Русские провидцы и предсказатели

Верховная жрица Михайловского замка

Екатерина Филипповна Татаринова (урожденная баронесса фон Буксгевден) 29.08.1783, Петербург – 12.07.1856, Москва

Эта весьма одиозная дама настолько плотно вошла в историю России как пророчица и предсказательница, что обойти молчанием эту неординарную и очень неоднозначную фигуру невозможно. К тому же, упомянув о баронессе Крюденер как обойти молчанием госпожу Татаринову?

Екатерина Филипповна Татаринова родилась 29 августа 1783 года в дворянской семье. Отец – барон фон Буксгевден, рано умер, мать – Екатерина Михайловна Малтиц, во время правления Павла I была назначена главной дамой великой княжны Александры Александровны.

Вскоре после смерти отца Екатерину отдали на воспитание в Смольный институт. Она была слаба здоровьем, и ее взяла из интерната в собственную семью начальница института, графиня Адлерберг. Слабое здоровье не стало помехой учебе. Благодаря собственному упорству, врожденным способностям и конечно же графине Адлерберг, Екатерина окончила институт с успехами, отмеченными государем, пожаловавшим ей в поощрение фрейлинское приданое.

После строгих правил, в которых воспитывали смолянок, наступила пора выхода в свет, балов, театров. На одном из балов ее старший брат, служивший в Астраханском гренадерском полку, представил ей своего подчиненного – Ивана Михайловича Татаринова. Вскоре он стал ее мужем.

До поры до времени Екатерина Филипповна Татаринова вела образ жизни светской дамы. Вероисповедания она была лютеранского, прилежно посещала церковь, воспитывала сына и управляла домом. Словом, обычная жизнь примерной светской домохозяйки. По некоторым свидетельствам, брак был не очень удачным. Больших скандалов не было, маленьких тоже, но и большой любви не было, а маленькой любви, как известно, не бывает.

Но все же Екатерина Филипповна оставалась во всем надежной типичной офицерской супругой, безропотно кочующей вслед за мужем в бесконечных переездах из гарнизона в гарнизон. Более того, когда грянула война 1812 года, она так же героически последовала за мужем, с первых дней войны находившимся в действующей армии, двигаясь вслед за ним с армейскими обозами, разделяя все тяготы походной жизни.

В битве под Бородино погиб старший брат Татариновой, а муж был тяжело контужен. Но боевой офицер не мог отлеживаться в госпитале и при первой возможности сбежал обратно в полк. По дороге его встретил Кутузов. Капитан Татаринов, замирая от страха, что будет наказан за самовольство, вытянулся во фрунт и честно доложил, что он, капитан Татаринов, самовольно покинул госпиталь и возвращается в полк.

– В пооолк?! – протянул фельдмаршал, выразительно посмотрев на окровавленную повязку на голове офицера.

– Так точно, в полк! – упавшим голосом подтвердил капитан.

– Хвалю! – неожиданно просиял фельдмаршал. – Хвалю, МАЙОР! И жалую вам кавалерию!

Вот так капитан Татаринов стал майором Измайловского полка. Он прошел все тяжелые версты войны, а в заграничном походе был еще раз тяжело ранен и по состоянию здоровья вынужден оставить военную службу. После войны он уехал в свое имение в Рязань. Екатерина Филипповна же жила на квартирах. Разъехались они без скандалов, о разводе ни он, ни она не говорили. Татаринова жила уединенно, тихо, видимо, ее это устраивало.

Все изменилось в 1815 году, после смерти мужа. Овдовела Екатерина Филипповна в возрасте едва за тридцать лет, сравнительно молодой, единственный сын умер восьмилетним. Она переехала в Петербург к матери, проживавшей в. Михайловском замке. Это право мать Татариновой заслужила тем, что была любимой няней одной из дочерей императора Александра I, Марии, умершей в 1800 году.

Кончину мужа и смерть сына Екатерина Филипповна переживала сильно, судя по тому, что в столице она искала забытье не в балах и светских раутах, а все свои помыслы и устремления направила на поиски Царства Божия. Моложавая вдова всерьез увлеклась мистикой, усердно посещала проповеди всевозможных пророков, которых в Петербурге было на пятачок пучок.

Поиски истинной веры привели ее в секты хлыстов и скопцов на завораживающие действа радения.

Она близко знакомится с семейством Ненастьевых, бывших в свое время хлыстами, а теперь возглавлявших одну из скопческих сект. Воображение Татариновой захватили обряды радения, в которых она сама вскоре приняла участие, некоторое время пребывая на так называемом «корабле» – в секте Ненастьевой. Результат был умопомрачительным – после первого же радения в Татариновой, по ее утверждению, открылся дар пророчества.

Откровение было настолько сильным, что в 1817 году, в день святого Архангела Михаила, она из лютеранства переходит в православие, усердно посещает все радения в скопческой секте Ненастьевых. Но вскоре пророчества, изрекаемые во время радений, ей начинают казаться нелепыми, проповеди – тусклыми. Да и само скопчество, по крайней мере в тот период, кажется ей противоестественным, вызывает у Татариновой чувство омерзения.

Готовность проповедовать приводит Татаринову к созданию собственного кружка, превратившегося позже в «Духовный союз». Состав кружка очень пестрый, поначалу носит семейный характер: в него входят мать новоявленной проповедницы и прорицательницы, ее брат – капитан Буксгевден, деверь Татаринов. Постепенно в кружок привлекаются и вовлекаются все новые люди, в этой пестрой компании немало личностей интереснейших во всех отношениях.

Среди них Мартын Пилецкий-Урбанович, снискавший славу странного чудака, что не помешало ему стать надворным советником. Известнейший Владимир Лукич Боровиковский – художник и академик. Некогда он жил в захолустном Миргороде. Когда через город проезжала Екатерина II, миргородское дворянство заказало юному художнику несколько картин для украшений стен дома, в котором останавливалась императрица. Художник постарался и сумел обратить внимание венценосной гостьи на свои работы. Еще бы не обратить – одна из картин аллегорически изображала Екатерину II, объясняющую свой Наказ греческим мудрецам, на другом холсте был запечатлен Петр I в образе пахаря, а сама Екатерина II в образе сеятельницы. Естественно, императрица приняла творения юного художника благосклонно. Вот так юноша попал в Петербург, где обрел известность и славу.

В этой компании прекрасно уживались и боевой генерал от инфантерии Евгений Александрович Головин, принявший участие во всех военных кампаниях 1807–1812 годов, сыгравший видную роль в подавлении восстания декабристов и уже в декабре 1825 года пожалованный Николаем I в генерал-адъютанты, будущий генерал-губернатор Прибалтийского края, член Государственного совета, и князь Парфений Николаевич Енгалычев, уездный предводитель дворянства, писатель, в молодости успевший поучаствовать в кружке знаменитого Новикова.

Активно участвовал в начинаниях Татариновой Василий Степанович Попов – председатель департамента гражданских и духовных дел, секретарь Библейского общества, друг и доверенное лицо всесильного князя Голицына, он приходил с тремя дочерьми. Собрания «Духовного союза» охотно и часто посещал гофмейстер Александр Иванович Кошелев, участник «Общества любомудрия». Он был знаком со славянофилом Хомяковым. Побывав за границей, задумал основать общество противодействия русской лени. Наверное, по той самой русской лености проект этот не был осуществлен.

Бывал на собраниях и сам всесильный в ту пору князь Голицын, очень благоволивший Татариновой. Именно его стараниями Екатерине Филипповне, после отъезда ее матери в Лифляндию, было позволено остаться на жительство в Михайловском дворце. Мало того, князь выхлопотал для нее пенсию в размере 6 000 рублей в год. Весьма солидная сумма по тем временам! Ей покровительствовал митрополит Михаил, сам бывший масоном, чего даже не считал нужным скрывать. Веселые были времена!

Стоит ли удивляться, что собрания кружка проходили в царском дворце и что их посещал священник, протоиерей санкт-петербургского Исаакиевского собора, известный проповедник Алексей Иванович Малов, откровенно восхищаясь песнопениями и пророчествами Петербуржской Сивиллы.

Особую роль в кружке, фактически в секте, играл музыкант кадетского корпуса Никита Федоров, за свои чудачества прозванный в городе Никитушкой, так его называли и в секте. Его неожиданные откровения и пророчества, случавшиеся в основном во время радений, были очень популярны. Благодаря этой популярности он занимал в секте видное положение, даже саму секту часто именовали Никито-Татариновской.

Надо признать, что ни Татаринова, ни входившие в ее круг, не были скопцами или хлыстами. Татаринова полностью придерживалась православной веры, не разделяя и не воспринимая учений скопцов и хлыстов. Ее проповеди не выходили за рамки мистических толкований догматов. Единственное, что было взято от скопцов, это обряд радения, во время которого участвующие в нем доходят до состояния мистического экстаза.

Собственно, Татаринова создала нечто вроде современной Англиканской церкви, в которой читают проповеди, поют и приплясывают в вполне современных ритмах. Она, если можно так сказать, «модернизировала» мрачные хлыстовские и скопческие сборища, смешав обряды в пестрое действо.

Собрания ее начинались с чтения Священных Книг, потом следовали песнопения. Часто и много пелись духовные стихи собственного сочинения, положенные на музыку народных песен, пелись песни хлыстовские: «Царство, ты, царство», «Дай нам, Господи, Иисуса Христа», собственно церковные – «Спаси, Господи, люди Твоя». За всем этим следовал обряд радения: бесконечное, все ускоряющееся кружение, под выкрики и песни, доводившее всех до состояния экстаза и продолжавшееся до тех пор, пока на кого-то не «накатывало». Это называлось пришествием Духа Святого, во время которого тот, на кого этот Дух снизошел, начинал проповедовать. Чаще всего проповедовали сама Татаринова, Никитушка и некая Лукерья.

О чем были пророчества? Известны в основном предсказания самой Татариновой, к ним мы вернемся позже, об остальных история умалчивает. Современники тоже не оставили никаких записей по этому поводу. Пророчествовали и пророчествовали. Да и что там упомнишь, если ко времени изречения предсказаний пророк был в состоянии сильнейшего транса, и пророчества чаще всего состояли из бессвязных речей, спонтанного бормотания, сопровождались воплями и песнопениями радеющих. По воспоминаниям, предсказания в основном касались «ближнего круга», то есть, непосредственных участников радения, хорошо друг другу знакомых.

Все радения были блестяще срежиссированы, музыкальное сопровождение придумывал профессиональный музыкант, стены были украшены картинами самого Боровиковского, славившегося необычайно богатой гаммой красок. Запах тайны, мрачная красочность обрядов, выстроенных как завораживающее действо, в котором каждый желающий из зрителя легко превращался в участника, привлекали многих.

Само действо радений описывалось современниками весьма противоречиво. В современных статьях можно встретить красочные описания радений, когда после бала в Михайловском большая часть публики расходилась, оставались только посвященные, которые тут же сбрасывали платья и мундиры, надевали длинные белые рубахи и начинали «бесноваться», вводя себя в транс.

Похожее описание встречается в романе «Жизнь Клима Самгина», самом сильном романе XX века о русской интеллигенции, написанном пролетарским писателем Максимом Горьким. Но ни у кого из современников Татариновой ничего похожего не найти, по крайней мере о переодеваниях. Возможно, впрочем, мне эти описания просто не попадались.

Чтобы не быть пристрастным приведу описания радений Татариновой из воспоминаний Фотия и Вигеля. Язвительный, но, в общем-то, беззлобный Вигель писал: «Верховная жрица, некая госпожа Татаринова, посреди залы садилась в кресла, мужчины садились вдоль по стенам, женщины становились перед нею, ожидая от нее знака; когда она подавала его, женщины начинали вертеться, мужчины петь, под текст ударяя себя в колена, сперва тихо и плавно, а потом все громче и быстрее. В изнеможении, в исступлении тем и другим начинало что-то чудиться. Тогда из среды их выступали вдохновенные, иногда мужик, иногда простая девка, и начинали импровизировать нечто, ни на что не похожее. Наконец, едва передвигая ноги, все спешили к трапезе, от которой нередко вкушал сам министр духовных дел».

О том, что описание несколько утрировано, читатель легко догадается, достаточно вспомнить, какие «мужики» и «простые девки» были гостями радений Татариновой.

А вот описание радений из воспоминаний Фотия, люто ненавидевшего Татаринову: «…собирались духовные и мирские: лестью своей она привлекала к себе даже пустынных монахов; в жилище ее близ Дворцовой церкви, и даже почти над местом церковным, или близ бывшем, был Святой у нее Дух написан, да видят, что над нею наитие Святого Духа бывает. По ночам собирались у нее и днем девицы и прочие и действовали, как некое священное действо свое, обычай кружения делать, вертелись, падали потом на землю от безумия, демон же входил в них, производил глаголы, предсказания, и потому называлась секта сия пророков и пророчиц, а Татаринова главою всех. Петы были разные смешные песни, стихи, без толку сочиненные, где духовное с плотским было смешано и более имелось плотское, любодейное, нежели иное весьма смешное составление и понятие».

Екатерина Филипповна была красива и обладала врожденным шармом и обаянием. Она умела очаровывать и суровых скопцов, и блестящих придворных. Была обласкана императрицей Елизаветой Алексеевной, принята самим императором, аудиенция у которого затянулась на несколько часов. Александр I настолько проникся к ней, что по ее рекомендации ему был представлен Никитушка, получивший чин 14-го класса. Долгие годы императрица и император знали о происходивших в Михайловском замке собраниях секты Татариновой. Но все поступавшие на нее жалобы государь игнорировал, более того, в письме гофмейстеру Кошелеву откровенно признавался, насколько впечатлен проповедями Татариновой, горячо описывая, как его императорское сердце «пламенеет любовию к Спасителю всегда, когда он читает в письмах Кошелева об обществе госпожи Татариновой в Михайловском замке». Мало того, Александр I стал крестным отцом ее дочери, рожденной вне брака..

В 1818 году тайный советник Милорадович, недовольный тем, что его сын, гвардейский офицер, попал под влияние Татариновой и пропадает на ее «собраниях», пожаловался на это императору. На жалобу государь ответил личным письмом: «Я старался проникнуть его связи и по достоверным сведениям [вероятно от Голицына. – В. М.] нашел, что тут ничего такого нет, что бы отводило от религии; напротив, он сделался еще более привязанным к Церкви и исправным в своей должности, посему заключаю, что связи его не могут быть вредны».

Благодаря высочайшему покровительству, благосклонности митрополита Михаила и князя Голицына, собрания Татариновой продолжались еще долго.

Не знаю, как остальные члены секты, но сама Татаринова была фигурой, несомненно, сильной, личностью яркой, наделенной многими талантами и природными способностями. Она, едва ли не первая из женщин в России, устраивала в Михайловском замке публичные сеансы гипноза, как тогда говорили, магнетизма. Видимо, дар внушения был у нее развит очень сильно, поскольку магнетические сеансы госпожи Татариновой пользовались сумасшедшим успехом, о них говорил весь Петербург. К тому же она ощущала в себе дар пророчества. Не случайна выбранная ею дата крещения – 8 ноября 1817 года, день Архангела Михаила, покровителя пророков.

Пророчества Татариновой были в основном бытовыми, она мало предсказывала будущее в широком смысле, в масштабах государства, тем более в мировых масштабах. Генералу Головину, которого навестила во время его тяжелой болезни, вместо слов утешения предсказала успешную военную карьеру, высокие чины и должности. У его постели почувствовала в себе дар целителя: дала советы, выполнив которые он выздоровел, хотя врачи признавали болезнь неизлечимой.

Художнику Боровиковскому она предсказывала успех или неудачу от происков завистников и всегда попадала в цель. В 1826 году, когда художник обратился с просьбой предсказать, будет ли ему выгода от некоего заказа, она неожиданно сказала:

– Не о том думаешь, душа моя. Выгода тебе вроде как и ни к чему будет. Пора тебе, Володенька, на суд предстать.

Боровиковский обиделся, сказал, что он честный человек и не ему под суд попадать. Татаринова ответила, что «от тюрьмы да сумы не зарекайся», а уж от суда тем более. Вскоре художник действительно предстал перед судом. Высшим. Он умер.

Кружок Татариновой продолжал заседания, несмотря на многочисленные доносы. Жаловались не только ревнители веры, но и осторожные жандармы, которых не могли не беспокоить многолюдные собрания, проходившие в атмосфере таинственности и строгой секретности. Татаринову обвиняли во всем: в том, что в секту входили как дворяне, так и крепостные, в том, что на радениях творились разврат и прелюбодеяния, в том, что ее кружок преследует тайные политические цели, и во многом другом.

1 августа 1822 года государь издает рескрипт о запрещении тайных обществ. В массовом порядке происходит высылка из столицы масонов и сектантов. Но Екатерины Филипповны неприятности не коснулись. Пока с нее взяли только подписку о прекращении тайных собраний. Не собраний вообще, а ТАЙНЫХ собраний. Представленные государю изобличающие секту Татариновой документы и доносы, император лично уничтожил.

Татаринова была слишком одиозной фигурой и сильнейшим раздражителем. Император, не желая открыто высылать ее из столицы, что повлекло бы за собой и другие ограничения для Татариновой, нашел политически более изящный ход – он решил. отремонтировать Михайловский замок, отдав его под Инженерное училище. На долгие времена Михайловский замок, столь нелюбимый императором за то, что в нем был убит его отец, превратился в Инженерный замок. Татаринова, поскольку другого жилья не имела, как не имела и достаточных средств на покупку дома в Петербурге, некоторое время снимала квартиру, но для многолюдных собраний она была маловата, да и дорого обходилась. Вскоре Татаринова, а следом за ней и ближайшие сподвижники отправились за город, где за Московской заставой, рядом с монастырем и кладбищем, бесконечно преданный и благодарный генерал Головин купил для Татариновой три больших дома.

Возможно, собрания продолжались бы и в Петербурге: свои квартиры с удовольствием предоставляли многие из посещавших кружок Татариновой, но в истории государства Российского произошли многие важные изменения, которые не могли не коснуться и самой «жрицы» и ее сообщества.

На одном из собраний Татаринова стала вдруг страстно умолять князя Голицына уговорить Александра I не ездить в Таганрог, куда он собирался. Голицын попытался удержать государя от поездки, но влияния прежнего уже не имел, и миссия его, увы, не удалась. Когда же император уже находился в Таганроге, во время одного из радений Татаринова перепугала всех присутствующих, в трансе выкрикивая:

– У-у-у! Царя в сыру землю положу!

А еще через несколько дней, опять же во время радения, когда на нее «накатило», она стала бормотать:

– Что же делать, как же быть, Россию надо кровью обмыть.

Перепуганные такими «откровениями» участники собраний затаились и некоторое время не посещали Татаринову, опасаясь доносов, испуганно ожидая последствий. Но последствий. не последовало. В Таганроге скоропостижно скончался император, и все сразу вспомнили «Царя в сыру землю уложу», а через некоторое время на Сенатской площади гремели выстрелы, «обмывшие кровью Россию».

На престол вступил Николай I, более подозрительный и не столь склонный к мистицизму. После восстания декабристов повсеместно арестовывались члены всевозможных тайных обществ. В этой обстановке благоразумнее всего было уехать из столицы, что Татаринова и сделала. Обосновалась в подаренных Головиным домах, которые превратила в сектантскую колонию, состоявшую из ее последователей и сподвижников, среди которых были ее брат и секретарь упраздненного Библейского общества В. М. Попов, основавший позже секту скакунов.

Все шло по-прежнему, у «голубых мундиров» хватало дел в столице, и на то, что творилось в пригородах, они смотрели сквозь пальцы. Так продолжалось двенадцать лет. Наверное, продолжалось бы и далее, если бы живший в общине Попов не послал своего крепостного в полицию для наказания, как тогда было принято. Крепостной желания быть выпоротым не изъявил, поэтому, явившись в полицию, заявил, что на даче Попова и на двух соседних устраиваются тайные сборища сектантов, на которых творятся дела богомерзкие: бесстыдные пляски, непристойные песнопения, свальный грех, колдовство и прочие грехи. К участию в оргиях привлекают и детей, часто насильно.

К этому времени князь Голицын был не в силах оказать покровительство сектантам, а Николай I, в отличие от брата, тайные общества, какими бы они ни были, не жаловал, – память о декабристах покоя не давала. Сразу по доносу на дачи отправился отряд жандармов. При обыске, проведенном на всех трех дачах, было обнаружено много непонятного народа, задержанного для выяснения личностей, изъяты иконы, мистические книги, тексты песнопений, далекие от церковных канонических.

Все было бы ничего, – на улице XIX столетие, ведьм, колдунов и чернокнижников на кострах не сжигают, но под конец обыска на даче Попова обнаружили запертую снаружи дверь в чулан. За дверью слышались чьи-то всхлипывания. Когда замок взломали и двери открыли, на полу чулана обнаружили сидевшую в темноте девушку-подростка. Она была очень голодна и сильно избита. Когда ее привезли в жандармерию, девушка рассказала, что она – средняя дочь тайного советника Попова, Люба, шестнадцати лет от роду. Отец против воли водил своих дочек на радения Татариновой еще в Петербурге, а после и здесь, заставляя принимать участие в долгих, почти бесконечных молебнах и радениях. Люба не хотела этого, ее пугали эти обряды, утомляли длительные молебны. Василий Попов пожаловался на строптивую дочь Татариновой. Верховная жрица, привыкшая к всеобщему обожанию и послушанию, очень рассердилась, характер у нее со временем основательно испортился, бесконечные радения и «накатывания» не прошли даром. Она посоветовала Попову воспитывать дочь «дедовским методом», пока она поперек лавки лежит.

Как видно, не зря сами члены Библейского общества называли Попова «кроткий изувер. которого, однако ж, именем веры можно было подвигнуть на злодеяния». Он и подвигнулся. Дочь оказалась упрямой, а отец совсем потерял человеческий облик – порол бедную девушку розгами. Когда этот «метод убеждения» не дал результатов, стал избивать ее палками, запирать в темный чулан, морить голодом.

Слухи о том, что обнаружено на дачах общины Татариновой, распространились по всему Петербургу. Весть об истязаниях девушки-подростка вызвала всеобщее возмущение. Лично государем было назначено строжайшее следствие по этому делу. В 1837 году специальным решением правительства колония Татариновой была закрыта, все члены кружка взяты под строгий домашний арест, дело Татариновой и ее ближайших подручных было передано в Секретный раскольничий комитет.

Комитет расследовал дело о секте Татариновой и постановил, что она сама и все ее последователи составили тайный союз, установив свои неприличные обряды и свой образ молений, противные как установлениям и правилам Православной церкви, так и правилам морали и нравственным устоям государства. Комитет предложил вредное для Церкви и государства общество упразднить, бездомных бродяг разослать по богадельням и деревням, отдав под строгий надзор полиции, дабы людей не мутили, а главных сектантов изолировать в монастырях.

Император Николай I мнение комитета утвердил, издав соответствующие распоряжения. В результате истязатель Попов был отправлен в строгое заключение в Казанскую губернию, в Зилантов монастырь, где и скончался в 1842 году. В разные монастыри были отправлены и другие участники общины Татариновой.

Сама она оказалась в Кашинском Сретенском женском монастыре под строгим надзором полиции. За стенами монастыря Татаринова провела десять лет. Только после этого ей было разрешено поселиться в Кашине.

Своенравная верховная жрица не желала признаваться в своих заблуждениях, хотя и писала многочисленные прошения об освобождении из монастыря. Такие же прошения на имя императора и генерал-адъютанта Бенкендорфа писали ее родственники и многочисленные влиятельные друзья в Петербурге. Николай I оставлял все прошения без внимания, раз и навсегда отказавшись даже знакомиться с ними, заявив, что освобождение может последовать только в одном случае – «если она отвергнет прежние свои заблуждения, на коих основана была секта ее». Ошибки свои она должна была признать письменно.

Неукротимая Татаринова упорствовала. Женщина сильного характера, она не желала признавать ошибками то, во что искренне веровала или в чем искренне заблуждалась. Она утверждала, что учение ее вело к молитве и покаянию, тем самым служило утверждением в вере в Иисуса Христа и потому не может быть заблуждением. Она также настаивала на том, что со времен первобытной церкви были тайные религиозные общества, не получавшие широкого распространения и огласки потому только, что не все верующие «могут сие вместить».

Касательно кружения тела, радения, она поясняла, что это служило не для того, чтобы ввести себя в транс и добиться особого «пророческого» состояния, а служили эти обряды исключительно «умерщвлению строптивой природы, которая противится благодатному действию на внутреннего человека».

Дар пророческий, поясняла она, никак не зависит от кружения и радения, никоим образом не служит для возбуждения общего состояния. Дар этот открывается верой в Евангелие и в пророческое слово, что и имело место на ее собраниях, когда происходило явление Святого Духа во плоти, дававшее возможность через человека во плоти услышать слово жизни всем, кто с чистым сердцем желал его слышать.

Эти пояснения Татариновой весьма любопытны, поскольку ее теория «внутреннего человека» в современном понимании не что иное, как ссылка на попытки открытия внутренних, экстрасенсорных, возможностей человека, скрытых в каждом. Впадавший же в транс прорицатель, через которого вещал Святой Дух, не что иное, как контактер, проводник.

Только в 1847 году, на шестьдесят четвертом году жизни и через десять лет сурового монастырского заточения, Татаринова, в обмен на свободу, все же подписала обязательство повиноваться Православной церкви. Она обещала отказаться от какого бы то ни было участия в тайных и в не получивших церковного благословения обществах, не распространять никакие собственные учения.

Прожив на поселении в Кашине год под строгим полицейским надзором, в 1848 году она получила разрешение на жительство в Москве без права посещать Петербург.

В Москве мятежница духа Екатерина Филипповна прожила еще восемь лет и тихо умерла в 1856 году.