат увидел Ивана-царевича, что едет он на коне златогривом, весьма обрадовался, тотчас вышел из палат своих, встретил царевича на широком дворе, поцеловал его в уста сахарные, взял его за правую руку и повел в палаты белокаменные.

Царь Долмат из-за такой радости велел сотворить пир, и они сели за столы дубовые, за скатерти браные, пили, ели, забавлялися и веселилися ровно два дня, а на третий день царь Долмат вручил Ивану-царевичу жар-птицу с золотою клеткою. Царевич взял жар-птицу, пошел за город, сел на коня златогривого вместе с прекрасною королевною Еленою и поехал в свое отечество — в государство царя Выслава Андроновича.

Царь же Долмат вздумал на другой день своего коня златогривого объездить в чистом поле; велел его оседлать, потом сел на него и поехал; и лишь только разъярил коня, как тот сбросил с себя царя Долмата и, оборотясь по-прежнему в серого волка, побежал и нагнал Ивана-царевича. „Иван-царевич! — сказал он. — Садись на меня, на серого волка, а королевна Елена Прекрасная пусть едет на коне златогривом!"

Иван-царевич сел на серого волка, и поехали они в путь. Как скоро довез серый волк Ивана-царевича до тех мест, где его коня разорвал, остановился и сказал: „Ну, Иван-царевич, послужил я тебе верою и правдою. Вот на этом месте разорвал я твоего коня надвое, до этого места и довез тебя. Слезай с меня, с серого волка: теперь есть у тебя конь златогривый, так ты сядь на него и поезжай, куда тебе надобно, а я тебе больше не слуга!“ Серый волк вымолвил эти слова и побежал в сторону, а Иван-царевич заплакал горько о сером волке и поехал в путь свой с прекрасною королевною.

Долго ли, коротко ли ехал он с прекрасною королевною Еленою на коне златогривом и, не доехав до своего государства за двадцать верст, остановился, слез с коня и вместе с прекрасною королевною лег отдохнуть от солнечного зноя под деревом; коня златогривого привязал к тому же дереву, а клетку с жар-птицею поставил подле себя. Лежа на мягкой траве и ведя разговоры, они крепко уснули.

В то самое время братья Ивана-царевича, Димитрий и Василий-царевичи, ездя по разным государствам и не найдя жар-птицы, возвращались в свое отечество с порожними руками; нечаянно наехали они на своего сонного брата Ивана-царевича с прекрасною королевною Еленою. Увидя коня златогривого и жар-птицу в золотой клетке, весьма на них прельстилися и вздумали брата своего Ивана-царевича убить. Димитрий-царевич вынул из ножен меч свой, заколол Ивана-царевича и изрубил его на мелкие части, потом разбудил прекрасную королевну Елену и начал ее спрашивать: „Прекрасная девица! Которого ты государства, и какого отца дочь, и как тебя по имени зовут?“ Прекрасная королевна Елена, увидя Ивана-царевича мертвого, крепко испугалась, стала плакать горькими слезами и во слезах говорила: „Я — королевна Елена Прекрасная, а достал меня Иван-царевич, которого вы злой смерти предали! Вы тогда б были добрые рыцари, если б выехали с ним в чистое поле да живого победили, а то убили сонного и тем какую себе похвалу получите?"

Тогда Димитрий-царевич приложил свой меч к сердцу прекрасной королевны Елены и сказал ей: „Слушай, Елена Прекрасная! Ты теперь в наших руках, мы повезем тебя к нашему батюшке — царю Выславу Андроновичу, и ты скажи ему, что мы и тебя достали, и жар-птицу, и коня златогривого. Ежели этого не скажешь, тут же тебя смерти предам!" Прекрасная королевна Елена, испугавшись смерти, поклялась им, что будет говорить так, как ей велено.

Тогда Димитрий-царевич с Василием-царевичем начали метать жребий: кому достанется прекрасная королевна Елена, а кому конь златогривый. И жребий пал так, что прекрасная королевна досталась Василию-царевичу, а конь златогривый — Димитрию-царевичу. Взял Василий-царевич прекрасную королевну Елену, посадил на своего доброго коня, а Димитрий-царевич сел на коня златогривого и взял жар-птицу, чтобы вручить ее родителю своему — царю Выславу Андроновичу, и поехали они в путь.

А Иван-царевич лежал мертв на том месте ровно тридцать дней — до тех пор, пока не набежал на него серый волк и не узнал по духу Ивана-царевича. И захотел он помочь ему — оживить его, да не знал, как это сделать. Вдруг увидал он ворона и двух воронят, которые летали над трупом и хотели уже спуститься на землю и наесться мяса Ивана-царевича. Серый волк спрятался за куст, и как скоро воронята спустились на землю, он выскочил из-за куста, схватил одного вороненка и хотел было разорвать его надвое. Тогда ворон спустился на землю, сел поодаль от серого волка и сказал ему: „Ох ты гой еси, серый волк! Не трогай моего младого детища, ведь он тебе ничего не сделал". — „Слушай, Ворон Воронович! — молвил серый волк. — Я твоего детища не трону, отпущу здрава и невредима, если ты сослужишь мне службу: слетаешь за тридевять земель, в тридесятое государство и принесешь мне мертвой и живой воды!" На то Ворон Воронович сказал серому волку: „Я тебе службу эту сослужу, только не тронь моего сына! "

Выговоря эти слова, ворон полетел и скоро скрылся из виду.

На третий день ворон прилетел и принес с собой два пузырька: в одном — живая вода, в другом — мертвая, и отдал те пузырьки серому волку.

Серый волк взял пузырьки, разорвал вороненка надвое, спрыснул его мертвою водою — и тот вороненок сросся, спрыснул живою водою — вороненок встрепенулся и полетел. Тогда серый волк спрыснул Ивана-царевича мертвою водою — его тело срослося, спрыснул живою водою — Иван-царевич встал и промолвил: „Ах, как я долго спал!" На то сказал ему серый волк: „Да, Иван-царевич, спать бы тебе вечно, кабы не я; ведь тебя братья твои изрубили и прекрасную королевну Елену, и коня златогривого, и жар-птицу увезли с собою. Теперь поспешай как можно скорее в свое отечество: брат твой, Василий-царевич, женится сегодня на твоей невесте — на прекрасной королевне Елене. А чтоб тебе поскорее туда поспеть, садись лучше на меня, на серого волка, — я тебя на себе донесу! "

Иван-царевич сел на серого волка, волк побежал с ним в государство царя Выслава Андроновича и — долго ли, коротко ли — прибежал к городу. Иван-царевич слез с серого волка, пошел в город и, пришедши во дворец, увидел, что брат его Василий-царевич женится на прекрасной королевне Елене.

Иван-царевич вошел в палаты, и как скоро Елена Прекрасная увидела его, тотчас выскочила из-за стола, начала целовать его в уста сахарные и закричала: „Вот мой любезный жених Иван-царевич, а не тот злодей, который за столом сидит!"

Тогда царь Выслав Андронович встал с места и начал прекрасную королевну Елену спрашивать, что бы такое то значило, о чем она говорила? Елена Прекрасная рассказала ему всю истинную правду, что и как было: как Иван-царевич добыл ее, коня златогривого и жар-птицу, как старшие братья убили его сонного и как стращали ее, чтоб говорила, будто все это они достали.

Царь Выслав весьма осердился на Димитрия и Василия-царевичей и посадил их в темницу, а Иван-царевич женился на прекрасной королевне Елене и начал с нею жить дружно, полюбовно, так что один без другого ни единой минуты пробыть не могли.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 38. Усоньша-богатырша ⠀⠀ ⠀⠀

Жил-был царь, и у него было три сына. Он был очень стар, а тут у него жена померла — стал еще старее. Прослышал этот царь, что есть за тридевять земель, в тридесятом государстве у Усоньши-богатырши живая и мертвая вода и молодильные яблоки. Сделал этот царь обед для черни, а после обеда начал вызов: не выищется ли кто, кто бы достал живой и мертвой воды и молодильных яблок. И никто не вызвался. Сделал тогда царь обед для войска, и тоже никто не вызвался. Тогда видят дети, что царь очень предался печали, потому что никто не может достать живой и мертвой воды и молодильных яблок, и сами вызвались. Старшего сына звали Дмитрий-царевич, среднего — Алексей-царевич, а младшего — Иван-царевич. Только они друг с другом условились, что, если один поедет и пропадет, другой бы ехал, и если другой пропадет, ехал бы третий.

Приходит старший сын к отцу и говорит: „Батюшка, благословите меня! Я поеду, достану живой и мертвой воды и молодильных яблок". Царь был очень рад, благословил своего сына, приказал собрать корабль и отпустил его с генерал-адмиралом. Ехали они сутки, двое; корабль их шел сначала как следует, а на третьи сутки вдруг полетел как птица. Они спускали и паруса, бросали якоря — ничто не могло удержать его. На четвертые сутки прибыл корабль их к высокому острову, и стояли они около него двое суток. На третьи сутки собрался царевич с генерал-адмиралом на тот остров. Взошли они на него, а на острове преотличные плоды, растения, цветы. Дмитрий-царевич и говорит: „Если бы не поехали мы за тридевять земель, в тридесятое царство, мы бы никогда этого не увидели". И вот, когда ходили они по острову, появилась птичка; она очень Дмитрию-царевичу понравилась, и стал он за ней ходить; хочет ее поймать, а она отлетит и опять сядет — так он и не может ее поймать. Генерал-адмирал говорит: „Дмитрий-царевич! Бросьте за этой птичкой ходить — я уж очень стар, нет моих больше сил! " Он ему отвечает: „Нет, генерал-адмирал, я такой птички за всю жизнь не видал и, может быть, не увижу; я с ней не расстанусь, как-нибудь да поймаю". Только ходит, ходит, все не может поймать.

И говорит Дмитрий-царевич: „Ну, генерал-адмирал, ступай на корабль; если через трое суток я не буду, то ты отправляйся на родину к отцу, а я, если назад не возвращусь, где меня бог благословит, там и буду". Генерал-адмирал отправился на корабль, а он стал за птичкой ходить. Сколько ни ходил, все не мог поймать; пришла темная ночь, птичка порхнула в куст и пропала. Ходил Дмитрий-царевич всю ночь, заблудился в лесу и говорит: „Господи, послал бы ты на меня злого человека или лютого зверя!" Когда он эти слова проговорил, смотрит: сделалась тропинка в лесу. Пошел он по этой тропинке, видит, стоит хижина — вся мохом заросла. Он входит в эту хижину, а в ней сидит старый старик с большой седой бородой. Когда он вошел, старик и говорит: „Здравствуй, Дмитрий-царевич! Я тебя сколько ждал! Что ты — волею или неволею, или своею большою охотою? Дело пытаешь или от дела лытаешь?" Он, как царский сын, на старика закричал: „Старый черт! Не напоил, не накормил, а спрашиваешь!" Старик на него взглянул свирепо и говорит: „Я таких не люблю; хоть ты и царский сын, я постарше тебя!" И приказал взять его в темницу и давать ему в сутки немного воды и фунт хлеба.

Генерал-адмирал, когда прошло трое суток, обил свой корабль черным трауром и отправился в свое государство. Когда приехал, ударил из пушки: известил, что приехал. Царь вышел на балкон, видит, что корабль в черном трауре. Посылает он адъютанта: „Поди узнай, что за корабль пришел?" Адъютант съездил, приезжает, говорит, что это тот самый корабль, на котором поехал Дмитрий-царевич за живой и мертвой водой и за молодильными яблоками. Приезжает сам царь к кораблю; генерал-адмирал вышел к нему навстречу и упал на колени. „Простите, — говорит, — меня, царь-государь! Когда, — говорит, — поехали мы с вашим сыном, два дня корабль шел хорошо, а на третий день полетел как птица. На четвертые сутки прибыл он к острову; мы вышли на тот остров с вашим сыном, а на острове различные плоды, цветы, птицы поют. И ваш сын за птичкой стал ходить и пропал с ней!" Берет его за руки царь, заплакал: „Стало быть, наше несчастье такое, генерал-адмирал!" И с того раза царь предался еще больше горести и печали.

Много ли, мало ли времени прошло, приходит к отцу второй сын — Алексей-царевич. „Благослови меня, батюшка! Где мой старший брат пропал, и я там пропаду. А может быть, и достану вам молодильных яблок, живой и мертвой воды". И отправил с ним царь этот же корабль с этим же генерал-адмиралом. Ехали они двое суток хорошо, на третьи сутки корабль их полетел как птица; они снимали паруса, бросали якоря — не могли остановить корабль. На четвертые сутки прибыли они к острову. Вышел Алексей-царевич с генерал-адмиралом на остров, и все произошло так, как и с Дмитрием-царевичем. Царевич удивился красоте острова, погнался за той же птичкой и попал в тюрьму к тому же старичку. Прошло шестеро суток, а его нет. Генерал-адмирал обил корабль черным трауром и отправился в свое государство. Прибыл, выстрелил из пушки. Приезжает к нему сам царь, он вышел к нему навстречу, упал на колени. „Государь! Хотите, — говорит, — меня казните, хотите вешайте, все то же случилось!” Государь заплакал: „Что же, — говорит, — я тебя загублю — детей не ворочу! Стало быть, наше несчастье с тобой такое!” Проходит некоторое время, приходит Иван-царевич к царю и говорит: „Батюшка! Я хочу тоже ехать; может, погибну там, где мои братья погибли, может, привезу вам молодильных яблок, живой и мертвой воды”. А отец стал его упрашивать: „Ах, милый мой сын! Как же я тебя отпущу? Ты еще молод, нигде еще не бывал! Я, говорит, — очень стар, помру, на кого я царство оставлю?” Сколько он ни удерживал его, не мог удержать — отпустил. Призвал царь генерал-адмирала. „Как можно, — говорит, — берегитесь того места, откуда у вас корабль летит как птица!” Отслужили молебен, и отправился Иван-царевич с генерал-адмиралом в путь. Едут сутки, другие, на третьи сутки опять полетел их корабль как птица. Генерал-адмирал стал приказывать спускать паруса, якоря бросить, а Иван-царевич говорит: „Не нужно ничего, пускай несется”. И прибыл их корабль к самому острову. Генерал-адмирал говорит: „Вот ваши братцы на этом острове пропали! ” — „Ну, если мои братья на этом острове пропали, пойду и я на него! ” Высадились они на остров и видят то же самое: плоды, птички поют. Иван-царевич удивился: „Ах, генерал-адмирал! Если б я не поехал сюда, никогда бы этого не увидел! ” Ходили они, ходили по острову, вдруг явилась эта же птичка. Царевич за ней стал ходить, генерал-адмирал и говорит: „Иван-царевич! Не ходите за этой птичкой: за ней ваши братья ходили и пропали! ” — „Ну, когда мои братья из-за этой птички пропали, я их найду или умру! ” Потом говорит он генерал-адмиралу: „Отправляйся, генерал-адмирал, на корабль, жди меня три месяца; прождешь три месяца, жди три недели; прождешь три недели, жди три дня. Прождешь три дня и, если меня не будет, отправляйся в свое царство".

Генерал-адмирал пошел на корабль, а Иван-царевич стал птичку ловить. Пришла темная ночь, птичка порхнула в лес и пропала, а Иван-царевич остался один. Ходил он по лесу и не нашел никого. „Ах, — говорит, — здесь нет никого!" Только проговорил это, тропинка явилась перед ним, и он пошел по ней. Подходит к той самой хижине, к которой и его братья подходили. „Слава тебе, господи! Теперь жить могу, попал на жилье!" Входит в хижину и видит: сидит старик. „А, — говорит, — Иван-царевич! Сколько лет я тебя ждал, насилу дождался… Что ты — волею или неволею, или своею большою охотою? Дело пытаешь или от дела лытаешь?" — „Ах, — говорит, — дедушка! Я не то что неволею, а больше своею охотою, и дело пытаю и от дела лытаю!" — „Вот, — говорит, — Иван-царевич! Я таких людей люблю, которые покорны старым людям. Ты есть хочешь, устал?" — „Да, — говорит, — устал: я целую ночь ходил! " Старик приказал, чтоб явилось двое кресел, и явилось двое кресел; и явились разные напитки, кушанья. И не видно было, кто что подавал. Только напились, наелись — музыка заиграла. Когда музыка кончилась, старик говорит: „Теперь вы напились, наелись, ложитесь спать, а утром встанете, Что будет — сами увидите!" Поутру Иван-царевич просыпается, видит: он в таких палатах лежит, что чудо, и слуги ходят. Подходит к нему старик: „Иван-царевич! Вставайте, самовар готов!"

И так он жил, веселился; прошло два месяца, а ему показалось — три дня. Наконец старик у него спрашивает: „Что, Иван-царевич, куда вы едете, куда путь держите и что вам нужно?" Он ему в ответ: „Отец у нас стар, и прослышал он, что есть за тридевять земель, в тридесятом царстве Усоньша-богатырша, у которой молодильные яблоки, живая и мертвая вода. Я еду за ними". — „Ах, Иван-царевич! Вам трудно будет, но если я вам помогу, тогда вы сможете все это достать!" И говорит ему: „Ну, Иван-царевич, смотри на меня!"

Пока Иван-царевич на него смотрел, он с него портрет списал. Списал с него портрет, посадил на стол, очертил мелом вокруг него чёлн, дал портрет и свои часы и говорит: „Смотри, Иван-царевич! Ты сможешь достать живую и мертвую воду и молодильные яблоки у Усоньши-богатырши только в двенадцатом часу. Когда подойдешь к ее дворцу, увидишь: стоят два богатыря, у каждого по палице в 500 пудов, и никого они не пропускают. Ты проходи в двенадцатом часу, тогда они спят, и назад старайся в этом же часу пройти. Когда ты пройдешь в сад, увидишь — стоят два льва, друг друга немного не достают, и стоят они у колодцев, где живая и мертвая вода; они в это время спят, и ты сможешь почерпнуть воду и пройти мимо них. А молодильные яблоки у Усоньши-богатырши во дворце: тут растут деревья, а на них — молодильные яблоки. Ты в этот же час сможешь и их сорвать! Смотри же, когда, — говорит, — яблоки возьмешь, больше ничего не делай, я тебя прошу".

Только лишь старик проговорил эти слова, дунул на него, он и оказался в том государстве — у дворца Усоньши-богатырши. Видит: вдали два богатыря, посмотрел на часы — двенадцатый час, и те два богатыря спят. Проходит заставу, видит: львы стоят у колодцев, тоже спят. По левую сторону он взял мертвой, но правую — живой воды и пошел дальше. Приходит во дворец, в нем спит Усоньша-богатырша, а рядом с ней деревья с яблоками растут. Он подошел и сорвал несколько яблок; потом посмотрел на Усоньшу-богатыршу, и очень понравилась она ему; влюбился он и поцеловал ее. И вдруг видит, что осталось ему только четверть часа быть во дворце, схватил нечаянно ее часы и портрет, а свои часы и портрет оставил, выбежал за заставу, за которой был его челн, сел в него и поехал.

А Усоньша-богатырша тем временем проснулась и закричала: „Кто такой, каков невежа был в моем царстве?" И приказала в погоню броситься и догнать его. И вот-вот догонят его, он испугался и говорит: „Ах, дедушка, что ты со мной сделал? Должен я теперь погибнуть!“ Только он эти слова проговорил, вдруг очутился опять у старика на столе. „Здравствуй, Иван-царевич! Я тебя уже давно дожидаюсь. Ну, — говорит, — расскажи, что ты, все ли достал?" — „Я все, дедушка, достал". — „Ну, — говорит, — покажи свой портрет и подай мои часы!" Он вынул портрет и часы: и портрет ее, и часы ее! Что делать? „Береги, — говорит старик, — этот портрет: в его рамке имеется самотряс-кошелек! А теперь время отправляться домой, осталось только три дня".

Взглянул Иван-царевич на старика и слезно заплакал. „О чем же ты, Иван-царевич, так сильно плачешь?" — „Ах, дедушка, как же мне не плакать? Я все достал, а братьев моих нет". — „Что же, Иван-царевич! Тебе, стало быть, желается своих братьев выручить? Они у меня!" — „Как же, — говорит, — мне не желательно, когда мы одной крови?" Пожалел его старик и приказал привести братьев. Их тут же привели. Увидали они своего брата и упали перед стариком на колени: „Дедушка, прости нас!" Старик им отвечает: „Я бы вас никогда не простил, да за брата вашего прощаю и отпускаю в свое государство".

Поблагодарили они старика, вышли из хижины. Пришли на берег моря, смотрят — корабль стоит. Увидал генерал-адмирал Ивана-царевича с братьями и забыл свою старость: бросился к ним. Разукрасили они корабль и отправились в свое государство. А Иван-царевич, может, ночи две не спал и крепким сном заснул. Братья же между собой говорят: „Что же, мы — старшие братья, мы ничего не достали, а он — младший брат, все достал и нас выручил. Отберем у него все, а ему подложим простых яблок и морской воды! " Взяли у него, у сонного, живую и мертвую воду, а ему влили морской, взяли молодильные яблоки, а ему положили простых.

Приезжают в свое государство. Генерал-адмирал выстрелил из пушки. Царю докладывают, что приехал корабль, на котором отправился генерал-адмирал. Царь сам приезжает к кораблю, увидал генерал-адмирала и всех своих трех сыновей, забыл старость свою, очень обрадовался. Приезжают во дворец, стал он у них спрашивать: „Что, дети мои, достали ли для меня что?" Иван-царевич говорит: „Всего я для вас достал: и молодильных яблок, и живой и мертвой воды!" И подает отцу воды. Отец выпил ее, и сделалась с ним рвота, и упал он в обморок от этой воды. Потребовали доктора, привели его в чувства. Иван-царевич вынимает яблоки. „Вот, — говорит, — как съедите, и сделаетесь молодым!"

Он съел — как был, так и остался стар. Старшие братья и говорят отцу: „Он все врет; мы все достали: живой и мертвой воды, и молодильных яблок! " Отец выпил их воды и сделался здрав, съел яблоки и сделался молодой, как и дети его.

Осердился он на Ивана-царевича, потребовал палача: „Вот тебе, палач, мой сын, отведи в поле, изруби его в мелкие кусочки и принеси мне меч в его крови! " Пошли они в поле, и горько Иван-царевич плачет; видит палач, что напрасно царевич погибает. Выходят они в чистое поле. Иван-царевич говорит: „Палач, не руби меня! Отрежь у меня с левой руки мизинец и помажь меч! " Палач отрезал у него мизинец и помазал меч кровью. Иван-царевич и говорит: „Палач, держи полу: я за это буду тебя благодарить! " Вынул он кошелек-самотряс и целую полу натряс ему золота. Распростился с палачом и отправился куда глаза глядят.

Приходит Иван-царевич в другое государство. Подходит к городу и видит: стережет пастух скотину. Он к пастуху: „Отдай одежду, а мою возьми себе!" Пастух говорит: „Как можно, вы надо мной смеетесь! Как можно вашу одежду на мой кафтан променять?" Но царевич снимает свое платье, отдает пастуху; а пастуший кафтан надевает. Поблагодарил пастуха и пошел в город.

Пришел он в город; идет, рассматривает, где что есть. Вот подходит к одной лавке: в ней старичок сидит, торгует. Он встал и смотрит на него. Старик спрашивает: „Кто ты такой?" Он ему отвечает: „Я не знаю откуда, не помню и родства!" А старик заметил, что он был красив и по словам неглупый, и начал его приглашать к себе жить. Детей же у этого старика, кроме дочери, не было. И остался царевич у старика. Когда он торговал, старику доход отличный был. Выстроил ему старик другую лавку и посадил одного торговать. День он торговал, два. На третий день отворил лавку, и шел полк солдат мимо, он говорит им: „Что есть в лавке, берите все себе!" Солдаты разобрали все, а он вынул кошелек-самотряс и во все ящики золота насыпал. Увидали старика купцы и спрашивают: „Где ты такого дурака себе взял?" — „А вам что же за дело?" — „Да нам со стороны жалко. Сегодня он отворил лавку, пустил солдат, и не чтоб какие от них барыши — всё разобрали дочиста". — „Хоть, — говорит, — весь товар у него разобрали задаром, а я всю жизнь не получал столько барыша, как от него". Купцы и говорят: „Постой, мы завтра раньше встанем и тоже солдат пустим!" Поутру рано встали. И вот идет полк солдат на ученье. Купцы говорят: „Солдаты, берите, что вам угодно! " Солдаты все забрали, и не осталось ничего у них: ни денег, ни товару. „Вот, — говорят, — старый, сам обанкротился и нас в банкроты произвел! "

А Усоньша-богатырша с того времени, как Иван-царевич у нее был, родила двух сыновей, и дети ее росли не по дням, а по часам. Когда им было по пяти лет, стали они учиться грамоте. Только другие товарищи смеются над ними, говорят, что у них отца нет. Это им показалось обидно. Приходят они домой, плачут слезно. Мать на них смотрит: „Дети мои, о чем вы плачете?" — „Как же нам не плакать, когда другие дети говорят, что у нас отца нет". Она вздохнула и слезно заплакала: „Есть, — говорит, — у вас отец, да далеко: за тридевять земель, в тридесятом государстве царский сын, звать Иван-царевич и прекрасен собой! "

Дети начали мать просить: „Сделай милость, мамаша, поедем разыскивать папашу". Она снарядила корабль и поехала вместе с детьми отыскивать Ивана-царевича.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Приезжает она к царю, посылает посланника и письмо: „Выдайте мне Ивана-царевича, а не выдадите, я все царство огнем пожгу, а вас самих в плен возьму". Дорогу от своего корабля до царского дворца выстлала красным сукном. Царь призывает своих детей: „Ну, дети мои милые! Кто из вас виноват перед ней, ступайте к ней". Вот старший сын Дмитрий-царевич оделся в хорошую одежду и отправился к ней. Увидали его дети: „Мамаша! Это не наш ли идет папаша? "

— „Нет, это, — говорит, — не папаша, а вашего папаши брат. Только он выдает себя за папашу и передо мною виновен". Дети и спрашивают: „Что ж прикажете с ним делать?" Она им отвечает: „Как придет, схватите и дайте ему двести пятьдесят ударов". Как только Дмитрий-царевич поравнялся с ними, они его схватили и дали двести пятьдесят ударов.

Еще Усоньша-богатырша посылает посланника и письмо: „Выдайте мне Ивана-царевича, а не выдадите, все царство огнем пожгу, всех в полон возьму". Опять царь призывает своих детей. „Кто из вас, — говорит, — виновен перед ней, ступайте к ней". Алексей-царевич надел хорошую одежду и идет к ней. Дети спрашивают: „Мамаша! Это не наш ли папаша идет?" — „Нет, — это вашего папаши брат". И этого схватили, дали двести пятьдесят ударов.

А Усоньша-богатырша снова Ивана-царевича требует. Тогда Дмитрий-царевич и Алексей-царевич падают на колени перед отцом. „Прости, — говорят, — нас, батюшка! Это наш брат все достал, а мы ничего не достали, он нас самих выручил из нужды! — „Где же мы теперь можем его взять, когда я приказал палачу изрубить его в мелкие части?" Потребовали палача. „Если ты, — говорит царь, — моего сына изрубил, целые куски подай мне сюда!" Палач падает на колени. „Я, — говорит, — вашего сына не убил, только мизинец отрезал". Царь поднимает его за руки, целует и пожаловал ему чин генерала. А сам разослал посланников по всем губерниям, по всем городам разыскивать его.

И вот приезжают посланники в тот самый город, где жил Иван-царевич. Рассказывают им, что у такого-то купца есть прекрасный человек, и у него нет пальца; только завтра свадьба будет: старик хочет его женить на своей дочери. Приходят посланники к царевичу, заметили, что на левой руке у него нет пальца, взяли его, посадили и увезли. А в городе говорят: „Непременно какой-нибудь разбойник, что-нибудь сделал и убежал".

Привозят его к отцу. Когда увидели его отец и братья, пали перед ним на колени и просят прощения. „На что ж, — говорит, я вам понадобился? То был не нужен, то вдруг понадобился!" Царь ему говорит: „Усоньша-богатырша требует тебя". Иван-царевич заплакал: „Ах, господи, боже мой, то был в беде, а что теперь будет со мной?" Тотчас принесли ему царское платье, хотели одеть. „Мне не нужно, — говорит, — вашего платья, дайте мне худой кафтан". Дали ему худой кафтан и лапти худые, он сажей обмазался, пошел. Идет к Усоньше-богатырше, а дети говорят: „Какого это пугалища царь выслал?" А она им: „Нет, дети! Это ваш папаша; разуйте, разденьте его и как можно чище вымойте!" Как он поравнялся с ними, они взяли его, разули, раздели, вымыли, она подала одежду и приказала одеть его. Когда они одели его, привели к матери. Поздравляет она его с детьми и говорит: „Вы были в моем государстве, извольте меня замуж взять!" А он этому очень рад, берет ее за руки и приводит к отцу. „Вот, — говорит, — папаша, моя нареченная супруга". И царь очень рад.

У царя, конечно, не надо было пиво варить и вино готовить — все готово, сыграли тут же свадьбу. А после свадьбы Иван-царевич братьев своих с отцом оставил: отправился он с Усоньшей-богатыршей и с детьми в ее государство.

И до сих пор живут там.

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 39. Волшебное кольцо ⠀⠀ ⠀⠀

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был старик со старухою, и был у них сын Мартынка. Всю жизнь свою занимался старик охотою, бил зверя и птицу — тем и сам кормился, и семью питал. Но пришло время — заболел старик и помер, остался Мартынка с матерью; потужили-поплакали, да делать-то нечего: мертвого назад не воротишь.

Пожили с неделю и приели весь хлеб, что в запасе был; видит старуха, что больше есть нечего, надо за денежки приниматься, — а старик-то оставил им двести рублей. Очень не хотелось ей починать кубышку, однако сколько ни крепилась, а нужно — не с голоду же помирать! Отсчитала сто рублей и говорит сыну: „Ну, Мартынка, вот тебе сто целковиков; пойди попроси у соседей лошадь, поезжай в город да закупи хлеба — авось как-нибудь зиму протянем, а весной станем работу искать!"

Мартынка выпросил телегу с лошадью и поехал в город; едет он мимо мясных лавок — шум, брань, толпа народу. Что такое? А то мясники изловили охотничью собаку, привязали к столбу и бьют ее палками, а собака рвется, визжит, огрызается… Мартынка подбежал к тем мясникам и спрашивает: „Братцы! За что вы бедного пса так бьете немилостиво?" — „Да как его, проклятого, не бить, — отвечают мясники, — когда он целую тушу говядины испортил!" — „Полно, братцы! Не бейте его, лучше продайте мне! " — „Пожалуй, купи, — говорит один мужик шутя, — давай сто рублей". Мартынка вытащил из-за пазухи сотню, отдал мясникам, а собаку отвязал и взял с собой. Пес начал к нему ластиться, хвостом так и вертит: понимает, значит, кто его от смерти спас.

Вот приезжает Мартынка домой, мать тотчас стала спрашивать: „Что купил, сынок?" — „Купил себе первое счастье". — „Что ты завираешься, какое там счастье?" — „А вот он — Журка!" И показывает ей собаку. „А больше ничего не купил?" — „Коли б деньги остались, может, и купил бы, только вся сотня за собаку пошла!" Старуха заругалась. „Нам, — говорит, — самим есть нечего; нынче последние поскрёбышки по закромам собрала да лепешку спекла, а завтра и того не будет! "

На другой день вытащила старуха еще сто рублей, отдает Мартынке и наказывает: „На, сынок! Поезжай в город, купи хлеба, а даром денег не бросай!"

Приехал Мартынка в город, стал ходить по улицам да присматриваться, и попался ему на глаза мальчишка: поймал тот мальчишка кота, зацепил веревкой за шею и давай тащить на реку.

„Постой! — закричал Мартынка. — Куда Ваську тащишь? — "Хочу его утопить, проклятого!“ — „За какую провинность? — „Со стола пирог стянул!" — „Не топи его, лучше продай мне!" — „Пожалуй, купи; давай сто рублей!" Мартынка не стал долго раздумывать, полез за пазуху, вытащил деньги и отдал мальчишке, а кота посадил в мешок и повез домой.

„Что купил, сынок?" — спрашивает его старуха. „Кота Ваську. — „А больше ничего не купил?" — „Коли б деньги остались, может, и купил бы еще что-нибудь". — „Ах ты, дурак этакий! — закричала на него старуха. — Ступай же из дому вон, ищи себе хлеба по чужим людям!"

Пошел Мартынка в соседнее село искать работы; идет дорогою, а следом за ним Журка с Ваською бегут. Навстречу ему поп: „Куда, свет, идешь?" — „Иду в батраки наниматься". — „Ступай ко мне; только я работников без ряды беру: кто у меня прослужит три года, того и так не обижу".

Мартынка согласился и без устали три лета и три зимы на попа работал; пришел срок к расплате, зовет его хозяин: „Ну, Мартынка! Иди получай за свою службу!" Привел его в амбар, показывает два полных мешка и говорит: „Какой хочешь, тот и бери! " Смотрит Мартынка — в одном мешке серебро, а в другом песок, и задумался: „Эта штука неспроста приготовлена! Пусть лучше мои труды пропадут, а уж я попытаю, возьму песок — что из того будет?" Говорит он хозяину: „Я, батюшка, выбираю себе мешок с мелким песочком! " — „Ну, свет, твоя добрая воля — бери, коли серебром брезгуешь! "

Мартынка взвалил мешок на спину и пошел искать другого места; шел-шел, шел-шел и забрел в темный, дремучий лес. Среди леса поляна, на поляне огонь горит, в огне девица сидит, да такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Говорит красная девица: „Мартын, вдовин сын! Если хочешь добыть себе счастья, избавь меня: засыпь это пламя песком, за который ты три года служил! " — „И впрямь, — подумал Мартынка, — чем таскать с собой этакую тяжесть, лучше человеку пособить. Не велико богатство — песок, этого добра везде много! " Снял мешок, развязал и давай сыпать; огонь тотчас погас, красная девица ударилась оземь, обернулась змеею, вскочила доброму молодцу на грудь и обвилась кольцом вокруг его шеи. Мартынка испугался.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

„Не бойся! — провещала ему змея. — Иди теперь за тридевять земель, в тридесятое государство — в подземельное царство: там мой батюшка царствует. Как придешь к нему на двор, будет он давать тебе много злата, и серебра, и самоцветных каменьев, ты ничего не бери, а проси у него с мизинного перста колечко. То кольцо не простое: если перекинуть его с руки на руку — тотчас двенадцать молодцев явятся, и что им ни будет приказано, всё за единую ночь сделают!"

Отправился добрый молодец в путь-дорогу; близко ли, далёко ль, скоро ли, коротко ль — подходит к тридесятому царству и видит огромный камень. Тут соскочила с его шеи змея, ударилась о сырую землю и сделалась по-прежнему красною девицей. „Ступай за мной!" — говорит красная девица и повела его под тот камень.

Долго шли они подземным ходом, вдруг забрезжил свет — все светлей да светлей, и вышли они на широкое поле, под ясное небо; на том поле великолепный дворец выстроен, а во дворце живет отец красной девицы — царь той подземельной стороны.

Входят путники в палаты белокаменные, встречает их царь ласково. „Здравствуй, — говорит, — дочь моя милая; где ты столько лет скрывалась?" — „Свет ты мой батюшка! Я бы совсем пропала, если б не этот человек: он меня от злой неминучей смерти освободил и сюда, в родные места, привел! "

— „Спасибо тебе, добрый молодец! — сказал царь. — За твою добродетель наградить тебя надо; бери себе и злата, и серебра, и каменьев самоцветных, сколько твоей душе хочется! " Отвечает ему Мартын, вдовин сын: „Ваше царское величество! Не требуется мне ни злата, ни серебра, ни каменьев самоцветных; коли хочешь жаловать, дай мне колечко со своей царской руки — с мизинного перста. Я человек холостой — стану на колечко почаще посматривать, стану про невесту раздумывать, тем свою скуку разгонять!" Царь тотчас снял кольцо, отдал Мартыну: „На, владей на здоровье, да смотри: никому про кольцо не сказывай, не то сам себя в большую беду втянешь! "

Мартын, вдовин сын, поблагодарил царя, взял кольцо да малую толику денег на дорогу и пустился обратно тем же путем, каким прежде шел. Близко ли, далёко ли, скоро ли, коротко ли — воротился на родину, разыскал свою мать-старуху, и стали они вместе жить-поживать без всякой нужды и печали.

И вот захотелось Мартынке жениться, пристал он к матери, посылает ее свахою. „Ступай, — говорит, — к самому королю, высватай за меня прекрасную королевну!" — „Эх, сынок, — отвечает старуха, — рубил бы ты дерево по себе — лучше бы вышло. А то, вишь, что выдумал! Ну, зачем я к королю пойду? Знамое дело, он осердится и меня и тебя велит казни предать!" — „Ничего, матушка, не бойся! Коли я посылаю, значит, смело иди! Какой будет ответ от короля, про то мне скажи, а без ответа домой не возвращайся!"

Собралась старуха и поплелась в королевский дворец; пришла на двор и прямо на парадную лестницу, так и идет без всякого доклада. Схватили ее часовые: „Стой, старая ведьма! Куда тебя черти несут? Здесь даже генералы не смеют ходить без доклада!" — „Ах вы, такие-сякие, — закричала старуха, — я пришла к королю с добрым делом: хочу высватать его дочь-королевну за моего сынка, а вы хватаете меня за полы!" Такой шум подняла, что и господи упаси! Король услыхал крики, выглянул в окно и велел допустить к себе старушку.

Вот вошла она в светлую государскую залу, помолилась на иконы и поклонилась королю. „Что скажешь, старушка?" — спросил король. „Да вот пришла к твоей милости не во гнев тебе сказать: есть у меня купец, у тебя товар. Купец-то — мой сынок Мартынка, пребольшой умница, а товар — твоя дочка, прекрасная королевна. Не отдашь ли ее замуж за моего Мартынку? То-то пара будет!" — „Что ты, али с ума сошла?" — закричал на нее король. „Никак нет, ваше королевское величество! Извольте ответ дать!"

Король тем же часом собрал к себе всех господ министров, и начали они судить да рядить, какой бы ответ дать старухе… И присудили так: пусть-де Мартынка за единые сутки построит богатейший дворец, и чтоб от того дворца до королевского был сделан хрустальный мост, а по обеим сторонам моста росли бы деревья с золотыми и серебряными яблоками, на тех на деревьях пели бы разные птицы, да еще пусть выстроит пятиглавый собор: было бы где венец принять, было бы где свадьбу справить. Если старухин сын все это сделает, тогда можно за него и королевну отдать: значит, больно мудрён; а если не сделает, то и старухе и ему срубить за провинность голову. С таким-то ответом и отпустили старуху.

Идет она домой — шатается, горючими слезами заливается; увидала Мартынку. „Ну, — говорит, — сказывала я тебе, сынок: не затевай лишнего, а ты все свое! Вот теперь и пропали наши бедные головушки, быть нам завтра казненными!" — „Полно, матушка, авось живы останемся; молись-ка богу да ложись почивать — утро мудренее вечера!"

Ровно в полночь встал Мартынка с постели, вышел на широкий двор, перекинул кольцо с руки на руку — и тотчас явилось перед ним двенадцать молодцев — все на одно лицо, волос в волос, голос в голос: „Что тебе понадобилось, Мартын, вдовин сын?" — „А вот что: сделайте мне к свету на этом самом месте богатейший дворец, и чтоб от моего дворца до королевского был хрустальный мост, по обеим сторонам моста росли бы деревья с золотыми и серебряными яблоками, на тех на деревьях пели бы разные птицы; да еще выстройте пятиглавый собор: было бы где венец принять, было бы где свадьбу справлять!" Отвечали двенадцать молодцев: „К утру все будет готово! Бросились они по разным местам, согнали со всех сторон мастеров и плотников и принялись за работу: все у них спорится, быстро дело делается.

Наутро проснулся Мартынка не в простой избе, а в знатных, роскошных покоях, вышел на высокое крыльцо, смотрит — все как есть готово: и дворец, и собор, и мост хрустальный, и деревья с золотыми и серебряными яблоками.

В те поры и король выступил на балкон, глянул в подзорную трубочку и диву дался: все по приказу сделано! Призывает к себе прекрасную королевну и велит к венцу снаряжаться. „Ну, — говорит — не думал я, не гадал отдавать тебя замуж за мужичьего сына, да теперь миновать того нельзя!"

И вот, пока королевна умывалась, утиралась, в дорогие уборы рядилась, Мартын, вдовин сын, вышел на широкий двор и перекинул свое колечко с руки на руку — вдруг двенадцать молодцев словно из земли выросли: „Что угодно, что надобно?" — „А вот, братцы, оденьте меня в боярский кафтан да приготовьте расписную коляску и шестерку лошадей!" — „Сейчас будет готово!"

Не успел Мартынка три раза моргнуть, а уж притащили ему кафтан, надел он кафтан — как раз впору, словно по мерке сшит. Оглянулся — у подъезда коляска стоит, в нее чудные кони запряжены — одна шерстинка серебряная, а другая золотая. Сел он в коляску и поехал в собор; там уж давно к обедне звонят, и народу привалило видимо-невидимо.

Вслед за женихом приехала и невеста со своими няньками и мамками, и король со своими министрами. Отстояли обедню, а потом как следует — взял Мартын, вдовин сын, прекрасную королевну за руку и женился на ней. Король дал за дочкою богатое приданое, наградил зятя большим чином и задал пир на весь мир.

И вот живут молодые месяц, два и три; Мартынка, что ни день, все новые дворцы строит да сады разводит. Только королевне больно не по сердцу, что выдали ее замуж не за царевича, не за королевича, а за простого мужика; стала думать, как бы его со света сжить; прикинулась такою лисою, что и на поди! Всячески за мужем ухаживает, всячески ему услуживает да все про его мудрость выспрашивает. А Мартынка крепится, ничего не сказывает.

Вот раз как-то был он у короля в гостях, вернулся домой и лег отдохнуть; тут королевна и пристала к нему, давай его целовать-миловать, ласковыми словами прельщать, и так умаслила — рассказал ей Мартынка про свое чудодейное колечко. „Ладно, — думает королевна, — теперь я с тобою разделаюсь!"

Только заснул он крепким сном, королевна хвать его за руку, сняла с мизинного пальца колечко, вышла на широкий двор и перекинула то кольцо с руки на руку. Тотчас явились перед ней двенадцать молодцев: „Что угодно, что надобно, прекрасная королевна?" — „Слушайте, ребята! Чтоб к утру не было здесь ни дворца, ни собора, ни моста хрустального, а стояла бы по-прежнему старая избушка; пусть муж мой в бедности остается, а меня унесите за тридевять земель, в тридесятое царство, в мышье государство. От одного стыда не хочу здесь жить!" — „Рады стараться, все будет исполнено!" В ту же минуту подхватило ее ветром и унесло в тридесятое царство, в мышье государство.

Утром проснулся король, вышел на балкон посмотреть в подзорную трубочку — нет ни дворца с хрустальным мостом, ни собора пятиглавого, а только стоит старая избушка. „Что бы это значило? — думает король. — Куда все девалося?" И, не мешкая, посылает своего адъютанта разузнать на месте, что такое случилось? Адъютант поскакал верхом, освидетельствовал и, воротясь назад, докладывает государю: „Ваше величество! Где был богатейший дворец, там стоит по-прежнему худая избушка, в той избушке ваш зять со своей матерью проживает, а прекрасной королевны и духу нет, и неведомо, где она нынче находится!"

Король созвал большой совет и велел осудить своего зятя: зачем-де обольстил его волшебством и сгубил прекрасную королевну. Осудили Мартынку посадить в высокий каменный столб и не давать ему ни есть, ни пить: пусть помрет с голоду. Явились каменщики, вывели столб и замуровали Мартынку наглухо, только малое окошечко для света оставили.

Сидит он, бедный, в заключении не пивши и не евши день, и другой, и третий да слезами обливается. Узнала про ту напасть собака Журка, прибежала в избушку, — а кот Васька на печи лежит, мурлыкает, — и напустилась на него ругаться: „Ах ты, подлец Васька! Только знаешь на печи лежать да потягиваться, а того не ведаешь, что хозяин наш в каменном столбу заточен! Видно, позабыл старое добро, как он сто рублей заплатил за тебя, от смерти освободил; кабы не он, давно бы тебя, проклятого, черви источили! Вставай скорей! Надо помогать ему всеми силами!"

Кот Васька соскочил с печи и вместе с Журкою побежал разыскивать хозяина; прибежал к столбу, вскарабкался наверх и влез в окошечко: „Здравствуй, хозяин! Жив ли ты?“ — „Еле жив, — отвечает Мартынка, — совсем отощал без еды, приходится помирать голодною смертию!" — „Постой, не тужи — мы тебя и накормим и напоим", — сказал Васька и через окошечко спустился на землю. „Ну, брат Журка, ведь хозяин наш с голоду помирает; как бы нам ухитриться да помочь ему?" — „Дурак ты, Васька! И этого не придумаешь? Пойдем-ка по городу, как только встретится булочник с лотком, я живо подкачусь ему под ноги и собью у него лоток с головы; тут ты смотри, не плошай — хватай поскорей калачи да булки и тащи хозяину!"

Вот вышли они на большую улицу, а навстречу им мужик с лотком; Журка бросился ему под ноги, мужик пошатнулся, выронил лоток, рассыпал все хлебы да с испугу бежать в сторону, боязно ему: вдруг собака бешеная — долго ли до беды! А кот Васька цап булку и потащил к Мартынке; отдал одну — побежал за другою, отдал другую — побежал за третьею.

Точно таким же манером напугали они мужика с кислыми щами и добыли их для своего хозяина не одну бутылочку.

После того вздумали кот Васька да собака Журка идти в тридесятое царство, в мышье государство — добывать чудодейное кольцо; дорога дальняя, много времени утечет — натаскали они Мартынке сухарей, калачей и всякой всячины на целый год и говорят: „Смотри же, хозяин, ешь-пей, да оглядывайся, чтоб хватило тебе запасов до нашего возвращения!" Попрощались и отправились в путь-дорогу.

Близко ли, далёко, скоро ли, коротко — приходят они к синему морю. Говорит Журка коту Ваське: „Я надеюсь переплыть на ту сторону, а ты как думаешь?" Отвечает Васька: „Я плавать не мастак, сразу же потону!" — „Ну, садись ко мне на спину!"

Кот Васька сел собаке на спину, уцепился когтями за шерсть, чтобы не свалиться, и поплыли они по морю; перебрались на другую сторону и пришли в тридесятое царство, в мышье государство. В том государстве не видать ни души человеческой, зато столько мышей, что и сосчитать нельзя: куда ни сунься, так стаями и ходят! Говорит Журка коту Ваське: „Ну-ка, брат, принимайся за охоту, начинай этих мышей душить-давить, а я стану загребать да в кучу складывать!"

Васька к той охоте привычен; как пошел расправляться с мышами по-своему: что ни цапнет — то и дух вон! Журка едва поспевает в кучу складывать и в неделю собрал большую скирду!

На все царство налегла кручина великая; видит мышиный царь, что в народе его недочет оказывается, что много подданных злой смерти предано, вылез из норы и взмолился перед Журкою и Ваською: „Бью челом вам, сильно-могучие богатыри! Сжальтесь над моим народишком, не губите до конца; лучше скажите, что вам надобно? Что могу, все для вас сделаю!" Отвечает ему Журка: „Стоит в твоем государстве дворец, в том дворце живет прекрасная королевна, — унесла она у нашего хозяина чудодейное колечко. Если ты не добудешь нам того колечка, то и сам пропадешь, и царство твое сгинет: все как есть опустошим!" — „Постойте, — говорит мышиный царь, — я соберу своих подданных и спрошу у них!

Тотчас собрал он мышей, и больших и малых, и стал выспрашивать: не возьмется ли кто из них пробраться во дворец к королевне и достать чудодейное кольцо? Вызвался один мышонок. „Я, — говорит, — в том дворце часто бываю; днем королевна носит кольцо на мизинном пальце, а на ночь, когда спать ложится, кладет в рот! — „Ну-ка постарайся добыть его; коли сослужишь эту службу, награжу тебя по-царски!"

Мышонок дождался ночи, пробрался во дворец и залез потихоньку в спальню; смотрит — королевна крепко спит; он вполз в постель, всунул королевне в нос свой хвостик и давай щекотать в ноздрях. Она чихнула — кольцо изо рта выскочило и упало на ковер. Мышонок прыг с кровати, схватил кольцо в зубы и отнес своему царю. А царь мышиный отдал кольцо сильно-могучим богатырям коту Ваське да собаке Журке. Они на том царю благодарствовали и стали друг с дружкою совет держать: кто лучше кольцо сбережет? Кот Васька говорит: „Давай мне, уж я ни за что не потеряю! — „Ладно, — говорит Журка, — смотри же, береги еще пуще своего глаза!“ Кот взял кольцо в рот, и пустились они в обратный путь.

Вот дошли до синего моря, Васька вскочил Журке на спину, уцепился лапами как можно крепче, а Журка в воду — и поплыл через море.

Плывут час, плывут другой; вдруг откуда ни взялся — прилетел черный ворон, пристал к Ваське и давай долбить его в голову. Бедный кот не знает, что ему и делать, как от врага оборониться. Если пустить в дело лапы — чего доброго, опрокинешься в море и на дно пойдешь, если показать ворону зубы — пожалуй, кольцо выронишь. Беда, да и только! Долго терпел он, да под конец невмоготу стало: продолбил ему ворон буйную голову до крови; озлобился Васька, стал зубами обороняться и уронил кольцо в синее море.

Черный ворон поднялся вверх и улетел в темные леса. А Журка, как скоро выплыл на берег, тотчас же про кольцо спросил. Васька стоит, голову понуривши. „Прости, — говорит, — виноват, брат, перед тобою — ведь я кольцо в море уронил!“ Напустился на него Журка: „Ах ты, олух проклятый! Счастлив твой бог, что я прежде того не узнал: я бы тебя, разиню, в море утопил! Ну, с чем мы теперь к хозяину явимся? Сейчас же полезай в воду: или кольцо добудь, или сам пропадай!" — „Что в том прибыли, коли я пропаду? Лучше давай ухитряться: как допрежде мышей ловили, так теперь станем за раками охотиться — авось на наше счастье они нам помогут кольцо найти!" Журка согласился; стали они ходить по морскому берегу, стали раков душить да в кучу складывать. Большой ворох наклали!

На ту пору вылез из моря огромный рак, захотел погулять на чистом воздухе. Журка с Васькой тут же его сцапали и ну тормошить на все стороны. „Не душите меня, сильно-могучие богатыри, я царь над всеми раками; что прикажете, то и сделаю!" — „Мы уронили кольцо в море — разыщи его и доставь, коли хочешь милости, а без этого все твое царство до конца разорим!"

Царь-рак в ту же минуту созвал своих подданных и стал про кольцо расспрашивать. Вызвался один малый рак. „Я, — говорит, — знаю, где оно находится; как только упало кольцо в синее море, тотчас подхватила его рыба-белужина и проглотила на моих глазах".

Тут все раки бросились по морю разыскивать рыбу-белужину, зацапали ее, бедную, и давай щипать клешнями; уж они ее гоняли, гоняли, просто ни на единый миг покоя не давали; рыба и туда и сюда, вертелась, вертелась и выскочила на берег. Царь-рак вылез из воды и говорит коту Ваське да собаке Журке: „Вот вам, сильномогучие богатыри, рыба-белужина, теребите ее немилостиво — она ваше кольцо проглотила! "

Журка бросился на белужину и начал ее с хвоста уписывать. „Ну, — думает, — досыта теперь наемся!“ А шельма кот знает, где скорее кольцо найти, принялся за белужье брюхо, прогрыз дыру, повытаскивал кишки и живо на кольцо напал. Схватил кольцо в зубы и давай бог ноги; что есть силы бежит, а на уме у него такая думка: „Прибегу я к хозяину, отдам ему кольцо и похвалюсь, что один все дело устроил, — будет меня хозяин и любить и жаловать больше, чем Журку!“

Тем временем Журка наелся досыта, смотрит: где же Васька? И догадался, что товарищ его себе на уме: хочет неправдой у хозяина выслужиться. „Так врешь же, плут Васька! Вот я тебя нагоню, в мелкие кусочки разорву!“

Побежал Журка в погоню; долго ли, коротко ли — нагоняет он кота Ваську и грозит ему бедой неминучею. Васька усмотрел в поле березу, вскарабкался на нее и засел на самой верхушке. „Ладно, — говорит Журка. — Всю жизнь не просидишь на дереве, когда-нибудь и слезть захочешь, а уж я ни шагу отсюда не сделаю!“

Три дня сидел кот Васька на березе, три дня караулил его Журка, глаз не спуская; проголодались оба и согласились на мировую.

Помирились и отправились вместе к своему хозяину; прибежали к столбу, Васька вскочил в окошечко и спрашивает: „Жив ли, хозяин?" — „Здравствуй, Васенька! Я уж думал, вы не воротитесь; три дня как без хлеба сижу! "

Кот подал ему чудодейное кольцо, Мартынка дождался глухой полночи, перекинул кольцо с руки на руку — и тотчас явились к нему двенадцать молодцев: „Что угодно, что надобно?" — „Поставьте, ребята, мой прежний дворец, и мост хрустальный, и собор пятиглавый и перенесите сюда мою неверную жену; чтобы к утру все было готово!“

Сказано — сделано.

Поутру проснулся король, вышел на балкон, посмотрел в подзорную трубочку и видит: где избушка стояла, там высокий опять дворец выстроен, от того дворца до королевского хрустальный мост тянется, по обеим сторонам моста растут деревья с золотыми и серебряными яблоками.

Король приказал заложить коляску и поехал разведать, впрямь ли все по-прежнему или только ему привиделось? Мартынка встречает его у ворот, берет за белые руки и ведет в свои расписные палаты. „Так и так, — докладывает, — вот что со мной королевна сделала!“

Король присудил ее казнить; по его слову королевскому взяли неверную жену, привязали за хвост к дикому жеребцу и пустили в чистое поле; жеребец полетел стрелою и размыкал ее белое тело по яругам, по крутым оврагам…

А Мартынка и теперь живет, хлеб жует.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 40. Козьма Скоробогатый ⠀⠀ ⠀⠀

Жил-проживал Кузенька один-одинёшенек в темном лесу; у него был худой домишко, да один петушок, да пять курочек.

К этому Кузеньке повадилась ходить лисичка; пошел он раз на охоту, и только из дому, а лисичка тут как тут; прибежала, заколола одну курочку, изжарила и скушала.

Воротился Кузенька, хвать — нет курочки! И думает: верно, коршун утащил.

На другой день пошел опять на охоту. Попадается ему навстречу лисичка и спрашивает: „Куда, Кузенька, идешь?" — „На охоту, лисичка! " — „Ну, прощай!" И тотчас же побежала к нему в избу, заколола курочку, изжарила и скушала.

Пришел домой Кузенька, хватился курочки — нету! Пало ему в догадку: „Уж не лисичка ли кушает моих курочек?"

Вот на третий день он крепко-накрепко заколотил у себя в избе окна и двери, а сам пустился на промысел. Откуда ни возьмись лисичка и спрашивает: „Куда идешь, Кузенька?" — „На охоту, лисичка!" Лисичка тут же и побежала к дому Кузеньки, а он поворотил да вслед за нею. Прибежала лисичка, обошла кругом избу, видит: окна и двери заколочены крепко-накрепко, как попасть в избу? Взяла да и спустилась в трубу. Тут Кузенька и поймал лисичку. „Ба, — говорит, — вот какой вор ко мне жалует! Постой-ка, сударушка, я тебя теперь живой из рук не выпущу!" Лисичка стала просить Кузеньку: „Не убивай меня! Я тебя сделаю Козьмою Скоробогатым, только изжарь для меня одну курочку с масличком пожирнее! "

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Кузенька согласился, а лисонька, накушавшись такого жирного обеда, побежала на царские заповедные луга и стала на тех заповедных лугах кататься. Бежит волк и говорит: „Эх ты, проклятая лиса! Где так жирно обтрескалась?" — „Ах, любезный волченёк-куманёк! Ведь я была у царя на пиру. Неужели тебя, куманек, не звали? А нас там было всяких разных зверей, куниц, соболей видимо-невидимо! " Волк и просит: „Лисонька, не сведешь ли и меня к царю на обед?" Лисичка обещалась и велела собрать сорок сороков серых волков и привести с собою.

Волк согнал сорок сороков серых волков, а лиса повела их к царю; как привела, сейчас же вошла в белокаменные палаты и поклонилась царю сороком сороков серых волков от Козьмы Скоробогатого. Царь весьма тому обрадовался, приказал всех волков загнать в ограду и запереть накрепко.

А лисичка бросилась к Кузеньке; прибежала, велела зажарить еще одну курочку; пообедала сытно и пустилась на заповедные луга и стала кататься по траве. Бежит медведь мимо, увидел лисоньку и говорит: „Эк ведь ты, проклятая хвостомеля, обтрескалась!" Она отвечает: „Я была у царя в гостях; нас там было всяких разных зверей, куниц, соболей видимо-невидимо! Да и теперь еще остались — пируют волки. Ты знаешь, любезный куманек, какие они объедалы! По сию пору всё обедают!“ Мишка и просит: „Лисонька, не сведешь ли и меня на царский обед?“ Лисичка согласилась и велела ему собрать сорок сороков черных медведей: „Для одного тебя царь и беспокоиться не захочет!“

Мишка собрал сорок сороков черных медведей, а лиса повела их к царю; привела и поклонилась ему сороком сороков черных медведей от Козьмы Скоробогатого. Царь тому и рад, приказал загнать их и запереть накрепко.

А лисичка отправилась к Кузеньке; прибежала и велела зажарить последнюю курочку с петушком. Кузенька не пожалел, зажарил ей последнюю курочку с петушком, лисичка скушала на здоровье, пустилась на заповедные луга и стала валяться по зеленой траве. Бегут мимо соболь с куницею и спрашивают: „Ах ты, лукавая лиса, где так жирно накушалась?“ — „Ах вы, соболь и куница! Я у царя в превеликом почете! У него нынче пир и обед для всяких зверей; я что-то переела: так много жирного поела; а что зверей на обед-то было — видимо-невидимо! Только вас там и недоставало. Вы сами знаете волков, как они завистливы, будто сроду жирного не едали, — до сих пор трескают у царя! А про косолапого мишку и говорить нечего: он до тех пор ел, что чуть дышит!“

Соболь и куница стали лису упрашивать: „Кумушка, своди ты нас к царю — мы хоть посмотрим!“ Лиса согласилась и велела им согнать к себе сорок сороков соболей и куниц.

Согнали; лиса привела их во дворец и поклонилась царю сорокой сороков соболей и куниц от Козьмы Скоробогатого. А царь не может надивиться богатству Козьмы Скоробогатого; с радостью принял он дар и приказал всех зверей перебить и снять с них шкуры.

На другой день лисичка опять прибежала к царю и говорит: „Ваше царское величество! Козьма Скоробогатый приказал тебе низко кланяться и попросить пудовку: нужно посчитать серебряные деньги. Свои-то пудовки заняты у него золотом!“ Царь тут же дал лисе пудовку.

Она прибежала к Кузеньке и велела мерить пудовкою песок, чтобы высветлить бочок… Как высветлило, она бросила в нее несколько мелких денег и понесла назад к царю. Пришла и стала сватать у него прекрасную царевну за Козьму Скоробогатого. Царь не отказал, велел Козьме приезжать.

Поехал Кузенька к царю, а лисичка забежала вперед и подрядила работников подпилить мостик. Кузенька только въехал на мостик — мостик вместе с ним и обрушился в воду. Лисичка стала кричать: „Ахти! Пропал Козьма Скоробогатый!“

Царь услышал и тотчас же послал людей спасать Козьму. Они спасли его, переодели в нарядное платье и привели к царю.

Женился он на царевне и живет у царя неделю и две. „Ну, — говорит царь, — поедем теперь, любезный зять, к тебе в гости!“ Козьме делать нечего, надо собираться. Запрягли лошадей и поехали.

А лисичка отправилась вперед. Бежала, бежала, глядит: пастухи пасут стадо овец; она спрашивает их: „Пастухи, пастухи! Чье стадо пасете?“ Пастухи отвечают: „Стадо царя Змиулана!“ Лисичка начала их учить: „Сказывайте всем, что это стадо Козьмы Скоробогатого, а не Змиулана-царя; а то едут царь Огонь да царица Маланьица; коли не скажете им, что это стадо Козьмы Скоробогатого, они всех вас, с овцами, сожгут и спалят!“ Пастухи видят, что дело неминучее — надо слушаться, и обещали всякому сказывать про Козьму Скоробогатого, как лиса учила. А лисичка пустилась вперед; видит: пастухи стерегут свиней — и спрашивает: „Пастухи, пастухи! Чье стадо пасете?“ — „Царя Змиулана!“ — „Сказывайте, что стадо это Козьмы Скоробогатого, а то едут царь Огонь и царица Маланьица: они всех вас сожгут и спалят, коли станете поминать царя Змиулана!“ Пастухи согласились.

Лиса опять побежала вперед; добегает до коровьего стада царя Змиулана, потом до конского табуна и велит пастухам сказывать, что это стада Козьмы Скоробогатого, а о царе Змиулане ничего не говорить.

Добегает лиса и до стада верблюжьего. „Пастухи, пастухи! Чье стадо пасете?“ — „Царя Змиулана!“ Лиса строго запретила им сказывать о царе Змиулане, велела говорить, что это стадо Козьмы Скоробогатого, а то теперь царь Огонь и царица Маланьица сожгут и спалят их…

Лисонька опять побежала вперед, прибегает в царство самого царя Змиулана и прямо в белокаменные палаты. „Что скажешь, лисонька?“ — „Ну, царь Змиулан, надо скорее прятаться! Едет грозный царь Огонь и царица Маланьица — все жгут и палят… Стада твои с пастухами сожгли — сначала овечье, потом свиное, а тут коровье и конское. Я не стала мешкать, пустилась к тебе сказать и чуть от дыма не задохнулась!"

Царь Змиулан закручинился-запечалился: „Ах, лисонька, куда же я подеваюсь?" — „Есть в твоем саду старый заповедный дуб — середина вся повыгнила; беги и схоронись в дупло, пока они мимо не проедут!" Царь Змиулан вмиг собрался и по сказанному, как по писаному, сделал так, как лиса научила.

А Козьма Скоробогатый едет себе да едет с женою и тестем. Доезжают они до стада овечьего. Молодая царица и спрашивает: „Пастушки, пастушки, чье стадо пасете?" — „Козьмы Скоробогатого“, — отвечают пастухи. Царь тому и рад: „Ну, любезный зять, много же у тебя овец!“

Едут они дальше, доезжают до стада свиного: „Пастушки, пастушки, — спрашивает молодая царевна, — чье стадо пасете?" — „Козьмы Скоробогатого!“ — „Ну, любезный зять, много же у тебя свиней!"

Едут они все дальше и дальше; тут пасется стадо коров, там конское, а там верблюжье. Спросят у пастухов: „Чье стадо пасете?" — они знай отвечают одно: „Козьмы Скоробогатого“.

Вот приехали к царскому дворцу, лисонька встречает и вводит их в палаты белокаменные. Царь вошел и задавился: столь хорошо убрано! И давай пировать, пить-есть и веселиться!

Живут они день, живут и неделю. „Ну, Кузенька, — говорит лисонька, — перестань гулять, надо дело сделать. Ступай с тестем в зеленый сад, в том саду стоит старый дуб, а в том дубе сидит царь Змиулан — от вас спрятался. Расстреляйте дерево на мелкие части!“

Тогда Кузенька по сказанному, как по писаному, пошел вместе с тестем в зеленый сад, и стали они в тот дуб стрелять и убили царя Змиулана до смерти!

А Козьма Скоробогатый воцарился в том государстве и стал с царевною жить-поживать да добра наживать; и теперь живут — хлеб жуют…

Лисоньку же всякий день угощали курочками, и она до тех пор у них гостила, пока всех кур не передавила.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 41. Сивка-бурка ⠀⠀ ⠀⠀

Было у отца три сына: два умных, а третий — дурак. Пришло время, стал отец помирать и говорит: „Вот, сыны, как я помру, вы по одному три ночи приходите на мою могилу". И умер. Ну, конечно, сыновья обязаны выполнить отцовский приказ. Стали они конаться, и выпало: в первую ночь идти на могилу старшему брату, во вторую — среднему, в третью — младшему, Иванушке.

Приходит первая ночь. Старший брат и говорит: „Ваня, иди за меня ночуй!" Ваня взял лыка пучок, конопли, кленовое полено, соломы беремя и пошел.

Приходит на могилу, сел; кочедык в руке — плести лапти не плетет, а кочедыком постукивает. Вот приходит полночь, могила вдруг задрожала, а из могилы человеческий голос: „Кто на могиле?" — „Я на могиле". — „Ты, дурак?" — „Я, дурак". — „Вот от меня тебе награда. Ходит в заповедных лугах свинка — золотая щетинка. Твоя будет!" — „Спасибо, батюшка!"

Рассвело; приходит Ваня домой, братья встречают: „Ванюшка-то, Ванюшка-то — живой!"

Приходит вторая ночь. Среднему брату надо идти. Средний брат и говорит: „Ваня, иди за меня ночуй!" — „Ладно!"

Взял он лыка пучок, конопли, кленовое полено, соломы беремя и пошел. Приходит на могилу, сел; плести лапти не плетет, а кочедыком постукивает. Приходит полночь. Могила вдруг задрожала, а из могилы человеческий голос: „Кто на могиле?" — „Я на могиле!" — „Ты, дурак?" — „Я, дурак". — „Вот от меня тебе награда: ходит в заповедных лугах бык золоторогий. Будет твой!" — „Спасибо, батюшка!"

Настало утро. Идет Иванушка домой, братья его встречают: „Дурак, дурак! Живой идет!" Удивляются.

Приходит третья ночь. Ваня говорит: „Ну, я за вас ночевал. Идите вы хоть оба за меня". А они: „Теперь как хочешь, мы свою очередь отбыли!"

Ну, он взял лыка пучок, конопли, кленовое полено, соломы беремя и пошел.

Пришел, сел на могилу: плести лапти не плетет, а кочедыком постукивает. Вот полночь пришла, могила задрожала, а из могилы человеческий голос: „Кто на могиле?" — „Я на могиле." — „Ты, дурак?" — „Я, дурак". — „В заповедных лугах ходит Сивка-бурка, вещая каурка. Пусть она будет твоей!" — „Спасибо, батюшка!"

Наступило утро; идет Ваня домой, а братья встречают его, удивляются: „Смотри-ка, смотри-ка, дурак идет!"

Старшие братья были женатые, Ваня же — холостой. А у царя была дочь, пришло время ее замуж выдавать. Вот царь построил дом в двенадцать венцов, посадил дочь наверху и сказал: „Кто до моей дочери на коне доскачет, тот будет ей жених".

Собрался весь народ. Пошли братья глядеть. Дурак говорит: „Возьмите меня!" Они начали его всякими словами ругать, а он: „Все равно я там буду!" — „Приди-ка! Мы тебя побьем!"

Ушли они. Он вышел в задние ворота и свистнул-гаркнул: „Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!" Сивка-бурка бежит — земля дрожит. Прилетела. Он в левое ухо влез: напился, наелся, в правое — нарядился. И такой стал молодец — ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать! И поехал; братьев своих быстро догнал — как хлестнет их плетью!

Подъезжает к тому дому; Сивка-бурка скакнула — на шесть венцов сразу же, однако шесть венцов еще осталось. Он тут же умчался, превратился в прежнего Иванушку, отпустил Сивку-бурку, вернулся домой и залез на печь. Приезжают братья и рассказывают: „Какого мы молодца видели!" — „Не я ли то, братцы, был?" — „Э-э-э, не ты ли? Вот побьем сейчас!"

Прошло время, царь опять собирает народ. Пошли и братья; Иванушка просится: „Возьмите меня, братцы! Я погляжу, что за царская дочь!" — „Куда тебе!" — „Ну, ладно". И они ушли.

Он вышел в задние ворота, свистнул-гаркнул — Сивка-бурка и катит, лишь земля гудит. Подлетела, он в левое ухо влез: наелся, напился, в правое — нарядился. Такой стал молодец — ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать! Поехал; обгоняет весь народ, катит — вся земля дрожит! Догнал братьев — хлестнул плетью. Подъехал к тому дому, Сивка-бурка скакнула — три венца до дочери царя осталось! Он быстро вернулся, отпустил коня, прибежал домой и лежит на печи. Вернулись братья и рассказывают: „Вот это молодец! Сроду не видали!" — „Не я ли, братцы?" Обругали они его.

Прошло время, царь опять собирает народ. И опять братья пошли: „Айда, поглядим! Может, приедет тот молодец… А Иванушка просится: „И я поеду смотреть! ” — „Куда тебе, урод! — „Все равно там буду!" — „Приди только! Побьем!" И ушли.

А он вышел в задние ворота и свистнул-гаркнул: „Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!"

Сивка-бурка катит, лишь земля гудит. Прилетела — он в левое ухо влез: напился, наелся, в правое — нарядился. И такой стал молодец — ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать. И поехал, братьев опять по разу плетью хлестнул… Подъехал он к тому дому; Сивка-бурка как скакнула, так на все двенадцать венцов! Дочь царя Иванушке именным кольцом лоб заклеймила, поцеловала его и отдала кольцо.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Он быстро вернулся, Сивку-бурку отпустил, кольцо завернул в лохмотья, лоб перевязал полотенцем и забрался на печь. Приходят братья и рассказывают: „Э-э-э, ну и молодец! Достал все же. Теперь свадьба будет".

Он говорит с печи: „Не я ли это, братцы?" — „Э-э-э, не ты ли! А что со лбом?" — „С печки упал". — „Ну вот — с печи упал!" И обругали его.

Настала ночь, а Ване интересно посмотреть кольцо. Развернул лохмотья — в избе так все и засияло. „Дурак, не порти спички! — „Я и не порчу!"

На другой день царь собирает генералов, чтобы среди них найти того молодца. Собрал и никак не находит. Собрал тогда купцов и тоже не находит. Собрал мужиков и среди них нет! Приходит Иванушка во дворец. Дочь царя увидела у него кольцо именное и клеймо на лбу, подошла, взяла его за руку и повела к отцу: „Вот, папаша, мой суженый-ряженый!“

Рассердился царь, да делать нечего. Построили им избенку сзади дворца и живут они в ней. Так прошел год. И вот услышал царь что в заповедных лугах ходит свинка — золотая щетинка. Захотелось ему иметь ее. А у него были еще зятья. Говорит он им: „Поезжайте поймайте ее!“

Они уехали. Приходит жена Вани в избушку. „Что у папаши новенького?” — спрашивает он. „Да вот свинка — золотая щетинка ходит в заповедных лугах. Собрались все зятья и поехали ее ловить". — „И я поеду! Попроси у отца какую-нибудь лошаденку, поеду погляжу свинку — золотую щетинку!" Она приходит к отцу — „Папаша, дай лошадь: Ваня тоже хочет поехать! " — „Возьми позади двора! "

А позади двора — кляча; сел Ваня на нее задом наперед, выехал за город, дернул ее за хвост — и кожа слетела: „Сороки-вороны! Вот вам от царя жалованье, от меня обед! " Свистнул-гаркнул — „Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой! "

Сивка-бурка катит, лишь земля гудит. Прилетела, он в левое ухо влез — напился, наелся, в правое — нарядился. И такой стал молодец — ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! И поехал. Зятьёв обогнал — они его и не видели… В заповедные луга приехал расставил белый шатер и лежит в нем, как генерал какой-нибудь И они заехали в эти заповедные луга. А свинка — золотая щетинка мелькнула, как птица, — и нет ее.

Вот едут они и увидели шатер а в нем человека: „Что за человек? Может, знает, где свинка — золотая щетинка!" — „Здравствуйте!" — „Здравствуйте!" — „Далеко ли ездили?" — „Да вот царь дал наказ поймать свинку — золотую щетинку, а мы не только поймать — и не видели ее как следует! " — „Чего не пожалеете? Я ее вам поймаю!" — „Да, батюшка, ничего не пожалеем!" — „Я с вас дорого не возьму — у каждого из спины по ремню в палец или в два шириной!" И вырезал у них из спины по ремню. Потом поманил свинку, она подошла к нему, он взял ее и отдал зятьям, а сам их обогнал и дома опять полеживает дурачком. Пришла жена. Он: „Что?" — „Да что, привели зятья свинку… А мы тут, несчастные, живем!" — „Обожди, и у наших ворот праздник будет! " — „И как он придет-то к нам на задворки? У нас не будет праздника!" — „Будет!"

Прошло время. Царь опять услыхал: ходит бык — золотые рога в заповедных лугах. Собрал он зятьев: „Ну, слуги мои верные, слышал я, что бык ходит златорогий в заповедных лугах! Нельзя ли поймать его?“ — „Да что ж? Поймали же свинку!“ И поехали.

Приходит жена Вани домой. Он: „Что у папаши нового?" — „Уехали быка златорогого ловить!" — „Иди попроси лошаденку". Она приходит: „Папаша, Ваня тоже хочет поехать в заповедные луга поглядеть на быка". — „А есть кляча на заднем дворе, пусть берет! "

Она пошла, взяла, насилу доставила. Он сел на нее задом наперед, за хвост держится. Она глядит: „Эх, милый мой, и садиться не можешь как следует! "

А он выехал за город, дернул клячу за хвост — кожа слетела: „Сороки-вороны, вот вам от царя жалованье, от меня обед!" И свистнул-гаркнул: „Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой! "

Сивка-бурка катит, только земля гудит… Прилетела. Он залез в левое ухо — напился, наелся, в правое — нарядился. И стал такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать! Поехал и опять зятьев обогнал — они его и не видели.

Приехал в заповедные луга, расставил белый шатер и лежит-полёживает. И они заехали в заповедные луга. А бык только рожками им мелькнул. Они: „Разве его поймаешь!"

Едут, увидели шатер: „Подъедем, не тот ли молодец опять?" — „Здравствуйте!" — „Здравствуйте. Что здесь делаете?" — „Да ездим вот, быка золоторогого ловим!" — „Чего не пожалеете? Я поймаю…“ — „Батюшка, что хочешь возьми, ничего не пожалеем!" — „Я с вас немного возьму: у каждого с правой ноги по мизинцу отрежу, и всё".

Согласились они, он отрезал по мизинцу и завернул в платок. Потом поманил быка, тот подбежал; он поймал его и отдал им. А сам опять обогнал их, приехал домой и полеживает на печи. А жена пошла во дворец: там — пированье, боже мой! Она наплакалась и идет назад: „Там пируют, а у нас что?" А он опять ей: „Погоди, и у наших ворот праздник будет! " — „Откуда он придет?" — „Придет! "

Прошло опять время, и услышал царь, что ходит в заповедных лугах Сивка-бурка. Собрал зятьев (а Ваню и не зовет) и говорит: „Ну, зятья мои верные, я слышал, что в заповедных лугах ходит Сивка-бурка, вещая каурка. Не постараетесь, не поймаете — и не приезжайте назад! " — „Поедем. Поймали же свинку — золотую щетинку и быка золоторогого! " Собрались, поехали.

Приходит жена к Ванюшке. Он спрашивает: „Что новенького у папаши?" — „Да что, уехали Сивку-бурку ловить!" — „Ну, поди и попроси лошаденку для меня". Она пошла и попросила. Царь опять дал клячу. Он сел, выехал за город, дернул ее за хвост — шкура и слетела. „Сороки вороны! Вот вам от царя жалованье, от меня обед!" Свистнул-гаркнул: „Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой! " Сивка-бурка катит — земля гудит. Прилетела, он в левое ухо влез — напился, наелся, в правое — нарядился. И стал такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать! И поехал. Обогнал их, приехал в заповедные луга, отпустил Сивку-бурку, расставил белый шатер и лежит-полеживает. Вот и зятья заехали в заповедные луга, а Сивка-бурка только мелькнула гривой — и нет ее. „Да разве поймаешь ее! — говорят они. И увидели опять шатер: „Давай подъедем, не тот ли молодец?" — „Здравствуйте!" — „Здравствуйте!" — „Далеко ли ездили?" — „Да ездили — тут Сивка-бурка ходит, и царь послал ее поймать. Да разве поймаешь!" — „Чего не пожалеете, если вам поймаю ее?" — „Да ничего не пожалеем!" — „Ладно, я с вас дорого не возьму: у каждого с правой руки по мизинцу! "

Они согласились. Он поймал им Сивку-бурку, отдал, они ее увели. А ему пришлось пешком идти.

Пришел домой. И жена приходит. Он спрашивает: „Ну, что у папаши?" — „Да привели Сивку-бурку. Пируют — боже мой!" — „Айда посмотрим, как пируют".

Приходят. Жена прошла вперед: „Папаша, мы пришли с Ваней (первый раз, а то и не ходили). Ну, конечно, царь ему подал рюмку. А он опрашивает: „Папаша, а что зятья в перчатках сидят за столом? В помещении, — говорит, — тепло". — „А это, — царь говорит, — их воля. Как желают, так пусть и сидят! " — „А ты заставь их снять перчатки! " Царь засмеялся, полюбопытствовал: „Снимите, — говорит, — он как глупый! " Сняли они перчатки — мизинцев нет. А Ваня и вынимает их; как приставит, так и прирастают: „Вот это за Сивку-бурку".

Царь ему вторую рюмку подает. Вот он выпил и говорит: „А ну-ка, папаша, повели им разуться — сапоги снять с правых ног! — „А ну-ка, зятья, разуйтесь!" Смотрит сам: „Так, нет мизинцев! А Ваня достал мизинцы, приставил — приросли. „А это, — говорит, — за быка золоторогого! " Тогда царь ему третью рюмку наливает, Ваня выпил и говорит: „Вели им заворотить на спине рубашки!“ Царь тут уж весело говорит: „А ну-ка, заворотите!" Завернули они рубашки, а на спинах — полосы. Ваня достал платок, развернул его, а в нем ремни из кожи лежат. Он приложил их к спинам зятьев — они и приросли. „А вот это, — говорит, — за свинку — золотую щетинку!"

Понял все царь и говорит: „Ага, видно этот человек и ловил это все!" А Ваня вышел на крыльцо, как засвистел, загаркал: „Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!"

А она была заперта на двенадцать замков, чтоб не убежала. Разбила все и встала перед ним. Он в левое ухо влез — напился, наелся, в правое — нарядился. И такой стал молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать! Вошел он во дворец и говорит: „Вот теперь я царский зять!"

Царь тех зятьев прогнал, а ему отдал полцарства. И зажил Ваня с женой счастливо.

И сейчас живут. Я недавно у них был, мед-пиво пил, видел, что живут великолепно.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 42. Про Емелю-дурака ⠀⠀ ⠀⠀

В одной небольшой деревушке жили три брата: Семен, Василий и третий — Емеля-дурак. Старшие братья были женаты и занимались торговлей, а Емеля-дурак все лежал на печи, перегребал сажу и спал по несколько суток непробудным сном.

И вот однажды братья решили ехать в столичный город для покупки товаров. Емелю разбудили, стащили с печи и говорят ему: „Мы, Емеля, уезжаем в столичный город за разными товарами, а ты живи с невестками хорошо, слушайся их, если они тебя попросят в чем-нибудь им помочь. Если ты будешь их слушать, то мы за это тебе привезем из города красный кафтан, красную шапку и красную подпояску. А кроме того — еще много гостинцев". А Емеле всего пуще нравилась красная одежда; он обрадовался таким нарядам и от радости захлопал в ладоши: „Все, братцы, будет сделано для ваших жен, если только купите такие наряды!" Сам опять залез на печь и тут же заснул непробудным сном. А братья попрощались со своими женами и отправились в столичный город.

Вот Емеля спит сутки, спит другие, а на третьи сутки невестки его будят: „Вставай, Емеля, с печи, уж, наверное, выспался, ведь спишь трое суток. Сходи за водой на реку!" А он им отвечает: „Не приставайте ко мне, я спать очень хочу. И сами не барыни, сходите по воду!" — „Ты ведь давал слово братьям, что будешь слушаться нас! А сам отказываешься. В таком случае мы напишем братьям, чтоб они не покупали тебе ни красного кафтана, ни красной шапки, ни красной подпояски, ни гостинцев".

Тогда Емеля быстро соскакивает с печи, надевает опорки и худой кафтан, весь замазанный сажей (а шапку он никогда не носил), взял ведра и пошел на реку.

И вот, когда он набрал воды в проруби и хотел уже идти, увидел, как вдруг из проруби появилась щука. Он и подумал: „Хороший пирог испекут мне невестки!" Поставил ведра и схватил щуку; но щука вдруг заговорила человеческим голосом. Емеля хоть был дурак, но знал, что рыба не говорит человеческим голосом, и очень испугался. А щука ему сказала: „Отпусти ты меня в воду на свободу! Я тебе со временем пригожусь, буду исполнять все твои приказания. Ты только скажи: „По щучьему веленью, а по моему прошенью" — и все для тебя будет".

И Емеля отпустил ее. Отпустил и думает: „А может, она меня обманула?" Подошел он к ведрам и громким голосом крикнул: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, ведра, идите в гору сами, да не пролейте ни одной капли воды!" И не успел он докончить своего последнего слова, как ведра пошли.

Народ увидел и удивился такому чуду: „Сколько мы прожили на свете, не только видать, даже слыхать не пришлось, чтоб ведра ходили сами, а у этого дурака Емели идут сами, а он идет сзади и посмеивается!"

Когда ведра пришли в дом, то и невестки удивились такому чуду, а он скорёхонько забрался на печь и заснул богатырским сном.

Прошло довольно много времени, у них кончился запас колотых дров, а невестки задумали печь блины. Будят Емелю: „Емеля, а Емеля!" А он отвечает: „Не приставайте ко мне… Я спать хочу!" — „Иди наколи дров и принеси в избу. Мы хотим блины печь и тебя накормим самыми масляными". — „И сами не барыни — сходите, наколете и принесёте!" — „А если мы только наколем дрова, наносим сами, то тебе ни одного блина не дадим!"

Но Емеля очень любил блины. Взял он топор и пошел на двор. Колол, колол, да и подумал: „Что я колю, дурак, пусть колет щука“. И сказал про себя тихим голосом: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, топор, коли дрова, а дрова, летите сами в избу". И вот топор в один момент весь запас дров переколол; вдруг отворилась дверь и в избу влетела огромная связка дров. Невестки так и ахнули: „Что это у нас сделалось с Емелей, он прямо творит какие-то чудеса!" А он вошел в избу и залез на печь. Невестки растопили печь, напекли блинов, сели за стол, едят. А его будили, будили, так и не разбудили.

Спустя некоторое время у них весь запас дров кончился, нужно ехать в лес. Начали его будить снова: „Емеля, встань, проснись, — уж, наверное, выспался! Хоть бы ты вымыл свою страшную морду — ты посмотри, до чего измазался!" — „Умывайтесь сами, если вам нужно! А мне и так хорошо…" — „Поезжай в лес за дровами, у нас дров нет!" — „Съездите и сами — не барыни. Дрова вам принес, а блинами не кормили меня!" — „Мы же тебя будили, будили, а ты даже голоса не подаешь! Не мы виноваты, а ты сам виноват. Почему не слезал?" — „Мне на печке тепло… А вы бы взяли и положили мне блинка хотя бы три. Я бы когда пробудился, их бы и съел". — „Ты все нам перечишь, не слушаешься нас! Надо написать братьям, чтобы они тебе не покупали никаких красных нарядов и гостинцев!"

Тогда Емеля испугался, надевает свой худой кафтан, берет топор, выходит во двор, заворачивает сани и берет в руки дубину. А невестки вышли смотреть: „А почему ты лошадь не запрягаешь? Как же ты поедешь без лошади?" — „А зачем бедную лошадку мучить! Я и без лошади съезжу". — „Ты хоть бы на голову шапку надел или что-нибудь повязал! А то ведь мороз, обморозишь уши". — „Если будут мои уши зябнуть, то я волосами загорожу их! " И сам сказал тихим голосом: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, поезжайте сами, сани, в лес да летите быстрее всякой птицы". И не успел Емеля окончить последних слов, как ворота распахнулись и сани быстрее птицы полетели по направлению к лесу. А Емеля сидит, подняв дубину кверху, и, что ни есть голоса, напевает дурацкие песни. А волосы его стоят дыбом.

Лес был за городом. И вот приходится ему проезжать через город. А городская публика не успевает убегать с дороги: интересовались — едет какой-то молодец без лошади, в одних санях! Кто хватался за его сани, того он бил дубиной — по чему попадет. Вот он город проскакал и много народу помял и многих своей дубиной поколотил. Приехал в лес и громким голосом крикнул: „По щучьему веленью, по моему прошенью, топор, руби дрова сам, а дрова, летите в сани сами!"

И чуть только он успел окончить свою речь, как уж у него был полный воз дров, и увязан крепко. Тогда он сел на воз и поехал снова через этот город. А улицы так и запрудились народом. И все рассуждают о молодце, что проехал в одних санях без лошади. На обратном пути, когда проезжал Емеля с возом дров, то еще больше подавил людей и еще больше поколотил дубиной, чем в первый раз. Приехал домой, залез на печь, а невестки так и ахнули: „Что это у нас сделалось с Емелей, он прямо какие-то чудеса творит: у него и ведра сами ходят, и дрова сами в избу летят, и сани без лошади ездят! Нам с ним несдобровать. Наверно, он много народу помял в городе, и нас с ним посадят в темницу!”

И решили больше его никуда не посылать. А Емеля спит себе спокойно на печи, когда же пробудится, перегребает в трубе сажу и снова засыпает.

Донесся о Емеле слух до царя, что есть такой человек, у которого сани ездят сами и что очень много народу в городе он подавил. Призывает царь верного слугу и приказывает ему: „Иди и разыщи ты мне этого молодца и привези лично ко мне! ”

Царский слуга отправляется на розыски по разным городам, и селам, и деревням и везде и всюду получает один и тот же ответ: „Слыхать слыхали о таком молодце, но где он живет, не знаем”. Вот, наконец, попадает он в тот город, где Емеля придавил много народу. А этот город от емелиной деревни находится в семи верстах, и как раз на разговор попал один человек из емелиной деревни и сказал ему, что такой молодец живет в его деревне, — это Емеля-дурак. Тогда царский слуга приходит в емелину деревню, заходит к сельскому старосте и говорит ему: „Идем возьмем мы этого молодца, который столь много народу подавил”.

Когда царский слуга и староста пришли в дом Емели, то очень перепугались невестки: „Пропали мы! Этот дурак не только себя загубил, но и нас". А царский слуга спрашивает невесток: „Где у вас находится Емеля?" — „Вон на печи спит". Тогда царский слуга закричал громким голосом на Емелю: „Емеля, слезай с печи!" — „Это зачем? Мне и на печке тепло. Не приставайте ко мне, я спать хочу!"

И снова захрапел крепким сном. Но царский слуга вместе со старостой захотели его стащить с печи силой. Когда Емеля почувствовал, что его стащили с печи, то закричал во всю свою дурную глотку громким голосом: „По щучьему веленью, а по емелиному прошенью, явись, дубинка, и угости царского слугу и нашего старосту хорошенько!”

И вдруг дубинка явилась — как начала бить беспощадно и старосту, и царского слугу! Они едва живые выбрались из этой избы. Видит царский слуга, что Емелю взять нет никакой возможности, отправился к царю и рассказал ему все подробно: „Вы посмотрите, ваше царское величество, как все мое тело избито. И поднял свою рубашку, а тело его было как чугунное, черное, все в ссадинах. Тогда царь призывает другого слугу и говорит: „Один разыскал, а ты иди и приведи. А если не приведешь, то я с тебя голову сниму, а приведешь — щедро награжу!"

Другой царский слуга расспросил первого, где Емеля живет. Тот ему все рассказал. Он нанял тройку лошадей и поехал к Емеле. Когда приехал в емелину деревню, то обратился к старосте: „Укажи мне, где живет Емеля, и помоги мне его взять". Староста боится прогневать и царского слугу — нельзя, накажет, а емелиных побоев боится еще пуще. Он все рассказал ему подробно и сказал, что насильно Емелю взять нельзя. Тогда царский слуга и говорит. „Так как же его нам взять?" Староста говорит: „Он очень любит гостинцы: конфеты и пряники".

Набрал царский слуга гостинцев, приходит в дом к Емеле и начал будить его: „Емеля, слезай с печи, тебе вот царь прислал много гостинцев". Когда Емеля услыхал это, обрадовался и сказал: „Давай, я и на печке их съем — зачем мне слезать? А потом и отдохну". А царский слуга и говорит ему: „Ты гостинцы съешь, а поедешь ли к царю в гости? Он тебе в гости велел приехать. — „Почему не съездить? Я кататься люблю". А невестки сказали царскому слуге: „Лучше отдайте ему на печь, что намерены отдать. И если он обещал приехать к царю, то он не обманет, приедет".

И вот подали ему гостинцы, он их съел. Царский слуга говорит: „Ну, наелся гостинцев, теперь поедем к царю". Емеля ему в ответ: „Ты поезжай, царский слуга… Я тебя догоню: не обману, приеду", — сам лег и на всю избу захрапел.

А царский слуга еще раз переспросил невесток, верно ли, если он что обещает, то после делает? Те, конечно, подтвердили, что действительно он никогда не обманывает. Царский слуга уехал, а Емеля спит себе преспокойно на печи. А пробудится — семечки пощелкает, потом снова засыпает.

И вот прошло довольно много времени, а Емеля и не думает к царю ехать. Тогда невестки начали Емелю будить и ругать: „Ты, Емеля, вставай, довольно тебе спать!" Он им отвечает: „Не приставайте ко мне, я очень спать хочу!" — „Но ведь ты обещал ехать к царю! Гостинцы ел, а сам спишь и не едешь". — „Ну ладно, сейчас поеду… Подайте-ка мне мой кафтан, а то, пожалуй, озябну". — „И сам возьмешь, ведь не на печи ты поедешь! Слезай с печи да бери". — „Нет, на санях озябну; я на печке буду полеживать, а сверху кафтан!"

Но невестки ему говорят: „Что ты, дурак, думаешь и делаешь? Где слыхано, чтобы люди ездили на печи!" — „То люди, а то я! Я поеду".

И он соскочил с печи, из-под лавки достал свой кафтанишко, залез опять на печь, укрылся и громким голосом сказал: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, печь, поезжай прямо к царю во дворец!"

И печь затрещала и вдруг вылетела на волю. И быстрее всякой птицы понеслась к царю. А он во все горло напевает песенки и полеживает. Потом заснул.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

И только въехал царский слуга во двор царя, как влетает и Емеля-дурак на своей печи. Слуга увидел, что он приехал, и побежал докладывать царю. Заинтересовало такое прибытие не только царя, но и всю его свиту и все его семейство. Все вышли смотреть на Емелю, а он сидит на печи и разинул рот. И вышла царская дочь. Когда Емеля увидал такую красавицу, то очень она ему понравилась, и он сказал про себя тихим голосом: „По щучьему велению, по моему прошению, влюбись, красавица, в меня". А царь ему приказывает слезать с печи; Емеля отвечает: „Это зачем? Мне и на печи тепло, я вас всех и с печи вижу… Что нужно, говори!" Царь ему тогда строгим голосом сказал: „Зачем ты много народа примял, когда ездил в санях?" — „А что они не сворачивают? И ты бы стоял разинув рот, и тебя бы задавил!"

Царь очень рассердился на эти слова и приказал Емелю стащить с печи. А Емеля, как увидел царскую стражу, громким голосом сказал: „По щучьему веленью, по моему прошенью, печь, лети на свое место обратно!" И не успел он окончить последних слов, как печь с быстротою молнии вылетела из царского дворца. А ворота отворились сами…

Приехал домой, невестки спрашивают его: „Ну что, был у царя?" — „Конечно, был. Не в лес же я ездил!" — „Ты, Емеля, творишь у нас какие-то чудеса! Почему у тебя все двигается: и сани ездят сами, и печь сама летает? А почему у людей этого нет? " — „Нет и не будет. А меня все слушается!"

И заснул крепким сном. А между тем царевна стала тосковать по Емеле так, что ей без него уж стал и не мил божий свет. И стала просить своего отца с матерью, чтобы он призвал этого молодого человека и отдал ее замуж за него. Царь удивился такой странной просьбе дочери и сильно разгневался на нее. Но она говорит: „Я больше жить не могу на белом свете, на меня напала какая-то сильная тоска — отдай меня за него замуж!"

Царь видит, что дочь не поддается на уговоры, не слушаем отца и матери, решил призвать этого дурака Емелю. И посылаем третьего слугу: "Иди и привези его ко мне, но не на печи!"

И вот царский слуга приезжает в емелину деревню. Так как рассказали ему, что Емеля любит гостинцы, то он набрал множество самых разных гостинцев. По приходу разбудил Емелю и говорит: „Слезай, Емеля, с печи и ешь гостинцы". А он ему и говорит: „Давай, я и на печи гостинцы съем!" — „У тебя уж, наверное, пролежни на боках — ты все лежишь на печи! Я хочу, чтоб ты сидел около меня, и я тебя буду угощать, как барина".

Тогда Емеля слезает с печи и надевает свой кафтан. Он очень боялся простуды. А кафтан — только что было название „кафтан" — висела заплата на заплате, весь был рваный. И вот царский слуга начинает его угощать. А Емеля скоро наелся гостинцев и уснул за столом на лавке. Тогда царский слуга приказал Емелю положить в экипаж свой и так, сонного, привез во дворец. Когда царь узнал, что Емеля прибыл, приказал выкатить сорокаведерную бочку и посадить в эту бочку царевну и Емелю-дурака. Когда посадили, бочку засмолили и опустили в море. А Емеля и в бочке спим непробудным сном. На третьи сутки стала его будить прекрасная царевна: „Емеля, а Емеля! Встань, проснись!" — „Не приставай ко мне. Я спать хочу! "

Она горько заплакала из-за того, что он на нее не обращает никакого внимания. Когда он увидел ее горькие слезы, то сжалился над ней и спрашивает: „О чем ты плачешь?" — „Как мне не плакать? Мы ведь брошены в море и сидим в бочке". Тогда Емеля сказал: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, бочка, вылети на берег и рассыпься на мелкие части! "

И их моментально волной морской выкинуло на берег, и бочка рассыпалась; и этот остров так был хорош, что прекрасная царевна ходила по нему и не могла налюбоваться его красотой до самой поздней ночи.

Когда пришла к тому месту, где оставила Емелю, видит: он, накрывшись кафтаном, спит непробудным сном. Стала она его будить: „Емеля, а Емеля! Встань, проснись!" — „Не приставай ко мне! Я спать хочу". — „И я хочу спать. Да под открытым небом ночью озябнешь…" — „Я кафтаном укрылся”. — „А я-то чем?" — „А мне-то какое дело?"

Тогда царевна очень горько заплакала из-за того, что он на нее не обращает никакого внимания, а она его любит от всей души. Когда он увидел, что царевна плачет, то спросил ее: „Чего тебе надо?" — „Да хотя бы нам какой-нибудь сделать шалаш, а то ведь дождем замочит". Тогда он крикнул громким голосом: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, явись такой дворец, какого еще на всем свете нет!"

И только чуть успел окончить последние слова, как на этом красивом острове появился мраморный и очень красивый дворец — такой, какого нет и не было ни в одном столичном городе! Царевна берет под руки Емелю и подходит к этому дворцу. А придворные их встречают, и широко ворота и двери им отворяют, и отдают земной поклон до сырой земли…

Когда они вошли в этот дворец, то Емеля на первую попавшуюся кровать бросился спать, не сняв даже своего рваного кафтана. А царевна между тем пошла осматривать этот великолепный дворец и любоваться его роскошью. Когда пришла к тому месту, где Емелю оставила, увидала вдруг, что он горько плачет. Спрашивает его: „О чем ты, милый Емеля, так горько плачешь?" — „Как мне не реветь и не плакать? Печи-то я не нахожу, лежать-то мне не на чем!" — „А разве тебе плохо на пуховой перине лежать или на драгоценном диване?" — „Мне на печи лучше всего! А кроме того, и забавиться мне нечем: сажи тоже нигде не вижу…“

Успокоила она его, он снова заснул, а она опять ушла от него. И когда нагулялась по дворцу, приходит к Емеле и удивляется: Емеля стоит перед зеркалом и ругается: „Я очень некрасивый и нехороший! Какое у меня страшное лицо!" А царевна ему отвечает: „Хотя ты нехорош и непригож, а сердцу моему очень мил, и я тебя люблю!" Тогда он сказал: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, я должен сделаться самым красивым молодцем!"

И вот вдруг перед глазами царевны Емеля изменился и в такого героя-красавца превратился, что ни в сказке сказать, ни пером описать! И с умным рассудком… Только тогда он полюбил царевну и стал с ней обращаться как со своей женой.

Спустя не так много времени вдруг слышат они пушечные выстрелы на море. Тогда Емеля и прекрасная царевна выходят из своего дворца, и царевна узнаёт корабль своего отца. Говорит она Емеле: „Иди встречай гостей, а я не пойду!"

Когда Емеля подошел к пристани, царь со своей свитой уже сходил на берег. И дивится царь этому вновь выстроенному дворцу с великолепными зелеными садами и спрашивает Емелю: „Какому царству принадлежит этот драгоценный дворец? Емеля сказал. „Это — вашему". И просит его к себе в гости попробовать хлеба-соли.

Царь вошел во дворец, сели за стол, он и спрашивает Емелю: „А где ваша супруга? Или вы холостой?" — „Нет, я женатый, сейчас приведу вам жену".

Сходил Емеля за женой, подходят они к царю, а царь очень удивился и перепугался, не знает, что и делать! Спрашивает: „Неужто это ты, моя дорогая дочь?" — „Да, я, дражайший родитель! Ты меня и моего супруга бросил в засмолённой бочке в море, а мы выплыли на этот остров, и мой Емельян Иванович все сам это устроил, что вы видите своими очами". — „Как же так? Ведь он был дурак и даже был не похож на человека, а скорее на какое-то чудовище!" — „Он самый, только теперь переродился и изменился". Тогда царь просит у них прощения — как у дочери, так и у любимого зятя Емельяна Ивановича; они ему вину простили.

Погостивши у своего зятя с дочерью, царь приглашает их к себе в гости, чтоб повенчать их и пригласить всех родных и знакомых на свадьбу, на что Емеля дал свое согласие.

Когда царь стал рассылать гонцов, чтоб приезжали все на этот великий пир, тогда Емеля тоже говорит своей прекрасной царевне: „И у меня есть родные, разрешите мне лично съездить за ними. А вы останьтесь пока во дворце". Царь и прекрасная молодая царевна хотя и с неохотой, но все же отпустили, дали ему тройку самых лучших коней, запряженных в раззолочённую карету, и с кучером, и он помчался в свою деревню. Когда стал подъезжать к родным местам, проезжая темный лес, вдруг слышит в стороне ауканье. Приказывает он кучеру коней остановить и говорит ему: „Это какие-то люди заблудились в этом темном лесу!" И начинает на их голос отвечать сам. И вот видит, подходят к нему два его родных брата. Емеля спрашивает их: „Что вы ходите, добрые люди, здесь и так громко кричите? Наверно, вы заблудились?" — „Нет, мы разыскиваем своего родного брата. Он у нас пропал!" — „Как же он у вас пропал?" — „А его увезли к царю. И мы думаем, что он от него убежал и, наверное, заблудился в этом темном лесу, потому что он был дурак" — „Так зачем же дурака вам разыскивать?" — „Как же нам его не разыскивать? Ведь он нам родной брат, и мы его жалеем пуще, чем самих себя, потому что он убогий, глупый человек!"

И у братьев навернулись на глаза слезы. Тогда Емеля им и говорит: „Вот это я самый — ваш брат Емеля!" Они никак с ним не соглашаются: „Вы, пожалуйста, не смейтесь и не обманывайте нас! Нам и так тошно".

Он их стал уверять, рассказал, как все с ним произошло, и вспомнил все, что знал о своей деревне. А кроме того, снял с себя одежду и сказал: „Вы знаете, что у меня на правом боку есть большая родинка, она и теперь у меня на боку".

Тогда братья поверили; он посадил их в раззолоченную карету, и они поехали дальше. Проехавши лес, доехали до деревни. Емеля нанимает другую тройку лошадей и отправляет на ней братьев к царю: „А я съезжу за невестками, вашими женами".

Когда приехал Емеля в свою деревню и вошел в родной дом, то невестки очень перепугались. А он им говорит: „Собирайтесь к царю!" Те еле устояли на своих ногах и горько заплакали: „Наверно, чего-нибудь набедокурил наш дурак Емеля, и нас, наверно, царь посадит в темницу…" А он приказывает: „Как можно скорей снаряжайтесь и не берите ничего с собой!" И усадил их около себя в раззолоченную карету.

И вот приезжают они к царскому дворцу, где царь, и прекрасная царевна, и царская свита, и их мужья идут навстречу им. Мужья говорят: „Что вы очень горюете? Ведь это с вами наш брат Емельян Иванович!" Говорят и весело улыбаются женам. Только тогда они успокоились, бросились в ноги Емельяну Ивановичу и стали просить прощения за плохое свое с ним раньше обращение. Емеля все им простил и всех — как братьев, так и невесток — нарядил в драгоценные одежды. А царь пир приготовил и дал родительское благословение дочери и Емеле идти под венец. Когда обвенчались, то Емеля не стал делать в царском дворце пир, а пригласил всех в свой дворец на острове. И вся свита царская с гостями с великим удовольствием поехала посмотреть этот чудный остров и драгоценный красивый дворец. А по приезде туда задали пир на весь мир.

И я там был, вино, пиво пил, по усам текло, а в рот не попало!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 43. Чудесные сыновья ⠀⠀ ⠀⠀

В некотором государстве жил-был один купец, имел он двух дочерей; как подросли они, разослал он афишки по всему государству: кто из царевичей возьмет замуж его младшую дочь, тому она родит троих сыновей — по колена в серебре, по грудь в золоте, во лбу светел месяц, по бокам часты звезды.

Приехал из иного государства Иван-королевич и женился на купеческой дочери; прожили они год, и родила она ему сына — по колена в серебре, по грудь в золоте, во лбу светел месяц, по бокам часты звезды. Старшая сестра-лиходейка позавидовала, подкупила бабку, та взяла ребенка и обратила голубем, а потом пустила в чистое поле, пришла к королевичу и говорит: „Твоя жена родила котёнка!" Королевич рассердился, хотел казнить ее, но оставил до другого сына. На следующий год родила ему купеческая дочь такого же славного сына; бабка же, по наущению сестры-лиходейки, и его обратила голубем, пустила в чистое поле и сказала королевичу, что его жена родила щенёнка.

Немало королевич гневался, да рассудил дождаться третьего сына. Но и в третий раз случилось то же самое: бабка обратила мальчика голубем, а королевичу доложила, что у него не сын родился, а обрубок дерева. Все три брата-голубя собрались вместе и улетели за тридевять земель, в тридесятое царство. Королевич же рассудил подождать четвертого сына, а четвертый сын простой родился — ни в золоте, ни в серебре, без звезд, без месяца. Как узнал о том королевич, тотчас созвал своих вельмож и князей, и судили-рядили они, и все заодно положили: посадить королевну с ее детищем в бочку, засмолить и пустить по морю.

Вот посадили их в бочку и пустили по морю; бочка все дальше и дальше плывет, а у королевны сын не по часам по минутам растет. Прибило волной бочку к острову и разбило ее о край берега. Сын с матерью вышли на остров, стали кругом осматривать, для жилья место выискивать.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Заходят они в темный лес, и увидел сын: лежит на дорожке кошелек; поднял его и обрадовался — в кошельке кремень и огниво, будет чем огонь высекать! Вот ударил он огнивом о кремень — тотчас выскочили топорик и дубинка: „Что делать прикажете?" — „Постройте нам дворец, да чтоб было что поесть-попить!" Топор принялся рубить, а дубинка сваи вбивать, и вмиг построили такой славный дворец, какого ни в одном государстве не бывало, — ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать, ни в сказке сказать! А во дворце всего вдоволь: чего только душа запросит — все есть!

Проезжали мимо острова купцы-торговцы, тому дворцу дивовалися; и приплыли они в государство Ивана-королевича. Как только привалили корабли с товарами к берегу, тотчас пошли купцы к королевичу с докладом, с гостинцами. „Гой, купцы-торговцы, — говорит им Иван-королевич, — вы много морей изъездили, во многих землях побывали; не слыхали ли где каких новостей?" Отвечают купцы, что на море-окияне, на таком-то острове доселева рос дремучий лес да разбой стоял: нельзя было ни пешему пройти, ни конному проехать, а теперь стоит там такой дворец, какого лучше во всем свете нет; и живет в том дворце прекрасная королевна с сыном. Иван-королевич тут же стал собираться на остров: хочется ему поехать, самому на то диво посмотреть! А старшая сестра-лиходейка давай его останавливать. „Это, — говорит, — что за диво! Вот диво, так диво: за тридевять земель, в тридесятом царстве есть зеленый сад: в том саду есть мельница — сама мелет, сама веет и пыль на сто верст мечет; возле мельницы золотой столб стоит, на нем золотая клетка висит, и ходит по тому столбу ученый кот: вниз идет — песни поет, вверх поднимается — сказки сказывает".

Поехали купцы назад и заехали к королевне на остров; она встречает их с честью, угощает с радостью. То, другое — стали разговаривать; купцы и рассказали, как были они у Ивана-королевича, как Иван-королевич хотел было на остров ехать, дворец смотреть и как старшая сестра остановила его. Сын королевнин все это выслушал, и только купеческие корабли отплыли, вынул свой кошелек, ударил огнивом о кремень — тотчас выскочили топорик и дубинка. „Что делать прикажете?" — „Чтоб утром около нашего дворца был зеленый сад, а в том саду была мельница — сама бы молола, сама бы веяла и пыль на сто верст метала; чтоб возле мельницы золотой столб стоял, на нем бы золотая клетка висела, и ходил бы по тому столбу ученый кот!" На другой день проснулись королевна с сыном, а уж все исполнено: около дворца сад растет, а в саду мельница, возле мельницы золотой столб стоит и ученый кот песни поет, сказки сказывает. Много ли, мало ли прошло времени — проезжают мимо острова купцы-торговцы, тому чуду дивуются; увидал белые паруса королевнин сын, обернулся мухою, полетел и сел на корабль.

Приплывают корабли в государство Ивана-королевича, привалили к берегу, стали на якорях, и пошли купцы во дворец с докладом, с гостинцами; вслед за ними и муха полетела. „Гой, купцы-торговцы, люди бывалые! — говорит Иван-королевич, — вы много морей изъездили, много разных земель видели; не слыхали ль где каких новостей?” Отвечают купцы: „На море-окияне, на таком-то острове доселе рос дремучий лес да разбой стоял: нельзя было ни пешему пройти, ни конному проехать, а теперь там такой дворец, какого лучше во всем свете нет! Живет во дворце прекрасная королевна с сыном. Около дворца зеленый сад раскинулся, в том саду есть мельница — сама мелет, сама веет, на сто верст пыль мечет; а возле мельницы золотой столб стоит, на нем золотая клетка висит, и ходит по тому столбу ученый кот: вниз идет — песни поет, вверх поднимается — сказки сказывает". Иван-королевич тут же стал собираться на остров — хочется ему на те дива посмотреть, а старшая сестра-лиходейка стала его удерживать-останавливать. „Это, — говорит, — что за диво! Вот диво, так диво: за тридевять земель, в тридесятом царстве есть золотая сосна, на ней сидят птицы райские, поют песни царские!" Тут муха озлилася, укусила тетку в нос — и в окно!

Прилетел королевнин сын домой мухою, обернулся добрым молодцем, вынул кремень и огниво, ударил — выскочили топор и дубинка: „Что сделать прикажете?" — „Чтоб утром стояла в саду золотая сосна, на ней сидели бы птицы райские, распевали бы песни царские!" На другой день проснулись королевна с сыном — а сосна уж в саду растет. Опять проезжали мимо острова купцы-торговцы, тому диву дивовалися; и вот приехали в царство Ивана-королевича, и королевнин сын комаром обернулся да с ними ж на корабле приплыл. „Гой, купцы-торговцы, люди бывалые! — говорит Иван-королевич, — вы много морей изъездили, много разных земель видели: не слыхали ль где каких новостей?" Отвечают ему купцы: „На море-окияне, на таком-то острове живет во дворце прекрасная королевна с сыном; около дворца зеленый сад раскинулся, в том саду есть мельница — сама мелет, сама веет, на сто верст пыль мечет; возле золотой столб стоит с золотою клеткою, и ходит по тому столбу ученый кот: вниз идет — песни поет, вверх поднимается — сказки сказывает. Да растет в саду золотая сосна, на ней сидят райские птицы, песни поют царские!" Иван-королевич тут же стал собираться на остров — хочется ему на те дива посмотреть, а сестра-лиходейка опять его удерживает: „Это что за чудо! Вот диво, так диво: за тридевять земель, в тридесятом царстве есть три братца родные — по колена в серебре, по грудь в золоте, на лбу светел месяц, по бокам часты звезды!" Тут комар озлился, больней прежнего укусил тетку в нос, зажужжал — и в окно! Прилетел домой, обернулся добрым молодцем и рассказал про все матери. „Ах, — говорит королевна, — то мои сыновья, а твои братья!“— „Я пойду их отыскивать!"

Долго ли, коротко ли — пришел королевнин сын в тридесятое царство, смотрит — дом на поляне: „Дай зайду, отдохну!" Входит в горницу — там стол накрыт, на столе просвиры лежат, три бутылки с вином стоят, а нет ни души! Взял он, отломил и съел от каждой просвиры по кусочку, отпил из каждой бутылки по глоточку и спрятался за печку. Вдруг прилетают три голубя, ударились оземь и сделались добрыми молодцами — по колена в серебре, по грудь в золоте, во лбу светел месяц, по бокам часты звезды. Подошли к столу, глядь: просвиры надъедены, вино надпито, и говорят. „Если бы вор забрался, он бы все унес, а этот только попробовал; видно, добрый человек к нам в гости зашел!" Младший брат услыхал эти речи, вылез из-за печки и говорит: „Здравствуйте, родные братцы! Матушка велела вам кланяться да к себе звать. Что тут было радости, что веселья! После того ударились они четверо оземь, сделались голубками и полетели к своей матушке.

Вскоре опять проходили мимо острова купеческие корабли. Купцы-торговцы смотрят на тот остров да дивуются! Вот приплыли они в государство Ивана-королевича, пошли к нему, с докладом, с гостинцами. Он спросил их: „Не слыхали ль где каких новостей? Купцы рассказали ему про чудный остров: „А на том острове живет прекрасная королевна с четырьмя сыновьями: три сына красоты неописанной — по колена в серебре, по грудь в золоте, во лбу светел месяц, по бокам часты звезды!”

Иван-королевич не стал больше откладывать поездку, сел на корабль и поплыл к острову; а там встречают его жена и четыре сына. Целовались они, обнимались, про былое расспрашивали. Как узнал Иван-королевич всю подноготную, тотчас же отдал приказ прогнать сестру-лиходейку.

И стали они жить все вместе — жили долго и счастливо.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 44. Белая уточка ⠀⠀ ⠀⠀

Один князь женился на прекрасной княжне и не успел еще на нее наглядеться, не успел с нею наговориться, не успел ее наслушаться, а уж надо было им расставаться, надо было ему ехать в дальний путь, покидать жену на чужих руках. Что делать! Говорят: век, обнявшись, не просидеть…

Много плакала княгиня, много князь ее уговаривал, заповедовал не покидать высока терема, не ходить на беседу, с дурными людьми не ватажиться, худых речей не слушаться. Княгиня обещала все исполнить.

Князь уехал, она заперлась в своем покое и не выходит.

Долго ли, коротко ли — пришла к ней женщина, казалось — такая простая, сердечная! „Что, — говорит, — скучаешь? Хоть бы на божий свет поглядела, хоть бы по саду прошлась, тоску размыкала! "

Долго княгиня отговаривалась, не хотела; наконец подумала: „По саду походить — не беда", — и пошла. А в саду, в реченьке, ключевая хрустальная вода. „Что, — говорит женщина, — день такой жаркий, солнце палит, а водица студеная — так и плещет, не искупаться ли нам здесь?" — „Нет, нет, не хочу!" А сама подумала: „Ведь искупаться — не беда!"

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Скинула сарафанчик и прыгнула в воду. Только окунулась, женщина и ударила ее по спине: „Плыви ты, — говорит, — белою уточкою!" И поплыла княгиня белою уточкою.

Ведьма тотчас нарядилась в ее платье, убралась, намалевалась и села ждать князя.

Только щенок вякнул, колокольчик звякнул — она уж бежит навстречу; бросилась к князю, целует, милует. Он обрадовался, сам руки протянул и не распознал ее.

А белая уточка нанесла яичек, вывела деточек: двух хороших, а третьего заморышка, и деточки ее вышли — ребяточки. Она их вырастила, стали они по реченьке ходить, злату рыбку ловить, лоскутики сбирать, кафтаники сшивать, да выскакивать на берег, да поглядывать на лужок. „Ох, не ходите туда, дети!" — говорила мать.

Дети не слушают; нынче поиграют на травке, завтра побегают по муравке, дальше, дальше — и забрались на княжий двор.

Ведьма чутьем их узнала, зубами заскрипела. Вот она позвала деточек, накормила-напоила и спать уложила, а сама велела разложить огонь, навесить котлы, наточить ножи.

Легли два братца и заснули, — а заморышка, чтоб не застудить, приказала им мать в пазушке носить, — заморышек-то и не спит, все слышит, все видит.

Ночью пришла ведьма под дверь и спрашивает: „Спите вы, детки, или нет?" Заморышек отвечает: „Мы спим — не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати: огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!" — „Не спят!" Ведьма ушла, походила-походила, опять под дверь: „Спите, детки, или нет?" Заморышек опять говорит то же: „Мы спим — не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати: огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!" — „Что же это всё один голос?" — подумала ведьма, отворила потихоньку дверь и видит: оба брата спят крепким сном; она тотчас обвела их мертвой рукой — и они померли.

Поутру белая уточка зовет деток — детки не идут. Зачуяло ее сердце, встрепенулась она и полетела на княжий двор.

На княжьем дворе белы, как платочки, холодны, как пласточки, лежат братцы рядышком. Кинулась она к ним, бросилась, крылышки распустила, деточек обхватила и материнским голосом завопила:

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

„Жена, слышишь небывалое? Утка приговаривает!" — говорит князь. — „Это тебе чудится! Велите утку со двора прогнать!"

Ее прогонят, она облетит да опять к деткам:

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

„Эге!“ — подумал князь и закричал: „Поймайте мне белую уточку!” Бросились все, а белая уточка летает и никому не дается; выбежал князь сам — она к нему на руки пала. Взял он ее за крылышко и говорит: „Стань, белая береза, у меня позади, а красная девица — впереди!" Белая береза вытянулась у него позади, а красная девица стала впереди, и в красной девице князь узнал свою молодую княгиню!

Тотчас поймали сороку, подвязали ей два пузырька, велели в один набрать воды живящей, в другой — говорящей. Сорока слетала, принесла воды. Сбрызнули деток живящею водою — они встрепенулись, сбрызнули говорящею — они заговорили!

И стала у князя целая семья, и стали они жить-поживать, добро наживать, худо забывать.

А ведьму привязали к лошадиному хвосту и размыкали по полю: где оторвалась нога — там стала кочерга, где рука — там грабли, где голова — там куст да колода; налетели птицы — мясо поклевали, поднялись ветры — кости разметали, и не осталось от нее ни следа, ни памяти.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 45. Василиса Прекрасная ⠀⠀ ⠀⠀

В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве, и родилась у него только одна дочь — Василиса Прекрасная. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, мать призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала: „Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние слова мои. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; носи ее всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у нее совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью". Затем мать поцеловала дочку и померла.

После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший — за невестами дело не стало; но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, — стало быть, и хозяйка, и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашел в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на все село красавица, а мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветра и солнца почернела, так что совсем житья не было.

Василиса все переносила безропотно и с каждым днем все хорошела и полнела, а мачеха с дочками худели и дурнели от злости, хотя всегда сидели сложа руки, как барыни.

Как же это так делалось? Василисе помогала ее куколка. Без этого где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как улягутся, она запрется в чуланчике, где жила, и потчует ее, приговаривая: „На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?"

Куколка покушает, да потом и дает ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису: та только отдыхает в холодочке да рвет цветочки, а у нее уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена. Куколка еще укажет Василисе и травку от загара. Хорошо было жить ей с куколкой!

Прошло несколько лет, Василиса выросла и стала невестой. Все женихи в городе присватываются к Василисе, на мачехиных же дочерей никто не посмотрит. Мачеха злится пуще прежнего и всем женихам отвечает: „Не выдам младшей прежде старших!" А проводя женихов, побоями вымещает зло на Василисе.

Вот однажды купцу понадобилось уехать из дому на долгое время по торговым делам. Мачеха и перешла на житье в другой дом, а возле этого дома был дремучий лес, а в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила Баба Яга; никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят. Перебравшись на новое место, мачеха то и дело посылала за чем-нибудь в лес ненавистную ей Василису, но она всегда возвращалась домой благополучно: куколка указывала ей дорогу и не подпускала к избушке Бабы Яги.

Пришла осень. Мачеха как-то раздала всем троим девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису прясть. И погасила огонь во всем доме, оставила только одну свечку там, где работали девушки, сама же легла спать. Девушки стали работать. Вот нагорело на свечке, и одна из мачехиных дочерей взяла щипцы, чтоб поправить светильню, да вместо того, по приказу матери, как будто нечаянно и потушила свечку. „Что теперь нам делать? — запричитали девушки. — Огня нет в целом доме, а уроки наши не кончены. Надо сбегать за огнем к Бабе Яге!" — „Мне от булавок светло! — сказала та, что плела кружево. — Я не пойду". — „И я не пойду, — сказала та, что вязала чулок. — Мне от спиц светло!" — „Тебе за огнем идти, — закричали обе. — Ступай к Бабе Яге!" И вытолкали Василису из горницы.

Василиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала: „На, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнем к Бабе Яге, а Баба Яга съест меня!" Куколка поела, и глаза ее заблестели, как две свечки. „Не бойся, Василисушка! — сказала она. — Ступай, куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у Бабы Яги!" Василиса собралась, положила куколку в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.

Идет она и дрожит. Вдруг скачет мимо нее всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый и сбруя на коне белая, — на дворе стало рассветать. Идет она дальше; вдруг скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, — стало всходить солнце.

Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка Бабы Яги: забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами, вместо дверей у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная.

Вдруг едет опять всадник: сам черный, одет во все черное и на черном коне; подскакал к воротам Бабы Яги и исчез, как сквозь землю провалился, — настала ночь.

Но темнота продолжалась недолго; у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как днем. Василиса дрожала со страху, но, не зная куда бежать, оставалась на месте.

Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу Баба Яга — в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя, закричала: „Фу, фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?" Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, сказала: „Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнем к тебе!" — „Хорошо, — сказала Баба Яга, — знаю я их; но ты поживи наперёд да поработай у меня, тогда и дам тебе огня, а коли нет, так я тебя съем!"

Потом обратилась к воротам и вскрикнула: „Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь!“ Ворота отворились, Баба Яга въехала, посвистывая, и за нею вошла Василиса, а потом опять все заперлось.

Войдя в горницу, Баба Яга расселась за столом и говорит Василисе: „Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть хочу!" Василиса зажгла лучину от тех черепов, что на заборе, и начала таскать из печки да подавать Яге кушанья, а кушаньев настряпано было человек на десять. Из погреба принесла она квасу, меду, пива и вина. Все съела, все выпила старуха. Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины.

Стала Баба Яга спать ложиться и говорит: „Когда завтра я уеду, ты, смотри, двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, белье приготовь да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисти ее от чернушки. Да чтоб все было сделано, а не то — съем тебя! "

После такого наказа Баба Яга захрапела, а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась слезами и сказала: „На, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжелую дала мне Яга-Баба работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню; помоги мне!" Кукла в ответ: „Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать ложися — утро мудренее вечера! "

Ранёшенько проснулась Василиса, а Баба Яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают; вот мелькнул белый всадник — и совсем рассвело. Баба Яга вышла во двор, свистнула — перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник — взошло солнце. Баба Яга села в ступу и выехала со двора: пестом погоняет, помелом след заметает.

Осталась Василиса одна, осмотрела дом Бабы Яги, подивилась изобилью во всем и остановилась в раздумье: за какую работу ей прежде всего приняться? Глядит, а вся работа уже сделана, — куколка выбирала из пшеницы последние зерна чернушки. „Ах ты, избавительница моя! — сказала Василиса куколке. — Ты от беды меня спасла!" — „Тебе осталось только обед состряпать, — отвечала куколка, влезая в карман Василисы. — Состряпай с богом да и отдыхай на здоровье!"

К вечеру Василиса собрала на стол и ждет Бабу Ягу. Начало смеркаться, мелькнул за воротами черный всадник — и совсем стемнело, только светились глаза у черепов. Затрещали деревья, захрустели листья — едет Баба Яга. Василиса встретила ее. „Все ли сделано?" — спрашивает Яга. „Изволь посмотреть сама, бабушка!" — молвила Василиса. Баба Яга все осмотрела, подосадовала, что не за что рассердиться, и говорит: „Ну, хорошо!" Потом крикнула: „Верные мои слуги, сердечные други, смелите мне пшеницу!“ Явились три пары рук, схватили пшеницу и унесли вон с глаз.

Баба Яга наелась, стала ложиться спать и опять дает наказ Василисе: „Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из закрома мак да очисти его от земли по зернышку: вишь, кто-то по злобе земли в него намешал! " Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему: „Молись богу да ложись спать: утро вечера мудренее; все будет сделано, Василисушка!"

Наутро Баба Яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас справила. Старуха воротилась, оглядела все и крикнула: „Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из мака масло! " Явились три пары рук, схватили мак и унесли с глаз. Баба Яга села обедать; она ест, а Василиса молча стоит. „Что же ты ни о чем не говоришь со мной? — сказала Баба Яга. — Стоишь как немая?" — „Не смею, — отвечала Василиса, — а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чем." — „Спрашивай! Только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро состаришься! " — „Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?" — „Это день мой ясный", — отвечала Баба Яга.

„Потом обогнал меня другой всадник — на красном коне, сам красный и весь в красном одет; это кто такой? " — „Это мое солнышко красное! " — отвечала Баба Яга. — „А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?" — „Это ночь моя темная. Всё мои слуги верные!”

Василиса вспомнила о трех парах рук, но смолчала. „Что же ты еще не спрашиваешь?" — молвит Баба Яга. „Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь — состаришься!" — „Хорошо, — сказала Баба Яга, — что ты спрашиваешь только о том, что видела за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?" — „Мне помогает благословение моей матери," — отвечала Василиса. „Так вот оно что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных!

Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота; потом сняла с забора череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей: „Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его: они ведь за этим тебя сюда прислали!”

Бегом пустилась Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра; и наконец, к вечеру другого дня, добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить уж череп: „Верно, дома, — думает себе, — уж больше в огне не нуждаются”. Но вдруг послышался глухой голос из черепа: „Не бросай меня, неси к мачехе!”

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили ее ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей — тот погасал, как только входили с ним в горницу. „Авось твой огонь будет держаться!” — сказала мачеха.

Внесли череп в горницу, а глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся — глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь, одну Василису не тронуло.

Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житье к одной безродной старушке. Живет себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке: „Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи купи мне льна самого лучшего: я хоть прясть буду!"

Старушка купила, Василиса села за дело — работа так и горит у нее, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много, пора бы и за тканье приниматься, да таких берд не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу; никто не берется и сделать их. Василиса стала просить свою куколку, та и говорит: „Принеси-ка мне какое-нибудь старое бердо, да старый челнок, да лошадиной гривы: я все тебе смастерю".

Василиса добыла все, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе: „Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе". Старуха взглянула на товар и ахнула: „Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому: понесу во дворец!"

Пошла старуха к царским палатам да все мимо окон похаживает. Царь увидал и спрашивает: „Что тебе, старушка, надобно?" — „Ваше царское величество, — отвечает старуха, — я принесла диковинный товар; никому, кроме тебя, показать не хочу! " Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно — вздивовался. „Что хочешь за него?" — спросил царь. „Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла!" Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.

Стали царю из того полотна сорочки шить; раскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их сшить. Долго искали, наконец царь позвал старуху и говорит: „Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить! " — „Не я, государь, пряла и ткала полотно, — сказала старуха, — это работа приемыша моего — девушки". — „Ну, так пусть и сошьет она! "

Воротилась старушка домой и рассказала обо всем Василисе. „Я знала, — говорит ей Василиса, — что эта работа моих рук не минует!" Заперлась в свою горницу и принялась за работу; шила она не покладая рук, и скоро дюжина сорочек была готова.

Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждет, что будет. Видит: на двор к старухе идет царский слуга; вошел в горницу и говорит: „Царь-государь хочет видеть искусницу, что сшила ему сорочки, и наградить ее из своих царских рук!" Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в нее без памяти. „Нет, красавица моя, — говорит он, — не расстанусь я с тобой, ты будешь моей женою! "

Взял царь Василису за белые руки, посадил ее подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался ее судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 46. Крошечка-Хаврошечка ⠀⠀ ⠀⠀

Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые бога не боятся, своего брата не стыдятся; к таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой маленькой, взяли ее эти люди, выкормили и на свет божий не пустили, над работой каждый день занудили, заморили — она и подает, и прибирает, и за всех и за все отвечает.

А были у хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя — Двуглазка, а младшая — Триглазка; но они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, для них и пряла и ткала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно — ткнуть да толкнуть есть кому, а приветить да приохотить нет никого!

Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжело жить-поживать: „Коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрему дали пять пудов пряжи наткать, побелить, в трубы покатать". А коровушка ей в ответ: „Красная девица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь — все будет сработано".

Так и сбывалось. Вылезет красная девица из ушка — все готово: и наткано, и побелено, и покатано. Отнесет к мачехе, та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а ей еще больше работы задаст. Хаврошечка опять придет к коровушке, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое принесет.

Дивится старуха, зовет Одноглазку: „Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Доглядись, кто сироте помогает: и ткет, и белит, и в трубы катает?"

Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле и забыла матушкино приказанье — распеклась на солнышке, разлеглась на травушке, а Хаврошечка приговаривает: „Спи, глазок, спи, глазок!" Глазок и заснул; пока Одноглазка спала, коровушка и наткала и побелила холсты.

Ничего мачеха не дозналась, послала Двуглазку. Эта тоже на солнышке распеклась и на травушке разлеглась, материно приказанье забыла и глазки смежила, а Хаврошечка баюкает: „Спи, глазок, спи, другой! " Коровушка наткала, побелила, в трубы холсты покатала, а Двуглазка все еще спала.

Старуха рассердилась, на третий день послала Триглазку, а сироте еще больше работы дала. И Триглазка, как ее старшие сестры, попрыгала-попрыгала и на травушку пала. Хаврошечка поет: „Спи, глазок, спи, другой! " — а о третьем забыла. Два глаза заснули, а третий глядит и все видит — как красная девица в одно ушко влезла, а в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Все, что видела, Триглазка матери рассказала; старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу: „Режь рябую корову!“ Старик так, сяк: „Что ты, жена, в уме ли? Корова молодая, хорошая!" — „Режь, да и только!" Наточил ножик… Побежала Хаврошечка к коровушке: „Коровушка-матушка! Тебя хотят резать!" — „А ты, красная девица, не ешь моего мяса; косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай!"

Хаврошечка все сделала, что коровушка завещала: голодом голодала, но мяса ее в рот не брала, косточки каждый день в саду поливала, и выросла из них яблонька, да какая — боже мой! Яблочки на ней висят наливные, листья шумят золотые, веточки гнутся серебряные, кто ни едет мимо — останавливается, кто проходит близко — заглядывается!

Случилось раз: девушки гуляли по саду; на ту пору ехал по полю барин — богатый, кудреватый, молоденький. Увидал яблочки, попросил девушек: „Девицы-красавицы! — говорит он. — Которая из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет".

И бросились три сестры одна перед другой к яблоньке. А яблочки-то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко, далеко над головами стали. Сестры хотели их сбить — листья глаза засыпают, хотели сорвать — сучья косы расплетают; как ни бились, ни метались — ручки изодрали, а достать не могли.

Подошла Хаврошечка, и веточки приклонились, и яблочки опустились. Подала она яблочки, барин на ней и женился.

И стала она в добре поживать, лиха не знавать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 47. Морозко ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У мачехи была падчерица да родная дочка; родная что ни сделает, за все ее гладят по головке да приговаривают: „Умница!" А падчерица как ни угождает — ничем не угодит, все не так, все худо. А надо правду сказать, девочка была золото, в хороших руках она бы как сыр в масле каталась, а у мачехи каждый день слезами умывалась. Что делать? Ветер хоть пошумит да затихнет, а старая баба расходится — не скоро уймется, все будет придумывать да зубы чесать. И придумала мачеха падчерицу со двора согнать: „Вези, старик, вези ее куда хочешь, чтобы мои глаза ее не видали, чтобы мои уши о ней не слыхали; да не вози к родным в теплую хату, а во чисто поле на трескун-мороз!" Старик затужил, заплакал, однако посадил дочку в сани, хотел прикрыть попонкой — и то побоялся, и повез бездомную во чисто поле, свалил на сугроб, перекрестил, а сам поскорее домой, чтоб глаза не видели дочерниной смерти.

Осталась бедненькая, трясется. Приходит Мороз, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает: „Девушка, девушка, я Мороз — красный нос!" — „Добро пожаловать, Мороз; знать, бог тебя принес по мою душу грешную!" Мороз хотел ее заморозить, но полюбились ему ее умные речи, жаль стало. Бросил он ей шубу и ушел. Оделась она в шубу, поджала ножки, сидит.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Опять пришел Мороз — красный нос, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает: „Девушка, девушка, я Мороз — красный нос!" — „Добро пожаловать, Мороз; знать, бог тебя принес по мою душу грешную". А Мороз пришел совсем не по душу, он принес красной девушке сундук высокий да тяжелый, полный всякого приданого. Уселась она в шубочке на сундучке — такая веселенькая, такая хорошенькая! Опять пришел Мороз — красный нос, попрыгивает-поскакивает, на красную девицу поглядывает. Она его приветила, а он ей подарил платье, шитое и серебром и золотом. Надела она и стала такая красавица, такая нарядница! Сидит и песенки попевает.

А мачеха по ней поминки справляет — напекла блинов. „Ступай, муж, вези хоронить свою дочь". Старик поехал. А собака под столом: „Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину женихи не берут!" — „Молчи, дура! На блин, скажи: старухину дочь женихи возьмут, а стариковой одни косточки привезут!" Собачка съела блин да опять: „Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину женихи не берут!" Старуха и блины давала, и била ее, а собачка все свое: „Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину женихи не возьмут!"

Скрипнули ворота, растворились двери, несут сундук — высокий, тяжелый, идет падчерица — панья паньей сияет! Мачеха глянула — и руки врозь: „Старик, старик, запрягай других лошадей, вези мою дочь поскорей! Посади на то же поле, на то же место". Повез старик на то же поле, посадил на то же место. Пришел Мороз — красный нос, поглядел на свою гостью, попрыгал-поскакал, а хороших речей не дождался; рассердился, хватил ее и убил.

А мачеха старика торопит: „Старик, ступай, мою дочь привези, лихих коней запряги, да саней не повали, да сундук не оброни!" Уехал старик, а собачка под столом: „Тяв, тяв! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной в мешке косточки привезут!" — „Не ври! На пирог, скажи: старухину в злате, в серебре везут!" Растворились ворота, старуха выбежала встречать дочь, да вместо нее обняла холодное тело. Заплакала, заголосила, да поздно!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 48. Гуси-лебеди ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Жили старичок со старушкой; у них была дочка да сынок маленький. „Дочка, дочка! — говорит мать. — Мы пойдем на работу, принесем тебе булочку, сошьем платьице, купим платочек, а ты будь умна, береги братца, не ходи со двора". Старшие ушли, а дочка забыла, что ей приказывали, посадила братца на травке под окошком, а сама побежала на улицу да заигралась, загулялась. Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика и унесли на крылышках.

Пришла девочка, глядь — братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда — нету! Кликала, заливалась слезами, причитывала, что плохо будет от отца и матери, — братец не откликнулся! Выбежала в чистое поле, увидела: метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом.

А гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крали; девочка догадалась, что они унесли ее братца, и бросилась их догонять. Бежала, бежала — стоит печка: „Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетели?"

— „Съешь моего ржаного пирожка, скажу". — „О, у моего батюшки и пшеничные не едятся!" Печь не сказала. Побежала дальше — стоит яблоня. „Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси-лебеди полетели?" — „Съешь моего лесного яблока, скажу." — „О, у моего батюшки и садовые на едятся!" Побежала дальше — стоит молочная речка, кисельные берега. „Молочная речка, кисельные берега, куда гуси-лебеди полетели?" — „Съешь моего простого киселя с молоком, скажу". — „О, у моего батюшки и сливочки не едятся!"

И долго бы ей бегать по полям да бродить по лесу, да к счастью, попался еж; хотела она его толкнуть, побоялась наколоться и спрашивает: „Ежик, ежик, не видал ли, куда гуси-лебеди полетели?" — „Вот туда-то!" — указал.

Прибежала — стоит избушка на курьих ножках, стоит-поворачивается. В избушке сидит Баба Яга — нога глиняная; сидит и братец на лавочке, играет золотыми яблочками. Увидела его сестра, подкралась, схватила и бежать, а гуси-лебеди за нею в погоню летят; нагонят злодеи, куда деваться? Прибежала к молочной речке с кисельными берегами: „Речка-матушка, спрячь меня!“ — „Съешь моего киселя!" Нечего делать, съела. Речка ее посадила под бережок, гуси-лебеди пролетели. Вышла она, сказала: „Спасибо!" — и опять бежит с братцем; а гуси-лебеди воротились, летят навстречу. Что делать? Беда! Стоит яблоня. „Яблоня, яблоня-матушка, спрячь меня!" — „Съешь мое лесное яблочко!" Поскорей съела. Яблоня ее заслонила веточками, прикрыла листиками — гуси-лебеди пролетели. Вышла и опять бежит с братцем, а гуси-лебеди увидели — да за ней; совсем налетают, уж крыльями бьют, того и гляди — из рук вырвут! К счастью, на дороге печка: „Сударыня печка, спрячь меня!" — „Съешь моего ржаного пирожка!" Девушка поскорей пирожок в рот, а сама в печь. Гуси-лебеди полетали-полетали, покричали и ни с чем улетели…

А она прибежала домой, да хорошо еще, что успела прибежать: тут и отец и мать пришли.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 49. Ивашко и ведьма ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Жили-были дед да баба, у них был один сыночек, Ивашечко; они его так-то уж любили, что и сказать нельзя! Вот просит Ивашечко у отца и матери: „Пустите меня, я поеду рыбку ловить". — „Куда тебе! Ты еще мал — утонешь, чего доброго!" — „Нет, не утону; я буду вам рыбку ловить, пустите!" Бабка надела на него белую рубашечку, красным пояском подпоясала и отпустила. Вот он сел в лодку и говорит:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Челнок поплыл далеко-далеко, и Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени, пришла бабка на берег и зовет своего сынка:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

А Ивашечко говорит:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Челнок приплыл к бережку, бабка забрала рыбу, накормила сына, сменила ему рубашечку и поясок и отпустила опять ловить рыбку. Вот он сел в лодочку и говорит:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Челнок поплыл далеко-далеко, а Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени — пришел дед на берег и зовет своего сынка:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

А Ивашко:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Челнок приплыл к бережку, дед забрал рыбу, накормил-напоил сынка, сменил ему рубашечку и поясок и отпустил опять ловить рыбку.

А ведьма слышала, как дед и бабка звали Ивашку, и захотелось ей завладеть мальчиком. Вот приходит она на берег и кричит хриплым голосом:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ивашко слышит, что это голос не его матери, а голос ведьмы, и поет:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ведьма догадалась, что надо звать Ивашку тем же голосом, каким его мать зовет, побежала к кузнецу и просит его: „Кузнец, кузнец! Скуй мне такой тонюсенький голос, как у Ивашкиной матери, а то я тебя съем!" Кузнец сковал ей такой голосок. Вот ведьма пришла ночью на бережок и поет:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ивашко приплыл, она рыбу забрала, его самого схватила и унесла к себе. Пришла домой и заставляет свою дочь Алёнку: „Истопи печь пожарче да сжарь хорошенько Ивашку, а я пойду соберу гостей — моих приятелей". Вот Аленка истопила печь жарко-жарко и говорит Ивашке: „Ступай, садись на лопату!" — „Я еще мал и глуп, — отвечает Ивашко, — я ничего еще не умею — не разумею, поучи меня, как надо сесть на лопату". — „Хорошо, — говорит Аленка, — поучить недолго! " — и только села на лопату, Ивашко бросил ее в печь и закрыл заслонкой, а сам вышел из хаты, запер двери и влез на высокий-высокий дуб.

Ведьма приходит с гостями и стучится в хату, но никто не отворяет ей дверей. „Ах, проклятая Аленка! Верно, ушла куда-нибудь играть". Влезла ведьма в окно, отворила двери и впустила гостей; все уселись за стол, а ведьма открыла заслонку, достала жареную Аленку — и на стол: ели-ели, пили-пили, вышли на двор и стали валяться на траве. „Покатаюся, поваляюся, Ивашкина мясца наевшись! — кричит ведьма. — Покатаюся, поваляюся, Ивашкина мясца наевшись!" А Ивашко переговаривает ее с верху дуба: „Покатайся, поваляйся, Аленкина мясца наевшись!" — „Мне что-то послышалось, — говорит ведьма. — Это, наверно, листья шумят!" Опять ведьма говорит: „Покатаюся, поваляюся, Ивашкина мясца наевшись!", — а Ивашко свое: „Покатайся, поваляйся, Аленкина мясца наевшись! " Ведьма посмотрела вверх и увидела Ивашку; бросилась она грызть дуб — тот самый, где сидел Ивашко; грызла, грызла, грызла — два верхних зуба выломала и побежала в кузницу. Прибежала и говорит: „Кузнец, кузнец! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!" Кузнец сковал ей два железных зуба.

Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб; грызла, грызла — и только перегрызла, как Ивашко взял да и перескочил на другой, соседний дуб, а тот, что ведьма перегрызла, рухнул наземь. Ведьма видит, что Ивашко сидит уже на другом дубе, заскрипела от злости зубами и принялась снова грызть дерево; грызла, грызла, грызла — два нижних зуба выломала и побежала в кузницу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Прибежала и говорит: „Кузнец, кузнец! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!" Кузнец сковал ей еще два железных зуба. Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб. Ивашко не знает, что ему и делать теперь; смотрит: летят гуси-лебеди, он и просит их:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

„Пусть тебя средние возьмут", — говорят птицы. Ивашко ждет; летит другое стадо, он опять просит:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

„Пусть тебя задние возьмут". Ивашко опять ждет; летит третье стадо, он просит:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Гуси мои, лебеди!

Возьмите меня на крылья.

Понесите меня до батюшки, до матушки.

У батюшки, у матушки.

Пить, есть, нарядно ходить!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Гуси-лебеди подхватили его и понесли домой; прилетели к хате и посадили Ивашку на чердак.

Рано поутру бабка собралась печь блины; печет, а сама вспоминает сынка: „Где-то мой Ивашечко? Хоть бы во сне его увидать!" А дед говорит: „Мне снилось, будто гуси-лебеди принесли нашего Ивашку на своих крыльях".

Напекла бабка блинов и говорит: „Ну, старик, давай делить блины: это — тебе, дед, это — мне; это — тебе, дед, это — мне…“ — „А мне нет!" — отзывается Ивашко. „Это — тебе, дед, это — мне…“ — „А мне нет!" — „А ну, старик, — говорит бабка, — посмотри, что там такое?" Дед полез на чердак и достал оттуда Ивашку. Обрадовались дед и бабка, расспросили сына обо всем и стали вместе жить да поживать да добра наживать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 50. Кот — золотой хвост ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Жили-были старик со старухой, и у них было три дочери.

А за горой в лесу жил медведь, у этого медведя был кот — золотой хвост. Вот медведь и говорит: „Кот — золотой хвост, жени меня".

Пошел кот — золотой хвост искать невесту. Пришел к деду с бабкой и стал ходить по огороду — по грядкам лазит, по капусте. Увидала старшая дочь в окно: „Тятенька, кот — золотой хвост по грядкам бегает! Тятенька, кот — золотой хвост по грядкам бегает!" — „Беги лови! Беги лови!" Она и побежала его догонять. Кот по грядке — девка по грядке, кот по дорожке — девка по дорожке, кот через канавку — девка через канавку, кот в лес — девка в лес, кот в избушку — девка в избушку. Лежит медведь на кровати: „Вот славную хозяюшку ты ко мне привел! Теперь будем жить… Вот ты, хозяюшка, корми меня, пои, я тебе дров принесу. На вот тебе ключи: в этот амбар пойди, в этот амбар пойди, а в этот не ходи — убью! "

Сходила она в тот амбар, в другой; в одном — хлеб, в том — мясо, мед, сало. Захотелось ей и в третий амбар зайти посмотреть, что у него там стоит. Зашла, смотрит — кадки стоят. Открыла первую кадку и пальчиком попробовала, что там есть. Пальчик посмотрела — золотой стал. А это золото было — вода золотая. Испугалась девка, побежала в избушку, завязала пальчик тряпочкой и сидит шьет. Приходит Мишка домой, увидал пальчик завязанный и спрашивает у нее: „Зачем, хозяюшка, пальчик завязала?" — „Обрезала, лапшу крошила и обрезала". — „Ну-ка я посмотрю. — „Ой, больно! Ой, больно!"

— „Да ну, посмотрю". Сдернул повязку, а пальчик у нее золотой: „А, так ты в третий амбар ходила!" Раз — ее зарубил и бросил в третий амбар за кадочку. Остался опять один и говорит:

"Кот — золотой хвост, жени меня! Кот — золотой хвост, жени меня!“ — „Не убивай невест! Не пойду". — „Кот — золотой хвост, жени меня". — „Ну, ладно".

Пошел опять к старику с бабкой в огород и ходит по грядкам с капустой. Увидала средняя дочь и кричит: „Тятенька, мамонька, кот — золотой хвост!" — „Беги лови! Беги лови!" Она и побежала его догонять. Кот по грядке — девка по грядке, кот по дорожке — девка по дорожке, кот через канавку — девка через канавку, кот в лес — девка в лес, кот в избушку — девка в избушку. Лежит медведь на кровати: „Вот славную хозяюшку ко мне привел! Теперь будем жить… Вот ты, хозяюшка, корми меня, пои, я тебе дров принесу. На вот тебе ключи: в этот амбар ходи, в этот амбар ходи, а в этот не ходи — убью“.

Сходила она в тот амбар, в другой: в одном — хлеб, в другом — мясо, мед, сало. Захотелось ей в третий амбар сходить, посмотреть, что у него там стоит. Зашла, смотрит — кадки стоят. Открыла первую кадку и пальчиком попробовала, что там есть. Пальчик посмотрела — золотой стал. А это золото было — вода золотая. Испугалась девка, прибежала в избушку, завязала пальчик тряпочкой и сидит шьет. Приходит Мишка домой, увидел пальчик завязанный и спрашивает у нее: „Зачем, хозяюшка, пальчик завязала?" — „Обрезала, лапшу крошила и обрезала". — „Ну-ка, я посмотрю". — „Ой, больно! Ой, больно!" — „Да ну, посмотрю". Сдернул повязку, а пальчик у ней золотой: „А, так ты в третий амбар ходила! " Раз — ее зарубил и бросил в третий амбар за кадочку.

Ну и остался опять один, скучно ему стало жить: „Кот — золотой хвост, жени меня! Кот — золотой хвост, жени меня! " — „Не пойду, зачем ты девок убиваешь?" — „Больше не буду, даже жалеть их буду…“

Пошел кот. Ходит опять по грядочкам, по морковке. Увидела младшая дочь и кричит: „Тятенька, мамонька, кот — золотой хвост!" — „Беги лови! Беги лови!” Она побежала догонять. Кот по грядкам — девка по грядкам, кот по дорожке — девка по дорожке, кот по бороздке — девка по бороздке, кот через канавку — девка через канавку, кот в лес — девка в лес, кот в избушку — девка в избушку. Лежит медведь на кровати: „Вот славную хозяюшку ко мне привел! Ты, хозяюшка, топи, вари, меня корми, а я дрова принесу. Вот тебе ключи: в этот амбар ходи, в этот амбар ходи, а в этот не ходи — убью“. И за дровами пошел.

Сходила она в первый амбар — там хлеб нашла, муку. Во втором — мясо, сало, масло. И охота ей стало сходить в третий амбар — что у него там лежит? Открыла замок, смотрит — кадочки стоят. Взяла палочку, обмакнула в одну кадочку, она у нее и позолотилась. Обмакнула палочку в другую — стала серебряной палочка, в третью — зашевелилась палочка: там живая вода была. Потом посмотрела за кадочку: „Ох, тут мои сестры лежат убиты!" В четвертую кадочку обмакнула палочку, палочка снова застыла, — а это мертвая вода… Вот она взяла голову старшей сестры и прислонила к шее, брызнула мертвой водой — видит, приросла голова, но мертвая; брызнула живой водой — ожила сестра. „Как бы ни вышло, а я тебя выручу! Напеку блинков, посажу тебя в корзину, и медведь бросит тебя к родителям во двор: скажу, что поминать маму надо!"

Пришел медведь домой, а она блины печет: „Ох, хозяюшка у меня славная! Как время провела?" — „Да, видишь, все ходила, ходила и все нашла". — „А в третий амбар не ходила? — „Нет, не знаю что у тебя там и есть-то“. — „Давай еду“. — „Отнеси сначала блинов корзину: маму помянуть надо! Отнеси и брось в огород.

— ”Ну ладно. "

Вот она посадила сестру в корзину, на сестру положила блинов, пирогов: „Ну, неси! Да смотри: сам не ешь! Я на крышу залезу, смотреть буду". Взвалил медведь себе на спину корзину и пошел, а корзина тяжелая. Вот идет он, идет и говорит: „Сесть бы на пенек, съесть бы пирожок". А сестра из корзины: „Вижу, вижу. Не садись на пенек, не ешь пирожок". — „Ох, какие острые глаза: все еще видят". Дошел до деревни, до крайней избы, и бросил корзину с пирогами. Собаки выскочили — да за медведем, а он — в лес, а девка выскочила из корзины и тоже бежать — к отцу с матерью…

Медведь домой пришел, а жена опять работает: „Вот отец мой помер — нужно помянуть". — „Ну что ж, скажи — унесу. Она опять напекла блинов, пирогов: „Ну-ка, Михаил Михайлович, отнеси, но не садись на пенек, не ешь пирожок — я на крыше буду. Шел, шел медведь, устал: „Сесть бы на пенёчек, съесть пирожочек“ —,Не садись на пенек, не ешь пирожок. — „Вот какая востроглазая: все видит далеко!" Дошел до крайней избы, сбросил корзину в огород — только блины в разные стороны полетели. Собаки выскочили — и за медведем, девка из корзины выскочила и домой…

Вернулся медведь, а жена опять говорит: „Брат мой помер — надо бы помянуть". — „Ну что ж, напеки блинов, пирогов, отнесу“. А у них был петушок ученый, она ему и говорит: „Ты заложи меня в корзине блинами да пирогами — я тебе зернышко дам. А сама взяла ступу, одела на ступу платье свое и поставила на избу. Заложил ее петушок блинами да пирогами, взял медведь корзину и пошел. Шел, шел, устал: „Сесть бы на пенечек, съесть бы пирожочек". А она: „Я тебе, я тебе! Не садись на пенек, не ешь пирожок". — „Вот востроглазая: все видит далеко!

Дошел до деревни — до крайней избы, сбросил корзину, собаки опять выскочили и за ним… Прибежал он к избушке, а чучело на крыше стоит. „Что, хозяюшка, на крыше стоишь? Пироги я уже отнес“. Оно стоит, молчит. „Ну, слезай же, тебе говорю! Слезай, а то бить буду“. Стоит, молчит. Рассердился, взял жердь и двинул его. Оно и покатилось: ту-ту, ту-ту — покатилось! Он руки подставил: „Ох, моя хорошая! Не разобьешься?" Разлетелась ступа с крыши — прямо в морду медведю, прямо по ноздрям! И убила его.

Тут и сказке конец.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 51. Снегурушка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Жили-были старик со старухой; у них не было ни сына, ни дочери. Вот они лежат на печи, а дед и говорит бабке: „Я что придумал: поди принеси снегу".

Принесла бабка в решете снега. Толкли, толкли они снег и вытолкли Снегурушку. Посадили ее в печурочку, она высохла и стала расти не по дням, а по часам. Быстро выросла — к весне уж девушка. Узнали в деревне, что у деда с бабкой Снегурушка, и пришли две девушки: „Отпустите Снегурушку в лес по ягоды". Раз двадцать просили. Сжалился наконец дед: „Ну, ладно, идите". Бабка дала ей чашечку, шанежку, и пошли девушки в лес. Пришли они, сели есть, а Снегурушка рвет ягодки и в чашечку кладет. Смотрят, полная у Снегурушки чашечка, а у них ничего нет. Обидно стало, и убили они Снегурушку. Убили, чашечку разбили, ягоды разделили, шанежку съели. Тело же закопали под кусточком и еще прутиком пристегнули. Ну и пришли домой. „А где наша Снегурушка?“ — „Не знаем, потерялась". Поплакали, поплакали дед с бабкой — делать нечего.

Вдруг по этому лесу ехал купец, а с ним сынок маленький. Увидел — прутик под кусточком растет: „Папа, срежь прутик, сделай мне дудочку, я на ней играть буду". Срезали ему прутик, сделали дудочку, он начал на ней играть, а она и запела:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ехали, ехали, мальчик все играет и играет. К деревне подъехали, вздумали отдохнуть, как раз к деду с бабкой и заехали. Дедушка накормил лошадей, бабушка самоварчик поставила. А мальчик сидел на крылечке. Взял он эту дудочку, заиграл, она и запела песенку:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вот бабушка слушает: „Ох, как хорошо играет! Дай и я попробую". Взяла — а дудочка:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Старуха как услышала, так и обомлела: „Ох, что такое? Старик, поиграй!“ Старик взял дудочку — она и заиграла:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Народу собралось, все слушают, и подружки те тоже прибежали. Бабушка одной из них и дает дудочку, а она как хватит дудочку о землю: „Не буду я играть!" Дудочка и разбилась, а в ней Снегурушка живая сидела… Дед с бабкой обрадовались — сколько для них радости!

Подружек же тех отправили в лес зверям на съеденье.

А купец с сыном напился чаю и поехал дальше в город на ярмарку.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 52. Мальчик с пальчик ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В некотором царстве, в некотором государстве жил старик со старухой. Жили они бедно: у них только лошадёнка была. Вот старик поехал пахать, а старуха собрала ему поесть в кошёлку: хлеба, соли, пшенца в мешочек и кувшин воды. Приехал старик в поле, запряг лошадь в соху и начал пахать. Пахал-пахал, уморился. Оставил лошадь в борозде, а сам сел, хлебушка кусочек отломил, посолил и ест. Ну, и плеснул воды из кувшина.

Ел-ел, поглядел на солнце — как чихнет, открыл глаза — перед ним стоит мальчик с пальчик в золотой шапочке и говорит: „Батюшка, ты отдохни, а я пойду пахать". — „Как же, ты маленький!" — „У, да очень просто — влезу лощади в ухо и буду пахать". — „Ну, иди". Он пошел, а тут вода: „Батюшка, мне не перешагнуть!" Старик его через лужицу-то и перенес.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Подошел мальчик с пальчик к лошади, влез в ухо и пашет. Глядь — едет барин на тройке. Видит — старик сидит, а лошадь одна пашет. Велел он кучеру повернуть к старику. Остановились, барин спрашивает: „Твоя лошадь?" — „Моя". — „Как же одна пашет?" — „У меня там сын!" — „Где?" — „Да в правом ухе у лошади сидит! "

Барин пошел посмотреть, а в ухе лошади действительно мальчик, в золотой шапочке. Барину понравилась золотая шапочка, он и говорит: „Мальчик, дай мне золотую шапочку — жениться". — „Тебе дай, ты не отдашь". — „Нет, отдам". — „Нет, не отдашь". — „Да отдам, дня через два привезу!" Отдал мальчик шапочку, барин взял, сел и уехал.

Через два дня допахал мальчик пашню, приходит домой и говорит: „Ну, матушка, батюшка, вы оставайтесь дома, а я пойду к барину за золотой шапочкой. Я вижу, он плут: не отдаст добром".

И пошел. Шел-шел лесом, глядь — лиса: „Мальчик с пальчик, далеко ли идешь? " — „К барину за золотой шапочкой". — „Возьми меня". — „Да ты не дойдешь". — „Нет, дойду." — „Ну, пойдем". Шли-шли, лиса говорит: „Мальчик с пальчик, я уморилась". — „Лезь ко мне в сумку".

Идет дальше, глядь — навстречу волк: „Мальчик с пальчик, далеко ли идешь?" — „К барину за золотой шапочкой". — „Возьми меня". — „Да ты не дойдешь". — „Дойду!" — „Ну, пойдем". Шли-шли, волк говорит: „Мальчик с пальчик, я уморился!" — „Лезь ко мне в сумку".

Идет дальше дремучим лесом, несет сумку за плечами. Глядь — навстречу медведь: „Мальчик с пальчик, далеко ли идешь? — „К барину за золотой шапочкой, Михаил Иванович. Медведь зарычал. „Возьми меня!" — „Да ты не дойдешь". — „Нет, дойду". — „Ну, пойдем". Шли-шли, медведь говорит: „Мальчик, я ведь уморился немного". — „Ну, лезь ко мне в сумку".

Пошел дальше. Глядь — вот он и барский двор, высокий дом. Мальчик с пальчик залез на ворота и кричит: „Барин, барин, отдай золотую шапочку, а то сделаю напасть, чтоб твоей барыне пропасть! " Барин приказывает своим слугам: „Бросьте его к гусям, пусть защипают". Бросили его, а он лису выпустил из сумки. Лиса выскочила, всех гусей передушила и в лес умчалась.

Выходит мальчик с пальчик со двора, залез на ворота и кричит: „Барин, барин, отдай золотую шапочку, а то я сделаю напасть, чтоб вам обоим пропасть! " Барин приказывает слугам: „Взять мальчишку, бросить к лошадям!" Бросили его. А он выпустил из сумки волка, тот всем лошадям горло перегрыз, сам в лес убежал.

Мальчик с пальчик вышел со двора, залез опять на ворота и кричит: „Барин, барин, отдай золотую шапочку, а то сделаю напасть, чтоб вам с барыней пропасть! " Барин приказывает: „Бросьте его на скотный двор! " Бросили его к быкам, а он выпустил из сумки медведя, медведь всех быков лапой побил, сам в лес убежал.

Опять мальчик с пальчик вышел со двора, залез на ворота и кричит: „Барин, барин, отдай золотую шапочку, а то я сделаю напасть, чтоб вам с барыней пропасть!" Барин приказывает: „Бросьте его в колодец!" Бросили мальчика в колодец, а он говорит: „Сумка, сумка, бери воду, сумка, сумка, бери воду!" Сумка всю воду и выпила.

Выбрался мальчик с пальчик из колодца, залез на ворота и кричит: „Барин, барин, отдай золотую шапочку, а то сделаю напасть, чтоб всем барам пропасть!" — „Бросьте его в печку, он сгорит в огне!" Бух его в печку, а он успел сказать: „Сумка, сумка, вылей воду на кирпичную колоду, сумка, сумка, вылей воду на кирпичную колоду! " Вода вылилась, огонь сразу погас. Выскочил мальчик из печки, залез на ворота и кричит: „Барин, барин, отдай золотую шапочку, а то сделаю напасть, чтоб всем дворянам, и господам, и барам пропасть!“ — „Посадить его в шкатулку, засыпать деньгами, чтоб он там задохнулся, негодяй такой!“ Посадили его в шкатулку, а он говорит: „Сумка, сумка, бери деньги! Сумка, сумка, бери деньги!"

Сумка все и подобрала. Мальчик выскочил из шкатулки и пошел домой. Приносит родителям сумку с золотом и говорит: „Ну, дедушка, бабушка, сделайте ток, расстелите веретье, молотить сумку будем!"

Сделали ток. Дед разик как даст цепом — деньги, как горох, во все стороны зазвенели! А барин в это время дома приказывает: „Выкинуть мальчишку из шкатулки, а то он дух выпустит!" Открыли шкатулку, а там ни мальчишки, ни денег. Погнался барин следом. Подскакал к току, а деньги дзынь-дзынь. Барин кинулся за ними, а старик то ли случайно, то ли с намерением как тяпнул барина цепом по голове — сразу и убил.

Так со старухой век и дожили. А мальчик с пальчик, наверное, и сейчас живет.

Теперь без барина лучше живется. Теперь никто с мальчиками не дерется!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 53. Кирик ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Жил бедный человек — старик. У него умерла жена. Вот он пошел к попу: „Батюшка, надо жену мою похоронить". — „Давай деньги". Ушел Кирик — денег нет! „Дай же, — думает, — выкопаю ей могилку, похороню украдкой". Стал рыть могилу, вырыл все до дна — стоит котелок с золотом. Схватил Кирик деньги, рад до смерти: „Теперь есть на что жену похоронить!"

Приходит к батюшке: „Батюшка, давай старуху похороним". — „А деньги есть?" — „Есть, батюшка, есть!" — „Собирайся с похоронами!" Кирик купил доски на гроб, купил свечей, пригласил попа и похоронил жену.

„Вот, — удивляется попадья, — где же Кирик деньги взял? Батюшка, он ходит к обедне, скажи-ка ему исповедаться".

Поп и приказал Кирику исповедаться. Ну, отчасти и Кирик рад. Выходит поп с крестом исповедать Кирика: „Кирик, где ты деньги взял?" — „Батюшка, я стал копать могилу и вырыл котелок с золотом". Приходит поп к матушке, рассказывает: „Он рыл могилу и вырыл котелок с золотом". — „Ты знаешь, у нас-то с быка есть кожа со всем: и с рогами, и с хвостом. Вот вечер подойдет, а ты надень-ка кожу эту на себя да иди к нему, напугай! "

Настал вечер, надел поп кожу да пошел к Кирику. Подходит под окошко: „Кирик, Кирик, отдай мои деньги! " Кирик испугался, залез на печку и попу не показывается. В двенадцать часов петухи пропели, поп ушел.

На другой день вечером одевается поп так же, подходит к Кирику — к окошку и опять: „Кирик, Кирик, отдай мои деньги! " Кирику нет терпенья, испугался, сам не свой — видит: перед окошком черт с рогами! Стоит Кирик, богу молится. В двенадцать часов пропели петухи — поп опять ушел.

На третий день вечером поп опять одевается так же, идет. А Кирик так испугался, нет уже ему терпенья! Увидел черта с рогами и бросил ему котелок с золотом.

Приходит поп домой, попадья его встречает на дворе. Подхватила котелок и тащит в избу. Поставили его на стол, а руки не отлипают. Они и так и сяк — руки не отлипают никак!

Послали работника за Кириком: „Кирик, прости!" Кирик взял котелок и простил их. Но кожа с попа не слезает: присохла.

Вот поп взобрался на печку, лежит день, лежит два, лежит уже шесть недель. А народ попа требует. Отвечают, что он больной. Знакомые к нему идут — их не допускают. Что делать? Сколько ни скрывать, а надо объявлять. Вот и объявили, и осудили их на двенадцать лет: попа водить, а попадье под хвост его подгонять.

Поводила его попадья шесть лет по миру, и издох поп. И деньги не нужны стали ему.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 54. Горе ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В одной деревушке жили два мужика, два родных брата: один был бедный, другой богатый. Богач переехал на житье в город, выстроил себе большой дом и записался в купцы, а у бедного иной раз нет и куска хлеба, а ребятишки мал мала меньше, плачут да есть просят. С утра до вечера бьется мужик, как рыба об лед, а все ничего нет. Говорит он однажды своей жене: „Дай-ка пойду в город, попрошу у брата, не поможет ли чем?" Пришел к богатому: „Ах, братец, родимый! Помоги сколько-нибудь моему горю: жена и дети без хлеба сидят, по целым дням голодают". — „Проработай у меня эту неделю, тогда и помогу! " Что делать? Принялся бедный за работу: и двор чистит, и лошадей холит, и воду возит, и дрова рубит. Через неделю дает ему богатый одну ковригу хлеба: „Вот тебе за труды!" — „И за то спасибо!" — сказал бедный, поклонился и хотел было домой идти, а брат говорит: „Постой! Приходи-ка завтра ко мне в гости и жену приводи, ведь завтра мои именины". — „Эх, братец, куда мне? Сам знаешь: к тебе придут купцы в сапогах да в шубах, а я в лаптях хожу да в худеньком сером кафтанишке". — „Ничего, приходи! И тебе будет место". — „Хорошо, братец, приду".

Воротился бедный домой, отдал жене ковригу и говорит: „Слушай, жена! На завтра нас с тобой в гости звали". — „Как в гости? Кто звал? " — „Брат; он завтра именинник". — „Ну что ж, пойдем".

Наутро встали и пошли в город; пришли к богатому, поздравили его и уселись на лавку. За столом уже много именитых гостей сидело: всех их угощает хозяин на славу, а про бедного брата и жену и думать забыл — ничего им не дает; они сидят да только посматривают, как другие пьют да едят. Кончился обед, стали гости из-за стола выходить да хозяина с хозяюшкой благодарить, и бедный тоже — поднялся с лавки и кланяется брату в пояс. Гости поехали домой веселые, песни поют, а бедный идет домой голодный. „Давай-ка, — говорит жене, — и мы запоем песню!" — „Эх ты, дурак! Люди поют оттого, что сладко поели да много выпили, а ты с чего петь вздумал?" — „Ну, все-таки у брата на именинах был: без песен мне стыдно идти. Как я запою, так всякий подумает, что и меня угостили." — „Ну, пой, коли хочешь, а я не стану!"

Мужик запел песню, и послышались ему два голоса; он перестал и спрашивает жену: „Это ты мне подсобляла петь тоненьким голоском?" — „Что с тобой? Я вовсе и не думала". — „Так кто же?" — „Не знаю, — сказала баба, — а ну, запой, я послушаю". Он опять запел; поет-то один, а слышно два голоса; остановился и спрашивает: „Это ты, Горе, мне петь подсобляешь?" Горе отозвалось: „Да, хозяин! Это я подсобляю". — „Ну, Горе, пойдем с нами вместе". — „Пойдем, хозяин! Я теперь от тебя не отстану".

Пришел мужик домой, а Горе зовет его в кабак. Тот говорит: „У меня денег нет!" — „Ох ты, мужичок! Да на что тебе деньги? Видишь, на тебе полушубок надет, а на что он? Скоро лето будет, все равно носить не станешь!" Мужик и Горе пошли в кабак и пропили полушубок. На другой день Горе заохало, с похмелья голова болит, и опять зовет хозяина винца испить. „Денег нет", — говорит мужик. „Да на что нам деньги? Возьми сани да телегу — с нас и довольно!" Нечего делать, не отбиться мужику от Горя: взял он сани и телегу, потащил в кабак и пропил вместе с Горем. Наутро Горе еще больше заохало, зовет хозяина опохмелиться — мужик пропил и борону и соху. Месяца не прошло, как он все спустил; даже избу свою соседу заложил, а деньги в кабак снес. Горе опять пристает к нему: „Пойдем да пойдем в кабак!" — „Нет, Горе! Воля твоя, а больше тащить нечего". — „Как нечего? У твоей жены два сарафана: один оставь, а другой пропить надобно". Мужик взял сарафан, пропил и думает: „Вот когда чист! Ни кола, ни двора, ни на себе, ни на жене! "

Поутру проснулось Горе, видит, что у мужика нечего больше взять, и говорит: „Хозяин!" — „Что, Горе?" — „А вот что: ступай к соседу, попроси у него волов с телегой". Пошел мужик к соседу. „Дай, — просит, — на время пару волов с телегою, я на тебя хоть неделю за то проработаю". — „На что тебе?" — „В лес за дровами съездить". — „Ну, возьми; только невелик воз накладывай". — „И-и, что ты, кормилец!" Привел пару волов, сел вместе с Горем на телегу и поехал в чистое поле. „Хозяин, — спрашивает Горе, — знаешь ли ты на поле большой камень?"

— „Как не знать!" — „А когда знаешь, поезжай прямо к нему". Приехали они на то место, остановились и вылезли из телеги. Горе велит мужику поднимать камень; мужик поднимает, Горе подсобляет; вот подняли, а под камнем яма — полна золотом насыпана. „Ну, что глядишь, — говорит Горе мужику, — таскай скорей в телегу".

Мужик принялся за работу и насыпал телегу золотом; все из ямы выбрал — до последнего червонца; видит, что уж больше ничего не осталось, и говорит: „Посмотри-ка, Горе, никак там еще деньги остались?" Горе наклонилось: „Где? Я что-то не вижу!" — „Да вон, в углу светятся!" — „Нет, не вижу".

— „Полезай в яму, так и увидишь". Горе полезло в яму, только спустилось туда, а мужик и накрыл его камнем. „Вот так-то лучше будет! — сказал он. — Не то коли взять тебя с собой, так ты, Горе горемычное, хоть не скоро, а все же пропьешь и эти деньги! " Приехал мужик домой, свалил деньги в подвал, волов отвел к соседу и стал думать, как бы себя устроить; купил лесу, выстроил большие хоромы и зажил вдвое богаче своего брата.

Долго ли, коротко ли — поехал он в город просить своего брата с женой к себе на именины. „Вот что вздумал! — сказал ему богатый брат. — У самого есть нечего, а ты еще именины справляешь! " — „Ну, когда-то было нечего есть, а теперь — слава богу! Имею не меньше твоего, приезжай — увидишь". — „Ладно, приеду!" На другой день богатый брат собрался с женой и поехали на именины; смотрят, у бедного-то голыша хоромы новые, высокие, не у всякого купца также есть! Мужик угостил их всякой едой, напоил всякими медами и винами. Спрашивает богатый у брата: „Скажи, пожалуйста, какими судьбами разбогател ты?" Мужик рассказал ему по чистой совести, как привязалось к нему Горе горемычное, как пропил он с Горем в кабаке все свое добро до последней нитки: только и осталось, что душа в теле! Как Горе указало ему клад в чистом поле, как он забрал этот клад да от Горя избавился.

Завистно стало богатому. „Дай, — думает, — поеду в чистое поле, подниму камень да выпущу Горе — пусть оно дотла разорит брата, чтоб не смел передо мной своим богатством хвастаться!" Отпустил свою жену домой, а сам в поле поехал; подъехал к большому камню, своротил его в сторону и наклоняется посмотреть, что там под камнем? Не успел голову нагнуть, а уж Горе выскочило и уселось ему на шею. „А, — кричит, — ты хотел меня здесь уморить! Нет, теперь я от тебя ни за что не отстану". — „Послушай, Горе! — сказал купец. — Вовсе не я засадил тебя под камень". — „А кто же, как не ты?" — „Это мой брат тебя засадил, а я нарочно пришел, чтобы тебя выпустить". — „Нет, врешь! Один раз обманул, в другой не обманешь! " Крепко насело Горе богатому купцу на шею: привез он его домой, и пошло у него хозяйство вкривь да вкось. Горе уж с утра за свое принимается, каждый день зовет купца опохмелиться; много добра в кабак ушло. „Так нехорошо жить, — думает купец, — кажется, довольно — потешил я Горе, пора б и расстаться с ним, да как?"

Думал, думал и выдумал: пошел на широкий двор, обтесал два дубовых клина, взял новое колесо и накрепко вбил клин с одного конца во втулку. Приходит к Горю: „Что ты, Горе, все на боку лежишь?" — „А что мне больше делать?" — „Что делать! Пойдем на двор в прятки играть". А Горе и радо; вышли на двор. Сперва купец спрятался. Горе быстро его нашло. После того очередь Горю прятаться. „Ну, — говорит, — меня не скоро найдешь! Я хоть в какую щель забьюсь!" — „Куда тебе! — отвечает купец, — ты и в это колесо не влезешь, а то — в щель!" — „В колесо не влезу? Смотри-ка, еще как спрячусь." Влезло Горе в колесо, купец взял да и с другого конца забил во втулку дубовый клин, потом поднял колесо и забросил его вместе с Горем в реку.

Горе потонуло, а купец стал жить по-старому, по-прежнему.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ 55. Жадная старуха ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Жил старик со старухою; пошел он в лес дрова рубить. Сыскал старое дерево, поднял топор и стал рубить. Говорит ему дерево: „Не руби меня, мужичок! Что тебе надо, все сделаю". — „Ну, сделай, чтобы я богат был". — „Ладно, ступай домой, всего у тебя вдоволь будет". Воротился старик домой — изба новая, словно чаша полная, денег куры не клюют, хлеба на десятки лет хватит, а что коров, лошадей, овец — в три дня не сосчитать! „Ах, старик, откуда все это?" — спрашивает старуха. „Да вот, жена, я такое дерево нашел — что ни пожелай, то и сделает".

Пожили с месяц, приелось старухе богатое житье, говорит старику: „Хоть живем мы богато, да что в этом толку, коли люди нас не почитают! Захочет бурмистр — и тебя и меня на работу погонит, а придерется, так и палками накажет. Ступай к дереву, проси, чтобы ты бурмистром был". Взял старик топор, пошел к дереву и хочет под самый корень рубить. „Что тебе надо?" — спрашивает дерево. „Сделай, чтобы я бурмистром был". — „Хорошо, ступай с богом!"

Воротился домой, а его уже давно солдаты дожидают: „Где ты, — закричали, — старый черт, шатаешься? Отводи скорей нам квартиру, да чтоб хорошая была. Ну-ну, поворачивайся! " А сами тесаками его по горбу да по горбу. Видит старуха, что и бурмистру не всегда честь, и говорит старику: „Что за корысть быть бурмистровой женой! Вот тебя солдаты прибили, а уж о барине и говорить нечего: что захочет, то и сделает. Ступай-ка ты к дереву да проси, чтоб сделало тебя барином, а меня барыней".

Взял старик топор, пошел к дереву, хочет опять рубить; дерево спрашивает: „Что тебе надо, старичок?" — „Сделай меня барином, а старуху барыней". — „Хорошо, ступай с богом!" Пожила старуха в барстве, захотелось ей большего, говорит старику: „Что за корысть, что я барыня! Вот кабы ты был полковником, а я полковницей — иное дело, все бы нам завидовали".

Погнала старика снова к дереву; взял он топор, пришел и собирается рубить. Спрашивает его дерево: „Что тебе надобно?" — „Сделай меня полковником, а старуху полковницей". — „Хорошо, ступай с богом!" Воротился старик домой, а его полковником пожаловали. Прошло несколько времени, говорит ему старуха: „Велико ли дело — полковник! Генерал захочет, под арест посадит. Ступай к дереву, проси, чтобы сделало тебя генералом, а меня генеральшею!" Пошел старик к дереву, хочет топором рубить. „Что тебе надобно?" — спрашивает дерево. „Сделай меня генералом, а старуху генеральшею". — „Хорошо, иди с богом!" Воротился старик домой, а его в генералы произвели.

Опять прошло несколько времени, наскучило старухе быть генеральшею, говорит она старику: „Велико ли дело — генерал! Государь захочет, в Сибирь сошлет. Ступай к дереву, проси, чтобы сделало тебя царем, а меня царицею". Пришел старик к дереву, хочет топором рубить. „Что тебе надобно?" — спрашивает дерево. „Сделай меня царем, а старуху царицею". — „Хорошо, иди с богом!" Воротился старик домой, а за ним уж послы приехали: „Государь помер, тебя на его место выбрали".

Немного пришлось старику со старухой царствовать: показалось старухе — мало быть царицею! Позвала старика и говорит: „Велико ли дело — царь! Бог захочет — смерть нашлет, и запрячут тебя в сырую землю. Ступай-ка ты к дереву да проси, чтобы сделало нас богами".

Пошел старик к дереву. Как услыхало оно эти безумные речи, зашумело листьями и в ответ старику молвило: „Будь же ты медведем, а твоя жена медведицей". В ту же минуту старик обратился медведем, а старуха медведицей.

И стали они жить в лесу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀