Русские - покорители славян

На один этаж — одно поколение — вниз мы застаём времена отца Святослава, князя Игоря. Сына Рюрика. Во что, впрочем, мы верить не будем, а то иначе рассыпается вся возможная логика времени и человеческой жизни.

Историчность Игоря, впрочем, сомнений не вызывает. Не только потому, что его подпись стоит под договором с Византией, чего было бы достаточно само по себе. Но по его поводу есть несколько весьма драматичных свидетельств современников.

Вот, например, император Иоанн Цимисхий предостерегает Святослава:

Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его [дальнейшей] жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое.

Вспоминал Цимисхий столкновение, о котором говорит другой источник, давая нам, благодарным, крестообразную ссылку на то же событие и тех же людей:

Королём этого народа был [тогда] Ингер; собрав более тысячи судов, он пришёл к Константинополю… Ингер в это время опустошал морское побережье…

. . .

Итак, когда хеландии были оснащены согласно его приказу, он посадил в них опытнейших мужей и велел им идти навстречу королю Ингеру. Они отчалили; увидев их в море, король Ингер приказал своему войску взять их живьём и не убивать. Но добрый и милосердный Господь, желая не только защитить тех, кто почитает Его, поклоняется Ему, молится Ему, но и почтить их победой, укротил ветры, успокоив тем самым море; ведь иначе грекам сложно было бы метать огонь. Итак, заняв позицию в середине русского [войска], они [начали] бросать огонь во все стороны. Русы, увидев это, сразу стали бросаться с судов в море, предпочитая лучше утонуть в волнах, нежели сгореть в огне. Одни, отягощённые кольчугами и шлемами, сразу пошли на дно морское, и их более не видели, а другие, поплыв, даже в воде продолжали гореть; никто не спасся в тот день, если не сумел бежать к берегу. Ведь корабли русое из-за своего малого размера плавают и на мелководье, чего не могут греческие хеландии из-за своей глубокой осадки. Чуть позже Ингер с большим позором вернулся на родину. Греки же, одержав победу и уведя с собой множество пленных, радостные вернулись в Константинополь. Роман приказал казнить всех (пленных) в присутствии посла короля Хуго, то есть моего отчима. /257/

Впрочем, сам Игорь нас пока интересует постольку-поскольку. Но на время поколения этого князя приходится два достаточно надёжных источника. Это — договор между Русью и Византией, подписанный от имени Игоря, и кусок из основательного труда императора Византии Константина Багрянородного «Об управлении империей».

Последний важен тем, что не предназначался для публики, служил не беллетристическим, а чисто утилитарным целям: рассказать родному сыну и наследнику о том, что творится в мире, каковы окрестные народы и как вести с ними дела. То есть в этом труде можно смело ожидать от автора предельно доступной ему точности и объективности.

Есть ещё ряд косвенных свидетельств — высказывания близких к тому времени авторов о русах. С них и начнём наш разбор, ибо пусть косвенные, но эти свидетельства будут важны для более точного понимания дальнейшего.

Уже известный нам Лиутпранд Кремонский, посол итальянского короля Беренгария в Византии в 949 году, довольно подробно пишет о походе русов на Константинополь, которое закончилось поражением в силу использования ромеями неконвенционального оружия. Это его слова со ссылкой на непосредственного свидетеля, отчима, я привёл чуть раньше. Но для нас главное пока — не перипетии морского боя, а прямое свидетельство об этнической принадлежности русов:

В северных краях есть некий народ, который греки по его внешнему виду называют… русиос, мы же по их месту жительства зовём «норманнами». Ведь на тевтонском языке «норд» означает «север», а «ман» — «человек»; отсюда — «норманны», то есть «северные люди». Королём этого народа был [тогда] Ингер… /257/

Этимологические изыски Лиутпранда нас не интересуют — он всё равно филологического факультета МГУ не заканчивал и специалистом в этом вопросе не является. С точки же зрения информатики сказал он следующее:

— Игорь был королём русов;

— русы Игоря живут в северных краях;

— русов европейцы идентифицируют с норманнами.

Термин «норманны» в пояснениях не нуждается — так с VIII по XI век франки, а за ними и все прочие жители христианской Европы называли скандинавских язычников. Слова «язычник» и «норманн» употреблялись как синонимы:

В год 834… в славнейшее селение Дуурстеде вторглись язычники и опустошили его с чудовищной жестокостью.

846. По своему обычаю, норманны разграбили острова Остерго и Вестерго и сожгли Дуурстеде с двумя деревнями на глазах у императора Лотаря, когда он находился в крепости Нимвеген, но был не в состоянии покарать их за злодеяние. Те же возвратились в родные края, нагрузив корабли огромной по размерам добычей [в виде] людей и вещей.

847…норманны повсюду поражали христиан и вступили в войну против графов Зигира и Лиутгара, и они пошли дальше за Дуурстеде вверх по Рейну девять миль вплоть до поселения Мейнер и возвратились после того, как захватили там добычу. /547/

«Норманны» было собирательным понятием. И, к примеру, франкскую провинцию, захваченную в 889 году войском датчан и норвежцев во главе с Хрольвом Пешеходом, назвали без дальнейших изысков просто Нормандией.

Теперь, благодаря свидетельству Лиутпранда Кремонского, мы знаем, что русы в сознании европейцев находились в одном синонимическом ряду с данами, шведами, норвегами и прочими северными язычниками. Идеальное совпадение с данными «Повести временных лет», не находите? —

— Сице бо звахуть ты варяты русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмаии, альгляне, шгѣи и готе, тако и си.

Но и это — деталь, хотя и важная для дальнейшего. Между тем, перед нами предстает не менее важный определитель этнической принадлежности русов — их язык!

Вот что свидетельствует император Византии Константан Багрянородный в уже упомянутом труде примерно в конце 940-х — начале 950-х годов:

Росы же… спускаются в Витичеву, которая является крепостъю-пактиотом росов, и, собравшись там в течение двух-трех дней, пока соединятся все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр.

Прежде всего они приходят к первому порогу, нарекаемому Эссупи, что означает по-росски и по-славянски «Не спи». Порог столь же узок, как пространство циканистирия, а посередине его имеются обрывистые высокие скалы, торчащие наподобие островков. Поэтому набегающая и приливающая к ним вода, низвергаясь оттуда вниз, издаёт громкий страшный гул. Ввиду этого росы не осмеливаются проходить между скалами, но, причалив поблизости и высадив людей на сушу, а прочие вещи оставив в моноксилах, затем нагие, ощупывая своими ногами [дно, волокут их], чтобы не натолкнуться на какой-либо камень. Так они делают, одни у носа, другие посередине, а третьи у кормы, толкая шестами, и с крайней осторожностью они минуют этот первый порог по изгибу у берега реки.

Когда они пройдут этот первый порог, то снова, забрав с суши прочих, отплывают и приходят к другому порогу, называемому по-росски Улворси, а по-славянски Островунипрах, что значит «Островок порога». Он подобен первому, тяжек и трудно проходим. И вновь, высадив людей, они проводят моноксилы, как и прежде.

Подобным же образом минуют они и третий порог, называемый Геландри, что по-славянски означает «Шум порога», а затем так же — четвёртый порог, огромный, нарекаемый по-росски Аифор, по-славянски же Неасит, так как в камнях порога гнездятся пеликаны.

Итак, у этого порога все причаливают к земле носами вперед, с ними выходят назначенные для несения стражи мужи и удаляются. Они неусыпно несут стражу из-за пачинакитов. А прочие, взяв вещи, которые были у них в моноксилах, проводят рабов в цепях по суше на протяжении шести миль, пока не минуют порог. Затем также одни волоком, другие на плечах, переправив свои моноксилы по сю сторону порога, столкнув их в реку и внеся груз, входят сами и снова отплывают.

Подступив же к пятому порогу, называемому по-росски Ва-руфорос, а по-славянски Вулнипрах, ибо он образует большую заводь, и переправив опять по излучинам реки свои моноксилы, как на первом и на втором пороге, они достигают шестого порога, называемого по-росски Леанди, а по-славянски Веруни, что означает «Кипение воды», и преодолевают его подобным же образом. От него они отплывают к седьмому порогу, называемому по-росски Струкун, а по-славянски Напрези, что переводится как «Малый порог». /206/

Как-то так сложилось, что практически во всех многочисленных дискуссиях по поводу этой информации стороны быстро, почти сразу, срываются на определение того, кто такие русы. И вновь всё оборачивается лупцеванием друг друга идеологическими дубинками, на которых написано «норманнизм» и «антинорманнизм».

Мы же этого делать не будем. А проанализируем текст просто с точки зрения теории информации.

2.3.1. По-славянски так, а по-русски — иначе!

Первая информема есть и самая важная: росы и славяне говорят на разных языках!

Эти языки порфироносный обозреватель противопоставляет точно так же, как ныне противопоставляются статьи в каком-нибудь русско-немецком словаре:

… по-росски Варуфорос, а по-славянски Вулнипрах…

…по-росски Аифор, по-славянски же Неасит…

…по-росски Струкун, а по-славянски Напрези…

По тому — так, а по этому — этак. На языке науки логики это называется логической противоположностью. Высокий — низкий, белый — черный и так далее.

Но раз языки разные — значит, и народы разные. Само существование такого русско-славянского топонимического словаря доказывает, что они — два разных народа.

Для византийского императора это само собой разумеется. Языковое различие между русами и славянами для него естественно.

Более того — не для него одного. Византийцы и позднее это знали: как свидетельствует хронист Лев Диакон, они и позже, во времена войны со Святославом в Болгарии, засылали в лагерь русов лазутчиков, —

— владеющих обоими языками.

И что же это за языки?

Ну, со славянским языком все ясно. «Островунипрах» мы, славяноязычные, поймём и сегодня. А что это был за второй, кроме славянского, язык, знать который нужно было лазутчикам, чтобы не попасть впросак на войне с нашими же, русских, предками?

Что ж, давайте посмотрим…

Вопреки сложившемуся едва ли не аксиоматическому убеждению, на самом деле Константин Багрянородный практически нигде не даёт переводов русской топографической номенклатуры.

Кажущаяся «обоюдность» перевода именно — кажущаяся. А лично Багрянородный даёт нам только:

— либо пояснение топонима —

— что по-славянски означает, —

— либо иное придаточное предложение, которое всё равно относится к славянскому топониму, —

— ибо он образует большую заводь.

Иными словами, перед нами не совсем словарь — а скорее двуязычный путеводитель. И так практически везде. Лишь в одном случае звучит формула —

— что означает по-росски и по-славянски…

И именно сама отдельность такого этнографического примечания получилась, следовательно, из того, что некое место имеет одно и то же обозначение на разных языках.

Что же, пройдём по этому пути вслед за тем, кто рассказывал о нём византийскому императору. Глядишь, какие мысли и возникнут по поводу идентификации порогов. И помогут нам в этом другие путеводители через них.

2.3.2. Эти сложные славянские названия…

Они, путеводители, кстати, у нас есть. Ну, по крайней мере, в XVI век мы с их помощью заглянуть можем.

В составленной по указанию царя всея Руси Иоанна Васильевича «Книге большому чертежу» (XVI–XVII в.) приводится полный список порогов:

А ниже реки Самары на Днепре порог Кодак. Ниже Кодака миля порог Звонець. Ниже Звонца порог Сурский. А ниже Сурскаго три версты порог Лоханной. А ниже Лоханного три версты порог Стрельней. А ниже Стрелъчаго две версты порог Княгинин. А ниже Княгинина с версту порог Ненасытец (Неясытец). А ниже Ненасытца (Неясытца) на пяти верстах наискось Воронова (Воронаго) забора. А ниже Воронова (Воронаго) забора порог Волнег. А ниже Волнега три версты порог Будило. А ниже Будила три версты порог Лычной (Лычна). А ниже Лычного три версты порог Товолжаной. А ниже Товолжаного три версты порог Волной. /188/

Позже пороги стали описывать менее детализированно:

Кодакский, Сурской, Лоханский, Звонецкий, Ненасытецкий, Вовниговский, Будильский, Лишний и Вольный.

Что мы можем увидеть из этого списка?

Карта днепровский порогов (Цит. по: XIV)

Во-первых, порогов девять, а не семь, как у Константина Багрянородного. Почему так? Может быть, в старину какие-то из них объединяли, числили единым порогом? Например, Сурский и Лоханский — по сути, одна мешанина островков около устья речки Суры. Или Вовниговский и Будильский. Или Лишний и Вольный — тоже, в общем, одна гряда островов и камней…

Во-вторых, мы видим, что похожие названия частью, но всё-таки сохранились через 600 лет — от русов времён князя Игоря до времени Ивана Грозного. «Вулныпрах» Багрянородного — это, очевидно, «Волнег». Позднее Волнигский, затем Вовниговский. Вполне допустимый переход через польско-украинское посредство. Более того, у Вовниговского есть и два признака из описания императора — «большая заводь» и «излучины реки». По происхождению же название это — скорее всего, от др. русск. вълна, ст. слав. влъна, что, в свою очередь, от ст. слав. вълати «волновать». «Волновой порог». И, значит, мы смело можем учитывать эту преемственность в анализе «славянской» половины данных топонимов.

Ну а теперь пройдёмся по порогам вслед за русами Константина Багрянородного.

Напомню, он «спускает» их сверху:

спускаются по названной реке Днепр., Прежде всего они приходят к первому порогу,

1. Этот первый порог у него — Эссупи, т. е. «Не спи». У нас — Кодакский.

Порог «узок, как пространство циканистрия». Судя по плану тогдашнего Константинополя, циканистрий располагался восточнее Большого дворца, где для него места было не более 60–70 метров. К сожалению, мне не удалось выяснить, какова была ширина Днепра здесь в те годы, когда порог ещё существовал. Но то, что поляки во времена войн с казаками построили крепость Кодак как раз там, где плывущие по реке —

— с крайней осторожностью минуют этот первый порог по изгибу у берега —

— говорит, скорее всего, о том, что здесь действительно было узко.

Кодакский порог — Эссупи (Цит. по: XV)

Так что пока сведения Константина с географией совпадают.

А вот с филологией — не очень. В самом деле: по-славянски ли звучит «Эссупи»? Ни разу. Но можно ли допустить родство с «не спи»? Вполне — выпустил Константин начальную буковку, вот и всё. «Не спи» по-славянски и тогда звучало так же, как и ныне. Разве что в старославянском «съпати» звучало короткое редуцированное «о» на месте «ъ». «Не сóпи» — так, следовательно, звучало название порога, что, согласимся, похоже на «Эссупи». Просто информатор императора либо переписчик утеряли буковку «н».

А он, этот информатор, сам видел то, о чём рассказывал? Ибо если и он — непрямой свидетель, то через двойной частокол ошибок нам не перебраться.

Давайте ещё раз взглянем на информемы.

Порог столь же узок, как пространство циканистирия, а посередине его имеются обрывистые высокие скалы, торчащие наподобие островков. Поэтому набегающая и приливающая к ним вода, низвергаясь оттуда вниз, издаёт громкий страшный гул…

…нагие, ощупывая своими ногами [дно, волокут их], чтобы не натолкнуться на какой-либо камень. Так они делают, одни у носа, другие посередине, а третьи у кормы, толкая шестами, и с крайней осторожностью они минуют этот первый порог по изгибу у берега реки…

…у этого порога все причаливают к земле носами вперед, с ними выходят назначенные для несения стражи мужи и удаляются…

…взяв вещи, которые были у них в моноксилах, проводят рабов в цепях по суше на протяжении шести миль, пока не минуют порог. Затем также одни волоком, другие на плечах, переправив свои моноксилы по сю сторону порога, столкнув их в реку и внеся груз, входят сами и снова отплывают.

Очевидец писал. Из тех, кто обладал информацией первого уровня — то есть сам видел и голых росов, сопровождающих свои челны через буруны, и бредущих по берегу рабов в цепях, и перевалку груза.

А с другой стороны, этот информатор очень даже реально знаком с топографией Константинополя. Помните? —

Порог столь же узок, как пространство циканистирия.

Это явно показывает византийское резидентство источника — надо быть очень хорошо знакомым со столицей, чтобы размеры описывать не в стандартных единицах измерения, а в, фигурально говоря, попугаях. Ведь последнее предполагает не только хорошее знакомство с параметрами этой замечательной птицы, но и то, что их столь же хорошо знает собеседник.

Упоминание пеликанов наводит на мысль о книжной образованности информатора. О том же говорит и доверие, с каким выслушивал его император и затем вставлял его рассказы в свою монографию.

В то же время информатор, пишущий о русах и явно видевший их в реальности и общавшийся с ними, русского языка не знает или знает очень плохо. Об этом говорит сама структура его текста. Если, к примеру, выделить в тексте росские названия порогов —

— …К первому порогу, нарекаемому Эссупи, что означает по-росски… «Не спи».

…Когда они пройдут этот первый порог, то… приходят к другому порогу, называемому по-росски Улворси…

…Четвёртый порог… нарекаемый по-росски Аифор…

…К пятому порогу, называемому по-росски Варуфорос…

…Шестого порога, называемого по-росски Леанди…

…К седьмому порогу, называемому по-росски Струкун… —

— то сразу бросается в глаза отсутствие переводов с русского на греческий. Кроме сомнительного «Эссупи» других значений русских названий наш император не знает. Тот, кто давал ему информацию, был, очевидно, не русом.

Таким образом, что у нас получается? А вот что.

Да, этот человек явно побывал на Руси, причём провёл там минимум осенне-зимне-весенний сезон — от прибытия и ухода русов на полюдье до сплава с товарным караваном. Но в то же время он был византийцем по государственной принадлежности, раз ему доверял сам император. И высокопоставленным — а судя по книжной грамотности, церковным — чиновником по принадлежности социальной.

Можно даже предположить — не более, чем предположить, подчеркну, — кто это был.

Сурский порог — Островунипрах (Цит. по: XV)

Во время известного визита княгини Ольги (точнее, Эльги, как даёт источник в лице дворцовой церемониальной книги Константина же Багрянородного) в Константинополь в 957 году был организован один из приёмов. И вот среди членов официальной делегации русов, которых император одаривал денежными суммами, свои 8 миллиарисисв получил и некий «священник Григорий». Кем он был, неясно, но получил он больше, чем даже «люди Святослава», наследника престола. Хотя и меньше переводчика.

Что за священник? Вряд ли это можно теперь узнать надёжно. Но почему бы Григорию и не быть тем самым информатором императора? Возможно, в один из приездов в метрополию?

Вот где-то на базе своего не очень хорошего понимания туземных языков «священник Григорий» и породил первую часть искажений в информации, переданной императору.

Но это же обстоятельство, как мы сейчас увидим, и значительно облегчает нам нашу задачу — проникнуть в тайну названий порогов. Ибо как раз позволяет отделить ошибки информатора от, в общем, достаточно точной их дальнейшей передачи в письменном документе.

2. Второй порог, Островунипрах, — это явно принимаемый за один Сурский и Лоханский. Там сейчас Днепровское водохранилище, и прежних островов не увидишь. Разве что на старой фотографии.

Но в старину они тут были, поэтому название, скорее всего, должно пониматься как «Островной порог». Практически точное совпадение.

3. Третий — Геландри — может быть только Звонсцким.

«Геландри» как «Шум порога» ничего общего, конечно, со славянским языком не имеет. Могу для доказательства углубиться в этимологические и лексикологические детали, но не считаю это нужным за очевидностью тезиса для любого славяноязычного.

Правда, очень популярный в славянофильских кругах М. Ю. Брайчевский указывает на основу, которая —

— безусловно, имеет общеиндоевропейский характер: *ghel, *ghol — «звучать», *gal — «издавать звук», «подавать голос».

Сюда же маститый филолог привязывает —

— «глаголъ» (от «голъ-голъ» — методом удвоения основы)… «гласъ», «голосъ», а также «гулъ», «галда» — «шум», «галдеть» — «шуметь», «гулкий» — «шумный» и т. д.

Именно что «и т. д.» Ибо, конечно, «глаголандри», «гуландри», «галдаандри» способны рассмешить и не филолога. Неслучайно и сам исследователь уныло отмечает:

Оно имеет безупречную скандинавскую этимологию… Скандинавская версия предполагает Gellandi — «шумящий» или Gellandri («г-» — лексия имён мужского рода). Это действительно отличная этимология, точно отвечающая семантике, засвидетельствованной Порфирогенетом.

Ненасытецкий порог — Неасит (Цит. по: XV)

От какового уныния, видимо, учёный и обращается за объяснением на… Кавказ. К осетинскому языку:

В осет. qselsei/gaelses — «голос»; qser/; gser — «шум», «крик»; qsergaenag — «шумный»; zael — «звук», «звон»; zsel-lang ksennyn — «звенеть»; zselyn — «звучать»; и т. д. С этим приходится сравнивать и kaelyn/*gaelyn — «литься», что определённым образом связывает данное гнездо с движением воды. /70/

О как! Значит, это осетины дали название порогам? Осетины-корабелы, проходящие днепровские пороги, чтобы свезти северные меха и славянских рабов в Византию — это, безусловно, сильно.

Юморист Задорнов обратился к этимологическим разысканиям явно после прочтения Брайлевского.

4. Дальше идёт страшный, —

— огромный, нарекаемый по-росски Аифор, по-славянски же Неасит…

И заметка о нём демонстрирует, что перед нами вновь не перевод, а толкование, пояснение. Заметка фенолога. Ибо фраза —

— Неасит, так как в камнях порога гнездятся пеликаны, —

— смысла не имеет.

Нет, сами по себе эти милые птички ни при чем. Может быть, и жили пеликаны на порогах — вообще-то так называемый кудрявый пеликан (Pelecanus crispus), говорят, встречается в низовьях Днепра. Надо отметить и наличие в науке версии, что слово «неясыть» на старославянском языке будто бы и означало «пеликан». При этом словари обычно ссылаются на Ветхий Завет, Псалом 101,7 — эта птица кормит своих детёнышей рыбою и питает водою, сохраняемою в собственном мешке под зобом.

Вот только в церковнославянских текстах, например, в лексиконах XIV–XVI веков, название «неясыть» относится к целому ряду птиц. В частности, к пеликану, да! Но и — ворону, филину, сове, ястребу. Знаменитый В. И. Даль в своём словаре обозначает неясыть, как —

— птица баба//Видъ пугача, филина. //Сказочная, прожорливая, ненасытимая птица.

И тут же приводит и слово «пеликан», но… со знаком вопроса! Тоже не уверен был.

Итак, термин «неясыть» в церковнославянском смысле, опирающемся на библейские тексты, обозначает не пеликана, или не только пеликана, но целый ряд птиц. Неслучайно в комментариях к академическому изданию «Об управлении империей» выдающийся русский историк Г. Г. Литаврин заключает: вполне вероятно, что такое осмысление имени порога — через пеликанов — вторично. И возникло уже на южнославянской почве (а южнославянский, собственно, и послужил основой, на которой был придуман церковнославянский). Первичное же значение славянского nejesytь — именно «ненасытный». Оно и могло лежать в основе первоначального восточнославянского названия порога.

И тогда, восстановив это слово в древнерусском языке, мы находим простое —

— несытьнъ — не сытый, ненасытный.

Волнигский порог — Вулнипрах (Цит. по: XV)

И выходит первоначальное название для грозного порога — Ненасытен. Замечательный порог, расположенный вблизи сёл Никольское и Васильевка, имевший 12 уступов и похоронивший сотни судов и немало людей вплоть до тех времён, пока не знающие преград большевики не затопили его вместе со всеми другими.

А значит, зачтём императору точное его поименование. Это его информатор-комментатор ошибся с пеликанами, учёность свою книжную показывая.

5. Следующий, Вулнипрах, должен, по Багрянородному, образовывать большую заводь и находиться у излучины реки. Тут нет сомнений — Вовниговский-Волнигский в сочетании с Будильским: оба их как раз удобно и экономично обойти волоком по излучине, как о том император и пишет. И приходят наши русы этим волоком к острову под любопытным названием Перун…

Но снова отмстим проблему с филологией: «Вулнипрах» ничего общего не имеет с «большой заводью».

6. Веручи. Для него остаётся только порог Лишний.

«Веручи» вполне можно уверенно идентифицировать с переводом «кипение воды». Во всяком случае, слово «вир» в славянских языках имеет значение «водоворот, омут в озере, реке», а древнеславянское —

— вьрѣти —

— прямо означает «кипеть». И идёт оно ещё от общих индоевропейских лесиконов, ибо в литовском atvyrs означает «встречное течение у берега», vy-rius — «водоворот», а в др. — инд. vartatЊ — «поворачивается», vartaíyati — «вращает».

7. И последний, Напрези, — это, по логике, Вольный. Тут искажение смысла у Багрянородного, вероятно, самое большое:

…по-славянски Напрези, что переводится как «Малый порог».

Едва ли. Едва ли это так переводится. Малый — он и есть малый. В старославянском — «малъ». И, значит, опять у нас тут большое искажение.

Что такое «напрези», нслингвисту судить трудно. Зато лингвисты дают как возможное значение: «внезапно, вдруг» —

укр.напрасний — «внезапный», сербохорв. напрасан — «вспыльчивый, стремительный, неукротимый»…

…возм., родственнопраск — «треск».

Это этимологический словарь Фасмера.

Правда, есть объяснение ещё проще, да к тому же приходящее не из седых индоевропейских глубин, а из хорошего древнеславянского языка:

напрѧщи — натянуть, напрячь.

Действительно, что логичнее — напрячься на последнем пороге? Есть другой вариант того же значения — не менее подходящий:

напрѧзати — натягивать, протягивать, направлять.

«Напряги-натяни-направь!» — кричат друг другу корабелы перед последним порогом.

Ну что же, прошли пороги. И теперь у нас появляется относительно непротиворечивое толкование славянской части императорского «путеводителя»:

Вывода можно сделать два.

Мы примерно представляем, на каком языке разговаривают славяне. И в состоянии понять — хотя бы приблизительно — слова из древнеславянского языка. Может, сразу и не идентифицируем «гудьбу» как «музыку», но в контексте непременно обнаружим, что да — гудеть же!

И в этом смысле Островунипрах, Вулнипрах, Веручи, Напрези нам если и не совсем понятны, то свои.

Пусть на уровне подсознания, но мы их понимаем.

Поэтому первый вывод — в том, что мы понимаем славянские названия порогов, приведённые Константином Багрянородным! Через искажения, через ошибочные толкования, через работу со словарём — но понимаем.

А вот второй вывод…

Славяноязычному понятны такие слова: Улворси, Аифор, Варуфорос?

Не буду вежественно говорить: вряд ли. Скажу четко и прямо: нет. Если вы не осетин и не тов. Брайчевский — они вам непонятны. Аж колются — настолько чужие!

А между тем, согласно Константину Багрянородному, это как раз самые что ни на есть русские слова!

И вот это и есть второй вывод.

Мы не понимаем по-русски!

2.3.3. Что мы поймём по-русски?

Прежде чем поискать ответ на этот вопрос, давайте почитаем, что там написал византийский император по поводу русов и русских названий днепровских порогов. И так как у нас нет оснований полагать, что в инструкции своему сыну он злонамеренно исказил росские названия больше, нежели славянские, то и анализировать мы их будем по той же методике.

Впрочем, нам теперь легче. Мы уже убедились в том, что текст понятен — по-славянски. А что он не понятен по-русски — значит, мы просто языка русского не понимаем. Как это ни парадоксально для русских. Но ничего не поделаешь — простая логика. Как бы кто ни назвал непонятный нам язык — это всего лишь непонятный язык.

Который надо сделать понятным.

Что ж, для этого у нас есть несколько русских слов — тех изначальных, на которых говорили древние русы. И которые забыли мы, будучи в большинстве своём славянами, чьи предки говорили по-славянски.

С чем их связать, эти не наши русские слова? Точнее, с кем?

Логично было бы начать с тех людей, которые ходят через пороги. Ведь это их лексикон.

Как мы уже знаем из текста Багрянородного, в его годы через пороги ходили русы и славяне. Для чистоты исследования можно представить себе ещё печенегов — ода по порогам шарили, грабя проходящие суда. Да, пе будем и мелочиться: добавим в рассмотрение пресловутых осетин Брайлевского.

Со славянами проще всего: с их названиями мы уже разобрались, а сам факт их хождения через пороги и проживания возле них сомнений пе вызывает.

С печенегами тоже несложно — византийский император оставил нам несколько слов и из их языка:

Да будет ведомо, что вся Пачинакия делится на восемь фем, имея столько же великих архонтов. А фемы таковы: название первой фемы Иртим, второй — Цур, третьей — Гила, четвертой — Кулпеи, пятой — Харавои, шестой — Талмат, седьмой — Хопон, восьмой — Цопон. Во времена же в какие пачинакиты были изгнаны из своей страны, они имели архонтами в феме Иртим Ваицу, в Цуре — Ку ела, в Гиле — Куркутэ, в Кулпеи — Ипаоса, в Харавои — Каидума, в феме Талмат — Косту, в Хопоне — Гиаци, а в феме Цопон — Батана. /206/

При том, что искажения император допускает и здесь, не надо быть филологом, чтобы увидеть: мы имеем дело с одним из тюркских языков. И не надо быть лингвистом, чтобы увидеть, что печенежские слова ничего общего не имеют с русскими.

Итак, печенеги отпадают. Тогда, может быть, осетины? Ведь Брайлевский как раз толкует росское название четвёртого порога — Лйфор — через осетинский язык:

Осет. Ajk — «яйцо» (имеющее, впрочем, общеиндоевропейский характер) — довольно точно фиксирует наличие гнездовий, что подчёркивается и Порфирогенетом. Вторая основа — осет. fars (*fоrs — «бок», «ребро», «порог», то есть вместе: «порог гнездовий»). Впрочем, возможен другой вариант для второй основы — от осет. farm (в архетипе — общеиран. *раrnа) — «крыло».

Эта логика мне недоступна. Например, какой такой «порог гнездовий» образуют «яйцо» + «бок»? Или яйцо и ребро? И даже яйцо и порог? Яичный порог? Пороговые яйца?

Ну и яйцо, фиксирующее наличие гнездовий, — это, конечно, на редкость… логично.

Но дело даже не в моей логике — ну, не хватает воображения, что тут поделаешь. Но всё равно возникает вопрос: при чём тут осетинский язык?

Забавно, но именно по Айфору мы находим информацию в другом, не зависимом от текста Багрянородного источнике. А именно — на по меньшей мере двух памятных камнях, что в массовом порядке возводили скандинавы у себя дома по погибшим родственникам или друзьям.

На одном из таких камней из местечка Пильгорд (Pilgard) на острове Готланд мы читаем:

biarfaa. statu, sis — stain//hakbiam. brubr//rubuisl. austain. imuar// isafa. stain-, stata. aft. rafa//sub furi. ru-staini. kuamu // uiti aifur. uifil// — ub urn /554/

Это означает следующее:

Ярко окрашенные установлены эти камни: Хёгбъярн и его брат Хродвисл, Эйстейн и Эймунд вместе установили эти камни по Хравну к югу от Ровстейна. Они добрались вплоть до Айфора. Вифилъ дал приказание. /282/

Рунический камень (Цит. no: 282)

Это в переводе замечательной нашей исследовательницы этой темы Е. Л. Мельниковой. Я бы перевел несколько иначе, но тонкости толкований нам здесь не важны. Важно, что осетины Эйстейн и Эймунд поставили на Готланде памятник осетину Хравну, который побывал на Айфоре по приказу осетина Вифиля.

Айфор упоминается и ещё на одном руническом камне XI века:

liutr. sturimabr. riti. Stain, binsa. aftir. sunu. sina. sa hit. aki. Simsut ifurs. sturbi. -nari. // kuam. //. hn krik. //. hajnir. haima tu. //… -mu-… kar//… iuk ru-a… /554/

To есть:

Льот, кормчий, воздвиг этот камень по своим сыновьям. Звали Аки того, который посетил Айфор (или: который погиб вдали [от дома]). Вел корабль // приплыл // он в греческую // гавань. Умер дома//… //… высек руны.

Могли ли скандинавы пользоваться осетинскими названиями порогов, упоминая их на памятных камнях по своим родственникам? Могли, отчего нет. Говорим же мы «поехал в Берлин», упоминая тем самым немецкий топоним.

Да, но тогда возникает закономерный вопрос: а с чего бы скандинавам так делать? Что, у кормчего Льота слов в собственном языке не хватало, чтобы как-нибудь обозвать камни, торчащие из воды? Он слетал во Кавказ, поспрашивал там у стариков насчёт порогов, узнал с облегчением, как по-осетински эти камни обозначаются, и с удовлетворением воздвиг камень с соответствующей надписью по бедняге Аки, что загнулся возле Айфора, так, что ли?

Нет, воля ваша, а тоже как-то неловко получается.

Может, русы просто пользуются названиями, унаследованными от иранцев-сарматов, то есть предков осетин?

Может быть. Оно, конечно, интерес степных всадников сарматов к чисто речным топонимам требует отдельной поэмы. Но почему бы и нет: надо же им было как-то обозначать, у какого камня они будут встречать и раздевать корабелов.

Вот только в X веке никаких сарматов вблизи порогов и быть не могло. И иранцев тоже. Кончились сарматы. Лет за 600 до рассматриваемого времени. И, значит, нашему Льоту надо было отправляться в библиотеку, штудировать там фолианты и монографии, чтобы выяснить, как же, чёрт возьми, называли сарматы эти проклятые пороги!

А данное предположение, согласимся, требует ответов на следующие вопросы: откуда, например, у Льота такая страсть к сарматам? была ли у сарматов столь развитая письменность, чтобы оставить по себе географические сочинения? был ли Льот достаточно грамотен в сарматском, чтобы понять их? да и вообще — был ли он грамотен? И, наконец, главный вопрос: где он нашёл библиотеку на тогдашнем Готланде?

Но можно на эти вопросы не отвечать. Ибо логика изложения императора Константина не позволяет предположить, что русы пользовались вообще не своими словами, обозначая пороги.

Смотрим: корабли у нас ведут, как говорит Багрянородный, — русы. И названия порогов даны по-русски. То есть на языке тех, кто ведёт корабли. И если русы пользуются осетинскими названиями, тогда остаётся только один ответ: русы — осетины.

Какие интересные у нас осетины получаются! Зовут их Карлами, Хёгбьярнами, Эймундами и Хродвислами. Работают они, степные всадники, кормчими, то есть штурманами кораблей дальнего плавания. Ставят надгробия в Швеции. Добрались от Владикавказа до Балтики, соорудили корабль, доплыли до Готланда и воздвигли там камень…

Кстати, тогда и это — тоже осетины:

…Карлы, Инегелдъ, Фарлофъ, Веремудъ, Рулавъ, Гуды, Руалдъ, Карнъ, Фрелавъ, Рюаръ, Актеву, Труанъ, Лидулъ, Фостъ, Стемиръ, иже послали от Олга, великаго князя рускаго.

Как интересно! Так и видишь эту сцену:

— Аве, цесари Лев и Александр! Прибыли к вам на переговоры. Позвольте представиться: Карл, Инсгсльд, Рулав и так далее. От рода осетин…

Вот, должно быть, остолбенели цесари, увидев хорошо знакомых им аланов с именами Фарлоф и Рулав, да еще выступающих от имени русов! А те недавно едва Царьград не взяли, приплыв к нему на сотнях кораблей, и были так похожи на норманнов, что их норманнами и называли!

Можно представить себе также и удивление императора Людовика в Ингельгейме после того, как он распорядился проверить аутентичность послов «народа Рос». Ещё бы! Прибывают два посла, представляются осетинами, представляют осетин, говорят по-осетински… Просят их пропустить с территории нынешней Турции в северокавказскую Осетию через территорию Германии.

А на поверку оказываются — шведы!!!

А потому, чтобы не иметь дело с «ребристыми яйцами» и осетинами, визитирующими немецкого императора от имени русов, подойдём к делу без предвзятости. Тем более что у меня, скажем, не вызывает непереносимых душевных мук осознание того, что росы-русы говорили на не славянском языке и были, следовательно, не славянами. И я не собираюсь исторгать первых руководителей моего государства из числа моих предков только на том основании, что они не имели чести принадлежать к древлянам или мифическим полянам.

Так что попробуем объективно разобраться, на каком же языке говорили эти пресловутые росы.

Сначала посмотрим, не проявляются ли похожие названия ещё в каких-либо источниках.

Про рунические камни с упоминанием Айфора мы уже говорили. Значение этого слова мы ещё попытаемся найти, но вот его основа —

— for(-s) —

— оказывается, весьма продуктивна в скандинавских языках.

Скажем, в Исландии мы находим топонимы —

— Forsá, Forsvöllr —

— и им подобные.

Интересен их перевод. В первом случае — Порожистая река, во втором — Долина водопадов.

И подобные топонимы-гидронимы во множестве встречаются и в Швеции, и в Норвегии, и в Финляндии. И в своих комментариях в академическом издании сочинения Константина Багрянородного выдающийся русский исследователь В. Г. Литаврин даёт похожие примеры:

…Названия второго, пятого и, возможно, четвертого порогов, аналогичные Storfors, Degefors, Langfors, Hogfors, Djupfors и другим в Швеции, где апеллятивы характеризуют называемый объект (ср. топонимы с терминами holmr — «остров», gryna — «подводная мель», har(a) — «каменная мель» и др.

На ещё один образец подобного образования топонима указала также Ю. Короткая. Она привела пример реки Ванда в словаре Брокгауза и Ефрона:

Ванда — река Нюландской губернии, в Финляндии, дл. 75 в., впадает в Финский залив в 5 в. от Гельсингфорса. Полноводна и порожиста (порог Гаммелъстодсфорс до 20 фт. выш.), 1550 при устье В. был основан г. Гельсингфорс, перенесенный на нынешнее место 1739.

То есть, повторим, такие топонимы — нормативны.

Впрочем, и это неважно. Ибо в древнесеверном языке мы и находим буквальное:

for-s (l), fos-s — водопад; брызгать, фыркать, прыскать.

Слова «порог» нет, верно. Но его нет, скажем, и в немецком. В смысле сам «порог» есть, конечно, но вот в смысле речного — нет. Заменяется длинным словом Stromschnelle — «быстрота потока». Быстрина. Впрочем, немецко-шведский словарь, ничтоже сумняшеся, даст перевод этому слову… ага — fors.

В общем, не будем наводить на плетень Бритву Оккама и мирно признаем fors — порогом. Речным.

И тогда у нас получаются дивные вещи с нашим багрянородным свидетелем. Искажения там, конечно, ещё больше, чем при славянской передаче названий. К примеру, вечно тянет грека — или того информатора — на греческое «-форос». Но раз уж мы увидели Айфор в Швеции, то примем в качестве рабочей гипотезы, что и другие «-форсы», «-ворсы» в нашем тексте про пороги означают-таки «пороги». Если что-то похоже на утку, плавает, как утка, крякает, как утка, то перед тобой, скорее всего, утка. Селезень, на худой конец.

И вот что тогда выходит на древнесеверном.

Улворси = Улфорс —

на выбор:

Olmfors = бушующий, бешеный, штормовой, дикий, крутящийся порог

или

Ol(l)fors = от ремень, лента, угорь + порог, т. е. «извивающийся» порог.

Или более поэтично. Оl-, al — вполне допустимое смешение произношения. И получаем мы простое и незамысловатое: al-l-r — «все, всё» и for-s — «сила, гнев». Иными словами, «Все-Сильный», «Все-Гневный».

Но здесь мы подходим ещё к одному очень спорному вопросу.

Мы ведь знаем, что по-славянски название второго порога «Остроунипрах». И поэтому сегодня многие исследователи послушно ищут «Остров у порога» и отсюда — изобретают что-нибудь вроде северного Holmfors, острова с порогом или с водопадом. Получается не очень убедительно, да и зачем? Мы же уже убедились, что Константин составлял не словарь, а путеводитель.

Зато «Островной порог» у нас появляется в другом месте:

Еу (а в древнешведской вариации — ai)fors = островной порог (!)

Именно «еу», ибо «holm» — это скорее остров-холм, остров на море. А вот «еу» как раз этимологически близок с понятиями «вода, река». Впрочем, бывает по-разному — громадный остров Эзель на Балтике тоже идёт от Ey-sysla.

Ещё одно имя — «Волнового порога» —

— Варуфорос = В(Б) аруфорс —

переводится с древнесеверного даже скучно:

Bör-a-fors — волновой порог.

Или, раз уж взялись альтернативы предлагать:

Var-I-fors — внимательно, осторожность при пороге.

Возможен вариант, по-скандинавски поэтичный: bör-а — волна и ufar-r — неспособность пройти, пробраться. То есть: «Волна, которую не преодолеешь». «Непускающая волна», в общем. Мёд для фантастов.

Что ещё возможно — и мне лично нравится: это контаминация к излюбленной викингами многозначной двусмысленности. Ваr-аr, bar-Ir — гробовая доска + ufar-a — препятствие, опасное положение. То есть — «Гробовая доска на опасном пути». Это, конечно, практически нсвозхможный перевод, но сама поэтика хороша!

В общем, вот что значит плюнуть на идеологию! Ничего не вытягивали, ничего к ответу не подгоняли. Потянули за ниточку Айфора — и вытянули варианты, из которых как минимум два соответствуют славянским аналогам. Да и Улворси-Olmfors-Бушующий, признаем, от Веручи-Клокочущсго недалеко ушёл.

Но вот дальше начинаются трудности. Какой-то —

— Эссупи, что означает по-росски «Не спи»…

Непонятный Геландри, звучащий ни разу не по-славянски, но по-славянски означающий «Шум порога»… И два названия вообще без комментариев — Леанди и Струкун…

Попробуем разобраться.

Легче всего начать с Эссупи — тут нам всё-таки перевод дали.

Очень многие комментаторы с торжеством хватаются за это самое Эссупи. «Не спи! Ves uppi!» — громогласно напоминают они не самый удачный перевод Томсена и с наслаждением объявляют, что ничего общего с «эссупи» в этом не имеется, а «v» непонятно куда у Константина делось. Не спорю. Хотя, справедливости ради, отмстим, что и «н» для славянского варианта куда-то пропало. С тем же успехом можно показывать пальцем и смеяться над фразой: «Э! Сни!», которая неоспоримо вытекает из слова, приведённого Багрянородным.

Но смеяться не будем. Будем разбираться.

Может, осетины по этому поводу чего полезного скажут?

Да, говорят они устами Брайлевского, —

Первый порог называется Эссупи. В современной номенклатуре ему соответствует название «Будило».

Я в восхищении перед этими ловкими парнями — осетинами Брайчевского! Будильский — седьмой по счёту, а не первый. Миновать в сонном виде две трети порогов и заорать «Не спи!» только ближе к кощу плавания! Непонятно, как это они вообще названия типа Ненасытен запомнили — они ж его проспали!

Ну и дальнейшая аргументация уважаемого профессора — такого же уровня:

Действительно, корень, присутствующий в данном термине, имеет общеевропейский характер. Ср.: санскрит, svapi-ti — «спать»; зенд. xvapna — «сон», xvap-ap — «спать»; грен. Unvoe — «сон»; латин. Somnus — «сон»; лит. sapnas — «сон»; латыш, sapnis — «сновидение»; нем. Schlafen — «спать»; англ, to sleap — в том же значении; общеслав. — «сон», «спать»; осет. xoyssyn — в том же значении и т. д.

И тут же оговариваются:

Впрочем, общеиндоевропейский характер данного термина снижает доказательное значение сопоставления.

Впрочем, объясняют:

Скифский термин «spu» (в значении «глаз», «спать») зафиксирован ещё Геродотом в V в. до н. э. в двуосновной глоссе.

А затем переходят к излюбленным осетинам:

Гораздо большую роль играет начальное «э». В осетинском языке «ае» — «негативная частица, образующая первую часть многих сложных слов со значением отсутствия чего-либо».

Иными словами, даёт понять маститый историк, «ae-spu» означает отсутствие глаза?

Однако после прочтения торжественных слов —

— Таким образом, скифо-сарматская этимология оказывается вполне безупречной и более предпочтительной, чем скандинавская; она не требует никаких поправок —

— я всё понял. Уважаемый Михаил Юлианович попросту… издевался над ЦК КПСС! Он получил задачу выкинуть ненавистных шведов из русской истории — и он это сделал. Дав, однако, понять всем разумным людям настоящий смысл своего лингвистического разыскания. А что? — ежели ты VI в. н. э. объявил эпохой, —

— когда процесс формирования славянской (Приднепровской) Руси (или «Руси в узком значении слова») уже проявил себя в достаточной степени —

— отчего бы и одноглазых осетин не объявить русскими моряками?

Интересно, ожидал ли он, что станет знаменем всех антинорманистов, которые в отчаянии откажутся уже и от славянства русов — чёрт с ними, пусть хоть осетинами будут… Лишь бы не шведами!

Между тем именно из шведского совершенно непротиворечиво восстанавливается «росское» значение имени первого порога.

«Не спи» — это означает: «будь внимателен, будь настороже!» Не так ли? Вряд ли это выражение употребляли в прямом смысле: думаю, спать перед первым порогом народ тянуло не больше, чем спать за рулём машины на горном серпантине.

А как в древнесеверном будет звучать привлечение вниманий? Самым «бягрянородным» образом: sjă — смотреть + up-p-I — наверх.

А в целом — устойчивое словосочетание, которое переводится «будь внимателен». Соответствие заданному императором слову практически полное. И даже в современных языках это выражение осталось практически тем же. Вспоминаем, например, шведский язык и немедленно находим: se upp — смотри внимательно, будь осторожен!

И современный немецкий несёт эту древнюю память: aufsehen — поднимать глаза, надзирать. А существительное Aufsehen и означает «внимание, интерес». И как скажут немцы: «подними глаза, смотри внимательно»? Sehe auf! — скажут они. Смотри вверх!

В общем, скажем так: до славянского «не спи» от «эссупи» дальше, нежели от «эссупи» до «sjă uppi».

Так что —

— Sjă uppi — будь внимателен.

Дальше у нас на очереди «Шум порога».

Он якобы по-славянски значит… А что, собственно, значит? Написано же: значит «шум порога». Это действительно по-славянски. А насчёт Геландри никакого особого указания нету. Ясно только, что не существует такого слова в славянском языке. Не в том смысле, что нельзя придумать варианты — как мы убедились, можно. Профессиональные лингвисты могут чудеса творить.

Но и мы, простые носители славянского языка, — сила немалая. Уж мы бы родное почувствовали. Как с «Вулнипрахом». А здесь — не чувствуем. Так что нет для нас, сирых, прямого запрета предположить, что «Геландри» всё-таки — тоже русское название. А не славянское.

И как только мы это предположим, открывается бездна вариантов. Особенно, если допустить возможность следующих толкований: gel-, gell-, gjel-, gjoll-, hel-, hjell-, hell-, hjoll-. И на конце не только and-r, но и также hjand-. Что же видим? Gjal-l-a — громко звучать, орать + and-r-ja — путаница, беспорядок, смешение. То есть —

— Gjallandrja — ревущая путаница, ревущее бурление.

Не похоже ли на то, что и сегодня можно видеть под плотиной, там, куда падает вода?

Хотя мне опять больше нравится поэтический вариант. Gjoll — это вообще-то название реки в скандинавском аду. Одной из двенадцати, что пошли от Élivágar, ледяных рек, которые текли в Гиннунгагапе (Ginnungagap) — хаосе-пустоте, что существовал до создания человечества. Где-то так:

Вне Муспелъхейма (Muspelheim) —

— мир огня на юге —

— лежит пустота, называемая Гиннунгагап, к северу от неё — Нифльхейм — мир грозной темноты и холода. В этом мире появился родник —

— или же колодец —

— Хвергельмер (Hvergelmer), и потекли из него двенадцать рек. Имя этих рек — Эливагар. Реки замёрзли и заняли Гиннунгагап. Когда ветер, дождь, лёд и холод встретят тепло и огонь Муспелъхейма в центре Гиннунгагап, родится место света, воздуха и тепла. /156/

В общем, Дух Божий метался там над водами, пока мозги Имира не были подброшены в воздух. Впоследствии через Гьёлль по мосту Gjallarbrö проскакал Хермод, чтобы просить повелительницу ада Хель отпустить любимого всеми бога Бальдра.

Этакая древнескандинавская река Стикс.

Любопытно, что Gjöll — это ещё и название скалы, к которой прикован злюка Фенрир, — волк, который в день Рагнарёка проглотит Солнце.

Так что по мне — это самый тот вариант для поэтических убийц, какими были норманны: «Адская скала над бурлящим потоком Ада»…

Впрочем, можно непоэтично взять —

— gjalf-r — шум, сильный прибой, грохот волн.

С помощью суффикса — and-, образующего причастие I, получаем —

— gjalfrandi — шумящий, грохочущий.

При том уровне искажений, что мы уже приметили в данном документе, перенос «р» на другое место — вещь вполне возможная.

Так что и тот самый «Шум порога» — тоже подходит. Только император перепутал — не по-славянски то было, а по-русски…

Дальше у нас идёт Леанди — якобы аналог Веручи, «Кипение воды». Но «Кипение воды» мы уже видели, а что такое Леанди по-древнесеверному? От ljo, ljo-г, leu- (резать, рвать, лишать) + an-d-I (дыхание, дух). То есть тут перевод вообще оказывается прозрачным:

ljoandi — «Срывающий дыхание», «Обрывающий дух»!

Но опять же — есть вариант менее поэтичный:

ly-ja — ударять, бить, разбивать в щепы или на осколки.

И всё тот же суффикс — and — даёт нам ну полностью соответствующий источнику вариант:

ly-j-and-I = lyjandi — разбивающий в щепы.

И последний порог. Струкун. Это имя славянофилы приводят в доказательство того, что «росские» названия — суть тоже славянские. Но тогда, получается, Константин Багрянородный в твёрдом уме и трезвой памяти пишет:

по-славянски это будет так-то, а по-славянски же — так-то, и означает это по-славянски то-то, а по-славянски — то-то.

Конечно, император, как все ромеи, пил вино как воду, — но в других местах своего трактата он выглядит достаточно трезвым, чтобы не воспарять до таких высот диалектики…

Возможно, он что-то перепутал? Возможно. Ибо — отрицать глупо: Струкун единственное из «русских» названий, что звучит по-славянски. Как то:

строуга — струя, течение.

Но это, согласимся, странно для порога, который как раз струю и течение прерывает.

Тогда можно предположить —

— стръкъ —

— аист, и даже лебедь. Ничто ведь не мешало Константину или еще его информатору перепутать места порогов и аистов подменить пеликанами — ради красоты словца.

Но это опять — допуски.

Я не случайно — про допуски. На древнескандинавском они для названия этого порога также достаточно велики.

Так, по-древнекандинавски оно звучит… — так же! «Струкун» — от strok-a = бить. Звучит на слух — «струкка». Соответственно,

strokand — бьющийся.

Правда, этот вариант не нравится лингвистам. Это, говорят, не зафиксированная в древнесеверном, а лишь предположительно восстановленная основа. А регулярным глаголом для «бить» является stijúka.

Тогда у нас выходит stijúk-and. В общем, всё равно похоже, хотя звучит ближе к «стриканд», нежели к «струкун».

Но при этом совершенно рядом находится и —

— streng-ja — натягивать, усиливать, укреплять.

Это, конечно, уже довольно далеко от «Струкуна» — но зато совсем близко от «Напрези — натяни».

Тогда получается:

Strengand — натягивающий, напрягающий.

Соответствие очень близкое!

Но, разобравшись с названиями, приметим ещё одну перепутаницу: география названий порогов по-русски и по-славянски не совпадает. То есть если следовать прямо за текстом Багрянородного, то «Островной порог» у славян будет на втором месте, а такой же «Островной» у русов — на четвёртом. А на втором будет русский «Бушующий». Зато славянский Ненасытен, за свои зверства удерживавший свое кровожадное название аж до XX века, у русов вызывает ноль уважения и является всего лишь «Островным». Зато ментально аналогичный «Разбивающий в щепы» соответствует «Клокочущему».

Иными словами, славянская номенклатура не соответствует русской.

Какой же порядок выбрать? Константинов — или логично вытекающий из перевода?

Отметим, пока отставив в сторону этот географический вопрос: русы, кем бы они ни были, почти всегда — за исключением пресловутого Ненасытца, засиженного пеликанами, — следуют за славянской номенклатурой. Но следуют, приводя славянские ойконимы к древнескандинавским.

А значит, логика перевода — предпочтительнее. И начало этой логике задаёт Ненасыт. Ибо ненасытно поглощает он корабли. Ломает, топит, разбивает в щепы. А потому будем отталкиваться от этого варианта, допустив, что славянский информатор Константина Багрянородного, явно не владеющий русским языком, пороги перепутал местами. Ну, или переписчик.

А теперь можно свести все наши реконструкции в табличку.

Итак, русы — скандинавы?

Один из моих ценнейших оппонентов в «Живом журнале» gimlithedwarf призвал подумать о следующем обстоятельстве:

Нисколько не поддерживая любые этимологии названий порогов кроме как скандинавские, тем не менее замечу, что если кормчий Льот не стал интересоваться любыми другими названиями, то отчего бы ему не придумать своё, как обычно и поступают путешественники. Отсюда и вытекает то предположение, которое сделал Антон Горский — скандинавские названия порогов суть названия, данные варягами-наёмниками, которых в Византии справедливо воспринимали как русь.

Почему? А вот почему, говорит собеседник, ссылаясь на действительно замечательную работу А. А. Горского «Русь: От славянского Расселения до Московского царства»:

Единственное, что могло быть известно Константину — это то, что данным языком пользуется некая часть тех, кто в Византии именует себя «русью». Насколько значительна была эта часть — определить на основе только данного источника невозможно; с равной долей вероятности можно допустить и 100 %, и ничтожно малую долю.

…Таким образом, сведения главы 9 трактата Константина позволяют лишь утверждать, что определённая часть «руси» пользовалась скандинавским языком.

…В той же главе 9 «De administrando imperio» в рассказе об объезде дружинниками киевского князя подвластных «Славиний» с целью сбора дани это мероприятие называется славянским словом πολύσια — «полюдье» (а не его скандинавским аналогом «вейцла»), а также, вероятно, передается в греческом переводе славянский глагол «кормитися». Исходя из этих свидетельств, можно предполагать, что киевская династия и её окружение, основу которого составляли потомки дружинников, пришедших в Киев с Олегом в конце IX в., в середине X столетия пользовались славянским языком. Кто же тогда говорил на скандинавском языке, определенном в «De administrando imperio» как «русский»?

Игорь, согласно «Повести временных лет», нанимал варяжский воинский контингент для несостоявшегося похода на Византию 944 г.

…Эти люди родились в Скандинавии и, естественно, продолжали пользоваться скандинавским языком. В Византии они, будучи на службе русского князя, представлялись как «русь», наравне со славяноязычными носителями этого этнонима. Очевидно, из этой среды и происходил информатор автора «De administrando imperio» о скандинавоязычных названиях днепровских порогов. Он сообщил наименования, которыми пользовались уроженцы Скандинавии, передвигавшиеся по «пути из варяг в греки». Поскольку информатор относился к «руси», автор трактата и определил данные топонимы как «русские», чётко представляя, что известный ему параллельный перечень названий, хотя и используется тоже представителями «руси», принадлежит языку славянскому.

Прошу прощения за длинную цитату, но опа важна для правильного понимания того, что я скажу дальше.

А я скажу следующее. Я не отрицаю ни постепенного ославянивания руси, ни подпитки её выходцами из Скандинавии, регулярно появлявшихся на Руси в качестве наёмников-варягов. Об этом, кстати, будет разговор чуть дальше. Но на самом деле очень просто установить, что эти вышеприведённые основательные соображения… безосновательны! Более того, они указывают путь в никуда.

В самом деле. Предположим, что названия порогов даны варягами-наемниками. Тогда кто оставил скандинавские археологические памятники на Руси? Тоже наёмники? Хорошо. А вот эти имена:

Карлы, Инегелдъ, Фарлофъ, Веремудъ, Рулавъ, Гуды, Руалдъ, Карнъ, Фрелавъ, Рюаръ, Актеву, Труанъ, Лидуль, Фостъ, Стемиръ, иже послали от Олга, великаго князя рускаго —

— их кто оставил под государственным договором? Опять наёмники из Скандинавии?

А где тогда русь? И кто тогда такие — русы, кои должны, как мы знаем, быть в фундаменте государства, коли даже первые властители его носят титул князей русских? На плечах кого стоял их престол, если не русов? Но если всё вокруг — от названии порогов до археологии — следы пришельцев с севера, то где следы русов?

Упираемся в тот же вопрос, что со славянами: есть следы славян, степняков, финнов, скандинавов — простите, а пресловутые русы где?

Остается только одно трезвое объяснение: и русы, и варяги были скандинавокультурны, коли уж первые не могут быть ни славянами, ни финнами, ни, тем более, степняками уже хотя бы по признаку языка.

Но это означает, в таком случае, простую мысль: под предводительством Антона Горского мы ломимся в открытую дверь.

Кроме вышеуказанного соображения, эти конструкции зиждутся на довольно слабом тезисе, что в Византии не различали варягов и русов. Между тем мы уже знаем, что различали, мы об этом говорили. Варанги служили в Константинополе, а русы приходили то с товаром, то с мечом — но неизменно извне. Снаружи.

Кроме того, и сама постановка Константином русов в центр общегосударственных мероприятий с славянскими пактиотами показывает, что он считал их тем самым руководящим элементом на Руси, который мы всё время ищем. А руководители не могут быть одновременно наёмниками. Более того, невозможно и предположить, что в самой первой главе император пишет сыну:

[Знай], что пачинакиты стали соседними и сопредельными также росам, и частенько, когда у них нет мира друг с другом, они грабят Росию, наносят ей значительный вред и причиняют ущерб…

[Знай], что и у царственного сего града ромеев, если росы не находятся в мире с пачинакитами, они появиться не могут, ни ради войны, ни ради торговли…

— он имел в виду неких наёмных варягов. У наёмников нет своей территории, им не надо заботиться, чтобы её не грабили, им не надо ради этого быть в мире с печенегами.

И если по-русски говорят люди, про которых император Византии знает, что они имеют собственную государственную территорию, государственную политику и государственную торговлю, и указывает сыну, что звать их «росы», — то крайне сложно предположить, что путает их с наёмными выходцами из Скандинавии.

А коли не путает их самих, то не путает их и как носителей языков.

Впрочем, некоторые, соглашаясь с неотразимыми лингвистическими и логическими аргументами, цепляются за последнюю соломинку. Они утверждают, что росская номенклатура порогов употреблялась уже не всею русью, ко времени Багрянородного достаточно ославянившейся, а лишь некоторыми ограниченными отрядами скандинавов, входивших в состав руси.

Ну что ж, с этим трудно спорить. Разумеется, русь ославянивалась в процессе совместного жития с большинством населения управляемых ею территорий. И в процессе уже отмеченного нами неизбежного сотрудничества с элитами этого населения.

Но в любом случае вышеприведённое утверждение не имеет важного значения. Во-первых, за полной его недоказуемостью. А во-вторых — за отсутствием нужды в доказательствах.

Ибо мы и так видим — Константин Багрянородный указывал своему сьшу, что:

а) русь фактически правит «под-данными», то есть облагаемыми сю данью славянскими племенами;

б) русь выступает на международной арене договорно-правовым субъектом;

в) русь организует «национальные проекты» среди покорённых племён.

Так какая разница, из кого состоит эта «направляющая и организующая»? Пусть она вообще будет передовым отрядом большевиков-коммунистов, представляющих негров преклонных годов, неведомо зачем выучивших русский в отсутствие в тогдашней Скандинавии какого бы то ни было Ленина!

Тем не менее всё же сформулируем более корректно: русские лоцманы дали название порогам на древнескандинавском языке. С определенным шведским флёром.

Тут, впрочем, важно оговорить ещё одну вещь.

Как очень точно заметил мой постоянный собеседник в Интернете j_waksman, —

Отношение языка русое IX–X веков к современному свейскому можно сравнить с отношением современного африкаанса к современному голландскому, т. е. оба происходят от общего предка, причём один носит колониальный характер в ситуации определённой изолированности. Расхождение можно датировать VI или VII веками, когда обнаруживается гибридная археология сначала на Аландах, а затем в Западной Финляндии.

А далее от русов уже на нашей территории пошёл диалект древнесеверного, который в условиях постоянного контакта с местными племенами при подавляющем численном превосходстве племён славяноязычных, — постепенно брал от них лексику, синтаксис и всё прочее, что так любят филологи.

Оно и понятно: местные жёны, местные слуги, местные воины-ополченцы, лучшие из которых, как Илья Муромец, приходили в русь, вступали в русские дружины. Дети при местных матерях росли уже двуязычными, а в условиях, когда разговаривать на прежнем своём языке было не с кем, дети детей утрачивали уже и двуязычие.

Именно поэтому в нынешнем русском — славянском русском — языке осталось очень мало слов, происхождение которых имеет явные скандинавские корни. Пара десятков. Но они очень характерные, эти слова. Например, «князь», как доказывается лингвистами, идёт от «конунга», так же как «витязь» — от «викинга». В этом же ряду — государственных и воинских терминов — стоят также «гридь», «тиун», «ябетьник», «стул» (это в смысле — «стол», «престол»), «стяг», «вира», «суд». Ещё ряд терминов касаются торговой сферы — и снова терминов ключевых: «лавка», «скот» (как денежная единица), «ларь», «ящик». Ряд слов идёт из морской терминологии: «якорь», «шнека», «сельдь» и ещё что-то.

Но то, что их мало, этих терминов из дославянского русского, как раз не проблема. Это решение.

Не так давно в Риме прошли «Кирилло-Мефодиевские чтения», где обсуждались —

— вопросы становления славянского языка через христианство.

Среди участников — учёные высшего класса: Институт славяноведения РАН, факультет иностранных языков и регионоведения МГУ им. М. В. Ломоносова, Флорентийский университет, римский университет «Рома тре» и так далее.

То есть для профессиональных лингвистов и славяноведов вполне очевидно, что именно церковнославянский язык оказался государственным на Руси, нормативным для элиты страны. И в качестве такового он влиял и на «бытовой» древнеславянский, и уж вовсе противостоял «пришлому» русскому! Именно в ходе этого процесса русские слова уцелели только в тех сферах, где вопросы религии большой роли не играли: на море и в торговле. И в государственном управлении — ибо там от устоявшихся терминов отказаться очень трудно.

Так русский древнесеверный и оказался утрачен.

2.3.4.0 чём говорят древнерусские имена

От языка русов до нас дошли не только названия порогов. Но ещё и имена бояр и послов из окружения великих князей киевских Олега, Игоря и Святослава, что заключали договоры с византийцами. А также имена из летописей и других возможных источников, где их можно встретить.

Взятые из этих текстов, ниже приводятся все очевидно не славянские имена. В левом столбце — в древнерусском изложении (в современной транскрипции). Далее следуют те же имена, найденные мною в скандинавских сагах. Если будут соответствовать друг другу, то вопрос с этимологией решается как бы автоматически, не так ли?

В третьем столбце тоже скандинавские имена, но взятые уже с каменных скрижалей — с камней с руническими надписями, что обитатели севера ставили вместо надгробий по своим умершим или не вернувшимся из дальних мест родным.

Наконец, дальше идут попытки расшифровки. Имена скандинавов почти всегда что-то значили. И почти всегда состояли из первичных элементов. Вот они и представлены. Вместе с переводом.

Таким образом, предпринимается попытка привязки известных нам летописных имён к древнескандинавским языкам, то есть передачи смысла имени или составляющих его корней. Знак вопроса означает, что мне не удалось найти удовлетворительную скандинавскую этимологию. Или нашёл, по с моей точки зрения она сомнительна.

Итак, неславянские имена, встречающиеся в русских летописях:

Таким образом, мы наблюдаем следующую картину. Из 85 «иностранных» имён на страницах русских летописей —

— 14 имеют полные аналоги в сагах;

— 24 — в надписях на рунических камнях;

— 71 имеет вполне прозрачную и подчас даже очевидную скандинавскую этимологию.

Как хорошо по этому поводу сказал известный исследователь этого вопроса Лев Клейн, —

— имя Аскольд находится в одном ряду с именами Свенельд, Гарольд, Арнольд и т. п., а не с такими, как Святослав или Всеволод — для всякого непредвзятого человека, даже не для лингвиста, это очевидно. Имя Рюрика отХрёдрига и подобных лингвисты могут вывести, а от Рарога — никак. /186/

И лишь 14 летописных героев иностранного происхождения имели не скандинавские или сомнительно скандинавские имена. Это 16 %.

При этом, однако, эти люди звались и не по-славянски. Тудко, Туад, Тилен, Мутур, Каницар — явно не Безуй, Нежка, Мал или Ждан.

Впрочем, славян ведь мы и так вычеркнули. И теперь не можем сравнить, сколько же в древнерусской элите было людей скандинавского, а сколько — славянского происхождения.

Что же, это упущение нетрудно исправить. Давайте точно так же пройдёмся по той же «Повести временных лет» от её начала до конца правления Ярослава, то есть до уже уверенного образования древнерусского этноса. И посмотрим, сколько среди героев летописи встретится славянских имён.

Правда, мы на слух верить не будем. А будем верить мы словарям — очень неплохому «Slovnik jazyka staroslovenskeho», изданному Чехословацкой академией наук под редакцией Йозефа Курца, и, конечно, легендарному Срезневскому. И Тупикову с его «Словарём древнерусских личных собственных имён».

Кстати, если проверить Волчьего Хвоста на «скандинавскость» — уж больно имя говорящее! — то оной не получается: Ulfspordr или Stertulfr нам в древнесеверном ономастиконе не знакомы. Так что это точно славянин.

С именем Гордята не так всё просто, как кажется. В том написании, как дают его летописи — через «о» — этого корня в древнеславянском и древнерусском языках не существует. Есть «гърдь» — действительно «гордый». И древнерусский летописец едва ли мог ошибиться: для него это были две разные буквы. Как, например, для нас «и» и «й».

Но тем не менее — оставим. Не жалко.

Мстиша — опять же не прозрачный случай. В древнерусском имелось обязательное «ь» после «м». Без этого слово становится бессмысленным. Но тоже оставим. Тем более что, скорее всего, тут могло быть уменьшительное от Мстислав.

Далее идёт Ута — очень даже далеко от «утки».

Конечно же, надо оговориться: в летописи попадали далеко не все славянские имена. Отрицать наличие на территории будущей Древней Руси славянского населения было бы глупо.

Но летописи тогда — как сегодняшние журналы. Если кто-то в них попадает, — то только тот, кто своим деянием или не деянием подал так называемый информационный повод. Сегодня времена, конечно, демократические, а потому в средствах массовой информации полно упоминается и случайного народа. Но и то — по частоте упоминаний тех или иных имён разведчики до сих пор слагают донесения о тонкостях политического расклада в странах наблюдения. А уж во времена Нестора стать «ньюсмейкером» было и в самом деле тяжело. Надо было перебить кучу народа, чтобы тебя упомянули. Либо быть представителем власти. Так что мы не ошибёмся, если примем как исходное положение о том, что упомянутые в летописях персонажи в той или иной мере представляли собою элиту тогдашней власти. Государственную элиту.

Правда, великокняжеские имена я не стал сюда вставлять. За очевидностью их перевода. Всеслав или Ярослав — чего там не понимать? Исключение — Позвизд. Он дважды выпадает из списка ранних великих князей — и по имени, и по судьбе. Двадцать лет в порубе просидеть ни за что — не шутка… Поэтому добавим их отдельно:

Святославъ, Ярополкъ, Володимиръ, Туръ (который, впрочем, может быть скандинавом, но оставим его среди славян, ради объективности), Вышеславъ, Изяславъ, Святополкъ, Ярославъ, Всеволодъ, Мьстиславъ, Борисъ, Глгъбъ, Станиславъ, Позвиздъ, Судиславъ.

Останемся по-прежнему великодушны, хотя лингвисты сомневаются в славянской этимологии имени Владимир, а имя Борис уж точно не славянское. Запишем всех в славяне. Всех 15.

И что же мы видим?

У нас 52 представителя не русской элиты — не скандинаво-русской, имеется в виду. Против 71. Это —42 процента. Что уже само по себе немало говорит о соотношении русской и нерусских элит за 150 лет постоянного разбавления русов местными уроженцами.

Но ведь и из этих 52 «нерусских» — не все славяне. Лишь 29 имеют имена, которые можно признать славянскими. Часть с натяжкою, правда, но это не столь важно. Более того: для полной очистки совести добавим ещё два имени — Володислав и Предслава, которые упомянуты в договоре Игоря с греками 944 года, хоть они и княжьи.

«Подарим» даже Жидяту и Торчина. Это всё равно ничего не меняет. 71 скандинав, 52 не скандинава, из которых всего 29 славян — сколько это в процентах? А я скажу: 23. Меньше четверти!

Это ли означает громадное участие славянских элит в процессе образования русского государства?

Что означает имя легендарного Кия? Который…

В смысле: это и означает. Притяжательное местоимение.

Основатель Киева по имени Который! Звучит…

У него есть брат. С именем Щек. Которое к «щеке» никакого отношения не имеет, но которое можно — очень условно! — вытащить из «щекотать», как тогда выражались о соловьином пении.

И, наконец, брат Хорив — с именем по библейской горе — тоже заставляет задуматься. О том, что — да были ли они вообще, эти героические братья? А если были, то… То не были ли они… иудеями? Хазарами, например…

Во всяком случае, имеются попытки — не последних людей, таких как Данилевский, Прицак, Петрухин — объяснить эти имена через иврит и вывести основателей Киева как раз от хазар. В частности, О. И. Прицак упоминает свидетельство ал-Масуди:

Ахмад бен Куйа (Киуа) был хазарским вазиром, когда ал-Масуди составлял свой труд, то есть в 30 —40-х годах X в. Куйа… было имя отца вазира. Поскольку в кочевых империях, особенно имеющих тюркские династии (как в хазарской державе), должности министров были наследственными, то можно предположить, что Куйа был предшественником Ахмада (или его старшего брата, если был таковой) в должности вазира. Таким образом, в течение последнего десятилетия VIII в. и в первом десятилетии IX в. должность главы вооружённых сил хазарского государства занимал Куйа. Это неизбежно приводит к заключению, что именно Куйа укрепил крепость в Берестове… /360/

Но еще любопытней другое замечание того же автора:

…и разместил там оногурский гарнизон.

А это даст дополнительную остойчивость предположениям, что Киев мог быть опорным пунктом хазар. И что венгры-угры-оногуры но хазарскому подряду собирали дань с окрестных племён.

Получает также внятное объяснение странное имя «сестры» иудейских основателей Киева — Лыбедь. Которое, вопреки тому, что кажется, тоже… не имеет славянских корней! Лебедь по-дрсвнеславянски так и будет: «Лебедь». А вот командир гарнизона угров по имени Леведи в хазарском городе и хазарской местности к пашей троице отцов-основателей подходит, как влитой. Тем более что мы твёрдо знаем, что угры занимали некую территорию по имени Леведия и —

— контролировали хазарскую «Белую крепость» в бассейне Северского Донца.

И мы твёрдо знаем, что черты северянского быта носили заметные стенные признаки, т. е. эти земли входили в орбиту угро-хазарского контроля. И ничего нет противоречащего предположению, что Леведия простиралась и до Среднего Днепра.

Впрочем, некоторые считают идею О. И. Прицака маргинальной. И указывают, что её можно отбросить только на основании того факта, что —

— число населенных пунктов с основой Кий по всем славянским землям составляет несколько десятков (-50). /539/

Но я веду речь только об именах людей. Но не о названии города. Впрочем, и само наличие 50 Киевов говорит о том, что они никак не могли произойти от одного человека. И уже только поэтому Кий-имя и Киев-название — не пересекающиеся плоскости. И кто сказал, что связь между именем Кий и Киевом действительно существует, а не является простым отражением «народной этимологии», попавшим в летопись?

Тем более что тогдашний Киев мог быть тем самым Самватом Константина Багрянородного. Иное дело, что невозможно сегодня безукоризненно объяснить, что там было на самом деле — «назвали» ли Кия по имени существовавшего славянского аналога хазарского Самвата (у Багрянородного упоминаются оба топонима), либо просто имя некоего военачальника совпало с названием места. Скорее, первое (с учётом не этимологизируемых Щека и Хорива), но утверждать что-либо однозначно не берусь.

В любом случае тема отношений между именем человека и именами городов Киевов очень интересная и важная, но она ничего не добавляет к данному расследованию. Имя Кия в любом случае из славянского не объясняется либо объясняется глупо.

Итак, 54 процента древнерусской элиты, упомянутой в древнерусской истории, носили скандинавские имена. 29 процентов — славянские. 17 оставшихся должны приходиться на балтов, финнов, тюрок, то есть на другие местные этнические элементы, из которых постепенно складывалась русь.

Это, разумеется, очень условные цифры. Кое-какие толкования тут можно оспорить — и они даже вылетят из того или иного списка со свистом. Но! Принципиально картина не изменится, если вытащить из этих таблиц все сомнительные случаи. Ибо надо их вытаскивать отовсюду — и тот же «славянский» Глеб с его весьма большими вопросами может оказаться славным скандинавским Улебом-Олавом-Олейфом.

Следовательно, пропорция не изменится, ибо я старался везде применять одни и те же подходы. Без гнева и особенно пристрастия.

Всё ли это, что мы можем сказать по теме?

Отнюдь. Как я уже обещал, можно — достаточно условно, но всё же — сделать некий опирающийся на математический аппарат подсчёт, насколько быстро ославянивались скандинавоязычные русы.

Для этого рассмотрим два действительно документальных списка имён — имён русских послов, заключавших договоры с византийцами.

Из них к интересующей нас эпохе ближе находится договор от 911 года:

Равно другаго свещаниæ. бывша* при тѣ^х же црьхъ. Лва. и Александра. мы Ѿ рода Ру*ка/ Карлы^А Инсгелдь. Фарло*. Веремоу^л. Рулавъ. Гоуды^Б Роуа*дь. Карнъ. Фрелавъ. Руалъ¹. Актеву. Труанъ. Лидоу* Фостъ. Стсми». иже послани² Ѿ Ѿлга велико* кнзѧ Роу*ка*… —

— и так далее.

Специально даю эти имена в архаичном написании Лаврентьевской летописи — чтобы желающие могли сами поприкидывать, из какого языка они происхождением. По моим же прикидкам, из этих 15 имен этимологизируются из скандинавских… все! Разве что два — Актеву и Стсмид — с небольшими допусками. Не большими, впрочем, чем те, что мы позволяли себе со «славянским» списком.

Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что при Олеге «от рода русского», уполномоченные на подписание межгосударственного соглашения о тарифах и торговле — а также о предотвращении инцидентов на море — сплошь скандинавы.

Конечно, часто встречается высказывание, что, дескать, неважно, кем были послы по национальности. Важно, кому они служили.

Это, впрочем, довод, способный вызвать лишь сардоническую ухмылку. Демонстрация последнего отчаяния. Иначе придётся всерьёз поверить, что где-то на просторах Восточной Европы существовала могучая славянская империя, которая была в состоянии нанимать скандинавских нормашюв на высшие государственные и дипломатические должности. И тысячи сильно вооружённых и хорошо обученных убивать воинов ей верно служили — в том числе на дипломатических должностях.

А ведь в эти же годы норманны жутко терзали всю Европу. И даже гигантская империя франков во главе с великим бойцом и императором Карлом не могла с ними ничего поделать, а потому предпочитала договариваться. И то норманны при этом продолжали делать набеги и захваты.

Что же, покажите нам эту колоссальную империю, которая усмирила и обратила себе на службу этих волков! Где же сидели эти могучие славянские лидеры, что сумели обратать свирепых норманнов, с которыми не смог справиться даже Карл Великий и куча прочих европейских государей?

В трёх деревеньках на месте ещё не построенного Киева?

Но вернёмся к теме.

А вот второй договор показывает уже новую тенденцию и новое соотношение сил и этносов.

В 944 году мы встречаем имена на аналогичном Олегову документе. Только это уже — элита Игорева времени:

[6453 (945)] Присла Романъ и Костѧнтинъ. и Степанъ слы к Игореви. построити мира первого. Игорь же гла с ними ω мирѣ. посла Игорь мужѣ своæ. къ Роману. Романъ же созва болѧре и сановники, приведоша Рускиæ слы и велѣша глти. [и]^А псати ѿбоихъ рѣчина харатьѣ.

Равно другога свѣщаньх. бывшаго при цри Раманѣ и К⁰стѧнтинѣ и Стефанѣ. х^олюбивыхъ влдкъ. мы Ѿ рода Рускаго. съли и гостьє‎. —

— то есть послы и купци —

— Иворъ соль Игоревъ. великаго кнѧзѧ Рускаго. и ѿбъчии сли. Вуефасть (вар. — фуевасть) Свдтославль снь Игоревъ. Искусеви Ѿльги кнѧгини Слуды Игоревъ. нети Игоревъ. Оулѣбъ Володиславль Каницаръ (канецаръ) Передъславинъ Шихъбернъ (шигобернъ). Сфандръ. жены Улѣблѣ Прасьгѣнь Туръдуви Либиаръ Фастовъ. Гримъ Сфирьковъ Прастѣнъ. Акунъ (якунъ). нети Игоревъ Кары. Тудковъ (студековь). Каршевъ. Туръдовъ (тудоровъ). Егри Евлисковъ (срмисковъ). [Воисть] Воиковъ (въисковъ иковъ). Истръ (истро). Аминодовъ (аминдовъ). Прастѣнъ. Берновъ. Æвтѧгь (ятвягъ). Гунаровъ Шибридъ (шибринъ). Алданъ Коль Клековъ (влековъ). Степи Етоновъ. Сфирка. Алвадъ Гудовъ. Фудри Туадовъ (фруди тулбовъ). Мутуръ (муторъ) Оутинъ. купець Адунь. Адулбъ (адолбь). Иггивладъ (антивладъ). Ѿлѣбъ (улѣбъ) Фрутанъ. Гомолъ. Куци. Смигъ. 1Уръбидъ (туробридъ). Фуръстѣнъ. Бруны. Роалдъ Гунастръ. Фрастѣнъ. Игелъдъ (иигелдъ). Туръбернъ (турибевъ). Моны. Руал*. Cвѣнь, Стиръ. Алданъ. Тилсна (тилен). Пубьксарь (апубкаръ свѣнь). Вузлѣвъ (кузслѣвь). Синко. Боричь (исино кобиричь). послании Ѿ Игорѧ. великого кнѧзѧ Рускаго. и Ѿ всѧкоæ кнѧжьæ и Ѿ всѣхъ людии Рускиæ землѧ. /233/

Снова нарочно взял в предельно «ветхом» написании Лаврентьевского списка ПВЛ, дабы ещё и зрительно видеть написание имён по-древнерусски.

Отмстим сразу на полях: сам разнобой вариантов в разных списках летописей говорит о том, что для позднейших славяноязычных переписчиков эти имена уже звучали как китайская грамота. Вот и пытались их писать, кто как горазд. «Антивлад» — впечатляет!

И кроме того, можно заметить столь же наивные, как у нынешних славянофилов, попытки «ославянить» эти непонятные имена там, где возможно. Так что можно предположить, что в списке договора они звучали ещё более не по-славянски, нежели в летописи.

Что же показывает второй список?

Давайте сначала разберёмся в его структуре.

Сначала идут послы. Или, говоря словами Константина Багрянородного, —

— апокрисиарии Русских князей.

Послы русской элиты, иначе говоря:

Ивор — великого князя Игоря;

Вуефаст — Святослава, наследника;

Искусеви — княгини Ольги;

Слуды — Игоря, племянника по сестре, то есть сестрина Игоря;

Улеб — некоего Владислава, судя по имени, князя;

Каницар — Предславы, судя по месту в списке, жены Владислава;

Шихберн — некоей Сфандры, жены некоего Улеба;

Прасьтен — Турда;

Либиар — Фаста;

Грим — Сфирьки;

Прастен — Акуна, племянника по сестре, тоже сестрина Игоря;

Кары — Гудка;

Каршев — Турда;

Егри — Евлиска;

Воист — Войка;

Истр — Аминода;

Прастен — Берна;

Явтяг — Гуннара;

Шибрид — Алдана;

Кол — Клека;

Стегги — Етона;

Сфирька — Алвада, сына Гудова;

Фудри — Ту ада;

Мутур — Уты.

И ещё одно любопытное обстоятельство. Мы тут видим состав семьи киевского великого князя. И, между прочим, уже он даёт нам достаточно материала для понимания природы и темпов ославянивания русской элиты.

Посмотрим внимательнее.

Итак, мы видим первый «круг» — семью великого князя: сам Игорь, его сын уже со славянским именем Святослав, его жена Ольга.

Во втором круге семьи появляется племянник Игорь. Назван «нетем», то есть сыном сестры. Следовательно, у Игоря есть сестра. Кто она, как сё зовут, мы не знаем. Пока.

Ибо дальше идёт загадка, которая поможет нам это узнать.

Кто такие — Владислав и Предслава? Судя по месту в списке — сразу после племянника великого князя, — Владислав должен был быть либо следующим после него по старшинству родственником, либо представителем некоей параллельной элитной ветви. Очевидно, славянской и очевидно княжеской, ибо подобные имена, насколько известно, давались только князьям.

По логике информационной науки, первый вариант предпочтительнее. Ибо при варианте с двумя центрами власти после указания одного из них — великого князя Игоря — должно было стоять и указание на право Владислава быть в списке бенефициариев договора с Византией. Но его нет. Значит, Владислав у нас — член великокняжеской семьи, но ниже племянника.

Напомним, что племянники тогда считались куда более близкими родственниками, нежели ныне. Почти равными собственным детям. Я про мальчиков говорю, разумеется.

И тогда у нас появляется возможность предложить гипотезу, что Предслава — сестра Игоря и мать его племянника Игоря. Как сын Игоря стоит впереди своей матери, так и племянник — впереди своей. О том, что Предслава, фигурально говоря, — Рюриковна — может говорить также тот факт, что впоследствии это имя также возникало в ономастиконе великняжеской семьи.

А поскольку впереди Предславы стоит ещё и некий Владислав княжеского рода, то с уверенностью — в рамках данной гипотезы, конечно, — можно предположить, что этот человек является мужем Предславы. То есть деверем Игоря.

Но коли эта гипотеза имеет право на существование, то из неё с непреложностью следует факт, что ко времени жизни отца Игоря — кем бы он ни был — наши Рюриковичи уже порядком ославянились. Именно порядком — судя по славянскому имени сестры Игоря, мать его также была уже славянкой. Рус-отец называл наследника по-своему, а мать-славянка свою дочь — по-своему. Ничего необычного, кстати. Правда, позднее роли поменялись — в более поздние времена отпрыскам княжеских фамилий давали в качестве вторых имена уже скандинавского происхождения. Во всяком случае, судя по разысканиям великой Т. Джаксон, ещё и правнуки Ярослава Мудрого носили скандинавские имена. Например, внук Владимира Мономаха Мстислав имел второе имя Гаральд, а ещё один — Всеволод — имя Холти.

Далее у нас возникает ещё одна женщина впереди мужчин — Сфандра. Жена некоего Улеба. Судя по тому, что не объясняется, кто такой Улеб, а положение его жены, повторюсь, оказалось выше положения многих прочих мужчин, то остаётся сделать только одно предположение: Улеба уже нет, а жена его также принадлежит к великокняжеской семье. И в таком случае Улеб-Ульв может быть умершим братом Игоря.

Кто остальные люди — сказать невозможно. Скорее всего, часть из них — конунги-«областеначальники», те, намёк на наличие которых в структуре тогдашней власти мы видим, например, в «Саге об Одде». Часть должна представлять «двор» Игоря, то есть его воевод-герцогов, его советников-графов, — в общем, его бояр и дружину.

Эту стройную, хотя и туманную картину портит лишь наличие ещё одного племянника Игоря — Акуна. Он стоит ниже неких Турда, Фаста и Сфирьки. Почему ему не нашлось места возле другого племянника — Игоря — неясно совершенно. Либо они не равны по знатности — как это может быть? Либо Турд, Фаст и Сфирька знатнее даже племянника великого князя. Представляется — опять же в качестве свободной игры предположений, — что Акун — племянник великого князя уже не от живой, а от умершей сестры. И тогда он просто знатный человек, а троица стоящих в списке перед ним — какие-нибудь конунги. Те самые областеначальники — возможно, представители тех городов, которые упоминались ещё в договоре Олега.

И ещё одно имя выделяется — Алвад, сын Гудов. Гуды должен был быть очень важным человеком, раз его упомянули в международном договоре. И в то же время сын его стоит достаточно низко в списке князей. Что означает только одно: он — сын великого отца. К данному моменту уже умершего. И повод упомянуть имя его отца в договоре с византийскими императорами только один: этот Гуды уже участвовал в договорах с византийскими императорами. Перед нами, то есть, имя одного из подписантов предыдущего договора — Олегова:

мы Ѿрода Py*ка*… Гоуды… иже послали Ѿ Ѿлга велико* кнзѧ Роу*ка*

И что же мы можем заключить о «национальном» составе высшей русской иерархии в 945 году?

Он по-прежнему — «скандинавоимянный». Но уже не на сто процентов. Мать Игоря — славянка. Сам он уже — настолько славянин, что даёт своему сыну славянское имя. Сестра его — тоже наполовину славянка по происхождению и славянка по имени.

Но вот элита — ещё очень и очень скандинавская: лишь один из 19 носит не древнесеверное имя. Пять процентов.

Славянизация русов явно шла сверху. А значит, это делалось по политическим соображениям.

Не могу не отметить с благодарностью интересную логику причин этого процесса, которую предложил уже знакомый нам j_waksman:

Вернёмся к 940-м годам. Лиутпранд однозначно отождествляет русов с норманнами, и ни он, ни Константин Багрянородный не упоминают ничего о том, что некоторая часть их теперь балакает по-славянски. Причем для обоих и русы, и славяне — это не незнамо что, а люди, которых можно регулярно встречать на Константинопольском базаре по торговым делам.

Через поколение с лишком, уже при Святославе, византиец писал, что лазутчики, засылаемые греками к Святославу, знали «оба языка», что наиболее естественно понимается как русский и славянский, так что и в 970 году киевская армия сохраняла двуязычие.

Само собой, русский должен был отмереть очень быстро после официальной христианизации. Это и даёт период двуязычия 940–990. Причем само начало этого периода можно связать с полной гибелью армии русов во главе с лидером Хлгу, после чего Игорю и Ольге для спасения династии пришлось расширить этническую базу администрации.

А ведь в самом деле это довольно хорошо объясняет резкое увеличения количества местных выходцев среди элиты Руси, которой доверено подписывать договоры с императорами. В принципе, да — сильно прореженные в войне сначала с хазарами, а затем с Византией русы, дабы удержать в повиновении примученные Олегом племена, должны были искать союза и примирения с их элитами. Отсюда, возможно, и тот самый деверь Владислав, который породнился с великокняжеской фамилией?

А что нам скажут имена послов?

Из 24 — 5 имён из древнесеверного не этимологизируются. Больше 20 процентов. То есть служилая знать подтягивалась к русам явно из среды местного населения.

О том же говорят и имена купцов: из 26 — 9 имеют не северное происхождение. Это больше трети:

Адунь

Адулбъ

Иггивладъ

€мигъ

Боричъ

Куци

Фрутанъ,

Тилена

Пубьксаръ

При этом одно из них — Иггивлад — демонстрирует скандинавославянскую смесь. Весьма символичную. Символичную в том, что показывает, с какой скоростью русы сливались с местными элитами. С какой скоростью, иначе говоря, элита русов превращалась в элиту русскую.

Очень условно, конечно, но подсчитаем:

— 865 г. — 100 % русов в элите;

— 912 г. — 94 %;

— 945 г. — 72 %.

За 47 лет первого периода между «замерами» накопилось всего 6 процентов, то есть «дерусификация» шла со скоростью 0,12 % в год. За 33 последующих года этот процесс шёл со скоростью 0,67 % в год. То есть ускорился в 5 раз.

Если взять третий договор с греками —

Равно другаго свѣщаньæ бъшшаго при Стославѣ вслицѣмь кнѧзи Рустѣмь. и при Свкѣальдѣ. писано при Фефелѣ синкелѣ. и к Ивану нарицаемому Цѣмьскию¹ црю Гречьскому. въ Дерестрѣ ~ м*ца июлѧ. индикта въ. д1 Влѣ. s. ý. бе —

— то есть 971 года, — то здесь мы увидим уже всего 50 % участия скандинаво-русов — в лице Свенельда — в дипломатической деятельности. «Дерусификация» ускорилась до 0,84 % в год.

Это, конечно, шутка — два человека не представители всей элиты. Но даже если взять предыдущую цифру, то можно рассчитать, когда феномен русов в истории полностью заменился феноменом русских:

72 %.: 0,67 % = 107 лет.

1052 год.

Даже сам не ожидал, что будет так символично! Почти совпадает с годом смерти Ярослава Мудрого (1054), который ещё являлся известным героем скандинавских саг, принимал важное участие в политике скандинавских стран, имел жену-скандинавку и сыновей, носивших ещё скандинавские имена.

А вот после него действительно кончилась история русов.

Зато продолжилась история русских.

ИТАК:

Русы говорили на одном из диалектов древнесеверного, иначе говоря, — древнескандинавского языка.

Живя среди преимущественно славянских племён, они в течение примерно 200 лет лингвистически ославянились.

А теперь давайте опустимся ещё чуть ниже по этажам времени. Но географически вернёмся назад — к Шестовицам, где мы застали могилы Святославовых военачальников, в «русскости» которых сомневаться нет видимых причин.

Так бот, некрополь у Шсстовиц, по общему убеждению специалистов, неразрывно связан с городищем под названием Коровель.

Как описывают уже упоминавшиеся здесь историки В. Коваленко (Чернигов), А. Моця (Киев), Ю. Сытый (Чернигов) в своей работе «Археологические исследования Шестовицкого комплекса в 1998–2002 гг.», оно располагалось к югу от Шестовиц, на узком и длинном мысу при впадении в Десну реки Жердовы. Городище хорошо укреплено тремя полосами заграждений из рвов, валов и частоколов:

Городище имело сложную систему укреплений, не имеющую аналогий на других синхронных памятниках региона. От остальной части мыса его отделял внешний ров шириной до 12 м, глубиной до 3,5 м. За ним находился первый вал, шириной около 25 м, который проходил, вероятно, по всему периметру площадки. Основу его составляли деревянные конструкции, засыпанные песком. В 8 мот него проходила вторая линия укреплений, состоявшая из небольшого (ширина 2,5 м, глубина до 1 м) рва и частокола, стоявшего за ним. В 7 мот него проходила третья полоса укреплений, которая состояла из ещё одного рва, шириной 7,5 м, глубиной более Зм, и вала, ширина основания которого также 7,5 м, за которым располагался последний ров, шириной до 4 м, глубиной до 1,5 м… Отдельным рвом шириной 22 м была отрезана и пологая стрелка мыса, неудобная для обороны. /190/

Коровель явно был важен в качестве не только военной, но и портовой структуры. Вернее, и то, и то было производным от роли этого населенного пункта как элемента большой транспортной инфраструктуры. Во-первых, недалеко (ну, относительно, хотя для плавстредства действительно недалеко — плыви себе по прямой, даже если сама речка вьется так, что голова закружится) — место впадения Десны в Днепр. Во-вторых, оная Десна уходит в самые глубины северянских и кривичских лесов. В-третьих, даже не через волок, а всего лишь через мощное Самодуровское болото, которое и сегодня не высыхает, а в те времена повырубленных лесов было куда более полноводным, — прямой путь на Оку и Волгу: Десна — Сейм — Свала — Очка — Ока — Волга.

(Цит, по: I)

А это — древний «янтарный путь». Вся связь Балтики с Востоком. Вплоть до Хорезма. Как считают многие исследователи, именно Оку арабы называли «Славянской рекой». Неслучайно на этом пути возникли богатые города — Путивль, Рыльск, Льгов, Курск. А у Ко-ровеля — удобные гавани в конце (или начале) этого пути. И многочисленные находки ладейных заклёпок и гвоздей доказывают, что в них существовали доки для ремонта судов. А остатки причалов и набережной — что тут и логистический центр располагался.

И, что также важно, здесь же — место максимального сближения водной и сухопутной дорог из Чернигова в Киев. Самое правильное место для военизированного пункта прикрытия! Нужно же было волкохищных вятичей отжимать от такой ценной магистрали… А то ведь те евангельским духом проникнуты не были: на берегах именно этого речного пути найдена треть всех кладов монет, обнаруженных в Восточной Европе. То есть можно представить себе, что творилось на этих берегах, коли люди зарывали собственные деньги в землю… а вот вырыть уже не могли.

Вот он и был здесь создан — опорный пункт.

Во всяком случае, как показывают те же археологические источники, —

— в конце IX в. киевские дружины не смогли продвинуться в Подесенье дальше устья правого притока Десны — р. Снов, за которой начинался уже сплошной массив северянских городищ. /190/

А конец 800-х годов — примечательное время для данной местности. Венгры, печенеги, Хазария, Византия, очередная большая война в Стени. И…

2.4.1. Мировая война между бандами

Свидетельствует уже известный нам Константин Багрянородный — который, как мы знаем, мог путать, по не лгал специально в работе, обращенной к собственному сыну:

Пачинакиты же… двинувшись на хазар войною и будучи побеждены, были вынуждены покинуть собственную землю и населить землю турок. Когда же меж турками и пачинакитами, тогда называвшимися кангар, состоялось сражение, войско турок было разбито и разделилось на две части. Одна часть поселилась к востоку, в краях Персии, — они и ныне по древнему прозвищу турок называются савартами-асфалами, а вторая часть поселилась в западном краю вместе с их воеводой и вождем Леведией, в местах, именуемых Ателкузу, в которых ныне проживает народ пачинакитов.

В скобочках заметим: многие спорят о том, где точно находилась эта Ателькузу, а нам это неважно. Важно, что позднее там поселились печенеги, а дислокация их племён нам известна прекрасно. Причерноморские степи — вплоть до русских земель на севере.

Через некоторое время пачинакиты, напав на турок, изгнали их вместе с их архонтом Арпадом. Поэтому турки, блуждая в поисках земли для поселения, явившись, прогнали обитателей Великой Моравии и поселились в их земле, где и живут теперь турки по сей день.

Большой специалист по хазарской теме С. А. Плетнева описывает другое измерение этой же истории:

…В самом конце IX в. один из наследников Ханукки —

— брата Обадия, инициатора перехода хазар в иудейство, принявшего в конечном итоге власть над посткризисной Хазарией —

— попытался прервать их —

— печенегов —

— движение на запад. Он заключил союз с гузами, кочевым народом, жившим в приуральских степях, и те, «вступив в войну с печенегами, одержали верх, изгнали их из собственной страны». Печенеги, бежав оттуда, некоторое время бродили по разным странам, нащупывая себе место для поселения, пока не нашли его в Ателькузу. Воспользовавшись тем, что венгры ушли в поход и в кочевьях их оставались только женщины, старики и дети, печенеги, без труда истребив население, заняли чужие стойбища. Венгры, «возвратившись и найдя свою землю таким образом пустою и разграбленною, поселились в той стране, где живут ныне». И случилось это, пишет Константин Порфирородный, «50 лет тому назад», т. е. если вспомнить, что император сочинял трактат в 949–950 гг., в первые годы X в. /347/

Итак, у нас расставлены теперь и даты: конец IX — начало X в.

Наконец, очень полно об этом пишет выдающийся русский исследователь М. И. Артамонов:

В 890 г. вспыхнула война между Византией и дунайскими болгарами. В византийском войске были отряды хазар, вероятно, присланные в качестве союзников из Хазарии по морю. Разгромив византийские войска, болгары с особой жестокостью обошлись с пленными хазарами: они отрезали им носы и в таком виде отправили в Византию. Не надеясь справиться с болгарами своими силами, император Лев VI в 894 г. отправил посольство к мадьярам, вожди которых Арпад и Курсан обещали ему содействие. Присланные греками суда переправили мадьяр на правый берег Дуная и те опустошили страну, грабя и убивая её население. Когда слух об этом дошёл до болгарского царя Симеона (с 893 г.), он вышел навстречу новым врагам, но был разбит и должен был искать спасения в бегстве. Мадьяры дошли до самой столицы болгар Преславы и захватили громадную добычу и множество пленных, которых затем перепродали грекам. Симеон вынужден был просить мира, но он не оставлял мысли отомстить врагам. Собравшись с силами и заключив союз с исконными врагами мадьяр — печенегами, он воспользовался случаем, когда основные силы мадьяр находились в походе, и вторгся в их страну. Печенеги и болгары жестоко расправились с оставшимися дома немногочисленными мужчинами и беззащитными семьями мадьяр, частью их вырезали, а частью заставили спасаться бегством. Вернувшиеся из похода мадьяры нашли свою страну опустошённой и потому решили поселиться на новом месте, /47/

Ну, далее понятно. Ставшие богатыми и холостыми венгры решили плюнуть на всё и удалиться за Карпатские горы в Паннонию, где можно было разжиться новыми женщинами, а заодно пощипать разжиревших после уничтожения авар франков. Там они и проживают поныне.

В скобках замечу, что плюнули и печенеги. По в колодец. Ибо когда их по вечному закону степей в XI веке выставили с собственных кочевий торки, им не оставалось иного пути, как тоже бежать в Паннонию. Где их и встретили донельзя дружелюбные и крайне незлопамятные венгры…

Разгром мадьяр болгарами и печенегами относится к 895 г. Осенью того же года мадьяры были уже в Паннонии. /47/

При этом война приняла всеобщий, почти «мировой» по тем временам характер: Византия против Болгарии, венгры в союзе с византийцами против болгар, печенеги против венгров, хазары против печенегов, болгары за печенегов…

И именно в это время появляется в этих степных разборках ещё один фактор.

Археология замечает в это же время появление силы, для этих мест дотоле не характерной. Не славяне, не конные степняки, не хазары… И — вот ведь совпадение! — начало функционирования того укрепрайона, о котором мы говорили чуть ранее, археологи относят к концу IX века. При этом появляется Коровельски опорный пункт непосредственно после пожара, уничтожившего стоявший на этом месте северянский посёлок.

Кто конкретно спалил деревеньку, теперь уж не установить. Но своё укрепление на её месте выстроили люди с культурой, характерной для граждан, коих мы уже рассмотрели в предыдущих главах. С самого начала в нём сочетались местные — в данном случае славяно-северские элементы — с элементами, взятыми из норманнской традиции:

…На посаде уже в это время функционировали и стационарные жилые усадьбы, с типично славянскими полуземляночными жилищами квадратной формы с глинобитными печами и большими наземными с открытыми очагами, известными в Скандинавии. /190/

В те же годы и в самом Чернигове проводится полная реконструкция защитных сооружений, возводится мощная оборонительная линия на древнейшем детинце города — Цитадели, мощным валом и рвом осаждается новый район к северу от неё.

Для чего нужно было это, в общем, достаточно дорогое мероприятие — строительство крепости?

А вспомним: северяне — данники хазар. Причём, судя по результатам археологических исследований, — не так чтобы уж сильно хазарам «противные». Во всяком случае, элементы сотрудничества по крайней мере северянских элит со степняками прослеживаются. По оружию видно, по другим элементам — позднее будет ещё о том речь.

И радимичи хазарам под-данны. Не потому только, что летопись так говорит. Мы ей не доверяем безоглядно и правильно делаем. Но хазарский флёр присутствует и здесь.

A поскольку радимичи находятся выше северян, если смотреть по рекам (да и по карте), то неизбежно хазары должны были и те места держать, где позднее Киев располагался.

И вот тут… —

В лѣто 6392. Иде Олегь на сѣвяры, и побѣди сѣверы, и възложи на нихъ дань легьку, и не дасть имъ козаромъ данидаяти, рскъ: «Азъ имъ противень, а вамъ не чему».

В лѣто 6393. Посла Олсгь к радимичем, ркя: «Кому дань даете?» Они же pѣшa: «Козаром». Иречс имъ Олегь: «Не давайте козаромъ, но мнѣ давайте».

На деле беседы эти кончались следующим образом:

Об одновременности отмирания роменской культуры на территории Подесенья говорит то, что все (!) указанные выше поселения погибли в результате пожаров… золисто-углистая прослойка, зафиксированная им и интерпретированная как следы «кострища, разложенного на дне ямы на месте заброшенной и уже заплывшей землянки», ясно указывает, что и это жилище погибло в пожаре. Это предположение подтверждается и наличием слоя пожара, зафиксированного в разрезе рва. /107/

Вот так и были примучены северяне. И радимичи.

Что происходило дальше, показывает опять же археология:

В результате деятельности киевских князей в конце IX в. резко меняется политическая ситуация на Днепровском Левобережье, ранее входившем в сферу влияния Хазарского каганата. Последствием походов Олега можно объяснить полное исчезновение роменской культуры из области Нижнего Подесенья. Практически незаселенный участок между древнерусским Седневом и роменским городищем Слободка на всё последующее столетие определил границу между двумя культурами.

Процесс становления государственной власти на Левобережье послужил усилению оттока населения из этой области в районы Посеймья и Подесенья. Именно этим можно объяснить столь резкий рост количества и размеров поселений в Подесенье в середине и особенно во второй половине X в. Несмотря на сильное культурное влияние Руси, проявившееся с начала X в., именно этот район дольше других сохранял свою самобытность.

…Вероятно, автономным этот район был и в политическом отношении. Летописное упоминание об организации Ольгой в середине X в. погостов по Десне, по-видимому, относится лишь к нижнему течению последней, что находит подтверждение в данных археологии. Появление в конце X в. древнерусских дружинных пунктов в районе Трубчевска и Стародуба прекратило связь Среднего По-десенья с вятичскими и радимичскими районами. Примерно в то же время гибнет в пожаре крупнейший центр Северянского Подесенья — г Новгород-Северский. На его месте тут же возводится небольшая древнерусская крепость. Видимо, опираясь на неё, в конце X — начале XI в. в полное подчинение Руси удается привести весь район. Примерно в одно время в результате пожаров гибнут все роменские поселения исследуемого региона. Ни на одном из них слоев последующего, XI в. не зафиксировано. /107/

Кроме того, рассказывают украинские археологи, —

— другим важным направлением деятельности обитателей Шестовицы было, вероятно, участие в организации великокняжеского полюдья. Шестовицкое городище, расположенное в густозаселённой местности, в непосредственной близости от крупного города, каким являлся в это время Чернигов, почти идеально подходило для этой роли. Это, в свою очередь, предполагало и участие в организации далёких морских походов для реализации собранного в полюдье, с предварительной подготовкой и оснащением соответствующих суден. Для этого необходима была деятельность многочисленных ремесленников, связанных не только непосредственно с судостроением, но и с добычей и обработкой железа, смолокурением и возгонкой дёгтя, изготовлением полотна и канатов и т. д. Часть необходимого сырья, несомненно, поставлялась в составе даней, однако предвидеть всё, как известно, невозможно. Следовательно, неизбежно предполагалось развитие и местного производства упомянутых видов продукции. Именно этим, вероятно, можно объяснить стремительное увеличение в это время площади посада и подола городища Коровель. /190/

Разумеется, всё вышесказанное касается далеко не только потребностей, связанных с полюдьем. Ещё больше — вообще всех потребностей, связанных с дальними походами.

А также — с войной.

Ибо что означает, когда к чьим-то данникам приходит чужая банда и говорит, что платить те отныне не прежней «крыше» будут, а им? Понятно, что при таком своём подходе к чужим экономическим интересам русы неизбежно становились одними из участников «мировой войны» в Степи.

Во всяком случае, мы встречаем два похожих свидетельства из разных источников.

Вот «Повесть временных лет» вспоминает о венграх — аж дважды! —

— идоша угри чернии мимо Киевъ послѣже при Ользѣ —

— и — год 898:

В лѣто 6406. Идоша угре мимо Киевъ горою, еже ся зоветь нынѣ Угорьское, и пришедше къ Днѣпру, сташа вежами; бѣша бо ходяще, яко и половци. И пришедше от въстока и устремишася чересъ горы великыя, иже прозвашася горы Угорьскыя, и почаша воевати на живущая ту.

А некий венгерский анонимный хронист XII века, создавший анналы под названием «Деяния венгров», сообщает:

Достигли они —

— т. е. угры —

— области русое и, не встретив какого-либо сопротивления, проникли до самого города Киева. А когда проходили через город Киев, переплывая через реку Днепр, то захотели подчинить себе Королевство русое. Узнав об этом, вожди русое сильно перепугались, ибо услышали, что вождь Алмош происходит из рода короля Аттилы, которому их предки платили ежегодную дань. Однако киевский князь собрал всех своих вельмож и, посоветовавшись, они решили начать битву с вождём Алмошем… Тот же киевский князь, отправив своих послов, призвал на помощь семь куманских вождей, своих самых верных друзей…

Но ничего у русов в битве якобы не вышло, продолжает автор, и они бежали за степы Киева. Тем временем —

— вождь Алмош… подчинил себе землю русов и, забрав их имения, на вторую неделю пошли на приступ Киева.

Русы запросили мира…

Понятно, что здесь перепутано достаточно много.

Князь Алмош — он же Алмуц — едва ли мог быть вождём венгров, потому что есть сообщение, что до того он отказался от власти в пользу своего сына Арпада.

А куманов, т.с. половцев, в этих местах ещё и в проекте не было. И те семеро «куманских» друзей князя Олега, которых он звал на помощь, очевидным образом были на деле печенегами. И не такими уж неудачниками, как то изобразил венгерский хронист. Ибо, по логике, как раз в то время, когда одни венгры осаждают Преславу, а другие Киев, очень плодотворным может оказаться набег на их беззащитные вежи в Атслькузу… А значит, русы не отсиживались за стенами Киева в качестве беспомощных жертв, а вполне были в курсе всех геостратегических раскладов в Степи. И оказывали на них достаточно влияния, чтобы суметь организовать диверсию по венгерским тылам.

Но в принципе детали эти нам неважны. Главное, что картина в целом представляется вполне историчной. Русы, придя неизвестно откуда, взяли под контроль дотоле бывший под хазарами — а иначе, как мы помним, чисто географически быть не могло — Киев. И неизбежным образом начали накладывать руку на хазарских данников — тех самых северян и радимичей, о чём мы уже говорили. А что им, русам? — хазары-то заняты. Они с печенегами и болгарами увлечённо режутся. Хозяйство, можно сказать, на произвол судьбы оставили. А зачем им хозяйство, коли они за ним как следует следить не умеют?

Понятно, что едва ли каган в Итиле воспринял такой образ действий с удовлетворением. Ну а решив огорчения своего не скрывать, он поручил своим вассальным уграм вынести — лучше сказать, нанести — протест наглым захватчикам. Что те и не преминули сделать, особенно если учесть информацию арабских авторов, согласно которой —

— мадьяры господствуют над всеми соседними славянами, налагают на них тяжёлые оброки и обращаются с ними, как с военнопленными. /575/

А поскольку угры были практически во всё время своего пребывания в Причерноморье подручниками у хазар, —

— они жили вместе с хазарами… воюя в качестве союзников хазар во всех их войнах —

— то не ошибёмся сильно, если предположим, что оброки на славян угры налагали либо на подряде, либо на откупе у хазарского кагана. Скорее, на откупе, ибо, судя по свидетельству Ибн Русте, мадьяры самостоятельно определяли дальнейшую судьбу славян: они —

— отводят этих пленников берегом моря к одной из пристаней Румской земли, где и продают их в качестве рабов.

Об этом же говорят сведения о том, что венгры платили хазарам некие подати. Вряд ли это была какая-то прямая дань — не те между ними отношения. А вот откуп, некая фиксированная сумма за право взимать дани, — это, пожалуй, больше похоже на правду. Тем более что в истории тому мы тьму примеров знаем. Да и пронесённое через века стойкое «дружелюбие» венгров к русским не может объясняться не чем другим, как застарелой обидой за лишение «законного» заработка. Пусть об этом никто лично сегодня и не помнит, и о подобных формулировках, естественно, не думает, — по мы-то знаем, как тягостно-прилипчивы образы, сложившиеся в незапамятные времена. Вон мы тоже печенегов с половцами до сих пор не любим, хоть и нет их уже много веков. Или с татарами вон: сжились, сроднились, уважаем — а как напряги какие, немедленно вспоминаем — одни Калку и Батыя, другие Казань и Ивана Грозного.

Таким образом, русы под предводительством князя Олега обидели не только хазар, по и непосредственных сборщиков дани — угров, лишившихся законного дохода.

Кстати, в этом свете похоже, что первоначальный славянский поселок в Коровеле спалили все-таки русы. Отнимая его у венгров…

Так или иначе, Чернигов существовал до князя Олега и был захвачен при князе Олеге. И сразу поставлен — в договорах с греками — на второе место после Киева. Это естественно: на месте Киева тогда было три сельца и, судя по всему, хазарская крепость. Олегом и занятая.

То есть столицы как таковой не существовало, а Олег предпочёл назначить таковой некий свой центральный управленческий пункт. И в этом случае Шестовицы-Коровель играли роль уже киевского опорного пункта, призванного контролировать возможные мятежные поползновения северян-черниговцев.

А ещё бы и не быть поводу для мятежей! Такая торговля от северян в руки столичных уходила! Тем более что —

— раскопки черниговских курганов и открытого недавно грунтового некрополя, на котором на сегодня исследовано уже свыше 1800 погребений, выявляют значительную социально-имущественную дифференциацию населения и характеризуют Чернигов этого времени как один из крупнейших городских центров Руси, с могущественным боярством и многочисленной дружиной. /190/

В общем, опять вспомним: 890-е годы, годы bcllum omnia contra omnes, общего развала и захватов… Без опорного пункта не обойтись никак.

Вот Коровель таковым и должен был стать…

Надо ли добавлять, что древнейшие из исследованных здесь погребений датируются также концом IX — началом X в.?

Таким образом, мы можем смело шагнуть от нашего Святославова руса почти на век назад, во времена Олега Вещего — и найти там тех же русов. Ибо князь Олег и действовал от имени «рода русского», и вёл его за собою. И археологическая преемственность в погребениях — полная.

Во всяком случае, видно, что Олеговы русы, появившись здесь в начале X века, быстро научились прекрасно пользоваться степными вооружениями. В Шестовицах обильно представлены далеко не только скандинавские —

— наконечники стрел различных типов, небольшой боевой топорик и обломки лезвий подобных же, железный сердечник от кистеня и костяное навершие от подобного же орудия меньших размеров, сабельная гарда… Воинское снаряжение представлено серией бронзовых и билоновых наконечников поясов и поясных бляшек (в основном восточного происхождения)… снаряжение боевого коня… /190/

И пусть это ни разу не исторично, по именно здесь, возле Чернигова, могла взять, как пел Высоцкий, в нагайки волхвов-предсказателей дружина князя Олега. Во всяком случае, костяная обоймица от нагайки соответствующего времени здесь точно найдена…

И что ещё важно — эти русы действительно владеют собственным государством. Это подтверждается находкой —

— …византийской вислой свинцовой печатью (диаметр 23–24,5 мм) с изображением шестиконечного патриаршего креста на трёх ступенях и круговой греческой надписью (на аверсе) и пятистрочной греческой надписью (на реверсе), которая принадлежала одному из высокопоставленных чиновников византийской администрации — примикирию, императорскому протоспафарию и логофету геникона Льву. По мнению В. Булгаковой, указанный тип моливдрвула датируется 900–912 гг., а его находка на городище связана с регламентацией положений экономических статей русско-византийского договора 907 г. /190/

То есть здесь, на Коровеле, фиксируется наличие дипломатических контактов русов с Константинополем — тех самых, свидетельства о которых донесены до нас в летописях, где приведён текст русско-ромейского договора. Иными словами, это они —

— от рода рускаго Карлы, Инегелдъ, Фарлоф, Веремуд, Рулавъ, Гуды, Руалдъ, Карнъ, Фрелавъ, Руаръ, Актеву, Труанъ, Лидул, Фостъ, Стемид, иже послани от Олга, великого князя рускаго, —

— оставили здесь одно из материальных свидетельств своей дипломатической миссии.

2.4.2 О чём говорят могилы

Таким образом, археология даст нам прямую и неопровержимую связь между русами Святослава и русами Олега. То есть — прямую преемственность между русами времён 960 и 890–900 годов. Только если во времена Святослава сама археология велит нам говорить о «дружинном интернационале», то во времена Олега русы проявляют более унифицировашый облик. И этот облик весьма близок к скандинавскому…

Давайте посмотрим на них, воспользовавшись материалами Гнёздовского поселения под нынешним Смоленском.

Центральное Гнёздовское городище представляет собой детинец формировавшегося протогорода. Оно располагается… на левом берегу р. Свинец, примерно в 150 м от места её впадения в Днепр. Устроено на мысу высокого коренного берега. В плане имеет неправильную четырёхугольную форму при размерах площадки 115 × 95 м. С северной и восточной сторон площадка защищена мощным земляным валом, имеющим высоту до 2,5 м и ширину у основания до 20 м. С восточной стороны непосредственно за валом располагается глубокий ров (до 2,5 м), ас остальных сторон — крутые склоны к р. Свинец и долине Днепра. /513/

Словом, хорошо защищенный город, пусть и маленький.

…На площадке городища есть культурный слой, содержащий как лепную, так и гончарную керамику и др. предметы, которые суммарно можно датировать от конца IX до начала XI в. Поселение на этом месте с самого начала было укреплённым, но первоначальный вал не был таким мощным.

Город, как водится, окружен тянущимися к нему селениями:

Следы неукреплённого поселения (селища), существовавшего одновременно с городищем… При раскопках обнаружены следы наземных жилых и хозяйственных построек, производственные сооружения, включавшие горны, остатки железоделательного производства и пр. Многочисленны находки железных изделий (наконечники стрел, ножи, ключи, гвозди и т. п.), бронзовых изделий (пряжки, фибулы, бубенчики, поясные набоечки), изделий из глины (посуда как лепная, так и гончарная, пряслица, рыболовные грузила), каменных точильных брусков и стеклянных бус. В пределах селища найдено несколько кладов арабских монет — диргемов.

Судя по имеющимся материалам, неукреплённое поселение на берегах р. Свинец возникло в конце IX в., наибольшего размера оно достигло во 2-й половине X в., в начале XI в. основная масса населения покинула эти места, и оно превратилось в маленькое сельское поселение, жизнь на котором продолжилась в XII и последующих веках.

Селищ тут обнаружено несколько, но таким вот специализированным было, похоже, только одно, ибо по материалам раскопок остальных чувствуется их сугубо местный характер. Хотя опять же — не строго «заточенный» под обслуживание собственного натурального хозяйства: веда ремесленному люду из «обслуживающего» села тоже сеть-нить надо…

Что из этого видно? Село зарабатывало с очевидностью тем, что помогало проезжим путешественникам перекидывать грузы через волоки. И данные конкретные жители специализировались явно на том, чтобы обслуживать уже прошедших волоки перед тем, как им предстояло идти дальше. Одни переходят из одной водной системы в другую, другие переволакивают их суда, третьи производят ремонт, четвертые снабжают расходными материалами, пятые поставляют продовольствие. И так далее. И за всеми стоит город в качестве опоры и обороны. С соответствующим гарнизоном, надо полагать.

Закрой глаза — и встанет перед мысленным взором современный логистический центр…

А вот ещё парочка таких же.

В интересной работе «Ростов: что выросло, то выросло» интересный исследователь Е. Арсюхин рассказывает:

В своё время Сарское поразило археологов… обилием скандинавских находок. По числу северных вещей оно едва ли не соперничало с городами в самой Скандинавии. Чтобы не быть голословным, сразу приведу в качестве примера уникальный варяжский меч, обнаруженный на Сарском еще в XIX веке… Нашли его с внешней стороны вала… Меч хорошо сохранился — и клинок длиной почти метр, и, главное, рукоять, на которой после расчистки обнаружилось латинское клеймо «+LUN FECIT+» («Лун сделал»)…

Тут, правда, уточняет мой друг и весьма глубокий специалист по древнему оружию rsv_aka_vedjmak, необходимо уточнение: надпись эта сделана на клинке. И точно выглядит так: +LVNVECIT+.

Мастер работал по канонам, принятым в его время, но обладал нетипичным почерком, что выдаёт его яркую индивидуальность. Специалисты по оружию сошлись на том, что Лун работал в крупной западноевропейской мастерской, считался элитным специалистом и делал исключительно штучные вещи, и только на заказ. Меч легко укладывается в принятую классификацию (тип Е)…

В Европе подобные мечи находят в слоях начала — середины IX века. В это время, по нашему мнению, и работал мастер Лун. А поскольку контекст находки именно этого меча уже непонятен, можно предположить, что меч попал на Сарское городище не вХ, а в IX веке. Помимо этого меча, на Сарском собрана представительная коллекция других видов варяжского вооружения: ланцетовидные наконечники стрел, наконечник копья, топор, наконечники ножен меча и боевого ножа-скрамасакса. Эти вещи датируются по аналогиям VIII–IX веками./42/

Сарское городище лежит возле нынешнего Ростова Великого. По данным археологов, оно основано около середины VIII века. С этим, как водится у археологов, кое-кто спорит, но в данном случае важна не датировка, а принадлежность. И вот тут интересно: тот, кто основал Сарское, делал это по плану. Это не какое-то племенное поселение, из которого впоследствии что-то выросло значительное. Нет, пришельцы обосновались в голом поле, на ничьей земле, быстро выстроили крепость по заранее продуманному плану, отведя в ней место для военной и для торговой части. И ряд характерных особенностей ставит это поселение в один ряд со скандинавскими.

(Цит. по: II)

Существовала княжеско-военная зона, где жили князь (или его наместник) и дружина, а рядом находилась ремесленно-торговая территория. Раскопаны металлургическая, керамическая мастерская, мастерская ювелира, ряд хозяйственных построек. Найдена даже баня. /42/

Здесь же обнаружены два клада восточных серебряных монет начала IX века. На ряде монет есть процарапанные рунические знаки, символы скандинавского бога Тора.

Многие историки записывают Сарское в один из центров мери. Причём на таких же основаниях, на коих базируются утверждения, что Гнёздово — славянский центр: дескать, погребений аборигенов гораздо больше, чем пришельцев, а мерянский культурный пласт весьма солиден.

Но, с другой стороны, и положение этого пласта такое же, как кривичского под Смоленском: наособицу и в основном в ремесленнической зоне. И, следовательно, отражает такую же ситуацию — местное население обслуживает неких скандинавов, ходящих за восточными монетами, а на данном месте устроивших свою базу.

Добавлю, что, как пишет исследователь, проникновение скандинавов, скорее всего, было мирным —

— следов войн или какого-то геноцида не улавливается.

И следовательно, мерянские поселенцы с излучины реки Сары вполне мирно подтягивались к базе пришельцев.

Об этом же говорит и карта расселения мери:

Колоссальная их концентрация — на юге, у Волги. И севернее лишь два островка — у Неро и у Белого озера. Как раз там, где сели варяги. Так кто к кому пришёл? Варяги прибыли в места, заселённые мерей, чтобы установить там дань, как пишут российско-советские историки? Или варяги выбрали точки пустынные, лишь бы удобнее было в плане логистики, а уж меря сама к ним подобралась? Конечно, всё убеждает в последнем. /42/

Эту мысль исследователи дополняют этимологией, связываемой с озером Неро, оно же Ростовское:

Обычно эти корни выводят от «нер/няр» — «заболоченная низменность». Но даже с названием не всё так просто. Колебания ранней летописи («Ростовское озеро») говорят о том, что мерянское и варяжско-славянское названия появились едва ли не одновременно и на равных конкурировали друг с другом. То есть меря дали имя этому «болоту», лишь когда сами его впервые увидели — не раньше конца VII века, одновременно с варяго-славянами, также давшими своему городу (Сарскому городищу) имя «Ростов», а озеру — «Ростовское». /42/

Мерянские памятники (Цит. по: 42)

Вот только насчет «варяжско-славянского» названия города Ростов я бы поспорил. «Варяго-славяне» — это само по себе сенсационное историческое изобретение. Но и несмотря на кажущуюся прозрачной славянскую этимологию топонима Ростов, на самом деле никакой славянской этимологии у него нет. И быть не может. За неимением в указанное время славянского населения в этих местах.

Эта информация, к сожалению, немногим доступна для усвоения, ибо опять сталкивается с детства усвоенной идеологемой: «Всё вокруг славянское, всё вокруг моё». Но на самом деле славяне здесь — пришельцы. И далеко не ранние.

Всё происходило следующим образом.

Лишь на рубеже IX–X вв. новгородские словене, а также тамошние кривичи начали заметное для археологии продвижение в юго-восточном направлении. При этом они наступали на смоленско-подмосковных балтов — летописную голядь — с севера и северо-востока. Отрезая их от мери, которую, со своей стороны, балты до того довольно жестоко оттесняли на восток. Меря, которая не простила голяди геноцида V века, предпочитала лучше пропустить на свои земли славян, нежели уступить их балтам. Судя по истории с первоначальным приходом словен в Ладогу и Любшу, большой любви между словенами и кривичами не было. По по балтам они прошлись одинаково, сильно уменьшив территорию их проживания. Такой вот образовался «Сталинградский котёл» древности.

Затем примерно с этого же направления, но в XI веке, с верховьев Днепра в Волго-Клязьминское междуречье двинулись смоленские кривини. После этого ареал бытования голяди сократился до района между Рузой, Сходней и Воскресенском. Затем их сократили до нуля.

Кривичи же стали локализоваться в верховьях Ламы, на Истре, на левом берегу Рузы, а также охватили нынешнюю Москву с востока, по междуречью Москвы-реки и Клязьмы до Оки. В общем, кто варит атом в Электростали и хрусталь в Гусь-Хрустальном, — корнями от кривичей растут.

Вместе со «вторыми» кривичами — ну, чуть позже — на несчастную голядь с юга насели вятичи. До Подмосковья они доходят лишь со второй половине XII века, по в целом остаются по ту сторону Оки до Угры.

Таким образом, мы видим, что славяне приблизились к интересующим нас местам двумя языками, с севера и с юга, но дальше не прошли. И территория —

— от места впадения реки Которосли в Волгу до Плещеева озера —

— так и осталась под мерею. Повторюсь — в то время, время образования Сарского поселения. О чем и свидетельствует приведённая выше карта распределения типичных мерянских вещей из книги «Археология СССР. Финно-угры и балты в эпоху средневековья».

Кстати, специалисты по угро-финским языкам внятной угро-финской этимологии для Ростова также не показывают.

Зато Ростов из древнесеверного очень просто восстанавливается. Особенно если обратить внимание на то, как его имя даётся в записанной между 1265 и 1275 годами «Саге об Одде Стреле», одной из немногих, в которой Руси уделяется относительно большое внимание. Вплоть до того, что подозревается, будто в образе главного героя отражены приключения русского великого князя Олега. Который Вещий. Так вот, в этой саге Ростов передаётся как

— Ráðstofa.

Что прямо-таки вышибает слёзы:

Ráð — совет, решение, stof-a — помещение, дом.

Дом Советов, словом.

На самом деле это так здорово, что не может быть правдой. Скорее всего, тут та самая «народная этимология», которой лингвисты пугают своих деток. Осмысление неких звуков чужого языка на языке собственном. Тем более во времена, когда вполне себе славяноязычный Ростов цвёл и пах.

А могло ли это имя иметь в своём составе слово «дом» по-скандинавски, раз уж там жили скандинавы? Например,

— Roðr-stofa — Дом гребцов.

А если при этом склонить свой ум к гипотезе, что само слово «русь» произошло от этого Roðr — «гребцы», то перед нами и вовсе открывается блистательное «Дом руси»!

И главное — всё это возможно! Не противоречит, как говорится.

Противоречит только одному — мере. Не племени, а норме. А мере и норме отвечает одно очень простое понятие из древнесеверного:

rasta — «место стоянки, отдыха».

По Германии эти «ростовы» и сегодня вдоль всех автобанов понатыканы. Называются только чуть иначе: Rasthof (а звучит-то! — чистый «растов»!) — «постоялый двор»;

Но и это — предположение. А доказать, как только что было отмечено, можно только два факта: славяне пришли к Сарскому поселению, когда оно уже имело имя, и — что скандинавское название пришло к нам из почти художественных произведений, из времён, когда Ростов был славяноязычным русским княжеством и из третьих-пятых-сотых уст.

Но из этого можно зато сделать интересный вывод: скандинавские названия для русских городов не только нормальны, но и отражают взаимосмешивания и взаимовлияния скандинавских и славянских языков. И мы ещё увидим, какое это значение имело для формирования русского народа.

А что у нас с другими городами из скандинавских саг?

Больше всего древнерусских городов — 8 — названо в так называемой «Книге Хаука» исландца Хаука Эрлендссона:

I þui riki er þal, er Ruzcia heitir, þat kollum ver Garðariki. Þar его þessir hofuð garðar: Moramar, Rostofa, Surdalar, Holmgarðr, Symes, Gaðar, Palteskia, Kœnugarðr.

В том государстве есть [часть], которая называется Руссия, мы называем ее Гардарики. Там такие главные города: Морамар, Ростова, Сурдалар, Хольмгард, Сюрнес, Гадар, Палтескья, Кэнугард.

Всего же в сагах можно встретить 12 названий:

Hólmgarðr, Aldeigjuborg, Kœnugarðr, Pallteskja, Smaleskia, Súrdalar, Móramar, Rostofa, Sýmes, Gaðar, Álaborg, Danparstaðir.

То есть появляется ещё Ладога, Смоленск, Алаборг и неизвестная Даннарстадир. По поводу последней есть мнение: это ещё от готов оставшаяся Стоянка-на-Днепре. Во всяком случае, какая-то готская крепость с таким названием тут была. Если взять чуть шире, то staði-r — это что-то вроде стоянки со складом, торговой точки, хранилища…

По возьмём Смоленск. Просто потому, что возле него — ещё один крупный, если не крупнейший, вик. То самое Гнёздово.

В сагах он — Smalеskia. Даёт ли нам это что-нибудь разумное?

Ну, во-первых, суффикс. Такой же, как у Pallteskja. И происхождение попятно — от славянского «-ск». Поскольку Pallteskja — прозрачно от «Полоцк», то и Смоленск в этом смысле сомнений не вызывает — взято от местного наименования. Наяривать версии со smal-I — «маленький» смысла нет. Главное — всё то же: откуда бы скандинавы ни взяли топоним, он был для них вполне понятен и продуктивен.

А вот Kænugarðr, в отличие от мнения многих о том, что также взят с местного наречия, куда проще и логичнее объясняется из древне-северного. Даже великая Т. Джаксон, пытаясь найти в этом топониме Киев, вынуждена делать допущение «Кыян»:

Общепринятым можно теперь считать мнение, что прототипом для Kœnugarðr послужил *Кыян(ов) ъ-городъ — былинный вариант топонима Кыевъ, восходящий к древнему наименованию Киева, бытовавшему в устной речи. /116/

А вот я позволю себе не следовать общепринятому мнению. Сомневаюсь, чтобы скандинавы были такими уж сильными знатоками и ценителями русских былин, чтобы донести не самый важный для себя топоним аж до Исландии, где записывались их саги. А уж о том, что в древности бытовало в устной речи, мы и вовсе судить можем крайне поверхностно. Не Новгород, чай, берестяных грамот фактически нет.

Так что чем делать такие квази-конъектуры, мы лучше заглянем в древнесеверпый. И сразу увидим там слово kán-a — «маленькая лодка». Или — согласимся с Т. Джаксон же — kœna, «лодка особого вида». И спросим: что же это за особые лодки такие — для мореходов-то скандинавов? Не вот эти ли? —

— приходящие из внешней Росии… моноксилы… спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас.

Очень похожую картину описал на основании археологических данных выдающийся русский археолог Г. С. Лебедев:

В начале Х в. в северной части зоны киевского градообразования, несколько в стороне от основного ядра памятников, на Лысой горе, формируется особый торгово-ремесленный центр, с городищем и примыкающими к нему курганными кладбищами. Есть здесь и погребения скандинавского облика, с ранними формами мечей типа Е иИ[№> 117, 116], фибулами ЯП 51 и ЯП 52 [№ 124,125], датирующиеся началом — серединой X в.

Городище на Лысой горе господствовало над поймой Почайны в её верхнем течении, где в районе устья р. Глубочицы — Иорданского озера, у так называемой «Притыки» (специально оборудованной набережной) еще в начале XVIII в. сосредотачивались на зимовку суда. Факт, ассоциирующийся с сообщением Константина Багрянородного об однодеревках русое, которые «спускаются по реке Днепру и собираются к крепости киевской, называемой Самватас». /244/

И вот, например, что пишет один интересный исследователь В. Егоров:

Примерно в VI–VII веках на Старокиевской горе (Гэре) возникает небольшая крепость, площадь которой не превышает 1–2 гектаров. Археологи «с подачи» Б. Рыбакова называют её «городом Кия». Однако к VIII веку «город Кия» приходит в полный упадок и по существу перестает существовать. Археологи не могут определить народ, построивший эту крепостцу. Также неизвестно, кто её разрушил, но об этом можно строить весьма правдоподобные догадки. Окончание жизни «города Кия» примерно совпадает по времени с началом «хазарского ига». На месте небольшой крепости появляется большой разбросанный город или, точнее, конгломерат поселений и постоялых дворов, не имеющих ни общей планировки, ни какой-либо фортификации. /133/

В общем, археология утверждает: никакого особенного города Киева в рассматриваемое время не было. А была небольшая крепость Самват(ас), в которой и собирались полученные от славян «лодки особого рода». То есть моноксилы. Каковая крепость и вошла в скандинавские героические предания тем, чем была, — выгородкой для местных плавсредств. Потому и занимает этот «Киев» в скандинавских сагах неподобающе малое место, как тому удивляется сама Джаксон:

Небезынтересно, что о Киеве (Kœnugarðr) вообще нет конкретных сведений. Названный около десяти раз в поздних сагах и географических сочинениях, он всякий раз оказывается включённым в списки городов или (в форме множественного числа) в списки земель в Гардарики,

А чему удивляться? Именно: в поздних сочинениях. Когда Киев уже что-то значил, но для заезжих варягов он продолжал ассоциироваться с прежним ойконимом про что-то там с однодеревками.

Но — вернёмся всё к тому же упрямому барану: этот случай лишь вновь показывает, что скандинавы были в этих местах своими. И потому свободно обращались с местными топонимами, либо переиначивая их на свой лад, либо попросту называя их по-своему. А в третьих случаях — признавая местные. Ибо что ты сделаешь, например, с Móramar? Муром — и есть Муром, центр соответствующего племени.

А вот с Álaborg'oм — ситуация противоположная. Тут — явный скандинавизм. Даже не garðr — а строгое, родное borg. Очень может быть, что это — очередной норманнский вик.

Локализовать его затруднительно. И, пожалуй, ничего лучше локализации Т. Джаксон и не найдёшь:

…Алаборгу должен соответствовать занимающий важное стратегическое положение укреплённый пункт, географически и политически тесно связанный с Алъдейгьюборгом (Ладогой), находящийся (по суше) на восток от неё и одновременно связанный с ней более длинным водным путем, направленным на начальном отрезке на север от Ладоги,

Всем выявленным выше географическим и социально-экономическим параметрам Алаборга соответствует древний безымянный городок IX–X вв, на реке Сясь у с. Городище, который расположен в 46 км по прямой на юго-восток от Ладоги и отделён от неё болотистыми лесами…

Археологический комплекс у с. Городище — единственный в юго-восточном Приладожъе (от Сяси до Видлицы), где волховские сопки встречены рядом с приладожскими курганами, а городок у с. Городище является единственным укреплённым поселением на всей этой территории в пределах VIII–XIII вв. Путь из Ладожского озера по Сяси, с дальнейшим выходом через её истоки Воложбу или Тихвинку в бассейн Волги, являлся кратчайшим водным путем из Балтики в Поволжье. /116/

Чем интересна и, скорее всего, верна эта версия — это тем, что как раз в этих местах располагалась мощная приладожская курганная культура скандинаво-финского населения, о которой мы говорили выше. Так неужели третья, получается, по численности и вооружённости русская группировка могла обойтись без своего «областного» центра, если без него не обошлись гнёздовские, «растхофские», ладожские русы?

Но вернёмся к Сарскому городищу как объекту археологических исследований.

А они говорят нам, во-первых, о привязке поселения к речной торговле, точнее, торговле на речных путях. По меньшей мере остатки одного из судов здесь найдены.

Во-вторых, они говорят не о региональном, а о глобальном для тех времён характере такой торговли. В Сарском найдена болгарская посуда, крымские амфоры, прибалтийский янтарь, уральская керамика, южного облика стеклянные браслеты и предметы роскоши.

Иными словами, тс, кто останавливался в этом «растхофе» и время от времени имел несчастье остаться сам в кургане скандинавского облика, были заняты прежде всего товарным транзитом. В собственных целях или в качестве наёмных подрядчиков.

Интересно, что относительно рядом, в Тимерёве, близ будущего Ярославля, появляется похожий памятник:

Наиболее глубоко скандинавские древности изучены на примере Тимерёвского комплекса, где они широко представлены и погребениями по скандинавскому обряду, и отдельными вещами северного происхождения в могильнике, и типами построек и находок на поселении; элементы норманнской культуры обнаруживаются также в виде клада куфических монет. /130/

Дальше, собственно, идут узнаваемые по Сарскому свидетельства:

Один из первых исследователей Ярославских некрополей, Тихомиров, указывал, что основная масса погребений Тимерёвского и Михайловского могильников под Ярославлем принадлежит варягам, да и сама курганная традиция принесена в Ярославское Поволжье норманнами…

Особой группой в Тимерёвском могильнике являются курганы с кольцевидными каменными выкладками в основании насыпи, иногда с перекрещивающимися линиями камней в центре круга. Вся эта серия курганов определяется как скандинавская. Кроме них, скандинавскими являются курганы с камерными гробницами, выявленные в последнее время, а также еще ряд комплексов.

Практически в каждом десятом погребении (50 комплексов) обнаружены фибулы, в основном скандинавского происхождения. Всего в Тимерёвском могильнике найдено около 40 овальных скорлупообразных фибул, изготовленных в Скандинавии. В сводном описании фибул 20 лет назад числилось свыше 150 овальных фибул, найденных на территории Древней Руси. Таким образом, примерно четверть таких фибул происходит из курганов Тимерёвского некрополя…

Северные традиции зафиксированы и в домостроительстве Тимерёвского поселения. Основание к такому выводу дает анализ комплекса сооружений, включающего характерный для скандинавского севера «амбар на столбе».

Ряд типов керамики, обнаруженной на Тимерёвском поселении, также своими корнями уходит в Скандинавию или имеет там аналогии… Кроме того, на поселении обнаружен ряд вещей, имеющих северное происхождение или, возможно, выполненных по таким образцам. /130/

И в целом археология поселения носит ярко выраженный скандинавский элемент, несмотря на то что северных вещей относительно местных найдено немного. Зато какие! —

— несколько костяных гребней с орнаментом в виде плетёнки и меандра, иглы от скорлупообразных фибул, серебряная подвеска с изображением сегнерова колеса, аналогии которым известны в кладах Готланда и Швеции, бронзовый перстень с изображением на щитке сокола или ворона, стилистически восходящего к северным сюжетам, фрагмент бронзовой позолоченной фибулы, бронзовая деталь упряжи или портупеи «звериного стиля», бронзовая ажурная подвеска, аналогии которой также имеются на севере, и ряд других. /130/

Притом —

— ясно доказано, что эти материалы синхронны аналогичным находкам в самой Скандинавии. Это касается прежде всего таких датирующих вещей, как фибулы, гривны с молоточками Тора, мечи.

В целом Тимерёво кажется более гражданским поселением, нежели Сарское. Но то, что скандинавы и здесь были на первых ролях, несмотря на относительно малое количество погребений, представляется несомненным:

На некрополе раскопано порядка 400 курганов. Преобладают сожжения, свойственные варягам, но есть и «трупоположения» (то есть обычные погребения, но в ладьях). Среди находок — лепная керамика, фибулы, мечи, копья, стрелы, арабские монеты. В числе мечей найден один с клеймом «Ульфберт», сделанный на Рейне. В керамике среди простых лепных горшков, характерных для финно-угров, удалось выделить чисто варяжские сосуды, что для Восточной Европы редкость (понятно, что предметы роскоши варяги везли с собой, но не тащить же глину). Как и на Сарском городище, в инвентаре попадаются не только варяжские, но и финно-угорские, и славянские вещи.

Среди интересных находок — знаменитая шахматная фигурка с рунами… На самом деле, в том числе на материалах Тимерёвского монетного клада в науку вошло такое явление, как рунические граффити на восточных монетах. Поскольку монетами занимались нумизматы, не склонные к сантиментам, в общем, все знаки удалось правильно понять и расшифровать — это или имена, или символы варяжских богов. /44/

Что же до количества могил, то ответ тут элементарный: скандинавы здесь, в отличие от финнов, постоянно не жили. Гостевали на торговом пути торговые гости.

Очень часто этот аргумент используют шведоненавистники. Вот видите, говорят они, при чём тут скандинавы, когда они были транзитниками! А могучую Русь построили местные племена!

Ну, в крайнем случае, западные славяне.

А мы с этим и не спорим. Да хоть нганасаны! Но мы видим из археологии главное: хоть и транзитное, но тотальное присутствие скандинавов даже в самых глухих углах Восточно-Европейской равнины.

Например, в юго-восточном Приладожье, в бассейнах рек Видлицы, Тулоксы, Олонки, Свири, Ояти, Паши, Капши, Воронеги и Сяси фиксируется так называемая приладожская курганная культура. По мнению известного историка В. А. Назаренко, она принадлежала чуди — той, что участвовала в событиях вокруг призвания Рюрика. Во всяком случае, не видно другого претендента, столь соответствующего материально той вооружённой чуди, что, по летописи, участвовала в походах князя Олега на Киев и Царьград, а также в гражданской войне 980-х годов на стороне князя Владимира.

Эта культура довольно мощна — на данный момент зафиксировано больше 1000 курганов, складывающихся в 172 группы — соответствующих, надо полагать, поселениям. Область этой культуры занимала площадь 150 на 180 км.

Захоронения довольно богатые — находятся украшения, оружие, дорогие ткани с золотым шитьём. Видно: поднялись люди явно на торговле мехами. Но при этом, что интересно, культура эта представляет собою с самого начала смешанное скандинаво-финское образование. То есть начинается с момента появления здесь скандинавов — она датируется IX–XII вв. И заканчивается соответственно — с окончательным обоснованием здесь государства Древней Руси, которое подчинило в том числе и всех вольных скандинавов.

Что характерно — примерно тот же вектор развития, что в Гнёздово, Сарском и других опорных пунктах скандинавского освоения этой территории. Некогда чисто родовая финская область с натуральным хозяйством, она довольно быстро с приходом скандинавов приобретает смешанный облик, милитаризируется, ориентируется на экспортные услуги, вступает в политические и военные контакты. Как пишет в своей замечательной работе «Ладога и Ладожская земля VIII — ΧΙII вв.» выдающийся археолог А. Н. Кирпичников, —

— судя по археологическим данным, в среде этой чуди происходили социально-экономические преобразования, во многом ускоренные близостью Ладоги, её процветающей торговлей и ремеслом. В чудском обществе, находившемся на стадии перехода от родоплеменного строя к феодальному, шёл активный процесс классообразования, выделились зажиточные семьи и вооружённая знать. Приладожские финны, судя по количеству погребений X — начала XI в. вооружённых мужчин и технической оснащенности последних мечами, копьями, боевыми топорами, находились на третьем месте в числе наиболее военизированных древнерусских языческих контингентов после жителей Гнёздова и Суздальского Ополья.

Ладожская земля в конце X — начале XIII в. Границы показаны схематически (основа карты по А. М. Насонову). 1 — пороги на р. Волхов; 2 — границы Новгородской и Ростово-Суздальской земель; 3 — границы Ладожской земели с её подразделениями (Цит. по: 177)

Вот ещё яркий пример. Поселение Крутик в регионе Шексны и Белого озера. Аборигенные жители принадлежат к племени весь. По-нынешнему — вепсы. Специализация — пушная охота. И что мы тут видим? А видим мы тут — уже в IX веке, между прочим, — восточные монеты, весы и гирьки.

Возможно, это сами вепсы, наохотившись до кругов перед глазами, строили корабли, нагружали их мехами, везли в Хазаран и Багдад? Возможно. Но тогда что тут делали скандинавы, целый ряд вещей которых обнаружен в поселении? Ухаживали за вепсскими девицами, пока вепсы мир покоряли?

Аналогичная картина наблюдается и в ряде других мест в Белозерье. И если не придуриваться в видах славянского патриотизма (кстати, а данных вепсов тоже к славянам отнести?), то мы увидим вполне однозначную картину: в удобных для сбора товара местах — раз, в удобных для отдыха на большом пути — два, в удобных перевалочных пунктах — три, — существует что-то вроде скандинавских укреплённых пунктов. В них концентрируется также местное население, которое участвует в процессах обслуживания торговцев, в товарообмене с ними, а также в культурных и бытовых контактах различного уровня.

Вот и возле Белого озера стоял ряд таких опорных пунктов. И именно по этой причине здесь появляются те самые большие курганы, о которых шла уже речь, а само Белозерье вошло в канонический рассказ о «призвании варягов». Мы вообще по некоему — пусть пока оно будет забавным — совпадению вдруг видим, что в деле участвуют, а затем «мужей рюриковых» получают как раз те местности и племена, где расположены скандинавские «фактории»:

И срубша город Ладогу. И сѣде старѣйший в Ладозѣ Рюрикъ, а другий, Синсусъ на Бѣлѣ озерѣ, а третѣй Труворъ въ Изборьсцѣ.

В Изборске у нас тоже — некий внеплеменной торгово-ремесленный центр, основанный ещё кривичами, но в котором также присутствовали скандинавы. И как раз после «призвания» скандинавов здесь становится в разы больше и они приобретают доминирующие позиции:

В VIII–IX вв. в Нижнем Повеличье, заселенном в это время по преимуществу автохтонным прибалтийско-финским населением (в языковом отношении родственным предкам современных эстонцев), одновременно существовали два крупных несельскохозяйственных поселения. Одно из них — Псковское городище — являлось племенным центром автохтонов, а другое — Труворово городище — представляло собой внеплеменное торгово-ремесленное поселение, основанное группой славянских переселенцев.

Во второй половине IX в. (вскоре после 860 г.) в низовьях Великой появляется группа варягов. Пришельцы уничтожают и торгово-ремесленное поселение на Труворовом городище, и племенной городок на Псковском городище, а на месте последнего возводят собственную крепость. В составе городской общины вплоть до XI в. сохраняется заметное варяжское присутствие, а жители города оставались в это время (судя по находкам скандинавских амулетов и курганному обряду захоронения горожан) по-преимуществу язычниками. Стратегически выгодное положение города при входе во внутреннее пространство Восточной Европы по водно-торговому пути, ведущему с Балтики, обеспечивало поселению стабильное существование. /62, 355/

Ну а теперь к главному, о чём нам рассказывают гнёздовские и другие могильные комплексы.

Подчеркну: могильные комплексы — это захоронения людей, которые были здесь постоянными жителями. Ведь очевидно, что проезжие транзитёры ложатся в эту землю гораздо реже — если их вообще не забирают с собою безутешные близкие. Это надо помнить: в нормальных, индивидуальных захоронениях лежат на 90 процентов местные.

И вот, среди могил местного населения заметную группу представляют так называемые «большие курганы», которые —

— дали и наиболее богатый погребальный инвентарь при трупосожжениях, включая мечи, наконечники копий и стрел, остатки ладей, шлем и кольчугу, богатые украшения… Помимо трупосожжений под курганными насыпями обнаружены трупоположения в деревянных камерах. /513/

Подобных захоронений не так и мало на Руси. В Гнёздове, к примеру, —

— в 11 богатых погребениях из 95 найдены ладьи со скандинавскими признаками… Среди них только одно мужское погребение и 1–3 женских. Если исходить из диаметра кострищ, то все умершие захоронены в кораблях, а не лодках. Здесь, как и в Скандинавии, женщины удостоены корабля. Однако бросается в глаза относительно большое число парных погребений, 8 —10 из 11 погребений с ладьёй… Только состоятельные люди имели экономическую возможность похоронить с ладьей одного члена семьи, даже если «только» женщину. /440/

Та же картина, что и в Шестовицах: наиболее богатые курганы представляют собою захоронения скандинавского типа, а покойники в них принадлежали к высшим и весьма богатым слоям тогдашнего общества. К тому же слоям военизированным.

Характерной чертой скандинавских древностей X–XI в. Южной Руси является их исключительно богатый контекст (роскошные погребения, вещи из кладов), что, очевидно, может свидетельствовать о существовании здесь знатных фамилий, которыми скандинавское происхождение было осознано. /39/

То есть это не варяги-находники, это не скандинавские наёмники. Это местные жители, полноправные граждане. Но — скандинавского происхождения. Которое ими осознано.

Характерные для больших курганов Руси и Скандинавии черты погребального обряда… свидетельствуют о том, что совершавшие ритуал следовали представлениям о Вальхалле, загробном чертоге Одина, где бог принимал избранных героев — ярлов и конунгов, павших в битве, зале, украшенном доспехами, с пиршественным котлом, где варится мясо «воскресающего зверя» и т. д. /338/

В интересной работе известного нашего историка В. Я. Петрухина «Дохристианская религия Руси и Скандинавии: курганы и святилища» подробно разобраны археологические данные о вере, религиозных культах, о местах их отправления. Там отмечен следующий момент:

В эпоху Великого переселения народов в Северной Европе формируется новый вид монументальных культовых памятников — т. н. большие курганы, выделяющиеся среди массы «рядовых» памятников, небольших насыпей, каменных выкладок и т. п. Современные исследования подтверждают традицию, донесённую средневековыми авторами (прежде всего Снорри Стурлусоном) и даже фольклором, о принадлежности больших курганов древним конунгам — правителям формирующихся «варварских» государств.

По ходу дела, —

— с формированием огромного Древнерусского государства уже в X в. монументальные погребальные памятники (высотой от 2 до 10 м), близкие скандинавским, появляются и в Восточной Европе, в главных государственных центрах.

Эти —

— большие курганы были исследованы в Гнездове — центральном пункте на пути из варяг в греки, Чернигове — втором по значению (после Киева) городе южной Руси, известны в древлянской земле…

И скандинавская, и древнерусская раннеисторическая традиция (и Снорри Стурлусон, и Нестор-летописец), описывая деяния первых правителей, особое внимание уделяет мотивам их смерти и месту погребения: погребальный памятник — это не просто могильная насыпь, это памятник становления государственной традиции…

А вот для славянских древностей того же времени подобная дифференциация погребальных памятников нехарактерна. Почему? А потому, делает учёный логический вывод, что —

в эпоху широкого расселения в Восточной Европе в процессе освоения пахотных земель славяне, видимо, не создавали такого рода иерархизированных объединений.

Итак, вывод ясен. Большой курган — памятник носителю власти. И этот носитель — местный уроженец.

2.4.3. Установители государственной традиции

Судя по скандинавским древностям Киева, та их группа из местных, что была связана со Средней Швецией, жила здесь в 930 —950-е годы. То есть при Олеге из «Кембриджского документа» — он же Х-л-г-у.

А вот позже, в 950 —1000-х годах появляется в могильниках Киева уже южноскандинавский флер. Ютландский. Любопытно, что вскоре после этого времени в эпизоде, относящемся к 1018 году, появились строчки в хронике Титмара Мерзебургского о «быстроногих данах» на Руси:

В том большом городе, который является столицей этого королевства, имеется 400 церквей, 8 ярмарок, а людей — неведомое количество; они, как и вся та провинция, состоят из сильных, беглых рабов, отовсюду прибывших сюда, и особенно из быстрых данов (ех velocibus danis); до сих пор они, успешно сопротивляясь сильно им досаждавшим печенегам, побеждали других.

Возможно, речь идет о скандинавах вообще или о варягах-наёмниках, которых достоверно нанимал князь Ярослав, пока Хромой, но в будущем Мудрый. Но вряд ли. Те же богатые захоронения версию о варяжских наёмниках опровергают. Ибо тяжело себе представить продающим свой меч и жизнь человека, который способен обеспечить себе на похоронах целый корабль в качестве реквизита для сожжения.

Но самое главное — вот в чём. Если вести речь об эмиграционных пополнениях, то в Южной Руси их фиксируется всего два. Зато на севере они накатываются с неумолимостью морского прибоя. Здесь в изобилии представлены практически все известные скандинавские стили вплоть до начала XI столетия: «Хватающий зверь», он же Ос-сберг, типичный для IX века, Борре (конец IX — первая половина X в.), Эллинг и Маммен (вторая половина X — начало XI в.). И это, в общем, одностилевые комплексы. На юге же Осеберга нет, зато есть Ришерикс и Урнес XI века.

А значит, судя по этому наблюдению, первоначально власть «государственных» русов и концентрировалась на юге, вокруг Киева. И там они быстро обрастали теми самыми иноэтническими элементами, из которых формировалась та самая «интернациональная» русь, о которой мы говорили ране.

Зато на севере по-прежнему ватажничали всё новые и новые выходцы из Скандинавии. Иными словами, уйдя из Ладоги или Рюрикова, Олег это сделал по принципу «уходя — уходи». Ни Ладогу, ни Рюриково, ни Тимерёво с Сарским и Михайловским он больше не контролировал. Строительство и расширение Русского государства началось действительно из района Киева.

Это, кстати, объясняет многие до сих розно трактуемые факты. То, почему в дальнейшем восприятии жителей Древней Руси «Русская земля в узком смысле» ассоциировалась с Киевом и ближайшими к нему землями — отсюда «государственные» русы начали свою экспансию, отсюда выходили они покорять древлян, северян и прочих радимичей, создавая собственно Русь. То, почему киевские великие князья стремились рассадить своих сыновей по дальним городам: завоевали — посадили. То, почему Владимир брал Полоцк, — не только потому, что Рогнеда была неприступна, а её Владимиру очень хотелось… наказать. Но заодно и потому, что это была земля, киевским русам отродясь не подчинённая. А совсем не бесполезно было её подчинить. И тем более не вредно было бы её обложить данью.

Кстати, в этой связи и в скобочках укажем:

…при частичном доследовании инвентаря Чёрной могилы, самого большого древнерусского кургана, выяснилось, что на кострище размещались ладейные заклёпки — это характерно и для обрядности гнёздовских больших курганов; более всего сближает гнёздовские и черниговские большие курганы уникальная обрядовая черта — жертвенные котлы. Единственный большой курган, раскопанный на королевской усадьбе на о. Аделъсё, возле Бирки, также содержал заклёпки на кострище и жертвенный котел. Большие курганы в Киеве… были разрушены… но, судя по тому, что Чернигов входил в состав Русской земли — княжеского домена в Среднем Поднепровье, а Верхнее Поднепровье со смоленскими кривичами платило дань Киеву, большие курганы принадлежали высшему властному слою Руси, возможно, представителям княжеского рода — «рода русского», упомянутого в договорах с греками. Можно предполагать, что этот род, судя по данным антропонимики и погребального обряда, сохранял свои «генеалогические связи» со скандинавскими — свейскими конунгами, что, естественно, способствовало «бесперебойным» контактам поселений, на которые опиралась власть княжеского рода, со Скандинавией. /336/

И в этом свете мы вновь видим нелепость вековечного спора антинорманистов с норманистами. Да, русы были родом из Скандинавии. Но Русь они строили-завоёвывали уже на паях с местными элитами, включая их в свой состав и сами растворяясь в них. И отвоёвывали свою землю как раз у скандинавов, вновь и вновь посылавших свои отряды в Восточную Европу, ходивших но тамошним рекам, захватывавших и продававших местных рабов и — главное! — везущих серебро мимо натруженных рук киевских володетелей прямо в Скандинавию.

Это было неприемлемо, этого было не должно быть.

И этого не стало.

Впрочем, мы отвлеклись. Это — тема дальнейших глав.

Пока же вернёмся к нашему пути в глубь русской биографии.

ИТАК:

Русы поколения Олега Вещего являются полными культурными и политическими предками достоверных русое Игоря и Святослава. При этом они культурно представляют собою один из вариантов скандинавов, но не чистых норманнов с севера, а скандинавов местных, местного происхождения. При этом они уже настолько отличаются от «чистых» скандинавов, что разница между ними улавливается археологически, хотя «чистые» и продолжают периодически без особых трений подпитывать собою русскую элиту.

А до этого Рюрикова городища ещё нет. Зато Ладога процветает. Причём доминируют в городе местные элементы — славяне и финны. Скандинавы, правда, тоже имеются, но в малом количестве. И не играют никакой властной роли.

И все живут в мире, в некоем динамическом равновесии:

В 810 —830-х гг. (IV ярус) застраивается вся исследованная часть площадки Земляного городища. Создаётся впечатление, что застройка обретает если не регулярный, то, по крайней мере, упорядоченный характер. /225/

При этом виден —

— симбиоз «североевропейского» интерьера и «восточноевропейской» техники домостроительства,

— который —

— привёл к созданию оригинальной, чисто ладожской формы жилища.

Увеличивалась численность населения. И экономическая причина этого совершенно прозрачна — всё больше поднимал голову его величество «восточный транзит», всё большее количество работников требовал он для своего обслуживания здесь, в пункте перехода от морского к речному кораблевождению.

А начался этот процесс в годы предыдущего этапа развития Ладоги.

Материалы III яруса (около 780 — около 810 гг.) свидетельствуют, что именно в это время происходит становление путей из стран Балтики на Арабский Восток. Встречены салтовские лунницы синего стекла, бусы из сердолика… фиксируется начало активного проникновения арабского серебра… синхронизирующееся с выпадением здесь древнейшего монетного клада 786 г., открыты свидетельства местного стеклоделия, базирующегося на восточной технологии и привозном сырье… Об устойчивых связях с Балтикой говорят предметы североевропейского происхождения… /225/

Правда, отмечают археологи, —

— поселение продолжает сохранять незначительные размеры…

А зачем ему большие размеры? — спросим мы. Транзит только зарождается, торговля слаба, организовать что-то всерьез просто некому — все ведь живут в мире и примерно в одинаковом материальном положении. Ещё попросту не выделилась богатая знать, которая может заставить сограждан работать на себя, — а значит, экономически развиваться за те пределы, коих достаточно для ведения натурального хозяйства. И захватчиков злобных пока нет — некому отобрать добытые шкурки и пустить их в восточный серебряный оборот.

Это же не город, скажем мы. Это пока что — фактория.

Но спустимся на ещё один этаж вниз.

И увидим мы здесь неких людей, которые, пожалуй, впервые в этих местах оставляли по себе скандинавские следы.

В 753 году (это очень достоверно датируется по дендрохронологии) к Ладоге приходят люди с запада:

В I ярусе с древнейшей дендродатой 753 г. открыты три жилища каркасно-столбовой конструкции, с очагом в центре (т. н. «большие дома»). Очаг делил внутреннее пространство дома на три поперечные, а ряды столбов, поддерживавших кровлю, на три продольные части… Такая конструкция жилья близка североевропейскому холле… Однако точных аналогий ладожским жилищам пока не найдено. /225/

То, что это скандинавы, доказывается не только северным обликом жилья, но и инструментарием в находившейся рядом с жилищами кузнечно-ювелирной мастерской:

Набор индивидуальных находок характеризует культурный облик первопоселенцев определённым образом. Овальная скорлупообразная фибула, языковидное кресало, колесовидные бляшки, фрагмент железной гривны из перевитого дрота, фризские костяные гребни, бронзовое навершие с изображением Одина, наконец, т,н. «клад» инструментов находят аналогии в североевропейском круге древностей. /225/

Скандинавские древности из культурного слоя Старой Ладоги: фибула с головой зверя («медвежья голова») готландского типа, равноплечная фибула типа 70–73, бронзовый игольник (Цит. по: 431)

Во всяком случае, у археологов —

— лет сомнения, что первыми обитателями Ладоги были люди, среди которых доминирующее положение занимала группа норманнов. Представляется, что она была немногочисленна и достаточно монолитна. Наряду с мужчинами в ней были женщины и, вероятно, дети. Носители иных культурных традиций если и были в её составе, то занимали далеко не ведущее место. Создаётся впечатление, что перед нами поселение одной общины. Полукруговая (может быть и круговая) схема застройки с включённой в неё мастерской, отсутствие обособленных жилищно-хозяйственных комплексов, малое число домов, а соответственно и их обитателей позволяют рассматривать Ладогу 750 —760-х гг. скорее как отдельную единую усадьбу, чем как поселение — зародыш города. /225/

Однако отчего они построили здесь не совсем традиционные дома, в свете имеющихся пока у пауки данных объяснить сложно. Возможно, такая — «раннеладожская» — традиция всё же существовала где-то в Скандинавии, но просто пока еще не раскопана. Возможно, придя на сырое место возле Волхова, поселенцы сделали поправку на местный климат. Возможно, судя по гребням, пришельцы происходили из неких смешанных этнически мест. Но одно понятно: это именно пришельцы, потому как их строения не продолжают ни одной местной традиции.

По важно: эти люди пришли в Ладогу раньше славян! И благодаря им по соседству с кривичской (ставшей, впрочем, уже межплеменной) крепостью в Любше возникает город Ладога или Альдейгьюборг, как его называли в позднейших скандинавских сагах.

Как убедительно доказывает Т. Джаксон, и с точки зрения топонимики именно скандинавы были здесь первыми. Не считая финнов, конечно:

По общему мнению исследователей, название происходит из прибалтийско-финских языков. Скорее всего, исходный гидроним — финск. *Alode-jogi (joki) — «Нижняярека»… Как со всей убедительностью доказал И. Миккола, исходным является сочетание al, а не 1а в начале слова… Соответственно, можно утверждать, что из финского названия реки Ладоги (совр.: Ладожки) произошел скандинавский топоним Aldeigja (вероятнее всего, сначала как имя реки, а затем — поселения), а из него (с метатезой aid > lad) — древнерусское Ладога. /117/

Очень скоро оказывается, что Ладога населена уже несколькими этническими группами — иными словами, возник укреплённый пункт, базой которого был тот самый взаимозаинтересованный модус вивенди, о котором мы говорили чуть ранее.

Затем, в конце 760 —начале 770-х годов первый ярус застройки Ладоги прекращает существование. Очевидно, в результате военного столкновения. Хорошо задокументирована кардинальная смена населения. Например, некому оказалось забрать спрятанные на время нападения кузнецкие инструменты. Да и сама кузня была уничтожена, а на её месте сооружена постройка иного типа. И вообще появились постройки, принадлежащие к принципиально иной домостроительной традиции, для которой характерна развитая техника сруба:

Смена построек I яруса постройками II яруса связана с появлением в нижнем течении Волхова новой группы населения. Изменение домостроительных традиций и планиграфии застройки, прекращение работы кузнечно-ювелирной мастерской, выпадение и не изъятие «клада» инструментов подчеркивают отсутствие преемственности в жизни поселения на этом этапе…

С застройкой II яруса связываются находки древностей севера лесной зоны Восточной Европы второй половины! тысячелетия н. э. Жизнь скандинавской колонии обрывается в результате продвижения на север носителей культурных восточноевропейских традиций — славян или приведённых ими в движение аборигенов. /225/

В результате Ладога приобретает во многом славянский облик. Этот тот самый III ярус, во время существования которого появляются первые свидетельства организации «восточного транзита». Таким образом, полагаю, первую колонию норманнов в Ладоге не следует считать чем-то большим, нежели изолированным явлением. Это были, скорее всего, именно просто переселенцы. Добравшиеся до этих мест в рамках действительно широко развернувшегося в ту эпоху колонизационного движения скандинавов. Будучи уничтоженными, эти люди не оставили после себя традиции.

Но дальше, и уже совершенно независимо от этнической принадлежности жителей Ладоги, город оказался на пути транзитного движения серебра с Востока. Кто и при. каких обстоятельствах открыл этот путь, мы не знаем и вряд ли узнаем. Предполагать можно что угодно.

Что, скажем, один из первых скандинавских поселенцев в Ладоге узнал, будто через Волхов открывается путь на сказочный Восток, а наличие по пути непуганой пушнины делает такое путешествие рентабельным. И открыл общество с ограниченной ответственностью для вооруженных родичей.

Или что некие булгары или даже арабы добрались до этого места сами — опять же в погоне за мехами. А отсюда добрались до Скандинавии и платёжеспособной Европы.

Или что некие норманны, прослышав, что в Ладоге «люди нашего языка» живут, решили через этот опорный пункт выйти на Аустрвег и посмотреть, правду ли говорят сказители про Асию — родину богов Асов… Тем более что —

— какое-то значение для направления этого движения могли иметь связи между Скандинавией и Прикамьем, прослеживающиеся с глубокой древности. /227/

И до этого скандинавы в Восточную Европу проникали:

Появление скандинавов на территории Восточной Европы происходит ещё до периода викингов (конец VIII — середина XI в.) — известны отдельные находки так называемого скандинавского импорта вендельского периода (VI — начало VIII в.) из могильников Литвы, Латвии и Эстонии. /135, 552/

Так через Ладогу стартовали первые этапы развития самого главного бизнес-проекта всей будущей русской территории. А именно: транзитной торговли между балтийским Севером и сказочным мусульманским Востоком.

Об этом говорят монетные клады, оставленные ими в местах своего пребывания.

Это клады прежде всего куфических, то есть арабских монет. Воспользовавшись замечательной подборкой, приведённой блоггером lokaloki, но сэкономив тут место на статистических подсчётах, мы увидим следующее.

Весьма выделяются три, а при известной гибкости взгляда — и четыре основных района концентрации кладов. Это остров Готланд, это Восточная Пруссия, это территория вокруг Сарского-Тимерёва и северное побережье бывшей ГДР. Там клады менее концентрировано лежат, но зато их там довольно много.

О чём это говорит?

Сарское-Тимерёво — явно начало «серебряного пути». Место, до коего первоначально довозили восточное серебро и где с ним велись первые операции после транспортировки с Востока.

Очевидно и место окончания этого пути — Готланд. То есть вот он — бенефициарий. Именно туда везли серебро. В больших количествах. Как свидетельствуют археологические материалы, —

— именно через Русь в Скандинавию поступало более половины бывших там в обращении материальных ценностей. /177/

Понятны также бывшая ГДР и Польша: ободриты и поморяне были сильно вовлечены в циркумбалтийские торговые отношения, а при той враждебности всех против всех, что зафиксировали для здешних земель источники, неудивительно количество невостребованных вложений в матушку сыру-землю.

Ясен и феномен Восточной Пруссии. Это 90 % мировых запасов янтаря. И не просто очевидно, а более чем очевидно, что за него некие обладатели арабского серебра арабским серебром и расплачивались. А дальше как раз понятно:

И много войн бывает у них…

В смысле — у пруссов. А где войны — там и стремление спрятать свои деньги. Особенно, когда вы, пруссы, сами —

— люди весьма доброжелательные. Они, в отличие от предыдущих, протягивают руку помощи тем, кто подвергся опасности на море или испытал нападение пиратов. Тамошние жители очень низко ценят золото и серебро, а чужеземных шкурок, запах которых донёс губительный яд гордыни в наши земли, у них в избытке… — /28/

— а на вас, пруссов, —

— названные русы нападают… на кораблях с запада.

Отметим: русы. На кораблях. С запада. Значит, со Скандинавии. Из Швеции и Дании. Излюбленные многими западные славяне на эту роль не годятся — они могли до пруссов пешком дойти.

2.7.1. Пути серебра

А теперь взглянем на пути, но которым восточное серебро попадало к пруссам, готландцам, свеям и балтийским славянам. Их мы также можем проследить по кладам.

Анализировать все мы, за недостатком места, не будем, а возьмём лишь те, которые оказались на нашей территории.

Итак:

Большой клад восточных монет найден в 1967 г. у дер. Кислой Смоленского района, в котором было более 600 монет, чеканенных в VI — начале IX в. н. э.

. . .

В д. Кислая нашли удивительный клад арабского серебра, дирхемов первой трети IX в. и вместе с ними — единственный до сих пор в Восточной Европе «полу-брактеат Хайтабу» того же времени (до 825 г.), с изображением скандинавского корабля. /549/

Скандинавского корабля.

Поселение IX–X вв., где найден клад, лежало на реке Жересне, притоке Каспли. Которая, в свою очередь, входила в систему волоков как из Западной Двины в Днепр, так и в Днепр с севера, из Ильменьского бассейна. Иными словами, — то самое типичное поселение перевозчиков, кто специализировался на обслуживании волоков. Возле уже известного нам Гнездова.

Вот что пишет, например, в своей интересной работе «Смоленское Поднепровье и путь из «варяг в греки» в IX–X вв.» историк В. С. Нефёдов:

Современные представления о важнейших средневековых путях сообщения Восточной Европы предполагают возможность их стабильного долговременного функционирования только на основе сложной многоуровневой инфраструктуры, которая включала различные типы поселений, расположенных не реже, чем на расстоянии одного дневного перехода (ок. 40–50 км) друг от друга. Это в полной мере относится и к «смоленскому» участку пути «из варяг в греки».

Обратим внимание на принципиально важное замечание исследователя:

Картина заселения Смоленского Поднепровья и Подвинья демонстрирует практически полное отсутствие населения в последней четверти I тыс. н. э. в Велижско-Суражском Подвинье, в верхнем и среднем течении Каспли, в бассейне Березины, на Днепре от устья р. Катынка до окрестностей г. Орша включительно, а также в Смоленском Подесенье. На этих территориях не было благоприятных условий для пашенного земледелия, которое составляло основу хозяйства населения Смоленщины в VIII–X вв.

Вот так! Жить в этих местах неудобно и неэкономично. Но когда появляются проезжие ухари, позвякивая серебром, — за ними сразу же устремляется всё, что страстно желает разделить с путешественниками тяжесть их кошельков. Й вокруг обеспеченной серебром потребности очень быстро возникает инфраструктура по сё обслуживанию.

На обслугу вставало, естественно, местное население:

Почти все комплексы, соотносимые с горизонтами Е, Дн и Д (в целом), принадлежат культуре смоленско-полоцких длинных курганов или связаны с нею. Это свидетельствует о важной роли, которую автохтонное население Смоленского Поднепровья и Подвинья сыграло в формировании пути «из варяг в греки». /303/

Так что если кто-то будет у вас ещё спрашивать, как возникла Древняя Русь, отвечайте просто: её не создавали ни местные автохтоны, ни скандинавские пришельцы. Её создали потребности транзита и ответное предложение по обслуживанию этих потребностей.

Это — экономический базис первоначальной Руси. Всё остальное — надстройка.

При этом, однако, —

— большинство городищ X в. (известны только в Днепро-Двинском междуречье) расположено не на самих маршрутах пути «из варяг в греки», а немного в стороне от них. Вероятно, они «запирают» различные ответвления от главных, обеспеченных инфраструктурой путей.

Возможно, и так. А скорее всего, о безопасности собственной заботились. Путешественники-то разными бывают. У некоторых на пути лучше пс оказываться…

Впечатляет и хронологическое совпадение появления посёлков с находками кладов и прочих следов транзитного движения:

…первые признаки участия населения Смоленщины в международной торговле относятся к первой половине — середине IX в. Формирование инфраструктуры военно-торговых путей к северу от Днепра происходит в последней четверти IX — первой половине X в., а её расцвет — в середине X — начале XI в. /300/

Далее. Следующий клад — в те же годы — выпадает в другом ключевом пункте восточного транзита:

Сарское городище (Деболы), 820-е. 7 целых монет и 51 обломок. /549/

Снова Сарское. Ещё клад. И тоже задолго до Рюрика.

Угодичи, Ростовский район Ярославской области. Дата младшей монеты: 813 г.

Угодичи — это недалеко от Сарского городища, примерно в 16 км. Напротив Ростова, на другом берегу озера Неро. Очевидно, кто-то метнулся — от греха — по пути к Сарскому или обратно на тот берег и захоронил там денежки. Но не вернулся за ними.

Старая Ладога, 786 г. Княщино, 809 г.

Княщино — возле Старой Ладоги. Можем считать два этих пункта одним регионом, где тоже «гуляло» восточное серебро.

Углич, Ярославская обл. Дата младшей монеты: 829 г.

Тоже понятно — Волжский путь. Волга — Улейма — Пехта — Устье — Векса — Неро. Или наоборот — от того озера, возле которого лежит Ростов-Сарское, на север.

Черниговская область, 788 г.

С другой стороны — ну почти с другой, возле Каширы, на Оке — клад уже не только монет, но и весового серебра. Монеты рубленые и целые, серебряные бляшки и прутики. Младшая — 808 год. И ещё один клад рядом — 811 год.

И посерёдке — возле Старого Оскола с младшей монетой 809 года.

Это явно «Янтарный путь». К пруссам и от них.

И так далее. Кладов меньше, чем хотелось бы археологам, но достаточно для реконструирования древних транзитов. А всех желающих углубиться в эту крайне интересную тему отсылаю к соответствующим источникам — в частности, к замечательной работе В. Л. Янина «Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода».

Но уже имеющейся информации достаточно, чтобы сделать вывод: некто возил восточное серебро происхождением из Ирака, Хорезма, Табаристана и даже Африки задолго до Рюрика и его «официальных» русов.

Кто?

Входная база на восточноевропейском пространстве — в Сарском и Тимерсво. Где у нас меря и скандинавы.

Сарское мы уже разбирали. Тимерево представляло собою неукрепленное поселение и могильник с огромным количеством норманнских вещей:

Поскольку в Тимерёво никогда не было фортификации, зато есть богатейшие клады восточных монет, перед нами — чисто торговое поселение, зависимое от укреплённого Сарского городища… Поэтому Тимерёво — торговая фактория, окружённая ремесленным посадом, населённым представителями местных племён… /44/

Временем основания можно считать конец VIII века — да-да, эту же самую «эпоху III яруса» в Ладоге. Датирующим признаком является найденная здесь серебряная монета Идриса II конца VIII столетия.

Ну а главная база приёма серебра с Востока — Готланд. Где у нас мери нет, славян нет, но есть скандинавы.

По-моему, всё ясно. Общее звено здесь — скандинавы. При всём желании ни пруссов, ни западных славян не причислишь к транзитёрам — вдоль рек-дорог, повторюсь, нет их археологии.

И мы, таким образом, видим: некие скандинавские рекоплаватели занимались транзитом серебра с Востока на Север как минимум с конца 700-х годов.

Интересно, за век занятий могли здесь сформироваться специалисты именно по данному виду бизнеса именно в данном регионе? И если да, то не появлялось ли у них желания обеспечивать надёжность своего предприятия — как в отношении безопасности, особенно со стороны конкурентов, так и в отношении сотрудничества с местным населением?

Но что очень важно! В данном случае мы рассматривали период до 833 года. Λ потому надо поточнее определиться во времени. Ибо картина расположения кладов эпохи 834–899 гг. уже другая. Доля их вокруг Тимирёво уменьшается, становится вровень со всем ладожско-волховским пространством. Это можно объяснить той самой общей войной на этой территории, о коей мы только что говорили. Прав, получается, был Нестор, когда рюриковых парней в Ростов отправил. Видно, и в самом деле подчиняли они эти места — причём далеко не мирными средствами.

Зато увеличивается доля кладов вокруг Гнёздово и почему-то в землях вятичей. Это, скорее всего, объясняется тем, что в условиях войны на севере транзиты пошли по Оке — Днепру, а нелюдимые вятичи путешественников мизантропически резали. Или другой вариант — что-то с хазарским натиском на них. Трудно сказать определённо, но вспомним: именно на этот период приходится вторжение венгров в степи, построение крепости Саркел, поход русов на Константинополь (860 г.) с последующим визитом византийского эмиссара Константина (Кирилла) почему-то в Хазарию, вторжение печенегов в степи и их война с хазарами. А затем — и «мировая степная война» между печенегами, уграми, хазарами, болгарами и ромеями (а также, как мы выяснили, — и русами). И, наконец, присоединение древлян, северян и радимичей к Руси, сопровождаемое, как мы знаем, миротворческим сожжением ряда населённых пунктов вдоль Десны.

Готланд в качестве главного «сейфа» в это время остаётся, а вот пруссы уже всё — нет уже кладов у пруссов. Почему — не понимаю: ведь сам по себе народ этот вполне ещё существовал и с земли своей не сходил. Такое ощущение, будто янтарную торговлю у него кто-то из рук вырвал.

На третьем этапе — 900–938 гг. — область «кладирования» куфических монет смещается к югу: Ока — Десна — Днепр. Складывается ощущение, что север уже успокоился, а вот в регионе вокруг Киева ещё творятся кровавые дела. При этом Готланд остаётся «чемпионом» по кладам, хотя увеличивается доля Средней Швеции — королевских земель Инглингов,

И ещё одно. Откровенно говоря, большое количество кладов на Готланде для меня загадка. Войн ведь там не было. И представить можно только два варианта. Первый: больше всего это напоминает банк. Складывали купцы деньги в землю. На время, чтобы потом забрать. После ещё одной командировки. Крайней. Но отчего-то не забирали. Может, не возвращались из той самой, действительно ставшей последней, поездки?

Второй вариант: остров находился в постоянном визире всевозможных пиратствующих викингов. Не война, которая оставила бы следы, а череда постоянных, привычных набегов. Но деньги всё равно приходилось прятать — и не всегда удавалось забирать.

С другой стороны, возможно, всё объясняется просто объёмом археологической работы. Скажем, Готланд весь перекопан-просеян, а Ярославскую или Новгородскую области поди покопай…

Примечательно при этом вот ещё какое обстоятельство. При всём том, что скандинавов, вполне вовлечённых в окружающую среду восточноевропейского транзитного пространства, мы видим с конца VIII века, настоящие богатые захоронения скандинавского типа появляются здесь только через несколько десятилетий — в IX веке, даже в его второй половине. Это везде так: в Киеве, в Гнёздово, где —

— найдено 7 кладов, исключительно X века, и все богатые погребения, в том числе и в знаменитых Больших курганах — X век, —

— и вообще, здешние —

— около 2900 курганов в нескольких группах, 2 укрепленных поселения типа городищ и несколько неукрепленных поселений — селищ… связаны с периодом от конца IX в. до начала XI в. /513/

И вывод остаётся сделать только один: кем бы ни были начальные, «местные» скандинавы, но они себе особых богатств не снискали и на Ниццу и Лазурный берег не заработали. Самодеятельность. А вот на волне, поднятой «Рюриком», сюда прибыли уже представители феодальной элиты. Конунги, хевдинги и прочие члены структурированного общества. Словно слухи о восточных богатствах однажды перевалили за некий рубеж принятия решения. И если раньше по Аустрвегу ходили себе северные транзитники, знающие и специализированные именно на этом промысле, то теперь сюда прибыли другие. Только не для перевозки груза. А — контролировать таковую.

ИТАК:

Прослеживается неразрывная археологическая связь между т. н. «дружинной» культурой, иначе говоря, древнерусской, и людьми, которые так или иначе выступали в истории под именем русое. Прослеживается очевидная преемственность между археологическими следами первых скандинавских находников на территории Древней Руси и следами собственно древнерусскими. Таким образом, археологические источники показывают следующую картину формирования древнерусского народа: от появления скандинавов, ищущих выхода к восточному серебру, и ради его получения занимающихся отбором мехов и рабов на восточно-европейском пространстве, через конденсацию скандинавского элемента в определённых узловых точках транзитных маршрутов — до кристаллизации в них и вокруг них уже явственно местных элит, ставящих под свой контроль как транзитные пути, так и местное население.