Русские песни и романсы

Нынче был я на почтовом на дворе —

Льстил себе найти от миленькой письмо,

И — пошел назад с унылою душой.

Нет письма!.. нет сердцу радости ни в чём!

Ах! давно, давно не пишет уж ко мне

Та, которою на свете я живу;

Та, котора уверяла так меня,

Что в разлуке ей отрада только в том,

Чтоб писать ко мне… о горести своей!..

Что ж мешает ей в отраде той теперь?

Что мешает сердце друга оживить?

Неужель забыт я милою моей?

Неужели сон был счастие мое?..

Нет, не может статься этого вовек!

Я довольно знаю милую мою:

Её сердце не умеет изменить;

Её сердце век останется моим, —

Знать, свободного и в тереме своём

Не имеет она времени часа;

Иль препятствуют недобры люди ей

К другу грамотки чрез почту посылать…

Но, что б ни было причиною того, —

Лишь была б здорова милая моя!

Чернобровый, черноглазый

Молодец удалый

Вложил мысли в мое сердце,

Зажёг ретивое!

Нельзя солнцу быть холодным,

Светлому погаснуть;

Нельзя сердцу жить на свете

И не жить любовью!

Для того ли солнце греет,

Чтобы травке вянуть?

Для того ли сердце любит,

Чтобы горе мыкать?

Нет, не дам злодейке-скуке

Ретивого сердца!

Полечу к любезну другу

Осеннею пташкой.

Покажу ему платочек,

Его же подарок:

Сосчитай горючи слезы

На алом платочке,

Иссуши горючи слезы

На белой ты груди

Или сладкими их сделай,

Смешав со своими…

Воет сыр-бор за горою,

Метелица в поле;

Встала вьюга, непогода,

Запала дорога.

Оставайся, бедна птичка,

Запертая в клетке!

Не отворишь ты слезами

Отеческий терем;

Не увидишь дорогого,

Ни прежнего счастья!

Не ходить бы красной девке

Вдоль по лугу-лугу;

Не искать было глазами

Пригожих, удалых!

Не любить бы красной девке

Молодого парня;

Поберечь бы красной девке

Своё нежно сердце!

«Ах, что ж ты, голубчик,

Невесел сидишь

И нерадостен?»

— «Ах! как мне, голубчику,

Весёлому быть

И радостному!

Вчера вечерком я

С голубкой сидел,

На голубку глядел,

Играл, целовался,

Пшеничку клевал;

Поутру голубка

Убита лежит,

Застреленная,

Потерянная!

Голубка убита

Боярским слугой!

Ах! кстати бы было

Меня с ней убить:

Кому из вас мило

Без милыя жить?»

— «Голубчик печальный,

Не плачь, не тужи!

Ты можешь в отраду

Хотя умереть, —

Мне должно для горя

И жить и терпеть!

Голубка до смерти

Твоею была;

Мою же голубку

Живую берут,

Замуж отдают,

Просватывают».

Среди долины ровныя,

На гладкой высоте,

Цветёт, растёт высокий дуб

В могучей красоте.

Высокий дуб, развесистый,

Один у всех в глазах;

Один, один, бедняжечка,

Как рекрут на часах!

Взойдёт ли красно солнышко —

Кого под тень принять?

Ударит ли погодушка —

Кто будет защищать?

Ни сосенки кудрявыя,

Ни ивки близ него,

Ни кустики зелёные

Не вьются вкруг него.

Ах, скучно одинокому

И дереву расти!

Ах, горько, горько молодцу

Без милой жизнь вести!

Есть много сребра, золота —

Кого им подарить?

Есть много славы, почестей —

Но с кем их разделить?

Встречаюсь ли с знакомыми —

Поклон, да был таков;

Встречаюсь ли с пригожими —

Поклон да пара слов.

Одних я сам пугаюся,

Другой бежит меня.

Все други, все приятели

До чёрного лишь дня!

Где ж сердцем отдохнуть могу,

Когда гроза взойдёт?

Друг нежный спит в сырой земле,

На помощь не придёт!

Ни роду нет, ни племени

В чужой мне стороне;

Не ластится любезная

Подруженька ко мне!

Не плачется от радости

Старик, глядя на нас;

Не вьются вкруг малюточки,

Тихохонько резвясь!

Возьмите же всё золото,

Все почести назад;

Мне родину, мне милую,

Мне милой дайте взгляд!

Ты не плачь, не плачь, красна девица!

Не роняй ты слёз на белы груди,

Не круши себя ты во младости,

Не губи, мой свет, красоты своей!

Друга милого не видать тебе,

Он на родину не воротится,

Не прижмёт тебя к сердцу верному,

Не отрет он твоих девичьих слез.

Не услышишь ты, как он ратует

За святую Русь православную;

Не придет об нем вестки радостной, —

Он кончается во чистом поле,

Чрез златое он ожерелие

Ронит душу вон из бела тела.

Ах, родимая мать — сыра земля!

Не в тебе лежать добру молодцу —

Во чужой земле, в неприятельской

Ляжет он костьми богатырскими.

Пайщик царския службы грозныя!

Сослужи ты мне, молодецкий конь,

Службу верную и последнюю!

Отвези поклон ты на родину

Ко душе моей, к красной девице,

И к кормилице, к родной матушке,

И хвора она, и старехонька.

Ты промолви им: «Не печальтеся,

Не кручиньтеся вы по молодце, —

Он кончается за святую Русь,

Умирает он за родимый край».

Мне минуло шестнадцать лет,

Но сердце было в воле;

Я думала: весь белый свет —

Наш бор, поток и поле.

К нам юноша пришёл в село:

Кто он? отколь? не знаю

Но всё меня к нему влекло,

Всё мне твердило: знаю!

Его кудрявые власы

Вкруг шеи обвивались,

Как мак сияет от росы,

Сияли, рассыпались.

И взоры пламенны его

Мне что-то изъясняли;

Мы не сказали ничего,

Но уж друг друга знали.

Куда пойду — и он за мной.

На долгую ль разлуку?

Не знаю! только он с тоской

Безмолвно жал мне руку.

«Что хочешь ты? — спросила я.

Скажи, пастух унылый».

И с жаром обнял он меня

И тихо назвал милой.

И мне 6 тогда его обнять!

Но рук не поднимала,

На перси потупила взгляд,

Краснела, трепетала.

Ни слова не сказала я;

За что ж ему сердиться?

Зачем покинул он меня?

И скоро ль возвратится?

Ах ты, ночь ли,

Ноченька!

Ах ты, ночь ли

Бурная!

Отчего ты

С вечера

До глубокой

Полночи

Не блистаешь

Звёздами,

Не сияешь

Месяцем?

Всё темнеешь

Тучами?

И с тобой, знать,

Ноченька,

Как со мною,

Молодцем,

Грусть-злодейка

Сведалась!

Как заляжет,

Лютая,

Там глубоко

На сердце —

Позабудешь

Девицам

Усмехаться,

Кланяться;

Позабудешь

С вечера

До глубокой

Полночи,

Припевая,

Тешиться

Хороводной

Пляскою!

Нет, взрыдаешь,

Всплачешься

И, безродный

Молодец,

На постелю

Жёсткую,

Как в могилу,

Кинешься!

Скучно, девушки, весною жить одной:

Не с кем сладко побеседовать младой.

Сиротинушка, на всей земле одна,

Подгорюнясь ли присядешь у окна —

Под окошком всё так весело глядит,

И мне душу то веселие томит.

То веселье — не веселье, а любовь,

От любви той замирает в сердце кровь.

И я выду на широкие поля —

С них ли негой так и веет на тебя;

Свежий запах каждой травки полевой

Вреден девице весеннею порой,

Хочешь с кем-то этим запахом дышать

И другим устам его передавать;

Белой груди чем-то сладким тяжело,

Голубым очам при солнце не светло.

Больно, больно безнадёжной тосковать!

И я кинусь на тесовую кровать,

К изголовью правой щечкою прижмусь

И горючими слезами обольюсь.

Как при солнце летом дождик пошумит,

Травку вспрыснет, но её не освежит,

Так и слезы не свежат меня, младой;

Скучно, девушки, весною жить одной!

Соловей мой, соловей,

Голосистый соловей!

Ты куда, куда летишь,

Где всю ночку пропоёшь?

Кто-то бедная, как я,

Ночь прослушает тебя,

Не смыкаючи очей,

Утопаючи в слезах?

Ты лети, мой соловей,

Хоть за тридевять земель,

Хоть за синие моря,

На чужие берега;

Побывай во всех странах,

В деревнях и в городах:

Не найти тебе нигде

Горемышнее меня.

У меня ли у младой

Дорог жемчуг на груди,

У меня ли у младой

Жар-колечко на руке,

У меня ли у младой

В сердце миленький дружок.

В день осенний на груди

Крупный жемчуг потускнел,

В зимню ночку на руке

Распаялося кольцо,

А как нынешней весной

Разлюбил меня милой.

Сиротинушка, девушка,

Полюби меня, молодца,

Полюбя — приголубливай,

Мои кудри расчёсывай.

Хорошо цветку на поле,

Любо пташечке на небе, —

Сиротинушке девушке

Веселей того с молодцем.

У меня в дому волюшка,

От беды оборонушка,

Что от дождичка кровелька,

От жары дневной ставенки,

От лихой же разлучницы,

От лукавой указчицы

На воротах замок висит,

В подворотенку пёс глядит.

Как за реченькой слободушка стоит,

По слободке той дороженька бежит,

Путь-дорожка широка, да не длинна,

Разбегается в две стороны она:

Как налево — на кладбище к мертвецам,

А направо — к закавказским молодцам.

Грустно было провожать мне, молодой,

Двух родимых и по той, и по другой:

Обручальника по левой проводя,

С плачем матерью-землёй покрыла я;

А налётный друг уехал по другой,

На прощанье мне кивнувши головой.

Вечерком красна девица

На прудок за стадом шла;

Черноброва, белолица

Так гуськов своих гнала:

Тига, тига, тига,

Вы, гуськи мои, домой!

Не ищи меня богатый:

Ты постыл моей душе.

Что мне, что твои палаты?

С милым рай и в шалаше!

Тига, тига, тига,

Вы, гуськи мои, домой!

Нас одних для нас довольно:

Всё любовь нам заменит.

А сердечны слезы больно

Через золото ронить.

Тига, тига, тига,

Вы, гуськи мои, домой!

Кольцо души-девицы

Я в море уронил;

С моим кольцом я счастье

Земное погубил.

Мне, дав его, сказала:

«Носи! не забывай!

Пока твое колечко,

Меня своей считай!»

Не в добрый час я невод

Стал в море полоскать;

Кольцо юркнуло в воду;

Искал… но где сыскать!..

С тех пор мы как чужие!

Приду к ней — не глядит!

С тех пор мое веселье

На дне морском лежит!

О ветер полуночный,

Проснися! будь мне друг!

Схвати со дна колечко

И выкати на луг.

Вчера ей жалко стало:

Нашла меня в слезах!

И что-то, как бывало,

Зажглось у ней в глазах!

Ко мне подсела с лаской,

Мне руку подала,

И что-то ей хотелось

Сказать, но не могла!

На что твоя мне ласка!

На что мне твой привет!

Любви, любви хочу я…

Любви-то мне и нет!

Ищи, кто хочет, в море

Богатых янтарей…

А мне моё колечко

С надеждою моей.

Скучно, матушка, мне сердцем жить одной,

Скучно, скучно, что не едет дорогой.

Где сокрою я кручинушку свою?

Лучше выйду, на крылечке постою.

Посмотрю, кто вдоль по улице прошёл,

Посмотрю, не пролетит ли мой сокол.

Вдоль по улице метелица метет,

А с метелицей и милый мой идёт.

Машет издали мне аленьким платком,

Подошедши, говорит он мне тайком:

«Ах, постой, постой, любезная моя!

Дай мне, радость, наглядеться на тебя!

С той поры, как разлучились мы с тобой,

Потерял я и здоровье и покой».

— «Друг сердечный, — отвечала я ему,

Или ты смеешься горю моему?

Такова ли я до сей поры была?

Таковою ли красавицей слыла?

На лице поблёкли алые цветы;

Без тебя, мой друг, лишилась красоты!»

Страшно воет, завывает

Ветр осенний;

По поднебесью далече

Тучи гонит.

На часах стоит печален

Юный ратник;

Он уносится за ними

Грустной думой.

О, куда, куда вас, тучи,

Ветер гонит?

О, куда ведет судьбина

Горемыку?

Тошно жить мне: мать родную

Я покинул!

Тошно жить мне: с милой сердцу

Я расстался!

«Не грусти! — душа-девица

Мне сказала. —

За тебя молиться будет

Друг твой верный».

Что в молитвах? — я в чужбине

Дни скончаю.

Возвращусь ли? — взор твой друга

Не признает.

Не видать в лицо мне счастья;

Жить на что мне?

Дай приют, земля сырая,

Расступися!

Он поет, никто не слышит

Слов печальных…

Их разносит, заглушает

Ветер бурный.

Рано, солнышко, играешь

Утром на долине;

Ты померкни! иль не знаешь:

Девушка в кручине.

Я вечор мое веселье

С милым проводила;

Он уехал — в утешенье

Мне одна могила!

Говорил мне на прощанье:

«Буду: не крушися!»

Ах, исполни обещанье,

Милый! возвратися!

Без подпоры — хмель кудрявый

Не цветет, а вянет;

Без весны — в тени дубравы

Птичка петь не станет;

Без росы — желтеет в поле

И цветок от зною!

Ах! без милого мне боле

Не цвести душою!

Как цветочек от засухи

Увядает,

Так и сердце без подруги

Унывает.

На часочек нет отрады —

Лишь страданье;

Жизнь без милой — без услады —

Наказанье!

Меж людьми живу — скучаю,

Как в неволе!..

Дай пойду я, погуляю

В чистом поле…

Птичка с птичкой там порхают

Меж кустами;

Мушки парами летают

Над цветами…

Все находят, все вкушают

В жизни радость —

Сердце с сердцем разделяют

Счастья сладость…

Не с кем лишь душою страстной

Мне делиться;

Верно, буду я, несчастный,

Век крушиться!

Сын бедный природы

Так песню певал:

«В давнишние годы

Я счастие знал!

В давнишние годы

Был мир веселей

И солнце и воды

Блистали светлей!

В то время и младость

Резвее была

И долее радость

Нам кудри вила.

И лес был тенистей

Стыдливой чете;

И розы душистей,

И люди не те!

Тогда к хороводу

Сбирались смелей

И пели природу

Средь диких полей.

В то время с весною

Любовь нас ждала,

В то время со мною

Подруга жила!»

Вот мчится тройка удалая

В Казань дорогой столбовой,

И колокольчик, дар Валдая,

Гудёт уныло под дугой.

Ямщик лихой — он встал с полночи

Ему взгрустнулося в тиши;

И он запел про ясны очи,

Про очи девицы-души:

«Вы очи, очи голубые,

Вы сокрушили молодца,

Зачем, о люди, люди злые,

Вы их разрознили сердца?

Теперь я горький сиротина».

И вдруг махнул по всем по трем,

И тройкой тешился детина

И заливался соловьём.

Над серебряной водой,

На златом песочке

Долго девы молодой

Я берег следочки…

Вдруг завыло в вышине:

Речку всколыхало, —

И следов, любезных мне,

Будто не бывало!..

Что ж душа так замерла?

Колокол раздался…

Ах, девица в храм пошла:

С ней другой венчался…

«Не спеши, моя красавица, постой:

Мне не долго побеседовать с тобой;

Оберни ко мне прекрасное лицо,

Есть еще к тебе заветное словцо:

Скажи, любишь ли ты, молодца, меня

И каков кажусь тебе удалый я?»

(Лицо девицы-красавицы горит,

Потупивши ясны очи, говорит:)

«Не пристало мне ответ такой держать

И пригожество мужское разбирать!»

— «Не спросил бы я, да вот моя беда:

Я сбираюсь в понизовы города;

Волгой-матушкой в расшиве погулять,

На чужбине доли, счастья поискать».

(Помутился вдруг девицы светлый взгляд;

Побледнела, словно тонкий белый плат.)

— «Уж зачем бы меня, девицу, пытать,

Коли едешь, коли вздумал покидать?

Видит бог, как я любила молодца!

Может, больше — грех и молвить, — чем отца!

Всё на свете за него бы отдала!

Да ему, уж видно, стала не мила!»

— «Ты мила мне пуще прежнего теперь;

Не словам — хотя божбе моей поверь.

Для тебя же я сбираюсь в дальний путь,

Чтоб трудами выйти в люди как-нибудь;

Чтоб, вернувшись, быть на родине в чести;

Чтоб смелее от венца тебя вести.

Понизовые привольные края:

Не последний за другими буду я».

— «Волга-матушка бурлива, говорят;

Под Самарою разбойники шалят;

А в Саратове девицы хороши:

Не забудь там красной девицы-души!»

— «Не боюсь я Волги-матушки валов,

Стеньки Разина снаряженных стругов!

Не прельстит меня ничья теперь краса,

Ни такие ж с поволокою глаза;

Страшно только мне вернуться невпопад:

Тот ли будет на тебе тогда наряд?

Встретишь молодца ты в ленте золотой

Или ведешь на крылечко под фатой?»

— «Коли шутишь — не до шуток мне — до слёз;

Коли вправду — кто ж так девицу обнес?

С кем иным, как не с тобою, молодцом,

Поменяюсь обручальным я кольцом?

Для кого блюла девичью красоту,

Для того и русу косу расплету;

Гробовой скорей покроюсь пеленой,

Чем, без милого, узорчатой фатой».

Ты не плачь, не тоскуй,

Под окном не сиди,

На дорогу не гляди,

Из далекия сторонки

Друга милого не жди.

Слышишь — трубы звучат…

Пыль клубится вдали.

Из чужбины притекли

Со знаменами отчизны

Вой русския земли.

Их сверкают щиты,

Также знамя шумит.

Что же грудь твоя дрожит?

Ах! под знаменем кровавым

Милый друг твой не стоит.

Сокрушили его

Вражьи копья, мечи!

Пред иконою в ночи

Ты не жги до бела утра

Воску ярого свечи.

Ты не плачь, не тоскуй.

Под окном не сиди,

На дорогу не гляди,

Из далекия сторонки

Друга милого не жди!

Не дивитеся, друзья,

Что не раз

Между вас

На пиру веселом я

Призадумывался.

Вы во всей ещё весне;

Я почти

На пути

К темной Орковой стране

С ношей старческою.

Вам чрез горы, через лес

И пышней,

И милей

Светит солнышко с небес

В утро радостное.

Вам у жизни пировать;

Для меня

Свету дня

Скоро вовсе не сиять

Жизнью сладостною.

Не дивитесь же, друзья,

Что не раз

Между вас

На пиру весёлом я

Призадумывался.

Я чрез жизненну волну

В челноке

Налегке

Одинок плыву в страну

Неразгаданную.

Я к брегам бросаю взор —

Что мне в них,

Каждый миг

От меня, как на позор,

В мгле скрывающихся?!

Что мне в них?.. Я молод был,

Но цветов

С тех берегов

Не срывал, венков не вил

В скучной молодости…

Я плыву и — наплыву

Через мглу

На скалу

И сложу мою главу

Неоплаканную.

И кому, над сиротой

Слезы лить

И грустить?

Кто на прах холодный мой

Взглянет жалостливо?!

Не дивитеся, друзья,

Что не раз

Между вас

На пиру весёлом я

Призадумывался.

Солнце красное взошло на небеса,

И на зелени обсохнула роса, —

Не обсохли лишь у Аннушки глаза,

Всё блестит на них жемчужная слеза.

«Не круши себя, красавица моя!

Знать, такая участь слезная твоя.

Видно, так уж предназначено судьбой,

Чтоб безвременно расстался друг с тобой.

Променял твою девичью красоту —

На дощатый гроб, могильну темноту.

Хоть и грустно жить без друга своего,

Но слезами не зоротишь ты его!»

Слышу девицы печальные слова:

«Пусть увяну — как без дождичка трава,

Сердцу бедному дам волю я изныть,

Друга ж милого нельзя мне позабыть!»

Красна девица сидела под окном,

Утирала слезы белым рукавом.

Пришла весточка нерадостная к ней,

Что сердечный друг не верен больше ей,

Что задумал он иную замуж взять.

Как тут девице не плакать, не вздыхать?

Стали девицу подружки утешать:

«Полно сердцем о неверном тосковать.

Ты в селе у нас всех лучше красотой,

Наши молодцы любуются тобой.

Всякий девице желает угодить;

Ты властна из них любого полюбить».

«Пусть их много, — красна девица в ответ,

Сердце милого другого не найдёт!»

Гори, гори, лучинушка,

Гори посветлее,

Прядись скорей, мой чистый лён,

Прядись поскорее!

Спеши, моё кленовое,

Спеши, веретенце!

Пора мне шить для милого

В дары полотенце!

Мне весть пришла, что жив мой друг

И скоро приедет;

Его душа моей душе —

Ни в чём не изменит.

И, может быть, летит ко мне

Он соколом ясным.

Я буду ждать по вечеру —

И в утро днём красным.

Лишь только я увижусь с ним,

Скажу: друг со мною!

Прими скорей подарок мой —

И сердце с душою!

Что ты рано, моя пташечка,

Проснулась?

Что, касатка, белой грудью

Встрепенулась?

Али сердце по дружочке

Встосковалось?

Аль под крылышко милова

Дожидаешь?

Спозаранья ярко звездочка

Мелькала,

Рано солнышко на небе

Разыгралось.

Ярка звездочка вдруг облаком

Закрылась;

Уж как не был друг сердечный

На свиданье,

Обманула меня радостью

Надежда!

Я пойду косить

На зелёный луг:

Ты, коса моя,

Коса острая,

Не тупися ты

О младу траву.

Не влюбляйся ты,

Сердце бедное:

Как коса моя

О горелый пень,

Горемычное,

Расшибёшься ты.

Красны девицы

Переменчивы;

Обещанья их

Словно ласточка:

Повестит весну,

Да и спрячется.

Так и девица

Нам сулит любовь

И с ней счастие:

Оглянешься ты —

В чёрном облаке

Унеслося всё.

Нам, брат, песнями

Не кормить коней:

За погодушкой

Скосим луг скорей;

Там пускай себе

Косы тупятся.

Добра молодца

Не уймёшь никак

Песней жалобной:

Долго будет он

Поджидать милой

В ночь осеннюю.

«Что ты рано, травушка,

Пожелтела?

Что вы рано, цветики,

Облетели?

Что ты так, красавица,

Похудела:

Впали алы щёченьки,

Побледнели…

Впали ясны оченьки,

Потускнели?..»

— «Не успели цветики

Распуститься,

Уж их злая засуха

Поедает…

Не успела я с дружком

Обручиться

Уж он меня, бедную,

Покидает,

Без поры, без времени

Убивает!»

— «Только ль свету белого,

Что в оконце?..

Только ль добрых молодцев,

Что изменщик?

Не тумань, голубушка,

Ясных очек,

Не слези, лебедушка,

Алых щёчек!

Выбирай любимого

Из удалых —

По нраву приятному,

По обычью,

По уму, по разуму

Да по сердцу!»

— «Погляжу ль я на небо:

Звёздок много —

Да один во звёздочках

Светел месяц!

Загляну ль в зелёный сад:

Пташек много —

Да один во пташечках

Ясен сокол!

Взгляну ль на молодцев:

Добрых много —

Да не придут девушке

По обычью,

По уму, по разуму

Да по сердцу».

Не кукушечка во сыром бору

Жалобнехоиько

Векуковала —

А молодушка в светлом терему

Тяжелехонько

Простонала.

Не ясен сокол по поднебесью

За лебедками

Залетался —

Добрый молодец, по безразумью,

За красотками

Зашатался!..

Ясну соколу быть поиману,

Обескрылену

Во неволе…

Добру молодцу быть в солдатушках

Обезглавлену

В ратном поле.

А кукушечке во сыром бору

По чужим гнездам

Куковати…

А молодушке во слободушке

По чужим углам

Воздыхати!

«Что ты, соловьюшко,

Корму не клюешь?

Вешаешь головушку,

Песен не поёшь?»

— «Пелося соловыошку

В рощице весной…

Вешаю головушку

В клетке золотой!

На зелёной веточке

Весело я жил…

В золотой же клеточке

Буду век уныл!..»

— «Зелёной ли веточке

К песням приучать?

В золотой же клеточке

Соловью ль молчать?»

— «Зелёная веточка

Сердце веселит;

Золотая ж клеточка

Умереть велит!..

Подружка на веточке

Тужит обо мне,

Стонут малы деточки…

До пенья ли мне?»

— «Отперто окошечко

К рощице твоей, —

Будь счастлив, мой крошечка,

Улетай скорей!»

Ох, болит

Да щемит

Ретиво сердечко —

Всё по нём,

По моём

По милом дружечке!

Он сердит,

Не глядит

На меня, девицу, —

Всё корит

Да бранит,

Взносит небылицу:

Будто днём

Соловьём

По садам летаю,

Не об нём,

Об ином

Звонко распеваю!

Ничего,

Никого

Ночью не боюся —

И не с ним,

Всё с иным

Милым веселюся!

Не расти,

Не цвести

Кустичку сухому…

Не любить,

Не сгубить

Девицы иному!

Не себе —

Всё тебе

Красота блюдётся…

Ах, ничьей —

Всё твоей

С горя изведется.

«Не шей ты мне, матушка,

Красный сарафан,

Не входи, родимушка,

Попусту в изъян!

Рано мою косыньку

На две расплетать!

Прикажи мне русую

В ленту убирать!

Пущай, не покрытая

Шёлковой фатой,

Очи молодецкие

Веселит собой!

То ли житьё девичье,

Чтоб его менять,

Торопиться замужем

Охать да вздыхать?

Золотая волюшка

Мне милей всего!

Не хочу я с волюшкой

В свете ничего!»

— «Дитя мое, дитятко,

Дочка милая!

Головка победная,

Неразумная!

Не век тебе пташечкой

Звонко распевать,

Легкокрылой бабочкой

По цветкам порхать!

Заблекнут на щеченьках

Маковы цветы,

Прискучат забавушки —

Стоскуешься ты!

А мы и при старости

Себя веселим:

Младость вспоминаючи,

На детей глядим;

И я молодешенька

Была такова,

И мне те же в девушках

Пелися слова!»

Что это за сердце,

Что это такое —

Что ни днём ни ночью

Не даёт покоя?

То забьётся пташкой,

Запертою в клетке;

То замрёт цветочком

На скошенной ветке!..

Быть бы сердцу пташкой

Чего б захотело?..

Дать бы ему крылья —

Куда б полетело?

Знаю я сторонку,

Где его зазноба…

Ах, туда бы лётом

Полетели оба!..

На той на сторонке

Теплей солнце греет —

Там девица красна

Как маков цвет зреет!

Там в тёмные ночи

Не звёзды лишь светят —

Там ясные очи

Приветливо встретят!

Приветливо встретят,

Ласково проводят…

Любезные речи

Тоски не наводят.

Смолкни, пташка-канарейка!

Полно звонко распевать, —

Перестань ты мне, злодейка,

Ретивое надрывать!

Уж ко мне не воротиться

Красным дням весны моей, —

Отвыкает сердце биться,

Вспоминаючи об ней!

Радость-младость миновалась:

Отцвела она цветком

И не вихорем промчалась —

Пропорхнула мотыльком!

С нею память о бывалом

Я хотел похоронить,

Не грустить по нём нимало —

Ни слезы не уронить.

Всё давно забыто было:

Звонкой песенкой своей

Всё ты снова разбудила,

Пташка, лютый мой злодей!

После ведрышка к ненастью

Тяжёленько привыкать,

А несчастному об счастье

Хуже смерти вспоминать!

Я посею, молоденька,

Цветиков маленько;

Стану с зоренькой вставати,

Цветы поливати,

Буду с светом пробуждаться,

Садом любоваться!

Для кого ж я сад садила,

Берегла… холила?

Ах, не для кого иного,

Для дружка милого!

Для чего в моем садочке

Пташки распевают?

Всё об нем же, об дружочке

Мне воспоминают

Залетел мой сокол ясный,

Молодец прекрасный!

Запропал в тоске-кручине

Без вести в чужбине!

И посла я посылала —

Мил не принимает…

И слезами я писала —

Друг не отвечает!

Пропадать же, знать, садочку

Без мила дружочка…

Не цвести в саду цветочку —

Порву для веночка.

Не плясать младой в веночке,

Гадать по дружочке…

Не боли ж, моё сердечко,

Выйду я на речку

И на самую средину

Венок мой закину,

Слезно, слезно зарыдаю,

Сама загадаю:

Коль надёжа меня помнит

Мой венок потонет!

Коль надёжа покидает —

Пущай уплывает…

Ах! об чём, голубка Маша,

Ты ручьями слезы льёшь.

Убегаешь ласки нашей,

С нами песен не поёшь,

Не играешь в хороводы?

Всё кручинна и грустна —

Будто нивка без погоды,

Знойным солнцем сожжена!

Ах! один и был садочек,

Да и тот стал засыхать…

Был, как свет в очью, дружочек,

Да и тот стал покидать!

Не на то я сад садила,

Поливала, стерегла,

Всем соседям досадила,

Чтоб могилу в нем нашла!

Не к тому сад разрастался,

Распушался, расцветал,

Чтоб часок покрасовался

И навек потом пропал!

Беспременно для девицы

Он бы должен уродить

Три корысти-небылицы, —

Без того мне полно жить!

Уж мне в первой небылице —

Быть пригоже всех собой!

А с другою небылицей —

Только радость знать, младой!

И мне третья небылица:

Не вздыхать, не тосковать,

Полюбивши — полюбиться,

С милым век свой свековать!

Течёт речка по песочку,

Через речку — мостик;

Через мост лежит дорожка

К сударушке в гости!

Ехать мостом, ехать мостом

Аль водою плыти —

А нельзя, чтоб у любезной

В гостях мне не быти!

Не поеду же я мостом —

Поищу я броду…

Не пропустят злые люди

Славы по народу…

Худа слава — не забава…

Что в ней за утеха?

А с любезной повидаться —

Речка не помеха.

Каркнул ворон на берёзе…

Свистнул воин на коне…

Погибать тебе, красотке,

В чужедальней стороне!..

Ах, за чем, за кем бежала

Ты за тридевять полей, —

Для чего не размышляла

Ты об участи своей?..

Всё покинула, забыла —

Прах отца, старушку мать —

И решилася отчизну

На чужбину променять.

То ли счастье, чтобы очи

Милым сердцу веселить, —

После ими ж дни и ночи

Безотрадно слезы лить?

Неужли ты не слыхала

Об измене? — «Никогда!»

Неужли ты полагала

В сердце верность?.. — «Навсегда!

Было некому, бедняжку,

Поучить меня уму,

И голодной, вольной пташкой

Я попалась в сеть к нему…

Никого я не спросилась,

Кроме сердца своего,

Увидала — полюбила,

И умру, любя его!»

Каркнул ворон на берёзе…

Свистнул воин на коне…

И красотка погибает

В чужедальней стороне.

Ах, молодость, молодость!

Весна моя красная!

Ты когда, когда прошла,

Когда прокатилася?..

Ты не речкой протекла —

Точно из лука стрела

Или пташка пролетела!

Точно песенкой пропелась,

Дальним гулом пронеслась

И сокрылася из глаз!

Ах ты, горе горькое,

Неизменная тоска!

Ты когда на ретивое

Горючим камнем легла?..

С молоком ли я родимой

В белу грудь тебя всосал

Или с первым поцелуем

Красной девицы узнал?..

Злые люди подружили

Горе горькое со мной…

И в сырой земле, в могиле

Моя радость, мой покой!

По-над Доном сад цветет,

Во саду дорожка;

На нее б я всё глядел,

Сидя, из окошка…

Там с кувшином за водой

Маша проходила,

Томный взор потупив свой.

Со мной говорила.

«Маша, Маша! — молвил я.

Будь моей сестрою!

Я люблю… любим ли я,

Милая, тобою?»

Не забыть мне никогда,

Как она глядела!

Как с улыбкою любви

Весело краснела!

Не забыть мне, как она

Сладко отвечала,

Из кувшина, в забытьи,

Воду проливала…

Сплю и вижу всё её

Платье голубое,

Страстный взгляд, косы кольцо,

Лентой первитое.

Сладкий миг мой, возвратись!

С Доном я прощаюсь…

Ах, нигде уж, никогда

С ней не повстречаюсь!..

Оседлаю коня,

Коня быстрого,

Я помчусь, полечу

Легче сокола.

Чрез поля, за моря,

В дальню сторону —

Догоню, ворочу

Мою молодость!

Приберусь и явлюсь

Прежним молодцем

И приглянусь опять

Красным девицам!

Но, увы, нет дорог

К невозвратному!

Никогда не взойдёт

Солнце с запада!

Не шуми ты, рожь,

Спелым колосом!

Ты не пой, косарь,

Про широку степь!

Мне не для чего

Собирать добро,

Мне не для чего

Богатеть теперь!

Прочил молодец,

Прочил доброе

Не своей душе —

Душе-девице.

Сладко было мне

Глядеть в очи ей,

В очи, полные

Полюбовных дум!

И те ясные

Очи стухнули,

Спит могильным сном

Красна девица!

Тяжелей горы,

Темней полночи

Легла на сердце

Дума чёрная!

Погубили меня

Твои чёрны глаза,

В них огонь неземной

Жарче солнца горит!

Омрачитесь, глаза,

Охладейте ко мне!

Ваша радость, глаза,

Не моя, не моя!..

Не глядите же так!

О, не мучьте меня!

В вас страшнее грозы

Блещут искры любви.

Нет, прогляньте, глаза,

Загоритесь, глаза!

И огнём неземным

Сердце жгите моё!

Мучьте жаждой любви!

Я горю и в жару

Бесконечно хочу

Оживать, умирать.

Чтобы, черны глаза,

Вас с любовью встречать

И опять и опять

Горевать и страдать.

Ах ты, степь моя,

Степь привольная,

Широко ты, степь,

Пораскинулась,

К морю Чёрному

Понадвинулась!

В гости я к тебе

Не один пришёл:

Я пришёл сам-друг

С косой вострою;

Мне давно гулять

По траве степной

Вдоль и поперёк

С ней хотелося…

Раззудись, плечо!

Размахнись, рука!

Ты пахни в лицо,

Ветер с полудня!

Освежи, взволнуй

Степь просторную!

Зажужжи, коса,

Как пчелиный рой!

Молоньёй, коса,

Засверкай кругом!

Зашуми, трава,

Подкошенная;

Поклонись, цветы,

Головой земле!

… … …

Перстенёчек золотой,

Ненаглядный, дорогой!

Светлой памятью любви

В очи чёрные гляди.

Если грустно будет ей,

Ты потускни, почерней;

Если радость — изменись,

Весь алмазом разгорись!

День забвенья ли придет,

Душа чувство проживёт —

Тогда, перстень золотой,

Ты рассыпься сам собой!

Соловьём залётным

Юность пролетела,

Волной в непогоду

Радость прошумела.

Пора золотая

Была, да сокрылась;

Сила молодая

С телом износилась.

От кручины-думы

В сердце кровь застыла;

Что любил, как душу, —

И то изменило.

Как былинку, ветер

Молодца шатает:

Зима лицо знобит,

Солнце сожигает.

До поры, до время

Всем я весь изжился;

И кафтан мой синий

С плеч долой свалился!

Без любви, без счастья

По миру скитаюсь:

Разойдусь с бедою —

С горем повстречаюсь!

На крутой горе

Рос зелёный дуб;

Под горой теперь

Он лежит, гниет…

Обойми, поцелуй,

Приголубь, приласкай.

Ещё раз — поскорей —

Поцелуй горячей.

Что печально глядишь?

Что на сердце таишь?

Не тоскуй, не горюй,

Из очей слез не лей;

Мне не надобно их,

Мне не нужно тоски…

Не на смерть я иду,

Не хоронишь меня.

На полгода всего

Мы расстаться должны;

Есть за Волгой село

На крутом берегу:

Там отец мой живёт,

Там родимая мать

Сына в гости зовёт;

Я поеду к отцу,

Поклонюся родной

И согласье возьму

Обвенчаться с тобой.

Мучит душу мою

Твой печальный убор,

Для чего ты в него

Нарядила себя?

Разрядись: уберись

В свой наряд голубой

И на плечи накинь

Шаль с каймой расписной;

Пусть пылает лицо,

Как поутру заря,

Пусть сияет любовь

На устах у тебя;

Как мне мило теперь

Любоваться тобой!

Как весна, хороша

Ты, невеста моя!

Обойми ж, поцелуй,

Приголубь, приласкай,

Ещё раз — поскорей —

Поцелуй горячей!

Что ты спишь, мужичок?

Ведь весна на дворе;

Ведь соседи твои

Работают давно.

Встань, проснись, подымись,

На себя погляди:

Что ты был? и что стал?

И что есть у тебя?

На гумне — ни снопа;

В закромах — ни зерна;

На дворе, по траве —

Хоть шаром покати.

Из клетей домовой

Сор метлою посмел;

И лошадок за долг

По соседям развёл.

И под лавкой сундук

Опрокинут лежит;

И, погнувшись, изба

Как старушка стоит.

Вспомни время своё;

Как катилось оно

По полям и лугам

Золотою рекой!

Со двора и гумна

По дорожке большой

По сёлам, городам,

По торговым людям!

И как двери ему

Растворяли везде,

И в почетном угле

Было место твоё!

А теперь под окном

Ты с нуждою сидишь

И весь день на печи

Без просыпу лежишь.

А в полях сиротой

Хлеб нескошен стоит.

Ветер точит зерно!

Птица клюёт его!

Что ты спишь, мужичок?

Ведь уж лето прошло,

Ведь уж осень на двор

Через прясло глядит.

Вслед за нею зима

В теплой шубе идёт,

Путь снежком порошит,

Под санями хрустит.

Все соседи на них

Хлеб везут, продают,

Собирают казну —

Бражку ковшиком пьют.

Не скажу никому,

Отчего я весной

По полям и лугам

Не сбираю цветов.

Та весна далеко,

Те завяли цветы,

Из которых я с ним

Завивала венки!

И тех нет уж и дней,

Что летели стрелой,

Что любовью нас жгли,

Что палили огнём!

Всё прошло уж давно…

Не воротишь назад!

Для чего ж без него

Цветы стану я рвать?

Не скажу никому,

Отчего у меня

Тяжело на груди

Злая грусть налегла…

Так и рвется душа

Из груди молодой!

Хочет воли она,

Просит жизни другой!

То ли дело — вдвоём

Над рекою сидеть,

На зелёную степь,

На цветочки глядеть!

То ли дело — вдвоём

Зимню ночь коротать,

Друга жаркой рукой

Ко груди прижимать;

Поутру, на заре,

Обнимать-провожать,

Вечерком у ворот

Его вновь поджидать!

На заре туманной юности

Всей душой любил я милую;

Был у ней в глазах небесный свет,

На лице горел любви огонь.

Что пред ней ты, утро майское,

Ты, дубрава-мать зелёная,

Степь-трава — парча шёлковая,

Заря-вечер, ночь волшебница!

Хороши вы — когда нет её,

Когда с вами делишь грусть свою,

А при ней вас — хоть бы не было;

С ней зима — весна, ночь — ясный день!

Не забыть мне, как в последний раз

Я сказал ей: «Прости, милая!

Так, знать, бог велел — расстанемся,

Но когда-нибудь увидимся…»

Вмиг огнем лицо всё вспыхнуло,

Белым снегом перекрылося, —

И, рыдая, как безумная, —

На груди моей повиснула.

«Не ходи, постой! дай время мне

Задушить грусть, печаль выплакать,

На тебя, на ясна сокола…»

Занялся дух — слово замерло…

Отчего, скажи,

Мой любимый серп,

Почернел ты весь —

Что коса моя?

Иль обрызган ты

В скуке-горести

По милу дружку

Слезой девичьей?

В широких степях

Дона тихого

Зелена трава

Давно скошена;

На селе косцы

Давно женятся;

Только нет его,

Ясна сокола!

Иль он бросил дом,

Разлюбил меня

И не придет уж

К своей девице?..

Не к добру ж тоска

Давит белу грудь,

Нет, не к радости

Плакать хочется.

Я любила его,

Жарче дня и огня,

Как другим не любить

Никогда, никогда!

Только с ним лишь одним

Я на свете жила;

Ему душу мою,

Ему жизнь отдала!

Что за ночь, за луна,

Когда друга я жду!

И, бледна, холодна,

Замираю, дрожу!

Вот он идёт, поёт:

«Где ты, зорька моя?»

Вот он руку берёт,

Вот целует меня!

«Милый друг, погаси

Поцелуи твои!

И без них при тебе

Огнь пылает в крови;

И без них при тебе

Жжёт румянец лицо,

И волнуется грудь

И кипит горячо!

И блистают глаза

Лучезарной звездой!»

Я жила для него —

Я любила душой!

Дайте крылья мне перелетные,

Дайте волю мне… волю сладкую!

Полечу в страну чужеземную

К другу милому я украдкою!

Не страшит меня путь томительный,

Я помчусь к нему, где бы ни был он.

Чутьем сердца я доберусь к нему

И найду его, где б ни скрылся он!

В воду кану я, в пламя брошусь я!

Одолею всё, чтоб узреть его,

Отдохну при нём от кручины злой,

Расцвету душой от любви его!..

Что отуманилась, зоренька ясная,

Пала на землю росой?

Что ты задумалась, девушка красная,

Очи блеснули слезой?

Жаль мне покинуть тебя, черноокую!

Певень ударил крылом,

Крикнул… Уж полночь!.. Дай чару глубокую,

Вспень поскорее вином!

Время! Веди мне коня ты любимого,

Крепче веди под уздцы!

Едут с товарами в путь из Касимова

Муромским лесом купцы!

Есть для тебя у них кофточка шитая,

Шубка на лисьем меху!

Будешь ходить ты, вся златом облитая,

Спать на лебяжьем пуху!

Много за душу свою одинокую,

Много нарядов куплю!

Я ль виноват, что тебя, черноокую,

Больше, чем душу, люблю!

Сладко пел душа-соловушко

В зеленом моем саду;

Много-много знал он песен,

Слаще не было одной.

Ах! та песнь была заветная,

Рвала белу грудь тоской;

А всё слушать бы хотелося,

Не расстался бы век с ней.

Вдруг подула с полуночи,

Будто на сердце легла,

Снеговая непогодушка

И мой садик занесла.

Со того ли со безвременья

Опустел зелёный сад;

Много пташек, много песен в нём,

Только милой не слыхать.

Слышите ль, мои подруженьки,

В зелёном моем саду

Не поёт ли мой соловушко

Песнь заветную свою?

«Где уж помнить перелётному, —

Мне подружки говорят, —

Песню, может быть, постылую

Для него в чужом краю?»

Нет, запел душа-соловушко

В чужой-дальней стороне;

Он всё горький сиротинушка,

Он всё тот же, что и был;

Не забыл он песнь заветную.

Всё про край родной поёт,

Всё поёт в тоске про милую,

С этой песней и умрёт.

У меня ль, молодца,

Ровно в двадцать лет

Со бела со лица

Спал румяный цвет,

Чёрный волос кольцом

Не бежит с плеча,

На ремне золотом

Нет грозы-меча;

За железным щитом

Нет копья-огня,

Под черкесским седлом

Нет стрелы-коня;

Нет перстней дорогих

Подарить милой!

Без невесты жених,

Без попа налой…

Расступись, расступись,

Мать — сыра земля!

Прекратись, прекратись,

Жизнь-тоска моя!

Лишь по ней, по милой,

Красен белый свет;

Без милой, дорогой

Счастья в мире нет!

Мне наскучило, девице,

Одинешенькой в светлице

Шить узоры серебром!

И без матушки родимой

Сарафанчик мой любимый

Я надела вечерком —

Сарафанчик,

Расстегайчик!

В разноцветном хороводе

Я играла на свободе

И смеялась, как дитя!

И в светлицу до рассвета

Воротилась; только где-то

Разорвала я, шутя,

Сарафанчик,

Расстегайчик!

Долго мать меня журила

И до свадьбы запретила

Выходить за ворота;

Но за сладкие мгновенья

Я тебя без сожаленья

Оставляю навсегда,

Сарафанчик,

Расстегайчик!

Разлюби меня, покинь меня,

Доля, долюшка железная!

Опротивела мне жизнь моя,

Молодая, бесполезная!

Не припомню я счастливых дней

Не знавал, я их с, младенчества!

Для измученной души моей

Нет в подсолнечной отечества!

Слышал я, что будто божий свет

Я увидел с тихим ропотом,

И потом житейских бурь и бед

Не избегнул с горьким опытом.

Рано-рано ознакомился

Я на море с непогодою;

Поздно-поздно приготовился

В бой отчаянный с невзгодою!

Закатилася звезда моя,

Та ль звезда моя туманная,

Что следила завсегда меня,

Как невеста нежеланная!

Не ласкала, не лелеяла,

Как любовница заветная,

Только холодом обвеяла,

Как изменница всесветная!

Вверх по Волге с Нижня города

Снаряжен стружок, что стрела летит,

А на том стружке, на снаряженном,

Удалых гребцов сорок два сидит.

Да один из них призадумался,

Призадумался, пригорюнился.

Отчего же ты, добрый молодец,

Призадумался, пригорюнился?

«Я задумался о белом лице,

Загорюнился о ясных очей:

Всё на ум идет красна девица,

Всё мерещится ненаглядная!

Аль затем она на свет родилася

Лучше, краше солнца ясного,

Ненагляднее неба чистого,

Чтоб лишить меня света белого,

Положить во гроб прежде времени?

Я хотел бы позабыть о ней,

Рад-радехонек не любить её —

Да нельзя мне позабыть о ней,

Невозможно не любить её!

Если ж девица да не сжалится

Надо мною, горемыкою,

Так зачем же и на свете жить

Мне безродному, бесприютному!

Уж хоть вы, братцы-товарищи,

Докажите мне дружбу братскую:

Бросьте вы меня в Волгу-матушку,

Утопите грусть, печаль мою».

Не судите, люди, люди добрые,

Бесталанную головушку;

Не браните меня, молодца,

За тоску мою, кручинушку.

Не понять вам, люди добрые,

Злой тоски моей, кручинушки;

Не любовь сгубила молодца,

Не разлука, не навет людской.

Сердце ноет, ноет день и ночь,

Ищет, ждет, чего не ведая;

Так бы всё в слезах и таяло,

Так бы всё в слезах и вылилось.

Где вы, где вы, дни разгульные,

Дни былые — весна красная?..

Не видать вас больше молодцу,

Не нажить ему прошедшего!

Расступись же ты, сыра земля,

Растворяйся, мой дощатый гроб!

Приюти меня в ненастный день,

Успокой мой утомленный дух!

Не женись на умнице,

На лихой беде!

Не женись на вдовушке,

На чужой жене!

Женишься на вдовушке —

Старый муж придёт;

Женишься на умнице —

Голову свернёт.

Не женись на золоте,

Тестевом добре!

Не женись на почестях,

Жениной родне!

Женишься на золоте —

Сам продашь себя;

Женишься на почестях —

Пропадай жена!

Много певчих пташечек

В божиих лесах;

Много красных девушек

В царских городах.

Загоняй соловушку

В клеточку твою;

Выбирай из девушек

Пташечку-жену.

«Оседлаю коня, коня быстрого;

Полечу, понесусь легким соколом

От тоски, от змеи, в поле чистое;

Размечу по плечам кудри чёрные,

Разожгу, распалю очи ясные —

Ворочусь, пронесусь вихрем, вьюгою;

Не узнает меня баба старая!

Заломлю набекрень шапку бархатну;

Загужу, забренчу в гусли звонкие;

Побегу, полечу к красным девушкам —

Прогуляю с утра до ночной звезды,

Пропирую с зари до полуночи,

Прибегу, прилечу с песней, с посвистом;

Не узнает меня баба старая!»

— «Полно, полно тебе похваляться, князь!

Мудрена я, тоска, — не схоронишься:

В тёмный лес оберну красных девушек,

В гробовую доску — гусли звонкие,

Изорву, иссушу сердце буйное,

Прежде смерти сгоню с света божьего;

Изведу я тебя, баба старая!»

Не постель постлана в светлом тереме —

Чёрный гроб там стоит с добрым молоддем;

В изголовье сидит красна девица,

Горько плачет она, что ручей шумит,

Горько плачет она, приговаривает:

«Погубила тоска друга милого!

Извела ты его, баба старая!»

Тройка мчится, тройка скачет,

Вьётся пыль из-под копыт;

Колокольчик звонко плачет,

И хохочет, и визжит.

По дороге голосисто

Раздается яркий звон;

То вдали отбрякнет чисто,

То застонет глухо он.

Словно леший ведьме вторит

И аукается с ней,

Иль русалка тараторит

В роще звучных камышей.

Русской степи, ночи тёмной

Поэтическая весть!

Много в ней и думы томной

И раздолья много есть.

Прянул месяц из-за тучи,

Обогнул своё кольцо

И посыпал блеск зыбучий

Прямо путнику в лицо.

Кто сей путник и отколе,

И далёк ли путь ему?

По неволе иль по воле

Мчится он в ночную тьму?

На веселье иль кручину,

К ближним ли под кров родной

Или в грустную чужбину

Он спешит, голубчик мой?

Сердце в нём ретиво рвётся

В путь обратный или вдаль?

Встречи ль ждёт он не дождётся,

Иль покинутого жаль?

Ждёт ли перстень обручальный,

Ждут ли путника пиры

Или факел погребальный

Над могилою сестры?

Как узнать? Уж он далеко;

Месяц в облако нырнул,

И в пустой дали глубоко

Колокольчик уж заснул.

Что ты, ветка бедная,

Ты куда плывёшь?

Берегись — сердитое

Море… пропадёшь!

Уж тебе не справиться

С бурною волной,

Как сиротке горькому

С хитростью людской.

Одолеет лютая,

Как ты ни трудись,

Далеко умчит тебя,

Ветка, берегись!

«Для чего беречься мне? —

Ветки был ответ. —

Я уже иссохшая,

Во мне жизни нет.

От родного дерева

Ветер оторвал;

Пусть теперь несет меня

Куда хочет вал.

Я и не противлюся:

Мне чего искать?

Уж с родным мне деревом

Не срастись опять!»

Как во поле во широком

Дуб высокий зеленел;

Как на том дубу высоком

Млад ясен орёл сидел.

Тот орел ли быстрокрылый

Крылья мочные сложил

И к сырой земле уныло

Ясны очи опустил.

Как от дуба недалеко

Речка быстрая течёт,

А по речке по широкой

Лебедь белая плывёт.

Шею выгнув горделиво,

Хвост раскинув над водой,

Лебедь белая игриво

Струйку гонит за собой.

«Что, орел мой быстрокрылый,

Крылья, мочные. сложил?

Что к сырой земле уныло

Ясны очи опустил?

Аль не видишь — недалеко

Речка быстрая течёт,

А по речке по широкой

Лебедь белая плывёт?

Мочны крылья опустились?

Клёв ли крепкий ослабел?

Сильны ль когти притупились?

Взор ли ясный потемнел?

Что с тобою, быстрокрылый?

Не случилась ли беда?»

Как возговорит уныло

Млад ясен орел тогда:

«Нет, я вижу: недалёко

Речка быстрая течёт,

А по речке по широкой

Лебедь белая плывёт.

Мочны крылья не стареют,

Крепкий клёв не ослабел,

Сильны когти не тупеют,

Ясный взор не потемнел.

Но тоска, тоска-кручина

Сердце молодца грызет,

Опостыла мне чужбина,

Край родной меня зовёт.

Там, в родном краю, приволье

По поднебесью летать,

В чистом поле, на раздолье

Буйный ветер обгонять.

Там бураном вьются тучи;

Там потоком лес шумит;

Там дробится гром летучий

В быстром беге о гранит.

Там средь дня в выси далёкой

Тучи полночи висят;

Там средь полночи глубокой

Льды зарницами горят.

Скоро ль, скоро ль я оставлю

Чужеземные край?

Скоро ль, скоро ль я расправлю

Крылья мочные мои?

Я с знакомыми орлами

Отдохну в родных лесах;

Я взнесусь над облаками,

Я сокроюсь в небесах».

Вдоль по улице широкой

Молодой кузнец идёт;

Ох! идет кузнец, идёт,

Песни с посвистом поёт.

Тук! тук! в десять рук

Приударим, братцы, вдруг!

Соловьём слова раскатит,

Дробью речь он поведёт;

Ох! речь дробью поведёт,

Словно меду поднесёт.

Тук! тук! в десять рук

Приударим, братцы, вдруг!

«Полюби, душа Параша,

Ты лихого молодца;

Ох! лихого молодца,

Что в Тобольске кузнеца».

Тук! тук! в десять рук

Приударим, братцы, вдруг!

«Как полюбишь, разголубишь,

Словно царством подаришь,

Ох! уж царством подаришь,

Енералом учинишь».

Тук! тук! в десять рук

Приударим, братцы, вдруг!

Я люблю тебя, без ума люблю!

О тебе одной думы думаю,

При тебе одной сердце чувствую,

Моя милая, моя душечка.

Ты взгляни, молю, на тоску мою

И улыбкою, взглядом ласковым

Успокой меня, беспокойного.

Осчастливь меня, несчастливого.

Если жребий мой умереть тоской,

Я умру, любовь проклинаючи,

Но и в смертный час воздыхаючи

О тебе, мой друг, моя душечка!

Что в сыром бору от солнышка

Снег златой росой рассыпался,

Молодецкая кручинушка

Разлилась слезами светлыми;

В зимний холод любо солнышко,

На чужих людях родной напев,

Поневоле сердце всплачется,

Как с ретивым сиротинушкой

Песня русская, унылая,

Что родная мать перемолвится.

Задушевной не наслушаться!

Словно пташка, что в раю поёт

Заунывно-сладким голосом,

Грусть-тоску она баюкает;

Не видать сквозь слёз чужой земли,

А что думушка ль сердечная

Понесется невидимкою

За синё море в святую Русь!..

По-былому, по-старинному

Добрый молодец в родной земле

В ноги пал отцу и матери,

С старым другом поздоровался,

А что девица-красавица

Второпях бежит из терема,

Зарумянившись, как маков цвет,

Радость высказать и слова нет,

Только с милым обнимается

Да сквозь слёзы улыбается.

«Матушка, голубушка,

Солнышко мое!

Пожалей, родимая, —

Я — дитя твоё!

Словно змея лютая

Так грудь и сосёт

И целую ноченьку

Мне спать не даёт.

Всё мне что-то грезится,

Будто наяву.

Уж когда ложуся я,

Молитву творю,

То залетной пташечки

Песенка слышна:

Сердце замирает,

Так сладка она!

То мне что-то видится,

Размечуся я;

Сердечко встоскуется —

В огне лежу я!

Ни игры, забавушки

Не веселы мне:

Всё тоска, кручинушка

Въяве и во сне.

Что это, родимушка,

Сталося со мной?

Стало, приключился мне

Злой недуг какой?

Али нет, родимая,

Зелья пособить?»

— «Знать, приспело, дитятко,

Времечко любить!»

Прочь, прочь, ни слова!

Не буди, что было:

Не тебя — другого

В жизни я любила…

Мой ангел милый —

Он не дышит боле;

Он лежит в могиле

На кровавом поле.

Увяла младость!

Такова ль была я?

Ах, на что мне радость!

И зачем жива я!..

Лишь им дышала,

Лишь ему клялася;

С ним я всё узнала…

И как жизнь неслася!

В тени черешен,

В тишине глубокой

Кто так был утешен

На груди высокой?..

Наш край спасая,

Но тая разлуку,

Он стоял, рыдая, —

Молча сжал мне руку.

Прочь, прочь, ни слова!

Не буди, что было:

Не тебя — другого

В жизни я любила!

Гремит звонок, и тройка мчится,

За нею пыль, виясь столбом;

Вечерний звон помалу длится,

Безмолвье мёртвое кругом!

Вот на пути село большое, —

Туда ямщик мой поглядел;

Его забилось ретивое,

И потихоньку он запел:

«Твоя краса меня прельстила,

Теперь мне целый свет постыл;

Зачем, зачем приворожила,

Коль я душе твоей не мил!

Кажись, мне песнью удалою

Недолго тешить ездока,

Быть может, скоро под землёю

Сокроют тело ямщика!

По мне лошадушки сгрустятся,

Расставшись, борзые, со мной,

Они уж больше не помчатся

Вдаль по дорожке столбовой!

И ты, девица молодая,

Быть может, тяжко воздохнешь;

Кладбище часто посещая,

К моей могилке подойдёшь?

В тоске, в кручинушке сердечной,

Лицо к сырой земле склоня,

Промолвишь мне:

«В разлуке вечной

С тобой красавица твоя!»

В глазах тут слезы показались,

Но их бедняк не отирал:

Пока до места не домчались,

Он волю полную им дал.

Уж, говорят, его не стало,

Девица бедная в тоске;

Она безвременно увяла,

Грустя по бедном ямщике!

Аль опять

Не видать

Прежней красной доли?

Я душой

Сам не свой,

Сохну, как в неволе.

А бывал

Я удал!

С ухарскою тройкой

Понесусь

И зальюсь

Песенкою бойкой!

Не кнутом,

Поведём

Только рукавицей —

И по пням,

По холмам

Мчат лошадки птицей!

Ни с слезой,

Ни с тоской

Молодец не знался —

Попевал

Да гулял…

Вот — и догулялся!

Уж дугу

Не смогу

Перегнуть как надо;

Вожжи врозь,

Ну хоть брось!

Экая досада!

Ночью, днем

Об одном

Тяжко помышляю,

Всё по ней,

По моей

Лапушке страдаю!..

Аль опять

Не видать

Прежней красной доли?

Я душой

Сам не свой,

Сохну, как в неволе.

Ты душа ль моя, красна девица!

Ты звезда моя ненаглядная!

Ты услышь меня, полюби меня,

Полюби меня, радость дней моих!..

Ах! как взглянешь ты, раскрасавица,

Мне тогда твои очи ясные

Ярче солнышка в небе кажутся,

Черней сумрака в ночь осеннюю!..

И огнём горит, и ключом кипит

Кровь горячая, молодецкая;

Всё к тебе манит, всё к тебе зовёт

Сердце пылкое, одинокое!..

Ты душа ль моя, красна девица!

Ты звезда моя ненаглядная!

Ты услышь меня, полюби меня,

Полюби меня, радость дней моих!

И склоню к тебе я головушку

Свою буйную, разудалую;

Я отдам тебе свою волюшку,

Во чужих руках не бывалую;

Я скажу тогда: ты прости навек,

Жизнь разгульная, молодецкая!

Мне милей тебя моя милая,

Душа-девица, раскрасавица!

Молода ещё девица я была,

Наша армия в поход куда-то шла.

Вечерело. Я стояла у ворот —

А по улице всё конница идёт.

К воротам подъехал барин молодой,

Мне сказал: «Напой, красавица, водой!»

Он напился, крепко руку мне пожал,

Наклонился и меня поцеловал…

Он уехал… Долго я смотрела вслед:

Жарко стало мне, в очах мутился свет,

Целу ноченьку мне спать было невмочь.

Раскрасавец барин снился мне всю ночь.

Вот недавно — я вдовой уже была,

Четырёх уж дочек замуж отдала —

К нам заехал на квартиру генерал…

Весь простреленный, так жалобно стонал…

Я взглянула — встрепенулася душой:

Это он, красавец барин молодой!

Тот же голос, тот огонь в его глазах,

Только много седины в его кудрях.

И опять я целу ночку не спала,

Целу ночку молодой опять была…

Ах ты, солнце, солнце красное!

Всё ты греешь, всех ты радуешь,

Лишь меня не греешь, солнышко!

Лишь меня не веселишь и в ясный день…

Всё равно мне, день ли пасмурный

Или ты играешь на небе,

Всё мне скучно здесь и холодно…

Нет, уж, видно, солнцу красному

Не придется веселить меня,

А придётся солнцу теплому

Греть могилу мою тёмную.

Что ты жадно глядишь на дорогу

В стороне от весёлых подруг?

Знать, забило сердечко тревогу —

Всё лицо твое вспыхнуло вдруг.

И зачем ты бежишь торопливо

За промчавшейся тройкой вослед?..

На тебя, подбоченясь красиво,

Загляделся проезжий корнет.

На тебя заглядеться не диво,

Полюбить тебя всякий не прочь:

Вьется алая лента игриво

В волосах твоих, черных как ночь;

Сквозь румянец щеки твоей смуглой

Пробивается легкий пушок,

Из-под брови твоей полукруглой

Смотрит бойко лукавый глазок.

Взгляд один чернобровой дикарки,

Полный чар, зажигающих кровь,

Старика разорит на подарки,

В сердце юноши кинет любовь.

Поживёшь и попразднуешь вволю,

Будет жизнь и полна, и легка…

Да не то тебе пало на долю:

За неряху пойдёшь мужика.

Завязавши под мышки передник,

Перетянешь уродливо грудь,

Будет бить тебя муж-привередник

И свекровь в три погибели гнуть.

От работы и чёрной и трудной

Отцветёшь, не успевши расцвесть,

Погрузишься ты в сон непробудной,

Будешь нянчить, работать и есть.

И в лице твоём, полном движенья,

Полном жизни, — появится вдруг

Выраженье тупого терпенья

И бессмысленный, вечный испуг.

И схоронят в сырую могилу,

Как пройдёшь ты тяжелый свой путь,

Бесполезно угасшую силу

И ничем не согретую грудь.

Не гляди же с тоской на дорогу

И за тройкой вослед не спеши,

И тоскливую в сердце тревогу

Поскорей навсегда заглуши!

Не нагнать тебе бешеной тройки:

Кони крепки, и сыты, и бойки, —

И ямщик под хмельком, и к другой

Мчится вихрем корнет молодой…

Звенит звонок, и тройка мчится.

Несется пыль по столбовой;

На крыльях радости стремится

В дом кровных воин молодой.

Он с ними юношей расстался,

Пятнадцать лет в разлуке жил;

В чужих землях с врагами дрался,

Царю, отечеству служил.

И вот в глазах село родное,

На храме божьем крест горит!

Забилось сильно ретивое,

Слеза невольная блестит.

«Звени! звени, звонок, громчее!

Лихая тройка, вихрем мчись,

Ямщик, пой песни веселее!

Вот отчий дом!.. остановись!»

Звонок замолк, и пар клубится

С коней ретивых, удалых;

Нежданный гость под кров стучится,

Внезапно входит в круг родных.

Его родные не узнали,

Переменились в нем черты;

И все невольно вопрошали:

«Скажи, служивый, кто же ты?»

— «Я вам принёс письмо от сына,

Здоров он, шлёт со мной поклон;

Такого ж вида, роста, чина,

И я точь-в-точь, две капли — он!..»

— «Наш сын! наш брат!» — тогда вскричали

Родные, кровные его;

В слезах, в восторге обнимали

Родного гостя своего.

То не ветер ветку клонит,

Не дубравушка шумит —

То моё сердечко стонет,

Как осенний лист дрожит;

Извела меня кручина,

Подколодная змея!..

Догорай, моя лучина,

Догорю с тобой и я!

Не житьё мне здесь без милой:

С кем теперь идти к венцу?

Знать, судил мне рок с могилой

Обручиться молодцу.

Расступись, земля сырая,

Дай мне, молодцу, покой,

Приюти меня, родная,

В тесной келье гробовой.

Мне постыла жизнь такая,

Съела грусть меня, тоска…

Скоро ль, скоро ль гробовая

Скроет грудь мою доска!

Колокольчики мои,

Цветики степные!

Что глядите на меня,

Тёмно-голубые?

И о чем звените вы

В день весёлый мая,

Средь некошеной травы

Головой качая?

Конь несёт меня стрелой

На поле открытом;

Он вас топчет под собой,

Бьёт своим копытом.

Колокольчики мои,

Цветики степные!

Не кляните вы меня,

Тёмно-голубые!

Я бы рад вас не топтать,

Рад промчаться мимо,

Но уздой не удержать

Бег неукротимый!

Я лечу, лечу стрелой,

Только пыль взметаю;

Конь несет меня лихой,

А куда? не знаю!

Он учёным ездоком

Не воспитан в холе,

Он с буранами знаком,

Вырос в чистом поле;

И не блещет, как огонь,

Твой чепрак узорный,

Конь мой, конь, славянский конь,

Дикий, непокорный!

Есть нам, конь, с тобой простор!

Мир забывши тесный,

Мы летим во весь опор

К цели неизвестной!

Чем окончится наш бег?

Радостью ль? кручиной?

Знать не может человек —

Знает бог единый!..

… … … … … … …

Гой вы, цветики мои,

Цветики степные!

Что глядите на меня,

Тёмно-голубые?

И о чём грустите вы

В день весёлый мая,

Средь некошеной травы

Головой качая?

Меня любила ты — я жизнью веселился,

День каждый пробуждал меня к восторгам вновь;

Я потерял тебя — и с счастием простился:

Ах, счастием моим была твоя любовь!

Меня любила ты — средь милых вдохновений

Я пел прекрасную с зарею каждой вновь;

Я потерял тебя — и мой затмился гений:

Ах, гением моим была твоя любовь!

Меня любила ты — я добрым быть стремился,

Искал несчастного, чтоб дать ему покров;

Я потерял тебя — мой дух ожесточился:

Добро́тою моей была твоя любовь!..

Малютка, шлем нося, просил,

Для бога, пищи лишь дневныя

Слепцу, которого водил,

Кем славны Рим и Византия.

«Тронитесь жертвою судеб! —

Он так прохожих умоляет. —

Подайте мальчику на хлеб:

Он Велизария питает.

Вот шлем того, который был

Для готфов, вандалов грозою;

Врагов отечества сразил,

Но сам сражен был клеветою.

Тиран лишил его очей,

И мир хранителя лишился.

Увы! свет солнечных лучей

Для Велизария закрылся!

Несчастный, за кого в слезах

Один вознес я глас смиренный,

Зодил царей земных в цепях,

Законы подавал вселенной;

Но в счастии своем равно

Он не был гордым, лютым, диким;

И ныне мне твердит одно:

«Не называй меня великим!»

Не видя света и людей,

Парит он мыслью в царстве славы

И видит в памяти своей

Народы, веки и державы.

Вот постоянство здешних благ!

Сколь чуден промысл твой, содетель!

И я, сиротка, в юных днях

Стал Велизарью благодетель!..»

Дубрава шумит;

Сбираются тучи;

На берег зыбучий

Склонившись, сидит

В слезах, пригорюнясь, девица-краса;

И полночь и буря мрачат небеса;

И черные волны, вздымаясь, бушуют;

И тяжкие вздохи грудь белу волнуют.

«Душа отцвела;

Природа уныла;

Любовь изменила,

Любовь унесла

Надежду, надежду — мой сладкий удел.

Куда ты, мой ангел, куда улетел?

Ах, полно! я счастьем мирским насладилась:

Жила, и любила… и друга лишилась.

Теките струёй

Вы, слёзы горючи;

Дубравы дремучи,

Тоскуйте со мной.

Уж боле не встретить мне радостных дней;

Простилась, простилась я с жизнью моей:

Мой друг не воскреснет; что было, не будет…

И бывшего сердце вовек не забудет.

Ах! скоро ль пройдут

Унылые годы?

С весною — природы

Красы расцветут…

Но сладкое счастье не дважды цветет.

Пускай же драгое в слезах оживет;

Любовь, ты погибла; ты, радость, умчалась;

Одна о минувшем тоска мне осталась».

Минутная краса полей,

Цветок увядший, одинокий,

Лишён ты прелести своей

Рукою осени жестокой.

Увы! нам тот же дан удел,

И тот же рок нас угнетает:

С тебя листочек облетел —

От нас веселье отлетает.

Отъемлет каждый день у нас

Или мечту, иль наслажденье.

И каждый разрушает час

Драгое сердцу заблужденье.

Смотри… очарованья нет;

Звезда надежды угасает…

Увы! кто скажет: жизнь иль цвет

Быстрее в мире исчезает?

Минувших дней очарованье,

Зачем опять воскресло ты?

Кто разбудил воспоминанье

И замолчавшие мечты?

Шепнул душе привет бывалой;

Душе блеснул знакомый взор;

И зримо ей минуту стало

Незримое с давнишних пор.

О милый гость, святое Прежде,

Зачем в мою теснишься грудь?

Могу ль сказать: живи надежде?

Скажу ль тому, что было: будь?

Могу ль узреть во блеске новом

Мечты увядшей красоту?

Могу ль опять одеть покровом

Знакомой жизни наготу?

Зачем душа в тот край стремится,

Где были дни, каких уж нет?

Пустынный край не населится,

Не узрит он минувших лет;

Там есть один жилец безгласный,

Свидетель милой старины;

Там вместе с ним все дни прекрасны

В единый гроб положены.

Под вечер, осенью ненастной,

В далёких дева шла местах

И тайный плод любви несчастной

Держала в трепетных руках.

Всё было тихо — лес и горы,

Всё спало в сумраке ночном;

Она внимательные взоры

Водила с ужасом кругом.

И на невинное творенье,

Вздохнув, остановила их…

«Ты спишь, дитя, моё мученье,

Не знаешь горестей моих,

Откроешь очи и тоскуя

Ко груди не прильнешь моей,

Не встретишь завтра поцелуя

Несчастной матери твоей.

Её манить напрасно будешь!..

Стыд вечный мне вина моя, —

Меня навеки ты забудешь,

Тебя не позабуду я;

Дадут покров тебе чужие

И скажут: «Ты для нас чужой!»

Ты спросишь: «Где ж мои родные?»

И не найдёшь семьи родной.

Мой ангел будет грустной думой

Томиться меж других детей

И до конца с душой угрюмой

Взирать на ласки матерей;

Повсюду странник одинокий,

Предел неправедный кляня,

Услышит он упрёк жестокий…

Прости, прости тогда меня.

Быть может, сирота унылый,

Узнаешь, обоймешь отца.

Увы! где он, предатель милый,

Мой незабвенный до конца?

Утешь тогда страдальца муки,

Скажи: «Её на свете нет,

Лаура не снесла разлуки

И бросила пустынный свет».

Но что сказала я?., быть может,

Виновную ты встретишь мать,

Твой скорбный взор меня встревожит!

Возможно ль сына не узнать?

Ах, если б рок неумолимый

Моею тронулся мольбой…

Но может быть, пройдёшь ты мимо,

Навек рассталась я с тобой.

Ты спишь — позволь себя, несчастный,

К груди прижать в последний раз.

Закон неправедный, ужасный

К страданью присуждает нас.

Пока лета не отогнали

Беспечной радости твоей,

Спи, милый! горькие печали

Не тронут детства тихих дней!»

Но вдруг за рощей осветила

Вблизи ей хижину луна…

С волненьем сына ухватила

И к ней приблизилась она;

Склонилась, тихо положила

Младенца на порог чужой,

Со страхом очи отвратила

И скрылась в темноте ночной.

Гляжу как безумный на черную шаль,

И хладную душу терзает печаль.

Когда легковерен и молод я был,

Младую гречанку я страстно любил.

Прелестная дева ласкала меня,

Но скоро я дожил до чёрного дня.

Однажды я созвал веселых гостей;

Ко мне постучался презренный еврей.

«С тобою пируют (шепнул он) друзья;

Тебе ж изменила гречанка твоя».

Я дал ему злата и проклял его

И верного позвал раба моего.

Мы вышли; я мчался на быстром коне;

И кроткая жалость молчала во мне.

Едва я завидел гречанки порог,

Глаза потемнели, я весь изнемог…

В покой отдаленный вхожу я один…

Неверную деву лобзал армянин.

Не взвидел я света; булат загремел…

Прервать поцелуя злодей не успел.

Безглавое тело я долго топтал

И молча на деву, бледнея, взирал.

Я помню моленья… текущую кровь…

Погибла гречанка, погибла любовь.

С главы ее мертвой сняв черную шаль,

Отер я безмолвно кровавую сталь.

Мой раб, как настала вечерняя мгла,

В дунайские волны их бросил тела.

С тех пор не целую прелестных очей,

С тех пор я не знаю весёлых ночей.

Гляжу как безумный на чёрную шаль,

И хладную душу терзает печаль.

Старый муж, грозный муж,

Режь меня, жги меня:

Я тверда, не боюсь

Ни ножа, ни огня.

Ненавижу тебя,

Презираю тебя;

Я другого люблю,

Умираю любя.

Режь меня, жги меня;

Не скажу ничего;

Старый муж, грозный муж,

Не узнаешь его.

Он свежее весны,

Жарче летнего дня;

Как он молод и смел!

Как он любит меня!

Как ласкала его

Я в ночной тишине!

Как смеялись тогда

Мы твоей седине!

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя,

То по кровле обветшалой

Вдруг соломой зашумит,

То, как путник запоздалый,

К нам в окошко застучит.

Наша ветхая лачужка

И печальна и темна.

Что же ты, моя старушка,

Приумолкла у окна?

Или бури завываньем

Ты, мой друг, утомлена,

Или дремлешь под жужжанье

Своего веретена?

Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

Спой мне песню, как синица

Тихо за морем жила;

Спой мне песню, как девица

За водой поутру шла.

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя.

Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

Я вас любил: любовь ещё, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимой быть другим.

О память сердца! ты сильней

Рассудка памяти печальной

И часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальной.

Я помню голос милых слов,

Я помню очи голубые,

Я помню локоны златые

Небрежно вьющихся власов.

Моей пастушки несравненной

Я помню весь наряд простой,

И образ милый, незабвенный,

Повсюду странствует со мной.

Хранитель-гений мой — любовью

В утеху дан разлуке он:

Засну ль? — приникнет к изголовью

И усладит печальный сон.

Сижу на берегу потока,

Бор дремлет в сумраке; всё спит вокруг, а я

Сижу на берегу — и мыслию далеко,

Там, там… где жизнь моя!..

И меч в руке моей мутит струи потока.

Сижу на берегу потока,

Снедаем ревностью, задумчив, молчалив…

Не торжествуй ещё, о ты, любимец рока!

Ты счастлив — но я жив…

И меч в руке моей мутит струи потока.

Сижу на берегу потока…

Вздохнёшь ли ты о нём, о друг, неверный друг…

И точно ль он любим? — ах, эта мысль жестока!..

Кипит отмщеньем дух,

И меч в руке моей мутит струи потока.

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений,

И мимолетных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

Не повторяй мне имя той,

Которой память — мука жизни,

Как на чужбине песнь отчизны

Изгнаннику земли родной.

Не воскрешай, не воскрешай

Меня забывшие напасти,

Дай отдохнуть тревогам страсти

И ран живых не раздражай.

Иль нет! Сорви покров долой!..

Мне легче горя своеволье,

Чем ложное холоднокровье,

Чем мой обманчивый покой.

Тебя забыть! — и ты сказала,

Что сердце может разлюбить.

Ты ль сердца моего не знала?

Тебя забыть!

Тебя забыть! — но кто же будет

Мне в жизни радости дарить?

Нет, прежде бог меня забудет…

Тебя ль забыть?

Тебя забыть и, свет могилой

Назвав, как бремя жизнь влачить,

Могу ль, могу ль, о друг мой милый!

Тебя забыть?

Тебя забыть, искать свободы,

Но цепи я рожден носить,

И мне ль, восстав против природы,

Тебя забыть?

Тебя забыть, пленясь другою,

И для другой хоть миг прожить:

Тому ль, кто дышит лишь тобою,

Тебя забыть?

Тебя забыть! Нет, адска злоба

Одна могла ту мысль внушить.

Могу ль и за порогом гроба

Тебя забыть?

Одинок месяц плыл, зыбляся в тумане,

Одинок воздыхал витязь на кургане.

Свежих трав не щипал конь его унылый.

«Конь мой, конь, верный конь, понесемся к милой!

Не к добру грудь моя тяжко воздыхает,

Не к добру сердце мне что-то предвещает;

Не к добру без еды ты стоишь унылый!

Конь мой, конь, верный конь, понесемся к милой!»

Конь вздрогнул, и сильней витязь возмутился,

В милый край, в страшный край как стрела пустился.

Ночь прошла, всё светло: виден храм с дубровой,

Конь заржал, конь взвился над могилой новой.

Прекрасный день, счастливый день;

И солнце, и любовь!

С нагих полей сбежала тень —

Светлеет сердце вновь.

Проснитесь, рощи и поля;

Пусть жизнью всё кипит:

Она моя, она моя! —

Мне сердце говорит.

Что вьёшься, ласточка, к окну,

Что, вольная, поёшь?

Иль ты щебечешь про весну

И с ней любовь зовёшь?

Но не ко мне — и без тебя

В певце любовь горит:

Она моя, она моя! —

Мне сердце говорит.

Не говори: любовь пройдёт,

О том забыть твой друг желает;

В её он вечность уповает,

Ей в жертву счастье отдаёт.

Зачем гасить душе моей

Едва блеснувшие желанья?

Хоть миг позволь мне без роптанья

Предаться нежности твоей.

За что страдать?

Что мне в любви

Досталось от небес жестоких,

Без горьких слёз, без ран глубоких,

Без утомительной тоски?

Любви дни краткие даны,

Но мне не зреть её остылой;

Я с ней умру, как звук унылый

Внезапно порванной струны.

Протекших дней очарованья,

Мне вас душе не возвратить!

В любви узнав одни страданья,

Она утратила желанья

И вновь не просится любить.

К ней сны младые не забродят,

Опять с надеждой не мирят,

В странах волшебных с ней не ходят,

Весёлых песен не заводят

И сладких слов не говорят.

Её один удел печальный:

Года бесчувственно провесть

И в край, для горестных не дальней,

Под глас молитвы погребальной,

Одни молитвы перенесть.

Исполнились мои желанья,

Сбылись давнишние мечты:

Мои жестокие страданья,

Мою любовь узнала ты.

Напрасно я себя тревожил,

За страсть вполне я награждён:

Я вновь для счастья сердцем ожил,

Исчезла грусть, как смутный сон.

Так, окроплён росой отрадной,

В тот час, когда горит восток,

Вновь воскресает — ночью хладной

Полузавялый василёк.

Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводит он

О юных днях в краю родном,

Где я любил, где отчий дом.

И как я, с ним навек простясь,

Там слушал звон в последний раз!

Уже не зреть мне светлых дней

Весны обманчивой моей!

И сколько нет теперь в живых

Тогда весёлых, молодых!

И крепок их могильный сон;

Не слышен им вечерний звон.

Лежать и мне в земле сырой!

Напев унывный надо мной

В долине ветер разнесёт;

Другой певец по ней пройдёт.

И уж не я, а будет он

В раздумье петь вечерний звон!

Вчера я растворил темницу

Воздушной пленницы моей:

Я рощам возвратил певицу,

Я возвратил свободу ей.

Она исчезла, утопая

В сиянье голубого дня,

И так запела, улетая,

Как бы молилась за меня.

О чём, скажи, твое стенанье

И безутешная печаль?

Твой умер друг или изгнанье

Его умчало в синю даль?

Когда б он был в стране далёкой,

Я друга бы назад ждала,

И в скорбях жизни одинокой

Надежда бы ещё цвела.

Когда б он был в могиле хладной,

Мои бы плакали глаза,

А слёзы в грусти безотрадной —

Небес вечерняя роса.

Но он преступник, он убийца,

О нём и плакать мне нельзя.

Ах, растворись, моя гробница,

Откройся, тихая земля!

О чём, о чём в тени ветвей

Поёшь ты ночью, соловей?

Что песнь твою к подруге милой

Живит огнём и полнит силой,

Колеблет грудь, волнует кровь?

Живущих всех душа: любовь.

Не сетуй, девица-краса!

Дождешься радостей часа.

Зачем в лице завяли розы?

Зачем из глаз лиются слезы?

К веселью душу приготовь, —

Его дарит тебе любовь.

Покуда дней златых весна,

Отрадой нам любовь одна.

Ловите, юноши, украдкой

Блаженный час, час неги сладкой;

Пробьёт… любите вновь и вновь;

Земного счастья верх: любовь.

Добры люди, вам спою я,

Как цыганы жизнь ведут;

Всем чужие, век кочуя,

Бедно бедные живут.

Но мы песнями богаты,

Песня — друг и счастье нам:

С нею радости, утраты

Дружно делим пополам.

Песня всё нам заменяет,

Песнями вся жизнь красна,

И при песнях пролетает

Вольной песенкой она.

Видал ли ты, как пляшет египтянка?

Как вихрь, она столбом взвивает прах,

Бежит, поёт, как дикая вакханка,

Её власы, как змеи, на плечах…

Как песня вольности, она прекрасна,

Как песнь любви — она души полна,

Как поцелуй горячий, сладострастна,

Как буйный хмель — неистова она.

Она летит, как полный звук цевницы,

Она дрожит, как звонкая струна.

И пышет взор, как жаркий луч денницы,

И дышит грудь, как бурная волна.

«Что грустишь ты, одинокой,

Полно, странник, слезы лить».

— «Ах! от родины далеко

Чем себя мне веселить?»

— «Посмотри, как здесь прекрасно:

Вся природа весела!»

— «Не теряй слова напрасно:

Радость сердца отцвела!»

— «Посмотри — людей здесь много;

В них найдешь себе друзей».

— «С милыми простясь надолго,

Я отрёкся от людей».

— «Думы чёрные рассея,

С нами веселись, пришлец!»

— «Близких сердцу не имея,

Я меж вас — живой мертвец».

Меня покинули желанья,

Я разуверился вполне,

Одна печаль, одни страданья

Теперь в сердечной глубине.

Исчезла пламенная сладость

Любви и юности живой:

Уж не волнует сердце радость

И сны поэзии благой.

Как тень, как образ привиденья,

Как надмогильные огни,

С волшебной негой вдохновенья

В груди потухнули они.

Лишь в память их очарованья,

На дне сердечной пустоты,

Одни души воспоминанья,

Одни осталися мечты.

Когда печали неотступной

В тебе подымется гроза

И нехотя слезою крупной

Твои увлажатся глаза,

Я и в то время с наслажденьем,

Ещё внимательней, нежней,

Любуюсь милым выраженьем

Пригожей горести твоей.

С лазурью голубого ока

Играет зыбкий блеск слезы,

И мне сдается: перл Востока

Скатился с светлой бирюзы.

Скажите мне, зачем пылают розы

Эфирною душою по весне

И мотылька на утренние слёзы

Манят, зовут приветливо оне?

Скажите мне!

Скажите мне, не звуки ль поцелуя

Дают свою гармонию волне?

И соловей, пленительно тоскуя,

О чём поёт во мгле и тишине?

Скажите мне!

Скажите мне, зачем так сердце бьётся

И чудное мне видится во сне,

То грусть по мне холодная прольётся,

То я горю в томительном огне?

Скажите мне!

Не говори ни да, ни нет.

Будь равнодушной, как бывало,

И на решительный ответ

Накинь густое покрывало.

Как знать, чтоб да и нет равно

Для сердца гибелью не стали?

От радости ль сгорит оно,

Иль разорвётся от печали?

И как давно и как люблю,

Я на душе унылой скрою;

Я об одном судьбу молю,

Чтоб только чаще быть с тобою.

Чтоб только не взошла заря,

Чтоб не рассвел тот день над нами,

Как ты с другим у алтаря

Поникнешь робкими очами!

Но, время без надежд губя

Для упоительного яда,

Зачем я не сводил с тебя

К тебе прикованного взгляда?

Увы! Зачем прикован взор,

Взор одинокий, безнадежный,

К звёздам, как мрачный их узор

Рисуется в дали безбрежной?..

В толпе врагов, в толпе друзей,

Среди общественного шума,

У верной памяти моей

Везде ты, царственная дума!

Так мусульманин помнит рай

И гроб, воздвигнутый пророку;

Так, занесенный в чуждый край,

Всегда он молится востоку.

Она безгрешных сновидений

Тебе на ложе не пошлет

И для небес, как добрый гений,

Твоей души не сбережет;

С ней мир другой, но мир прелестный,

С ней гаснет вера в лучший край…

Не называй её небесной

И у земли не отнимай!

Нет у неё бесплотных крылий,

Чтоб отделиться от людей;

Она — слиянье роз и лилий,

Цветущих для земных очей.

Она манит во храм чудесный,

Но этот храм — не светлый рай…

Не называй её небесной

И у земли не отнимай!

Вглядись в пронзительные очи —

Не небом светятся они:

В них есть неправедные ночи,

В них есть мучительные дни.

Пред троном красоты телесной

Святых молитв не зажигай…

Не называй её небесной

И у земли не отнимай!

Она — не ангел-небожитель,

Но о любви ее моля,

Как помнить горнюю обитель,

Как знать, что — небо, что — земля?

С ней мир другой, но мир прелестный,

С ней гаснет вера в лучший край,

Не называй её небесной

И у земли не отнимай!

Когда б он знал, что пламенной душою

С его душой сливаюсь тайно я!

Когда б он знал, что горькою тоскою

Отравлена младая жизнь моя!

Когда б он знал, как страстно и как нежно

Он, мой кумир, рабой своей любим…

Когда б он знал, что в грусти безнадежной

Увяну я, непонятая им!..

Когда б он знал!

Когда б он знал, как дорого мне стоит,

Как тяжело мне с ним притворной быть!

Когда б он знал, как томно сердце ноет,

Когда велит мне гордость страсть таить!..

Когда б он знал, какое испытанье

Приносит мне спокойный взор его,

Когда взамен немого обожанья

Я тщетно жду улыбки от него.

Когда б он знал!

Когда б он знал… в душе его убитой

Любви бы вновь язык заговорил

И юности восторг полузабытый

Его бы вновь согрел и оживил!

И я тогда, счастливица!.. любима…

Любима им была бы, может быть!

Надежда льстит тоске неутолимой;

Не любит он… а мог бы полюбить!

Когда б он знал!

Белеет парус одинокой

В тумане моря голубом!..

Что ищет он в стране далёкой?

Что кинул он в краю родном?

Играют волны — ветер свищет,

И мачта гнётся и скрипит…

Увы, — он счастия не ищет

И не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой…

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

В минуту жизни трудную

Теснится ль в сердце грусть:

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучье слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко —

И верится, и плачется,

И так легко, легко…

Мне грустно, потому что я тебя люблю,

И знаю: молодость цветущую твою

Не пощадит молвы коварное гоненье.

За каждый светлый день иль сладкое мгновенье

Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.

Мне грустно… потому что весело тебе.

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сиянье голубом…

Что же мне так больно и так трудно?

Жду ль чего? жалею ли о чём?

Уж не жду от жизни ничего я,

И не жаль мне прошлого ничуть;

Я ищу свободы и покоя!

Я б хотел забыться и заснуть!

Но не тем холодным сном могилы…

Я б желал навеки так заснуть,

Чтоб в груди дремали жизни силы,

Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;

Чтоб, всю ночь, весь день мой слух лелея,

Про любовь мне сладкий голос пел,

Надо мной чтоб, вечно зеленея,

Тёмный дуб склонялся и шумел.

Нет, не тебя так пылко я люблю,

Не для меня красы твоей блистанье:

Люблю в тебе я прошлое страданье

И молодость погибшую мою.

Когда порой я на тебя смотрю,

В твои глаза вникая долгим взором,

Таинственным я занят разговором,

Но не с тобой я сердцем говорю,

Я говорю с подругой юных дней,

В твоих чертах ищу черты другие,

В устах живых — уста давно немые,

В глазах — огонь угаснувших очей.

Коварный друг, но сердцу милый,

Я дал обет забыть твой ков,

Мои мечты, мою любовь, —

Забыть всё то, что в жизни льстило.

Молил тебя не нарушать

Отрадный мир уединенья,

Но ты, жестокая, опять

Моё тревожишь сновиденье.

Зачем тому твоё участье,

Над кем лежит судьбы рука?

Ужель страдальца, бедняка

Завиден так и призрак счастья?

Когда любви моей святой

Тебе внимать не приказали —

Оставь меня скорбеть душой,

Ты не поймёшь моей печали.

Взгляни, мой друг, — по небу голубому,

Как легкий дым, несутся облака, —

Так грусть пройдет по сердцу молодому,

Его, как сон, касаяся слегка.

Мой милый друг, твои младые годы

Прекрасный свет души твоей спасут;

Оставь же мне и гром и непогоды…

Они твоё блаженство унесут!

Прости, забудь, не требуй объяснений…

Моей судьбы тебе не разделить…

Ты создана для тихих наслаждений,

Для сладких слез, для счастия любить!

Взгляни, взгляни — по небу голубому,

Как лёгкий дым, несутся облака, —

Так грусть пройдёт по сердцу молодому,

Его, как сон, касаяся слегка!

Опять пред тобой я стою очарован,

На чёрные кудри гляжу, —

Опять я тоской непонятной взволнован

И жадных очей не свожу.

Я думаю: ангел! какою ценою

Куплю дорогую любовь?

Отдам ли я жизнь тебе, с жалкой борьбою,

С томленьем печальных годов?..

О нет! но, святыней признав твою волю,

Я б смел об одном лишь молить:

Ты жизнь мою, жизнь мою — горькую долю

Заставь меня вновь полюбить!

О! приди ко мне скорее,

В заповедный час, —

Здесь никто в густой аллее

Не увидит нас.

Полный робкого желанья

Средь ночной тиши,

Я несу тебе признанья,

Всю любовь души.

С милых уст я поцелуя

Жду лишь для себя,

Да сказать тебе хочу я,

Как люблю тебя!

О! приди же! Над закатом

Уж звезда взошла,

И как дышит ароматом

Тихой ночи мгла.

О, приди ж ко мне скорее,

В заповедный час

Здесь никто в густой аллее

Не увидит нас…

Прости меня, прости, прелестное созданье, —

Упрёком я тебя, быть может, оскорбил.

Я выслушал твоё с восторгом оправданье,

Я вверился тебе, я снова полюбил.

Ты мне сулишь опять минуту наслаждений,

Ты мне даришь опять надежду и покой

И бурю ревности, упреков и сомнений

Отводишь от меня спасительной рукой.

В твоих глазах своё блаженство снова вижу.

Но если счастие меня обманет вновь —

Я целый свет тогда, я жизнь возненавижу,

Не стану верить я ни в дружбу, ни в любовь.

Уймитесь, волнения страсти!

Засни, безнадёжное сердце!

Я плачу, я стражду, —

Душа истомилась в разлуке;

Я стражду, я плачу, —

Не выплакать горя в слезах.

Напрасно надежда

Мне счастье гадает,

Не верю, не верю

Обетам коварным!

Разлука уносит любовь.

Как сон, неотступный и грозный,

Мне снится соперник счастливый,

И тайно и злобно

Кипящая ревность пылает,

И тайно и злобно

Оружия ищет рука.

Напрасно измену

Мне ревность гадает,

Не верю, не верю

Коварным наветам.

Я счастлив, — ты снова моя.

Минует печальное время, —

Мы снова обнимем друг друга,

И страстно и жарко

С устами сольются уста.

Между небом и землёй

Песня раздаётся,

Неисходною струёй

Громче, громче льётся.

Не видать певца полей!

Где поёт так громко

Над подружкою своей

Жаворонок звонкой.

Ветер песенку несёт,

А кому — не знает.

Та, к кому она, поймёт.

От кого — узнает.

Лейся ж, песенка моя,

Песнь надежды сладкой…

Кто-то вспомнит про меня

И вздохнет украдкой.

Кого-то нет, кого-то жаль,

К кому-то сердце мчится вдаль. (2)

Кто он? Не знаю, не скажу я.

Но и рыдая и тоскуя,

Не прокляну судьбы моей

Затем, что он причиной ей. (2)

Где б ни был он: будь счастлив он;

Ему привет, ему поклон, (2)

О нём Спасителю молитва.

Но эта страсть, но эта битва,

Но муки сердца моего, —

Пусть будут тайной для него. (2)

На что они, на что ему?

Он не поверит ничему, — (2)

Одной мне бог нести дал иго.

Ах! Тяжела моя верига!

Но я несу её — смирясь:

Ведь сердце любит — не спросясь. (2)

Не раз, не два случится мне

Его увидеть в сладком сне, — (2)

И только!.. но ужель не вправе

Я говорить, во сне и въяве:

К кому-то сердце мчится вдаль,

Кого-то нет, кого-то жаль! (2)

Зачем сидишь ты до полночей

У растворённого окна

И вдаль глядят печально очи?

Туманом даль заслонена!

Кого ты ждёшь? По ком, тоскуя,

Заветных песен не поёшь?

И ноет грудь без поцелуя,

И ты так горько слёзы льёшь?

Зачем ты позднею порою

Одна выходишь на крыльцо?

Зачем горячею слезою

Ты моешь тусклое кольцо?

Не жди его: в стране далёкой

В кровавой сече он сражён.

Там он чужими, одинокой,

В чужую землю схоронен.

Любил я очи голубые,

Теперь влюбился в чёрные,

Те были нежные такие,

А эти непокорные.

Глядеть, бывало, не устанут

Те долго, выразительно,

А эти не глядят, а взглянут

Так — словно царь властительный.

На тех порой сверкали слёзы,

Любви немые жалобы,

А тут не слёзы, а угрозы,

А то и слёз не стало бы.

Те укрощали жизни волны,

Светили мирным счастием,

А эти бурных молний полны

И дышат самовластием.

Но увлекательно, как младость,

Их юное могущество,

О! я б за них дал славу, радость

И всё души имущество.

Любил я очи голубые,

Теперь влюбился в чёрные,

Хоть эти сердцу не родные,

Хоть эти непокорные.

Зима, метель, и в крупных хлопьях

При сильном ветре снег валит.

У входа в храм одна, в отрепьях,

Старушка нищая стоит…

И милостыни ожидая,

Она все тут с клюкой своей,

И летом, и зимой, слепая…

Подайте ж милостыню ей!

Сказать ли вам, старушка эта

Как двадцать лет тому жила!

Она была мечтой поэта,

И слава ей венок плела.

Когда она на сцене пела,

Париж в восторге был от ней.

Она соперниц не имела…

Подайте ж милостыню ей!

Бывало, после представленья

Ей от толпы проезда нет.

И молодёжь от восхищения

Гремела «браво» ей вослед.

Вельможи случая искали

Попасть в число её гостей;

Талант и ум в ней уважали.

Подайте ж милостыню ей!

В то время торжества и счастья

У ней был дом; не дом — дворец.

И в этом доме сладострастья

Томились тысячи сердец.

Какими пышными хвалами

Кадил ей круг её гостей —

При счастье все дружатся с нами;

Подайте ж милостыню ей!

Святая воля провиденья…

Артистка сделалась больна,

Лишилась голоса и зренья

И бродит по миру одна.

Бывало, бедный не боится

Прийти за милостыней к ней,

Она ж у вас просить стыдится…

Подайте ж милостыню ей!

Ах, кто с такою добротою

В несчастье ближним помогал,

Как эта нищая с клюкою,

Когда амур её ласкал!

Она всё в жизни потеряла!

О! Чтобы в старости своей

Она на промысл не роптала,

Подайте ж милостыню ей!

Поиграли бедной волею

Без любви и жалости,

Повстречались с новой долею —

Надоели шалости.

А пока над ним шутили вы,

Сердце к вам просилося;

Отшутили, разлюбили вы —

А оно разбилося.

И слезами над подушкою

Разлилось, распалося…

Вот что с бедною игрушкою,

Вот что с сердцем сталося.

Нет, за тебя молиться я не мог,

Держа венец над головой твоею.

Страдал ли я, иль просто изнемог,

Тебе теперь сказать я не умею, —

Но за тебя молиться я не мог.

И помню я — чела убор венчальный

Измять венцом мне было жаль: к тебе

Так шли цветы… Усталый и печальный

Я позабыл в то время о мольбе

И всё берёг чела убор венчальный.

За что цветов тогда мне было жаль —

Бог ведает: за то ль, что без расцвета

Им суждено погибнуть, за тебя ль —

Не знаю я… в прошедшем нет ответа…

А мне цветов глубоко было жаль…

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит;

Утро дышит у ней на груди,

Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка её горяча,

И горяч утомительный сон,

И, чернеясь, бегут на плеча

Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру

Долго, долго сидела она

И следила по тучам игру,

Что, скользя, затевала луна.

И чем ярче играла луна,

И чем громче свистал соловей,

Всё бледней становилась она,

Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,

На ланитах так утро горит.

Не буди ж ты её, не буди,

На заре она сладко так спит!

Не слышно на палубах песен,

Эгейские волны шумят…

Нам берег и душен, и тесен;

Суровые стражи не спят.

Раскинулось небо широко,

Теряются волны вдали…

Отсюда уйдем мы далёко,

Подальше от грешной земли!

Не правда ль, ты много страдала?..

Минуту свиданья лови…

Ты долго меня ожидала,

Приплыл я на голос любви.

Спалив бригантину султана,

Я в море врагов утопил

И к милой с турецкою раной,

Как с лучшим подарком, приплыл.

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые…

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые.

Вспомнишь обильные, страстные речи,

Взгляды, так жадно, так робко ловимые,

Первые встречи, последние встречи,

Тихого голоса звуки любимые.

Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,

Многое вспомнишь родное, далёкое,

Слушая ропот колес непрестанный,

Глядя задумчиво в небо широкое.

Очи чёрные, очи страстные!

Очи жгучие и прекрасные!

Как люблю я вас! Как боюсь я вас!

Знать, увидел вас я в недобрый час!

Ох, недаром вы глубины темней!

Вижу траур в вас по душе моей,

Вижу пламя в вас я победное:

Сожжено на нем сердце бедное.

Но не грустен я, не печален я,

Утешительна мне судьба моя:

Всё, что лучшего в жизни бог дал нам,

В жертву отдал я огневым глазам!

Ты скоро меня позабудешь,

Но я не забуду тебя;

Ты в жизни разлюбишь, полюбишь,

А я — никого, никогда!

Ты новые лица увидишь

И новых друзей изберешь, —

Ты новые чувства узнаешь

И, может быть, счастье найдёшь.

Я — тихо и грустно свершаю

Без радостей жизненный путь;

И как я люблю и страдаю —

Узнает могила одна!

Я всё ещё его, безумная, люблю!

При имени его душа моя трепещет;

Тоска по-прежнему сжимает грудь мою,

И взор горячею слезой невольно блещет.

Я всё ещё его, безумная, люблю!

Отрада тихая мне душу проникает,

И радость ясная на сердце низлетает,

Когда я за него создателя молю.

Отвернитесь, не глядите

Так умильно на меня,

Иль закройтесь, не светите

Вспышкой розового дня!

Огневые, голубые,

Как лазурь, как бирюза,

Неги полные, живые,

Искрометные глаза!

Что вы смотрите так мило,

О любви не говоря?

И уста влечете силой,

Сами страстию горя?

Огневые, голубые…

Ваши молнии блистают,

Как зарница в облаках,

Много, много обещают

Несказанного в словах

Огневые, голубые…

Позабыть вас невозможно,

А поверить вам — беда!

О, когда бы было можно

Не встречать вас никогда!

Огневые, голубые…

Одинок стоит домик-крошечка,

Он на всех глядит в три окошечка.

На одном из них занавесочка.

А за ней висит с птичкой клеточка.

Чья-то ручка там держит леечку,

Знать, водой поит канареечку.

Вот глазок горит — какой пламенный!

Хоть кого спалит, будь хоть каменный.

О, глазок, глазок! незабудочка,

Для неопытных злая удочка.

Много раз сулил мне блаженство ты,

Но так рок судил — не сбылись мечты.

Помню я тебя, домик-крошечка,

И заветные три окошечка…

В одной знакомой улице

Я помню старый дом,

С высокой, тёмной лестницей,

С завешенным окном.

Там огонек, как звёздочка,

До полночи светил,

И ветер занавескою

Тихонько шевелил.

Никто не знал, какая там

Затворница жила,

Какая сила тайная

Меня туда влекла,

И что за чудо девушка

В заветный час ночной

Меня встречала, бледная,

С распущенной косой.

Какие речи детские

Она твердила мне:

О жизни неизведанной,

О дальней стороне.

Как не по-детски пламенно,

Прильнув к устам моим,

Она, дрожа, шептала мне:

«Послушай, убежим!

Мы будем птицы вольные —

Забудем гордый свет…

Где нет людей прощающих,

Туда возврата нет…»

И тихо слёзы капали —

И поцелуй звучал…

И ветер занавескою

Тревожно колыхал.

Чёрны очи, ясны очи!

Из-под соболей-ресниц

Вы темней осенней ночи.

Ярче молний и зарниц.

Вы — огонь, вы — пламя страсти,

Вы — магическая власть,

Вы — любовь, вы — сладострастье,

Вы — блаженство, вы — напасть.

Вдруг зажгутся, запылают —

Загорится страсти ад.

Вдруг померкнут, потухают —

И слезами заблестят.

Но зачем вы, черны очи,

Чудо, прелесть красоты, —

Вдруг ясней, чем звезды ночи,

То как грустный след мечты?

Очи, очи, не блестите

Пламнем дивного огня,

Вы не искритесь, не жгите:

Ваш огонь не для меня!

Я узнал, ах, черны очи,

Кто в вас смотрится тайком

И кого в прохладе ночи

Жжёте страстным вы огнём.

Ты ещё не умеешь любить,

Но готов я порою забыться

И с тобою слегка пошутить,

И в тебя на минуту влюбиться.

Я влюбляюсь в тебя без ума;

Ты, кокетка, шалить начинаешь:

Ты как будто бы любишь сама,

И тоскуешь, и тайно страдаешь;

Ты прощаешь певцу своему

И волненье, и грусть, и докуку,

И что крепко целую и жму

Я твою белоснежную руку,

И что в очи тебе я смотрю

Беспокойным, томительным взором,

Что с тобой говорю, говорю,

И не знаю конца разговорам…

Вдруг я вижу — ты снова не та:

О любви уж и слышать не хочешь,

И как будто другим занята,

И бежишь от меня, и хохочешь…

Я спешу заглушить и забыть

Ропот сердца мятежный и страстный…

Ты ещё не умеешь любить,

Мой ребёнок, мой ангел прекрасный!

Звезда, прости! — пора мне спать,

Но жаль расстаться мне с тобою,

С тобою я привык мечтать,

А я теперь живу мечтою.

И даст ли мне тревожный сон

Ограду ложного виденья?

Нет, чаще повторяет он

Дневные сердцу впечатленья.

А ты, волшебная звезда,

Неизменимая, сияешь,

Ты сердцу грустному всегда

О лучших днях напоминаешь.

И к небу там, где светишь ты,

Мои стремятся все желанья,

Мои там сбудутся мечты…

Звезда, прости же! до свиданья!

Гусар, на саблю опираясь,

В глубокой горести стоял;

Надолго с милой разлучаясь,

Вздыхая, он сказал:

«Не плачь, красавица! Слезами

Кручине злой не пособить!

Клянуся честью и усами

Любви не изменить!

Любви непобедима сила.

Она — мой верный щит в войне;

Булат в руке, а в сердце Лила, —

Чего страшиться мне?

Не плачь, красавица! Слезами

Кручине злой не пособить!

А если изменю… усами

Клянусь, наказан быть!

Тогда, мой верный конь, споткнися,

Летя во вражий стан стрелой;

Уздечка бранная порвися

И стремя под ногой!

Пускай булат в руке с размаха

Изломится, как прут гнилой,

И я, бледнея весь от страха,

Явлюсь перед тобой!»

Но верный конь не спотыкался

Под нашим всадником лихим;

Булат в боях не изломался,

И честь гусара с ним!

А он забыл любовь и слезы

Своей пастушки дорогой

И рвал в чужбине счастья розы

С красавицей другой.

Но что же сделала пастушка?

Другому сердце отдала.

Любовь красавицам — игрушка,

А клятвы их — слова!

Всё здесь, друзья, изменой дышит,

Теперь нет верности нигде!

Амур, смеясь, все клятвы пишет

Стрелою на воде.

Я люблю кровавый бой!

Я рожден для службы царской!

Сабля, водка, конь гусарской,

С вами век мне золотой!

Я люблю кровавый бой,

Я рождён для службы царской!

За тебя на чёрта рад,

Наша матушка Россия!

Пусть французишки гнилые

К нам пожалуют назад!

За тебя на чёрта рад,

Наша матушка Россия!

Станем, братцы, вечно жить

Вкруг огней, под шалашами,

Днём — рубиться молодцами,

Вечерком — горелку пить!

Станем, братцы, вечно жить

Вкруг огней, под шалашами!

О, как страшно смерть встречать

На постеле господином,

Ждать конца под балдахином

И всечасно умирать!

О, как страшно смерть встречать

На постеле господином!

То ли дело средь мечей!

Там о славе лишь мечтаешь,

Смерти в когти попадаешь,

И не думая о ней!

То ли дело средь мечей:

Там о славе лишь мечтаешь!

Я люблю кровавый бой!

Я рожден для службы царской!

Сабля, водка, конь гусарской,

С вами век мне золотой!

Я люблю кровавый бой,

Я рождён для службы царской!

Где друзья минувших лет,

Где гусары коренные,

Председатели бесед,

Собутыльники седые?

Деды, помню вас и я,

Испивающих ковшами

И сидящих вкруг огня

С красно-сизыми носами!

На затылке кивера,

Доломаны до колена,

Сабли, ташки у бедра,

И диваном — кипа сена.

Трубки черные в зубах;

Все безмолвны, дым гуляет

На закрученных висках

И усы перебегает.

Ни полслова… Дым столбом…

Ни полслова… Все мертвецки

Пьют и, преклонясь челом,

Засыпают молодецки.

Но едва проглянет день,

Каждый по полю порхает;

Кивер зверски набекрень,

Ментик с вихрями играет.

Конь кипит под седоком,

Сабля свищет, враг валится…

Бой умолк, и вечерком

Снова ковшик шевелится.

А теперь что вижу? — Страх!

И гусары в модном свете,

В вицмундирах, в башмаках,

Вальсируют на паркете!

Говорят: умней они…

Но что слышим от любого?

Жомини да Жомини!

А об водке — ни полслова!

Где друзья минувших лет,

Где гусары коренные,

Председатели бесед,

Собутыльники седые?

Из страны, страны далекой,

С Волги-матушки широкой,

Ради сладкого труда,

Ради вольности высокой

Собралися мы сюда.

Помним холмы, помним долы,

Наши храмы, наши сёлы,

И в краю, краю чужом

Мы пируем пир веселый

И за родину мы пьём.

Благодетельною силой

С нами немцев подружило

Откровенное вино;

Шумно, пламенно и мило

Мы гуляем заодно.

Но с надеждою чудесной

Мы стакан, и полновесный,

Нашей Руси — будь она

Первым царством в поднебесной,

И счастлива и славна!

Быстры, как волны, дни нашей жизни,

Что час, то короче к могиле наш путь.

Напеним янтарной струею бокалы!

И краток и дорог веселый наш миг.

Будущность темна, как осени ночи,

Прошедшее гибнет для нас навсегда;

Ловите ж минуты текущего быстро,

Как знать, что осталось для нас впереди?

Умрёшь — похоронят, как не был на свете;

Сгниешь — не восстанешь к беседе друзей.

Полнее ж, полнее забвения чашу!

И краток и дорог весёлый наш миг.

Закинув плащ, с гитарой под рукою,

К её окну пойдём в тиши ночной,

И там прервём мы песнью молодою

Роскошный сон красавицы младой.

Но не страшись, пленительная дева,

Не возмутим твоих мы светлых снов

Неистовством бурсацкого напева

Иль повестью студенческих грехов.

Нет, мы поём и тихо и смиренно,

Лишь для того, чтоб слышала нас ты,

И наша песнь — как фимиам священный

Пред алтарем богини красоты.

Звезда души! Богиня молодая!

Нас осветил огонь твоих очей,

И голос наш, на сердце замирая,

Любви земной не выразит речей.

Мы здесь поём во тьме весенней ночи;

Ты ж, пробудясь от шума голосов,

Сомкнёшь опять мечтательные очи,

Не расслыхав воззванья бурсаков;

Но нет… душой услышав серенаду,

Стыдясь во сне… ты песнь любви поймёшь

И нехотя ночным певцам в награду

Их имена впросонках назовешь.

Не осенний мелкий дождичек

Брызжет, брызжет сквозь туман;

Слёзы горькие льёт молодец

На свой бархатный кафтан.

Полно, брат молодец,

Ты ведь не девица!

Пей, тоска пройдет,

Пей, пей,

Пей, тоска пройдёт!

«Не тоска, друзья-товарищи,

В грудь запала глубоко:

Дни веселья и дни радости

Отлетели далеко!»

Полно, брат молодец… и т. д.

«Э-эх! вы братцы, вы товарищи,

Не поможет мне вино,

Оттого что змея лютая

Гложет, точит грудь мою».

Полно, брат молодец… и т. д.

«И теперь я всё, товарищи,

Сохну, вяну день от дня,

Оттого что красна девица

Изменила мне шутя!»

Полно, брат молодец… и т. д.

«Да! как русский любит родину,

Так люблю я вспоминать

Дни веселья, дни счастливые…

Не пришлось бы горевать!»

Полно, брат молодец… и т. д.

«А… и впрямь-ко, я попробую

В вине горе утопить

И тоску, злодейку лютую,

Поскорей вином залить».

Полно, брат молодец,

Ты ведь не девица,

Пей, тоска пройдет,

Пей, пей,

Пей, тоска пройдёт!

Золотых наших дней

Уж немного осталось,

А бессонных ночей

Половина промчалась.

Проведёмте ж, друзья,

Эту ночь веселей,

Пусть студентов семья

Соберётся тесней!

Наша жизнь коротка,

Всё уносит с собой,

Наша юность, друзья,

Пронесется стрелой.

Проведемте ж, друзья…. и т. д.

Не два века нам жить,

А полвека всего.

Так тужить да грустить,

Друг мой, право, смешно.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

В голове удалой

Много сладостных дум;

Буря жизни и вой

Не заглушат их шум.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

Пусть на небе гроза,

А во тьме для меня

Моей милой глаза

Блещут ярче огня.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

Не любить — загубить

Значит жизнь молодую.

В жизни (мире) рай — выбирай

Себе деву любую!

Проведемте ж, друзья… и т. д.

В объятиях девы,

Как ангел прекрасной,

Забудем же, други,

Всё горе своё.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

И счастия полны,

С улыбкою страстной,

Умрём, забывая

Весь мир, за неё.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

И чем больше и злей

Будет гром громыхать,

Тем отраднее с «ней»

Будем мы пировать.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

Наша жизнь коротка,

Всё уносит с собой.

Пусть разгульна, легка

Мчится юность стрелой!

Проведемте ж, друзья… и т. д.

На разгульном пиру

Пусть вино нам отрада,

Пусть и песня веселья

Всем горям преграда.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

Пойте, ликуйте

Беспечно, друзья,

А песня польётся

Как влаги струя.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

Пусть ликует твой враг,

Твои силы губя,

Только б было светло

На душе у тебя.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

И чтоб в дом твой друзья,

Люди честные шли,

И на смену отцов

Нам младенцы росли.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

И чтоб мог ты врагу

В очи смело глядеть

И пред смертью своей

Не дрожать, не бледнеть.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

Не боюсь я судьбы,

Не боюсь я врагов:

Силы есть для борьбы,

Руки есть для трудов!

Проведемте ж, друзья… и т. д.

Кто из нас победит. —

Эта речь впереди;

А покуда кипит

Жажда жизни в груди.

Проведемте ж, друзья… и т. д.

Выпьем, братцы, теперь

Мы за русский народ,

Чтобы грамоту знал,

Чтобы шёл всё вперед!

Проведемте ж, друзья,

Эту ночь веселей,

Пусть студентов семья

Соберётся тесней!

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали;

Снег пололи; под окном

Слушали; кормили

Счетным курицу зерном;

Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

Серьги изумрудны;

Расстилали белый плат

И над чашей пели в лад

Песенки подблюдны.

Тускло светится луна

В сумраке тумана —

Молчалива и грустна

Милая Светлана.

«Что, подруженька, с тобой?

Вымолви словечко;

Слушай песни круговой,

Вынь себе колечко.

Пой, красавица: «Кузнец,

Скуй мне злат и нов венец,

Скуй кольцо златое;

Мне венчаться тем венцом,

Обручаться тем кольцом

При святом налое».

«Как могу, подружки, петь?

Милый друг далёко;

Мне судьбина умереть

В грусти одинокой.

Год промчался — вести нет;

Он ко мне не пишет;

Ах! а им лишь красен свет,

Им лишь сердце дышит…

Иль не вспомнишь обо мне?

Где, в какой ты стороне?

Где твоя обитель?

Я молюсь и слезы лью!

Утоли печаль мою,

Ангел-утешитель».

В двенадцать часов по ночам

Из гроба встает барабанщик;

И ходит он взад и вперед,

И бьёт он проворно тревогу.

И в тёмных гробах барабан

Могучую будит пехоту:

Встают молодцы егеря,

Встают старики гренадёры,

Встают из-под русских снегов,

С роскошных полей италийских,

Встают с африканских степей,

С горючих песков Палестины.

В двенадцать часов по ночам

Выходит трубач из могилы;

И скачет он взад и вперёд,

И громко трубит он тревогу.

И в тёмных могилах труба

Могучую конницу будит:

Седые гусары встают,

Встают усачи кирасиры;

И с севера, с юга летят,

С востока и с запада мчатся

На лёгких воздушных конях

Один за другим эскадроны.

В двенадцать часов по ночам

Из гроба встаёт полководец;

На нём сверх мундира сюртук;

Он с маленькой шляпой и шпагой;

На старом коне боевом

Он медленно едет по фрунту;

И маршалы едут за ним,

И едут за ним адъютанты;

И армия честь отдаёт.

Становится он перед нею,

И с музыкой мимо его

Проходят полки за полками.

И всех генералов своих

Потом он в кружок собирает,

И ближнему на ухо сам

Он шепчет пароль свой и лозунг;

И армии всей отдают

Они тот пароль и тот лозунг:

И Франция — тот их пароль,

Тот лозунг — Святая Елена.

Так к старым солдатам своим

На смотр генеральный из гроба

В двенадцать часов по ночам

Встает император усопший.

Раз, полунощной порою,

Сквозь туман и мрак,

Ехал тихо над рекою

Удалой казак.

Черна шапка набекрени,

Весь жупан в пыли.

Пистолеты при колене,

Сабля до земли.

Верный конь, узды не чуя,

Шагом выступал;

Гриву долгую волнуя,

Углублялся вдаль.

Вот пред ним две-три избушки,

Выломан забор;

Здесь — Дорога к деревушке,

Там — в дремучий бор.

«Не найду в лесу девицы, —

Думал хват Денис, —

Уж красавицы в светлицы

На ночь убрались».

Шевельнул донец уздою,

Шпорой прикольнул,

И помчался конь стрелою,

К избам завернул.

В облаках луна сребрила

Дальни небеса;

Под окном сидит уныла

Девица-краса.

Храбрый видит красну деву;

Сердце бьётся в нём,

Конь тихонько к леву, к леву —

Вот уж под окном.

«Ночь становится темнее,

Скрылася луна.

Выдь, коханочка, скорее,

Напои коня».

— «Нет! к мужчине молодому

Страшно подойти,

Страшно выйти мне из дому,

Коню дать воды».

— «Ах! небось, девица красна,

С милым подружись!»

— «Ночь красавицам опасна».

— «Радость! не страшись!

Верь, коханочка, пустое;

Ложный страх отбрось!

Тратишь время золотое;

Милая, небось!

Сядь на борзого, с тобою

В дальний еду край;

Будешь счастлива со мною:

С другом всюду рай».

Что же девица? Склонилась,

Победила страх,

Робко ехать согласилась;

Счастлив стал казак.

Поскакали, полетели,

Дружку друг любил;

Был ей верен две недели,

В третью изменил.

«Кончен, кончен дальний путь!

Вижу край родимый!

Сладко будет отдохнуть

Мне с подругой милой!

Долго в грусти ждёт она

Казака младого.

Вот забрезжила луна

С неба голубого!

И весёлый Дон течёт

Тихою струею;

В нетерпенье конь мой ржёт,

Чуя под собою

Пажити родных брегов,

Где в счастливой доле

Средь знакомых табунов

Он гулял на воле.

«Верный конь, скачи скорей

И как вихорь мчися;

Лишь пред хатою моей

Ты остановися!» —

Так спешил казак домой,

Понукал гнедого;

Борзый конь летит стрелой

До дому родного.

Вот приближился донец

К своему селенью:

«Стой, товарищ, стой! — конец

Нашему стремленью!»

Видит он невесты дом,

Входит к ней в светлицу,

И объяту сладким сном

Будит он девицу.

«Встань, коханочка моя!

Нежно улыбнися,

Обними скорей меня

И к груди прижмися!

На полях страны чужой

Я дышал тобою;

Для тебя я в край родной

Возвращён судьбою!»

Что же милая его?..

Пробудилась, встала

И, взглянувши на него,

В страхе задрожала.

«Наяву или во сне

Зрю тебя, мой милый!..

Ах, недаром же во мне

Сердце приуныло!

Долго я тебя ждала

И страдала в скуке;

Сколько слез я пролила

В горестной разлуке!

И, отчаясь зреть тебя,

Быть твоей женою,

Отдалась другому я

С клятвой роковою».

— «Так, так бог с тобой!» — сказал

Молодец удалый,

И — к воротам, где стоял

Конь его усталый.

«Ну, сопутник верный мой! —

Он сказал уныло. —

Нет тебе травы родной,

Нет мне в свете милой!»

С словом сим он на гнедка,

Шевельнул уздою,

Тронул шпорой под бока:

Быстрый конь стрелою

Полетел в обратный путь

От села родного.

Но тоска терзала грудь

Казака младого.

Он в последний раз взглянул

В сторону родиму

И невольно воздохнул,

Скрылся в даль незриму.

Что и родина, коль нет

Ни друзей, ни милой? —

Ах! тогда нам целый свет

Кажется могилой!

Настала священная брань на врагов

И в битву помчала Урала сынов.

Один из казаков, наездник лихой,

Лишь год один живши с женой молодой,

Любя её страстно и страстно любим,

Был должен расстаться с блаженством своим.

Прощаясь с женою, сказал: «Будь верна!»

— «Верна до могилы!» — сказала она.

Три года за родину бился с врагом,

Разил супостатов копьем и мечом.

Бесстрашный наездник всегда впереди,

Свидетели раны — и все на груди.

Окончились битвы; он едет домой,

Всё страстный, всё верный жене молодой.

Уже достигают Урала брегов

И видят навстречу идущих отцов.

Казак наш объемлет отца своего,

Но в тайной печали он видит его.

«Поведай, родимый, поведай ты мне

Об матери милой, об милой жене!»

Старик отвечает: «Здорова семья;

Но, сын мой, случилась беда у тебя:

Тебе изменила младая жена:

За то от печали иссохла она.

Раскаянье видя, простили мы ей;

Прости её, сын мой: мы просим об ней!»

Ни слова ответа! Идет он с отцом;

И вот уже входит в родительский дом.

Упала на грудь его матерь в слезах,

Жена молодая лежала в ногах.

Он мать обнимает; иконам святым,

Как быть, помолился с поклоном земным.

Вдруг сабля взвилася могучей рукой…

Глава покатилась жены молодой!

Безмолвно он голову тихо берет,

Безмолвно к народу на площадь идёт.

Своё преступленье он всем объявил

И требовал казни, и казнь получил.

Ревела буря, дождь шумел;

Во мраке молнии летали;

Бесперерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали…

Ко славе страстию дыша,

В стране суровой и угрюмой,

На диком бреге Иртыша

Сидел Ермак, объятый думой.

Товарищи его трудов,

Побед и громозвучной славы

Среди раскинутых шатров

Беспечно спали близ дубравы.

«О, спите, спите, — мнил герой, —

Друзья, под бурею ревущей;

С рассветом глас раздастся мой,

На славу иль на смерть зовущий!

Вам нужен отдых; сладкий сон

И в бурю храбрых успокоит;

В мечтах напомнит славу он

И силы ратников удвоит.

Кто жизни не щадил своей,

В разбоях злато добывая,

Тот думать будет ли о ней,

За Русь святую погибая?

Своей и вражьей кровью смыв

Все преступленья буйной жизни

И за победы заслужив

Благословения отчизны, —

Нам смерть не может быть страшна;

Своё мы дело совершили:

Сибирь царю покорена,

И мы — не праздно в мире жили!»

Но роковой его удел

Уже сидел с героем рядом

И с сожалением глядел

На жертву любопытным взглядом.

Ревела буря — дождь шумел;

Во мраке молнии летали;

Бесперерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

Иртыш кипел в крутых брегах,

Вздымалися седые волны

И рассыпались с ревом в прах,

Бия о брег козачьи челны.

С вождем покой в объятьях сна

Дружина храбрая вкушала;

С Кучумом буря лишь одна

На их погибель не дремала!

Страшась вступить с героем в бой,

Кучум к шатрам, как тать презренный,

Прокрался тайною тропой,

Татар толпами окружённый.

Мечи сверкнули в их руках —

И окровавилась долина,

И пала грозная в боях,

Не обнажив мечей, дружина…

Ермак воспрянул ото сна

И, гибель зря, стремится в волны,

Душа отвагою полна,

Но далеко от брега челны!

Иртыш волнуется сильней —

Ермак все силы напрягает

И мощною рукой своей

Валы седые рассекает…

Плывет… уж близко челнока —

Но сила року уступила,

И, закипев страшней, река

Героя с шумом поглотила.

Лишивши сил богатыря

Бороться с ярою волною,

Тяжёлый панцирь — дар царя —

Стал гибели его виною.

Ревела буря… вдруг луной

Иртыш кипящий осребрился,

И труп, извергнутый волной,

В броне медяной озарился.

Носились тучи, дождь шумел,

И молнии ещё сверкали,

И гром вдали ещё гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

Под небом Аттики богатой

Цвела счастливая семья.

Как мой отец, простой оратай,

За плугом пел свободу я.

Но турков злые ополченья

На наши хлынули владенья…

Погибла мать, отец убит,

Со мной спаслась сестра младая,

Я с нею скрылся, повторяя:

«За всё мой меч вам отомстит!»

Не лил я слез в жестоком горе,

Но грудь стеснило и свело;

Наш лёгкий челн помчал нас в море,

Пылало бедное село,

И дым столбом чернел над валом.

Сестра рыдала — покрывалом

Печальный взор полузакрыт;

Но, слыша тихое моленье,

Я припевал ей в утешенье:

«За всё мой меч им отомстит!»

Плывём — и при луне сребристой

Мы видим крепость над скалой.

Вверху, как тень, на башне мшистой

Шагал турецкий часовой;

Чалма склонилася к пищали,

Внезапно волны засверкали,

И вот — в руках моих лежит

Без жизни дева молодая.

Я обнял тело, повторяя:

«За всё мой меч вам отомстит!»

Восток румянился зарею,

Пристала к берегу ладья,

И над шумящею волною

Сестре могилу вырыл я.

Не мрамор с надписью унылой

Скрывает тело девы милой —

Нет, под скалою труп зарыт;

Но на скале сей неизменной

Я начертал обет священный:

«За всё вам меч мой отомстит!»

С тех пор меня магометане

Узнали в стычке боевой,

С тех пор как часто в шуме браней

Обет я повторяю свой!

Отчизны гибель, смерть прекрасной,

Всё, всё припомню в час ужасный;

И всякий раз, как меч блестит

И падает глава с чалмою,

Я говорю с улыбкой злою:

«За всё мой меч вам отомстит!»

Сидел рыбак весёлый

На берегу реки,

И перед ним по ветру

Качались тростники.

Сухой тростник он срезал

И скважины проткнул,

Один конец зажал он,

В другой конец подул.

И будто оживлённый,

Тростник заговорил —

То голос человека

И голос ветра был.

И пел тростник печально:

«Оставь, оставь меня!

Рыбак, рыбак прекрасный,

Терзаешь ты меня!

И я была девицей,

Красавица была,

У мачехи в темнице

Я некогда цвела,

И много слёз горючих

Невинно я лила,

И раннюю могилу

Безбожно я звала.

И был сынок-любимец

У мачехи моей,

Обманывал красавиц,

Пугал честных людей.

И раз пошли под вечер

Мы на берег крутой

Смотреть на сини волны,

На запад золотой.

Моей любви просил он —

Любить я не могла,

И деньги мне дарил он —

Я денег не брала;

Несчастную сгубил он,

Ударив в грудь ножом,

И здесь мой труп зарыл он,

На берегу крутом;

И над моей могилой

Взошёл тростник большой,

И в нём живут печали

Души моей младой.

Рыбак, рыбак прекрасный,

Оставь же свой тростник.

Ты мне помочь не в силах,

А плакать не привык».

По синим волнам океана,

Лишь звёзды блеснут в небесах,

Корабль одинокий несётся,

Несётся на всех парусах.

Не гнутся высокие мачты,

На них флюгера не шумят,

И молча в открытые люки

Чугунные пушки глядят.

Не слышно на нём капитана,

Не видно матросов на нём;

Но скалы, и тайные мели,

И бури ему нипочём.

Есть остров на том океане —

Пустынный и мрачный гранит;

На острове том есть могила,

А в ней император зарыт,

Зарыт он без почестей бранных

Врагами в сыпучий песок,

Лежит на нём камень тяжёлый,

Чтоб встать он из гроба не мог.

И в час его грустной кончины,

В полночь, как свершается год,

К высокому берегу тихо

Воздушный корабль пристаёт.

Из гроба тогда император,

Очнувшись, является вдруг;

На нём треугольная шляпа

И серый походный сюртук.

Скрестивши могучие руки,

Главу опустивши на грудь,

Идёт и к рулю он садится

И быстро пускается в путь.

Несётся он к Франции милой,

Где славу оставил и трон,

Оставил наследника-сына

И старую гвардию он.

И только что землю родную

Завидит во мраке ночном,

Опять его сердце трепещет

И очи пылают огнём.

На берег большими шагами

Он смело и прямо идёт,

Соратников громко он кличет

И маршалов грозно зовёт.

Но спят усачи-гренадеры —

В равнине, где Эльба шумит,

Под снегом холодной России,

Под знойным песком пирамид.

Гуляет по Дону казак молодой;

Льёт слёзы девица над быстрой рекой.

«О чём ты льёшь слёзы из карих очей?

О добром коне ли, о сбруе ль моей?

О том ли грустишь ты, что, крепко любя,

Я, милая сердцу, просватал тебя?»

— «Не жаль мне ни сбруи, не жаль мне коня!

С тобой обручили охотой меня!»

— «Родной ли, отца ли, сестер тебе жаль?

Иль милого брата? Пугает ли даль?»

— «С отцом и родимой мне век не пробыть;

С тобой и далече мне весело жить!

Грущу я, что скоро мой локон златой

Дон быстрый покроет холодной волной.

Когда я ребенком беспечным была,

Смеясь мою руку цыганка взяла

И, пристально глядя, тряся головой,

Сказала: «Утонешь в день свадебный свой!»

— «Не верь ей, друг милый, я выстрою мост,

Чугунный и длинный, хоть в тысячу верст;

Поедешь к венцу ты — я конников дам;

Вперёд будет двадцать и сто по бокам».

Вот двинулся поезд. Все конники в ряд.

Чугунные плиты гудят и звенят;

Но конь под невестой, споткнувшись, упал,

И Дон ее принял в клубящийся вал…

«Скорее бандуру звончатую мне!

Размыкаю горе на быстрой волне!»

Лад первый он тихо и робко берет…

Хохочет русалка сквозь пенистых вод.

Но в струны смелее ударил он раз…

Вдруг брызнули слезы русалки из глаз,

И молит: «Златым не касайся струнам,

Невесту младую назад я отдам.

Хотели казачку назвать мы сестрой

За карие очи, за локон златой».

Когда-то жил в Англии царь удалой —

Так слышал я, птичка мне пела! —

Имел он двух дочек, красавиц собой,

А роща цветами пестрела.

Белее, чём день, была младшая дочь,

Сестра же смуглее, чем бурная ночь.

И старшая младшую манит тайком:

«Пойдём, погуляем на бреге крутом».

И черён был моря покров гробовой,

И пеной украшен был берег крутой.

«Взгляни: ты, как волны, сестрица, смугла,

А я молодая — как пена бела!»

Вскипела смуглянка, и, гнева полна,

Сестру свою в море столкнула она.

И волны взыграли, завыли леса…

«Спаси меня, друг мой, — молила краса. —

Не кинь меня в жертву сердитым водам!

Тебе я мой пояс златистый отдам».

«Когда тебя Нек в свой чертог поведёт,

Твой пояс златистый мне стан обовьёт».

«Спаси меня, друг мой! Отцу и царю

Скажу, что венец мой сестре я дарю».

«Венец по наследству достанется мне,

Когда захлебнёшься в холодной волне».

«Спаси меня, друг мой! Спасись от греха!

Тебе уступлю я кольцо жениха».

«С твоим молодым, удалым женихом

Сам царь нас обручит жемчужным кольцом».

«Спаси меня, друг мой! Волна холодна.

Земля ж так привольна и жизни полна!»

«Не бойся, красотка! Круты берега,

На божию землю не ступит нога!»

«Снеси же поклон мой к родному отцу,

Скажи, что меня ты одела к венцу!

Скажи при поклоне родимой моей,

Что свадебный кубок я пью средь морей.

Скажи жениху молодому в тоске,

Что ложе стелю я на белом песке».

И невод рыбачий в безлунную ночь

Прекрасную вытащил царскую дочь.

Гусляр шёл дорогой из чуждой дали,

И поднял он труп безмогильный с земли.

И сделал он арфу из чудной красы,

Чтоб смертных пленять в золотые часы.

Он взял для станка белоснежную грудь,

Чтоб грустному радость и негу вдохнуть.

Отрезал он стройные девы персты,

И крепкие сделал из них он винты.

И струны насучил из русых волос,

Чтоб арфа звучала, как песни богов.

Украшен цветами высокий алтарь,

Ликует за свадебной трапезой царь.

И юный гусляр стоит у ворот:

«Послушай, невеста, что арфа споёт!»

На первый удар завопила струна

«В мой пояс златистый сестра убрана».

Бледнея, невеста на барда глядит,

В руке ее кубок заздравный дрожит.

Удар повторился, и струны, как гром:

«Сестра обручилась с моим женихом!»

И дурно невесте — туманится взор,

И девы с невесты снимают убор.

Но третий аккорд застонал по струнам:

«Сестра отдала меня в жертву волнам!»

В чертогах смятенье, и вопли, и плач!

И грозно секирой сверкает палач.

Во вторник невесту венчал сам отец —

А в среду убийца сложила венец.

За рекой, на горе,

Лес зелёный шумит;

Под горой, за рекой,

Хуторочек стоит.

В том лесу соловей

Громко песни поёт;

Молодая вдова

В хуторочке живёт.

В эту ночь-полуночь

Удалой молодец

Хотел быть, навестить

Молодую вдову…

На реке рыболов

Поздно рыбу ловил;

Погулять, ночевать

В хуторочек приплыл.

«Рыболов мой, душа!

Не ночуй у меня:

Свёкор дома сидит, —

Он не любит тебя…

Не сердися, плыви

В свой рыбачий курень;

Завтра ж, друг мой, с тобой

Гулять рада весь день».

— «Сильный ветер подул…

А ночь будет темна!..

Лучше здесь, на реке,

Я просплю до утра».

Опозднился купец

На дороге большой;

Он свернул ночевать

Ко вдове молодой.

«Милый купчик-душа!

Чем тебя мне принять…

Не топила избы,

Нету сена, овса.

Лучше к куму в село

Поскорее ступай;

Только завтра, смотри,

Погостить заезжай!»

— «До села далеко;

Конь устал мой совсем;

Есть свой корм у меня, —

Не печалься о нём.

Я вчера в городке

Долго был — всё купил;

Вот подарок тебе,

Что давно посулил».

— «Не хочу я его!..

Боль головушку всю

Разломила насмерть;

Ступай к куму в село».

— «Эта боль — пустяки!..

Средство есть у меня:

Слова два — заживёт

Вся головка твоя».

Засветился огонь,

Закурилась изба;

Для гостей дорогих

Стол готовит вдова.

За столом с рыбаком

Уж гуляет купец…

(А в окошко глядит

Удалой молодец)…

«Ты, рыбак, пей вино!

Мне с сестрой наливай!

Если мастер плясать —

Петь мы песни давай!

Я с людями люблю

По-приятельски жить;

Ваше дело — поймать,

Наше дело — купить…

Так со мною, прошу,

Без чинов — по рукам;

Одну басню твержу

Я всем добрым людям:

Горе есть — не горюй,

Дело есть — работай;

А под случай попал —

На здоровье гуляй!»

И пошёл с рыбаком

Купец песни играть,

Молодую вдову

Обнимать, целовать.

Не стерпел удалой,

Загорелась душа!

И — как глазом моргнуть

Растворилась изба…

И с тех пор в хуторке

Никого не живёт;

Лишь один соловей

Громко песню поёт…

Перед воеводой молча он стоит;

Голову потупил, сумрачно глядит;

С плеч могучих сняли бархатный кафтан;

Кровь струится тихо из широких ран.

Скован по ногам он, скован по рукам:

Знать, ему не рыскать ночью по лесам!

Думает он думу — дышит тяжело:

Плохо!.. видно, время доброе прошло.

«Что, попался парень? Долго ж ты гулял!

Долго мне в тенета волк не забегал!

Что же приумолк ты? Слышал я не раз —

Песенки ты мастер петь в весёлый час;

Ты на лад сегодня вряд ли попадешь…

Завтра мы услышим, как ты запоешь».

Взговорил он мрачно: «Не услышишь, нет!

Завтра петь не буду — завтра мне не след;

Завтра умирать мне смертию лихой;

Сам ты запоешь, чай, с радости такой!..

Мы певали песни, как из леса шли —

Как купцов с товаром мы в овраг вели…

Ты б нас тут послушал — ладно пели мы;

Да недолго песней тешились купцы…

Да ещё певал я — в домике твоём;

Запивал я песни — всё твоим вином;

Заедал я чарку — хозяйскою едой;

Целовался сладко — да с твоей женой».

Не гулял с кистенем я в дремучем лесу,

Не лежал я во рву в непроглядную ночь, —

Я свой век загубил за девицу-красу,

За девицу-красу, за дворянскую дочь.

Я в немецком саду работал по весне,

Вот однажды сгребаю сучки да пою,

Глядь, хозяйская дочка стоит в стороне,

Смотрит в оба да слушает песню мою.

По торговым селам, по большим городам

Я недаром живал, огородник лихой,

Раскрасавиц девиц насмотрелся я там,

А такой не видал, да и нету такой.

Черноброва, статна, словно сахар бела!..

Стало жутко, я песни своей не допел.

А она — ничего, постояла, прошла,

Оглянулась: за ней как шальной я глядел.

Я слыхал на селе от своих молодиц,

Что и сам я пригож, не уродом рожден, —

Словно сокол гляжу, круглолиц, белолиц,

У меня ль, молодца, кудри — чесаный лён…

Разыгралась душа на часок, на другой…

Да как глянул я вдруг на хоромы её —

Посвистал и махнул молодецкой рукой,

Да скорей за мужицкое дело своё!

А частенько она приходила с тех пор

Погулять, посмотреть на работу мою,

И смеялась со мной, и вела разговор:

Отчего приуныл? Что давно не пою?

Я кудрями тряхну, ничего не скажу,

Только буйную голову свешу на грудь…

«Дай-ка яблоньку я за тебя посажу,

Ты устал, чай, пора уж тебе отдохнуть».

— «Ну, пожалуй, изволь, госпожа, поучись,

Пособи мужику, поработай часок».

Да как заступ брала у меня, смеючись,

Увидала на правой руке перстенек:

Очи стали темней непогоднего дня,

На губах, на щеках разыгралася кровь.

«Что с тобой, госпожа? Отчего на меня

Неприветно глядишь, хмуришь чёрную бровь?»

— «От кого у тебя перстенёк золотой?»

— «Скоро старость придет, коли будешь всё знать».

— «Дай-ка я погляжу, несговорный какой!»

И за палец меня белой рученькой хвать!

Потемнело в глазах, душу кинуло в дрожь,

Я давал — не давал золотой перстенёк…

Я вдруг вспомнил опять, что и сам я пригож,

Да не знаю уж как — в щёку девицу чмок!..

Много с ней скоротал невозвратных ночей

Огородник лихой… В ясны очи глядел,

Расплетал, заплетал русу косыньку ей,

Целовал-миловал, песни волжские пел.

Мигом лето прошло, ночи стали свежей,

А под утро мороз под ногами хрустит.

Вот однажды, как крался я в горенку к ней,

Кто-то цап за плечо: «Держи вора!» — кричит.

Со стыдом молодца на допрос провели,

Я стоял да молчал, говорить не хотел…

И красу с-головы острой бритвой снесли,

И железный убор на ногах зазвенел.

Постегали плетьми и уводят дружка

От родной стороны и от лапушки прочь

На печаль и страду!.. Знать, любить не рука

Мужику-вахлаку да дворянскую дочь!

Во Францию два гренадёра

Из русского плена брели,

И оба душой приуныли,

Дойдя до немецкой земли.

Придётся им — слышат — увидеть

В позоре родную страну…

И храброе войско разбито,

И сам император в плену!

Печальные слушая вести,

Один из них вымолвил:

«Брат! Болит моё скорбное сердце,

И старые раны горят!»

Другой отвечает: «Товарищ!

И мне умереть бы пора;

Но дома жена, малолетки:

У них ни кола ни двора.

Да что мне? просить христа-ради

Пущу и детей и жену…

Иная на сердце забота:

В плену император! в плену!

Исполни завет мой: коль здесь я

Окончу солдатские дни,

Возьми моё тело, товарищ,

Во Францию! там схорони!

Ты орден на ленточке красной

Положишь на сердце моё,

И шпагой меня опояшешь,

И в руки мне вложишь ружьё.

И смирно и чутко я буду

Лежать, как на страже, в гробу…

Заслышу я конское ржанье,

И пушечный гром, и трубу.

То Он над могилою едёт!

Знамёна победно шумят…

Тут выйдет к тебе, император,

Из гроба твой верный солдат!»

Отечество наше страдает

Под игом твоим, о злодей!

Коль нас деспотизм угнетает,

То свергнем мы трон и царей.

Свобода! Свобода!

Ты царствуй над нами!

Ах! лучше смерть, чем жить рабами,

Вот клятва каждого из нас…

Сижу за решёткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пишу клюёт под окном,

Клюёт, и бросает, и смотрит в окно,

Как будто со мною задумал одно;

Зовёт меня взглядом и криком своим

И вымолвить хочет: «Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»

Ах, где те острова,

Где растёт трынь-трава,

Братцы!

Где читают Pucelle

И летят под постель

Святцы.

Где Бестужев-драгун

Не даёт карачун

Смыслу.

Где наш князь-чудодей

Не бросает людей

В Вислу.

Где с зари до зари

Не играют цари

В фанты.

Где Булгарин Фаддей

Не боится когтей

Танты.

Где Магницкий молчит,

А Мордвинов кричит

Вольно.

Где не думает Греч,

Что его будут сечь

Больно.

Где Сперанский попов

Обдает, как клопов,

Варом.

Где Измайлов-чудак

Ходит в каждый кабак

Даром.

Ты скажи, говори,

Как в России цари

Правят.

Ты скажи поскорей,

Как в России царей

Давят.

Как капралы Петра

Провожали с двора

Тихо.

А жена пред дворцом

Разъезжала верхом

Лихо.

Как курносый злодей

Воцарился по ней.

Горе!

Но господь, русский бог,

Бедным людям помог

Вскоре.

Ах, тошно мне

И в родной стороне;

Всё в неволе

В тяжкой доле,

Видно, век вековать.

Долго ль русский народ

Будет рухлядью господ,

И людями,

Как скотами,

Долго ль будут торговать?

Кто же нас кабалил,

Кто им барство присудил

И над нами,

Бедняками,

Будто с плетью посадил?

Глупость прежних крестьян

Стала воле в изъян,

И свобода

У народа

Силой бар задушена.

А что силой отнято,

Силой выручим мы то.

И в приволье,

На раздолье

Стариною заживём.

А теперь господа

Грабят нас без стыда

И обманом

Их карманом

Стала наша мошна.

Они кожу с нас дерут,

Мы посеем — они жнут.

Они воры,

Живодёры,

Как пиявки, кровь сосут.

Бара с земским судом

И с приходским попом

Нас морочат

И волочат

По дорогам да судам.

А уж правды нигде

Не ищи, мужик, в суде.

Без синюхи

Судьи глухи,

Без вины ты виноват.

Чтоб в палату дойти,

Прежде сторожу плати,

За бумагу,

За отвагу,

Ты за всё, про всё давай!

Там же каждая душа

Покривится из гроша.

Заседатель,

Председатель

Заодно с секретарём.

Нас поборами царь

Иссушил, как сухарь;

То дороги,

То налоги —

Разорил нас вконец.

И в деревне солдат,

Хоть и, кажется, наш брат,

В ус не дует

И воюет,

Как бы в вражеской земле.

А под царским орлом

Ядом потчуют с вином,

И народу

Лишь за воду

Велят вчетверо платить.

Чтобы нас наказать,

Господь вздумал ниспослать

Поселенье

В разоренье,

Православным на беду.

Уж так худо на Руси,

Что и боже упаси!

Всех затеев

Аракчеев

И всему тому виной.

Он царя подстрекнет,

Царь указ подмахнёт.

Ему шутка,

А нам жутко,

Тошно так, что ой-ой-ой!

А до бога высоко,

До царя далеко,

Да мы сами

Ведь с усами,

Так мотай себе на ус.

Царь наш — немец русский

Носит мундир узкий.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Царствует он где же?

Всякий день в манеже.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Прижимает локти,

Прибирает в когти,

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Царством управляет,

Носки выправляет.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Враг хоть просвещенья,

Любит он ученья.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Школы все — казармы,

Судьи все — жандармы.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А граф Аракчеев —

Злодей из злодеев!

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Князь Волконский-баба —

Начальником штаба.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А другая баба —

Губернатор в Або.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А Потапов дурный —

Генерал дежурный.

Ай да царь, ай да царь.

Православный государь!

Трусит он законов,

Трусит он масонов,

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Только за парады

Раздаёт награды.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А за комплименты —

Голубые ленты.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А за правду-матку

Прямо шлёт в Камчатку.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Как идет кузнец да из кузницы. Слава!

Что несет кузнец? Да три ножика.

Вот уж первой-то нож на злодеев вельмож,

А другой-то нож — на попов, на святош.

А молитву сотворя — третий нож на царя.

Кому вынется, тому сбудется;

А кому сбудется, не минуется. Слава!

Русский император

В вечность отошёл:

Ему оператор

Брюхо распорол.

Плачет государство,

Плачет весь народ:

Едет к нам на царство

Константин-урод.

Но царю вселенной,

Богу высших сил,

Царь благословенный

Грамотку вручил.

Манифест читая,

Сжалился творец:

Дал нам Николая,

С(укин) (сын)! Подлец!

Не слышно шуму городского,

В заневских башнях тишина!

И на штыке у часового

Горит полночная луна!

А бедный юноша! ровесник

Младым цветущим деревам,

В глухой тюрьме заводит песни

И отдаёт тоску волнам!

«Прости, отчизна, край любезный!

Прости, мой дом, моя семья!

Здесь за решеткою железной —

Уже не свой вам больше я!

Не жди меня отец с невестой,

Снимай венчальное кольцо;

Застынь мое навеки место;

Не быть мне мужем и отцом!

Сосватал я себе неволю,

Мой жребий — слёзы и тоска!

Но я молчу — такую долю

Взяла сама моя рука.

Откуда ж прийдёт избавленье,

Откуда ждать бедам конец?

Но есть на свете утешенье

И на святой Руси отец!

О русский царь! в твоей короне

Есть без цены драгой алмаз.

Он значит — милость!

Будь на троне

И, наш отец, помилуй нас!

А мы с молитвой крепкой к богу

Падём все ниц к твоим стопам;

Велишь — и мы пробьём дорогу

Твоим победным знаменам».

Уж ночь прошла, с рассветом в злате

Давно день новый засиял!

А бедный узник в каземате —

Всё ту же песню запевал!

Я умру! На позор палачам

Беззащитное тело отдам!

Равнодушно они

Для забавы детей

Отдирать от костей

Будут жилы мои!

Обругают, убьют

И мой труп разорвут!

Но стерплю! не скажу ничего,

Не наморщу чела моего!

И, как дуб вековой,

Неподвижный от стрел,

Неподвижен и смел

Встречу миг роковой

И, как воин и муж,

Перейду в страну душ.

Перед сонмом теней воспою

Я бесстрашную гибель мою.

И рассказ мой пленит

Их внимательный слух,

И воинственный дух

Стариков оживит;

И пройдет по устам

Слава громким делам.

И рекут они в голос один:

«Ты достойный прапрадедов сын!

Совокупной толпой

Мы на землю сойдём

И в родных разольем

Пыл вражды боевой;

Победим, поразим

И врагам отомстим!»

Я умру! На позор палачам

Беззащитное тело отдам!

Но, как дуб вековой,

Неподвижный от стрел,

Я недвижим и смел

Встречу миг роковой!

Певец младой, судьбой гонимый,

При бреге быстрых вод сидел,

И, грустью скорбною томимый,

Разлуку с родиной он пел:

«Шуми, Иртыш, струитесь, воды,

Несите грусть мою с собой,

А я, лишенный здесь свободы,

Дышу для родины драгой».

Для родины, для сердцу милой, —

Я в них все счастие имел,

В кругу родных, всегда любимый,

Где радости одни я пел.

«Шуми, Иртыш, струитесь воды…» и т. д.

Теперь поёт одну разлуку

Судьбой расторгнутых сердец

И грусть свою вверяет звуку

Уж не на родине певец…

«Шуми, Иртыш, струитесь, воды…» и т. д.

Умолк — и вежды окропились,

Как блеклый лист живой росой,

И струи вод соединились,

Как с перлом, — с чистою слезой.

«Шуми, Иртыш, струитесь, воды,

Несите грусть мою с собой,

А я, лишенный здесь свободы,

Дышу для родины драгой».

Нелюдимо наше море,

День и ночь шумит оно;

В роковом его просторе

Много бед погребено.

Смело, братья! Ветром полный,

Парус мой направил я:

Полетит на скользки волны

Быстрокрылая ладья!

Облака бегут над морем,

Крепче ветер, зыбь черней;

Будет буря: мы поспорим

И помужествуем с ней.

Смело, братья! Туча грянет,

Закипит громада вод,

Выше вал сердитый встанет,

Глубже бездна упадёт!

Там, за далью непогоды,

Есть блаженная страна,

Не темнеют неба своды,

Не проходит тишина.

Но туда выносят волны

Только сильного душой!..

Смело, братья! Бурей полный,

Прям и крепок парус мой.

Что не ветр шумит во сыром бору,

Муравьёв идёт на кровавый пир…

С ним черниговцы идут грудью стать,

Сложить голову за Россию-мать.

И не бурей пал долу крепкий дуб,

А изменник-червь подточил его.

Закатилася воля-солнышко,

Смертна ночь легла в поле бранное.

Как на поле том бранный конь стоит,

На земле пред ним витязь млад лежит.

«Конь! мой конь! скачи в святой Киев-град;

Там товарищи, там мой милый брат…

Отнеси ты к ним мой последний вздох

И скажи: «Цепей я нести не мог,

Пережить нельзя мысли горестной,

Что не мог купить кровью вольности».

Нас венчали не в церкви,

Не в венцах, не с свечами;

Нам не пели ни гимнов,

Ни обрядов венчальных!

Венчала нас полночь

Средь мрачного бора;

Свидетелем были

Туманное небо

Да тусклые звезды;

Венчальные песни

Пропел буйный ветер

Да ворон зловещий;

На страже стояли

Утёсы да бездны,

Постель постилали

Любовь да свобода!..

Мы не звали на праздник

Ни друзей, ни знакомых;

Посетили нас гости

По своей доброй воле!

Всю ночь бушевали

Гроза и ненастье;

Всю ночь пировали

Земля с небесами.

Гостей угощали

Багровые тучи.

Леса и дубравы

Напились допьяна,

Столетние дубы

С похмелья свалились;

Гроза веселилась

До позднего утра.

Разбудил нас не свекор,

Не свекровь, не невестка,

Не неволюшка злая;

Разбудило нас утро!

Восток заалелся

Стыдливым румянцем;

Земля отдыхала

От буйного пира;

Весёлое солнце

Играло с росою;

Поля разрядились

В воскресное платье;

Леса зашумели

Заздравного речью;

Природа в восторге,

Вздохнув, улыбнулась…

Отворите мне темницу,

Дайте мне сиянье дня,

Черноглазую девицу,

Черногривого коня!

Я красавицу младую

Прежде сладко поцелую,

На коня потом вскочу,

В степь, как ветер, улечу.

Но окно тюрьмы высоко,

Дверь тяжёлая с замком;

Черноокая далеко

В пышном тереме своем;

Добрый конь в зелёном поле

Без узды, один, по воле

Скачет весел и игрив,

Хвост по ветру распустив…

Одинок я — нет отрады:

Стены голые кругом.

Тускло светит луч лампады

Умирающим огнём;

Только слышно: за дверями

Звучномерными шагами

Ходит в тишине ночной

Безответный часовой.

Не дождаться мне, видно, свободы,

А тюремные дни будто годы;

И окно высоко над землей,

И у двери стоит часовой!

Умереть бы уж мне в этой клетке,

Кабы не было милой соседки!..

Мы проснулись сегодня с зарей,

Я кивнул ей слегка головой.

Разлучив, нас сдружила неволя,

Познакомила общая доля,

Породнило желанье одно

Да с двойною решеткой окно;

У окна лишь поутру я сяду,

Волю дам ненасытному взгляду…

Вот напротив окошечко: стук!

Занавеска подымется вдруг.

На меня посмотрела плутовка!

Опустилась на ручку головка,

А с плеча, будто сдул ветерок,

Полосатый скатился платок.

Но бледна её грудь молодая,

И сидит она долго вздыхая,

Видно, буйную думу тая,

Всё тоскует по воле, как я.

Не грусти, дорогая соседка…

Захоти лишь — отворится клетка,

И, как божий птички, вдвоём

Мы в широкое поле порхнём.

У отца ты ключи мне украдёшь,

Сторожей за пирушку усадишь,

А уж с тем, что поставлен к дверям,

Постараюсь я справиться сам.

Избери только ночь потемнее,

Да отцу дай вина похмельнее,

Да повесь, чтобы ведать я мог,

На окно полосатый платок.

В носилках похоронных

Лежит боец лесов,

И шесть вооружённых

Суровых удальцов

Среди лесов дремучих

Безмолвные идут

И на руках могучих

Товарища несут.

Носилки их простые

Из ружей сложены,

И поперёк стальные

Мечи положены.

На них лежит сражённый

Разбойник молодой,

Назад окровавленной

Повиснув головой.

В минуту жаркой битвы

Сразил его свинец —

И кончил дни ловитвы

Бестрепетный боец!

Сочится кровь из раны

По лбу и по вискам

И в них струёй багряной

Бежит по волосам.

Он грозно сдвинул брови,

Храня надменный вид,

Но взор под слоем крови

Врагам уж не грозит.

Он правою рукою

Сдавил свой острый меч

И с ним, уставший с бою,

В могилу хочет лечь.

Меч этот быстро, метко

Удары наносил,

И сбиров он нередко

Как молния разил;

Теперь, звуча, влачится

Он вслед за мертвецом:

Как слезы, кровь струится

Холодная по нем.

И в миг борьбы жестокой

Со смертью роковой

Он пояс свой широкий

Схватил другой рукой;

Ремни его колета

Разрублены висят,

Два длинных пистолета

За поясом блестят.

Так спит он, охладелый,

Лесов угрюмый сын,

В кругу ватаги смелой,

Средь тёмных Апеннин!

Так с ним они печально

Идут в глуши лесной

Для чести погребальной.

Но вот кричат им: «Стой!»

И наземь опустили

Носилки с мертвецом,

И дружно приступили

Рыть яму вшестером.

В воинственном уборе,

Как был он завсегда,

Без гроба, на просторе

Кладут его туда.

Засыпали землею…

«Прости, лихой собрат!»

И медленной стопою

Идут они назад.

Но чу! — сторожевого

Свисток раздался вдруг…

Ватага в лес — и снова

Безмолвно всё вокруг.

Вперёд! без страха и сомненья

На подвиг доблестный, друзья!

Зарю святого искупленья

Уж в небесах завидел я!

Смелей! Дадим друг другу руки

И вместе двинемся вперёд,

И пусть под знаменем науки

Союз наш крепнет и растёт.

Жрецов греха и лжи мы будем

Глаголом истины карать,

И спящих мы от сна разбудим,

И поведем на битву рать!

Не сотворим себе кумира

Ни на земле, ни в небесах;

За все дары и блага мира

Мы не падём пред ним во прах!..

Провозглашать любви ученье

Мы будем нищим, богачам

И за него снесём гоненье,

Простив безумным палачам!

Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,

В заботах тяжких истощил;

Как раб ленивый и лукавый,

Талант свой в землю не зарыл!

Пусть нам звездою путеводной

Святая истина горит;

И, верьте, голос благородный

Недаром в мире прозвучит!

Внемлите ж, братья, слову брата,

Пока мы полны юных сил;

Вперёд, вперёд — и без возврата,

Что б рок вдали нам ни сулил!

По чувствам братья мы с тобой,

Мы в искупленье верим оба,

И будем мы питать до гроба

Вражду к бичам страны родной.

Когда ж пробьёт желанный час

И встанут спящие народы —

Святое воинство свободы

В своих рядах увидит нас.

Любовью к истине святой

В тебе, я знаю, сердце бьётся.

И, верно, отзыв в нем найдется

На неподкупный голос мой.